Академическая библиотека в 1890–98 годах
(Из воспоминаний бывшего библиотекаря.)
Здание академической библиотеки было всегда, что называется, притчей во языцех. Близкое ли соседство высоких и толстых лаврских стен, препятствующее правильной циркуляции воздуха вокруг здания, или сырость почвы, или, вернее, и то и другое вместе – только библиотечное здание всегда было крайне сырым, в особенности в нижнем этаже. Во времена моего студенчества я сам видел воду на нижних полках книжных шкапов в нижнем этаже библиотеки. Но и вверху было немногим лучше: от сырости сильно портились даже рукописи: драгоценная, составляющая по своим лицевым изображениям уникум, болгарская рукопись XIII века «Временник мниха Георгия Амартола» (№ 100-й по описанию архим. Леонида), попортилась от сырости настолько, что лицевые изображения, которыми она была украшена, наполовину слезли и исчезли. Покойный наместник лавры архимандрит Леонид (Кавелин), сам большой знаток и любитель рукописей, выходил из себя всякий раз, когда при нем упоминали об академических рукописях. «Отобрать бы их у вас», говаривал он обыкновенно.
Другое зло библиотечного здания составляло крайне плохое отопление. Бывали при мне случаи (1890–1898 гг.), когда оно вдруг переставало действовать, и в библиотеке водворялся холод, как на улице; или вдруг из тепловых отдушин и решеток начинал валить густой дым, наполнявший собой все помещение библиотеки; или оно наполнилось угаром; однажды после обеда мы все, и я и служителя, едва выползли из библиотеки и, если бы не догадались во-время, могли бы и совсем остаться там. Холодно же вообще зимою там было настолько, что я принужден был выпросить и поставить кафельную печку в приемной комнате наверху, где по большей части приходилось быть. Покойный В. О. Ключевский серьезно советовал мне повязывать в библиотеке голову платком, а на мое замечание, что ведь будут смеяться, ответил с своей характерной интонацией: «Лучше быть смешным, чем больным». От холода и сырости в библиотеке в значительной степени потерял ноги и зубы, а отчасти и глаза, помощник библиотекаря, иеромонах (впоследствии архимандрит) Рафаил, прослуживший в этой должности около двадцати лет и обыкновенно находившийся в нижнем этаже библиотеки1169.
Справедливость требует, впрочем, сказать, что по неоднократным и, сколько возможно было, энергическим представлениям и библиотекарей и ревизионных профессорских комиссий библиотечное здание и отопление в нем неоднократно ремонтировались, причем книги из нижнего этажа библиотеки обыкновенно выносились при помощи поденщиц наверх, в аудитории и в актовую залу. Но все это мало помогало горю. Помог этому только последний при мне капитальный ремонт, производившийся в 1894 году по моим отчаянным представлениям, представлению ревизионной комиссии из профессоров П. И. Цветкова и В. А. Соколова1170 и благодаря в особенности благожелательности и энергии тогдашнего ректора Академии архимандрита Антония (ныне архиепископ Харьковский). В нижнем этаже библиотеки были выломаны полы, вынута под ними земля чуть ли не на целый аршин, сделаны под полами своды, под которыми были проложены тепловые трубы, переделано отопление, – и в библиотеке стало гораздо суше и теплее.
Ремонты эти имели, однако, между прочим, то неудобство, что выноска книг из библиотеки (обыкновенно из нижнего этажа ее) и водворение их обратно стоило служащим невероятных забот и хлопот. Притом же последние не всегда могли и справиться с этим делом. Пред моим вступлением на библиотекарскую должность был как раз произведен один из таких частичных ремонтов, и так как приведение в порядок библиотеки после ремонта происходило уже в отсутствии библиотекаря, то я, вступив в должность, нашел библиотеку в состоянии невообразимого хаоса.
Все это были, так сказать, внешние неудобства библиотечного дела и службы в библиотеке, но были и внутренние. Это было прежде всего масса дела и крайний недостаток рабочих рук – даже при хорошем помощнике. Затем теснота и большой недостаток в шкапах, вследствие чего приходилось ставить книги иногда в два, а дублеты и журналы, в особенности духовные (книги наиболее часто требуемые), нередко и в три ряда, что, при стершихся от времени и употребления обозначениях на корешках годов и томов и неправильном зачастую за прежние годы переплете, представляло при выдаче их прямо невообразимые трудности. Устройство шкапов – крайне неудобное. Дверцы от сырости коробились и не раздвигались или, наоборот, вываливались совсем.
Было, между прочим, и еще одно обстоятельство, доставлявшее заведовавшим библиотекой массу огорчений и лишней работы. В прежнее время, в семидесятых годах книги, получаемые из-за границы, сдавались не прямо в библиотеку, как это должно быть и как это стало делаться после, а складывались на стол в профессорской комнате для просмотра. Профессора брали эти книги на дом и... там книги и оставались. И хотя взятые книги записывались на находившихся здесь же листах, но, очевидно, листы эти терялись, и книги оставались не занесенными в каталог. Покойный И. Н. Корсунский при составлении систематического каталога разыскивал эти книги и вносил в каталог, но и он, при всей своей невероятной работоспособности и трудолюбии, успел переписать такие книги лишь по тем отделам, по каким составлен был им каталог, а в справочные книги успел занести не все. Получалось таким образом следующее: книги значились в печатном (систематическом) каталоге, но не известно было, у кого они находились, и они являлись как бы затерянными. Понятно, сколько выходило отсюда неприятностей и хлопот для библиотекаря. Остальные книги оставались на руках у профессоров не записанными ни в каталоги, ни по большей части в справочные книги. Это последнее обстоятельство до невероятности затрудняло составление систематического каталога. Когда же, после нового указа о пенсиях, сразу несколько ординарных и экстраординарных профессоров оставило службу, в библиотеку поступило немалое количество таких нигде не записанных книг, которые нужно было вносить в каталоги1171. Некоторые из таких книг считались утерянными. Много было и других, отягчающих службу библиотекарей, обстоятельств.
К этому краткому очерку добавлю еще, что по моему совету и просьбе, в бытность мою еще студентом, покойная А. Ф Аксакова пожертвовала студентам библиотеку своего мужа И. С. Аксакова (аксаковскую библиотеку), вместе со шкапами. После смерти архиепископа Тверского Саввы, мною была в октябре 1896 года отобрана в Твери, в архиерейском доме, лучшая и большая часть прекрасной и ценной библиотеки покойного преосвященного (остальная часть поступила в библиотеку Тверской духовной семинарии), упакована и привезена в Академию. Потом, в начале следующего года, уже при преемнике преосвящ. Саввы преосвящ. Димитрии (тоже уже покойном), я ездил снова в Тверь и привез оттуда в Академию и шкапы, в которых хранилась библиотека.
Свящ. Н. Колосов.
* * *
И отдел библиотеки, которым заведовал о. Рафаил, и дела, которые эму поручались были второстепенные.
Характерный отзыв этой комиссии о недостатках библиотечного здания и о трудностях службы библиотекаря см. в «Журналах Совета Академии» за 1893 год.
При оставлении академической службы Е. Е. Голубинским случилось следующее обстоятельство: Ему почему-то не было официально предоставлено права пользоваться по-прежнему академической библиотекой, а совершенно неофициально это было предоставлено усмотрению библиотекаря, т.е. моему. Я удвоил свое внимание к Е. Е. и, когда сам, оставляя службу при Академии, пришел проститься к Е. Е., имел утешение услышать от него между прочим следующее: «Желаю от вашего преемника только одного – чтобы он был так же добр и внимателен ко мне, как были вы.