Церковные вопросы в царствование императора Александра III

«История не любит именовать живых» – это одна из глубоковерных и продуманных исторических аксиом. Достоянием истории служат лишь прошлое человечества и это прошлое тем интереснее и поучительнее для нас, чем ближе оно подходит к переживаемому нами времени. Вот почему мы и остановились на царствовании в Боге почившего Государя Императора Александра 3.

К этому нас побуждает и то убеждение, что всякое новое царствование есть лишь новое звено в одной неразрывной старой – вековечной цепи времен и потому оно – прямой наследник того религиозно-нравственного и умственного капитала, который скоплен усилиями прошлого и исполнитель тех начинаний, которые намечены и предприняты в предыдущее царствование. Отступление от этого взгляда есть огромная историческая ошибка, влекущая за собою не менее огромные гибельные результаты.

С такой точки зрения изучение в церковном отношении царствования Императора Александра 3 даст нам возможность сознательнее относиться и к современной нам церковной жизни.

Кончина Императора Александра 3 вызвала в России и за границей грандиозные, до того невиданные проявления чув­ства глубокой скорби о смерти русского Монарха-Самодержца. Имени почившего был присвоен небывалый в истории титул «Миротворца», точно выражающий весь смысл минувшего царствования и значение его не только международное, но и местное – для внутренней жизни самой России. Тем же титулом прекрасно характеризуется и личное душевное настроение в Боге почившего Государя. В своей деятельности Он является вполне русским человеком, верным выразителем национальных стремлений и священно-исторических преданий русского народа. С его именем связан один из самых светлых моментов в русской истории и особенно в истории Православной русской Церкви. При­нимая на себя бремя правления «в страшный час всена­родной скорби и ужаса»: (событие 1 мр. 1881 г.). почивший Государь призывал всех подданных «служить ему и госу­дарству верой и правдой, к искоренению гнусной крамолы, позорящей землю русскую, к утверждению веры и нравствен­ности. – к доброму воспитанию детей, – к истреблению не­правды и хищения, – к водворению порядка и правды в действии учреждений, дарованных России благодетелем ее покойным его Родителем» (Маниф. 29 апр. 1881 г.). Но между созидательными началами в жизни русского народа всегда первое и важнейшее место принадлежало Православ­ной Вере. Только с упрочением в народной жизни веры и нравственности – этих могучих и исконных двигателей образования допетровского русского человека, создавших если и не великих ученых, то, несомненно, великих духом людей, можно было ожидать врачевания и прочих общественных зол. Горький опыт предыдущего царствования, завершившегося роковым событием 1 мр. 1881 г., еще раз доказал важность этой задачи и в тоже время трудность ее достижения. Тот же опыт указывал и на корень зла, расшатавшего основы общественной жизни, – это господствовавшее в царствование Императора Александра 2 пренебрежение к той могучей стихии, которая взрастила и воспитала наш русский народ, – к Православной Вере, Церкви и ее пастырям. Вот почему Правительство царствования Императора Александра 3, сознавая важность усиления религиозно-нравственного воспитания русского народа, обратилось за содействием к исконному учителю его – св. Православной Церкви. С этого времени нужды православной церкви в России занимают внимание правительства едва-ли не больше, чем многие другие государственный нужды. Та­кое внимание правительства к Православной Церкви отразилось на всех сторонах ее жизни, всюду внесши дух большого оживления.

Так, в высшем центральном управлении русской церковью мы замечаем частую смену личного состава членов Св. Синода; почти за 14 лет (с 1 мр. 1881 г.–20 окт. 1894 г.) в Св. Синоде перебывали до 36-ти членов, каковыми были все иерархи, выдающиеся своею ученостью, или административною и духовно-просветительною деятельностью. Вызов их всегда стоял в связи с теми назревшими церковными нуждами и вопросами, в решении которых так ценно было умудренное опытом их слово. Отдавая должную дань уважения к такой смене членов Св. Синода, мы с особою отрадою отмечаем и прекратившийся уже в начале прошлого царствования, по смерти протопресвитера В. В. Бажанова 31 июля 1883 г., вызов лиц из белого духовенства для присутствования в Св. Синоде. В истории Синода это явление не один раз наблюдалось еще в 18 в. И в рассматриваемое нами время такое событие должно быть признано торжеством чисто православных канонических норм в сфере высшего органа управления поместной Русской Церкви. Порядок, при котором пресвитер управляет епископами, как равно судит и поучает их, может быть только при торжестве у нас протестантского строя Церкви, т. е. при отступлении Русской Церкви от древнецерковного строя. Тогда, конечно, придется признать туже власть и за мирянами, притом обоих полов. И этого конца протестантского принципа в сфере церковного строя не желают почему-то видеть наши о.о. протопресвитеры, добивающиеся членства в Св. Синоде. А это-то лишний раз и свидетельствует о том, что в их домогательствах играют роль даже не извращенные протестантские принципы, а лишь личные низменные мотивы властительства, коим они дают широкий простор, пользуясь для сего своим в миру положением и давя миром на Церковь. Собственно говоря, самое положение у нас «протопресвитеров» разных ведомств, является антиканоничным. Они, особенно de facto, стоят вне ведения епископской власти, даже власти синодального епископата! Это своего рода государства в государстве, от которых Св. Синод всегда ожидает разных сюрпризов, вплоть до «ультиматумов» ... И если о чем и надлежит позаботиться, так именно об устранении этой вопиющей аномалии, a не об усилении ее чрев удовлетворение неканонических притязаний о.о. протопресвитеров на членство в Св. Синоде.

Что касается объема Синодальной юрисдикции, то таковой Высочайшим повелением 9 мая 1881 г. был несколько расширен, причем исключительно в области внутреннего церковного управления¹.

Переходя к обзору епархиальной жизни в русской церкви, мы видим, что она достигла редкого оживления и планомерности. Во всех сферах ее сказались единство цели и настойчивость в ее достижении, громадный подъем местных епархиальных сил и вместе с тем оживление религиозности и молитвенности в русском народе. Одним из самых важных неудобств в епархиальном управлении русской церковью, неудобств, сознаваемых еще на Московском Соборе 1681 г., является многочисленность населения и обширность русских епархий. В отчете г. Синодального Об.-Прокурора за 1889 г. читаем: «много труда предстояло нашим епархиальным преосвященным в правлении своими паствами. Труд этот отягчается многочисленностью населения и огромными пространствами наших епархий. Средним числом на каждую епархию приходится более миллиона православных, а в частности, некоторые епархии насчитывают паствы до двух миллионов. Нигде нет таких громадных епархий, как в России. Некоторые патриархии на востоке, со многими митрополитами и епископами, считают менее паствы, чем наша одна епархия. Например, в антиохийском патриархате насчитывается лишь 300,000 православных душ и между тем для этой небольшой паствы существует 12 епархий. В маленькой Греции с ее 2,000,000 жителей православного исповедания насчитывается около 40 епархий; на каждую епархию приходится таким образом, в Греции не более 50,000 чел.». Но в устроение столь важного неудобства в церковной жизни России вновь открыто было лишь 4 епархии: Екатеринбургская и Владикавказская в 1885 г., Финляндская в 1892 г. и Забайкальская в 1894 г., да Новгородская, по смерти митрополита Исидора, получила отдельного иерарха. Медленность в открытии новых епархий, конечно, объясняется прежде всего недостаточностью для сего как государственных сумм, так равно и собственно церковных средств. Но если сокращение пределов епархий чрез незначительное увеличение их числа произвело в минувшее царствование незначительное улучшение в епархиальном управлении, то громадное увеличение института

викарных епископов (в 1881 г.– 29: а в 1894 г.–40) оказало большие услуги епархиальному управлению в русской церкви. С той же целью облегчить епископам управление епархиями в 1888 г. апр. 9-го введен был в действие новый Высочайше утвержденный Устав Дух. Консисторий, составленный применительно к действовавшим в то время узаконениям.

Но наиболее выдающимся явлением в епархиальной жизни русской церкви были окружные съезды сначала епископов, а затем и представителей белого духовенства для обсуждения церковных нужд того или другого района. Первый такой съезд был в Киеве (с 8 сент. по 1 окт. 1884 г.), второй в Петербурге (11 Нояб. 1884 г.), третий в Казани (9/25 июл. 1885 г.) и однородный с ним съезд епископов в Сибири – в г. Иркутске (23 июл./8 авг. 1885 г.).

Такие окружные собрания местных епископов весьма сочувственно были встречены светской печатью, выразительницей, как принято думать, общественного мнения. Должно заметить, что в царствование Императора Александра 3-го церковные вопросы усиленно обсуждались на страницах светских газет и журналов и тем переносились из узкой сферы церковной в сферу интересов церковно-общественных. Знакомство же с общественными мнениями по церковным вопросам важно не только для лучшего выяснения самых вопросов, но и для наблюдения за влиянием сих мнений на решения правительства, так как и у нас – в России общественное мнение не раз оказывало влияние на мероприятия правительства.

Лишь только появился слух о предполагаемом собрании преосвященных в Киеве, как в Южном Крае (1884 г.) появилась корреспонденция, автор которой, признавая упразднение обычая поместных соборов одним из противных канонам и преданиям церкви мероприятий Петровской реформы, писал: «как возрадуется весь православный мир, когда воскреснет то прошлое (соборное начало церковного управления), двухсотлетний период отсутствия которого отозвался так грустно на религиозном быте народа, на делах церкви, на умственном движении русского общества 18 и 19 ст.!» – Современные Известия (1884 г.) приветствовали предполагаемый собор самыми горячими благопожеланиями: «радуемся, писали они, заранее, что грядущий собор рассеет, между прочим, опасения, гнездящиеся в высших сферах вообще относительно соборов. Как крепко засел вбитый Петром клин! До предшествующего царствования закон очень тщательно оберегал, чтобы между епископами, хотя бы даже двумя, никак не могло произойти никакого личного совещания. Законодательство не пощадило усилий, чтобы обратить и епископа, наравне со всею администрацией, в бумажного жреца. Но чего опасаться? Если Петр ожидал приверженцев старого порядка в духовенстве и защитников Евдокии и Софьи; если Бирон имел свои «причины» сечь кнутом архиереев, если Екатерина 2 имела свои «причины» заточить Арсения Мациевича, то трудно теперь даже и придумать предлогов для оппозиции в высшем духовенстве. О, скорее потребно другое: возгреть их ревность, не могущую не ослабнуть под двухвековым искусом: поощрить их к искреннему слову иерарха Божия, не внушенному лестью, человекоугодничеством, мирскою заботою». – «Южный Край» для врачевания общественных недугов и в особенности раскола и штунды признавал сильным только собор иерархов, авторитет которого в народе стоит вне сомнений и властное слово которого потому произвело бы самое благотворное действие на этот народ, да и на все общество².

Возлагаемые на соборы епископов надежды не были напрасны. Упомянутые соборы и сами по себе и своими постановленьями оставили глубокий след в русской церковной жизни. Их отголоски и доселе слышны в распоряжениях епархиальных властей и в деятельности пастырей. Взятые вместе постановления означенных Соборов представляют полный и всесторонний свод самых целесообразных мер к возвышению религиозной жизни в народе, к ослаблению и уничтожению русского сектантства и к распространению и утверждению православия в среде инородцев России. Запечатленные характером практическим, плод долголетней житейской, а не кабинетной мудрости, объединенный единством цели и средств, предложенные соборами меры стали входить в жизнь церкви и общества и сказались уже значительным улучшением пастырского и миссионерского дела в Русской Церкви.

Вслед за окружными съездами епископов стали открываться и проектированные на Казанск. соборе в 1885 г. особые миссионерские съезды из представителей низшего духовенства разных епархий. Таковы два всероссийских съезда миссионеров в Москве (летом 18S7 и 1891 года). Съезды эти выработали некоторые руководственные правила об устройстве противораскольнических и противосектантских миссий в епархиях и о способах действий миссионеров и пастырей церкви по отношению к раскольникам и сектантам.

Оживление высших сфер церковной жизни заметно отразилось и в жизни церковных приходов. В самом начале царствования Императора Александра 3 Московское губернское земское собрание выступило с ходатайством об организации церковных приходов и причтов в смысле признания городских и сельских приходских обществ, а не церкви, за юридические лица, с правом приобретать в недвижимую собственность и закреплять за собою, а не церковью, имущества – движимые и недвижимые – и заведовать оными, а также избирать достойных людей на должности священников, с представлением о том заручных прошений местному епископу. Св. Синод вполне справедливо усмотрел в сем ходатайстве посягательство на самостоятельность церковных учреждений и управления, и, признав незаконным вмешательство одного ведомства в дела другого и антиканоничность самого ходатайства, оставил его без удовлетворенья. Но, отклонив сие ходатайство, Св. Синод не оставил самой мысли об организации приходов. Над судьбою наших церковных приходов долгое время тяготел закон 16 апр. 1869 г., направленный к сокращению числа приходов, закрытию многих церквей и приписке их к самостоятельным приходам, к сокращению штата причтов – в видах улучшения материального быта духовенства. Но опыт показал, что материальный быт духовенства не улучшился, а православное население в разных местах, лишенное возможности слушать богослужение в своей ближайшей церкви, стало охладевать к ней и переходить в раскол и сектантство. Тогда Св. Синод 16 фев. 1885 г., отменил закон 16 апр. 1869 г. и тем внес обильную живую струю в церковно-приходскую жизнь. Правда, закон печального недоразумения, имевший против себя практику прежних царствований, еще вначале 1880-х годов был прорван тем религиозным и патриотическим воодушевлением, которое охватило собою все слои русского общества после ужасного события 1 мар. 1881 г. и проявилось в сооружении в одном 1881-м году до 400 новых самостоятельных церквей и 100 часовен, а в следующем 1882 г. до 465 новых церквей и 181 час. и т. д!.. Но это религиозно-патриотическое оживление в православном русском народе, несмотря на всю важность и законность его, получило правительственную санкцию лишь в 1885 г. и в этом законе нашло для себя, хотя и значительно запоздавшую, опору и удовлетворение. Постановляя прежде закрытия церкви, церковная власть заботилась о построении и новых церквей, особенно в местах, где более всего чувствовался в них недостаток, как-то: в Привислянском, Прибалтийском и Западном краях и в беспробудной – религиозно и необъятной Сибири. Распространить свои заботы о сем и на ядро Европейской России – на внутренние епархии – она была не в силах, так как единственным выходом из материально-затруднительного положения в сем деле была правительственная помощь, но последняя, вследствие состояния государств, финансов и многочисленности других государственных нужд являлась в незначительных размерах. И до сих пор положение церковно-строительного дела особенно в упомянутых местах оставляет желать много лучшего и требует скорейшей и существенной правительственной субсидии. Важность сего на Дальнем Востоке ясна и из последних событий в сем крае, требующих сильного развития и упрочения православно-русской национальности в Сибири. Важность же окраин Европейской России не подлежит никакому сомнению, а между тем и доселе здесь на ряду с многочисленными и роскошными католическими костелами лишь изредка попадаются ветхие, тесные и невзрачные православные церкви и молитвенные дома.

Значительное увеличение числа православных храмов естественно вызывало в свою очередь увеличение и православного приходского духовенства и прежде всего увеличение церковных приходских причтов. Над приходским духовенством, как и над приходами, висел все тот же Дамоклов меч, закон 10 апр. 1869 г., под губительным действием которого общее число служащего приходского духовенства постепенно сокращалось и достигло своего минимума в 1884 г., когда из 121.172 лиц, состоявшего в 1868 г. на службе белого духовенства, к 1885 году оставалось лишь 92,217, – следовательно, убыло почти 29,000 чел.!

В многолюдных епархиях внутренней России особенно чувствовался крайний недостаток в духовенстве. Отсюда понятен тот «духовный глад», который сильно давал себя знать в центральных и южных епархиях России и искал себе удовлетворения или в увеличении числа храмов и духовенства, вопреки закону 1869 г., или, что было гораздо легче в расколе и сектантстве. Эта вопиющая аномалия в религиозной жизни русского народа была уничтожена в 1885 г., когда под давлением протестующего религиозного чувства русского простолюдина изданы были новые правила относительно состава и штатов церковных причтов. Этими правилами епархиальным преосвященным предоставлялось право восстановлять самостоятельные причты по просьбе прихожан и при наличности достаточных, по местным условиям, средств содержания при таких церквах, которые по закону 1869 г. вошли в состав других приходов. Во всех епархиях, кроме западных и закавказских, церковные причты в приходах, имеющих менее 700 душ муж. пола, должны состоять из священника и псаломщика, а где более 700 душ – там мог быть назначаем и диакон. При двух священниках в приходе полагаюсь теперь 2 псаломщика и диакон. С признанием всех церквей, имеющих причты, самостоятельными, разделение священников на настоятелей и их помощников отменено: отменено и разделение причетников на псаломщиков и исправляющих их должность и всем им присвоено название псаломщика.

Издание сих правил сряду-же внесло новую благодетельную струю в русскую церковно-приход. жизнь; оно ободрило и оживило духовенство, остановило уменьшение его наличного состава и вызвало увеличение церковных причтов. Увеличение состава причтов назначением диаконов повсюду с радостью было встречено прихожанами, т. к. оно возвышало благолепие и торжественность в отправлении богослужения. Впрочем, значительное увеличение с этого времени числа диаконов объясняется и тем, что законом 16 фев. 18S5 г. на них, как менее обремененных ежедневными требами по приходу, возложено преподавание в открываемых церковно-приходских школах Закона Божия и остальных предметов под наблюдением местного священника. Но в общем выводе увеличение приходского духовенства в рассматриваемое нами время остается незначительным и за 6 лет с 1885 г. оно только достигло той цифры, с какой ниспало в первые четыре года. Недостаток в духовенстве засвидетельствован был и во всеподаннейшем отчете за 1889 г., в котором среднее пропорциональное отношение приходских пастырей к своим пасомым определяется в таких цифрах: 1 священник исчисляется на 1,500 прихожан и на 2,500 чел. окружающего его населения. К концу предыдущего царствования дело немногим подвинулось вперед. Таким образом на церковном правительстве лежала одна из трудных задач – восполнить недостающее число священников и церковнослужителей.

Другою, не меньшею заботою правительства было устройство и улучшение материального быта приходского духовенства. Известно, что нет государства в Европе, где-бы национальное духовенство было так брошено на произвол судьбы, как у нас в России. Особенно горьким было его положение в царствование Императора Александра 2-го. Один заграничный писатель в своей «Правде о России» (стр. 347) писал: «положение сельского духовенства ужасно. Оно бедно, удалено от всякого умственного пособия, соседние помещики обращаются с ним неуважительно, и потому его жизнь ничто иное, как продолжительный ряд страданий». В одном из русских серьезных журналов (Русск. Вест. 1863 г. № 5, стр. 846) читаем «наш священник собирает с причтом по медным грошам, ходя из избы в избу, как какой-нибудь пария, и всецело зависит в деревне от мужика–самодура, или мироеда... Какая-же ему после этого возможность отдаться чисто духовному своему призванию, когда каждая минута напоминает ему о куске насущного хлеба и его бедствующих детях. Он-таки учился чему-нибудь: и изящной словесности, и философии, а жить должен, как всякий безграмотный мужик, по своей обстановке и внешним средствам. Стоить только сообразить всю перспективу и следствия подобных обстоятельств. Собирая от народа по копейкам, как попрошайка, и завися экономически от милости прихожан – какое духовно-нравственное влияние может иметь наш сельский священник на народ? Ведь для влияния должно иметь самостоятельность, независимость, хорошую обстановку. Бедность кого под час не сломить! Хорошо нам в столицах рассуждать о вопиющих недостатках нашего сельского духовенства семинарского воспитания. Поставить-бы нас на места этих тружеников. Чтобы из нас вышло с нашею дешево купленною гуманностью, с неуместным бескорыстием, с нашим духовно-нравственным развитием без труда и печали. Да возьмите хоть доктора Геттингенского, или Оксфордского университета, назначьте ему содержание в 200 или 300 руб. в год и пусть он эти деньги добывает, как пария, как попрошайка, ходит из избы в избу, и прислуживается к мужикам–самодурам и мироедам; пусть еще в добавок имеет многочисленное семейство; посмотрел бы я, сколько из подобных докторов не сломилось бы под материальным и моральным гнетом, особенно когда еще благопопечительное начальство, ради приучения к смирению и послушанию, и поприжмет его». – Ясно, что при таком положении приходского духовенства, когда оно вынуждалось подражать дикому вкусу и монгольским привычкам нашего простолюдина, сознание личного достоинства в нем притуплялось и эстетическое и нравственное чувство грубело. Может-ли быть тут речь о просвещении себя, об изучении раскола и сект и тем более борьбы с ними? А этого-то и требовало от него и общество и правительство времени царствования Александра 2! Признавая необходимым духовно-нравственное просвещение народа, рождавшего среди себя секты одну другой изувернее и нелепее, правительство Александра 2-го не только не содействовало православному духовенству в сем, но, напротив. поставляло его прямо в стеснительные в сем деле условия! И нужно было много энергии, самоотвержения и бескорыстия. чтобы продолжать религиозно-нравственное воспитание простолюдина! – Но вот, со вступлением на престол Императора Александра 3, картина материального быта православного приходского духовенства постепенно меняется к лучшему. – Как в высших правящих сферах, так и в обществе обратили серьезное внимание на материальный быт духовенства и стали обсуждать средства к улучшению его.

К этому-же времени, как и ранее, самая большая часть русского духовенства городского и сельского содержалась, главным образом, на местные средства, получаемые от прихода в виде или руги, или платы за требоисправление, или обработки церковной земли. Но все означенные средства содержания, взятые вместе или каждое отдельно, всегда оказывались неудовлетворительными. Число ружных церквей и причтов при них уменьшалось год от года: к 1881 г. их считалось 100, а к 1891 г.–82; руга собиралась духовенством с прихода с прежними затруднениями и далеко не в полном количестве; в некоторых приходах причты не получали руги по два и по три года. Плата за требы не везде была одинакова и вполне зависела от средств и добровольства прихожан; по общему отзыву она тоже стала уменьшаться; а заявление-же духовенства о возвышении платы за требы считалось вымогательством и нарушало добрые отношения между духовенством и приходом. «Крестьянин, по словам «Нового Времени» (1893 г.), привык в течение сотни лет платить за требы копейками и ему никакого нет дела, что ценность этой копейки за последние только годы изменилась более чем на половину. А попробует священник, под влиянием всеобщей дороговизны, попросить у крестьянина за какую-нибудь требу вместо двугривенного – четвертак, – сейчас является повод к недоразумениям, натянутым отношениям между пастырем и паствою, а иногда и жалоба на вымогательство, за которое со священника всегда строго взыскивается». – Правда, в обществе и печати поднимался не раз вопрос о замене поручной платы за требоисправление определенным ежегодным содержанием от прихода, так: в «Нов. Врем.» (1893 г. № 6068) писали: «платят-же прихожане известное постоянное содержание, по известной раскладке, волостому старшине, писарю, фельдшеру, учителю, сельскому старосте, и тому подобным лицам, независимо от того, кто и сколько раз обращается к сим лицам за помощью, почему-же именно причту церковному должен платить только тот, у кого умер ребенок, родилось дитятко, женится сын?.. Почему приходская община не может назначать известное содержание своему причту также, как другим должностным лицам той-же общины, с тем, конечно, чтобы всякие случаи в семействах прихожан, требующие участия церковного причта, были удовлетворяемы всегда, не только бесплатно, но и безо всяких добровольных даяний?» – Но данный вопрос оставался не решенным; сделанные-же в некоторых сельских приходах попытки в этом роде не увенчались успехом: прихожане, вследствие общего обеднения, низких цен на хлеб, неурожаев, увеличения налогов, отказывались от данных ими прежде приговоров выдавать определенное содержание своему духовенству, а присутствия по крестьянским делам, куда некоторые причты иногда обращались с просьбою о принуждении крестьян к исполнению своих приговоров, отказывали в просьбах духовенству, считая самые приговоры необязательными. Что-же касается обработки церковной земли, то она часто не покрывала всех, сделанных на нее, затрать и сама по себе отвлекала духовенство от выполнения прямых и все более и более увеличивающихся пастырских его обязанностей, порождая и массу недоразумений с прихожанами. Впрочем, последний способ содержания духовенства, как более других устойчивый, всегда поддерживался правительством и в минувшее царствование вызвал для того некоторые выдающиеся меры. В 1883 г. был повторен закон 1876 года о неотчуждаемости земель, отведенных церквам от прихожан для довольства причтов, об испрошении Высочайшего соизволения на случай необходимости этого отчуждения и о возвращении вырученного за продажу отчужденных церковных земель капитала тем церквам и причтам, от которых земли отчуждены, в случае их восстановления. В 1886 г. были изданы новые правила о порядке отчуждения и занятия частных недвижимых имуществ для нужд православной церкви и ее учреждений в Прибалтийском крае, дающие прочную основу развитию в этом крае церковной земельной собственности и устраиваемых на ней православных церквей, монастырей, причтовых домов и школ. Подобное-же значение имеет и состоявшееся 20 янв. 1893 г. решение гражданского кассационного департамента Сената о неприменении земской давности к завладению церковными землями.

Нужно заметить, что во взгляде на материальную необеспеченность приходского духовенства светская печать начала 1880-х годов, времени усиленного обсуждения сего вопроса, была далеко не единодушна. В то время как одна часть печати признавала материальную необеспеченность приходского духовенства бесспорным фактом, и проектировала меры к улучшению материального быта духовенства, вполне или почти согласные с устанавливавшимися в то время взглядами правительства, – другая – преимущественно либеральная пресса – не только диаметрально расходилась со взглядами правительства на средства содержания духовенства, но и заподозривала бедственное положение его. Впрочем, в «Голосе» (1882 г. № 182) – представителе С.-Петербургской либеральной интеллигенции, появилась одна статья, неизвестный автор которой указывал на необходимость обеспечить приходское духовенство постоянным окладом жалованья из каких-бы то ни было источников, но подобные взгляды не были выражением мыслей «Голоса» и потому лишь изредка появлялись на столбцах его. – Лучшим выразителем взглядов либеральной печати на материальный быт духовенства явился журнал «Русская Мысль» (1882 г.), во «внутреннем обозрении» августовской книжки которого неизвестный автор собрал почти все корреспонденции из либеральных газет столичных и провинциальных (Страны, Зари, Порядка, Голоса, Русск. Курьера, Южного Края, Новоросс. Телеграфа, Русск. Вед., Орлов. Вест., Сарат. Дневн., Москов. Телегр., Казан. Биржев. Листка, Церк. Общ.-Вестн.), содержащие в себе обличения духовенства в поборах и вымогательствах за требы и описания случаев столкновений духовенства с прихожанами преимущественно из-за платы за исправление треб. Непосредственное впечатление от статьи на читателя таково, что будто вся Россия стонет под гнетом поборов духовенства, – не многим уступающих еврейской эксплуатации. Автор убежден в необходимости скорейшего устранения сей аномалии, особенно развитой и тягостной в крестьянском быту: но мерою к этому, по его мнению, не может быть назначение священникам жалованья от казны, ибо духовенство и без того обеспечено совершенно достаточно. Мнение о необеспеченности приходского духовенства автор называет «старыми сказками».... «Бог весть, замечает он, откуда и как сложился такой странный взгляд, но уже давно пора оставить его и более трезво посмотреть на действительность». Действительность же, по мнению автора, говорит следующее: «приходское духовенство совершенно достаточно обеспечено в материальном отношении» (стр. 76); духовенство страдает не от бедности, а от «алчности» (любимое автором выражение); оно «давно выделилось из живого общения с народною массою, перестало жить одною жизнью с народом и приблизилось к тем кулакам, которые, в погоне за наживою, всеми возможными средствами, без разбора нравственного достоинства их, эксплуатируют в свою пользу народное невежество и бедность» (стр. 123); «духовенство усвоило себе – чисто кулацкое направление в своих отношениях к народу, направив свою деятельность исключительно на выжимание из населения возможно больших доходов»; «в настоящее время, говорит автор, почти все согласны в том, что таково именно положение, занимаемое приходским духовенством в среде православного населения (там же). И такое направление, по мнению автора, должно идти дальше, по мере большего материального обеспечения духовенства: «известные нам факты, говорит он, указывают, что, по мере обеспечения духовенства казенным жалованьем и увеличения имущественного достатка, деморализация в среде духовенства (почему-же оно в сем случае единственное исключение?!.) усиливается, а отношения между прихожанами и причтами ухудшаются; ни откуда нет столько жалоб на безнравственность духовенства и на тяжесть поборов с прихожан, как из тех губерний, где православное духовенство наиболее щедро обеспечено казенным жалованьем и где оно пользуется наибольшим имущественным достатком». Необходимо, говорит автор, улучшить течение церковно-приходской жизни. Но какое направление должна принять необходимая в этом отношении реформа? – здесь, по мнению автора, мнения расходятся в диаметрально-противоположные стороны. «Люди, ближе стоящие к народной среде, лучше знакомые с потребностями народа и горячо принимающие к сердцу интересы его, полагают, что самому народу должно быть предоставлено право как избирать для себя духовенство, так и обеспечивать содержание его. Земства и городские общества высказались в том смысле, что для устранения теперешних враждебных отношений между церковными причтами и приходскими людьми и для возвышения низменного нравственного уровня в среде духовенства, необходимо предоставить приходами право избирать членов церковного причта и, по свободному договору с ними при самом избрании, определять размер вознаграждения за церковные требы и вообще всякие другие способы содержания приходского духовенства; епархиальному же начальству должно принадлежать право окончательного утверждения в духовных должностях лиц, избранных приходами, и право контроля как над служебными действиями, так и над частною жизнью духовенства, согласно существующим на этот предмет каноническим правилам (о которых раньше автор не упоминает; очевидно трудно было ему подтверждать канонами явную антиканоничность своих мыслей). По другому мнению, распространенному преимущественно среди духовенства, и в бюрократических сферах, необходимо поставить приходское духовенство вне всякой зависимости от приходских людей, обеспечить его жалованьем на государственный счет, подчинить его самой строгой зависимости исключительно от одного епархиального начальства, – словом, окончательно образовать из него государственное служилое сословие, чтобы чрез посредство его действовать на народ, направляя и регулируя духовно-нравственную жизнь последнего» (стр. 123). Все симпатии неизвестного автора на стороне первого мнения и мы видим в нем сторонника уже известного нам ходатайства Московского губернского земского собрания об организации церковных приходов и причтов.

Справедливость требует сказать, что в приведенной статье автора есть доля правды, но только относительно единичных случаев; а вообще его суждения голословны, базируются на принятых им с ветра слухах; обобщения, делаемые им на основании единичных, да и то большею частью не указанных, случаев, крайне не логичны и явно тенденциозны, и его мнение, что с увеличением имущественного достатка духовенства усилится его деморализация и разрыв с народом, как основанное на беглых газетных заметках, выходящих из-под пера Бог весть каких корреспондентов и репортеров, остается не только не доказанными, но и прямо-таки, в силу своей аргументации, смешным, так как достаточно себе представить ту смесь наций, вероисповеданий, а следовательно и убеждений, смесь, которой почти всегда обусловливается взгляд на вещи, проводимые в печати – как ясной станет полная невозможность шить кафтан для духовенства по мерке сих выразителей якобы общественного и притом православно-русского мнения по церковным вопросам. Да и почему это автор грозит деморализациею от материального достатка только духовенству?! Уж не логичнее ли тогда этот принцип объявить общим и для всех государственных и общественных деятелей?.. Или, по автору, только духовенство в стужу от бездровья не мерзнет в голодуху от бесхлебья сыто и т. п.?!

Предлагаемая же автором реформа церковно-приходской жизни, состоящая в восстановлении древнего «права» русской приходской общины избирать духовенство и назначать ему от себя определенное содержание, не выдерживает критики ни с церковно-канонической, ни с русской церковно-исторической точки зрения. Основание для выбора лиц духовного сана положено в Священном Писании: «руки скоро не возлагай ни на кого-же, ниже приобщайся чужим грехом», заповедал Ап. Павел Тимофею (1 посл, гл. 5, ст. 26). Ясно, что по этой заповеди избрание, как соединенное с нравственною ответственностью епископа, зависит от личного его усмотрения. Затем, седьмым всел. соб. (пр. 3-е) признает избрание в свящ. сан, делаемое мирскими начальниками, не действительным, а Лаодикийский соб. (пр. 12) воспрещает имеющих произвестись в священство избирать сборищу народа. И в древней церкви избрание лиц духовного сана всегда производилось епископом, при деятельном участии собора священнослужителей, и лишь рукоположение уже избранного совершалось в присутствии народа среди церкви: «аще может и народ свидетельствовати о нем» (7 пр. Феоф. Алекс.). – У нас, со времени введения христианства, по примеру восточной церкви, в которой в то время к восприятию священства подготовлялись при епископских кафедрах, церковная и государственная власть постоянно стремились к основанию с этой целью училищ. Сюда относятся: сказание летописей об основании вел. кн. Ярославом (1019–54) училища для детей пресвитеров и старейшин в Новгороде; постановления об учреждении в духовн. ведомстве школ Московских соборов 1551 Г. (ст. 26) и 1667 г. (полн. собр. зак. т. 1. № 412, ст. 29); предположения Петра 1-го в духовном регламенте об основании при всех архиерейских кафедрах духовных школ и семинарий, а также академии, с тем, чтобы единых в школе архиерейской наставленных, когда уже, за помощью Божиею, довольное число их покажется, производить в священство (полн. собр. Зак. 1721 г. Янв. 25, № 3718, дел. спис. ст. 10); и, наконец, начертание правил об образовании дух. училищ и о содержании духовенства 26 ин. 1808 г. (П. С. 3. № 23, 122), которыми было предположено, между прочим, ко всем приходам определять священников не иначе, как по классам их учения (ст. 139). Между тем, духовные школы, по недостатку материальных средств, а еще более учащих сил, до того медленно развивались, что даже в 1764 г. было только 26 учеб. заведений с 6,000 учащихся на 100,000-чный состав церковного клира. Необходимо было для комплектования последнего обращаться к рукоположению во священство грамотных людей, вовсе неизвестных епископам, что само собою указывало на необходимость в принятии мер удостоверения в благонадежности лиц, ищущих священства. С этой целью еще Владимирский Собор, созванный в 1274 г. всероссийским митропол. Кириллом, установил требовать от ставленников, чтобы их соседи и знакомые засвидетельствовали их честность, трезвость и добрые склонности. Такие свидетельства или одобрения, с течением времени, превратились в приходские выборы. Обыкновенно прихожане составляли мирской приговор об избрании кандидата на священство, в котором свидетельствовали, что избранный «жития доброго и не подозрительного» (Дух. Регл. «о мирских особах» п. 8-й), и представляли кандидата местному епископу для испытания и посвящения. – Как продукт исторически сложившихся условий главным образом религиозно-умственной, а отчасти и материальной жизни русской церкви, приходские выборы могли быть терпимы русской церковью лишь до тех пор, пока она окажется в силах сама доставлять необходимый контингент церковного клира, как то требовалось церковными канонами. Вот почему мы видим, что, по мере развития религиозно-умственных и материальных сил русской церкви, право, точнее практика, приходских выборов ограничивалось и к концу 18 в., а особенно в начале 19-го совершенно исчезает.

Нужно-ли сожалеть об уничтожении приходских выборов? Нам кажется, что с церковно-канонической точки зрения, единственно законной в данном случае, приходские выборы были явлением ненормальным и возвращение русской церкви на путь верности церковным канонам может считаться явлением только отрадным.

Что-же касается мнения публицистов, что уничтожение приходских выборов есть нарушение древнего права (?!.) русского прихода, то, по нашему мнению, нарушение церковных канонов настолько важнее, насколько божественное выше человеческого: право-же епископа избирать и посвящать на священные степени бесспорно есть божественное полномочие, а право прихода (да и право-ли? Не точнее ли практика, да и та введенная не приходом, а церковною властью?..) – человеческое и лишь первое нерушимо. Мнение-же, что приходские выборы служат лучшей гарантией нравственной безупречности кандидата на священство, не подтверждается многовековой практикой сих выборов. На соборе 1551 г. царь Иван Васильевич заявлял, что уличане брали с избираемых ими в причт большие деньги и потому поставленного по собственному усмотрению владыки, хотя-бы был грамоте горазд и чувствен, не принимали; Московский собор 1667 г. выразил, что церкви Божии корчемствовали, разумея избрание к церквам тех, кто давал избирателям больше денег, и потому в причт вторгались люди несведущие, которые «ниже скоты пасти умеют, кольми паче людей» (ст. 29). Для прекращения подобных злоупотреблений установлены были собором 1551 г., а потом и Духовным Регламентом, для избрания прихожанами кандидатов священства правила, которые, затем, многократно подтверждались и дополнялись, причем всегда высказывалась мысль, что правила сии временные, до приготовления достаточного для укомплектования причтов числа лиц, получивших богословское образование, и следовательно избираемых лишь епископом.– Таким образом, восстановление ныне права приходских выборов, помимо нарушения церковных канонов, было бы в сущности поворотом к прежним временам невежества, из которого наше отечество вышло рядом многовековых усилий, и могло бы повести к прежним злоупотреблениям, так как современная жизнь показывает, что к этой мере обращаются, по-преимуществу, люди, удаленные за проступки или неспособность из духовных школ, а, между тем, прихожане, склоненные ими тем или другим способом на свою сторону, домогаются определения таковых на должности священнослужителей. Интересно для данного вопроса мнение такого столпа Церкви, каким был Святой Иоанн Златоуст. «Иди, говорит он, и посмотри на народные празднества, где большею частью и положено производить избрание на церковные должности, и ты увидишь, что на священника сыплется так много порицаний, как велико число подчиненных. Все, имеющие право представлять эту честь, разделяются тогда на многие части, и в избрании пресвитеров не увидишь согласия их ни между самими собою, ни с епископом, но каждый стоить сам по себе, избирая один одного, другой другого. Причина в том, что не все смотрят на то, на что единственно нужно бы смотреть, на добродетель души; но бывают и другие побуждения к предоставлению этой чести, например, говорят: такой-то должен быть избран, потому что он происходит из знатного рода; другой – потому, что владеет великим богатством и не будет иметь нужды содержаться на счет церковных доходов; третий – потому, что добровольно перешел к нам от противников наших; и стараются предпочесть другим один своего приятеля, другой – родственника, а иной – даже льстеца; но никто не хочет смотреть на способного и сколько-нибудь узнать душевные качества. Я же так далек от того, чтобы упомянутые причины считать достаточными свидетельствами достоинства священников, что даже и того, кто отличался бы великим благочестием, не мало полезным для этой власти, и его не осмелюсь тотчас избрать, если он не окажется имеющим вместе с благочестием и великое благоразумие. Я знаю многих из проведших всю жизнь свою в затворничестве и изнурявших себя постом, которые, пока пребывали в уединении и пеклись только о себе, были угодны Богу и каждый день более и более преуспевали в этом любомудрии, а когда явились к народу и должны были исправлять невежество людей, тогда одни из них с самого начала оказались неспособными к такому делу, а другие, хотя по нужде и продолжали служение, но, оставив прежнюю строгость жизни, причинили величайший вред самим себе и не принесли никакой пользы другим. Даже если бы кто оставался всю жизнь свою на низшей степени служения и достиг глубокой старости, и того я не возвел бы на высшую степень по уважению к одному только возрасту его. Что будет если он и в таком возрасте окажется неспособным? Говорю это теперь, не желая унизить седины или узаконить, чтобы принадлежащие к лику монашествующих вовсе были устраняемы от этого предстоятельства, – ибо случалось, что многие и из числа их прославлялись на этой должности, – но стараюсь доказать, что если ни благочестие само по себе, ни глубокая старость не могут делать владеющего ими достойным священства, то тем менее сделали бы это вышесказанные причины. Некоторые представляют еще другие безрассуднейшие побуждения; так: одни избираются в состав клира из опасения, чтобы не предались на сторону противников, другие – за свою злобу, чтобы они, быв обойдены, не сделали много зол. Что может быть беззаконнее этого, когда люди негодные и исполненные множества пороков получают честь за то, за что надлежало бы наказывать их и за что не следовало позволять им переступать порога церковного, за то самое они возводятся в священническое достоинство. Еще ли мы будем искать, скажи мне, причины гнева Божия, позволяя людям порочным и ничего не заслуживающим губить дела столь святые и страшные? Когда управление делами вверяется или тем, кому они вовсе не свойственны, или тем, силы которых много превышаются ими, тогда церковь становится нисколько не отличною от Эврипа³. Прежде я смеялся над мирскими начальниками за то, что при раздаянии почестей они обращают внимание не на добродетель душевную, а на богатство, преклонность лет и покровительство людей; но уже не стал считать это так странным, когда услышал, что такое неразумие проникло и в наши дела. Удивительно ли, что так погрешают люди мирские, ищущие славы от народа и делающие все для денег, когда и выдающие себя за отрекшихся от всего поступают нисколько не лучше тех и, препираясь о небесном, как бы совещаясь о десятинах земли или о чем другом подобном, берут ничтожных людей и поставляют их над теми делами, для которых Единородный Сын Божий не отрекся уничижить славу Свою, соделаться человеком, принять образ раба, претерпеть заплевания и заушения и умереть по плоти поносною смертию (Филипп. 2:7. Матф. 26:67)? И на этом одном они не останавливаются, а прибавляют и другое более безрассудное: не только избирают недостойных, но и отвергают способных. Как будто нужно с обеих сторон разрушать крепость Церкви, или как будто недостаточно одной причины к воспламенению гнева Божия, – они прибавляют другую, не менее тяжкую. По моему мнению, равно преступно отдалять людей полезных и допускать бесполезных; и это делается для того, чтобы стадо Христово ни в чем не могло находить утешения и отрады. Не достойно ли это тысячи молний и геенны ужаснейшей, нежели та, какая угрожает нам? Однако переносит и терпит такие злые дела, не хотящий смерти грешника, но еже обратитися и живу быти ему (Иезек. 33:11). Кто не удивится человеколюбию Его? Кто не изумится милосердию Его? Христиане губят принадлежащее Христу более врагов и неприятелей, а Он, Благий, еще милосердствует и призывает к покаянию. Слава Тебе, Господи, слава Тебе! Какая бездна человеколюбия у Тебя! Какое богатство долготерпения! Те, которые именем Твоим из простых и незнатных сделались почтенными и знатными, обращают эту честь против Почтившего их, дерзают на недоступное дерзновенно, оскорбляют святыню, устраняя и отвергая доблестных для того, чтобы при великом оскудении и с крайнею свободою порочные низвращали все по своему произволу. Если желаешь узнать причины и этого зла, то найдешь, что они одинаковы с прежними, потому что корень и, так сказать, матерь их одна – зависть; но они имеют не один вид, а различаются между собою. Говорят: этот должен быть отвергнут потому, что молод; другой потому, что не умеет льстить; третий потому, что поссорился с таким-то; четвертый, чтобы такой-то не оскорбился, увидев, что предложенный им отвергнут, а избран этот; пятый потому, что добр и скромен; шестый потому, что слишком страшен для согрешающих; седьмый по другой подобной причине. Вообще, не затрудняются приводить столько предлогов, сколько захотят; если же не найдут ничего другого, то поставляют на вид и богатство, и то, что не должно возводить в эту честь вдруг, а постепенно и мало-по-малу, и другие причины могут найти, какие захотят. Теперь я желал бы спросить: что должно делать епископу в борьбе с такими ветрами? Как ему устоять против таких волн? Как ему отразить все эти нападения? Если он будет руководствоваться в делах здравым рассудком, то и ему и избранным все становятся врагами и неприятелями, делают все вопреки ему, каждый день производят раздоры и преследуют избранных бесчисленными насмешками, пока не низвергнут их или не возведут своих приверженцев. И бывает подобно тому, как если бы внутри плывущего корабля кормчий имел своими спутниками морских разбойников, которые и ему, и гребцам, и плавателям, постоянно и ежечасно причиняли бы козни. Если же епископ предпочтет угождение этим людям собственному спасению, приняв тех, кого не следовало, то вместо них будет иметь врагом своим – Бога; что может быть ѵжаснее этого? И положение его в отношении к ним будет труднее, чем прежде, так как все они, содействуя друг другу, чрез то самое более усиливаются. Как от сильных ветров, встретившихся с противных сторон, дотоле спокойное море вдруг начинает свирепствовать, воздымает волны и губит плавателей, так и церковная тишина, по принятии вредных людей, возмущается и претерпевает много кораблекрушений.

Представь же, каким должен быть тот, кому предстоит выдерживать такую бурю и отвращать такие препятствия общему благу? Он должен быть важным и не гордым, суровым и благосклонным, властным и общительным, беспристрастным и услужливым, смиренным и не раболепным, строгим и кротким, чтобы он мог удобно противостоять всем препятствиям; он должен с полною властью принимать человека способного, хотя бы все тому противились, а неспособного с такою же властью отвергать, хотя бы все действовали в его пользу, иметь в виду только одно благосостояние церкви и ничего не делать по вражде или из угождения кому-нибудь» ...

Отстаивая приходские выборы и ратуя против исключительной зависимости духовенства от епархиального архиерея, автор вышеупомянутой статьи в «Русск. Мысли» невольно высказывает свои сокровенный думы, побуждающие его ратовать за приходские выборы. Он боится не епископского исключительно надзора за духовенством и не государственного обеспечения духовенства жалованьем, а того влияния на духовно-нравственную жизнь народа, какое приобретет обеспеченное и независимое от народа духовенство. Из духовенства, говорит автор, хотят «образовать государственное служилое сословие, чтобы чрез посредство его действовать на народ, направляя и регулируя духовно-нрав. жизнь последнего» (123 стр.). – Но об опасениях автора и его многочисленных единомышленников за усиление влияния духовенства на жизнь русского народа мы еще будем говорить, а здесь заметим, что приносить церковные каноны в жертву различным соображениям имеет право лишь тот, кто их установил и, если бы действительно была опасность, что духовенство обратится из церковного в исключительно государственное служилое сословие и будет служить не целям церкви, а исключительно государству, то устранять могущую быть аномалию другой аномалией равносильно тому, как если бы врач давал больному лекарство, излечивающее его от одной болезни, но заражающее другой, не менее опасной. Не рациональнее ли принимать меры, предохраняющие от обеих болезней – действительной и ожидаемой, т. е. избавить церковь и от действительного нарушения церковн. канонов, что произошло бы при восстановлении права приходских выборов, и от предполагаемого автором, и первое важнее, так как последнее лишь плод не в меру разыгравшихся публицистических фантазий.

Выдвинутый с особою силой и настойчиво обсуждавшийся в обществе и печати вопрос о материальном обеспечении духовенства был предметом особенного внимания и правительства, которое еще со времени Петра 1-го занято было сим вопросом и различно решало его, как бы намеренно избегая прямого пути и идя по извилинам до Императора Николая 1-го, когда наилучшим и вернейшим средством обеспечения духовенства справедливо было признано назначение ему постоянного содержания из казны, для чего и выработаны были Высочайше утвержденные 4 Апреля 1842 г. нормальные штаты содержания духовенства. Отпуск сумм из казны постепенно увеличивался и к 1861 г. достиг до 3,315,000 р. Деньги эти, по мере их ассигнования, распределялись прежде всего на содержание духовенства Западного края, а потом и по остальным окраинам России и по Сибири. Но в 1861 г., под влиянием новых либерально- атеистических веяний, постепенный отпуск из казны сумм на содержание духовенства в остальных епархиях России прекратился и правительство снова обратилось к изысканию местных средств для содержания духовенства, что всегда делалось, когда желали отложить этот жгучий церковно-государственный вопрос в дальний портфель!.. Правда, Особое Присутствие по делам православного духовенства изыскало новый способ улучшения быта духовенства – чрез преступное пред душою русского народа сокращение приходов и уменьшение числа духовенства, но эта мера тем только и прославилась, что была мерой «новой», да повела к «новым» печальным последствиям в религиозной жизни русского народа; вопрос же об улучшении материального быта приходского духовенства остался открытым и даже еще более запутанным. Лишь по особым обстоятельствам отпускались суммы на содержание духовенства в разных местностях, как-то: в прибалтийском западном краях и других окраинах России: но ядро Европейской России – внутренние епархии оставались без жалованья и около половины всего приходского духовенства вынуждено было содержаться на местные и епархиальные средства: «само довольствуясь малым и справляясь кое-как с ограниченными нуждами семьи у себя дома, оно, читаем во всеподданнейшем отчете синодального обер-прокурора за 1887 г., не в силах содержать детей в училищах и семинариях: возникающее от этого нравственное беспокойство особенно заметно в молодом и среднем поколении духовенства и с продолжением времени это смущение все более и более овладевает духовенством». Причиной особенно бедственного положения приходского духовенства центральной России синодальный обер-прокурор в своем отчете за 1888–89 гг. признавал уклонение правительства с пути, указанного Императором Николаем 1. «Если бы, пишет он, в царствование Императора Александра 2-го правительство продолжало идти по указанному пути, то в настоящее время духовенство уже всех епархий пользовалось бы хотя бы тем незначительным содержанием, какое установлено было для сельских причтов в 1842 г.» Далее обер-прокурор отмечал, что «все другие правительства, равно все комитеты и бывшее Присутствие по делам православного духовенства не могли изыскать никаких других способов к обеспечению духовенства. Очевидно, что и в будущем невозможно придумать других, более действительных способов к этому, кроме восстановления того порядка, какой был установлен Императором Николаем 1-м, т.е. постепенная отпуска из казны в распоряжение Святейшего Синода хотя 6ы по 100,000 р. в год дотоле, пока будет назначено содержание духовенству во всех епархиях России. Достижение этой цели устранило бы и ту вопиющую аномалию, по которой в настоящее время большинство духовенства Империи не пользуется одним из существенных прав, предоставленных всем, даже самым низшим органам правительственной власти».

Государь Император Александр 3 на сем отчете изволил начертать: «в высшей степени желательно восстановить этот порядок».

В исполнение Высочайшей воли внесено было в Государственный Совет представление синодального Об. Прокурора об ассигновании в 1893 г. из казны на содержание духовенства 250,000 р. и о дальнейшем произведении дополнительных ассигнований дотоле, пока будет обеспечено содержанием православное духовенство во всей России.

Представление это было принято и Высочайше утверждено 28 дек. 1892 г. Все духовенство приняло весть о Монаршей милости с искренней радостно и молитвою за Государя. На всеподданнейшем адресе Св. Синода с выражением благодарных чувств по сему случаю Государю Императору благоугодно было начертать новые милостивые и утешительные для духовенства слова: «сердечно благодарю Синод за выраженные чувства. Буду вполне рад, когда мне удастся; обеспечить все сельское духовенство». Полученные в 1893 г. 250,000 р. были распределены в 27-ми епархиях между 592-мя беднейшими приходами, не получавшими доселе никакого содержания ни от казны, ни из специальных сумм Синода и жившими только на местных доходах в размере менее 300 р. в год. В 1894 г. полученные 500,000 р. распределены между 1,314 такими же приходами 55 епархий и Грузинского экзархата.

Подлинно русская печать с редким единодушием приветствовала эту правительственную меру, выставляя на вид, что она удовлетворила национальное чувство. Так, «Новое Время» (№ 6,115; 1893 г.), раскрывая значение знаменательных слов Государя на адресе Синода не с церковной только стороны, но и общественной, так как ими обеспечение сельского духовенства вводится сполна в круг задач государственных и таким образом в принципе разрешается один из самых больных и застарелых вопросов, – проводило параллель между положением духовенства православного и духовенства инославного, даже иноверного: «во всех инославных христианских исповеданиях, имеющих в России своих последователей, даже нехристиан, как магометане, евреи, язычники, – положение духовенства, или того класса людей, который ему соответствует в нехристианских религиях, гораздо лучше обеспечено и независимо в материальном отношении, чем православное сельское наше духовенство – служители господствующей Церкви. Ведь это невозможное положение! Об нем говорить совестно, когда вспомнишь, какую жалкую участь влачит наше сельское духовенство, вследствие своей необеспеченности в средствах жизни. На опыте других христианских исповеданий, где духовенство поставлено гораздо лучше, даже у нас же в России, мы видим, как высоко может стоять престиж священника среди его духовной паствы, – как отношение к пастве складываются таким образом. А это нравственное руководительство духовенства в народной массе, где религиозная жизнь составляет основную воспитательную стихию, – какой это могущественный деятель не только в народной, но и во всей государственной жизни!» «Русская жизнь», по достоинству оценивая важность меры с точки зрения деревни, в тоже время высказывает пожелание, чтобы она проведена была в должной полноте: «несомненно, это одна из реформ в области деревенской общественной жизни, могущих обеспечить наличность того морального авторитета, который не может быть заменен никакой близкой светской властью. Желательно было-бы сократить срок, в течение которого все духовенство может быть переведено на жалованье. Мы говорим о переводе на жалованье, а не о пособиях из казны к доброхотным приношениям граждан. Размеры жалованья должны достигать такой величины, при которой бы духовенству не было никакой надобности заниматься чем-либо не вытекающим из прямого призвания. Мало того, духовенство должно быть обеспечено жалованьем вполне прилично. Думаем, что двух мнений не может быть о том, кто должен быть лучше обеспечен в деревне: становой пристав или священник».

Правительственная помощь духовенству в прошлое царствование пошла и далее. Правительство приняло на себя и выдачу пенсий священнослужителям за епархиал. службу и их семействам за службу их отцов. Высочайшее повеление о том состоялось 2 июня 18S7 г. ... До этого же времени назначение и выдача пенсий духовенству протекали при тяжёлых условиях. Пенсии, притом в небольших размерах, назначались только за 35 лет, а получение их затруднялось скудостью отпускаемого для того в распоряжение Синода кредита в размере 345,660 руб. в год: вследствие этого многие лица, выслужившие пенсию, принуждены были ждать очереди на ее получение: а очередь эта зависела от убыли или смерти пенсионеров: между тем прибыль новых пенсионеров превышала убыль последних к 1886 г. не получивших пенсий пенсионеров было 845 чел.! Закон 2 июня 1887 г. сразу уничтожил эти ненормальности в пенсионном вопросе и производство пенсий было принято на счет общего пенсионного кредита государственного казначейства на общих основаниях и правилах пенсионного устава.

Вскоре после сего, уже Высочайшим повелением от 18 ноября 1891 г. православному епархиальному духовенству были предоставлены права на зачисление законоучителям учебных заведений Мин. Нар. Просвещ. и военного прежней епархиальной службы их в учебную для получения ими права на пенсии по учебной части.

Реформы коснулись и жизни военного духовенства. В этой сфере за минувшее царствование произошли отрадные перемены в управлении, правах и преимуществах военного духовенства. Прежде военное духовенство делилось на два ведомства и состояло под управлением двух начальников: главного священника гвардии и гренадер и главного священника армии и флота. Тот и другой управляли подведомственным им духовенством независимо друг от друга и сами они, вопреки церковным канонам, находились в большей или меньшей независимости от высшей церковной или местной епархиальной власти. По смерти протопресвитера Бажанова (+ 31 июля 1883 г.), управление духовенством гвардии и гренадер было поручено главному священнику армии и флота протоиерею Покровскому, а за смертью последнего (+ 25 февр. 1888 г.), заведывание всем военным духовенством сосредоточено было в лице одного «Главного священника гвардии, гренадер, армии и флота». Высочайше утвержденным 12 июня 1890 г. положением о военном духовенстве соединение прежних двух ведомств в одно было подтверждено и прежний главный начальник его получил название «протопресвитера военного и морского духовенства». По этому положению протопресвитер состоит в непосредственном ведении Св. Синода, от него получает указы по делам церковного управления и представляет ему ежегодные отчеты; члены учрежденная при нем духовного правления и делопроизводитель канцелярии его утверждаются и увольняются Синодом; церкви и духовенство, состоя под управлением протопресвитера, в тоже время находятся в ближайшем заведовании местного епархиального начальства; дела о проступках и преступлениях духовных лиц означенного ведомства подлежат по своему характеру суду или епархиального архиерея или протопресвитера. 24 июня 1887 г. Высочайше утверждено было новое положение о правах и преимуществах военная духовенства. Служебные права его возвышены соответственно его положению; оклады содержания его увеличены, причем священники получают права на прибавку жалованья за первый 10 л. Службы – 1/4 оклада, за вторые 10 л. – 1/2 оклада; им дано право на разные виды довольствия, наравне с другими военнослужащими. Наконец, 15 янв. 1890 г. военному духовенству за выслугу лет дано право на получение ордена св. Владимира 4 ст. с надписью «25 лет» и «35лет», с зачетом в его службу и прежних лет епархиальной службы, если кто-либо из нее перейдет в военное ведомство.

-----------------

В рядах православного духовенства в России числится и духовенство монашествующее. А в числе религиозно-просветительных учреждений на Руси издавна занимают почетнейшее место православные монастыри. По состоянию русских монастырей легко судить о состоянии и направлении религиозного мировоззрения русского народа. В самый короткий период времени, всего за 10 лет минувшего царствования, число монастырей в России увеличилось на 106: 46 мужских и 60 женских. Такого явления не знала дотоле история русской церкви. И оно то и является самым значительным и отраднейшим показателем подлинного оживления религиозных чувств в православном русском народе. Замечательно и то, что рост женских монастырей далеко превзошел собою умножение монастырей мужских: число же монахинь почти сравнялось с числом монахов, а число послушниц и значительно превысило число послушников. Это явление ярко говорит о сильном подъеме религиозного настроения русской женщины, особенно из крестьянской среды, откуда главным образом набирался в монастырях состав молодых послушниц, оставляющих свою семью, родное гнездо и «сельский дым» для кельи, для тяжелого труда монастырской послушницы, сборщицы и пр. (основываемся на статистических данных, приведенных в статья г. Преображенского в «Церк. Ведом.» за 1894 г. №№ 6 и 14, восполняющих данные отчетов Синод, об. прок, за 1881 и 1891 годы).

Правда, на прилив в монастыри насельниц сел и деревень влияет и печальный разброд крестьянских семейств, когда нередко большинство мужского населения уходит из сел и деревень на «отхожие промыслы» на заводы, шахты, фабрики, – и оставляет дома своих жен и детей на много лет одних, часто без призрения и помощи. Так или иначе, но быстрый рост монастырей и особенно женских несомненно вызван был запросами жизни, несомненно он давал этим запросам духовное удовлетворение и потому его должно только приветствовать и оказывать ему всяческую поддержку. Иначе, духовный глад народных масс, за отсутствием удовлетворения себя в недрах православных, поведет эти массы в дебри раскольничьих скитов, или, что неизмеримо хуже, на радения сектантов-мистиков и в объятия разных проходимцев-святош: мирских «старцев», «братцев», и т. п.

Духовная власть за означенный период принимала успешные меры и к благоустроению монастырей. В этом направлении выдается указ Св. Синода 1892 г. о монастырском хозяйстве. Но особенно отрадны заботы духовной власти о привлечении монастырей к открытой общественной благотворительной и просветительной деятельности. Все монастыри, владеющие более или менее достаточными средствами, привлекались к устройству у себе тех или других благотворительных заведений – страннопpиимных домов, приютов для сирот, богаделен, больниц и школ; а некоторые новые монастыри на окраинах России устраивались с прямою целью поддерживать и распространять в местном крае православие. Нет нужды подробно говорить о просветительном влиянии многочисленных русских монастырей. Дух христианского подвижничества, дѵх истинной веры и строгого благочестия доселе развивается в разных слоях православного русского общества нашими монастырями. И на этой ниве подвизаются не только известные старцы–подвижники, как бывший Тамбовск. епископ–затворник Феофан (+ 6 янв. 1894 г.) и схимники Оптинской пустыни, но и многочисленные неизвестные или малоизвестные всему русскому миру иноки, вдали от мира совершающие свой подвиг и всегда с любовью встречающие идущих к ним за наставлениями и советами мирян. Не напрасно замечательный психолог и сердцевед русского народа Ф. М. Достоевский запечатлел чудный тип инока-учителя в своем дивном романе: «Братья. Карамазовы», – в портрете старца Зосимы.

Религиозное возбуждение, охватившее собою русское общество в минувшее царствование, естественно вызывало русское духовенство к усиленной пастырской просветительной деятельности. Но одного желания действовать мало; чтобы стоять на высоте своего призвания, нужно понять жизненные запросы и потребности и иметь возможность удовлетворить их. С этой целью в рассадниках будущих пастырей и учителей – в духовно-учебных заведениях были произведены немаловажные перемены, направленные к большему приспособлению их к жизненным запросам и потребностям времени. В этом отношении прежде всего обращает на себя внимание издание в 1884 г. новых уставов и штатов для духовно-учебных заведений. Не говоря о значительных административных переменах, произведенных сими уставами в жизни духовно-учебных заведений, переменах, направленных главным образом к устранению дефектов свободы и выборного начала во внутреннем управлении и установление надлежащих отношений между начальствующими и учащими, остановимся на переменах в учебно-воспитательной части сих заведений. При пересмотре уставов духовно-учебных заведений найдено, что общеобразовательные предметы преобладают над богословскими, почему и является оскудение в воспитанниках духа церковности и охлаждение к духовному званию. В воспитательной же части усмотрено отсутствие живого и руководящего воздействия на учащихся со стороны начальствующих и учащих (Отч. Об. Проп. 1884 г. стр. 15-я). С целью устранения означенных недостатков новыми уставами усилен круг общеобязательных для всех студентов духовных академий богословских и церковно-исторических наук, а в Казанской Академии, кроме того, по местным нуждам, открыто особое миссионерское отделение с изучением татарского и монгольского языков. В духовных семинариях обращено особое внимание на усиление уроков по богословским предметам, особенно по Св. Писанию и Церк. Истоpии; в преподавание введены: Библ. История, Обличение русск. раскола и Сравнительное Богословие; церковное пение признано общеобязательным во всех классах; убавлено число уроков по классическим языкам и увеличено – по русской словесности и пр.... В духовных училищах усилено преподавание по русскому и церковно-славянскому языкам и изучение церковного пения и церковной службы. Со временем, вследствие выдвинутых жизнью новых запросов, в уставах 1884 г. были сделаны некоторые дополнения и изменения. Так, в число общеобязательных предметов академического образования в 1885 г. в С.-Петербургской академии введена новая наука – история Славянских церквей, а в 1888 г. для 1-го курса всех академий введено изучение Еврейского языка: при миссионерском отделении в Казанской Академии в 1889 г. открыты сокращенные 2-х годичные курсы и для лиц посторонних, готовящихся к миссионерской деятельности. Для некоторых семинарий признано общеобязательным изучение местных и инородческих языков, для Рижской – эстонского и латышского, затем и немецкого, для Оренбургской – татарского и арабского, также истории и обличения мусульманства, для чего здесь отменено было изучение древних классических языков. Определением Синода от 28 июля 1886 г. открытие в семинариях кафедр по истории и обличению раскола и местных сект, возложенное на местные средства епархии, теперь признано обязательным для всех семинарий и отнесено на средства синодальные: на штатных преподавателей по этим предметам возложена обязанность вести открытые внеклассные собеседования с раскольниками и сектантами, на которых воспитанники практически знакомились бы с приемами полемики. Для той же цели при Подольской духовной семинарии открыты в 1891 г. особые практические миссионерские курсы в виде опыта для подготовки пастырей к борьбе с усилившеюся штундой. Кроме того, в некоторых семинариях введено ознакомление с народною медициною и гигиеною, изучение живописи и иконописания. Для усиления духа церковности в духовно-учебных заведениях Синодом неоднократно издавались циркулярные предписания о неопустительном посещении в положенное время учащимися своих храмов Божиих, о чинном отправлении в них церковного богослужения, личном участии воспитанников в отправлении церковной службы, в церковном чтении и пении, о неотложном исполнении ими этого долга и во время отпуска на зимние и летние каникулы. С тою же целью указом 1886 г. учащимся строго воспрещено принимать без разрешения начальства какое-либо участие в чествованиях, носящих публичный характер, и держать у себя огнестрельное и вообще всякое оружие. Для усиления религиозно-нравственного воспитания учреждена должность семинарских духовников, которые вместе с исправлением богослужения в семинарской церкви имеют право вести и особые духовные беседы с учениками.

Деятельность этих рассадников духовного просвещения на Руси обратила на себя внимание русского общества и в духовные школы все чаще и чаще стали поступать дети из разных сословий: иные для получения образования, а другие и для поступления на службу священно- и церковнослужителей. Кроме того, в духовных академиях с 90-х годов замечается усиленный наплыв иностранцев: славян, румын, греков, сирийцев, японцев..., чрез что деятельность сих школ все более и более приобретает характер вселенский, как направленная на пользу не русской только, но повсеместной церкви православной. Усиливающееся значение духовных школ было главной причиной увеличения им пособия из Государственного Казначейства в размере 100,000 ежегодно, начиная с 1893 г. В то же время Правительство пришло с помощью и к труженикам на духовно-учебной ниве. Еще в 1866 г. оно открыто высказало свое желание сравнять в окладах содержания и пенсиях начальствующих и учащих в духовно-учебных заведениях с соответствующими им лицами в учебных заведениях Министерства Народного Просвещения. Но это желание оставалось далеко не выполненным: изданными в 1869 и 1884 г. штатами для духовно-учебных заведений содержание вышеупомянутых лиц несколько возвышено и относительно преподавателей в духовных академиях приближено к содержанию преподавателей в Университетах, но для служащих в семинариях и духовных училищах оно было еще далеко до уравнения их прав со служащими в гимназиях и прогимназиях. Вопрос об увеличении им окладов содержания и пенсий за духовно-учебную службу был разрешен лишь в конце минувшего царствования. Высочайшим повелением 25 июля 1894 г. Этот знак внимания в Бозе Почившего Государя к труженикам духовной науки и религиозного просвещения был признанием за духовно-учебными заведениями того значения и роли, которую играют в деле служения отечеству общеобразовательные заведения Министерства Народного Просвещения.

Обозревая пастыре-учительную деятельность русского православного духовенства в минувшее царствование, мы видим, что она была весьма напряженной и разнообразной. Начало ей положил Св. Синод изданием после 1 марта 1881 г. пастырского послания с призывом к общему нравственному и религиозному исправлению, к просвещению в духе православия и церковности. Вслед за этим посланием потекли и другие Синодальные послания в том же духе. А за Св. Синодом и епархиальные преосвященные, по местам, возобновили древний способ пастырского воздействия на своих пасомых, состоящий в преподавании наставлений, увещаний и утешений посредством пастырских посланий. Получила более широкое развитие и церковная проповедь, принявшая и более жизненное направление, соответственно запросам слушателей. Оживилась и печатная проповедь, особенно в Епархиальных Ведомостях; появились и отдельные сборники церковных проповедей. Изданные же Св. Синодом руководственные наставления относительно проповедей по поводу общественных событий или кончины общественных деятелей свидетельствуют и о некотором излишнем увлечении проповедников современностью в ущерб христианскому назиданию. Стала раздаваться проповедь и во внебогослужебное время, между утренней и обедней, перед вечерней и после нее; из церквей она перешла и в общественные собрания и частные дома и везде привлекала к себе слушателей из всех слоев общества; в городах и селах народ в большом количестве с любовью собирался на внебогослужебные беседы религиозно-проповеднического характера.

Но самыми главными и наиболее выдающимися сторонниками церковно-учительной деятельности духовенства в минувшее царствование служили труды его прежде всего по устройству церковно-приходских школ и школ грамотности.

Рост церковно-школьного дела в России начинается с 1836 г., когда Высочайшею Волею православное духовенство было привлечено к открытию при церквах и монастырях школ для наставления детей поселян в Законе Божием, чтении, письме и необходимых первоначальных сведениях. Но развитие грамотности в народе встретило непреоборимые препятствия в крепостном праве, по которому крестьяне являлись собственностью помещиков. Последним же невыгодно было лишать себя плодов дарового труда и отдавать рабочее время своих крестьян на обучение их грамоте. Да и помимо экономических соображений были и другие причины, по коим русским помещикам невыгодно было просвещать своих крестьян. Известно, что невежество всегда может быть наибезопаснее эксплоатируемо. Между тем православное приходское духовенство не могло действовать самостоятельно, ибо и само находилось под гнетом, и правовым и материальным, крепостного барства, и поневоле должно было блюсти интересы помещиков.

К тому-же в обществе и в прессе 50-х годов шли оживленные споры на темы: не вредна ли грамотность крестьянам, не ухудшится ли их экономическое положение от грамотности и не понизится ли от грамоты даже народная нравственность?! Таким образом, до освобождения крестьян верховной властью, в настроении верхних и культурных слоев русского общества все было не в пользу народного образования. В начале 60-х год. вместе с освобождением крестьян от крепостной зависимости, правительство признало необходимым даровать своим массам и другое важное гражданское право – право на получение образования. С этого времени начальное народное образование становится государственным делом первостепенной важности, начинает разрабатываться в русской литературе и вызывает к деятельности русских педагогов. Первыми самостоятельными деятелями в педагогической литературе были: К. Д. Ушинский и гр. Л. Н. Толстой. Ушинский предостерегал от увлечения немецкой педагогикой, от того рационализма, который содержится в философской подкладке произведений немецкой педагогической литературы. Граф же Л. Толстой первый восстал против слепого увлечения новыми приемами и способами обучения. Но это были одинокие русские голоса среди толпы модных «известных педагогов», по большей части чужеземцев или по фамилии, или по духу. Они наводнили нашу юную педагогическую литературу переводными с немецкого педагогиками и дидактиками, статьями из немецких журналов и проч., хотя все же допустили и книги, составленные по Ушинскому и Толстому для чтения в народных школах. В начале 80-х г. в газете «День» появились скромные «Заметки сельского учителя» С. А. Рачинского; это было так долго жданное «новое слово» русской педагогической литературы. Талантливо написанные, задушевные и увлекательные «Заметки» эти открыли новый живой мир крестьянских детей, показали новый образчик настоящей русской школы, в которой рядом с Законом Божиим высоко были поставлены славянский язык и церковное пение, и где вся атмосфера школы была пропитана искренней и сердечной православной церковностью. С этого времени Татевская школа С. Рачинского занимает почетное место в развитии нашего народного образования и представляет собою первый положительный образец русской народной школы.

В то время, как в педагогической литературе вырабатывался тип русской народной школы, первым практическим деятелем на ниве народного просвещения, как искони то было на Руси, являлось духовенство и без всякого вознаграждения, с жертвою из своих скудных средств, открывало множество народных школ и «обнаружило такие учительские силы, каких тщетно было бы ожидать от какого-либо другого ведомства или учреждения (отч. Об. Прок. за 1861 г.). Быстрый рост церковно-приходских школ сначала в Юго-Зап. и Сев.-Зап., а затем и Средней России возбудил опасения в противорусских и противоправославных обитателях России, которые во влиянии духовенства на народ увидели могущественное препятствие к осуществлению своих политических замыслов. И вот загорается сыр бор. Уже с конца 1861 г. стали все сильнее и сильнее раздаваться требования, чтобы церк.-приходские школы были переданы в ведение Мин. Нар. ГІросвещения. Следствием сего явились Высоч. Утвержденные 18 янв. 1862 г. временные правила, которыми открытие начальных народных школ предоставлено как духовному ведомству, так и ведомству Мин. Нар. Просвещения. Но, всматриваясь в деятельность различных ведомств на Руси, с уверенностью можно было сказать, что разделение дела народного образования между двумя ведомствами непременно возбудит между ними борьбу и приведет к печальным для самого дела результатам. По справедливому замечанию Кавелина: «ведомства у нас – это державы, состоящие между собою в дипломатических отношениях (и каких еще тонких!), ведущие друг с другом переговоры и войны, заключающие оборонительные и наступательные союзы, мирные и иные договоры, причем общая польза, нужды государства естественно забываются и отходят на второй план. Государство, общие интересы и потребности – это нечто далекое, отвлеченное: близкое, доступное, осязаемое – это интересы ведомства; всякому из них усладительно и, так сказать, лестно жить своим домком, в свое удовольствие; потому-то всякое ведомство и смотрит обыкновенно на общую пользу и выгоды государства с точки зрения своих ближайших интересов. Эта точка зрения так у нас укоренилась, что поведи какое-нибудь ведомство речь об общей или государственной пользе, ему другие ни за что не поверять: знаем мы, мол, эту государственную и общественную пользу! Свои дела обделываешь и на наш счет округлиться и выезжать хочешь, – вот что!» («Порядок» 81 г.). И действительно, вслед за введением «правил 18 янв. 62 г. в низших сферах обоих ведомств зарождается школьная распря и дух школьного антагонизма, постепенно развиваясь, охватывает собою и высшие правящие сферы: открывается борьба двух ведомств, из коих каждое отстаивает: одно, духовное, – свои исконные, а другое – вновь испеченные права на исключительное руководство делом народного образования. В 1864 г. выступает новый хозяин в деле народного образования – земство и школьная распря достигает своего апогея. Сильно занимавший общественное мнение и периодическую печать начала 60-х г. вопрос о начальном народном образовании получил правительственное разрешение в форме «Положения о начальных народных училищах» от 14 июл. 1864 г. С изданием сего «Положения» надежды духовенства на исключительное руководительство народными школами окончательно рушились. Правительство возложило заботы о народном образовании на самое общество, предоставив полную свободу и отдельным ведомствам, вместе и духовному, и частной инициативе, и на себя приняло роль руководителя, пособника и примирителя. Для уничтожения школьного антагонизма означенным «Положением» были утверждены «Губернские и Уездные Училищные Советы», которым и вручено было заведывание всеми начальными школами. Председателем «Губернских Училищных Советов» был архиерей, и в Губернских и Уездных Советах заседали с одинаковыми правами представители всех элементарных училищ, как казенных, так и общественных и частных. Правда, издавая «Положение», государственная власть не думала умалить роль духовенства в народном образовании, ибо высказалась, что образование и воспитание народа должно совершаться в духе, основанном на религиозных началах (ст. 1-я) и что только при непосредственном участии духовенства в качестве преподавателей (ст. 15 и 16) и наблюдателей за всеми народными школами (ст. 17-я) народное образование может получить правильное и успешное развитие. Но земство и Мин. Нар. Просвещения поняли приглашение их к содействию народному образованно в смысле признания с государственных вершин церковно-приходск. школ неудовлетворительными и духовенства учителями непригодными, а потому, вместо материального содействия церковным народным школам, сочли лучшим открывать свои земские и министерские начальный школы и побуждать духовенство к передаче им и церковно-прих. школ. В это же время Министерство и Земство старались образовать свой собственный контингент учителей и с этою целью стали учреждать учительские семинарии. Духовенство же, не нашедши материальной поддержки церковно-приходским школам ни в Земстве, ни в Министерстве и, имея слабое представительство в Губернских и Уездных Училищных Советах, стало передавать свои школы Земству. Подготовлявшееся в конце 60-х год. и начале 70-х г. устранение духовенства от дела народного образования последовало во 2-ой полов. 70-х годов. 25 дек. 1873 г. на имя Министра Народного Просвещения последовал Высочайший рескрипт, в котором повелевалось усугубить рвение к тому, чтобы положенные в основу общественного воспитания начала веры, нравственности, гражданского долга и основательность обучения были ограждены и обеспечены от всякого колебания. Преимущественное же попечение о народном образовании Государь возлагал на дворянское сословие, которое и призывал стать на страже народной школы. Таким образом, в дело управления начальными училищами вводился новый элемент – дворянство. С целью реформировать управление народным образованием в духе последних повелений Государя, составлено было «Новое положение о начальных школах», Высочайше утвержденное 25 мая 1874 г. Этим «Положением» вся ученая часть в народных школах была передана в ведение Министерства Народн. Просвещения. В организации Училищных Советов были произведены перемены; так: в «Губернских Училищных Советах» Председателем назначался губернский предводитель дворянства, вместо бывшего до сих пор Епархиального Архиерея, а в Уездных – Уездный предводитель дворянства, вместо лиц, избиравшихся советами, вследствие чего во главе многих Уездных Училищных Советов стояли, по избранию, лица из среды духовенства. Духовному же ведомству предоставлено было право иметь лишь по одному члену в Губернском и Уездных Училищных Советах. Епархиальный Архиерей имел право лишь наблюдать за религиозно-нравственным направлением обучения в народных школах и свои замечания лишь сообщать Министру Нар. Просвещения; также архиерей имел право наблюдать и за преподаванием Закона Божия, но утверждать в должности законоучителей он мог только тех лиц, которые представлялись ему к утверждению инспекторами народных школ. Словом, на деле права сводились к полному бесправию. Какой же это архиерей пожелал бы тягаться с Министром Народн. Просвещения, который всегда готов был стать на защиту светской школы от «притязаний» де архиерея! А в отношении назначения законоучителей архиерей ставился в положение: или утверждай представляемого, или пусть школа остается без законоучителя!.. Достойно замечания, что и самое преподавание Закона Божия хотя и было предоставлено духовенству, но не исключительно. Лица же духовного звания могли обучать в светских народных школах другим предметам, только с дозволения инспектора нар. Школ и по годичном испытании. Понятно, что в деятельности дворянства, Министерства и духовенства не могло быть единодушия: такова уж участь русского корпоративного управления. Дворянство было недовольно даже законоучительской деятельностью духовенства. Стали раздаваться голоса в пользу допущения светских лиц к преподаванию Зак. Божия в начальных школах. Вопрос этот подвергнут был даже официальной разработке, но, к счастью, со сменой лиц, стоящих во главе Министерства Народного Просвещения и Святейшего Синода, канул в Лету.

Школьная распря, возникшая в начале 60-х годов и достигшая своего апогея к концу 70-х г., весьма гибельно отразилась на церк.-приходских школах. Духовенство не встретило сочувствия своей церковно-школьной деятельности ни в Министерстве Народн. Просвещения, ни в земстве, ни тем более в дворянстве. Дворянство же, захватив земство и земские дела почти исключительно в свои руки, устранив на деле из земства другой земский элемент – крестьянство, и обратив это всесословное по идее учреждение на служение своим узким, сословным интересам, потому особенно сильно восставало против духовенства, что видело в нем соперника себе в деле руководительства народом и влияния на него. Вследствие этого, духовенство, обессиленное и материально и в правах, начало быстро сокращать число церк.-прих. школ, так что из 21.000 школ в 1865 г. – к 1881 г. осталось всего до 4.000 школ.

В то время как в литературе, земских и дворянских собраниях и в ведомстве Мин. Народн. Просвещения усиленно обсуждался вопрос об отнятии у духовенства права на исключительное преподавание Закона Божия в сельских народных школах, в высших сферах, несомненно, под влиянием деморализации в религиозном и государственном отношении светской народной школы, отрешенной от воздействия на нее духовенства, был возбужден вопрос о предоставлении духовенству преобладающего участия в деле народного образования. В Высочайше Утвержденном 12 июля 1879 г. Положении Комитета Министров единогласно было сказано, что «духовно-нравственное развитие народа, составляющее краеугольный камень всего государственного строя, не может быть достигнуто без предоставления духовенству преобладающего участия в заведовании народными школами, и, если достижение сего ныне на практике затруднительно, то оно, в возможно близком будущем, должно быть поставлено целью согласованных к сему стараний Министра Народного Просвещения и духовного ведомства» (отч. Об. Прок. Св. Син. за 1883 г.). В том же 1879 г. и Министр Нар. Просвещения в своем циркуляре по управляемому им министерству высказался в том же духе, что успехи нашей народной школы, по самой задаче ее, состоящей в утверждены религиозных и нравственных понятий среди народа, в значительной степени обуславливаются степенью участия, какое в введении ее принимает наше православное духовенство, посредством открытия своих, так называемых, церковно-приходских школ, путем ли обучения Зак. Божию в школах, устрояемых на средства других ведомств и сословий, или иными, предоставленными духовенству, способами. Сознавая, что духовенство, по своему умственному развитию и по своей близости к народу, может оказать ученому ведомству чрезвычайно важные услуги, особенно при благоприятных условиях для народно-образовательной деятельности самого духовенства и при полной готовности помогать ему на указанном поприще со стороны как правительственных, так и общественных и сословных учреждений. Министр Нар. Просвещения считал непременною обязанностью вверенного ему ведомства всеми мерами содействовать духовенству в его школьной деятельности и обещал, что труды, подлежащие духовенству в деле народного образования, не останутся на будущее время без материального в соответствующей мере постоянного вознаграждения из сумм Государственного Казначейства. В виду подобных соображений Министр Народ. Просвещения своим циркуляром приглашал Управления Учебных Округов, а также Училищные Советы, директоров и инспекторов народных училищ, чтобы они во всех случаях, касающихся православного духовенства по народным школам, неуклонно обращались к нему по исполнению лежащих на нем обязанностей и заботились о том, чтобы местные специальные начальства и находящееся в их ведении приходское духовенство имели ближайшее участие и пользовались подобающим им значением в школьном образовании и развитии народа («Странник» 1890 г. Апр. стр. 604). Циркуляр Министра Нар. Просвещения не имел на деле существенно-важного значения для духовенства: отношение светской школьной администрации к духовенству ничуть не улучшилось, а некоторые училищные Советы заявили, что они и впредь намерены руководиться в своих отношениях к духовенству прежними соображениями. Тогда высшее правительство в видах усиления влияния духовенства на народное образование признало полезным снова поднять вопрос о расширении влияния духовенства на народное образование. При обсуждении сего вопроса в заседании Комитета Министров 17 Мар. 1881 г., бывший министр финансов Абаза заявил, что «преследуемая правительством цель – доставить народной школе нравственно-религиозное основание – столь неоспоримо верна и составляет вопрос такой первостепенной важности, что министр финансов, даже при самом неблагоприятном состоянии Государ. Казначейства, счел бы себя обязанным изыскать потребные на то денежные средства». Вместе с тем он выразил мнение, что «православное духовенство ближе подходит под условия, соответствующие его назначению, в качестве руководителя начальных народных училищ, чем учители и учительницы народных школ, среди коих нередко возникали самые вредные и опасные для общества элементы; посему министр финансов находит совершенно справедливым и целесообразным, чтобы духовенству была оказываема, в пределах возможности, потребная, со стороны Государственного Казначейства, денежная поддержка. Находя, что влияние духовенства должно распространяться на все виды элементарных училищ, Комитет Министров усматривал, что, при неуклонном своем стремлении доставить духовенству надлежащее участие в религиозно-нравственном направлении начального народного обучения, правительство постоянно руководствовалось тем соображением, что возможно полное практическое осуществление таковой задачи достижимо лишь при условии мероприятий, которые относились бы ко всем элементарным школам в их совокупности⁴. Это было заключительным аккордом царствования Императора Александра 2-го: правительство признало, хотя и после долгого и тяжкого опыта, за церковно-народной школой более гарантий для правильного образования, чем за светскими школами, и это признание отразилось в стараниях правительства усилить религиозно-нравственное воспитание народа посредством церковно-приходских школ. Так называемая «рациональная» школа, целиком перенесенная на русскую почву со злосчастного для Руси запада, принесла с собою столько зла, растлевающего здоровый религиозно-нравственный организм русского народа, инстинктивно сторонившегося от нее, что заботы о восстановлении церковно-приходских школ с их исторически засвидетельствованною благотворностью в религиозно-нравственном и умственном развитии народа были великим шагом к оздоровлению народного организма. Ужасное событие 1 Мр. 1881 г. еще глубже раскрыло язвы современная общества и сильнее побудило правительство привлечь духовенство не только к участию в деле народного образования, но и предоставить ему преобладающее влияние в воспитании народа в духе православной веры и благочестия. Не смотря на такое желание высшего правительства, Министр Народного Просвещения барон Николаи выступил в Комитете Министров с довольно-таки непонятным представлением (от 10      Дек. 81 г.) об отстранении духовенства от преподавания в народных школах не только предметов светских, но и Закона Божия! В означенном представлении бар. Николаи предлагал преподавание Закона Божия поручить учителям и учительницам народных школ, а приходскому священнику оставить только наблюдение за этим преподаванием, в качестве визитатора, по лютеранскому образцу. Но, как бы в ответ на эти полные мрака старания барона Николаи, Комитет Министров, в видах расширения влияния духовенства на народное образование, признал полезным и своевременным поднять вопрос о церковно-приходских школах, позаботиться об увеличении количества этих школ и дать духовенству необходимые для того средства из сумм Государственного Казначейства. Подробная разработка этого вопроса, по Высочайше Утвержденному 26 янв. 1882 г. Положению Комитета Министров, предоставлена была Синодальному Обер-Прокурору, по соглашению с подлежащими ведомствами.

Известная часть светской прессы, как и следовало ожидать, отнеслась ко всему этому весьма несочувственно. Мы уже имели возможность убедиться, что характер отношений большинства светских изданий к духовенству и его школьной деятельности в значительной степени обуславливался опасениями публицистов усиления того влияния на народную жизнь, какое могло приобрести духовенство путем обучения грамоте крестьянских детей в своих церковно-приходских школах. Публицистика была верным отображением различных тенденций, лежавших в основе школьной распри, возникшей в 60-х годах, особенно в Киевском Учебн. Округе, благодаря главным образом мировым посредникам, людям в большинстве случаев противоправославного и противорусского направления, и усиленно поддержанной земствами, особенно со времени усиления в них дворянского элемента, всячески старавшегося сохранить за собою отошедшую в область темных преданий власть над крестьянином. С целью устранить духовенство от руководительства начальным народным образованием в светской журналистике, любящей драпироваться в тогу красного словца, за которым, нередко, скрывается старый хлам, неприбранный после разгрома крепостного права, – усиленно заговорили о клерикализме русского православного духовенства. Это обвинение не было чем-либо новым в светской печати 80-х годов. Еще в 1869 г. «Биржевые Ведомости» (№ 238) писали: «одно из созданий нашей публицистической фантазии составляет русский клерикализм. Когда за решительным отсутствием всякого рода учителей для простого народа наше православное духовенство стало открывать школы для крестьянских детей, публицистика не на шутку встревожилась, потому что именно воспитание юношества доставило прочную опору могуществу западноевропейского духовенства и опасения клерикализма не высказывались прямо, а на все лады распевались, что нужно-де особое сословие учителей, вышедших из среды самого народа». Подозрения и опасения клерикализма и вытекающая отсюда заботливость отнять из рук духовенства первоначальное образование народа (с риском оставить его даже безо всякого обучения) составили довольно прочно установившуюся тенденцию светской журналистики». – Конечно, не одно опасение клерикализма лежало в основе нападок светской печати на духовенство, и даже в основе самых обвинений нашего духовенства в клерикализме лежат многие иные соображения... И вот со старым, но уже открытым обвинением против духовенства выступила известная часть светской печати и в начале 80-х годов, когда сделалось известным, что в Комитете Министров поставлен на очередь вопрос о предоставлении духовенству преобладающего влияния в деле народного образования. Многие из газет утешали себя тем, что ни Министр Финансов, ни тем более Министр Народн. Просвещения не допустят этого. Так, «Русские Ведомости» (81 г.) писали, что министр финансов отказался отпустить из Государственного Казначейства духовенству суммы для народного образования. «Страна» (81 г.) утешала себя тем, что этого не допустит новый Министр Народного Просвещения барон Николаи. По поводу его назначения, вспоминая, что он был товарищем Mиниcтрa Головнина 15 лет тому назад, газета замечает: «нельзя не напомнить при этом, что Головнин был противником влияний клерикальных (?) и что при проведении им «Положения о народных школах» 1864 г. считалось весьма важным шагом подчинение всех таких школ, хотя бы они были учреждены и духовенством, Министерству Народного Просвещения, с изъятием их от непосредственного влияния управления духовного» ... «Мы можем только порадоваться, продолжает названная газета, что состоявшимся назначением устранены те опасения, на которые мы указывали, высказывая желание, чтобы лицо, которое будет призвано на этот пост, не было связано пристрастиями к подавлению дела школы вообще каким-нибудь посторонним ей началом, например – хоть началом религиозной нетерпимости или политической подозрительности. В этом смысле избрание барона Николаи представляется фактом благоприятным».

– Хорошо замечает по поводу сих рассуждений «Страны» газета «Русь» (81 г. № 22): «Страна».... с умилением вспоминает о министерстве Головнина и восхваляет его за то, что он первый восстал против клерикализма в России и стал освобождать народные школы от клерикальных влияний духовенства. Клерикализм в России? Но ведь это явление взято из западно-католического мира. Ведь оно значит: вторжение властолюбивого латинского духовенства в сферу жизни государственной и общественной за пределы, подобающие званию и влиянию духовного пастыря. С клерикализмом боролись и борются Италия, Испания, Франция. Но в истории русской церкви и государства если и был серьезный клерикал, так разве Никон, да и тот кончил свое поприще заточением. Нашего бедного сельского священника нужно чуть не за рясу тащить в народную школу для исполнения своей прямой обязанности учения и вообще для «оказания своего влияния», а тут его вдруг бюрократы и либералы возмнили наиопасным человеком, от влияния которого нужно как можно скорее уберечь русский простой народ!! И вот целое министерство важно морщит лоб и с сознанием высокого долга пишет доклады, дает инструкции, тратит громадные государственные деньги, отбирает приходские школы у духовенства и начинает крестовый поход против клерикализма! А либеральная пресса (а она у нас владеет чуть не 2/3-ми «интеллигенции») важно морщит лоб, потирает руки и празднует освобождение от клерикализма! И это даже не без чувства некоторого патриотического удовольствия: «у нас совсем как в Европе!..... Завели мы у себя «аграрный вопрос», «рабочий вопрос», «революционный вопрос», – пусть будет и клерикальный!» И вот, с помощью казенных, т. е. народных денег, целый легион передовых педагогов сочиняет народные азбуки, в которых глубокомысленно изгоняет «церковщину», т. е. церковно-славянскую азбуку и вместо старинного: Азъ–А–Ангел, ставит: А–Арбуз; вместо: Буки–Б– Бог, ставит Б–Баран!! И все ликуют, что нанесли удар клерикализму, и «Страна» гудит хвалебным басом, ожидая себе благодарности от отечества!» – Нельзя не заметить, что все толки газет и журналов (особенно «Вестника Европы» 81 г. кн. за Июнь, Сент., внутр. обозр.) о русском клерикализме имеют в основе своей различные, прочно установившиеся еще в царствование Александра 2-го, тенденции, по коим многим не желательно влияние духовенства на жизнь народную. Мы согласны с мнениями публицистов, что на Руси есть зло, но оно – не в клерикализме русского духовенства, которое по коренному складу своего духовно-нравственного облика чуждо клерикальных затей, а в секуляризме нашей интеллигенции, в омирщении, отчуждении ее от всего церковного, в крайнем развитии светскости, не желающей иметь ничего общего с церковностью (обыкновенно смешиваемой публицистами с западным клерикализмом) и духовным миром. Последнее видно и из слов «Русской Речи» (Янв. 81 г.), по воззрению которой: «священники будто бы являются не пастырями душ, не учителями народа, а мелкими чиновниками церковного ведомства, в услугах которых не особенно нуждается властное дворянство и бюрократия, но которое, подобно становым приставам и волостным старшинам, может держать в некоторой зависимости мелкий деревенский люд и известным образом эксплуатировать его в свою пользу». Но гораздо откровеннее высказывается «Вестник Европы» (81 г. Ин., Сент.), гласящий, что церковь и духовенство могут оказывать влияние лишь на простой народ и то только нравственное влияние, а не на образованных людей; последние живут, движутся и существуют началами не религии, а современной цивилизации; они выше религии, в своем развитии переросли её. – Жаль, что журнал не процитовал знаменитого изречения Гамбетты: «вот моя религия – религия интеллектуальной культуры», – изречения, очень подходящего к взглядам наших западничествующих публицистов.

Понятно, что, при таком взгляде на религию и ее служителей, влиянию их на наших образованных людей не оказывается более места, что этого рода влияния не могут представляться нашим западникам благодетельными для общественного преуспеяния, что, напротив, они должны казаться им в высшей степени вредными тормозами для дальнейшего быстрого движения нашего отечества по пути прогресса и радикальных перемен в строе нашей русской жизни. А потому прочь эти влияния: они гибельны, они – «клерикализм»! Раздавались, впрочем, и другого рода обвинения приходского духовенства. Так в «Русской Речи» (янв. 81 г. 395 стр.) писали: «если вручить нашу зарождающуюся школу теперешнему духовенству, то в ней очень скоро не осталось бы даже отдаленного намека на религиозно-нравственные начала. Мы, конечно, сами бы стояли за вручение духовенству народной школы, если бы наше духовенство переродилось в своих глубоко-укоризненных свойствах, если бы вместо жреца православного капища (sic!), униженно звенящего кошельком и жадно обирающего пироги, мы вдруг увидели бы просвещенного наставника народа в благочестивой жизни и благочестивых помыслах»…..      Здесь раздается старая, Бог весть в чьей голове сложившаяся песня о «глубоко-укоризненных свойствах» духовенства, на которые прекрасно ответило одно духовное лицо: «мы худы, замените нас хорошими; мы жадны, замените нас бескорыстными; мы ленивы, бездеятельны, апатичны, замените нас энергичными, деятельными, усердными. Мы охотно уступим свои места и будем с уважением смотреть на тех, которые понесут наше дело лучше нас. Осуждать рыцаря в бессилии, не попытавшись поднять его меча, – это более чем легкомыслие. Мы, ныне служащее духовенство, не рождаемся священниками, мы делаемся ими, всякому это возможно; но практика говорит, что мало охотников из русского общества, которые приняли бы на себя труд разумного, деятельного, честного и, главное, бескорыстного служения народу в звании духовного лица. Все ищут светлой, богатой жизни, все гонятся за теплыми, беспечными местами; ох, как эффектно из богатой, сытой обстановки укорять темных, безвестных, скорбных тружеников среди православного люда» (Ц. 0. В. 81 г., № 22/23). – Нам невольно припоминается здесь довольно верное и художественное изображение поэтом подвига сельского пастыря: «дороги наши трудные, приход у нас большой: болящий, умирающий, рождающийся в мир не разбирают времени: в жнитво и в сенокос, в глухую ночь осеннюю, зимой – в морозы лютые и в половодье весеннее – иди – куда зовут. Идешь безропотно»!.. Это сострадание пастыря своей пастве нередко оспаривается, причем, обыкновенно, говорят, что священник присмотрелся к народному горю, вид народных страданий не тяготит его души, не отражает его душевного настроения. Но и на это поэт правдиво отвечает: «не верьте, православные, привычке есть предел; нет сердца, выносящего без некоего трепета предсмертное хрипение, надгробное рыдание, сиротскую печаль»...

Мы видели, что едва стали циркулировать слухи о поднятом в правительственных сферах вопросе о расширении влияния духовенства на народное образование, как известная часть светской печати подняло тревогу и на русское духовенство стали падать обвинения преимущественно в клерикализме, так как это было одним из самых могущественных средств к отклонению правительства от задуманных мероприятий. По поводу этой тревоги во враждебном духовенству лагере, один из духовных журналов заметил, что «если предполагаемая мера осуществится, то мы будем свидетелями настоящего похода известной печати против духовенства и самых энергических усилий снова вырвать из рук его начальное народное образование» («Церк. Вестн.», № 17; 1881 г.). Предсказание журнала оправдалось. Вслед за санкцией, от 26 янв. 82 г., решения Комитета Министров о расширении влияния духовенства на народное образование, журнал «Русская Мысль» (82 г. кн. Авг., внутр. обозр.) поместил небывалый пасквиль на приходское духовенство. Мы уже знакомы со взглядами неизвестного автора этого пасквиля на материальный быть духовенства, высказанными им по поводу решения правительства улучшить материальный быть приходского духовенства. Другая часть этого пасквиля посвящена критике церковно-школьной деятельности духовенства. – «Добрые ожидания относительно церковно-приходских школ, пишет упомянутый автор, основаны на чисто мечтательных данных; все расчеты относительно 40 и более тысяч школ, имеющих в таком случае возникнуть, напоминают расчеты старухи в басне: купит она курицу и курица нанесет яиц»... Автор «отказывается понять, зачем будут открываться эти поповские, дьяконовские, дьяческие и тому подобные школы, когда в них часто якобы нет никакой надобности; ведь существуют земские школы»….. Словом, вся эта затея, по мнению автора, «оказывается самою вздорною бюрократическою утопиею». Toже самое доказывается, на взгляд автора, и прежнею судьбою церковно-приходских школ (с 1865 г., когда их было 21,420), в течение 17 лет уменьшившихся до 4,000. «Правда, замечает автор, весьма значительная часть этих школ не упразднена, а только переименована в училища министерские и земские, но нельзя оспаривать того, что многие из них положительно закрылись, не будучи заменены в тех местах какими-нибудь школами». – «Нечего, говорит тот же автор, приискивать этому факту каких-либо объяснений, когда всякому хорошо известно, что большинство (а ранее сказано «многие») церковно-приходских школ в действительности никогда не существовали, а только числились официально на бумаге, почему и вошло в обычай называть церковно-приходские школы «бумажными школами».

Все аргументы автора против церковно-приходских школ донельзя слабы: они состоят то из голословных утверждений, то из резких выражений, то из ничего недоказующих подобий в роде басни о старухе и т. п.... Историческое доказательство против церковно-приходских школ удалось ему совсем плохо, так – что пришлось сослаться на «обычай», по которому якобы принято (кем?) считать церковно-приходские школы «бумажными». – «Особые обстоятельства», содействовавшие сокращению упомянутых школ, под которыми (обстоятельствами) разумеется главным образом особое старание бывшего синодального обер-прокурора гр. Д. А. Толстого, когда он сделался Министром Народного Просвещения, о том, чтобы увеличить число именно министерских, а не церковных школ (чего достигнуть ему было особенно удобно, как Министру Народного Просвещения и вместе с тем Синодальному Обер-Прокурору) – эти особые обстоятельства не удостаиваются автором внимания; от них он старается поскорее отделаться, чтобы укрыться под надежною сенью «обычая называть церковно-приходские школы бумажными». – А между тем эти «особые обстоятельства» представляют дело и особой важности. С такой-же крайне слабой и сильно тенденциозной аргументацией являются и другие возражения автора против участия духовенства в народном образовании.

Но в то время, как значительное большинство либеральных и донельзя тенденциозных публицистов всеми силами старались запятнать духовенство и тем вырвать из его рук дело народного образования, в «Голосе» (82 г., № 182), представителе либеральной партии, появилась статья М-ова, в которой автор сочувственно отнесся к усилению церковно-приходских школ, считая необходимым условием серьезной деятельности духовенства на ниве духовного просвещения народа путем школы – предварительное обеспечение его казенным жалованьем и высказывая, что «существование особых церковно-приходских школ нисколько не будет мешать параллельному существованию с ними других народных училищ». Впрочем, в том же «Голосе», немного позже (№ 229; 82 г.), появилась статья бар. Корфа, в которой русское духовенство считалось не способным к начальному школьному преподаванию и выставлялось враждебно относящимся к нему. В таком же смысле высказались: «Неделя», «Сын Отечества», «Новости» (№ 250) и, конечно, «Вестник Европы» (82 г. Окт.). Между тем вся Московская славянофильская печать усиленно ратовала за восстановление церковно-приходских школ и предоставление в них преподавания исключительно духовенству. Так, «Московск. Ведом.» (82 г., № 238), полемизируя с г. Корфом, обратили прежде всего внимание на связь поднявшейся по поводу правительственного проекта тревоги с замыслами, обнаруженными еще в 60-х годах нашими либералами крайнего направления: «когда взята будет школа, пророчествовал юный ГІисарев, тогда победа будет упрочена, таракан будет пойман. Взятие школы составляет важнейший результат победы и драгоценнейший плод победы. Взять школу – значит упрочить господство нашей идеи над обществом». На слова-же бар. Корфа: «нигде не процветала развивающая школа в руинах духовенства без участия общества, и что школа, которая не развивает, не может и воспитывать, так как не наделяет своего питомца ни верными идеалами, ни возможностью найтись среди искушений и устоять против них», – «Московск. Ведом.» отвечали: «мы очень хорошо знаем, какие школы бар. Корф называет развивающими и что он разумеет под верными идеалами. Это те школы, в которых безграмотные ученики празднословят с полуграмотными учителями «о душевных качествах пиявки»; это те «идеалы», которые содержатся в словах: доход, расход, барыш. выгода, польза, чистый доход, которыми так и пестрят баронские учебники и сопровождают каждую в них развивающую и практически полезную статью. Таким «развитием» и такими «идеалами» духовенство, конечно, не будет занимать своих питомцев. В доказательство непригодности школьной системы г. Корфа в «Русск. Вестн.» (82 г.) писали: «всякое многоученье, пичканье разным хламом, под предлогом развития, сообщения полезных сведений, или под всяким другим предлогом, практикуемое в школах, устроенных по программе бар. Корфа, не только не приносит никакой пользы, но причиняет положительный вред, отрывая деревенских мальчишек от семьи, надмевая их звонким пустознанием и сообщая им самый отвратительный плебейский аристократизм». Что простой наш народ не сочувствует такой школе, «Русск. Вестн.» заключает об этом по отношению к ней раскольников. В раскольнических селах так называемые «начетчицы» ведут самую рьяную конкуренцию с учителями школ. Почти каждый школьник, только что выучившийся читать и писать кое-как, непременно, разумеется, по воле родителей, спешит оставить школу и переходит к какой-нибудь начетчице для вящего усовершенствования. – К Московской славянофильской печати примкнули и некоторые из солидных Петербургских органов. Так, «Спб. Ведом.» (82 г., № 250) замечали: «главное обвинение против современной школы со стороны народа – это недостаточность религиозного обучения, мало славянского чтения и вообще чтения религиозного содержания. В этом отношении народ несомненно прав. Слишком резок был переход от часослова к басням и сказочкам». – «Наши знаменитые педагоги, писало «Новое Время» (82 г., № 2401), в погоне за новейшими иностранными методами и наглядностью обучения, просмотрели глубокий религиозно-нравственный элемент старой русской школы и зарыли в землю тот «педагогический клад», о котором говорит г. Рачинский. Теперь земству в союзе с церковью предстоит заняться открытием этого клада, введением в школу церковного чтения и пения». Провинциальная печать также сочувственно отнеслась к восстановлению церковно-приходских школ (см. «Киевлянин» и «Волжско-Камское Слово», 82 г.).

К концу 82 г. агитация против церковно-приходских школ и духовенства стала стихать. Любопытно сообщение «Киевск. Епарх. Ведом.» (83 г ., № 11) о том, кому по временам вверяема была аттестация приходского духовенства: «вследствие-ли резких нападков на духовенство, или может быть по каким-либо иным соображениям, свыше предпринято было нечто вроде негласного расследования об истинном положении нашего приходского духовенства; так, наприм., помнится, в 1880 г. последовало предписание губернатора становым приставам (?) доставить самые точные сведения об образе жизни и поведения (?) приходских священников, из коих некоторые только знакомы бывают становому потому, что у них он пользуется даровым ночлегом или гостеприимством, при проезде по делам своей службы. Любопытно было бы посмотреть эти, к сожалению, необнародованные сведения становых приставов о духовенстве, сообщенные, если не ошибаемся, безо всяких сношений с местными благочинными и епархиальным начальством».

В то время, как в печати и обществе шла оживленная полемика по вопросу о расширении прав духовенства в деле народного образования, в правительственных сферах этот вопрос, решенный с принципиальной стороны еще в конце 1881 г, значительно подвинулся вперед. В конце 1882 г. Правительство решило отпустить в распоряжение духовного ведомства на содержание ц. пр. школ в 83 г. – 55,500 руб. Этот акт правительственного внимания к церковно-школьной деятельности духовенства достойно был оценен враждебными духовенству «Новостями», сменившими собою «Голос» и усвоившими себе все тенденции последнего с сильной примесью юдофильства. «Мера эта, писали «Новости» (83 г.), является первым шагом на пути к обособлению церк. прих. школ, которые до сих пор состояли в ведении общей инспекции народн. училищ. Духовное начальство само отныне будет ведать сии школы; Министерство же Нар. Просв. утратит право заведовать ими на общих основаниях. В данном случае, характеристичен факт выделения сих школ из ведомства нар. просвещения»...

Вслед за высшим правительством и министерство нар. просв. засвидетельствовало свое полное сочувствие церковно-школьной деятельности духовенства. Так, в циркуляре Министра попечителям учебных округов, в первой половине 1883 г., читаем: «православное духовенство, движимое ревностным стремлением к распространению религ.-нравственного просвещения в массе народа, открывает во многих епархиях церк.-прих. школы, причем не только помещение и труд учительства жертвуются нередко безмездно, но часто и самые учебные пособия приходится устроителям этих школ покупать на свои скудные средства. Искренно сочувствуя таким добрым начинаниям правосл. духовенства на пользу народн. просвещения, я покорнейше прошу Ваше Превосходительство поручить всем лицам и учреждениям вверенного вам учебного округа, имеющим ближайшее отношение к начальным школам, оказывать полное содействие православному духовенству к открытию и поддержанию церк.-прих. Школ, снабжая последние, по мере возможности, учебными пособиями из складов училищных дирекций. Я убежден, что Ваше Превосходительство вполне разделяет мнение всех религиозно-настроенных людей, касательно особой важности и пользы подобных школ во всякое и особенно в настоящее время, так как не подлежит сомнению, что только ближайшее и деятельное участие духовенства в деле народного образования может придать последнему тот глубоко-религиозный характер, который так необходим и дорог русскому народу»... Этим циркуляром было снято с духовенства нарекание в том, будто оно относительно церковно-приходских школ ограничивается только фразами, выражением пока одной только готовности потрудиться на поприще народного образования, но деятельного участия в устройстве школ доселе будто бы не принимало и не принимает (см. «Неделя» 83 г. статья «Фразы и Факты»). Со времени этого циркуляра церковно-приходские школы получают, так сказать, право гражданства в среде других народных школ, чего доселе они не имели, а это было немаловажным обстоятельством для ободрения духовенства, трудящегося на ниве народного образования. Высказав полное доверие и одобрение церковно-школьной деятельности духовенства и признав за церковно-народной школой весьма важное просветительное значение, Министр Народного Просвещения новыми циркулярами, от 20 окт. 83 г. и 30 янв. 84 г., снова засвидетельствовал, что он дорожит содействием духовенства и старается привлечь молодые силы его к деятельности на поприще народного просвещения. Приведёнными циркулярами предоставлено лицам, прошедшим успешно четыре класса духовных семинарий, право на получение звания сельского начального учителя без особого на то испытания, на основании одного лишь пробного урока, а окончившим полный курс дух. семинарии то же право предоставлено без даже пробного урока. Этим засвидетельствована была одинаковая пригодность к народному учительству воспитанников дух. семинарий наравне с воспитанниками светских – высших и средних общеобразовательных заведений. Ясно, что Министерство сошло со своего прежнего пути отношения к духовенству, – отношения с одной стороны недоверчивого, навеянного клеветами светской либеральной журналистики на духовенство, а с другой – ревниво-бюрократического, когда охраняло свои права на заправление народным образованием от мнимого вторжения в свою область элемента чуждого, принадлежащего к другому ведомству. Министерство поняло, что отвергать сильного сотрудника в деле народного образования – в лице духовенства, или становиться к нему в оппозицию крайне вредно для успеха самого дела и для интересов ведомства и что гораздо полезнее ободрить его и привлечь к совместной деятельности, поставив его к себе в известные отношения, требуемые общегосударственным порядком и благоустройством.

В то время, как правительство открыто заявляло свое полное сочувствие расширенно народно-просветительной деятельности духовенства посредством церковно-приходских школ и принимало необходимые для сего меры, г. Обер-Прокурор Синода, пользуясь правом, предоставленным ему Высочайше утвержденным 26 янв. 82 г. положением Комитета Министров, образовал особую комиссию из членов от Св. Синода и от Министерства Нар. Просв., которая с 82 года и открыла свои действия при Синоде, под председательством Синодального Члена Архиепископа Варшавского Леонтия. Названная Комиссия имела целью выработать окончательный проект организации церковно-приходских школ. В это время в отчете Владимирского братства св. Александра Невского за 82/83 г. появился проект организации церк.-прих. школ. В этом проекте предлагалось: а) открытие церк.-прих. школ для обучения детей грамоте предоставить крестьянским обществам и частным лицам на их средства; б) высшее наблюдение за сими школами поручить епарх. власти чрез благочинных, а ближайшее наблюдение и ответственность за правильность обучения и направления школы в приходе возложить на местного священника; в) преподавание Закона Божия должен вести приходской священник, или лицо, окончившее курс богословских наук, а остальное обучение могут вести всякого звания лица обоего пола, получившие удостоверение от местного священника о своих нравственных качествах и способности к обучению детей. Едва только появились слухи, что в правительственных сферах намерены воспользоваться сим проектом при организации и развитии церк.– прих. школ (что и оказалось впоследствии), как в «Новостях» (84 г.) появился контрпроект, в котором предлагалось: «подчинить всех вольных учителей надзору ближайших учителей народных училищ, на правах инспекторов, как сами народные учители подлежат настоящей инспекции; свидетельства грамотности могут быть выдаваемы вольным учителям – из народных школ». Право же учительства газета предлагала не давать никому, кроме «грамотных солдат», обучившихся в полковой школе, которые и будут учить, «не по складам, как пономарь, а по правильной методе». Мысль о развитии народа, как цели обучения, нужно выбросить из головы, газета даже слегка трунит над модною педагогическою идеею народного «развития» посредством грамотности, называя это развитие «пилюлею, подкрашенною жизнеописаниями разных зверей и вопросами в роде следующих: сколько в избе углов и что у тебя над головою». В ответ на насмешку «Новостей» над «пилюлею развития» весьма едко и справедливо замечает «Гражданин»: «позвольте, но ведь это вы же составляете эти руководства с пилюлями «развития»; вы же добиваетесь в ученых комитетах всеми правдами и неправдами, чтобы такие руководства рекомендовали; вы же составляете эти жизнеописания зверей и нелепые вопросные пункты! Так в чем же дело? Запасной рядовой – вот конечное пока слово либеральных пожеланий школе. Устраним священника, ибо он не годен для обучения и пригласим – запасного рядового! Нынешнего рядового, три-четыре года проболтавшегося в войске и выучившегося кое-как грамоте, понатершегося с обществом всесословного состава своей части и не получившего ни одного из тех устоев, на которых был строго воспитан и которыми был так надежен солдат прежнего времени... Этого «запасного рядового», звание которого теперь непрестанно фигурирует на судах, – нечего сказать, хороша замена приходских школ, – которые так старательно провалили! Главное, нужно устранить из преподавания религиозную сторону! Вот в чем дело! Права инспекторов будут даны теперешним учителям народных училищ и свидетельства на учительство будут они же выдавать вольным учителям! Недурно! И они же будут следить, чтобы учили только по одобренным руководствам!» Но значительное большинство светской печати ратовало уже за приближение народной школы к церкви.

Между тем комиссия по устройству церк.-приходских школ заканчивала свое дело. Результатом ее деятельности явился «Проект положения о церковно-приходских школах» с объяснительной запиской и выработанные, согласно с проектом, «Правила о церк.-прих. Школах». Со времени Высоч. Утверждения 13 Июня 1884 г. означенных «правил», начался новый период в истории народно-образовательной деятельности духовенства. Возобновленные «правила о церк.-приходских школах» педагогическая деятельность духовенства по образованию народа началась при самых счастливых предзнаменованиях. Государь Император на самых «правилах» начертал: «надеюсь, что приходское духовенство окажется достойным своего высокого призвания в этом важном деле». Св. Синод выразил надежду, «что школы сии будут истинными рассадниками христианского просвещения в православном народе». Министерство Народного ГІросвещения, отдавая должное историческим заслугам духовенства в деле школьного образования народа, выразило убеждение, что «все, призванные служить высокой цели просвещения народа, должны быть первыми доброжелателями, самыми искренними друзьями и пособниками школы, которая руководится непосредственно иерархами и пастырями православной церкви», не сомневаясь что в частности «чины Министерства Н. Просвещения как центральных, так и местных управлений, в сознании необходимости полного единодушия в деле просвещения народа, будут содействовать духовенству в его благих начинаниях всеми зависящими от них способами». – «Школа, продолжает министерский циркуляр, – естественная союзница Церкви и в святом деле ее ведения не может быть ни розни, ни пререканий; всякое недоразумение, если бы оно где-нибудь и по какому-нибудь случаю возникло, должно быть разрешаемо в духе христианской любви и мира, с устранением всех расчётов тщеславия, гордости и себялюбия, которые в каждом деле предосудительны, а в настоящем были бы и прямо преступны. Всякий, более или менее причастный к делу народного образования, пусть постоянно имеет в виду, что и ныне существующие училища, и возникающие церковно-приходские, должны стремиться к одной общей цели – к обучению и просвещению подрастающего поколения на незыблемых основах веры и в духе всецелой преданности престолу и отечеству» (циркуляр помещен в «Свете» за 1884 г. № 164-й). В свою очередь, все более серьезные органы печати, как столичной, так и провинциальной отнеслись к новому узаконению с полным сочувствием и возлагали на духовенство те же надежды, какие выразило и правительство (см. «Новое Вр.» 1884 г. № 3017 и др...). «Новый ряд народных училищ в непосредственном ведении народных пастырей и под управлением епархиального архиерея, писали «СПБ. Ведом.» (1884 г. № 206), вполне соответствует правильному взгляду на духовенство, как на естественного учителя народа на первой стадии народного образования»... Выразив надежду, что новый закон пробудит в духовенстве «живой дух начинания в области учительства, так сродный пастырскому служению», газета ожидает с другой стороны, что «теснейшее сближение школы с церковью, столь согласное с понятиями и желаниями народа, будет новым стимулом благотворительности: школы церковные скорее привлекут пожертвования, чем школы в тесном смысле казенные». «Новости» (1884 г. № 196), по-видимому, только скрепя сердце допускают ту видную роль духовенства в деле народного образования, которая предоставлена ему новым законом; газете «несколько раз бросается в глаза тщательное обособление вновь узаконяемых школ от всякого влияния на них светской власти». – Но гарантируемая духовенству в этом деле самостоятельность имеет, по мнению «Новостей», целью наибольшее преуспеяние сего дела первостепенной государственной важности, почему газета и отказывается усвоять какое-либо серьезное значение заподозриваниям русского духовенства в стремлениях к клерикальной политической роли. Из провинциальных газет особенного внимания заслуживает «Южный Край» (№ 1239, 1881 г.), давший прекрасную характеристику народной школы ведомства Мин. Нар. Просв... «Коренная реформа народной школы «в духе православия и народности», пишет названная газета, сделалась, наконец, насущнейшей потребностью общества. Не только представители его более образованной части, но и сам народ, миллионами голосов, требовал именно такой постановки дела, отказывая в копеечных жертвах для приобретения всей либеральной премудрости, изложенной в учебниках Корфа, Евтушевского и проч..., и уходя в тоже время учиться к раскольничьим начетчикам, открывая свои домашние школы грамотности, с псалтырем, церковным пением и отставным солдатом – руководителем. Не находя в «последнем слове» либеральной науки удовлетворения своих духовных потребностей и развращаемый изо дня в день прелестями буржуазно-либеральной цивилизации, народ или начинал жадно прислушиваться к проповеди самозванных пророков из своей же братии, или бросал все и уходил в омут трактирно-городской жизни, теряя здесь и здоровье и последние черты «образа Божия». В конце концов, получался или тип сторонящегося от всех, таящего гнев и презрение, сектанта, или та характерная фигура «цивилизованного дикаря» с гармоникой, трактирной шансонеткой и массой физических и нравственных недугов, которая так успешно стремится воспроизвести на русской почве столь любезный сердцу либеральных педагогов тип западно-европейской «босой команды». Отсутствие в этой части населения каких-бы то ни было духовных и нравственных интересов, погоня лишь за низменными, животными наслаждениями, разврат, увеличивающаяся из-года в год масса преступлений, ослабление семейных основ и отвращение к условиям деревенской, мирской жизни, – все это не замедлило явиться, как достойное увенчание того здания, которое так усердно строила на трудовые народные деньги «рациональная педагогия», забывавшая, что народу нужны не последнее «слово науки» и обрывки «научно-практических знаний», а лишь «просвещение в истинах православной веры и в правилах благочестия».

Итак, 1884-й год явился годом возрождения церковно-приходской школы, которая с него и ведет начало счисления времени своего государственного существования. Изданными в этом году (1884) «правилами» означенные школы уравнены со стороны своей программы с правительственными, а со стороны объема своей компетенции и влияния на частные крестьянские школы (см. §§ 6 и 7-й «правил») имеют даже преимущество пред правительственными и тем открывают самый широкий простор для народно-просветительной деятельности приходского духовенства. – С возрождением церковно-школьной деятельности духовенства в церковно-приходской среде пробудилась жизнь и началось усиленное движение в пользу церковно-приходских школ. Это оживление сказалось в многочисленных адресах крестьян разных губерний митр. Исидору (11 Нб. 1884 г.) и г. Синодальному обер-прокурору Победоносцеву (14 Нб. 1884 г.). Обращаясь к г. Победоносцеву, составители адреса пишут: «во-первых, Вы помогаете нам церкви открывать (это наше сокровище) и сокращение церковных причтов восполнять. О, как это нам любо и радостно! Другая заслуга превосходнейшая: Вы нам исходатайствовали церковно-приходские школы. Через эти школы, уповаем мы, наши отцы духовные приведут к нам св. равноапостолов наших Кирилла и Мефодия с их живоносною, святою, божественной силы исполненной грамотою церковно-славянскою. Наши дети выучатся читать Часовник и Псалтирь и всякая душеспасительная книга откроется им. Новые люди зародятся в народе; старая праотеческая набожность, погибающая теперь, возникнет опять у нас; древние добродетели оживут; дух правый обновится в утробах русских; духовная сила в народе прибывать будет. Через эту грамоту церковь восприимет удобность стать ближе к народу со своею благодатию. Всего этого мы ожидаем от святой церковно-славянской грамоты, и только от нее одной». В «Голосе Москвы» (1885 г. № 56-й) напечатано было письмо жителей Павловского посада, Московской губ. (с 500-ми подписей), в котором они настаивают на том, чтобы народная школа стала ближе к церкви, и чтобы в основу народного образования была положена церковно-славянская грамота. В других местах крестьяне составляли приговоры об открытии и поддержке церковно-приходских школ, как например, крестьяне 7-ми деревень Литовской епархии («Лит. Еп. Вед.» № 41, 1885 г.) и др... Кроме крестьян, и некоторые из земств отнеслись сочувственно к новому типу школ и даже оказали им материальную поддержку, как напр, уездные земские собрания Казанской епархии: Мамадышское, Козьмодемьянское и Ядринское осенней сессии 1885 года; Иранское уездное земство – Вятской епархии – в 17-м очередном собрании 1885 г., Нерехтенское – Костромской епархии и др... Изредка заявляли свое сочувствие церковно- приходским школам и городские общества; так напр. Костромская Городская Дума в заседании 13 Дек. 1885 г. постановила ассигновать на учреждение в Костроме церковно-приходской школы ежегодно по 1,000 руб. – Между тем исторически известные своей ненавистью к духовенству мировые посредники всячески препятствовали успеху церковно-приходской школы, о чем своевременно заявляли «Волынск. Еп. Вед.» (1885 г. № 6) и что подтвердил «Киевлянин» (1885 г. № 110), сообщая, что начальник Волынской губ. циркулярно предложить мировым посредникам своей губернии установить повсеместную передачу сельских школ духовенству, так как «мировые посредники едва ли могут иметь достаточно систематический надзор за школами». – В светской же либеральной печати продолжали появляться статьи, авторы коих недоверчиво относились к церковно-школьной деятельности духовенства и отрицали пользу от церковно-приходских школ. Особенно «Вестн. Евр.», «Русск. Ведом.» и «Неделя» зорко оберегали интересы и неприкосновенность земских школ и изощрялись в клеветах и порицаниях на церковно-приходские школы. «В настоящее время, писали «Русская Ведом.» (1886 г.), жизнь не представляет для церковно-приходских школ решительно никаких данных. Куда ни глянь – везде не о том думают»... Рассуждая об успехах народного образования за 1885-й год, та же газета замечает: «о церковно-приходских школах нечего и говорить: они не дали ровно ничего» – (нужно добавить – с точки зрения «Русск. Вед.»). «Следя за деятельностью церковно-приходских школ, писала «Неделя» (1S86 г.), приходится невольно заключить, что о них больше написано полемических статей, чем существует самых школ (конечно, в этом вина уже не духовенства, а его многочисленных врагов, изощряющих свой лже беспристрастный ум в печати). Сначала, продолжает «Неделя», еще встречались известия об открытии то той, то другой школы, но потом и такие известия заглохли» (нечего сказать, – сильная аргументация!). – Но раздавались и более беспристрастные голоса относительно церковно-приходских школ, выясняющие истинное положение школьного дела. Так, «Южный Край» (1886 г. № 1797) писал: «церковно-приходские школы, сданные в архив в конце 50-х и начале 60-х годов, года три тому назад было решено возродить и распространить. Вышло «Положение», вышли «разъяснения» и «циркуляры». Духовенству объявили, что государство и общество ждут от него великой услуги – правильной постановки дела народного образования и повсеместного обучения беднейших слоев населения православной вере, чтению, письму и счету. Но тем дело и кончилось. На какие же средства должны содержаться церковно-приходские школы? Этого щекотливого вопроса «Положение» почти не касается. Оно упоминает вскользь, что земства, городские и сельские общества и частные лица могут оказывать церковно-приходским школам материальную поддержку в той или другой форме, но ни земства, ни городские общества не обнаружили особенной склонности раскошеливаться в пользу церковно-приходских школ. Не обнаружили, во-первых, потому, что они вообще довольно беспечно относятся к судьбам народного образования, а во-вторых потому, что у них есть «свои» школы, бюджетом которых они и без того тяготятся. Сельские же общества по большей части не в силах содержать школы на свои средства исключительно. Церковно-приходские школы могли бы существовать на средства приходов и вообще на церковные средства, если бы у нас, под влиянием различных мероприятий либерального свойства, не замерла церковно-приходская жизнь, если бы у нас церковное управление не было превращено в «ведомство православного исповедания»... При теперешнем же положении дел, если хотят процветания церковно-приходских школ, надо изыскать для них какие-нибудь определенные средства, иначе благие пожелания ни к чему не приведут и церковно-приходские школы даже там, где священники всячески сочувствуют делу распространения в народе истинного образования, будут влачить самое жалкое существование. Оно и понятно: каких успехов ожидать от школы, не имеющей сколько-нибудь удобного помещения, не имеющей денег для покупки учебных принадлежностей, не имеющей возможности платить жалованье преподавателям? И церковно-приходские школы действительно влачат самое жалкое существование и при том по обстоятельствам, от них совершенно не зависящим»...

В то время как газетная и журнальная полемика различно обрисовывала положение и нужды церковно-приходских школ, правительство верным и прямым путем шло к достижению намеченной цели – усилению и расширению влияния духовенства на народное образование. С этой целью оно разрешило ежегодный, начиная с 1886 г., отпуск из Государственного Казначейства 120,000 руб. в пособие церковно-приходским школам, что с отпускаемыми уже 55,500 руб. составляло 175,500 руб. ежегодной правительственной субсидии. В 1894 г. в виде дополнительного пособия на тот же предмет отпущено из Государственного Казначейства в распоряжение Св. Синода 350,000 р., вследствие чего правительственная субсидия церковно-приходским школам в 1894 г. равнялась 525,500 руб. Сверх сего, на содержание церковно-приходских школ в 13-ти земских губерниях в течение сметного трехлетия с 1887/89 г. отпускалось по 122.000 руб. и в Сибири по 40,000 руб. ежегодно; с 1890/92 г. – по 228,285 руб. и в Сибири по 52.000 ежег., и, наконец, с 1893/95 г. предыдущая ежегодная ассигновка увеличена на 144,000 руб., а в Сибири по 124,150 р. ежегодно. Правительственная субсидия церковно-приходским школам была весьма ценным подспорьем к местным средствам, существующими в духовном ведомстве, для содержания церковно-приходских школ. Непосредственным следствием улучшения материального быта церковно-приходских школ было увеличение числа сих школ. Так, в 1884 г. церковных школ числилось – 4,547 –, а к 13-му Июня 1894 г. – до 29,488 школ, в числе их: церковно-приходских 12,262, – школ грамоты 16,001, и миссионерских – 325; – учащихся обоего пола к Июню 1885 г. числилось в церковных школах 105,150, – а к 13-му Июню 1894 г. – 900,088, – из коих в церковно-приходских школах – 490,086; в школах грамоты – 401,092 и в миссионерских – 8,100. – Но число этих школ и учащихся в них оставалось еще далеко недостаточным сравнительно с общим числом православного населения. В среднем выводе в 1891 г. приходилось по 7,5 – учащихся в церковных школах на каждую тысячу православного населения и по 25 учащихся – с присоединением к ним учащихся в школах Минист. Нар. Пр. и других ведомств. По сведениям 1887 г. в 17.795 приходах не было еще никаких церковно-приходских школ. Особенно ничтожно количество учащихся девочек; в церковных школах оно составляло в 1890 г. – 13 ½ 0/0 всего числа учащихся обоего пола и 95% всех девочек школьного возраста оставалось без всякого обучения. Отсюда ясно вытекала настойчивая нужда в дальнейшем развитии церковно-приходских школ и много еще труда предстоит духовенству в этом священном и обязательном для него и весьма важном, особенно в наше время – разгара сектантства, деле.

Большую услугу делу просвещения народа оказали школы грамоты. Они ведут свою историю со времени крещения Руси св. Владимиром и до 70-х годов прошлого столетия были предоставлены самим себе, стояли вне всякого контроля и посему не имели сколько-нибудь благоустроенного вида. С первой половины 70-х годов и до 1882 г. эти школы пережили критические моменты: за этот период они стояли вне закона. Веяние 70-х годов принизило их до того, что они должны были влачить самое жалкое, беспомощное существование, и то втихомолку, подальше от просвещенных либеральных народолюбцев... Они были признаны народным злом, подлежащим скорейшему уничтожению. В самом «положении» 1874 г. о народн. Начал. училищах на училищную администрацию возлагается забота – «о недопущении к делу обучения лиц, не имеющих звания народных учителей». И школы грамоты терпелись, или – правильнее сказать – игнорировались администрацией только за невозможностью уследить, где и кто учит в деревнях и селах по избам крестьян (см, стат. г. Скворцова – «из школьного мира» журн. «Церк.-прих. шк.» 1888 г. Мр. стр. 35). – Официальные педагоги видели в этих школах и их учителях соперника новой методы обучения и потому во имя превосходства нового типа школ над старыми начали открытую борьбу против школ грамоты, всячески стараясь уничтожить их, или, по крайней мере, ограничить по возможности их деятельность⁵, пользуясь при этом иногда (как напр, в Тотемском уезде, Вологодск. губ.) содействием полицейских властей⁶. Польза этих школ была признана светским правительством лишь в циркуляре Мин. Нар. Пр. (б. Николаи) от 14 февр. 1882 г., в котором говорилось, что «в селениях обучать грамоте, не спрашивая ни у кого разрешения, может всякий, даже не имеющий учительского звания»⁷. Юридическое же бытие школ грамоты признано Высочайшей властью лишь в 1884 г., когда эти школы, на ряду с ц.-прих., были подчинены ведению и наблюдению духовн. начальства (см. § 6 «Прав. о ц.-п. шк.» 13 июн. 84 г.). Духовенство в школах грамоты увидело могучее подспорье правильной школе, облегчающее труд последней и сокращающее в ней срок учения. Начало важнейших мероприятий высшей духовной власти, направленных к упорядочению и улучшению школ грамоты, положено было в 1888 г. и этот год бесспорно должен быть признан достопамятным в истории школ грамоты. На ряду с определением отношений духовного начальства и приходских священников к школам грамоты выяснялась и та мысль, что школы эти зависят исключительно от одного только духовенства. Хотя в Высоч. утвержденных «Правилах о ц,-пр. шк.» определенно выражено, что «ведению и наблюдению духовного начальства подлежат... и открываемые по деревням и поселкам, входящим в состав прихода, «домашние крестьянские школы грамоты», тем не менее по местам за духовенством не признавалось права исключительного ведения школ грамоты. В устранение подобных случаев Министр Н. Пр. разъяснил попечителям учебных округов, что «правила о церк.-прих. школах не обусловливают никакими ограничительными мерами открытия и закрытия школ грамоты, подчиняя (их) безраздельно ведению и наблюдению духовного начальства и что, в виду сего, для открытия школы грамоты духовенству нет никакой надобности входить в сношение с местным светским учебным начальством» (спец. разъясн. от 29 нояб. 1885 г. и цирк. отнош. Учил. Сов. при Син. в Епарх. Учил. Сов. от 25 июл. 86 г.). Как, однако, ни решительны и ни определенны эти официальные разъяснения, они все-таки оказались недостаточными для цели: школы грамоты продолжали ведаться частью духовенством, частью земством, или же и вовсе никем не ведались. Потребовались новые разъяснения и таковые явились в 1890 году. Министр Нар. Просв., предложением попечителям учебных округов от 14 мар. 1890 г., просил гг. попечителей разъяснить светским учебным начальствам, что «все, открываемые по деревням и поселкам школы грамотности, на какие бы средства таковые не содержались, подлежать ведению и наблюдению духовного начальства, к коему и должны обращаться общественные учреждения и отдельные лица, желающие иметь означенного рода школы». Таким образом, с 1890 г. школы грамоты все без изъятия отданы в руки православн. духовенства. Со времени утверждения, 4 мая 1891 г., «Правил о школах грамоты» – эти скромные школки, выработанные самим народом, получают право гражданства в ряду прочих начальных училищ и начинается настоящая жизнь русской и православной школы грамоты, под защитой и руководством св. прав. Церкви.

Вслед за изданием «Правил о шк. грамоты» г. Синод. Об.-Прокурор, по сообщению «Правительств. Вестн.», обратился к гг. губернаторам с просьбой оказать содействие возможно широкому распространению первоначальных училищ, называемых школами грамоты, так как к учреждению сих школ, кроме членов причтов и монастырей, призваны: благотворительные учреждения, прихожане, сельские и городские общества, а также и земства. Но на приглашение г. Синод. Об. Прокурора отозвались лишь некоторые из земств Херсонской, Саратовской, Казанской и Тульской губерний, а значительное большинство отнеслось к сему зову с обычной враждой, так как означенные школы находились в исключительном ведении прав. духовенства. Московское же губернское земство, верное своим традициям, уже известным нам, не только отказало в какой-либо помощи школам грамоты, заявив, что изыщет другие пути к удовлетворению народной потребности в грамоте, но в 11-ти тезисах запело старую свою любимую песню о непригодности ц.-прих. школ и превосходстве пред ними школ земских («Нов. Вр.» 94 г. № 6569-й). Между тем стали появляться в светской печати более или менее правдивые отзывы о школах грамоты. Так в «Гражданине» писали: «мне пришлось присутствовать при экзаменах выпускных... в двух школах земских и трех школах грамотности, основанных местными причтами. И, к великому моему удивлению и, признаюсь, радости, результаты экзаменов в школах грамотности оказались выше, чем в школах земских. Я говорю к радости моей – не потому, чтобы имел что-либо против земства, а потому, что школа земская стоит всему населению, в большинстве случаев и не пользующемуся ею, от 6-ти до 10-ти раз дороже, чем простая школа грамотности. Плоды же последней оказываются лучше – мальчики пишут лучше и грамотнее, считают тоже; что же касается Зак. Божия, то их и сравнивать даже нельзя. Другими словами, вместо одной школы земской могут существовать 6 – 10 школ грамотности».

Кроме школ грамотности, духовному ведомству были подчинены и все, учреждаемые в виде самостоятельных учебных заведений, воскресные школы для правосл. населения (цирк. мин. нар. пр. от 4 сент. 91 г. N» 15,191-й).

Прочно установившееся между Министерством Нар. Просв. и духовным ведомством единодушие в деле нар. образования, санкционируемое высшею правительств. властью, выдвинуло на очередь очень важный и сложный вопрос – о сосредоточении дела начального народн. Образования в одном ведомстве, как для успеха самого дела, так и для сбережения государственных сумм. В официальных сферах этот вопрос обсуждался в 1887 году. Следствием этого обсуждения явилось Высоч. утвержденное 12 мая 1887 г. мнение Государ. Совета, которым предоставлялось Г. Синод. Об.-Прокурору и Г. Министру Нар. Пр. внести в Государ. Совет особое представление о передаче заведования делом народного образования одному ведомству. Но прямого и окончательного решения этого вопроса не последовало; в каком же смысле правительство желало разрешить этот вопрос, – видно из значительно возросшей с этого времени правительственной субсидии на содержание ц.-прих. школ и из перехода в исключительное заведование духовного ведомства всех школ грамоты и самостоятельных воскресных школ. В 1893-м году Государь Император снова повелел г. Синодальн. Обер-Прокурору и Г. Министру Нар. Просв, ускорить внесением в Государ. Совет проекта о порядке заведования начальными народными школами, – но и после сего вопрос о сосредоточении дела народного образования в одном ведомстве остался открытым, вследствие ведомственной боязни радикального разрешения огромной важности вопроса!..

Довольно скептически отнеслась к слиянию земских школ с церковно-приходскими «Русская Мысль» (Май 87 г.), повторяя не блестящую новизной и изрядно приевшуюся всем свою старую песнь о непригодности духовенства к делу нар. образования и превосходстве в сем отношении земства. Выступили на защиту земской школы и «Спб. Ведом.» (89 г.), указывая на то, что самое главное обвинение против земской школы, состоящее в осуждении ее педагогических методов и учительского персонала, должно всецело падать не на земство, а на Министерство Н. Пр., которое всегда имело возможность устранить нежелательные педагогические методы и сменить учительский персонал. Но в то же время в светской печати раздавались голоса со злостными и ярыми нападками на земство; так, в «Гражданине» кн. Мещерский писал: «никакая логика на почве практического понимания правительственных и народных интересов не может пояснить, как можно было, в виде опыта, духовный мир молодых поколений русского народа, а следовательно судьбу русского народа, отдать в руки Земства тогда, когда еще неизвестно было, могло ли это земство не то что со школами, но с тремя рублями справиться толково и разумно. Но эта логика становится еще более в тупик теперь, после 25 лет повсеместного опыта, доказавшего всю несостоятельность земства в деле народного образования, когда, не взирая на эти поразительные своею убедительностью факты, все-таки не решаются отнять образование из всякого ведения земства... Да и чей здравый смысл может мириться с мыслью, что народное образование есть отрасль земского хозяйства? Ведь эта поразительная нелепость была введена в «Положение о земских учреждениях» в то время, когда таинственные и маскированные законодатели хотели именно дать земству в руку сильное орудие подпольной либеральной пропаганды в темных и грубых средах крестьянского народа... Нужно навсегда уничтожить и след в русской государственной жизни того уродливого противоцерковного и противосамодержавного факта, что народная школа могла иметь что-нибудь общего с земством». В другом месте та же газета (93 г.) приходит к заключению, что все народные школы должны быть слиты в церковно-правительственную школу, а земской и городской школы не должно быть и не может быть». Между тем в духовном ведомстве шли оживленные работы по организации административной и учебной сторон церковно-школьн. дела. К концу 1894 г. управление церковными школами представлялось в следующих чертах: высшее управление ц.-прих. школами принадлежало Св. Синоду с открытым при нем Училищным Советом под председательством одного из Синодальных членов; общее управление ими в епархиях принадлежало местным преосвященным и под председательством их Епархиальным Училищным Советом и Уездным их отделением, в состав которых входят и светские лица; ближайшее же наблюдение за школами в отдельных местностях поручено назначаемым, по усмотрению преосвященных, наблюдателям-священникам; а в 1894-м году в некоторых епархиях учреждена Св. Синодом должность наблюдателя или инспектора церк.-прих. школ и школ грамоты для целой епархии. Устройство Управления церковными школами гарантировало их упрочение и процветание среди народа. С той же целью происходила разработка и учебных вопросов, следствием чего явились утвержденные Синодом в 1886 г. «Программы для церк.-прих. школ», внесшие единство направления и обучения в сих школах. Исполнившееся в 1894 г. десятилетие ц.-прих. школы завершилось Киевским церковно- школьным съездом представителей Епархиал. Учил. Советов из 15-ти епархий Сев.-Зап. и Юго-Зап. Руси. Этот съезд представлял собою небывалое еще явление в жизни ц.-прих. школ: на нем сказались жизненность и мощь церк.-народной школы и постановления его, без сомнения внесли еще большее оживление в церк.-школьное дело и заметно улучшили его. Но самым лучшим свидетельством 10-ти летних успехов ц.-прих. школы и трудов русского правосл. духовенства в ней служит отзыв Самого Государя в Его Высочайшем Рескрипте, от 13 июня 94 г., на имя преосвященного Германа, председателя Училищн. при Св. Синоде Совета: «ныне истекает десять лет с тех пор, как утвержденным Мною «Положением» призвано приходское духовенство к обновлению от начала принадлежащей ему просветительной деятельности, и первоначальная школа народного просвещения в духе веры православной вновь соединена с церковью и приходом. Десятилетний опыт свидетельствует о возрастающем успехе сего дела: приходская школа, привлекая к себе сочувствие народа своею церковностью и распространяя в возрастающем поколении, вместе с грамотностью, правила веры, любовь к церкви и к церковному служению и пению, успела, и в недостатке средств, при ревностном содействии духовенства и с помощью жертв общественных, упрочить свою деятельность, проявляя ее и в самых отдаленных краях России. Не сомневаюсь, что с помощью Божиею это благое дело, усовершаясь с течением времени и привлекая к себе новых деятелей, принесет великий плод для духовного просвещения нашего отечества» («Церк. Вед.» 94 г. № 25-й оф. ч.). Таков взгляд в Бозе почившего Государя на церковно-приходскую школу, на ее значение и на ее будущность и такова оценка 10-тилетней деятельности духовенства на пользу народного просвещения. Это – лучшая награда духовенству, оправдавшему доверие своего Монарха, ровно 10 лет назад призвавшего его к его исконно просветительной деятельности, и эта награда всегда будет лучшим стимулом к дальнейшим трудам и усилиям духовенства на далеко еще не вспаханной, а тем более не засеянной ниве народного просвещения!

Миссионерская деятельность Православной Церкви за прошлое царствование была энергичной и разнообразной. Она велась среди инородцев язычествующих и иноверных, среди народностей инославных исповеданий, и, наконец, среди отпавших от православия в раскол и секты. Миссионерство среди языческих инородцев, главным образом в Сибири, проходило среди больших затруднений, замедлявших успех миссионерского дела: к таким затруднениям надлежит отнести: неудобство сообщений по обширным ненаселенным местностям, нередко и при отсутствии удобных путей и способов сообщения, суровый климат, умственную неразвитость и апатию инородцев, разнообразие инородцев и их наречий, противодействие местных властей из язычников – введению христианства и особенно усилившееся противодействие православной миссии со стороны ламайства в местностях, прилегающих к Байкалу и во всей Забайкальской области среди бурят и туигузов. Ламы старались уничтожить все успехи православных миссионеров. Так, они «навязывали крещеным принадлежности языческого культа, чтобы вытеснить из их юрт священные христианские изображения, делали сборы с крещеных не только на поддержание местных дацанов, но и на сооружение новых; безнаказанно возводили на христианскую веру самые изысканные клеветы, приписывая ей различные постигающие страну бедствия». Но особенно сильно они теснили крещенных в жизненном быту: лишали их наследственных прав, общественных должностей, оседлости и т. п... Приамурские же инородцы гиляки и гольды страдали и от китайских выходцев-торговцев, внушавших им, чтобы они, как якобы данники китайского императора, не слушали русских и жили в своей прежней вере. При таких условиях миссионерская деятельность в Сибири была очень трудной. Прошедшие в Иркутске (с 28 июля по 8 авг. 1885 г.) съезд сибирских архипастырей выяснил все нужды сибирской миссии и указал меры к ее дальнейшему процветанию. К числу таких мер, между прочим, отнесены: перевод церковно-богослужебных книг на местные наречия, умножение миссионерских школ, церквей и молитвенных домов, привлечение достойных и способных миссионеров, осведомленных в местных языках и обычаях и т. п. Многие из проектированных мер уже осуществлены и сибирская миссия заметно оживилась.

Противомусульманская миссия проходила свое дело также среди огромных препятствий и неудобств. Район ее деятельности весьма обширный: Поволжский и Приуральский края и Закавказье. Самый враг ее – ислам мощен своим фанатизмом и организованностью. А между тем православная противомусульманская миссия по-прежнему имела своим центром только г. Казань и часто нуждалась в самом необходимом. Бывший в Казани в 1885 г. съезд архипастырей поволжских и восточных епархий выработал ряд мер к усилению миссионерской деятельности против мусульманства. Признав целесообразными меры Иркутского съезда, Казанский съезд восполнил их и новыми, как-то: назначение в инородческие приходы священников и катехизаторов преимущественно из инородцев, введение инородческого языка в богослужение, устройство церквей, школ и молитвенных домов с переносными антиминсами, учреждение должностей епархиальных миссионеров, изучение инородческих языков в духовных семинариях и училищах и пр. Большая часть этих мер уже приведены в действие и приносят большую пользу делу противомусульманской миссии. Впоследствии, преосвященными Приволжского Приуральского края были сделаны особые представления о мерах гражданского характера в ограждение православия от мусульманства, как напр.: уничтожение должности муфтия и магометанского собрания и подчинение их дел ведению губернских правлений, сокращение числа мечетей и мулл и запрещение последним обучать детей инородцев и венчать смешанные браки, поселение русских среди инородцев и назначение сельских властей исключительно из русских.

Давние недуги религиозной жизни коренного русского населения – раскол и секты также были предметом усиленных забот Православной Церкви. Окрыленный законом 1883 г. мая 3-го раскол использовал все предоставленные ему этим законом права в целях более фанатичной и широкой борьбы с православием. А это не могло не обратить на него усиленного внимания со стороны деятелей православной миссии. На Казанском соборе архипастырей в 1885 г. были выработаны многочисленные меры для борьбы с расколом. Так, признано было необходимым устройство специальных против раскола Миссий в епархиях, зараженных расколом. Несколько позже в 1887 г. на первом противораскольничьем съезде деятелей православной миссии в Москве были подробно разработаны и «Правила об устройстве миссий», утвержденные затем в 1888 г. Св. Синодом. Эти «Правила» положили начало планомерной и разносторонней борьбе с расколом. На том же Казанском Съезде 1885 г. было признано необходимым введение в семинарский курс обязательного изучения раскола, а равно и открытие при семинариях публичных с раскольниками бесед в целях практической подготовки будущих пастырей к противораскольничьей деятельности. Для подготовки борцов против раскола из среды мирян – ревнителей православия было признано полезным открытие особых миссионерских школ. Было обращено большое внимание и на литературную борьбу с расколом. Словом, съезд с редким вниманием отнесся к нуждам противораскольничьей миссии и его благие постановления, проведенные Св. Синодом в жизнь, доселе дают обильный плод. На ряду с этим Св. Синод определениями от 1881 и 1886 г. разъяснил многие недоумения, давно уже смущавшие раскольников и единоверцев и препятствовавшие как переходу раскольников в единоверие, так и правильному пониманию единоверия в его отношении к Православной Церкви. Так, определением 1881 г. Св. Синод, восполнив прежние «правила» об единоверии, яснее признал единоверие тем же православием, но с правом на совершение богослужения по старопечатным книгам и на употребление «старых» обрядов. Определением 1886 г. Св. Синод издал «Изъяснение» относительно «жестокословных порицаний» в прежних полемических сочинениях против раскола и относительно смысла клятвы Московского собора 1667 г. на порицающих новоисправленные книги, чины и обряды грекороссийской церкви.

Не менее напряженною была деятельность Православной Церкви в борьбе с сектантством. За истекшее царствование сектантство не только широко распространялось, не только множилось за счет православия, но и в свою очередь дробилось на все новые и новые секты, из которых каждая дышала ненавистью прежде всего против православия и старалась расти за счет православия. Борьба с сектантством осложнялась особенно и тем, что в сектантстве сплетались элементы не только чисто-религиозные, но и социально-экономические и политические, и даже иноземные. В сектантство нередко шли люди, которые ничего общего не имели с религиозными запросами души, но которые смотрели на сектантство, как на средство для достижения излюбленных ими социально-государственных преобразований и даже государственного переворота. Подобного рода деятели старались, и часто довольно успешно, забрать в свои руки судьбы простонародного сектантства. В 80-х годах даже ярко обрисовалось стремление русской либеральной интеллигенции объединить все секты под общим знаменем, и, конечно, таким знаменем явилась прежде всего вражда к Православной Церкви. В противовес натиску сектантов на Церковь в 1884 г. состоялся в Киеве съезд южнорусских архипастырей со специальной целью выработки мер для борьбы со штундою. Было решено привлечь и организовать все силы духовенства на борьбу с сектантством, открыть при семинариях кафедры по изучению сект, учредить должности особых противосектантских миссионеров, завести и усилить издание миссионерской противосектантской литературы, организовать миссионерскую благотворительность и пр. Изданные Св. Синодом в 1888 г. «Правила об устройстве миссии» обняли собою и миссию противосектантскую, которая в них получила стройную организацию и планомерную деятельность. В принятии тех или других мер против сектантства, православная миссия всегда исходила из взгляда на сектантство, как на духовную болезнь, глубоко коренящуюся в душе народа, в ложных убеждениях его непросвещенного ума, в мистико-моральном настроении русского сердца, в слабоволии толпы и своеволии вожаков ее. А потому и мерами уврачевания этого духовного недуга – наша миссия всегда признавала прежде всего и главным образом меры духовного порядка.

Но так как жизнь Православной Церкви в России и в прошлое царствование протекала по системе единения с Русским Государством, – системе, предполагающей в государстве единство задач и стремлений с Церковью, и состоящей в том, что государство возводит правила Церкви в законы государственные, обязывает граждан исполнять требования Церкви, как обязанности государственные, предупреждает всякие уклонения от учения Церкви, наказывает за неисполнение правил церковной дисциплины уголовным порядком и лишением или ограничением гражданских прав, то на помощь православной миссии приходила иногда и государственная власть своими внешними мерами воздействия на раскол и секты в тех случаях, когда приходилось иметь дело с упорной и открытой враждой раскольников и сектантов к православию, или когда в религиозно-нравственную жизнь православного народа проникали, под видом учения Христова, противообщественные и социально-политические элементы особенно вредные и опасные для государства и общества. И Церковь не отрицала такого содействия государства, потому что признавала приемлемым самый принцип единения своего с государством, в силу которого печать Христова ложится и на законы государственные и страна воспитывается в Христовом духе. Правда, и в этом случае могли быть дефекты от неправильного применения названного принципа, но важно самое признание этого принципа, а дефекты всегда можно устранить. Благодаря многочисленным мерам церковного и отчасти гражданского характера, пропаганда сектантства значительно ослабела и само сектантство впало в томительное ожидание своей «весны», которая и пришла для него уже в следующее царствование вместе с «зимою» для православия!..

Скажем вкратце и о тех религиозных движениях, которые произошли в минувшее царствование на западных окраинах России.

Уже с осени 1883 г. в Прибалтийском крае среди эстов-лютеран, латышей и ливов обнаружилось сильное стремление к православию, так что в течение восьми лет перешло в православие до 20,000 чел. Прибалтийские пасторы и бароны задались целью остановить это движение. И вот, по их инициативе, Швейцарский Евангелический Союз в 1887 г. подал на имя Государя Императора Александра 3-го адрес, в котором печаловался на попирание-де религиозной свободы в Прибалтийском крае и просил предоставить полную свободу для всех христианских исповеданий в России. В ответ на этот адрес последовало историческое письмо Обер-Прокурора Св. Синода К. П. Победоносцева на имя президента Евангелического союза Эдуарда Навилля. В этом письме, с явною и справедливою целью отвадить иностранцев от непрошенного вмешательства во внутреннюю жизнь России, с поразительною убедительностью заявлено, что «нигде в Европе инославные и даже нехристианские исповедания не пользуются столь широкою свободою, как посреди русского народа», что в Остзейском крае «православие не нападает, а защищает себя в тяжелой для него борьбе с лютеранством», что «доселе здесь идет борьба со стороны потомков рыцарей за исключительное господство в крае, и доселе лютеранство, подобно прежнему католичеству, прикрывает эту мирскую борьбу знаменем религии и, подавляя всякие попытки со стороны туземцев к единению с Россиею, стесняя свободу совести, в то же время распространяет по Европе вопли о насилии лютеранской совести, смущает спокойные лютеранские совести в других частях Империи, повсюду держит лютеранские умы в тревоге». Понятно, что за границей обрушились на автора письма, но ничего мало-мальски ценного не могли сказать в опровержение высказанного им в ответном письме на имя Э. Навилля. И доселе это письмо стоит пред сознанием России и Европы во всей своей величественной красе, правде и мощи! В ограждение православия от лютеранства в Прибалтийском крае Св. Синод усилил построение там храмов и школ, а светская власть подтвердила в 1885 г. закон о предбрачных подписках, при заключении смешанных браков между лютеранами и православными, касательно крещения и воспитания детей от сих браков в православной вере. Сверх того, в 1886 г. было воспрещено взыскание с православного населения всяких сборов в пользу лютеранских церквей и были утверждены и изданы правила о порядке отчуждения и занятия частных недвижимых имуществ для нужд православной церкви.

В Западной России и Привислянском Крае по-прежнему самыми ярыми врагами православия оставались польские помещики, польская шляхта и ксендзы. Нередко пропаганда ксендзов становилась и публичной. Так, при восстановлении латинских епископских кафедр в 1883 и 1889 г. и переговорах с римской курией, ксендзы распространяли в народе слухи о возвращении закрытых латинских костелов и свободном возвращении в латинство перешедших в православие. Торжественные «отпусты» во дни костельных праздников, «общества романцев» (певческие) и «таимницы» (ночные якобы религиозно-певческие собрания), получили исключительно пропагаторский характер. Но особенно сильно шла пропаганда, при заключении смешанных браков католиков с православными; ксендзы всячески противились этим бракам. Особенно они препятствовали женитьбе католиков на православных невестах, делая уступки лишь бракам православных с католичками, которые всегда являются рьяными помощницами ксендзов в деле совращения православных в латинство. Нередко ксендзы вовсе отказывали в выдаче документов и предбрачных свидетельств для заключения смешанных браков, отчего появились так называемые «Краковские» или незаконные браки. Светская русская власть вынуждена была учредить строгий административный надзор за деятельностью ксендзов. А 11 мая 1891 г. Высочайше разрешено было совершать браки между православными латинянами без свидетельств ксендзов, по удостоверению, выдаваемому полицией. 3 Апреля 1892 г. были изданы Высочайше утвержденные «Временные Правила» для 9-ти западнорусских и южнорусских губерний о взысканиях за тайное обучение или денежным штрафом до 300 руб., или арестом до 3 месяцев. Были также закрыты и переданы православным некоторые католические монастыри и костелы. Православная-же духовная власть со своей стороны для борьбы с католической пропагандой усилила построение новых храмов и открытие новых приходов и при них церковных школ, братств и пр.... В 1889 г. торжественно было отпраздновано 50-летие воссоединения Униатов с православной церковью, чем воскрешены были в памяти западнорусских епархий прежние исторические деятели на пользу православия, оставившие своим преемникам святые заветы поборать за православную Церковь на католических окраинах России.

В заключение своего краткого обзора церковной жизни России в прошлое царствование отметим, что во всех отраслях ее сказалось редкое оживление и громадный подъем церковных сил, как центральных, так и особенно местных – епархиальных, что было пряным следствием внутренней политики в Бозе почившего Государя. Коренные реформы Императора Александра 2-го, как напр.: крестьянская, выдвинувшая на Руси новый – дворянский вопрос, земская и судебная; далее, пробуждение новых сфер экономической жизни и начертание новых задач народного образования – все это вместе несомненно перенесло жизненный центр Государства в провинцию и поставило порядок и благосостояние России в зависимость от местной работы, умственной и материальной. Но быстрое проведение этих бесспорно важных и ценных реформ в русскую жизнь и влияние на нее некоторых слишком скороспелых новых идей расшатали внутренний порядок в России. – Укрепить его, исправить ошибки царствования Императора Александра 2-го, вполне естественные при быстром переходе провинции от спячки к усиленной самодеятельности, и «водворить порядок и правду в действии учреждений, дарованных России ее благодетелем Александром 2-м» – вот каковы были задачи царствования Императора Александра 3-го. Посему, сохраняя самодеятельность провинции, прошлое царствование поставило ее в необходимые для благосостояния России отношения к центру. Под влиянием нормальной – государственной децентрализации совершилась в России и децентрализация в управлении русской церковью, что было неотложным требованием религиозной жизни русского народа, предъявившего к Церкви массу духовных запросов, которые требовали и скорейшего удовлетворения и непосредственного знания самой жизни. Децентрализация в управлении русской церковью сказалась главным образом в восстановлении и широком развитии древнего соборного начала посредством окружных съездов епископов и представителей низшего духовенства разных епархий. К усиленной самодеятельности были призваны и церковно-приходские силы чрез повсеместное восстановление и устройство новых церковных приходов. Дух оживления проник и в стены монастырей чрез призвание их к благотворительной и просветительной деятельности. Тоже оживление – в мире учебном сказалось с одной стороны в заботах о воспитательном влиянии школы, о воспитании сердца, на ряду с развитием ума; с другой стороны – в провозглашении церковно-народных начал в общественном и школьном воспитании. Поворот в сторону церковности и народности, как единственных незыблемых основ воспитания, – отличительная черта учебно-воспитательного метода, введенного в учебные заведения и народные школы в царствование Императора Александра 3-го. В этом духе были преобразованы все духовно-учебные заведения; а в светских учебных заведениях было усилено преподавание Закона Божия, было возвышено и упрочено положение законоучителя и приняты меры к учреждение домовых церквей и к привлечению воспитанников к непосредственному участию в богослужении посредством чтения и пения. В области начального народного образования те же идеи общественного воспитания выразились в восстановлении и беспримерном развитии церковных школ; в возвышении духа церковности в светских начальных школах и в усилении в них преподавания Закона Божия и церковного пения. Это течение в начальном народном образовании завершилось изданием 7 февр. 1897 г. «Примерных программ предметов, преподаваемых в начальных народных школах Мин. Нар. Просвещения»⁸. С этого времени в светских начальных народных школах не только Закон Божий, но и нераздельно связанный с ним, в качестве вспомогательных предметов, церковно-славянская грамота и церковное пение – поставлены на ряду с другими учебными предметами, причем за церковным пением было признано «важное воспитывающее значение», так как «церковное пение возвышает религиозно-нравственное чувство учащихся, и если они к тому же поют и в церкви, то и теснее сближает их с нею, что должно быть одной из главных целей при воспитании детей» (см. замечания к «Программе пения»). В этих словах как нельзя лучше сказались взгляд покойного Государя и его сподвижника и единомышленника Министра Народн. Просвещения И. Д. Делянова на направление народного образования. Вся важность данной реформы народного образования заключается в том, что, только с реформированием народного образования в истинно-народном духе, мы вышли из подражательного периода нашей исторической жизни и вступили в период полного народного самосознания. И это преобразование народной школы в духе и заветах православия и народности – одно из блестящих украшений в венце почившего Монарха. Ограждая народную школу от гибельных иноземных влияний и поставив её под сень св. Церкви, в Бозе почивший Государь был ревностным блюстителем интересов Православной русской Церкви, сильным защитником ее в борьбе с расколом, сектантством, инославием и иноверием. Можно сказать, что только в минувшее царствование русская народность подняла свое знамя и народное самосознание свершило свой конечный путь, проникнув и в хижину крестьянина. Много потребовалось терпения, энергии и искусства, чтобы ввести корабль русской народности в историческое русло народной жизни и вверить судьбы его той могучей силе, которая взрастила и воспитала русский народ – св. Православной Вере, Церкви и ее пастырям. И тем не менее все это свершилось и свершилось, несмотря на ожесточенные нападки и беспримерные пасквили на духовенство, несмотря на обвинения его и в клерикализме, и в якобы неподготовленности к какому-либо руководительству и тем более школьному, вследствие мнимой его «умственной и нравственной недоразвитости»!... Почивший Государь Сам зорко следил за общим течением русской жизни и Своею мощью направлял её ко благу и счастью России и Церкви Православной. И Россия действительно «развила свои силы, свое богатство, свое благосостояние» (Высоч. Маниф. 2 марта 1881 г.). Такой успех внутренней политики прошлого царствования тем более понятен, что личность почившего Государя была воплощением самых лучших национальных черт русского народа и потому Он мог понять нужды своего народа и дать им надлежащее удовлетворение. – Вот почему так тяжела была для русского народа потеря Великого Царя – Миротворца!

Проходят годы.... Беспощадное время все уносит с собой... Сходят со сцены одни исторические деятели, на смену им выступают другие... Дела и идеи одних забываются и отходят в область преданий, а других – живут со славою вечно и к ним-то стремятся народы!... И нам кажется, что минувшее царствование поведало миру две незыблемые и великие истины: во-первых, что и при современном строе государственной жизни народов, при поразительном господстве в ней милитаризма и утилитаризма – идея мира может быть реальностью, а не бесплодной фантазией и во-вторых – что благосостояние страны всецело зиждется на воспитании народа в духе его религиозно-национальных особенностей, а не в привитии ему иноземных идей. Последнее особенно ясно было высказано почившим Государем в Манифесте 29 апр. 1881 г., когда Он призывал всех русских подданных: «служить монархам и государству верой и правдой к искоренению гнусной крамолы, к утверждению веры и нравственности, к доброму воспитанию детей, к истреблению неправды и хищения, к водворению порядка и правды в действии учреждений», дарованных России Императором Александром 2-м!...

В этих исторических строках – вся царственная программа, все идеи их Августейшего Автора, вся Его проповедь современникам, все завещание последователям и потомкам, вся Его вера и надежда!...

И. Айвазов.

Под редакцией Наместника Чудова монастыря преосвященного епископа Серпуховского Арсения и И. Г. Айвазова издается журнал: «Голос Церкви».