Символы св. Евангелистов

Память Ев. Матфея – 16 ноября; Марка – 25 апреля; Луки – 18 октября и Иоанна – 8 мая и 26 сентября.

Божественная личность Основателя новозаветной Церкви, Его жизнь, деяния и учение сделались предметом многих повествований еще во времена святых апостолов, как на это указывает апостол Лука в предисловии к своему Евангелию (1, 1–3). Но, не смотря на обилие Евангелий или повествований о Христе Иисусе в первый век христианства, Церковь Христова уже в конце первого века признала несомненно боговдохновенными только четыре подлинно апостольския писания, именно Евангелия – от Матфея, от Марка, от Луки и от Иоанна. Признавая в этих общепризнанных каноническими Евангелиях несомненныя произведения Духа Божия, Церковь отвергла отличающияся от них по изложению многия другия Евангелия, – таковы так называемые апокрифическия: Евангелие Иакова, брата Господня, Евангелие Фомы, Петра, Никодима, 12 апостолов, от египтян и других. Представители древней христианской Церкви самому четверичному числу наших Евангелий приписывали особенное таинственное значение. Так святой Ириней (в конце II века), епископ Лионский, в опровержение еретиков, хвалившихся большим числом Евангелий, говорит между прочим следующее: «Невозможно, чтобы Евангелий было числом больше или меньше, чем их есть. Ибо так как четыре страны света, в которых мы живем, и четыре главных ветра, и так как церковь разсеяна по всей земле, а столп и утверждение церкви есть Евангелие и Дух жизни, то надлежит ей иметь четыре столпа, отвсюду веющих нетлением и оживляющих людей» (Против ерес. III кн. XI гл. 8). Так, по мысли святого Иринея, чрез четверичное число Евангелий, с одной стороны, евангельская истина получила совершенную твердость и непоколебимость, также всестороннее, полное раскрытие, а с другой, – предуказывалось на всеобщность назначения Евангелий для всех стран и народов.

При таком таинственном изъяснении четверичного числа святых Евангелий уже со времен Иринея было указываемо особенное отношение их к чудесному видению пророка Иезекииля, описанному в I главе его книги. Этот пророк Божий некогда при реке Ховар «в духе» усмотрел среди полного огня и сияния большого облака четырех четыреличных «животных» (по слав. т., с евр. – живых существ, называемых в 10, 9, 15 херувимами), из которых одно имело вид человека, другое – льва, третье – вола и четвертое – орла. Вверху над этими херувимами, на возвышенном престоле из сапфира возседал Некто, подобный человеку (1, 20). По указанию самого пророка Иезекииля (2, 1), в таком доступном подобии явилась ему неприступная и неизреченная слава Божия. По мнению толкователей, эти четыре животвыя-херувимы означали четыре свойства, в которых Бог открывался и действовал для спасения людей как в ветхом, так и в новом завете, именно: как человек, как царь, как ходатай и как Бог. Святая Православная Церковь под Сидящим на престоле разумеет Сына Божия в образе человеческом, как и воспевает в кондаке службы 21 июля: «Божий явился еси пророк Иезекииле чудне, воплощение Господне всем провозвестил еси, сего Агнца и Зиждителя Сына Божия явльшагося во веки». Замечательное пророческое видение возвышаемого над херувимами и как бы носимого на их крыльях Богочеловека и дало христианским толкователям основание усматривать здесь прикровенное указание на четыре Евангелия, предметом благовествования которых является Сын Божий воплотившийся, Иисус Христос, основатель царства новозаветного. И в самом деле, если в видении пророка Иезекииля под образом четырех «животных» представители вселенной в постоянном движении и озарении, соединенные под единым сводом и престолом, явились видимыми носителями всемогущества и славы Бога Израилева, как Промыслителя всего мира, то и наши четыре Евангелия не служат ли носителями славы Господа Иисуса по всей земле?! Не на крыльях ли Евангелие Слово, ставшее плотию, обошло мир, озарило его и совершило победу над человечеством?! Указанное древне-церковное применение видения Иезекииля получило для себя тем большую устойчивость, что в апокалипсическом видении св. Иоанна (Апок. 4, 2–3. 6–8; 5, 5–14) четыре херувима под тем же образом животных представляются воздающими Агнцу закланному, т. е. Иисусу Христу – Искупителю, честь, славу и благословение во веки веков.

Такое сопоставление четыреличных образов херувимов Иезекиилева видения с четырьмя Евангелиями и их писателями древнейшая Церковь Христова запечатлела в своей символической иконографии, в которой наблюдаем замечательную особенность в этом отношении. Известно, что в древне-христианском периоде искусства были в большом употреблении символы и аллегории. Так на древнейших памятниках Иисус Христос изображался в виде агнца (ср. Иоан. 1, 29. 36), или в виде доброго пастыря (10, 1–17), несущого на раменах заблудшую овцу (Матф. 18, 11–13), или в виде рыбы и т. под. Точно также символически обозначены были и святые апостолы, напр. под видом овец (ср. Лук. 10, 3), голубей (Матф. 10, 16) или рыболовов (Матф. 4, 19), также в виде пальм и т. под. В ряду древних символических изображений, как показывают многие памятники древне-христианского периода, символами Евангелистов служили четыре райския реки (Быт. 2, 10–14) или чаще четыре «животных», виденных пророком Иезекиилем: человек, лев, вол и орел. Последния изображения представляет напр. мозаика в церкви Галлы Плакиды в Равенне и в церкви св. Сатира в Милане. Не ранее уже V века в церковной иконографии встречаются лица и самих Евангелистов, сидящих с книгами, при чем изображены и символическия «животныя». При изображении отдельно от Евангелистов они (символы) иногда представляются держащими книги и имеющими нимбы (как в Евангелии афоно-ватопедском № 107–735 и славянском ипатьевском 1603 г.) и даже надписи ἅγιος – святый (как в рукописи нового завета Москов. синод. библ. XII в. № 407). Нередко все эти четыре символа изображены отдельно от Евангелистов в одной группе и составляют так называемый тетраморф, как имеется в сирийском Евангелии Раввулы (где он поддерживает ореол возносящагося на небо Спасителя), в пармском Евангелии, в некоторых византийских мозаиках и во многих афонских стенописяхъ ¹. Иногда и на Руси, при преимущественном изображении Евангелистов совместно с символами, были изображаемы лишь одни символы, которые, между прочим, печатались на антиминсах с литеральным именованием агиосъ. Но в виду того, что простой народ усвоял таким символам значение святости, принимая их за самих Евангелистов, Святейший Сѵнод определением от 6 апреля 1722 г. воспретил отдельно от Евангелистов изображать их символы. «Надлежит самих тех Евангелистов персоны с литеральным при именах их словенским диалектом сего, еже есть святый, изображать по подобию их, а при лицах Евангелистов мощно и образовательныя их животныя писать; запрещается же сие (отдельное изображение символовъ)... не аки греховное дело, но яко непристойное и вину к поползновению невеждам подающее».

Не говоря о том, что во множестве древних восточных и западных кодексов Евангелий изображены только одни Евангелисты, без всяких символов, мы обратим внимание на великое множество кодексов с изображениями св. Евангелистов совместно с символами, притом в разнообразном применении их. Так при Евангелисте Матфее изображается лев с книгою или человек, при Марке вол или лев или же орел, при Луке телец или человек, при Иоанне орел или лев, иногда же Иоанн представлен диктующим Евангелие своему ученику Прохору. В частности укажем на отличительныя изображения в Остромировом Евангелии, в котором Иоанн изображен стоящим в пещере и как бы прислушивающимся к Божественному голосу, за ним же Прохор с книгою; Марк сидит и также как бы прислушивается, а вверху в небе изображен лев с книгою; Лука стоит и простирает руки к небу, откуда выступает телец в нимбе с книгою. По большей части Евангелисты изображаются сидящими пред столом для писания и пишущими в греческих Евангелиях по-гречески, а в славянскихъ – по-славянски. Иногда встречаются иныя придаточные изображения при Евангелистах, представляющия наглядное подтверждение древних преданий относительно самого происхождения Евангелий. Так пред Евангелистом Марком изображен апостол Петр (в афоно-лаврском Ев. XII в. № 60 A), так как Марк был спутником и истолкователем Петра и под его руководством изложил Евангелие, как о том гласит предание от Папия иерапольского и св. Иринея, значащееся в приписках некоторых греческих Евангелий; пред Евангелистом Лукою или изображается Богоматерь с благословляющим жестом, потому что Лука, по древнейшему преданию, имел близкое отношение к Ней, подтверждаемое как тем, что о Ней и о первых годах жизни Иисуса Христа (по разсказам Божией Матери) более повествуется в его Евангелии, чем в прочих св. Евангелиях, так и тем, что он, как живописец, по свидетельству Филосторгия и Н. Каллиста, непосредственно изобразил Ея лик, или же изображается апостол Павел, которому апостол Лука, как ученик его, долгое время сопутствовал в миссионерских путешествиях (Деян. 6, 10; 27, 27; 2Тим. 4, 11), притом и самое Евангелие Луки, по древнему преданию, составлено под влиянием апостола Павла; Евангелист Иоанн изображается диктующим Евангелие ученику и спутнику Прохору, вверху же его звездное небо и благословляющая десница. С VI века встречается при изображениях Евангелистов олицетворение Софии, Премудрости Божией, в виде женщины в нимбе, например стоящей пред Евангелистом Марком и указывающей своею правою рукою на свиток, на котором Евангелист под ея руководством пишет начало Евангелия. В сербском Евангелии первой половины XV века Премудрость при всех четырех Евангелистах изображена в виде женщины то в осмиугольном (Матфей и Лука), то в круглом (Марк и Иоаннъ) нимбе; одинаково при трех первых Евангелистахъ – в парусах сводов Успенской церкви с. Золотова близ Новгорода; значение же этой женской фигуры ясно указано в надписи «премудрость», имеющейся в Евангелии афоно-хиландарского монастыря XIV века. Иногда (в некоторых западных рукописях XIII-XIV вв.) Евангелисты изображаются с крыльями и даже стоящими на своих символах или встречаются смешения форм человеческих и животных: Евангелист Марк с книгою в руках, в золоченой тунике и сером иматии имеет голову льва; Евангелист Лука изображен с головою тельца, Иоанн с головою орла.

Хотя, как уже видели, на древних мозаиках, миниатюрах и лицевых Евангелиях встречается различное распределение символов, в русской современной церковной практике символы усвояются Евангелистам всегда одинаково: Евангелист Матфей изображается с человеком ангелоподобным, Марк с львом, Лука с тельцом, Иоанн с орлом. Эти символы относят к Евангелистам уже древние отцы и учители Церкви, св. Ириней с различием лишь в усвоении Марку орла, а Иоанну льва. Между тем блаженный Августин признавал более соответствевным или вероятным усвоить Евангелисту Матфею символ льва, так как, по его представлению, в этом Евангелии идет речь о царском происхождении и достоинстве Иисуса Христа (поклонение волхвовъ); Марку он усвояет символ человека, так как в его Евангелии описываются деяния Иисуса Христа как человека; Луке – символ тельца ², ибо в его Евангелии изображается священническое служение Спасителя нашего, и Евангелисту Иоанну усвояется орел, так как в его Евангелии мысль Иоанна возносится превыше человеческой немощи. В Елисаветградском Евангелии, равно в Сийском иконописном подлиннике, символы Евангелистов истолкованы, соответственно объяснению иерусалимского патриарха Софрония, таким образом: «Бог сидит на херувимах, которых Писание называет четвероличными; отсюда – Бог дал нам четверообразное Евангелие, содержимое одним Духом. Подобно лицам херувимов, Евангелию усвоены символы: Иоанну лев, царь и владыка, так как от царского и владычественного сана начинает Божество Слова, когда говорит: в начале бе Слово; Матфею – человек, потому что он начинает Евангелие описанием плотского рождения Иисуса Христа; Марку – орел, потому что он начинает с пророчества Иоанна, а пророческая благодать прозорлива как орел; орла называют острозрительным, потому что он один может смотреть на солнце не мигая; Луке – телец, так как он начинает Евангелие с священства Захарии» (Предисловие к Ев. Марка. См. в книге Н. Покровского на XXXIII стр.). Но уже блаженный Иероним с большею основательностию предлагает то распределение символов при Евангелистах, какое встречается преимущественно и доселе общепринято в Церкви христианской. Без сомнения, в встречающемся в различные периоды разнообразии применения символов при Евангелистах выразилось различие частных мнений, которыя были допускаемы Церковию, при чем этому предмету не придавалось догматического значения. Однако же отцы и учители Церкви старались своими различными объяснениями оправдать усвоение известного символа тому или другому Евангелисту и сделать то удобопонятным для верующих.

С благоговением взирая на священныя изображения писателей Евангелия, не всякий христианин может дать себе ясный отчет или иметь надлежащее представление относительно и происхождения и самого значения символических при них изображений. Почему же тот или другой символ общепринято усвоять известному Евангелисту, какой особенный смысл и значение соединяется с изображаемыми символами?

Изображение при св. Евангелистах на иконах, фресках или на книгах Евангелия символических «животных» в значении виденных пророком Иезекиилем херувимов может, конечно, означать вообще глубокое благоговение пред святынею Евангелия. Подобно этому изображения золотых херувимов, поставленных пророком Моисеем над скрижалями в ковчеге завета, свидетельствовали также о благоговении их к этой ветхозаветной святыне. Но уже от глубокой древности христианские богословы разсматривали высокое таинственное значение символических изображений при св. Евангелистах по отношению к самому лицу Спасителя, составляющему существо их повествования. Так, они полагали, что посредством этих четырех изображений символически указывается на те четыре свойства, в каких Господь Иисус Христос открылся людям и действовал для спасения человечества. Сшедши с небес, Он принял плоть, сделался человекомъ; как телецъ, был жертвою искупления и явился великим Ходатаем за род человеческий; как левъ, Он поразил и покорил своих врагов с могуществом царя и, как орелъ, Сын Божий вознесся на небо. Действительно, в св. Евангелиях в отдельности Иисус Христос изображается преимущественно со стороны одного из этих свойств. Потому древние толковники находили, что символическия изображения при св. Евангелистах могли служить для характеристики каждого из св. Евангелий и притом сколько в отношении к основному в нем представлению (так по толкованиям в приписках к греческим и славянским Евангелиямъ), столько и в отношении самого начала повествования.

Так Евангелиста Матфея издревле изображали преимущественно с стоящим около него человеком ангелоподобным. Этот символ Отцы и учители Церкви усвояли Матфею на том основании, что он, написавший свое Евангелие для евреев, начинает его родословием человеческим или изображением плотского происхождения Иисуса Христа (1 и 2 гл.). Затем в целом Евангелии Матфея изображается по преимуществу человеческая сторона лица Иисуса Христа, характер и действия Его, как обетованного сына Давидова, Царя Мессии, в Котором с этой целью и указывается исполнение ветхозаветных различных обетований и пророчеств (1, 22–23; 2, 5–6; 4, 14 и мн. др.).

Древнейшее изображение св. Марка доселе сохранилось на оффициальной печати патриарха Александрийской церкви, основанной Марком, – на которой представлен крылатый лев, держащий Евангелие, – символическое изображение самого писателя – Марка. Но уже с V века на иконах сам Евагелист изображается с находящимся около него львом. Символ этот изображают применительно к началу Евангелия от Марка. Оно начинается повествованием о явлении Иоанна Предтечи, энергичная проповедь которого огласила пустыню иудейскую подобно рыканию льва, живущого в пустыне, и «как голос льва устрашает зверей, так голос Иоанна, вопиющого в пустыне, устрашал фарисеев, хитрых лисиц, саддукеев и мытарей, этих медведей, грешниковъ – козлов». Повествуя для убеждения читателей в том, что Иисус Христос был воистину Сын Божий, более о чудесных действиях Спасителя, чем излагая учительныя его речи, Марк преимущественно изображает ту царственную (как левъ – царь животныхъ) власть и силу над стихиями и людьми, болезнями и демонами (1, 23–39; 3, 1–15; 5 гл.; 6, 45–52; 7, 24–30; 9, 14–29, 10, 46–52), какую проявил на земле Тот, Кто в Апокалипсисе (5, 5) называется львом от колена Иудова. Так и в отношении к существенному представлению Иисуса Христа во втором Евангелии символическое изображение при его писателе может находить свое оправдание.

Св. Евангелисту Луке на иконах усвоен символ тельца. Это жертвенное животное, приносимое в ветхом завете при посвящении священников и при жертве о грехе (Лев. 4, 3, и 8 гл.), ближайшим образом указывает на служение священника Захарии, в обязанность которого входило принесение в жертву волов и повествованием о котором начинается третье Евангелие. Затем в нем по преимуществу изображаются такия действия и изложены такия речи Иисуса Христа, в которых содержатся указания на призвание Господом Искупителем всех людей – иудеев и язычников к блаженству (7, 36; 9, 51–56; 10, 25; 12, 37; 15 гл. 17, 7; 18, 9; 23, 39), Сам же Он представляется преимущественно со стороны первосвященнического служения как Ходатай и великая умилостивительная жертва за грехи мира (3, 23–38; 4, 25–27; 15, 11, и др.).

Наконец, четвертый Евангелист на иконах имеет около себя изображение орла, который есть царь птиц и парит высоко, выше всех птиц и отличается дальнозоркостью. Примыенение этого символа к св. Иоанну обусловливается особенным характером его Евангелия. Составляя повествование о Господе Иисусе в восполнение первых трех Евангелий, в которых передается по преимуществу деятельность Его как Богочеловека, Иоанн поставил своею задачею привести верующих к познанию Его высшого божественного происхождения (20, 31) и передать нам историю не столько великих Его дел, совершенных на земле, сколько возвышенное учение Его о Господе Отце, о Себе Самом, как истинном Мессии, о Духе Святом, о Церкви и пр. Поэтому то Евангелие Иоанна за его возвышенный характер древние Отцы Церкви называли духовным. В четвертом Евангелии преимущественно пред первыми тремя Евангелиями – речь о недосягаемой высоте Слова – содержатся те возвышенные беседы Господа, в которых излагается учение Его о всей тайне искупления мира смертью Его (5, 14–47; 6, 25–71; 8, 12–59; 10, 22–39; 14–17 гл.). Уже в начале своего Евангелия, изображая божество Иисуса Христа (1, 1–18), Иоанн, подобно орлу, воспарил к Солнцу правды и с орлиною острозоркостью проникнул в недоступныя для естественного ума небесные высоты боговеденья. В Евангелии Сийского Антониева монастыря об этом читаем на 11 л. следующее: «Ум Иоанна получил высшее просвещение от Самого Источника света, перо его нравонеуклонного ума простирается на небесную высоту и невозбранно пролетает чрез все девять небес, выше всех чинов ангельских до самого предела неприступного Света. Своим гласом, изрекшим высокую истину: «в начале бе Слово, и Слово бе к Богу, и Бог бе Слово», он просветил всю церковь. Сего ради не престаю на московском толковании, ибо неправо Иоанна львом пишут, паче же приемлю Златоустого, толкование Иеронимово, иже его нарекоша орлом высокопарным от действа его высокой богословии» (см. в книге Н. Покровского XXXIII-XXXIV стр.). Для означения этого-то отличительного характера четвертого Евангелия и усвоено св. Иоанну изображение орла, который является прекрасным символом возвышенного его учения о Боге Слове.