Высокопреосвященный Исидор, митрополит Новгородский и Санкт-Петербургский

Всеми этими чертами, которые премудрый сын Сирахов приписывает или внушает любителю премудрости, вполне обладал в Боге почившим 7 сентября сего 1892 года маститый иерарх, высокопреосвященнейший митрополит Новгородский, С.-Петербургский и Финляндский, Свято-Троицкой Александро-Невской Лавры священно-архимандрит Исидор, который, вышел из более чем скромного положения и бедного состояния, в каком находился во время своего детства и юношества, мало по малу, путем всегдашнего смирения, при уповании на помощь Божью, при твердости правил действования и неуклонном соблюдении меры во всем, достиг того, что с царями беседовал, среди вельмож занимал почетное место и среди братии по архиерейству пользовался честью старейшинства, возвысившись до звания первенствующего члена Святейшего Синода. Благодаря этому возвышению, высокопреосвященнейший Исидор сделался высшим руководителем управления всею Российской церковью и сильно влиял, особенно после кончины блаженная памяти святителя Московского Филарета в 1867 году, на все течение церковной жизни в нашем отечестве, не только самой по себе, но и в связи с жизнью гражданской. Такое влияние было весьма важно, ибо совпало с периодом реформ прошлого царствования, когда, при всеобщей почти ломке, трудно было сохранить устойчивость и нужна была большая осторожность и глубокая мудрость практическая, чтобы удержать от падения то, что по неизменным церковным канонам, требовалось сохранить от ломки, и чтобы, с другой стороны, уклониться от напора влияний сильных мира сего, чрезмерно зараженных духом западничества при проведении реформ в законодательство и жизнь. И высокопреосвященнейший Исидор, образцовый блюститель меры во всем, и в этом отношении вполне соблюдал меру, тихо, но неуклонно шествуя путем золотой середины между крайностями либерализма и ретроградства, что было тем более важно, что духом либерализма в известной степени заражены были от светских и некоторые лица, даже стоявшие более или менее близко к высшему церковному управлению. Если же принять во внимание, что такое руководствование делами высшего церковного управления со стороны высокопреосвященнейшего Исидора продолжалось не 5–6 лет, как то было в отношении к значительному числу его предшественников, каковы митрополиты: Михаил (1818–1821), Антоний (1843–1848), Никанор (1848–1856) и Григорий (1856–1860), а целых почти 33 года (1860–1892)¹, причем высокопреосвященнейший Исидор, обладал свежестью и ясностью мысли до последних минут жизни, крепко держал в своих руках кормило управления церковью за все это время²: то мы не можем не признать, что в таком событии Господь явил великое знамение во благо Русской церкви. В течение этих 33 лет многочисленные священно- и церковно-служителей разных степеней прошли перед надзирающими очами в Боге почившего архипастыря; целые поколения духовенства воспитывались под влиянием положенных его рукой в основание духовного образования начал; целый сонм архиереев, при его ближайшем влиянии назначенных на епископскую кафедру, частью им же и рукоположенных и руководимых, преподносился его взору; целый ряд мер и законоположений по духовному ведомству был предпринят и приведен в исполнение при его сильном и деятельном участии, каковы: улучшение быта духовенства, духовно-учебной реформы 1867–1869 и 1884–1885 годов, многолетнее дело перевода Священного Писания на русский язык и др.; целые ряды административных деятелей гражданского ведомства сменились одни другими на его глазах за два царствования, и т.д. Даже многие дела гражданских ведомств совершались и получали свое, так – сказать, освящение при влиятельном участии в Боге почившего иерарха, каковы: дела ведомства Императорского Человеколюбивого Общества, учреждение-приходских школ по всей Империи, и др., так что и в этом отношении почивший в Боге иерарх, по призыву Державной Власти участвовавший даже в заседаниях комитета министров, осуществлял на себе слова премудрого сына Сирахова о смиренном, которого премудрость посред вельмож посадить. Но и этим не исчерпывается великость церковного и церковно-государственного значения почившего иерарха. Это значение не ограничивается лишь последними 33 годами его жизни, а простирается, можно сказать, на целые 68 последних лет его. Ибо с самого окончания академического курса в 1825 году, начав служение церкви и отечеству в скромной, но важной по значению, должности учителя и воспитателя юношества в одном из высших рассадников духовного просвещения, – в своем alma mater, – высокопреосвященнейший Исидор, круг действования которого вскоре затем стал все более и более расширяться, особенно со времени вступления на самостоятельную епископскую кафедру Полоцкую в 1837 году, и еще того более со времени занятия важной должности экзарха Грузии в 1844 году, приносил и принес не только церкви, но и государству весьма много добрых и существенно полезных плодов своею неутомимой деятельностью, несокрушимою энергией и глубокой опытной мудростью. Не без основания в Боге почивший Государь император Александр Николаевич, еще в бытность высокопреосвященнейшего Исидора экзархом Грузии, в 1856 году почтил его саном митрополита, чего удостаивались лишь очень не многие³. Не без основания, конечно, также за свое многолетнее и многополезное служение Церкви и Отечеству в Боге почивший архипастырь награждаем и награжден был от Государей Императоров так, ка разве за исключением святителя Филарета, митрополита Московского, никто из иерархов Российских доселе не был награждаем. Он имел все высшие русские и некоторые иностранные (напр. Греческий орден Спасителя большого креста и черногорский Даниила 1 степени) ордена, жалуемые лицам духовного сана и сверх того имел посох с драгоценными украшениями, митру, украшенную вверху крестом, панагию, бриллиантами украшенную, с правом ношения двух панагий, право предношения креста при священнослужениях и три украшенных драгоценными камнями портрета Государей Императоров Николая I, Александра II и Александра III, при которых совершалось его служение Церкви и Государству. Вместе с тем во весь почти 68-летний период времени своего ревностного и доблестного служения Церкви и Отечеству, почивший иерарх находился в живых и постоянных, личных и письменных сношениях со многими высшими духовными и светскими особами: с архиереями, обер-прокурорами Св. Синода, министрами и другими лицами; а это, при маститой старости, которой Господь даровал ему достигнуть, взяв его из среды живых людей в исходе 93 года его жизни, раскрывает пред нами еще одну, и также весьма важную, сторону его значения: в лице почившего сошла в могилу дорогая сокровищница обогащенного и умудренного, как собственным так и чужими опытами, предания за целое почти истекающее столетие. Если же принять во внимание, что люди первой половины этого столетия, с которыми были в сношениях почивший, были посвящены в предания прошлого столетия, то это значение еще более возвышается. А между тем доселе только очень небольшая часть этой богатой сокровищницы была открыта миру, самая же большая часть ее еще ожидает своего открытия в будущем. Мы разумеем в особенности обширную официальную и частную переписку почившего иерарха с разными лицами, тем более интересную и поучительную, что в этом отношении почивший владыка представлял собой замечательное явление: пиша легко, свободно, быстро и красиво до последнего времени, он любил в переписках отдыхать душей от утомительных нередко официальных занятий, обнаруживал в ней все высокие природные качества своего ума и сердца, сообщал драгоценные сведения, часто далеко не всем доступные, нередко изливал свой природный юмор и т.д.

В виду всего этого весьма важно и поучительно пройти хоть беглым взором долгий путь жизни и деятельности почившего.

Высокопреосвященный Исидор, в миру Яков Сергеевич Никольский, родился 1 октября 1799 года в селе Никольском, Каширского уезда Тульской епархии. Отец его Сергей Иванович был диаконом в этом селе и умер еще в молодых годах, оставив сиротствующую семью свою без всяких средств к жизни. На родине почившего иерарха существует предание, что благочестивая и сердобольная родительница его в первые и самые тяжёлые минуты после смерти мужа, в беспомощном положении своем принесла младенца Якова в приходский храм и передала непосредственному водительству и попечению Царицы небесной, положив его пред местной иконой Боголюбской Божьей Матери⁴.

И Пресвятая Дева, Матерь Христа Бога, сама испытавшая величайшее материнской скорби, вняла воплям скорбной матери. Она приняла ее сына под свое особое покровительство и водительство. Рано узнав горькую нужду и крайнюю бедность, Яков Сергеевич рано и сознал необходимость упорным трудом добывать себе пропитание и пролагать путь к образованию, обнаружив при этом выдающиеся дарования ума. Но те же условия развили в нем еще, с одной стороны, глубокое чувство смирения и скромности, а с другой – горячую любовь и искреннюю заботливость в отношении к родному очагу, дабы по возможности выводить родных из того состояния крайней бедности, в котором он сам находился с раннего детства. За это и не оставляла его своим покровительством Царица небесная на всех дальнейших путях его жизни. Под ее покровом он победил первые трудности домашнего воспитания, прошел школу низшего и среднего образования и действовал на дальнейших путях своей многолетней жизни, везде при сем отличаясь кротостью нрава, добродушием, любовью к товарищам, уменьем располагать к себе и другим добрыми душевными качествами. В 1821 году, окончив в Тульской духовной семинарии с отличной аттестацией в звании студента, Яков Сергеевич Никольский, на основании предписания Московской Духовной Академии от 8 июня, был послан для поступления в число студентов С.-Петербургской Духовной Академии, когда ректором последней был архимандрит (с 1822 года епископ Ревельский) Григорий (Постников), питомец 1 курса той же академии, следовательно питомец Филарета, митрополита Московского, впоследствии митрополит Новгородский и С.-Петербургский (†1860) на место которого Исидор впоследствии и назначен был митрополитом в северную столицу; а инспектором, – архимандрит Иоанн (Доброзраков) до 1824 года и-архимандрит Гавриил (Воскресенский) с 1824 года по 1825 год. Во все время своего обучения в С.-Петербургской Духовной Академии с августа 1821 года и по июль 1825 года Яков Сергеевич Никольский обнаруживал и блестящие успехи и «примерное поведение», как значилось о нем в инспекторских донесениях и ведомостях; и когда, по переходу из низшего отделения академии в высшее, он сделан был «старшим», то за все время двухгодичного пребывания в этой должности, вместе с некоторыми другими старшими, получал самые лестные отзывы о себе в донесениях инспектора, вроде следующего: «примерным поведением» таких-то, следовали имена, и в числе их Якова Никольского «старших я весьма доволен». Вместе с тем и в разрядных списках по успехам у Я.С. Никольского замечается постоянное повышение отметок по всем предметам, и особенно по тем, по которым у него не было никаких отметок в семинарском аттестате, то есть которых он не изучал в семинарии, каковы напр. новые языки: немецкий и английский. Не удивительно, поэтому, что правильный образ жизни и занятий молодого студента, его настойчивость в трудах и внимательное отношение к делу, при выдающихся природных дарованиях, были причиною того, что к концу академического курса он занял в списках одно из высших мест. Написав курсовое сочинение О вере оправдывающей⁵ отмеченное высшим баллом и отличившись в составлении прекрасных по духу, направлению и отделке в изложении проповедей⁶, Я.С. Никольский окончил курс вторым по списку (из 53 студентов) магистром своего (шестого) курса, обильного воспитанниками, составившими славу родной Академии. Таковы были: Евгений (Добротворский), епископ Винницкий (†1841), Афанасий (Соколов), архиепископ Казанский (†1868), Елпидифор (Бенедиктов), архиепископ Таврический (†1860), Нил (Исакович), архиепископ Ярославский (†1874) из святителей русской церкви; затем бывшие профессорами в самой академии: известный протоирей Д.С. Вершинский (окончивший курс первым магистром), рано скончавшийся священником И. Шангин, бывший профессором в Тульской семинарии протоирей М.Д. Руднев, а из пользовавшихся почетной известностью на гражданской службе Н.П. Турчанинов, Н.В. Оржевский, И.М. Синицын и другие. Так Царица небесная помогла Я.С. Никольскому в довершение его воспитания, для которого от родителей он не мог он не мог иметь никаких пособий. Но еще более явила Она ему свое покровительство в дальнейшей судьбе его жизни и в его деятельности. Пресвятая чистая Дева, она внушила ему мысль об избрании пути детства в иночество.

Еще 13 июля 1825 года, прямо по окончании курса, когда всем его товарищам окончившим курс академическим начальством предложен был вопрос: «в каком звании желают они быть?» и когда все они этот вопрос дали письменный ответ: «в духовном» (хотя не все потом остались в духовном звании), Я.С. Никольский на этот вопрос дал более обстоятельный ответ. Он написал: «Всегдашнее желание посвятить себя на служение Господу, произвело во мне решительное намерение поступить в черное духовенство; о чем вашему преосвященству⁷ покорнейше объявляю»⁸. А 25 числа того же июля месяца Никольский вошел в академическое правление с прощением такого содержания: «Господь наш Иисус Христос, призывающий всех людей ко спасению, с давнего времени произвел во мне желание посвятить себя на служение Ему и Его церкви. К исполнению сего моего желания и нахожу удобнейшим для себя состояние безбрачное, и решительно избираю – звание монашеское⁹. Почему академическое правление покорнейше прошу исходатайствовать мне позволение вступить в звание монашеское». Вследствие этого прошения студент Никольский, согласно указу Св. Синода, и был пострижен в монашество 22 августа 1825 года, с именем Исидор, в честь преподобного Исидора Пелусиота, память которого празднуется 4 февраля. Вслед за тем 29 августа новопостриженный монах Исидор посвящен был в иеродиаконы, а 5 сентября в иеромонахи. В тоже время, как один из лучших воспитанников своего курса, он оставлен был при самой академии в качестве бакалавра по классу богословских наук. По этому классу было три наставника, и иеромонах Исидор, по сравнению с ним, как старейшими по службе, был младшим; а именно: первым наставником, в звании ординарного профессора, был сам ректор Академии (до конца 1825 года епископ Григорий Постников, а с 30 января 1826 года архимандрит Иоанн Доброзраков¹⁰), – вторым, в звании экстра – ординарного профессора, был инспектор Академии (архимандрит Иннокентий Борисов¹¹) и третьим, в звании бакалавра, молодой иеромонах Исидор. Самый класс богословских наук разделялся, соответственно сему, на три кафедры, обнимавший собой теоретическое (догматическое), практическое (нравственное) и истолковательное богословие. Иеромонаху Исидору досталось на долю последнее, хотя после некоторое время читал он и нравственное богословие. То время очень скудно было хорошими пособиями по этому предмету, особенно ж в русской богословской литературе. Так как по учебному плану преобразованных в 1809–1814 годах духовно-учебных заведений кафедра истолковательного богословия обнимала собою и герменевтику и чтение Св. Писания, то прямыми руководствами по этому предмету могли быть, и назначены были, с одной стороны Буддея, «Institutiones hermeneuticae» и Рамбахия, такого же содержания сочинение, а с другой, – митрополита Амвросия, «Руководство к чтению Св. Писания», сухо и сжато, по обычаям того времени, изложения; в пособия же указаны были общо и неопределенно св. Отцы и учителя Церкви и толкователи Св. Писания на отечественном языке; а также латинские западные толкователи: Озиандер, Тирин, Вейт, Кальмет и др. поэтому молодому бакалавру самому приходилось составлять программы чтения своего предмета с академической кафедры. И он искусною рукой взялся за это нелегкое дело и умело распорядился представлявшимся ему разнообразным материалом, частью пользуясь пособиями для сего из академической библиотеки, а частью сам выписывая из за границы нужные для себя, по его соображениям, книги. Он преподавал свой предмет в течение 1825–1829 учебных годов и за это время выработал твердый план и серьезную по содержанию программу преподавания, что было тем более ценно, что до него в течение 1819–1825 годов в академии сменилось пять преподавателей этого предмета, едва успевших ознакомиться с последним. Судя по этой программе,¹² иеромонах Исидор полно и основательно преподал свой предмет студентам, сообщая им необходимые сведения как из герменевтики собственно, так и из введения в чтение книг Св. Писания, а в самом изъяснении священного текста останавливаясь преимущественно на важнейших, догматических, нравственных и других местах Св. Писания. Программа преподавания у о. Исидора, будучи, согласно предписанию Комиссии Духовных училищ, близкою к учебному руководству м. Амвросия, в то же время, по сравнению с программами большей части его предшественников и приемников по кафедре, выделяется своей полной и выдержанностью плана. – кроме обязанностей по должности бакалавра, иеромонах Исидор, давший, при пострижении в монашество, обет послушания, нес и другие обязанности и труды по академии. Так, вскоре же по назначении в бакалавры, именно 10 сентября 1825 года, он был определен на должность библиотекаря академии, в то же время соединявшуюся с профессорской должностью. И на этой должности, в течение тех же 1825–1829 годов он много потрудился для благоустройства и упорядочения академической библиотеки. Кроме приема, выдачи, записи и установки вновь поступающих книг на определенные места в библиотеке, кроме наблюдения за вновь выходящими повременными и другими изданиями и сочинениями на разных языках и выписки лучших из них в академическую библиотеку, молодому библиотекарю предстояло, по определению Правления, привести к единству существовавшие дотоле академические каталоги. Независимо от того, в исполнение предписания Комиссии духовных училищ от 20 апреля 1827 года, он должен был ускорить составление общего каталога библиотеки, представить обстоятельные сведения об утраченных книгах и т.д. Это дело потребовало большого труда от библиотекаря и лишь в конце своей академической службы, в октябре 1829 года, он мог исполнить требуемое Комиссией духовных училищ, тем более, что исполнение предписания находилось в связи с последовавшим еще ранее того определением академического правления о приведении к единству каталогов библиотеки, каковое определение о. Исидор также в точности исполнил в 1829 году¹³. Между тем еще 30 октября 1826 года был утвержден, по удостоению Комиссии духовных училищ, в степень магистра богословия, иеромонах Исидор уже 10 марта 1827 года, по представлению академической конференции, видевшей и ценившей его достоинства и труды, той же Комиссией утвержден действительным членом оной конференции, а 26 августа того же 1827 года, указам Св. Синода, сопричислен к соборным иеромонахам Александроневской Лавры. Но ему предстояло и более широкое поле деятельности, более высокое поприще. Августа 14 дня 1829 года иеромонах Исидор, не имея еще и 30 лет от роду, по указу Св. Синода, был возведен в сан архимандрита с назначением в настоятели третье-классного Мценского Петропавловского монастыря Орловской епархии, а 24 того же августа Комиссией духовных училищ определен на должность ректора и профессора богословских наук в Орловскую духовную семинарию, и 11 ноября того же 1829 года определен присутствующим в Орловскую духовную консисторию. Так положено было начало его начальственно-административной деятельности. Характер этой деятельности всюду свидетельствует и обозначается как характер истинно отеческой попечительности о вверенной отцу архимандриту Исидору семинарии и о питомцах последней.¹⁴ Сам переиспытав нужду и бедность в юности своей, отец Исидор хорошо знал все это и в питомцах семинарии и, по свойственному ему всегда сердолюбию, заботливо стремился пособить горю нуждающихся и бедняков, в то же время твердо держа в своих опытных руках и знамя науки семинарской и просвещения юных питомцев ее. Все эти попечения и новые труды не могли не остаться не замеченные начальством и ближайшим и высшим. «В воздаяние заслуг и ревностных трудов, засвидетельствованных Киевским академическим Правлением», которому в то время подчинена была Орловская семинария в административном отношении и председатель которого ректор Киевской духовной академии архимандрит Иннокентий (Борисов) хорошо знал архимандрита Исидора еще по С.-Петербургской Духовной Академии, архимандрит Исидор был «Всемилостивейшее сопричислен к ордену св. Анны 2 степени».¹⁵ Тогда же обратил на него внимание святитель Филарет, митрополит Московский, без сомнения имевший о нем добрые отзывы и от Орловского епископа Никодима, до 1828 года бывшего архимандритом Московского Богоявленского монастыря, и от ученика и друга своего архиепископа Тверского Григория (Постникова), бывшего до 1826 года ректором С.-Петербургской духовной академии, и от других лиц, и видавший его на экзаменах в С.-Петербургской духовной академии в бытность свою в Петербурге присутствующим в Св. Синоде в 1821–1823 и 1827–1829 годах. Как бы то ни было, но только по предложению митрополита Московского Филарета, влиятельного в то время члена Св. Синода и Комиссии духовных училищ, по определению последней, 2 июля того же 1833 года архимандрит Исидор перемещен был в Московскую духовную семинарию на должность ректора и профессора богословских наук с назначением настоятелем Московского ставропигиального Заиконоспасского монастыря. С тех пор начинается его ближайшие отношения к знаменитому святителю Московскому Филарету, который также весьма скоро увидел и оценил высокие личные достоинства и административные способности нового ректора подведомой ему семинарии, и под руководством которого архимандрит Исидор еще более возвысил, воспитал и укрепил в себе эти достоинства и способности: дивное смирение, замечательный такт, миру во всем и прочее, которые так отличали его за все последующее время. Характер его управления семинарией Московскою был в сущности то же, как и в Орловской семинарии, при чем он, по обязанностям ректора, участвовал и в трудах по переводу некоторых святоотеческих творений¹⁶. В короткое время своего управления Московской семинарией архимандрит Исидор так скоро и ясно заявил себя с отличной стороны во всех отношениях, что мудрый и проницательный первостоятель московской церкви митрополит Филарет, провидя в нем доброго архипастыря русской церкви, не усомнился в следующем же 1834 году представить его, на место назначенного в калужские епископы Николая, в помощники себе по управлению епархией. И его представление было уважено. Ноября 11 дня 1834 года митрополит Филарет доносит Св. Синоду: «Назначенный в епископы Дмитровского, викария Московской епархии, московского второклассного Заиконоспасского Ставропигиального монастыря настоятель, Московской семинарии ректор, архимандрит Исидор, сего ноября 9 дня в Синодальной конторе в епископы наречен, а 11 дня с находящимися в Москве преосвященными: Евгением¹⁷, экзархом Грузии, и Иерофеем Фаворским, и епископами: Калужским Николаем¹⁸ и уволенными от епаршеского управления, Дионисием¹⁹ и Аароном²⁰, мною хиротонисан»²¹. При хиротонии или рукоположении, святитель Филарет произнес, в наставление новорукоположенному, замечательную речь из теста: воспоминаю тебя возгревати дар Божий, живущий в тебе возложением руку моею (2Тим.1:6)²². В этой речи, именуя Тимофея, которому св. ап. Павлом сказаны были сии слова, викарием Павла, в соответствии новой должности рукоположенного в епископы архимандрита Исидора, рукоположитель последнего прежде всего разъясняет ему слова: дар Божий. «Дар Божий» поучает святитель Филарет. Не помысли о своем достоинстве; не обопрись на сою силу; не присвой себе того, что есть единственно Божие; не припиши Христова благоухания сосуду, в который оно положено. Дар Божий! – Смиряй, но не низлагай себя мыслью о своем недостаточестве или недостоинстве; не изнемогай в своей немощи. Вседержительный Дарователь не требует богатого приимателя; сила Божия не нуждается в силе человеческой». И затем в таком же тоне наставления разъясняет и выражение: возгревати дар Божий живущий в тебе, то есть «возбуждать, питать, возращать оный приличными средствами и пособиями, как-то; молитвою, словом Божьим, ревностью и верностью в порученном действовании, терпением в трудностях, любовью креста Христова, неуклонным зрением на образ Христов, который должен быть нашим отличием, не столько на персях²³ и на сердце, сколько в персях и в сердце». Заключает рукоположитель речи свою следующими знаменательными словами: «Он Сам, – Верховный Паспыреначальник наш, да упасет и управит тебя, и дарованный тебе ныне дар свой да сохранит в тебе, и возрастит, и многоплодным сотворит, в оправдание благопопечительного избрания Державной и священной Власти, в благопотребное и полезное служение церкви, и, – если мне позволено не забыть и сего, – в облегчение бремени, на мою немощь возложенного. Да будет жезл сей Твой и моею на время подпорою!». Каждое слово рукоположителя крепко ложилось в сердце новорукоположенного, и будучи для последнего дорогим наставлением в предстоящем архипастырском действовании и являясь как бы предречением (в форме благожелания) о будущей судьбе его. И ближе всего, в исполнение заключительного желания рукоположителя, епископ Исидор оказался добрым помощником святителя Филарета по управлению Московской епархией, хорошею ему «подпорой», хотя в то время и сам святитель Филарет также еще не стар был летами²⁴. В 1875 году, когда торжественно праздновалось пятидесятилетие служения высокопреосвященнейшего Исидора церкви и отечеству, Московская Духовная Академия, почётным членом которой он состоял, приветствуя его, устами своего представителя говорила ему: «Весьма не многие из нас, учащих в академии, остались живыми свидетелями учёного и святительского служения твоего в древней столице²⁵, и они с чувством, полным отрадных воспоминаний, передают грядущим за ними по преемству времени о высоте тогдашнего служения твоего церкви и науки. Но академия от того времени имеет и письменное свидетельство, что ты с участием относился к ее ученым трудам и что святитель Филарет дорожил твоими о них отзывами, повелевая руководствоваться ими тружениками духовной науки»²⁶. В последнем случае разумеется то обстоятельство, что святитель Филарет, дорожа мнением своего викария, преосвященного Исидора, поручал ему между прочим пересмотр курсовых сочинений студентов Московской Духовной Академии, на каковых сочинениях преосв. Исидор делал свои замечания; эти-то замечания митрополит Филарет и указывал в руководство начальствующим и наставникам в сей академии²⁷. Равно также святитель Филарет весьма дорожил мнениями преосв. Исидора и высоко ценил его сотрудничество по управлению Московскою епархией. Он утверждал охотно все его резолюции и распоряжения по сей части²⁸, подарил ему несколько экземпляров того издания своих проповедей (изд.1835 г.), в котором между прочим помещена упомянутая речь по рукоположению его во епископы²⁹, с лестным одобрением представил его к ордену св. анны 1 степени, которого преосв. Исидор, согласно этому представлению, и был удостоин 17 апреля 1837 года, «во внимание к ревностному и отличному исполнению обязанностей»³⁰, и т.д. Но не даром рукоположитель преосв. Исидора митрополит Филарет, в речи своей к нему по рукоположении говорил о том, чтобы архипастырский жезл его викария был «на время» и его, рукоположителя, «подпорою». Такой администратор и такой человек, каким был преосв. Исидор, лишь короткое «время» мог быть «подпорой» святителя Филарета. Быв зрелым не только для подчиненной, но и для состоятельной архипастырской деятельности уже при рукоположении во епископы, он еще более и еще скорее для сего созрел в известной своей выдержанностью и силой искуса школы святителя Филарета. Именным Высочайшим указом 5 июля 1837 года епископ-викарий преосв. Исидор был назначен на самостоятельную архиерейскую кафедру Полоцкую, на место преосв. Смаргда (Крыжановского)³¹.

Нужно себе только представить, что за край, где находится кафедра, чтобы понять все трудности, какие предстояли преосв. Исидору в управлении его новой епархией. Латинская и польская интриги там встречались (как и теперь встречаются часто) едва не на каждом шагу; плевелы унии в то время еще в обилии наполняли ниву православной Церкви. В то время архиепископ (после митрополит) Литовский Иосиф Семашко (†1868) еще только подготовлял, самыми осторожными путями, способами и мерами, почву к воссоединению униатов с православной Церковью, счастливо совершившемуся в 1839 году. И в таком-то краю, при таких-то условиях его быта и жизни, как раз нужен был такой архипастырь, как преосв. Исидор. Полоцкая епархия обнимала тогда несколько западных губерний. Уния успела уничтожить в них едва не все православное: храмы были бедны, без икон, иконостасов и утвари; в них заведены были, по римско-католическому обычаю, органы, вытеснившие древле – православное церковное пение, введены латинские богослужебные книги, между тем как православные богослужебные книги, православные обряды и богослужения были искажены до неузнаваемости; духовенство православное было бедно, принижено, загнано, по наружности и даже по духу во многом олатинилось. Но преосвященный Исидор вступил на Полоцкую епархию во цвете сил и во всеоружии опыта, любви и веры. Со свойственными ему энергией, терпением, обдуманною предусмотрительностью, тактом и мерой во всем, кротостью и любовью, он в короткое время победил все затруднения, насколько то возможно было по тогдашним обстоятельствам и условиями. Он привел в известность количество православного населения и духовенства страны; устроил несколько новых православных храмов по городам, испросив необходимые для них принадлежности богослужения между прочим из Москвы чрез своего рукоположителя митрополита Филарета, с любовью пришедшего ему на помощь³²; устранил, по возможности, существовавшие беспорядки; вызвал к живой деятельности православное духовенство епархии и вообще много положить личного труда как на благоустройство последней, так и в частности на устройство в ней таких памятников истории края, как Виленский Свято – Духов монастырь, Пожайский монастырь близ Ковны и др. В тоже время он явился одним из лучших сотрудников упомянутых архипастырю Иосифу Семашко в великом деле воссоединения западно-русских униатов с православной Церковью, сразу поняв и оценив мудрый план этого архипастыря по сему делу, а по совершении воссоединения приняв участие в торжественных священно-служениях по городам: Полоцку, Витебску, Минску и др. Поэтому-то из Полоцка в 1840 году он и перемещен был на архиерейскую кафедру в Могилев, где ему приходилось продолжать тот же святительский подвиг, что и в Полоцке. Ко времени пребывания преосвященного Исидора в Могилеву относится путешествие его в Киев на поклонение тамошним святыням. При этом он посетил и тогдашнего Киевского первосвятителя, известного своей твердостью в православии и высоким благочестием митрополита Филарета (Амфитеатрова), на место которого, по кончине его (в 1857 году), Господь судил преосвященному Исидору быть Киевским первосвятителем (в 1858 году). Во время этого посещения у митрополита Филарета были запросто некоторым молодые ученые монашествующие из питомцев Киевской духовной академии. По признанию одного из этих монашествующих, ныне состоящего в сане святительском, их уже тогда поразила в преосвященном Исидоре величайшая осторожность и мерность во всем: в словах, в поступи и проч. Не ускользнуло это, конечно, и от внимания опытного в сношениях с архиереями святителя Филарета. После того, как преосвященный Исидор откланялся митрополиту Филарету и удалился из его покоев, Филарет, с обычной своей простотой обращаться к молодым монашествующим собеседникам и указывая на удалившегося преосвященного Исидора, сказал: «ну, вы, будущие архиереи! Вот с кого берите пример. Он еще молодой,³³ но уже зрелый епископ»³⁴. Подлинно, преосвященный Исидор давно был зрелым епископом, и в рассматриваемое время созрел даже для высшего церковного управления. Не удивительно, поэтому, что когда в 1844 году, за удалением из экзархов Грузии одного из участников рукоположения преосвященного Исидора в епископы, архиепископа Евгения, сделала вакантной и весьма важная и ответственная должность экзарха, то лучшего заместителя этой должности высшее церковное правительство русское не могло избрать, как именно преосвященного Исидора, который именным Высочайшим указом от 12 ноября означенного 1844 года и был перемещен на епархию Карталинскую и Кахетинскую, с званием члена Св. Синода и экзарха Грузии.

Край Кавказский в то время, как был перемещен туда высокопреосвященнейший Исидор, еще не был покорен окончательно и был, казалось, вечным очагом военных действий и тревожных вспышек диких горцев. Будучи обширным и разбросанным как в политическом и географическом, так и в церковном отношении, этот край требовал своеобразного им управления и особой мудрости в управлении. Несмотря на довольно давнее (с 1811 года) существование Грузинского экзархата в состав высшего церковного управления Российской империи, в церковном (как и в политическом) отношении экзархат представлял много безотрадного по не благоустроенности: храмы Божьи были ветхи, бедны утварью, часто подвергались разорениям от диких горцев; духовенство было также бедно и необразованно (в Карталинской напр. епархии, из 409 священников, при 757 церквях, окончивших семинарский курс было всего только 139); священники не поучали свою паству; низшие члены клира жили положительно в нищете, и семьи духовенства ничем не были обеспечены. Тринадцатилетнее ревностное и благопопечительное управление высокопреосвященного Исидора экзархатом грузинским совершенно его преобразовало и благоустроило. Во многих местностях, стараниями экзарха, воздвигнуты были новые храмы или возобновлены ветхие, иногда тысячелетней древности (в числе древнейших храмов обновлен был напр. Знаменитый Сионский собор в Тифлисе), причем для новых храмов благопопечительный архипастырь часто сам составлял чертежи. Нарочитые заботы употребил архипастырь на восстановление клонившегося к упадку под давлением ислама христианства, и в этом отношении особенное внимание обратил он на Осетию, Сванетию и Цебельду, где христианство в долгое время борьбы с исламом приходило в упадок. Труды архипастыря не остались без успеха: около ста лет назад совратившиеся в магометанство из православия 1200 человек из племени Энгилойцев, в 1851 году возвращены были в лоно православной Церкви, и для них сооружен был новый храм. В то же время последовали присоединения многих из кабардинских племен к православной Церкви. С целью распространения и утверждения православия в крае была в том же 1851 году учреждена епархия Абхазская, упраздненная в 1795 году еще до присоединения края к России. В видах просвещения народа истинами христианской веры, равно как и в видах успешнейшего действования духовенства на народ, сделано было новое издание Библии на грузинском языке; употреблены были деятельные меры к поднятию уровня образованности в среде самого духовенства; белое и монашествующее духовенство получило определенное содержание; обители иноческие, нередко также очень древние, были частью обновлены, частью благоустроены; для образования дочерей белого духовенства в Мцхете учреждено было женское училище, и т.д. И все это высокопреосвященным экзархом совершаемо было постепенно, с свойственной ему проницательностью, осторожностью и с соблюдением ему одному свойственному такту в отношениях к властям светским и местным или соседственным духовным, не подчиненным власти всероссийского Св. Синода (напр., армянским). Еще в 1847 году святитель Московский Филарет, живо следивший за деятельностью всех рукоположенных им архиереев и с отеческим участием относившийся к их судьбе вообще, в частности отечески относившийся и к преосвященному Исидору, в Грузии (как и прежде в Полоцке) помогавший ему советами, церковной утварью и проч., писал к А.Н. Муравьеву: «Приятны церковные новости вами сообщенные. Слава Богу, что древние в Грузии обители и древнее монашество начинают обновляться. Попечением о сем преосвященный экзарх исправит недосмотр предшественников, и посеет благое семя для будущего. Я вам писал, что не догадливо было со стороны русского духовного управления не поддержать давно Гареджийскую пустынь в том направлении, какое она имела до Русского правительства, то есть в качестве орудия для образования людей к духовной службе, при недостатке училищ, которые и нам русским скоро устроить было не можно, по разноязычию»³⁵. И от 7 ноября 1852 года тому же лицу: «Радуюсь подвигам преосвященного Исидора. Время бы еще дать ему знамение благоволения власти»³⁶. Или от 11 декабря того же 1852 года: «Преосвященный экзарх Грузии отработал и окончил еще трудное дело: передал церковные имения в гражданское ведомство, с условиями довольно благоприятными для церкви, есть ли только хорошо исполнять»³⁷. И от 22 ноября 1853 года: «Радуюсь подвигам преосвященного экзарха, и тому, что Бог дает ему силы, достаточные против трудностей»³⁸. – Для поощрения подведомого духовенства к поучению паствы, преосвященнейший Исидор сам подавал пример учительного архипастыря, произнося проповеди при всяком удобном случае, с мудростью, силой слова и назидательностью. Некоторые из этих проповедей, по особому намерению Московского святителя Филарета, которому автор присылал их на суд и в виде приношения духовного, были напечатаны в издавшемся при Московской Духовной Академии журнале: Творение св. отцов, с Прибавлениями духовного содержания за 1849 и 1850 годы³⁹. Подлинно преосвященному экзарху нужны были особая благодарная помощь свыше и от Господа подкрепление сил, чтобы они достаточны были для борьбы с величайшими трудностями, встречавшимися едва не на каждом шагу длинного пути служения его во главе Грузинского экзархата. Труды его по благоустройству края, при других, не благоприятствовавших здоровью, условиях, были так велики, что некоторое время представлялась для него опасность совсем потерять здоровье и глядеть в могилу. Слухи о серьезной болезни высокопреосвященного Исидора доходили и до любвеобильного «ангела Московской церкви», как называл сам высокопреосвященный Исидор митрополита Московского Филарета⁴⁰; и святитель Филарет заботливо стал было помышлять о перемещении высокопреосвященного Исидора из Грузии на какую-либо почетную епархию в Великой России. Так в 1853 году, когда, за лишением зрения преосвященного архиепископа Ярославского. Евгения Казанцева (†1871), предполагала быть вакантной кафедра Ярославской епархии (с которой в 1821 году и самому святителю Филарету проложен был путь к занятию кафедры Московской), и когда одним из присутствующих в Св. Синоде был упомянутый выше архиепископом Смарагд, святитель Филарет писал к сему последнему: «если увольняется преосвященный Ярославский: не время ли позаботиться при сем случае о сохранении преосвященного экзарха, которого здоровья едва ли станет в Грузии, а в России, может быть, поберегли бы долее? Правда, что время не очень удобное для перемены. Дух Господень да речет С. Синоду полезное»⁴¹. Но Господь бодрствовал над своим избранником и хранил его здоровье для блага церкви. К ободрению же труженика на мало возделанной ниве служило и благоволение к нему Власти, о знамениях коего, с той же целью ободрения, как мы видели, заботился для высокопреосвященного Исидора и святитель Московский Филарет. Верховная Власть видела то, чем была грузинская церковь до прибытия высокопреосвященного Исидора в Грузию и чем стала она под его управлением, видала она подвиги и труды его и не оставляла их без награды. Прибыв в Грузию в 1844 году в сане архиепископа, преосвященный Исидор имел лишь один высший орден св. анны 1 степени со звездою, полученный еще в 1837 году пред выездом из Москвы на Полоцкую епархию. В звании же экзарха Грузии он уже в 1845 году, «за ревностное усердие к церкви и неусыпную заботливость о благоустройстве управления вверенными ему паствами в отдаленном крае империи, сопричислен был к ордену св. равноапостольного князя Владимира 2 степени большого креста» со звездой; а в 1850 году, «за ревностное служение церкви, отличающееся неусыпной заботливостью о благоустройстве вверенных его духовному надзору пастве в местах разноплеменного населения», был удостоен ордена св. благоверного князя Александра Невского. Но и этого мало. Глубоко уважавший преосвященного экзарха наместник Кавказский, известный своим умом и силою влияния, князь Воронцов в своем письме к обер прокурору Св. Синода графу Н.А. Протасову просил об исходатайствовании преосвященному Исидору если не сана митрополита, то бриллиантового креста на клобук. В виду того, что еще здравствовавший в то время прежний начальник и наставник преосв. Исидора по Академии архиепископ Казанский Григорий еще не возведен был в сан митрополита⁴², было найдено неудобным удостаивать преосвященного Исидора сана митрополита: 19 апреля 1853 года он был награжден, при лестном Высочайшем рескрипте, бриллиантовым крестом для ношения на клобук. Но в коронацию 26 августа 1856 года, когда и архиепископ Григорий лично возведен был в сан митрополита (быв вскоре после того назначен, по смерти митрополита Никанора, и первенствующим членом Св. Синода, митрополитом Новгородским и С.-Петербургским), преосвященный экзарх Грузии архиепископ Карталинский и Кахетинский Исидор, именным Высочайшим указом Св. Синоду, также возведен был лично в сан митрополита «за неусыпную, при долговременном архипастырском служении, заботливость о вверенных паствах и за ревностные на проходимом поприще труды по общему управлению церковными делами Закавказского края к постепенному в нем благоустройству духовной части».

Почти четырнадцать лет трудился высокопреосвященный Исидор на пользу церкви и государству в Закавказском крае, испытывая и препобеждая, по особенностям самого этого края и населения, невообразимые трудности. Часто по истине только Господь спасал его среди этих трудностей, особенно в виду того, что край Закавказский в то время еще не был покорен совершенно русским оружием, а казалось, был вечным очагом войны при воинственном настроении населявших его горцев. В своем дневнике, который веден был аккуратно изо дня в день и в котором записывалось все хотя сколько-нибудь замечательное в личной и общественной жизни в Боге почившего архипастыря, высокопреосвященный Исидор отметил много таких случаев, когда жизнь его подвергалась крайней опасности и когда только один Господь спасал его от опасности. Вот, для примера, два из этих случаев. По особенностям горной природы края митрополиту Исидору, при обозрении и посещении епархии, нередко приходилось ездить верхом на лошади, к тому же, в видах безопасности от нападений диких горцев, под конвоем военных людей. Раз, в такую поездку, когда вместе с преосв. Исидором ехал и наместник Кавказа, и когда дорога шла лесом, один из конвойных казаков почему-то неожиданно раскрыл дождевой зонтик. Лошадь, на которой был экзарх, испугалась и понесла. Впереди стояло большое дерево, толстые сучья которого весьма низко перекидывались через дорогу. Экзарху предстояла опасность или быть сброшенным с лошади, или на всем скаку испуганного животного ударить головой о толстый сук дерева. При неожиданности случая сам экзарх мог бы растеряться и подвергнуться верной смерти. Но промысл Божий спас его, внушив ему мысль схватиться руками за сук дерева. Владыка повис на суку и тем сохранил свою жизнь, а лошадь промчалась далее. Другой случай с ним, когда он ездил в одно селение совершать богослужение и когда это селение окружили горцы с прямой целью захватить экзарха в плен, чтобы получить за него большой выкуп или же убить его. Не успев в этом своем предприятии среди селения вследствие прибытия отряда русских войск на защиту архипастыря, горцы решили перерезать путь архиепископу при возвращении его из селения. Владыка возвращался без конвоя. На дороге он встретил человек 15 вооруженных людей, которые спали, а оседланные лошади паслись. Когда карета проехала мимо их, один из спавших проснулся и поднял тревогу. В один момент все спавшие дотоле были уже на сёдлах и погнались за каретой; владыка послал сопровождавшего его полицейского чиновника узнать, что это за люди. Тот встретил их и поговорив с ними, хотя и сказал владыка, что это «мирные», т.е. свои, однако после оказалось, что это были враги, и только десница Божья остановила их от нападения на экзарха⁴³. Долговременное служение среди таких трудностей и опасностей, при общем не крепком сложении организма высокопреосвященного Исидора, нуждалось в успокоении на более подходящей для него и по положению, и по другим условиям, кафедре архиерейской. Такой кафедрой оказалась Киевская. Митрополит Филарет, знавший преосвященного Исидора издавна, еще служивший с ним в Витебске в славный год (1839) воссоединения западно-русских униатов, а потом и в Киеве, как мы знаем, встречавший его и весьма ценивший его достоинства, очень желал видеть его своим приемником на Киевской митрополии, и не раз выражал это его желание. Он неоднократно повторял окружающим его: «молитесь, чтобы Господь Бог послал к вам экзарха Грузии». И самому митрополиту Исидору два раза писал в письмах: «всем сердцем молю Господа Бога и Пречистую Матерь Его, чтобы Киевская паства и лавра была поручена вашему высокопреосвященству»⁴⁴. И пред самой кончиной своей выражал то же желание. Это предсмертное желание досточтимого святителя Киевского, как бы завещание его, распространяемое в Киеве и за пределами Киева в стоустой молве, достигло и до высших сфер церковного и гражданского управления; и будучи согласно с видами самого правительства, имело желанные последствия: спустя два слишком месяца по кончине митрополита Киевского Филарета († 21 декабря 1857 года), именным Высочайшим указом от 1 марта 1858 года экзарх Грузии митрополит Исидор назначен на пост митрополита Киевского и Галицкого, при лестном Высочайшем рескрипте. И в силу молвы о предсмертном желании святителя Киевского Филарета и в силу общих соображений о преосвященнейшем Исидоре, как самом достойном из современных иерархов заместителе этого святителя, весть о назначении экзарха Грузии на Киевскую кафедру упредила самое официальное определение о сем назначении и официальное извещение о нем самого митрополита Исидора, который получил Высочайший рескрипт в великий понедельник 17 марта, а Синодальный указ даже 15 апреля 1858 года. Поэтому святитель Московский Филарет от 28 марта того же года писал к епископу Тульскому Алексею (Ржаницыну): «вчера я получил от преосвященного митрополита Исидора письмо, из которого видно, что он не знает о своем новом назначении: и я о сем указа не имею: но у меня есть от Комитета Министров печатная книга, в которой он показан Киевским»⁴⁵. С грустью встретила весть о новом, хотя и почетном, назначении экзарха паства Грузинская и все лучшие люди церковного и гражданского управления закавказским краем. Известный деятель закавказского края Н.Н. Муравьев писал самому высокопреосвященному Исидору, еще до официального о том извещения: «Кажется, вас делают Киевским, к крайнему моему огорчению, ибо Грузия важнее Киева»⁴⁶. Еще с большей грустью паства Грузинская расставалась с своим архипастырем, который, в свою очередь, хотя в душе и не мог не радоваться своему новому назначению, полагавшему конец непомерным трудам, которые он нес по долгу звания экзарха, однако в долговременном служении своем на пользу Грузинской церкви на столько сроднился с нею, что не мог без скорби оставить взлелеянную им и его любившую паству Грузинскую. Поэтому-то в прощальном слове своем к Грузинской пастве высокопреосвященный Исидор говорил: «Настоящее призвание приняло мною не без смущения в сердце. Всякая перемена в жизни, особенно перемена неожиданная, возбуждает тревожные чувства. Одной неизвестности будущего достаточно, чтобы породить в нас множество сомнений и гаданий, всегда не твердых, но всегда нарушающих спокойствие духа. С этим соединилась прискорбная мысль, что навсегда оставляю сие новое отечество, в недрах коего более тринадцати лет провел в Риме, и в последний раз вижу сию паству, для которой, по силам моим, трудился с любовью, и которая постоянным вниманием, и добрым ко мне расположением всегда утешала меня и облегчала труды и заботы, – тягостная мысль, что многое мог и обязан был сделать, и не сделать, упустив благоприятное к тому время, или уступив препятствиям без достаточного усилия преодолеть их, – страшная мысль, что за все и за всех пасомых истязан буду на суде Христовом, все сие в совокупности тяжело пало на сердце, когда я вступил в сие святилище Божье для принесения последней жертвы Господу о своих грехах и о спасении вашем». Заключение слова и последний завет его пастве был такой: «Любите Христа, любите друг друга»⁴⁷. Надобно заметить, что к некоторому утешению паствы и как бы для того, чтобы она легче свыклась с мыслью о разлуке с любимым архипастырем, по особому Высочайшему повелению, высокопреосвященнейший Исидор пробыл в Грузии до октября, в ожидании своего преемника (архиепископа Евсевия). Для упрочения же плодов своей многолетней деятельности на пользу края, высокопреосвященный Исидор еще в конце 1857 года, по соглашению с наместником Кавказа князем Барятинским, основал «Общество воздвижения св. креста на Кавказе», имевшее целью ограждения здесь христиан от неверных и утверждения веры Христовой и удостоившийся быть принятыми под особое покровительство Государыни Императрицы, также, как несколько позже принял живое и деятельное участие в учреждении выродившегося из сего «Общества», основанного по образцу западно-русских православных братств, «Общества восстановления и утверждения православия на Кавказе». Вся же деятельность митрополита Исидора на Кавказе, уже после назначения его на митрополию Киевскую, но еще до отбытия из Грузии, запечатлена была новым знаком Монаршего к нему внимания: при Высочайшей грамоте от 23 августа 1858 года ему, «за отлично-усердное долговременное служение и благопотребное управление церковными делами закавказских епархий, сопровождаемое благочестивою и назидательною жизнью, пастырскую попечительность и ревностное содействие к возобновлению древних и устройству новых храмов Божьих», Всемилостивейшие пожалованы алмазные знаки ордена св. благоверного князя Александра Невского.

Прежде нежели вступить на свою новую епархию матери городов русских, – Киевскую, митрополит Исидор должен был съездить в С.-Петербург. Эта поездка состоялась в первой половине октября 1858 года, при чем на пути в северную столицу и обратном – в Киев, он посетил как родную свою Тульскую епархию, так и Москву с ее святынями и первостоятелем ее, его рукоположителем, митрополитом Филаретом⁴⁸. А 31 октября того же 1858 года митрополит Исидор и совершал торжественно свое вступление на кафедру Киевскую. При этом он, приветствуя свою новую паству словом любви и мира, с присущим ему всегда смирением, говорил в этом слове между прочим следующее: «Смутился дух мой, услышав, что рёк о мне Господь мой, – и тяжелая забота пала на сердце. Идти – не с посохом путника, а с жезлом пастыря – на место, освященное красными стопами первозванного апостола и подвигами равноапостольного Владимира, просветившего верой Христовой все отечество наше, – приять на слабые рамена бремя служения церкви, благодатью Божьей прославленной, и святой лавре, сияющей славой чудес и равноангельского жития дивных подвижников веры и благочестия, – взойти на сию гору Господню и стать на месте святом, которое занимал недавно оплаканный признательной паствой великий святитель, светом слова и подвигов, теплотой любви и благотворений, живущий в сердцах духовных чад своих, – поверьте, братья, – это не легко, это страшно и для духа более крепкого и опытного»⁴⁹. Только покоряясь воле Божьей и призванию Божию, решился высокопреосвященнейший Исидор быть заместителем почившего святителя Киевского Филарета, и в душе своей чаял в Киев же и почить, не надеясь и на крепость своего здоровья и продолжительность жизни, и на что либо высшее по сравнению с достигнутым уже теперь в своем иерархическом положении. Но Господь, знающий не только настоящее, но и будущее, испытующий сердца и утробы и возносящий смиренных, предустроил и устроил о нем нечто иное, еще более высокое. Не напрасно еще от 13 октября 1858 года, когда преосвященный Исидор, не вступая на кафедру Киевской митрополии, был в Петербурге, прозорливый и хорошо знавший, высоко ценивший его святитель Московский Филарет писал к Тульскому епископу Алексею «Думаем скоро видеть Киевского владыку на обратном пути, хотя надобно желать, чтобы им пользовались в Петербурге не на короткое время»⁵⁰. И в следующем 1859 году от 4 декабря самому первенствующему члену Св. Синода, митрополиту Новгородскому и С.-Петербургскому Григорию писал: «Мне кажется, преосвященный Киевский может представить вам полезную деятельность под вашим руководством»⁵¹. Почти половину всего времени бытности своей митрополитом Киевским, высокопреосвященный Исидор провел в Петербурге, участвуя в делах высшего церковного управления и в обсуждении важных вопросов церковно-государственного характера особенно в виду осуществления реформ прошлого царствования⁵². Это участие делало для всех ясным те высокие достоинства ума, сердца и характера преосвященного Исидора, которые открыли ему путь и к высшему руководству означенными делами на случай надобности; хотя, разумеется, не только в 1858 и 1859 годах, но и в начале 1860года никому и в голову не приходило, чтобы такая надобность открылась скоро, ибо первенствующий член Св. Синода, митрополит Григорий обнаруживал полною крепости сил духовных и телесных деятельность. Тем менее мог о том думать сам митрополит Исидор. Он уже принял было за благоустройство своей епархии, управляя ею в свойственном ему духу любви и снисходительности и действуя на подчиненных более личным высоким примером своей жизни и деятельности, нежели строгостями и наказаниями, крепко держась за канонические устои церкви, но в тоже время стараясь удовлетворить назревшим потребностям времени: так ему принадлежит честь основания нового журнала духовного содержания в Киеве, выбора таких молодых, энергических деятелей на духовно-учебном поприще в одном из подведомых ему духовно-учебных заведений, как теперешний митрополит Киевский, высокопреосвященный Иоанникий (Руднев), и т.д. Но вот в июне 1860 года неожиданно заболевает сильно и умирает первенствующий член Св. Синода, митрополит Григорий. «Вы писали, – читаем в письме святителя Московского Филарета от 2 июля 1860 года к А.М. Муравьеву, – что печальны вести из Константинополя⁵³. Потом печальны были вести и из Петербурга. И после двухнедельного заботливого ожидания, 16 дня получил я весть: митрополит выздоравливает; а 17 дня: митрополит скончался. Вы знаете, как я понимал покойного:⁵⁴ и можете заключить, что я не равнодушен был к сему лишению. Господь да поставит нового твердого столпа в крепость церкви Российской». Этим столпом уже тогда предуказываем был митрополит Исидор. По этому святитель Московский Филарет к приведенным словам тотчас же прибавляет: «И в Софийском, конечно, получите нового хозяина. Да исполнится и сие ко благу церкви Киевской»⁵⁵.

Высочайшим указам от 1 июля 1860 года высокопреосвященный Исидор назначен митрополитом Новгородским, С.-Петербургским и Финляндским, Свято-Троицкой Александроневской Лавры священно-архимандритом и первенствующим членом Св. Синода. А между тем сам новоназначенный в первенствующие иерархи русской церкви не только не искал этого назначения, но и страшился одной мысли о том, что на него падет этот жребий, а потому и не радовался своему назначению, о чем ясно свидетельствует дневник его, в котором он, еще в то время, когда ходили настойчивые слухи о предстоящем ему новом назначении, писал: «Быть может иной думает, что я желал бы перемещения на север. Ошибаются. Я принял бы это с послушанием и душевной скорбью, как тягчайшее испытание, которое скоро положило бы предел моей жизни. Это был бы для меня приговор: се, Аз посылаю тя, яко овцу посреди волков!»⁵⁶. Особенно беспокоила его в этом отношении мысль об ответственности его служения в звании первенствующего члена Св. Синода и о господствовавшем в то время в северной столице неверии и брожении умов. Под другим днем в своем дневнике высокопреосвященный Исидор пишет по тому же поводу; «в обедне читали в Евангелии: предъ владыки и цари ведени будете. А концерт пели: Вскую прискорбна еси, душе моя? Уповай на Бога! – В своем новом положении, угрожающем и закрытом, я все это слагаю в сердце своем»⁵⁷. Очевидно, эти слова вышли из под его пера уже в то время, когда его новое назначение определилось, то есть скорее не после 9 июля, когда в Киеве получен был указ об этом назначении, а между 1 и 9 июля, когда лишь телеграфические известия говорили о таком назначении. К этому же времени в дневнике почившего относится еще следующее знаменательное место: «когда-то бог развяжет сомнения и даст душе свободу? Всякая мысль бежит прочь, – хожу, сажусь, хочу читать или писать – всякое дело из рук валится. Почто же унываеши? Говорю душе своей; уповай на Бога, предай себя в волю Его – ведь ты сосуд скудельный, который может скудельником быть употреблен или в честь или не в честь, – твое ли дело судить: на что ты годен или не годен? А немощь человеческая вопиет: что я там буду делать? Где возьму характер, нужный среди обуреваний разного рода? Где взять опытность для дела, за которые впервые приходится взяться? Как пройти водоворот и хранить благо и целость церкви среди стремлений со всех сторон к ее разрушению, ограблению и омрачению? Откуда взять силу к отражению волков, когда первая сила составляет слабую опору для бессилия? Вера говорит: замолчи. Разве ты своей силой можешь что-либо сделать? А ежели Бог захочет, и немощное может сделаться крепче человека. Пусть будет то, что благословит Господь, а не то, чего ты хочешь. Аминь, аминь, аминь!»⁵⁸. И далее: «чем более обдумываю свое положение, тем оно кажется безотраднее. Едва ли кто из русских архиереев согласится, что я благопотребен по нынешнему страшному и безвыходному времени, – многие решительно признают выбор ошибочным и для церкви вредным, – самые расположенные ко мне только пожалеют обо мне, как о жертве, принесение коей никому не принесет пользы. Но да будет воля Господня! Если страдания падут на мою личность, нечего тужить о том. Личность моя не дорога, и потеря будет незаметна. Но избави Бог, если моя неспособность сделается виной важных упущений, от которых произойдет вред для церкви и ее иерархии! В этом все мое беспокойство, опасение, мучительная тревога души! – И однако – буди воля Господня! Я не вторгался во двор овечий, не лазил инуде, не искал, не просил, не знал, как совершился выбор и пал на меня этот тяжелый, несчастный жребий»⁵⁹. И в другом месте: «Не даром иеромонах Голосеевской пустыни Моисей⁶⁰ сказал: «Петербургский митрополит тот же мученик»⁶¹. Так говорило в высокопреосвященном Исидоре его глубокое смирение и послушание. Но Господь, возносящий смиренных, лучше всего знал сердце своего избранника и его способность быть на высоте своего нового положения. Замечательно, что еще в 1825 году одно незначительное, по-видимому, обстоятельство как бы предуказывало то, что совершилось в 1860 году. В означенном 1825 году обряд пострижения преосвященного Исидора в монашество совершал ректор С.-Петербургской Духовной Академии, что впоследствии митрополит Новгородский и С.-Петербургский, Григорий. Вместе с Исидором, в то время Яковом Сергеевичем Никольским, постригли еще пять человек его товарищей, именно раньше упомянутые Евгений (Добротворский), Афанасий (Соколов), Елпидифор (Бенедиктов), Нил (Исакович) и еще не упомянутый нами Стефан (Зелятров), скончавшийся в сане архимандрита Мценского монастыря. Преосвященный Григорий вышел на амвон для раздачи свеч новопостриженным инокам. Иеродьякон подал большую свечу преосвященному ректору и затем стал подавать ему же малые свечи для благословения ими иноков-студентов. Инок Исидор подошёл последним и для него почему-то свечей не достало. Заметив это, преосвященный Григорий отдал свою большую свечу и ею благословил его. В виду этого обстоятельства, по окончании обряда пострижения, товарищи в шутку говорили Исидору: «быть тебе архиереем»⁶². Но это предзнаменование оправдалось даже в большей мере, чем предполагали. Инок Исидор не только удостоился архиерейского сана, но и упредил всех своих товарищей по курсу и монашеству в получении епископства; мало того, даже сам того не ожидая и не желая, сделался приемником преосвященного Григория в великом звании и служении первенствующего члена Св. Синода, митрополита Новгородского и С.-Петербургского; и это совершилось тогда, когда некоторые из упомянутых его товарищей здравствовали, а именно: преосвященные Афанасий, архиепископ Казанский и Нил, архиепископ Ярославский, Елпидифор же, архиепископ Таврический только одного месяца не дожил до этого назначения своего товарища по академическому курсу и монашеству, высокопреосвященного Исидора, о котором имел весьма доброе мнение, как человек «не лукавом, не хитростном, добром»⁶³.

С 9 июля 1860 года, когда, как мы замечали, в Киеве получен был Высочайший указ о назначении митрополита Исидора в Петербург, и до отъезда владыки в северную столицу время прошло в умилительном зрелище расставания любимого архипастыря с его паствою. Сам он не скрывал своего искреннего сожаления о том, что оставляет Киев и Лавру Киево-Печерскую, где имел так много душевного утешения. Совершив здесь во многих храмах богослужения, святитель-митрополит последнюю литургию отслужил в соборном храме. В прощальном своем слове к Лаврской братии и пастве он завещал ей строго хранить иноческие обеты, которых и сам всегда был строгим хранителем, и соблюдать братскую любовь и мир. Глубоко растроганный движением внутреннего чувства, со слезами на глазах, любвеобильный архипастырь выражал скорбь души своей при разлуке с святой Лаврой. На другой день почти все киевляне собрались в Лавру провожать своего архипастыря. Выступив, в предшествии крестного хода, за монастырскую ограду, митрополит Исидор обратился к Лавре и, сотворив три поклона, осенил на четыре стороны, а потом до земли поклонился, при чем смиренно просил у всех прощения и благословения.

Августа 11 дня того же 1860 года, в 8 часов утра прибыл митрополит Исидор на новую свою епархию – в Петербург, в Александро-Невскую Лавру, был встречен нынешним высокопреосвященным митрополитом Московским и Коломенским Леонтием, в то время викарием С.-Петербургской митрополии епископом Ревельским, за кончиною митрополита Григория управляющим епархией; наиболее же торжественная встреча состоялась 14 того же августа в кафедральном (лишь за два года пред тем освященном), Исаакиевском соборе, в котором митрополит Исидор совершил первое свое богослужение и обратился к своей новой пастве с первым, но уже привычным и так свойственным его собственному любвеобильному сердцу, словом любви и мира. Так молитвою и приобщением святыне освятил высокопреосвященный Исидор свои первые шаги при вступлении на поприще служения не только местной (Новгородской, С.-Петербургской и Финляндской), но и всероссийской церкви в звании первенствующего члена священного собора сей церкви. Но Господь судил ему получить и еще более высокое освящение начала своего служения через участие в совершившемся в следующем 1861 году торжественном открытии св. мощей святителя и чудотворца Тихона епископа Воронежского и Задонского.

В Боге почивший 13 августа 1783 года святитель Тихон (Соколов) Задонский, бывший с 1763 и по 1767 год епископом Воронежским и Елецким, сиявшим в земной жизни своей великими добродетелями, рано просиял великими чудесами и по кончине своей. Поэтому еще в 1846 году, тогдашним архиепископом Воронежским Антонием (Смирнитским), глубоко чтившим память святителя, возбужден был в Св. Синоде вопрос о причислении его к лику святых, так как и чудеса и нетление мощей его (обнаружившееся при переложении его мощей в новый гроб в обозначенном 1846 году) были для всех очевидны⁶⁴. Но в то время, после бывшего не задолго пред тем (в 1832году) открытия св. мощей другого Воронежского святителя Митрофана, Св. Синод нашел открытие мощей святителя Тихона еще неблаговременными, и дело об открытии их затянулось до нового царствования (Государя Императора Александра Николаевича), когда оно разрешено было. Самому открытию в это царствование, по счастливому совпадению обстоятельств, послужили архиереи, которые все приняли епископское рукоположение от святителя Московского Филарета, а именно: первенствующий член Св. Синода, высокопреосвященный митрополит Исидор, архиепископ Воронежский, подобно митрополиту Исидору, некогда бывший (в 1842–1849 годах) викарием Московской митрополии, высокопреосвященный Иосиф (†1892) и епископ Курский (ныне архиепископ Херсонский) Сергий. Открытие мощей состоялось в день блаженной кончины святителя Тихона 13 августа 1861 года. На обратном пути из Воронежской епархии в Петербург митрополит Исидор заезжал к святителю Московскому Филарету и поведал ему все умилительные подробности торжества этого открытия, на котором он сам, в качестве первостоятеля священнодействия торжства, произносил и приличное сему важному случаю слово с церковной кафедры, тогда же напечатанном в значительном количестве экземпляров. В Москве у святителя Филарета высокопреосвященный Исидор был около 20 августа⁶⁵; а от 23 августа святитель Филарет писал наместнику своему в Сергиевой Лавре архимандриту Антонию: «Утешительно было сказание владыки об открытии мощей святителя Тихона. Когда на всенощной пред величанием открыли раку: в переполненной народом церкви сделалась такая тишина благоговения, что летящую муху можно было бы слышать. Много было исцелений»⁶⁶. И от 1 сентября того же 1861 года тот же святитель Московский писал к А.Н. Муравьеву: «Господь утешил Церковь свою открытием мощей святителя Тихона. Народу считают от 200 000 до 300 000. Благоговение было велико. 20 или 30 случаев благодатных исцелений записано, а было, как говорит владыка Новгородский, конечно сто или более. Он сказывал, что некоторые слепые получили зрение, что один скорченный, у которого ноги пригнуты за спину, когда приложен был к святым мощам, распрямился и стал на ноги и проч.»⁶⁷. И в письме к упомянутому архимандриту Антонию от 2 сентября того же года: «Во время несения св. мощей около монастыря народ не был близко допускаем, чтобы не затруднил шествия: но стоял кругом и на всех возвышенностях с горящими свечами в безмолвии, и бросал на пути св. мощей холсты, платки, деньги и проч. В таком множестве, что толстый слой вещей на пути затруднял ноги несущих. Некто, видя других таким образом приносящих святителю свои дары, и не быв к сему приготовлен, снял с себя кушак и бросил на путь св. мощей. Это сказал мне митрополит; а другие сказали еще, что по перенесении мощей, взял сей кушак болящей чревом, опоясался, и исцелил. Митрополит сказывал, что одну исцеленную спрашивал он сам; и когда окончил разговор и отпускал, она спросила: куда же мне? В острог что ли? – Зачем? – Говорят, всех спрошенных в острог посылают. – Говорят, что это действие неблагонамеренных разглашений о полиции: почему многие исцеленные спешили скрыться и уйти. Так враг всюду приходить с плевелами на пажить Господню»⁶⁸! Наконец, и сам высокопреосвященный Исидор, по возвращении в Петербург, от 1 сентября писал преосвященнейшему архиепископу Тульскому Никандру следующее: «На память знаменательного церковного и отечественного события, я отправил к вам несколько экземпляров проповеди, говоренной при открытии мощей св. Тихона»⁶⁹. Так освятил свое вступление на кафедру митрополии Новгородской и С.-Петербургской и в звание первенствующего члена собора Русской церкви Высокопреосвященный Исидор. Но в то же время, как и несколько раньше того, он по смирению, не надеялся на свои собственные силы в управлении великим кораблем Российской церкви, обращаясь за руководящими советами в сем деле к мудрейшему и опытнейшему из иерархов того времени, к своему рукоположителю, митрополиту Московскому Филарету, который, и сообщая, со слов высокопреосвященного Исидора, вышеприведённое об обстоятельствах открытия мощей святителя Тихона, писал, например, к архимандриту Антонию: «с владыкою Новгородским мало случилось о сем (т.е. об открытии мощей св. Тихона говорить: потому что в одном свидание, которое мы имели, много нужно было говорить по делам службы»⁷⁰. Между прочим тогда два эти митрополита сообща решили вопрос об отправлении одного из русских архиереев в Париж на освящение тамошней русской православной церкви. «Об освящении церкви в Париж, – писал от 1 сентября 1861 года в выше приведенном письме к А.Н. Муравьеву святитель Московский Филарет, – мне случилось говорить, и я не полагал нужным посылать епископа. Но когда на сие соглашались другие, и протоиерей⁷¹ объяснился, что он ищет не блеска, но более соборной молитвы, ради благодати освящения: тогда и я не стал прекословить. Думали послать Варшавского⁷²: но это было бы посольство от Св. Синода и от всей церкви, и могло быть принято за усиленное оказательство. Потому положили, чтобы епархиальный архиерей парижской церкви, митрополит Новгородский, сделал епархиальное распоряжение, и назначил своего викария⁷³. Согласно этому и поступил митрополит Новгородский Исидор по возвращении своем в Петербург, отправив в Париж викария своего преосвященнейшего епископа Ревельского Леонтия, ныне митрополита Московского, о чем и писал к преосвященнейшему архиепископу Тульскому Никандру, которого также навестил в Туле на пути из Воронежа в Петербург, в вышеприведённом письме от 1 сентября 1861 года: «благодарю Вас за приятное гостеприимство. Путешествие мое кончилось благополучно. В Петербург прибыл 21 августа в 8 часов утра, и успел распорядиться отправлением 22 августа преосвященного Леонтия в Париж, куда он и прибыл в свое время, и 30 будет освящать Церковь⁷⁴. И по другим общецерковным делам высокопреосвященный Исидор пользовался мудрыми советами святителя Московского Филарета с самого начала своего служения в звании митрополита Новгородского и С.-Петербургского и до кончины святителя Филарета в 1867 году, как это видно из многочисленных случаев их личных, особенно же письменных сношений. Так еще в 1860 году летом когда только что состоялось назначение митрополита Исидора в Петербург и когда, отправляясь сюда из Киева, он счел должным и полезным для себя на пути заехать в Москву к святителю Филарету, бывший в то время в Петербурге, для участия в заседаниях комитета по преобразованию духовно-учебной части, профессор (впоследствии ректор) Московской Духовной Академии протоирей А.В. Горский (†1875) в своем дневнике за 13 августа означенного 1860 года отметил в числе последствий беседы своей с тогдашним директором духовно-учебного управления, а впоследствии товарищем обер-прокурора Св. Синода князем С.Н. Урусовым (†1883): «Князь говорит, что новый митрополит С.-Петербургский в настоящее время обнаруживает готовность во всем советовался со владыкой московским»⁷⁵; в виду чего тот же А.В. Горский еще в июле означенного 1860 года из Петербурга писал святителю Московскому Филарету, чтобы он, в предстоящей ему личной беседы с владыкой Новгородским (при проезде последнего из Киева чрез Москву в Петербург), поговорил с ним и о преобразовании духовно-учебных заведений и о других предметах тогдашних общецерковных забот⁷⁶. И под благодетельным влиянием таких бесед и сношений владыки Новгородского с мудрым святителем Московским, при собственных высоких личных достоинствах высокопреосвященного Исидора, как человека вообще и как церковного администратора в особенности, не смотря на выраженние им смиренно в своем дневнике предварительного опасения за свою способность управлять кормилом корабля русской церкви, его многолетнее служение благу сей церкви было весьма плодотворно. Много дел высшего служения церкви и отечеству предстояло высокопреосвященному Исидору при вступлении его на митрополию Новгородскую и С.-Петербургскую. Из этих дел со многими он уже ознакомился в бытность свою митрополитом Киевским, состоя присутствующим в Св. Синоде и для сего проживая в Петербурге. Но тогда он был только совещательным членом при обсуждении и направлении их, а теперь стал руководителем и главным ответственным лицом в них. Из многих дел такого рода мы обратим внимание лишь на не многие, важнейшие, по нашему мнению.

Дух реформ шестидесятых годов коснулся многих сторон не одной лишь гражданской, но и церковной жизни: вопросы об улучшении быта духовенства, о начальном народном образовании (судьба церковно-приходской школы), о преобразовании духовно-судебной части и т.д., шли не мимо этой жизни и обнимали собой не маловажные стороны ее. Но еще важнее их был вопрос об уровне образования самого духовенства, дабы оно шло в уровень с образованием остальных привилегированных классов народа и таким образом стало основанием к способности духовенства принимать и усвоять дух реформ и, по возможности, даже содействовать его распространению, проведению реформ в жизнь общественную. Мы разумеем ближе всего духовно-учебную реформу, начало которой в тогдашнем фазисе ее развития восходит к началу царствования Государя Императора Александра Николаевича, хотя по началу она ограничивалась было одними, так-сказать, паллиативными мерами, частью по причине недостатка денежных средств к принятию более существенных и радикальных мер, частью по некоторым другим причинам. Высокопреосвященный Исидор сделался первенствующим членом Св. Синода в то время, когда продолжалось действие означенных паллиативных мер и когда еще не разрешены были окончательно многие вопросы по духовно-учебной реформе, когда требовались и обсуждались, в особо учрежденном для сего комитета, различные мнения епархиальных преосвященных и духовно-училищных начальств, и проч. Как епархиальный архиерей, высокопреосвященный Исидор вполне разделял мнение своего (Киевского) ректора (сперва семинарии, а потом академии) архимандрита Иоанникия, ныне митрополита Киевского⁷⁷. Но в качестве первенствующего члена Св. Синода, он должен был принимать во внимание и мнение других архиереев и духовно-училищных начальств, равно как и соображения целого комитета по преобразованию духовно-учебной части, в начале 1860 года сформированного. Особенно важно было ему знать и иметь в виду мнение мудрого святителя Московского Филарета, представителем которого в комитете был упомянутый выше профессор Московкой Духовной Академии протоирей А.В. Горский и которое в значительной мере расходилось с мнениями и некоторых других епархиальных архиереев и самого комитета. Когда высокопреосвященный Исидор должен был летом 1860 года проезжать чрез Москву в Петербург, то А.В. Горский от 28 июля сего года писал митрополиту Московскому Филарету: «для блага наших училищ надобно желать, чтобы ваше высокопреосвященство, при предстоящем свидании с владыкой Новгородским, в беседе с ним, обратили внимание на предполагаемое их преобразование»⁷⁸. И беседа двух владык имела сильное влияние на дальнейшей ход дела преобразований их, тем более, что мнение Киевского духовно-училищного начальства, которое поддерживал владыка Исидор, не требовало преобразований в их устройстве, ограничиваясь лишь скромными относительно его требованиями⁷⁹, а мнение владыки Московского и Московского же духовно-училищного начальства в общем стояло на почве возвращения к началам устава 1814 года с принятием во внимание и современных требований церковной жизни. Поэтому естественно, что по прибытии в Петербург на новое место своего служения владыка Исидор крайне осторожно, на первых порах, стал относиться ко всем проектам о преобразовании духовно-учебных заведений Империи. При нем комитет проработал до начала 1862 года, когда, окончив возложенное на него дело, был распущен. Но и выработанные им предложения не тотчас приведены были в исполнение, впрочем, главным образом за недостатком средств к их осуществлению, а отчасти и по несогласию мнений некоторых из его членов, представивших особые мнения. Во всяком случае эти предположения снова были направлены к епархиальным преосвященным на рассмотрение и заключение, и таким образом дело протянулось до начала 1866 года, когда, незадолго пред тем назначенный на должность обер-прокурора Св. Синода граф Д.А. Толстой (†1889), с особенной энергией принялся за это дело и быстро подвинул его вперед. Так как главная причина задержки преобразовательных стремлений духовного ведомства в рассматриваемом отношении заключалась, как мы замечали, в недостатке денежных средств, то он прежде всего исходатайствовал у Государя Императора пособие от казны в 1 500,000 рублей ежегодно на духовно-учебные заведения, начиная с 1867 года. Государь Император соизволил на это, выразив лишь при том желание, чтобы на первых порах определенная часть этой суммы (300 000 руб.)⁸⁰ была назначена в те епархии, которые изыскали и местные средства к улучшению материального положения их духовно-учебных заведений⁸¹. В этом смысле высокопреосвященный Исидор от 31 марта 1866 года писал преосвященному архиепископу Тульскому Никандру следующее: «Позаботьтесь сделать что-нибудь для семинарии. В нынешнем году Государь, по истребовании от обер-прокурора сведений, лично изволил назначить награды только тем Преосвященным, которые изыскали местные средства к улучшению содержания наставников семинарии и училищ»⁸². В том же 1866 году назначена была, в председательстве митрополита Киевского Арсения, особая комиссия для пересмотра и обсуждения как прежних и новых частных мнений, отдельных соображений и проектов, так и выработанных комитетом 1860–1862 года предположений, равно как и для составления нового устава для духовно-учебных заведений. Устав духовных семинарий и училищ, строго основанный на началах классического образования, был Высочайше утвержден 14 мая 1867 года и затем постепенно введен был в духовно-учебные заведения всех епархий, а в 1869 году был Высочайше утвержден и также постепенно введен в действие и устав духовных академий. Хотя главное, руководящее влияние в окончательной редакции этих уставов принадлежало бесспорно обер-прокурору Св. Синода графу Д.А. Толстому и его ближайшим сотрудникам: однако в обсуждении их подробностей и в уравновешении требований начал, которые преследовал обер-прокурор, с требованиями и началами, выработанными церковными собственно преданием, живейшее и влиятельное учение принимал и высокопреосвященный Исидор.

С такою же осторожностью относился высокопреосвященный Исидор и к другим преобразовательным стремлениям того времени, как например к вопросу о церковно-судебной реформе, которая, как известно, так и не осуществилась благодаря дружному действию более осторожных и мудрых архипастырей русских, с первенствующим членом Св. Синода во главе, в том виде, в каком желал видеть ее осуществленною сам обер-прокурор Св. Синода (то же граф Д.А. Толстой) с некоторыми сотрудниками. В этом-то смысле, когда в 1875 году, в самый разгар движений общественной мысли по вопросу о духовно-судебной реформе, приближалось время пятидесятилетнего юбилея общего служения высокопреосвященного Исидора пользам церкви и отечества, и когда многие преосвященные епархиальные выразили ему искреннее желание лично прибыть в Петербург для его приветствования, он всячески отклонял исполнение этого желания и в объяснение сего между прочим к преосвященному архиепископу Тульскому Никандру от 3 августа означенного (1875) года писал: «Не говоря о том, что съезд преосвященных в столицу не может скрыться от Двора, люди, ревнующие особенно о судебной реформе, могут дать этому вид собора, созванного мною для известных инсинуаций»⁸³. Но и духовно-учебная и церковно-судебная и другие реформы того времени затрагивали и обнимали собою лишь преимущественно одну какую либо сторону церковной или государственной жизни, преимущественно одно ведомство или одну часть церковного управления. Более широкое, общецерковное и общегосударственное значение имели такие дела и явления, как окончательное присоединение западно-русских униатов к православной церкви и в 1875 году, перевод Библии на русский язык, и под. Много и деятельно послужив воссоединению западно-русских униатов с православной церковью в бытность свою епископом Полоцким в 1839 году, высокопреосвященный Исидор имел истинное счастье послужить таковому же воссоединению и остатка их (в несколько сот тысяч человек), в 1875 году. В виду этого радостного события и сопряженного с ним изменения в церковной администрации тех западно-русских местностей, где жили нововоссоединённые, высокопреосвященный Исидор от 26 мая означенного (1875) года писал к преосвященному архиепископу Никандру: «Собираюсь в Новгород, по рукоположении Холмского администратора Попеля (Маркелла) в епископа Люблинского, викария Варшавской епархии. Архиепископ Варшавский будет именоваться Холмским и Варшавским, а викарий его Маркелл (Попель) – Люблинским. Последнему дана будет особая инструкция с предоставлением более обширных прав в управлении бывших униатскими церквями и причтами. В день Вознесения (22 мая) в Холму было служение Киевского митрополита (Арсения) и архиепископа Варшавского с тамошним воссоединенным духовенством. К сожалению, они должны были служить в небольшой семинарской церкви, потому что в соборе производятся ремонтные работы. Жду Попеля к празднику Св. Троицы. Ежели успеет приехать, 4 или 6 июня будет наречение, а 8 хиротония, и после того 11 или 12 отправляюсь в Новгород»⁸⁴.

Что касается до перевода Св. Писания на русский язык, то дело сие, испытавшее, в более нежели полувековой период своего движения к осуществлению, разнообразную судьбу, быв то дозволяемо, а то запрещаемо, было издавна весьма близко сердцу в Боге почившего иерарха.

Мы уже имели случай представить опят его участия в переводных трудах по Новому Завету, относительно одного места из соборного послания св. ап. Иакова⁸⁵. А сколько было вообще труда владыке Исидору по отношению к выпуску в свет остальных частей Нового и книг Ветхого Завета в русском переводе, – это знает один только Бог. Ибо все труды переводные, исполненные, по поручению Св. Синода, духовными академиями и комитетами, в Петербурге для сего составленными, восходили на высший просмотр и проверку в Св. Синоде, где главным руководящим лицом, бессменным присутствующим и первоприсутствующим во все время производства дела перевода был митрополит Исидор, которому в этом отношении лишь временными сотрудниками были присутствующие в Св. Синоде архиереи, а из других членов особенно протопресвитер В.Б. Бажанов, ведший окончательную корректировку перевода и наблюдавший за выходом его в свет из печати. Три присутственных дня в неделю из синодальных заседаний обыкновенно при этом исключительно посвящались делу перевода Библии, а нередко и на дому у владыки Исидора члены Св. Синода занимались тем же, собираясь к нему по частному его приглашению. По свидетельству одного из архипастырей русской церкви, также несколько лет к ряду принимавшего деятельное участие в трудах по переводу Св. Писания на русский язык в бытность свою присутствующим в Св. Синоде⁸⁶, высокопреосвященный Исидор, руководя всем делом этим и направляя его по наилучшему пути, пред всяким заседанием Св. Синода по этому делу заранее просматривал те или иные части перевода, отмечал места нуждавшиеся в особом обсуждении, обдумывал то или иное решение в отношении к какому бы то ни было недоуменному вопросу⁸⁷, и т.д. Пока был жив святитель Московский Филарет, то обыкновенно владыка Исидор к нему обращался за окончательным решением тех или иных недоумений и спорных вопросов, а после кончины (в 1867 году), сам стал таковым решителем их, и между тем как весь Новый Завет в русском переводе и со славянским текстом и без этого текста, в некоторых изданиях, вышел в свет еще при жизни святителя Московского, св. книги Ветхого Завета, к переводу коих руководительные мысли и соображения дал также святитель Московский⁸⁸, выходил в свет уже начиная с 1867 и по 1875 год, следовательно после кончины святителя Филарета. Поэтому-то в 1875 году, когда окончилось это важное и многолетнее дело, и когда кстати приближалось время исполнения 50-летия служения высокопреосвященного Исидора на пользу церкви и отечества, и с высоты царского престола, в Высочайшем рескрипте от 5 сентября сего (1875) года указано было уже на «самоличное участие» его в оконченном ныне переложении книг Священного Писания на русский язык и во многих адресах и приветствиях по случаю его 50-летнего юбилея указывалось с благодарностью на этот великий труд⁸⁹. А в 1877 году высокопреосвященный Исидор Всемилостивейше пожалован был украшенной драгоценными камнями митрою с водруженным на ней крестом по Киевскому обычаю именно «во внимание к особым трудам по переложению книг Священного Писания на русский язык»⁹⁰.

Много и других, более или менее важных дел служения высокопреосвященного Исидора по званию первенствующего члена Св. Синода можно было бы указать, если бы исчислять их все. Так, например, одни дела человеколюбия, которые были особенно близки сердцу его и по испытанному им самим с раннего детства чувству сиротства, бедности и нужды в человеколюбии, и по нарочитому завету его родной матери⁹¹, составили бы целую летопись его славных деяний⁹²; а он совершил и много других дел, прибавивших много иных драгоценных камней к венцу его славы. При всей великой скромности, при всем глубоком смирении самого высокопреосвященного Исидора, эти дела не могли укрыться и от внимания людей, и особенно ясно обнаруживались в юбилейные годы служения его, в 1875, когда исполнилось 50 лет его общего служения церкви и отечеству, и в 1884 году, когда, с помощью Божьей, достиг он 50-летия епископского своего служения, что достается на долю лишь очень не многим, несмотря на то, что и на самые эти юбилеи юбиляр взирал с обычной, свойственной ему скромностью, особенно же на первый, юбилей 1875 года 5 сентября. «Слух дошел до меня, – писал он от 3 августа означенного 1875 года к высокопреосвященному архиепископу Тульскому Никандру, – что вы собираетесь к нам на юбилей. Во внимание к тому же по преимуществу в том же 1887 году Императорский Московский Университет избрал высокопреосвященного Исидора в свои почетные члены. Сколько с одной стороны мне приятно было бы видеться с вами, столько же с другой стороны представляются не удобства к тому, по которым вынуждаюсь просить вас отложить такое намерение, как просил и многих преосвященных, писавших о том же». И далее, указав раньше упомянутые неудобства такого собора архипастырей, владыка Исидор продолжает: «Независимо от всего того, я сам смотрю на свой юбилей, если и доживу до него, как на событие, знаменательное только для меня самого, по неизреченной ко мне милости Божьей, сверх всякого чаяния моего, продлившей дни службы моей до полвека. Посему я и намерен отслужить в этот день в Крестовой церкви и совершить благодарственно Господу Богу молебствие, и затем никакого праздника в этот день не делать. О чем я объявил и Св. Синоду. Довольно с меня хлопот и в Александров день⁹³, а повторение таких хлопот чрез пять дней было бы для моего хилого здоровья тяжело. Конечно, вынужден буду принять своих, и кто приедет из сторонних, но это можно сделать без обычного юбилейного шума и театральной обстановке, которая мне всегда не нравилась». И к сему владыка добавляет: «Кой-какие затеи уже начались, без моего ведома, и потому не могли быть предотвращены. Напр. Совет Императорского Человеколюбивого Общества, представил Государю об улучшениях в учебных его заведениях и о приращении сумм в 15 лет моего главного попечительства более двух миллионов, испрашивал разрешения поднести мне адрес, учредить в разных местах стипендии моего имени, и поставить портреты в подведомственных учреждениях. На это последовало Высочайшее соизволение. Вот и депутация, от которой уклониться невозможно. Мне нравится наивное поздравление одного мужичка, которого я не видывал и не знаю, и который написал самое простое письмо с поздравлением, и приложил 5 рублей, прося употребить на масло в лампаду пред иконой преп. Исидора Пелусиота. Вот это по русски!»⁹⁴. Несмотря на скромное уклонение самого владыки Исидора от юбилейного торжества, это торжество состоялось при неожиданно блестящей обстановке, при самых разнообразных и теплых приветствиях от Св. Синода и разных учреждений и лиц, в числе которых было несколько и приехавших, по чувству любви и почтения к первенствующему иерарху русской церкви, рукоположителю многих епископов, из провинций архипастырей (между прочим и высокопреосвященный архиепископ Тульский Никандр). Верхом же торжества был милостивейший Высочайший рескрипт при пожаловании драгоценного, украшенного бриллиантами, посоха⁹⁵. Но еще торжественные, как сам собою понятно, был 50-летний юбилей служения высокопреосвященного Исидора в епископском сане, состоявшийся 11 ноября 1884 года. За все истекающее столетие до такого юбилея удостоились дожить лишь два иерарха русской церкви: митрополит Московский Филарет (5августа 1817 – 5 августа 1867 г.) и бывший архиепископ Ярославский Евгений (14 июля 1818 – 14 июля 1868 г.); но из них последний не мог торжественно праздновать своего юбилея, как с 1857 года живший на покое от дел епархиальных, так что таким образом юбилей владыки Исидора мог идти в сравнение только с юбилеем святителя Московского Филарета.

Юбилей 11 ноября 1884 года совершился в некоторых отношениях даже с большею торжественностью, нежели юбилей 5 августа 1867 года. Торжество этого юбилея, в виду неизбежности его, не пытался уже отклонять и сам маститый юбиляр, так что когда архипастырь родной епархии Тульской, высокопреосвященный архиепископ Никандр, как прежде, изъявил свое желание лично почтить своим присутствием юбиляра и спрашивал его, не нужно ли на это разрешение Св. Синода, то высокопреосвященный Исидор от 28 октября 1884 года писал ему: «Приятного гостя готовы принять с радостью. Квартира назначена подле Крестовой церкви, где жил викарий. Прошения в Св. Синоде посылаются, когда оказывается нужным продолжительное отсутствие из епархии. На 7 дней каждый архиерей может отлучаться по своему усмотрению. И вам понадобится немного больше». И к сему добавляет: «силы мои еще держатся. Боюсь, что юбилей собьет с ног»⁹⁶. Но, благодарение Богу, маститый архипастырь-первоиерарх русской церкви с бодростью вынес все сопряжения с юбилеем тяготы священнослужений, приема депутаций и вообще всех юбилейных празднеств, не один день продолжавшихся. Кроме пребывающих в С.-Петербург архиереев, к юбилею 11 ноября прибыло в С.-Петербург 17 иерархов из разных провинциальных епархий (чего не было на юбилее 5 августа 1867 года). Прием поздравлений и депутаций длился несколько дней. Приветствия и поздравления шли от разнообразнейших учреждений и ведомств не только Петербурга, но и многих других городов, от множества лиц, начиная от Особ Высочайшей Фамилии и кончая простыми крестьянами. Многие из Особ Высочайшей Фамилии лично посетили маститого первосвятителя для приветствия в знаменательный день 11 ноября; рано также с той же целью у него много перебывало высокопоставленных особ духовных и светских; а всего выше опять было приветствие с высоты престола царского при милостивейшем Высочайшем рескрипте с пожалованием настольных изображений трех Государей Императоров, при которых совершилось его епископское служение, не зависимо от пожалования Высочайшей награды, – предоставления права преподношения креста в священнослужении, – последовавшей лишь за несколько дней пред тем, именно 3 ноября того же 1884 года. В этом рескрипте исчислялись все заслуги высокопреосвященного Исидора, сделавшие его достойным всех самых высших наград, какие только мог получить русский иерарх в его положении и какие до него получил только его рукоположитель, Московский митрополит Филарет⁹⁷. Так как 50-летний юбилей епископского служения владыки Исидора счастливо совпал с исполнявшимся 25-летием его участия в делах высшего церковного управления по званию первенствующего члена Св. Синода, то в Высочайшем рескрипте 11 ноября 1884 года не умолчано было и об этих делах и его в них заслугах. «Почти четверть века, – сказано в этом рескрипте, – вы, по званию первенствующего члена Святейшего Синода, неутомимо несете труды ближайшего участия и руководства в делах высшего церковного управления, в решении важных церковных вопросов, в обсуждении и приведении в действие мер, в последнее двадцатипятилетие предпринятых на пользу церкви и ее служителей»⁹⁸. Собранием значительного числа архиереев, прибывших на юбилей владыки Исидора высшее церковное правительство русское воспользовалось для соборного обсуждения и решения некоторых общецерковных вопросов;–и тогда председательствовавший на их собрании владыка Исидор особенно наглядно осуществлял на себе слово премудрого сына Сирахова: посреди братии старейшина их честен (Сир.10:24). Но честь эта ему, за последнее тридцатилетие, принадлежала не только по старшинству лет и службы, а и по высоким личным достоинствам и качествам, которые ставили его вполне на высоте его положения. От природы светлый ум, любвеобильное сердце, осмотрительность и осторожность во всем, замечательный такт и строгое соблюдение меры в словах, действиях и проч., соединялись в нем с глубокой и с годами все более и более обогащаемой опытностью, которая давала ему возможность в самых затруднительных случаях находить и прилагать к делу наилучшие исходы и решения, хотя бы и окольными иногда путями приходилось достигать их, и которая делала особенно дорогим его совет и слово в виду быстроты и часто не строгой обдуманности, с какой совершались многие реформы прошлого царствования. И тем еще дороже был его совет и слово, что, кроме того, всякое его слово и действие опиралось на глубокой вере в Бога, в Промысел божий, в спасительную силу заслуг Христовых, освещалось светом истины Христовой и проникнуто было дивным смирением, которое и вознесло главу его, и посреди вельмож посадило его⁹⁹. Есть много опытов того, что владыка, в недоуменных случаях, к тому или иному решению дела приходил иногда не столько путем соображений рассудка, сколько путем указаний верующего сердца своего. И без сомнения, не даром Господь, не без воли Которого, конечно, высокопреосвященный Исидор был поставлен во главу высшего управления Российской церковью, так долго хранил его на высоте этого положения его среди тех важных, то славных, а то страшных, даже иногда постыдных для чести России, событий, которые ему пришлось пережить за свыше-тридцатилетний период его стояния на сей высоте. Мы уже имели случаи замечать, как было слабо его здоровье. В своих письмах (напр. к высокопреосвященному архиепископу Никандру) он нередко говорит о хилости своего здоровья, о близости смерти и т.п. А в 1879 году, когда ему доходил 80 год от рождения, он даже в таких выражениях писал о себе к высокопреосвященному Никандру: «Пришло время старческой лености, которую пророк несколько оправдывает, называя ее периодом труда и болезней. Скучно бывает, когда чувствуешь, что трудно и трудиться. А трудиться нужно доколе еще не пришел час покоя»¹⁰⁰. Но Господь подкреплял его. Несмотря на хилость здоровья, несмотря на неустанные, непрерывные, неимоверные ежедневные труды, с раннего утра и до позднего вечера неизменно и аккуратно совершаемые, постоянно поддерживая строго иноческий образ жизни, ради соблюдения которого владыка никогда, ни на шаг не поступал пред требованиями врачей – ослабить пост или труды, – бодрость и высота настроения духа у владыки сохранилась до последних минут жизни и при всех, нередко даже самых тяжелых, обстоятельствах жизни его личной и общей церковной и гражданской. Он пережил, продумал, где возможно и нужно было, применил к жизни церковной и крестьянскую реформу 1861 года со всеми ее перипетиями, светлыми и мрачными сторонами и последствиями, хорошими и дурными, и другие, как связанные с ней, так и более или менее независимые от нее реформы, с их разнообразными проявлениями и последствиями, всюду охраняя при сем, на сколько то было возможно, по обстоятельствам времени, вековечные устои церкви, и уступая духу времени лишь там и то, где и что можно было уступить; был невольным свидетелем таких прискорбных событий из проявления действий крамолы, как многократные покушения на жизнь Государя Императора Александра Николаевича, завершившиеся мученической кончиной его, и т.д. Об одном из этих покушений, именно о покушении 2 апреля 1879 года владыка, под живым впечатлением страшного события, в Пасху сего года, писал к высокопреосвященному Никандру следующее: «Наша столица празднует, повесив голову, по случаю страшного события 2 апреля. Утешаемся тем, что Господь явил чудо в избавлении Помазанника Своего. Пять выстрелов вблизи, три в упор, – Он не ранен. Шестой выстрел достался солдату, – и ранил его в щеку. Злодей в то же время проглотил яд, но успели дать ему противоядие, и он остался жив. Можете вообразить волнение в народе!»¹⁰¹. И в скором времени после того, говоря о предстоящих ему трудах по синодальному управлению, владыка Исидор пишет тому же архиепископу Никандру: «при настоящем положении столицы, труд соединяется с беспокойством¹⁰². Враги церкви и государства работают во тьме, подметными угрозами ограбить церкви и духовенство распространяют тревогу. Вот до чего мы дожили! Кто бы подумал, что в православном государстве можно опасаться за церкви?»¹⁰³. В тоже время владыка Исидор был не только свидетелем, но и живым, деятельным и, в отношении к священнодействию, первенствующих участников таких светлых, великих и важных событий, как совершившиеся в 1862 году 8 сентября торжество тысячелетия России, с особенным блеском, при участии самого Государя Императора и других Особ Царской Фамилии, праздновавшегося в Новгороде¹⁰⁴, а коронация 1883 года¹⁰⁵, и др. Как долгое время бывший не только старейшим, но и первенствующим между иерархами Российской церкви, высокопреосвященный Исидор, по самому положению своему гораздо более других иерархов той же церкви влиял на избрание во епископы тех или других лиц, и более всех других имел случаев совершать хиротонию их. Так, например, в отношении к избранию во епископы и назначению на те или иные архиерейские кафедры уже рукоположенных раньше архиереев, по случаю вопроса о замещении кафедры Московской митрополии после кончины митрополита Иннокентия (31 марта 1879 г.) и кафедры Тверской по смерти архиепископа Евсевия (12 марта 1879 г.), владыка Исидор писал в начале апреля 1879 года высокопреосвященному Тульскому Никандру: «В Твери назначен Савва Харьковский¹⁰⁶, а на его место Августин¹⁰⁷, викарий Волынский, которого заменит архим. Виталий – цензор – Гречулевич¹⁰⁸. И я и Василий Борисович¹⁰⁹ находили бесполезными рекомендовать вас в Тверь, по крайней скудости кафедры, не имеющих никаких угодьев, и вредной местности арх. дома. Не знаю, на кого падет жребий по замещению Московской кафедры¹¹⁰. И Вильна и Одесса – хлопотливые места!». И от 16 апреля того же 1879 года, прося высокопреосвященного Никандра об укреплении особых способов содержания за причтом села Никольского (родины митрополита Исидора), изысканных им же самим (то есть владыкою Исидором), пишет ему: «Если мое ходатайство не встретит препятствий к удовлетворению, покорнейше прошу вас поспешить представлением Св. Синоду. И мои дни кратки, – и ваше пребывание в Туле, Бог весть, на сколько продлится. Желательно, чтобы при вас дело кончилось»; при чем добавляет: «не заключайте из сего, что вам угрожает перевод. Есть место в Вильне¹¹¹, но я не желаю вам знакомства с Польшей и гнездом иудейским. Выбор будет не лёгким. Нужно лицо авторитетное. Одесскому¹¹² и Могилевскому¹¹³ обидно было наследовать Макарию, младшему их по службе. Быть может выбор падет на Донского Александра¹¹⁴, который был ректором в Вильне и епископом в Минске, – знает край и его знают там. Донское место не завидное, по скудости дома, дурному его расположению на публичной площади и по щекотливым отношениям к казацкому атаману»¹¹⁵. Или, как от 24 июля 1882 года владыка Исидор тому же лицу писал: «Трудный настоящий год, лишивший церковь 2 митрополитов¹¹⁶, 2 архиепископов¹¹⁷ и 4 епископов¹¹⁸, не мало доставит и нам труда в замещении упразднившихся архиерейских кафедр. Потребовалось много передвижений и пять епископов вновь рукоположены¹¹⁹. Еще остаются две вакансии: Вятская, за увольнением о. Аполлоса на покой по прошению¹²⁰, и Кишиневская, за назначением арх. Павла экзархом Грузии. Избрания на сие две вакансии еще не последовало. В Кишиневе, вероятно, переведен будет готовый епископ, а в Вятку, может быть, возвратится из Екатеринбурга Нафанаил. Во всяком случае нужно будет рукоположить еще одного. Это будет 93-й из рукоположенных мною»¹²¹. А всех до конца жизни своей владыка Исидор рукоположил более 100 епископов¹²². Какой великий собор иерархов, им рукоположенных и следовательно какой великий собор молитвенников за душу в Боге почившего первенствующего иерарха! Если же мы примем во внимание благостность его, его благодеяние, можно сказать, неисчислимые, и в отношении к другим, как иерархам русской Церкви и духовенству подчинённых ему епархий, так и всякого состояния, пола и возраста людям не одного лишь духовного, а других сословий¹²³, его особенные отеческие попечения о бедных, сиротствующих и проч., его труды, можно сказать, необъятные, на пользу Церкви и Отечества за весь свыше 67-летний период его служения в разных местах, на различных степенях его положения в этом служении, его долговременное и твердое среди разнообразных, нередко даже весьма неблагоприятных , обстоятельств, стояние на страже истинных интересов церкви, то придем к твердому убеждению, что собор этих молитвенников еще более будет в своем числе и следовательно в силе своей молитвы пред престолом Всевышнего.

Присоединимся же и мы к сему великому собору в горячей молитве о почившем митрополите Исидоре, да помянет Господь архиерейство его во Царствии Своем, да вознесет главу его, сиявшего смирением здесь на земле и в мире и уповании почившего¹²⁴, там, на небе, и да поставит его близ престола славы Своей. Много пришельствовавший и много потрудившийся здесь на земле душа усопшего да почиет от трудов своих там на небе, в селениях праведных! А для наибольшего уяснения и раскрытия исторического значения почившего, пожелаем возможно скорейшего обнародования того, что писано было им официально и частно¹²⁵. В этом, без сомнения, будет заключаться глубокий интерес и обильное назидание и для нашего и для грядущего поколений.