К пребыванию В. О. Ключевского в Аббас-Тумане в 1893–1895 гг

Осенью 1893 г. В. О. Ключевский был командирован в Аббас для чтения лекций по политической истории XIX века Его Императорскому Высочеству Великому Князю Георгию Александровичу (Указ Св. Синода об этом напечатан в «Журналах Совета Московской Духовной Академии» за 1893 г., Сергиев посад 1894 г., стр. 245–246). Этим временным отсутствием В. О-ча и вызвано появление первой части печатаемых ниже писем и посланий, свидетельствующих о тех сердечных отношениях, которые существовали между В. О. – председателем Императорского Общества Истории и Древностей Российских, состоящего при Императорском Московском Университете, и членами этого Общества, горячо любившими своего председателя.

В. О. выехал из Москвы в начале ноября 1893 г. На мои два письма с известиями о московских делах он отвечал следующим письмом от 31-го декабря 1893 г. (полученным мною 8-го января):

«Многоуважаемый Сергей Алексеевич!

Старый год доживает свои последние минуты, и я спешу расплатиться со старыми долгами прежде чем наступит новый год, а долг мой перед вами давно просрочен.

Прежде всего спасибо вам за два письма и две посылки. Новости, вами сообщенные, одни очень любопытны, другие донельзя печальны. Упокой, Господи, душу Н. С-ча¹¹⁰⁷: мне его очень жаль. У вас в Москве очевидно была тяжелая осень.

Истинно утешило меня согласие Майкова¹¹⁰⁸, а также постановление комиссии¹¹⁰⁹ о рецензенте сочинения Любавского; о выборе Вашем¹¹¹⁰ на новое трехлетие и говорить лишне, потому что это не было неожиданностью. Но что случилось с нашим Ю. Д. Ф.¹¹¹¹ – недоумеваю, но скорблю.

Вы просите на досуге написать о своем житье-бытье. Что написать? Живу хорошо, веду свое дело по мере сил и уменья, и чувствую себя хорошо в обществе превосходного Хозяина и добрых товарищей. Надобно было привыкать к температуре, непохожей на комнатную московскую; но здешний зимний воздух помог одолеть и это затруднение; только по почерку этого письма можете видеть, что у меня в комнате не жарко, и перо не твердо держится в руке.

Теперь о деле. Посылаю вам документ от профессора русской истории Д. А. Корсакова (Каз. унив.). Мне переслали этот запрос из Москвы. Благоволите принять надлежащие меры по содержанию бумаги, доложить о ней Обществу и т. п. Я со своей стороны напишу автору, что буду просить Общество об исполнении его предложения, смотря по положению нашего издания. Некоторые из предлагаемых вещей кажутся мне весьма любопытными...

Я уже собирался перед отправкой письма на почту заключить его выражением моей общей признательности Вам и всем сочленам за память обо мне¹¹¹², как получил Ваш новый пакет, наскоро перебрал присланные карточки, наскоро просмотрел ваше любезное письмо и увидел, что если бы я удесятерил силу предположенных мною благодарственных выражений, то вышло бы далеко не все то, что мне хотелось бы сказать моим добрым сочленам, вспомнившим обо мне на заседании. При свидании передайте им это и пожмите за меня руку каждому, начиная с Аполлона Александровича¹¹¹³. Я решил послать эту записочку тотчас, хотя по поводу нового Вашего письма хотелось бы кое-что прибавить. Наступающий день обещает хлопоты, и мне до вечера едва ли удастся сесть за письменный стол, вследствие чего письмо замедлит более чем на сутки.

Итак, еще раз всем душевное спасибо, Вам прежде всех, и всех с новым годом.

Преданный Вам В. Ключевский».

30-го января – день именин В. О., когда квартира его была переполнена лицами, приносившими ему поздравления и в том числе членами Императорского Общества Истории и Древностей Российских. Некоторые из последних так привыкли быть в этот день у В. О., что им казалось невозможным не поздравить отсутствующего именинника. Помещаемое ниже послание, составленное Е. В. Барсовым, и было отослано В. О. к 30-му января 1894 г.:

«Преизощренному в разуме,

острозрительному в бытописании,

преизящному в вещании,

дни древние поминающему

и сладце поучающему,

преименитому былю

Василию, Осипову сыну,

нецыи от искреньних и

знаемых ти

челом бьем и

радоватися глаголем,

целование творяще.

Ведомо ти, господине, деялось от лет древних, на Москве и во всем царствии Московьском обычай бе, иже в последняя времена вельми поисшатася: во дворех царских и святителских и в хоромех боярских и в домех всенародного крестьяньского множьства во день светлый ангела били челом, жаловали имениньников коврижками. И нам, господине, обычай тот люб зело. И ты такожде, господине, ведаем, толико стародревьнии отьчествия обычаи почитаеши, елико растленьная и иноземная отметаеши и отсекаеши.

Далече ты, господине, от нас суще – в пределех Понта и Меотиды, в стране Иниохов, Колхов и рода Тавров живеши, обаче сердце наше, господине, близ тебе суще, вяшщею любовию уязвляется и жадение зрети тя, господине, утробу нашю удолеет.

Съединяся во единомыслии и очесем ума твоего ласкосьрдствующе, мы, господине, знаемии и искрьньнии твои, поговоря межу собою, и келейне и соборне, урядихом, по обычаю стародревьних предков, послати тебе, господине, в тридесятый день сего януария, словеньскы же водолея, в светлосияющий день ангела твоего великого святителя Василия, от братии нашей коврижку, любьве преисполненну.

Коврижка сия¹¹¹⁴ тиснена есть на дъске старой, яже добрым резцом резана; посреде же ее орел ветхый, а по краем письмена древьняя, уставьна суть, краткословием гласяще: «сей пряник на одном и одном меду з гвоздикою; кого люблю того и дарю».

Пожалуй, господине, не гневайся, приими, господине, любовьне коврижку сию и вкушай ю в многолетьное си здравие и в радование и в веселие, – нас знаемых и искрьньних твоих, господине, поминаючи».

На это послание В. О. отвечал следующим письмом (от 3 февраля) ко мне:

«Добрейший и любезный Сергей Алексеевич!

Получив почтовую повестку о посылке на 25 фунтов, я сделал очень кислую мину: думаю, семестряки из Академии – будет работа. Приняв с почты целую кладь, я согласно вашей инструкции, не вскрывал присланного до 30 января, недоумевая о содержании. Поутру 30-го я получил и ваше письмо и пакет с посланием и подписями и вскрыл сооружение, как будто оно при вскрытии грозило взрывом: казак мой осторожно, как умеют это делать казаки, вынимал гвоздик за гвоздиком...

Вечером наша маленькая колония с добрым Хозяином во главе собралась в свитский дом, где я живу, и я ей показал любопытные произведения московского археологического досуга, палеографического остроумия и кондитерского искусства. Особенно увеселило читателей препроводительного послания выражение, надлежаще мною прокомментированное: «в стране Иниохов, Колхов и рода Тавров», а также «жадение зрети тя утробу нашу удолеет». Впрочем и все послание найдено безукоризненным, как и самое кондитерское сооружение. По надлежащем расследовании замечено, что бумага подлинно древняя и с археологическим бессердечием вырвана из старой рукописи. Решено герба не разрушать и всю постройку сохранить на память. С этой целью пряник мною отдан повару с наказом выдержать его в вольном духе и засушить: он теперь и сушится.

Я глубоко тронут был любезным вниманием всех добрых моих сочленов по Обществу, подписавшихся под посланием, и долго раздумывал, как бы получше отблагодарить их за неожиданную, остроумную посылку. Написать каждому письмо? Адресы большинства забыты в Москве. Написать коллективное послание на славянском языке? Не сумею, да и как его довести до сведения каждого адресата? Я придумал такой путь к выходу из затруднения. Кого из подписавшихся увидите, скажите, что я низко до земли бью челом за добрую память обо мне, благодарю за расположение ко мне от всей души, никогда не забуду этого расположения, – а кахетинское будет, и уже приняты к тому надлежащие меры. Прибавьте к этому, что 30-го января, день, который мне впервые пришлось провести вдали от своих, между прочим благодаря полученному мною именинному прянику, в нынешнем году стал одним из приятнейших дней для меня. Все это скажите и А. А. Майкову, и А. Т. Карповой, и Е. В. Барсову, и себе самому, и всем подписавшимся – чин по чину, ряд по ряду.

Благодарю за вести и присланные издания. Я здоров, чего желаю всем вам.

Истинно вас уважающий

В. Ключевский».

Историю составления этого послания передает другое произведение Е. В. Барсова:

Повесть о соборнем деянии цесарского общебратства летописания и древльних вещей русьскыих.

Присный друже,

дружелюбием светящийся,

приискренний приятелю

Василие!

На челобитьи твоем премного благодарствую и такожде челом ти бью. Бог тя соблюди и в здравии укрепи, аз же милостию Божиею здравствую.

Изволися ми словесы кратными начертати и тобе известити, како соорудися коврижка во славу имени твоего и како счинися ти послание любьве преисполнено.

Сущю ми в кельи казначеистей, внезапу вопроси мя казначей¹¹¹⁵: чим имамы почтити и киими приветы венчати председящего общебратству нашему в день великого Василия? И найде на мя дух веков и яко молния осени ум мой и аз в мгновении ока отвещах совопроснику: лепо ны бяшет последовати свычаю и обычаю предков наших, соорудити коврижку велию и предати ю тиснению на дске, ветхой денми, орлом знаменаной, и словесы сердечными приукрашенной, юже аз издавна имам и стяжах ю ценою великою на тържище древних вещей.

Усумнеся же казначей и бысть в недоумении. «Заутра, рече, совет сотворю с Онтоновичем¹¹¹⁶ и скоро поведаю думу его».

Улыснуся же Онтонович на словеса казначейсти, и рече: аз мнех, яко волита проскумисание сотворити или нечто от таковых соделати, но добре умыслиста и аз с вама едино есм. Обаче подобает, рече, братии нашей вкупе собратися у думного дьяка¹¹¹⁷ нашего, совета ради и соборного уложения.

И поведа ми о сем казначей и аз бых рад зело единомысленную братию у себе видети.

Во едину от субот, гласу моему внемлюще, вси в лоне общебратства искренний и знаемии ти, яко елени на источницы водные радостно стекошяся в храмину мою, яже на прудах Патриарших¹¹¹⁸, от всех предел и весей, первопрестольного града, и от Елохова¹¹¹⁹, и от Якиманы¹¹²⁰ и от Поляны¹¹²¹, и от поля Девичья¹¹²², и от богорадного дома Шереметя¹¹²³, и от Пушкарской слободы¹¹²⁴, и от Садовник в Яндовах¹¹²⁵ и от иных дальных и ближних мест.

И бысть собор мног, на нем же келейная мысль на общюю думу и совет предложена бе.

И рекошя вси, аки душя едина: «благо же, благо же». И повелешя ми, яко дьяку сущю, грамотку велелепну сложити, казначею же урядишя вся потребная соорудити. И створишя праздник светел и благолепен, всем кандилом возженным и многым огнем блистающим, бысть шюм и радость велия, лику твоему предносящюся; и разноличная яствия ядяху и вино преизлиха пияху, даже до третьих кур веселящеся.

Потом же аз грамотку сложих и общебратству предложих и вси едиными усты ю похвалишя и рукама своима утвердишя.

Обаче сие малое есть дело.

Благыя мысли часто в душе бывают, но скоро истончеваются и яко дым изчезают; казначейская же сила вся в действо приводит. Той и к пекарем многажды хождаше и ряды рядяше, той и древнюю бумагу изыскание и о типе промышляше, той и на Печатный двор многократно ездяше и погрешения исправляше, той и возило сооружения наблюдаше и един о всем печяшеся и тужяше.

Тако вся сия бышя.

Слышахом, яко имаши произволение благое послати вина на собор. Да не обратится тощь глагол твой, еже возглаголал еси; сам веси, яко добре створиши. И тако да испием соуза ради Москвы с Аббас-Туманом.

Присный ти и приискренний (Подпись Е. В. Барсова).

Тако бысть, еже бысть. Сие рукоприкладством утверждаем на соборе бывший (следуют подписи).

В лето от сотворения мира 7402, от Рождества же Христова 1894, месяца Февруариа в 26 день, в годину председания твоего общебратству нашему.

Москва. Пруды Патриарши».

В марте 1894 г. В. О. вернулся из Аббас-Тумана, но в декабре того же года опять туда был командирован. На именины 1895 г., которые ему пришлось опять проводить там, ему от членов Общества было отправлено следующее приветствие, составленное также Е. В. Барсовым:

«Глубокоуважаемый

Василий Осипович!

Неудержимо стремится наше сердце к горам Аббас-Тумана к дорогому имениннику с горячим приветствием и благожеланием.

И собор трех великих святителей, и вековые кавказские грани, и Киевская и Московская Русь – все это невольно предносится нашему сознанию при мысли, устремленной к дорогому имениннику, ликующему светлый день свой в колонии Аббас-Тумана.

Не одиноко празднуется Ангел твой, но в соборе христианских светил золотого века, восполняющих друг друга личными настроениями, выражающими полноту и разнообразие нравственного миросозерцания. Григорий – это »поэтический образ", Златоуст – это «политическое слово» и Василий, твой ангел, – это «исторический анализ».

Искренно желаем, чтобы укрепясь в междугорьях Аббас-Тумана телесною мощью, ты, в своих повествованиях, добытых анализом истории, еще более окрылялся поэтическим вдохновением и еще ярче и пламеннее выражал свои думы золотым словом.

Из чистого сердца друзей твоих исходят эти благожелания и тем глубже, чем шире мысль наша объемлется столь дорогими для тебя историческими воспоминаниями.

Зри Владимира! Зри Тамару! Мцхет и Москва – объединяются одним Победоносцем Георгием.

Да будут эти образы не только темой для твоих исторических воспоминаний, но и да переносят они сердце твое к любящим тебя друзьям и сподвижникам на историческом поприще в первопрестольной столице».

Приветствие это было вложено в папку, на внутренних сторонах которой были прикреплены два фотографических снимка с карт Кавказа, хранящихся в Московском главном Архиве Министерства Иностранных дел, а именно: 1) с карты, поднесенной Израилем Орием в 1703 г. царю Петру Алексеевичу: «Кролевство Армянское, большое и малое, Мелетинское или Грузинское с кролевствами Турскими во Асии, с границы Русские, Персицкие, Армянские, Турецкая граница в Европе, Литовская, великая Тартариа, Египетская и прочая. Издал Петр Симонер; лета 1703-го», и 2) с карты 1772 г. Гильденштедта.

В. О-ч на это поздравление ответил мне следующим письмом (от 5-го февраля, получ. 13-го):

«Многоуважаемый и любезный

Сергей Алексеевич!

Здешние дела не давали мне досуга написать Вам тотчас по получении Вашей посылки.

Она немного смутила меня. Считаю лишним говорить о том, как глубоко тронули меня и карта, и поздравительное послание, и фотографический снимок, – каждая вещь в отдельности, и все вещи в совокупности. Но любуясь ими, я задавал себе вопрос: нужно ли было расточать столько усилий, хлопот, остроумия и изобретательности на составление такой сложной, предусмотрительной и драгоценной во всех отношениях любезности, и какое придумаю я равнозначительное возмездие за эту любезность? По возвращении в Москву, узнав, кто составил такое остроумное поздравление, я попеняю ему за расточительность, а пока прошу вас принять и передать Аполлону Александровичу¹¹²⁶ и по возможности всем другим участникам послания мою сердечную благодарность за их доброе ко мне расположение, заставляющее меня признавать себя неоплатным должником перед ними.

Близится срок моей командировки. По ходу дела надеюсь возвратиться в Москву к началу марта, даже к концу февраля. Если задумаете о чем-нибудь известить меня или что-либо мне переслать, попомните, что письма из Москвы здесь получаются при благополучном состоянии пути в горах на седьмой день, а 22 февраля я, может быть, уже уеду из Аббас-Тумана.

Мой поклон Вашему Батюшке и Елпидифору Васильевичу.

Преданный Вам В. Ключевский».

Сообщил С. А. Белокуров.