Глава 1. Юридический статус и правовое положение духовенства на Дону

Понятие «духовенство» появилось на Руси еще при княгине Ольге⁸³. Под «духовенством» понимались священнослужители (священники, диаконы) и церковнослужители (лица, служившие в церкви, но не имевшие священного сана – дьячки, пономари). Духовенство делилось на белое (состоявшее в браке) и черное (монашествующее). Вплоть до XVIII в. оно не было обременено особыми обязанностями по отношению к государству и подчинялось административно только духовному правлению. Известный дореволюционный историк церкви П. Знаменский писал: «Древняя Русь не успела выработать ни сословных стеснений в выборе известного (священнического и церковнослужительского – А.Ш.) рода жизни и занятий, ни особенно стеснительных требований для поступления в клир относительно специальной подготовки к церковному служению; незазорная нравственность и книжность, понимаемая в самом скромном смысле уменья читать и отчасти петь, – вот все, чего требовали наши старинные святители от своих ставленников»⁸⁴.

Понятие «духовное сословие» появилось в эпоху Петра I одновременно с вхождением русского духовенства в государственную систему⁸⁵. Его формирование было подчинено проводимой Петром I реорганизации общества на основе сословий (состояний). Следствием этой тенденции и стало появление духовного сословия, оформившегося из приходского духовенства и его детей. Согласно «Духовному регламенту» 1721 г. Церковь получила статус «коллегии», а духовенство стало осознаваться как сословие, состоящее на государственной службе⁸⁶. Признаком объединения и закрепления духовенства в сословие стала отмена выборности и наследования приходских должностей⁸⁷. Окончательную черту подвел принятый в 1841 г. и утвержденный на государственном уровне Устав духовных консисторий, согласно которому рукоположение священников и замещение должностей в приходских церквах отныне относилось исключительно к компетенции епархиального архиерея⁸⁸, что окончательно упраздняло принцип выборности духовенства.

Таким образом, в Российской империи только в XVIII в. происходит оформление духовенства в сословие, имеющее ряд привилегий, и формирование свода законов, регулирующих его права. При этом уже в начале своего формирования духовное сословие мыслилось как часть государственной системы.

Важнейшим этапом развития духовного сословия Российской империи была эпоха Великих реформ, которая, помимо всех сторон жизни российского общества, неизбежно затронула и духовное сословие как часть государственной системы. Понимая духовное сословие именно как одно из сословий Российской империи, идеологи Великих реформ попытались применить к области церковной принцип крестьянской реформы⁸⁹. Важную роль в проведении государством реформ в церковном ведомстве (С.В. Римский называет его автором церковной реформы⁹⁰) сыграл П.А. Валуев – с 1855 г. директор Второго департамента Министерства государственных имуществ, с 1859 г. – директор Третьего отделения этого министерства, которому принадлежала схема обеспечения православного духовенства империи, положенная в основу реформ⁹¹. Акцентирование реформ на материальной стороне проблемы весьма показательно: если до 1721 г. (год принятия «Духовного регламента») священник воспринимался все-таки в большей степени как «служитель Церкви», относившийся к ее юрисдикции, чьей обязанностью главным образом считалось пастырство, то ко времени реформ императора Александра II духовенство мыслилось не иначе как сословие, и забота государства простиралась главным образом на материальное благополучие и права этого сословия.

Спецификой проведения церковных реформ 1860–70-х гг. было создание разного рода Присутствий. Реформы начались с учреждения 28 июня 1862 г. Особого присутствия из духовных и светских лиц для изыскания «способов к большему обеспечению быта духовенства»⁹². Его задачи были обозначены следующим образом: «Составить особое Присутствие из духовных и светских лиц, которому поручить изыскание способов к большему обеспечению быта духовенства и между прочим именно: 1) к расширению средств материального обеспечения приходского духовенства; 2) к увеличению личных его гражданских прав и преимуществ; 3) к открытию детям священно- и церковнослужителей путей для обеспечения своего существования на всех поприщах гражданской деятельности; 4) к открытию духовенству способов ближайшего участия в приходских и сельских училищах»⁹³.

Почти через год, 14 апреля 1863 г., была Высочайше утверждена выписка из журнала Присутствия по делам православного духовенства, согласно которой во всех губерниях учреждались местные присутствия по делам православного духовенства (за исключением казачьих войск, где подобные присутствия были учреждены позже⁹⁴). В них должны были войти три члена: епархиальный архиерей, начальник губернии и управляющий палатой государственных имуществ. Их задачами были «обследование» материального положения духовенства губерний и передача сведений в Главное присутствие⁹⁵.

На протяжении 12 лет работы Присутствия по делам православного духовенства (в том числе и его местных отделений) в Российской империи было принято более 40 государственных законов относительно духовенства, направленных на улучшение его правового статуса и изыскание способов материального обеспечения. Одним из первых 17 апреля 1863 г. был принят закон об изменениях в системе наказаний, согласно которому церковнослужители христианских исповеданий и их дети «изымались от всяких вообще телесных наказаний»⁹⁶. Этот закон завершил свод законодательных актов Российской империи относительно запрета телесных наказаний применительно к духовному сословию в целом.

Правовое положение духовного сословия в государственной системе во второй половине XIX в. определяется тем, каким образом происходила рецепция принятых в 1862–1875-х гг. законов относительно духовного сословия и каковы были итоги церковных реформ. Рассмотрим вначале вопросы, касающиеся личных прав духовенства и их семей (отмена сословной замкнутости, уничтожение наследственности на приходах, юридический статус жен духовенства), а затем коснемся законов, регламентировавших вопросы материального обеспечения этого сословия.

В дореформенный период характерной стороной бытия духовного сословия была его сословная замкнутость, сформировавшаяся, по мнению крупного церковного историка XIX в. П.В. Знаменского, в XVII в.⁹⁷ Этому способствовало обучение детей духовенства в закрытых сословных духовных школах, наследование принадлежности к духовному сословию и наследование мест служения на приходах.

Реформы, направленные на уничтожение сословной замкнутости духовного сословия, начались с 1863 г., когда выпускникам духовных семинарий был разрешен доступ в университеты. В 1864 г. устав гимназий «разрешил сыновьям духовных лиц поступать в гимназии, а уставы духовных училищ и семинарий от 1867 г. в свою очередь предоставляли им право посещать светские школы»⁹⁸. Закон о земстве от 1864 г. на основании приходского землевладения предоставлял духовенству право участвовать в сословно-куриальных выборах и быть избранным в земские органы самоуправления⁹⁹.

Узловым событием, окончательно поставившим точку в преодолении сословной замкнутости духовного сословия, стало принятие 26 мая 1869 г. закона «Об устройстве детей лиц Православного духовенства». Этим законом детям священно- и церковнослужителей открывался «путь к обеспечению своего существования на всех поприщах гражданской деятельности». Так, на законодательном уровне было утверждено, что дети духовенства лично не принадлежат к духовному сословию, «показываясь только для сведения в послужных списках их отцов». Детям священнослужителей предоставлялись права детей личных дворян, а церковнослужителей – личных почетных граждан, а вместе с тем им предоставлялось право поступления на любую гражданскую должность¹⁰⁰. Особенно следует отметить, что, несмотря на отмену закона об их принадлежности к духовному званию, за детьми духовенства сохранялись права «на образование в духовно-учебных заведениях, на определение в священно- и церковнослужители, на пособие от епархиальных попечительств о бедных духовного звания или на другие, существующие по духовному ведомству, способы призрения и т. д.»¹⁰¹. Существенным акцентом этого закона было исключение всех не клириков, то есть не занимающих штатных священно- и церковнослужительских мест при церквах, «из числа как священно-, так и церковнослужителей вместе с их потомством»¹⁰².

Окончательно права детей духовенства были уточнены законами от 15 марта, 20 марта и 13 мая 1871 г.¹⁰³. Так, в законе от 15 марта 1871 г. подтверждалось, что «не имеющие прав высшего состояния, дети священнослужителей православного и армяно-григорианского исповеданий принадлежат к потомственному, а дети церковных причетников (дьячков, пономарей и псаломщиков) тех же исповеданий к личному почетному гражданству, когда бы и в каком звании те дети не были рождены»¹⁰⁴. В новой редакции свода законов о детях лиц православного и армяно-григорианского духовенства, Высочайше утвержденной 13 мая 1871 г., отменялась обязательность «увольнительных видов» от духовного начальства и свидетельства от губернского правления при поступлении детей духовенства на гражданскую службу (п.29:30)¹⁰⁵, дозволялось не клирикам духовного происхождения вступать в брак без предварительного разрешения епархиального начальства¹⁰⁶. Был открыт доступ к службе в епархиальных консисториях, попечительствах о бедных духовного звания и духовных правлениях лицам гражданского звания, включая принадлежащих ранее к податному состоянию (п. 86)¹⁰⁷.

В целом по России законы, разрушающие сословную замкнутость духовенства, довольно быстро дали положительные результаты. Как пишет С.В. Римский, «уже вскоре дети духовенства стали использовать свои права, даже окончившие полный курс семинарии теперь часто шли в гражданскую службу, поступали в светские высшие и специальные учебные заведения, особенно на историко-филологические и юридические факультеты университетов. В 1880 г. их численность достигла 34,5 % от общего состава учащихся»¹⁰⁸.

Второй крупной церковной реформой 1860-х гг. было уничтожение наследственности на приходах, бывшей прямым следствием замкнутости духовного сословия. Как и наследование сыновьями духовенства священнического служения («духовного служения», по выражению П.В.Знаменского), задолго до реформы Петра I стало развиваться и наследование определенного церковного места при определенной церкви. Мнение о том, что дети и родственники священно- и церковнослужителей являются самыми ближайшими и законными наследниками их мест сложилось уже к XVII в. Этому способствовали внутрисословные браки¹⁰⁹, которые выполняли определенные социальные и экономические функции: «они гарантировали пенсионное содержание отошедшему от службы (по старости) духовенству, обеспечивали сирот и позволяли замещение мест клириков путем получения их в приданное. Такая практика позволяла семье контролировать свое церковное место. Это место отходило к получившему образование семинаристу, который соглашался жениться на дочери бывшего священника и тем самым обещал поддержку ушедшему на покой священнику и его семье»¹¹⁰.

22 мая 1867 г. был принят закон, упраздняющий наследование священно- и церковнослужительских мест¹¹¹. В тексте закона говорилось: «Опыт последовавших, с 1823 года, 43-х лет показал, что допущение такого порядка и при изъясненном ограничении представляет весьма важные невыгоды, а именно: а) беспрестанные затруднения для епархиальных архиереев, обязанных при таком устройстве дел предпочитать в рукополагаемых достоинство родству; б) расстройство порядка по церкви и приходу, в коих вакантные места, будучи зачислены за священно- и церковнослужительскими дочерьми, остаются за несовершеннолетием их праздными; в) крайнее стеснение для причтов, большей частью скудно обеспеченных и однако принужденных притом делить ся своим последним достатком с принятыми на их содержание лицами; г) обременение учреждений Православного духовного ведомства множеством дел, возникающих от несоблюдения, нередко невольного, членами причтов неудобоисполнимых условий, и по укоренившемуся вследствие такого порядка вещей убеждению в среде духовенства о наследовании мест по праву родства»¹¹². Как следствие, законом отменялось: 1) наследование священно- и церковнослужительских мест «в видах призрения престарелых священно-церковнослужителей или оставшихся после них семейств»; 2) зачисление штатных мест за дочерьми или родственницами духовенства «с правом определения на те ваканции тех кандидатов, которые вступят в брак с такими девицами»; 3) выдача части доходов предшественникам в качестве платы за место; 4) открытие новых штатных вакансий на приходах ради определения «известных лиц» или ради «призрения осиротевших духовных семейств»¹¹³. Освобождение церковных мест от наследования дало возможность ищущим священного сана заключать браки с представительницами других сословий, хотя закон и не регламентировал это.

Третьим аспектом реформы был вопрос о юридическом статусе жен духовенства. Правовой статус женщины из духовного сословия определялся положением ее мужа, так как после замужества, несмотря на прежнюю сословную принадлежность, женщина автоматически возлагала на себя обязанности «представителя церковного ведомства»¹¹⁴. Если клирик исключался из духовного звания, например, в связи с лишением сана, его жена понижалась в статусе до податного состояния вместе с мужем. Отдельной проблемой было тяжелое положение вдовы клирика. Если она выходила замуж повторно, то лишалась статуса «сиротствующего» духовного ведомства и, соответственно, прав на получение пособий от попечительств о бедных духовного звания. Специальная комиссия, которая занялась вопросом статуса вдов духовенства, в 1870–1871 гг. предложила предоставить вдовам священнослужителей статус личного дворянства, а вдовам церковнослужителей – личного почетного гражданства. Это предложение встретило непреклонную оппозицию Государственного Совета¹¹⁵. Несмотря на это 11 октября 1875 г. был принят закон о состоянии вдов духовенства, в соответствии с которым «вдовы, не принадлежащие к потомственному дворянству священнослужителей и церковных причетников..., если они сами по себе не имеют по происхождению прав высшего сословия, пользуются: вдовы священнослужителей – правами личного дворянства, а вдовы церковных причетников – правами личного почетного гражданства»¹¹⁶. Однако этот закон не решил проблемы правового статуса вдов духовенства, поскольку новое замужество лишало их всех привилегий.

16 апреля 1869 г. был утвержден предложенный Особым присутствием проект «О составе приходов и церковных причтов»¹¹⁷, положивший начало формированию новых штатов в епархиях. Этот закон имел своей целью, во-первых, количественно уменьшить духовное сословие, во-вторых, за счет уменьшения сословия уменьшить его материальные потребности. Если до 1869 г. одноштатный церковный причт состоял из священника, диакона, дьячка и пономаря, двухштатный из двух священников, одного диакона, двух дьячков и двух пономарей и т. д., то штаты 1869 г. предусматривали наличие одного священника и одного церковнослужителя (псаломщика, в чьей должности были объединены обязанности дьячка и пономаря) на один приход. Небольшие приходы объединялись в более крупные. Из штатов были исключены диаконы, которым предоставлялось право перейти на должность псаломщиков, либо «продолжить службу за штатом, на средства общины»¹¹⁸.

По словам С.В. Римского, «затея с сокращением приходов и причтов может быть названа самой авантюрной в церковной реформе Александра II. Приходы, складывавшиеся преимущественно от потребности верующих, хотели произвольно поделить во имя некоего благополучия духовенства, уподобив их обычным доходным статьям. Для этого их хотели укрупнить, установив квоту численности общины для каждой епархии»¹¹⁹.

Каковы были результаты задуманного сокращения приходов и причтов? Несмотря на планировавшиеся масштабные изменения, уменьшилась только численность духовенства, да и то преимущественно за счет причетников. Количество приходов фактически сократилось очень незначительно. Создание обширных приходов ради материальных выгод духовенства ущемило интересы основной части церкви – верующих¹²⁰. В одной из многочисленных записок, рассылавшихся архиереям для отзыва, говорилось о том, что закрытие множества церквей сделало духовенство народу «ненавистным, так что народ мстит ему уменьшением доходов, отчего и в удвоенных приходах положение духовенства не улучшилось вдвое, а труда прибыло столько, что при увеличении расстояний священник и поспевать вовремя всюду не может, куда его требуют»¹²¹.

Закон о сокращении числа приходов и причтов потерпел фиаско. 16 февраля 1885 г., в связи с закрытием Присутствия по делам православного духовенства, был принят новый закон о причтах, который позволял епархиальным архиереям уже без обращения в Синод восстанавливать причты в приписных церквах, вновь открывать некогда закрытые приходы. Отменялось разделение священников на настоятелей и помощников настоятелей, а равно и разделение причетников на псаломщиков и исполняющих должность псаломщика¹²². В период с 1880 г. по 1890 г. произошло резкое увеличение численности приходского духовенства. Таким образом, эта часть церковной реформы оказалась крайне непопулярной и в иерархии, и в белом духовенстве, и в народе, что и предрешило его судьбу¹²³.

Итак, церковные реформы эпохи Александра II не только стали попыткой «раскрепостить» и оживить господствующую Церковь¹²⁴, но и внесли изменения в бытие духовного сословия Российской империи и во многом предопределили его дальнейшее развитие. Так, была разрушена сословная замкнутость, дети духовенства получили определенный, достаточно высокий статус потомственных (дети священнослужителей) и личных (дети церковнослужителей) почетных граждан, им был открыт путь в любые учебные заведения и предоставлена возможность любой государственной службы. Сыновья духовенства получили возможность заключать браки с девицами других сословий, был определен статус вдов духовенства. Но наряду с положительными реформы имели отрицательные стороны. Во-первых, из-за явного предпочтения детьми духовенства гражданской службы духовной в ближайшее время после реформы встал вопрос о нехватке духовенства. Во-вторых, отмена обязательности сословных браков «высвободила» значительное количество дочерей духовенства. Как следствие, «в пореформенный период... удельный вес самостоятельных тружениц, революционерок – дочерей лиц духовного звания увеличивался год от года. В 1905–1907 гг. поповские дочки-епархиалки заявили о себе в полный голос участием в забастовках, уличных манифестациях. Все чаще в поле зрения полиции оказывались молодые учительницы, происхождением своим связанные с церковной средой. Интересно, что многие из них становились на откровенно атеистические позиции и пропагандировали безбожие»¹²⁵.

Однозначно неудачной была реформа по сокращению штатов и числа приходов, отмененная в конце 1870-х гг. Именно она в большей степени вызвала реакцию, получившую в историографии название контрреформ. Обер-прокурор Св. Синода К.П. Победоносцев, негативно относившийся к церковной реформе¹²⁶, в конце царствования императора Александра III сумел добиться разрешения на внесение в декабре 1892 г. представления в Государственный Совет об ассигновании в 1893 г. из казны на содержание духовенства 250 000 руб. и о дальнейшем продолжении дополнительных ассигнований «дотоле, пока будет обеспечено содержанием духовенство во всей России». 23 апреля 1893 г., благодаря К.П. Победоносцеву, мнение Государственного Совета было утверждено императором¹²⁷, а 29 декабря 1892 г., по постановлению Государственного Совета, означенная сумма была внесена в финансовую смету Св. Синода на 1893 г.¹²⁸ Так духовенство Русской Православной Церкви вновь частично было взято на баланс государства. Негативным последствием реформ для бытия духовного сословия Российской империи стало еще большее «сращивание» лиц, принадлежащих духовному сословию, с государственной системой и окончательное «вхождение» в нее. Отныне представитель духовного сословия понимался исключительно как государственный служащий, пользующийся привилегиями, заботами и материальным обеспечением от государства.

Духовенство Области Войска Донского по своей административной принадлежности относилось к Московскому Патриархату Русской Православной Церкви, и формально его правовое положение должно было ничем не отличаться от правового положения духовенства других епархий. Но в действительности различия были значительные. Прежде всего, они были обусловлены особенностями формирования высшей церковной власти, определяющимися менталитетом и образом жизни казачьего населения Области Войска Донского. Более того, жизнь донского духовенства, как и всего населения Области Войска Донского, регламентировалось собственным внутренним законодательством – «Положением об управлении Донским войском», которое было принято как закон Российской империи 26 мая 1835 г.¹²⁹

Чтобы понять особенности правового положения духовного сословия в Области войска Донского, необходимо обратиться к истории становления высшей церковной власти на Дону, дающей представление об особенностях формирования отношения войсковой власти к самому духовенству, и к анализу «Положения об управлении Донским войском».

О первой церковно-административной принадлежности земель нижнего Дона и Приазовья известно, что в 1261 г. Дон входил в состав Сарской и Подонской епархии, чьи владения простирались от Днепра до Волги, на юго-востоке Руси она граничила с Золотой Ордой¹³⁰. К 1380 г. земли Верхнего Дона входили в Рязанскую епархию, учрежденную в 1354 г., а земли Среднего и Нижнего Дона – в Сарайскую¹³¹. В 1454 г. епископ Сарайский Вассиан (Кривой) переехал в Москву на Крутицы¹³², и с тех пор православные жители Дона должны были обращаться по необходимости именно к нему в Москву. Скорее всего, упомянутое церковно-административное подчинение было фиктивным. Только с учреждением на Руси патриаршества в 1589 г. донцы начинают признавать формальную зависимость от высших московских иерархов, подчиняясь непосредственно патриарху через Посольский приказ. Но реально это признание документально фиксируется лишь с середины XVII в. Казаки обращались к патриарху с просьбами разрешить строить церкви, монастыри, к нему направлялись выбранные станицами ставленники за диаконской и священнической хиротонией, но церковнослужителей (дьячков и поомарей) определял исключительно казачий круг¹³³.

Таким образом, в XVII в., пользуясь полным самоуправлением во внутренних делах, живя по своему «войсковому праву» и управляясь войсковым кругом, казачество по делам государства и Церкви сносилось с Посольским приказом, все еще оставаясь как бы вассалом московского государя. Поэтому над донским духовенством еще долгое время взамен высшей церковной власти возвышалась иная власть, в других местах России совершенно неизвестная – власть общего казачьего начальства, которому они подчинялись одновременно со всеми остальными обитателями Дона и которой принадлежало право произносить и исполнять над ними даже смертный приговор¹³⁴.

В 1696 г., в связи со взятием у турок Азова, там был основан Азовский Предтечев монастырь. Его настоятелю Иоасафу в 1700 г. Петром I было велено вести духовные дела в Азове и на всем Дону. В 1701 г. царским указом была образована Азовская епархия¹³⁵. Однако, назначенный на эту кафедру митрополит Парфений не прибыл и делами распоряжался Иоасаф. Донское казачество саботировало Азовскую епархию, созданную царем¹³⁶. В 1711 г. с возвращением Азова туркам епархия распалась.

С уничтожением патриаршества в России церковное управление приходов Земли Войска Донского сосредоточилось в руках местоблюстителя патриаршего престола Стефана (Яворского), митрополита Рязанского и Муромского¹³⁷.

Новый период в становлении высшей церковной власти на Дону связан с передачей Петром I жителей Донской земли, ее монастырей, церквей, часовен и всех священно- и церковнослужителей в ведение Воронежской епархии. Немаловажной причиной, приведшей к этому решению, было стечение на Дон большого числа старообрядцев, которым покровительствовала войсковая власть, в большинстве принадлежащая к старообрядчеству. Подчинение Воронежскому епископу мыслилось как начало процесса приведения церковной жизни Войска Донского в соответствие с давно существующим порядком во всех епархиях Русской Православной Церкви. Как было разъяснено в грамоте от 8 марта 1718 г., «известно ему, Великому Государю, учинилось, что в казачьих Донских городках при церквах, монастырях и часовнях во многих местах есть, укрываючись от воровства, растриженные и непосвященные старцы, которые чинят многие расколы и возмущения, а иные перешли к вору Некрасову на Кубань, и за дальностью от Москвы таковых смотреть и наказывать невозможно»¹³⁸. В 1718 г. Петр I послал Войску Донскому и митрополиту Воронежскому Пахомию (Шпаковскому) грамоту «о бытии церквам, монастырям, священникам и всем на Дону вместо Патриаршей епархии в Воронежской»¹³⁹.

Однако войсковому начальству такое ограничение его прежних свобод давалось нелегко. Любые действия воронежских архиереев, касающиеся приходов Земли Войска Донского, приводили к острым противоречиям между войсковой и духовной властью. В Москву шли жалобы воронежских епископов на непокорность и своеволие новой паствы. Характерна жалоба в Святейший Синод первого воронежского архиерея, в ведение которого перешли казаки, митрополита Пахомия (Шпаковского), писавшего, что они принимают к себе и высылают от себя «всяких пришлых погонов и чернецов, поступая во всем «собою» по прежнему своему донскому обычаю, а архиерейских указов ни в чем не слушают»¹⁴⁰. В 1720 г. по жалобе митрополита Пахомия Иностранная коллегия подтверждает требование о подчинении церковной жизни на Дону власти Воронежа: «Без его митрополичья ведения и без данных от него митрополита письменных свидетельств собою никаких попов и старцев отнюдь ни в которые города и места не принимать и не держать, чтобы между ними не было никаких непосвященных, от чего чинятся и могут быть расколы и всякие непостоянства, чего надобно войсковому атаману самому смотреть и предостерегать, чтобы этого отнюдь нигде не было»¹⁴¹. На это войсковой круг и атаман Василий Фролов ходатайствовали об освобождении казаков от власти воронежских епископов и о подчинении их Святейшему Синоду. Несмотря на то что Синод ответил отказом, Войско и жители Дона продолжали сопротивляться Воронежской кафедре, хотя формально были вынуждены признать ее главенство¹⁴². На практике никакое распоряжение епископа, независимо от того, касалось ли оно построения, освящения или благоустройства церквей, определения священнослужителей и суда над ними, не могло быть приведено в исполнение без согласия на то казачьего начальства.

Все эти факторы в значительной степени ограничивали роль епархиальных архиереев в делах донской паствы и провоцировали постоянные столкновения между ними и правительством Войска Донского. Так, желая повысить степень образованности донского священства, епископ Воронежский Иоанникий (Павлуцкий) в 1760-х гг. стал требовать, чтобы дети местных священно- и церковнослужителей проходили обучение в Воронежской семинарии, однако получил отказ, мотивированный тем, что по привилегиям казаков дети священства принадлежат казачьему сословию. Таким образом, донское духовенство еще долгое время было лишено надлежащего образования¹⁴³. Особенно много столкновений с войсковой и станичными властями происходило из-за порядка замещения вакантных священнослужительских должностей. Если в прежний период казаки были вынуждены принимать пришлое духовенство по причине удаленности от московского центра, то и теперь, когда эта причина уже не существовала, они держались издавна установленного порядка. Кандидатов на свободные священнические места избирали сами прихожане на станичном сборе. Получив «заручную запись», подписанную всеми выборщиками, кандидат отправлялся в воронежскую консисторию, где подавал прошение о хиротонии и ждал результата. В случае архиерейского отказа прихожанам рекомендовалось подыскать более достойную кандидатуру. Однако в большинство случаев станичники тянули с новыми выборами или упорно настаивали на своем.

Несмотря на появление на Дону в 1829 г. самостоятельной кафедры, учрежденной главным образом для борьбы со старообрядчеством¹⁴⁴, Войсковая Канцелярия не спешила расставаться с властью в делах церковных. Так, невзирая на Новочеркасского и Георгиевского архиепископа, вплоть до 1835 г. – года принятия «Положения об управлении Донским войском» – Канцелярия продолжала назначать дьячков и пономарей из казаков на вакантные места при церквах, по-прежнему священника в свой храм выбирали станицы, а церковный капитал находился в распоряжении Приказа общественного призрения¹⁴⁵.

Рубежом, знаменующим кардинальные изменения в церковной политике Войска Донского, стал год принятия «Положения об управлении Донским войском». Вопросы, связанные с регламентацией взаимоотношений Войска с новоучрежденной епархией в лице правящего архиепископа Афанасия (Телятева), освещаются в Приложении к наказу гражданскому управлению Донского войска¹⁴⁶.

Собственно духовенству Донской епархии посвящена первая глава «О духовенстве в Донском войске» пункта XI Приложения к наказу гражданскому управлению. Здесь рассматриваются вопросы административного подчинения священно- и церковнослужителей; наиболее существенный для Войска вопрос определения детей духовенства; регламент поступления казаков и детей священно- и церковнослужителей на штатные церковные места; вопрос суда и обеспечения духовенства.

Необходимо пояснить, что в Области Войска Донского духовенство разделялось на «донское» и «иногороднее». Под «донским» духовенством понимались священно- и церковнослужители, рожденные в Земле Войска Донского в казачьих семействах или в семьях священно- и церковнослужителей казачьего происхождения. Они пользовались привилегиями своего казачьего происхождения, поскольку по рождению считались гражданами тех или иных станиц. Им разрешалось строить дома на юртовой войсковой земле, они не могли быть лишены довольствия в виде казачьих паев земли, леса и рыбных ловель, поскольку эти довольствия они получали как граждане казачьих станиц. В отличие от духовенства не казачьего происхождения, представители которого не были гражданами казачьих сообществ, они имели право сдавать свои земельные паи в аренду. Дети донского духовенства всегда могли выбрать между принадлежностью к духовному сословию, поступив на службу в клир той или иной церкви, или к казачьему, поступив на военную службу, – они по рождению принадлежали казачьему сословию.

«Иногородним» духовенством считались священно- и церковнослужители, до рукоположения в священный сан принадлежавшие любому сословию, кроме казачьего. Они могли быть либо приехавшими в Землю Войска Донского из-за ее пределов, либо родившимися в семьях таковых. До реформ императора Александра II духовенство Донской епархии иногороднего происхождения было значительно урезано в правах по сравнению с духовенством «донского происхождения». Так, по войсковому «Положению об управлении Донским войском» священно- и церковнослужители иногороднего или «духовного» происхождения не имели права строить и покупать дома на войсковой земле¹⁴⁷. В качестве компенсации станичные правления выплачивали им определенную сумму «на наем квартир» из станичных денег¹⁴⁸. Несмотря на то что с 1835 г. иногороднему духовенству, так же как и духовенству казачьего происхождения, выделялись в качестве материального «вспоможения» казачьи земельные паи, они не подлежали сдаче в аренду, а местные прихожане не преминули замечать: «А иногородние священноцерковнослужители существуют по комитетскому уложению¹⁴⁹ на особых правах, и если пользуются землею по произволу своему для засева хлеба, то по одному снисхождению прихожан»¹⁵⁰. По воле граждан станиц вызывавшее чем-либо их неудовольствие иногороднее духовенство могло быть лишено прав пользования казачьими земельными, сенокосными, лесными и рыболовными паями.

Однако правовая дифференциация духовенства, за редким исключением, не касалась бытовой стороны его служения. В Донской епархии ни до Великих реформ, ни в пореформенный период не прослеживается закономерность назначения в церкви казачьих поселений духовенства казачьего происхождения, а в слободские и поселковые церкви с населением малороссийского происхождения иногороднего духовенства. Зачастую в многоклирных храмах служило духовенство как казачьего, так и не казачьего происхождения.

Глава «О духовенстве в Донском войске» пункта XI Приложения к наказу гражданскому управлению «Положения об управлении Донского войска» оговаривает, что с момента принятия Положения, духовенство «в Донском Войске... лично по себе находится в полном управлении Епархиального Начальства и непосредственно полежит распоряжению и суду онаго»¹⁵¹. Этим положением Войско было ограничено во влиянии на духовенство. Отныне оно «уходило» в другое ведомство и было не подотчетно войсковой власти и суду. Кроме того, были окончательно разрешены споры Войска и духовной власти в вопросе замещения вакантных мест в пользу последней. Как писал С.В. Римский: «Войсковые власти потеряли право прямого вмешательства в назначение к церкви служителей любого ранга, а прихожане – право избирать их. Это автоматически означало, что и в донские храмы пришли штаты: строго ограниченное число священников, диаконов и т. п., а не столько, сколько хотели видеть в них сами прихожане»¹⁵². Формально, на законодательном уровне, войсковые власти и прихожане действительно потеряли право вмешиваться в поставление священно- и церковнослужителей. Однако изучение фактического материала показывает, что на практике у этого закона были многочисленные вариации. Так, вплоть до реформ эпохи Александра II духовенство в донские церкви назначалось с согласия или по выбору прихожан. Например, в 1859 г. на прошение священника П. Пашутина о переводе в новопостроенную Георгиевскую церковь хутора Государевского архиепископ Иоанн (Доброзраков) отвечал: «Без сведения тех, кто строит молитвенный дом, и без согласия тех, для кого он строится, – такие прошения подавать не следует»¹⁵³. В Преображенскую церковь хутора Обуховского Елизаветинской станицы священник был назначен по выбору прихожан¹⁵⁴. Таким образом, можно констатировать, что хоть и в скрытом виде, но выборность духовенства в казачьих приходах оставалась.

Не менее спорным представляется утверждение, что в донские храмы штаты пришли только после 1835 г. Как показывает изучение истории формирования клиров, уже в начале XIX в. (комплекс клировых ведомостей, позволяющий нам сделать подобные выводы, сохранился в Государственном архиве Ростовской области с 1800 г.) в церквах Земель Войска Донского, как и в центральных и северо-западных губерниях Российской империи, были четко сформированные причты: священник, диакон, дьячок, пономарь. В храмах больших станиц (напр., станицы Кочетовская, Раздорская, Нижне-Кундрюческая и др.) и слобод было по три причта: 3 священника, диакон (иногда два диакона), 3 дьячка и 3 пономаря. Количество причтов могло увеличиваться и уменьшаться по просьбе прихожан. Мотив увеличения или уменьшения причтов – благосостояние прихожан.

Основное место в первой главе «О духовенстве в Донском войске» пункта XI Приложения к наказу гражданскому управлению отведено детям духовенства. В нем четко прописывается, что дети священно- и церковнослужителей казачьего происхождения до поступления на штатные должности в церквах принадлежат казачьему сословию, дети же иногороднего духовенства – духовному сословию: «Дети духовенства казачьего происхождения до поступления их на штатные при церквах места или в духовные учебные заведения на основании Войсковых привилегий принадлежат к общему составу Войска и зависят от Войскового Начальства, дети же духовенства иногороднего состояния в безусловной зависимости от Епархиального управления, на общем основании»¹⁵⁵.

В отличие от детей иногороднего духовенства детей духовенства казачьего происхождения с 1835 г. никто был не вправе принять на штатные священно- и церковнослужительские места без разрешения войскового начальства. Здесь очевидно ограничение епархиальной власти. Особенный акцент сделан на запрете «вводить... на штатные при церквах места простых казаков»¹⁵⁶. Если до принятия «Положения об управлении Донского войска» войсковое начальство довольно часто назначало на вакантные церковнослужительские (пономари, дьячки) места казаков, то с 1835 г. эта практика значительно уменьшилась. Немаловажную роль в данном процессе сыграло введение обязательного духовного образования (духовное училище либо духовная семинария) для ищущих штатных священно- и церковнослужительских мест.

В Приложении к наказу четко определяется регламент поступления на церковную службу как детей духовенства, так и простых казаков. Так, дети духовенства казачьего происхождения в процессе обучения в духовных учебных заведениях, все еще относящиеся к ведению Войска, «с окончанием же учения, которые из них по успехам и поведению будут признаны Епархиальным Архиереем достойными к занятию учительских должностей или штатных при церквах мест, те, по сношению Архиерея с Войсковым Наказным Атаманом, совершенно исключаются из списка казаков и поступают в Духовное ведомство»¹⁵⁷. Если дети духовенства казачьего происхождения выказывали неспособность к обучению, нерадение или дурное поведение, они «обращались» в действительную по Войску службу наряду с казаками¹⁵⁸. Нерадение и дурное поведение были причиной возвращения в казачье сословие церковнослужителей, уже занимавших штатные места при церквах, то есть «записанных» в сословие духовное. Закон обязывал епархиальное начальство «всех таковых немедленно возвращать в Войсковое Правление с описанием причин исключения из Духовного ведомства»¹⁵⁹.

Причетники и диаконы казачьего происхождения, уже формально принадлежавшие духовному ведомству, не могли быть рукоположены в священника без разрешения войскового начальства¹⁶⁰, хотя, по сути, принятие о рукоположении на этом этапе должно было принадлежать только правящему архиерею. В Приложении оговорено, что ищущий священнического сана должен получить одобрение станичного общества или помещика и, уведомив войсковое правительство, обратиться с указанным одобрением «прямо к Епархиальному Архиерею»¹⁶¹.

Таким образом, в Приложении к наказу четко разграничивалась сфера полномочий Войска Донского и епархиального управления. Можно констатировать, что если в отношении детей духовенства иногороднего происхождения духовная власть не знала ограничений, то относительно детей духовенства казачьего происхождения преимущество было на стороне Войска.

Ряд положений рассматриваемого документа посвящены разграничению судебной власти. Если до принятия «Положения об управлении Донским войском» войсковая власть могла применить санкции к духовенству Войска, то с 1835 г. административные преступления были подсудны только духовной власти. Уголовные преступления духовенства наказывались «общим законом». Если священнослужитель казачьего происхождения совершал преступление, карающееся снятием священного сана, «то по исполнении над ним приговора, обращается он в Войсковое Правление, для употребления на службу по Войску на общих правилах»¹⁶².

«Положением об управлении Донским войском» оговаривались способы обеспечения духовенства. Им назначались денежные оклады от Войска, «для жительства при церквах на время служения их приличные помещения» и «участки в поземельных довольствиях, с сохранением вполне или в части сих довольствий и остающимся после них сиротам»¹⁶³.

Итак, «Положение об управлении Донским войском» стало точкой отсчета процесса упорядочения внутриепархиальной жизни и приведения ее в конечном счете к общероссийской практике. «Положение об управлении Донским войском» в Землях (Области) Войска Донского действовало до момента установления советской власти, и церковные реформы эпохи императора Александра II никоим образом его не изменили.

Рассматривая рецепцию церковных реформ 1860–70-х гг. в Донской епархии необходимо отметить, что благодаря им изменилась ситуация относительно правового разделения донского и иногороднего духовенства. Так, в связи с прекращением выдачи Войском квартирных денег иногороднему духовенству, встал вопрос о наделении последнего юртовым довольствием наравне с духовенством донского происхождения. В 1870 г. Донской архиепископ ходатайствовал перед обер-прокурором о том, чтобы иногороднее духовенство «было сравнено в пользовании всеми юртовыми угодьями с духовенством Донского происхождения».

На это ходатайство 3 марта 1870 г. Военный министр уведомил, что «начальство Войска Донского объяснило, что если духовенство казачьего происхождения принимает участие в пользовании всеми юртовыми угодьями, то взамен того оно обязано нести все повинности, с казачьим званием соединенные. Так, если священноцерковнослужители сами или дети их выбудут из духовного звания, то немедленно должны поступать на военную службу, причем приобретают на собственный счет лошадей, вооружение и обмундирование. Для иногороднего же духовенства такая служба ни при каких обстоятельствах не обязательна. По этим причинам Войсковое правление Донского войска, оставаясь при прежнем своем мнении о необходимости прекращения квартирного довольствия иногороднему духовенству, признает несправедливым предоставить ему пользование юртовыми угодьями наравне с духовенством казачьего происхождения, тем более что во время состояния на службе в войске иногороднее духовенство пользуется поземельным довольствием, так как в каждой станице, при которой находится церковь, отводится для причта по 300 десятин удобной земли. Мнение это разделяется и Войсковым Наказным атаманом»¹⁶⁴. Св. Синод признал приведенные доводы заслуживающими уважения, хотя упомянутые 300 десятин удобной земли для церковных причтов на тот момент были лишь далекой, так и не осуществившейся перспективой.

В отличие от епархий центральной России и несмотря на уже сформировавшиеся к 1860-м гг. устойчивые священнические донские династии, сословная замкнутость была характерна для духовенства Земель Войска Донского лишь отчасти. Замкнутость сословия касалась лишь священно- и церковнослужителей иногороднего происхождения, проживавших в Области войска Донского. Их дети числились в духовном сословии и до Великих реформ, как правило, шли по стопам своих отцов, выбирая поприще священно- или церковнослужителя. Духовенство казачьего происхождения, в отличие от иногороднего, не было ограничено рамками сословия. Согласно традиции, закрепленной «Положением об управлении Донским войском», дети духовенства донского происхождения относились к казачьему сословию¹⁶⁵. При этом в выборе между духовной и военной карьерой они были свободны. Анализ послужных списков духовенства показывает, что в большинстве случаев до начала XX в. выходцы из семей священников казачьего происхождения становились священно- и церковнослужителями, а из сыновей церковнослужителей казачьего происхождения становилась церковнослужителями от одной трети до двух третей детей мужского пола (например, из шести сыновей псаломщика службу по духовному ведомству выбирали от двух до четырех сыновей).

Тем не менее в период реформ 4 мая 1868 г. был принят закон «О допущении детей духовенства Донского казачьего войска и детей казачьих к исправлению причетнических должностей в войске без перечисления в духовное звание». Согласно ему, дети духовенства казачьего происхождения и дети казаков освобождались от военной службы на время исполнения обязанностей причетников (псаломщиков). Исключение из казачьего сословия происходило только при получении штатного священнослужительского места¹⁶⁶.

Таким образом, закон от 26 мая 1869 г. «Об устройстве детей лиц православного духовенства» был принципиально важен главным образом для детей духовенства Донской епархии иногороднего происхождения. Однако как только для детей духовенства была открыта возможность обучения в университетах и последующего поступления на государственную службу, ею воспользовалась значительная часть детей священно- и церковнослужителей как иногороднего, так и казачьего происхождения.

Как и в центральных губерниях Российской империи, в Области Войска Донского в дореформенный период существовала наследственность на приходах. Во многих случаях сыновья священно- и церковнослужителей наследовали места своих отцов. Выдавая замуж дочерей, духовенство стремилось устроить зятьев в том же храме, где они служили сами. Но это касалось главным образом многоклирных церквей. Так, в станице Нижней Кундрюченской все члены трехклирного причта, за исключением священника М. Казарова, перемещенного в церковь Рождества Христова в 1841 г., были в родстве. В 1845 г. им всем была присвоена фамилия Поповых¹⁶⁷, и служили они совместно вплоть до 1890-х гг., т. е. до времени выхода за штат. Однако наследственность мест на приходах не была столь явной, как за пределами Области Войска Донского. В значительном объеме документов упоминание о «зачислении мест» за родственницами служащих по женской линии встречается не часто: в 1847 г. в Успенской церкви слободы Новоселовки Донецкого округа «пономарское место [было] зачислено за семейством вдовы пономарской жены»¹⁶⁸ и 17 октября 1867 г. Иван Львович Левитский, представитель донской священнической династии, по собственному прошению был определен к Петропавловской церкви Александровска-Грушевского. Условием его поступления на место пономаря была женитьба на дочери умершего дьячка Антона Сербинова¹⁶⁹. В большинстве случаев наследование мест было связано не только с обязательствами обеспечения клирика и его семьи, на чье место поступал священно- или церковнослужитель, но и с нехваткой в Донской епархии вакантных мест, что объясняется очень незначительным количеством церквей в Области Войска Донского вплоть до 1860-х гг.¹⁷⁰

Скорее всего, сразу после учреждения в 1829 г. Новочеркасской и Георгиевской епархии правящий архиепископ Афанасий (Телятев) попытался предпринять попытки разрушения семейственности на приходах. В послужных списках духовенства встречаются следующие формулировки: 16 апреля 1830 г. дьячок Семен Васильевич Грешнов по положению епархиального начальства «за родство с причтом» был удален от должности «с тем, чтобы приискать себе место при другой церкви»¹⁷¹. Ситуация с наследованием мест на приходах также контролировалась, хотя и довольно индифферентно, прихожанами – «обществом граждан» станиц и хуторов. При поставлении на штатное священническое или церковнослужительское место обязательно требовалось письменное согласие (приговор) граждан казачьих сообществ. Если ставленник, желающий занять вакансию, отличался «благоповедением», его родство с клиром не являлось для прихожан препятствием к вступлению в штатную должность при их церкви.

Реформа, связанная с уничтожением наследственности на приходах в Донской епархии, совпала с началом расцвета церковного строительства на Дону. Ее рецепция не вызвала нареканий, поскольку появление вакантных священно- и церковнослужительских мест стало поводом для «рассредоточения» членов священнических семейств по разным приходам. Однако следует отметить, что традиция оставлять зятьев в многоклирных церквах при отцах жен так и не была до конца преодолена на Дону вплоть до начала XX в.

Также на протяжении всего пореформенного периода можно констатировать географическую локализацию представителей отдельных священнических и церковнослужительских семейств. Так, например, в церквах Верхнего Дона служили представители священнических и псаломщицких семейств Воскобойниковых, Икорских, Казминых, Петровых, Поповых, Поярковых¹⁷². Для Хоперского округа была характерна локализация Грешновых, Громославских, Григорьевых, Глаголевых, Дикаревых, Зимовновых, Кожиных, Левицких, Ледковских, Олимпиевых, Штурбиных¹⁷³. В Миусском (Таганрогском) округе служили Заханевич, Китайские, Пашутины, Покатиловы¹⁷⁴.

Церковные реформы 1860–70-х гг. не изменили статус жен и вдов донского духовенства со всей очевидностью. Однако после реформ в послужных списках священно- и церковнослужителей все чаще и чаще указывалось, что их жены и дочери трудятся на ниве народного образования. Одним из таких примеров была супруга священника Донской епархии Д.Серебрянского, Александра Ипатьевна Серебрянская. После окончания Воронежского женского епархиального училища она занималась преподавательской деятельностью. За участие в открытии церковно-приходской школы и за ведение в ней занятий она была награждена грамотой Высокопреосвященнейшим Митрофаном (Вицинским), архиепископом Донским и Новочеркасским¹⁷⁵. Но главным делом жен священнослужителей на Дону все-таки оставалось рождение и воспитание детей.

В Донской епархии закон о сокращении числа приходов и причтов был реализован частично. Приходы сокращены не были, поскольку в Донской епархии их было мало – главным образом в станицах и слободах. Активное церковное строительство в хуторах началось только в пореформенный период. Однако причты были переформированы – вместо четырех человек (священника, диакона, дьячка и пономаря) они стали состоять из двух человек (священника и псаломщика). Но процесс этот растянулся во времени и прошел достаточно безболезненно.

Таким образом, в результате проведенных церковных реформ 186070-х гг. за духовенством Русской Православной Церкви были официально признаны права особого привилегированного сословия. Для донского духовенства, в силу особенностей законодательства Войска Донского, церковные реформы были не так актуальны, как для приходского духовенства других губерний Российской империи, и реализовались частично. От реформ 1860–70-х гг. донское духовенство, прежде всего, ожидало фиксированного жалованья и выделения церковной земли, но, как и священно- и церковнослужители всей России, было разочаровано, так как жалованье было отменено, а выделение церковной земли в Области войска Донского за редким исключением так и не было осуществлено.

Церковные реформы эпохи императора Александра II стали «точкой отсчета» процесса унификации правового и социального положения донского духовенства с положением духовенства центральных губерний России. Так, именно в пореформенный период было отменено на практике войсковое законодательство, касающееся отличий в материальном обеспечении священно- и церковнослужителей иногороднего происхождения от духовенства казачьего происхождения. К началу XX в. правовое положение духовенства Донской епархии практически не отличалось от духовенства других губерний Российской империи, колоритные донские особенности к началу XX в. стали практически незаметны.