Повесть о Царьграде
(чтение И. Я. Срезневского).
I
В числе древних и старинных памятников Русских осталось много замечательных и важных воспоминаний о Цареграде, на которых большею частью лежит печать современности. Так на первых страницах наших летописей между замечаниями о событиях IX и X века записаны сказания о мирных и немирных странствиях Русских в Цареград с припоминаниями о его великолепии и богатствах. Позже в одной из древних летописей Новгородских находим сказание о занятии Цареграда Латинами1. От половины XIV века осталось довольно подробное описание Цареграда – Новгородца Стефана; от конца XIV века – два описания: одно дьяка Александра, а другое диакона Игнатия; от начала XV века – хоть и не подробное, но умное описание иеродиакона Зосимы2 и т. д. В XV веке, когда весть о падении Цареграда под ударами Магомета II разошлась по Руси, не могли у нас не явиться описания и этого «страшного» события»3. Можно предполагать, что таких описаний было у нас несколько...4 Одно из них, очень подробное, нравилось, вероятно, более других, и потому сохранилось в значительном количестве списков – в хронографах, летописях и сборниках. Это – «Повесть о создании и о взятии Царьграда», та самая, которая довольно небрежно напечатана в Царственном Летописце (1772 г., стр. 306–358) и в Летописи по Никонову списку (1789 г., V, 222 – 277). Считая эту Повесть одним из замечательных памятников Русской письменности, Второе Отделение Императорской Академии Наук нашло нужным приготовить ее издание и объяснениe, сравнительно со всеми другими подобными, и, надеясь в этом отношении более всего на знания своего ученого сочлена Я. И. Бередникова, ему поручило сличение списков и очищение текста от ошибок переписчиков. К сожалению, труд покойного остался не законченным, и потому, не касаясь того, что можно будет найти в заготовленных им материалах, оно предположило издать пока обозрение этого памятника, прося при этом тех, которые принимают участие в разработке старинной Русской литературы и имеют возможность пользоваться списками «Повести о Цареграде» и других сказаний этого рода, доставить переписи их в Отделение. Чем более будет списков под рукою, тем легче восстановить подлинник как от описок переписчиков, так и от их пропусков и вставок. Исполняя поручение Отделения, Редактор Ученых Записок представляет здесь содержание «Повести о Цареграде», им составленное, как он его уразумел из тех списков, которые у него были под рукою5. Чтобы сделать свой труд по возможности более полезным, он сохранил не только почти все подробности, но отчасти и выражения, и сличив эту Повесть с другими современными памятниками Византийскими, западно-Латинскими и некоторыми Восточными6, сопоставил в примечаниях несколько мaтepиaлов для оценки и объяснения Повести в отношениях историческом в филологическом.
«Повесть о Цареграде» заключает в себе два отдельных сказания: одно – об основании Цареграда, другое – о его взятии Турками в 1453 году.
"В 5818 году7 – так начинается первое Сказание – великий Константин Флавий, царь Римский, отовсюду собирая христиан8, стал заботиться об укреплении и расширении веры христианской.... В тринадцатый год своего царствования он задумал создать город в свое имя, и послал мудрых мужей пo Aзии, Ливии и Eвpoпе выбирать место для города, более удобное и приличное. Воротившись, послы хвалили более других земель Македонию и Византию; а самому царю более нравилась Троада, место, где совершилась «всемирная победа Греков над Фрягами»; но голос, слышанный царем во сне, обозначил другое место: «в Византии подобает Костянтиню граду создатися9.» Царь отправился в Византию, увидел там семь гор и много морских заводей – «глушиц», велел срывать верхи гор, засыпать низменные удолья, на глушицах ставить каменные столбы, на них сводить своды, и таким образом равнять место. Потом, на совете с вельможами, начертал план городу и крепости, велел размерить местность «на три угла, во всякую сторону по семи верст, как указывало пространство материка между морями Черным и Белым»10. И вот внезапно вышел из норы змий и пополз по площади, а на небе, над ним взвился невесть откуда орел, спустился на змия, схватил его, и поднялся с ним на воздух. И царь и все, кто тут был, это видели; видели, как крепко змий обвивался вокруг орла, как орел летел с ним все выше; оба скрылись надолго.... потом опять показались, стремясь вниз, – и пал орел со змием на том же месте, где поднялся. Люди побежали, высвободили орла, и убили змия. Испуганный царь созвал книжников и мудрецов, рассказал им это знамение, и вот что они, поразмыслив, отвечали царю: «Это место назовется Седьмихолмым, прославится и возвеличится во всей вселенной более всех других городов; его, меж двух морей, будут бить волны морские, и будет оно колебаться. Орел – знамение христианства, змий–знамение басурманства: что змий одолел орла, это знак, что басурмане одолеют христиан; а что христиане змия убили и освободили орла, это знак того, что христиане одолеют басурман, возьмут Седьмихолмый назад и воцаратся в нем»11. Смутился великий Константин, но велел записать их слова, и – продолжал свои заботы о построении города.... Город устроивался, а жителей было мало, и поэтому царь стал вызывать из Рима и из других стран вельмож, мегистанов12, сановников, строить им дома... Он воздвиг большую «палату», «дивную» ипподрому и рынок, т. е. крытую улицу для торга13. Он же воздвиг храмы: св. Софии, св. Апостолов, св. Ирины и много других. На одной из площадей он поставил удивительный «багряный столп», перевезенный из Рима: три года нужно было для этого, потому что он был очень велик и тяжел; от моря к площади перетаскивали его целый год, и царь, приходя часто сам смотреть на работы, раздавал много золота работникам, чтобы они берегли его. В его основании положены были двенадцать кошниц, благословленных Спасителем, частицы честного древа и мощи святых «на утверждение и сохранение предивного единокаменного столпа.» На нем поставлен был кумир, принесенный из Солнечного города Фригийского, с семью лучами на голове14. Много в других удивительных и славных вещей:Константин перенес в свой город. Он назвал его Новым Римом, Царьградом15, и завещал, чтобы и преемники его заботились об украшении города сооружением храмов и зданий.... И точно храним был этот завет: Юстиниан, Феодосий Великий, царица Евдокия и многие другие цари исполнили его, и так наполнили Цареград «преславными и дивными вещами», что блаженный Андрей Критский, изумляясь его величию, сказал о нем: «во истину град сей выше слова и разума есть.» Но и этот город за неисчетные coгрешения и беззакония пострадал от различных бед и напастей. Так и ныне, в последнее время, за наши грехи, унизали его и нападения неверных, и голод, и поветрия, в междуусобные брани16.
II
В 6961 году «безбожный Магмет», сын Амурата, несмотря на мир с православным царем Констаитином Мануиловичем, на свое обязательство и клятвы, пошел на него войною. Его большое войско, приведенное по cyше и по морю, внезапно обложило город. Ни царь, ни вельможи, ни граждане, узнав о движении вражеских сил, не знали, что делать, потому что войска в Цареграде было мало, а братьев царя там не было. Царь послал к султану послов для объяснений и переговоров о мире; но «окаянный» султан, «безверный и лукавый», отпустил послов без ответа.
В декабре он выслал войско, с тем чтоб бить в город из пушек и пищалей в из других стенобитных орудий, и приготовляться к приступу17. Греки и Фряги вылазками из города мешали Туркам «наряжать стенобитные орудия», но были не в силах бороться против тяжкой силы Турок, потому что «один должен был бороться с тысячью, а два с тьмою.» Тогда царь повелел вельможам и мегистанам распределит воинов по стенам, стрельницам и воротам, назначив каждому свое место с его отрядом и с «ратными колоколами»18, расположив всюду, где было нужно, пушки и пищали19 для охранения стен, и запретить всем выезжать и выходить из города. А сам он с патриархом20, с царицей21, со святителями и со всем священным собором, в сопровождении множества жен и детей, обходил ежедневно храмы Господни, вознося молитвы к Милосердому. Он часто объезжал и вокруг города, подкрепляя стратигов22, воинов я всех людей надеждою на Господа и ободрением их храбрости. Турки между тем на всех местах бились день и ночь, сменяя одни других, не давая отдыха городу, стараясь утомить его защитников, с тем, чтобы облегчить себе задуманный приступ. Так прошло тринадцать дней23.
В четырнадцатый день Турки возгласили свою «скверную молитву», загремели в сурны, ворганы и накры24, и подкативши много пушек и пищалей, начали «бить город», стреляя между тем и из ручных луков. Горожане не выдержали этого прибоя, запали за стены, и только отстреливались, сколько могли, из пушек и пищалей; а Турки с кликом и воем бросились к городу, одни с огнями или с лестницами, другиe с стенобитными орудиями и разными «кознями», нужными для осады. В Цареграде повсюду раздался звон колоколов; по войску Турецкому звуки сурен, труб и тимнанов25. Началась лютая, страшная сеча. От стука пищалей, от звука колоколов, от треска оружия, от вопля и крика воинов, от плача и рыдания жен и детей казалось, что колеблется земля. Тучи дыма покрывали город и войско, так что бьющимся не видно было, с кем приходилось биться, и многие задохлись на смерть от «зелейного духа»26. Схватывались и рубились на всех стенах до тех пор, пока ночная тьма не развела враждуюших. Отходя от стен города, Турки не взяли своих падших, а осажденные от утомления пали как мертвые, оставя на стенах только стражей27. На утро царь велел собрать и погребсти мертвых; их было: славных Греков 1740, а Фрягов и Армян 700. Обходя стены города, он видел спящих своих воинов, видел, что рвы наполнены трупами врагов, что громады трупов их покрывают и потоки и берега, и «посметили» всех убитых Турок 18,000. Он приказал сжечь стенобитные орудия и потом пошел с патриархом и со всем духовенством в Софийский храм28 принести благодарственный молебен Господу сил: надеялись, что «безбожный» (Махмет) отступить от города, увидя такую погибель своих.
Но «зверообразный» думал не так. Им высланы были на другой день многие полки, чтобы собрать мертвых, и они, без сопротивления со стороны Греков, как и желал царь, очистили рвы и потоки и сожгли трупы; а на седьмой день после того султан двинул вновь свое войско к городу29.
Между тем царь Константин посылал по морю и по суше – и в Морею к своим братьям, в в Венецию, и в Геную, прося о помощи; но братья не успели придти, потому что они были в междоусобной распре, и притом воевали с Албанцами, а Фряги не захотели помочь, говоря про себя: «пусть себе Турки возмут Цареград, а у них его мы возмем»30. Один только Генуэзский князь, именем Юстиниан, пришел к царю на помощь на двух кораблях и двух катаргах31, привезя с собою 600 вооруженных храбрецов32. Он прошел сквозь всю морскую рать султана и невредимо дошел к стенам Цареграда. Царь обрадовался его приходу, потому что знал его, и даль ему под власть 2000 воинов33. Юстиниан просил у царя самого опасного места на приступ, и устроившись на нем, не только оберегал его так храбро и мужественно, что Турки отступились от него, но обходил стены и всюду ободрял и наставлял воинов: он был знаток ратного дела и приобрел себе общую любовь.
На тридцатый день после первого приступа, Турки прикатили пушки и пищали и. многие другие стенобитные «сосуды», между прочим и две огромные пушки, которые тут были сделаны, – ядро одной в колено, а другой в пояс, – и приступив к городу, стали бить город без устали со всех сторон. Против Юстиниана навели они большую пушку, потому что стена там была ветха и низка; от первого удара стена поколебалась: от второго удара сбит ее верх, сажень на пять; третьего удара не было, потому что нашла ночь. Ночью это место Юстиниан заделал и подкрепил изнутри другою стеною, деревянною с землею; но что можно сделать против такой силы, и особенно против гнева Божия за наши грехи!34.
На утро Турки опять начали бить то же местo из множества пушек и пищалей; а когда «утрудили» стену, навели большую пушку и выстрелили, надеясь на пролом; в этот раз ядро пошло выше стены, захватило только семь зубцов, ударило в церковную стену и рассыпалось как прах. Около полудня навели пушку в другой раз; но Юстиниан, зарядив свою пушку, ударил в нее, и так удачно, что у нее расселся «зелейник»35. Это привело Магомета в ярость; он громко закричал: «ягма, ягма!» т. е. «на разграбление города!»36. Вскричало за ним все войско, и бросилось по морю и по суше к приступу37. Осажденные вышли на стены все, так что остались только пaтpиapx, святители и священство, молясь в церквах. Царь без отдыха объезжал по всему городу, плача и рыдая, и умоляя стратигов и всех людей мужаться, не ослабляться в трудах, не падать надеждою, «кладуще главы своя за православную веру и за святые церкви, яко да и нас помилует и прославит всещедрый Господь Бог», и велел звонить по всему городу. Юстиниан, «рыща по стенам», тоже ободрял и понуждал людей. И люди, услыша звон святых храмов, ободрились, охрабрились, и сражаясь с Турками, говорили друг другу: «умрем за веpy христианскую!» Какой язык может пересказать или выразить эту беду и страсть! Падали трупы с обеих сторон, с забрал, как снопы, и потоки крови текли как реки! Рвы наполнялись трупами доверху так, что Турки ходили по ним к городу как по ступеням; их мертвые были им мостом и лестницей. Потоки и берега их вокруг города наполнились тоже трупами; окровавил лиман Галатский. Если б Господь Бог не покончил дня, была бы тогда же городу конечная погибель, потому что осажденные совершенно изнемогли38.
С наступлением ночи Турки отступили к стану, а осажденные пали где кто был; и слышны были в эту ночь только стон и вопль порубленных, еще не умерших. На утро царь велел священникам и диаконам собрать и погребсти мертвых, а раненых не умерших раздать врачам; и собрали тогда мертвых Греков, Фрягов, Армян в других пришельцев 5,700. Юстиниан же и вельможи, обходя стены города подметили число павших Турок и донесли царю и патриарху, что их пало 35,000... «Безбожный» не хотел было взять трупы своих людей, думая метать их «пороками»39 в город, чтобы они там гнили и заражали город смрадом; но те, которые знали обширность города, уверяли его, что это будет напрасно, что смрад его не коснется, и потому отряжены были люди взять трупы и сжечь.
Через девять дней после того «скверный Махмет» велел всему своему войску вновь готовиться к приступу40, веля большую пушку переделать крепче прежнего. Тогда патриарх и вельможи, вместе с другими и Юстиниан, стали увещевать царя выйти из города «на удобное место», представляя ему, что, когда распространится весть об его выходе, придут к нему и братья его, и Албанцы, а может быть и сам «безбожный Махмет» устрашится и отступит от города. Для выхода царя из города предполагаемы были корабли я катарги Юстиниана. Царь выслушал молча и плача, и потом сказал в ответ: «Хвалю и благодарю за совет ваш, и знаю, что все это было бы мне полезно, потому что все может случиться так, как вы говорите; но как я это сделаю, как оставлю священство, и церкви Господни, и престол, и народ в таком бедствии! Что скажет обо мне вселенная! Умоляю вас, скажите мне: нет, государь, не оставляй нас. Нет, я умру здесь с вами»41. И склонился он, горько плача; с ним всплакались пaтpиapx и все, кто был.... Вновь были посланы послы, о помощи в Морею, на острова и в Фряжские земли.
Осажденные днем бились с Турками; а ночью выходили во рвы, пробивали стены рва со стороны поля, и «изныряли» землю «по застенью» во многих местах, заделывая в них порох и сосуды с пушечным «зельем». По стенам приготовляли также сосуды с смольем в с горячей cеpoй и поскань со смолою и с пушечным «зельем»42. Так, в ежедневной борьбе с врагами, провели они еще 25 дней43.
Велел «безбожный» опять прикатить большую пушку. Она была обвязана железными обручами в казалась от этого крепче; но лишь только ее пустили, то при первом ударе она расселась на части44, Считая себя поруганным, «безбожный» велел прикатать к городу всеми силами свои большие, крытые туры45, и уставив их по берегу рва, наполнять ров деревьями, хворостомъ, землею, придвинуть туры еще ближе к городу, и подкапывать стену, чтобы она рухнула; но когда Турки подступили ко рвам, осажденные зажгли зелейные сосуды, заделанные вне рва. Взгремела земля как гром, и поднялась с турами и с Турками к облакам зелейная буря. Страшен был треск и порушение туров, страшен вопль и стон людской. Бежали осажденные со стен; бежали Турки от города далеко. Люди и бревна падали одни в город, другие во вражью рать, и рвы наполнились Турками46. Когда же потом горожане вышли на стену и увидели во рву множество Турок, стали они зажигать бочки со смолою и бросать на них. «Злонравный Магмет» издали глядел на все это, и не знал, что бы сделать; а между тем его ратники, устрашенные, отступили от города. Греки вышли из-за стен, добивали во рвах Турок еще живых, и складывая «громадами», сожгли их вместе с остальными турами. Так освободился город в этот день «от безбожных Турок». Царь и патриарх, со священством, вознося благодарственные мольбы, думали, что брань этим кончится.
Сам «зловерный Магмет», совещаясь много раз, решил было отступить от города, потому что и «морской путь приспел», и к осажденным могла приспеть помощь. «Но убо понеже беззакония наша превзыдоша главы наша, и грехи наша отягчиша сердца ваша, еже заповедей Божиих не послушати, и в путях Его не ходити гнева Его камо убежим»? В Цареграде было тоже coвещание в присутствии царя, патриарха, всего царского синклита. Говорили: «так как «зловерный» остается столь много дней безбранно, вновь готовясь на нас, то пошлем ему предложение о мире». И послали. Услыша предложение мира, «лукавый» порадовался в сердце, отложил отступление, вступил в переговоры, и со своей стороны предложил: «пусть выйдет из города царь в Морею, пусть выйдет с ним и патриарх, в все, кто захочет, оставя мне пустой город, и я заключу вечный мир; не вступлюсь ни за Морею, ни за острова никогда; а кто захотел бы остаться в городе, пусть останется, – ему не будет ни вреда, ни печали.» Услышав это царь и патриарх, со всеми людьми, раскаялись, что посылали послов к султану, потому что через это удержали его, – и решились продолжать борьбу47.
Спустя три дня после этого48, сказали «окаянному Турку», что разбившаяся большая пушка слилась хорошо. Задумать испытать ее, он велел своему войску вновь подступить к городу. За наши грехи совершилось это Божиe попущение, чтобы исполнилось то, что было предсказано о Цареграде при Константине Великом, и после при Льве Премудром, и Мефодием епископом Патрским49.
Мая 6-го50 «безверный» велел бить город в то же меcтo, где и прежде, и били из многих пушек в продолжении трех дней. Когда же «утрудили» стену, ударили из большой пушки, и выбили много камня; ударили в другой раз, и распалось в стене большое место. Турки продолжали стрелять в то же место из многих пушек и вечером, и всю ночь беспрерывно, не давая горожанам заделывать пролома. Греки успели впрочем в ночь выстроить большую башню против этого места. На утро Турки опять ударили из большой пушки пониже того места, и вывалили много стены; ударили в другой раз и в третий, и когда пролом был уже велик, с криком бросились к нему, гоня одни других. Греки вышли против них из города, и рубились «зле рыкающе» как дикие звери. Страшно было глядеть на дерзость и крепость тех и других. Юстиниан, собрав многих людей, с криком напал яростно на Турок, прогнал их со стены я наполнил ров мертвыми. Какой-то Амуратов янычар51, сильный телом, смешавшись с Греками, подступил к Юстиниану и начал люто рубить его; но один из Греков успел вовремя соскочить со стены, отсек ему ногу секирой, и этим избавил Юстиниана от смерти. Между тем западный Фламбурар52 Амар-бей напал на Греков с своими полками; против него выступил стратиг Рангави, погнал его ратников назад, и добрался до самого Амар-бея. С обнаженным мечем Рангави бросился на него; опершись о камень, ударил его мечем «оберучь» по плечу, и рассек его на двое. Разъяренные Турки толпой окружили Рангави, люто рубили и рассекли в куски. Греки принуждены были бежать в город. Плачь и ужас объяли их за Рангави, славного ратника, мужественного, любимого царем53. Только ночь прекратила сечу.
Турки впрочем и ночью продолжали стрелять из пушек на разрушенное место, а горожане расширяли башню, укрепляя всю «прогалину», и навели в нее много пушек тайно, потому что башня была изнутри города.
На утро, когда увидели Турки, что стена не заделана, напали и стали биться с Греками. Греки принуждены были отступать, отстреливаясь из одних пушек. Натиск Турок удерживал только Палеолог стратиг сингурла54. Турки были подкреплены новыми силами, который привел восточный фламбурар Мустафа55, и готовились, овладеть стеною. Тысячник Феодор56 вместе с Юстинианом поспешили на помощь; но немного помогли. Турки одолевали Греков. Между тем собрался в притворе святой Софии совет бояр и стратигов. Многие (в том числе великий доместик57 и логофет58, зная храбрость царя и его исполинскую силу, думали предложить царю с избранными выйдти из города в удобное время и при помощи Божией напасть на Турок. Великий дука Кир-Лука59 и эпарх Николай60 были другого мнения: «вот уже прошло – говорили они – пять месяцев с тех пор, как мы бьемся против Турок, и если будет воля Господня, будем биться с ними и еще пять месяцев; а без помощи Божией, сделавши и так, разом все погибнем и погубим город.» Но великий доместик и логофет настаивали на своем, считая вылазку необходимою, чтобы препятствовать осаде и помогать подвозам запасов в город, полагая вместе с тем, что, узнав об этом, много людей соберется на помощь к царю.... Между тем царю объявили, что Турки уже взошли на стену и одолевают горожан. Царь кинулся к стенам, вельможи и стратиги за ним, иные опередили его, гоня ударами назад бежавший народ. Юстиниан с другими стратигами бился с Турками уже в городе, и Турки, устроив мосты, уже въезжали в город на конях.... Если бы царь не приспел на помощь, то была бы последняя гибель. Явясь со своими избранными, царь стал их рубит нещадно и ужасно, рассекая «кого на двое, кого на полы», так что ничто не удерживало меча его. Турки «накликались против его силы», друг друга понукали на него, угрожали ему всяким оружием, пускали в него градом стрелы; но все их оружие и стрелы падали вокруг него напрасно; и они бежали от него из города к пролому.... К вечеру они совершенно отступили61. На утро эпарх Николай повелел выбросить из города и за рвы убитых Турок: их было 16,000. Они были приняты неверными и сожжены.
Эпарх позаботился заставить пролом деревом и строить башни. Думали даже, что «окаянные» отступят. Но «безбожный Махмет» замышлял не то: через три дня он собрал своих пашей и санджак-беев, и предложил им повторить «ягму», придвинув туры и лестницы на многих местах, и когда осажденные раздлят свои силы, напасть на пролом.
В ночь на пятницу, 24-го мая62, весь город осветился заревом. Жители думали, что это зарево пожара, что Турки подожгли город. Толпы сбежались к огню, – и увидели, что пламя выходит из верхних окон Софийского храма, обняв собою весь купол, – «всю шею церковную», – что все пламя63 потом, слившись вместе, превратилось в невыразимый свет, и этот свет поднялся на небо и исчез. Утром пaтpиapx, узнавши об этом, с боярами и советниками пошел к царю увещевать его выйти с царицей из города. Когда же царь не послушал этого совета, патриарх сказал ему: «Ты знаешь, о царь, все, что было предсказано об этом городе, и вот новое страшное знамение: свет невыразимый, содействовавший в славном храме Божией Премудрости с прежними светильниками вселенскими apxиepeями и благочестивыми царями, и ангел Божий, вооруженный Богом при царе Юстиниане на сохранение святой церкви и города, в эту ночь отошли в небо; это значит, что милость Господа и Его щедроты отошли от нас, и Господь хочет предать город нашим врагам.» Патриарх указал и на людей, видевших чудо. Услышав это, царь пал в беспамятстве на землю, так что его отливали ароматными водами. Когда царь пришел в чувство, пaтpиapx вновь стал увещевать его выйти из города; эту просьбу повторяли и бояре. Но царь остался непоколебим: «Если такова воля Господа, то куда бежать от гнева Его! Сколько царей прежде меня, великих и славных, пострадали за свое отечество; я ли последний этого не сделаю? Нет, я умру здесь вместе с вами.» На другой день, когда весть о знамении разнеслась по городу, народ «растаял» от страха и трепета64. Патриарх увещевал его не падать надеждою, возлагая свое спасение на Господа Бога.... и люди, собираясь к храмам Божиим, молили Бога о помиловании.
Между тею «окаянный Махмет» распределял свое войско к приступу: Карач-бею назначил место против царских палат, Деревянных ворот и Калихарии65; беглер-бею восточному – против Пигии и Золотого места, а западному – против всей Хорсуни66; сам стал посреди их против ворот св. Романа и пролома; а флоту – «столу морскому»67, Балтауглу68 и Загану69, назначил стать против обеих стен города со стороны моря. Так должно было по его приказанию окружить весь город и разом ударить на него с земли и с моря.
К 26-му мая все было готово, и неверные, после того как их глашатаи прокричали «свою скверную молитву», ринулись к городу. Прикатили пушки и пищали, туры, лестницы, деревянные городки и другие стенобитные «козни», с моря придвинули катарги и корабли, и начали бить город отовсюду и строить мост через рвы. Сбив воинов со стен, придвинули деревянные городки, высокие туры и множество лестниц, и старались силой взобраться по стенам; но Греки рубились с ними крепко. В то же время «окаянный Махмет», заиграв «во все игры и в тимпаны», с криком как буря бросился к пролому, думая мгновенно овладеть городом; но в тут осажденные под начальством Юстиниана выдержали напор враговъ. Сюда поспешил и царь. «О братья и друзья – говорвл он – пришло время обрести славу вечную за церковь Божию, за веру православную, в выразить свое мужество на память потомкам.» Ударив своего фариса70, он хотел уже перескочить за пролом и отмстить самому Магомету за кровь христиан; вельможи и «оружники Немцы» удержали его. Он остался; но, забывая о себе, упорно поражал Турок мечем, своею храбростью одушевлял воинов, и потом гнал врагов за рвы. Отбегавших Турок встречали Турки нападавшие, ударами заставляли возвращаться, и так совершалась мрачная сеча, мрачная, потому что стрелы помрачали свет дневной. Обороняясь от нападений, Греки метали на Турок с обеих сторон стены горячую смолу, горящие пуки смолья.... Зашло солнце, а сеча не переставала. «Безбожный» зажег множество огней71, сам скакал во все места с криком и воплем, понуждая своих и надеясь немедля пожрать город. Не унывали Греки и их сподвижники на стенах, вооружаясь храбростью, и рубились до полуночи. Они успели согнать Турок с забрал и с их городков72 на землю. Сеча прекратилась; но Турки не отступили от города: «сам окаянный» стоял у стен, оберегая свои городки и другие «козни», чтобы горожане не подожгли их.
На другой день, 27-го мая, «безверный» велел опять бить город у пролома из многих пушек и пищалей73. В девятом часу дня, наведши большую пушку, ударили в башню раз, и другой, и третий, и башня пала. Так прошел этот день. Ночью Юстиниан со всею дружиною, с Фрягами стал строить новую башню; как вдруг пролетело из пушки каменное ядро на излете, ударило Юстиниана в грудь, и он пал на землю. С трудом, отливая, привели его в чувство, и отнесли в дом. Бояре и все люди и Фряги, бывшие с ним, «растаяли», не зная что сделать, и чувствуя, что этот удар повлечет за собою погибель города ; потому что Юстиниан охранял пролом силой и мужеством, как муж храбрый и мужественный, знавший ратное дело. Царь, узнавши об этом, опечалился, поспешил к нему с вельможами и врачами, утешал его; врачи всю ту ночь трудились, силясь помочь ему, и не напрасно: Юстиниан отдохнул от боли, принял немного брашна и питья, и соснул74, А между тем построить башню не успели ни на сколько: Юстиниан велел нести себя туда, и начал строить башню.
Днемъ, 28-го мая, Турки, увидя постройку башни, бросились опять на пролом во множестве, – и завязалась опять страшная75 битва. Какой-то фламбурар76 яростно напал на Греков со множеством Сарацин. Против них выступил протостратор и сын его Андрей77 с дружиною. Между Сарацинами было пять мужей, страшных ростом и видом: они нещадно поражали горожан. Три брата из воинов, стоявших на стене, увидели их, соскочили со стены, напали, двух сразили; но не могли устоять от натиска Турок, и принуждены были бежать. В проломе сеча все возрастала; Турки одолевали горожан; но Юстиниан с вельможами и стратигами стоял упорно. Вдруг налетел «склоп»78, ударил Юстиниана в правое плечо, – и Юстиниан пал замертво. Пали над ним его бояре и люди, крича и рыдая. Юстиншна отнесли; с ним отошли и Фряги79; а Турки, слыша рыдание, ринулись «всеми полками», проникли в город, обратили Греков в бегство, – и была бы уже городу конечная погибель, если бы не приспел царь со своими избранными. С одним мечем в руке, он поражал все, к чему прикасался. Одушевившиеся Греки заставили Турок бежать назад к пролому, и тут убивали их «яко свиней», перебив и тех, которые побежали в сторону по улицам. Так на этот день город избавился от врагов....
Магомет, видя гибель своих и слыша о храбрости царя, не заснул во всю ночь; а собрал совет, и думал было в ту же ночь отступить, потому что и «морской путь приспел», и много кораблей были ожидаемы на помощь городу80. Но – «да сбудется Божие изволение», – его предположение не исполнилось. К седьмому часу ночи стала наступать над городом страшная тьма, и на сгущенном воздухе показалась кровавые капли, величиною в глаз буйвола, и стали падать на землю81. Патриарх снова стал увещевать царя выйти из города; но царь по-прежнему остался непоколебим, отвечая ему: «да будет воля Господня.» «Окаянный Махмет» созвал книжников и имамов, и спросил их, что бы значила эта тьма? Они отвечали ему: «это знамение великое – погибель города».
«Безбожный» велел тогда приготовиться к приступу, и 29-го мая Турки ринулись опять, пешие и конные, пушки и пищали, и все. Прикатив пушки против пролома, начали бить в него, и когда отбили горожан от пролома, поспешили очистить путь, поровнять ров, бросились в пролом и опрокинули горожан. Завязалась сеча. Царь принял в ней участие и успел было отогнать Турок, к пролому. Не поколебалась храбрость Греков и тогда, когда восточный беглербей, великан телом и силой, устремился на них и с копьем бросился на царя; беглербей пал82. Но «аще бы и горами подвизали, Божия изволения не перемочи». Магомет сам пошел, веля на царя насести пушки и пищали, потому что боялся, как бы царь не вышел из города с войском и не напал бы на него. Подошедши к пролому, он велел прежде бить из пушек и пищалей, чтобы отогнать горожан от пролома; потом двинул много полков с Балтаули-пашою, а на царя послал три тысячи избранных, веля им, во что бы ни стало, схватить царя или убить из пищали. Увидя этот натиск, стратиги и мегистаны хотели отнести царя, чтобы не погиб он напрасно. «Не троньте меня – сказал он им со слезами – помните слово, сказанное мною: я даль обет умереть здесь с вами». Они отвечали: «мы все умрем за храмы Божии и за тебя, государь»; но отвели его от стены, дали ему последнее целование, и воротилась к своим местам. Между тем Балтаули-паша подоспел к пролому83. Греки не могли сделать ему отпора, – и он вошел в город. Тут началась сеча, упорнее всех прежних: вельможи, мегистаны и стратеги падали одни за другими. «Окаянный Махмет» послал всю свою рать в город по всем улицам и по всем воротам стеречь царя, оставшись сам только с янычарами, обрывшись в обозе и окружив себя пушками и пищалями. Царь между тем, будто слыша волю Господню, пошел во храм, пал на землю, прося помилования и прощения грехов, исповедался, простился с патриархом, со всеми клириками и с царицею, и причастился святых таин. Когда он вышел, весь народ, бывший в церкви, зарыдал и застонал, так что, казалось, храм колебался, «и голос этот, я думаю, дошел до неба.» Выходя из храма, царь сказал только одно: «кто хочет пострадать за храмы Господни и за православную христианскую веру, пусть идет со мною84». Сев на фариса, он поскакал к Златым воротам, надеясь там встретить «безбожного.» Всех воинов было с ним 3000. У ворот он нашел множество Турок, стерегших его; пошел в ворота и не мог пройти от множества трупов; и вновь встретили его толпы Турок, и рубились с ним до смерти. Так пострадал благоверный царь Константин за храмы Господни и за православную христианскую веру, 29-го мая, убив своею рукою, как сказали оставшиеся, «безбожных» Турок более 60085. Так сбылось сказанное: «Константином создано, Константином и окончилось...»86. Царица, приняв прощение от царя, приняла иночество. Бывшиe тут стратеги и бояре отправили ее, а вместе с нею и многих благородных девиц и молодых жен, на Юстиниановых кораблях и катаргах на острова и в Морею к родным87. Сеча между тем продолжалась: народ на улицах и на дворах защищал себя от Турок, не желая им покориться; защищались и воины в стрельницах от Турок, нападавших на них из города и с поля. Кидали на Турок с домов керемиды, плиты88, бревна подожженных деревянных кровель. Паши приходили в ужас. Санджак-беи послали сказать султану, что если он сам не войдет в город, то его не одолеть. Магомет велел искать царя и царицу; позвал пленных бояр и стратигов царских, наделил их дарами и послал с пашами и с санджак-беями сказать горожанам на улицах и воинам в стрельницах свое слово с клятвою, что битва должна прекратиться без страха, убийства и плененья; а если не прекратится, то «всех вас Греков, и жен, и детей ваших, да пожрет меч.» И битва прекратилась; все предались в руки бояр, стратигов и пашей. Обрадовался султан, и велел очищать улицы и площади….
Он послал санджак-беев по всем улицам с воинами стеречь, чтобы не было измены – «израды», а сам пошел через ворота св. Романа к храму Софии, где были собраны патриарх со всем клиром и много народу, жен и детей. На площади у храма он сошел с коня, пал на земь, посыпал голову свою землею в знак благодарения Богу, и потом, удивляясь красоте храма, сказал: «подлинно это были люди; нет их, и не будет им подобных»89. Вошел он во храм», – вошли с ним мерзость и запустение в святилище Boжиe и осквернили святое место. Пaтpиapx, клир и народ, увидя его, возопили и пали пред ним. Он подал знак рукою, чтобы встали, и сказал»: «Тебе говорю, патриарх, и всем твоим, и всему народу. Не бойтесь с этого дня моего гнева, ни убийства, ни пленения.» Потом, обратясь к своим пашам и санджак-беям, велел воспретить всему войску, чтобы никто, под опасением смерти, не смел трогать горожан. Народу, бывшему в церкви, он приказал разойтись по домам, потому что хотел видеть церковный «уряд» и все сокровища; но не мог дождаться выхода всех, и вышел сам. Он пошел к царскому дворцу. Тут встретил его какой-то Сербин, неся ему голову царя. Султан обрадовался, но не поверил; допросил бояр и стратигов, точно ли это голова царя; и уверившись, облобызал ее. Он послал» ее к пaтpиapxy, чтоб тот обложил ее серебром в золотом, и сохранил как сам знает. Патриарх положить ее в серебряный позолоченный ковчег а скрыл ее в Софийском храме под престолом90. От других же слышали мы, что оставшиеся от воинов, бывших близ царя, у Золотых ворот, унесли тело его ночью в Галату и там скрыли. О царице сказали султану, что великий дука и другие91 отправили ее на корабле: султан казнил их за это смертью.
Так совершилось за грехи наши, что «беззаконный Махмет» сел на царском престоле, на престоле, который благороднее всех, какие есть под солнцем, и стал владеть двумя частями вселенной... Но помни, «окаянный»: если совершилось все предсказанное при царе Константине, и Мефодием Патрским, и Львом Премудрым, если все знамения об этом городе исполнились; то совершится и последнее, как сказано: Русский род сразится с Измаилтянами, – и возьмут Седьмихолмый с первозаконными его обладателями, и воцарятся в нем92.
Этим оканчивается Повесть о взятии Цареграда, занимательная по изложению и по подробностями, из которых некоторых вовсе нет в других сказаниях, оживленная сочувствием к событиям и к лицам, но так что никто из христиан того времени не обижен, не очернен. Списки этой Повести довольно различны – не только в мелочах чтения и правописания, но и в тех чертах, которые могут годиться для ответа на вопрос, когда, кем и по какому случаю она написана. Без сличения возможно большего количества списков нельзя решить, что считать в них вставками и изменениями позднейшего времени, и что именно было в подлиннике; а без такого очищения первобытного текста нельзя допустить и окончательных выводов о значении Повести, какъпамятника исторического. Впрочем и теперь, перечитывая ее в списках более или менее искаженных, можно догадываться, что она составлена если и не очевидцем, то современником, или по крайней мере по рассказам современников, и должна занять почетное место между другими современными рассказами. Она может внушать к себе недоверие тем, что кое в чем не сходна с рассказами Леонарда, Францы, Дуки, Халкокондилы; но так могут внушать к себе недоверие и эти рассказы, – и даже не только тем, что несходны один с другим, но и тем, что слишком похожи один на другой. Недоверие к этим рассказам было высказано уже и Гиббоном, но мельком. Пора бы взяться за них дельно, с целью оценить всякий из них сравнительно, пользуясь для этого и письмами современников, и рассказами писателей XVI века, и т. д93. Тогда и наша Повесть представится в более ясном cвeте, внушая к себе и довеpиe и недовеpиe, вероятно, на столько же, на сколько и всякое другое небаснословное сказание о грозном событии 1453 года 94.
* * *
1-я Новгор. Лет. В Полн. Собр. Русск. Летоп.III,стр.26–29.
Сказания Русского народа, И. П. Сахарова, кн. VIII, стр. 51 – , 60–, 71–,97 –.
Страшное событае – horribile nоvum, как выразился о нем Эвей Сильвий, полтора месяца спустя после взятия Константинополя (в письме к папе из Градца, 12 июля 1453 г.: Plane autem horribile novum modo hue allatum est de Constantinopoli. Tremit profecto manus, dum haec scribo: horret animus, neque tacere indiguatio sinit, neque dolor loqui permittit. Дож Beницианский Франческо Фоскари почти тогда же (25 июля 1453 г.) и почти то же писал императору Фридриху: Acerbum el horrendum nоvum urbis Constantinopolis... Est siquidem casus iste infelix tanti faciendus, ut nibil supra temporibus nostris contingere potuisset. Кардинал Исидор в своем воззвании ко всем верным христианам – universis Christi fidelibus, того же 1453 г., без числа) восклицал так же: Quis hujus horribilitatis memor non obstupescat, non laetargicus flat, non prae dolore obtumescat? N. Reusneri, Epist. Turcic. 1598. Liber tertius, стр. 108,112,105. Вероятно, нашим предкам это событие казалось не менее страшным; но потому ли, что они не пугались Турок, как пугался и пугал – и конечно не напрасно – Э. Сильвий, или по чему другому, они не передали своего чувства письму, а только выражали его на деле – покровительством притесненных христиан и щедрой милостыней.
Что сказания о взятии Цареграда были у нас разнообразны, это доказывается разнообразием повествований наших летописцев. Предполагая обозреть их после, я пока укажу только на два: на II-ю Софийскую Лет. в Полн. Собр. Русск. Летоп., VI, стр. 180, и на Густинскую Лет. в Полн. Собр. Русск. Лет. II. стр. 356 – 357.
Под рукою у меня было, кроме двух напечатанных, один список графа А.С.Уварова, два Румянцевских и два М.М. Михайловского, секретаря Комитета Академии.
О древностях Цареграда, кроме упоминаний многих летописцев Византийских (напр. Зосима, II, 30–35), осталмсь довольно подробные отдельные сказания, изданные и объясненные А. Бандурием и К. Дюканжем: A. Banduri, Imperium orientale sive antiquitates Constantinopolitanae. Paris.1711. 2 тома в л. – C. du Fresne d. du Cange, Historia Bysantina duplici commentario illustrate. Paris.1680. 1 том в л. К этому надобно прибавит сказания Гезихия о древностях Константинополя (издание Гейдельбергское, 1596 года, и новое Лейпцигское, 1820 г., приготовленное д. Орелли), сказания Г. Кодина о Константинополе, его начале, достопамятностях, зданиях и пр. (издание старое Ламбеция и новое Бониское Э. Беккера,1843 г.) и т.д.
Из сказаний об осаде и взятии Константинополя Турками первое место принадлежит, по моему мнению, Письму самовидца Леонардо Хиосского к папе Николаю V, от 16 августа 1453 гю (изд. во Франкфурте в 1578 и 1598 г.). Другие современники, описавшие это событие, суть: – Г. Франца, который также был в Константинополе во время осады, и внес воспоминания свои в Хронику, доведенную им до 1478 г. (Боннское изд. 1838 г.); – Лаоник Халкокондила, написавший по поводу падения Византийской империю Летописец Турецкую, доведенную до 1464 г. (Боннское изд. 1834 г.). Не только современником, но и очевидцем был кардинал Исидор; но от него осталось только воззвание (universis Christi fidelibus). Гораздо важнее письма Энея Сильвия, современника, принимавшего живое участие в событии, и бывшего в то время при дворе Фридриха: важнее других его письма от 12 и 27 июля, 10,11 и 12 августа, а также его Oratio de Constantinopolitana clade ( Я пользовался изданием Нюренбергским 1486 г.). Также важны письма дожа Ф. Фоскари 27 июля, императора Фридриха III и др. (изданы Рейснером, 1598 г.). Современником был и Неизвестный, который составил описание вэятия Цареграда для Готшалка de Meschede; но это только перессказ того, что сказано было Леонардом Хиосским. Гораздо важнее сказание Ришерия в его De originе Тuгсагum et Ottomani imperii: Libri V. (изд. Шардия в Rerum Germanicarum scriptores, 1673 г., стр. 397 – 400), как заставляющее догадываться о существовании особенного современного сказания, более полного. В этом же отвошении важен рассказ М. А. Сабелличи (ум. 1308) в его Historiae rerum Venetarum (изд. Базельское, 1570 г.) Можно отметить еще: Мелодию Армянского поэта Абраама и Повесть Грузинского летописца о Магомете II (то в другое во Французском Переводе нашего сочлена по Академии М. И. Броссе в Histoire du Bas-Empire par Lebeau. XXI. 308 – 327). Я не пользовался Турецкими опнсаниями собьтия, опираясь на том, что и Гаммер, которому они были известны, не употребил их в дело ни один раз во всем своем рассказе об осаде и взятии Цареграда. Другие скаэания известны мие только по указаниям Дюканжа, Бандури, Лебо и других писателей. Ссылаясь иногда, где было необходимо, на них, считаю не лншним указать (кроме уже указанных выше) их издания:
– Turco-Graeciae Libn octo а М. Crusio. Basil. 1584.
– Historiae Musulmanae Turcarum de monumentis ipsorum. Opus L Levudovii. Francofurti. 1391.
– Histoire du Bas-Empire par Lebeau. Nouvelle édilion, révue entiérement, corrigée et ugmentée d’aprés les bistoriens orientaux, par M. de S. Martin et continuée par M. Brosset j-ne. Tome XXI. Paris. 1836. Livre CX1X: стр. 238 – 303.
– Geschichte des Osmanischen Reichs, grosseutheils aus bisber unbenütxten Handschriften und Archiven durch J. von Hammer-Purgstall. Zweite verbesserte Auflage. I-er Baud. Pestb. 1840. XXI-es Buch, стр. 391 – 421.
– History of the Byzantine and Greek Empires from MLVII to XCCCCLIII by G. Finlay. Edinburgh. 1854. Book 4: Ch. II, $ 7: 622 – 652.
Указывая на эти сочинения иностравцев, не могy не указать и на труд нашего соотечественника, помещенный в этой же книге Учевын Записок: Осада в взятие Византш Турками, М. И. Стасюлевича.
Тем же, которые, не удовлетворяясь новыми изложешямн события, желали бы на одном из новых языков прочест одно из его oписаний, оставшихся от его совремевников, можно напомнить о Записках Дуки, которые сохранились не только в Греческом подлиннике, но и в Итальянском переводе: эти Записки в подлиннике и переводе изданы в Corpus scriptоrori historiae Bysantinae: Ducas. Bonn. 1834: стр. 464 – 494. Можно заметигь, что этот перевод не всюду сходен с оставшимся списком подлинника, и что некоторые отличия очень эамечательны по вставкам.
В некоторых списках стоит 3803-й год, в других 3818-й: эдикт Медиоланский издан Константином, как известно, в 313-м (3818-м) году.
Тут в подлиннике сказано: «оземственных христиан». Оземственый, ὑπερόριος, чужестранный. Сравн. в Хронографе Григория Амартола: «Амазоняне же мужа не имут, но аки скот бессловесный, единою летом к весньным днем оземствованы будут» – отлучаются с окрестными нм мужи». Поли. Собр. Русск. Лет. I, стр. 211–242. По другому списку, вместо «оземствовани будут» – отлучаются, ὑπερόριοι γίνονται. Оземствен, оземствован, вместо отэемьствен, отэемьствовен; оземьствие, т. е. отземьствие было бы то же что Ausland, Uttland. Примеры такого выпуска m находятся в самых древних памятииках Старославянских и древних Русскнх; напр. в Остр. Eвaнгелии оходити несколько раэ вместо отходити (едва оходит от него – μάγις ἀποχωρεῖ ἀπ’ αὐτοῦ, не охождаше от цркве – οὐκ ἀφίσατο ἀπὸ τοῦ ἱεροῦ и пр.); в Словах Григория Богослова XI в. (остяпления rpеxa – φυγὴ τοῦ πταίσματος), и пр. Ни в каком случае нельзя здесь сравнивать слово оземственный с ἀζυμίτα (см. напр, у Дуки procul sit a nobis azymitarum (τῶν ἀζυμυτῶν) ritus, стр. 255.
Сравн. у Зосима: Urbem quandam Romae parem quaerebat, in qua palatium sibi conderet. Itaque cum venisset inter Troadam el priscum illud ilium, invento loco ad urbem condendam idoneo fundamenta iecit et muri partem aliquam in altum egit... aed quod cum hujus operis instituti poeniluisset, eo relicto, ut erat imperfectum, Byzantium concessit (Бон. изд. стр. 93–96). Говоря о Троаде, где «всемирная победа бысть Греком над Фряги», сочинитель Повести думал о битве Троянской, не случайно или может быть и нарочно смещал Фрягов (Φράγγοι) с Фригами (Φρύγες), обитателями Троады (сравн. кстати Θρῇξ и Φρὺξ). В обоих случаях это смешение очень замечательно: едва ли в нем не скрывается тайная мысль (Сравн. у Халкокондила, стр 403). В старой Руси Фрягами постоянно называли Латинцев, особенно Романского происхождения. Так в Сказании и о взятии Цареграда Латинами читаем: «Погыбе царьство Костянтиня града и земля Грьчьская в своде царьств, еюже обладают Фрязи» (Поля. Собр. Русск. лет. III. 29). Так и диакон Игнатий, описывая Иерусалкмский храм, говорит: «а с правую сторону от гроба Господня на земле Фрязская служба, Фрязи служат» (Сказ. Русск. нар. VIII. 101). Симеон Сузадальский называет Фрязскою землею Италию (Сказ. Русск. нар. VIII. 84).
Тут под именем Белого моря разумеется то, что обыкновенно называлось у нас Узким морем. Белым морем называют Болгары и теперь весь Архипелаг, не только Узкое, т.е. Мраморное море. У Симеона Суздальского (Сказ. Русск. нар. VIII.81).
Седьмихолмый: это название придано Константинополю и в так называемой надписи на гробе Константина: ἑπτάλοφος Banduri, Imperium orientale. I: b. 184, 185. Леоyард Xиoccкий: Septicollim autem Graeci ἑπταβοῦνον vocant. Epist Turc. Lihri V. 116. Другие сказания у Дюканжа, Historia Bysantina. Il, стр. 37. Предсказания о Константинополе, относимые ко времени его основания, собраны Дюканжем, Historia Bysantina, II. 23 – 24. Тут же далее и о построении Константинополя
Мегистаны – μεγιστᾶνες и μεγιστάνοι (от μέγας – большой, μέγιστος – больший), то же, что Серб. Хорв. великашн, наше народное: нàбольшие; вельможи, гранды.
Палата – παλάτιον, от Латинск. palatium (прежде название одного из семи холмов Рима – Pallantium, Pallatium, mons Palatinus; потом и название дворца, на этом холме выстроенного; а наконец и общее название дворца). Великою палатою, Magnum palatium, назывался дворец, построенный Константином. Ducange, Constantinopolis christ. II, стр. 112 – 113. – Иподрома – ἱπποδρόμος, а иногда и в женск. роде ἱπποδρομία и ἱπποδρομή, hippodromus. Этот цирк, обделанный Константином, был и до него. См. о нем у Дюканжа, Constantinopolis christ. II, 102. Наш иepодиакон Зосима переводит hippodromum – «подорожье, рыстание конское» (Сказ. Русск. нар. VIII. 61). Далее в подлиннике стоит: «две поле», может быть, по ошибке вместо πωλητήριον, или ἐμπόριον, или ἔμβολος, а может быть и не по ошибке. О форуме Константина пишет Кедрин: forum quoque condidit cum binis amplis rostris – μετά γε τῶν δύο μεγάλων ἐμβόλων (Бон. изд. I. 517 – 518). И Chronicon paschale отмечает δύο ἐμβόλους (Бон. изд. I. 528). У Византийцев ἔμβολοι значит портик, крытый ход – tecta ambulacra, как и Латинское imbulus – porticus plateorum, как было уже замечено Бастом (J. Огеlli, Hesychii Miles. Opuscula, стр. 241–242). В слове поле или пола может скрываться какой-нибудь особенный смысл.
Столп багряный.., и на нем кумир… на главе седьм луч – πορφυροὶς κίων purpurea columns, на котором было название Аполлона, украшенное лучами. Гезихий М.: insignis IIIа columns purpurea, in qua collocatum Constantinum videmus (стр. 73). Кедрин говорит: Columnam Roma allatam posuit, uno solido constantem, qui totus erat purpureus... in eius autem summo statuam sibi collocarit cum hac inscriptione: Constantinus. Splenduit solis instar... ad basim cotamnae posuit septem corbes ac duodecim sportas Christi miraculis insignes (Бон. изд. I. 517–518. Сравн. 564–565). У Зовары сверх этого: Supraque aeneam statuam arte et magnitudine admirabilem erexit; antique enim manu реnе viveus expressa erat: id Apollinis simulacrum fuiase ferunt, ex Ilio Phrygiae translatum. (Urbis C-nae descriptio, adnot-es q. Parciroli у Бандура, Imper. Orient. I. 436). Эта колонна замечена была и нашим путешественником Стефаном Новгородцем: «Стоит столп царя Константина от багряна камени створен, от Рима привезен ... в том же столпе лежат 12 кош укрух: туж и секира Ноева лежит» (Сказ. Русск. нар. VIII. 52). В нашей Повести Солнечный град стоит вместо ἡλιόπολις.
Новый Рим: ФеоФан свидетельствует, что Константин назвал Цареград Новым Римом (Chronogr. 108). Гезихий М. говорит проще: Constantinus nоvаm Romam (τὴν νέαν Ῥώμην) condidit (стр. 61). Новым Римом называл его и Григорий Богослов: νέα Ῥώμη, Ῥώμη νεουργὴς, ὁπλοτέρη Ῥώμη и пр.; напр. в поэме De vita в Латинск. переводе: Nature hinos haud quidem soles dedit: dedit ipsa hinas attamen (mundi faces) Romas, vetustam scilicet Romam ас nоvаm. Другие называли Константинополь eщe νεοθηλὴς Ῥώμη. У писателей Латинских также встречаем nоvа Roma. Оттон Фрейзиген. (IV, 5): Constantinus sedem regni Вуsantium transtulit, eamque Coastantinopolis vосаvit, quae et Regia urbs et Neoroma vocata. Царьград – цapский город, βασιλὶς πόλις, βασιλεύουσα, βασιλεύουσα τῶν πολέων (Франца, 399), Regina urbs, urbs regia (Дюканж, II, 35).
За этим рассказом а построении и украшении Цареграда следует в некоторых списках перечень царей, с обозвачением, кто из них был православным и кто нет; а потом начинается «Повесть о взятии Цареграда Турками».
Месяца декабря – 1452 года, а от с. м. 6961. Что здесь декабрь стоит не по ошибке, это доказывается дальнейшим сказанием о совете касательно защиты города, бывшем перед 25 мая: «Се уже пять месяц прошли, отколе же начахом братись с Турки.» В декабре 1452 г. Магомет был еще в Адрианополе, но собираться к подступлению под Цареград он начал уже и прежде. Нет ничего невозможного, что уже в декабре часть военного запаса и войска была под Цареградом, и это заставляло Цареградцев считать начало военных действий с декабря. Очень может быть, что и тогда они «выезжали из града биться с Турки, не дающе им стенобитныя хитрости наряжати». Уже в июне начались грабежи и пленения, как свидетельстзует Франца, стр. 234.
Колокола ратные, tintinnabula, которыми сзывали народ и подавали ему какой – нибудь знак. Вспомним наш вечевой колокол. Франц, bancloche: – la bancloche retenti et sonna et la quemugne toute s'appareilla – el fist sonner la bancloche, et le peuple assembler pour aller combattre. Ducange, Gloss. Lat 54.
В памятниках древнее этой Повести о пушках и пищалях упоминается редко, и потому нелишним будут некоторые припоминания для тех, кому покажется странным встреча этих слов в памятнике XV века. Первые упоминания у нас о пушках относятся к последней четверти XIV века. «В 1389 г. вывезли к нам из земли Немецкой арматы и стрельбу огненную. Хотя еще в описании Московской осады 1382 года упоминается о пушках; но так назывались у нас прежде не нынешние воинские орудия сего имени, а болышие самострелы или махины, коими осаждевные бросали камни в осаждающих» (Карамзин), И. Г. Р., V, гл. I, стр. 122. Как бы то ни было, в 1382 г., при осаде Москвы Тохтамышем «овии стрелами стреляхут с забрал, инии же наменованием шибаху на ня, друзии же тюфяки пущаху на ня, а инии самострелы стреляхут, и пороки шибахут, инии пушки великие пущаху» (Лет. 1207 – 1534. М. 1784, стр. 174. Арцыбышева Повествование о Poccии. III. 137). Позже, в 1408 г., при нападении Едигея, князь Юрий должен был прибыть к Москве «с пушками и с тюфяки и с самострелы» (П-я Соф. Лет. Полн. Собр. Русск. Лет. VI. 136). Рядом с пушками припоминаются тюфяки. Это последнее слово напоминает Византйское τουφέκι = τουφέκιον = τομφάκιον, которое означало пушку малаго калибра, и происходит по мнению некоторых ученых от τουφ, как bombarda от bom (Ducange, Gloss. 1593). Что касается до слова пушка, то оно – у одних Славян со значением бомбарды, у других со значением ружья – есть общее достояние всего Славянского языка, и вероятно происходит от корня пу (сравн. paff, puff), но не от пук = пуч (пукать, пучить), как бы казалось. Если бы это олово происходило от пук = Церк.-Слав. пжк = Польск. рęк = pąk, то в Польском было бы не puszkarz, a pęсzkarz или pączkarz, а в Хорутанском не pušка, а роčка. – Пищали появляются у нас позже пушек. В 1408 году, по Никон. летописи, вместе с пушками должны были явиться под Москвою и пищали (V, стр. 25). В 1428 году с Витовтом «беаху и пушки к тюфяки и пищали» (Ник. лет. V. 94). Слово пищаль тож обще всем Славянам, хотя и не всем в смысл военного орудия. В том смысле, как употреблялось оно у нас, употреблялось и у Чехов: pišt’ala, piš t’adlo (Буриянь, в Čаs. Č. М. X. 1836.46), и напоминает Романск. pistola, откуда и пистолет. Думали, что pistola названа от Пистон, где будто бы их искусно приготовляли; но эту догадку не трудно было опровергнуть (Diez, Etymol. Worterb. d. Rom. Spr. 267); также не трудно усомниться и в том, что Романцы заняли это слово у Славян (Юнгиан, III, 92).
Во всей этой Повести пaтpиapx представляется одним из главных лиц, и несколько раз упомянуто даже имя его – в некоторых списках Анастасий, а в других Афанасий. В III-й Новгород. летописи говорится тоже о патриархе Aфaнacиu: «6961. Взят бысть Царьград от Турьскаго царя Махмета, при Греческом царе Константине и при патриархе Афанасии» (Полн. Собр. Русск. лет. III. 240). О пaтpиapxе Афанасии упоминают и другие летописи наши. О нем же см. в Истории Русской Церкви. Период III. Изд. 2-е. 1863. стр. 18: «По возвращении из Флоренции император Иоанн предложил патриаршую кафедру бл. Марку Ефесскому; но тот сказал, что отказывается и от епископского жезла, коль скоро не уничтожат унии. Избран был Митрофан (1441 г.), – стали поминать папу. Но народ не хотел и слышать об унии, бежал из Софийского храма. Марк писал сочннение за сочинением против унии. Георгий сенатор, в последствии Геннадий пaтpиapx, действовал также против унии. На место Митрофана (+ 1443 г.) император избрал в 1446 г. Григория Мамму приверженца папы... Общий голос по-прежнему был против унии... (По смерти императора Иоанна) Константин принял правление.. Папа прислал легата и несколько кардиналов на помощь Мамме... Спустя полтора года по смерти Иоанна собор пaтpиapxoв низложил Мамму, и возвел на его место Афанасия. Но Константин не оставлял надежд на папу. Марта 12-го 1451 г. Геннадий говорил Константину сильную речь против унии. Мамма (в том же году) выехал в Рим; Aфaнaсий отказался. В том же 1451 г. «Геннадий, смиренный инок и учитель православной церкви», подписался под письмом Константин. церкви «против нововводителей лицемерной Флорентийской унии»... В 1452 г. прибыл в Константинополь Исидор с настоятельными требованиями унии... и 1-го ноября 1452 г. император и Исидор торжествовали эаключение унии. «Бог моя помощь, вы составляете унию, но – погибнете», писал пророчески в тот же день из своего затвора Геннадий. Таково положение Константинополя по рукописным сочинениям Геннадия и других». Если же это так, то, очевидно, в начале 1453 года в Константинополе был пaтpиapx Афанасий, хотя и отказавшийся от престола, но – по крайней мере в народе – оставшийся при титуле пaтpиapxa. Правда, что в Historia patriarch. (Bon. 1349, стр. 79) сказано, что на вопрос Магомета II о патриархе clerici responderunt: «nоn habemus patriarcham», но они же прибавили: equi enim patriarchs fuit, sua sponte, adhuc vivens,stedem suam reliquit, разумея, конечно, тут Афанасия. З. Мафа Андриа (в своем Κατάλογος ἱστορικός πατριαρχῶν, составл. по рукописным каталогам, и напечат. в Неаплии, 1837 г., на стр. 153 – 135), сказавши, что Афанасий был в Цареграде во время осады, выразил предположение, что он был убит Турками; но это предположение, вероятно, основано на желании соединить в одно – известие об Афанасии и скаэания Historia Patriarch, (которая, как известно, составлена в конце XVI века и беэ всякой критики): до какой степени верно передано в этой Historia Patriarch. предание о распросах Магомета касательно пaтpиapxa, это еще вопрос; а верно только то, что Aфaнacий был во время осады и потом, неизвестно когда, умер; по его смерти (vetus enim mortuus erat, Франца, 304) избран Геннадий.
В Повести несколько раз упомянуто о царице; но кто же она? Екатерина, вторая супруга Константина, умерла еще в 1442 г., не быв в Кнстантинополе ( Франца, 195; ср. Ducange, Hist. Bys. Стр. 2146). Нельзя, впрочем, при этом считать совершенно несправедливыми современных слухов: так Ф. Зюгонала утверждает, что императрица была в Цареграде во время осады, и потом принуждена была с другими испытать ужасную судьбу: за день до взятия Цареграда она была лишена жизни из боязни, чтобы не досталась в руки Турок (Turcograecia, стр. 96); сказания Энея Сильвия этому не противоречат (письмо 162). Если же эти слухи справедливы хоть до некоторой степени, то не должно ли под «царицей» понимать какую-нибудь ῥήγισσα, или δέσποινα, одну из родственннц Константина, сестру или подобную особу: ведь кроме Константина были во время осады Цареграда многие из Палеологов, как подтверждают современники. Они говорят, правда, о мужчинах; но из этого не следуете, что жешцин не было.
Стратиг – στρατηγός, strategus, praetor, rector prorinciae vel urbis, magister militiae, magister militum, вообще начальник, особенно военный.
Так прошло 43 дня. Если не ошибаюсь, то эти дни были от 26 марта до 8 апреля: от понедельника Страстной недели Великого поста до Фомина воскресенья. В четырнадцатый день после прихода врагов к городу, по сказанию Повести, был первый приступ; а этот приступ был на третий день после пятницы Светлой недели (6 апреля). Дука, стр. 263: aprilis verо die sexia, obsidione urbem cinxit Mehemetes. Леонард Xиoccкий, стр. 116: nonis aprilis ante Constantinopolis prospectam, cum tercentis et ultra millibus pugnatorum in gyro terrae castra papittionesque confixit. Ad tertium autem diem captato urbis situ, machinas... admovit Что не 6-го и не 8-го апреля Магомет явился к войску, это явно из слов Францы: secundo apritis ipse Ameras affuit стр. 237.
Сурна, сурма – ср. Нов. Греч. σύpμα – один из девятнадцати томов Греч. музыки (Ducange, 1491). В Польском есть surma, в Сербском сурла – в том же смысле. В Ник. и Воскр. лет. этот инструмент упоминается уже под 1219 г.: в Ник. сурны, в Воскр. сопяли. Истор. опис. Росс. войск. I, I, стр. CXXXI, прим. 190. – Варган – ὄργανον, organum, принималось у Византийцев и в смысле fistula. – Накры – бубны, ανάκαρα, anacara, nасаrа, nacarium, nacchera, tympani species. Кодин, cap. 6. n. 13. Французы называли бубны, подобно нам, les nacres.
Тимпан – барабан, τύμπανον, τουμπι,̀ τουμπάκιον, tympanum. У Римлян oн употреблялся при богослужении, а в Византии уже как военное музыкальное орудие. Pauli. Real-Lex. VI. 2270. Ducange. Gl Graec. 1390. Gl Lat III. 734. Сравн. у Дуки стр. 271: alius tympanum (τύμπανον) pulsabat, carmen etiam nauticum a tubicine (σάλπιγγα) cantatum. Σάλπιξ – труба, trombetta; а τύμπανον в Итальянском переводе передано словом tamburla. Сравн. у Францы: 248, 255; у Леонарда: 120, у Халкокондилы: 394.
Зелье – порох. В древнем Русском слово зелия употреблялось в заначении лекарства и яда (Ипат. лет. 1190: Угри жe приложившие зелие смертно к ранам, и с того умре); а так как лекарства и яды приготовлялись более в виде порошка (κόνις, κονία, pulvis) то всякому вредному порошку можно было дать по-русски название зелья: так зельем назвали и табак, сначала нюхательный; так зельем назвали и порох. На Петербургской стороне доселе уцелело название Зелейной улицы.
Эта битва – если не ошибаюсь – 8-го апреля нигде так подробно не описана, как в нашей Повести. Сравн. Леонарда Xиoc., стр. 117. Францы, стр. 238 – 239.
Во святую м великую церковь. Имя великой церкви придавалось постоянно Софийскому храму. «В великой церкви (ἐν τῇ μεγάλῃ ἐκκλησίᾳ) совершилось соглашение унии». Дука, стр. 263. «И храм, который создан к посвящен был во имя Премудрости Слова Божия, великая церковь (μεγάλη ἐκκλησία), новый Cиoн, ныне преобразился в жертвенник варваровым»... Дука, стр. 299. Великою церковью называет храм св. Софии и Стефан Новгородец (Сказ. Русск. нар. VIII. 51).
На седьмой день: по моему расчету, это приходится 15 апреля. Франца,239. Гаммер, 402 – 403. В этом месте, как и в других, употреблено в Повести слово магистры, без сомнения в смысле magistri militum, в таком же, как стратиги, или подобном. В таком смысле есть это слово и у Леонарда Xиoccкогo (118): magistros arcessiri jussit.
Морея названа в Повести Амория, Генуя – Зеновия, Албанцы – Арбанаси. Особенно любопытно второе имя: в нем з вместо г по северному Итальянскому выговору: Z’enova вместо Genova. – Арбанасами называют Албанцев и теперь Сербы и Болгары: в наших старинных памятниках это название довольно обыкновенно. – Сравн. у Халкокондила стр. 374 и 407, у Францы стр. 383.
Катарга – галера: κάτεργον, κάτεργα. Леунклавий, объясняя это слово, говорит: Caterga, tam Turcis, quam Graecis hodiernis sunt triremes et galeae, qua ipsa etiam voce nunc Graeci utuntur, γαλέας, nominantes, quae mqjoribus ipsoram quondam τριήρας erant (Hist. Musulm. 1591. стр. 878; сравн. стр. 551, где Л. объясняет Catergo-liman, quasi κατέργων λιμήν, galeorum ас triremium portus). В Страннике Степана Новгородца читаем: «ту (в гавани) держат корабли катархи до 300; имеют же катархи весел 200, а иные 300 весел» (Сказ. Русск» нар. VIII.53).
Гевуэзский военачальник Иоанн Юстиниан (Johannes Longus ex genie Justiniana: Дука, 266. Johannes Longus Januensis, de Justiarorum prosapia: Леонард, 117–118) назван в ПовЪсти Зустуней = Зостуней; з вместо g по такому же требованию выговора, как и в слове Зеновия: Z’ustiniani вместо Giustiniani. Франца (стр. 239) говорит, что он пришел только с 300 воинов; а Леонард в одном месте (стр. 124) говорит о 200, а в другом (стр. 118) о 400; оба отметили только два корабля, а у Халкокондилы (стр. 394) отмечен только один.
Под двумя тысячами воинов не должно ли понимать те две тысячи иностранцев, принявших участие в защите Константинополя, о которых вспоминает Франца (стр. 240): ad horum impetus sustinendos qui erant in tantae magnitudinis urbe, numerabantur quater mille nongenti septuaginta tres, praeter extraneous, quorum vix duo millia erant. Леонард (стр. 123) дает звать тоже: Graeci ad sex millia bellatorum non excedebant; reliqui, sire Genuenses, sive Veneti, cum his qui ex Pera clam (что повторяет и Дука) ad praesidium acceaserant vix summa trium millium aequabant.
По моему расчету, этот день, не обозначенный числом в сказаниях других совремеввиков, был 23 апреля. Сравн. у Францы стр. 245–247; у Леонарда стр.118; у Дуки стр. 275–276. Сравневие легко: в этот день сделан первый пролом. Леонардъ: Bombarda illa ingens Bactatineae turris, juxta S. Romani portam dimota, lapide in ea aestimatione mille ducentorum librarum interdiu collidit, collisum concutit, concussum exlerminat. Ruina turris antemuralis fossatum replet, aequatque: ita ut via hostibus, qua decurrere possent, strata cerneretur. О двух огромных пушках говорит Халкокондила (стр. 385): bombardae quae rex hahebat, duae maximae emittebant lapidem qui appendebat talento duo aut ampllus... Он впрочем замечает и третью, стоявшую по другую сторону главной, самой огромной, которая отмечена всеми. – Ядра этих пушек описаны у всех.
Зелейник (от зелье) – казна, казенка в пушке Сравн. у Францы стр. 247.
Ягма – Турецкое – грабеж. Сербы и Болгары заняли это слово у Турок, и как междометие (jaгмa!) и как существительное (на jaгму, в jaгма-та).
Нельзя не заметить, что в Повести морские битвы только что мимоходом вспомянуты. Точно так же нет в ней ничего и о перевозе флота через землю.
Этот страшный день был – если не ошибаюсь – вторник 24-го апреля. Кое-что подобное о нем отмечено Францою: стр. 246–247.
Пороки – метательные орудия. О них вспоминается в наших летописях уже под 1204 г.: «Фрази... изъциниша порокы и лествицы» (Новг. I, стр. 28); позже под 1237: «Татарове начаша наряжати лесы и порокы ставиша до вечера» (Лавр. стр. 197); сравн. «Татаром же порокы град бьющем» (Ипат.стр. 76); «и отыниша тыном все (Торжок) около, в бишася порокы во две недели» (Новг. I, стр. 52); в пр. Со словом порок сравн. праща – ручной порок для метанья камешков, funda. Сравн. Средн. Лат. fundenda – пороки.
На девятый день, т. е. к 3-му мая. Далее описано дело 3-го мая, после которого был новый приступ – 6-го мая «спустя три дня после этого дела».
Франца подтверждает, что царь Константин, хоть и мог, но не хотел оставить город (стр. 327): Beatae aulem memoriae imperator, dominus meus, quid pro defensione urbis et imperii, imo, ut verius dicam, pro salute capitis, palam et occulle non est molitus? manifestum est enim, si voluisset, facile eum fugere potuisse, verum noluit, sed laborabat ad exemplum boni pastoris, qui animam deponit pro ovibus, ut deposuit sane.
В сказаниях современников всех этих подробностей нет; есть впрочем намеки о том, что все это было. О зелья см. выше.
Еще двадцать пять дней,считая от 3-го мая до 29-го, когда наконец Константинополь был взят Турками.Приступ,вслед за этим описанный,был – по-видимому – 3-го мая.
Срав. У Францы: Ameras (так называет он Махмета) post diffractam helepolim brevi tempore refecit instauravitque (стр.242)…et helepolim hostium, igne ubi operia stabat, submisso, exusserunt (стр.247)… Impii, ubi spe se frustratos viderunt, mirati aunt, atque Ameras, magnopere tristatus et pudefactus, obstupuit virtute nostra (стр. 247)... и пр.
Тур – τύῤῥις, turris, деревянная бойница. О турах упоминается в наших «летописях уже под 1099 годом: войска Давида, осаждая Владимир, «поступиша ко граду под турами» Воскрес. Лет. 245. Позже, в 1237, и «Татарове учиниша у града Володимера туры». Рус. Временник. 1790.1. стр. 99. В Лавр. лет. в этом месте упомянуты не туры, а лесы и пороки: «в субботу мясопустную почали наряжати лесы, и порокы ставиша до вечера». – Туры, turres, как наступательные орудия известны были и Римлянам: они были прикатываемы на колесах и валах (ambulatoriae), и составлялись из нескольких ярусов (tabulata): в верхних ярусах помещались стрелки, а внизу стенобитцы. Даже и на кораблях ставились такие туры. Об этих турах говорят современники осады Цареграда, называя их currus castellatos, ligneas turres, pellibus boum circumtectas. Леон. 118.
Не совсем так пересказано это дело у других: по словам Леонарда и Францы, сами своих собственных подкопов не делали, а только уничтожали мины Турок. Франца: стр.244, Леонард: стр.118.
Coвещания о мире, требования султана и т. д. передают так же и другие. Смотри напр. у Дуки: стр. 276 и 280. Срав. у Францы стр. 263 – 269, у Леонарда стр. 127.
Спустя три дня пocле битвы 3-го мая, т. е. 6-го мая?
О предсказаниях смотри ниже, в конце Повести.
Это дело 6-го мая у других отдельно не описано.
Янычаре были заведены Амуратом II. Франца, 92. Этот янычар похож несколько на того янычара, о котором расскаэывает Франца (стр.284–286); впрочем действия того были позже, и не против Юстиниана, как указано будет ниже.
Фламбурар – φλαμπουριάριος, φλαμπουριάρις – знаменоносец от φλάμπουρον = φλάμουλον, flammulum; Турец. санджаг-бег – dominos vexilli; военачальник, имевший свое знамя. Это слово встречаем и у Сабелличи: datumque id nеgotium (перевозка кораблей по земле) ex flambulariis uni, qui cum septuaginta hominum millibus Byzantium ab ea parte adoriretur: стр. 524.
Поединок Рангави (Раккавея = Рахкавея) с Амар- беем и смерть обоих не записаны ни у одного из современников, мне известных. Ни один из них и не упомянут. Фамилия Рангави, исторически началась от того Рангави, которого сын Феофилакт (Θεοφύλακτος ὁ τοῦ Ῥαγγαβέ), друнгарий 12-ти островов, был оослан Ириной в заточение в 773 г. (Феофан, Бон. изд. стр. 703), а внук Михаил был императором Внзантийским (Феофан: стр. 766 – 768 и след.). Как долго она длилась, это не разыскано (срав. Дюканжа, Hist. Вук. 1. 228 – 229). Указание нашей Повести дает еще один новый Факт.
Нелегко отгадать, кто именно этот Палеолог стратиг Сингурл. Скрывается ли под словом Сингурла тоже лицо, которое упомянуто у Францы под назвашем Sguromalles Palaeplogus (стр. 407)?, или же стратиг сингурла значит στρατηγός συνεργολάβος = συνεργός, товарищ стратига? или кто-нибудь другой? Палеологовъ, во время осады, в Цареграде было много. В числе других был и Феофил – Theophilus Graecus nobilis Palaeologus literis eruditus (Леонард: 124) = Theophylus Palaeologus, homo literarum et omnia Graecae eruditionis et mathematicae peritissimus (Франца: 253). В одну из последних битв Theophilus Palaeologus et Demetrius Cantacuzenus viri fortissimi, prosiluerunt, Agarenos vicerunt et fugarunt, atque e moenibus male deturbatos disperserunt (Франца, стр. 283). По сказанию Леонарда, он после падения царя securi discindiеtur (стр. 231. Ср. у Францы: стр. 286 – 287).
Восточный Фламбурар Мустафа не отмечен другими современниками, так же как и прежде упомянутый западный Фламбурар Амар-бей.
Оеодор тысячник – Theodorus Charistino senex sed robustus Graecus in arcu doctissimus. Леонард: 124. Theodorus Caristius vir bellicosus el strenuus, ac sagittarius longe exercitatissimus. Франца: 254. Каристим, т. e. Каристинец, poдом из Каристо: этот городок, и теперь так называющийся, лежит на юге Негропонта.
О великом доместике вспоминает Дука в речи в. дуки к своим сыновьям перед их казнью: ubi consocer mens idemque pater tuns magnus domesticus (ὁ μέγας δομέστικος): стр. 305. Хотя из слов Дуки видно, что в. доместик погиб в битве; но этим не опровергается еще известие Повести, что он принимал участие в спасении царицы от рук Магомета: он мог погибнуть после, и смертью своею защитить себя от казня, которая иначе постигла бы его вместе с другими. Великий доместик был в Виэантийской иepapxии очень важным лицом, как начальник всех войск – supremus copiarum seu exercituum dpx (Г. Кодин; прим. Гоара в Бон. изд. стр. 176–177).
Великим логофетом был Георгий Франца, известный сочинитель хроники, в которой сообщаются между прочими событиями и подрлбности о взятии Цареграда. Во время этой осады он был взят в плен. Франца: стр.231 и 309. Великий логофет (μέγας λογοθέτης) по должности своей при Византийском императоре может быть сравнен с нынешним Статс-Секретарем (Гоара пим. К Кодину: стр. 182–183).
Кир Лука – Лука Нотарий, он же и архидукс, великий дука (μέγας δοῦκας, magnus dux), т. е. генерал-адмирал – принимал живое участие в защите Цареграда. См. напр. у Дуки, стр. 275 и 276. Его обвиняют и Дука, и Франца, и Леонард в том, что он терпеть не мог унии, а Франца и Леонард обвиняют еще и более. Ср. у Леонарда: стр. 124, у Францы: 224, 254, 281, у Халкокоидилы: 239, 376, 398, 401, 402, у Дуки: 295, 296. 301, 303, 304, 305. Он умел удержать за собой навсегда огромное влияние на Константина, и вместе с тем был отъявленный враг римо-католиков: это не должно забывать при оценке суждений и рассказов о нем тех, которые во всем или хоть отчасти принадлежали к противной партии.
Николай епарх – ниже прибавлено: епарх градский – упомянут в Повести несколько раз: это, может быть, Николай Гуделли, зять Дмитрия Кантакузена. О них обоих вместе упоминает Леонард: Demetrius socer Palaeologo, Nicolaus que Gudelli gener, praesidentes ut decurraut urbem, cum plerisque in suc cursum armatis reservantur, стр. 125.
И это дело – 7го мая – другими свидетелями не отмечено отдельно.
"В КД день мая месяца, грех ради наших бысть знамение страшно в граде: нощи убо против пятка« и пр. В списках стоит КА вместо КД по недописке: пятница приходилась 25-го мая, следовательно ночь на пятницу была 24-го, а не 21-го. О видении этой ночи напоминает Франца, говоря, впрочем, что оно испугало не Греков, а Турок: portentum viderunt, lumen fulminis instar coruseum, de coelo supra urbem demissum, tota nocte earn oblexit. стр. 264.
Шея церковная. Cpaв. в Хлебн. лет описание постройки Любомльской Георгиевской церкви (1288 г.): «и шея вся списана бысть, но не скончана» (Ипат. л. стр. 223).
Растаять – почти тоже что обомлеть: срав. Греч. χέω и Лат. «fundo- fundere; сред. Италь. fondere в смысле scemare di forza, u т. п.
Карач-бей: у Францы он назван Χαρατὴ μπάσια, у Дуки Καράτζια πεγις, у Халкокондилы Εὐρώπης στρατηγὸς Σαρατζιὰ. – Царския палаты – между двумя следующими воротами. – Деревянныя вороты – porta xylocerei. -–Калихарея – Caligaria, καρσία πύλη, Харсийския ворота. По сказанию Леонарда и Францы эту часть стены защищали: Феодор Каристинец, Феофил Палеолог и Иоанн Германец – у Калигарии, а Иероним Итальянский и Генуэзец Леонард до Лангаско – у Деревянных ворот. Франца: стр. 254. Леонард: стр. 124.
Беглербей – беглербег, военачальник, prinсeps principum. – Восточный беглербег стоял со своими войсками против Пигии – рогtа Pighi, где и раlаtіа Pegana (на юг от Золотых ворот) и против Золотого места – χρυσῆ), porta аurеа: он занимал следовательно ту часть стен, которая вверена была Маврикию Катанскому (Леонард 124). О Пигии вспоминает и наш путешественник диак. Игнатий: «Идохом к Пигии... и пихом святую воду целебную, и умыхомси ею» (Сказ. Р. Н. VIII: 101). Западный беглербег стоял против всей Хорсуни, т. е. против всей стороны Харсийских ворот (χαρσία πύλη). В Грузинской летописи они названы la porte de Khersoneth (Lebeau. XXI. 318).
Стол морской – στόλος θαλάσσιος (ср. у Францы 237, 239 и пр.) – морская экспедиция, флот. Впрочем στόλος и без прилагательного, так же как и в Сред. Латинском stolus, означал флот. В Итальянском было тоже, как видно напр. из Итал. перевода Дуки: Fо maudato Carizabei (Карача-бей) con grande stolo alti castеlli del Ponto: стр. 470.
Балтаугли: classis praefectus Baltaoglu. Леонард X. стр. 121.
Заган. Saganos-pasia или Sogan-pasia, знаменитый советник Магомета II в решении вопроса о взятии Цареграда. О нем Франца: стр. 266, 278, 284; Дука; стр. 220, 242, 297, Халкокондила: стр. 383, 400–401
Виз. φάρις, φάρας, φάριον средн.-лат. farius – Арабский конь. Ducange s. v. Farius.
Об огнях вспомпинают и другие; напр. Франца: ameras imperavit ut per totam eam noctem et sequentem diem ignes facesque arderent: стр. 269.
Деревянные городки: в Повести отличены эти городки от туров; у Леонарда ligneum castrum и lignea turris описаны одинаково: стр. 124 и 118.
Некоторым новым историкам представилось, что ни 27, ни 28 мая осады города не было (Срав. Лебо стр. 271, Финлей стр. 742); но современники говорят не то. См. у Дуки (стр. 282): Tyrannus роrrо die dominica urbem ab omni parte oppugnare coepit... erat autem illa dominica festivitas omnium sanctorum maii dies 27. postquam illuxit ad horam usque diei nonam remissius pugnatum и пp.
Об этой первой ране Юстиниана нет помину ни у одного из свидетелей
EI lunedi sequente el tyranno con lu exercito et col grande apparato se mosse contra la citta и пр. италь.перевод Дуки: стр. 491.
Какой-то фламбурар: вероятно, это ianitzarus quidem, nomine Χασάνης из Лупадия, ingenti corporis magnitudine ... circiter triginta virtutis aemulis sequentibus, о котором рассказывает Франца, стр. 284–280. См. выше о янычаре.
Простратор – πρωτοστράτωρ, начальник страторов (конюших): qui stratoribus militaribus praeerat, dictus est protostrator, nostris mareseatcus. Дюканж в примеч. к Epitome Кипиама (Бон. изд. 375) ; Гоар в примеч. к Г. Кодину (Бон. изд. стр. 180). – О протостраторе из Палеологов упоминает Дука (стр. 305): ubi Palaeologus et eum filiis suis protostrator. Пo словам того же Дуки царь Константин сделал протостратором Юстиниана (стр. 266: protostratoris dignitate eum cohonestavit); но об этом Франца умалчивает (стр. 241 и 242). В Грузинской летописи протостратор назван fils de Cathacoun: cinq jours apres le sultan fit faire la recherche des grands de I'empire, des principalis dues, du premier ministre et du protostrator fils de Canthacun , qui tous furent amenes devant le sultan et furent massacres. (Lebeau, стр. 420).
Склоп – удар или то, что произвело удар. Сравн. Лат. sclopus, Итал. scioppo (напр. в переводе Дуки: lo scioppo fu seutito cento stadia lontano. стр. 416). Уже в Caлич. законах есть глагол sclupare: si quis alterum de sagitta toxicata percutere voluerit et praeter sclupaverit. Нельзя также забыть Греч. σκόλοψ, – οπος – кол и вообще всякое орудие c острием, ослоп. – Леонард Хиосский говорит, что Юстиниан ранен стрелою: sagitta sub axilla confligitur (стр. 130); так и Франца: sagitta vulneratus est in dextero pede (стр. 283); а Дука сказывает, что его поразила пуля: is glande plumbea in manus parte posteriori vulneratus (стр. 284), почти также как и Лаон. Халкокондила: vulneratus est manum ictus bombardac globulo (стр. 395). Лeонард Хиосский упоминает о склопах, как об особенном роде оружия Турков: sclopis, spingardis, zarbatanis, fundis, sagittis die nocteque muros hominesque nostros vexabant (cтp. 117). В этом смысле scloppa или scloppus можно сравнить с стар. французским escopette, escoupette – род ручного огнестрельного орудия (N. Landais, Dict, s. v.) = Испанск. escopeta. Сравн. у Киннама σκλῶπος (Бон. изд» стр. 409).
Дальнейшая судьба Юстиниана в Повести не видна: он ушел к своим в Галату, и оттуда с кораблями своими далее. Дука стр. 295 – 296. Леонард 130– 131.
Франца говорит о совещаниях султана 27 мая вечером и о речи 28 мая вечером (стр. 265 – 270). Нет ничего невозможного, что Халиль -паша, не желавший повторения приступа, и 28 мая советовал ему тоже, что и 27-го, и что Заган -паша опять настоял на своем: боязнь, что явится флот из Италии на помощь Цареграду, и что вместе с тем приспеет и Янко Сибинянин против Турок, могла быть 28 -го мая, хоть на минуту, еще сильнее, чем 27– го (Франца: стр. 203 – 264); но наконец надобно же были окончательно решиться. В Повести оба совещания, 27-го и 28-го мая, соединены в одно, или же первое, как менее важное, опущено. Нельзя не заметить, что в Повести нет ни речи Магомета, ни речи царя Константина, как у Леонарда (стр. 128– 120) и Францы (269–279).
Может быть, к этому обстоятельству относятся слова Францы: Eratque videre novum spectaculum: solem et coclum tanquam obscura nube involutum. стр. 281 – 282.
Бой царя с восточным беглербегом в Грузинской летописи передан совершенно также, но вместо беглербега назван Сарацин из Кальстрии (Khalstria), так что, кажется, как будто это янычар Хасан, о котором было упомянуто выше. (Lebeau , стр. 320.)
Если Балтаули-паша есть тот самый, о котором упомянуто было уже прежде, как об адмирале, то его полчища нападали, следовательно, с кораблей; а следовательно и пролом, о котором тут говорится, не тот, о котором шло дело прежде. Сравн. у Дуки стр. 285.
О причащении царя перед последней битвой говорит Франца: Іmрегаtог venerandum Sapientiae dei verbi templum ingressus, precibus ibi et lacrimis effusis, intacti et divini mysterii particeps factus est (стр. 279). Тоже читаем в Грузинской летописи : «L'empereur va à Sainte-Sophie, recoit la communion des saints mystères, et changeant les insignes de son rang pour les habits d'un simple cavalier, monte sur Ie cheval d'un de ses courtisans et va dans la melee. (Lebeau. 320).
О смерти царя Константина современники говорят довольно различно: Леонард (стр. 131) и Франца (стр. 286) представили его храбрым до кончины, Дуке сказали (?), что он перед кончиной выразил скорбное желание умереть от руки христианина, потому что оставался один посреди Турок,– и убит обороняясь (стр. 287); Халкокондила слышал, что он обратился было в бегство, и убит врагами, которые за ним гнались (стр. 395).
И сбысться реченное... Припомнил это и Эней Сильвий: Memorabilia ilia civitas Bizantina, orientalis ecclesiae caput, Gracciae columen, in potestatem Turci redacta, cum tam magna Christianum clade fuisset: quae per Constantinum primum instar Romanae urbis amplificata, fatali quodam decrelo , sub ultimo Constantino devicta, et spurciciei Saracenorum tradita est. См. Письмо его к Кардиналу Сбигневу Apxиеп. Краковскому, в V. Reusneri, Epist. Turc. 1598. Lib. IV. стр. 148. Припомнил это и Грузинский летописец: Ainsi fut prise et devastée l'adlmirable ville du Constantinople... Batie par un Constantin, un Constantin la perdit. (Lebeau. стр. 318.)
Это в связи с рассказом Дуки об отходе судов Юстиниановых, повезших с ним многих, когда Греки, не могли отплыть вместе с другими, стонали о беде своей, восклицали – как читаем в Итальянском переводе сказаний Дуки: о Ьоnі Christiani Franchit per amor de Cliristo recevete noi Christiani in le vostre nave, cavate ne dalle mane de cani (стр. 186; в подлиннике этих восклицаний нет: стр. 296). Тут кстати вспомнить о письме Венецианского дожа Ф. Фоскари к императору Фридриху II, написанном 27 июля 1453 года: Наес ѵeго nova... accepimus a capitaneo nuper regressa, qui ad ilium viagium Constantinopolis et Romae cum nounullis triremibus more mercatorio profectus crat: quive eum eisdem galeis ad tutandam urbem illam, usque ad ultimum ejus excidium constans permansit, ita ut magna pars hominum in triremibus male pericrit.
Керемида – κεραμίς, – ίδος – черепица и всякое изделие из глины. Плита – πλίνθος, кирпич; плинта.
Почти такими же словами выразил свое удивление, глядя на Константинопольские чудеса, и наш иеродиак. Зосима в своем Хоженьи. «Кто тое бо есть ставил! какие бо се были людие!» (Сказ. Рус. нар. VIII.61).
Различно рассказывают современники и об этом: Халкокондила (стр. 399) говорит только мельком, что глава Константина принесена была к султану кем-то, за что он и награжден дарами и саном (ἀρχῇ). У Францы замечено (стр. 290 – 291), что султан выспрашивал о царе, и послал нарочных искать тело царя, что оно узнано было по обуви с орлами, что султан очень обрадовался находке, и велел христианам похоронить тело с почетом. Дука слышал (стр. 300 – 301), что султан расспрашивал об императоре у в. дуки, но от него ничего не узнал, что после два молодца (duo juvenes) выбрались из толпы и объявили себя убийцами, что султан велел принести к себе голову царя, и узнав от в. дуки, что это именно она, велел ее показывать по всему городу, а потом посылал ее в разные области свои и чужие. Эней Сильвий в своем воззвании (№СХХХІ) о смерти царя Константина выразился так: Сопstantinus Graecorum imperator intrantibus urbem Thurcis in extremo patrie sue periculo fortissime pugnans obtruncatur. Caput eius lancea inflxum spectaculo fertur (Срав. его письмо от 12 июля и 12 августа).
Великий дука и другие. Тут в повести обозначены: великий доместик, анактос и протостраторов сын Андрей и братанич его Асан-Фома Палеолог, и епарх градский Николай. Вместо анактос не должно ли читать πρωτοατράτωρ ανχκτος (ср. ἄναξ, ἀνάκτωρ– правитель) – правительствующий. Не к этому ли лицу относится в речи в. дуки выражение: ubi Palaeologus et cum fillis suis protostrator? (стр. 303). Ср. у Халкокондилы: Palaelogorum socii (μετοσχιταῖοι) pater et Gliieius caesi sunt in eo praelio (стр. 397). – Братанич – сын брата: может быть для красоты слога, пришлось великому дуке и племянника Асана-Фому назвать сыном, вместе с подлинным сыном Андреем. Об Асане-Фоме из Палеологов, по имени, нет упоминания ни у одного из современников.
Не одна эта Повесть о Цареграде напоминает о предсказаниях событий, которые будто бы должны были в Цареграде случиться и случатся: все современные сказания о взятии Константинополя полны ими (см. у Леонарда: стр. 116, у Францы: стр. 315 – 322, у Дуки: стр. 253 – 254, 274– 275, 289, 318 – 319 у Халкондилы: стр. 397 и 405–406). Не мудрено, что и ученые обратили на них свое внимание, отыскивали их отдельные списки, издавали и объясняли исторически и филологически. Более других заботился об их собрании и объяснении Л. Аллаций. Он посвятил им между прочим часть книги своей Ѵагіа antique, где, как сам говорит, свел все замечательные (Vaticinium hoc ipse primo Variorum antiquorum tomo, in Antiquitatum ConstantinopoIitanum Auctario a me procurato cum aliis ejusdem Leonis, Methodii Patarensis, Theophili Rоmani, Danielis monachi et aliorum Vaticiniis connexui. Diatriba de Georgiis. стр. 404. Бандури. Іmper.Orient. II. 872). Книга эта впрочем не была издана. Не будучи теперь в состоянии, без общего пособия в этом роде, сделать полное обозрение всех сказаний о судьбах Цареграда, я ограничусь указанием на некоторые более любопытные.
I. О предвещании Мефодия могу я пока сделать одно указание. В рукописном Цветнике, принадлежащем Н. М. Михайловскому, находится между прочим выписка из книги Лебедь: – «Мефодий пиша глаголет: востанет убо христианско колено и будет ратоборствовати с бусурманы и мечом своим погубить я, жены их в неволю загонит и побиет чада их, и пойдут сынове Измайловы под меч в пленение и невольное утеснение, и отдаст убо им Господь злобы их, якоже они христьяном сотвориша. И найдет им зло седмократно, убьет бо и поразит их Господь рукою христианской и будет царство христианское над вси царства превознесено». – При этой выписке находится между прочим следующее замечание: «И от сих дней пророчество имуть у себя Мурины, и верят, яко полуночный некий самодержец святой град Иесолим и все кесарство Турское в державу свою мечом своим приимет; полуночный сей самодержец царь и великий князь Московский, сей бусорманскую Магметскую скверную ересь и богопротивный закон истнит, и потребит, и погубит до конца».
II. Большим уважением пользовались Предсказания Льва Мудрого. Леонард Хиосский (стр. 116) и Л. Халкокондила (стр. 405 – 405) знали их и описали как таблицу, в которой означены имена императоров, от Константина Великого. Иначе они замечены Францою (стр. 316): Doctissimus Romanorum imperator Leo, thema fecit, qui florentem et vigentem imperii Saracenorum statuum ter computandum circulum tenere, h. e. annos trecentos duraturum invenit, perturbati imperii per annos quinquaginta sex поп fecit mentionem. deinde flava gens (τὸ ξανθὸς γένος) una cum vindicibus omne Ismaelis genus fugabit secunda divinorum hominum vaticinia. Предвещания Льва Мудрого, несколько раз изданные (между прочим Леунклавием и Ламбеком), действительно заключают в себе и это.
III. С предсказанием Льва Мудрого несколько сходны те предсказания, которые начертали мудрецы на крышке гробницы царя Константина Великого в храме св. Апостолов, одними согласными буквами. Вот начало: Т ПТ Т ІΔТ Н BΣA Т ІМΛ О KΛMN МΑΘ МΛ Δ N ТРПΩΣ ГN Т ПΛОΛГ. Сенатор Григорий Схоларий в 1421 году, взялся объяснить их, и эти объяснения распространились всюду. И вот русский перевод этого предсказания: «В первый индикт своего царствования Исмаил именем Моάмеф испровергнет род Палеологов, овладеет Седьмихолмым, в нем будет царствовать; покорит многие народы; разорит острова до Черного моря; попленит жителей Истра. В осьмой индикт он покорит себе Пелопонес. В девятый индикт пойдет войной на северные страны. В десятый индикт поразит Далматов; скоро вновь поднимет большую войну против Далматов, и частью их сокрушит. Тогда множество народов западных соберется, нанесет войну Неману морем и сушей, и победит его. Потомки его будут царствовать мало времени. Род же русых (ξανθὸς γένος) вместе с прежними обладателями победит всего Исмаила, и овладеет Седьмихолмым. Тогда вожжется междоусобная война и длиться будет до пятого часа. Трижды воскликнет глас: «Стойте, стойте со страхом! Спешите бодро направо, найдете мужа великодушного, добродетельного и мощного. Он будет вашим владыкой: он друг мой; его приняв, исполните волю мою».– И в наших старинных рукописных сборниках встречается перевод этого предвещания. Так, в Цветнике, принадлежащем Н. Михайловскому, оно помещено в следующем виде: «На камени накованном над гробом святого царя Константина литерами, сие истолкова премудрейший патриарх Геннадий Цареградский, бывый во время Ивана Палеолога царя Греческого: Первого индикта царство Измайлово, нареченное Махмета, имать во еже победити род Палеологов, Седмихолмим одержати внутрь его царствовати, народы всемпожественные разбиет, и островы опустошит даже до Черные пучины, Подунаевских суседов низложит. Осмого индикта Ахаию и Пелопонес упразднит. Девятого (....) индикта Долматов победит. Возвращся еще время, на Долматы войну воздвигнут велию, часть сверши – и множества и парусы соберут. И Вечернии по морю и по суху войну составят, и Измаила победят. Но исчадие его царствует только и мало и кратко. Народ же Российский вкупе причастники всего Измаила победят, и Седмихолмий возмут с прибытками, тогдаж войну воздвигнут междуусобную, ярящася даже до 3-его часа, и глас с небеси возгласит трижды: Стойте, стойте, стойте со страхом, и поспешитеся многотщательне на десную страну, обряще(те) мужа прироженого и чудного и сильного, и его, же приемше, того имейте владыкой, с любимец бо ми есть, и его же приемше волю вашу исполнит». В этом самом Цветнике приписано это же предвещание и Льву Премудрому. Подлинник напечатан был в первый раз в Nova variarum historiarum synopsis M. Чигалы в Венеции в 1037 г. и в Chronicon Dorothei Monembasiae metropolitae там же, в том же году; потом несколько раз был перспечатываем, и между прочим А. Бандур» в его Impеrium Orientale (1711. I. стр. 183–183) в подлиннике и с учеными примечаниями (П. стр. 371 – 373). Что не одни Русские под ξανθὸν γένος понимали Русский народ, этому свидетельством служит и Грузинская Летопись, из которой отрывки переведены М. И. Кроссе (Лебо, ХХГ. стр. 330), и в которой, в переводе рассматриваемого предвещания, сказано: «les peuples coalises de la Russie et des environs subjugueront Ismael». M. И. Броссе, по просьбе моей, еще раз читал в Грузинской летописи это место, и перевел так: «Les nations des Russes, reunies ensemble avec tous ceux qui les eutourent, triompheront des Ismaelites»... (Сравн. Bullet, hist. II. 228).
Как бы то ни было это предвещание есть источник, из которого зашла в Повесть о Цареграде последняя угроза Туркам: «Пишет бо: Русини же род с прежсозданными всего Измаилта победят, и Седьмохолмого приимут со прежьзаконными, и в нем воцарятся.»
IV. Имя Григория Схолария соединено и с тем предвещанием о судьбах Цареграда, которое издавна известно под именем Видений Даниила (монаха, как заметил Л. Алдаций. О них знал и Лиутиранд, и в Записку о своем путешествии в Цареград в 968 году внес следующее замечание. Наbеnt Graeci et Saraceni libros quos ὁράσεις sive visiones Danielis vocant, ego autem Sybillanos, in quibus scriptuni reperitur, quot annis imperator quisque vivat, quae sintI futura, eо imperante, tempora, pax an simultas, secundae Saracenorum res an adversae (Legatio: у Перца, Script. Germ. hist. III. 333). Судя пo тому, что о Видениях Данииловых говорит Франца (стр. 313), можно думать, что Лиутиранд смешал их с чем-нибудь другим; тем не менее справедливо, что у Византиqцев Видения Даниила были в почете, и от них принесены были к нам. В наших сборниках эти Видения попадаются нередко иногда вместе с повестью о Цареграде. Вот отрывок из последнего видения: «Взыдет огнь от моря, и землю живую зажжет море, и найдет над Седьмохолмного, и обратит лице свое на запад солнцу. И горе тебе, Седьмохолмный, от такового гнева, еда окружишися вои многими… и красныя стены твоя падут яко смоковное листвие. И внидет отроча в тя, и умилено скиптро поставит; и в нем не пребудет... И востанет змий сияй, и поразит отроча, диадиму же его облек, и возвеличит имя свое в мале. И сынове же погыбельныи утвердившеси дадят лица своя к западу солнцу. И тако дасть змий сияй смерть преподобному, и удержит Седьмохолмного. Русь же язык шестый и пятый насадит в нем зелие, и сведят от него мнози в отмщение святым... На западе же некто промышляя восточною, и по сих воздвигнется самозаконным и со иным, и ин велик дивен день избиют Измаилты и поженут их... смутятся языце седящее, и иже суть на севернеи стране, и вси севернии пойдут с лютейшим гневом, и соидут до великия реки... тогда смутятся языце седящие на южнем угле. И востанет великий Филипп с языки осьманадесяте, и с берутсяв Седьмохолмом и сразится бои, иже не быть николи же, и потекут по удолиям и по улицам Седьмохолмного яко реки крови человеческие, и возмутится море от крови до Тесного устия. Тогда Веоус возопиет, и Скерелаф восплачет, и Стафорин речет: «Станите! мир вам, и отмщение на непослушных! Изыдете на десныя страны Седьмохолмого, и обрящете человека у двою столпу стояща, сединами праведна и молитва носяща, взором остра, разумом же кротка, среднего врестою, имеюща на десной нозе посреди голени белег, возьмете его, и венчайте царя: то есть вам владыка!...» И введут его во святую Софию, и венчают и царя, и дадят в десную его руку оружие, глаголюще ему: «мужайся и побеждаи врагы своя». И восприим оружие и поразит Измаилты, Ефиопы, Фруги, Татаре и всяк род их; и убо Измаилты разделит на трое: первую часть погубит оружием, вторую кретит, третью отженет с великой яростью... И открыются сокровища земная и все обогатеет, и никто же нищ будет, и земля дасть плод свой седмирицею... Дай то Боже.
Ни один из помянутых четырех писателей, которыми обыкновенно пользуются при описании осады и взятии Цареграда, не издан до сих пор с критическими примечаниями: Франца и Халкокондила перепечатны в Боннском издании, как были, без всяких примечаний; при Дуке в Боннском издании остался недостаточный комментарий Буллиалди, так что и вновь открытый Итальянский перевод современника не дал издателю повода к замечанмям; сказание Леонарда остается (сколько мне известно) без нового издания.
Есть возможность думать, что эта Повесть о Цареграде распространилась на Руси во время Ионна III, когда браком его с Софией Палеолог еще сильнее скрепились связи Русских с их единоверцами Греками, а может быть еще и ранее, т. е. после того как немедленно по взятии Цареграда, стали к нам являться Греки с просьбою о вспоможении и вероятно нe без записок о бедствии, постигшем их отечество. В этом последнем отношении любопытно окружное послание митрополита Ионы о помощи Гречину Дмитрию для выкупа из плена его жены и детей (Акт. Истор. I, стр. 496).