Протоиерей С. К. Смирнов

Еще года не прошло с тех пор, как Московская Духовная Академия проводила в могилу тело усопшего почетного члена и заслуженного профессора своего Амфитеатрова Е.В., и вот у нее не стало другого почетного же члена, бывшего ее ректора и заслуженного профессора, протоиерея Сергия Константиновича Смирнова, скончавшегося 16 Февраля сего 1889 года. Личные качества почившего о. протоиерея, его известность в учено-литературном мире и его заслуги для Академии, для Церкви и Отечества, вполне заслуживают того, чтобы сказать о них несколько слов, и, особенно, на страницах издания, которое многим обязано почившему.

Сын священника церкви Св. Николая, в Ковыльском, в Москве, С. К. Смирнов родился 3 сентября 1818 года. Получив предварительное образование в Москве в духовных училище и семинарии, он из последней, в 1840 году, поступил, для высшего богословского образования, в Московскую Духовную Академию, где и окончил полный курс наук в 1844 году в числе лучших воспитанников ее 14 курса, между которыми почетной известностью пользуются, доселе здравствующие, преосвященнейшие: Сергий Ляпидевский, Архиепископ Кишиневский, Амвросий Ключарев, Архиепископ Харьковский, член Московской Синодальной конторы Петр Екатериновский, бывший Епископ Томский. Серафим Протопопов, Епископ Самарский. Амфилохий Казанский, Епископ Угличский; – протоиереи: Д. И. Кастальский. В. И. Романовский, Ф. И. Кротков (в Москве). Ан. Ал. Никольский (в Симбирске); – смотритель Московского Заиконоспасского духовного училища А. А. Невский и др.; а, из почивших, пользовались особенной известностью преосвященнейшие: Андрей Поспелов, Епископ Муромский (ум. 1868 г.) и Платон Троепольский, Епископ Томский (ум. 1876): – протоиереи: Ипп. Мих. Богословский-Платонов, Ст. Ив. Зернов, Вл. Гр. Назаревский и некоторые другие. По окончании курса наук в Академии, С. К. Смирнов, как один из самых лучших питомцев ее, оставлен был при самой Академии в звании бакалавра по классу русской гражданской истории и греческого языка (по последнему предмету – в низшем отделении). В следующем, 1845 году, он утвержден был в ученой степени магистра богословия за свое курсовое сочинение, напечатанное потом (в Москве. 1852 г.)¹ под заглавием: Предызображение Господа нашего Иисуса Христа и Церкви Его в Ветхом Завете². Ревностно исполняя свои обязанности по званию бакалавра, С. К. Смирнов нес и особые труды по службе при Академии. В 1854 году он определен был секретарем комитета по изданию академического журнала: Творения Св. Отцов, а в следующем, 1855 году, на него возложено было преподавание, сверх двух упомянутых, еще нового предмета, – истории русского раскола и полемики против него, в миссионерском отделении. Все эти обязанности исполнял он до преобразования Академии в 1870 году, когда, согласно уставу 1869 года, из нескольких предметов преподавания должен был избрать лишь один, и он избрал греческий язык с его словесностью, оставаясь до 1871 года и секретарем редакционного комитета; другие же предметы, которые он прежде преподавал, на основании того же устава, стали предметами особых кафедр. В 1870 году, кроме того, состоя членом совета Академии по церковно-практическому отделению, он избран был на многотрудную должность инспектора Академии и, тогда же, утвержден Св. Синодом в этой должности. По уставу 1869 года, все ординарные профессора, не имевшие степени доктора богословия, обязаны были в течение известного срока получить эту степень, установленным порядком, для того, чтобы сохранить за собою право дальнейшего преподавания в Академии. С. К. Смирнов уже в 1857 году был возведен в звание экстраординарного, а в 1859 году и ординарного профессора по прежнему (1809–1814 гг.) уставу. В исполнение этого требования Сергий Константинович к 1873 году приготовил и в том же году публично защитил на степень доктора диссертацию: Филологические замечания о языке новозаветном, в сличении с классическим, при чтении послания Апостола Павла к Ефесянам. М. 1873. Эта диссертация, как очевидно уже из самого заглавия ее, относясь близко к предмету кафедры докторанта, в то же время, носила прямо и богословский характер, что требовалось от искавшего степени доктора богословия. Защита, которую удостоил своим присутствием высокопреосвященнейший Митрополит Московский Иннокентий с двумя другими архиереями, была признана удовлетворительной, и автор диссертации был удостоен степени доктора богословия³. В 1874 году оставил штатную службу при Академии Е. В. Амфитеатров, и С. К. Смирнов, по избранию совета Академии и с утверждения Св. Синода, оставленный при Академии, по истечении ЗО-летия профессорской службы, на следующее пятилетие, по уставу 1869 года, в то же время избран был, на место Е. В. Амфитеатрова, в помощники ректора по церковно-практическому отделению, к которому относилась его кафедра. Согласно § 59 того же устава, по истечении 35-ти лет службы при Академии, всякий профессор должен был оставлять ее окончательно. 35-летний срок для Сергия Константиновича, в этом отношении, истекал в 1879 году. Но он, не смотря на свои 60 лет, не смотря на долговременную службу и усиленные занятия, обладал еще крепкими силами телесными, сохраняя полную свежесть и всех духовных сил своих. Это обстоятельство, равно как и приобретенная С. К. Смирновым опытность и почетная известность в ученом мире, заставляли духовное начальство дорожить им и его службою при Академии. Сам Сергий Константинович, имевший многочисленное и, еще далеко не устроенное, семейство,⁴ также не мог не желать продолжения своей службы, на которой материальное обеспечение получал, конечно, гораздо большее, нежели сколько могла доставить ему такого обеспечения пенсия за его 35-летнюю профессорскую службу. По силе того же академического устава 1869 года, 35-летний предел службы не простирался на должность ректора; и потому, в 1878 году, С. К. Смирнов, приняв сан священства,⁵ указом Св. Синода от 10 апреля, назначен на эту высокую должность, с возведением его, согласно § 20 того же устава, в сан протоиерея, а, вместе с тем, и через то самое стал председателем совета и правления Академии, равно как и председателем комитета по изданию Творений Св. Отцов, оставаясь в то же время и профессором греческого языка и словесности, а также, продолжая исправлять должность и помощника ректора по церковно-практическому отделению. Для облегчения своих трудов по преподаванию предмета кафедры, при шести лекциях в неделю, затруднявших для него исполнение многосложных обязанностей, сопряженных с должностью ректора, он, в конце 1879 года, избрал себе адъюнкта (в звании приват-доцента),⁶ который с тех пор, по надлежащем утверждении епархиальной властью, читал греческий язык и словесность на I курсе, при двух лекциях в неделю (а впоследствии стал и штатным преподавателем того же предмета на всех курсах), хотя и при этом о. Сергий Константинович, все же, имел четыре лекции в неделю. И только в 1884 году, с введением в действие нового академического устава, по требованию § 21 сего устава, почивший о. протоиерей, как ректор, вместо греческого языка, должен был избрать какой-либо богословский предмет, и он избрал Св. Писание Нового Завета, при двух лекциях в неделю, а также оставил должность помощника ректора по церковно-практическому отделению, упраздненную сим уставом. В этом (1884) году исполнилось ровно 40 лет службы о. С. К. Смирнова. Столь долговременная служба, многосложные и усиленные труды и занятия надломили бы и более крепкие силы, нежели какими обладал покойный. Уже в начале сентября 1882 года здоровье Сергия Константиновича было потрясено тяжким недугом, от которого он, хотя, по-видимому, и довольно скоро оправился, однако, с тех пор стал чаще и чаще недомогать, а наконец, и совершенно расстроился здоровьем. Это побудило его в 1886 году просить начальство об увольнении от службы, каковое увольнение и состоялось по указу Св. Синода от 30 июля того же (1886) года, после чего и до конца жизни своей о. Сергий Константинович проводил время в тихом семейном кругу.

Но это, так сказать, лишь более официальная сторона жизни и многолетней деятельности почившего, очерченная, главным образом, по его послужному списку. Гораздо дольше, нежели на официальной службе, С. К. Смирнов потрудился на том поприще, которое, будучи в тесной связи с его занятиями по профессуре, доставило ему почетную известность в ученом мире. Разумеем его учено-литературную деятельность. Эта деятельность Сергия Константиновича, начавшаяся в печати с 1843 года, когда он был еще на студенческой скамье, прекратилась лишь с годом кончины его и, следовательно, продолжалась 46 лет,⁷ тогда как официальная служебная деятельность его продолжалась 42 года. Да и, кратко очерченная служебная, т. е. профессорская и начальническая деятельность его, вполне заслуживает того, чтобы, не ограничиваясь одной официальной стороной ее, более глубоко и многосторонне рассмотреть ее и показать ее значение. Начнем с учено-литературной деятельности почившего.

Учено-литературные труды С. К. Смирнова так многочисленны и разнообразны, что один сухой перечень их может занять несколько страниц. Кроме выпуска в свет многих отдельных, по большей части, крупных сочинений, он напечатал множество статей исследований и материалов во многих духовных и светских периодических изданиях. Учено-литературные труды его относятся к областям богословия, философии, словесности, истории, филологии и, наконец, публицистики. Из широкой области богословия С. К. Смирнов потрудился, главным образом, по отделам Св. Писания, библейского богословия, патристики и гомилетики. Сюда относятся вышеупомянутые магистерская (по библейскому богословию) и, отчасти, докторская (по Св. Писанию Нового Завета) диссертации его; статья: Св. Иустин мученик и философ, напечатанная в 8 части Прибавлений к Творениям Св. Отцов за 1849 год, и исследование о том же Св. Отце Церкви в Душеполезном Чтении за 1888 год №№ 6 и 7 (по патристике); слова и речи, из которых многие он произносил, еще будучи мирянином в Троицком Соборе Сергиевой Лавры, в Академии и на торжественных собраниях ученых обществ, и большая часть которых не были напечатаны, но, тем не менее, отличались высокими достоинствами и, в свое время, производили сильное впечатление на слушателей и читателей (в рукописи), как например, его проповеди во время холеры 1848 года и во время Крымской войны, речь по случаю празднования столетия со дня рождения Императора Александра I в 1877 году, и др. напечатанные же слова и речи помещены в Прибавлениях к Твор. Св. Отцов за 1863 г. ч. 22 (Слово в день препод. Сергия), – за 1882 г. ч. 30 (Слово пред гробом почившего первосвятителя Москвы, митрополита Макария), – за 1883 г. ч. 31 (Слово в день воспоминания столетней годовщины рождения Филарета, митрополита Московского и Речь, по тому же случаю, сказанная в Академии), – за 1886 г. ч. 37 (Слово, сказанное при погребении профессора Моск. д. академии И. Д. Мансветова), – в Московских Ведомостях за 1879 г. № 87, (Слово при погребении высокопреосвященнейшего митрополита Московского Иннокентия), – за 1882 г. № 242 (Слово в день тезоименитства Государя Императора 30 августа) и др. Эти слова и речи относятся к гомилетике. К тому же отделу (история проповеди) может быть отнесена статья: Десять поучений первого русского доктора богословия, игумена Палладия Роговского, с предисловием и примечаниями С. К. Смирнова (Прибавл. к Твор. 1883 г. ч. 32) и нек. др.

К области философии могут быть отнесены следующие статьи: 1) Нечто об идеях Платона, написанная в бытность С. К. Смирнова еще студентом академии, и напечатанная в Москвитянине за 1843 г. ч. 4, 2), История метемпсихоза у древних, напечат. в том же издании за 1844 год; 2) Вступительная философская лекция В. И. Кутневича (перевод с латинского), напеч. в Прибавл. к Твор. 1864, ч. 23. Сюда же можно было бы отнести и составленный С. К. Смирновым, и отдельной брошюрой изданный, в Москве 1855 г.; 4) Биографический очерк профессора философии в академии Московской, протоиерея Ф. А. Голубинского. Но в этом очерке много черт и общеисторического характера. Притом, в рукописи он был гораздо пространнее и, в значительной мере, сокращен по совету и замечаниям святителя Московского Филарета.⁸

В области словесности Сергий Константинович начал упражняться с ранних лет и особенно упражнялся в стихотворениях⁹. Еще в 1841 году, во время посещения Сергиевой Лавры и Академии Государем Наследником Престола, Цесаревичем Великим Князем Александром Николаевичем, изволившим прибыть, вскоре после своего бракосочетания с Августейшей Супругой своей, Цесаревной Великой Княгиней Марией Александровной, 25 мая, «Государь Наследник удостоил благосклонно принять от митрополита Филарета стихотворение, написанное по случаю радостного пришествия Их Высочеств в Лавру студентом младшего курса Академии Сергием Смирновым».¹⁰ Равно, также, и когда сей Государь Наследник сделался Императором, С. К. Смирнов, будучи уже бакалавром Академии в 1856 году, написал стихотворение «на пришествие в Троице-Сергиеву Лавру Их Величеств после коронования». Это стихотворение, как и стихотворение 1841 года, было поднесено митрополитом Филаретом Государю Императору вместе с другими трудами профессоров и студентов.¹¹ Оно дышит живым и глубоким чувством, возвышенностью мыслей, отличается меткостью характеристики лиц, верностью описания мест и событий того времени, подобающей важностью тона и, наконец, весьма хорошо выработанной техникой стиха. Вот некоторые строфы этого стихотворения:

«Обитель Сергия Святая

Воздвиглась от своих холмов,

Царя с Царицей принимая

Под свой священно-древний кров.

И прежде Их не раз встречала Обитель с радостью живой,

И с умилением взирала

На образ Их мольбы святой».

И затем, упомянув о посещении Государем Императором, в бытность Его еще Наследником, Троице-Сергиевой Лавры в 1837 году, автор стихотворения упоминает и о посещении 1841 года в таких словах:

«Венцом супружества венчанный,

Притек в обитель Ты опять

С Супругой, Богом предъизбранной,

Благословение принять,

И посетил, любови полный,

Ты здесь святилище наук,

И окрылил Твой взор довольный

Восторженный питомцев дух».

Далее живыми чертами изображается время Крымской войны, и следовавшее за кончиной Императора Николая Павловича, посещение Государем Императором Александром Николаевичем Сергиевой Лавры, когда

«…на благой душе Царя

Дум грустных возлежало бремя, – и когда

Он здесь, – в стенах монастыря, –

Он здесь со всей Семьей Державной

В молитве пламенной стоял:

О счастье Руси православной

Царя Царей Он умолял.

Но вот

Умолкла брань: восторг священный

Русь православную объял».

Парижским трактатом восстановлен мир; и вскоре после того наступило новое торжество для России: венчание и священное миропомазание Царя на царство. По совершении этого великого священнодействия, Царь снова посещает обитель преподобного Сергия, образ которого был и на поле брани, перед тем оконченной. И вот, заключительные строфы стихотворения С. К. Смирнова по этому случаю:

«Грядет! Сретайте с песнопеньем!

Курись обильно фимиам!

Вступает Царь с благоговеньем

Святыя Троицы во храм.

Грядет! к святыне припадает...

Святой! Царя благослови,

Да царством Русским управляет

Со славой мира и любви!

От Бога с горнего селенья

И от святого алтаря

Да сходит в век благословенье

На Дом венчанного Царя!

Да процветет Его Держава!

Да благоденствует народ!

И о Царе да прейдет слава

Из века в век, из рода в род!»¹²

Мы помним, также, прекрасное стихотворение С. К. Смирнова, написанное и произнесенное по случаю 40-летия службы в должности наместника Сергиевой Лавры покойного архимандрита Антония в 1871 году¹³.К области филологии мы относим, кроме докторской диссертации Сергия Константиновича, уже известной нам по заглавию, и, главным образом, относящейся к тому предмету его кафедры, которым он всего дольше занимался в Академии, как профессор, т. е. к греческому языку с его словесностью, еще исследования его же: 1) Константин Экономос и сочинение его о сродстве славяно-русского языка с эллинским. Это – актовая речь, сказанная 1 октября 1873 года, и, вскоре же после того, напечатанная в брошюре под заглавием: Годичный акт в Московской Духовной Академии 1 октября 1873 года. М. 1873; 2) Терминология Отцов Церкви в учении о Боге, напечат. в Прибавл. к Твор. 1885, ч. 35»; и 3) Особенности греческого языка новозаветного (Прибавл. 1886, ч. 38). Эти труды почившего, по справедливости, стяжали ему славу лингвиста.¹⁴ Ими раскрыта новая, доселе почти неизвестная на Руси область языкознания: разработана научным путем та эпоха в истории языка греческого, когда последний, с падением национальной независимости древней Греции, и с окончанием периода древне-классического, явился в форме χοινή διάλεχτος, господствовавшей в Греции до конца средних веков с незначительными, лишь мало-помалу, привходившими в нее, изменениями. Мы разумеем, в особенности, докторскую диссертацию Сергия Константиновича: Филологические замечания о языке новозаветном. Ибо, на основе этого языка, развился язык литературы святоотеческой и язык церковно-богослужебный. А, между тем, доселе наши лингвисты (разумеем, ближе всего, эллинистов), преимущественное внимание обращали только на язык древне-классический дохристианской языческой литературы, а на греческий язык новозаветный, свято-отеческий и церковно-богослужебный, весьма мало обращали внимания¹⁵. и только в последнее время стали появляться некоторые труды, способствующие к уразумению его.¹⁶

К области публицистики можно отнести все ее, более или менее пространные, сообщения о бывших в Сергиевой Лавре и Академии торжествах, Высочайших посещениях и проч., которые, быв составлены С К. Смирновым, были помещены им в разных повременных изданиях, особенно же в Московских Ведомостях и в академическом журнале за разные годы, как-то: Празднование 50-летия Московской духовной Академии (Моск. Вед. 1864, № 220); – День 5-го августа 1867 года в некоторых городах империи (Моск. Вед. 1867 №№ 256 и 257); – Кончина и погребение высокопреосвященнейшего Макария, Митрополита Московского (Приб. к Твор. 1882, ч. 30); – Высочайшее посещение Троицкой Сергиевой Лавры и Московской духовной Академии 22 мая 1883 года (Приб. к Твор. 1883, ч. 32 и Моск. Вед. за то же время) и проч.

Но, более всего, почивший о. С. К. Смирнов потрудился в области истории и археологии русской церковной и гражданской, а, отчасти, и общей, также, церковной и гражданской. И именно к общей церковной и гражданской истории и археологии относятся следующие труды его: 1) Об училищах на западе Европы с 6 до 9 века по Р. Хр. Из Озанама (труд переводный), напечат. в Москвитянине за 1850 г. ч. 4; 2) Несториане Из путешествия доктора Грэна по востоку (Москвит. 1851, ч. 2; 3) Препод. Кассиана Римлянина сказания о подвижниках его времени. Перевод. (Душеп. Чтен. I860, №№ 7 и 9; 4) Немецкие сектанты за Кавказом (Русск. Вестн. 1865, № 5); 5) Кандия. Исторический очерк (Русск. Вестн. 1867, № 31; 6) Sortes sanctorum (Правосл. Обозр. 1876. № 11) и нек. др.¹⁷ Из отдела русской церковной истории иные сочинения и исследования С. К. Смирнова относятся, собственно, к истории и обличению раскола. Сюда принадлежат: 1) О церковном благословении и венчании брака (против новоженов, напечат. в Приб. к Твор. 1858, ч. 17); 2) Сербского попа Юрия Крижанича опровержение Соловецкой челобитной (Приб. к Твор 1860, ч. 19); 3) О месте погребения расколоучителя диакона Феодора (Моск. Вед. 1859, № 83). К числу же отдельных сочинений, материалов и статей, прямо церковно-исторического или церковно-археологического характера, принадлежат: 1) Историческое описание Саввино-Сторожевского монастыря. 1-е издание. Москва, 1846; 2-е изд. дополненное. М. 1860 и 3-е изд. М. 1877; 2) Церковно-исторический месяцеслов Троицкой Лавры, 1-е изд. М. 1850; 2-е дополн. изд. М. 1854; 3) Историческое описание Махрищского монастыря. Москва, 1851; 4) Покровский Хотьков девичий монастырь. 1-е изд. М. 1854; 2-е дополн. изд. М. 1858; 3-е изд. М. 1872; 4-е изд. М. 1875; 5) Спасовифанский монастырь. 1-е изд. М. 1869: последнее, М. 1889¹⁸, 6) Указатель к обозрению Гефсиманского скита. Семь изданий этого труда вышло уже с 1866 по 1874 год; 7) О чудотворной иконе (Черниговской) Богоматери в пещерном храме Гефсиманского скита. И этот труд уже за 1870 – 1875 годы имел семь изданий; 8) Путеводитель от Москвы до Троицкой Сергиевой Лавры. 1-е изд. М. 1882. Далее следуют труды, помещенные в разных периодических изданиях, каковы, по порядку времени их появления в свет: 9) Крестный ход из Троицкой Лавры по случаю холеры, напечат. в Моск. Ведом. 1848 г. № 121; 10) Нравственный характер и образ жизни русских 15 и 16 века (Моск. Ведом. 1849, №№ 88 и 89); 11) Отзывы иностранцев 16 и 17 века о Троицкой Сергиевой Лавре (Моск. Ведом. 1849, № 145); 12) О предисловии к житию преподобного Сергия, писанном келарем Симоном Азариным (Временник Общ. истории и древн. т. 10); 13) О значении русского духовенства, как сословия государственного (Моск. Вед. 1851, №№ 51, 106, 107); 14) Дела благотворительности Троицкой Лавры (Моск. Вед. 1852, № 39); 15) Краткий очерк истории Московской синодальной типографии (Моск. Ведом. 1853, №№ 152, 153); 16) Преподобный Сильвестр Обнорский (Душепол. Чт. 1861, № 11). Это сочинение в 1884 году вновь издано было отдельной книгой; 17) Профессор Московской духовной Академии, протоиерей П. С. Делицын (Приб. к Твор. 1863, ч. 22). Этот некролог вышел и отдельной брошюрой; 18) Четыре письма Св. Дмитрия Ростовского. Перевод с латинского (Душеп. Чт. 1864, № 5); 19) Письма митрополита Платона к преосвященным Амвросию и Августину, с переводом писем латинских и с примечаниями (Правосл. Обозр. 1869, № 5, 6, 8, 9, 11 и 1870, №№ 7, 8 и 10); 20) Открытие древних надгробных надписей в Троицкой Сергиевой Лавре (Труды 1-го археолог. съезда в Москве, т. 2. М. 1871); 21) Преподобный Афанасий Высоцкий (Душеп. Чт. 1874, №9); 22) Протоиерей А В. Горский. Некролог. (Московск. Ведом. 1875, №№ 265 и 266); 23) Воспоминания о том же А. В. Горском. Актовая речь, произнесенная 1 октября 1876 г., в Московской духовной Академии, и напечатанная в Годичном акте М. Д. Академии за этот год (М. 1877) и в Правосл. Обозр. 1876, № 11¹⁹; 24) Письма Филарета, митрополита Московского к А. В. Горскому, с примечаниями (Приб. к Твор. 1882, ч. 29, 30); 25) Письма его же к Филарету, архиепископу Черниговскому, также с примечаниями (Приб. к Твор. 1883, ч. 32; 1884, часть 33); 26) Письма Филарета, архиепископа Черниговского, к А. В. Горскому, также с примечаниями (Приб. к Твор. 1883, ч. 31; 1884, ч. 33; 1885, ч. 34); 27) Дневник А. В. Горского, с примечаниями (Приб. к Твор. 1884, ч. 34; 1885, ч. 35); 28) Ученики преподобного Сергия Радонежского (Душеп. Чт. 1885, № 5); 29) Письма Филарета, митрополита Московского, к наместнику Троицкой Сергиевой Лавры архимандриту Афанасию (Приб. к Твор. 1886, часть 38); 30) Профессор Московской Д. Академии Ив. Д. Мансветов. Некролог (Приб. к Твор. 1886, ч. 37); 31) Письма Императора Павла Петровича и других Высочайших Особ к митрополиту Платону (Русск. Архив 1887, №№ 5 – 7) и нек. др.

Отдельно и в повременной Печати изданные исследования, материалы и статьи по русской гражданской истории: 1) Путешествие по России барона Гакстгаузена. Перевод. (Моск. Вед. 1848, №№ 138, 146, 155, 156;

1849, №№ 1, 4, 5, 53, 54, 81, 82): 2) Краткие исторические сведения о моровых язвах в России (Моск. Вед. 1848, №№ 98, 101): 3) Сказания русских летописцев о начале Москвы и свидетельства иностранных писателей 15 и 16 веков о ее состоянии (Моск. Вед. 1848, №№ 124, 125); 4) Тимошка Анкудинов. Из Олеария. Перевод (Моск. Вед. 1849, №№ 90, 91); 5) Иноземные врачи в России при Царе Михаиле Феодоровиче (Моск. Вед. 1849. №№ 140, 141); 6) О посольстве Ильи Данилова Милославского и дьяка Леонтия Лазаревского в Турцию в 1643 году (Временн. Общ. истории и древн. т. 6); 7) Биография князя Димитрия Михайловича Пожарского. Москва, 1852; 8) Пятьдесят второй год в летописях русской истории (Моск. Вед. 1852, № 27): 9) Древний русский взгляд на турок и Царьград (Моск. Вед. 1854, № 33); 10) Мнение маршала Мармона об отношении России к Турции. Перевод с французского (Моск. Вед. 1854, № 51); 11) Об авторе рукописи: Русское государство в XVII в. (Моск. Вед. 1859. № 83); 12) Посещения Троицкой Сергиевой Лавры Императрицею Елизаветою Петровною (Моск. Ведом. 1861, № 99): 13) Один из питомцев Сперанского (Русск. Вест. 1866, № 1); 14) Дневник Корба. Перевод, с предисловием (Русск. Вестн. 1866, №№ 4 и 12): 15) Цензурные дела 1786 – 1787 г. (напечат. в 18 веке, издан. П. И. Бартеневым, т, I. Москва, 1868). Многие из исторических трудов С. К. Смирнова, как-то мы, отчасти, уже и могли видеть на вышепоказанном, издаваемы были многократно, особенно же, из трудов церковно-исторического характера. Некоторые из них, как, напр., Указатель к обозрению Гефсиманского скита, Путеводитель от. Москвы до Троицкой Лавры и др., известны, едва ли, не всякому, путешествующему по дороге в Лавру, будучи продаваемы и на вокзалах Ярославской железной дороги, и в вагонах ее, и во всех Лаврских книжных лавках и в часовнях Лавры, скита и Вифании, и т. д., имея, таким образом, весьма широкое распространение и громадную популярность, наряду с популярнейшими произведениями пера нашего времени, хотя в заглавии их иногда и скрывается имя автора или за инициалами, или же и совсем. Некоторые из тех же трудов Сергия Константиновича предварительно выхода своего в свет, еще в рукописи, были просматриваемы таким высоким авторитетом учености, ума и духа строгого православия и любви к отечеству, как великий святитель Московский Филарет. Так, например, это, несомненно известно нам, относительно трудов С. К. Смирнова. Церковно-исторический месяцеслов Троицкой Лавры²⁰; Спасовифанский монастырь²¹; Протоиерей Ф. А. Голубинский. Биографический очерк, и др. Так как многое из того, что было предметом исторических, особенно же, церковно-исторических, исследований С. К. Смирнова, так или иначе касалось Московской епархии, в частности Троицкой Лавры и ее многоразличных учреждений, высшим начальником которых был святитель Филарет, зорко за всем следивший и ревниво оберегавший все, относившееся к области его ведения, то нередко сами цензоры, пропускавшие в печать означенные исследования, по рассмотрении последних в рукописи, направляли их, для окончательного разрешения на пропуск в печать, к святителю Филарету, который, в свою очередь, долговременным опытом убежденный в необходимости все проверять своим взглядом, обыкновенно, также не пропускал их без рассмотрения. Так, например, это известно нам, кроме сейчас упомянутых сочинений его, еще относительно Историч. Описания Махрищского монастыря;²² Покровского Хотькова девичьего монастыря²³ и др. нек. При том, не забудем и того, что для всех почти своих исторических исследований Сергий Константинович считал нужным пользоваться не одними только печатными, но и рукописными данными, архивными материалами. Что сказал, в своем отзыве, цензор архимандрит Сергий (ныне архиепископ Кишиневский) об описании Махрищского монастыря, именно, что «Описание сие составлено по древним рукописным сказаниям и актам, хранящимся в Махрищской обители»²⁴: то же должно сказать и обо всех почти других исторических исследованиях и статьях С. К. Смирнова. Само собою разумеется, что это обстоятельство, возвышая достоинство последних, в значительной мере усугубляло труд автора, увеличивало тяжесть этого труда и издержки по исполнению его. Для этой цели нужно было ездить в разные места для добывания потребных сведений, сноситься с разными лицами и учреждениями по отысканию нужных документов, архивных материалов, рукописных сведений, делать выписки из них и т. д. Вот, для примера, два-три случая подобного рода. Предприняв второе, дополненное издание Исторического описания Саввина Сторожевского монастыря, Сергий Константинович имел нужду в точнейших сведениях, касательно образа преподобного Саввы Сторожевского. Он обращается за справкой по этому делу к известному знатоку его, доселе здравствующему, академику Ф. И. Буслаеву, который сам не раз пользовался его учеными услугами. И вот, Ф. И. Буслаев, в письме от 20 октября 1859 года пишет к Сергию Константиновичу: «Посылаю Вам сведения о подобии Саввы Сторожевского. Под 3-м числом декабря. 1) В подлиннике иконописца Долотова, древней редакции, с некоторыми поздними вставками: «Преподобного Саввы Сторожевского, ученика Сергия Радонежского, в схиме, преставился в лето сие». Рукоп. в 4-ку 17 в. 2) в краткой и древнейшей редакции подлинника графа С. Г. Строганова, на конце подлинника, в статье, под заглавием: «Си есть се прибавошные новые чудотворцы. Сава Стожский (sic!) средний брада аки Варлама Новогородцкого риза преподобническая». Рукоп. в 8-ку. Начала 17 в. Эта статья о прибавочных новых чудотворцах прямо указывает на то, каких святых (русских и, частью, сербских) не было в подлиннике древнейшей греческой редакции. Следовательно, она может служить самым лучшим мерилом, для определения позднейшей редакции. Эту статью я думаю напечатать вполне. 3) в сборном подлиннике графа С. Г. Строганова, т. е. со многими прибавками к месяцеслову, и в начале, и в конце. «Преподобного отца нашего Саввы, игумена Сторожевского чудо брада Макария Желтоводского, плешив, риза преподобнича». Рук. в 4-ку Клинцовского письма 18 в. 4) В Моск. подлиннике, краткой и древней редакции Саввы вовсе нет. Вот все, что на первый раз мог я найти у себя под руками. Буду сердечно рад, если еще чем могу услужить Вам и, хотя малою частицей, воздать Вам за Ваше радушное содействие к насыщению моей любознательности».²⁵

Затем, в 1866 году, как мы знаем, появился в Русском Вестнике переводный труд С. К. Смирнова. Дневник Корбо. По этому делу Сергий Константинович обращался к управляющему Московским главным Архивом Министерства иностранных дел князю М. А. Оболенскому, и последний, в своем отношении к нему, от 14 марта 1866 года за № 49, пишет: «По желанию Вашему, честь имею препроводить к Вам при сем, для соображения, при предпринимаемом Вами переводе Дневника путешествия Корба, принадлежащие Московскому главному Архиву Министерства иностранных дел. 1) выписки из донесений князя Голицына, бывшего посланником при Венском Дворе, к Государю Петру I и к адмиралу Ф. А. Головину, на 3 листах, 2) две черновые тетради с переводами некоторых частей «Дневника» Корба, сделанными в посольском приказе по выходе этого сочинения в свет, на 28 и 13 листах, и 3) Bibliotheque russe et polonaise, vol. 8, изд. кн. Августина Голицына, где помещен во Французском переводе отрывок о возмущении стрельцов, – покорнейше прося, по миновании надобности в этих пьесах, доставить их обратно в Московский Главный Архив».²⁶ Равно, также, в 1885 году, когда о. Сергий Константинович готовил к печати свою статью об учениках преподобного Сергия Радонежского, он, между прочим, просил Костромского кафедрального протоиерея, магистра Московской же духовной академии И. Гр. Поспелова, сообщить сведения об одном из учеников преподобного Сергия, – старце Никите, основателе Костромского Богоявленского монастыря. В исполнение этой просьбы почтенный о. протоиерей И. Гр. Поспелов написал С. К. Смирнову пространное письмо от 30 марта 1886 года с сообщением нужных сведений.²⁷

Самыми же капитальными из исторических трудов почившего С. К. Смирнова, во всех указанных сейчас отношениях, по справедливости, должны быть признаны его труды по истории просвещения в пределах Московской епархии за последние 200 лет. Он есть, по преимуществу, историк-бытописатель Московской духовной академии с семинариями Московской епархии, стоявшими в той или иной связи с академией, как историками Киевской духовной академии являются почивший святитель Московский Макарий (Булгаков) и В. И. Аскоченский, С.-Петербургской – И. А. Чистович и Казанской – А. Благовещенский и П. В. Знаменский.²⁸ Но Сергий Константинович и сам в себе представлял живую историю академии. Будучи сыном человека, состоявшего учителем Вифанской духовной семинарии, и находившегося в весьма близких отношениях к знаменитому святителю Московскому Платону, бывшего домашним человеком у последнего и, следовательно, знавшего многое в рассматриваемом отношении такое, что далеко не всякому удавалось знать, и что обнимало собою более полстолетия из прошлого века, С. К. Смирнов с 1847 года и стал зятем человека (М. Л. Ловцева), который, окончив курс магистром Московской духовной Академии в 1822 году, был с 1822 и до 1827 года бакалавром той же Академии (а скончался в 1869 году) и, следовательно, знал жизнь Академии за то время, за которое сам С. К. Смирнов был еще ребенком. Таким образом, Сергий Константинович, как бы, самым происхождением и условиями семейной жизни подготовляем был в историка духовно-учебных заведений Московской епархии.²⁹ Обладая обширнейшим знакомством, как с лицами, так или иначе соприкасавшимися с жизнью академической, и имевшими те или другие сведения о ней, так и со всевозможными рукописными и печатными источниками по истории сих заведений за означенный период, он, в то же время, обладал замечательно крепкой памятью, верно сохранявшей множество не только крупных, но и самых мелких событий из этой жизни и из жизни соприкосновенных с академией лиц, что все делало не только сочинения, но и беседы его по этому предмету любопытнейшими и поучительнейшими для всех, хотя сколько-нибудь интересовавшихся академической жизнью. Не довольствуясь, однако же, этим, Сергий Константинович, при составлении самых трудов своих по истории академии и других учебных заведений Московской епархии, считал нужным, по-прежнему, обращаться ко многим лицам и учреждениям за разнообразнейшими справками по тому же предмету. До нас дошла обширнейшая переписка его по этому делу. Особенно же много справок делал для него бывший секретарь Московской духовной консистории Η. П. Розанов, от которого осталось много весьма важных и обширных по объему, при деловитости, не лишенных иногда и юмора, писем к С. К. Смирнову за разное время. Вот, для образчика одно из таковых, именно, письмо от 6 мая 1869 года, когда вышло 1-е издание Спасовифанского монастыря с Вифанской семинарией: «Вы справочек затребовали, – писал Η. П. Розанов, – в краткий срок, а именно, к среде. Но мы, милостивый государь, люди приказные, справки представляем, всему свету известно, медленно. Ergo, надо бы Вам середу назначить не завтрашнюю, а недель чрез пять избрать середу, тогда бы я доставил справку подробную, а теперь, извините, что под руками оказалось, то и напишу. Вопросы Ваши: 1) Кто был в Москве Синодальным ризничим в 1786 г.? – иеромонах Порфирий. В архиве консисторском сведений этих нет; но я посылал спросить нынешнего Синодального ризничего Иосифа, – он о предке своем по должности и уведомил. Посему, верность сего известия на совести иеромонашеской нынешнего ризничего. 2) Что известно о ризнице Крутицкой и Кирилловской, вытребованной Потемкиным в Екатеринославль в 1787 г.? Прибавлю к сему 7-й вопрос, что за Гончаровская ризница, о которой упоминает М. Платон в 1787 г.? У меня много сведений о Крутицкой ризнице, как она передана в Чудов монастырь, по упразднении Крутицкой епархии, и обречена для кафедры епархии Калужской; но в том виде, как Вы изложили, сведений в архиве К–рии нет. Эти сведения, полагаю, можно достать в описях Чудова монастыря; да, по краткости назначенного срока, т. е. середы, я отправиться в Чудов не мог, да и поискать в нашем архиве хорошенько, т. е. досконально, тоже не удалось, потому, господин честный и мой почтеннейший Сергей Константинович, что во вторник у меня еженедельный бывает доклад консисторских дел Пp-м Викариям и Митрополиту (чрез почту); и потому, в понедельник и вторник бывает у нас канцелярская суета в прочтении, подготовке бумаг и проч. Ergo, недосуг большой; да Вы не извиняйтесь, что и письмо Ваше попало в такой недосуг: это я упомянул в свое извинение, что не успел Вам доставить полной справки. 3) Кто был Архимандритом Боровского Пафнутьего монастыря в 1789 г.? – Сильвестр Буявинский, в 1772 г перев. из Лихвина Доброго монастыря, сконч. 1802 г. сент. 21. Дел Пафнутьева монастыря в архиве М. К–рии нет, потому что дела Калужской епархии отосланы в Калужскую К–рию. Но это сведение доставил мне старый археолог Павел Михайлович Строев, – старик, который сам пользуется у меня справочками; а у него есть драгоценное рукописное сочинение о настоятелях монастырей, кажется, с прародителя нашего Адама; он выписывал из дел Госуд. архива.³⁰ Рукопись я эту у него видел, и она могла бы исправить нашу печатную историю иерархии,³¹ в которой такая бездна ошибок. И на предки сей господин, может, в подобных случаях нам послужит. 4) Кто были Архиереи, жившие в Москве в 1787 г? – Анфим, Иоанн и Григорий? На это утвердительно теперь сказать не могу; но знаю, или, лучше, помню по делам, что в это время наехали в Москву Грузинские Архиереи и жили в домах у Грузинских царевен и вельмож, у кого именно, вдруг не найду, и служили в домовых их церквах, как-то в Грузинах и в Охотном ряду, близ Пятницкой церкви, откуда после церковь перенесена в село Лысково. Все это у меня записано, но к записям или тетрадям своим указателя не имею. 5) Какой Юшков умер в Москве в 1786 г.? – Благодаря Юшкову переулку, который доселе еще не умер, а находится на Ильинке, в приходе церкви Николы Красного Звона, оказалось по метрикам сей церкви за 1786 г.: «В апреле 2 умре по христианской должности в покаянии тайный советник и кавалер Иванович (имя пропущено) Юшков и погребен сего месяца 20 числа в Андроньеве монастыре». А по исповедной росписи за 1783 г. он значился... Иван Иванович Юшков 72-х лет. Вот эта справка чиста! 6) По какому случаю Серапион получил в 1787 г. 500 р. на путь? Я думал, не послан ли был Серапион на чреду в этом году в С.-Петербург, так как он в следующем году произведен был в викарного Архиерея³² послан был в этом году на чреду Высокопетровский Архим. Мельхиседек. По счастью, в своих тетрадях, нашел запись из указа Св. Синода 1787 г. февр. 22, где значится, что по именному указу февр. 9 «Викарию Московской Епархии, Епископу Севскому Феоктисту быть Епископом Белгородским и Курским; а Севской Епархии до будущего в ней Еп. Архиерея быть в управлении Пр. Платона, яко местного Архиерея..., а по случаю, в нынешнем 1787 г., шествия Ее Импер. Велич, для осмотра разных губерний (она была в Киеве) велено послать кого-либо из духовных персон в губернский город Орел. Пр. Платон назначил для сего Богоявленского Архим. Серапиона. 500 р., igitur, даны ему в этот путь. Удовлетворительна и эта справка, должно быть, мой милостивый Государь! Однако, конец благополучному бегу. Бумага-то для письма вся»³³.

Равно, также, много и других подобных справок наводит наш неутомимый труженик по разным, более или менее, важным вопросам, входившим в область его изысканий по истории духовного просвещения в Московской епархии. И его сведения в этой области уже издавна отличались таким богатством и разнообразием, что ему, преимущественно, и, даже почти исключительно, принадлежало, и поручаемо было опубликование через печать всего того, что, каким бы то ни было образом, касалось истории академии с другими духовно-учебными заведениями Московской епархии. Так он, как мы знаем из вышесказанного, почтил словом воспоминания жизнь и труды таких деятелей академии, как профессоры-протоиереи: Ф. А. Голубинский, П. С. Делицын и А. В. Горский. Он же, в статье «Один из питомцев Сперанского», живыми чертами изобразил личность одного из даровитейших питомцев той же академии, В. П. Знаменского, к сожалению, рано угасшего. Равным образом, он же, в статьях: «Учитель Троицкой семинарии В. М. Дроздов» (Соврем. Летоп. Моск. Ведомостей 1867, № 44); «Из воспоминаний митрополита Филарета» (Правосл. Обозр. 1868. № 8) и в слове и речи «о деятельности Московского митрополита Филарета по отношению к Московской Духовной Академии», произнесенных по случаю 100-летнего юбилея со дня рождения сего святителя (Приб. к Твор. 1883, часть 31), изобразил великую личность ученика и учителя Троицкой Лаврской семинарии, а потом высшего начальника Московской Духовной Академии святителя Московского Филарета, в течение 46 лет своего святительства в Москве, решительно перевоспитавшего все духовно-учебные заведения Московской епархии, особенно же, высшее – академию, в своем духе, так что и Голубинский, и Делицын, и Горский, и др. были настолько же питомцами академии, насколько питомцами Филарета. Недаром, когда С.К. Смирнов, по напечатании своей речи – воспоминании об А. В Горском, послал экземпляр ее, незадолго до кончины последнего, ревизовавшему Московскую Духовную Академию Архиепископу Литовскому Макарию (впоследствии митрополиту Московскому), преосвященнейший Макарий от 19 декабря 1876 года писал Сергию Константиновичу: «Сердечно благодарю Вас за присланный мне экземпляр Вашей прекрасной речи. С живейшим сочувствием я перечел вновь Ваши воспоминания об этом редком человеке, христианине и ученом, который навсегда будет составлять славу Московской академии».³⁴ А вот впечатление статьи Сергия Константиновича: «Один из питомцев Сперанского», произведенное на одного из товарищей этого питомца по Академии, протоиерея Московского кафедрального Архангельского собора, впоследствии главного священника армии и флотов, П. Е. Покровского. «1-го февраля, – пишет сам последний к Сергию Константиновичу от 3 Февраля 1866 года, – подали мне 1-й № «Русского Вестника», для прочтения Вашей статьи: «Один из питомцев Сперанского». Страшился я читать, и начал читать, увлекаемый, сперва, любопытством, но чрез несколько страниц все изменилось; – и я кончил слезами, не осуждайте, слезами воспоминания дружбы. Да, не на одну страницу Вашей статьи падали мои слезы... Сколько пробудилось воспоминаний, сколько воскресло образов прошедшего, по отношению к Василию Потапычу! Прошло 40 лет – и, как все живо и полно предстало предо мной, как будто бы эти 40 лет мелькнули предо мной, не оставив следа, а между тем, как много прожито, происпытано в эти 40 лет! Сблизился я с Василием Потапычем на старшем курсе в 1826 году, именно, 40 лет.³⁵ Как теперь вижу: покойное и серьезное, но отменно приятное и красивое лицо; большие и светлые глаза, смотрящие и в спокойном состоянии как бы с напряжением и выразительностью; сутуловатость плеч, голова вперед, походка скорая; а душа какая! Благородство, скромность, иногда до робости, и во всем строгий порядок. Было чему поучиться, было чему подражать. – И, как я рад, что сохранились у меня письма, по коим Вы так изящно восстановили личность мужа, чисто-нравственного и ученого, за что Вам многие скажут большое спасибо. Но Вы и вообразить не можете, как много Вы утешили меня; – благодарю Вас всей душой. – Вы заставили меня беседовать с незабвенным покойным из-за могильной его жизни. Как много прожить, прочувствовать дали Вы мне в немного часов. При старости лет, в 64 года, я, как бы, помолодел, пооживился, и память, слабая к современным делам, живо обновила во мне прошедшее – невозвратимое. Благодарю! благодарю. – Но довольно; всего не допишешь. – Если есть у Вас особые оттиски статьи: то очень бы одолжили, если бы подарили мне один экземпляр».³⁶

Начало исследованиям по истории духовно-учебных заведений Московской епархии С. К. Смирновым положено было еще в то время, когда он был в звании бакалавра и, не более семи лет, прослужил при академии. Первым крупным трудом его в этой области была История Московской славяно-греко-латинской Академии. Этот труд, вышедший отдельной книгой в 1855 году, еще с 1852 года начал печататься по частям и в сокращении в академическом журнале: Творения св. Отцов с Прибавлениями. И, так как за изданием последнего зорко следил святитель Московский Филарет, то и начало (а затем и продолжение) трудов Сергия Константиновича в рассматриваемой области, не ускользнуло от бдительного внимания этого великого святителя, что, конечно, послужило только на пользу труженику и трудам его. Дело шло через о. ректора академии, которым тогда был архимандрит Алексий (Ржаницын), скончавшийся в 1877 году в сане архиепископа Тверского. И вот, еще от 22 января 1853 года святитель Филарет писал к Алексию следующее: «Возвращаю Вам, отец Ректор, рукопись истории Славяно-Греко-Латинской Академии. Разбор Богословских систем достоин внимания, и, надеюсь, эта история будет выше истории Киевской Академии. Частные замечания мои увидите на полях рукописи. Сочинитель равно смеется над стихами языческого стихотворца в Богословии, и над свидетельствами Сивилл. Эти вещи совершенно различные. Известные книги Сивилл неязыческого содержания. Здесь дело зависит от разрешения вопроса о их происхождении. Без разбора, также, смеется он над волшебством и договорами с злым духом. Что же думает он о волшебных книгах, по действию проповеди Апостола Павла, сожженных в Эфесе? Есть ли это были суеверные бредни без смысла и действия, почему же они так распространились, и так были ценимы? А, есть ли слова сих книг производили действия (которых опыты дали цену книгам), то как он это изъяснит, если не предположит чрез волшебные слова связь человека с духом, которого воззрение и действие на видимый мир тонее, нежели человека, и который потому может сделать нечто необыкновенное для человека. Не станет же злой дух угождать человеку бескорыстно. Следственно, надобно предположить договора, по которому человек приобретает от духа необыкновенные дела, а дух приобретает зависимость и покорность человека. Не скажет ли сочинитель, что это кончилось в Эфесе? Нет. Не могли быть в Эфесе собраны волшебные книги со всего света; они остались после Эфесского сожжения в других странах. Богослов, рассуждающий о сем предмете, над насмешником мог бы посмеяться, в свою очередь, есть ли бы не было неприлично Богослову смеяться. – Что касается до напечатания сей рукописи в повременном издании, всю ее напечатать было бы тяжело. По моему мнению, или надобно напечатать выбор, или разделить на две книжки! Тезисы вовсе не надобно печатать в повременном издании. О философии желательно, чтобы писано было менее обширно, а еще менее – о низших науках».³⁷ Так и поступлено было в отношении к повременному академическому изданию, по сравнению с отдельным изданием книги, вышедшим после. Очищенная в горниле столь высокой критики, книга вышла, действительно, вполне достойной своего предмета и академии, состоявшей под наблюдением такого святителя, как Филарет. Похвальным отзывам о ней не было конца.³⁸ Упомянутый выше Η. П. Розанов прямо говорил в одном из писем к С. К Смирнову, что он этой книгой возбужден был к археологическим разысканиям,³⁹ плодом которых был его обширный и многоценный труд: История Московского епархиального управления (с 1721 по 1821 г.) ч. 1 – 4. Москва, 1869–1871.

Историк С.-Петербургской духовной Академии И. А. Чистович от 24 августа 1856 года писал Сергию Константиновичу: «Не имею чести лично знать Вас, ни Вам быть известным; но могу Вас уверить, что я тысячу раз с благодарностью вспоминал, и всегда с уважением буду помнить Ваше имя за прекрасный труд Ваш – Историю Московской Академии»⁴⁰, и т. д. С такою же тщательностью затем выполнен был С. К. Смирновым и другой крупный труд его, в рассматриваемой же области: «История Троицкой Лаврской семинарии». Эта История сначала печатана была по частям, также в академическом повременном издании; Творения св. Отцов с Прибавлениями за 1861– 1864 годы; а потом, к 50-летнему юбилею святительства Филарета в 1867 году, вышла и отдельной книгой. И эту Историю святитель Филарет, предварительно печатания ее, просматривал с прежним вниманием. Замечания его на нее можно читать в его письмах к тогдашнему ректору Академии протоиерею А. В. Горскому (Приб. к Твор. 1882, ч. 30, стр. 61). За нее также сердечно благодарили Сергия Константиновича, по выходе ее в свет, все дорожившие трудами подобного рода⁴¹, а в повременных изданиях со всех сторон сыпались похвалы ей⁴². Я написал о ней, – читаем в письме академика М. И. Сухомлинова к С. К. Смирнову от 31 янв. 1868 г., – и отослал статью свою в Журнал министерства народного просвещения. Вероятно, она будет помещена в Февральской книжке журнала. Книга Ваша так полна важных и любопытных сведений, что я счел за лучшее, хотя в самом беглом очерке, познакомить читателей с ее богатым содержанием. Крепко, крепко благодарим Вас все мы, занимающиеся русской историей и словесностью»⁴³.

Между тем, в 1864 году исполнилось ровно 50 лет со времени открытия Московской духовной Академии на месте прежней Троицкой Лаврской семинарии и, вместо Московской славяно-греко-латинской Академии, упраздненных в то же время, т. е. в 1814 году. Как историк Академии, С. К. Смирнов не только составил описание Празднования пятидесятилетия Московской духовной Академии (См. Сборник, изданный по случаю юбилея Академии. Москва, 1864, и Москов. Вед. 1864, № 220), но и к самому юбилею заготовил историческую записку о Московской духовной Академии по случаю празднования ее 50 – летия, изданную особой книжкой, Москва, 1864. Эта Записка еще в рукописи была читана С. К. Смирновым святителю Московскому Филарету, и святитель от 15 сентября юбилейного 1864 года писал ректору Академии, протоиерею А. В. Горскому, следующее: «Прочитана мне записка о Академии. Она слушается с занимательностью. Я посоветовал только говорить о недостатках схоластического учения без насмешки и презрения и без схоластических выражений. Век, смеющийся над схоластикой, не платит ли ей дань хуже прежнего, толкуя, даже не в школах, гуманно и тяжело, об абсолютном и условном, об абстрактном и конкретном, о субъективном и объективном, о категориях, об отрицании, как об умственном преступлении, – хотя отрицание иногда есть высокое знание – даже в газетах, читаемых простонародьем, звуча латынью: de jure, de facto, даже вопреки законам грамматики: status quo? Также заметил я, что хвалить живых рано и, особенно, в глаза»⁴⁴. По поводу последних слов, вот что замечает сам покойный С. К. Смирнов при издании писем Филарета к А. В. Горскому: «По словам Владыки, он заметил автору записки, что «хвалить живых рано»; замечание это сделано при чтении следующего места из записки: «Сохрани, Господи, на многие лета нашего славного первосвятителя!» Митрополит, выслушав это, сказал: «славен ли я, судит об этом Бог», и приказал зачеркнуть слово: славного»⁴⁵. Дело в том, что Владыка сам же и присутствовал на юбилее Академии, на котором читалась эта историческая записка. Согласно совету Владыки, С. К. Смирнов несколько сократил последнюю. Первоначально, имев ввиду, к юбилею составить полную историю Академии за 50-летие ее существования, он еще в марте юбилейного года представил митрополиту с этой целью первые три главы истории, но не успел окончить полной истории Академии и ограничился написанной в сжатом виде упомянутой исторической запиской. И вот, святитель Филарет, припоминая как-то, что слышал, читанным ему в марте, так и то, что читано было ему Сергием Константиновичем в сентябре 1864 года, по напечатании Исторической записки, от 5 октября того же года, писал к А. В. Горскому: «Печатная историческая записка об Академии, кажется, много сокращена против рукописи. Правда, что она теперь имеет более правильный вид, нежели, когда была расширена выписками из уроков, частью не довольно занимательными, частью не пропорционально длинными. Не знаю, не можно ли было бы сохранить в ней исторические и философские мысли»⁴⁶. Столь же внимательно отнесся святитель Филарет и к описанию Празднования пятидесятилетия Академии, как то видно из его письма к тому же А. В. Горскому от 25 октября 1864 года⁴⁷. Но не даром «памяти великого святителя Филарета, митрополита Московского», посвящен и последний капитальный, в той же области, труд С. К. Смирнова: «История Московской духовной Академии до ее преобразования (1814 – 1870)». Москва, 1879. В этом труде, едва не на каждой странице встречается имя святителя Филарета, и, так как последнего с конца 1867 года уже не было в живых, то не было препятствий и к тому, чтобы личность и деятельность его по отношению к Академии выставлялась здесь в том свете, в каком она вполне заслуживала быть выставляемой»⁴⁸. Говоря об административной деятельности Академии, сам автор Истории Академии говорит: «Здесь мы остановимся на время и дадим отчет читателям, почему ход исторического исследования мы, по-видимому, задерживаем непрестанными вставками дословно приводимых резолюций митрополита Филарета. Читатели, без сомнения, разделят наше убеждение, что, встречаясь в исследовании на каждом шагу, с таким исполином мысли и слова, каким был Филарет, невольно дорожишь каждым его словом, каждой мыслью, полной глубокой мудрости. За что ни берется он, все делает с энергией, с необычайным знанием дела, как великий, гениальный мастер, которого работа несокрушима временем. Тонкий, многосведущий ум Филарета не скользил по поверхности ученого труда и деловой работы, но проникал мысль и форму каждого дела; быстро уловив в нем недостатки, несовершенства, Филарет выставлял их на вид, иногда, не без скорби для себя, не без горечи для других».

Мы представили уже не мало, и представим еще впереди несколько опытов крайней строгости его в ученых и административных отношениях его к Академии, и считаем долгом разъяснить для некоторых исходный пункт таких его отношений и, вместе показать, что сквозь этот кажущийся ригоризм проглядывали светлые черты многообъемлющей любви. С вполне безукоризненной нравственной жизнью, высоты которой в Филарете никто оспорить не может, никак не могли бы согласоваться его резкие, крутые распоряжения, если бы за ними не видеть доброй, нравственной цели. Строгость его к другим легко объясняется крайней строгостью к себе. Он крепко стоял на почве законности, никогда не позволял себе отступать от требований церковных и гражданских постановлений, и строго требовал того же от своих подчиненных. Те, которые думают видеть деспотизм во многих его распоряжениях, пусть, прежде всего, обратят внимание на дух того времени, к которому относится самый длинный период его иерархической деятельности, пусть потом беспристрастно оценят побуждения, по которым он действовал, и в которых никак нельзя видеть проявления безотчетного самолюбия, – а, скорее, должно видеть добрую цель воспитательную, стремление к которой ясно видно в отношениях Филарета ко всякому лицу, поступавшему на видную службу в его ведомство, и, всего более, такому, которое отличалось особенными дарованиями. Только в тех случаях, когда встречался он с духом намеренного противления, с резким проявлением непокорной горделивости, прибегал он к крутым мерам, испытав, предварительно, неуспех мер мягких и легких. Вновь поступившему в должность ректора Филарету Гумилевскому, писал он: «Напоминаю вам, что не раз, вероятно, и при вас напоминал предшественнику (т. е. ректору Поликарпу), не презирать правила устава, которое велит решение по делам важнейшим не приводить в исполнение без ведома архиерея. А какие дела важнейшие? Для гордого и невнимательного – нет ни одного, а, скромно мыслящий, узнает их». В другой раз, преподавая наставления тому же ректору, он так объясняет строгость своих требований: «не примите моих слов за брань; не негодую, а объясняю дело, и показываю, как ему быть надобно». В таком же тоне, и иногда даже резче, разъяснял он характер своих советов и наставлений и лицам высшего епархиального управления, стоявшим, относительно его, в независимом положении, и пользовавшимся его дружественным расположением; так, например, Гавриилу, епископу Орловскому (впоследствии архиепископу Тверскому) писал он: «не извольте вопиять на меня, преосвященнейший владыко! Слова мои не переломят вам костей: есть ли я говорю правду, примите и употребите; а есть ли неправду, простите меня, и конец делу... Имейте терпение и поминайте слово, что достовернее суть язвы друга, нежели вольная лобзания врага»⁴⁹. Так именно принимал и Сергий Константинович многочисленные замечания святителя Филарета на его труды, и не переставал трудиться, трудиться без устали, не бросал пера из-за оскорбленного, будто бы, этими замечаниями самолюбия, как делали некоторые, не вполне понимавшие цели этих замечаний. Академик М. И. Сухомлинов в письме к С. К. Смирнову, написанном по случаю выхода в свет Истории Троицкой Лаврской Семинарии и, выше упомянутом нами, в заключение, выражал желание, чтобы Сергий Константинович написал «еще такую же прекрасную вещь (чтобы их было три: История Слав-греко-лат. Акад., История Троицкой Семинарии и будущий труд)»⁵⁰. Это желание академика и историка Академии Наук исполнилось. С. К. Смирнов издал в свет, рассматриваемый нами теперь труд: История Моск. Дух. Академии до ее преобразования, обняв не 50 только лет ее существования, как предполагал в 1863 – 1864 годах, но весь период жизни ее до преобразования в 1870 году. Материалы для этого сочинения, вышедшего в свет в 1879 году, собирались также годами, во многих местах и, из разнообразнейших источников, как то видно из бумаг и писем, оставшихся после Сергия Константиновича. Так, например, вот перед нами обширное письмо магистра 1-го курса (1814 – 1818) Академии, Вятского протоиерея А. Т. Шиллегодского (скончавшегося в 1866 году), к С. К. Смирнову от 15 мая 1864 года, в коем находятся подробные сведения о том, кому из профессоров принадлежат лекции, посланные им раньше к Сергию Константиновичу, – о наставниках, о жизни и занятиях студентов в его время и т. д.⁵¹ Затем, вот так же пространное письмо к нему же магистра VI курса (1824 – 1828), раньше упомянутого, протоиерея П. Е. Покровского, с тем же характером содержания, относительно его времени⁵². А, вот, письма академика, действительного тайного советника, А. Ф. Бычкова со сведениями об А. М. Бухареве (архим. Феодоре), П. С. Билярском, К. И. Навоструеве и В. М. Ундольском⁵³. Вот письмо почетного опекуна тайного советника С. И. Баршева со сведениями о своей прошлой жизни и служебной деятельности⁵⁴, и т. д. Само собой разумеется, что архивы академические Сергий Константинович перерыл и изучил для сего с такой же тщательностью, с какой раньше того перерывал и изучал архивы Московской Славяно-греко-латинской Академии и Троицкой Лаврской Семинарии. И плодом всех этих предварительных работ явилось в 1879 году рассматриваемое сочинение, достойно завершившее собою ряд прежних работ С. К–ча, в том же роде и ставшее в триаде капитальнейших, в этом роде, трудов его. Но, кроме того, почивший С. К. Смирнов весьма много потрудился в деле перевода Творений св. Отцов и учителей Церкви с греческого на русский язык, для повременного академического издания, начавшего выходить в свет с 1843 года; а с 1879 года и до выхода своего со службы при Академии был даже главным руководителем в этом важном деле. Что он сам говорил в этом отношении о профессоре, протоиерее П. С. Делицыне, в своем некрологе последнего⁵⁵: то же самое, в значительной мере, приложимо и к нему. Творения св. Кирилла Александрийского и Епифания Кипрского, вышедшие за 1880 – 1886 годы, главным образом, ему обязаны тем видом их, в каком они имеются в русском переводе. Подобно П. С. Делицыну, С. К. Смирнов, также, особенно старался всегда о точности и отчетливости в передаче смысла писаний отеческих, и в заботливости об этом также, иногда, жертвовал чистотой языка и плавностью речи, употреблял славянизмы и термины, заимствованные из языка церковного, и т. д. Поэтому, мы вправе и о С. К. Смирнове сказать, что он сам говорил о П. С. Делицыне: «Русь святая! читая Творения Отцов, поминай имя отца Сергия, любителя Отцов⁵⁶. К трудам по переводу Творений св. Отцов с греческого, однако же, С. К–ич, до некоторой степени, еще мог считать себя нравственно обязанным, по долгу профессора греческого языка при Академии, издававшей эти Творения в русском переводе. А, между тем, ему же нередко поручаемы были Владыкой Филаретом переводы с греческого (языка) разных документов по восточным делам, внимание к которым усилилось, особенно, после Крымской войны. «Возлюбленный Сергей Константинович! – писал к нему ректор Академии, архимандрит Сергий (ныне архиепископ Кишиневский), от 31 июля 1860 года. – Переводы Ваши с греческого так понравились Владыке, что он дает Вам новое поручение в том же роде. Греческое письмо, при сем прилагаемое, прошу Вас перевести, как возможно, поскорее. Вы имеете новый случай заслужить внимание Владыки»⁵⁷.

Столь разнообразная, продолжительная, усердная и полезная служебная и учено-литературная деятельность, равно как, и особые многочисленные и многообразные труды почившего о. Сергия Константиновича, не могли быть оставляемы без внимания со стороны ближайшего и высшего начальства, а также и со стороны разных ученых обществ и учреждений. Они удостаиваемы были даже и Высочайшего внимания. Так, еще в 1865 году С. К. Смирнову, за его Историю Московской Славяно-греко-латинской Академии обвялено было Высочайшее благоволение, а в 1857 году, на основании отзыва, составленного Филаретом (Гумилевским), архиепископом Харьковским, Императорской Академией Наук присуждена Демидовская премия в 714 р.⁵⁸ Затем, кроме неоднократных денежных наград за то, что С. К. Смирнов, «как своим преподаванием, так и многими сочинениями, оказывал и оказывает полезное влияние на своих слушателей»⁵⁹, он, в разное время, удостаиваем был многих других наград. Так, между прочим, в 1880 году он получил сербский орден Такова 3-й степени⁶⁰; ко дню священной коронации, 15 мая 1883 года, Всемилостивейше пожалован был палицей и митрой⁶¹, а, по окончании службы при Академии, в 1887 году, Всемилостивейше сопричислен был к ордену св. Анны 1-й степени и удостоен пенсии в увеличенном, против положенного действующими постановлениями, размере (по 3,000 р. в год). А, между тем, еще в 1851 году он избран был в действительные члены Императорского Общества истории и древностей российских при Московском университете; в 1868 году, за Историю Троицкой Лаврской Семинарии, ему, по Высочайшему повелению, выдано в награду из Хозяйственного управления при Св. Синоде 400 рублей, а от Академии Наук он удостоен Уваровской премии в 500 руб.; в 1871 году он был избран в действительные, а в 1879 году, и в почетные члены Общества любителей духовного просвещения; в 1874 году Академией Наук избран в ее члены-корреспонденты по отделению русского языка и словесности; в 1875 году удостоен звания заслуженного ординарного профессора Московской духовной Академии; в 1879 году Императорским Обществом любителей естествознания, антропологии и этнографии, состоящим при Московском Университете, избран в непременные члены сего Общества; в 1880 – 1881 годах, за Историю Московской духовной Академии, ему обвялена Высочайшая благодарность, а от Академии Наук присуждена Уваровская премия в 500 руб.; наконец, в 1886 году, на торжественном годичном акте Московской духовной Академии, 1 октября, чрез два месяца по оставлении им службы при Академии, он был провозглашен почетным членом сей Академии.

Как профессор, собственно, С. К. Смирнов отличался, при далеко незаурядных дарованиях ума, громадной эрудицией и широким взглядом на вещи, обладая, к тому же, и дикцией громкой, внятной речью, одушевленной при чтении своих лекций. Он далеко подвинул вперед дело преподавания предметов, профессором которых был в Академии, особенно же, тех, которые преподавал дольше всех. Разумеем русскую гражданскую историю и греческий язык с его словесностью. До 1844 года, т.е. до вступления Сергия Константиновича на службу при Академии, русская гражданская история не составляла особого предмета преподавания в Академии, но, вместе с общей гражданской историей, составляла предмет одной кафедры, что, конечно, никак не могло благоприятствовать успешности преподавания той и другой науки, долженствовавшей, однако же, по уставу Академии, стоять в последней на уровне современных научных от нее требований, особенно же, при большем и большем открытии и разработке исторических и археологических памятников за то время. С. К. Смирнов был первым особым профессором русской гражданской истории в Академии, и, несмотря на второстепенное значение этого предмета в последней, по тогдашнему взгляду, в течение 26 лет преподавания его, поставил этот предмет очень высоко в Академии, причем, особенно глубокой и многосторонней обработке подвергал историю допетровской Руси. К этому, главным образом, периоду, как мы видели выше, относятся и печатные исследования его из области рассматриваемого предмета. Из этого же, по преимуществу, периода он избирал отделы и для представления на публичные экзамены (напр. Первые великие князья Московские, или: Иго монгольское, и т. д.). Лекции его по этому предмету изобиловали меткими характеристиками, типичными сценами, живыми очерками и с величайшим интересом посещаемы были студентами, возбуждая внимание последних и располагая их к самостоятельным занятиям в области преподаваемого предмета. Равно, также, несмотря на сухость такого предмета, как греческий язык, Сергий Константинович умел не только оживить преподавание его, но и возвысить его значение даже при том положении этого предмета, в каком он находился за время действия устава 1814 года, как предмет, едва ли, не третьестепенный. До вступления С. К–ча на должность преподавателя этого предмета, дело преподавания последнего не только в низшем, но и в высшем отделении Академии, ограничивалось почти лишь переводами из древних греческих писателей, языческих и христианских, причем, хрестоматиями были до 1823 года – Филологическая энциклопедия в трех частях, составленная священником Иоанном Патузою, а с 1823 года, сверх того, еще изданная тогда от Комиссии духовных училищ Учебная греческая книга в двух частях, составленная из писаний св. Отцов и учителей Церкви греческих, главным образом, первых пяти веков христианства. И только в некоторые курсы в низшем отделении Академии, предварительно излагаемы были грамматические правила, и предлагаемы были чтения о диалектах, а в высшем – студентов знакомили с особенностями образа выражения в книгах новозаветных и в творениях отеческих. Переводы, – главным образом из Отцов Церкви, – назначаемы были и для домашних упражнений студентов, и на публичные экзамены⁶². Сергий Константинович, едва лишь поступил на кафедру, как прямо усмотрел недостаточность всего этого для полной успешности дела преподавания, и, уже с начала 1845 года, открыл в низшем отделении чтения из истории греческой словесности, которые продолжал и во все последующее время, а с 1870 года, когда сделался профессором этого предмета для всех курсов Академии, присоединил к тому еще и чтения о языке новозаветном, святоотеческом и новогреческом, с чтением авторов, сверх прежних, и новогреческих и с добавлением к тому, после еще, чтений из греческих древностей. Открывал же Сергий Константинович свои чтения по греческому языку и словесности, обыкновенно, рассмотрением вопроса о произношении гласных и согласных языка греческого, ввиду давнего, и доселе еще нерешенного, спора о том между эразмитами и рейхлинистами, причем, подвергал основательной и остроумной критике эразмовское произношение, господствующее, как известно, в западных школах и в русских учебных заведениях ведомства министерства народного просвещения. Так, напр., вот конспект чтений его за 1870 – 1871 учебный год для I курса:

1. Чтение эразмовское. Его приверженцы и противники. 2. Критика эразмовского произношения буквы β.

3. Критика эразмовского произношения буквы η.

4. Критика эразмовского произношения двоегласных.

5. Орфей.

6. Гомер. Состав его поэм. Мнение Вольфа.

7. Содержание и достоинство поэм Гомеровых. Отзыв Квинтиллиана. Гимны и Ватрахомиомахия.

8. Гезиод.

9. Алкей.

10. Сафо.

11. Анакреон.

12. Содержание Евтифрона.

13. О языке сочинений Платона.

14. Жизнь Плутарха.

15. Плутарховы Сравнительные жизнеописания.

16. Сочинение Плутарха о суеверии.

17. Жизнь Лукиана.

18. Сочинения Лукиана: Тимон и О смерти Перегрина.

А вот конспект для II курса на 1880 – 1881 год:

1. Мнение Вольфа о происхождении поэм Гомера.

2. Разбор свидетельств Флавия, Цицерона, Павсания и Элиана о поэмах Гомера.

3. О письменности в век Гомера.

4. Древний ионийский диалект. Изменение букв.

5. Склонение имен.

6. Спряжение глаголов.

7. Гезиод и его творения.

8. Анакреон.

9. Пиндар.

10. Олимпийские игры. Учреждение. Приготовление.

11. Αλμα и δίσχος.

12. Πάλη.

13. Πυγμή.

14. Δρδμος. Награды победителям.

15. Литературные чтения на играх. Музыка. Живопись.

16. Игры Пифийские. Немейские и Истмийские.

17. Биография Геродота и содержание его истории

18. Источники и характер истории Геродота.

19. Биография Фукидида и характер его истории.

20. Речи в истории Фукидида и сравнение его с Геродотом.

21. Биография Эсхила.

22. Орестия Эсхила.

23. Биография Исократа.

24. Панегирик.

23. Панафинейская речь.

26. Ареопагитская речь.

27. Речь к Филиппу.

28. Биография Демосфена.

29. Дело Гарпала.

30. Речь против Лептина.

31. Литургии.

32. Олинфские речи.

33. Филиппики.

Наконец, вот конспект для III курса за 1883 – 1884 учебный год:

1. Стопы двухсложные и трехсложные.

2. Стопы четырехсложные.

3. Дигамма.

4. Пентаметр.

5. О языке новозаветном.

6. Греческий язык в писаниях Апостолов.

7. Еврейские слова и еврейские обороты в Новом завете.

8. Латинизмы в новозаветном языке.

9. Христианский элемент в языке новозаветном.

10. Употребление слова σαος.

11. Слово πνεύμα.

12. Слово σταυρός в Новом Завете.

13. Слово έχχλησία и его употребление.

14. Объяснение слова διάχονος.

15. Слово άνάστασις и его употребление.

16 Слово βάπτίσμα и его употребление.

17. Слово ούρανος и его употребление.

18. Слово kόσμος и его употребление.

19. ευλογητός, εύλογέω, ευλογία.

20. Понятие о Боге, как Творце мира, выражаемое словами: δημιουργός, κτίστη'ς и ποιητής.

21. Слово θεός у классиков.

22. Слово θεος в употреблении отцов и учителей Церкви.

23. Слово ϒπόστασις и его употребление.

24. Троица-Τρια'ς.

25. Слова: ουσία, όμοιούσιος и όμοούσιος,

26. θεοτοχος и его употребление.

27. Происхождение и судьбы новогреческого языка.

28. Особенности в склонении имен в новогреческом языке.

29. Особенности в именах прилагательных, числительных и местоимениях новогреческого языка.

30. Особенности в спряжении глаголов новогреческого языка.

31. Неправильные глаголы в новогреческом языке.

С незначительными изменениями то же повторялось и в другие годы. Сопровождавшее эти лекции чтение греческих писателей, соединялось с филологическим разбором текста их творений и, разного рода, объяснениями (историческими, археологическими, географическими и т. д.).

Но этим не ограничивались труды С. К. Смирнова по предметам его кафедры. С давних пор высшее начальство обращалось в духовные академии с теми или другими поручениями, за разрешением многих вопросов ученого характера, а, особенно, с требованием рассмотрения тех или других рукописей и книг, главным образом, учебных и т. п. Немало таких поручений выпадало на долю Сергия Константиновича. Так, напр., в 1851 году ему поручено было рассмотрение рукописи: Этимология греческого языка, а в 1852 году и другой рукописи: Краткая греческая грамматика, составленных учителем Вологодского духовного училища коллежским асессором Кириллом Богословским, с предназначением их в учебники для училищ духовного ведомства. С. К. Смирнов представил пространные отзывы о той и другой рукописи, на основании которых конференция Академии сочла их, в настоящем их виде, несоответствующими своему назначению, и это дело, с исправлениями рукописей со стороны автора, тянулось до 1858 года⁶³. Подобным же образом, в 1861 году, С. К-чу было поручено конференцией Академии, также в исполнение требования высшего начальства, рассмотрение печатной Греческой грамматики коллежского советника Ивана Синайского, и в силу отзыва С. К-ча, эта грамматика признана также «неудовлетворительным руководством»⁶⁴. В 1863 – 1864 годах у С. К. Смирнова был на рассмотрении, по поручению начальства, Греческо-русский словарь того же И. Синайского, который, по исправлении его автором, на основании замечаний и отзыва С. К. Смирнова, и был допущен к употреблению в духовно-учебных заведениях⁶⁵. В 1863 году, со стороны высшего духовного управления, возбужден был, по поводу сделанного митрополитом Киевским Арсением замечания об упадке в Киевской Академии языкознания, особенно, в отношении древних языков, вопрос о мерах к улучшению преподавания языков в духовно-учебных заведениях, в особенности, языков греческого и латинского, и требованы были мнения академических конференций о том. Так как дело касалось и предмета С. К. Смирнова, то и он, в числе других профессоров Московской Академии, по поручению конференции, представил пространное мнение по возбужденному вопросу. Мерами к усилению изучения греческого языка в средних и высших духовно-учебных заведениях, при настоящем упадке знания сего языка, он признавал, между прочим, следующие: «1) В семинариях ввести изучение на память слов и фраз греческих, и поверять знание их учениками в классе. После механического подготовления, можно бы было задавать ученикам переложение легких статей с русского языка на греческий, а в высших классах экспромты; 2) Студентам Академии раз или два в год поручать делать критический разбор и произносить суждение о более замечательных книгах, изданных на греческом языке (можно давать и рукописи), и давать таким разборам значение диссертаций, а в семинариях предлагать ученикам небольшие отделения из книг греческих с тем, чтобы они своими словами обозначали содержание тех отделений; 3) В Академиях поручать студентам переводы сочинений, изданных на греческом языке (напр., подлинники житий в Acta sanctorum, статьи из собрания правил, греческие газеты и др.), с обещанием денежного вознаграждения за лучшие переводы, которые могут быть печатаемы в духовных и светских журналах и ведомостях. Относительно переводов статей, писанных на новогреческом языке, важного затруднения быть не может: с языком новогреческим легко может наставник познакомить студентов в классе, где могут быть подвергаемы рассмотрению и переводы; 4) Чтоб оживить преподавание греческого языка в классе, представляется полезным чтение истории греческой литературы⁶⁶, равно как сличение сочинений (классиков и церковных писателей), переведенных с греческого языка на русский и, напечатанных с текстом подлинников. Сличение переводов может особенно интересовать студентов, возбуждая в них соревнование и стремление к обнаружению знания языка, при критической оценке достоинства переводов; 5) Воспитанникам семинарий и академий, для приучения их к церковному языку греческому, полезно было бы учить на память некоторые общеупотребительные молитвы, тропари, ирмосы и другие песнопения на греческом языке; а, чтоб облегчить их изучение, полезно было бы читать им утренние и вечерние молитвы на греческом языке (хотя через день). Хорошо было бы, если бы, иногда, в семинарских и академических церквах и литургия могла быть совершаема на греческом языке⁶⁷. В прошедшем столетии, и в начале настоящего, такое средство ознакомления духовных воспитанников с языком греческим признаваемо было, и оказывалось весьма действительным»⁶⁸. Далее предлагаются еще некоторые, так сказать, административные меры⁶⁹. Подобный же вопрос возбуждаем был и позже того, когда, при обер-прокуроре Св. Синода графе Д. А. Толстом, усилено было изучение древних языков в духовно-учебных заведениях, и когда С. К. Смирнов был уже ректором Академии, именно, в 1878 году. Последствием решения этого вопроса, здесь, было увеличение числа лекций по древним классическим языкам в Академии, кроме признания обязательности изучения их (обоих– греческого и латинского) всеми студентами⁷⁰.

По предмету же русской гражданской истории, Сергий Константинович, по поручению высшего начальства, составил даже целый курс, доведенный до царствования Петра Великого, за смертью, однако же, обер-прокурора Св. Синода графа Н. А. Протасова, дававшего это поручение, и за переменой дальнейших обстоятельств, к сожалению, оставшийся и, доселе остающийся в рукописи, между бумагами почившего о. Сергия К. Смирнова. В обхождении с студентами Сергий Константинович и как профессор был всегда приветлив и, вместе, серьезен. Имея от природы строгий вид, он, в то же время, отличался сердечностью и добродушием, соединенным иногда с юмором. Эти качества он сохранил и как инспектор, и, затем, ректор Академии. В этом то смысле один из, хорошо знавших душевные качества Сергия Константиновича, известный нам по вышеизложенному, Η. П. Розанов, в 1872 году, получив от него фотографический портрет его, писал ему: «да какой Вы, барин, серьезный и строгий на портрете! Мне показалось, что Вы на портрете всем, занимающимся археологическими разысканиями, говорите: «что же вы, господа, мало работаете, да и, подчас, дурно работаете? Работайте больше и лучше!.. Вы только судить, да рядить... такие, сякие... вот я вас!»⁷¹

Обладая приличествующей начальнику внушительной внешностью, Сергий Константинович, в тоже время, чужд был сухого формализма в отношении к подчиненным: он умел вовремя и пожурить кого следовало, и отечески простить провинившегося, но, сердечно раскаявшегося и, как сам переживший все, чем скорбна и радостна, бедна и богата бывает жизнь питомцев Академии, на скамье ли студенческой, или и по выходе из Академии, близко принимал к сердцу нужды и потребности вверенных его попечению и управлению не только студентов, но и служащих при Академии, при духовных семинариях и училищах лиц из академических воспитанников. Всегдашними и дорогими памятниками его заботливости о тех и других, равно как, и вообще о благе вверенного его управлению заведения, остаются и останутся те учреждения, которые возникли при нем, и при его живом содействий и участии. Таково, ближе всего, Братство преподобного Сергия для вспомоществования нуждающимся студентам и воспитанникам Московской духовной Академии, имеющее целью «доставлять денежные и другие материальные пособия, прежде всего, нуждающимся студентам сей Академии; а затем, «при значительном расширении своих средств, и нуждающимся бывшим воспитанникам» ее» (§§ 1 и 2 Устава Братства). Мысль об этом Братстве возникла в то время, когда, вследствие закрытия дверей университетов для студентов духовных семинарий, благодаря требованию держать экзамен зрелости, последовал большой наплыв молодых сил в академии, причем в Московскую, напр., Академию стало поступать до 100 и более человек на курс, т. е., более, нежели в половину против прежнего. Здания Академии не могли вместить всех, искавших в ней образования; а, так как самое громадное большинство молодых людей, стремившихся к этому образованию, были бедняки, родители которых едва имели возможность добыть пропитание семье своей в доме, да и то с большими лишениями, а на стороне вовсе не имели возможности содержать членов ее: то и настояла крайняя нужда в помощи со стороны благотворительности. 20 марта 1880 года утвержден г. товарищем Министра Внутренних Дел, устав Братства⁷², а 26 сентября того же 1880 года, оно торжественно и открыто было, в присутствии покровителя его, высокопреосвященнейшего Макария, Митрополита Московского, который и сам внес на это благое дело весьма крупную сумму (от себя 2000 р. и из сумм Московской кафедры 1000 р.,); примеру же его последовали и многие другие жертвователи из епархиальных архиереев, других лиц монашествующего и белого духовенства, особенно Московского, главным образом, бывших питомцев Московской духовной Академии, а равно, и сторонних жертвователей, так что уже к 1 января 1881 года в Братстве состояло запасного капитала 12,343 рубля, а расходного 1,119 р. 77 к. (итого 13,462 р. 77 к.); в настоящее же время запасный капитал Братства возрос до почтенной цифры 33 тысячи рублей. И сколько в течение этих девяти лет существования Братства оказано помощи нуждавшимся питомцам Академии⁷³. Сколько молодых людей, искавших высшего духовного в ней образования, благодаря помощи Братства, получили возможность окончить в ней курс и, теперь уже, приносят пользу Церкви и государству на различных поприщах служения!

Затем, 11 июня 1880 года, Совет Московской духовной Академии слушал предложение ректора Академии, протоиерея С. Смирнова, следующего содержания: «В видах споспешествования ученой разработке церковной археологии, и ради возможного сохранения церковных древностей, имею честь предложить Совету, не признает ли он потребным учредить при Московской духовной Академии церковно-археологический Музей. Проект учреждения Музея мог бы быть выражен в таком виде: 1. Музей составляется: а) из древних, более замечательных рукописей, и из инкунабул академической библиотеки; б) древних икон и других памятников древнего живописного искусства; в) из старой церковной утвари, которая приобретается в виде пожертвования от монастырей и церквей, где она, по обветшалости, остается без употребления; г) в состав Музея войдут, имеющиеся в Академии, минц и минералогический кабинеты. 2. В Музей могут быть принимаемы и памятники древности не церковные, поскольку они способствуют уяснению религиозного быта древних. 3. Музей состоит при академической библиотеке и под ведением библиотекаря». Совет принял это предложение и вошел с ходатайством через Митрополита в Св. Синод о разрешении открыть Музей и об утверждении проекта открытия его. В сентябре того же года Св. Синод и разрешил открыть его на проектированных С. К. Смирновым основаниях, по примеру, раньше учрежденных, церковно-археологического Музея при Киевской духовной Академии (с 1873 года) и церковно-археологической коллекции при С.-Петербургской духовной Академии (с 1879 года)⁷⁴. В силу этого разрешения, по опубликовании об этом в газетах, общество, главным образом, духовенство, приглашено было к пожертвованиям на новое учреждение, а, вместе с тем, и по Академии сделаны надлежащие и согласные с целью открытия Музея распоряжения. И Музей этот, мало-по-малу, обогащается приношениями разного рода, давая возможность любителям старины практически знакомиться с памятниками последней и расширять свои познания в области археологии, которой всегда так любил заниматься покойный Сергий Константинович.

Но, еще более широкое приложение к делу, силы академической корпорации получили, благодаря возобновлению академического журнала Творения святых Отцов в русском переводе, издаваемые при Московской духовной Академии, с Прибавлениями духовного содержания к этому изданию. Прекратившийся в 1864 году, по истечении 22-х лет существования своего (с 1843 года), этот журнал, в течение двух лет (1871 и 1872), еще издавался, а потом опять прекратился, и возобновлен лишь в ректорство С. К. Смирнова в 1880 году, с какового года издается и доселе. Еще в 1876 году, по поводу отчета высокопреосвященнейшего Макария Архиепископа Литовского о ревизии Московской духовной Академии, Св. Синод предложил Совету последней войти в рассуждение о возобновлении этого журнала, о прекращении издания которого со скорбью заметил ревизовавший Академию высокопреосвященный. Совет, конечно, нашел, как и прежде находил, весьма полезным такое возобновление; но из-за вопроса о денежных средствах, которых в распоряжении редакционного комитета (еще продолжавшего существовать за не распродажей многих экземпляров прежних изданий «Творений св. Отцов» и «Прибавлений») было всего 700 рублей, дело затянулось до времени ректорства С. К. Смирнова. Указ Св. Синода от 20 июня 1878 года за № 1981 по сему делу, с разрешением издания и с предложением Московскому Епархиальному Начальству помочь Академии, в этом отношении, денежными средствами, сдан был от высокопреосвященного Митрополита Иннокентия уже в начале 1879 года, и 20 января сего года был заслушан в Совете. Милостивый Архипастырь Московский соизволил на денежное пособие редакции из сумм Московской кафедры (продолжающееся и доселе, по милости преемников митрополита Иннокентия – высокопреосвященнейших Митрополитов Макария и Иоанникия). Весь 1879-й год прошел в подготовлении материала для издания, а с 1880 года началось самое издание, в котором многие члены академической корпорации трудятся, то по переводу и редакции перевода Творений св. Отцов, то по составлению статей для Прибавлений, а то по администрации издания, – от которого через это получают себе денежное воспособление, и в котором находят употребление духовных сил своих за исполнением прямых и ближайших обязанностей своего служения. В это издание много положил труда, почивший С. К. Смирнов, которому, сверх того, принадлежало и главное руководство делом издания.

Во всем этом нельзя не признать великой заслуги почившего Сергия Константиновича, можно сказать, все свои мощные силы духа и тела полагавшего на служение родной Академии, Церкви и Отечеству, то в качестве профессора, то в качестве ученого, то в качестве начальника, то, наконец, в качестве доброго, попечительного и любвеобильного отца семейства, в котором он был патриархом, имевшим утешение видеть внуков и даже правнуков. Сколько молодых поколений одних студентов Академии воспиталось под его руководством и на его учено-литературных исследованиях! Сколько русских людей получило духовной пользы от последних! Сколько поколений воспиталось и воспитывается под влиянием тех строгих начал религиозности, доброй нравственности и глубокого патриотизма, какими проникнут был сам почивший, какие проводил он постоянно во все время своего 45-тилетнего служения Академии и науке и какие разносили и разносят повсюду многочисленные ученики его!⁷⁵

Неудивительно, поэтому, что его собственная беззаветная любовь к делу своего высокого служения воспитателя и к людям, в последних вызывала также искреннюю любовь и глубокое к нему уважение и сочувствие. Эта любовь, уважение и сочувствие с особенной силой выразились по выходе его со службы при Академии. В свое время писано было о некоторых знаках выражения сих чувств со стороны наставников (которые все до одного – ученики его), студентов и бывших питомцев Академии. Св. икона преподобного Сергия, Библия с рисунками Доре, речи и адрес с заявлением о денежных пожертвованиях для образования капитала на премию его имени за лучшие сочинения студентов Академии по русской гражданской или церковной истории, были таковыми знаками в конце 1886 и в начале 1887 года⁷⁶.

Но еще шире и ярче выразились эти чувства в дни предсмертной болезни С. К. Смирнова и в дни, следовавшие за кончиной его. Эта болезнь его длилась не долго, после первого же симптома (случившегося 7 февраля сего 1889 года), уложив его в постель, с которой он уже и не вставал до кончины. В первые же минуты некоторого облегчения от своей болезни, он исповедался и приобщился Св. Тайн, а затем и особорован был, благословил всех членов своего семейства, как детей, так и внуков, съехавшихся с разных сторон для сего, и с терпением ожидал кончины. В то же время многие, и наставники, и воспитанники Академии, и поселяне Посада, навещали больного, с живейшим чувством благодарности принимавшего их посещения. В ночь с 15 на 16 февраля (именно в половине 1-го часа ночи), угасла жизнь многолетнего труженика. Если во время болезни его многие, боясь его потревожить, воздерживались от посещения его дома, то теперь, как только разнеслась весть о кончине его, уже ничто не удерживало их от заявления своих чувств любви и уважения к нему. С раннего утра и до поздней ночи не переставало собираться в его доме множество лиц обоего пола, всякого возраста и общественного положения, желавших поклониться праху его, помолиться за упокой души его и сказать то или другое слово утешения осиротевшей семье его⁷⁷. Панихиды совершаемы были почти ежечасно. 17 февраля, в 5 часов вечера, последовал вынос тела его из дома в академическую церковь. Гроб почившего несли и сопровождали, кроме родных последнего, профессора и студенты Академии, наставники Вифанской семинарии и многие другие лица, при громадном стечении народа. Во главе духовенства, сопровождавшего печальное шествие, был ректор Вифанской семинарии, архимандрит Иаков. По принесении гроба в академическую церковь, в ней началась заупокойная всенощная, совершенная старшим зятем покойного, Московским благочинным, настоятелем Успенской, в Печатниках, церкви, протоиереем К. И. Богоявленским. На следующий день, 18 Февраля, в 8 часов утра, последовало перенесение гроба из академической в лаврскую трапезную церковь, где, до построения особой академической церкви, в 1869 году, академическое братство, обыкновенно, совершало богослужение, и где покойный особенно любил, потому, молиться, а в последние годы нередко и служил литургию. Здесь заупокойную литургию и отпевание совершил преосвященнейший ректор Московской духовной Академии Христофор, Епископ Волоколамский, в сослужении с ректором Вифанской семинарии, архимандритом Иаковом, ректором Костромской семинарии, архимандритом Сергием, инспектором Академии, архимандритом Антонием, лаврским ризничим, архимандритом Афанасием, и многими другими лицами монашествующего и белого духовенства. Здесь же присутствовал, не участвуя в богослужении, и маститый старец – брат почившего, протоиерей Московской Иоанно-Предтечевской, в Кречетниках, церкви, Александр Константинович Смирнов. Церковь была полна молящихся. На гробе усопшего красовались венки от наставников Академии, от студентов ее и от наставников Московской духовной семинарии. Продолжительный, но, вместе, и умилительный чин погребения священнического, кончился уже около двух часов пополудни, когда гроб с останками почившего, после трогательного прощания родных и других присутствовавших, с покойным, в прежнем порядке отнесен был на академическое кладбище, что в академическом саду, близ Смоленской лаврской церкви. Здесь усопший, по его собственному завещанию, погребен был в трех шагах от А. В. Горского. Вместо причастна (?), на литургии, в память о почившем, произнес поучительное слово один из сродников его – священник Московской Гавриило – Архангельской, при Почтамте, церкви А. Н. Потапов, а за отпеванием произнес речь профессор Московской духовной Академии В. А. Соколов. Как в слове, так и в речи, живо охарактеризованы черты жизни, свойств и деятельности покойного. Как бы дополнением к тому служила речь профессора той же Академии Д. Ф. Голубинского, сказанная на, следовавшей за погребением, поминальной трапезе и посвященная некоторым воспоминаниям о почившем, который, будучи еще на студенческой скамье, избран был в домашние учители оратору родителем последнего, упомянутым раньше профессором философии в Академии, протоиереем Ф. А. Голубинским. Другую речь на той же трапезе произнес профессор Ан. П. Смирнов, сопоставлявший почившего, как бывшего ректора-протоиерея, с другим, ранее его бывшим ректором-протоиереем – А. В. Горским. Речь профессора, в заключение, выражала желание видеть и на могиле С. К. Смирнова памятник, какой стоит на, близкой к ней, могиле близкого к новопреставленному по духу А. В. Горского, и приглашала присутствовавших за трапезою к подписке на этот памятник. Подписка тотчас же дала около 250 руб. Но, в память А. В. Горского, кроме постановки надгробного памятника ему, учреждена еще стипендия его имени в Академии. По теперешним условиям⁷⁸, стипендия потребовала бы гораздо большего капитала, нежели то было по смерти А. В. Горского. Поэтому, хорошо было бы, чтоб имя С. К. Смирнова увековечено было в Академии, по крайней мере, учреждением премии, требующей меньшего капитала. Почин этому доброму делу уже положен, как мы замечали выше, еще в 1887 году. Собрано доселе около 660 рублей⁷⁹. Остается доканчивать этот сбор, доведши сумму хотя бы только до 2000 руб., чтобы ежегодная премия могла быть во 100 рублей. Мы уверены, что многочисленные ученики почившего С. К. Смирнова из всех 27 курсов, бывших при нем в 42-хлетний период службы его при Академии, и другие, знавшие и чтившие его, отзовутся на это доброе дело своей посильной помощью. Но, еще более не подлежит сомнению, что не только многие, а и все отзовутся на это известие о кончине его горячей молитвой о упокоении души его⁸⁰. Молитва теперь, для почившего, дороже всего. Помяните же его словом молитвы все ученики его двадцати семи курсов Московской духовной Академии, рассеянные по всем пределам отечества, – взываем мы в заключение этого некролога С. К. Смирнова, словами, какими сам он взывал в заключение составленных им некрологов протоиереев П. С. Делицына – в 1863 г.⁸¹ и А. В. Горского – в 1875 г.⁸², равно как и все, пользующиеся плодами его обширной учено-литературной деятельности!