Правда об унии. К православным христианам

В. Почему мы называемся христианами?

О. Называемся христианами потому, что исповедуем веру Христианскую, т. е. учение Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа. Это священное для нас название идет от самых времен апостольских (Деян.11:26).

В. Почему называемся христианами православными?

О. Православными христианами называемся потому, что держим исповедание веры православное, проще сказать, исповедуем веру Христову православно. Исповедовать святую веру православно значит исповедовать ее право, истинно, т. е. так, как заповедал Иисус Христос, научили святые апостолы, передали святые отцы, сохранила и определила исповедовать единая, святая, соборная или вселенская и апостольская церковь; ибо она, по выражению Слова Божия, есть столп и утверждение истины (1Тим.3:15), т. е. истинного учения веры, каковое учение с давних пор и называется в церкви Божией учением православным, или просто православием, правоверием.

В. Как еще называется православие?

О. Православие называется еще благочестием. Это название также идет от св. апостолов (1Тим.3:16) и св. отцов (Василия Великого и друг.). Предки наши особенно любили называть свое православие благочестием, а православных – благочестивыми. И весьма разумно. Православие или правоверие христианина есть уже само по себе великое дело благочестия, угодное Господу, Который требует от нас веры – и веры правой и твердой. Правоверие или правая вера есть вместе с тем основание правой, истинно-благочестивой жизни, так что христианин истинно или правоверующий стоит на более верном пути к истинному благочестию, чем христиане неправоверующие.

В. Когда исповедание веры бывает неправославно?

О. Исповедание веры бывает неправославно тогда, когда христиане исповедуют ее не по учению всей церкви христианской и – что то же – не по учению апостольскому и Христову, а как-либо иначе, по своему толку, и таким образом имеют свое особое учение, не только отличное от учения единой вселенской церкви, но и противное ему. Такое-то учение и называется учением неправославным или неправославием, неправоверием, а держащиеся его – неправославными, неправоверными. Но как правда в вере или правоверие всегда – одно, так неправда или неправославие имеет разные виды или степени, которые могут быть однакож разделены на 2 главные. Первая – ересь. Это такое неправое или лживое учение, которое извращает самые основы (основные догматы) веры, почему держащиеся его или еретики близки к неверным и совершенно отсекаются от церкви Божией. Другая степень – схизма или отщепенство, раскол. Схизма или отщепенство бывает тогда, когда христиане или общества христианские, хотя и сохраняют основы или основные, главные истины веры, но примешивают к ним свои неправые толки, учения, постановления и ради них отделяются, отщепляются (но не отсекаются совершенно) от единения с истинною, православною церковью. Такие называются схизматиками, отщепенцами, раскольниками. Но как всякая ложь сбивается и путается с другою, так путаются часто между собою ересь и схизма, сходясь в общем свойстве своем – неправославии.

В. Может ли истребиться в мире христианском православие среди множества неправославных учений?

О. Православие или истинное исповедание веры в мире христианском истребиться не может. Неправославные учения и общества бывали в церкви Божией всегда – от начала ее доныне. Не раз бывало, что они казались сильнее православия, грозили истребить его. Нечего удивляться тому: все это предсказано было Господом. Но еще св. Давид пророк и псалмопевец сказал, что истина Господня пребывает во веки (Пс.116:2). А сам Господь предрек, что церкви Его не одолеют и ворота адовы (Мф.16:18); след. ничто не одолеет и той истины, для которой церковь есть столп и утверждение, т. е. истинной, православной веры. Он же сказал, что в Его законе или учении не прейдет, т. е. не истребится, не пропадет ни одна йота – доколе стоит небо и земля. И сообразно такому обетованию, святое православие из века в век сохранялось, сохраняется и будет сохраняться, тогда как учения неправославные сменялись, сменяются и будут сменяться одно другим, как бы ни казались они в известное время твердыми и сильными.

В. Где же именно хранится теперь православие?

О. В церкви Восточной, которая поэтому и называется Православною. К ней принадлежат православные греки, часть единоплеменных нам славянских народов, также некоторые другие народы, наконец, по милости Божией, принадлежим мы, русские, потому она и есть нам церковь родная, отечественная. Называют ее Восточною потому, что она пошла с Востока, откуда вообще пошла в мир и самая вера Христова, и потому еще, что и теперь православные народы живут большею частью на восток от других христианских стран.

В. Можно ли нам испытывать православие Восточной церкви?

О. Истинно православный, благочестивый христианин верит в него прямо, без особенных уверений. Сердцем верует он в правду церкви, в которой живет и спасается, верует прежде всего, что мог бы видеть и слышать в оправдание такой веры: Блажени, по слову Господа, не видевшии, и веровавше (Ин.20:29). Можно однакож и нужно бывает нам исследовать правду нашей церкви с тем, чтобы и собственная вера наша в нее была светлее и тверже, и чтобы мы могли уверить в ней других, дать ответ о ней неправоверным, могущим спросить нас о нашей вере, охуждать ее и обольщать нас своим неправославным учением.

В. Как наилучше можно увериться, что Восточная церковь есть единая, истинная, православная церковь?

О. По сравнению исповедания Восточной церкви с исповеданием древней Христианской церкви, которое ясно и определенно выразилось в исповедании семи вселенских соборов. Правда, можем мы видеть правду нашей церкви прямо из Слова Божия, т. е. можем видеть, что учение ее согласно с Словом Божиим, учением Христовым и апостольским (что и увидим). Но были и есть лжеучители, которые толкуют само Слово Божие по-своему и превратно. Посему следует нам видеть, как вся церковь разумеет и исповедует содержащееся в Слове Божием учение веры. Чистейшим и полнейшим образцом такого разумения и исповедания есть исповедание древней Христианской церкви. Она была ближе к временам апостольским, Христовым; в ней тогда особенно много было святых богопросвещенных отцов и учителей веры, и хотя бывали также и лжеучители, но единство веры твердо хранилось во всей вселенской церкви. Это-то единство и выразилось на вселенских соборах. Вселенские соборы – это собрания отцов и мудрых христианских мужей со всего света христианского, со всей церкви. Делались они по примеру апостольскому и по поводу разных лжеучителей, искажавших то или другое учение веры. Надлежало противопоставить им единое, согласное исповедание этого учения всею Христианскою церковью. Общий голос собора, как голос всей церкви, всего христианского мира, был здесь поистине голосом Божиим, свидетельством Духа Божия, как научил верить сему сам Господь. Посему исповедание веры вселенских соборов принималось всею Христианскою церковью, как единое, непогрешительное, истинное, православное. Особенно важно и священно то исповедание, которое известно всем нам под именем символа веры. Он составлен на первых двух вселенских соборах: Никейском, на котором были св. Афанасий Великий, св. Николай Чудотворец и другие великие отцы, и Цареградском, бывшем во времена великих вселенских учителей и святителей Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста, которые все глубоко почитали эти соборы. Вся церковь приняла этот символ, а последующие вселенские соборы заповедали хранить его неприкосновенно, т. е. без всякой прибавки и убавки. Так и делает доселе Восточная церковь, и по этому можно уже судить о прочем: то есть, как верно она хранит символ веры, так верно хранит и другие заповеди и постановления вселенской церкви и ее семи вселенских соборов. Потому она одна и есть истинная наследница и представительница этой церкви, ее православия и ее духа. Напротив другие христиане и христианские общества отступили от единства вселенской церкви. Так отступила и церковь Римская или Западная.

В. Когда Римская церковь отделилась от единой, вселенской церкви?

О. Уже после семи вселенских соборов. Во времена этих соборов она была еще в православии и в единении с вселенскою церковью. И хотя все семь вселенских соборов были на Востоке, где было наиболее мудрых и богопросвещенных отцов и учителей веры; но епископы римские или папы и сами бывали и присылали послов на эти соборы наравне с епископами других церквей. Подобно им римские папы, со всею церковью своею, с послушанием и любовью принимали исповедание веры и постановления вселенских соборов. Но недолго спустя после этих соборов, а именно с 9-го века по Р. Хр., папы с своею церковью стали отделяться, а с 11-го века и совсем почти уже отделились от единой, вселенской церкви. С тех пор Римская церковь и есть – отщепившаяся или схизматическая; Римскою же и Западною называется она потому, что начальник ее папа живет в Риме – на запад от православного мира, где, т. е. на западе, живут большею частью и народы, увлеченные Римом в схизму или отщепенство. Оставшись верною единой вселенской церкви, Восточная церковь горько скорбела о римском отщепенстве, часто и сильно убеждала пап и римских учителей возвратиться к прежнему единству; но те не хотели образумиться: напротив чем дальше, тем сильнее вкоренялся в них дух отщепенства.

В. Какой главный корень или дух римского отщепенства?

О. Корень римского отщепенства есть папство или учение о папстве, вера в папство. Это самое любимое учение Римской церкви. Из него, как из корня, выросли и другие отщепенства, толки и порядки Римской церкви. Посему она и называется часто папством или церковью папежскою, верою папежскою, как называли ее и наши благочестивые предки; а христиане этой церкви называются также папежниками, папистами. Папство или учение о папстве представляет в себе две стороны: 1) учение о духовной власти или главенстве папы и его Римской церкви над всем светом христианским и 2) учение о мирской власти их.

В. Откуда вышло учение о главенстве папы и в чем оно состоит?

О. Вышло оно из духа гордости пап и римских учителей. Гордость, эта праматерь зла в мире Божием, порождает дух любоначалия, властолюбия, своекорыстия. Этот дух выразился в учении о главенстве, т. е. начальстве папы и его Римской церкви над всею Христианскою церковью. Об этом не слышно было в церкви Божией от самого начала ее и во все время вселенских соборов. Бывали, правда, и тогда гордецы папы, да и св. Василий Великий уже жаловался на гордость западных епископов; но такие гордецы все еще бывали редки: гораздо больше было пап кротких, мудрых, святых, которым за это и был свой почет в церкви. Со временем таких пап становилось меньше, настали другие папы, которые, разбогатевши и вошедши в силу, отстали от духа Христианской любви и церковного братства, не захотели считать себя равными с другими епископами, стали искать власти над всеми ими, всеми церквами и наконец над всем светом христианским. Тогда-то и выдумали они с своими слугами учение о главенстве папы: будто бы Христос Бог поставил папу наместником своим над всею землею Христианскою, и потому папа имеет власть всех учить, всех судить, а его никто не может ни учить, ни судить, ни даже вселенский собор; говорили они еще, будто такая власть дана была апостолу Петру, как князю апостолов, а он уже ставши в Риме епископом, передал ее папам, как своим преемникам.

В. Как следует назвать римское учение о главенстве папы?

О. Это, во-первых, учение нечестивое. В нем есть три великие греха. Грешит оно против самого Господа Иисуса Христа, Который есть один пастыреначальник, един глава церкви (1Пет.5:4; Еф.5:23). Грешит против всех апостолов Христовых, особенно против св. Петра, который не имел папской гордости, не назывался ни князем апостолов, ни главою церкви, не давал всесветской власти римским епископам: притом же бывал он и оставлял по ce6е епископов не в одном Риме, а и в других городах, как делали и другие апостолы, ибо получили от Господа повеление идти в мир весь и проповедовать Евангелие, а не епископствовать в том или другом городе¹. Наконец учение о главенстве грешит против всей церкви вселенской, ее св. отцов и вселенских соборов, которые не только не были ниже пап, напротив сами властью вселенской церкви судили всех, в том числе и пап. Во-вторых, учение о главенстве папы – нелепо. Если уж папа есть учитель и судия всей Хр. церкви, если без него не может стоять церковь Божия, как дом без основания, не может жить, как тело без головы, – как это именно твердят папины слуги, – то он непременно должен быть непогрешим, чист, свят, как Апостолы и сам Христос. А известно всему свету, что между папами много бывало людей нечестивых, больших греховодников, бывали прямые еретики, бывало зараз по нескольку пап, которые называли друг друга нечестивцами и проклинали. Все это много раз говорила мудрая Восточная церковь папам и их слугам, отводя их от грешной и нелепой мысли о главенстве. Но те лишь сердились и не только не думали отстать от мысли о главенстве или духовной власти своей над всем светом, но погнались еще и за властью мирскою.

В. В чем состоит мирская власть пап и их Римской церкви?

О. В том, прежде всего, что папа есть не только верховный бискуп римский, но и светский, мирской государь. До недавнего времени, в течение многих веков он имел свое королевство, где правили бискупы-кардиналы, производили суд и расправу, как всякие мирские чины, делали даже смертные кровавые приговоры, и папа подписывал их тою же рукою, которою приносил на алтаре бескровную жертву Богу. Имеет папа и свое войско, которым заведует тоже бискуп. Ставши царями у себя, в своей земле, папы захотели царить и в других землях: т. е. кроме духовной власти, захотели подчинить себе и власть мирскую, раздавать по своей воле королевские венцы во всех странах, заправлять их государями, властями, воевать то своим, то чужим оружием против неугодных себе стран и государей, собирать на себя подать с христианских земель и т. под. И в такие грешные дела и затеи они любили вмешивать все то же имя св. апостола Петра: воюя, они говорили, что действуют мечем Петра; собирая подать, называли ее лептою св. Петра. Заглядываясь на пап и кардиналов, бискупы и ксендзы разных стран стали делать то же, т. е. кроме духовной власти, дух. служения – прибирать к себе и власть мирскую. Везде домогались они хозяйничать в делах государских, земских, людских, чтобы всецело подчинить их интересам или выгодам одной Римской церкви, чтобы таким образом христиане и народы христианские были не просто членами Римской церкви, а ее покорными слугами и как бы подданными. И в старые времена, они не в шутку надеялись сделать из своей церкви единую, всесветную, духовно-мирскую монархию – с столицею Римом и духовно-мирским государем над государями – папою.

В. Что должно думать о мирской власти пап и их Римской церкви?

О. Власть эта незаконна и противна свойствам церкви Христовой. Церковь, по словам Господа, есть царство не от мира сего (Ин.18:36), царство не мирское, духовное. Как призвание ее и служителей ее есть только духовное – служить делу веры и спасения человеческого, так средства к такому служению даны только духовные: Слово Божие, учение, молитва, таинства с их благодатною силою и проч. Посылая апостолов распространять в мире церковь, Господь не дал им мирской власти, оружия и других мирских средств, а вооружил их мечем Слова Божия, облек свыше силою Духа, благодатных дарований, знамений, чудес (Мф.10:1, 8; Мк.16:18, 19). С этим апостолы и победили мир вере своей (1Ин.5:4), а власти мирской не искали, предоставляя ее бывшим тогда предержащим властям общественным, внушая и христианам повиноваться им, молиться за них, хотя те власти были еще неверные, языческие. И около трех веков церковь жила еще при властях языческих, которые не только не помогали ей, но еще жестоко преследовали ее. Однакож церковь не думала восхищать у них власти, становиться на место их. Терпеливо и мужественно перенося жестокие гонения, церковь продолжала делать свое духовное дело – дело просвещения неверующих светом веры и спасения людей чрез веру. Так. обр. непрерывно возрастая среди язычников, она наконец привлекла к себе и их власти – в лице св. царя Константина и Елены. С тех пор государи и власти общественные стали покровительствовать церкви, давали ей гражданские права, помогали в самых делах веры, защищали от врагов; но все это было уже дело их благочестия, любви к вере. Сама же церковь и теперь не домогалась стать на место государей и властей мирских, подчинить их себе во всем, прибрать в свои руки все дела их: она оставалась верною своему духовному призванию и служению. Но так именно поступала всегда церковь Восточная, верная духу Христову и апостольскому. Напротив Римская, изменив этому духу и отделившись от Восточной, погналась как за духовною, так и за мирскою властью в свете христианском. Гонка эта и может быть названа духом папства, т. е. духовно-мирского преобладания Римской церкви.

В. В чем особенно высказался в мире христианском дух папства или миpcкoй дух церкви Римской?

О. В употреблении всякого рода мирских средств даже и нечистых в деле веры. Отуманенные духом своекорыстия и властолюбия, папы, бискупы, ксендзы и их пособники уже не так чисто и прямо смотрели на дело веры, а потому и повели его нечисто, непрямо. Они взяли обычай распространять свою веру и свою власть огнем и мечем: где не действует слово Павла, там нужен меч Петра, говорил один папа, забыв, что св. Петру Господь повелел вложить меч в ножны (Ин.18:11). Держась такого нечестивого правила, папы, бискупы и ксендзы римские поднимали кровавые войны против несогласных с ними христиан, завели страшные судилища (инквизиции), мучения, казни, костры, на которых сожгли многие десятки тысяч христиан, чем особенно прославились ксендзы доминикане. Но всех превзошли ксендзы иезуиты, введшие нечестивейшее правило, что цель освящает средства: на этом основании они позволяли себе всевозможные преступления и неправды, лишь бы достигнуть святой, по их мнению, цели, т. е. подчинения всех римской церкви. Они научали королей, вельмож, панов своей веры утеснять народ, когда он другой веры, поднимали бунты против государей не их веры, подсылали убийц, отравителей к неугодными им государям и другим людям, позорили церкви и святыни людей не их веры, неправдами захватывали чужие имущества, вносили рознь, ссоры, драки в общества и семейства, расточали всякие клеветы, лжи, подлоги, обманы, пускались на всякие хитрые сделки и подделки и т. п. Можно сказать, что иезуитство пуще всего осквернило и ославило Римскую церковь, так что еще наши предки за сотни лет пред сим называли римскую веру и папежскою, и иезуитскою, желая тем высказать осуждение ей. Иезуитством, можно сказать, заканчивается раскрытие мрачного духа папства.

В. Справедливо ли церковь Римская называется католическою?

О. Несправедливо. – Католический, слово греческое, значит вселенский, соборный, потому истинно-католическая церковь есть наша православная, сохранившая единство веры с церковью вселенскою, ее вселенскими соборами. Напротив Римская церковь отщепилась от этого единства, изменила католичеству, т. е. вселенскому исповеданию веры, исповеданию вселенских соборов, потому она и не есть истинно католическая. Эту измену ясно показала она на символе веры. Мы видели, что этот символ есть исповедание веры вселенской церкви, вселенских соборов, заповедавших хранить его неприкосновенно, т. е. без прибавки и убавки. Но Римская церковь в 8 члене символа, в словах о Св. Духе: иже от Отца исходящаго, прибавила и Сына. Тут есть великий грех! – грех против вселенской церкви, ее святых соборов, отцев и против самого Господа, ибо слова вселенского собора иже от Отца исходящаго взяты со слов Господа, Который сказал: егда приидет утешитель, егоже Аз послю от Отца, Дух истины, иже от Отца исходит (Ин.15:26). Священнейшее для нас таинство Св. Троицы есть таинство непостижимое, как и многие тайны веры. Тут мы должны твердо держаться учения о них вселенской церкви, которое одно и то же с учением Слова Божия. Римская же тому и другому предпочла мудрования своих учителей².

В. Каким образом P. церковь позволила себе отступить от вселенского исповедания веры?

О. Это объясняется тем же духом папства. Пока дух этот еще не укоренился в Риме, до тех пор сами папы с любовью охраняли вселенское, православное исповедание веры. Так, когда в начале IX в. некоторые самозваные учители, поддерживаемые мирскою властью (Карла В.), вздумали требовать у папы Льва III, чтобы он ввел в своей Римской церкви выдуманную ими в символе прибавку – и от Сына; то папа не согласился, даже велел написать этот св. символ совершенно неизменно на двух досках золотой и серебряной и поставить их в церкви с надписью: я, Лев, поставил это из любви и для охранения православной веры. Но к концу того же века, когда дух папства сильнее прежнего обуял Рим, папы уже сами повелевают бискупам и учителям своей церкви всемирно защищать осужденную прежде прибавку. От чего же так? От того, что в эту пору мудрые восточные учители (особенно патр. Фотий) стали обличать пап за допущенную и распространяемую Р. учителями выдумку. Это само собою значило, что папы, усвоившие только себе и своей церкви право учить вселенскую церковь, делают это незаконно и сами нуждаются в братском научении от учителей этой церкви. Папы не могли допустить сего, и в гордости своей, решились скорее пожертвовать целостью веры вселенской, католической, чем мнимым правом на верховное учительство в церкви³.

В. Что должно было последовать за римским отступленьем от вселенского символа веры?

О. Дозволив себе это важнейшее отступление, Р. церковь естественно дозволила себе потом и другие отступления, другие выдумки в вере, самоправно выдавая их за истины католические, вселенские, божественные. Она привыкла мнение свое, голос свой и своей частной и местной церкви ставить выше голоса всей хр. церкви. Папы с бискупами привыкли требовать, чтобы весь свет христианский думал о вере не иначе, а так, как вздумается папе с бискупами. Это римское самоправство подало большой соблазн всяким самозванным учителям, которые также принялись ставить свои выдумки на место и выше учения вселенской церкви. Чрез это церковь сия и ее вселенские соборы более и более забывались у христиан западных. А Римская церковь составила ряд своих вселенских соборов, на которых сама себе и утверждала свои новые выдумки. И Бог весть куда бы она зашла на этой дороге, если б ее не останавливала своими обличениями мудрая Восточная церковь. Благодаря этому, благодаря также древним православным временам своим, Римская церковь все-таки более других западно-христианских обществ сохранила основания вселенской церкви. За это и можно назвать ее католическою, только не прямо католическою, а римско-католическою.

В. Что значит название – церковь Римско-католическая?

О. Есть истинное и ложное толкование этого названия. Истинное – то, что в этой церкви есть основания вселенской христианской веры, но содержимые ею не совсем чисто, а с примесью римских выдумок, противных ей. Ложное – то, которое дают этому слову сами Р. учители, т. е. будто церковь Римская и католическая или вселенская – одно и то же.

Такое толкование они любят подтверждать особенно тем, что Римская церковь наиболее распространена в свете, и христиан ее больше, чем христиан других исповеданий. Не так учили древние св. учители, в том числе и западные, как блаж. Августин, св. папа Григорий Великий и др. Они учили, что католичество церкви состоит главным образом не в большинстве членов ее в то или другое время, а в единстве ее вселенской веры, в согласии ее с верою вселенской церкви, начиная от времен апостольских. А этого-то, как сказано уже, и нет в Римской церкви. Между тем, толкуя по-своему католичество, римские учители ведут это толкование к тому, что церковь кафолическая или вселенская должна быть Римскою, иметь Рим с папой своим средоточием, основанием, главою и проч.: словом, это то же папство, то же притязание папства. Не нелепо ли оно, – еще раз скажем? Возможно ли, чтобы все христианство смотрело в один уголок земли, чтобы всемирное царство Христово, как называется вселенская церковь, стояло на одном городе, держалось им, слушалось одного человека – папы? Был в ветхом завете у иудеев один священный город – Иерусалим; но то было в ветхом завете, когда при том и вера истинная жила у одного народа иудейского, в одной стране – Палестине. А церковь христианская предназначена для всех людей, народов, стран, словом для всего мира. Если уже есть для нее священные места, то это, конечно те, где жил Спаситель наш, откуда началась св. вера: это те же восточные места, начиная от Иерусалима, где и православие тверже хранилось и сохранилось, чем в Риме. Но Господь не благоволил и там утвердить среды Своей церкви, именно для того, чтобы такой среды не было, а была бы церковь вселенская, соборная. Желать или чаять, подобно папистам, что когда-то все народы обратятся к Риму, и сделается одно римско-католическое христианство, которым будет править папа со своими бискупами и ксендзами, – похоже на то, как иудеи чают земного царства Мессии, в котором они будут стоять над всеми народами, над всем светом. Это похоже еще на гордость строителей Вавилонской башни, чаявших сделать себе имя и столб на весь свет. Это похоже наконец на гордость старого поганского (языческого) Рима, который называл себя светом (urbs = orbs): и надо сказать, что римское папство немало одушевлялось и одушевляется теперь именно памятью поганского Рима.

В. Почему Римская церковь называется латинскою или латинством?

О. Потому прежде всего, что служба Божия или литургия совершается в ней повсюду на латинском языке. И это не законно. По обычаю вселенской церкви, согласному со словом Божиим (1Кор.14.5–11), служба Божия должна совершаться на языке, понятном народу. Так она совершалась всегда у христиан и народов восточных, на языки которых издавна переведены были и книги священного писания, особенно Евангелие, Апостол. Об этом говорит св. Иоанн Златоуст и многие другие учители и писатели церковные. Да и на западе в древнейшее время служба Божия во многих местах совершалась на народном языке. Но с тех пор, как папы римские стали стремиться к неограниченному господству над миром христианским, стали они распространять и свою латынь как в Слове Божием, так особенно в службе или литургии. Епископы и ксендзы скоро стали помогать им в этом, изменяя языку своего народа, своей страны. Тут был следующий расчет: чтобы ксендзы и бискупы стран и народов, служа по латыни, как служит и говорит папа в Риме, тем более, т. ск., породнились с папой, с Римом, тем более отрывали свое сердце от родных им стран и народов и прилеплялись им к Риму, видя в нем как бы свое священное отечество. От ксендзов такое понятие должно было сообщиться и народам христианским, которые, слушая Слово Божие и богослужение на латинском языке, языке папы и Рима, должны были приучиться видеть в Риме свою всемирную столицу, а в папе своего духовно-мирского монарха. Словом, единый язык Богослужения и Слова Божия, язык латинский должен был служить к тому, чтобы закрепить, запечатать, заковать христианство вселенское в христианстве папском или латинстве. С другой стороны, повелевая совершать службу Божию и читать Слово Божие только на латинском языке, непонятном народу, Римская церковь имела в виду и то, чтобы сам народ не мог ничего познать в вере своей, а все узнавал только от ксендзов и кланялся им за это. Такое желание держать народ в неведении доходило в Римской церкви до того, что иногда она прямо запрещала народу читать Слово Божие, преследовала тех, которые переводили его на народные языки, издавали на этих языках, приказывали жечь такие переводы и издания. Со временем волею или неволею, должна была она позволить народу читать Слово Божие, молитвы, петь духовные песни на народном языке, но самую службу все-таки совершает она по латыни. Было также время, когда папы позволяли самую службу или литургию совершать на народном языке; так некогда позволяли они единоплеменным нам славянским народам совершить по-славянски службу, которая переведена была (с греч.) великими учителями славянскими св. Кириллом и Мефодием. Однако же потом папы со своими бискупами запретили эту службу, огласили ее еретическою, даже прокляли ее, охулив при этом и самих святых учителей славянских, изгнали наконец из этих народов и службу их и православное учение их, насадив на место того свою латинскую службу и свое римское учение. После того славянская служба осталась только в России и у некоторых других славянских племен, сохранивших с нею и древнее благочестие или православие⁴. Потом заводя унию в наших русских краях, палы опять дозволили было совершать литургию на народном языке или славянском. Но то была уступка невольная, допущенная с целью заманить в унию; ксендзы и бискупы всегда косились на нее, всегда рады были бы потеснить славянскую службу и заменить ее латинскою. И трудно представить, чтобы Римская церковь когда-либо искренно признала равноправность народной славянской службы с латинскою, когда эта латинская служба доселе царствует у всех католических народов, а Римская церковь и не думает заменять ее службою на народных языках их. Таким образом Римская церковь, как заковалась в латинство, так и держится его и хочет держаться на будущее время. Латинство это состоит однакож не в одном только языке римского богослужения, а и в самом богослужении латинском.

В. Чем вообще различается богослужение латинское от православного?

О. Тем, чем вообще отличается православие от римско-католичества. Православное богослужение, и в целом содержании или составе своем и во всех священнодействиях и обрядах своих, – сообразно с учением Слова Божия, преданием апостольским и вселенской церкви, где над полным устройством и украшением его потрудились еще древние отцы и учители вселенской церкви, мужи великой святости и великого христианского просвещения, напр. Василий Великий, Иоанн Златоуст. Богослужение это отличается чистотою исповедания и духом умиления в молитвах, песнях, славословиях, глубокою знаменательностию в обрядах, священным благолепием в целом виде своем. Во всем этом латинское богослужение много уступает ему, много различается от него. Впрочем, эти различия двоякого рода. Одни из них уместны, законны: это, большею частью, особые молитвы, священнодействия, обряды, которые еще из древности обычны были Римской церкви, иногда заимствованы ею от церкви Восточной. Их осуждать вовсе не следует, по той причине, что в Христианской церкви с самых древних времен бывали различия в службе церковной, бывали различные священнодействия, обряды, свойственные частным, местным церквам, – и это не мешало единству веры и любви этих церквей. Сравнивая по этим различиям римское богослужение с православным, можно говорить только о превосходстве богослужения православного, как лучше приспособленного к духу веры и церкви, чем богослужение латинское. Но есть в этом последнем такие особенности, которые свидетельствуют именно об его искаженности, т. е. прямой несообразности с учением Слова Божия, преданием апостольским и вселенской церкви. Эти особенности введены уже позже и большею частью случайно, от небрежности, неразумения, забвения апостольских и отеческих преданий, также произвола, иногда – по мирским, нечистым видам. Укажем безраздельно на некоторые из тех и других особенностей римского богослужения, особенно же литургии, как важнейшей части его.

В. Какие есть различия в составе литургии: римской и православной?

О. Во-первых, литургия или мисса (мша) римская гораздо короче православной: это потому, что православная литургия, в главном составе своем, сложена еще в древности, когда христиане были набожнее и любили много молиться, сложена трудами великих и пламенных молитвенников, какими были древние св. Отцы. Литургия же римская, как она есть теперь, сложена позднее, когда набожность у христиан подупала, и сложена людьми, у которых уже не доставало такого молитвенного духа, как у древних св. отцов⁵. И не только литургия, но и другие церковные службы, напр. вечерня, утреня, в Римской церкви гораздо короче, чем в православной – все по той же причине. В укороченной литургии римской недостает многих назидательных священнодействий и обрядов, напр. нет в ней проскомидии, напоминающей прекрасный обычай первенствующих христиан приносить хлебы для совершения таинства евхаристии, из каких хлебов или просфор устроялись потом вечери любви. Нет в ней молитв за оглашенных (хотя часть литургии и называется у них литургией оглашенных), напоминающих древний священный обычай верующих молиться о готовящихся к крещению или вообще кающихся, чтобы Господь помиловал их, просветил и принял в полное общение с церковью. Нет в ней наших ектений (пространных молитвословий), превосходно выражающих то единство общей церковной молитвы, по которому, с древних времен христианских, все христиане, стоявшие в храме, участвовали в молитвословии, отвечая на возгласы священников и диаконов краткими молитвенными воззваниями. Изредка только бывают такие возгласы и воззвания, уцелевшие от древности, в сокращенной римской литургии. Вообще молитвы устроены в ней так, что священник молится сам по себе, а народ сам по себе, так что и здесь видится в Римской церкви стремление предстоятелей ее стоять особо от народа, над народом. В самом содержании некоторых молитв римской литургии есть знаменательное различие от молитв литургии православной. Так напр. в первой же молитве (канона) римской миссы есть прошение, чтобы Бог удостоил католическую (т. е. Римскую) церковь управлять всем миром: такое прошение напоминает дух преобладания, усвоенный позже Римскою церковью. Напротив, одним из первых прошений первой литургийной ектении нашей есть прошение: о мире всего мира, благостоянии святых Божиих церквей и соединении всех: это прошение братской любви, сложенное еще во времена апостольские. В нашей литургии каждый раз поется или читается во всеуслышание народа – символ веры, и таким образом это вселенское, православное исповедание непрерывно, всенародно и торжественно свидетельствуется и повторяется в церкви нашей в священнейшие минуты служения ее Богу. Напротив в римской миссе символ веры читается не во все дни и притом читается он самим священником, а не вместе с клиром или народом, который и не может участвовать в этом чтении, совершающемся на непонятном ему языке, и который на этот раз как бы удаляется от свидетельствования едиными устами своими веры Христовой, взятого на себя одним ксендзом: и к сожалению, это свидетельствование его неправо, нечисто – по допущению незаконной прибавки в символе⁶. Не упоминая о других молитвах и песнях нашей литургии, которых нет в латинской миссе, имеющей впрочем свои, также набожные и умилительные молитвы, упомянем о недостатке некоторых знаменательных обрядов. Так, нет в ней малого входа с Евангелием, знаменующего шествие Господа на проповедь царствия Божия; нет большого входа, знаменующего шествие Его на вольное страдание. Вообще в литургии православной живее, чем в миссе, представляется образ жизни Спасителя от Его рождения до вознесения. А чтение Евангелия (как и Апостола) на непонятном языке еще более лишает молящихся возможности возноситься к образу Спасителя, так живо представленному в Евангелии – в собственных словах и делах Его. Чувствуя это, латинские ксендзы читают Евангелие на понятном языке после обедни (если при церкви один ксендз) пред проповедью, как бы ради уже своей проповеди, а не самого Евангелия; а часто прочитывают только некоторые слова из Евангелия, из которых берут мысли для своей проповеди. Как будто и тут они хотят, чтобы народ христианский слушал более их собственные слова, чем слова Евангелия, которого, заметим кстати, даже нет на престоле в римских церквах. Понятно после сего, что римские учители могли забывать слова Евангелия, слова Спасителя относительно главного священнодействия литургии – таинства евхаристии.

В. Какая первая неправота миссы в таинстве евхаристии или причащения?

О. Употребление опресноков вместо обыкновенного, квасного хлеба. И это незаконно. Ибо Сам Господь, установивший это таинство на последней вечери Своей, совершил его на квасном хлебе, а не на опресноках. Все св. евангелисты говорят, что Он прием хлеб, и благословив преломи, и даяше учеником, и рече: приимите, ядите (Мф.26:26; Лк.22:19)⁷. На хлебе же, а не опресноках совершали евхаристию св. апостолы и первенствующая церковь: хлеб, егоже ломим, не общение ли тела Христова есть? – говорит св. Павел христианам коринфским (1Кор.10:16). Вспомним, что хлеб для таинства евхаристии приносим был народом, и приносим конечно такой, какой обыкновенно употреблялся и употребляется в пищу, т. е. квасный, а не опреснок, потому что этот же хлеб употреблялся после евхаристии вообще для общей вечери, или вечери любви, и для вспоможения бедным (Деян.2:42, 46; 1Кор.11:21–22). Св. Отцы (св. Епифаний) говорят, что опресноки употребляли в евхаристии только некоторые еретики, державшиеся закона иудейского, отмененного уже св. апостолами. Наконец известно, да и сами римские учители иногда сознаются, что опресноки появились в их церкви уже поздно (с X или даже с XI в.). А явились они, говорят, по след. поводу. Когда у христиан охладела уже набожность, и они перестали приносить хлеб для евхаристии, или приносили нехороший, то причт или клир стал сам приготовлять его. По небрежности, оплошности, поспешности, он стал печь опресноки, потому что это скорее и подручнее, чем печь хлеб; потом это вошло в общий обычай, хотя многие добрые священники, пастыри жаловались тогда на это. Пусть употребление опресноков и не уничтожает силы самого таинства, в которое римско-католики верят так же, как и мы. Жаль однакож видеть, как легко, по простой небрежности, нарушен устав Христов в таком великом таинстве; это показывает, как вообще легко забывались уставы Христовы, апостольские, отеческие в Римской церкви, слишком дорожащей однакож своими самовольными уставами. Жаль также, что дело, допущенное по небрежности, взялись даже защищать многие римские учители, твердя, будто сам Христос совершил евхаристию на опресноках, забывая или не хотя знать, как толковали об этом св. Отцы, лучше их разумевшие Евангелие и однакож никогда не установлявшие опресноков.

В. Справедливо ли установлено в римской миссе причащать мирян под одним видом – хлеба?

О. Совсем несправедливо. Господь наш Иисус Христос, установляя на последней вечери таинство евхаристии, преподал хлеб и сказал: приимите, ядите: сие есть тело мое; потом чашу со словами: пийте от нея вси: сия есть кровь моя... Он заповедал, чтобы, причащаясь тела, все христиане причащались и крови Его. Так было и во времена апостольские, ибо св. Павел говорит: да искушает человек себе, и тако от хлеба да яст, и от чаши да пиет; след. он внушает всякому человеку, по испытании совести своей, причащаться хлеба и вина, т. е. тела и крови Христовой. И во всей церкви Христовой исполнялась эта заповедь Христова и Апостольская. Об этом единогласно говорят древние св. Отцы; то же говорят и древние папы римские, а иные из них причащение под одним видом называли даже суеверием и поруганием святыни⁸. Даже новые римские учители сознаются, что обычая причащать мирян под одним видом хлеба не было в их церкви в первые двенадцать веков, а все-таки защищают этот обычай разными толкованиями, вообще слабыми, а иногда и жалкими, какова напр. сложенная ксендзами поговорка: «где тело, там и кровь». Не грешно ли стараться какою-либо поговоркою замять, закрыть слова Христа Спасителя! Не грешно ли, не обидно ли для народа христианского отнимать у него кровь Христову! А сделано это, должно быть, уже не по нерадению только, как ввелись опресноки: нет! тут, должно быть, был такой расчет, с каким служба Божия облечена в латынь, т. е. чтобы побольше отличить, показать превосходство ксендзов пред народом, дав право им одним причащаться тела и крови Христовой. Таков дух папства и латинства! – У детей, которых так любил Иисус Христос, как еще невинных, незлобивых, что ставил даже в пример взрослым, Римская церковь совсем отняла тело и кровь Христову, так что если они умирают до известного возраста, то умирают ни разу не причастившись св. таин, а это причащение есть для нас – в жизнь вечную. В древней христианской церкви причащали и детей; причащали их в Римской церкви (до X и даже XII в.), пока не стала она выдумывать своих новых порядков.

В. Откуда вышел у латинян обычай совершать миссу тайно, шепотом и приличен ли он?

О. Думают, что этот обычай вышел от упадка благочестия в народе и нерадения ксендзов. Так как петая литургия гораздо длиннее читаемой, то ради поспешности и стали совершать последнюю, особенно в будни. Думают также, что тут действовал давний обычай латинский – закупать миссы, побуждавший ксендзов стараться побольше совершить литургий в известный срок, потому укорачивать их – чтением. Обычай этот противен духу православной церкви: обедни закупной, т. е. совершаемой именно только для закупившего, быть не может; ибо бескровная жертва, совершаемая на литургии, есть жертва о всех и за всех. Православные христиане подают имена свои или умерших сродников для поминовения на литургии, иногда даже каждый день или на целый год, даже на вечное поминовение; но никто из них не думает, что литургия, на которой поминают их, принадлежит, так сказать, им. Может быть также, обычай закупных мисс, если не произвел, то распространил, усилил другой латинский обычай – совершать на одном и том же престоле несколько мисс в один день⁹. Это также неосновательно; ибо с древних времен в церкви на одном престоле в один день совершалась одна литургия – в знак единства Христовой жертвы, принесенной раз навсегда, и служащей основанием бескровной жертве – приносимой на литургии. – Впрочем, как бы ни возник обычай тайной миссы, верно то, что и он явился поздно и только на Западе, и стал распространяться особенно с тех пор, как распространено было правило служить миссу непременно на латинском языке. Как народ не понимал этого языка, то и не для чего казалось совершать литургию во всеуслышание. Так одно злоупотребление ведет за собою другое! В связи с этими обыкновениями находится и следующей обычай латинян:

В. Почему введен этот обычай у католиков и как судить о нем?

О. Введен этот обычай опять потому же, что литургия совершается у католиков по латыни. Так как при этом народ не мог принимать участия в общем богослужении, общей церковной молитве, то и составлены нарочные книжечки на народном языке, чтобы по ним каждый молился сам по себе. Разумеется, нельзя сказать, чтобы в этой особной или частной молитве не выражалось, не питалось набожное христианское чувство. Но так как литургия есть общественное богослужение и совершаемое в ней таинство причащения выражает наше общение во Христе, как членов единого тела, у коего глава – Христос, то не сообразнее ли молиться здесь так, как бы мы составляли единое тело, единую душу, молиться единым сердцем и едиными устами? И для чего мы и собираемся в церковь, если не для единомысленной и единогласной молитвы, как собирались и как молились и первенствующие христиане в духе братства и единения во Христе. Даже великие подвижники, жившие в пустынях и вертепах, собирались в урочные поры для общей, единодушной и единоустной молитвы, зная, что такая братская молитва особенно угодна Богу и сильна пред Ним. Правда молитовники (олтажики) католические бывают приспособлены к содержанию литургии, так что читая их, молящиеся участвуют в общих литургийных молитвах, воззваниях. – Подобные молитовники употребляются иногда и православными христианами, которым впрочем удобнее при этом сливать свою молитву с литургийным богослужением, совершаемым на понятном языке и непременно во всеуслышание, а не шепотом. Но далеко не всегда именно такие молитовники употребляются католиками во время литургии. Часто, если еще не чаще, бывают в это время в руках их общие сборники разных молитв, литаний, хотя добрых и назидательных, но не приспособленных именно к литургии, так что эта важнейшая часть христианского богослужения все-таки как бы исчезает для них, и во время миссы они все-таки молятся особняком, с особенным каким-либо прошением (интенцией), обетом и притом очень часто бывают и обращены совсем не туда, где служится мисса. Во всяком случае, – молитовники никогда не могли заменить богослужения на понятном языке и во всеуслышание, ибо всегда было несравненно более не умеющих читать, чем умеющих. А богослужение, как вообще вера – не для грамотных только, а для всего христианского народа. Правда, ксендзы позаботились и о простом народе, составив для него на народном языке песни, стихи, которые легко изучиваются по слуху и поются народом между прочим – и при литургии, особенно читанной, как это было и у униатов. Песни эти сами по себе – доброе дело. Доброе дело и то, что они поются всем народом, мужчинами и женщинами. Это именно церковное, братское пение. Но песни эти не приспособлены в литургии и поются без внимания к ней: ксендз служит миссу сам по себе, не слушая пения народа, а народ поет сам по себе, не слушая ксендза: словом, тут недостает единства литургийной молитвы. Потому если песни эти хороши для времени до и после литургии, вообще для других богослужебных собраний, то они все-таки не заменяют для народа богослужения – литургии, скрывающейся для него в латинском языке, шепоте ксендза, да еще игре органиста.

В. Употреблялась ли музыка при богослужении в древней церкви?

О. Не употреблялась. Сам Спаситель и апостолы хвалили Бога живым голосом, пением. Самая тайная вечеря закончена пением. И воспевше, изыдоша в гору Елеонскую (Мф.26:30). Пением, а не музыкой славили Бога и первенствующие христиане (Деян.16:25; Кол.3:16; Еф.5:16). Так же было и во время св. Иоанна Златоуста, который притом говорит еще, что употребление музыки при богослужении у иудеев допущено было по слабости и жестокосердию их. Это достаточно объясняет, что христианам не следует оправдывать музыку при богослужении примером иудеев, как то делают латиняне. Да и западная церковь долго не употребляла музыки при богослужении; и блаж. Августин прямо говорить, что она неуместна при богослужении. Уже весьма поздно (с XIII в.) завелись на Западе в храмах органы, а потом и другие музыкальные инструменты, даже бубны. Впрочем Римская Церковь на этот раз не забывает, что она отстала от древнего обычая христианского: так при папском служении в Риме бывает пение, а не музыка. Хвалили когда-то папы¹⁰ и русских, бывших в унии, что они не употребляют в церквах своих музыки, хотя потом униаты, подражатели латинян, завели было наконец у себя органы. – Конечно, и музыкой можно выражать душевные чувства и при том глубоко. Но не свойственнее ли собственно молитвенные чувства к Богу выражать живым голосом, словом, чтобы таким образом поистине славословить Бога? Не доступнее ли это для каждого христианина?! И не лучше ли выражается единство общей церковной молитвы и участие в ней предстоящих в храме, когда они слушают ясные и раздельные слова церковного пения или сами присоединяются к нему, чем когда они слушают немые звуки инструмента? Правда, органисты обыкновенно припевают при игре своей (если служится не тайная мисса); вообще с хором музыкальным соединяется иногда в костелах хор певческий: – но и тут музыка заглушает пение. Известно наконец, что церк. органисты, музыканты нередко позволяют себе, особенно при конце богослужения, заигрывать светские песни или игры, – и конечно не без разрешения ксендзов, которые этою поблажкою мирским прихотям, светскому вкусу, может быть, рассчитывают завлекать к себе слабых христиан. Должно думать, что этот же расчет был одною из главных причин и при первоначальном введении музыки в костелах, особенно после того, как непонятный народу латинский язык и непонятность богослужения стали отзываться скукою и пустотою в душе христиан, собиравшихся на богослужение.

В. Чем отличается устройство католических костелов от храмов православных?

О. Тем прежде всего, что храмы наши обращены алтарем всегда к востоку, а костелы большею частью к западу, иногда в другие стороны. Очевидно, первое приличнее последнего. На востоке был рай, где поселил Бог первых людей. На востоке, в обетованной земле Палестине, родился, жил, учил, страдал и умер Спаситель наш. Там Вифлеем, Назарет, Иерусалим, Иордан, Фавор, Голгофа. Там являлась Св. Троица, во время крещения Господня в Иордане. Там, в Сионской горнице, нисходил Дух Св. на апостолов. Оттуда они посланы во всю землю проповедовать Евангелие, и началась церковь христианская. Сам Спаситель наш называется Востоком, – как поет и церковь – Восток имя Ему, и говорится в Евангелии: посетил есть нас Восток свыше (Лк.1:78). И так не к востоку ли должны быть обращены наши храмы и наши лица во время молитвы? Правда, Бог вездесущ, и сила молитвы зависит от веры и внутреннего расположения, а не от внешнего положения нашего тела. Но разве это положение не может выражать и возбуждать и внутренних расположений души? Для чего же мы возносим очи свои горе, к небу, как возносил и Спаситель наш, хотя знаем, что Бог везде, на небе, на земле и на каждом месте? Не для того ли, чтобы живее представить себя в присутствии Отца Небесного, легче вознестись мыслями от земного к небесному, от временного к вечному? Таким же образом, когда православная церковь приучила нас строить храмы и молиться на восток, то не для того ли, чтобы мы живее представляли себя в присутствии посетившего нас свыше Востока – Христа Спасителя, чтобы оживляли и укрепляли нашу веру теми великими и священными воспоминаниями, образами, какие соединяются с именем востока в церкви христианской. Наконец обращаясь с своими храмами и молитвами к востоку, православная церковь не выражает ли тем, что она остается и хочет остаться верною тому апостольскому и отеческому учению, которое передано миру с востока, тогда как направление костелов, обращенных в разные стороны, особенно к западу – не может ли напоминать о направлении и самой церкви католической, оторвавшейся от единого и общего предания церковного, пошедшей по распутьям человеческих вымыслов и думающей найти новое средоточие, новую основу веры на западе, в Риме и папе¹¹?

В. Чем различается устройство алтаря в костелах от устройства его в наших храмах?

О. Из многих различий укажем на некоторые. Во-первых, в храмах наших один престол во образ единства церкви; если хотят иметь другие, то устраивают особые приделы, отделенные стеною; это то же, что особенные храмы – с особым престолом каждый. Так было и в древности: «у нас один престол, – говорит св. Игнатий Богоносец, – подобно тому, как один епископ с пресвитерами и диаконами». Напротив, в костелах устрояется по нескольку престолов, не отделенных друг от друга стеною, так что и здесь есть отступление от древнего христианского обычая. Во-вторых, в наших храмах престолы или приделы со своими престолами всегда устрояются в одну сторону, и при том еще литургия в одно и то же время совершается лишь на одном престоле, что и дает предстоящим во храме одно направление, объединяет их молитву в знамение единства церкви и братства христианского. Напротив в костелах престолы или алтари устрояются, как попало, по разным сторонам и углам, так, что стоя лицом к одному, придется очутиться боком, спиной к другому. И такое неприличное стояние бывает во время самой литургии, которая может совершаться в одно и то же время на нескольких престолах, так что и молящиеся должны раздробляться по престолам и, так сказать, раздроблять свою молитву. В-третьих, престолы в православных храмах стоят посреди алтаря и имеют четыре стороны, сообразно 4-м сторонам света, знаменуя тем всемирность единой жертвы Христовой; а у латинян престол не выдвинут на средину алтарного места, как было однакож в древности и в костелах, а прижат к стене, зато значительно возвышен. Эта возвышенность дает возможность ксендзам сосредоточивать на престоле всю красоту, весь блеск костельного убранства, так что кроме распятия, св. сосудов и др. необходимых принадлежностей, на престоле бывают у них сторонние вещи, напр. зеркала, цветы, что все точно может поражать, привлекать глаз. Престол в наших храмах устроен проще, зато в нем более священного знаменования, особенно потому, что на нем всегда еще находится и образ Христа, Учителя веры – Евангелие, которое, к удивлению, позабыли латиняне ставить на своем престоле. В-четвертых, в костелах при престоле нет жертвенника для проскомидии, какой есть в православных храмах и был в древности, под именем предложения. Подобие проскомидии, состоящее впрочем только в облачении священника, вырезке опреснока и приготовлении св. сосудов, совершается в ризнице. В-пятых, алтарь в костелах не отделен иконостасом, как в наших храмах и как было в древности, особенно со времени св. Константина Великого. Иконостас придает глубокую знаменательность святыне алтаря. Прикрывая его от взоров народа, он облекает некоторою таинственностью алтарь, который древние отцы называли святая святых, где приносится таинственная жертва тела и крови Христовой, почему в древности никто из непосвященных, даже цари, не входили в алтарь из благоговения к его святыне. Древняя троичность врат в иконостасе, из которых средние назывались царскими, знаменуя вхождение чрез них Царя славы к престолу благодати. Отверстие их св. Златоуст называет отверстием небес, хождение чрез них – восхождением и нисхождением ангелов. Остальные же двои устроялись в знамение принятия иудеев и язычников в достояние Божие. Священные изображения на иконостасе, по замечанию учителей церкви, открывали взорам верующих Иерусалим небесный, церковь святых, на небесех написанных и наших руководителей к жизни небесной. Образы Спасителя и Богоматери, по сторонам врат, говорят нам о таинстве вочеловечения Сына Божия, в Котором и мы усыновляемся Отцу Небесному для жизни вечной; а образ тайной вечери над вратами напоминает нам о значении великого священнодействия, совершаемого в алтаре. Понятно после сего, что уничтожить иконостас, как то сделали католики и, по подражанию им, сделали было и униаты, значить изубожить священное и знаменательное благолепие алтаря.

В. Чем отличаются свящ. изображения в костелах от свящ. изображений в наших церквах?

О. Во-первых тем, что в костелах бывают изображения не только живописные, но еще, даже чаще, резные, в виде статуй; в православных же храмах – только живописные, за весьма немногими исключениями. О живописных образах или собственно иконах известно с самого начала христианства. Так, сам Спаситель послал нерукотворенный образ свой на убрусе царю Авгарю. Св. Лука Евангелист писал икону Божией Матери. Известны были иконы и во времена мученические, как свидетельствуют церк. бытописатели (Евсевий). Седьмой вселенский собор, защитивший почитание св. икон от нечестивых иконоборцев, разумел именно иконы живописные. Напротив, резные изображения неизвестны в древней Хр. церкви. Только некоторые, определенные из этих изображений или фигур допускались в древности, и это почти только те, которые и теперь допускаются в прав. храмах. И в самом деле, не приличнее ли в церквах быть живописи, как искусству более тонкому, более способному выражать образы духовной жизни, чем резьба, ваяние? Допущение, в самых крайних размерах, этих искусств для свящ. изображений в Римской церкви объясняется тем, что ей-то особенно достались в наследство памятники этих искусств – языческие, переделанные потом в христианские, а еще тем, что допущением в своих храмах всех искусств она думала более подействовать на народ. Но при этом допущении в храмы всех искусств, тем страннее и самолюбивее кажется изгнание ею из храмовой службы – живого слова человеческого в его живых, народных языках. Во-вторых, в Римской церкви издавна был, да и теперь еще не вывелся обычай изображать, а тем более украшать священные образы слишком уже по мирскому, подлаживаясь под мирские, светские вкусы; и этот обычай доходит иногда до крайней пустоты (напр. модная одежда и модное убранство для фигуры Божией Матери), даже до неприличия и соблазна... Произошла такая погрешность может быть от того, что Римская церковь, объятая мирским духом, по мирскому смотрела иногда и на иконы, видя в них не столько иконы, сколько картины, которые могут просто пленять взор, занимать присутствующих, разумеется, и назидать их. Конечно, бывали и есть в знатнейших римских костелах великолепные и дивные священные картины, но таких, очевидно, не может быть много. Вообще же как скоро икону разумеют, как картину, то легко тут искажаться священному значению иконы. Правосл. церковь, хотя и не хвалится каким-либо необыкновенным художеством в своих иконах, зато в них вообще более правдивости, верности (исторической), духовности и храмового приличия: – ибо Пр. церковь заботится не о том, чтобы священными образами пленить взор, усладить людской вкус, часто прихотливый, а о том особенно, чтобы от образов вознести нашу мысль к лицам изображаемым, напомнить об их святой, духовной жизни на земле и славе на небе. В связи с этим различием в свойстве священных изображений в церкви Римской и православной находится и то, что Римская допускала при своем богослужении некоторые представления, зрелища. В старину они были весьма часты и нередко весьма странны. Теперь осталось из них очень немногое, более скромное и по большей части только в больших монастырских костелах, что впрочем все-таки может напоминать нам о мирских привычках, принимавшихся в Римской церкви, или нарочно усвоиваемых ею для приманки к себе людей.

В. Какие это особенности – в сравнении с особенностями обрядов Богопочтения у православных?

О. Укажем лишь на некоторые из них. Крестное знамение – в обычае как у православных, так и латинян. Но у первых оно совершается гораздо чаще и в храме и вне его, напр. при входе в дом, при выходе из дому на работу, службу, вообще пред началом дела, что все соблюдают, впрочем, более благочестивые христиане. Латиняне крестятся пятью протянутыми пальцами в знамение пяти ран Иисусовых, что, конечно, назидательно. Православные же слагают для этого пальцы так, что первыми тремя знаменуют таинство св. Троицы, ибо мы крещены и крестимся во имя Отца и Сына и Св. Духа; а двумя остальными – соединение в Иисусе Христе двух естеств, т. е. что Он – Бог и человек, почему Он только и мог совершить наше спасение. Образ же крестного страдания Спасителя напоминается у нас если не пальцами, то самим крестным знамением. Итак оно у нас совершается вообще назидательнее. Православные обыкновенно (за исключением нерадивых) носят на себе кресты, которые даются у нас каждому еще при крещении. Этого столько приличного и назидательного обычая нет у латинян, забыт он был и у униатов. Далее чествование св. икон у православных выражается частым лобзанием их, ношением во время крестных ходов, предложением их во время литий, молебнов и проч. Такой образ чествования бывает и у католиков, но гораздо реже, а то и совсем забывается во многих местах. Также забывается ими и обычный православным способ чествования св. мощей, которые у них большею частью под спудом, укрыты под алтари, стены, так что и невозможно приложиться к ним. Итак у православных строже удержался образ чествования св. икон и мощей, свойственный Церкви времен вселенских соборов и определенный на седьмом вселенском соборе. И если во времена мученические христиане, из благоговения и любви к св. мученикам, лобызали их остатки, даже одежды, орошенные страдальческою кровью их; то почему же не чествовать так и ныне их останков и их образов? Замечательно, что, умалив почитание икон и мощей святых, Римская церковь уставила для папы такие знаки почитания, какие в церкви христианской издревле воздаются первым. Так в некоторых крестных ходах (процессиях) папу носят на носилках, будто образ какой; такого же свойства обычай целовать ногу папскую. Можно подумать, что ревностные паписты чтят папу более, чем святых. В самом деле не забыли ль они многих преданий святых, преданий апостолов, отцев церкви, исповедников веры – ради несогласных с ними учений и постановлений папских? Чествование икон Спасителя, Богоматери, святых и вообще чувство молитвенного сокрушения пред Богом выражается у православных поклонами, которые кажутся иногда странными католикам. Но нужен ли еще другой пример для оправдания обычая православных, как пример Спасителя, о Котором говорится в Евангелии, что Он паде на лице своем, моляся (Мф.25:39)? Но призывая к поклонам, православная церковь все-таки не обязывает нас к другому более тяжелому подвигу, к которому ксендзы обязывали особенно простых людей. Это лежание накрест (ниц), напр. в течение целой литургии или нескольких литургий. Далее в римско-католических костелах молятся большею частью сидя, для чего костелы и уставлены скамьями; а в православных храмах – стоя. Стояние во время молитвы приличнее, чем сидение. Сам Спаситель представляет молящихся стоящими: Егда стоите молящеся, отпущайте, аще что имате на кого (Мк.11:25). И святые небожители изображаются стоящими окрест престола Божия. И в древней церкви во время общественных молитв было в обычае стояние, а не сидение (Тертуллиан – о молитве). В православной церкви разрешается сидение для слабых людей, или во время продолжительных чтений (кафизм), но не всегда и не вообще, как у католиков, хотя богослужение их вообще короче православного. Должно быть, сидение введено в костелах из угождения людям знатным, у которых особенно любили заискивать ксендзы. Может быть, по тому же побуждению в костелах легко изменяют, сообразно людским привычкам, и времена богослужения; напр. самая литургия, особенно поемая, и в больших костелах, обыкновенно совершается с полдня (с 12 ч.), чего не допускает Прав. церковь, приближая час литургии – к часу сошествия Св. Духа (Деян.2:15) и желая, чтобы христиане приходили на литургию с более свежею мыслью, не переполненною еще мирскими впечатлениями, и даже до принятия пищи, как то и делают добрые христиане. Впрочем, не исчисляя всех подобных различий обычаев римско-католических от православных, поспешим сделать себе предостережение, что сила христианского благочестия все-таки не в обряде, не во внешних действиях, а в духе, в расположении сердца, направлении воли. Можно усердно чтить иконы и мощи святых, лобзать их, класть поклоны, – и в то же время быть далеким от жизни святых. Можно рано и постясь спешить на обедню, но с тою мыслью, чтобы потом целый день провести в праздности, гулянии, бесчинии: это весьма неблагочестиво.

В. Те же ли праздники в церкви католической, что и в православной?

О. Главные праздники – почти те же. Но в Православной церкви праздники, как эти, так и другие, богаче церковными службами, молитвами, песнями, каковы напр. каноны, литии, полиелеи, вообще молитвословия утрени, вечерни, всенощного бдения. Самое расположение праздников, наименование недель с приспособленными к ним евангельскими и апостольскими чтениями, молитвословиями – сделано в Православной церкви с лучшими смыслом, лучшим, так сказать, духовными вкусом, чем в латинской. Разъяснять это было бы долго, но это может довольно усмотреть всяк, кто внимательно углубится в содержание и дух праздничных и недельных служб наших. – Впрочем и из больших праздников христианских у латинян нет праздника Крещения или Богоявления Господня, вместо которого они празднуют трех волхвов, или по-ихнему, св. трех королей. Праздник 3-х королей мог бы быть; но странно забыть о празднике Крещения, столько почитаемом в древней церкви, где в этот особенно день или накануне его (также Пасхи, Рождества Хр.) совершалось и крещение новообращенных, почему и пели: елицы во Христа крестистеся и проч. Нет у католиков и священнодействия Иордани или водосвятия, также бывшего в древности, как свидетельствует и св. Златоуст, присовокупляя, что вода богоявленская набожно хранилась христианами и, по их вере, оставалась непорченною на долгое время, являла даже целительную силу. Но забывая праздники вселенской церкви, Р. церковь устанавливает у себя праздники иногда без должного основания. Таков праздник безгрешного зачатия Божией Матери, догмат о котором постановлен папою Пием IX в 1854 г. И Прав. церковь празднует зачатие св. Анны, т. е. зачатие ею пресвят. Богородицы. Это праздник древний, но он не заключает лжедогмата о безгрешном или беспорочном зачатии. Пр. церковь чтит Божию Матерь не менее Римской: сколько у нас молитв, песней, акафистов Божией Матери, сколько праздников, икон Ее, в том числе чудотворных! Все службы, ектении сопровождаются у нас молением и Божией Матери, которую церковь наша называет пресвятою, пречистою, честнейшею херувим и славнейшею без сравненья серафим. Но веруя так, наша церковь не считает Ее зачатою безгрешно, т. е. без первородного греха: так зачат только Иисус Христос, ибо Он Бог и человек и зачат от Духа Свята, а Пресвятая Дева – человек и родилась так же, как и другие люди. А чтобы стать Божиею Материю, Она была предуготовлена, предочищена Христом, предосвящена Духом Святым, так что и соделалась Она пречистою, пресвятою. Нам не нужно и мы не в силах прибавить Ей славы более той, какую Она имеет и какую мы должны исповедать благоговейно. Так учили об этом многие древние св. отцы, хотя впрочем они не имели особенной нужды излагать это учение. Взялись за это уже с ХII века ксендзы школяры на Западе; поднялся спор, его подхватили потом ксендзы францискане и доминикане, а там иезуиты, и так шло долго, доходило до соблазна, так что папы приказывали ксендзам замолчать. В 1854 году совсем нечаянно поднял и порешил это дело тогдашний папа. Для чего? А для того, чтоб показать, что папа может, имеет власть непогрешимо постановлять новые догматы. Напрасно! Знаем, что многие из прежних пап не признавали нового догмата, что другие отдавали его, как мнение на свою каждого мысль и веру. Кто же непогрешим: Пий IX, или прежние папы?

В. Чем разнятся посты у латинян от поставь у православных?

О. Прежде всего разнятся они временами. Так, Православная церковь заповедует поститься в среду и пяток, а римская – в пяток и субботу. Православный обычай более сообразен с примером древней церкви, чем римско-католический. В римско-католической церкви нет двух, известных с древних времен, постов, а именно: Петрова и Успенского, и самый Великий пост в ней короче, чем в Православной церкви. Конечно сила постов не в их количестве, а свойстве: ничего не приобретает от поста тот, кто не ест скоромного, а в то же время напр. пьянствует. Да и вообще телесный пост не имеет цены без духовного, почему св. церковь и говорит нам: постящеся, братие, телесне, постимся и духовне. Потому, если мы сравниваем посты православные с римско- католическими, то для того, чтобы видеть, что вообще учреждения церкви нашей, в том числе и учреждения о постах, носят на себе печать более древнего и более усердного благочестия, чем учреждения римско-католические, любящие подлаживаться под людские прихоти, слабости, вкусы. Отсюда возникает еще одна особенность: и Православная церковь дает разрешение от поста людям слабым, немощным, вообще соблюдение поста она полагает на христианскую совесть людей; но Римская церковь очень часто дает такое разрешение в видах простой услужливости, поблажки, особенно людям знатным, чтобы таким образом, угождая их чувственности, тем легче завлечь их к себе или удержать в своей духовной власти¹². – Укажем, наконец, на отсутствие у латинян прав. обычая, имеющего место преимущественно в Великий пост – обычая говенья. В древние времена христиане причащались каждый день, искушая или испытывая пред тем свою совесть и исповедуя согрешения свои. Это было возможно при той пламенной любви к вере, ко Христу и чистоте духовной, какою отличались первенствующие христиане. Потом, с оскудением любви и святости в христианах, исповедь и причастие повторялись реже и реже среди них и требовали уже особенного приготовления от христиан для того, чтобы они достойнее и с большею пользою для души приступали к этим таинствам. Прав. церковь дает прекрасный способ для такого приготовления в подвиге говенья, внушая тем, чтобы христиане не успокаивались на одной силе таинства, напр. на силе таинства исповеди – в разрешении их от грехов, а сами подвизались бы для своего очищения от грехов, для своей праведности и об этом поразмыслили бы в течение долгого говенья. Упущение такого обычая в римской церкви объясняется тем, что она приучала христиан полагать силу таинства гораздо более (и почти исключительно) в самом действии его, чем во внутреннем расположении, с каким оно принимается¹³, а это в свою очередь должно было внушать христианам полагаться во всем на власть церкви, т. е. папы и ксендзов. Впрочем это пояснится шире в речи о таинствах.

В. Есть ли у латинян отличия от Прав. церкви в таинствах?

О. Вместе с таинством евхаристии, совершаемым на литургии, латиняне содержат все семь таинств. Но есть у них отличия в совершении таинств, отчасти в самом взгляде на них. По учению православия, в таинстве под видимым образом подается невидимая благодать Божия, подается так, якоже хощет Дух Святый и потому непостижимо для нас (Ин.3:8). Потому Православная церковь не присвоила себе права по произволу распоряжаться действиями благодати в таинствах, свято и в целости храня самые видимые образы и обряды их, как искони установленные во вселенской церкви. Отсюда совершитель их – есть только строитель тайн Божиих, орудие благодати, действие которой не зависит от его лица и доступ к которой открыт равно и совершающему и приемлющим таинство. Это настраивает обе стороны к миру и духовному союзу веры, устраняя мысль о духовном порабощении народа священством. Не то видим в латинстве. Здесь захотели, так сказать, всецело постичь благодать Божию, овладеть ею, чтобы потом распоряжаться ею по своему произволу. Средством к тому послужила для латинских мудрецов особая школярская наука их (схоластика), в которой ум заходил за разум и которая любила упражняться более в пустых словопрениях, чем в познании Слова Божия, учения, предания и духа вселенской церкви и св. отцов, на чем стоит наука православная. С этой-то наукой своею латинские ксендзы-школяры принялись разбирать те видимые образы, видимые действия, чрез которые сообщается благодать в таинствах, и достигли будто бы того, что сумели во всей подробности и тонкости познать связь благодати со своим видимым действием в таинствах, как бы совершенно примерить их между собою¹⁴. Отсюда опять вышло, что благодать Божию они так примерили, приковали к видимому действию, совершаемому в таинстве¹⁵, что почти лишили здесь свободы Того, Кто дает ее якоже хощет и якоже весть. Но как видимое действие есть внешнее, представляемое вещественным образом, то силу свою оно получает от живой силы совершателя, от его мысли, намерения (интенции). Он здесь не служитель только благодати, а обладатель ее, господин над нею, распорядитель ее. Так на место Христа и Духа Св. стал у латинян в таинствах ксендз, бискуп, а там папа, как бы заслоняющий у них Христа. Это сейчас видно в обхождении их с таинствами. Так в крещении и миропомазании вместо древнего, православного призывания: «крещается раб Божий», «печать дара Духа св.» ксендзы и бискупы говорят: «я крещаю тебя, я запечатлеваю тебя». Не оправдываются ли на них слова блаж. Августина, который по поводу слов Господа: отпускаются греси ея мнози (Лк.7:47), говорит: «благий Врач не только современных больных исцеляет, но и будущих предвидел; ибо имели явиться люди, которые станут говорить: я отпущаю грехи, я оправдываю, я освящаю всякого, кого только крещу»¹⁶. А св. Иоанн Златоуст, показывая, как Господь наш был чужд тщеславия, говорит: «Не сказал Он: вас же я крещу Духом св., но: имате креститися, научая нас смиренномудрию». Утратив это смиренномудрие, Р. священство стало самоправно распоряжаться таинствами, видимыми действиями их и благодатными дарами таинств, желая так. обр. держать христиан в духовном рабстве у себя. Мы видели уже, как самоправно распорядилось оно таинством евхаристии, лишив весь народ святейшей крови Христовой и мудрствуя школярски: «где тело, там и кровь». Но верх самоправия показало оно в таинстве покаяния, так что об этом скажем особо (ниже). Теперь же о некоторых других таинствах: так в крещении упущен тот образ, каким крестился Господь и каким потому и должно оно совершаться. А Господь наш крестился в Иордане чрез погружение (Мф.3:16; Мк.1:5; Ин.3:23); так крестили и св. апостолы (Деян. 8:37,38). Применительно к такому образу совершения крещения, оно представляется в Слове Божием подобием потопа (1Пет.3:19–21), банею водною (Еф.5:26; Тит.3:5), спогребением Христу в смерть для новой жизни о Нем (Рим.6:4; Кол.2:12). Потому и в древней церкви крещение совершалось чрез погружение, как свидетельствуют многие отцы и учители, в том числе и св. Василий Великий, говорящий: «великое таинство крещения совершается тремя погружениями». Дозволяла древняя церковь совершать крещение и чрез обливание или окропление, но в особенных случаях, особенно для больных – в виде исключения. Дозволяет это и наша церковь, признавая, что обливание или окропление не уничтожает силы таинства. Но не тем ли более заслуживает она почтения, что сохранила в большой силе тот образ крещения, которым крестился сам Господь, и который поэтому есть самый приличный и для всех, во Христа крестящихся. В таинстве миропомазания папство уперлось на том, что одним бискупам, а не ксендзам, дает право совершать его. Если же дает иногда и им, то по особой льготе, милости папской, как будто в таинстве важнее милость папская, чем установление вселенской церкви, о котором мы точно знаем из св. отцов и соборов¹⁷. Так обидев в таинстве евхаристии народ, папство в миропомазании хочет обидеть священников: ни того, ни другого нет в православии. Впрочем было бы долго перечислять все (часто не важные) латинские отличия в таинствах. Упомянем только о таинстве брака. Признавая всю святость и крепость брачного союза, Православная церковь разрыв его допускает в определенных случаях, указываемых Словом Божиим и примером церкви вселенской. Римская церковь как будто строже смотрит на дело, как будто совсем не допускает определенных случаев разрыва. Зато она на деле дает себе такую полную власть разрешать и расторгать брак по своему усмотрению, что кажется не могло быть, особенно в старину, случая, когда бы папа не мог этого сделать, если б хотел. Примером величайшего самоправства в этом деле служит расторжение одним папой браков всех лат. священников и запрещение для них брака, о чем будет речь. От такого самоправства Р. церкви над браком, разводы стали у римско-католиков гораздо чаще, чем у православных, но особенно часты стали они у народов, привязанностью которых хвалится Рим. Это с горестью сознал сам папа Пий IX об одном из близких к нам народов. Вообще самоправное распоряжение браком в таинстве послужило началом того унижения брака, которое у некоторых западных христиан кончилось уничтожением его, как таинства, даже обряда. Подобное случилось и с некоторыми другими таинствами.

В. Что такое индульгенции?

О. Слово индульгенция значит снисхождение, послабление, отпуст. Под этим названием скрывается следующее учение римское: хотя в таинстве исповеди или покаяния христианину отпускаются грехи и вечные наказания за них, но не всегда отпускаются временные наказания, которые непременно должен понести христианин в этой ли жизни или по смерти (в чистилище) для удовлетворения, как бы выплаты правде Божией. Но он может избавиться, выкупиться от этих наказаний, этой выплаты, – получить отпуст в них при пособии какого-то скарба церковного, состоящего из заслуг Христовых и запаса, излишка добрых дел, накопившихся в церкви от святых. Скарб этот находится будто бы в руках папы, который и может выдать из него людям, сколько и когда хочет, на выкуп их грехов, т. е. наказаний, кары за грехи. Имея сам такое, особенное пред всеми святителями, право давать отпусты или индульгенции христианам и народам христианским всего света, папа может, по своей воле, уделять это право и другим. И точно: из Рима право это уделялось епископам, ксендзам разных стран, надавалось церквам, монастырям, привязывалось к каким-либо храмовым престолами, святам или праздникам, молитвам, которые поэтому и назывались отпустовыми, индульгенционными. Было напр. заведено, что кто сходит на богомолье в такое-то место, выслушает литургию в таком-то храме, сделает приношение такому-то монастырю, прочтет такие-то молитвы, тот получит отпущение стольких-то грехов, на такое-то время и не только прошедшее, но иногда и будущее; он мог получить отпуст или индульгенцию на три, пять, шесть дней, неделю, месяцы и даже годы. Особенно же щедры были такие отпусты для тех, кто ходили в Рим, разумеется, с богатыми приношениями, или же посылали туда деньги. Когда-то посылались из Рима нарочитые ксендзы по разным землям христианскими продавать такие отпусты, – будто какие шляхетские бумаги или отпускные, купивши которые, человек мог уже считать себя почище других и не очень бояться кары за грехи. Давались еще такие отпусты за какие-либо дела, угодные Риму, напр. если кто поднимался на войну против православных христиан. Из ксендзов же римских богаче были на такие отпусты доминикане, а всех богаче иезуиты, которые богатством этих отпустов умели подкреплять свое господство над легковерными людьми. Давались такие отпусты и разным обществам или братствам религиозным из римско- католиков с целью завлечь в них побольше людей и покрепче привязать их к Риму и папству. Разнясь сроками, отпусты разнились и степенью или силою. Были напр. отпусты неполные и полные. Самый полный отпуст усвоен юбилею, т. е. особенному чрезвычайному празднеству, похожему на продолжительное говенье, и установляемому папами, за отсутствием в Римской церкви настоящего или обыкновенного говенья.

В. Что же должно думать об установлении индульгенций или отпустов?

О. Это установление есть искажение таинства покаяния. В церкви Божией есть один отпуст – это в таинстве покаяния или исповеди, где пастыри дают кающимся отпущение грехов, по заповеди Господа: имже отпустите грехи, отпустятся им. Отпущение это даруется по силе бесконечных заслуг Христа Спасителя, Который подъял на себя грехи всех людей и кару за грехи и раз навсегда, навек удовлетворил за грешных людей правде Божией. Людям остается только усвоять эти искупительные или отпустительные заслуги Христовы покаянием, верою, добрыми делами, и это вполне достаточно для их оправдания пред Богом, т. е. отпущения грехов и вечной кары за грехи. Временные же наказания ничего не значат, ничего не прибавят для этого оправдания. Если б они нужны были именно для этой цели, этого дела, то значило бы, что или заслуги Христовы недостаточны для нас, или же вера, покаяние, добрые дела недостаточны для усвоения сих заслу г. То и другое было бы величайшим заблуждением, противохристианским учением. Правда, на исповеди назначаются христианам епитимии или наказания, но это наказания – отеческие, только исправительные; они служат лишь к тому, чтобы исправить нас, исцелить от душевных болезней или грехов, наставить или укрепить нас в покаянии, вере, благочестии, а совсем не к тому, чтобы только просто помучить нас и чрез это удовлетворить правде Божией, чего они, сами по себе, никогда не могут сделать для нас. Снимать эти епитимии следует, значит, только по вниманию к душевному состоянию кающихся грешников, – к тому, исправились ли они или нет. А снимать их без всякого разбора, просто по какой-то милости, поблажке, т. е. индульгенции, значит злоупотреблять священною властью и притом без всякой пользы для кающихся грешников, а скорее ко вреду их. Столь же нелепа и мысль о скарбе церковном – в том виде, как она вставлена в учение об индульгенциях. Сокровище заслуг Христовых, покрывающих грехи всего мира, действительно неистощимо, но усвоять себе духовное богатство из этого сокровища можно только чрез веру, покаяние, добрые дела, а не по чьему-либо распоряжению. В этом смысле скарб заслуг Христовых доступен всем христианам, принадлежит всей церкви, и никто не может присвоять себе право на особое обладание им. Таким образом и отпуст, даруемый в покаянии или исповеди, доступен всякому истинно кающемуся при посредстве церковной власти, общей всем священнослужителям: раздаяние его не может быть каким-либо особым правом папы или какого-либо бискупа, ксендза. Что касается до скарба или запаса добрых дел, накопившихся от святых, то это самая нелепая выдумка папежства. Для святости христианской нет границ (Мф.5:48); не может быть у христианина дел, которые были бы лишни для его святости (Лк.17:10), сверхдолжного дела благочестия никто не может сделать: величайшие святые не почитали себя достигшими полного совершенства (Флп.3:13). Святые могут помогать нам своими молитвами, можем и мы молитвами помогать друг другу; но чтобы кто-либо мог взять у святых долю из добрых дел их и передать другим – это нелепость. Напрасно римские учители ссылаются на древнюю церковь, которая, по ходатайству мучеников и исповедников, прощала отпадших от веры, снимала с них епитимии и наказания, заслуженные ими, и след. как бы давала индульгенции именем святых страдальцев. Эти прощения совсем не были римскими индульгенциями: они давались не иначе, как тогда, когда у падших видно было истинное раскаяние и исправление; а без этого не могло иметь места и самое ходатайство мучеников, и если они ходатайствовали, то потому, что сами лично знали и видели, а с ними видела и церковь, за кого и почему они ходатайствуют. Так учит об этом особенно св. Киприан священномученик, великий учитель церкви, хотя в его учении, также в учении древних св. отцов, римские учители и хотят видеть сходство со своим учением об индульгенциях, ибо им вообще довольно обычно лгать на св. отцев. Ложное в своих основах учение об индульгенциях ложно и в дальнейших применениях своих. Так, нелепо, будто индульгенции или отпусты могут быть надаваемы папами, бискупами, ксендзами каким-либо местам, праздникам (особенно юбилейным), молитвам. Был в церкви обычай давать обеты или совершать дела богоугодные с каким-либо особенным прошением, намерением (интенцией); напр. ходить к святым и чудотворным местам, построить или украсить храм, раздать состояние бедным, держать известные посты, читать особые молитвы и т. п. Но все это зависело от веры и благочестия добрых христиан. А чтобы кому-либо дана была власть распоряжаться такими обетами, распределять по ним отпусты или милости Божии, благодать Божию, раскладывать ее на те или другие места, праздники, молитвы, – об этом никогда не слышно было в церкви Божией. Благодать Божия присуща всей церкви, она подается везде и всем, ищущим ее с сокрушением и верою. Есть в церкви Божией места, святыни, празднества, особенно чтимые, ознаменованные особенными явлениями благодати Божией. Но и здесь благодать Божия может сообщаться людям только по мере их веры и благочестия, а отнюдь не по распределению и раскладке Рима или чьей бы то ни было. Особенно жалостно то, что Римская церковь завела у себя в известных храмах так называемые индульгенционные престолы, которым чрез индульгенцию папскую дана какая-то особенная привилегия, так что совершаемая на них литургия имеет будто бы особую, ей только свойственную, силу для избавления живых от грехов, временных наказаний за них, а умерших от чистилища. Это уже близко к богохульству! Это значит, что папа может прибавить нечто к той бесконечной силе искупительной жертвы Спасителя, приносимой на литургии, на каком бы престоле она ни совершалась. Величая себя едиными и общими для всей церкви наместниками Христа, папы в духовной гордости отважились наконец посягать на честь, славу Самого Христа. За духовною гордостью видится и нечто другое в грешном учении об индульгенциях и скарбе церковном, ключи от которого у папы и его слу г. Известно, что на счет этого скарба папы, бискупы, иезуиты умели скоплять большие скарбы денежные, что индульгенции были род подати, которую хотел налагать Рим на весь свет христианский, считая себя столицею его. В старые темные времена был обычай сбирать пошлину (пеню, штраф) с людских преступлений, за которые потому и отделывались платою, – и даже за такие преступления, как напр. убийства. Должно быть, этот мирской обычай и сошелся с индульгенциями Римской церкви, желавшей всегда господствовать по мирскому. Извлекая большие доходы для себя из индульгенций, Римская церковь, в других случаях, находила в них способ задабривать, заманивать к себе христиан – чрез ту поблажку их греховной жизни, какая давалась в индульгенции, как самом легком, особенно для богатых, способе примирения с Богом, удовлетворения за грехи пред Ним¹⁸. С учением об индульгенциях стоит, как уже видно, в прямой связи и учение о чистилище.

В. Что разумеет Р. церковь под именем чистилища?

О. Под именем чистилища она разумеет такое место или состояние очищения, в котором пребывают души христиан, хотя и умерших в вере и покаянии, но не успевших принесть плодов, достойных покаяния, для полного очищения от грехов и не понесших при жизни временного наказания за грехи, необходимого для удовлетворения правды Божией. В этом-то, среднем между адом и небом, месте или состоянии души таковых христиан терпят мучения и чрез эти мучения очищаются от грехов, удовлетворяя за них правде Божией и таким образом заслуживая для себя полное блаженство. Эти чистилищные мучения могут облегчаться или сокращаться для них по молитвам, милостыням за них живущих христиан, вообще церкви, особенно же ради приносимой ею на литургии бескровной жертвы о живых и умерших. А как власть церкви всецело сосредоточена, совмещена в папе и от него уделяется епископам и ксендзам, то папа, а по его полномочию, – епископы, ксендзы могут давать особенное послабление или сокращение чистилищных страданий и дают его в индульгенциях.

В. Справедливо ли римское учение о чистилище?

О. Несправедливо. В нем искажено православное учение о состоянии душ по смерти. Во-первых, по учению православной Церкви нет по смерти среднего состояния между состоянием спасаемых, отходящих на небо, и осужденных, идущих во ад: она учит только, что до последнего суда это двоякое состояние душ не бывает окончательно, т. е. ни блаженство праведных, ни мучение грешных не суть совершенны, окончательны – до последнего всеобщего суда. И слово Божие постоянно говорит нам только о небе и аде, и нигде не говорит о чистилище. Во-вторых, если грешники, хоть и покаявшиеся пред смертью, терпят однакож мучения по смерти, то не потому, что они не понесли при жизни временного наказания за грехи для удовлетворения правде Божией, и следовательно должны нести это наказание в каком-то вымышленном чистилище: нет! отсутствие временного наказания не могло нисколько умалить для них той вседовольной, очистительной силы, какая находится в заслугах Спасителя, подъявшего на Себя грехи всего мира и казнь за сии грехи для удовлетворения правде Божией. Если грешники, умершие в покаянии, терпят еще мучения по смерти, то потому, что не успели еще вполне усвоить заслуг Христа Спасителя по слабости веры своей, недостаточности покаяния, а главное, что не принесли плодов достойных покаяния и таким образом самым делом не очистились от грехов. И потому, в-третьих, какие бы мучения ни претерпевал грешник в мнимом чистилище, мучения эти сами по себе ничего не прибавили бы к его чистоте, к оправданию его пред Богом: по смерти нет покаяния, учит Слово Божие и св. отцы, – нет там места для заслуг, самоисправления, самоочищения. А если сами грешники не могут ничего сделать для своего очищения путем покаяния, то, в-четвертых, и церковь не может разрешать их от посмертных уз в мнимом чистилище. Ей сказано: еже аще разрешиши на земли, будет разрешено на небеси. Значит, она может разрешать кающихся от греховных уз дотоле, пока они на земли, и им доступно учрежденное в церкви таинство покаяния. Вот почему древняя церковь, налагая на кающихся грешников епитимии или исправительные наказания, пред смертью снимала их с кающихся в той вере, что разрешительная власть ее не продолжается на умерших, что, с другой стороны, епитимии, которыми они связаны были при жизни, не могут, по смерти их, служить сами по себе к очищению, к примирению их с Богом. Много может делать церковь для умерших в силу бесконечных заслуг Христовых, имеющих силу и для них, может делать своими молитвами, милостынями, приношением о них бескровной жертвы на литургии, при чем предоставляет власти Самого Господа внимать или не внимать ее молитвам, разрешать или не разрешать грешников от наказаний. Думать же, что кто-либо в церкви, напр. папа, может разрешать умерших, высвобождать их из мнимого чистилища прямо по своему усмотрению, предлагая за них Богу заслуги Христа и святых, как толкуют Римские учители, – это нелепость. Таким образом в чистилище Римском не оказывается ни надобности, ни толку. Напрасно говорят иногда католики, будто наша разрешительная молитва над умершим – то же, что чистилищная индульгенция. Кроме того, что мы отвергаем чистилище, самая эта разрешительная молитва совсем не то, что индульгенция: это только общая заключительная молитва об умершем и вместе свидетельство сохраненного им при жизни общения с церковью, необходимого для спасения, или же – совершившегося при жизни примирения с Богом, с церковью, достигнутого покаяньем, разрешением от грехов. Потому-то от разрешительных молитв правосл. церкви никогда не было и быть не может таких соблазнов, как от римских чистилищных индульгенций. Напрасно говорят иногда Римляне, будто их чистилище то же, что так называемые мытарства, о которых говорят учители правосл. церкви. Посмертные мытарства суть только испытания души, ее добрых и худых дел; если эти испытания бывают для нее страшны, мучительны, то все же они не служат к очищению ее от худых дел и к прибавлению заслуг ее: они ведут только к определению нравственного достоинства ее, к приговору о тех заслугах жившего человека, с какими он уже переходит в тот свет. Словом: это образ того частного суда, который бывает с каждым человеком тотчас по смерти, а не что-либо похожее на чистилище. О частном суде в образе мытарств говорили многие древние мужи, а о чистилище – нет.

В. Какие особые заведения были или есть в Римской церкви для поддержания папства?

О. Во-первых – безженность ксендзов. Слово Божие советует жизнь девственную только тем, которые могут вместить это (Мф.19:12); таких может быть не много, и люди эти исстари имели особый, приличный им род жизни в пустынях, монастырях. Вообще же священнослужителям не запрещено иметь жен ни Словом Божиим (1Тим.3:2), ни св. отцами и соборами (1-й Всел. собор). Более тысячи лет не было этого запрещения и в Римской церкви. Потом папа (Григорий VII), задумавши властвовать над всем светом, приказал ксендзам бросить жен, и то для того, чтобы, будучи бессемейными, отрываясь от роду-племени, они никому и ничему не были так преданы, как папству. Таким образом, ради своей власти и выгод папство завело у себя такое дело, от которого может быть (да и бывает не мало) соблазну в народе христианском; ибо ксендзы не по своей воле остались и остаются без жен и само собою вправе рассчитывать на поблажку¹⁹. Рядом с таким невольным, несвоеместным монашеством, и в Римской церкви завелись, во-вторых, монашеские ордена; – это как бы товарищества, цехи, как-то: доминикане, бернадины, иезуиты и др. Таких орденов не было в древней Христовой церкви, нет и теперь в правосл. церкви. И дух этого орденского монашества не таков, каков должен быть дух истинного монашества. Так напр. для доминиканов и иезуитов важнейшее дело составляла всегда не молитва, как это исстари привычно православному монашеству, а власть над христианами и народами христианскими, – власть орденов их и вообще власть папства. Для этого-то они рыскали по всему свету, повсюду пристраивали для себя владения и стоянки (в монастырях); всюду старались прибрать к рукам государей, власти, а чрез них и народ, являлись и живали меж людей не в своих костюмах или одежде, в виде мирян, наконец не брезгали никакими средствами, даже жестокими и нечистыми, как уже сказано²⁰. В-третьих, – ставши духовно-мирским царством, Римская церковь завела у себя папских нунциев, т. е. послов поверенных, которые рассылались во все римско-католические страны или определялись из туземных бискупов и ксендзов, чтобы сторожить за властью и выгодами папства. Из этих-то трех заведений, во главе которых стоит сам папа с кардиналами в Риме, зашла такая круговая стачка, порука и как бы заговор папства против света христианского, что долгое время трудно было народам выпутаться из сетей его. Но наконец настали перемены и для папства.

В. Должно ли когда-либо пасть папство, т. е. духовно-мирская власть пап и их Римской церкви?

О. Должно, и есть приметы, что падение это началось. Теперь духовно-мирская власть пап далеко уже не так сильна, как в былые времена. Чем более умнели и просвещались народы, тем более падала эта власть. Часть народов, принадлежавших к Римской церкви, давно уже отвергла духовную власть папы над собою (с нею, конечно, и мирскую), хотя к сожалению и сама ударилась в нехорошую сторону; другая, хотя и оставила за папами власть духовную, но перестала давать им над собою власть мирскую, или же сильно уменьшила эту власть. С тем вместе стала падать и мирская власть бискупов, ксендзов, даже иезуитов. Эти последние своими замашками мешаться в дела государские, земские, прибирать все к своим рукам – и то со всякого рода неправдою, – так надоели и опротивели всем, что их изгоняли из всех христианских земель, хотя, по привычной им хитрости, они опять пробирались к ним, – часто под чужим именем, как делают они нередко и теперь. Вообще теперь Римская церковь для поддержания падающей духовно-мирской власти своей прибегает не к грозе и силе, которых никто не боится, а к особенным искусным сделками (конкордаты) и проделкам. Полную власть мирскую до 1870 г. папа, его кардиналы, бискупы, ксендзы имели еще только в небольшом папином королевстве с его главным городом Римом; но в этом году папская область присоединена к территории итальянского королевства. Видимо, что это уже крайнее дело для светской папской власти, и она идет к падению, хотя бискупы и ксендзы изо всех сил стараются поддержать его, показывая тем, что в них жив еще старый дух.

В. Что должно выйти для христианства из падения мирской власти пап?

О. Трудно, разумеется, угадать все, что может выйти из этого. То однакож всего вернее, что за падением мирской власти пап должна со временем пасть и духовная, т. е. искомое главенство пап над миром христианским: одно держится другим и не может стоять долго без другого. А от сего далее должно произойти много добра для христианства. Очистившись от зловредного духа папства, этого корня своего отщепенства, римская церковь может ближе подойти к первобытной, т. е. истинно православной церкви, а может быть и соединиться с нею.

В. Должно ли желать нам единения с римско-католиками?

О. Должно желать нам всею душою такого единения с римско-католиками и со всеми другими христианами и хр. обществами. Сам Господь наш Иисус Христос молился Отцу Небесному о верующих в Него: Отче святый, соблюди их во имя твое, их же дал еси мне, да будут едино, якоже и мы (Ин.16:11). И св. церковь каждодневно молится с нами: о мире всего мира, благостоянии святых Божиих церквей и соединении всех. Это соединение было бы величайшим счастьем для человечества и христианства. Сколько соблазна, вражды, кровопролитий происходит между людьми и народами из-за розни вере! Сколько несчастий – в семействах! Сколько напротив прибыло бы добра, радости, красоты в жизни человеческой, если бы христиане жили в единении веры и любви, как дети единого Отца Небесного, братья во Христе. Се что добро и что красно, говорит псалмопевец, но еже жити братии вкупе (Пс.132:1).

В. Возможно ли единение церквей христианских?

О. Возможно, ибо Сам Господь предсказал, что оно будет: и будет едино стадо и един Пастырь (Ин.10:16). Пастырь – это Сам Господь, как и сказал Он о Себе: Аз есмь Пастырь добрый, а стадо – это церковь Христианская, это – верующие в Него, за которых Он положил душу свою и которые знают Его и слушают гласа Его, как овцы пастыря (Ин.10:14–16). Предсказание Господа сбывалось в первобытной Хр. церкви, которая подлинно была единым стадом, братством, где, по свидетельству Слова Божия, бе сердце и душа едина (Деян.4:32). Сбывалось оно и впоследствии – во времена вселенских соборов, которые именно и выражали собою единство всемирной христианской церкви, как единого стада под единым Пастырем – Христом Господом. Хотя с отщеплением Рим. церкви единство это нарушилось, но не исчезло совершенно. Напротив, несмотря на некоторые отступления в вере, Рим. церковь сохраняет, как сказано, общие с нами основания веры. Верует она в Слово Божие (хотя и толкует иногда не право), верует в Бога Триединого, в Сына Божия, Господа и Спасителя Иисуса Христа, чает спасения и жизни вечной, приемлет семь св. таинств, почитает Богородицу и святых, молится за умерших и проч.; знает она учение о христианской любви, благочестии, милосердии, молитве, воздержании и др. добродетелях; были и бывают в ней люди и добрые, благочестивые, могущие стяжать жизнь блаженную на небе. Есть христиане и христианские общества, происшедшие от церкви Римской, которые уже далее ее отступили от православного исповедания веры; но и они не отступили от оснований веры, от веры в Евангелие, в Триединого Бога, Христа Спасителя, жизнь вечную, в заповедь о любви Христовой и проч. Таким образом в основаниях веры и теперь есть единство между христианами разных церквей и обществ, и теперь след. оправдывается, в известном смысле, известной степени, предсказание Господа об едином стаде и едином Пастыре – Христе Спасителе, по вере в Которого, как римско-католики, так и другие неправославные христиане, все-таки называются христианами, верующими, а не неверными. Надлежит поэтому верить, что предсказание Господа будет со временем еще более оправдываться, т. е., что единение веры будет увеличиваться между христианами.

В. Каков же путь к полному, истинному единению христиан?

О. Тот путь, чтобы христиане разных церквей и обществ христианских обратились к единой, соборной, апостольской церкви и во всем согласились с нею. А как вернейшею наследницею и представительницею этой церкви есть Православная, Восточная церковь, то христианам церквей и обществ неправославных и надлежит соединиться именно с нею, чтобы в ней найти для себя единую, истинную, вселенскую церковь и приобщиться к ней. При этом ни нас, ни других не должно смущать то, что православных христиан меньше, чем напр. римско-католиков, а тем более – всех неправославных христиан, взятых вместе. Если теперь Правосл. церковь не так велика, зато она безмерно увеличивается единством со всею древнею Хр. церковью; при том количество само по себе еще не все значит. Если Православная церковь меньше церквей неправославных, то не забудем, что всех христиан взятых вместе, меньше на свете, чем неверных. Как вообще о христианстве, так в частности и о христианстве православном, истинном, должно сказать слова Спасителя: много званных в него, но мало избранных, мало пришедших на зов. И в истории церкви ветхозаветной мы часто видим, что истинная вера хранится только у немногих избранных мужей народа израильского, а потом опять она привлекает к себе весь народ. В истории церкви новозаветной, Христианской, тоже видим нередко, что православные временно оказываются как бы малым стадом среди неправославных, у которых даже бывали соборы многочисленнее соборов православных. Но над малым стадом всегда оправдывалось Слово Спасителя: не бойся, малое стадо: яко благоизволи Отец ваш дати вам царство (Лк.12:32). Будем же верить, что и нашей Православной церкви, – этому, пока малому в христианском мире стаду – завещано Отцем Небесным царство, т. е. что ей суждено явиться миру христианскому во всем истинном свете, истинном достоинстве своем, чтобы и христиане других церквей и обществ христианских возлюбили ее, соединялись с нею, а чрез нее и друг с другом.

В. Каково же то единение, путь к которому открывает Православная церковь?

О. Это – единение всемирного христианского братства во имя единого Главы и Пастыря церкви Господа Иисуса Христа. Церковь православная не ищет сама власти над всем светом, и ни за кем одним не признает права на такую власть. Союз, ею предлагаемый, не есть союз господства и подчинения, а такой союз братства, при котором бы общества или церкви христианские разных стран и народов сами ведали и строили свои дела, были друг пред другом, как независимые, свободные и равные, и только споспешествовали друг другу любовью, т. е. помогали советами, увещаниями, жертвами и проч., а не принуждали друг друга. В случаях же чрезвычайных, когда бы потребовалось заявление общей для всего христианства власти церковной, оно имело бы место на вселенском соборе, где каждая церковь имела бы своего представителя и где над собором не стояла бы никакая власть, кроме невидимой власти Духа Божия, говорящего устами собора. Само собою разумеется, что это всемирное братство христианских церквей или обществ предполагает братство самих христиан, как каждой церкви отдельно, так и всех церквей вместе. Такое-то братство с самого начала легло в основу, стало душою христианского общества в мире, так что для первенствующих христиан, кроме названия христиан, другим общим названием было – братие. Хотели подражать им и наши благочестивые предки, составлявшие между собою церковные братства, в которых они дали нам и миру христианскому пример христианского единения.

В. Как можем мы содействовать единению с нами христиан и церквей христианских других исповеданий?

О. Так как основой христианского единения должно быть братство, то во-первых, мы должны оказывать иноверными христианам братскую любовь, а по сей любви терпимость к их вере, иначе веротерпимость. Мы должны помнить, что они все-таки братья наши по человечеству и по христианству, держатся общих с нами оснований веры и благочестия христианского: к их же заблуждениям мы должны быть терпеливы, как вообще к человеческим немощам: любовь все терпит (1Кор.13:7). Их верования, святыни так же дороги им, как нам наши. Преследуя их за эти верования, оскорбляя их святыни, мы не обратим их, а еще более оттолкнем от себя. Даже за вражду разноверцев, напр. римско-католиков, мы, по заповеди Христовой, должны платить любовью. Но при этой любви к разноверным, мы должны иметь, во-вторых, ревность по своей православной вере – из любви к самой этой вере, как истинной вере Христовой, следовательно, из любви к Самому Христу. А ревность сия обязывает нас, во-первых, стараться обращать к Православной церкви христиан неправославных, заблуждающих братий наших, но не силою и грозою, а добрым словом, мольбою, советом, любовью. Это было бы для них благодеяние, а для нас заслуга пред Богом (Иак.5:19–20). Этим подвигалось бы спасительное дело христианского единения. Если же это невозможно, то во-вторых, обязаны по крайней мере сами всецело и твердо стоять в своей вере, утверждать в ней одноверцев тогда, когда им предстоят обольщения от неправославных. Особенно же должно беречься, чтобы, вместо истинного единения христианского, не вдаться нам в какое-либо ложное единение, в какое наиболее любит заманивать православных церковь Римская, называя его униею.

В. Что такое Уния?

О. Уния, слово латинское, значит единение. Но давно уже вошло в обычай называть этим словом то ложное единение, в какое исстари любит заманивать православных Римская церковь. Это единение не во имя Христа и Его единой, соборной, апостольской церкви, а во имя папы и его Римской церкви: иначе сказать, это уния не христианская, а папежская, римская. Она хочет, чтобы православные подобно римско-католикам признали главенство, власть папы и его Римской церкви над всею вселенскою церковью, а потому и над самими собою, над своею Православною церковью; с тем вместе они должны согласиться со всем римским учением или исповеданием веры. При этом папежники обыкновенно говорят еще, что тем, кто примет унию, они не будут навязывать римских обрядов, а позволят удержать свои прежние обряды и обычаи, будут даже почитать их наравне с римскими, с тем только, чтобы и униаты почитали римские, как свои собственные, не поставляли различия между ними и своими, между своими церквами и костелами и таким образом были заодно, по-братски с римско-католиками. Так-то толкуют они свою унию.

В. Так ли в душе разумеют свою унию папежники, как говорят о ней?

О. Не совсем так. Чего они требуют от унии, того требуют неотменно, но что обещают для нее, то обещают неискренно. Когда они требуют от унии признания главенства папы и Римской церкви, согласия с римским учением веры, почитания римских обрядов и обычаев, то требуют неотменно; без этого, по-ихнему, и быть не может. Когда же они говорят, что будут почитать наши церковные обряды, уставы и обычаи, как свои, то это неискренно. Свои церковные обряды, обычаи они считают гораздо лучше, достойнее, выше наших, потому что их держится сам папа, глава (мнимый) всего света христианского, держится Римская церковь, – образец (мнимый) и учительница всех церквей. Потому, если они где-либо терпели, позволили униатам держать свои старые, православные обряды, то только до поры, до времени, и то неохотно, по нужде, между тем, при каждой возможности, они старались мало-помалу выводить их и заменять своими, чтобы наконец уния во всем слилась с латинством или римско-католичеством. Словом, уния, по-ихнему, должна быть только как бы мостом к латинству. Им всего приятнее было бы перекинуть православных прямо в латинство. Но когда этого нельзя сделать, тут они подставляют унию, думая про себя: «пусть уж будет эта бедная уния, только бы не чистое православие или благочестие». Однакож за эту унию они далеко не назовут нас братьями, равночестными себе в вере и церкви Христовой. Себя всегда они будут считать выше, благороднее. Особенно так думали всегда латинские ксендзы, всегда смотрели они на унию, только как на дело переходное, что она должна рано или поздно стать их добычею, т. е. латинством.

В. Как же должны смотреть на унию, судить о ней мы, православные христиане?

О. После того, что мы знаем о нашей Православной церкви, церкви Римской, наконец об истинном единении церквей и о том, что зовут униею, – можем мы иметь прямой взгляд и здравый суд об этой унии: смело и твердо можем мы сказать теперь, что она: 1) не потребна нам. В самом деле к чему она нам, когда и без нее у нас истинная, православная вера или святое православие? К чему нам подчиняться папе и Римской церкви, когда мы стоим в сыновнем послушании матери нашей, единой, соборной, апостольской церкви и в ней чаем спастись о Господе нашем Иисусе Христе, Который есть един глава этой церкви? Что может еще дать нам эта уния, которая притом, 2) и сама в себе незаконна, неправа. Как скоро мы знаем, что папское или римское главенство есть дело неправое, незаконное, что неправы и незаконны и другие выдумки римского исповедания веры, то незаконна и неправа уния, требующая от православных принятия всего этого – этой неправоты не может выкупить то, что за унией обещают сохранить древние православные обряды. Всякий разумный христианин должен знать, что обряд имеет свою цену, силу от веры, его одушевляющей, что вера больше обряда, что, отрекшись от большего, легче отречься потом и от меньшего, на что, как мы видели, и рассчитывают папежники в своей унии. А когда все это так, то уния, 3) есть не истинное единение, а ложное. Не дух христианства внушал папам и папежникам хлопотать повсюду об унии, а дух корыстного любоначалия. Не союза и братства с православными искали они, а подчинения их себе, господства над ними. А потому и устрояли они свои унии в разных местах не по-братски, не общим братским уговором, советом, а разными проделками. Не на вселенских христианских соборах они устрояли их, а на своих продельнических сборищах. Не думали они для такой унии христиански сознаться пред православными как пред братьями в своих винах, отступничествах и познать истину православного исповедания.

В. Было ли бы грехом для православною христианина – принимать унию?

О. Прежде всего такое дело, т. е. принятие унии, было бы прямым неразумием со стороны православного христианина, особенно после того, как он знает, что уния ему не потребна, не права сама в себе, портит его веру, что наконец в ней нет христианского единения и братства. Но был бы тут также и грех, да еще грех большой. То была бы полу-измена, полу-отступничество от единой, истинной, святой, Православной церкви. Разумеется, еще более тяжким грехом было бы полное отщепенство, полная измена, т.е. совращение в самое латинство. О таких отщепенцах следует всем православным христианам горько жалеть, как об овцах, отбившихся от своего стада и могущих рано или поздно пропасть, погубить душу свою.

В. Если уния такова, как мы теперь знаем ее, то как могло статься, что она забралась было в наши края?

О. Сталось это не с добра и не с воли наших предков. Испокон веку, как земля наша, земля русская, крестилась при св. князе Владимире, отце св. Бориса и Глеба (в 988 г. от Р. X.), в ней стало христианство православное, пришедшее к нам с востока, и предки наши были и назывались православными, как были и назывались русскими. Настроились потом и Римские учители из разных стран, в том числе и из Польши, накинуть праотцам нашим свое римское исповедание. Это им не удавалось. Весь народ русский, живший в этих краях, русские князья и вельможи здесь жившие, все до одного были православными, ни за что не отрывались от родной веры и родного племени. Так было целые столетия, годы и роды. Но потом настали для нашего края времена несчастные: завоевали его татары, после которых утвердились было здесь литовские князья. Сначала и сами они становились русскими и православными христианами; русская и литовская земля стали одно и были сильны. Этого испугалась соседняя Польша. К тому же паны польские слишком залакомились на богатую землю русскую, а ксендзы слишком позавидовали св. благочестию или православию, привлекавшему к себе уже и Литву. Вот и стали они предлагать свою польскую корону князьям литовским (начиная с негодного отступника Ягеллы с 1386 г.) с тем, чтобы те притянули под эту корону русскую и литовскую земли и развели там на место православия латинство, либо хоть унию. С тех пор литовские князья, они же короли польские, вместе с польскими панами, бискупами, ксендзами, подущаемые притом с Рима папами, и стали заводить то лестью, то грозою, – где латинство, где унию. В тех местах, где Литва еще была не крещена (в Ковенской и частью Виленской губ.), удалось им насадить латинство, – и то впрочем с огнем и мечем. Напротив русские христиане и обрусевшие православные литвины нигде не поддавались ни на угрозы, ни на обольщения королей, панов и ксендзов, особенно доминиканов. Так тянулись дела еще около 200 лет. Наконец на подмогу прежним врагам нашей земли и веры явились страшные ксендзы иезуиты. Пустив в ход всевозможные хитрости и проделки, они успели вывести в русские епископы людей, втайне друживших с ними, или завлечь в такое дружество уже бывших епископов, которых сумели опутать своею нечеловеческою хитростью. С этими-то лжепастырями (таково было тогда несчастное время!) да еще несколькими польскими панами, бискупами они в 1596 году составили в Бресте сборище и там прокричали унию, проклявши всех, не желающих принять ее, которым с своей стороны грозил всякими страхами ярый папежник король Сигизмунд III. Но тогда же, в том же Бресте, составился великий собор из множества духовных лиц, в том числе лучших епископов, князей, панов русских, выборных от разных городов и приходов, особенно церковных братств и братчиков; на этом соборе все единодушно отвергли унию, обвинили отступников, принявших ее, и дали за весь край и православный народ – зарок или обет твердо стоять за православие до смерти. Так-то после 600 лет православия началась уния – не как истинное единение, не как христианское дело, но как дело обмана, дело наших врагов и немногих отступников, принесшее не братство, а рознь и вражду.

В. Что ж было дальше с унией, какая была доля ее?

О. Каково было начало ее, такова и доля. Не с добром родилась она, не с добром выросла; принесла много несчастий нашему литовско-русскому краю, была и сама несчастна. Польский король, польские паны, бискупы, ксендзы всякими способами старались развести дальше унию и вывести православие: православным не давали епископов, священников, отнимали церкви и отдавали их в аренду жидам, которые брали с христиан подать за всякую службу, крестины, свадьбу, похороны и проч.; муками принуждали православных принимать унию, ударами гнали их в униатские церкви. Для других же, особенно людей побогаче и познатнее, не жалели лести, обманов, обещаний, обольщений, распуская разные книжки, грамотки с проповедью об унии и латинстве, заводя для их детей школы, где иезуиты и учили их своей вере. Панам и ксендзам горячо помогали во всем этом свои отступники, перекинувшиеся на унию, каков напр. заядлый мучитель православных, душехват Иосафат Кунцевич. Такими-то способами часть православных отщепилась от православия. Но эта часть и сама распалась на две части. Все отщепившиеся князья, паны русские пошли прямо в полное отщепенство, в польское католичество, где скоро ополячились, и в этом двойном отщепенстве – родной вере и родному племени – пребывают их правнуки доселе. Напротив народ не поддавался на полное отщепенство, слишком любя старую веру с ее обрядами, порядками церковными. Ему-то и накидывали унию, – тем более, что и ксендзы римские гонялись более за панами и не очень-то лакомились на бедный народ, да и паны-то не хотели уж слишком скоро брататься с простым народом, чрез принятие его в свою веру. Вообще те и другие хотели более добивать православие, чем гладить унию. Они расширяли ее, жаловали ее, чтоб потеснить православие: но как только сама уния становилась на ноги, хотела жить сама собой, они тотчас прижимали и ее, отнимали у нее церкви, монастыри, церковные доходы. Уния эта заубожала вместе с державшимся ее народом; паны и ксендзы польские стали кликать ее верою хлопскою, мужицкою, как кликали прежде веру православную. Долго не знала несчастная уния, что сделать с собою. Но ее вывела на дорогу, на свет – более ее счастливая – церковь Православная, так нерассудно оставленная ею. Православная церковь, сколько ни теряла сынов своих, все стояла крепко и твердо. Защищала ее и знать русская этого края, доколе была верна праотцовской вере; еще дружнее защищали братства или братчики, бывшие при монастырях и церквах в городах и селах. Они защищали ее в судах и в книгах, в церквах и школах, списывались с собою с разных мест, городов, давая друг другу советы, помощь в борьбе с общим врагом. Так было в Литве, особенно Вильне, было в Белоруссии, Подолии, Волыни, Украине до Днепра и Киева и далее. Наконец на Украине православный народ русский взялся и за оружие – взялся против воли, ибо поляки с ксендзами поднимали оружие на него и хотели загнать его в неволю. Мало того, он решился навсегда отвязаться от Польши и воссоединиться с единоверным и единоплеменным народом Великой России и быть под одним православным царем. За Украиной пошла вся Малороссия, Белоруссия и проч. Это было спустя каких-нибудь шесть десятков лет от начала унии – при благоверном царе Алексее Михайловиче. Часть Малороссии с Киевом с тех пор навсегда избавилась от Польши, но другая часть или Украина, также Подолия, Волынь, Белоруссия, Литва не могли достичь этого, и жившие здесь православные около 100 лет терпели еще гонение за веру в польской неволе. Много раз умоляли они русских государей вступиться за них, и те вступались, но напрасно. Наконец около 100 лет тому назад (при мудрой государыне Екатерине II) литовско-русские земли стали отходить от Польши и присоединяться к единоверной России. Тогда настала льгота православию в наших краях. Тогда-то оглянулись, опомнились и униаты. Познали они, чего добивались ксендзы и поляки своей унией. Один униатский епископ говорил от щирого сердца епископу православному: «мы, униаты, живем только за вами благочестивыми: как съедят вас ксендзы и поляки, примутся и за нас». Но не съели они ни русского народа, ни русского православия. Сказано: на начинающего Бог! И кто кому копает яму, тот сам падает в нее. Три раза еще поднималась на нас Польша при Екатерине и каждый раз падала и наконец распалась: тогда-то пробил час и Унии²¹.

В. С каких пор и как совершилось воссоединение унии?

О. Началось оно около 100 лет до нашего времени. Еще во времена мудрой государыни Екатерины униаты, почувствовав себя на свободе от польского гнета, быстро стали возвращаться в православие, особенно там, где они живо помнили, что еще отцы их, даже они сами, были в православии. В 1795 г. считалось более 1,000,000 униатов и более 2,300 униатских церквей, воссоединившихся с Православною церковью. Такие воссоединенные были в Украине, Подолии, Волыни, Полесье, Белоруссии²². Но в этих местах, особенно Белоруссии, оставались еще и униаты, а в (так называемой) Литве они пока еще совсем не воссоединялись. Причиною того были в особенности проделки панов и ксендзов, которые, и по падении Польши, не переставали орудовать в здешних краях, пользуясь благодушною терпимостью к ним русского правительства, за которую однакож они заплатили новыми восстаниями на Россию (в 1812, 1831, 1863 г.). Наконец при блаженной памяти императоре Николае отняты были у них сила и власть над униатами, чего те сами давно желали. С 1827 года униаты получили отдельное и независимое от римско-католических духовных властей управление в своей Греко-унитской коллегии, учрежденной старанием бывшего митрополита литовского и виленского Иосифа (Семашко), который был тогда унитским протоиереем и жил в С.-Петербурге, где и успел объяснить Государю нужды и чаяния унитской церкви. Отселе пр. Иосиф, около 1830 г. епископ литовский, стал душою нового управления Унитской церкви и руководителем избранных и просвещеннейших представителей унитского (белого) духовенства, думавших об освобождении унитской церкви от рабства польскому латинству. Светлая дума эта, как утренняя заря, прояснялась особенно там, где были главные места духовного управления и образования унитов белорусских, как в Полоцке, и литовских, как в Жировицах, и где поэтому и соединены были избранные представители унитского духовенства. Когда затем во время польского мятежа 1830–31 г. появились новые попытки ксендзов увлечь унитов на свою сторону, то это послужило лишь к новому обличению лживости латинства в глазах просвещеннейших из унитских духовных²³. С этой же поры стала еще более упадать и вообще польско-католическая сила в здешних краях. Скоро высшее духовенство унитское, само уже свободное от панско-ксендзовского гнета, устроило и то, что и приходское духовенство высвобождено из-под власти панов, державших его в руках своим правом на презенты, т. е. дачу приходов, и приведено в ближайшую зависимость от своих архипастырей. В ряду их с 1834 г. являлись новые лица, одной мысли с пр. Иосифом, как пр. Василий (Лужинский) для Белорусской епархии, пр. Антоний (Зубко), викарий литовской епархии. С этого же особенно года старанием, отеческими и дружескими внушениями архипастырей и старшего священства унитского, приходское унитское духовенство стало принимать православные Богослужебные книги, изд. Святейшим Синодом Всероссийской Церкви, и заменять ими поврежденные унитские; более и более в унитской церкви стало выводиться то, что незаконно вкралось от латинства, стали восстановляться православные уставы и обряды. Уцелевшие в унии остатки древнего благочестия или православия помогали унитам в восстановляемых уставах и обрядах видеть отвечное и родное достояние свое. Вразумляя старое унитское духовенство, просветители унитов действовали и на юное поколение его силою духовной православной науки, засветившейся в преобразованных или вновь открытых училищах и семинариях, как в Полоцке, Жировицах. Живы и будут живы в нас отраднейшие воспоминания об этом первоначальном воспитании, этом, так сказать, духовном возрождении нашем!... За всем тем между избранными представителями унитов, православными людьми русскими, духовными и светскими, укреплялось дружеское, братское общение, особенно там, где были средоточия духовного управления и образования унитов. Так мирно подготовлялось дело воссоединения унии, устраиваемое, одушевляемое мудростью и любовью унитских архипастырей с старшим священством, во главе которых был архипастырь, преосвященный Иосиф, председательствовавший в унитской коллегии. На отеческий голос глубоко почитаемых пастырей, старшего священства отозвалось и остальное духовенство унитское, давшее 1305 своеручных подписей в согласии на воссоединение с Православною Церковью. Если некоторые в духовенстве и не соглашались на воссоединение, то весьма немногие, главным образом базилиане, которые были испорчены иезуитами, иногда заходили в унию из латинства с тайною целью превратить унию в латинство. Таким дана была свобода в течении нескольких лет возвратиться восвояси или одуматься; силою, муками никого не принуждали к воссоединению, как то делали папы и ксендзы, заводя унию. Сдерживали, отсылали на размышление, весьма впрочем редко, тех, которые хотели мутить других по одному лишь крайнему задору своему. Мирно и твердо приготовленное, святое дело воссоединения окончательно принято, провозглашено по-христиански на освященном соборе, бывшем в г. Полоцке 1839 г. 12-го февраля в неделю православия. Постановление собора, принятое Государем Императором Николаем «с благодарением из души Всемогущему Богу», рассмотрено было «по правилам св. Церкви» в Святейшем Синоде, где 6-го марта того же года сделано определение о принятии епископов, священства и духовной паствы унитской церкви в полное и совершенное общение св. Православной кафолической Восточной церкви и нераздельный состав церкви Всероссийской. 25-го марта в день Благовещения Пресвятыя Богородицы, накануне дня светлого Воскресения Христова, оно утверждено собственноручною Его Величества подписью: «Благодарю Бога и принимаю». 30-го марта в собрании Святейшего Синода совершилось торжество принятия в общение унитской с Православною церковью. Введенный в собрание православных архипастырей, высших предстоятелей Всероссийской церкви, старший архипастырь и представитель унитской церкви, преосвященный Иосиф приветствован был ими о совершившемся воссоединении, прочитана синодальная грамота о том к воссоединенным епископам и духовенству и вручена преосвященному Иосифу, который от лица всех воссоединенных принес благодарение Святейшему Синоду. По взаимном лобзании все совокупно отправились в синодальную церковь, где совершено благодарственное Господу Богу молебствие. Подобное торжество повторялось в разных других местах воссоединенных епархий, как Витебске, Полоцке, Велиже, Сураже, Орше, Минске, Волыни, Жировицах, где древле-православные архипастыри и священники совершали службу с воссоединенными, для чего собирались иногда до 50, 80, даже 150 священников, при стечении многочисленного народа, на каких торжествах и читано было определение Святейшего Синода о воссоединении. Между тем к большинству воссоединенного духовенства присоединялось и остальное, так что число подписей его на воссоединение возросло до 1607. За священством следовал и весь бывший в унии, но отвечно русский народ, числом около 1,500,000 человек. Остались было еще униты в Привислянском крае. И унитские священники и народ вследствие особых неблагоприятных обстоятельств там были так заглушены, задавлены, что не могли в 30-х годах воссоединиться наравне с литовскими и другими унитами. После 1864 г. они свободнее вздохнули; освобожденные – одни от панского рабства, а другие от польского патроната, они ободрились и просветились, и 1875 год дал русской православной Церкви 250.000 новых, воссоединенных от унии, чад, составлявших доселе единственную в России унитскую епархию. Чудное дело! так долго и так усильно работали люди на унию, а вот она пала разом на наших глазах! Исполнилось над ней мудрое слово, сказанное одним человеком еще в начале ее: «Если это дело Божие, то оно станет навсегда, если нет, то рано или поздно падет». Пало дело неправды человеческой, стало дело правды Божией – святое благочестие или православие. Отторгнутые насилием, воссоединены любовью²⁴.

В. Как вообще отвечать тем, кто бы вздумал заманивать нас в унию?

О. Если бы какие-либо самозванцы обратились с такими заманками к нам, православными христианам, в наших русских краях, то мы лучше всего сделали бы, не пожелав даже слушать их, как лгунов и обманщиков, и посоветовав им поскорее убираться туда, откуда пришли. А если бы нам захотелось или понадобилось поговорить с ними об унии, то легко найдем мы ответ на их лжи в том, что было высказано в наших беседах. В случае затруднения можем обратиться к своим пастырям или отцам духовным. Кратко можем ответить им так: <не надобно нам вашей унии, у нас своя истинная, правая вера, святое православие, благочестие. Мы сыны единой святой, соборной, апостольской церкви. Зачем нам еднаться с Римскою церковью, учиться у нее, когда она и сама отщепилась от святой церкви, исказила веру своими выдумками, ищет не столько веры, сколько своей власти. Многие столетия жили наши предки в святом благочестии, спасались, имели многих святых (напр. св. Бориса и Глеба), не зная ни римско-католичества, ни унии и отвергая их. Если же потом праотцы наши поддались на унию, то по неволе или по неведению, увлеченные страхом или обманом. Бог простит им этот грех неведения и невольный. И этот грех им уменьшается еще тем, что они все-таки пошли не в самое отщепенство и полную измену, как сделали паны, а только в унию, где еще сохранили остатки древнего благочестия. Чрез это они дали нам, потомкам своим, возможность поправить грех их и восстановить это благочестие. Мы не чуждаемся единения истинного, братства христианского; но уния не была таким единением и братством. Не для братства ее устроили, не для братства держали, а для розни, вражды, корысти. Не принесла нам уния добра. Бедны были за нею наши храмы, темны и бедны были и мы сами. С православием обновляются и украшаются наши церкви, разрастаются в великом множестве школы, наконец в православии пришла нам братская свобода, тогда как в унии мы были в неволе. Не обольстите нас своими обещаниями; много и много раз обманывали вы нас и наших предков. Не дадите того, чего никогда не давали, чего не можете дать, ибо сами не имеете. А в православии мы уже познали милости царя единоверного нам, чаем от него себе и больших милостей. Всею душою хотим мы, чтобы и все паны здешние стали с нами заодно, по-братски, возвратясь к вере и племени, от коих оторвались их праотцы. Надеемся, что рано или поздно они опомнятся, если же не они, то их дети, внуки или правнуки. Молим Бога, чтоб это было. А за себя благодарим и славим Его, что восстановил нам наше святое, ответное благочестие, в котором хотим жить и умереть, чая в нем и спастись».

Во имя Отца И Сына и Святаго Духа.

Мы, благостию Божиею, епископы и священный собор Греко-Унитской Церкви в России, в неоднократных совещаниях, приняли в рассуждение нижеследующее:

Церковь наша от начала своего была в единстве Святыя, Апостольския, Православно-Кафолическия Церкви, которая Самим Господом Богом и Спасом нашим Иисусом Христом на Востоке насаждена, от Востока воссияла миру и доселе цело и неизменно соблюла Божественные догматы учения Христова, ничего к оному не прилагая от духа человеческого суемудрия. В сем блаженном и превожделенном вселенском союзе Церковь наша составляла нераздельную часть Греко-Российской Церкви, подобно как и предки наши, по языку и происхождению, всегда составляли нераздельную часть Русского народа. Но горестное отторжение обитаемых нами областей от Матери нашей России отторгнуло и предков наших от истинного Кафолического единения, и сила чуждого преобладания подчинила их власти Римской Церкви, под названием униатов. Хотя же для них и обеспечены были от нее формальными актами Восточное Богослужение на природном нашем Русском языке, все священные обряды и самые постановления Восточной Церкви, и хотя даже воспрещен был для них переход в Римское исповедание (яснейшее доказательство, сколь чистыми и непреложными признаны были наши древние Восточные уставы!); но хитрая политика бывшей Польской республики и согласное с нею направление местного Латинского духовенства, не терпевшая духа Русской народности и древних обрядов Православного Востока, устремили все силы свои к изглаждению, если бы можно было, и самых следов первобытного происхождения нашего народа и нашей Церкви. От сего сугубого усилия предки наши, по принятии Унии, подверглись самой бедственной доле. Дворяне, стесняемые в своих правах, переходили в Римское исповедание, а мещане и поселяне, не изменяя обычаям предков, еще сохранившимся в Унии, терпели тяжкое угнетение. Но скоро обычаи и священные церковные обряды, постановления и самое Богослужение нашей Церкви стали значительно изменяться, а на место их вводились Латинские, вовсе ей несвойственные. Греко-Унитское приходское духовенство, лишенное средств к просвещению, в бедности и унижении, порабощено Римским и было в опасности подвергнуться наконец совершенному уничтожению или превращению, если бы Всевышний не прекратил сих вековых страданий, возвратив Российской державе обитаемые нами области – древнее достояние Руси. Пользуясь столь счастливым событием, большая часть униатов воссоединилась тогда же с Восточною Православно-Кафолическою Церковью и уже по-прежнему составляет нераздельную часть Церкви Всероссийской; остальные же нашли по возможности в благодетельном Русском правительстве защиту от превозможения Римского духовенства. Но отеческим щедротам и покровительству ныне благополучно царствующего Благочестивейшего Государя нашего Императора Николая Павловича обязаны мы нынешнею полною независимостью Церкви нашей, нынешними обильными средствами к приличному образованию нашего духовного юношества, нынешними обновлением и возрастающим благолепием святых храмов наших, где совершается Богослужение на языке наших предков и где священные обряды восстановлены в древней их чистоте. Повсюду вводятся постепенно в прежнее употребление все уставы нашей искони Восточной, искони Русской Церкви. Остается желать только, дабы сей древний Боголюбезный порядок был упрочен и на грядущие времена для всего униатского в России населения; дабы, полным восстановлением прежнего единства с Церковью Российскою, сии прежние чада ее могли на лоне истинной Матери своей обрести то спокойствие и духовное преуспеяние, которого лишены были во время своего от оной отчуждения. По благости Господней, мы и прежде отделены были от древней Матери нашей Православно-Кафолической Восточной и в особенности Российской Церкви не столько духом, сколько внешнею зависимостью и неблагоприятными событиями; ныне же, по милости Всещедрого Бога, так снова приблизились к ней, что нужно уже не столько восстановить, сколько выразить наше с нею единство.

Посему в теплых, сердечных молениях, призвав на помощь благодать Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа (Который един есть истинная Глава единой истинной Церкви) и Святого Всесовершающего Духа, мы положили твердо и неизменно:

1) Признать вновь единство нашей Церкви с Православно-Кафолическою Восточною Церковью и посему пребывать отныне, купно со вверенными нам паствами, в единомыслии со святейшими Восточными Православными патриархами и в послушании Святейшего Правительствующего Всероссийского Синода.

2) Всеподданнейше просить Благочестивейшего Государя Императора настоящее намерение наше в свое Августейшее покровительство принять и исполнению оного к миру и спасению душ Высочайшим своим благоусмотрением и державною волею споспешествовать, да и мы под благотворным его скипетром, со всем Русским народом, совершенно едиными и неразнствующими устами и единым сердцем славим Триединого Бога, по древнему чину Апостольскому, по правилам святых вселенских соборов и по преданию великих святителей и учителей Православно-Кафолическия Церкви.

Во уверение чего мы все, епископы и начальствующее духовенство, сей соборный акт утверждаем собственноручными нашими подписями и, в удостоверение общего на сие согласия прочего Греко-Униатского духовенства, прилагаем собственноручные же объявления священников и монашествующей братии, всего тысячи трехсот пяти лиц.

Смиренный Иосиф, епископ Литовский. Смиренный Василий, епископ Оршанский, управляющий Белорусскою епархиею. Смиренный Антоний, епископ Брестский, викарий Литовской епархии. Заседатель Греко-Унит. духовной коллегии, соборн. протоиерей Игнатий Пильховский. Заседатель Греко-Унит. духовн. коллегии, соборн. прот. Иоанн Конюшевский. Заседатель Греко-Унит. духовн. коллегии, соборн. прот. Лев Паньковский. Председатель Литовской консистории, соборн. прот. Антоний Тупальский. Председатель Белорусской консистории, ректор семинарии, соборн. прот. Михаил Шелепин. Вице-председатель Литовской консистории, соборн. прот. Михаил Голубович. В должности ректора Литовской семинарии, соборн. прот. Ф. Гомолицкий. Вице-председатель Белорус. консистории, прот. Константин Игнатович. Член Литовской консистории и эконом семинарии, крестовый игумен Иосиф Вышинский. Член Белорусской консистории, игумен Иосиф Новицкий. Инспектор Белорус. семинарии, соборн. прот. Фома Малишевский. Инспектор Литовск. семинарии, крестовый иеромонах Игнатий Желязовский. Ключарь Полоцкого Софийск. кафедр. собора, соборн. прот. Михаил Копецкий. Эконом Белорусск. семинарии, соборн. прот. Иоанн Щенснович. Заседатель Литов. консистории, соборн. прот. Плакид Янковский. Заседатель Белорус. консистории, протоиерей Иоанн Глыбовский. Заседатель Литов. консистории Григорий Куцевич. Заседатель Белорус. консистории, иерей Иоанн Щенснович. Заседатель Белорус. консистории Фома Околович. В должности секретаря при Литовском преосвященном, крестовый иеромонах Фавст Михневич. В должности секретаря при преосвященном Антоние, иеромонах Петр Михалевич.

БОЖИЕЮ МИЛОСТИЮ

Святейший Правительствующий Всероссийский Синод.

Боголюбезнейшим епископам: Литовскому Иосифу, Оршанскому Василию и Брестскому Антонию со священством и духовными паствами. Благодать вам и мир от Бога Отца и Господа Иисуса Христа и Святаго Духа. Благословен Бог, положивший в сердца ваши правыя, благия и спасительныя помышления мира, и чрез то даровавший нам утешение простирать к вам словеса мира и любви. По истине, сколь прежде болезненно было, что от веков соединенные с нами единством рода, отечества, языка, веры, Богослужения, священноначалия, горестным отторжением подверглись многим затруднениям и бедствиям, и опасности совершенного духовного отчуждения: столь ныне вожделенно скрепление вновь древнего прерванного союза и восстановление совершенного единства. Надежду сего вожделенного события мы полагали преимущественно в том, что в церквах ваших по благости Божией сохранился Восточный священный чин Богослужения, проникнутый духом православных догматов и преданий. По мере, как вы, державным покровительством благочестивейшего Государя Императора Николая Павловича, быв освобождены от посторонней зависимости, усугубляли ревность вашу в восстановлении сего священного чина в его древней чистоте, чаяние наше возрастало, и наконец, Боголюбезные братие, вы совершенно исполняете оное, обратясь к древнему и истинному священному единству, с таким многочисленного священства единогласием, которое должно составить достопримечательный пример в церковных летописях. Мы вняли вашему общему и торжественному обету признать вновь единство Церкви вашея с Православно-Кафолическою Восточною Церковью, и пребывать отныне, купно со вверенными вам паствами, в единомыслии со святейшими Восточными Православными патриархами и в послушании Святейшему Всероссийскому Синоду, и приемля от Вас обет сей пред лицем Господним, по благодати, дару и власти данной нам от Великого Бога и Спаса нашего Иисуса Христа и от Святаго и Всесовершающего Духа, последуя священным правилам и примерам Святых Отец, приемлем вас и сущее с вами священство и духовныя паствы в полное и совершенное общение Святыя Православно-Кафолическия Восточныя Церкви и в нераздельный состав Церкви Всероссийския, вознося молитву веры и любви к Великому Архиерею, прошедшему небеса, Верховному Святителю исповедания нашего Иисусу Христу, да утверждает вас выну в изреченном Вами исповедании, и да благоуправляет дело служения вашего к совершению Святых. В управлении же вверенными вам паствами, как и ведаете, подобает вам последовать слову Божию, правилам Святых Апостолов, Святых Соборов седми вселенских и поместных и Святых Отец, а также и государственным постановлениям. Так утверждайте, Боголюбезные братие, вверенныя вам паствы в единомыслии веры. К разнообразию же некоторых местных обычаев, не касающихся догматов и таинств, мы положили являть Апостольское снисхождение, и к древнему единообразию возвращать оные посредством свободного убеждения с кротостью и долготерпением.

Смиренный Серафим, митрополит Новгородский и С.-Петербургский. Смиренный Филарет, митрополит Киевский и Галицкий. Смиренный Филарет, митрополит Московский и Коломенский. Смиренный Иона митрополит. Смиренный Владимир, архиепископ Казанский и Свияжский. Смиренный Нафанаил, архиепископ Псковский и Лифляндский. Духовник протопресвитер Николай Музовский. Обер-священник Василий Кутиевич.