Книга первая. Мир допотопный

Мир, рассматриваемый в его внешней красоте и внутренней гармонии, представляет собою дивное создание, изумляющее стройностью своих частей и чудесным разнообразием своих форм. Во всей своей необъятности он правильно движется подобно величественным часам, заведенным великим и искусным мастером. И как при взгляде на часы невольно является мысль о сделавшем и заведшем их мастере, так и при рассматривании мира в его правильном и стройном движении разум невольно приходит к мысли о том Виновнике, которому он обязан своим существованием и дивным устроением. Что мир не вечен и имеет свое начало, это ясно доказывается прежде всего общим верованием народов, у которых у всех сохраняется древнейшее предание о начала всех вещей. Затем изучение хода исторической жизни человечеству, особенно древнейших его народов, показывает, что сама историческая жизнь имеет весьма ограниченную протяженность и скоро переходит в эпоху доисторическую, которая составляет детство человечества, необходимо предполагающее в свою очередь рождение или начало. На то же указывает и ход развития наук и искусств, который опять приводит нас к первобытному состоянию, когда только начинались они. Наконец новейшие науки (геология и палеонтология) через изучение наслоений коры земной и заключающихся в них останков неопровержимо и ясно доказывают, что земной шар постепенно образовался в своей поверхности, и было время, когда на нем совершенно не было никакой жизни, и сам он находился в состоянии бесформенного вещества. Таким образом начало мира несомненно, хотя бы и в виде бесформенного, первобытного вещества, из которого постепенно образовались все его формы. Но откуда явилось само это первобытное вещество? Вопрос этот издавна занимал мысль человеческую, но она бессильна была разрешить его без высшей помощи, и в языческом мире величайшие мудрецы и основатели религий не в силах были подняться выше той мысли, что это первобытное вещество существовало от вечности, и из него-то или сам собою, по какому-то необъяснимому случаю, образовался мир, или Бог создал его, будучи лишь таким образом создателем или устроителем мира, но не в собственном смысле Творцом его.

Усиливаясь уяснить себе этот великий вопрос, человеческий разум перебрал всевозможные опыты его решения, пытался вывести мир из всех возможных элементов, представлявшихся ему сколько-нибудь способными к творческому произведению. Но при всех своих усилиях он мог доходить только до какого-нибудь крайнего пункта, а за ним опять тьма, опять неизвестность, опять вопрос – что же дальше? Как бы выражая образно это бессилие ума человеческого проникнуть дальше крайнего конечного пункта, – почти все языческие космогонии представляют происхождение мира из тьмы. Все было сначала, по индийскому воззрению, непроглядной, безграничной хаотической тьмой, когда явился Бог, устроитель всех вещей, и разогнал первотьму своим светом. Для этого он прежде всего создал воды и посеял в них семена света. Из этих семян образовалось светозарное яйцо, в котором спокойно и задумчиво сидел Брама во весь период творения; но вот яйцо раскололось на две половины и из них образовались небо и земля. Вот образчик темного языческого объяснения происхождения мира. Не дальше ушла в решении этого вопроса гордая своим разумом греческая философия. Она, впрочем, не указывает на тьму, как неопределенное начало бытия, а старается вывести мир из какого-нибудь более определенного элемента. Но и здесь не более определенности и удовлетворительности в ответе, как и в индийской космогонии. По мнению одного (Фалеса) мир произошел из воды или влаги, по другому (Анаксимандру) все произошло из «неощутимого», какой-то, качественно и количественно неопределенной, первичной материи; по третьему (Анаксимену) начало вещей заключается в воздухе, из которого посредством сгущенья и разреженья произошли огонь, ветер, облака, вода и земля; иные выводили все вещи из атомов, – но откуда явилась вода, «неощутимое», воздух, атомы – на это философия не могла дать ответа. Она неопределенно ссылалась на вечность материи. Несколько дальше в решении вопроса о начале мира пошел величайший философский ум древнего мира – Платон. Он не мог удовлетвориться неопределенными указаньями на вечность материи и ее первичных элементов, – указанием, в сущности отрицающим самый вопрос, – и дал свое более возвышенное решение, какое только было подсильно его могучему уму. От вечности, по нему, существуют идеи и высшая из них идея Блага. Видимый мир произошел во времени: он образован Богом, абсолютным Благом, из без качественной и как бы несуществующей материи. Прежде всего образовалась мировая душа из гармонического соединения неделимой и делимой сущности, затем мировое тело, а из его элементов земля, огонь, вода, воздух. Дальше Платона не в силах был идти человеческий ум. Последующая философия постоянно вращается в одних и тех же догадках, грубо, но откровенно высказанных древними философами. Те системы, которые, по-видимому, являются новыми, новы только по своей более утонченной и выработанной вековою работою ума форме, – в сущности же они составляют повторение уже много раз высказанных догадок. Как тяжелый камень преткновения, пред человеческим разумом лежит логически необходимое для него положение: из ничего ничего не бывает. Он не в силах устранить его без высшей помощи; не устранив же его, он вечно будет вращаться в круге одной и той же мысли, что мир произошел из самого себя, т.е. будет обольщать себя мнимым решением мирового вопроса. Чтобы вывести человека из этого неразрешимого круга, человеку дано было Божественное откровение, заключающееся в книгах св. Писания, и оно просто и ясно провозгласило великую тайну бытия, постигнуть которую тщетно усиливались мудрецы всех времен и народов. Тайна эта открыта на первой странице книги Бытия, которою и начинается Библейская история мира и человечества.

«В начале сотворил Бог небо и землю», говорит бытописатель, св. пророк Моисей. В этих немногих словах выражена та необъятная по своей глубине истина, что все существующее на небе и на земле, а, следовательно, и первобытное вещество, имеет свое начало, и все сотворено Богом, который один только вечен и существовал в довременном бытии, и притом сотворено из ничего, как означает самый глагол бара, употребленный для выражения слова «сотворил». Бог есть единый Творец вселенной, и без Него ничего не могло произойти. Утверждая эту мысль, бытописатель тем самым отверг все другие способы объяснения происхождения мира, т.е. что мир не мог произойти ни от случая, ни от самозарождения, ни от борьбы доброго и злого начал (как учили некоторые языческие мудрецы, а за ними и новейшие любомудры), а единственно от свободного решения воли всемогущего Бога, благоволившего из небытия воззвать мир к временному бытию... Решение же это вытекло единственно из любви и благости Творца, с целью дать и твари возможность насладиться этими величайшими свойствами Его существа. И вот, «Он», но словам боговдохновенного псалмопевца, «сказал и сделалось, Он повелел и явилось» все (Пс. 32:9). Орудием Его при творении служило Слово Его, которое есть Слово изначальное, Сын Божий, чрез которого «все начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть» (Ин. 1:3). Так как во втором стихе отдельно говорится об участии Духа Божия в деле творения, то ясно, что Бог действовал при создании мира, как превечная Троица.³³

Такая, высота воззрений Моисея на Бога и происхождение мира станет еще более изумительною и поистине чудесною, если сравнить ее с религиозным воззрением современных ему народов. Ко времени Моисея у всех языческих народов идея Бога была настолько смутна, что Он неясно отделялся от мира, вследствие чего и вопрос о происхождении мира крайне запутывался. Даже в Азии, этой, колыбели человеческого рода, у арийских народов Божество смешивалось с всеобъемлющим небом, и такие естественные явления, как солнце, луна, звезды, облака, заря, постепенно обожествлялись, как его дети. Перенося в область религии материальное представление обыденной жизни, народы в тщетных попытках объяснить себе происхождение мира, измышляли какую-нибудь небесную невесту, которая, иногда принимая форму ночи, участвовала с Богом в произведении мира и выступала в качестве матери земли. В Индии и на востоке это представление постепенно развилось в отождествление Божества с природой. Все видимое стало считаться проявлениями одного и того же Божества или Брамы под всевозможными формами. В западной Азии первобытная чистая религия превратилась в идолопоклонство, которое считало бесчисленные явления или силы вселенной отдельными божествами. Египет, правда, сохранял еще таинственное учение об одном верховном Боге, но к нему примешивались всевозможные политеистические представления. Бог, поэтому, был в их представлении лишь простой отвлеченностью и находился к человеку или миру лишь в том отношении, что он был творцом богов, которые были истечением из него. Для посвященных эти многочисленные боги были лишь различными названиями и проявлениями одного верховного Бога, но для народной массы они составляли бесконечную толпу божеств. Между ними солнце, под различными названиями, было предметом высшего почитания; но, по странному извращенно религиозного сознания, воплощением богов считались и многие низшие животные. В древние времена эти небесные существа будто бы обитали между людьми в виде богов – царей, но затем оставили землю, предоставив людям управляться данными им законами и правилами. С того времени они, будто бы, приняли на себя форму тела животных для того, чтобы наблюдать за ходом дел в мире, не принимая участия в них. Кошка, крокодил, змей – все это были священные формы, в который воплотились боги. Шакал, ибис, обезьяна и жук пользовались поклонением по всей стране. Ястреб, гиппопотам и даже змей были местными божествами. Особенно славились священные быки Илиополя и Мемфиса. Этим странным божествам оказывалось всевозможное почтение. Их кормили в великолепных храмах, при них было бесчисленное и блистательное жречество, в честь их совершались празднества. Всякое неуважение к одному из этих божеств считалось преступлением и за нанесенный им вред виновные подвергались смерти. Неудивительно, что Ювенал, уже спустя 1500 лет после Моисея, осмеивал столь грубое и безобразное суеверие. «Кто не знает», восклицал он, «каким только божествам не поклоняется сумасбродный египтянин? Один округ почитает крокодила, другой ужасается при виде того, как ибис проглатывает змея. Золоченое изображение священной змеи сияет издалека. Здесь целые города покланяются кошкам, там – рыбам Нила, а вон там еще кланяются собаке. У них считается великим преступлением сесть или сорвать какую-нибудь луковицу или какой-нибудь укроп. О! блаженный народ, боги которого таким образом растут в огородах!»

Одним словом, вне Библии истинное понятие о Боге и Его отношении к миру совершенно затемнилось. И вот, в противоположность таким смутным представлениям, повествование первой книги Моисея предлагает простое, но возвышенное откровение, которое носит на себе печать живого Бога. Самым простым языком, доступным самому непосредственному разуму, оно заявляет, что между творением и Творцом существует безусловное и вечное различие. Небо и земля не составляют Бога, потому что Он сотворил их; не Бог также солнце, луна и звезды; нельзя считать божествами также и морей и содержащихся в них бесчисленных чудес, потому что все это сотворено Богом. Происхождение вселенной у других народов приписывалось случаю или судьбе. Моисей же ясно провозглашает, что мир сотворен живым, личным, единым Богом. В древности предполагалось, что материя была вечна, несмотря на то, что это предположение вело к самым сложным и противоречивым заключениям; и вопреки этого ложного представления, Моисей прямо определяет, что ничто не вечно, кроме одного Бога, который «в начале сотворил небо и землю», т.е. не просто создал из какой-либо раньше существовавшей материи, а сотворил из ничего. Тут возвещается не какая либо непонятная абстракция, затемняющая наш ум, но живое Существо, бесконечное в своем могуществе, Существо личное, которому мы можем покланяться разумно. И не только Он существо личное, но и обладающее такими свойствами, которые представляют собою бесконечное совершенство нравственной природы. Именно, Бог бесконечно благ, и самый мир обязан своим происхождением единственно Его бесконечной благости и любви. Бог Моисея, одним словом, стоит в полной противоположности со всеми представлениями о Божестве, каких только мог достигать собственными силами разум человеческий. Он не только Бог всемогущий и Бог премудрый, но есть также Бог любви. Будучи Творцом всего, Он Сам не сотворен и, как такой, неизменяем. Он стоит выше всякой судьбы или необходимости, не ограничен ни пространством, ни временем.

Таким образом в первых строках Библии дается нам представление о Боге, которое возводит нашу мысль к высочайшему идеалу, и он совершенен во всех отношениях. Тут не делается никакой попытки, как это было в религиозных книгах или легендах других народов, рассказать о происхождении Божества. Его существование предполагается первой истиной, не требующей доказательства. Египетское богословие, среди которого вырос Моисей, обыкновенно занималось вопросами о происхождении богов от Озириса и повествовало, как он, Солнце, произвел самых великих планетных богов и затем двенадцать низших богов различных знаков Зодиака, и так далее в бесконечной лестнице родословия. Индийское богословие также занималось родословием богов. То же самое было у греков и у народов Западной Азии. Но ничего такого нет в книгах св. Писания. Среди всеобщего религиозного потемнения поистине воссиял свет, раздался истинно божественный голос, который возвестил, что Бог один и Он по Своей благой воле из ничего сотворил мир.

Много было разных попыток объяснить подобное необычайное явление. Некоторые приписывали его врожденной будто бы склонности семитических народов к монотеизму. Но Макс Мюллер, отнюдь не предрасположенный к каким-либо догматическим учениям, ясно показал неосновательность этой теории, именно указав на то, что у различных семитических народов, весьма близких к еврейскому, господствовало самое грубое многобожие, как олицетворение видимой природы. Невозможно объяснить этого факта и чисто историческими причинами, так как, напротив, из истории известно, что евреи всегда склонны были впадать в идолопоклонство, и только их лучшие представители, пророки, не переставали возвещать им истинное понятие о Боге. Нельзя также сказать, что евреи достигли этой истины при посредстве глубокой философии, так как, напротив, известно, что еврейский ум никогда не отличался особенною способностью философских умозрении и в этом отношении далеко уступал напр. грекам, которые однако же в религиозном отношении всегда оставались грубо-чувственными политеистами. Отсюда остается один исход для разгадки этой великой тайны, именно, что здесь мы имеем не произведение человеческого разума или чувства, а высшее сверхъестественное Откровение.

Открыв тайну происхождения мира как целого и его двух составных частей – неба и земли, бытописатель переходит к описанию порядка образования мира в его теперешнем виде, во всем разнообразии его видимых форм, и так как летопись бытия предназначалась в поучение жителям земли, то и главное внимание его обращается именно на историю образования земли, так что во втором стихе уже не упоминается о небе.³⁴ В первобытном своем состоянии «земля была безводна и пуста, и тьма над бездною; и Дух Божий носился над водою». Это было только-что сотворенное бесформенное вещество – хаос, в котором слепые силы вещества глухо бродили, ожидая зиждительного слова Творца, и над этою-то бродящею бездною была тьма, и только творческий Дух Божий носился над водою, как бы оплодотворяя зародыши и семена имевшей возникнуть жизни на земле. Откровение ничего не сообщает о продолжительности такого хаотического состояния. Только с известного момента началась творчески-образовательная деятельность Бога, и она совершилась в шесть последовательных периодов времени, называемых днями творения.

Когда настало время для начала творческой деятельности, над темным бесформенным веществом прогремело слово Божие: «да будет свет! и стал свет». Над бездной хаоса мгновенно расцвел прекрасный день Божий и озарил мрачную утробу довременной тьмы. «И увидел Бог свет, что он хорош»; и «отделил Бог свет от тьмы. И назвал Бог свет днем, а тьму ночью. И был вечер, и было утро: день один». Это повествование, по-видимому, противоречит чувственному восприятию, которое свет делает истечением солнца. Но бытописатель идет еще дальше. Уже с первого появления света он предполагает правильную последовательность дня и ночи, между тем как эта последовательность, согласно всеобщему наблюдению, находится в связи с явлением и исчезновением солнца. Это обстоятельство служило, в свое время, неисчерпаемым источником издевательства над бытописанием со стороны таких остроумных вольнодумцев, как Вольтер и другие. Между тем новейшие научные исследования вполне подтверждают истинность библейского повествования. Ими вполне доказано, что свет, по своей природе, совершенно независим от солнца. Он есть результат колебания эфира, которое теперь производится, главным образом, чрез солнце, но которое может быть произведено и множеством других причин. Подобно тому, как натянутая струна колеблется не только от соприкосновения приспособленного к ней смычка, но и вследствие многих других причин, как напр. простого движения воздуха, так, равным образом, и эфир, который теперь правильно приходит в колебание вследствие периодических влияний солнца, мог распространять свои световые волны без солнца и раньше его. Таким образом Моисей, за целые тысячи лет раньше науки, положительно установил этот научный факт. Еще поразительнее предполагаемая им последовательная смена дня и ночи до появления солнца. Но и в этом отношении новейшая наука также удовлетворительно объясняет это явление. Если первобытный свет мог явиться раньше солнца и мог быть, как напр. свет теперешнего северного сияния, результатом соединения двух противоположных электрических течений, то, очевидно, должны были быть и моменты, когда этот свет начинался, достигал высшего блеска и затем опять уменьшался и прекращался. И таким образом, по библейскому выражению, были дни и ночи, могли быть вечер и утро, прежде чем явилось солнце, служащее именно мерилом для определения этих частей времени. Опять и здесь невольно является вопрос: каким образом Моисей мог знать эти чисто научные факты раньше науки? И единственным ответом на это может быть то, что он писал по вдохновению свыше.

При появлении света усилилось брожение сил в клокочущем веществе хаоса. Огромные массы паров поднимались над поверхностью земного тела и окутывали его непроницаемыми тучами и мглою, так что терялась всякая грань, отделяющая его от других небесных тел. «И сказал Бог: да будет твердь посреди воды, и да отделит она воду от воды; (и стало так). И создал Бог твердь; и отделил воду, которая под твердью, от воды, которая над твердью, и стало так». Нижние слои паров превратились в воду и осели на поверхность все еще клокотавшей бездны, а верхние улетучились в необъятной области небесного пространства, и над землею открылось то прекрасное голубое небо, которое мы видим теперь. Это был день второй.

Над земным телом была уже очищенная от паров атмосфера, но сама земля все еще была сплошным морем. Тогда «сказал Бог: да соберется вода, которая под небом, в одно место, и да явится суша; и стало так». Сгустившееся и постепенно охлаждавшееся вещество в одних местах поднималось, в других опускалось; возвышенные места обнажались от воды, делались сушею, а углубления и впадины наполнялись сливавшеюся в них водою и образовали из себя море. «И назвал Бог сушу землею, а собрание вод назвал морем: и увидел Бог, что это хорошо». Но как ни хорошо было это распределение моря и суши, земля не обладала еще тем, что составляло цель ее создания: на ней не было еще никакой жизни, лишь голые мертвые скалы мрачно смотрели на вместилища вод. Но вот, когда совершилось распределение воды и суши и образовались необходимые условия для жизни, не замедлили появиться и первые начатки ее – в виде растительности. Этот ход постепенного развития вполне соответствует, тому, который излагает наука. Нижний слой земного шара носит на себе ясные признаки господства огненной стихии; в средних она борется и даже уступает место воде: обе эти формации, как можно думать, представляют период в образовании нашей планеты, близкий к тому состоянию ее, когда она, по бытописателю, была безводна и необразована, когда еще тьма царила над клокочущей бездной и творческий дух Божий носился над нею, как бы оплодотворяя имевшую возникнуть жизнь на земле. В этих слоях еще нет и признаков жизни; но поднимемся еще слоем выше, и в нем уже видим признаки жизни; как раз над мертвым слоем лежит уже слой, так сказать, живой, хотя жизнь еще делает здесь весьма робкие шаги: здесь по преимуществу встречаются студенистые водоросли, простейшая формы органической жизни. Тем не менее эти простейшие формы органической жизни задают науке самый трудный вопрос, какой только подлежит ее решению, именно вопрос о том, откуда взялась эта органическая жизнь? Много раз наука принималась за разрешение этого вопроса, построила множество теории, но вопроса все-таки до сих пор не разрешила. Все согласны с тем, что органическая жизнь началась с клеточки, но откуда взялась сама клеточка? Есть ли она продукт какого-либо счастливого случайного сочетания элементов неорганического вещества, или же она есть совершенно новое явление, необъяснимое без творческого акта? Наука издавна усиливалась подтвердить первое положение, и с этою целью ученые старались как-нибудь искусственно произвести органическую клеточку, но усилия оказывались тщетными и теория самозарождения, по-видимому, потеряла всякий кредит в ученом мире. По крайней мере, на одном из заседаний эдинбургского общества естествоиспытателей в 1871 году, председателем его был сделан следующий заключительный вывод по спорному вопросу: «очень древнее воззрение, которого держатся еще и теперь многие естествоиспытатели, принимает, что под влиянием известных метеорологических состояний, отличных от теперешних, мертвая материя могла так сложиться или кристаллизоваться, что произвела живые зародыши или органические клеточки, первичный ил, протоплазму. Но наука представляет множество индуктивных доказательств против этой гипотезы самозарождения. Самое тщательное изыскание до сих пор нигде не могло отыскать источника жизни, кроме как в самой же жизни. Мертвая материя может ожить только под воздействием уже живущего существа. Таково положение науки и оно для меня так же достоверно, как закон тяготения. Я готов принять, как член научного символа веры, который будет иметь свое значение во все времена, то положение, что жизнь происходит единственно и исключительно только от жизни». Даже Гексли, один из рьянейших дарвинистов, которым особенно наруку теория самозарождения, и тот должен был сознаться, что новейшие «исследования (Пастёра) окончательно разрушили старую теорию о самозарождении». Таким образом, наука решительно признает невозможность самозарождения органической жизни. Тем большую силу зато получает воззрение бытописателя, ясно высказанное еще в той глубокой древности, которая еще незнакома была с наукой. По этому воззрению, органическая жизнь своим началом обязана творческому акту: «и сказал Бог: да произрастит земля зелень, траву, сеющую семя (по роду и по подобию ее), и дерево плодовитое, приносящее по роду своему плод, в котором семя его на земле, – и стало так». «И увидел Бог, что это хорошо. Был вечер и было утро: день третий». Науке известны остатки этой растительности, и она поражает своим величественным размером. То, что теперь является ничтожной былинкой, как напр. наш папоротник, в первобытное время представляло собою величественное дерево. Нити теперешнего мха в первобытное время были около сажени в окружности. – Но как могла произойти эта мощная растительность без влияния солнечных лучей, озаривших землю лишь в следующий четвертый день? Подобный вопрос часто поставляется людьми, которые отыскивают всякий повод, чтобы только указать какое-либо противоречие в бытописании с данными научных исследований. Но научные изыскания здесь, как и во многих других случаях, со всей неотразимостью непреложной истины, подтверждают бытописание. Теперь доказано, что для растения нужен только вообще свет, а не исключительно солнечный; а свет, как известно, существовал уже с первого дня творения. Делались опыты с электрическим светом, и в нем найдены все свойства, необходимые для развития зелени. Один ученый (Фаминцын) достиг важных результатов в этом отношении даже при помощи усиленного света простой керосиновой лампы. Таким образом, представленное возражение, в виду новых научных исследований, потеряло всякую силу. Гораздо более серьезным в данном случае представляется другое возражение, именно: в том самом пласте земли, в котором только впервые появляются следы органической жизни и в котором, по бытописании, земля производила только зелень и вообще растительность, вместе с растениями встречаются уже и животные организмы – кораллы, мягкотелые и студенистые животные простейших форм. Но и это возражение не неустранимо. Слои земли не отделяются друг от друга какою-либо непроницаемою стеною; напротив, в течение пережитых землею тысячелетий происходили всевозможные колебания и изменения в их расположении, отчего они смешиваются и часто переходят один в другой. Но и помимо этого смешения слоев, животные организмы в библейском периоде растительности являются как слабые начатки или, вернее, предвестники собственно животной жизни; преобладающим же, главным содержанием этого слоя является только растительность.

Хотя растительность и могла развиваться под влиянием первобытного света, но ее развитие при таких условиях не могло совершаться с такою правильностью и целесообразностью, какая замечается в ней теперь. Величественная по размерам, она была бедна формами и красками. Кроме зелени она не представляла ничего: ни одного цветка, ни одного плода не встречается в слоях каменноугольного периода. Она, очевидно, нуждалась в правильно размеренном свете теперешних светил. «И сказал Бог: да будут светила на тверди небесной, (для освещения земли, и) для отделения дня от ночи и для знамений, и времен, и дней, и годов; и да будут они светильниками на тверди небесной, чтобы светить на землю: и стало так». Чтобы понять это появление небесных светил, необходимо обратиться несколько назад. Когда земля еще в газообразном состоянии отделилась от общей массы вещества, из которого образовалась вся наша солнечная система, историк-бытописатель обратил все свое внимание исключительно на землю и стал следить за периодами ее развития. Остальную газообразную массу он совершенно оставил без внимания. Между тем, по раз сообщенному толчку, эта масса также естественно продолжала развиваться, проходила также различные ступени развития. Земля с самого первого момента своего отделения от общей массы уже вращалась вокруг оси и главного газового шара, но до конца третьего творчески-образовательного периода этот главный шар, из которого. очевидно, должно было образоваться солнце, и второстепенные шары, отделившиеся от главного на подобие земли (планеты), не вступили еще в тот фазис своего развития, в котором они находятся теперь по отношению к земле. Отсюда и самое движение совершалось не с теперешнею правильностью, и световые элементы, быть может, не начинали еще своей деятельности. Они еще были невидимы. Теперь же, к четвертому периоду развития земли, эти небесные тела вступили именно в тот фазис своего развития, при котором они исполняют свое назначение в деле упорядочения жизни земли в настоящее время. Солнце запылало своим могучим животворным светом и озарило окружающие его планеты; небесный свод украсился мириадами звезд, и чарующий блеск их вызвал восторг ангелов небесных, которые хором восхвалили Творца. Что касается собственно неподвижных звезд, то образование их началось и совершалось параллельно образованию нашего солнца с его планетной системой, и в четвертый период развития земли они также вступили в фазис нормального своего отношения к нашей системе и также засияли на небе; но так как для земли, история которой исключительно имеется в виду бытописателем, они не имеют большого значения, то и истории их дано мало места и самое положение их определяется их видимым отношением к земле. «И создал Бог два светила великие; светило большое, для управления днем, и светило меньшее, для управления ночью, и звезды. И поставил их Бог на тверди небесной, чтобы светить на землю и управлять днем и ночью, и отделять свет от тьмы. И увидел Бог, что это хорошо. И был вечер, и было утро: день четвертый».

Небо украшалось светилами, на земле развивалась исполинская растительность, но не было еще на земле живых существ, который могли бы наслаждаться дарами природы. Для их существования не было еще надлежащих условий, так как воздух был насыщен вредными испарениями, которые могли способствовать лишь царству растительному. Атмосфера содержала в себе еще столько посторонних примесей, и по преимуществу угольной кислоты, что еще невозможно было существование животной жизни. Нужно было очистить атмосферу от вредных для жизни примесей. Задачу эту и исполнила гигантская растительность под влиянием заблиставшего в четвертый день солнца. Угольная кислота составляет один из существеннейших элементов растительной жизни, и так как ею была насыщена атмосфера, то созданная растительность быстро и грандиозно стала развиваться, поглощая угольную кислоту и очищая от нее атмосферу. Громаднейшее каменноугольные залежи суть не что иное, как та же атмосферическая угольная кислота, превращенная процессом растительности в твердое тело. Так совершилось очищение атмосферы, и когда подготовились условия для существования животной жизни, она не замедлила явиться в силу нового творческого акта. «И сказал Бог: да произведет вода пресмыкающихся, душу живу; и птицы да полетят над землей по тверди небесной». В силу этого божественного веления совершился новый творческий акт, не просто образовательный, как в предыдущее дни, а в полном смысле творческий, каким был и первый акт творения первобытного вещества – из ничего. Тут создавалась «душа живая», вводилось нечто такое, чего не было в существовавшем первобытном веществе, и действительно бытописатель здесь во второй раз употребляет глагол бара – творить из ничего, «И сотворил Бог рыб больших, и всякую душу животных пресмыкающихся, которых произвела вода, по роду их, и всякую птицу пернатую, по роду ее». Новейшие геологические исследования разъясняют и дополняют это краткое повествование бытописателя. Спускаясь вглубь земных наслоений, геологи достигают такого слоя, в котором впервые появляется «душа живая». Этот слой, следовательно, колыбель животной жизни, и в нем встречаются простейшие животные организмы. Самая древняя «душа живая», какая только известна геологии, есть так-называемый Эозоон канадский, найденный в самых нижних наслоениях так называемого Лаврентийского периода. Он, по своему строению, приближается к первичной клеточке. Затем начинается правильная градация усовершенствования в животной организации: появляются кораллы и инфузории, а также ракообразные различных пород, а еще выше выступают исполины пресмыкающиеся, панцирные чудовища и ящерицы. Из них особенно известны ихтиозавр, гилеозавр, плезиозавр и птеродактиль. Все они поражают своими исполинскими размерами. Ихтиозавр имел до 40 футов длины, с видом ящерицы, с головой дельфина и с зубами крокодила; глаза у него страшно велики и глазное яблоко защищено кругообразно расположенными косточками склеротики; хвост снабжен кожистым рыбьим плавником. Гилеозавр имел до трех саженей в росте, с сильно развитым гребнем на спине и с костными образованиями на коже, и вообще представлял страшный вид ящерицы. Плезиозавр имел вид гигантской черепахи с длинной шеей в 20 футов, с маленькой змеиной головой и жалом в 6 футов длины. Птеродактиль – был как бы летающий дракон, с крыльями, длинной головой, крокодиловыми зубами и тигровыми когтями, – вообще похож на летучую мышь, но огромных размеров, до трех сажен в растопыренных крыльях. Некоторые из этих чудовищ встречаются еще и теперь, но только теперешние представители их – ничтожные карлики в сравнении с своими предками. Так ослабела производительная сила стареющей земли! Птицы были также огромных размеров, и остатки их можно видеть в теперешних страусах. «И увидел Бог, что это хорошо. И благословил их Бог, говоря: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте воду в морях, и птицы да размножаются на земле». И был вечер, и было утро: день пятый.

Вода и воздух наполнились жизнью, но оставалась еще пустынною третья часть земли – суша, та именно, которая представляет наиболее удобств для жизни живых существ. Но вот настал период ее заселения. «И сказал Бог: да произведет земля душу живую по роду ее, скотов, и гадов, и зверей земных по роду их: и стало так. И создал Бог зверей земных по роду их, и скот по роду его, и всех гадов земных по роду их». Научное исследование, поднимаясь выше по лестнице земных наслоений, вслед за слоем, содержащим описанных чудовищ, рыб и птиц, встречается также с новым слоем, в котором выступают новые организмы – четвероногие. Сначала появились на земле четвероногие громадных, теперь уже не существующих видов – динотерии, мастодонт и мамонт (род слонов, с громадными неуклюжими формами), – затем более совершенные животные и, наконец, теперешние виды их – львы, тигры, медведи, рогатый скот и т. д. Смотря на это постепенное появление видов, наука невольно ставит вопрос: как образовались эти виды? Представляют ли они неизменяемые формы, получившие свое начало в творчески-образовательном акте, или постепенно образовались один из другого и все из одного первичного вида? В новейшее время, как известно, получила широкое распространение теория Дарвина, – теория так называемого трансформизма или постепенного развития. Как же она относится к библейской истории творения? Бытописатель говорит, что растения и животные созданы «по роду своему», т.е. не одна растительная или животная форма, а многие растения и животные. Но это не значит, что все существующие теперь виды обязаны своим происхождением первоначальному творческому акту. Еврейское слово мин, переводимое в смысле «род», имеет очень широкое значение, не укладывающееся в технически-научное значение слова «вид». Оно шире его и во всяком случае, не обнимая собою все теперешние виды и разновидности животных и растений, не отрицает возможности постепенного усовершенствования форм. А что действительно изменение в формах возможно, это доказывается несомненными фактами. Многие сорта роз, гвоздики и георгинов и многие разновидности кур и голубей, какие можно видеть в зоологических садах, образовались не более столетия тому назад. Изменения также происходят под влиянием различных климатических условий, разности почвы, питания и т. д. На основании этого можно предполагать, что число растительных и животных форм в первобытном мире было не так велико и разнообразно, как теперь. Бытописание, повествуя, что творение в собственном смысле (бара) было только при создании первых начатков животно-органической жизни (в пятый день), а затем происходило простое образование, не отрицает также категорически возможности развития видов одного из другого. Тем не менее оно не дает никакого основания для принятая теории развития во всем ее объеме: оно ясно и отчетливо утверждает, что животные и растительные организмы непосредственно были созданы «по роду своему», т.е. в разнообразных определенных формах. Теория эта не имеет для себя прочных оснований и в науке. Как показывают строго-научные наблюдения и исследования, изменения в растительных и животных формах возможны только в самых ограниченных пределах. Это положение имеет значение не только для настоящего, но и для глубокого прошедшего времени, насколько оно доступно нам по древнейшим памятникам. Самые древние изображения на египетских и ассирийских памятниках показывают, что тогдашние породы домашних животных были совершенно те же, что и теперь; ибис еще и теперь все тот же, каким он был во времена фараонов, как показывают сохранившиеся мумии его; найденные в египетских пирамидах и в свайных постройках, пшеничные и ячменные зерна нисколько не отличаются от теперешних.

Далее: если по теории развития виды происходят вследствие того, что в данной форме случайно происходит изменение, которое постепенно продолжает увеличиваться, то, в виду полной возможности происхождения подобных изменений по всем направлениям, следовало бы ожидать в теперешнем растительном и животном мире самого пестрого и неправильного разнообразия и смешения форм. Между тем, на самом деле существует строгая градация отчетливо отделенных друг от друга видов. Не подтверждает теорию трансформизма и наблюдаемая постепенность в развитии растительной и животной жизни. Исследование окаменелостей различных формаций земли действительно показывает, что в общем низшие классы растений и животных выступают прежде, высшие позднее. Но такой постепенности и последовательности развития, какую нужно бы предполагать по теории трансформизма, нет, так как в древнейших отложениях рядом с простыми организмами встречаются уже и значительно развитые, относящееся к высшему классу. Не встречается также тех переходных форм, которые необходимы для подтверждения рассматриваемой теории. Везде виды являются уже строго разграниченными один от другого. Но особенную трудность представляет для этой теории вопрос об образовании новых органов. Теория эта построена на возможности изменения существующих органов; но как посредством изменений могли произойти новые органы, как у инфузории с течением времени могли образоваться глаза, нечто могло измениться в факт – этого теория трансформизма не способна объяснить. Наконец, самые причины изменений, представляющее простую случайность, нисколько не соответствуют той стройности и целесообразности, которая замечается в растительном и животном мире. Все эти факты с достаточною силою подтверждают истинность библейского учения, что растительные и животные организмы в общих своих формах обязаны творческому акту. «И увидел Бог, что это хорошо».

Таким образом, земля уже во всех своих частях населилась живыми существами. Мир живых существ представлял стройное дерево, корень которого состоял из простейших, а верхнее ветви из высших животных. Но это дерево было неполно, не было еще цветка, который бы завершал и украшал его вершину, не было еще человека – царя природы. Но вот явился и он. «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему (и) по подобиию Нашему; и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле. И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его, мужчину и женщин сотворил их». Здесь в третий раз совершился в полном смысле творческий акт (бара), так как человек в своем существе опять имеет нечто такое, чего не было в сотворенной до него природе, именно дух, отличающий его от всех других живых существ. В полном противоречии с этим библейским учением стоит теория трансформизма, старающаяся поставить человека в органическую связь с миром животным и видящая в человеке лишь совершеннейшей вид животного. Но эта теория в настоящее время уже потерпела столько авторитетных ударов, что для опровержения ее достаточно привести лишь два-три отзыва наиболее авторитетных представителей антропологии. Так напр. знаменитый антрополог Причард говорит об отношении человека к животным: «органический мир не представляет контраста и сходства в одно и то же время более замечательных, чем какие мы открываем, сравнивая человека с высшими животными. Что эти существа так близки друг к другу во всех особенностях своей физической структуры и в то же время так неизмеримо далеки друг от друга в своих способностях и дарованиях, – трудно бы верить этому факту, если бы он не подлежал нашему наблюдению. Различие просто изумительно, и на него не могут смотреть без смущения те, кто, изучая анатомию и физиологию, яснее всего видят, как близок человек, по своему физическому строению к животным».³⁵ В том же смысле выразился другой знаменитый естествоиспытатель Вирхов в своей речи, произнесенной на собрании известнейших натуралистов Европы, в Мюнхене в 1877 году. «Твердо стоя на почве факта», говорит он, «мы должны положительно признать, что между человеком и обезьяной существует резкая черта разделения. Мы не имеем никакого права учить и провозглашать, как научное открытие, что человек происходит от обезьяны или какого-либо другого животного. Мы можем выдавать это только за гипотезу». Но при этом он сделал еще более сильное заявление: «всякое действительное открытие, имеющее цену в рассматриваемом вопросе, постоянно до сих пор отодвигало нас от этой гипотезы».³⁶ Этих отзывов авторитетных представителей науки достаточно для того, чтобы видеть все бессилие дарвинизма поколебать ясное учение бытописателя.

Так закончилась история творения и образования мира. «И увидел Бог все, что Он создал, и вот хорошо весьма. И был вечер, и было утро: день шестый». «И совершил Бог к седьмому дню дела свои, и почил в день седьмый от всех дел своих, которые Он творил и созидал. И благословил Бог седьмый день и освятил его». Отсюда ведет свое начало установление субботы, как дня покоя, и на этом установлении доселе основывается правильная смена труда и покоя в жизни человеческой.

У некоторых народов древности, несмотря на потемнение в них религиозного сознания, сохранились следы предания о сотворении мира, и это особенно у тех народов, которые жили или в самой колыбели человечества, или неподалеку от нее. Так, в наиболее чистом виде предание это мы встречаем у древних жителей Месопотамии. Древнейшими жителями этой страны были аккадийцы, изобретатели клинообразного письма. От них сохранилось, как мы уже говорили выше, много различных литературных памятников, и, между прочим, новейшими учеными открыто целое сказание о сотворении мира, которое в общем напоминает собою библейское повествование. К сожалению, рассказ этот не сохранился вполне, и из пяти, по крайней мере, плит сохранились только две, и притом в сильно испорченном виде. Первая из них гласит следующее:

„Когда верхняя область еще не называлась Небом,

И нижняя область еще не называлась землей,

И бездна ада еще не открывала своих объятий;

Тогда хаос³⁷ водный дал рождение всему

И воды собрались в одно место.

Люди еще не жили вместе, не бродили еще животные:

Никто еще из богов не был рожден.

Имена их не произносились: свойства их не были известны.

Тогда старшие из богов,

Лахму и Лахаму, родились

И выросли…

Ассур и Киссур родились затем

И жили долгое время.

Ану… “

И затем остальная часть плиты потеряна. Сохранилась пятая плита, которая читается так:

„Он построил жилище для великих богов.

Он утвердил созвездия, фигуры которых подобны животным.

Он установил год, на четыре периода,

на четыре части разделил его.

Установил двенадцать месяцев с их созвездиями,

И для дней года назначил праздники.

Он сделал жилища для планет, для их восхода и захода,

И чтобы ничто не замедляло пути своего;

Он установил с ними жилища Бэла и Гее,

Открыл великие врата со всех сторон:

Сделал крепкие притворы слева и справа.

В средине поставил он светила;

Луну он назначил управлять ночью

И странствовать ночью до рассвета дня.

В каждом месяце он назначил священные дни собрания.

В начале месяца, при наступлении ночи,

Она выставляла свои рога для освещения неба.

Седьмой день он сделал священным днем,

И повелел прекращать всякие труды.

Тогда взошло на Небосклоне солнце в славе. “

На этой плите затем идут еще семь строк, но они испорчены до такой степени, что не могут быть прочитаны и переведены.

Некоторые исследователи имели достаточно смелости для того, чтобы сравнивать это сказание с библейским повествованием и даже ставить последнее в причинную связь с первым. Высказывали даже предположение что Моисей заимствовал свое повествование именно отсюда. Но достаточно прочитать эти два повествования, чтобы видеть между ними бесконечное различие и не нуждаться в особых доводах для опровержения этого предположения. Есть, однако же, между ними такие точки соприкосновения, которые указывают как бы на общее происхождение, хотя аккадийский, или, по более известному названию, халдейский рассказ уже в самые отдаленные века снизошел почти до уровня обыкновенных языческих легенд. Первая плита в общем соответствует по своему содержанию первым двум стихам первой главы книги Бытия. В обоих повествованиях настоящей мир произошел из водного хаоса, – тегом св. Писания, тигамти халдейской легенды, – так что одно и то же слово таким образом употребляется в обоих повествованиях для обозначения первобытного состояния мира. Но здесь и кончается сходство между ними. В легенде мир сотворен, по предположению, из предсуществовавшей материи, а не из ничего, как в св. Писании. В то время, как первыми словами книги Бытия провозглашается вера в единого живого Бога, который один Творец всего и Сам не сотворен, легенда говорит о времени, когда еще «никто из богов не был рожден», и что «великие боги Лахму и Лахаму», мужское и женское начало, «родились и возрастали», чтобы иметь после себя многочисленное потомство мелких богов. Ясно, что легенда не имеем настолько высокого понятия о Божестве, чтобы не приписывать ему различия полов и не населять Небо мужскими и женскими божествами. Танту, море, и Абсу, бездна, рождают Мумму, т.е. хаос; хаос, в свою очередь, производить Лахму и Лахаму, мужское и женское начало производительной силы; от Лахму происходит Киссур, низшее пространство; от Лахаму – Ассур и Лисар, высшее пространство; от них опять происходят Ану, Небо, Анату, земля, Элу или Бэл и Белтис, причем земля и Небо производят планеты, от которых, в свою очередь, происходят низшие боги. Таким образом тут мы видим лишь обоготворение различных частей природы в постепенно возрастающем количестве.

Второй отрывок соответствует в общем четвертому дню творения, так как там и здесь говорится о сотворении небесных светил и об определении времен. В халдейском повествовании, однако же, вместо простого заявления, что небесные тела были поставлены «светилами на тверди», рассказывается, что звезды были распределены по созвездиям, в виде животных, с очевидным указанием на искусственное изображение знаков Зодиака. Халдейский рассказ, очевидно, признает планеты живыми существами и назначает особые помещения для них; но так как они могли уклоняться от своих путей, то назначены были беги Бэл и Гее для того, чтобы наблюдать за ними и не допускать до подобного несчастия.

Сохранилась еще часть и седьмой плиты, которая, в переводе Джорджа Смита, читается так:

„Когда боги в своем собрании сотворили....

„Возликовали сильные чудовища....

„Скот полевой, звери полевые и пресмыкающиеся

„Они назначили для живых существ…“ и т. д.

Этот отрывок, как можно судить из сохранившейся, но сильно попорченной части его, по-видимому соответствует шестому дню творения, но сходство между ними очевидно лишь самое отдаленное.

В общем, если и есть сходство между халдейским рассказом о творении и библейским повествованием, то это сходство достаточно лишь для того, чтобы показать неизмеримое превосходство библейского повествования. Халдейский рассказ в большинстве только слабо сохранил следы той величественной простоты, которою отличается библейское повествование. Это лишь, так сказать, затемненный луч истинного повествования. Тут не может быть и речи о том, чтобы Моисей заимствовал свое повествование из этих темных, всецело проникнутых политеизмом, легенд, а напротив – сравнение их дает лишь возможность заключать, что в халдейском рассказе сохранились отчасти следы того предания, которое человечество получило от послепотопного своего родоначальника Ноя, в лице его отдельных сыновей, но которое затемнилось у них до того, что потерялось даже истинное понятие о Боге и опять восстановлено былое во всей своей чистоте чрез божественное откровение в первой книге Моисее.

Нельзя не обратить внимания еще на один важный пункт, представляемый халдейским рассказом. Новейшие критики-рационалисты усердно доказывали и доказывают, что первые главы книги Бытия состоят из отдельных и независимых документов, отмечаемых употреблением имени Елогим в одном и имени Иегова в другом. Первая глава и первые три стиха второй главы вследствие этого приписываются елогисту; остальная часть второй главы, а также третья глава приписываются Иеговисту, причем в этом последнем критики видят второй позднейший рассказ о творении. Но ассирийские плиты содержат не только рассказ елогиста о шести днях, но также и рассказ иеговиста о падении человека.

Таким образом, история, рассказываемая в книге Бытия, существовала во всей своей полноте раньше Моисея как в целом своем виде, так и в подробностях, и даже в том же порядке последовательного развития; те две части, в которых критики хотят видеть независимые отдельные части, в халдейском рассказе составляют одно связное и последовательное повествование. Таким образом, ассирийский документ неопровержимо доказывает полную неосновательность такого критического раздробления первых глав книги Бытия, какое делает новейшая критика.

Человек, как венец творения, создан по особому совету Творца, и он только один создан по образу и по подобию Божию. Тело его, как и тела всех животных, образовано из земли, но духовная часть его есть непосредственное вдуновение Творца. «И создал Господь Бог человека (Адама) из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душою живою». Образ и подобие Божие в человеке поэтому состоят в духовном сыновстве его Богу, в стремлении к умственному и нравственному совершенству, дающему ему возможность господствовать над природой. Как царь творения, он вводится в особый насажденный для него сад или рай в Едеме, на Востоке, приводятся ему в подчинение все твари и он делается владыкой земли. Но человек, как разумное, духовное существо, не был бы достойным представителем Божества на земле, если бы жил в уединении или в общении только с существами высшими его, как ангелы, или низшими, как животные. Для него было необходимо не только для удовольствия и счастья, но еще более для совершенства божественного дела иметь помощника по себе, способного к восприятию и взаимному общению мыслей и чувств. Между тем среди уже созданных живых существ «для человека не нашлось помощника, подобного ему». «И сказал Господь Бог: не хорошо человеку быть одному; сотворим ему помощника, соответственного ему». И вот создается жена и притом из ребра самого человека, взятого у него во время глубокого сна. Как только создана была женщина, человек тотчас понял в этом деле Творца желание счастья для общественной жизни человека и пророчески произнес положение, которое стало законом брака на все последующее века: «вот, это кость от костей моих, и плоть от плоти моей; она будет называться женою, ибо взята от мужа своего. Потому оставит человек отца и мать свою и прилепится к жене своей; и будут два одна плоть». Из этих слов, равно как и из обстоятельства самого сотворения жены, естественно вытекает, что муж и жена представляют собою единство, заключаемое в браке, что брак должен состоять из союза одного мужчины и одной женщины и что жена должна подчиняться мужу, как его помощница, созданная для него. «Я благословил их Бог, и сказал: плодитесь, и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над всеми тварями». И вот, первые люди, в блаженстве своей невинности, обитали в раю, пользуясь всеми его плодами и наслаждаясь всеми его радостями. Им предоставлены были все блага совершенной и невинной жизни. В материальном отношении их окружал избыток богатейших даров райской природы, вместе с плодами древа жизни, плоды которого имели особенно чудесное значение для их телесной крепости и жизненности, давая им бессмертие. Духовные потребности их находили полнейшее удовлетворение в непосредственном собеседовании с Богом, являвшимся «в раю во время прохлады дня», а также в изыскании лучших способов господства над подчиненной им природой и управления ею. Упражняя свои способности, Адам нарек имена животным, а также конечно и всем другим предметам, устанавливая таким образом язык, как средство различения предметов и общественного сношения. Но высшее совершенство их состояло в нравственной невинности, которая состояла в отсутствии самой мысли о чем-либо нечистом и греховном. «И были оба наги, Адам и жена его, и не стыдились».

Бытописатель так кратко повествует о сотворении наших прародителей, что впоследствии естественно являлось любопытство восполнить это повествование, вследствие чего и образовалось множество различных сказаний, сопровождаемых многочисленными измышлениями. Что касается прежде всего самого имени Адама, то это едва ли есть отличительное имя, данное лично нашему прародителю. Это скорее почетное название, данное ему как родоначальнику человеческого рода, потому что оно постоянно употребляется в Библии в смысле человека вообще. Но в то время, как относительно праотца до нас сохранилось только его общее имя в смысле человека, имя Евы, носившееся праматерью всех, имеет уже более определенное значение – «жизнь». В высшей степени замечательно, что еврейское название первого человека, по самому своему филологическому происхождении, напоминает о ничтожестве и смертности, а не говорит о нашем превосходстве над другими творениями. По-гречески человек, άνϑρωπος, значит «смотрящий вверх», или, по толкованию новейших филологов, «существо с благородным лицом»; латинское Homo, долго считавшееся происходящим от Humus, земля, теперь понимается в смысле «говорящего». Еврейское же слово «Адам» указывает на то, что человек «произошел из праха» земного.

Касательно первобытных людей и их внешности существовало в древности много различных сказаний. Так, по рассказам раввинов, ростом Адам был так велик, что мог видеть весь мир с одного конца до другого и когда он ложился, то его голова и его ноги были так отдалены между собой, что нужно было употребить 500 лет для того, чтобы пройти пространство между ними. К этому, однако же, они прибавляли, что, когда Адам согрешил, Бог «наложил на него свою руку» и сократил его до более умеренного размера в 150 футов высоты. И это было истинное благодеяние, так как до того времени он заслонял собою солнце, и твари, даже ангелы принимали его за Бога и стали бы поклоняться ему. По некоторым, однако же, он даже и после грехопадения был столь исполинского роста, что, по изгнании из рая, он свободно перешел океан, подобно Ориону или Полифему Виргилия, целыми плечами и даже половиной своего тела возвышаясь над поверхностью воды. Его телесная красота была предметом самых произвольных измышлений. Бог, желая сотворить его, будто бы сам облачился в совершеннейшее человеческое тело, чтобы служить образцом, по которому можно было создать человека – буквально по своему собственному образу. У некоторых христианских писателей встречается мнение, что такую форму принимало второе лицо св. Троицы и что тело это видели апостол Петр на Фаворе, во время Преображения, и Моисей на горе Синае. Даже прах, из которого был сотворен прародитель, давал повод к различным соображениям. По мнению раввинов, он собран был со всех частей мира: прах для создания тела – из Вавилона, для создания головы – из Палестины и для создания членов – из всех других стран. Многие раввины даже думали, что Адам и Ева первоначально были сотворены с одним общим телом и с двумя головами, причем Ева впоследствии была отделена и представлена Адаму в качестве его жены.

Что касается разума, то Адам, по предположению таких толкователей, превосходил своею мудростью всех людей, живших с того времени. Даже у христианских писателей встречается изречение, что великий Аристотель был почти так же учен, как Адам. Но раввины в этом отношении шли дальше, и, не довольствуясь сравнением его с Моисеем и Соломоном, которому они приписывали более чем человеческую мудрость, заявляли, что он знал более ангелов. Когда эти славные существа, говорят они, выразили желание взглянуть на новое человеческое творение, когда был создан первый человек, Бог сказал им, что он будет обладать более высоким разумом, чем они. В доказательство этого, собрав всех животных, Бог велел ангелам дать им надлежащие имена, но эта задача оказалась выше их сил; когда же это поручение было сделано Адаму, он тотчас же исполнил его и даже самому Богу дал имя Иегова. Это великое умственное знание сообщено было ему чрез посланную с неба книгу, содержащую 670 писаний, которые дали в руки Адама 1500 ключей знания, сокрытого от ангелов. Но когда он согрешил, эта книга улетела на небо, и бедный Адам горько плакал, почувствовав свое умственное ничтожество.

Пребывание его в раю, будто бы, продолжалось только один день. В первый час собран был прах, из которого он был создан; во втором часу из праха этого была сделана бесформенная масса; в третьем образованы были члены; в четвертом вдунута была в него душа; в пятом он поставлен был на ноги; в шестом он давал всем предметам и тварям имена; в седьмом сотворена была Ева; в восьмом родились Каин и сестра его; в девятом Адаму была дана заповедь не есть от запрещенного плода; в десятом он согрешил; в одиннадцатом он был прощен, а в двенадцатом изгнан из рая.

Невольно возникает вопрос, в чем состояла религия прародителей? По этому предмету высказывались различные мнения. Соображая все данные, сообщаемые в первых десяти главах книги Бытия, можно вывести в этом отношении следующие положения. Адам веровал, что: 1) Бог сотворил вселенную, что Он существовал раньше творения и будет существовать всегда, без изменения; отсюда Он не вещественен и вечен. 2) Во всем творении господствует гармония, причем каждая часть, подобно колесам часов, соответствует целому предназначению и, совместно с другими, стремится к достижению одной великой цели – всеобщего совершенства, счастья и мира. Отсюда Адам должен был веровать, что великий Творец всего есть единый, единственный и премудрый. 3) Этот премудрый Бог создал мир из ничего; существование всех тварей зависит исключительно от Его воли; Он своею властью нарушает течение природы, т.е. творит чудеса, когда находит это нужным, и поэтому Он есть Бог верховный и всемогущий. 4) Все, что когда-либо существовало и существует, имеет свой первоисточник в Нем, и все сохраняется и поддерживается Им; а отсюда Адам веровал, что Бог вездесущ. 5) Бог сотворил человека по Своему собственному образу в отношении души, т.е. духовным, свободным и бессмертным. Отсюда Адам веровал, что Бог любит добродетель и ненавидит порок или, другими словами, что Он всесвятой Бог. 6) Судьба человека часто соответствует его поведению, что указывает на правосудие Божие. Но то обстоятельство, что это не всегда осуществляется здесь, служит безусловным доказательством того, что наше поведение и наша судьба будут поставлены в полное соответствие впоследствии. Отсюда Адам веровал в будущую жизнь. 7) Бог своим всеобъемлющим промыслом печется обо всех; особенно о человеке вообще и каждой личности в особенности, и таким образом Бог есть всеблагий. 8) Человек слаб и подвержен различным побуждениям изнутри и искушениям совне; когда он грешит, Бог, по своей бесконечной милости, прощает его, когда именно видит раскаяние со стороны человека в своих прегрешениях. Отсюда Адам должен был веровать в бесконечное милосердие небесного Отца. 9) Бог требует не для Себя только – потому что Он выше всех потребностей, но для блага самого человека, – послушания своей верховной воле, не только в сокровеннейших мыслях, но также и во внешних действиях; с этою целью Он дал нам заповеди и запрещения, некоторые навсегда, а другие – сообразно с особыми обстоятельствами и временами.³⁸

К этому нужно прибавить явившееся после грехопадения верование в обетование будущего Избавителя, в то семя жены, которое должно было стереть главу змея и освободить человека от рабства греху и смерти, – верование, которое столь светлой полосой проходит от Адама чрез все последующие поколения.

В преданиях языческих народов также сохранились следы истории происхождения человека, но, по обыкновению, в искаженном виде, соответственно искажению и помрачению основных истин религии. Большею частью у языческих народов человек признавался автохтоном, т.е. произведением той земли, на которой он жил, и вообще в рассказах о его происхождении не замечается того возвышенного понятия, по которому человек составляет творение, созданное всемогуществом Бога, как существа личного и всецело отличного от материи. Лежащие в основе языческих религий и древнего мира идеи пантеизма и эманации не дали возможности сохраниться первобытному преданию о происхождении человека в его первоначальной чистоте. Его считали, как и все вообще существующее, истечением из Божества, смешиваемого с материей; он явился самопроизвольно, вследствие ряда эманаций или истечения, а не по свободному и определенному акту творческой воли. «Из чрева Колпия и его супруги Баау (хаос)», говорится в одном отрывке финикийской космогонии, дошедшем до нас под именем финикийского писателя Санхониатона, «родилась человеческая чета смертных, именно, Протогон (Адам, Кадмон) и Эона (Ева), и Эона начала есть плоды с дерева. У них были дети Генос и Генея, которые жили в Финикии; страдая от летнего зноя, они начали вздымать свои руки к солнцу, думая, что оно есть господь неба, что и выражается названием Беел-Самен». В другом отрывке той же космогонии говорится о рождении «автохтона из земли», откуда происходят все люди. По преданиям Ливии, «первенец из людей вышел из равнин, согретых солнцем, и питался сладкими желудями дуба». По веровании египтян, тела людей произошли из плодоносного ила, оставляемого Нилом, под живительным влиянием теплоты солнечных лучей. Это верование получило в египетской мифологии и дальнейшее развитие, и египетские жрецы учили, что люди вышли из глаза бога Ра-Гармаху, т.е. солнца. Но истечение, производящее таким образом материальную сущность людей, не устраняет впрочем последующего участия особого демиурга или второстепенного бога для того, чтобы закончить образование людей и сообщить им душу и разум. Это дело приписывалось богине Сехет по отношению к азиатским и северным племенам, и Гору по отношению к неграм. Что касается самих египтян, которые считали себя выше всех других народов, то творцом их признавался верховный демиург Хнум. На некоторых памятниках можно видеть изображения, показывающие, как этот бог приготовляет на подобие горшечника глину для того, чтобы сделать из нее человека. Здесь нельзя не видеть прямого отголоска библейского сказания, по которому «создал Господь Бог человека из праха земного». То же самое представление встречается под различными формами и у других народов. Так, в космогонии Перу первый человек, созданный всемогуществом Божиим, назывался alpa camasca, т.е. одушевленная земля. Среди племен северной Америки, племя манданов имеет предание, что великий Дух сделал из глины две фигуры, которые он высушил и в который вдохнул дыхание своих уст, и из этих фигур одна получила название первого мужа, а другая – название его сожительницы. У жителей островов Таити есть предание, что великий Бог Тероа создал человека из красной земли. Жители Борнео также имеют рассказ, передающейся из поколения в поколение, что человек создан был из земли.³⁹

В этих преданиях библейское предание очевидно сохранилось лишь в самой общей форме, но есть и такие предания, где оно сохранилось с большими подробностями и именно у цивилизованных народов древнего Востока. Замечательнее всех в этом отношении халдейский рассказ, в том виде, как он передан Берозом по-гречески; по этому рассказу, человек сначала сделан был из ила, на подобие статуи. «Белос, видя, что земля была пустынна, хотя и плодородна, разрубил себе самому голову, и когда вытекшая из нее кровь окаменела, то другие боги образовали из нее людей, которые поэтому и сделались одаренными разумом и стали участниками божественной мысли; так же они создали и животных, которые могут жить в соприкосновении с воздухом». Тут очевидно имеется в виду одно и то же предание, как и в Библии, хотя и одушевленное совершенно иным духом. Покойный английский ученый Джорж Смит при своих исследованиях дворцовой библиотеки Ниневии, находящейся теперь в Британском музее, нашел отрывки целой космогонической эпопеи, где рассказывается о сотворении мира. К сожалению, в этих отрывках не содержится сказания о происхождении человека. Но все таки из отдельных отрывков с положительностью известно, что тот из бессмертных, который изображается там как «образовавши своими руками род человеческий», как «образовавший человечество для подчинения его богам», был бог Геа, бог верховного разума, владыка всякой мудрости, бог чистой жизни, правитель чистоты, тот, который животворит мертвых, милосердный, ради которого существует жизнь. Одним из обычных титулов бога Геа был титул: «господин рода человеческого»; и отсюда можно с достаточною вероятностью заключать, что в библиотеке существовало и более полное повествование о происхождении человека, к сожалению, не найденное доселе.

У греков одно предание рассказывает, что Прометей, являясь в качестве демиурга, образовал человека из глины, хотя одни относят это к началу всех вещей, а другие к периоду после Девкалионова потопа и истребления первобытного человечества. Эта легенда пользовалась большою известностью в эпоху римского владычества, и следы ее сохранились на различных саркофагах и лампах. Но она, по-видимому, есть результат вторжения чужеземных идей, так как существование ее нельзя проследить в более древнее время. В греческой, истинно античной поэзии Прометей изображается не создателем людей, а только тем, кто одухотворил их и одарил разумом, сообщая им огонь, похищенный им с неба, за что он и наказан был Зевсом. Таково именно представление лежит в основе Прометея Эсхилова, и оно встречается еще даже в более древнюю эпоху в поэме Гезиода «Труды и дни». Что касается собственно рождения первых людей, происшедших без отца, то по более древним греческим преданиям, существовавшим уже в такое отдаленное время, когда составлены были поэмы Гомера, они явились самопроизвольно или по добровольному действию богов, из раскаленной земли или, по некоторым, из ствола дуба. Это последнее происхождение приписывали людям и жители Италии. По скандинавской мифологии, боги произвели первых людей из ствола дерева, и то же самое верование существовало и у германцев. Ясные следы того же самого предания встречаются в индийских Ведах, как называются сборники священных гимнов, и затем с различными любопытными подробностями замечаются также у иранцев Бактрианы и Персии.

Религия Зороастра есть единственная среди ученых и гордых религий древнего мира, которая рассказывает о сотворении как результате свободной воли личного Бога, совершенно отдельного от первобытной материи. По иранскому преданию, вселенная и человек сотворены были Ормуздом, великим Богом добра, в шесть последовательных периодов, которые, в отличие от творческой седьмицы книги Бытия, составляли собою год в 365 дней; человек был существом, которым закончилась эта творческая деятельность. Первый человек, вышедший непорочным из рук Творца, назывался Гайомаретан, «смертная жизнь». Самые древние книги, приписываемые пророку иранцев, этим и ограничивают свои указания в этом отношении; но более развитая история происхождении рода человеческого находится в книге «Бундегеш», имеющей своим предметом изложение полной космогонии. Она написана уже на более позднем языке и относится ко времени завоевания Персии мусульманами. Но, несмотря на этот поздний период происхождения, в ней содержатся предания, которые, по мнению компетентных ученых, носят на себе совершенно античный характер. По повествованию Бундегеша, Ормузд закончил свою творческую деятельность произведением Гайомаретана, образцового человека и образцового вола, двух существ совершеннейшей чистоты. Они жили сначала 3,000 лет на земле в состоянии блаженства, не опасаясь никаких зол, пока Ариман, представитель злого начала, не заставил их почувствовать свое могущество в мире. Он сначала поразил смертью образцового вола; но из трупа его жертвы родились полезные растения и животные, служащие человеку. Тридцать лет спустя Гайомаретан в свою очередь погиб под ударами Аримана. Между тем кровь образцового человека, распространившись по земле в момент его смерти, возродилась по истечении сорока лет. Из земли показалось растение рейва, нечто в роде ревеня, употребляемого в пищу иранцами. В средине этого растения явился лепесток, который имел форму двойного тела мужчины и женщины, сросшихся между собою своею заднею частью. Ормузд разделил их, дал им свободу движения и деятельности, вложил в них разумную душу и повелел им «быть смиренными сердцем, соблюдать закон, быть чистыми в своих мыслях, чистыми во всех своих словах, чистыми во всех своих действиях». Так произошли Маша и Машиана, первобытная чета, от которой ведут свое происхождение все люди.

Заключающееся в этом рассказе представление, что первая человеческая чета первоначально представляла собою одно мужское и женское существо с двумя лицами, разделенное потом на две отдельных личности творческим всемогуществом Бога, встречается также у индийцев в космогоническом повествовании Сатапата Брамана. Эта последняя книга заключается в собрании Ригведы, но по своему происхождению относится к более позднему времени, чем остальные гимны. Рассказ, извлеченный Берозом из халдейских документов, также свидетельствует, что «первые люди были о двух головах, мужской и женской, на одном теле, и о двух полах в одно и то же время»; и от них произошли люди, населяющие теперь землю. Платон в одном из своих диалогов также рассказывает историю первобытных муже-женских людей, разделенных потом богами на два отдельных лица, мужское и женское; это представление, отголосок которого заметен даже в позднейших иудейских преданиях, философы ионийской школы заимствовали из Азии и распространили его в Греции.

Так свет первобытного предания в своих отдельных лучах сохранялся и в сознании языческих народов. Но эти лучи заметно потемнялись по мере затемнения у них сознания истинной религии, и потому у большинства языческих народов предание это является уже в совершенно туманной, отрывочной и неясной форме, под которой иногда с трудом только можно улавливать отблеск первобытного предания. Тем ярче и светозарнее в сравнении с ними выступает библейское повествование, в котором вполне сохранилось первоначальное божественное откровение о первобытной судьбе мира и человека.

Во время пребывания в раю, первые люди жили в непосредственном общении с Богом, которое и было первой и совершеннейшей религией человеческого рода. Внешним выражением этой религии была церковь, как собрание первых двух верующих. Но церковь, как внешнее учреждение, предполагает известные установления и условия, на которых основывается собрание; поэтому и первобытная церковь была основана на особом завете между Богом и человеком. Завет этот состоял в том, чтобы человек любил Бога и ближних, и оказывал Творцу своему совершеннейшее послушание во всех Его повелениях, а Бог с Своей стороны обетовал за это человеку продолжение его блаженного состояния, безопасность от смерти, как болезненного разрушения тела, и, следовательно, жизнь вечную. Чтобы предоставить человеку возможность засвидетельствовать свое послушание и укреплять свою веру, Бог дал ему заповедь, которая могла служить для него испытанием, как средством укрепления того свободного нравственного самоопределения, в котором заключается высшее благо жизни. Заповедь состояла в запрещении есть от плодов дерева познания добра и зла. «И заповедал Господь Бог человеку, и сказал: от всякого дерева в саду ты будешь есть; а от дерева познания добра и зла – не ешь от него; ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертию умрешь». Предоставив человеку полную свободу, Творец, однако же, этою заповедью хотел показать ему, что, как существо ограниченное, он должен жить под законом, и что за нарушением закона последует страшное наказание.

Откровение не сообщает, как продолжительно было блаженное пребывание первых людей в раю. Но это состояние уже возбуждало злобную зависть врага, который, лишившись его сам, с ненавистью смотрел на невинное блаженство первых людей. Когда на земле господствовал еще мир всеобщего блаженства и она не знала зла, мир в высших своих областях уже был знаком со злом, и происходила борьба с ним. В среде высших сотворенных существ или ангелов, одаренных высшими дарами разума и свободы, некоторые уже нарушили заповедь послушания Творцу, возгордились своим совершенством (1Тим. 3:6) и не сохранили своего достоинства (Иуд. 6), за что и низвергнуты были из небесного рая в преисподнюю. Зависть и жажда зла сделались душою этих существ. Всякое благо, всякий мир, порядок, невинность, послушание – стали ненавистны для них, и они попытались разрушить их и среди людей, наслаждавшихся блаженством райской жизни на земле. И вот, в раю явился искуситель – в виде змея, который «был хитрее всех зверей полевых». При этом он употребил лукавую хитрость, направив искушение не к обоим людям и не к мужу, а к одной жене, как слабейшему члену, скорее поддающемуся увлечению.

Змей приблизился к жене и сказал ей: «подлинно ли сказал Бог, не ешьте ни от какого дерева в раю»? В вопросе этом заключалась коварная ложь, которая должна бы сразу оттолкнуть собеседницу от искусителя. Но она, по своей невинности, не в состоянии была сразу понять здесь коварство, и в то же время была слишком любопытна, чтобы тотчас же прекратить разговор. Однако же она поняла ложь вопроса и отвечала, что Бог разрешил им есть от всех дерев, кроме одного лишь дерева, которое посреди рая, потому что от вкушения плодов его они могут умереть. Тогда искуситель прямо возбуждает недоверие к Богу. «Нет», сказал он, «не умрете, но Бог знает, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши и вы будете как боги, знающие добро и зло». Коварное слово глубоко запало в душу женщины. Оно возбудило ряд сомнений и душевную борьбу. Что такое добро и зло, которое она может узнать? И если люди блаженствуют в теперешнем состоянии, то в каком же блаженстве будут они, когда станут как боги?.. В тревожном возбуждении она невольно обращает взор к запретному дереву, а оно так приятно для глаз, вероятно сладостно для вкуса, а особенно заманчиво по своим таинственным свойствам. Это внешнее впечатление решило внутреннюю борьбу, и женщина «взяла плодов этого дерева, и ела; и дала также мужу своему, и он ел». Величайший переворот в истории человечества совершился. Те, которые должны были служить чистым источником всего человеческого рода, отравили себя плодами смерти. Женщина последовала змею, как бы он был выше Бога. По его внушению она сделала то, что запретил Творец. А ее муж во грехе последовал жене, которая из соблазненной тотчас же сделалась соблазнительницею.

Не замедлили сказаться и следствия вкушения людьми запрещенного плода: у них действительно открылись глаза, как обещал искуситель, и запретный плод дал им знание; но что же узнали они? – узнали то, что они наги. Возмущенное нравственное чувство открыло пред ними сознание их наготы, ставшей победным знаком чувственности и торжества плоти, и чтобы прикрыть ее, они сшили себе смоковные листья и сделали из них опоясания – эту первичную форму одеяния. Но если согрешившие устыдились так даже собственного внутреннего голоса совести, то им совершенно страшно стало предстать теперь пред Богом. Настал вечер, и прохлада теней его разливала блаженство по саду. В это время обыкновенно происходило у них собеседование с Богом, которого они до сих пор с невинною радостью ожидали и встречали, как дети своего Отца. Теперь же они желают, чтобы этого момента никогда не наступало. А между тем он приблизился, и они услышали знакомый голос. Ужас объял Адама и жену его, и они «скрылись от лица Господа Бога между деревьями рая».

И воззвал Господь Бог к Адаму: «Адам, где ты?» А несчастный беглец с трепетом ответил из чащи дерев: «голос Твой я услышал в раю и убоялся, потому что я наг и скрылся». – «Но кто сказал тебе, что ты наг? Не ел ли ты от дерева, с которого Я запретил тебе есть?» Вопрос был поставлен прямо, но грешник не в силах был ответить на него так же прямо, он дал уклончивый и лукавый ответы «жена, которую Ты мне дал, она дала мне от древа, и я ел». Вину он сваливает на жену и даже на самого Бога. Господь обратился к жене: «что ты это сделала?». Жена также в свою очередь отклоняет от себя вину: «змей обольстил меня, и я ела». Жена сказала правду, но в том, что они оба старались выгородить себя от вины, заключалась ложь. В этом сразу сказалось пагубное влияние отца лжи, обольщению которого поддались первые люди, и это влияние, как испитый яд, отравило всю их нравственную и телесную природу.

Тогда Господь изрек заслуженное наказание и прежде всего змею, как послужившему орудием искушения: он был проклят пред всеми животными, и ему определена жалкая жизнь пресмыкания на чреве своем и питание прахом земли.⁴⁰ Жена осуждена на подчинение мужу и на тяжкие страдания и болезни при рождении детей, а муж осужден на тяжелую жизнь, так как земля, проклятая за дела человека, должна была оскудеть в своих дарах, производить терние и волчцы, и только в изнурительном поте он мог добывать себе хлеб для пропитания, пока не возвратится в землю, из которой взят был: «ибо прах ты и в прах возвратишься», сказал Господь, осуждая его на телесную смерть. Страшно было наказание за преступление заповеди Божией; но, как милосердый отец, Бог не оставил своих согрешивших чад без утешения, и тогда же дал им обетование, которое светлой надеждой на восстановление потерянного блаженства должно было поддерживать их унылый дух в дни последующих испытаний и невзгод греховной жизни. Это именно обетование о Семени жены, которое долженствовало стереть главу змия, т.е. окончательно победить разрушителя блаженства людей и восстановить людям возможность достигать блаженства и жизни вечной на небе. Это было первое обетование о Спасителе Мира, и в знамение Его пришествия установлено жертвоприношение животных (видимо уже разделенных на два класса – чистых и нечистых), заклание которых должно было предзнаменовать заклание великого Агнца за грехи Мира. Сделав Адаму и жене его, Еве («матери живущих», как называл ее теперь Адам), кожаные одежды (из убитых для жертвоприношения животных) и научив их одеваться, Господь изгнал их из рая «и поставил на Востоке, у сада Едемского, херувима и пламенный меч обращающийся, чтобы охранять путь к древу жизни», которого они чрез свой грех сделались теперь недостойны.

Пребывание первых людей в раю лежит за пределами возможности исторического исследования и потому не может подлежать каким-либо научным критическим изысканиям. Но истинность повествования об этом подтверждается тем, что следы его сохранились в преданиях у различных народов. Сказание о счастливом состоянии, когда люди, не имеющие никаких злых страстей, проводили свою жизнь без порока и преступления, а, следовательно, без наказаний и ограничений, хотя и окрашенное колоритом местных обстоятельств, лелеялось всеми языческими народами. Древние египтяне с любовью вспоминали о земном царствовании бога Ра, как времени такой нравственной чистоты и такого счастья, что у них составилась даже поговорка, по которой о всем особенно хорошем и совершенном обыкновенно говорилось, что подобного не видано было с блаженных дней бога Ра. До разделения арийских и семитических народов, у тех и других было общее верование, что первый век человеческой жизни был веком невинности и блаженства. Арийцы по своему развили эту веру, именно превратив ее в предание о последовательных веках уменьшающейся чистоты и блаженства. Так, в Индии вся жизнь человеческого рода разделялась на четыре века, из которых первый был веком совершенства, второй – веком троякой жертвы, когда все религиозные обязанности исполнялись от всего сердца, третий – веком сомнения и религиозного упадка и, наконец, четвертый – наш век, век погибели, после которого земля закончит свое существование. Это предание перешло и к грекам, которые разделяли историю также на четыре последовательных века: золотой, серебряный, железный и медный. Следы этого представления были также и у персов. Мир, по их представлению, должен продолжаться 12,000 лет, разделенных на четыре периода, по 3000 лет в каждом. Из них первый период был периодом полной чистоты и совершенства; во втором появилось зло и начало вести борьбу против добра, – борьбу, которая должна продолжаться до конца мира. Но во всех этих представлениях сразу виден поразительный контраст с повествованием Библии, потому что во всех их ухудшение возрастает по необходимости чрез простую продолжаемость времени. Рожденный от света, мир делается темнее, чем более он удаляется от него. Зло не есть акт свободной воли, но решение судьбы. Отсюда само собою очевидно, насколько это языческое учение ниже библейского учения о свободном падении человека.

В народных преданиях сохранилось также воспоминание о древе жизни и о древе познания добра и зла. Индийское предание говорит о древе калпантиам, плоды которого давали бессмертие; у персов было подобное же дерево, известное под названием гомц у арабов – туба, у греков – лотус. На ассирийских скульптурных памятниках, постоянно встречается древо жизни, и из самого изображения его нельзя не видеть придаваемой ему высокой важности. Иногда оно изображается одно, иногда – окруженное поклоняющимися ему царственными лицами, и иногда охраняемое крылатыми гениями, стоящими в положении почтения; но всегда с ним несомненно соединяется одна из возвышеннейших религиозных эмблем, так как часто над ним изображается крылатый диск, символически образ верховного Бога, иногда с человеческим бюстом наверху. Изображение его весьма часто можно видеть как на барельефах ассирийских дворцов, так и на вавилонских и ассирийских плитах. В преданиях различных языческих народов появляется даже не одно древо жизни. Так, предания Индии говорят о четырех таких деревах, стоявших на четырех углах горы Меру; у древних персов иногда является одно дерево, возникшее из средины священного источника в раю, иногда два в соответствие с деревами в Едеме. Древнейшим названием Вавилона на языке первых обитателей этой страны было Тин-тир-ки – «место древа жизни»; и даже на глиняных гробницах уже такого позднего времени, как времена Александра Великого, иногда встречается то же древо, как эмблема бессмертия. То же можно видеть и в Египте, хотя гораздо реже. Древо жизни там изображается на погребальных памятниках, причем всегда полагается рядом с «источником жизни». При этом всегда изображается по средине древа особая божественная фигура, которая изливает эту воду бессмертия душам, олицетворяемым под видом птиц с человеческими головами.

История падения во всех ее подробностях, также находит ясный отголосок в преданиях всех народов мира. Има, первый человек, по иранскому преданию, проводил свою жизнь в состоянии блаженства, пока не совершил греха, тяготеющего на его потомках, и за это был изгнан из рая, спустя тысячу лет пребывания в нем, и отдан был в рабство змею, который наконец, умертвил его посредством страшных мучений. По одному из древнейших отрывков священных книг Зороастровой религии, добрый бог Ормузд говорит о том, что он создал человека совершенным и поставил его «в лучшем из жилищ». То же самое подтверждает и другое, более позднее, но все таки первобытное предание, которое говорит, что человек был создан святым и назначен был к бесконечному блаженству, если бы он продолжал сохранять чистоту в мысли, в слове и деле и смирение в сердце. Сначала он оставался верным Богу, но позднее ложь проникла в его мысли, так как злой дух, змей, воспользовавшись слабостью женщины, соблазнил сначала ее, а затем и мужчину, убедив их верить, что они обязаны были всем своим блаженством не Богу, а ему. Соблазнив их и таким образом добившись их погибели, искуситель сделался более смелым и явился им во второй раз, принеся им плоды, которые они ели; вкусив же их, они потеряли все сто блаженств, которыми наслаждались, кроме одного, и сделались злыми и несчастными. Затем, открыв огонь, по божественному указанию, они принесли первую жертву из овцы и начали «есть мясо, одеваться в шкуры убитых животных и делать из их шерсти одежду себе.⁴¹

Тибетское сказание не менее поразительно. Первые люди, говорит оно, были совершенны, как боги, но они испортились, когда вкусили от белого, сладкого, как сахар, дерева шима. Они почувствовали голод, и сияние исчезло с их лица. Раньше у них были крылья, но теперь они лишились их. С этого времени люди были навсегда прикованы к земле, и жизнь их сократилась.

Что смутное предание о падении сохранялось даже у ханаанских народов, это доказывается поразительным открытием одной интересной разукрашенной вазы финикийской работы VI или VII столетия до Р. Хр., найденной в одной из древних гробниц острова Кипра. На ней изображается покрытое листвой дерево, на ветвях которого висят два больших плода, причем большой змей льстиво приближается к дереву и намерен схватить один из плодов.

Даже предсказание о сокрушении главы змея увековечилось в преданиях различных народов. По верованию египтян, змей Ассап боролся против солнца и луны, но его поразил Гор. Халдеи и ассиреяне признавали существование великого змея под именем «врага богов». Ферикид сирийский заимствовал у финикиян рассказ о великом человекообразном змее, низвергнутом вместе с своими сотоварищами, в тартар, богом Хроносом (Эл), который восторжествовал над ним в начале всех вещей. В древне-персидской религии злой дух, также под видом великого змея, попытавшись соблазнить небо, спрыгнул на землю, где Митра, бог чистого неба, вступил с ним в борьбу, и здесь он будет окончательно побежден и скован на 3000 лет, и в конце мира будет сожжен в расплавленных металлах.

По скандинавской легенде, Тор, перворожденный высочайшего Бога, посредник между ним и людьми, борется со смертью и в борьбе повергается на колена; но в то же время своей палицей он сокрушает голову большого змея, победоносно попирает его ногами и убивает, хотя и достигает этой победы ценою своей жизни. В древнейших индийских храмах также можно видеть два изображенья Кришны, в одном из которых он попирает сокрушенную главу змея, а в другом змей обвивается вокруг него и жалит его в пяту.

Следы подобных преданий можно находить и в древних римских скульптурах. На одном знаменитом саркофаге в Капитолийском музее изображаются мужчина и женщина; они оба наги и стоят под деревом, с которого человек готов сорвать какой-то плод, причем рядом с ним стоит искушающий его демон. На одном древнем римском барельефе затем изображается громадный змей, извивающийся вокруг ствола дерева, под которым стоят мужчина и женщина в первобытной наготе.

В одной из скандинавских Эдд рассказывается, как бессмертная Идунна жила с Браги, первым из скальдов, в Азгарде, в раю, в центре земли, будучи чистою и невинною. Боги вверили ей надзор за яблоками бессмертья; но Локи, искуситель, виновник всякого зла, соблазнил ее другими яблоками, которые, по его словам, он будто бы нашел в лесу. Идунна последовала за ним для сбора этих яблок, но вдруг была схвачена исполином, и с этого времени не было уже более радости в Азгарде.

Наиболее ясное изображение истории падения сохранилось в Ассирии. Среди различных остатков, найденных Лейярдом, особенно замечателен один древний вавилонский цилиндр, на котором в центре изображено дерево с горизонтальными ветвями, с нижних ветвей с двух сторон дерева висят плоды, а против них сидят мужчина и женщина, которые по-видимому ведут беседу относительно этого дерева и протягивают руки к плодам его. Сзади женщины стоя извивается змей и очевидно нашептывает лукавое искушение сорвать плод. В общем это изображение поражает своим близким сходством с библейским повествованием. Хотя доселе еще и не открыто халдейского сказания об этом событии, но существование его в виду описанного изображения можно предполагать с несомненностью, тем более, что в различных священных гимнах древних вавилонян встречаются ясные намеки на первородный трех. Так в одном говорится:

Что было запрещено Богом.,

Устами своими я ел;

Что было запрещено мне моим благом,

В неведении своем я преступил.

И затем в другом месте того же гимна говорится:

Запрещенное я ел,

Запрещенное преступил.⁴²

Джорж Смит затем открыл даже проклятие, произнесенное на виновника падения человека. В этом проклятии, между прочим, Бог обращается к человеку с такими словами:

Пусть он повсюду терпит поражение и разрушение.

Пусть мудрость и наука будут против него и вредят ему.

Пусть вражда будет между отцом и сыном. Пусть изобилует разбойничество.

Пусть преклоняют они свое ухо своему начальнику и правителю.

Пусть гневается на них господин богов, Меродах.

Пусть земля производит, но человек не будет есть от плодов ее.

Пусть его желания будут напрасны и его воля неисполненною.

Пусть бог не внемлет, когда он откроет уста свои.

Пусть спина его будет поражена и не исцелится.

Пусть ни один бог не услышит отчаянного вопля его в нужде.

Пусть сердце его будет уныло и душа его опечалена.

Это длинное проклятие неизмеримо, по своему внутреннему достоинству, стоит ниже того проклятия, о котором рассказывается в библейском повествовании, но нельзя не видеть, что оно относится к тому же самому событию в истории человека, как и библейское повествование.

Священное дерево в ассирийских изображениях часто охраняется особыми крылатыми гениями, и в этом нельзя не видеть некоторого сходства с библейским повествованием о том, что Бог, по изгнании первых людей из рая, поставил пред Едемом «херувима и пламенный меч обращающийся, чтобы охранять путь к древу жизни». Предание об этих охранителях Едема глубоко запечатлелось в народном представлении в Ассирии и нашло свое выражение в изображены различных крылатых быков, с человеческими лицами, которые охраняли входы к дворцу в Ниневии. «Бдительный бык, который оберегает крепость моего царства и славу моей чести», говорит Ассаргаддон в надписи, относящейся к одному из подобных изображений. Не менее поразительным является и то обстоятельство, что подобный фигуры носят название керубы (херувимы). Что они считались по крайней мере символом таинственных высших существ, способных защищать и сохранять все, что было вверено им, очевидно из того, что их место иногда занимается известными божествами, равно и из того обстоятельства, что на одном барельефе, изображающем постановку одной из подобных фигур, под надзором царя Сеннахирима, после божественного символа стоит слово: «бык, бог».

Предания об искушении и падения человека, равно как и о происхождении зла можно видеть также и у греков, хотя и не с такою ясностью, как у других народов. Так, Гезиод (в IX или VIII веке до Р. Хр.) говорит, что люди сначала жили счастливо, свободные от трудов и болезней или зол; всякого рода довольство и изобилие наполняли их души, но это состояние продолжалось недолго. Прометей совершает преступление против Зевса, отца богов и смертных, и в наказание ему от возлюбленного им человеческого рода скрывается огонь. Но Прометей, преступление которого состояло в незаконном употреблены мяса и жира, принесенных богам, коварно открывает огонь и, без ведома громовержца, передает человеку. Тогда Зевс разражается на него проклятием, подвергает Прометея страшному наказанию и лишает людей первоначального блаженства. Эсхил в своем «Скованном Прометее» дает в V веке до Р. Хр. несколько иное выражение греческой мысли в этом отношении. Люди сначала, по его представлению, были жалки, жили в пещерах и не знали даже о течении времен. Прометей вывел их из этого жалкого состояния, похитив у враждебно настроенного к людям Зевса огонь и передав его им для увеличения их счастья, так как без огня не были бы возможны никакие искусства и удобства жизни; но он должен был потерпеть за это страшные мучения, которые однако же прекратятся впоследствии. Хотя эти легенды уже далеко отступают от первобытного предания, но и в них нельзя не видеть некоторого соответствия с библейским повествованием. Там и здесь первобытное состояние человека изображается как состояние свободы от всякого страдания, и именно благодаря счастливому довольству и ненарушимому миру с Богом; в том и другом объясняется происхождение зла и последующая потеря человеком своего первобытного состояния. Причиной этой перемены в состоянии выставляется акт непослушания Богу, и совершение его приписывается женщине. Ветхозаветное повествование говорит, что чрез вкушение запрещенного плода человек сделался подобным Богу в знании добра и зла; греки представляли себе, что поступок, послуживший причиною внесения скорбей и бедствий в мир, был также открытием новой и высшей эры познания: переменой детского состояния на более совершенное. Но противоположности между этими двумя преставлениями еще более поразительны, чем сходства между ними. Библейское повествование изображает Бога единым, самосуществующим и независимым; вселенная есть лишь творение, находящееся под безусловным Его управлением; грех есть свободное преступление Его закона, который сам, как отражение Его существа, свят, справедлив и добр. Греческий ум, напротив, видит в Зевсе существо, которое, хотя и верховно по отношению к человеку, само находится под управлением судьбы, и в его действиях можно усматривать тиранический каприз, совершенно чуждый высших нравственных начал. В мире греческий ум видит также самосуществующее и поэтому отчасти независимое бытие, соперничествующее с божеством. В грехе же оно видит скорее несчастье, чем преступление. Падение для грека есть борьба при помощи насилия и лукавства между Богом и человеком, борьба, в которой первый побеждает как бы случайно и вообще благодаря внешней силе. В Ветхом Завете грех есть преступление, отчуждение твари от всесвятого Творца, безусловно-зависимого существа от безусловно-независимого.

Нужно заметить вообще, что истина падения и первородного греха, как говорит один ученый исследователь⁴³, есть одна из тех, против которых наиболее постоянно восставала человеческая гордость и которую человек всячески старается устранить от себя. Отсюда из всех первобытных преданий касательно первоначального состояния человечества, это именно затемнилось в народной памяти раньше других. Как только люди почувствовали тот восторг, который возбудили в них успехи их цивилизации и их победы в материальном мире, они начали отвергать эту идею. Религиозные мыслители, выступавшие вне откровения, признававшегося избранным народом, не обращали никакого внимания на падение. Да и как это учение могли они примирять с бреднями распространенного повсюду пантеизма и эманации? Отвергая понятие первородного греха и заменяя учение о творении учением эманации, большинство народов языческой древности приходили к печальной теории четырех веков, как это мы видим в священных книгах Индии и в поэзии Гезиода. Древний мир был убежден в том, что над ним тяготеет закон падения и постепенного вырождения. По мере течения времени и все большого удаления от первоначального пункта истечения, все портилось и ухудшалось. Это результат неумолимой судьбы и самого хода их развития. В этом роковом развитии по направлению к падению не оставалось места для человеческой свободы; все вращается в круге, из которого нет никакого исхода. По Гезиоду, каждый век обнаруживает собою ухудшение сравнительно с предшествующим; и каждый из этих веков, взятых в отдельности, идет по той же самой нисходящей линии, как и весь мир. В Индии понятие о четырех веках (так-наз. югах), развиваясь и производя свои естественные следствия, привело к теории Манвантары. Согласно этой новой теории, мир, закончив свои четыре периода постепенного вырождения, подвергается разрушению, причем все достигает такого разложения, что уже не в состоянии существовать дольше. Тогда возникает новая вселенная с новым человечеством, обреченным на тот же самый круг необходимого и рокового развития, и они проходят в свою очередь опять четыре иоги, пока не наступит новое разрушение, и так далее до бесконечности. Здесь таким образом выступает фатализм под самою жестокою и неумолимою формою, и естественно делается крайне гибельным для всякой истинной нравственности. Там не может быть никакой ответственности, где нет свободы. Равно нет в действительности ни добра, ни зла там, где испорченность есть результат непреодолимого и рокового закона развития.

Насколько же утешительнее библейское сказание, хотя бы на первый раз оно и казалось жестоким для человеческой гордости, и какие несравненные просветы открывает оно для духа! Оно повествует, что человек, вскоре после своего сотворения, пал из своего состояния первобытной чистоты и едемского блаженства. В силу закона наследственности, повсюду замечаемой в природе, грех, совершенный первыми предками человечества, в употреблении их нравственной свободы, послужил причиной осуждения и их потомков на наказание; перенесенное на них первоначальное пятно, сделало и их предрасположенными ко греху. Но это предрасположение ко греху не осуждает человека роковым образом к его совершению; он может избегнуть его, разумно пользуясь свободой воли; и с ее же помощью он может, при личном усилии, постепенно подняться из того состояния материального падения и бедствия, в которое он повергнут был грехом своих предков. Языческое представление четырех веков развертывает перед нами картину постепенного вырождения, между тем как весь ход Библейской истории, с ее начального пункта в первых главах книги Бытия, представляет зрелище постепенного поднятия человечества от самого момента его первоначального падения. С одной стороны, жизнь его изображается как постепенное схождение вниз, с другой – как постепенное восхождение. Ветхий Завет, рассматриваемый с общей точки зрения, лишь косвенно занимается тем прогрессивным ходом человеческой жизни, который замечается в развитии материальной цивилизации, хотя он и с достаточною точностью отмечает главные стадии ее развития. Но он ясно изображает пред нами картину нравственного прогресса и все более выясняющегося развития религиозной истины, понимание которой все более приобретает духовной чистоты и широты среди избранного народа, сообразно с последовательным рядом ступеней, отмечаемых призванием Авраама, провозглашением Моисеева закона и наконец миссией пророков, которые в свою очередь возвещают о последнем и верховном завершении этого развития. Развитие это должно завершиться пришествием Мессии, и следствием этого последнего факта должно было явиться стремление к совершенству, предел которого заключается в бесконечном. Эта идея восстания после падения, – плод свободного усилия человека, поддерживаемого божественною благодатью и стремящегося в пределах своих способностей к завершению божественного плана, существовала, как показывают нам ветхозаветные книги, только у одного народа, именно народа израильского; но христианский дух распространил этот взгляд на всеобщую историю человечества, и таким образом возникло то понятие закона, неизвестного древности, закона непрерывного развития, которому так непреодолимо предано наше время, но который, как не должно забывать, всецело обязан своим происхождением христианству.

Библейская критика пыталась подвергнуть сомнению историческую достоверность события падения первых людей, причем она хотела видеть здесь простую эмблему или философему, представляющую один из многих способов объяснения зла в мире. Но для такого сомнения нет достаточных оснований. Оно могло иметь значение в то время, когда наука не располагала массою преданий народов, которые все изображают то же самое событие и самою своею всеобщностью подтверждают его достоверность. В виду этого критики, не осмеливаясь вполне отрицать этого события и допуская в нем историческую основу, хотят видеть в подробностях повествования прикрасы последующего воображения. Основой будто бы мог служить факт, что Ева увидела, как змей ел ядовитый плод, и сама взяла и ела этот плод, а потом подала и своему мужу; от особенных свойств этого плода в них обоих сразу пробудились чувственные помыслы и явилось первое чувство стыда. В таком необычном для них напряженном состоянии гром показался им голосом Божиим; в страхе они убежали из рая, и сами нашли себе наказание за свою вину в бесплодности вне райской почвы, в трудах земледелия и в муках деторождения. Подобный исторический факт и мог будто бы послужить основой преданий всех народов. Поэтому библейский рай есть будто бы то же, что золотой век других народов; древо жизни – греческая амброзия или индийская амрита; искушение имеет для себя параллель в споре Кришны с змеем, или в персидском мифе об Аримане, обольщающем первых людей под видом змея. Но такой взгляд, открывая доступ всевозможным предположениям и толкованиям, менее всего может служить к объяснению факта. Притом он имеет в виду лишь физическую сторону дела, так как ядовитый плод мог повлиять лишь на тела; между тем в библейском повествовании главное следствие падения сказалось на нравственном существе людей, и тот громадный нравственный переворот, который совершился в человечестве вследствие именно преступления заповеди, отнюдь не может быть объяснен подобным толкованием. Подобное толкование затемняет только действительный возвышенный смысл библейского повествования и низводит его на тот низкий уровень, на котором мы видели его у древних языческих народов. Таким образом, критика, отступающая от истинного взгляда на библейское сказание, неизбежно впадает в то же заблуждение, в какое впадала мысль языческих народов, огрубевшая и помрачившаяся вследствие лишения озаряющего света откровения.

Но имея вполне исторический характер, библейская история грехопадения первых людей имеет в то же время глубокий философский смысл: она представляет богооткровенное решение труднейшего вопроса о происхождении зла в мире. Зло, по нему, есть следствие свободного поступка первых людей. Человек по своей свободной природе мог исполнить и не исполнить данную ему заповедь. Эта возможность свободного самоопределения предполагает двоякую сторону отношений человека. В самой природе человека, как сотворенного существа, лежит возможность этих двояких отношений; по отношению к Творцу отношение его должно было выражаться в полном послушании и повиновении Ему, но по отношению к себе самому, как существу, получившему назначение самобытного, свободного существования, получает преобладание стремления к упрочению этой самобытности и независимости. Только под условием этого двоякого влечения возможно свободное самоопределение. Равновесие этих отношений к Творцу и собственной природе составляет ту норму бытия, которую всегда бы должен был сохранять человек, то равновесие духа и тела, которое составляет истинную сущность человеческого бытия. От свободного выбора человека зависело – сохранять ли это равновесие разумным самоограничением, или нарушить его, дав преобладание влечению природы к самобытности. Отсюда, когда человек не удержался на равновесии этих двусторонних отношений и склонился в сторону преобладания своей личной свободы, то свободу он превратил в произвол и этим произволом открыл вход злу в свою нравственную природу и во весь мир. Но так как первый человек был не просто одною личностью в ряде многих других, а личным исходным пунктом для развития всего человечества, то и зло, вошедшее в мир чрез первого человека, вошло в него не как случай или пример, а как действительное начало, простирающее свое разрушительное влияние на все развитие, – источник, отравляющий поток на всем его течении. Конечно, человеческую личность нельзя рассматривать только как продукт своих родителей; в происхождении их участвует и творческий акт; но естественная основа, которая в каждой отдельной личности не только сотворена, но и прирождена, для каждого последующего поколения обусловливается предшествовавшими. Как отдельные личности, так и народы представляют последовательные пункты в одном цельном органическом развитии, начинающемся с первого человека и потому по необходимости воспроизводящем его нравственную и физическую природу. Каждый отдельный человек при своем рождении начинает уже ненормальное развитие жизни, общим признаком которого является разлад между плотью и духом.⁴⁴ На степени естественной жизни разлад этот обнаруживается в господстве греховных помыслов и влечений. В духовной жизни он выражается в перевесе мирских знаний над религиозными, в преобладании культурных, материальных интересов над нравственными, духовными. Такое направление в развитии есть отклонение воли от Бога, стремление к ложной самобытности. И так как это общее явление греховности, выражающееся во множестве психологических форм, свой корень имеет в извращении отношения между теми факторами, которые созидают человеческую жизнь, именно между космическим и божественным началами, то понятно, что сам человек не может избавиться от зла, так как оно имеет свое основание в господстве общих причин, лежащих вне его свободного самоопределения. Но так как, с другой стороны, грехопадение произвело не перемену в самой человеческой сущности, а только нарушение составляющих человеческую жизнь отношений, и, следовательно, в человеке сохранилось по существу доброе начало, не перестающее противодействовать злу, побуждающее его постоянно бороться со злом, то в этом заключается возможность будущего избавления. Избавление это однако же мыслимо только под условием содействия высшей силы, имеющей по исполнении времен прийти на помощь человечеству и восстановить первоначально нарушенное отношение человека к Богу и равновесие составляющих его сил. И надежда на это-то избавление пробуждена и поддержана была великим обетованием о пришествии Спасителя мира.

Рай был потерян прародителями. Но так как он был назначен только для невинных людей, а таковых уже не было между потомками «познавших добро и зло», то он остался потерянным и для остального человечества. О нем осталось только смутное воспоминание у народов, затемненное массою вымыслов. Но, как колыбель человечества, рай не переставал привлекать к себе внимание исследователей, и трудно указать другой предмет, который вызвал бы столько исследований о себе. Главный интерес в этом вопросе состоит в географическом определении положения рая. Память народов потеряла ясное представление о нем, и фантазия часто даже совсем не дает ему места на земле. Но так как библейское повествование, хотя и слишком в кратких чертах, все-таки определяет его географическое положение, то этим науке дается исходный пункт для изысканий. С этою целью наследованы были все три материка старого света: рай искали во всех странах – от Китая до Канарских островов, от Лунных гор до Балтийского моря, во всех местах, которые представляют хотя малейшее сходство с географическими данными Библии, и даже под северным полюсом. Некоторые исследователи совершенно отчаялись определить его положение и даже заявляли, что все сказание о рае не что иное, как мистический образ, недействительность, и потому отыскивать местонахождение рая значит то же, что отыскивать местонахождение мифических садов Гесперид или царство золотого руна. Но это значить разрубать, а не разрешать вопрос. Библейское повествование все-таки дает некоторые географические данные для определения местонахождения потерянного рая. Исходя из него, можно составить хотя приблизительное представление о нем.⁴⁵

Библейское повествование так определяет его: «И насадил Господь Бог рай в Едеме на востоке. Из Едема выходила река для орошения рая; и потом разделялась на четыре реки. Имя одной Фисон: она обтекает всю землю Хавила, ту, где золото; и золото той земли хорошее; там бдолах и камень оникс. Имя второй реки Гихон (Геон); она обтекает всю землю Куш. Имя третьей реки Хиддекель (Тигр): она протекает пред Ассириею (с евр. по восточной стороне Ассирии). Четвертая река Евфрат» (Быт. 2:8, 10–14).

Из этого описания прежде всего ясно, что Едем – это обширная страна на востоке, в которой находился рай, как меньшее помещение, назначенное собственно для обитания первых людей. Затем в дальнейшем описании его представляется одна большая река, которая разделяется на четыре меньшие реки. В описании последних обращает на себя внимание различное отношение историка к ним. Одну из этих рек он представляет по-видимому вполне известною своим читателям, и потому ограничивается простым упоминанием о ней, как напр. о Евфрате; о другой говорит подробнее, описывает страну, по которой она протекает (Хиддекель), а остальные две предполагает совсем мало известными, и потому подробно останавливается не только на указании стран, по которым они протекают, но описывает и произведения, которыми эти страны славятся. Евфрат, самая большая река исторического востока, действительно пользовалась в древности большою известностью, и евреям могла быть известна не менее других народов, так как с ее берегов вышел их великий родоначальник Авраам, а во время рабства в Египте евреи, по всей вероятности, не раз были водимы туда воинственными фараонами XVIII династии, во время их походов в Ассирии. Другая река, называющаяся по-еврейски Хиддекель, не пользовалась такою известностью, как Евфрат, и потому историк прибавляет, что это та река, которая протекает пред Ассириею. Этой последней подробности достаточно было, чтобы дать понятие о реке Хиддекель. Ассирия во время написания книг Моисея уже пользовалась большим политическим значением и известностью на востоке. Что эти две реки суть именно те реки, который теперь называются Евфратом и Тигром и орошают равнину Месопотамии, – с этим более или менее соглашаются все исследователи, потому что первая из них и доселе носит тоже название, а вторая хотя и называется у географов Тигром, но у местных жителей и до сих пор сохранила свое библейское название – Хиддекель (на арм. языке – река Декель). Самую главную трудность представляют другие две реки – Фисон и Гихон. Множество ученых исследователей трудились над определением этих рек, и для этого перебрали все большие реки Европы, Азии и Африки, – но все было напрасно.⁴⁶

Прежде чем отыскивать названные реки, необходимо вникнуть в смысл изображения историком той речной системы, к которой принадлежат и эти две реки. Историк описывает одну большую реку (нагарь), которая разделялась на четыре меньшие реки (рашим). В каком отношении находятся эти реки между собою? По общему представлению, меньшие реки не что иное, как рукава большой реки. Но такое представление не соответствует даже буквальному смыслу слова рашим, которым обозначаются четыре меньшие реки. «Рашим» значить «головы», что на географическом языке можно передать вернее всего словом «верховья». Таким образом едемскую речную систему нужно представлять так, что четыре истока или верховья соединяются в одну большую реку. Против такого представления возражают, что историк говорит не о том, что четыре меньшие реки «соединяются» в одну большую, а напротив о том, что одна большая «разделяется» на четыре меньшие. Это возражение однако не трудно устранить. Исследование рек идет большею частью не вниз по их течению, а вверх по течению. Так как море в древности представляло лучшие пути сообщения и морские берега были оживленнее и населеннее, чем внутренние части материков, то путешествие в глубь материков начиналось с устья рек и продолжалось до истока. И теперь еще путешественники, чтобы проникнуть в глубь Африки, начинают свое путешествие с устья Нила. Идя вверх по течению, они находят, что Нил разделяется на две реки (истока)–Белый Нил и Голубой Нил. Так и в древности исследование речной системы Едема могло начаться с Персидского залива, куда впадает общее русло ее, поднимаясь вверх по течению, исследователь находил, что общее русло разделялось на две реки – Евфрат и Тигр, а потом и на другие реки. В этом смысле всего естественнее представлять описание историка, по которому одна река разделялась на четыре реки, т.е. на четыре истока. Таким образом мы знаем большую реку, – соединенное русло истоков, называющееся теперь Шат-эл-Арабом и впадающее в Персидский залив, и два истока – Евфрат и Тигр. Где же другие истоки этой большой реки, называющееся в библейском повествовании – Фисон и Гихон?

Как ни мало исследована еще область рассматриваемой речной системы, куда, до последнего времени, благодаря господству полудиких разбойничьих племен, весьма труден был доступ путешественникам и исследователям, все-таки и теперь можно с вероятностью сказать, что реки Фисон и Гихон суть не что иное, как существующие еще и теперь две реки, называемые Куран и Керка. Если ехать из Персидского залива в Шат-эл-Араб, то, миновав песчаные наносы его устья, после 16 часов езды, прибудешь к месту, где отделяется так называемое восточное устье; чрез два часа выше на восточном берегу открывается город Моаммерах с крепостью Гафар, а под его стенами устье реки, которая, направляясь с востока, вливает свои воды в Шат-эл- Араб, именно устье Курана. Кураном она называется не более 200 лет; в маршруте Тимура 1392 года она называлась еще Хагар-Данга, вероятно, по своей полноводности; греки и римляне называли ее Евлеей – Еυλατος (Дан. 8:2 – Улай), что с персидского значит чистая, прозрачная вода, которою действительно славилась эта река, так что Киру из нее доставлялась вода для питья в Сузы. Моисей эту самую реку называет Фисон, и опять по ее особенности. Фисон с евр. значить скачущий, прыгающий, и такое название вполне оправдывается особенностями ее течения. Бассейн ее представляет собою четверичную террасу. Первая верхняя терраса идет от подошвы одной вершины Загрошского хребта (Куги Зерд), где река берет свое начало, до развалин верхнего Сузана. Падая с этой террасы, река образует свой первый порог. Вторая терраса идет до города Бундикира и включает в себя три необычайно плодородные равнины (посев дает сам 100 и 200). По словам Ролинсона, они в марте были покрыты таким богатством, и разнообразием полевых цветов, какого он еще нигде не встречал на востоке. Третья терраса начинается от города Бундикира, где в Куран впадает с северо-востока большой приток Дицфул; страна эта теперь бесплодна и пустынна. Четвертая терраса начинается от Аваца, теперешнего главного города области; эта местность в древности была сплошь покрыта лесами и сахарным тростником, теперь же кой-где разбросаны деревушки и финиковые сады, едва напоминающее о древнем плодородии. Переходом с третьей террасы на четвертую служит замечательный водопад, состоящей из семи порогов, чрез которые река с пеной и шумом стремится вниз. Чрез последнюю террасу река течет уже спокойнее к своему устью – в Шат-эл-Араб; до Аваца ходили большие морские корабли, а фиот Александра Великого проходил даже до Бундикира и оттуда вверх по Дицфулу до Суз; до самого Бундикира Куран имеет не менее 150 сажень ширины. Таков Фисон, река водопадов, первое верховье общей большой реки Шат-эл-Араба.

Второе верховье есть Гихон, теперешняя Керка. Пройдя устье Курана, на 8 часов пути выше, лежит на западном берегу значительный город – древняя Басра, а еще выше на 11 часов пути встречается устье реки, которая так же, как и первая, с восточной стороны впадает в Шат-эл-Араб. Это устье реки Керки. Турки и персы называют ее по одному из ее притоков Карасу, т.е. черная вода. Бассейн этой реки до сих пор почти совсем не исследован и трудно указать карту, на которой бы правильно изображалось ее течение. Библейское название ее Гихон (прорывающийся) имеет близкое отношение к ее географическим особенностям. Керка образуется из двух истоков, из которых северный берет начало на западе Гамайдана (древней Экбатаны) при южном склоне Куги-Елвенда, а южный недалеко от города Негавенды; соединенное русло их течет на запад и, встречая на своем пути горную страну, с шумом прорывается чрез нее, извиваясь по глубоким ущельям. Местность здесь необыкновенно дикая и почти недоступная. Ролинсон проник сюда первый из европейцев. На протяжении 300 шагов утесы до того стесняют здесь течение реки (имеющей вообще до 50 саж. ширины), что один молодой курд в присутствии Ролинсона перепрыгивал с одного берега на другой над кипящею бездной; маленький мост служит средством для перехода туземцев и их стад. Прорвавшись чрез эту колоссальную преграду, река начинает течь свободнее и уже широким руслом вступает в открытую местность, с роскошными рощами и лугами, покрытыми истинно райским разнообразием и богатством цветов. Приняв, в себя два притока, она вступает в Месопотамскую равнину и затем впадает в Шат-эл-Араб в указанном выше месте. Таков Гихон, второе верховье общей большой реки.

Третье верховье есть Хиддекель или Тигр, четвертое – Евфрат, о которых уже сказано выше.

Теперь остается определить географическое положение тех стран, которые находятся в связи с этой речной системой; страны эти – Ассирия, Куш, Хавила и Едем.

Об Ассирии историк в своем повествовании упоминает для точнейшего определения реки Хиддекеля, очевидно предполагая, что Ассирия для его читателей известнее, чем названная река. Иначе и не могло быть, потому что Хиддекель просто географическое название, между тем как Ассирия – название в то же время историческое. Свое название она получила от Ассура, второго сына Симова, который поселился по ту сторону Тигра, где впоследствии образовалось сильное государство. Моисей при своем описании имел в виду не государство еще, а только родину Ассура, где жили его потомки. Занятая ими страна на севере граничила с горою Араратом, на востоке с Загрошским горным хребтом, на юге и западе – с верхним течением Тигра. Таким образом указание Моисея, что Тигр протекает пред Ассириею или по восточной стороне ее, вполне согласно с ее географическим определением.

Далее историк упоминает другие страны – Куш и Хавила. Название их также имеет библейско-историческое происхождение. Куш, по Быт. 10:6–8 и Пар. 1:8–10, был старший сын Хама и отец Хавилы и Нимрода. Хамиты под предводительством Нимрода поселились в земле Сеннаар; рядом с нею, отделяемая только Тигром, лежит страна, называемая теперь Кузи-стан (стан – перс, земля). Ее обтекает река Керка. Как самое название Кузи, так и обтекающая ее река Керка поразительно совпадают с описанием библейского историка, по которому река Гихон (Керка) «обтекает всю землю Куш». За рекой Керкой лежит третья страна, которую обтекает река Куран (Фисон). Это – не что иное, как земля Хавила, древняя Елемаида, позднейшая Сузиана. Библейский историк говорит, что Гихон обтекает всю землю Куш, и действительно Керка описывает дугу вокруг Кузи-стана; подтверждается также теперешнею географией и то указание, что Фисон обтекает всю землю Хавила: Куран описывает вокруг Сузианы даже две дуги. Земля Хавила была для читателей истории менее известна, чем страна Куш, поэтому историк счел необходимым к ее имени присоединить еще другие указания, именно на ее произведения: хорошее золото, бдолах и камень оникс. В исследованиях относительно положения рая этому указанию обыкновенно придается особенное значение. Для современников Моисея оно было еще важнее, так как они путем азиатско-египетской торговли получали золото, бдолах и ониксы из этой именно страны. Но оправдывает ли эта страна своими произведениями указание историка? Что касается двух минералогических произведений, то нужно прежде всего сказать, что внутренность всего хребта Загрошских гор еще не исследована; но что такой громадный хребет должен заключать в себе и металлы, и драгоценные камни, – это не подлежит сомнению. По крайней мере, низменность при его подошве, вавилонская равнина, богата драгоценными камнями, именно сердоликами (по греч. сардион, от г. Сард, откуда обыкновенно привозились эти камни). Равным образом богаты ими и острова Персидского залива, который омывает землю Хавила. Один путешественник, на открытом дворе у гробницы Даниила, заметил три камня такой красоты и ценности, каких редко можно встретить. Ролинсон уже не нашел этих камней.

Что же такое Едем? После представленных изысканий, теперь не трудно ответить и на этот вопрос. Едем, это – Месопотамия. Месопотамия не только в тесном смысле, как область между Евфратом и Тигром, но во всей своей протяженности между Аравийскою пустынею и Сирийскими горами на западе, Армянским Тавром на севере, Загрошским хребтом на востоке и Персидским заливом на юге. Из Едема, говорит историк, выходит река, – и действительно: Шат-эл-Араб с своими четырьмя верховьями течет из Месопотамии в Персидский залив; страна, где насажден был сад и где одна река разделяется на четыре верховья, находилась в Едеме, и она доселе находится в Месопотамии. Едем означает блаженство, прелестную, плодоносную и блаженную страну среди суровых, неприветливых или требующих тяжелого труда окрестностей, среди песков и гор. Месопотамия же и есть этот Едем, чудесный цветник передней Азии. Имя Едема и исторически утвердилось в Месопотамии, хотя только для отдельной части ее. Что это имя впоследствии стало прилагаться и к другим странам, выдававшимся своею красотою пред окружающими местностями, это не удивительно и не должно приводить в смущение: таковы известный портовый город в Аравии – Аден, Вейт-эл-Джанне, что значит Дом рая – на восточном склони Ермона, деревня Едем на вершине западного Ливана, Едем – в Зендавесте, – т.е. орошаемая реками Курой и Араксом Эриванская область, родина персидского огнепоклонничества. Все эти Едемы находятся вне речной системы действительного Едема и притом позднейшего происхождения. О месопотамском Едеме сохранились следы из времени пророков, именно в четырех местах: 3Цар. 19:12, Ис. 37:12, Иезек. 27:23 и Ам. 1:5. В первых двух местах между подданными царя в Ассирии поименовываются дети Едема в Фелассаре; в третьем один из торговцев великого торгового города Тира называется Едем; в четвертом предсказывается, что в Кир отведены будут Дамаск и Бет-Едем – с общим прибавлением – народ Арама. Последнее из этих четырех мест можно бы еще относить к ливанской местности. Но другие места по связи названия Едема с другими именами, несомненно относящимися к Месопотамии, говорят именно о месопотамском Едеме.

Но заслуживает ли Месопотамия названия Едема? Чтобы видеть это, достаточно взглянуть на карту, на положение этой знаменитой речной системы среди окружающих ее гор, пустынь и морских берегов; все свидетельства библейской и классической древности, а также средневековые мусульманские описания достаточно говорят об этом Если же некоторые новейшие путешественники представляют несколько иное описание ее, то против них можно поставить многих других, которые не находят слов для восхваления ее. При этом однако же нельзя забывать различия в ее положении в древнее и в новейшее время: над ней в течение тысячелетий пронеслись страшные бури опустошений при смене могучих царств, да и теперь разрушительное турецкое управление, всего более обрушивающееся на богатые провинции, содействует лишь разорению и обеднению Месопотамии. Тем не менее естественные условия, дающие этой речной системе право на название Едема, сохранились доселе, и где человек хоть сколько-нибудь помогает природе, там она опять поражает своею роскошью и богатством.

Мы представили теперь общую картину знаменитой речной области, систему рек и орошаемых ими стран; мы видели, как одна река – Шат-эл-Араб – пред глазами путешественника, поднимающегося вверх по течению, разделяется на четыре реки, из которых Куран есть библейский Фисон, Керка – библейский Гихон, Хиддекель – Тигр и Евфрат; исследовали также отдельные страны месопотамского Едема, из которых лежащая на юго-востоке Сузиана есть библейская Хавила, лежащий на север от нее Кузистан – библейский Куш, а еще севернее по ту сторону верхнего течения Тигра – Ассирия, а в средине Месопотамии, между Тигром и Евфратом, земля Нимрода – Сеннаар. Теперь остается еще определить ту местность среди этих стран, где находился собственно так называемый рай.

Сад или рай был насажден в Едеме; следовательно, нужно искать его внутри речной системы Месопотамии. Но внутри этой системы уже не остается другой местности, на которую можно указать, кроме долины Шат-эл-Араба, и эта только местность прямо и во всех отношениях может соответствовать повествованию историка. Если взглянуть на карту Месопотамии, то окажется, что действительно нет другой местности, которую бы иначе можно было считать раем: область Курана есть земля Хавила, область Керки – земля Куш, область верхнего Тигра – Ассирия, область между Тигром и Евфратом – земля Сеннаар; по сю сторону Евфрата вплоть до Корны идет пустыня. От Корны же до песчаных наносов устья Шат-эл-Араба не только по восточной стороне этой реки между Кураном, Керкой и Тигром, но и по западной стороне ее расстилается низменная равнина, образуемая береговою полосою в 30 – 40 верст ширины и до 200 верст длины, равнина, носящая на себе несомненные следы древнего богатства и роскоши. Река круто поворачивает на юго-восток, где к ней на несколько миль подходит край аравийской возвышенности и образует на подобие склона Загрошского хребта на востоке высокую ограду для речной равнины, причем уровень ее все более понижается к Персидскому заливу: так образуется низменная долина, которая во многих отношениях напоминает единственную в своем роде долину Ситтим. По ту сторону реки береговая полоса долины переходит в область Сузиану, над террасообразно поднимающейся почвой которой виднеются синие очертания Загрошского хребта; по сю сторону реки великолепная береговая местность понемногу поднимается до желтой полосы аравийской возвышенности, а в средине чрез самую долину величественная река мощно катит свои волны, орошая обе стороны, причем в одно время года она наводняет всю долину, сообщая ей необыкновенную плодородность.

Возражают, что эта долина часто изображается такими черными красками и так будто бы нездорова, что ни в каком случае не могла быть местом прелестного рая и колыбелью первых людей. В этом возражении есть доля правды, потому что при теперешнем запустении страны под господством турецкого правительства она действительно во многих отношениях не представляет подобия древнему раю. При отсутствии всякой очистки и ремонта многочисленных каналов, некогда представлявших превосходную сеть для благовременного отвода или задержания воды, из них образовались болота, которые неспособны отводить воду, когда это нужно, и в то же время задерживают ее, когда не нужно; отсюда при значительной высоте температуры происходит усиленное гниение и цветение воды, от которой поднимаются нездоровые испарения, отравляющие воздух. При неправильности орошения, почва во многих местах перегорает и трескается, и жар при юго-восточном ветре или даже при затишье бывает так силен, что люди падают в изнеможении. Но чтобы правильно судить о теперешнем состоянии этой богатой области, необходимо помнить, что она была действительным Едемом только до падения, а со времени его она понесла тяжкое проклятие за вину человека и уже конечно не может представлять прежней роскоши. Но и помимо падения, как ни роскошна страна, она все-таки требует обработки: первобытный рай отличался всем богатством и плодородностью еще девственной, не подвергавшейся проклятию, почвы; темь не менее Бог заповедал людям обрабатывать его. И спустя тысячелетия, где прилагался в этой стране труд для ее обработки, там почва ее постепенно обнаруживала свое райское богатство, и напротив, где этого не было, она обращалась в пустыню. Впрочем и теперь, при всей заброшенности Месопотамской долины со стороны человека, в ней нельзя не заметить следов ее прежнего лучшего состояния. Выше было уже упомянуто, как славилась в средние века местность Аваца богатством хлеба и сахарного тростника; но если спуститься и в низменную долину (Авац лежит на одной из возвышеннейших террас р. Курана), особенно если вступить в береговую местность Басры за Шат-эл-Арабом, то какой прелестный вид представляет эта страна и теперь, если человек обрабатывает ее Она славилась своим великолепием и богатством еще в средние века под владычеством персов и арабских халифов, и волшебные, чарующие картины сказок «Тысячи и одной ночи» с своими замками и базарами, садами и пальмовыми рощами в значительной части относятся к этой именно местности. По ту сторону Шата и теперь лежит прекраснейшая береговая местность между первыми двумя верховьями, Кураном и Керкой; это настоящий сад финиковых лесов; за этими финиковыми лесами начинается царство осоки и камыша, еще далее от реки – пастбища, и затем начинается местность, покрытая скудными солончаковыми растениями, однообразие которых нарушается лишь группами тамарисков, анисов и акаций, – это та местность, которая некогда была родиной сахарного тростника. Стоит только туземцу двинуть рукой, и каждый клочок этой пустынной почвы опять превращается в поле, дающее богатейшие жатвы риса, ячменя и пшеницы. То же самое и по сю сторону Шата, но только здесь плодородие обработанной почвы еще больше и райская природа почвы еще сильнее бросается в глаза. По эту сторону долина туземцами делится на две части: северную (Шемал) от Корны до Басры, и южную (Джунуб) от Басры до впадения реки в Персидский залив, и обе они представляют восхитительный вид. Двойной пояс финиковых пальм густо покрывает берега величественной реки и к плеску ее волн примешивается тысячеголосное пение всевозможных птиц; небольшие протоки и канавы, дающие реке возможность разливаться на 15 верст в ширину, кишат всевозможными рыбами; на бархатных лугах позади пальмовых рощ пасутся многочисленные стада верблюдов, лошадей, волов, овец и коз, между тем как дикие звери – носороги, медведи и львы живут в отдаленных пустынных местах и только изредка змея высовывает голову из богатой растительности. Где человек прилагает хоть малейший труд к обработке почвы, она превращается в богатейшие поля риса, маиса, пшеницы и сахарного тростника, или в ковер прелестных цветов, в особенности роз и миртов, над которыми красуются всевозможные плоды: яблоки, груши, сливы, вишня, виноград, смоквы, миндали, орехи, абрикосы, персики, гранаты, лимоны и апельсины. Какова же была эта страна в то время, когда она только что была насаждена для человека и когда ее еще не осквернил грех, когда она не испытала еще мертвящего дыхания проклятия и смерти – в то блаженное время, когда воды речного бассейна, управление которыми было вверено человеку, только с пользою орошали сад, когда болота с своими испарениями еще не отравляли воздуха, а прохладные ветерки с гор и моря настолько умеряли жар, что солнце не палило в полдень и дыхание ночи не было холодным; когда волк еще пасся с ягненком, лев еще питался травой вместе с волами, еще не было порчи и разрушения в остальном творении; когда Отец первых людей еще беседовал с ними, как с своими детьми, еще ходил с ними под тенистыми ветвями прежнего рая.

Такова местность бывшего рая. Греческий перевод 70 толковников называет эту местность παράδεισος, что значит в собственном смысле «сад», а Моисей просто называл ее огородом – ган. Последнее название предполагает обгороженность почвы, известную симметрию в расположении растительности, соединение прекрасного с полезным и большую легкость в обработке и поддержании почвы. Во всех этих отношениях долина Шата вполне заслуживает своего названия. Она была действительно обнесена естественной оградой: на востоке оградой ей служила возвышающаяся террасами земля Хавила, идущая до самого хребта Загрош, на юге – Персидский залив, на западе аравийская возвышенность и на севере – разветвление речного бассейна, служащее в то же время соединяющим путем в остальные части Едема. Климат, почва, растительное и животное царства еще и теперь, когда остаются едва бледные следы прежнего величия и красоты, представляют собой соединение лучших свойств, которыми только отличается вся страна месопотамского Едема. Наконец, растительность долины заключала в себе все, что только нужно было человеку, и в полной мере соединяло прекрасное с полезным. Здесь люди могли жить без одежды, что теперь невозможно даже в Кашемирской долине, и в то же время могли найти все, что нужно было для одеяния. Здесь было все нужное для их пропитания, прежде чем они научились обрабатывать землю, и все то, что необходимо было для дальнейшей обработки ее. Но эта обработка не требовала напряжения – до пота лица. Эта долина представляет, на подобие Нильской долины, такую же наносную, жирную и мягкую почву, которая в известное время принимает в себя семена без плуга и других земледельческих пособий и дает богатейшие жатвы; мириады мелких рыб изборазживают ее во время наводнения и таким образом помогают человеку, так что обработка почвы, равно как рытье канав для орошения удаленных от берега местностей или для отвода вод, облегчается как бы невидимой рукой.

Эта блаженная страна была потеряна первыми людьми. «И изгнал Бог Адама из сада Едемского и поставил у него на востоке Херувима и пламенный меч обращающийся, чтобы охранять пути к дереву жизни». Что такое этот «меч обращающейся», который стал заграждать пути к древу жизни? Это в некотором смысле те теперешние непроходимые палящие пустыни, которые действительно часто заграждают путь в долину Шата. Они наглядный остаток заслуженного первыми людьми проклятия. Пустыни эти в известную часть года покрываются осокой, камышем и другими сорными травами, а в другую часть все это сожигается палящим солнцем и пустыни становятся знойными и непроходимыми. При первом произнесении проклятия и изгнания из рая, заграждением к нему мог служить и подземный огонь, так как почва там вулканическая.

Итак, отягченные грехом и пораженные горем первые люди изгнаны были из рая к востоку. Леса и луга, по которым лежал их путь, иссохли, жизнь природы стала замирать под проклятием греха, которое прародители навлекли на прекрасный дотоле мир. Они проходят равнину и поднимаются на предгорья иранской возвышенности. Они оглядываются назад – и там внизу лежит блаженная страна; над ней поднимается пламя: то херувим, вестник божественной правды, своим пламенным мечем ограждает путь к древу жизни.

Лишившись своего прежнего блаженного жилища, первые люди поселились к востоку от Едема. Рай от них лежал на запад, – где ежедневно исчезало от взоров их солнце, напоминая своей потухающей вечерней зарей то, чего они лишились за свой грех. Эта восточная внерайская страна сделалась колыбелью человечества. Здесь начались первые труды обыденной суровой жизни и здесь же явилось первое поколение «рожденных» людей. «Адам познал жену свою Еву, и она зачала и родила сына, которому дала имя Каин, что значит: прибрела я человека от Господа». При первом рождении Ева переживала совершенно новые, неизвестные ей состояния, – беременность и болезненность родов. По счастливом совершении рождения, последствием которого явилось новое дорогое для нее существо, она пришла в восторг, который и выразился в наименовании этого существа. При этом ей вспомнилось и обетование, данное ей Иеговою, которое также имеет близкое отношение к имени первого рожденного человека. Но Ева жестоко ошиблась, предполагая в своем первом сыне начало избавления от постигшей ее кары: в нем явилось для нее лишь начало новых, неизвестных еще ей страданий и горя. Впрочем, Ева и сама поняла, что она слишком скоро стала лелеять себя надеждой на исполнение обетования, и потому, когда родился у нее второй сын, она назвала его Авелем, что значит призрак, ничтожество, пар. Теперь уже первые люди не одни: образовалось семейство, а вместе с ним стали вырабатываться и новые отношения. С приращением семейства увеличились потребности, для удовлетворения которых понадобился усиленный труд. Уже с первых дней нового положения, в которое люди поставлены были грехопадением, потребности оказались разнообразными: требовалось добывать пищу и одеяние. Соответственно этому произошло у первых людей и разделение труда: первый сын Каин стал обрабатывать землю, для удовлетворения первой потребности – питания, а второй – Авель стал заниматься скотоводством, для добывания шерсти, а также и молока. Выбор рода труда и занятий первых братьев конечно зависел от различия их характеров и склонностей. Занятия еще больше разделили их, и между первыми братьями скоро произошло соперничество, кончившееся страшным злодеянием, какого дотоле еще не видела земля. «Однажды Каин принес от плодов земли дар Господу. И Авель также принес от первородных стада своего и от тука их. И призрел Господь на Авеля и на дар его; а на Каина и на дар его не призрел». Причину этого конечно нужно видеть не только в качестве самых даров, но и особенно во внутреннем расположении для принесения их. Этим навсегда давался урок, что жертва Богу должна соединяться с внутренней жертвой доброго сердца и добродетельной жизни. Между тем, если Авель принес свою жертву с верою, подтверждаемою доброю жизнью, то напротив Каин принес ее очевидно без внутренняя участия, так как в жизни «дела его были злы» (1Ин. 3:12).

Увидев предпочтение, оказанное брату, Каин сильно огорчился и омраченное лицо его поникло. На нем появились зловещие черты. Но совесть (этот голос Божий внутри человека) заговорил в Каине: «почему ты огорчился и отчего поникло лицо твое? Если делаешь доброе, то не поднимаешь ли лица? а если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит; он влечет тебя к себе, но ты господствуй над ним». Каин однако не послушался предостережения и отворил греху дверь своего сердца. Зазвав своего доверчивого брата в поле, он убил его, – совершив невиданное еще землею злодеяние. В этом факте некоторые видят выражение преобладания земледелия над пастушеством, как начала высшей ступени культуры. Но он имеет большее значение, чем простая культурно-историческая эмблема. Каин является первым человеком, который дал волю греху. Возобладав над сердцем, грех не замедлил заявить свое существо и во внешнем деле. Здесь также впервые происходит борьба двух поколений в человеческом роде. Начинаясь от этого первого убийства, кровавый поток проходит чрез всю историю, – причем Каины непрерывно убивают Авелей (Мф. 23:35.).

Страшное злодеяние, впервые нарушившее порядок природы, не могло остаться без наказания. «Где Авель, брат твой?» спросил Господь Каина. «Не знаю: разве я сторож брату моему?» – отвечал убийца, показывая таким ответом, какой страшный шаг вперед сделало зло со времени падения прародителей. Эта дерзость, это бесстыдное отрицание не допускали возможности дальнейшего испытания, и Господь прямо обратился к убийце с определением наказания. «Что ты сделал? голос крови брата твоего вопиет ко Мне от земли. И ныне проклят ты от земли, которая отверзла уста свои принять кровь брата твоего от руки твоей. Когда ты будешь возделывать землю, она не станет больше давать силы своей для тебя; ты будешь изгнанником и скитальцем на земле». Окровавленная земля в силу этого определения должна была потерять свое прежнее плодородие, так что Каину нельзя уже было оставаться на ней. Проклятие, вызванное первородным грехом, также пало на землю и только посредственно на человека; теперь же, когда грех дошел до убийства, проклятие падает уже на самого убийцу, но не безусловное проклятие, а проклятие изгнания, в силу которого земля в качестве исполнительницы воли Божией, не давая своих плодов Каину, должна была принудить его скитаться по ней. В виду тяжести возложенного наказания, упорство Каина сломилось и перешло в малодушие и отчаяние. «Наказание мое, воскликнул он, больше, нежели снести можно. Пусть всякий, кто встретится, убьет меня». Но это желание Каина, вызванное его отчаянием, было преступно и потому не могло быть исполнено. Как наказанный убийца, он должен был служить предостерегающим примером для других. Поэтому всякому, кто бы решился на убийство Каина, должно было всемеро отомститься. Поникшее, искаженное злодейством лицо его должно было служить знаком, чтобы никто, встретившись с ним, не убил его – будет ли то дикий зверь, или кто из братьев его.

И пошел Каин скитаться по земле, и наконец поселился в земле Нод, еще далее на восток от Едема. Трудно определить точнее положение этой страны. Различные исследователи указывали на северную Индию, Китай и др. Во всяком случае, это – земля, удаленная от первичного поселения людей, страна «изгнания», как показывает и ее название.⁴⁷ Но туда он удалился не один. Как ни велико было его злодеяние и оскорбление, нанесенное Чистоте и святости братской любви, из среды размножившихся за это время братьев, сестер и последующих поколений нашлись люди, которые решились последовать за Каином в страну изгнания, так что он поселился там с женой. Здесь у него родился сын, которого он назвал Енохом. Удаленный от остального общества людей, предоставленный своей собственной судьбе, Каин, от природы суровый и упорный, теперь еще с большим упорством должен был бороться с природой и внешними условиями жизни. И он действительно весь отдался тяжелому труду для обеспечения своего существования и был первым человеком, который построил город, как начало оседлой и культурной жизни. Город назван был по имени сына его Еноха. Некоторые исследователи возражают против этого факта, что будто бы немыслимо допустить постройку города в такое раннее время. На это нужно сказать, что до этого события могло пройти от происхождения человека уже несколько столетий, в продолжение которых люди могли прийти к мысли о лучших средствах защиты своего существования от внешних врагов. Притом под именем «города» конечно нельзя разуметь в собственном теперешнем смысле город, а просто ограду, возведенную для защиты находившегося среди ее жилища.

Поколение Каина стало быстро увеличиваться, а вместе с тем продолжалась начатая его родоначальником культура. Из среды его выходили люди, которые, наследовав от Каина упорную волю в борьбе с природой, продолжали неустанно изыскивать новые средства для успешнейшего ведения ее. Особенно замечательно в этом отношении семейство Ламеха, пятого потомка в поколении Каина по прямой линии.⁴⁸ Сам Ламех замечателен в истории человечества тем, что он первый нарушил естественный, установленный при начале, порядок брачных отношений и ввел многоженство, сделавшееся впоследствии источником ужасного попрания человеческого достоинства женщины, особенно на востоке. Подчиняясь своей страстной натуре, он взял себе две жены – Аду и Циллу. От них родились сыновья, которые сделались изобретателями первых ремесел и искусств. От Ады родился Иавал. Он первый изобрел палатки и с ними начал вести настоящую кочевую жизнь, перенося шатры и перегоняя стада с одного места на другое. Брат его Иувал был более поэтической натуры и прославился изобретением инструментов, посредством которых можно выражать порывы души. Он первый изобрел гусли и свирель и есть отец всех играющих на них. Гусли или арфа, по-еврейски киннор, перешедшая к грекам, у которых удержалось за этим инструментом его еврейское название – кинура, по описанию Иосифа Флавия, имела десять струн, на которых играли при помощи плектра – особой музыкальной палочки. Изобретение Иувала конечно представляло простейшую форму струнного инструмента. Замечательно при этом, что первые музыкальные инструменты изобретены братом первого скотовода-кочевника, принимавшим вероятно в занятиях последнего близкое участие: счастливый досуг этого занятия давал более всего поводов к такому изобретению. – От Циллы у Ламеха также родился замечательный сын, по имени Тувал Каин. Он прославился самым полезным изобретением для развития культуры, именно пришел к мысли воспользоваться металлами для приготовления из них прочных орудий для защиты и хозяйственных целей и стал ковать эти орудия из меди и железа. До него все орудия для защиты или инструменты для домашних хозяйственных занятий вероятно приготовлялись из кремня, дерева или костей. Дикие народы до сих пор обходятся с такими орудиями, и в постепенном приближении их к цивилизованным народам эти первобытные орудия сменяются сначала медными или бронзовыми (в южной Америке – золотыми), а потом уже железными, – служащими признаком довольно высокой культуры. Возражают, будто бы невероятно, чтобы Тувал-Каин в такое раннее время мог изобрести металлические орудия. Но если Тувал-Каин был современником Еноха (потомка Сифова), то рождение его относится по меньшей мере к 500 году по еврейскому летосчислению, и к 1000 году по хронологии 70 от сотворения первого человека, – время, достаточное для значительного развития культуры, особенно при той упорной борьбе с природой, какой отличалось все поколение Каина. Тот факт, что самые древние жители Европы не знали употребления металлов, как показывают открытия кремневых орудий в могилах, не может служить доказательством, что употребление металлов не было известно ранним потомкам Адама. Если бы, напр., европейские поселенцы Австралии на тысячу лет были совершенно разъединены с остальным миром, то было бы вполне возможно, что они, несмотря на свое теперешнее высокое культурное состояние, лишились бы многих орудий цивилизованной жизни, и может быть, если бы не оказалось каменного угля, извести и туземных металлов, забыли бы самое употребление металлических орудий. – У Тувал-Каина была сестра Ноема, «прекрасная», названная так конечно соответственно ее физической особенности. Предание называет ее изобретательницею звуков и песен.

Итак, в потомстве изгнанника Каина произошли различные роды жизни и занятий, искусства и орудия. Ему обязаны своим началом кочевой образ жизни, музыка и обработка металлов, – эти начатки культуры. Как объяснить тот факт, что на долю потомства отверженника и изгнанника выпала честь изобретения полезнейших орудий цивилизации? Объяснения его нужно искать именно в этом отвержении и изгнании. Отверженное людьми, потомство Каина всецело отдалось природе; опираясь единственно на самопомощь, оно начало упорную борьбу с ней, чтобы этой борьбой завоевать себе то, чего оно лишилось в обществе отвергшего его человечества; отверженное также Богом, оно сосредоточило свои мысли на видимом и чувственном, в нем положило цель своей жизни, и чтобы смягчить тяжесть своего отверженного состояния, оно направило все свои помыслы на улучшение и обеспечение своего существования. Чтобы утишить тоску и томление отверженной Богом души, потомки Каина изобрели музыку, которая, углубляя человека в созерцание внутренних сил природы и духа и развлекая сердце разнообразием игры, несколько утоляла жажду религиозной потребности и давала удовлетворение волнующемуся духу. Вызванные таким образом естественными потребностями жизни и духа, эти орудия и искусства, хотя и возникли на отверженной почве, тем не менее не заключают в самих себе ничего преступного; напротив, как средства высшей культурной жизни, они были усвоены и остальным человечеством и приняты даже религией, так что в последующей истории музыкальные инструменты составляют принадлежность самых священных и торжественных событий. Музыке св. Писание дает простор вечности. Глас музыкальной трубы, по учению Откровения, раздается и на небесах.

Непосредственно за изобретением музыки следует начало поэзии, потому что поэзия есть музыка в словах, – и именно лирической поэзии, потому что лирическая поэзия, как непосредственное излияние быстро являющихся сильных чувств, самая древняя. Началом своим она обязана самому Ламеху, этому отцу стольких изобретателей. Восхищенный изобретениями своих сыновей, и особенно Тувал-Каина, он сказал своим женам:

Ада и Цилла, послушайте голоса моего;

Жены Ламеховы, внимайте словам моим;

Я убил бы мужа за⁴⁹ язву мне,

И отрока за рану мне,

Если за Каина отмстится всемеро,

То за Ламеха в семьдесят раз всемеро.

В этом шестистишии представляется первый пример собственно поэтической речи в первобытную эпоху. В нем однако же выступают все характеристически особенности позднейшей поэзии: 1) ритм, т.е. стройная смена повышений и понижений, 2) созвучие, т.е. равная протяженность соответствующих стихов, 3) параллелизм в расчленении мыслей, эта главная особенность еврейской поэзии, соответствующая ритмическому сжиманию и расширению сердца, 4) строфы и 5) изысканность выражения, отступающая от обыденной речи. Хотя Ламех говорил не по-еврейски, тем не менее эта песнь представляет верное отражение еврейской, как самой древней, поэзии. Что касается содержания этой первобытной поэмы, то понятная в общем, она в частности представляет почти неразрешимые трудности, над которыми пробовали свое искусство знаменитые и многочисленные переводчики и толкователи. Темнота и загадочность ее составляют такое свидетельство ее глубокой древности, что ее не осмеливаются отрицать даже наиболее рьяные критики. Общий смысл поэмы таков. Среди насилий и жестокостей того времени, особенно свирепствовавших между потомками Каина, Ламех утешает своих жен уверением, что с помощью медного и железного оружия, находящегося теперь, благодаря изобретению Тувал-Каина, в его руках, он может убить всякого, кто бы осмелился оскорбить его; и если Каину было обещано, что за него отмстится всемеро, то в руках потомства Ламехова теперь есть средство отмстить за себя в семьдесят раз всемеро. В этой поэме выразился тот дух высокомерия и самонадеянности, которым отличалось в своей жизни и в своем характере потомство изгнанника. Ламех смотрит на только-что изобретенное оружие, которое выковал его сын, и из груди его вырывается песня торжества. Как далеко он опередил своего предка Каина, принужденного беспомощно скитаться по земле! Он не нуждается теперь уже в посторонней помощи и сам сумеет защитить себя во всякое время. Он не только не боится убийства, но он сам воспевает убийство. Вот к чему пришло потомство первого убийцы!

Так произошла первобытная цивилизация с ее хорошими и дурными свойствами. Небезынтересно теперь сделать еще общий взгляд на возникновение цивилизации, как оно представляется на основании научных изысканий. Предания древнейших народов – финикиян, египтян, греков и других, как бы вторя библейской истории, относят начало земледелия и вообще культуры к самым ранним векам. На основании этих преданий и исследователи истории, как напр. Гердер, Шлоссер, Линк⁵⁰ и др., также пришли к заключению, что приручение животных, земледелие, обработка металлов относятся к незапамятным временам, и что в исторический период эти искусства сделали сравнительно небольшое движение вперед. Этим преданиям и научно-историческим выводам, по-видимому, противоречат недавние открытия человеческих остатков и орудий человеческой промышленности, найденных в древнейших формациях земной поверхности. Этнологи различают каменный век, бронзовый век и железный век, которые последовательно переживала Европа; в продолжение первого употреблялись только кремневый орудья, в продолжение второго бронзовые, и в продолжение третьего вошли в употребление железные орудия. На основании этого, а равно и того, что человеческие черепа ранних времен, по-видимому, меньше по объему и ниже по организации, чем черепа цивилизованных людей, некоторые исследователи приходят к предположению, что первые времена были временами дикости, и цивилизация возникла уже значительно позже. Так, известный геолог Ляйель говорит, что «если бы первобытный человек действительно был наделен высшей умственною силой и вдохновенным знанием, и обладал такою же способностью к усовершенствованию и развитию, как его теперешнее потомство, то степень развития, которой бы люди достигли теперь, была бы неизмеримо выше».⁵¹ Идя в этом предположении дальше, геолог замечает что среди остатков этого первобытного человека тогда следовало бы находить не грубую глиняную посуду и кремневые орудия, а нечто в роде произведений Фидия и Пракситела. На это прежде всего нужно сказать, что библейская летопись не представляет первого человека «одаренным высшими умственными способностями и вдохновенными знаниями». Она говорит только, что первый человек введен был в рай возделывать его, что первая речь его была несовершенна и упражнялась в наименовании животных, что он имел простую заповедь для упражнения своих нравственных сил и соответствующее обещание. В нравственном отношении он находился в состоянии невинности, соответственным которой было и его умственное состояние. Что касается развития знаний, то многие народы, будучи по своему образованию и развитию гораздо ниже первого человека и его ближайшего потомства, так и остаются в одном положении на целые тысячелетия без видимого прогресса, опровергая этим предположение о необходимом и неуклонном развитии вперед. Общим выводом из библейской летописи о первобытном состоянии человека может быть то, что это было не состояние дикости, а скорее состояние первичной цивилизации. И этому не противоречат, а скорее подтверждают геологические данные. Упомянутый выше геолог говорит: «Мы должны помнить, что геология не дает прочного доказательства для утверждения того факта, что так называемые низшие расы человечества в хронологическом порядке всегда предшествуют высшим расам». Напротив, некоторые из наиболее древних остатков человека и человеческих орудий дают указания на существование довольно высокой цивилизации. В долине Огио находится много курганов, служивших храмами, местами защиты и погребения; они содержат глиняную посуду, скульптурные украшения, серебряные и медные вещи, каменные орудия вместе с черепами мексиканского типа. Над ними впоследствии поросли густые леса, в которых краснокожие индейцы целые столетия вели свое жалкое существование. Факт этот доказывает, что здесь в древнейшее время была высокая культура, которая после исчезла и на место ее водворилась дикость. Что касается ископаемых черепов, найденных в Европе, то известный под именем «неандертальского черепа» действительно представляет собою низший тип и ближе, чем обыкновенно, подходит к черепам обезьян. Тем не менее, по своей вместимости в 75 кубических дюймов, он больше, чем черепа некоторых людей и из среды теперь существующих народов. Он был найден в пещере вместе с остатками медведя: но это нисколько не доказывает его большей древности. Он может быть очень древним, но может быть и сравнительно недавним. Череп, найденный в Энгизе около Льежа, по-видимому современный мамонту и относимый Ляйелем к послеплиоценовой формации, хотя в лобной части несколько и узок, но в общем совершенно похож на черепа европейских народов; череп так называемого Денисского ископаемого человека, также, по-видимому, современный мамонту и последнему извержению Пюйских вулканов и, следовательно, самый древний из ископаемых черепов, принадлежит к обыкновенному кавказскому или европейскому типу. Все, что можно вывести из рассмотрения этих черепов, это то, что было некогда время, когда люди были в менее цивилизованном состоянии, чем теперь, и когда в их жизни физическая сторона преобладала над умственной – и только, но ничуть не то, что первобытный человек был вполне диким существом и только впоследствии поднялся из животного состояния. Таким образом, геологические данные не противоречат, а скорее подтверждают библейскую летопись, что именно человек в его первобытном состоянии не был беспомощным, звероподобным дикарем, а имел по меньшей мере зачатки цивилизации и умственной жизни. При помощи этих зачатков первым людям не трудно было начать ту культурную жизнь, которая особенно заявила о себе в потомстве Каина. Культуру эту конечно нельзя понимать в теперешнем ее смысле, как уже и замечено было выше, и земледелие Каина можно понимать в том смысле, что он доставал и приготовлял для пищи плоды, травы, коренья и пр., а еще не сеял в теперешнем смысле пшеницу, рожь, ячмень и т. п. Хотя с другой стороны нужно заметить, что эти хлебные растения были открываемы вместе с самыми древними ископаемыми остатками человеческой промышленности. Вообще, зачатки культуры, по словам историка, предшествуют истории, и голос всех народов своими древнейшими преданиями свидетельствует, что Божество впервые научило человека обрабатывать землю и указало ему те плоды, обработка которых могла быть ему особенно полезна.⁵²

Потомки Каина всю свою деятельность направили на обеспечение материальной жизни. Эти чисто житейские заботы до такой степени поглощали все силы Каинова поколения, что оно очевидно совершенно пренебрегало интересами духовной жизни. Отличаясь упорною самонадеянностью, оно видимо жило в полном порабощении житейской суете и отличалось грубым безверием, с неизбежными плодами – пороками и преступлениями. При таком направлении оно очевидно не могло быть истинным представителем человеческого рода и тем более хранителем великих духовных сокровищ – первого обетования о Спасителе и связанных с ним первобытных религиозных и нравственных установлений. Оно, по своей грубой односторонности, грозило только извратить предназначенный человечеству исторический ход развития. Этому одностороннему направлению необходим был противовес. И он действительно явился в поколении нового сына Адамова Сифа, родившегося на место убитого Авеля. Сифом начинается в истории то поколение людей, которое по своему духовному настроению представляло полную противоположность потомству Каина. В поколении Каина люди, поклоняясь единственно материальной силе, все свои способности (до полного забвения о Боге) обращали на вырабатывание и приобретение средств, увеличивающих эту силу; здесь напротив вырабатывалось и развивалось совершенно иное, более возвышенное направление, которое, пробуждая в людях смиренное сознание человеческой беспомощности и греховности, устремляло их помыслы к верховному Покровителю, давшему падшим людям обетование будущего избавления. Направление это заявило о себе уже при сыне Сифа – Еносе: «тогда, говорит библейская летопись, начали призывать имя Господа Бога (Иеговы)».⁵³ Это конечно не значит, чтобы до этого времени совершенно не было в употреблении молитв, как призывания Бога. Религия стала выражаться во внешних формах, а, следовательно, и в молитве, еще при первых сыновьях Адама – в приношении Богу дара. Отсюда выражение это означает лишь то, что теперь в поколении Сифа это призывание имени Господа Бога сделалось открытым исповеданием их веры в Бога, знамением, которое отличало их от Каинова поколения с его грубым безверием и нечестием. Высшим выразителем и представителем этого направления явился Енох, который «ходил пред Богом», т.е. во всей своей жизни отражал высоту первоначальной человеческой чистоты и святости. Вместе с тем он первый сознал, к какой бездне порочности и греховности может привести каиновское направление, и выступил первым проповедником и пророком, предвозвещавшим страшный суд Божий над «нечестивыми». «Се, говорил он, идет Господь со тьмами святых ангелов Своих сотворить суд над всеми, и обличить всех между ними нечестивых во всех делах, которые произвело их нечестие, и во всех жестоких словах, которые произносили на Него нечестивые грешники» (Иуд. 15, 16). В награду за это высокое благочестие и великую веру Бог «взял его» с грешной земли и тем освободил от вызванной грехом смерти.⁵⁴

Новое поколение, в котором проявилось противоположное каиновскому направление, будучи носителем истинной религии и связанного с нею обетования, естественно должно было стать тем корнем, из которого предстояло развиться всему дереву человечества. И оно действительно стало им. Ход исторического развития, начинаясь от первого человека и разделяясь на два течения, главнейшим своим руслом направился в сторону этого именно поколения. В этом поколении выступают один за другим те великие представители первобытного человечества или патриархи, которые, крепкие духом и телом, призваны были долговечным трудом развивать и сохранять начала, долженствовавшие лечь в основу жизни всех дальнейших поколений. Для успешнейшего осуществления своего назначения они, по особому промышлению Божию, наделены были необыкновенною долговечностью, так что каждый из них почти целое тысячелетие мог быть живым хранителем и истолкователем вверенного им обетования. Первый человек Адам, это первый виновник совершившегося в истории человечества переворота и первый свидетель великого обетования о Спасителе, жил 930 лет; его сын Сиф – 912 лет; сын Сифа Енос – 905 лет; представители последующих поколений: Каинан – 910 лет, Малелеил – 895, Иаред – 962, Енох, жизнь которого прервана взятием на небо – 365, Мафусал – 969, Ламех – 777 и сын последнего Ной – 950 лет. Об этой необычайной долговечности патриархов единогласно свидетельствует предание всех древних народов. Иосиф Флавий справедливо говорит по этому поводу: «об этой долговечности свидетельствуют все писавшие как у эллинов, так и у варваров, и никто не в праве при виде теперешней короткой жизни считать ложным это всеобщее предание».⁵⁵ При суждении о ней нужно иметь в виду, что патриархи эти были близкие потомки только что созданных людей (и притом созданных бессмертными), естественные условия жизни были отличны от нынешних, сама жизнь была проста и естественна, да и вообще в состоянии природы после райского ее состояния не вдруг произошли те перемены, которые сделали ее влияние часто разрушительным для жизни. Еще и теперь продолжительность жизни человеческой достигает до 200 лет и между африканскими арабами, по свидетельству путешественников, даже не редко. Почему же нельзя считать возможною более чем в 200 лет продолжительность жизни в первобытное время, когда первобытные ископаемые остатки указывают на грандиозные размеры и исполинскую крепость живших тогда существ? Доказано, что некоторые животные и особенно птицы и теперь живут 300 – 400 лет. Не невозможно поэтому, что и человек в стране своего первоначального происхождения и при образе жизни, более сообразном с природой, чем теперь, мог жить так долго, как именно свидетельствует летопись библейская.⁵⁶

О жизни патриархов свящ. летопись не дает никаких дальнейших подробностей. Она как бы предоставляет последующим векам наполнить содержание их жизни всем, что есть лучшего и возвышеннейшего в человечестве. Это были величественные памятники первобытной жизни, на которых последующее человечество должно было читать летопись своего бытия. Их было десять, и каждый из них был поистине памятником как верности Бога в исполнении своего обетования, так и веры и терпения отцов. Каждый из них жил назначенное ему время и каждый передавал вверенным ему на хранение веру и обетование своему наследнику с его поколением. Для лучшего сохранения этого великого завета им и дана была чудесно долгая жизнь. Каждое поколение могло при передаче сохраняемого им предания своим отдаленным потомкам подтверждать его своим личным свидетельством. Так Адам мог рассказывать о своей блаженной жизни в раю, о грехопадении и данном ему великом обетовании об избавлении от рабства греха и смерти в течение нескольких поколений, до рождения Ламеха, отца Ноева; а последние патриархи, как Ламех и Мафусал дожили даже до того времени, когда начато было построение ковчега, имевшего послужить колыбелью для нового послепотопного человечества, так как последний из них умер уже пред самым потопом. Если даже в новейшее время, когда чрезвычайно усовершенствовались все способы приобретения знаний, служащие могучим пособием к сохранению раз выработанных истин, личные свидетельства лиц об известных великих событиях имеют первостепенное значение для сохранения истинного понятия об этих событиях, то тем более имели значение личное свидетельство и предание патриархов о первобытных временах в то время, когда такое свидетельство было единственным источником знания о них.

Все, что нам сообщается о жизни большинства из десяти допотопных патриархов, ограничивается тем, что они жили, родили сынов и дочерей и – умерли. Священный бытописатель с особенною торжественностью говорит о каждом из патриархов, что «он умер». В этом кратком свидетельстве замечается глубочайший смысл ветхозаветной истории. Оно показывает, что смерть, как плод нарушения первобытной заповеди, уже водворила свое царство на земле, «смерть царствовала от Адама» (Рим. 5:14) со всеми ее уроками о страшных последствиях греха и о загоравшейся надежде на освобождение от нее чрез второго Адама. Да, все эти великие патриархи умерли; они «умерли в вере, не получив обетований, а только издали видели оные, и радовались и говорили о себе, что они странники и пришельцы на земле» (Евр. 11:13).

Хотя всеобщее предание, нашедшее богооткровенное выражение в св. Писании, так мало сообщает о жизни допотопных патриархов, но память о них сохранялась в последующее века даже и среди народов, уклонившихся от истинного богопознания и, следовательно, лишившихся богооткровенного источника знаний о судьбах первобытного человечества. В сказаниях различных языческих народов мы встречаем поразительные следы этого общего предания, которые невольно приводят нас к убеждению, что тут мы имеем дело с отдаленным отголоском одного и того же предания.

Так прежде всего историческая память различных народов сохранила предание о самом числе допотопных патриархов. Их было, как известно, десять (считая от Адама до Ноя включительно), и это именно число с поразительною точностью повторяется в сказаниях самых отдаленных друг от друга народов, несмотря на то, что каждый из них наделяет этих патриархов различными свойствами и титулами, сообразно с своими собственными взглядами на них.⁵⁷ Из отрывков Бероза, вавилонского жреца времени Александра Великого, мы видим, что у халдеев было предание о десяти допотопных царях, хотя, к сожалению, отрывки эти дошли до нас в таком несовершенном виде, что мы не имеем никаких дальнейших сведений об этом. Ассирийское предание, передаваемое Абиденом, также ставит во главе своего народа до основания Ниневии десять поколений героев, бывших последовательно главами управлявшихся ими городов. Тот же самый Абиден, один из греческих полиграфов, которые в период преемников Александра Великого безуспешно старались распространять среди своих соотечественников предания и истории народов Азии, передает также армянское предание о жизни десяти героев предков до Арама, который именно окончательно и образовал этот народ и дал ему свое имя, предание, которое потом принято было Мар-Абасом-Катиной и писателями школы Эдесской, а после них Моисеем Хоренским, национальным историком Армении. Священные книги иранцев, приписываемые Зороастру, во главе человечества ставят десять героев совершенно мифического характера, которые следуют за Гайомаретаном, образцовым человеком, – героев, вокруг которых группируются все предания о первобытных веках до того момента, когда они получают более человеческий и почти полуисторический характер. Так именно представляются Парадаты древнего предания, сделавшиеся десятью Пешдадийскими царями позднейшей иранской легенды, воплощенной в эпопею персидским поэтом Фирдуси, – первые земные цари, «люди древнего закона», которые «питались чистым напитком гаома и сохраняли святость». В космогонических легендах индийцев мы встречаем девять брамадик, которые, вместе с своим родоначальником Брамой, составляют десять и которые называются десятью «питрисами» или «отцами». Китайцы насчитывают десять императоров, имевших божественную природу, между Фу-Ги и Гоанг-Ти, государем, с которого уже начинаются исторические времена и которым именно отмечается наступление десятого периода; эти десять императоров последовательно управляли народом от сотворения человека и начала «человеческого верховенства на земле». Наконец, чтобы не приводить излишних примеров, достаточно еще заметить, что германцы и скандинавы признавали десять предков Бодана или Одина, как арабы признавали десять мифических царей Ада, первобытного народа их полуострова, самое имя которого означает «древний». В Египте первые времена существования человечества отмечаются царствованием богов на земле. Отрывки египетского летописца Манефона, относящиеся к этим первобытным временам, дошли до нас в таком измененном состоянии, что трудно с большею или меньшею уверенностью определить, сколько именно автор допускал этих божественных царствований. Но отрывки, дошедшие до нас от знаменитого исторического Папируса Туринского, содержащего список египетских династий, сделанный иероглифически, по-видимому ясно указывают на существование десяти богов-царей, которые вначале именно и управляли человечеством.

Это постоянное повторение у стольких различных народов того же самого числа десяти является поистине поразительным, и это тем более, что тут дело идет несомненно о числе круглом и систематически обозначаемом. Было бы напрасно находить объяснение этого числа 10 в каком-либо из утонченных умозрений религиозной философии язычества, касательно таинственного значения числа. Предание о десяти допотопных патриархах имеет свой корень не в этой уже позднейшей ступени развития человеческого духа, а очевидно в гораздо более ранней и первобытной. Оно уносит нас к гораздо более отдаленной эпохе, именно к эпохе действительно первобытной, когда предки всех народов, у которых мы встречаем это предание, жили еще вместе, чем только и может быть объяснена общность этих преданий. Отсюда само собою видно, в какую глубокую древность первобытного человечества вводит нас библейское предание о допотопных патриархах, – предание, находящее столь поразительное подтверждение в параллельных преданиях других народов.

В преданиях древних народов находится отголосок и того библейского сказания, которое связывает построение первого города с первым убийством, совершенным одним братом над другим. Это опять одно из тех преданий, который встречаются почти повсюду и, очевидно, имеют свой корень в той первобытной эпохе, когда еще люди жили вместе и таким образом имели одни общие предания. След этого предания можно бы проследить от Каина, построившего первый город Енох после убийства Авеля, до Ромула, который основал город Рим на крови своего брата Рема. Впоследствии это предание расширилось и дало происхождение даже широко распространенному суеверию, которое имеет место в преданиях почти всех народов и которое язычество часто осуществляло даже на практике, прибегая к возмутительному варварству: основание всякого города сопровождалось человеческим жертвоприношением, как будто бы он не мог существовать без скрепления его чистою человеческою кровью.

Другим, всеобще распространенным верованием древнего человечества было то, что люди первых веков отличались огромным ростом и что жизнь их была чрезвычайно продолжительною. У греков понятие об исполинском росте первых людей тесно связывалось с представлением о их автохтонии. Аркадия иногда называлась Гигантидой и Ликия – Гигантией по необычайному росту, которым отличались их первобытные жители. Предания о поколении исполинов, рожденных от земли, связывались также с южною частью острова Родоса и Коса, Кизик показывал на своей земле плотину, которая, будто бы, построена была этими именно исполинами. Эта именно идея, что первобытные герои имели исполинский рост, сделалась общим местом классической поэзии и она, по-видимому, подтверждалась открытием громадных скелетов, которые и принимались за скелеты этих именно героев. Бероз, на основании халдео-вавилонского предания, говорит, что первые люди отличались чудовищным ростом и чудовищною силою, и будто бы были таковыми даже и их первые поколения после потопа. В национальных преданиях Армении Мар-Абас-Катина почерпнул также сказание о древних исполинах этой страны и Месопотамии, о их насилиях и о борьбе двух наиболее страшных из них: Бела вавилонского и Гаига армянского. Все арабские легенды также единогласно свидетельствуют о том, что первобытные досемитические народы Аравийского полуострова, сыновья Амалика и Ада, были исполины, и эти народы исчезли уже в глубокой древности так что от них не осталось никакого другого следа, кроме воспоминания о их нечестии и насилии. Это, очевидно, то же самое предание, которое встречается и в библейском повествовании, где говорится об исполинах, прославивших себя насилиями и всеобщим нечестием. Рассматривая с общей точки зрения, подобное предание не имеет ничего против себя и в данных науки, так как первобытная жизнь, как положительно доказано, обыкновенно проявлялась в самых грандиозных формах, и предание это делается тем более правдоподобным, в виду подтверждаемого также народными сказаниями предания о необычайной долговечности первобытных людей.

Допотопные патриархи, являясь памятниками общей жизни человечества в первобытные времена, в то же время представляют собою те эпохи, по которым историку приходится построить хронологию первобытной истории. Построение ее облегчается и упрощается тем, что счет лет патриархам ведется в библейской летописи троякий: 1) от начала жизни до рождения первого сына; 2) от рождения первого сына до конца жизни и 3) число лет всей жизни. Особенно важен первый счет. Он дает возможность провести непрерывную линию лет от Адама до Ноя: следует только складывать годы каждого, прожитые до рождения первого сына. Так, Адаму было 130 лет, когда у него родился сын Сиф, Сифу было 105 лет при рождении Еноса, Еносу было 90 лет при рождении Каинана. Сумма этих лет составит период от сотворения Адама до рождения Каинана: 130 †105 † 90 = 325 лет. Тем же способом можно определить количество лет от Адама до Ноя, от которого началась новая эпоха в истории человечества: нужно сложить годы патриархов, прожитые каждым из них до рождения первого сына, и сумма будет представлять искомое число. Но при видимой простоте, летосчисление представляет почти неразрешимые трудности в другом отношении. Чтобы установить хронологию этой первобытной эпохи, необходимо еще предварительно найти прочную опору в самом счете лет жизни патриархов – как всей, так и до рождения первого сына; так этот счет довольно значительно разнится в трех наиболее древних и авторитетных текстах библейской летописи: еврейском, самаританском и греческом. Разницу эту можно видеть из следующей сравнительной таблицы:

Над разрешением и соглашением этого разногласия в счете лет трудились многочисленные толкователи, но до сих пор дело не выяснено с достаточною полнотой. Делались всевозможные предположения. Одни объясняют эту разницу из случайных ошибок переписчиков св. книг; другие в отступлениях самаританского текста видят последовательное стремление к уменьшению невероятной будто бы долговечности патриархов, а в отступлениях греческого текста от еврейского видят стремление семидесяти толковников подвести библейское летосчисление под формы египетского; иные наконец в уменьшенных показаниях еврейского текста видят преднамеренное искажение текста иудеями, желавшими этим доказать, что еще «не пришло исполнение времен», которое по древнему пророчеству должно было совершиться на шестой тысяче лет от сотворения мира. Больше вероятия имеют первое и последнее предположения, хотя быть может существовали и другие причины, еще не открытие наукой. Вообще, нужно иметь в виду, что хронология есть один из самых спорных пунктов в библейской истории, так как в самой Библии нет достаточной определенности в летосчислении. Кроме того, что самые древние тексты Библии в своих цифровых показаниях расходятся на сотни лет, в самых частностях летосчисления есть столько данных для различных выводов, что хронологи построили множество систем летосчисления, доходящих до 200. Главная причина такой неопределенности прежде всего могла заключаться в ошибках переписчиков св. книг, – ошибках, которые легче всего сделать именно в цифрах, так как при неразборчивости рукописи у переписчика нет возможности догадаться по контексту, как это бывает при переписке неразборчивых слов. Что такие ошибки именно были, доказательством этого служит Быт. 5:25–27 стихи, где в переводе 70 толковников говорится, что Мафусал жил 167 лет до рождения Ламеха и 802 года после него: «всех же дней Мафусала было 969 лет». Но при таком определении его лет является странная несообразность, именно, что Мафусал жил 14 лет после потопа. Ясно, что здесь вкралась ошибка, и потому в большинстве списков и переводов с греческого цифра 167 обыкновенно исправляется на 187, как это значится и в русском переводе. Отсюда мы можем заключить, что хронология, как не имеющая прямого отношения к основным началам веры и нравственности, есть предмет второстепенный в Библии и точное определение ее не входило в задачу бытописателя, а предоставлено усмотрению разума и изысканиям наук.

Тщательное исследование между тем показывает, что для составления точной и полной библейской хронологии нет твердых данных не только в отдельных цифрах лет жизни патриархов, но и в самых родословных, которые не проведены с безусловной последовательностью. Так, в еврейском тексте в родословной послепотопных патриархов пропущен Каинан, и говорится, что «Арфаксад родил Салу», между тем как по греческому тексту 70 и свидетельству св. Луки (3:36) Сала был внук Арфаксада и сын Каинана. Таким образом здесь нужно допустить или ошибку в еврейском тексте, или с другой стороны слово «родил» понимать не в строгом смысле сыновства, а в смысле вообще потомства. Что слово это употребляется в Библии в таком именно широком смысле, показывает Мф. 1:8 стих, где читаем: «Иорам родил Озию»; между тем из истории известно, что Озия был не сыном Иорама, а его праправнуком (Иорам – Охозия – Иоас – Амсия – Озия). Еще неопределеннее употребление в еврейском языке слова «сын», которое часто прилагается к отдаленным потомкам. Лаван в Быт. 29:5 называется сыном Нахоровым, между тем как в действительности он был внуком его от Вафуила (Быт. 24:15 и 29); Шевуил в и Пар. 26:24 называется сыном Гирсона, сына Моисеева, хотя жил несколько столетий спустя после него; Христос называется «сыном Давидовым» и т. д. В виду этого нет ничего невозможного в том, что бытописатель мог опустить некоторые звенья генеалогии патриархов допотопных и послепотопных, чтобы подвести их под известную симметрию – по десяти родов в каждой, подобно тому, как это сделал св. Матфей, опуская некоторые звенья родословной Христа, чтобы подвести ее под три симметрические группы, состоящие каждая по четырнадцати родов (1:17). Если же так, то библейская хронология не может быть определена с безусловною точностью, и определение ее может иметь значение лишь приблизительное, какового и совершенно достаточно для главной цели библейского повествования, именно показания постепенного хода веры и нравственности ветхозаветного человечества, жаждавшего избавления свыше.

Несмотря на указанную неопределенность библейской хронологии, в Библии однако же достаточно данных для того, чтобы определить с приблизительной точностью время существования человека на земле или вообще древность человеческого рода. Допуская некоторые предположения о возможности опущения тех или других поколений в лестнице исторической жизни человечества, мы этим самым отнюдь не ниспровергаем того несомненного факта, что жизнь человеческого рода на земле имеет сравнительно весьма ограниченную древность, и историческая жизнь его восходит не далее 5 – 6 тысяч лет до Р. Христова, как это именно и признается на основании греческого летосчисления православною церковью. Иначе старается определить количество лет жизни на земле новейшая наука, построяющая свою хронологию на своих собственных данных – геологических, исторических, этнологических и филологических. Жизнь человека на земле она определяет сотнями тысяч лет. В виду этого различия не лишне подробнее рассмотреть основы научной хронологии.

Основателем научно-геологической хронологии жизни человека на земле был известный геолог Ляйель, который первый на основании открытых ископаемых остатков человека стал утверждать, что так как человек современен мамонту и другим подобным уже несуществующим видам, то он живет на земле уже по меньшей мере 100,000 лет. Последователи Ляйеля не замедлили удвоить и утроить эту цифру, и скоро дело дошло до того, что по-видимому оказался недостаток в цифрах для определения числа лет жизни человека на земле, так что Гексли в своей речи на собрании членов «британского общества», как бы в отчаянии махнув рукой, сказал только, что «появление человека на земном шаре нужно отнести к эпохе неизмеримо более отдаленной, чем какая до сих пор назначалась самыми смелыми мыслителями». Выводы геологии основываются на двух предположениях, что 1) остатки человека –кремневые орудия ит. и. открываются в слоях земли иногда вместе с костями мамонта и что 2) теперешний процесс наслоения был одинаково медленным и в прежние самые отдаленный эпохи. Последнее предположение имеет особенно большое значение для геологической хронологии. Если действительно процесс наслоения всегда был одинаков, то те слои, под которыми найдены остатки человека и мамонта, могли образоваться только в громадное количество лет. Но дело в том, что такое предположение не имеет для себя никаких прочных оснований, и многие геологи, принимая общие принципы Ляйеля, допускают в то же время, что в прежние времена могли действовать и такие причины, благодаря которым наслоение формаций производилось с гораздо большею быстротой, чем теперь. Первое предположение, что человек современен мамонту, может быть верно; но жизнь самого мамонта требует еще более точного определения. В настоящем столетии в Сибири найден был во льду мамонт, кожа и шерсть которого по-видимому приспособлены к жизни в холодном климате, а мясо сохранилось до того, что эскимосы готовы были употреблять его в пищу. Если за льдом признать большую сохраняющую силу, то и в таком случае будет невероятно, чтобы это животное могло сохраняться не только 100,000, но даже и более 6,000 лет. Вероятно также, что человек существовал уже в то время, когда животные, теперь обитающие только в тропическом климате, жили еще в лесах Европы. Но сколько лет требовалось для того, чтобы климат Европы из тропического сделался умеренными – вопрос этот трудно разрешить. Перемена в направлении теплого потока – Гольфштрема, изменения в сравнительной высоте воды и суши, вызванные какими-либо особенными причинами, могли сравнительно быстро изменить климат Европы. Притом и в земных отложениях и пещерах вместе с мамонтом открываются только кремневые орудия, но не человеческие кости, что также уменьшает силу доказательности этого факта, так как кремневые орудия могли оказаться вместе с остатками мамонта и помимо прямого сожительства и современности с ним человека. – Есть и другие факты, представляющее неразрешимые трудности для признания громадной древности человека. Принимая во внимание теперешнюю скорость возрастания населения, нужно полагать, что то количество народонаселения земного шара, которое существует в настоящее время, от одной четы могло образоваться не более как в 6,000 лет.⁵⁸ О таковом же сравнительно незначительном количестве лет жизни человека на земле свидетельствует то обстоятельство, что искусства, науки, изобретения и вообще все проявления творчески изобретательного духа человека существуют весьма недавно в истории. В самом деле, был бы совершенно непонятен факт, что люди целые сотни тысяч лет жили жалкими дикарями – с своими кремневыми орудиями, а потом как бы по мановению волшебного жезла в шесть тысяч лет создали все чудеса цивилизации. Трудно даже предполагать, чтобы человек в такой громадный период времени, при отсутствии всякой культуры, дающей ему власть над миром, мог сохранить свое существование на земле, когда он по своей физической слабости и беспомощности постоянно подвергался опасности со стороны многочисленных сильнейших его животных.

Уже эти факты значительно подрывают состоятельность геологических предположений о древности человека. Но предположения эти еще более подрываются непрочностью самых данных, которыми геология пользуется в своих исследованиях. Вот примеры. В раскопках, производившихся на наносных берегах Нила, на значительной глубине были найдены осколки глиняной посуды – очевидный признак человеческого существования. Вычисляя по степени быстроты и количеству наслоения, ученые пришли к заключению, что эта посуда принадлежала людям, жившим за нисколько десятков тысяч лет до библейского Адама, и потому назвали эти осколки доадамовскими. Но вслед затем было сделано новое открытие, которое сразу опровергло только-что сделанное предположение. Еще на более значительной глубине, около пьедестала статуи Рамзеса II, был найден осколок с выбитым на нем греческим рисунком, судя по которому этот новый осколок никак нельзя отнести дальше, как за три столетия до Р. X. или ко времени завоевания Египта Александром Македонским. Ученый инженер Стефенсон, производивший работы в Египте в соседстве Дамиетты, сделал еще более замечательное в этом отношении открытие: в самых глубоких осадках Нила, куда только проникали любознательные заступ и лопата ученых последователей и где по соображениям последних должны бы быть остатки людей, живших миллионы лет тому назад, – там он нашел кирпич со штемпелем Магомета Али, т.е. из времени уже магометанского владычества над Египтом. На основании таких данных трудно строить какие-либо серьезные соображения.

В прошлом столетии сторонники чрезвычайной древности человеческого рода основывали свои заключения на высоконаучных основаниях, в роде астрономических данных, доставлявшихся египетскими зодиаками, наклонением земной оси, положением созвездий и т. п. Так, Дюпюи, автор некогда знаменитой книги о «Происхождении всех религий», приходил в восторг, находя точное подтверждение своим идеям в древних зодиаках. Но он еще был умерен в своих положениях: «нет надобности относить долее чем за четырнадцать или пятнадцать тысяч лет иероглифических фигур зодиака, которые греки приняли от египтян и халдеев». Гордый своим открытием, он прибавлял: «так я бросил якорь истины в глубину океана веков». Но он бросил свой якорь, как оказывается по новейшим исследованиям, в глубину океана не истины, как он думал, а заблуждения, потому что в то самое время, когда была издана его книга, во Франции родился ребенок, будущий Шамполион, который тридцать лет спустя открыл тайну чтения иероглифов. И тогда оказалось, что египетские зодиаки относились не к такой древности, которая определялась четырнадцатью или пятнадцатью тысячами лет, а к периоду уже римского владычества; потому что иероглифы на них содержали имена первых римских императоров – Августа, Тиверия и других. Так открытие Дюпюи оказалось чистым вымыслом. Этот замечательный факт показывает, как нужно быть осторожным в заключениях касательно древности человеческого рода.

Необычайную древность человеческого рода старались обосновать на чрезвычайной древности отживших или существующих цивилизаций, но, как оказывается, и здесь недостает надлежащих оснований. Китайская хронология, как предполагалось в одно время, уходила в изумительную глубь веков, но более тщательное исследование этого предмета в последнее время показало, что исторический период в Китае достигает не дальше как за 2200 лет до Р. Хр., а некоторые исследователи даже относят начало исторической жизни Китая к 781 или во всяком случае не дальше 1154 года. Индия также, как предполагали в одно время, имела истории, туманные периоды которой будто бы явно подрывали учение св. Писания о сравнительной недавности происхождения человека. Но наука теперь с уверенностью полагает, что самое раннее событие, какое только может проследить история Индии, есть выселение арийских племен с плоских возвышенностей Азии в равнины Индустана, что во всяком случае было не раньше 2000 лет до Р. Хр.

Потерпев неудачу на истории Китая и Индии, сторонники теории о чрезвычайной древности человеческого рода прибегли к помощи Египта, как стране, которая, по-видимому, представляла в своей цивилизации незапамятную древность. Но и, египетская древность оказалась весьма ненадежной основой в этом отношении. Об этом красноречиво свидетельствует самое разногласие между учеными в определении начала исторической жизни Египта. Бекк, известный немецкий египтолог, относит время царствования Менеса, который всеми признается первым царем египетским, к 5702 г. до Р. Хр. Унгер, другой великий немецкий ученый, предпочитает 5613 год. Мариетт-Бей, французский египтолог, директор археологического музея в Каире, вычеркивает несколько столетий и определяет царствование Менеса в 5004 году до Р. Хр., в чем ему следует Ленорман, его наиболее известный ученик. Профессор Масперо думает, что 4500 год представляется более правильным числом в этом отношении. Бругш-Бей, немецкий ученый, давно пребывающий в Египте, автор известной «Истории Египта, всецело извлеченной из памятников», предпочитает 4455 год. Лепсиус и Эберс, учитель и ученик, но оба одинаково известные египтологи, думают, что Менес царствовал за 3892 года до Р. Хр. Бунзен, не менее известный знаток древности, сначала назначил для Менеса 3623-й, но позднее пришел к мысли, что 3059-й год правильнее. Английский ученый Берч, директор египетского отдела в Британском музее, известный своими специальными исследованиями, определяет, что Менес царствовал за 3000 лет до Р. Хр. Стюрт Пул, директор нумизматического отдела в Британском музее и известный своими египтологическими исследованиями, признает годом царствования Менеса 2718 год, и наконец покойный Вилькинсон, знаменитая книга которого о древних египтянах⁵⁹ придает особенный вес его мнению, соглашается в общем с Пулом и относит начало царствования Менеса к 2691 году до Р. Хр. Таким образом между высшей и низшей цифрами в этих исчислениях разница оказывается не менее как в ЗО11 лет, и эта разница тем замечательнее, что все эти цифры принадлежат вычислениям одинаково известных и одинаково ученых людей! Чтобы наглядно показать, как велико это разногласие, достаточно сказать, что по такому вычислению современные историки должны были бы расходиться напр. в определении начала царствования покойного Государя Александра II настолько, что одни говорили бы, что он начал царствовать с 1855 года, а другие, на тех же ученых основаниях, утверждали бы, что он был современником Моисея или египетского фараона Тотмеса III!

Причина такого чудовищного разногласия заключается в том, что единственным основанием для египетской хронологии до настоящего времени служат списки фараонов, приводимые различными древними писателями из потерянной книги Манефона, египетского жреца III столетия до Р. Хр. Но его данные были источником постоянных недоумений для ученых, так как он следует египетскому обычаю исчисления всех лет царей, которые царствовали более или менее вместе, как напр., когда сын был коронован еще при жизни своего отца. Не удивительно, что такой египтолог, как Бугш, должен был сказать, что один этот источник заблуждения «представляет такие сомнения и трудности на пути исследования, что заставляет отчаиваться в возможности точной хронологической таблицы древнеегипетской монархии».⁶⁰ Вдобавок к этому, сами египтяне не имели никакого понятия о точной хронологии и не дают никаких прочных данных для вычислений. Числа Манефона так запутаны, что «легко могут подходить под всевозможные хронологические системы»; причем единственно правильный список царских имен, заключающийся в документе, найденном в Абидосе, и известный под названием Туринского Папируса, настолько испорчен, что представляет весьма недостаточную помощь для проверки списков Манефона. Мало того: памятники более и более начинают подрывать его числовые данные, так что, если только мы не захотим без всякого основания переделывать его списки по своему собственному желанию, не остается ничего другого, кроме ожидания, пока какое-либо счастливое открытие не избавит нас от этого опасного эксперимента. Бугш основывает свои данные на вычислении, что на каждые сто лет приходилось в точности по три царствования; между тем не менее известный ученый ориенталист, каноник Ролинсон, говорит, что средняя продолжительность царствования восточных царей определялась в двадцать лет. Но даже если бы этого было еще недостаточно для того, чтобы подорвать всякое доверие к египетской хронологии, великим затруднением в ее определении является то обстоятельство, что никто еще не знает, какие именно цари царствовали вместе или, когда каждый из них начал царствовать отдельно.

Возникновение вавилонской цивилизации долго предполагали, на основании отрывков книги Бероза, вавилонского жреца, жившего в III столетии до Р. Хр., столь же древним, как и египетской. Но здесь также новейшие более точные исследования рассеяли все преувеличения. Ученые теперь в общем согласны между собой в том, что самые ранние следы вавилонской истории относятся не далее, как к 2500 году до Р. Хр., хотя Бероз относил потоп за 41,697 лет и легенды клинообразных плит назначают 432,000 лет для царствования десяти царей, живших до этого великого бедствия. Английские ассириологи, Смит и Сэйс, думают, что «никакие современные памятники не могут быть относимы раньше, чем за 2300 лет до Р. Хр., и даже это число, быть может, слишком велико для наиболее древних из известных нам памятников». Полагая достаточно времени для первых ступеней племенного или национального развития, вавилонская история таким образом может уводить нас не далее как за 3000 лет до Р. Хр.

С какой бы стороны поэтому мы ни взглянули, нигде не представляется достаточно данных для отнесения появления человека на земле дальше, чем определяет Библия, и, напротив, все основания заставляют признать библейское положение о сравнительной недавности жизни человека на земле. Если таким образом история древнейших народов не помнит более трех тысяч лет, то такой факт совершенно непонятен с точки зрения баснословных хронологических теорий. В самом деле, странен и невероятен факт, что человечество, прожив сотни тысяч лет, помнит из них и может назвать историческими только какие-нибудь пять-шесть тысяч лет. Этот факт невероятен в той же степени, как был бы невероятен параллельный ему факт в жизни отдельного человека, когда бы напр. человек, проживший сто лет, из всей своей столетней жизни помнил только какие-нибудь пять-шесть лет.

В доказательство необычайной древности человеческого рода, затем, указывали и на различия человеческих рас. Контраст между негром и другими ветвями человеческого рода представляет, по-видимому, особенно яркое доказательство этого, причем особенно часто указывается на то обстоятельство, что о неграх упоминается в историческом египетском документе от времени седьмой династии, где они изображаются совершенно такими же, как на памятниках позднейшего времени. Но возникновение нового типа и даже нового цвета среди людей не неизвестно даже в пределах исторического периода. Евреи на Востоке теперь так же черны, как и местные жители, между тем как евреи холодных стран часто белокуры, как и другие северные народы. Американцы во всей своей физической внешности и в очертании своего лица резко отличаются от англичан, хотя они близкие потомки последних. Турки в Европе в несколько столетий настолько удалились от своего первоначального татарского типа, что их теперь относят даже к кавказской расе, хотя мы знаем о их монгольском происхождении. Мадьяры в тысячу лет потеряли почти всякие следы татарских черт своих предков – остяков северной Сибири. Высокие, сухопарые американские индейцы могут быть признаны потомками приземистых и скулистых монголов Азии только по неопровержимому свидетельству их языков. Кто бы мог подумать, что неуклюжий лапландец принадлежит к тому же самому семейству, как и высокий, стройный, красивый венгерец, и однако же они одного и того же происхождения. Что касается негров, то они очевидно получили свои типические особенности вследствие особенных условий своей жизни в тропическом климате. «Настоящий африканец», говорит один компетентный исследователь, «имеет медный цвет и стоит выше негра в умственном и физическом отношении. Можно думать, что негр, обитающий только прибрежные области или болотистые области внутренней части материка, первоначально принадлежал к медно-красной расе и что его вырождение в типе всецело зависело от влияния климата и пищи.⁶¹ Примеры подобного влияния внешних условий, особенно пищи, известны и в новейшее время. Так, необычайные лишения жителей Коннемары в Ирландии в года, предшествовавшие голоду 1847 года, повели к изменению во всем их физическом типе: скулы сделались выдающимися, как у негров, и заметно было вырождение во всем человеке. Нужно помнить кроме того, что видоизменение структуры или цвета, совершившись раз, делается постоянным, и что обстоятельства могут приводить к этому видоизменению до изумительной степени в самое короткое время, как и в низших животных.

Глубокую древность человека выводили наконец также из лингвистических оснований. Языки, говорят, вырабатываются чрезвычайно медленно и потому невозможно предполагать, чтобы в какие-нибудь пять-шесть тысяч лет из одного первичного языка могли образоваться многочисленные языки, совершенно непохожие один на другой. Возражение это прямо устраняется известным библейско- историческим событием, имевшим своим последствием смешение языков и рассеяние народов. Но и помимо этого события, лингвистические основания не имеют надлежащей прочности. Языки медленно изменяются только тогда, когда они окончательно вырабатывают свои формы и имеют твердо установившуюся литературу; напротив, те языки, которые не имеют литературы, изменяются чрезвычайно быстро. Дикие племена, разделившись и рассеявшись по разным странам, чрез два-три поколения уже перестают понимать друг друга. Такой же, хотя и менее быстрой, изменчивости подвержены даже и самые высокоразвитые языки. Латинский напр. язык, при всей выработанности своих форм, изменился в итальянский менее чем в пятьсот лет. Но, говорят, мало десятка тысяч лет для образования такого совершенства грамматических форм, какими отличается напр. язык Гомера или язык Вед, между тем как библейская хронология уделяет для них только 900–1200 лет. Возражение это может иметь значение только при предположении, что развитие языка всегда идет одинаково ровно; но известно, что бывают в истории народа периоды такого возбуждения, когда народ в одно или два столетия сразу поднимается на такую высоту, для которой при обычном ходе развития потребовались бы тысячелетия. От грубого языка сатир Энния до блестящего стиха Горация расстояние два столетия, а качественная разница может быть определена только тысячелетиями. От Третьяковского до Пушкина менее столетия, а разница в языке – неизмеримая.

Из всего сказанного с достаточною очевидностью следует, что рассмотренные основы научной хронологии не представляют надлежащей прочности для того, чтобы определять древность человека сотнями тысяч и миллионами лет, и напротив, в большинстве подтверждают библейскую хронологию, что и дает ей решительное преимущество.