И. П. Медведев

Источник

Часть V. Vаriа

Смертная казнь в толковании византийских юристов

Введение смертной казни на заре человеческой цивилизации в систему уголовного права в качестве одного из главных ее институтов имело поистине эпохальное значение. Ведь тем самым упразднялся архаический обычай кровной мести с его вакханалией непрерывной цепи убийств и взаимоистребления родов, снимался первобытный анимистический «комплекс Эринии». Отныне государство брало на себя эту роковую обязанность – давать самое полное удовлетворение чувству возмездия, в то же самое время «ставя точку» в эскалации убийств: так как искупительная казнь стала теперь делом государства, а не частным делом родственника-обвинителя, то и месть за нее не могла быть обращена против последнего; смерть осужденного убийцы не призывала к жизни новой мстительной Эринии, она была не продолжением, а завершением.1047

Похоже, однако, что государство слишком быстро вошло во вкус, в полной мере оценив это крайнее сродство уголовной репрессии, распространив его на весьма обширный круг правонарушений, порой весьма незначительных и даже не имевших никакой связи с кровной местью, а также проявив необычайную изобретательность в отыскании все новых, поражающих воображение своей жестокостью способов приведения этой казни в исполнение. Классическим образцом государственного фазиса в развитии идеи возмездия, сопряженной с идеей устрашения, было римское уголовное право, для которого poena capitis означала прежде всего смертную казнь во всем сс жутком разнообразии, о котором нам повествуется, например, в сентенциях римского юриста Павла1048. Даже в тех случаях, когда poena capitis заменялась какими-то альтернативными видами наказаний, связанными с утратой свободы и гражданских прав, она трактовалась как условная, «политическая» смертная казнь1049. Смертная казнь явно выдвигается на первый план и фактически становится poena ordinana в буквальном смысле этого слова.

Ситуация не изменилась существенно и с наступлением христианства, так как церковь, отправляясь от известных библейских предписаний (Gen. 9, 6; Ex. 21.12–17; 22.18), а также от учения апостола Павла, который утверждал, что власть «не просто так носит меч» (Rom. 13.4), отнюдь не оспаривала законности смертной казни. Воздерживаясь сама по себе от effusio sanguinis, от права exercere gladium, так как это право противоречит ее природе и ее целям, церковь тем не менее считала, что она potest alteri gladii tribuere potestatem, и этим «другим», которому и принадлежит potestas gladii, является именно государство, в соответствии с теократической идеей осуществляющее эту власть в качестве minister Dei1050. От св. Киприана до Августина сохранилась целая серия текстов, подкрепленных соборными постановлениями, для авторов которых нет сомнения, что светская власть не только может, но и должна пользоваться правом карать смертью, хотя нет недостатка и в советах соблюдать умеренность в осуществлении «власти меча»1051.

Не умножая здесь известных по специальной литературе примеров, иллюстрирующих позицию церкви в вопросе о культивировании смертной казни, хотел бы привести только один случай из нашей отечественной истории. Рассказывая о проведении Владимиром Святым судебной реформы, которая должна была стать ответом государства на увеличение числа разбоев, летописец в «Повести временных лет» сообщает: «И умножишася зело разбоеве, и реша епископы (а они, между прочим, были из греков. – И. М.) Володимеру: Се умножишася разбоиници; почто не казниши их? Он же рече им: Боюся греха. Они же реша ему: Ты поставлен еси от бога на казнь злым, а добрым на милованье. Достоит ти казнити разбойника, но со испытом»1052. Поскольку этот случай датируется христианским периодом правления Владимира (после введения христианства как официальной государственной религии в 988 г.), исследователи видели в нем попытку греческого духовенства ввести на Руси действие византийского уголовного права, «привить к русской жизни казнь разбойников, определяемую Кормчей книгой»1053. И хотя недавно предпринята попытка оспорить подобную точку зрения и объяснить введение на Руси смертной казни «ростом классовых противоречий», стремлением «казнями прекратить разбои или сократить их количество»1054, думается, что одно другому не противоречит: греческое духовенство могло воспользоваться усилением разбойничества как предлогом с целью распространить на ставшую христианской Русь действие «византийского закона». Имели ли «епископы» в виду конкретную норму, зафиксированную в Кормчей книге и предусматривавшую за разбой повешение на дереве, как предполагал проф. Загоскин, сказать трудно1055. Для нас важнее констатировать, что и в этом случае как в капле воды отразилась позиция церкви по отношению к смертной казни, и остается лишь удивляться чутью русского летописца, который эту позицию не исказил.

Важно также отметить, что и при «преступлениях» против религии церковь предпочитала придерживаться той же тактики. В «еретическом процессе», например, обвиняемый «уступается» (relinquitur) церковью «светской руке» (brachium saeculare) для исполнения приговора, и опять же не без настоятельных просьб проявлять к осужденному снисхождение и щадить его жизнь, что, впрочем, не исключало возможности для светского судьи, проявившему такого рода снисхождение, самому быть заподозренным в ереси и стать добычей инквизиции1056. Правда, с затуханием последних больших гонений на христиан1057 со смертной казнью в делах религии стали обращаться осторожнее, зарезервировав ее фактически только по отношению к вероотступникам и манихеям, так как апостасия и манихейство относились к разряду crimen publicum1058. Но ведь при желании, а также при теологической и исторической неопределенности статуса этих «делинквентов» (ни апостаты, ни манихеи не были еретиками в прямом смысле слова) под эти категории можно было подвести какую угодно ересь, что, впрочем (как показало замечательное исследование проф. Х.-Г. Бека), постоянно и делалось1059. А все усиливавшееся на Западе партнерство в церковном судебном процессе государства и церкви привело к вызреванию классической формы «аутодафе», и от искры, вызванной такого рода «актом веры», запылали костры, дымом которых застлало на многие века все государства германо-романского мира.

Но это в католической Западной Европе. В отличие от нее на христианском Востоке церковь предпочитала оставаться в рамках древнехристианской покаянной дисциплины, а иногда и декларировала свой отказ от возможности «умывать руки» посредством выдачи еретика государственной юстиции. Феодор Студит, например, напоминая о том, что ни один церковный канон никогда ни для кого не предусматривал наказания смертью или даже бичеванием (и это сущая правда!)1060 высказывает фундаментальный аргумент в пользу неприменения смертной казни к еретикам: ведь в этом случае у них отнимается всякая возможность однажды раскаяться1061 – этакий конфессиональный вариант юридической проблемы необратимости наказания смертью. Государству, таким образом, не приходилось особенно рассчитывать на помощь церкви, оно вынуждено было бороться с ересями (с теми же павликианами или богомилами) своими средствами, без необходимого идеологического, а порой и юридического обоснования. По мнению Х.-Г. Бека, лишь один-единственный раз за весь период с середины IX и по XV в. включительно в Византии имел место «еретический процесс», который можно подвести под категорию «аутодафе» и жертвой которого стал сожженный на костре богомил Василий1062.

Впрочем, и в отношении «гражданских» преступлений византийское уголовное законодательство не оставалось неизменным в своей свирепости. Конечно, оно унаследовало от Рима всю «обойму» уголовных кар, запечатлев их в Дигестах и в юстиниановом кодексе, но уже вскоре стало адаптировать их в духе большего ограничения и смягчения или, как сказано в Эклоге, «в духе большего человеколюбия» или «милосердия» (ἐπιδιόρθωσις εὶς τὸ φιλανθρωπότερον)1063. Нам здесь не столь важно углубляться в феноменологию самого понятия «филантропия»: возможно, что и прав Т. Грегори, настаивая на том, что «наряду с влиянием христианской нравственности в законодательной деятельности Льва III сильно влияние древней классической идеи «филантропии», сплав всех основных элементов византийской цивилизации, из которых эллинистическое начало ничуть не меньше, чем римское и восточное»1064. Важнее отметить общую «гуманизацию» уголовного византийского права. Конечно, немного странно звучит слово «гуманизация» по отношению к «пенальному» титулу Эклоги, характерная черта которого – широта масштабов телесных и членовредительных наказаний (скорее всего, в уголовном праве исаврийцев отразилось обычное народное право, согласно которому преступник должен был наказываться потерей той части тела, при помощи которой он вершил преступление)1065. Но, несмотря на всю свою варварскую жестокость, подобные наказания вполне могли рассматриваться законодателями в качестве провозглашенных «исправлений в духе большего человеколюбия»: ведь они, как правило, были заменой смертной казни, и даже в тех случаях, когда за те или иные правонарушения в Эклоге сохраняется смертная казнь (например, за инцест между близкими родственниками, гомосексуализм, умышленный поджог, отравление с летальным исходом, волшебство, убийство, разбой), мы наблюдаем тенденцию к отказу от особо жестоких способов казни (повешения, сожжения и т.д.)1066. В этом смысле именно к уголовно-правовой части Эклоги (к знаменитому 17-му «пенальному» титулу, который, будучи лишь одним из восемнадцати, из которых состоит сборник, тем не менее занимает 1/5 часть всего объема и 1/3 часть общего количества глав)1067 только и относится понятие «филантропии», хотя и поднятые в преамбуле вопросы стоят и по сегодняшнему пониманию в центре проблематики о цели и эффективности наказаний. В целом же Эклога, по мнению проф. Трояноса, представляет собою первый законодательный памятник, пенитенциарная система которого ясно и недвусмысленно предусматривала обе основные цели наказания – служить средством справедливого наказания за причиненный вред (искупление вины) и средством устрашения (превентивная функция наказания)1068.

Несмотря на попытки отказа от введенной в Эклоге системы наказаний и попытки реабилитации смертной казни (правда, с ограничением свободы судьи в выборе способа совершения казни: предусматривается исключительно «смерть от меча», т. е. обезглавливание), предпринимавшиеся позднее (в Приложении к Эклоге, в Эклогадие, в Частной Распространенной Эклоге)1069, этот новый дух имперского уголовного права продолжал сохраняться и приносить свои плоды. Так, византийское законодательство стало запрещать пытку как противоречащий «филантропии» институт1070, частично были элиминированы наказания смертью и в законодательстве императоров македонской династии, например в Василиках Льва VI. К сожалению, уголовное право Исагоги, Прохирона и Василик еще плохо изучено (возможно, только что опубликованный 8-й том Василик, где как раз и содержится уголовное право, даст импульс такому изучению), но в какой-то мере это было сделано самими византийцами, в частности знаменитым канонистом XII в. Феодором Вальсамоном.

По достоинству оцененный уже своими современниками, этот (по словам Никиты Хониата) «совершенный законоискусник» и «светило юриспруденции» не забыт и современной наукой, о чем свидетельствуют хотя бы программы двух последних коллоквиумов по истории канонического права XII в.1071 Тем не менее не все его творческое наследие достаточно хорошо изучено. От внимания исследователей ускользнуло, например, толкование им понятия уголовного наказания1072, в то время как высказанные им при этом идеи знаменуют собою качественный сдвиг в вопросе о применимости смертной казни и, как мне кажется, предвосхищают в какой-то мере аболиционистское движение нового времени.

Дело в том, что осуществленная императорами Македонской династии грандиозная программа «очищения древних законов», заключавшаяся в пересмотре и классификации всего писаного правового наследия, прежде всего содержащегося в Corpus Juris Civilis, с точки зрения его применимости в новых исторических условиях, отмены устарелых законов и адаптации законов, остающихся в силе, «эллинизации» юстиниановых законов, т. е. их перевода в греческую языковую систему, и окончательного упразднения всех остатков латинской юридической терминологии,1073 осталась незавершенной. Она осталась незавершенной прежде всего потому, что вне внимания юристов, практически осуществлявших реформу, оказался один из основных правовых сборников – Номоканон в XIV титулов, известный в науке под названием «Номоканон Фотия»1074, в каждой главе которого, помимо церковных правил, содержались соответствующие им гражданские постановления – извлечения из Юстинианова законодательства (Кодекса, Дигест, Институций и Новелл). И хотя возможно, что Фотием была сделана какая-то попытка адаптировать эти законы в духе реформы, в целом эти κείμενα контрастировали своим анахронизмом на фоне все более входившего в силу, а к XII в. ставшего единственно действующим нового свода законов – Василик. Это все и заставило пересмотреть гражданскую часть Номоканона и исправить ее согласно действующему законодательству – задача, которая была поручена Вальсамону императором Мануилом Комниным и патриархом Михаилом Анхиалом и с блеском им выполнена1075.

Теперь об интересующем нас отрывке из комментария Вальсамона. Речь идет о главе 25 Номоканона – «О клириках-отступниках, жрецах, волшебниках, обаятелях, астрологах, числогадателях, прорицаниях, отравах и амулетах». После указания относящихся к этому церковных канонов (62-й апостолов, 1 и 2-й анкирского собора, З6-й Лаодикийского собора, 73-й св. Василия) Номоканон содержит «текст» (1), в котором приводится подборка цитат из древних римских законов, заимствованных автором Номоканона преимущественно из девятой книги 18-го титула кодекса Юстиниана и трактующих вопросы разрешенных и неразрешенных видов магии, а также санкций за последние, среди которых фигурируют сожжение, конфискация имущества, ссылка, обезглавливание1076. «Наткнувшись» на этот «пакет законов» и сличив их с соответствующими статьями Василик (В. 60.39.22– 25)1077, Вальсамон выявляет расхождения в тексте двух памятников, обращая особое внимание на те изменения, которые можно было бы, с его точки зрения, трактовать в духе «большего человеколюбия». Так, даже замену сожжения нарушителей запрета прорицать посредством жертвоприношений наказанием «мечом» и более сурового вида ссылки (τὸ δεπορτατεύεσθαι) для подстрекателей к этому менее суровым (ἐξορία) Вальсамон склонен трактовать в том смысле, что «древние законы изменились в более человеколюбивую форму и уже не в такой силе изложены в ревизии (имеются в виду Василики. – И. М.), как прежде». И хотя такого рода «прогресс» с современной точки зрения выглядит весьма сомнительным (Нарбеков, например, вообще не видит «большой разницы между изложением кодекса и Василик»1078), именно он дал повод Вальсамону выступить с собственной концепцией уголовного наказания и с собственной позицией в вопросе о смертной казни. Приводим текст этого отрывка целиком (в переводе В. Нарбекова с некоторыми нашими поправками):

«Заметь на основании помещенных в толковании настоящей главы постановлений, что если по Дигестам и Кодексам, имевшим силу до реформы по очищению, под уголовное наказание подводилось и сожжение, и обезглавление, и повешение, то автор очищения царских законов и составитель Василик не принял этого и в изложенных в Василиках постановлениях Кодекса не поместил этих трех наказаний. Так что не обращай внимания на содержащиеся в I титуле VII книги (как замечает Нарбеков, здесь нужно читать – 60-я книга Василик. – И. М.) законы, которые суть Дигесты и говорят, что уголовное наказание есть и сожжение, и обезглавление, и повешение1079. Ибо если позднейшие постановления (имеется в виду, несомненно, Юстинианов Кодекс. – И. М.), говорящие об этом, не приняты, то тем более Дигесты. Так что обращай внимание на позднейшие законы содержащиеся в главе 39 (читай: в титуле 39 книги 60 Василик. – И. М.), а не на Дигесты, как более древние и утратившие свое значение.

Заметь также на основании настоящей главы, что как не принял император того, чтобы кто-нибудь подвергался сожжению, как мы сказали в толковании настоящей главы, так не принял он усекновения и обезглавления халдеев и магов, а вместо этого положено наказание содержанием в оковах1080. Итак, приняв во внимание как многое другое, так равным образом и то, что обезглавление, сожжение, отравление ядом, побиение камнями, низвержение в пропасть есть не уголовное наказание, а бесчеловечное убийство (курсив мой. – И. М.), уголовное же наказание – это изгнание, ослепление, отсечение руки и прочее, что дает наказываемому время для раскаяния (в результате) удаления виновного и по причине продолжительности наказания, скажи, что если какие законы из содержащихся в Василиках противны настоящему учению, так это Дигесты, и они не должны иметь силы. Узаконено ведь, что постановления (Василик) предпочтительнее Дигест, когда они узаконивают что-либо относительно одного и того же предмета, и что по законам и всем новеллам мы должны толковать законы в духе большего человеколюбия и сообразно с этим выносить приговоры. Так что не удивляйся, что собор в Константинополе во дни святейшего патриарха кир Михаила (II Куркуаса) Оксита (1143–1146) постановил и поручил предать огню богомилов1081. Ибо о законах тогда, естественно, не было и речи, тем более что богомилы, неуклонно держась своей ереси, заранее принимали сожжение как мученичество1082. Я же, зная, что никакой церковный канон никогда не допускал казни, что церковный закон вообще не ведает телесных наказаний, а (ведает это) закон гражданский, до сих пор еще удивляюсь, каким образом собор вынес тогда такое постановление; ибо отсекать еретиков от тела христиан мы научены, а наказывать их не учились; но упорствующих следует предавать гражданскому закону, и приговоры против них должны выноситься (светскими) властями»1083.

Итак, несмотря на всю лапидарность приведенного здесь текста, можно, мне кажется, констатировать, что мы имеем перед собой достаточно развитую систему представлений об основных принципах уголовного права. Во-первых, налицо принципиальный отказ от отождествления уголовного наказания, и в частности высшей меры уголовного наказания, со смертной казнью, замена последней целой шкалой альтернативных видов наказания. Тем самым удовлетворялось требование, которое выдвигалось новейшей прогрессивной криминалистикой: высшую ступень в «лестнице наказаний» не должны занимать излишне жестокие наказания, так как в этом случае невозможно сохранить соразмерность между преступлениями и наказаниями (если будет совершено особо «вредное и ужасное преступление», а высшая ступень наказаний уже использована для менее тяжких преступлений)1084.

Во-вторых, налицо фактический отказ от смертной казни вообще как вида уголовной кары, как не отвечающей ни религиозным, ни теоретическим, ни практическим целям наказания. Вальсамон, конечно, отдает необходимую историческую дань той позиции, которую, как мы видели, занимала церковь в данном вопросе: он за передачу преступников для наказания светским властям в соответствии с «гражданским законом». Но ведь сам этот «гражданский закон» отождествлялся им с Василиками, в которых, как было уже отмечено, предписанные законодательством прежних веков наказания смертью были частично (а Вальсамон, по-видимому, считал, явно выдавая желаемое за действительное, что полностью) элиминированы. Во всяком случае, как с полным основанием полагает проф. Бек, Вальсамон явно не связывает с уступкой церковью еретика государству для наказания никакого права церкви требовать совершенно определенного вида наказания, как на это претендовали западные церковные инквизиционные суды1085. И уж тем более он не мог под этим «определенным видом наказания» иметь в виду смертную казнь, ибо, назвав ее «бесчеловечным убийством, а не уголовным наказанием», он тем самым определил и свою позицию по отношению к той проблеме, которую ныне известная правозащитная организация «Международная амнистия» определяет словами: «Когда убивает государство».

Конечно, в арсенале аргументов Вальсамона против смертной казни превалируют традиционные, и прежде всего ссылка на то, что церковное каноническое право не знает телесных наказаний. Традиционна и мысль о невозможности для казненного раскаяться, чреватая уже идеей необратимости смертной казни, хотя представления о судебной ошибке и невозможности ее исправить в случае казни (один из основных аргументов нынешних сторонников отмены смертной казни) у Вальсамона, по-видимому, еще не сложилось. Зато «свежей» представляется мысль о преимуществах изоляции преступника от общества (ἡ ἐπταισμένου ἀπόστασις) и «длительности наказания» (τὸ ἐπὶ πολύ τιμωρεῖσθαι), о чем ратуют и современные аболиционисты, полагая, что в этом случае обеспечивается достаточная и повторяющаяся наглядность наказания. Наконец, уникальным кажется соображение Вальсамона, высказанное им по поводу дела с сожжением богомилов, – соображение о недейственности, а стало быть, и о неправомерности и нецелесообразности смертной казни1086.

Жаль, конечно, что Вальсамон не развил полнее своих взглядов по этим вопросам, но общая направленность его мысли просматривается достаточно четко. Она характеризует его как предшественника такого апостола новейшего аболиционизма, как итальянский юрист XVIII в. Чезаре Беккария, своей бессмертной книгой Dei delitti е delle penne (1764 г.) совершивший переворот во взглядах цивилизованного человечества на проблему смертной казни: и смертная казнь и жестокие устрашительные наказания признаны быть безусловно исключенными из уголовных кодексов всего мира. И когда говорят, что в 28-й главе трактата Баккарии («О смертной казни») «впервые разум и чувство сошлись в безусловном осуждении смертной казни»1087, то допускают неточность: это уже было, и было в Византии. Жаль, что и сам Беккария ничего не знал о Вальсамоне, а отмечал лишь те заполненные предписаниями смертной казни «обрывки законов древнего народа-завоевателя, собранные повелением государя, царствовавшего в Константинополе двенадцать веков назад (имеется в виду, конечно, Юстиниан и его Corpus Iuris Civilis. – И. Μ.), перемешанные впоследствии с обычаями лангобардов и скрытые в груде фолиантов, наполненных запутанными толкованиями частных лиц», которые «составляют собрание преданий, в значительной части Европы именуемых, однако, законами»1088.

Жаль, наконец, и нам (русским), что Номоканон в 14 титулах пришел на Русь без смягчающих комментариев Вальсамона1089, и тем самым вся содержавшаяся в его гражданской части «лествица уголовных кар», на верхних ступенях которой непременно фигурировала смертная казнь, а также богатый набор членовредительских и телесных наказаний, через посредство Кормчей широко отразилась в древнерусском (и вообще русском) праве, достигнув кульминации в знаменитом Соборном уложении 1649 г.1090 Таким образом, «византинизм (скорее «римский правовой элемент» византинизма. – И. М.) оказывает решительную победу над русским светским уголовным правом, которое в течение целых шести столетий упорно ему противодействовало, начиная со времен Владимира, отказывавшегося от совета греческих епископов казнить разбойников, и Владимира Мономаха, оставившего своим сыновьям завет не казнить смертью ни правого, ни виновного»1091.

О двух греческих юридических рукописях в Санкт-Петербурге

I. РНБ, греч. 701. Эта происходящая из собрания Антониана Капустина и хранящаяся ныне в Отделе рукописей Российской национальной библиотеки греческая рукопись на бумаге подробно описана, датирована серединой XIV в. и обозначена как «Сборник новелл» в известном «Каталоге греческих рукописей ленинградских хранилищ» Е. Э. Гранстрем1092. Филиграни бумаги сохранились плохо, поэтому определены автором каталога предположительно («человек» № 4808– 4813 по альбому В. Мошина и С. Тралича и «колонна» № 3103, 3105 по тому же альбому). Писана курсивом, заголовки и инициалы – киноварные. 34 листа размером 22,0x14,5 и 15,5x10,0, содержат по 24 строки. В картонном переплете XIX в. Тексты императорских новелл отождествлены по 3-му тому «Ius graeco-romanum» Цахариэ фон Лингенталя (Lipsiae, 1857), но два текста остались неотождествленными: Περὶ τῶν κινούντων τὸν εἰς τὸ δ᾿ιπλοῦν ὐπερθεματισμὸν на л. 33 об. – 34 и Τῶν πριχττομένων ν᾿ βιβλίων τῶν Δ(ι)γ(έστων) на л. 34 об.

Изучение рукописи позволяет нам сделать два существенных добавления к описанию, имеющемуся в каталоге:

1. По своему содержанию рукопись представляет не просто «Сборник новелл», но часть единого и известного в науке юридического памятника, а именно Приложения к Большому Синопсису Василик (Synopsis Major Basilicorum – памятник X в.). Анализ расположения материала показывает, что мы имеем здесь дело с неизвестным и неучтенным в классификации Н. Звороноса списком приложения из группы В I (В И 1–8, 10–16, 9), с добавлением нескольких текстов приложения из группы A (АИ 4, AII 2, 3, 5), согласно указанной классификации1093. Соответственно решается вопрос с идентификацией неотождествленных текстов. Важный текст на л. 33 об.–34 (Περὶ τῶν κινούντων τὸν εἰς τὸ διπλοῦν ὐπερθεματισμὸν) относится к кругу источников по истории такого юридического института, как laesio enormis, т. е. запрета нанесения чрезмерного ущерба при продаже собственности и аннулирования сделки в случае нарушения этого запрета1094. Текст обозначен Звороносом как «De rescindenda venditione»1095, опубликован впервые Леунклавием1096, воспроизведен, переведен на немецкий и исследован Цахариэ фон Лингенталем, который считает его судебным постановлением (ψῆφος) или выдержкой из такового, принадлежащим знаменитому магистру Евстафию Ромею1097.

Что же касается второго неотождествленного текста, писанного киноварью на л. 34 об. (заключительный абзац рукописи), то он представляет собой перечисление частей Дигест (так и назван Звороносом – De partibus

librorum Digestorum1098), издан сперва Цахариэ фон Лингенталем, а недавно (с привлечением нашей рукописи) -М. Т. Фэген1099.

В целом же содержание рукописи выглядит следующим образом: л. 1–5 об. – Новелла Романа I De potentibus ­­ В11; 5 об.–7 об. – Новелла Константина VII De potentibus ­­ В I 2; л. 7 об.–10 об. – Новелла Константина VII De fundis militaribus ­­ В I 3; л. 10 об.–12 – Новелла Никифора Фоки De fundis militum armenicorum et homicidarum ­­ BI4; л. 12–13 -Новелла Константина VII De homicidiis et jure asyli ­­ В 1 5; л. 13– 14 об. – Новелла Константина VII De homicidiis et jure asyli secunda ­­ В I 6; л. 14 об.–16 об. – Новелла Константина VII De sportulis et de testamentis aperiendis et ut consuetudinum modus in omni judicio definitus sit ­­ ВI 7; л. 16 об.–18 – Новелла Константина VII De sportulis secunda ­­ В I 8; л. 18–20 -Рескрипт Романа II De restitutione pretii praediorum a potentibus evictorum ­­ В110; л. 20–21 об. – Новелла Романа II De роеnае stipulationibus ­­ ВI 11; л. 21 об.–22 об. – Новелла Никифора Фоки Ut potentes a potentibus... emant ­­ В 112; л. 22 об. – Новелла Иоанна Цимисхия De Vес- tigali captorum mancipium – В I 13 (только заглавие, текста нет); л. 23–28 – Новелла Василия II Ne locum quadraginta annorum praescripto in praedis a potentibus acquisitis ­­ ВI 14 (начало утрачено); л. 28–30 – Новелла Никифора Фоки De monasteriis ­­ ВI 15; л. 30 об. – Новелла Василия II Quae legem Nicephori de monasteriis tollit ­­ В116; л. 30 об.–32 об. – Новелла Романа I De retractu et ut potentes a pauperibus praedia non acquirant ­­ В I 9; л. 32 об.–32 об. – Эдикт Романа II De fundis militaribus ­­ AI 4; л. 33 об.–34 – Постановление магистра Евстафия Ромея (?) De rescindenda venditione ­­ AII 2; л. 34–34 об. – Постановление Косьмы магистра De paroecis ­­ АII 3; л. 34 об. – De partibus librorum Digestorum ­­ A II 5.

2. О палеографии рукописи. Писана она одной рукой, неровным, беглым, не отмеченным особо изысканной каллиграфией минускулом. И хотя имя писца остается нам неизвестным, мы, кажется, в состоянии указать еще одну рукопись, принадлежащую (частично?) его руке. Это знаменитая рукопись Genovensis 23, датирующаяся палеографически XIV в. и содержащая текст двух уникальных памятников – Книги Эпарха (сборник уставов константинопольских ремесленных цехов) и трактата Юлиана Аскалонита «О законе и об обычаях Палестины» (т. е. о градостроительстве, о правилах строительства, применявшихся в византийской провинции Палестина). Мы, правда, не имели возможности ознакомиться с женевской рукописью de visu, а также не располагали микрофильмом рукописи, но доступные нам воспроизведения образцов почерка писца1100 позволяют отождествить его с писцом петербургской рукописи. По-видимому, речь идет не о писце-профессионале, а о каком-либо юристе, копировавшем тексты для собственных нужд. Эти наблюдения сообщены мной автору нового издания Книги Эпарха И. Кодеру (Вена), представлен и образец почерка петербургской рукописи1101. Как сообщил мне проф. И. Кодер (письмо от 24 марта 1990 г.), мое отождествление писца подтверждено такими опытными палеографами, как JI. Бургман (Франкфурт) и Э. Гамильшег (Вена). Стоит также отметить, что и филигрань бумаги женевской рукописи тождественна нашей: «человек» № 4811–13 по альбому В. Мошина и С. Тралича. а. 1340.

II. БАН (РАИК) № 140. Рукопись, купленная РАИК в 1901 г. и хранящаяся ныне в Отделе рукописей Библиотеки Российской Академии наук, подробно описана в каталоге И. Н. Лебедевой как «Постановления и правила апостольские в переводе на новогреческий язык Георгия из Трапезунда»1102. Рукопись бумажная, датирована 1730 г., 382 л. размером 20,3x15,0; 15,0x9,5, писана скорописью. На л. 381 об.–382 содержится запись писца, изданная в каталоге, которая в переводе на русский выглядит следующим образом: «Эти предписания божественных и святых апостолов, вместе с этими церковными канонами, были переведены на простой (т. е. димотический. – И. М.) язык по распоряжению благочестивейшего, высочайшего и мудрейшего господина и правителя всей Унгровлахии господина воеводы Иоанна Николая Александра мной (παρ᾿ ἐμοῦ), ничтожнейшим среди важных, Георгием Трапезундцем, преподавателем Бухарестского правительственного училища... В лето 1730, мая 23». Таким образом, рукопись является автографом самого переводчика Георгия Трапезундца. Но что мы знаем о нем?

Целью заметки как раз и является сообщить некоторые дополнительные сведения о памятнике и об авторе (т. е. скорее переводчике), обнаружившиеся в связи с недавним изданием памятника греческим ученым Хараламбосом Папастатисом на базе греческой рукописи № 696 (297) из собрания Румынской Академии Бухареста (не зная о существовании аналогичного списка в собрании ВАН, издатель ошибочно считает румынскую рукопись «ἒν καὶ μόνον χειρόγραφον», в которой сохранился текст памятника)1103.

Что касается самого памятника, известного в историографии и изданного Папастатисом под названием «Номоканон Георгия Трапезундского», то в его основе находятся так называемые Διαταγαὶ τῶν ᾿Αγίων ᾿Αποστόλων (Constitutiones Apostolorum) – собрание обычного права церкви первых четырех веков ее существования, обычаев пасторской практики. Кодификация эта приписывается папе Римскому Клименту, но на самом деле осуществлена, вероятнее всего, в Сирии (Антиохия) в конце IV – начале V в. на базе всей предшествовавшей традиции церковной письменности. Текст памятника делится на восемь книг, из которых шесть первых основываются на так называемом «Учении Апостолов» (Διδασκαλία τῶν Αποστόλων), сочиненном, вероятнее всего, в Сирии в III в. и сохранившемся на сирийском языке и частично в латинском переводе; седьмая – на так называемом «Наставлении (Διδαχή) Господа народам через 12 Апостолов», составленном в Сирии или в Палестине в конце I – начале II в.; наконец, восьмая книга основана на «Апостольском Предании» Ипполита Римского, сочинившего его около 220 г., причем последняя, 47-я глава восьмой книги содержит 85 так называемых апостольских канонов. Стоит также отметить, что, за исключением этой последней главы с апостольскими канонами, текст всего памятника был объявлен Трулльским Вселенским собором (692 г.) подделкой еретиков, отчего, впрочем, «он не перестает быть ценнейшим источником для изучения действовавшего в древней церкви права»1104.

Переводчик текста на новогреческий язык Георгий, скрывающийся за обозначением «Трапезундец» (отсюда часто встречающееся смешение его с другими Георгиями Трапезундцами, также действовавшими в фанариотский период в придунайских княжествах, например с Георгием Ипоменасом), – это Γεώργιος Τραπεζούντιος ό Χρυσόγονος – профессор Правительственной Академии в Бухаресте (1715–1739), замечательный знаток древне- и новогреческого языка, автор различных трудов по риторике и логике, сочинитель эпиграмм и издатель церковных аколуфий. Был, по-видимому, лично связан с правителем придунайского княжества Валахии Николаем Маврокордатом, по заказу которого и адаптировал на новогреческий язык текст нашего памятника, использовав для этого издание И. Б. Котелериуса (Patres Apostolici, t. 1), но в перепечатке Клерикуса (Amstelodami, 1724). Умер в Бухаресте 28 июля 1739 г. и похоронен в монастыре Св. Саввы1105.

Естественно, возникает вопрос о соотношении румынского и петербуржского (который, впрочем, также происходит из Бухареста) списков памятника. На вопрос X. Папастатиса – является ли румынская рукопись автографом Георгия Хрисогона или списком с него1106 – мы можем ответить теперь определенно: автографом она не является. Сличение почерка петербуржской рукописи с опубликованными Папастатисом образцами почерка румынской рукописи1107 показывает, что они писаны разными писцами, и поскольку петербуржский список действительно принадлежит руке Георгия Хрисогона (вспомним запись писца на л. 381 об.–382 со словами παρ᾿ ἐμοῦ), то, следовательно, румынский – нет. Д,ОЪ.а.овиоаег иСЯ ои\г ж! исш, ни помета писца на л. 241 румынской рукописи, в точности воспроизводящая помету писца петербуржской, опускает все же слова παρ᾿ ἐμοῦ.

Не является румынская рукопись и списком с петербуржской. Обе рукописи датированы: румынская – 20 мая 1730 г., петербуржская – 23 мая 1730 г. Важно отметить, что на л. 361 петербуржской рукописи, как раз перед последней, 47-й главой восьмой книги, т. е. главой с апостольскими канонами, есть еще одна датировка – 21 мая 1730 г. со словами καὶ τῷ Θεῷ δόξα. Текст памятника, стало быть, мыслился переписанным полностью и завершенным, но после этого Георгий Хрисогон решил списать и последнюю главу, что заняло у него еще два дня. Можно только гадать о том, почему же все-таки Георгий Хрисогон сначала хотел обойтись без главы с апостольскими канонами? Осознавал их гетерогенность по отношению ко всему остальному корпусу? Но ведь в своей другой, неизвестной нам рукописи, которая была, очевидно, архетипом для всех остальных списков (в том числе и для известных нам петербуржского и бухарестского), он уже включил в состав памятника данную главу, о чем красноречиво свидетельствует бухарестский список, независимый от петербуржского. К тому же, присоединив 47-ю главу к тексту памятника, Георгий Хрисогон завершил текст не так, как анонимный писец бухарестской рукописи (Τέλος. Τρισυποστατφ δε Θεῷ χάρις, καὶ δόξα), а по-своему: Τέλος τῶν διαταγῶν τῶν άγιων αποστόλων τῶν διὰ τοῦ Κλήμεντος πάπη τῆς Ρώμης.

О том, что бухарестский список независим от петербуржского (как, впрочем, и наоборот), свидетельствует не только более ранняя (на 3 дня!) его датировка, но и другие особенности: текст его более полный (укажу только на отсутствие в петербуржском списке конечной фразы Δὲν ὰγαπς κτλ. в гл. 1 кн. I, слов καὶ ἐκεῖ в первой строке гл. 4 кн. I, и т. д.), характер разночтений, наконец, структура самой рукописи: если наша рукопись содержит только текст «Номоканона Георгия Трапезундского» и ничего больше, то в бухарестской, в которой «Номоканон» содежится на л. 69–241, имеется еще такой памятник, как «История Иисуса сына Сераха» (л. 1–61 об.), притом остальные листы рукописи (62–68, 242–257) остались чистыми от каких-либо текстов. Все заставляет думать, что этими двумя рукописями не должна была бы исчерпываться рукописная традиция памятника. Над копированием его, может быть, трудился целый скрипториум, в составе которого работал и сам создатель его – Георгий Хрисогон.

Софийский список Шестикнижия Константина Арменопула

Речь идет о бумажной греческой рукописи № 54, хранящейся в Народной библиотеке «Кирилл и Мефодий», с которой автору этих строк удалось ознакомиться во время краткого пребывания в Софии в декабре 1980 г. В каталоге Маньо Стоянова рукопись обозначена (и суммарно описана) как «номоканон» XIVв.1108 На самом же деле даже беглый просмотр (в моем распоряжении было 2 дня для работы с рукописью) показал, что мы имеем здесь дело с еще неизвестным одним из наиболее древних и интересных списков Шестикнижия Константина Арменопула.1109 К сожалению, рукопись находится в катастрофическом состоянии: она побывала в огне, начало и конец рукописи сгорели полностью, рукопись сильно обгорела сверху и по краям, бумага во многих местах потемнела и обуглилась, ломается от малейшего прикосновения. В результате невозможно указать размеры рукописи (в четверку?), число строк, наличие древней пагинации (кое-где сохранилась буквенная нумерация тетрадей). Современная (карандашная) пагинация начинается лишь с 16-го листа и насчитывает 141 лист; первые 15 листов (фактически фрагментов, так как большая верхняя часть их полностью сгорела) не нумерованы, как и 29 последних. Таким образом, первоначально рукопись имела по крайней мере 185 листов. Сохранились фрагменты деревянного переплета. Текст писан черными чернилами, изысканным беглым минускулом (писец был, несомненно, высокообразованным человеком), с применением сокращений (подписная йота отсутствует); заглавия, титулы, рубрики, инициалы, указания на источники – ярко-красным, на полях много схолий, которые почти не читаются. Бумага итальянского происхождения, содержит филиграни трех типов, как раз на сгибах тетрадей: 1) Безмен1110 [л. 19, 20, 22, 33:34, 32:35, 41:42, 97:100] типа Брике № 12404 [Генуя, 1351 г. ], о котором автор указанного альбома филиграней пишет, что это «исключительно итальянский знак, который, хотя и был широко распространен, находился в употреблении только на протяжении четверти века;1111 2) два круга, пересеченные чертой, которая завершается вверху латинским крестом [л. 7:8, 3:12, 47:50, 54:55, 61:62, 60:63, 74:75, 81:84], типа Брике № 3166 (Пиза, 1311 г. – ср. Мошин № 2034 от 1349 г.); 3) колокол, вид снизу (л. 90:91), полных соответствий найти не удалось (ближайшая аналогия № 3009 от 1363 г. Мошина). Так что рукопись скорее всего следует датировать если не серединой XIV в., то самое позднее – третьей четвертью XIV в. Очевидно, это «прижизненный» список, и было бы крайне важно отождествить почерк писца, чего мне сделать, к сожалению, не удалось.

Текст Шестикнижия начинается (на первом из ненумерованных листов-фрагментов) с книги I, титула II, главы 3 (со слов Εἰ δὲ ἐντὸς τοῦ εὶρημένου ὲνιαυτοῦ), в дальнейшем изобилует обширными лакунами из-за сожженных мест. Поэтому мы не знаем, каким было заглавие сочинения, имелся ли в наличии пинакс всего Шестикнижия, присутствовали ли оба введения и т. д. А ведь неожиданностей от этого списка можно было бы ждать каких угодно, судя по тем «сюрпризам», которые преподносит сохранившаяся часть. Так, каждой из 6 книг предпослано свое собственное полное оглавление, причем первая и вторая книги объединены в одну [первую] книгу с единой нумерацией титулов, которых, таким образом, в ней насчитывается 29; третья книга становится второй, четвертая – третьей, пятая – четвертой, шестая -пятой (в ней насчитывается не 15 титулов, по 19, так как 4 дополнительных титула – ἔτεροι τίτλοι διάφοροι ἀναγκαίοι – включены в состав книги и продолжают нумерацию ее титулов), а роль шестой книги выполняет не что иное, как Земледельческий закон в его известной арменопуловской редакции1112 (л. 133–137). Правда, заглавие Земледельческого закона сгорело (от него сохранились лишь слова λήξεως Ιουστινιανοῦ), и мы не знаем, присутствовали ли в заглавии слова βιβλίον κτον. Думается, что дело обстояло именно так, поскольку (как и в предыдущих пяти книгах) Земледельческому закону на л. 133 предпослано полное его оглавление (пинакс в 14 титулах), а завершается Земледельческий закон на л. 137 внизу словами (красным) Τέλος σύν[...] έςαβιβλου+†. И еще ниже †Δо[...]στατ᾿ καὶ μόνω θεῶ†.1113 Далее (л. 137 об.–138 об.) следуют как будто ἐπίμετρα, хотя сейчас, не имея под рукой рукописи и не располагая ни микрофильмом, ни фотокопией этой части рукописи, я не могу это утверждать с уверенностью. Наконец, на л. 139 помещено полное оглавление (πίναξ) арменопуловской «Эпитомы божественных и священных канонов», а за ним идет сама «эпитома»,1114 от которой почти ничего не осталось.

Представляется необходимым более подробно коснуться вопроса о Земледельческом законе, тем более что только эту часть рукописи мне удалось сличить с печатным (Хаймбаховским) текстом.1115 Как уже было отмечено, памятнику предпослан πίναξ, состоящий из 14 титулов и отсутствующий в прочих рукописях и в печатных изданиях Земледельческого закона. Пи- накс (л. 133) расположен в 2 столбца (самый текст памятника – в один столбец) и

имеет следующий вид: Τίτλος περί γεωργῶν Τίτλος β̅ περὶ μόρτῆς Τίτλος γ̅ περὶ ἐφημισείας Τίτλος δ̅ περὶ κλοπῆς Τίτλος ε̅ περὶ ἀγελλαρίων Τίτλος ς̅ περὶ πραίδας ζώων Τίτλος ζ̅ περὶ ζημίας Τίτλος η̅ περὶ φόνων ζώων Τίτλος θ̅ περὶ δένδρων Τίτλος ι̅ περὶ ἐμπρησμοῦ Τίτλος ι̅α περὶ δούλων Τίτλος ι̅β περὶ καινοτομιών Τίτλος ι̅γ περὶ μυλώνων Τίτλος ι̅δ περὶ ὑδάτων

Как видим, разбивка на титулы и число этих титулов несколько иные, нежели в других рукописях и в хаймбаховском печатном тексте: главы 20 и 23 титула I выделены в особый (второй) титул, остальные главы этого же титула (начиная с гл. 22) составили третий титул; соответственно обычный второй титул стал четвертым, третий – пятым, четвертый – шестым, пятый – седьмым, шестой – восьмым, седьмой – девятым, восьмой – десятым, девятый – одиннадцатым, десятый – двенадцатым, причем главы 6 и 7 его были выделены в особый – тринадцатый – титул, наконец, главы 8 и 9 (главы 10 и 11 отсутствуют вообще) – в четырнадцатый. Προοίμιον отсутствует, в тексте много лакун из-за сожженных мест (отметим лишь самые значительные, следуя делению текста в издании Хаймбаха: I 3 со слов μὴ δκιατρέψωσιν – 116 до слова γνώμην; 113 со слова τρυγείτωσαν – I 16; I 24–1! 2 до слова ἅλλου; III 1– III 3 до слова πσαν; IV 4 – IV 8 до слова πάλῳ; VI 6 – VI 10; VII 5 – VIII 1; Χ 1 – Х 4).

Что касается самого текста памятника, то он последовательно воспроизводит те разночтения, которые в аппарате издания Хаймбаха отмечены как характерные для рукописи Haenelianus (бумажный кодеке конца XV в., в котором, однако, Шестикнижие имеет традиционное членение текста, а Земледельческий закон на своем обычном месте, после ἐπίμετρα, не являясь, таким образом, составной частью Шестикнижия). Но софийский список имеет и некоторые свои особенности: в нем отсутствует гл. 6 титула VIII, но зато присутствует гл. 4 титула VII; несколько иначе отредактирована гл. 12 титула II (в редакции, которую дают также такие списки арменопуловской версии Земледельческого закона, как оксфордский Bodl. 149 и московские ГИМ № 323, 330, 331, – все XV в.)1116 и т. д. Вообще наиболее близким софийскому списку из известных мне списков арменопуловской версии памятника является Bodl. 149, повторяющий все текстуальные и структурные особенности софийского списка, хотя в нем рубрики περὶ μόρτῆς, περὶ έφημισείας, περὶ μυλώνων и не образуют особых титулов, да и сам Земледельческий закон не составляет части Шестикнижия, будучи отделен от него Эпитомой канонов.1117

Итак, перечень известных нам ныне рукописей Шестикнижия, насчитывающий 68 рукописей,1118 должен быть пополней еще одной – софийской № 54.

«Русский Арменопул» и его критика в записке бессарабского юриста Ивана Танского

Византийское право и, в частности, Шестикнижие Константина Арменопула оставалось вплоть до самых новейших времен одним из основных источников права стран Юго-Восточной Европы, особенно в княжествах Валашском и Молдавском, будучи навязываемо здесь населению греко-фанариотскими чиновниками и отнюдь не всегда соответствуя его правовому сознанию1119. Сказанное относится и к той части молдаво-валашского региона (территория между Днестром и Прутом), которая называлась Бессарабией и которая по Бухарестскому договору 26 мая 1812 г. отошла к Российской империи1120. Все попытки провести здесь правовую реформу и ввести в действие в качестве местного юридического кодекса разработанное специальной комиссией под руководством Петра Манеги особое Гражданское уложение, основанное преимущественно на заимствованиях из французского кодекса Наполеона, закончились неудачей; до издания кодекса дело не дошло1121. Тем не менее острая потребность русской администрации и русских судей в каком-то правовом сборнике сохранялась, и взоры законодателей снова обратились к Шестикнижию Арменопула и к «Юридическому пособию» молдавского логофета Андронаки Донича (1814).

В личном фонде известного ученого и переводчика греческих текстов на русский язык Спиридона Дестуниса (1782–1848), хранящихся в Отделе рукописей Российской национальной библиотеки (С.-Петербург), содержится относящийся к этому делу первичный документ, который мы считаем уместным опубликовать здесь (РНБ. Ф. 250. Ед. хр. 34):

16 августа 1828 № 3917

В Правительственный Сенат

из Государственной Коллегии

Иностранных дел

Донесение.

В исполнение указа Правительствующего Сената от 8 августа под № 1477. Коллегия имеет честь донести оному, что присланные в 1826 году при Указе 2 Департамента Правительствующего Сената книги Арменопула и Донича на греческом и молдавском языках, препровождены были из Коллегии для перевода на Российский язык в Азиатский Департамент Министерства Иностранных Дел, которому ныне сообщено и о предписании Правительствующего Сената, доставить в Межевый онаго Департамент один экземпляр помянутых книг на Российском языке вместе с экземпляром Устава образования Бессарабской области, буде сей последний был переведен и напечатан от Азиатского Департамента, ибо таковый Устав в Коллегии переводим и печатан не был. Причем Коллегия предоставила Азиатскому Департаменту донести о последующем прямо от себя Межевому Правительствующего Сената Департаменту.

Павел Дивов

(указан еще секретарь Юкин

с непонятной датой

«Августа 14 дня 1828 года»).

На сей раз дело было доведено до конца, в 1831 г. в Сенатской типографии были отпечатаны русские переводы (без указания переводчиков) как Шестикнижия (в 2 частях), так и «Краткого собрания законов» Андронаки Донича, переплетенные, как кажется, в одном томе1122 и в количестве 30 экземпляров «высланные из Петербурга для нужд присутственных мест Бессарабии»1123. Кто был переводчиком сборника Донича, сказать трудно; что же касается Шестикнижия, то переводил его, по-видимому, все тот же Слиридон Дестунис, о чем сообщается в его некрологе, подписанном Д. Палеологом1124, но действительным автором которого является сын Спиридона Дестуниса – Гавриил (1818–1895)1125. На титульном листе обозначено, что перевод сделан «с издания, печатанного в Венеции в 1766 году», но в переиздании 1854 г. (также в Санкт-Петербурге) на с. XI содержится важное примечание о том, что «о переводе сей книги на российский язык Государственная Коллегия Иностранных дел (в лице переводчика Дсстуниса? – И . М.) сличала оный с вытребованным из ИПБ экземпляром на древне-греческом языке. Вследствие сего сличения в некоторых местах оказалось несогласие между подлинником и новогреческим переводом». Автором примечания был, скорее всего, Гавриил Дестунис1126. Куда при этом делась таинственная рукопись Шестикнижия, «вытребованная» из Императорской публичной библиотеки, остается до сих пор загадкой; в Отдел рукописей этой библиотеки (ныне Российская национальная библиотека, Санкт-Петербург) она, во всяком случае, не возвращалась1127.

Оправдало ли возлагавшиеся на него надежды издание «Русского Арменопула»? Судя по неоднократным переизданиям (кроме указанных изданий 1831 и 1854 гг., следует упомянуть еще перепечатки в 1850 г. в Кишиневе у Акима Попова, в 1904 г. в «Местных законах Бессарабии» у Гроссмана, в 1908 г. в «Местных законах Бессарабии» у С. Р. Буковского и JI. В. Стамерова, г. Одесса), дело обстояло как будто именно так. Есть, однако, архивный документ, происходящий из Бессарабии тех времен, который отражает, по-видимому, сугубо негативную реакцию местных практиков-юристов на введение в Бессарабии «Русского Арменопула» в качестве юридического руководства.

Речь идет о докладной записке коллежского ассесора Ивана Танского от 4 февраля 1850 г. (г. Кишинев) о необходимости пересмотра местных законов, действующих в Бессарабии, Председателю Департамента законов Государственного Совета, Главноуправляющему II Отделением собственной Его Императорского Величества канцелярии, статс-секретарю, графу Дмитрию Николаевичу Блудову (хранится в Российском государственном историческом архиве в Петербурге)1128. По мнению автора, поводом частых тяжб в Бессарабии служат «некоторые несообразности и противоречия в местных законах», убедительным доказательством чему «многие места из книг собрания законов Арменопула и Донича». «В этих-то законах, – говорит Иван Танский, – тяжущиеся извлекают для себя обильный источник неосновательных и несообразных с Русскими законами споров, споров для них же самих разорительных», и, «что всего неприятнее, эти споры часто бывают направлены против актов, освященных формами, обрядами и самим временем, с намерением придать часто ничтожным своим домашним бумагам силу и важность актов достоверных» (л. 4 об.).

Обильно цитируя русский перевод Шестикнижия именно в издании 1831 г. (редко указываются книги и титулы, чаще всего – просто страницы), Иван Танский подчеркивает устарелость многих положений, содержащихся в этой, как он считает, плохой компиляции, непонятность для русских должностных лиц и ненужную сложность некоторых разделов гражданского права. Особо выделено три уровня несообразностей: во-первых, в вопросах права на получение и возврат приданого, когда выходит, что «по одному только голословному показанию жены о принесении ею мужу своему приданого, собственность последнего должна подвергаться ответственности за оное, предпочтительно перед всеми законными кредиторами, не взирая даже на сомнительность прав, выставляемых женою» (л. 8); во-вторых, в вопросах нравственной стороны законов Арменопула, когда «древние постановления, в них содержащиеся (касающиеся, например, конкубината. – И. М.), несообразны ни с духом настоящего времени, ни с степенью нашего образования», и когда «не принося собою никакой пользы, а иногда существенный вред для нравственности, многие примеры или правила, содержащиеся в законах Арменопула, не соответствуют также и духу Нашей Православной Церкви» (л. 19 об.); в-третьих, в вопросах залогового права, когда «законодатель сначала предоставляет заимодателям получить в уплату долга из имения должника такую часть, которая более нравится, потом дает четырехмесячный срок на выплату долга, а наконец установляет, что этим сроком могут воспользоваться только богатые, но не бедные, между тем как всякий произвол заимодавца, какой бы он ни был в имуществе должника, не может почитаться действием справедливым и безобидным, и как покровительством закона равно должны пользоваться богатые и бедные» (л. 23). Именно поэтому Иван Танский умоляет графа Блудова, «остановив просвященное внимание хотя на несколько часов на законах Арменопула, Донича, Спано и соборной грамоты Маврокордато, действующих в Бессарабии... испросить у Государя Императора разрешение о пересмотре всех этих законов во II Отделении собственной Его Императорского Величества канцелярии и о сведении всего из них полезного и необходимого или в отдельный местный свод, подобно тому, как это сделано для остзейского края или в общий свод Российской Империи, как этим уже воспользовалась Малороссия» (л. 24 об.).

Во всем этом еще надо разобраться, и, в частности, в том, насколько эта критика относится не к «русскому», а к подлинному византийскому Арменопулу. Но и сейчас мы вправе, как мне кажется, сделать вывод о том, что и в этом уголке Юго-Восточной Европы в XIX в. в области права происходили процессы, характерные для всего этого региона и для этой эпохи: наблюдается ярко выраженный кризис византийской правовой традиции, осознается непригодность того же Шестикнижия для решения актуальных проблем в области гражданского права, его историческое несоответствие духу эпохи и народа – аргументы, которые в это же время и почти в тех же самых выражениях высказываются правоведами и интеллектуалами других стран Юго-Восточной Европы (например, возродившейся Греции)1129, но которые именно в записке Ивана Танского получают наиболее адекватную и профессионально выраженную формулировку. Разумеется, вытеснение средневекового византийского права современным западноевропейским не означало окончательного изгнания его со сцены истории хотя бы потому, что, как это справедливо отмечает проф. Джорджеско, «одной из исторических составляющих западной рецепции византийская рецепция являлась через посредство латиноязычного римского права, что и позволило ей выжить и внести свой вклад в строительство оригинального национального права народов Юго-Восточной Европы».1130

Приводим текст записки Ивана Танского полностью (РГИА. Ф. 1261. On. 1. 1840. Ед. хр. № 156. Л. 4–26).1131


л. 4 л.4 об. л.5 л. 5 об. л. 6 л. 6 об. л. 7 л. 7 об. л. 8 л. 8 об. л. 9 л. 9 об. л. 10 л.10 об. л. 11 л. 11 об. л. 12 л. 12 об. л. 13 л. 13 об. л. 14 л. 14 об. л. 15 л. 15 об. л. 16 л. 16 об. л. 17 л. 17 об. л. 18 л. 18 об. л. 19 л. 19 об. л. 20 л. 20 об. л. 21 л. 21 об. л. 22 л. 22 об. л. 23 л. 23 об. л. 24 л. 24 об. л. 25 л. 25 об. л. 26 Записка о необходимости пересмотра местных законов, действующих в Бессарабии Его Сиятельству Председателю Департамента законов Государственного Совета, главноуправляющему II Отделением собственной Его Императорского Величества канцелярии, Статс-Секретарю Его Императорского Величества, господину Действительному Тайному Советнику и кавалеру Графу Димитрию Николаевичу Блудову. 4 февраля 1850-го г. Кишинев. Поводом частых тяжб в Бессарабии служат некоторые несообразности и противоречия в местных законах. Убедительным тому доказательством могут служить многие места из книг собрания законов Арменопула и л. 4 об. Донича. В этих-то // законах тяжущиеся извлекают для себя обильный источник неосновательных и несообразных с Русскими законами споров, споров для них же самих разорительных. Что всего неприятнее, эти споры часто бывают направлены против актов, освященных формами, обрядами и самим временем, с намерением придать часто ничтожным своим домашним бумагам силу и важность актов достоверных. Такие многочисленные споры о предметах вполне разрешаемых Русскими законами, часто бывают или следствием неправильных понятий, или влекут за со- л. 5 бою // своекорыстные толкования. Из этих понятий и толкований родилось общее мнение, что обязательства, заключаемые в Бессарабии, не могут почитаться ни твердыми, ни самостоятельными, по крайней мере в применении к ним молдавских законов, не могущих сделать их ни теми, ни другими. Такое вредное направление понятий о тяжбах, возникающих в Бессарабии, вполне порождено местными законами. Для примера представлю Вашему Сиятельству некоторые из этих законов как более способствующие к разрушению общественного доверия, от // времени до времени, ощутительно упадающего в Бессарабии, по мере возникновения тяжб с каждым годом, все в больших и больших размерах. Между этими тяжбами, которые более всего поддерживаются местными законами, первое место занимают тяжбы и споры о праве на получение в возврат приданого, не только предпочтительно перед частными лицами, отыскивающими удовлетворения на законных актах, но и пред самою казною. Эти споры и тяжбы большею частью сопровождаются ссылкою на приданные регистры, составленные частным образом, на лоскутках // бумаги, а также и на записи, никаким присутственным местом не утвержденные. Этого мало – нередко случается, что в спорах и тяжбах о приданом вместо письменных доказательств за невозможностью их представить ссылаются на свидетельства лиц, от коих возвращение приданого отыскивается, или от коих оно получено; ссылаются также на родственников или свойственников. Все эти свои ссылки тяжущиеся подтверждают местными законами, которые в одном и том же предмете, крайне разнообразны и не положительны, как // этому вполне можно убедиться из V кни<ги> VIII титула на страницах 94 и 95 Арменопула. В этих постановлениях (Арм. кн. I. тит. XV ст. 94)1132 законодатель имеет великое попечение о безопасности приданого. Во многих случаях закон защищает приданое даже против самой точности правосудия. В законе именно говорится: «что если приданое будет обеспечено, то и браки будут заключаться, а от браков размножается род человеческий, а этого хочет и законодатель». Таким образом под словами «в сомнительных случаях отвечаем за приданое» законодатель разумеет сле//дующее: если возникнет сомнение касательно приданого и чего-либо другого, то приданое предпочитается всему. Следующий пример объясняет это обстоятельство. Женщина, имеющая более или менее 12 лет от роду, вышла замуж и принесла супругу приданое; потом сей обеднел и задолжал. Жена искала быть удовлетворенною, в предпочтении другим заимодавцам, ибо требовала своего приданого, а заимодавцы оспаривали ее права требовать приданое, представляя, что брак не существовал; ибо она не достигла совершенного возраста, определенного законом, то есть 12 лет. // Так как дело было сомнительно и ни та ни другая сторона не могли представить свидетелей в доказательство, закон определил, чтобы жена получила приданое, преимущественно пред другими заимодавцами; ибо в случае сомнения о том, было ли приданое или нет и недостатка свидетелей для доказательства, должно полагать, что приданое было». Далее следует: «сомнительную купчую должно толковать против продающего вещь, а сомнительный иск о вещи не вредит истцу». Из этого следует, что по одному только голословно//му показанию жены о принесении ею мужу своему приданого собственность последнего должна подвергаться ответственности за оное предпочтительно перед всеми законными кредиторами, невзирая даже на сомнительность прав, выставляемых женою. Этого мало – одно безосновательное притязание жены часто уничтожает формальные долговые акты мужа, совершенные при соблюдении всех узаконенных обрядов. Это тем более существует так на самом деле, что даже бездоказательность иска жены о приданом не только // ей не вредит, но еще и помогает. Все то, о чем сейчас было говорено, никак не согласуется с справедливостью, долженствующею всегда и во всех находить себе защиту, особенно в законах. И что же? Сии самые законы, вместо того чтобы покровительствовать справедливости, охотно склоняются на сторону сомнительную, а истина, которую сопровождают акты, признаваемые Правительством за действительные, не находит себе никакого покровительства в этих законах, одобряющих, без всякого законного права, посягательство на чужую собственность. Это тем более // неприятно, что тяжущиеся в Бессарабии освобождены от всякого штрафа за неправильность затеваемых ими тяжб. Таким образом, пользуясь этими законами, неблагонамеренные супруги, обременив долгами имение, принадлежащее мужу, во избежание справедливой за это ответственности могут сговориться между собою и действовать заодно в обиду законных своих кредиторов под предлогом иска жены к имению мужа, обремененному долгами, о ее приданом. Для того чтобы сохранить это имение в целости, не дав из него ничего кредито//рам, муж всегда будет утверждать, что обеспечивает им приданое жены. Когда же это показание мужа сверх того подкрепится подговоренною им женою и ее родственниками или только одною женою (хотя бы с ее стороны не было представлено никаких доказательств в справедливости своего показания), тогда по смыслу вышеприведенного закона самый даже несправедливый иск о приданом получает силу законного права – права, которое подвергает законных кредиторов разорению и отклоняет в пользу их удовлетворение по заемным обязательствам, если не совершенно, то по крайней мере // на неопределенное время. Подобных постановлений о приданом, несообразных с Русскими законами еще много находится в законах Арменопула, а именно во II части Армен<опула> Титул<а> VIII (книги IV. – И. М.) на странице 41 говорится: оцененное приданое лежит на ответственности мужа, то есть: ежели в приданом, состоящем из животных, платьев или других вещей и оцененном в деньги, воспоследует убыток, как-то: ежели животные пропадут, или платья износятся женою, таковый убыток относится к мужу, который плотит (sic!) цену потраченного. На 43: муж, получая приданое, не дает поручительства // в целости оного: ибо никогда не дается порука в женином приданом. На 44: если кто на словах токмо или по условию обещал приданое, то не менее обязан выдать оное. Отец, хотя бы он только на словах обещал приданое дочери своей, обязан выдать оное. На 46: если во время существующего брака муж займет у кого денег для покупки домов и в купчей и в обязательстве напишет, что на его деньги купит те домы, после же расторжения брака жена востребует приданое, то жена предпочитается заимодавцу и берет себе домы: ибо хотя в купчей и написано, что домы куплены на деньги, занятые у такого-то, од//нако закон не принимает сего во уважение, взирая на злоумышление мужчин противу прав и преимуществ женщин. На 48: жена имеет право собственности не только на имение, которое муж имел прежде брака по наследству, например, или по отказу. На 49: жена и во время существующего брака, ежели заметит, что муж ее приходит в бедность, может удержать его имущество в обеспечение приданого, как равно предбрачных даров и других вещей, приобретенных ею кроме приданого, дабы он их не истратил: в таком // случае, если муж принесет жалобу на нее, он теряет, если она будет просить на мужа, то выиграет, несмотря на продолжение брака. Таким образом она берет немедленно все следующее ей, как будто бы она взыскивала приданое по разводе с мужем, а взаимодавцы, ежели имеют какое-либо требование, должны судиться с ним и ежели найдут имение после того им приобретенное, берут оное. Жена в сем случае не может // отчуждать недвижимого имения; но из движимого, в случае необходимости, может продавать и отчуждать вещи для доставления потребного себе и детям своим. Если же жена отчуждает недвижимое имение, то муж имеет право просить на покупщика, а после смерти мужа жена не может уничтожить продажи. На 50-й: если муж отдал свое имение заимодавцам в залог, то приданое, хотя бы вещи жены были истрачены и она не имела бы детей, предпочитается прежним займам, невзирая на закладную, разве когда есть прежнее приданое от // первой жены. Тогда оно предпочитается. Все сие относить должно к приданому, а не к предбрачному дару, ибо женщинам помогаем для отвращения от них убытка, а не для доставления им прибыли. На 53-й: когда дочь умрет, приданое возвращается отцу, давшему оное и если те, коим было более 25 лет, при даче приданого были обмануты, то закон помогает им; ибо справедливость требует, чтобы никто не пользовался во вред другому, или понес убыток для чужой прибыли. На 55-й: муж имеет право и по смерти жены в течение десяти годов требовать назначенное ему л. 13 приданое. Одна жена, во // время существующего супружества, учинила розыск о приданом своем, и нашед, что муж ее продал имение принадлежащее приданому, принесла жалобу, судья отдал ей проданное имение, а покупщика осудил не только лишиться цены онаго, но еще и заплатить то, что в оном убавилось. На 57: приданое можно вечно взыскивать и давность времени не прекращает иска. Вещей, принадлежащих предбрачному дару или приданому, нельзя ни отчуждать, ни закладывать даже с согласия жены, разве когда она о сем вторично условится и объявит свое согласие по прошествии двух лет и то, еже//ли она может из других вещей получить ей принадлежащее; по сей причине, кто, не приняв означенной нами предосторожности, купит таковые вещи, к тому относится убыток, и жене никакого вреда не последует. На странице 58: если муж истратит вещи, данные женою сверх приданого, то ежели жена подарила ему оные, наследники его отвечают только в той мере, как он обогатился от них, а ежели он истратит те вещи без согласия жены, то обязан заплатить за них сполна, ибо жена имеет на оные право закладное, как и на приданое – жена имеет // полную волю распоряжать (sic!) как хочет отказанными ей вещами и другими данными сверх приданого, дарить их и отказывать. Выше было сказано, что муж осуждается возвратить из приданого сколько состояние позволяет ему: ибо закон не допускает до нищеты того, кто прежде был Господином жены; но вещи, данные жене сверх приданого, муж обязан выплатить сполна. Вещи, данные жене сверх приданого, не служат для надобностей мужа, и мать не отвечает за оные. Содержание сих постановлений служит достаточным доказательством их несооб//разностей ни с духом настоящего времени, ни с общепринятыми правилами предосторожности при укреплении чьих бы то ни было прав собственности на имущество. Как же эти постановления довольно противоречивы, сбивчивы и более склоняются на сторону сомнительную, то оне только полезны для людей неблагонамеренных: ибо ни один благонамеренный, справедливый закон не может допустить по одному предмету столько противоречащих и неудобнопонятных суждений, сколько их находится в законах Арменопула. Уже это одно имеет в Бессарабии за- метно вредное влияние на тяжу//щихся, что в собрании законов Арменопула для их прихотливых и затейливых исков представляется верная приманка. Все неблагонамеренные тяжущиеся льстят себя надеждою (которые впрочем редко их обманывают), что все их извороты и вымыслы (каким бы косвенным образом не были изобретены) в законах Арменопула непременно найдут для себя покровительствующее применение. Вот доказательства: А) Эти законы, с одной стороны, относят к ответственности мужа все принесенное ему женою приданое, не только ценное, но и самое незначительное, состоящее из вещей и платьев, подвержен//ных тлению самым временем, с другой стороны, они же освобождают мужа от всякого обеспечения целости приданого, предоставляя ему таким образом все средства для сокрытия, лежащего на имении обеспечения по предмету приданого и для вступления в долговые с посторонними лицами обязательства. Что из этого следует? Что мужу предоставляется возможность по всем его долговым обязательствам – не ответствовать вовсе, под пречлогом отыскивания женою мнимого ее приданого, на пополнение коего она имеет преимущество пред всеми кредиторами. Б) Давая полное вероятие од//иому только словесному обещанию приданого, а также показание жены о действительности ее приданого, Арменопул вместе с тем лишает публичные акты надлежащей достоверности, акты, доказывающие приобретение мужем какого-либо имущества на деньги им позаимствованные, или другими законными способами. Все это для того, чтобы и отдельное от жены имение мужа обратить на удовлетворение приданого: поводом сего постановления, какое-то предупреждение законодателя в злоумышлениях мужчин, противу прав и преимуществ жен//ского пола. В) Предоставляя женам требовать от мужей в возврат приданое, даже во время существующего брака, законодатель неизбежно поселяет между ними раздор в супружеской жизни, сверх того унижает мужа и в глазах жены и в глазах общества, лишая его доверия, каким он должен пользоваться как глава семейства. Г) Воспрещая отчуждать и закладывать кому бы то ни было вещи, составляющие приданое и по предбрачному дару принадлежащие жене, даже с ее согласия, законодатель вслед за тем (стр. 58, час<ть> II) дает жене полную волю распоряжать (sic!) всем, что ей дано сверх при//даного, как то: дарить и отказывать; наконец осуждает мужа платить жене за все полученное ею сверх приданого. Этим самым Арменопул поставляет мужа в такое положение пред женою, что он со всем принадлежащим ему имуществом представляет собою лице бесприкословного (sic!) ответчика. Муж обязан всегдашнею ответственностью пред женою и в том случае, когда приданое и все что только ею принесено (по собственному ее показанию) при выходе замуж потерпит изменение или уменьшение, даже по действиям, собственно предпринятым женою. Несмотря на то, что//самый закон предоставляет жене полное право расточать свое имущество по своему произволу, не испрашивая на это согласия от мужа, невзирая и на то обстоятельство, что жена уже неоднократно, по своему произволу, расточала имение, законодатель обязывает мужа всегда дополнять оное, как бы не подлежащее от времени и обстоятельств ни тлению, ни уменьшению, ни изменению и дает совершенную свободу мужу и жене в совокупности, скрыв лежащее на имении сего последнего обеспечение приданого, действовать заодно во вред законных кредиторов мужа или жены. Д) Законодатель предо//ставляет жене, совершившей с мужем какое-либо условие, оспорить и уничтожить все то, что он в продолжение двух лет на основании такового условия сделает. Этим самым постановления противоречат общегосударственным законам, по силе коих всякое лице (sic!) может иметь, приобретать и сохранять отдельное свое имущество, а также входить в обязательства и непременно ответствовать по оным собственным достоянием, – законам, по коим жена по всяком положении мужа, обязана разделять и носить наравне с ним все его тягости, как неразрывный член одного священного с мужем союза и Е) Присвояя без//молвное закладное право на имение мужем для обеспечения приданого жены и другого ее имущества, законодатель сам предоставляет полную возможность скрывать от всеобщего сведения существующее на этом имении тайное запрещение и ввергать таким образом без всякой вины в потерю собственность множества невинных людей, которые с мужем как с действительным владельцем своего имущества входили или входят в разные законами дозволенные обязательства. Этот безмолвный залог, означающий, при всем уважении к неприкосновенности приданого, одно лишь хитрое и тайное посягательство на чужое // достояние, не может быть обязательным даже для частных лиц, тем более для присутственных мест, которым известны одне только публичные по закладам запрещения, совершенные в установленном порядке и которым на основании 602 и последующих статей X тома св. зак. гражд. (sic!) не предоставляется никакого права входить при совершении крепостных актов в какие-либо розыскания о том, не состоит ли перекрепляемое имущество в безмолвном закладе у жены или другого кого либо. Не исчерпав и сотой доли противоречий, замечаемых в законах Арменопула, // не исчерпав всех противоречий и по одному только приданому, я с полным глубокого благоговения к величию Вашего Сиятельства, приемлю смелость доложить о нравственной стороне законов Арменопула. Древние постановления, в них содержащиеся, несообразны ни с духом настоящего времени, ни с степенью нашего образования. Не принося собою никакой пользы, а иногда существенный вред для нравственности, многие примеры или правила, содержащиеся в законах Арменопула, не соответствуют также и духу Нашей Православной Церкви. Этому доказательства следующие выдержки из II част<и> Арменопула // на странице 15: если кто обыкновенно ходит к вольной женщине, которая не блудница, и обходится с нею плотски, то она не почитается наложницею, но женою его. Сына, подвластного отцу и ведущего распутную жизнь, принуждают вступить в брак и поневоле. На стр. 27: кто похитит девицу или вдову или невесту, тот не может жениться на ней, хотя бы отец ее простил и согласился на брак их; похититель наказывается вместе с своими помощниками. Если же увезенная девица захочет сочетаться с ним, приживет с ним детей, а потом он умрет, // то хотя бы он в завещании назначил ее своею наследницею, она не может ему наследовать. Если же она не сочеталась с ним, то берет его имущество. На 39-й: закон, запрещающий вступающей во 2-й брак жене брать что-либо из вещей подаренных ей мужем, не запретил того прелюбодейке. На 61-й: Дар между супругами не имеет законной силы 1-е ради супружской любви, 2-е чтобы не думали разводиться за то, что один не делает другому подарков, 3-е чтобы богатый супруг не сделался чрез сие бедным, а бедный богатым. Не только в законных, но и в запрещенных браках, дары между супругами // не позволены. Мужу запрещено давать подарки жене, но он может дарить своей наложнице. На странице 109: Жена сенатора или другой особы важного достоинства не может ничего подарить побочным своим детям ни при жизни, ни при смерти, ниже учредить их наследниками по завещанию вместе с закоиорожденными своими детьми. Вольная же и благородная, имеющая побочного сына, может учредить его наследником, ибо и сама наследует ему, разве когда он ею прижит от запрещенного брака (или нефария). Побочные дети, родившиеся от разных налож//ииц, не наследуют отцу, когда он имеет законнорожденных, или жену, или других наследников, но только получают сколько-нибудь на пропитание от наследующих отцу, когда он умер без завещания. Побочному не наследуют родственники его по отцу, ибо отец его не известен, только мать и братья матери наследуют ему. На странице 110: Рожденные от блудниц наследуют и бабке своей по матери, если она умрет без завещания. Если кто умрет без завещания и оставит после себя побочных и усыновленных детей, то он все вместе наравне наследует.1133 Из вышедоложенного усма//тривается: а) что наложница предпочитается законной жене, ибо она может пользоваться подарками от мужчины, к ней привязанного, а жена лишена этого права, то есть пользоваться подарками от своего мужа, в) девица, увезенная тайным образом мужчиною и соединившаяся с ним браком, даже и после прощения такового поступка родителями, не может ему наследовать. Но это право наследования предоставляется ей только в таком разе, когда она с мужчиною, ее уведшим, будет вести блудную жизнь и с) дети, рожденные от блудной или прелюбодейной жизни, признаются за//конными наследниками в имуществе их родителей; тогда как и отечественные законы, и церковные постановления предоставляют эти права только законным детям и притом рожденным в законном браке, преследуя в то же время нарушителей брачного союза. Кроме несообразностей, противоречий и отсутствия нравственного характера в законах Арменопула, многие постановления, содержащиеся в них, даже стеснительны как для присутственных мест, так равно и для тяжущихся. Вот тому доказательства: в I части собрания законов (на стран. 237 и 47, 236) // законодатель сначала предоставляет заимодателям получить в уплату долга из имения должника такую часть, которая лучше, и которая более нравится, потом он дает четырехмесячный срок на выплату долга, а наконец установляет, что этим сроком могут воспользоваться только богатые, но не бедные; между тем, как всякий произвол заимодавца, какой бы он ни был в имуществе должника, не может почитаться действием справедливым и безобидным, и как покровительством закона равно должны пользоваться богатые и бедные. В одном месте // (стр. 55 1-й части) законодатель отвергает показания свидетелей, не достигших 25-летнего возраста; в другом же месте (стр. 60) таковое свидетельство допускает и признает действительною присягу людей всякого пола и возраста, даже малолетних; приписывает вероятие договорам неписанным, словесным (стр. 63–70), а лишает достоверности договоров письменных (стр. 44 II части). Это противоречие формально заключенным актам посредством явного им предпочтения частных бумаг порождает недоверчивость к публичным актам и расстраивает благосостояние // людей, вверяющих свое достояние покровительству такого рода законов, которые, не сообразуясь с общепринятыми Русскими законами, противоречат между собою, запечатлены характером безнравственности и стеснительны своим применением как для присутственных мест, так равно и для тяжущихся. По этим одним только доводам, я решился докладывать Вашему Сиятельству о местных законах, действующих в Бессарабии. Быть может, несообразности, противоречия и неудобства, встречаемые при применении законов, обратят на себя внимание Вашего Сиятельства. Быть может, //остановив просвященное внимание хотя на несколько часов на законах Арменопула, Донича, Спано и соборной грамоты Маврокордато, дей¬ствующих в Бессарабии, Ваше Сиятельство из любви к справедливости испросит у Государя Императора разрешение о пересмотре всех этих законов во II Отделении собственной Его Императорского Величества канцелярии и о сведении всего из них полезного и необходимого или в отдельный местный свод, подобно тому, как это сделано для Остзейского края или в общий свод Российской Империи, как этим уже воспользовалась Малороссия. Чудная, дивная судьба, двух дивных мужей России, призванных ее // Великим Самодержцем на славу Русского законодательства! На долю незабвенного Графа Михаила Михайловича Сперанского выпало издание полного собрания и свода законов Российской Империи. Не менее завидная доля и Вашего Сиятельства быть составителем местных сводов, общих для Империи и отдельных для Царства Польского уложений. Блестящее начало, ознаменованное изданием уложения о наказаниях, неразлучного с именем Вашего Сиятельства, вполне ручается, что и будущие уложения Русские также займут первое место между всеми доселе изданными, как Россия бесспор//но заняла и занимает первое место в кругу Держав Европейских. Да продлит Небо драгоценные дни обожаемого нами Монарха и Его достойного сподвижника в деле великом, на многие и многие лета!.. Русское сердце преисполнено святых упований на благость провидения. Бог любит Царя, Бог любит Россию, Россия любит своего возлюбленного Царя, Царь любит возлюбленную Им Россию; и православный Царь и Святая Россия, равно любят Бога. В этом тройственном, Священном союзе любви, мы смело глядим в будущее; оно кажется нам и светлым, и отрадным, и прекрасным, и великим! Только на этот // раз я позволю себе быть пророком, и пророком верным своему слову. Коллежский Ассесор Иван Танский

* * *

1047

Зелинский Ф. Идея возмездия в античной трагедии и жизни // Русская мысль. 1912. Кн. XI. С. 1–46.

1048

Julii Paulli. Receptarum Sententiarum ad filium libri quinque / Ed. G. Haenel. Bonnae, 1833 (см. особенно кн. V). О римском уголовном праве см.: Mommsen Th. Römisches Strafreсht. Leipzig, 1899 (Reed.: Graz, 1955). S. 907–916; Brasiello U. La repressione penale in diritto romano. Napoli, 1937; Grodzynski D. Tortures mortelles et catégories sociales: Lеs summa supplicia dans le droit romain aux III et IV siècles // Du châtiment dans la citë Supplices corporels et peine de mort clans le monde antique. Rome, 1984. P. 361–403.

1049

Mommsen Th. Römisches Stafrecht. S. 907 ff.

1050

Biondi В. Il diritto romano cristiano. Milano, 1954. Vol. 3. P.447.

1051

Ibid. P. 447–448.

1052

Повесть временных лет: Текст и перевод // Под ред. В. П. Адриановой-Перетц. М.; Л., 1950. Ч. 1. С. 86–87.

1053

См., например: Загоскин Η. ΤΙ. Очерк иcтории смертной казни в России. Казань, 1892. С. 17, 23.

1054

Свердлов М. Б. От Закона Руского к Русской Правде. М., 1988. С. 80.

1055

Загоскин И. П. Очерк... С. 23.

1056

Beck H.-G. Actus Fideï Wege zum Autodafé. Munchen, 1987. S. 5.

1057

О карательно-правовом аспекте гонений на христиан по данным агиографии существует замечательное исследование Каллиопы Бурдары: Bourdara К. Α. Τὸ δίκαιο στὰ ἀγιολογικὰ κείμενα Αθήνα, 1987.

1058

Beck H.-G. Actus Fidei. P. 21; Giandomenici A. Considerazioni sulle Costituzioni contenute nella rubrica De Apostatis nei Codici Giustinianeo о Teodosiano // Apolinaris. 1979. Vol. 52. P. 600–617; Maria Pia Baccari. Gli apostati nel Codice Teodosiano// Ibid. 1981. Vol. 54. P. 538–581; Troianos S. Ν. Ό "Ποινάλιος» τοῦ Ἐκλογαδίου. Συμβολὴ εις τὴν ίστορίαν τῆς ἐξελίξεως τοῦ ποινικοῦ δικαίου ἀπὸ τοῦ Corpus Iuris Civilis μέχρι τῶν Βασιλικῶν. Frankfurt a/M., 1980. S. 45–48.

1059

Beck Η. С. Actus Fidei. Passim. Троянос считает, что за двумя наиболее важными группами еретиков – манихеи и монтанисты – скрывается «вся совокупность» ересей. См.: Troianos S.N. О «ΙΙοινἀλιος» τοῦ Εκλογαδίου S. 117.

1060

Каталог традиционных церковных епитимий, полагавшихся за «обыкновенное», совершенное неумышленно убийство, демонстрирует нам, например, приговор митрополита Иоанна Апокавка от 1228 г. См.: Fögen Μ. Th. Ein ganz gewohnlicher Mord // Rechtshistorisches Journal. 1984. Bd. 3. S. 71–81.

1061

Nova Patrum Bibliotheca / Ed. J. Cozza-Luzi. Roma, 1888. Vol. IX, 1. P. 21.

1062

Beck Η. G. Actus Fidei. P. 64. На мой взгляд, Х.-Г. Бек мог бы присовокупить сюда, по крайней мере, еще один случай – осуждение на смерть вероотступника Ювеналия в середине XV в. и особенно юридическое и идеологическое обоснование Геннадием Схоларием этого процесса. См. о нем: Медведев И. П. Дело вероотступника Ювеналия с юридической точки зрения // The 17th Intern. Byz. Congress: Major Papers. Ν. Y., 1986. P. 31–43. См. также более полный греческий вариант статьи: Η ὑπόθεση τού ὰποσττη Ιουβεναλίου ἀπὸ την ἄποψη τοῦ δικαίου // Βυζαντιναὶ Μελέται, 1991. Τ. 3. Σ. 152–173.

1063

Eclogä Das Gesetzbuch Leons III. und Konstantinos V. / Hrsg. von L. Burgmann. Frankfurt a/M., 1983. S. 160. Z. 6.

1064

Gregory Т. Е. The Ekloga of Leo III and the Concept of Philanthropia // Βυζαντινά. 1975. Т. 7. P. 278–287.

1065

Troianos S. Bemerkungen zum Strafrecht der Ecloga // Αφιέρωμα στὸν Νίκο Σβόρωνο. Ρεθύμνο, 1986. Т. 1. Σ. 106.

1066

Ibid. P. 105.

1067

Troianos S. Η διαμόρφωση τοῦ ποινικοῦ δικαίου στη μεταβατικὴ περίοδο μεταξύ Ισαυρῶν καὶ Μακεδόνῶν // Βυζαντιακά, 1982. Τ. 2. Σ. 87.

1068

Troianos S. Bemerkungen... S. 100.

1069

Troianos S.N. Ο "Ποινάλιος» τοῦ Ἐκλογαδίου Passim.

1070

Ius graeco-roinanum / Ed. I. Zepos, P. Zepos. Aalen, 1962. Vol. 6. P. 355–356. Ср.: Ahrweiler Η. L᾽idéologie politique de l᾽empire byzantin. P., 1975. P. 53. Not. 2.

1071

Тὸ Βυζάντιο κατὰ τὸν 12 о αιῶνα Κανονικὸ Δίκαιο, κράτος καὶ κοινωνία Ἐκδ. Ν Οὶκονομίδης ᾿Αθήνα, 1991.

1072

Единственное, пожалуй, исключение см.: Beck H.-G. Actus Fidei. P. 52–53.

1073

В последнее время картина законодательной реформы императоров Македонской династии кардинальным образом пересмотрена. См. выше, с. 176–187.

1074

О памятнике и о спорной роли Фотия в его редактировании см.: Troianos S. Ν. Оἱ πηγὲς τοῦ βυζαντινοῦ δικαίου . Αθήνα; Κομοτήνη, 1986. Σ. 88–89; Stolte В . Н . A Note on the un-Photian Revision of the Nomocanon XIV Titulorum // Analecta Atheniensia ad Ius Byzantium spectantia. Athen, Komotini, 1997. Т. 1. P. 115–130.

1075

Troianos S. N. Οί πηγές Σ. 148–151; Stevens G. P. De Theodoro Balsamonë Analysis operum ac mentis iuridicae. Roma, 1969. He следует забывать и работы старых русских авторов, прежде всего важное исследование о Вальсамоне и комментированный перевод Номоканона с его схолиями, принадлежащие В. Нарбекову: Нарбеков В. Толкование Вальсамона на Номоканон Фотия. Казань, 1899; Номоканон Константинопольского патриарха Фотия с толкованием Вальсамона / Изд. В. Нарбекова. Казань, 1899. Ч. 1: Историко-каноническое исслед.; Ч. 2: Русс. пер. с пред. и примеч.

1076

Rhalles G. Α., Potles Μ. Σύνταγμα τῶν θείων καὶ ιερῶν κανόνων θήνησι, 1852 (ανατύπ Αθῆναι, 1966). Τ. 1. Σ. 188– 200. Все эти, касающиеся «магии» юиридические тексты, обстоятельно изучены в работе: Troianos S. Ν. Η μαγεία στὰ βυζαντινὰ νομικὰ κείμενα // Ή καθημερινὴ ζωὴ στὸ Βυζάντιο. A­θήνα, 1989. Σ. 549–572.

1077

По-видимому, в том экземпляре Василик, которым располагал Вальсамон, нумерация глав не совпадала с той, которую демонстрирует новое грониигенское издание: Basilicorum Libri LX, Series А / Ed. Η. J. Scheltema, D. Holwerda, N. van der Wal. Groningen, 1988. Vol. VIII. P. 3009.

1078

Номоканон. 4. 2. С. 310. Примеч. 3. Нарбеков полагает, что exilium (­έξορία) юридически почти равнялось deportatio (­περιορισμός), «так как и то и другое есть такое изгнание из отечества, которое влекло за собою потерю прав римского гражданства и конфискацию имущества» (Там же). Разница тем не менее существует. См. об этом выше, с. 239.

1079

Имеется, вероятно, в виду D. 48.19.28-В. 60.51.26. Из этого отождествления вытекает еще одно тождество – понятий η κεφαλικὴ ποινὴ у Вальсамона и ή εσχάτη τιμωρία, ибо именно о последней идет речь в указанной статье Василик.

1080

В. Нарбеков переводит словосочетание ή διὰ σιδήρου τιμωρία словами «наказание мечом» (Номоканон. С. 312), что, конечно же, было бы предпочтительнее. Но ведь это противоречит как всему контексту мысли Вальсамона, так и смыслу фразы, так как «наказание мечом» – это лишь описательное обозначение обезглавливания. В то же время διά σιδήρου вполне может означать «оковы», «кандалы», что и засвидетельствовано Михаилом Гликой (XII в.); он пишет о содержавшихся в столичной тюрьме преступниках, которые τὰς χεῖρας έφεραν σιδηρω δεδεμένας См.: Tsolakes Ε. Th. Μιχαήλ Γλυκὰ Στίχοι ος έγραψε καθ ν κατεσχέθη καιρόν Θεσσα λονίκη, 1959. Σ. 20.

1081

Поразительное свидетельство! Оно тем более поразительно, что является уникальным: ни в одном другом источнике оно не упоминается. По мнению Бека, Вальсамон, возможно, нашел в архиве проект (Еиn Konzept) такого постановления, которое, однако, не получило одобрения в синоде или после составления решения под чьим-то давлением было немедленно отменено, как в свое время решение синода при патриархе Никифоре I. Может быть, именно с этим решением, предполагает Бек, связана отставка патриарха Михаила в 1146 г. См.: Beck H.-G. Actus Fidei. S. 53. Как бы то ни было, не доверять Вальсамону мы не имеем оснований: ведь многие тексты императорских новелл, соборных и патриарших постановлений, приведенные в комментарии Вальсамона, только здесь и сохранились (ср.: Нарбеков В. Толкование... С. 240).

1082

Не думаю, что в этих словах содержится намек на случаи самосожжения богомилов, «подобно некоторым из наших раскольнических толков», как предполагает В. Нарбеков (Нарбеков В. Толкование... С. 312. Примеч. 3).

1083

Rhalles G. Α., Potles Μ. Σύνταγμα... Τ. 1. Σ. 189–191.

1084

Ср.: Решетников Ф. М. Беккариа. М., 1987. С. 62.

1085

Beck H.-G. Actus Fidei. S. 53.

1086

Следует также отметить, что Вальсамон создавал свой комментарий по поручению императора Мануила Комнина, при котором смертная казнь, как кажется, вообще не применялась. По свидетельству Евстафия Солунского, Мануил смягчал судебные приговоры, предписывавшие смертную казнь, меняя ее на увечья. В то же время он добивался более строгого и неукоснительного выполнения всех прочих наказаний, в частности для убийц, указывая на неприемлемость снисходительного отношения к ним, даже воспользовавшимся правом убежища («те, кто убивает намеренно, не заслуживают милосердия и не нуждаются в нем»), и фактически выдвигая принцип неотвратимости наказания. В его новелле обращает также на себя внимание ссылка на народы, у которых нет священного закона, действовавшего как средство устрашения, и у которых тем не менее совершается мало преступлений, связанных с убийствами, – еще одна констатация неправомерности смертной казни. См.: Macrides R. Justice under Manuel I Komnenos: Four Novels on Court Business and Murder // FM. 1984. Vol. VI. P. 99–204.

1087

Venturi F. Cesare Beccaria // Dizionario biogrаfico degli Italiani, 1965. Vol. VII. P. 8.

1088

Ceaare Beccaria. Dei delitti e delle pene / A cura di Franco Venturi. Torino, 1978.

1089

См. об этом: Щапов Я. Η. Византийское и южно-славянское правовое наследие на Руси в ИХ-XIVI вв. М., 1978. С. 119–120.

1090

См. академическое издание этого памятника: Соборное уложение 1649 года/Под ред. А. Г. Манькова. JI.,1987.

1091

Загоскин Н. П. Очерк истории смертной казни в России. Казань, 1892. С. 44–45.

1092

Гранстрем Е. Э. Каталог греческих рукописей ленинградских хранилищ. Вып. 6: Рукописи XIV в. //ВВ. 1967. Т. 27. С. 286–287. № 551.

1093

Svoronos N. G. La Synopsis Major des Basiliques et ses appendices. P., 1964. P. 91–97.

1094

Об этом институте см.: Медведев И. П. Очерки византийской дипломатики: Частноправовой акт. Л., 1988. С. 78, 93, 94.

1095

Svoronos N. G. La Synopsis Major... P. 24.

1096

Juris graeco-romani tam canonici quam civilis tomi duo, Ioannis Leunclavii Atnelburni... nunc primum editi cura Marquardi Freheri. Francoforti, 1596. T. 2. P. 165–166.

1097

Zachariae von Lingenthal E. Zur Lehre von der laesio enormis // ZSS. 1883. Bd. 4. S. 49–60.

1098

Svoronos N. G. La Synopsis Major... P. 26.

1099

Ό ΙΙρόχειρος Νόμος Ed. Zachariae С. Ε. Heidelbergae, 1837. P. 284, 285; Fogen M. Th. Zur Einteilung der Digesten: Drei byzantinische Traktate// FM. 1982. Vol. V. P. 6.

1100

См., например: Византийская Книга Эпарха / Вступ. ст., пер., коммент. М. Я. Сюзюмова. М., 1962. С. 92–93 (фото л. 373 и 379); Сюзюмов М. Я. О трактате Юлиана Аскалонита: Ввод. ст. и пер. // АДСВ. Свердловск, 1960. Вып. 38. Ч. 1. С. 16–17 (фото л. 381 и 385, причем на фото л. 385 видна смена писцов). Ср. также: Amelotti Μ., Costa magna G. Alle origini del notariato italiano. Roma, 1975 (обложка, вклейка после p. XIV и tav. IV).

1101

Снимки опубликованы: Das Eparchenbuch Leons des Weisen / Hrsg. von J. Koder. Wien, 1991. Abb. 3–4.

1102

Описание Рукописного отдела Библиотеки Академии наук СССР. Т. 5: Греческие рукописи / Сост. И. Н. Лебедева. Л., 1973. С. 152–153.

1103

Papastathis Ch. С. Νομοκάνων Γεωργίου Τραπεζουντίου· Η είς τήν νεοελληνικήν μεταγλώττισις των "Διαταγών των Αγίων Αποστόλων» κατά τό Ms. GR. 696 (297) τής Ρουμανικής Ακαδημίας// ΕΚΕΙΕΛ, 1980–1981. Τ. 27–28. Σ. 362–631 (есть и отдельный оттиск: Ἐν βηναις, 1985).

1104

Papastathis Ch. С. Νομοκάνων... P. 371.

1105

Papastathis Ch. С. Νομοκάνων... P. 373. См. также p. 369, примеч. 11, где указана литература об этом деятеле, в том числе специальная работа о нем: Russo D. Gheorghe Hristogon şi Gheorgo Hypomenas din Trebizonda // Russo D. Studii istorice greco-românë Opera postume. Bucureşti, 1939. Т. 1.

1106

Papastathts Ch . C . Νομοκάνων. Σ. 370.

1107

Ibid. P. 615–617.

1108

Опис на гръцките и други чуждоезични ръкописи в народна библиотека «Кирилл и Методий». Съставил Маньо Стоянов. София, 1973. С. 63.

1109

См. последнее издание труда: Κωνσταντίνου ᾿Αρμενο πούλου Πρόχειρον Νόμων Εξάβιβλος. επιμέλεια Κ. Γ Πιτσάκης. 'Aθῆνα, 1971. См. также: Pitsakes К. G. Κριτικές παρατηρήσεις στὸ κεῖμενο τῆς Εξαβίβλου (Ανάτυπον)'. Εν ᾿Αθήναις, 1973; Fögen Μ. Th. Die Scholien zur Hexabiblos im Codex vetustissimus VaticanusOttobonianus gr. 440 // Fontes Minores. 1981. Bd. IV. S. 256–345.

1110

Peson ou Poids de romainë Briquet С. Μ. Les filigranos. Paris, 1907. Т. IV.

1111

Ibid. P. 621.

1112

Проблема авторства Константина Арменопула в отношении этой позднейшей редакции Земледельческого закона рассмотрена нами в специальной работе: Медведев И. П. Был ли Константин Арменопул автором «арменопуловской» версии Земледельческого закона? // Византийские очерки. Вып. 4. М., 1982. С. 216–234.

1113

Низ данного листа рукописи очень поврежден, бумага осыпается, и я боюсь, что если не будут приняты меры, эта важная запись скоро исчезнет.

1114

Об этом юридическом труде Арменопула см.: Pitsakes К. G. Γύρω ὰπὸ τις πηγὲς τῆς "Επιτομῆς Kανόνων» τοῦ Κωνσταν τίνου Αρμενοπούλου τὰ σχόλια (Ανάτυπον) Ἐν Αθήναις, 1978, а также настоящее издание, с. 244–246.

1115

Constantini Harmenopuli Manuale legum sive Hexabibloscum appendicibus et legibusagrariis /Illustravit G. E. Heimbach. Lipsiae, 1851. P. 828–851.

1116

См.: Медведев И. Л. Был ли Константин Арменопул автором «арменопуловской» версии Земледельческого закона? С.230–233.

1117

Там же. С. 226–230.

1118

Κωνσταντίνου Αρμενοπούλου ΙΊρόχειρον Νόμων ἥ 'Εξάβιβλος Σ νγ´-ξά. Существенные дополнения и уточнения к рукописной традиции Шестикнижия сделаны в работе: Fögen М. Th. Die Scholien zur Hexabiblos. S. 356–357.

1119

Обширную библиографию по данному вопросу см. в изд.: Nomicon Prochiron élaboré par Michel Photeinopoulos a Bucarest (1763–1777)/ Ed. par P. I. Zepos, V. A. Georgescu et A. Sifoniou-Karapas. Athènes, 1982. P. 609–622. См. также: Georgesco V.A. L᾽originalité du droit national des peuples du Sud-Est europeen dans le contexte de la réception du droit romano-byzantin jusqu᾽au XIXе et la réception du droit occidental au XIXе siècle // VII Congres International d᾽Études du Sud-Est européen. S. d. 66 p.; Mihut E., Georgescu V.A. La réception du droit romano-byzantin dans les principautès roumains au XVIIIe siècle et au début du XIXe sièclë continuité roumaine et innovations de l᾽epoque phanariote // VIIe Congres International d᾽Études du Sud-Est Européen. Athènes, 1994. P. 641–670.

1120

Kacco JI.A. Россия на Дунае и образование Бессарабской области. М., 1913; Он же. Византийское право в Бессарабии. М., 1907.

1121

Подробно об этом кодификационном опыте кишиневских правоведов (малоизученная и забытая страничка в правовой жизни России), представляющем исключительной интерес по своей идеологии, методам, уровню специальных знаний, см.: Кассо Л. А. Петр Манега, забытый кодификатор бессарабского права. СПб., 1914; Медведев И. П. Проект Гражданского уложения для Бессарабии (1824–1825) // ВИД. 2000. Вып. 27. С. 200–210; Medvedev I. La crise de la tradition juridique byzantine dans la Bessarabie du 19е siècle // VII е Congrès International d᾽Études du Sud- Est Européen. Athènes, 1994. P. 671–698.

1122

«Перевод Ручной книги законов, или так называемого Шестикнижия, собранного отовсюду и сокращенного достопочтенным номофилактом и судьею в Фессалонике Константином Арменопулом при чем прилагается и ручная книга о браках, сочиненная Алексеем Спаном. Ч. I. С. 264; Ч. II. С. 273. С издания, печатанного в Венеции в 1766 году. Печатано при Сенатской Типографии в 1831 году» † (в том же томе) «Краткое собрание законов, извлеченных из царских книг для руководства обучающихся оным, с указанием на книгу, титул, главу и параграфы Царских законов. В первый раз напечатанное, с дозволения Его Светлости Господаря и Владетеля Молдавии, Скарлата Александровича Калимахи Воеводы, с благословения Высокопреосвященнейгаего Митрополита Молдавии, господина Вениамина, трудами и усердием Молдавского Боярина Андронакия Донича изданное. Яссы 1814 года. Печатано при Сенатской Типографии в 1831 году».

1123

Слуту К. Я. Перевод на русский язык, издание и распространение юридических книг Молдавии // 3-я Всесоюзная научная конференция «Книга в России до середины XIX века»: Тез. докл. JI., 1985. С. 96. Собственно говоря, автор имеет в виду лишь сочинение Донича, но поскольку Арменопул и Донич оказались волею судеб объединенными в одном томе, то эти сведения, по-видимому, относятся и к Шестикнижию. Неизвестно, каким был совокупный тираж этого сборника, наверняка ничтожный. Один экземпляр его мне удалось найти лишь в Российской национальной библиотеке (шифр: 18.101. 1.123).

1124

Записки Одесского Общества истории и древностей. 1850. Т. 2. С. 798–804. Ср.: Papastathis Ch. К. Zur Verbreitung der «Hexabiblos» des Harmenopoulos im slawischen Raum // Balkan Studies. 1976. T. 17 (1). P. 75 (здесь же указ. греч. лит. о Дестунисе).

1125

Рукопись некролога (автограф Г. С. Дестуниса) хранится в Российской национальной библиотеке (Ф. 250. Ед. хр. 240). Именно констатация этого факта, а также сообщение А. Шукуровой о том, что ею найден в Москве в Архиве Министерства иностранных дел фрагмент рукописи русского перевода Шестикнижия, которая по почерку может быть атрибутирована Спиридону Дестунису (см.: Архивы русских византинистов в С.-Петербурге / Под ред. И. П. Медведева. СПб., 1995. С. 34–35), заставили меня отбросить появившиеся было у меня сомнения в принадлежности русского перевода Шестикнижия Спиридону Дестунису.

1126

Среди бумаг фонда Дестунисов Российской национальной библиотеки (Ф. 250. Ед. хр. 34) хранится листок с собственноручным наброском указанного примечания (ср. также упоминание этого факта колляции с греческой рукописью в вышеназванном некрологе (Ф. 250. Ед. хр. 240. JI. 20). Очевидно, переиздание 1854 г. осуществлялось под редакцией Гавриила Дестуниса, хотя это нигде не отмечено.

1127

Проблемой исчезновения рукописи Шестикнижия занимался В. Н. Бенешевич (1874–1938), который в своем машинописном «Предисловии к каталогу греческих рукописей ГПБ» (Греч. 893) высказал предположение, что Ше- стикнижие «застряло где-то в министерстве иностранных дел» (JI. 13). Но пока все наши поиски не дали результата.

1128

РГИА. Ф. 1261. Oп. 1, 1840. Ед. хр. № 156. Л. 4–26. По-видимому, именно Иван Танский упомянут как выпускник Ришельевского лицея в 1841 г., см.: Егоров А. Д. Лицеи России: опыт исторической хронологии. Кн. I: Иваново, 1993. Ришельевский лицей. С. 166.

1129

См., например: Argyriadis Ch. Armenopoulos und der Zeitgeist des 19. Jahrhunderts // Rechtshistorisches Journal. 1984. Bd. 3. P. 243–251; Troianos Sp. N. Von der Hexabiblos zu den Basiliken // Subseciva Groningana. 1989. T. 3. P. 127–141; Pitsakis K.G. «Απὸ τοῦ Αρμενοπούλου εἰς τὸν Μοντεχρῖστον»: Ο Κωνσταντῖνος Αρμενόπουλος στὴ νεοελληνική παιδεία //Νεοελληνικὴ παιδεία καὶ κοινωνία: Πρακτικὰ Διεθνοῦς Συνεδρίου στὴ μνήμη τοῦ Κ. Θ. Δημαρᾶ. A­θήνα, 1995. Σ. 333–362.

1130

Georgesco V. Α. L᾽originalité... Ρ. 49.

1131

Записка писана каллиграфическим канцелярским почерком на одной (правой) половине каждого из листов. На л. 4 внизу карандашом помета: «Записка эта возвращена от А. М. Плавского по упразднении Кодификационной Комиссии Цар. Польского». Старинную орфографию меняем в публикации на современную.

1132

Имеется в виду II часть русского издания Шестикнижия.

1133

В издании: «то оне все вместе наравне наследуют».


Источник: Правовая культура Византийской империи / И. П. Медведев. - СПб. : Алетейя, 2001. - 575 с. - (Византийская библиотека : Серия. Исследования). ISBN 5-89329-426-2

Комментарии для сайта Cackle