А. С. Шишков

Александр Семенович Шишков³¹ род. в 1754 г. Он получил религиозное и патриотическое воспитание и вероятно еще в детстве познакомился с церковными книгами, откуда и приобрел такую страстную любовь к славянскому языку. Научное образование он получил в Морском корпусе, где директором был его родственник Кутузов, хорошо знавший немецкий и французский язык и любивший в то же время и русскую литературу. Шишков и сам, вместе с специальным морским образованием, вынес из корпуса любовь к литературе. С 1771 г. началась его тяжелая морская служба, в которой выработался его трудолюбивый, честный и твердый характер. Он был в разных экспедициях, в разных местах. В бытность в Италии он выучился итальянскому языку и впоследствии перевел поэму Тасса. Путешествуя по Греции, он видел, как французы в порте Мандра (близ Афин) не оставили ни одной часовни, чтобы не обезобразить лиц святых и не начертать везде насмешливых и ругательных надписей. Этот факт и вообще ужасы французской революции возбудили в нем ненависть к французам и французскому образованию. При императоре Павле он сделан был вице-адмиралом. Шишков рано начал заниматься литературой; он не был поэтом, но у него была живая фантазия; он любил особенно религиозную и героическую поэзию; образцами ее были для него сочинения Ломоносова, Сумарокова и Державина. По совету директора Академии Наук, Домашнева, он перевел с немецкого «Детскую библиотеку» Кампе, состоявшую из поучительных рассказов в стихах и прозе и пользовавшуюся долго большою популярностию в педагогическом мире. В 1796 г. он был выбран в члены Академии Российской, обязанностию которой было блюсти чистоту русского языка. Естественно, что Шишков с самым горячим усердием принялся за это дело. В среде молодых писателей, думавших подражать легкой речи Карамзина, было много таких, которые мыслили по-французски и уродовали русский язык разными нелепыми галлицизмами. Это вызвало сильный протест Шишкова против нового языка в его «Рассуждении о старом и новом слоге российскаго языка». Протест получил особенную силу потому, что Шишков с вопросом о языке связывал тесно вопрос об иностранном воспитании и образовании. «Какое знание, говорит он, мы можем иметь в природном языке своем, когда дети знатнейших бояр и дворян наших от самых юных ногтей своих находятся на руках у французов, прилепляются к их нравам, научаются презирать свои обычаи, нечувствительно получают весь образ мыслей их и понятий, говорят языком их свободнее, нежели своим, и даже до того заражаются к ним пристрастием, что не токмо не стыдятся не знать онаго, но еще многие из них самым постыднейшим из всех невежеством, как бы некоторым украшающим достоинством, хвастают и величаются. Чрез министра народного просвещения Шишков представил свою книгу императору Александру и получил от него одобрение. Академия присудила ему за нее золотую академическую медаль. Это одобрение еще более усилило его деятельность. С 1805 г. начали выходить сочинения и переводы, издаваемые Российскою Академиею; здесь Шишков печатал свои оригинальные и переводные статьи, из коих наиболее замечателен «Разбор примечаний к Слову о полку Игореве», незадолго пред тем найденному и напечатанному графом Мусиным-Пушкиным, и перевод этого Слова. С 1807 г. он предложил делать частные собрания российской словесности, которые потом в 1810 г. превратились в определенное общество – «Беседу любителей русского слова». Беседа издавала свои «Чтения». Для этой Беседы в конце 1811 года Шишков написал «Рассуждение о любви к отечеству, в котором выразилось его горячее чувство патриотизма. Это «Рассуждение» было как нельзя более благовременно. Наступала отечественная война. Прочитав рассуждение, импер. Александр увидел, что в настоящее время нужен именно такой человек, т. е. такой пламенный патриот, умеющий выражать свои мысли и чувства литературным и торжественным языком. Призвав к себе Шишкова, он сказал: «Я читал ваше Рассуждение о любви к отечеству; имея такие чувства, вы можете быть полезны. Кажется, у нас не обойдется без войны с французами; нужно сделать рекрутский набор; я желал бы, чтобы вы написали о том манифест. С этого манифеста началась общественная деятельность Шишкова, в которой вполне отразился его характер. Основными чертами его характера были религиозность и патриотизм. Он был глубоко религиозен и в деле веры не допускал никаких рассуждений, а тем более изменений, и свято исполнял все обязанности церкви, как вполне верный и послушный сын ее. Отсюда у него ненависть ко всем новым учениям; отсюда преследование мистиков, масонов и Библейского общества. Несомненно также, что он искренно любил отечество; но его любовь была односторонняя; она вся обращена к прежнему, к прежним нравам и обычаям. Он заботился только о сохранении того, что было, но не допускал ничего нового, не допускал никакого развития: это было какое-то старообрядство. На служебном поприще он был образцовый чиновник; но он не мог быть государственным человеком, потому что его идеалы были в прошедшем. Он был верный слуга царя и всякой власти, но в то же время не способен к уступчивости во всем, что касалось его убеждений и чувств, которые он считал для себя священными. Сделав его статс-секретарем, государь взял его с собою в Вильно. Здесь он писал все самые важные приказы армиям и рескрипты главнокомандующему в Петербурге Салтыкову по поводу вступления неприятеля в наши пределы; воззвание и манифест о всеобщем ополчении, от которого встрепенулась и пришла в движение вся Россия; несколько манифестов и рескриптов, в которых заключались распоряжения государя по ополчениям; известие об оставлении Москвы, которое было написано необыкновенно сильно и все было проникнуто непоколебимою верою в силы русского народа; вести из Москвы, где описываются подвиги варваров-французов, рескрипт Кутузову об оставлении Москвы – составляют ту незабвенную историческую заслугу пред Россией, за которую поэт память его назвал дорогою. Своими пламенными речами он без оружия совершал подвиги; в бедственную годину он воодушевлял всех, поддерживал унывающих и падающих духом. Сам Александр находил в них бодрость и мужество.

С удалением неприятеля из России окончилась патриотическая деятельность Шишкова. Пред отъездом своим в Вену, на Венский конгресс, имп. Александр назначил его членом Государственного Совета. Все внимание теперь он обратил на Российскую Академию. Сделавшись, по смерти Нартова, ее президентом, он выпросил для нее новый оклад, чтобы поднять ее значение. Ему первому пришло на мысль привлечь ученых других славянских земель к своему делу, завязать с ними связь чрез науку, изучением славянского языка напомнить им об общем родстве. Еще в 1813 г. – прожив несколько недель в Праге, он познакомился с чешским языком и аббатом Добровским, который составлял тогда грамматику славянского языка. В 1817 г. в рескрипте на имя графа Остермана, получившего от Чехов в дар кубок, Шишков назвал их соплеменным нам храбрым народом, и когда импер. Александр вычеркнул это выражение, Шишков заметил ему на это: «мне кажется, мы можем назвать их соплеменниками, потому что они нашим наречием говорят»; на это Александр отвечал: «подозрительные немцы подумают, что мы, сближаясь с Богемцами, сим родством имеем на них какие-нибудь виды». Таким образом, когда наша политика еще не решалась признать нашего родства с другими славянами, Шишков первый протянул им руку. По его предложению Академия выбрала в почетные члены польского ученого Линде, чешских Неиедли, Добровского, Ганку: чрез них он завел сношения с Раковецким, Милетичем, Юнгманом, Караджичем, сам со всеми переписывался, посылал им и в библиотеки Венскую и Пражскую издания Российской Академии, в особенности же указывал им Академические Известия, где печаталось его корнесловие. В свою очередь и славянские ученые присылали чрез Шишкова в Российскую Академию свои труды. У Шишкова была даже мысль открыть славянские кафедры при русских университетах; но в то время трудно было привести еб в исполнение по недостатку русских ученых. Только в 1820 г. Востоков обратил внимание всех на славянский язык своим рассуждением о славянском языке³². В 1824 г. Шишков сделан был министром народного просвещения и занимал эту должность до 1827 г. В эти годы его деятельность получила суровый и можно сказать фанатический характер; она выразилась в составлении чрезвычайно строгих правил о цензуре; в преследовании Библейского общества, доходившем до того, что подвергнут был запрещению Катихизис митрополита Филарета за то, что слова текста священного Писания были приведены по-русски, а не по-славянски, и в других крутых мерах, которые и дали министерству просвещения название министерства затемнения. Оставив пост министра, Шишков жил частным человеком, занимаясь своим корнесловием. Прекрасную характеристику Шишкова, как частного человека в домашнем его быту, сделал С. Т. Аксаков в своих «Воспоминаниях». «Тут узнал я, рассказывает он о своем первом знакомстве с Шишковым, что этот разумный и многоученый муж, ревнитель целости языка и русской самобытности, твердый и смелый обличитель торжествующей новизны и почитатель благочестивой старины, этот открытый враг слепаго подражания иностранному – был совершенное дитя в житейском быту; жил самым невзыскательным гостем в собственном доме, предоставя все управлению жены и не обращая ни малейшаго внимания на то, что вокруг него происходило; что он звал только ученый совет в адмиралтействе да свой кабинет, в котором коптел над словарями разных славянских наречий, над старинными рукописями и церковными книгами, занимаясь корнесловием и сравнительным словопроизводством; что, не имея детей и взяв на воспитание двух родных племянников, отдал их в полное распоряжение Дарье Алексеевне (его жена), которая, считая все убеждения супруга патриотическими бреднями, наняла к мальчикам француза-гувернера и поместила его возле самого кабинета своего мужа; что родные его жены (Хвостовы), часто у ней гостившие, сама Дарья Алексеевна и племянники говорили при дяде всегда по-французски. Я разинул рот от удивления! Такое несходство слова с делом!.. Признаюсь, смущало меня и то, что у православнаго Шишкова – жена лютеранка». «Вообще Александр Семенович и его достопочтенная супруга, говорит он в другом месте своих воспоминаний, служили предметом насмешек для всех зубоскалов, которые потешали публику нелепыми о них рассказами. Исключительный образ мыслей Шишкова, его резкия и грубыя выходки против настоящей жизни общества, а главное против французского направления, очень не нравились большинству высшей публики, и всякий, кто осмеивал этого старовера и славянофила, имел верный успех в модном свете. Впрочем, надобно призваться, что Шишков был находка, клад для насмешников; его крайняя рассеянность, невероятная забывчивость и неузнавание людей самых коротких, несмотря на хорошее зрение, его постоянное устремление мысли на любимые свои предметы служили неизсякаемым источником для разных анекдотов истинных и выдуманных. Рассказывали, будто он на серьезный вопрос одного государственного сановника отвечал текстом из Свящ. Писания и цитатами из старинной рукописи, которая тогда его исключительно занимала; будто он не узнавал своей жены и говорил с ней иногда, как с посторонней женщиной, а чужих жен принимал за свою Дарью Алексеевну. Я не считаю, впрочем, этого невозможным». В 1829 г. он женился во второй раз. Новая жена его была полька. «Заклятый враг католиков и поляков, он был окружен ими. Новая супруга наводнила его дом людьми совсем другаго рода, чем прежде, и я не мог равнодушно видеть достопочтеннаго Шишкова посреди разных усачей самонадеянных и заносчивых, болтавших всякий вздор и обращавшихся с ним слишком запросто». «Много несправедливаго, невернаго, смешнаго и нелепаго говорило об этом человеке злоязычие человеческое. Но откинув в сторону все рассуждения о недостатках и слабостях почившаго собрата, нельзя не сознаться, что проходя обширное многозначительное поприще службы в самых трудных обстоятельствах государства, начав с морскаго кадетскаго корпуса, дойдя до высокаго места государственного секретаря, с которого он двигал духом России писанными им манифестами в 1812 г., Шишков имел одну цель: общую пользу. Убеждения Шишкова были часто ошибочны, но всегда честны. Он не выходил из круга умственных понятий своего времени, круга нередко теснаго и ограниченнаго, но не изменял своим правилам никогда.... На литературном поприще, которое предшествовало государственному, Шишков действовал точно также. Он восстал против победоноснаго могущества новизны и таланта, всех пленившаго, всех увлекшаго за собою, восстал потому, что считал это увлечение вредным.... но он сделал свое дело... Он открыл глаза Карамзину на вредныя последствия его нововведений в русское слово. Сам благородный и добрый Карамзин говорил мне (в 1816 г.), что «у Александра Семеновича много гнева, много желчи, много личной к нему враждебности, а потому много и несправедливости, но есть много и правды». В деле суда и осуждения общественной нравственности, связанном неразрывно у Шишкова с делом литературы, он был еще справедливее и заслуживает еще более уважения, хотя мало имел влияния и оказал, может быть, менее пользы. Собственно же за русское направление, за славянофильство, как бы Шишков ни понимал его криво, которое он исповедовал и проповедовал, с юных лет до гробовой доски, которого был мучеником, он имеет полное право на безусловную, сердечную нашу благодарность.