Из старых студенческих писем (1826–1834 гг.)

В Московской епархиальной библиотеке имеется несколько десятков писем, полученных от разных лиц священником села Симбухова (Верейского уезда, Моск, губ.), о. П. Загряжским. Среди этих писем есть четыре письма студентов Московской Духовной Академии – Павла Модестова (обучался в академии в 1826–27 гг.), кандидата 9 курса Вас. Малинина (скончался священником в Москве, при церкви Неопалимой Купины) и магистра того же курса Павла Фивейского (скончался архиепископом Костромским). Письма эти пожертвованы в епархиальную библиотеку здравствующим ныне сельским благочинным о. Сироткиным.

В большинстве своем эти письма представляют излияния чувства, какое, очевидно, связывало означенных студентов с настоятелем Симбуховской церкви. Но изредка в них попадаются и некоторые сообщения о тогдашней академической жизни. Вот, напр., выдержка из письма П. Модестова от 23-го августа 1826 года²⁴:

«Где же я теперь? – вы опять можете спросить. Очевидно, что в Лавре, что иначе выражается на семинарском языке, под зеленою крышкою. Учения еще у нас нет, потому что нет еще о. Ректора и бакалавров, также многих студентов, имеющих поступить в академию, – впрочем скоро начнется. Теперь ожидаем Императора и нашего Архипастыря Московского Митрополита Филарета, за которых мы ныне 23-го дня Августа приносили благодарственное Богу молебствие. Посему то и нет надлежащего у нас распоряжения, а живем все где пришлось, без всякого порядка. Только тот порядок, что всегда в одно время ходим в столовую, – а посему и не имею, о чем бы я мог вас известить как о новом».

Студент Вас. Малинин приходился племянником о. Загряжскому и его письма проникнуты чувством родственного уважения к о. Петру. Вот его письмо от 5 ноября 1830 года. Приводим письмо полностью ввиду его краткости.

«Любезнейшие – Дяденька и Тетинька Петр Георгиевич и Евдокея Никитишна здравствуйте.

Давно бы мне должно было хоть что-нибудь написать к Вам, а особенно поблагодарить Вас за желание мне счастия и успехов на новом пути моем²⁵: но не знаю, что отвлекало меня от исполнения сего, – то ли, что я почти каждую почту находил нужду писать к Родителю, или то, что времени или охоты не доставало, – но чтобы то ни было, я уже начинаю решительно исправлять свою погрешность.

Искренно благодарю Вас, Л. Д. и Т., за ваше ко мне расположение и всегда буду помнить и чувствовать оное, – уверен, что не изменю словам своим. Будучи послан в сие место против воли и при слабом здоровье²⁶, только и нахожу утешения в чаянии помощи Божией и в сердечных чувствованиях тех, которые любят меня, – и может быть только одно это и поддерживает здесь меня.

Хотел было я Вам написать что-нибудь о холере, но опоздал, было множество слухов, а теперь ничего не слыхать. Впрочем я не утаивал их, а пересылал в дом Родителя; вы, я думаю, не оставляете его своим посещением, а следственно можете там узнать их».

За рядом приветствий разным знакомым и родным следует заключение.

«Все семинарии и училища (закрыты), как Вам, Д., я думаю известно, а у нас в академии то облегчение, что ходим в класс в день только на два часа».

Тот же В. Малинин в другом письме (дата неизвестна) говорит:

«Может быть Вы гневаетесь на то, что я столь долго не писал к Вам. Правда, я в этом виноват. Но признаюсь – ей Богу – нечего писать. Жизнь наша все однообразна, новости все пошлые, в посторонние дела мы не входим. Что прикажете после этого писать? Правда, пишут и ни о чем, как я доселе, но на это нужно расположение и праздное время, как у меня теперь. Говорят, что всегда можно писать к тем, кого любишь: это правда, но только с одной стороны. Так можно делать только тем, которые только одной любовью и занимаются, на досуге мечтают о любимом предмете, и разнежившись нехотя хватаются за перо и вверяют чувства свои бумаге. Но наше состояние!!! Ах!.. Не дадут и помечтать о том, что любезно для сердца, а излить свои чувства на бумагу и не думай! Лишь только задумался – сейчас слышишь: ах лекций как много! нужно поскорей написать уроки по Догматике, по Герменевтике, по Практике, по Церковному Красноречию, нужно приготовиться к тому-то, к тому-то... завтра, хоть после обеда, перевести из греческого, из еврейского... Ах! да когда же писать Рассуждение, Проповедь! Представьте все сие, – голова закружится у Вас. А мы частенько слышим и от других это, и сами постоянно носим в голове своей сию груду забот. Нет! лучше пожалейте о нас, а не требуйте многого».

Далее в том же письме, вероятно, для того, чтобы сообщить хоть что-нибудь своему дяде, В, Малинин рассказывает, как некоторые приехавшие из Москвы вызвали к себе вместо сына их приходского священника другого студента, но одинакового с тем имени и отчества (фамилии своего священника они не знали), и долго с ним беседовали о его семействе...

В письме от 15-го мая 1834 года В. Малинин пишет: «Я хотя и в сильных трудах и заботах, но слава Богу, здоров. О время Академическое! скоро ли оно кончится? Всякая – будущая – минута представляется долее прошедшего дня. Простите – Дражайшие Дядинька и Тетинька. Уже бьет 11 часов ночи, завтрешнее утро дорого»...

Вот, наконец, полностью письмо Павла Фивейского (архиеп. Платона):

«Достопочтеннейший и честнейший во Иереях Петр Егорович! Воистину Христос воскресе!

По долгу дружбы я решился распечатать письмо, присланное вами на имя Василия Трофимовича. А его самого нет, – он в Большеве селе гостит. Примите от меня усерднейшее поздравление с праздником пресветлым. Как скоро явится сам В. Трофимович будет отвечать вам. А я не решился православного отпустить к вам с пустыми руками, такими же черными как его голова и борода. Ибо знаю, что строго от вас будет истязан. Мироздание получено и украшено переплетом. Но я не знаю где оно лежит у него, хотя у меня ключи от его столика и комода.

Ваше письмо от 2-го Апреля получено 1-го. У Вас числа-то верно наизнанку, или не по-нашему.

Вышегородскому отцу Диакону скажите, что Василий Трофимович ничего не мог узнать решительного от членов Семинарского правления, а что именно сказано, я сего не могу припомнить. Но я думаю посланный только что возвратится к вам и вы уже будете читать письмо Василия Трофимыча.

Новостей могущих вас занять у нас нет. А если вам угодно, – то вот новость. У нас новый инспектор, молоденький, хорошенький бакалаврик Филарет²⁷. Мы рады ему все.

Ваш о. Василий Феодорович²⁸ показал в Вифании твердость отчаянную. Пред Ректором Вифанским он говорил похвальное слово о своей Маргаритке²⁹, а она объясняла как она играет на гитаре. Ректор Вифанский³⁰ и инспектор³¹ настоящие монахи. Каково же им было слушать!

Всем вашим кровным мое усерднейшее приветствие – а особенно душеньке, как более всех мне знакомой.

Ваш покорный слуга студент Академии П. Фивейский. 1833 г. 2-го Апреля. Сергиева Лавра».

Сообщил Н. Розанов.