№42, преосвященного Никанора, епископа Пермского, от 7 декабря 1905 года

Соображения по вопросу о реформе духовно-учебных заведений

Комиссия, назначенная его преосвященством, преосвященнейшим Никанором, епископом Пермским и Соликамским, для рассмотрения вопроса о реформе духовно-учебных заведений, пришла к следующим заключениям:

1) Цель наших духовно-учебных заведений заключается в том, чтобы «подготовлять просвещённых священнослужителей». Нет надобности подробно доказывать, что цель эта имеет прочные основания, она разумна и настоятельно вызывается требованиями жизни. Для пастыря Церкви недостаточно знания одной только внешности церковной жизни – знания устава богослужения, умения исполнять разные требы, наблюдения церковных обычаев и обрядов, знания молитв и употребления их по уставу и т. п. Всё это, конечно, чрезвычайно важно, и всякому кандидату на священство знать это, безусловно, необходимо, если он действительно хочет служить и не вносить в среду паствы соблазн и смущение религиозного чувства истинно благочестивых людей. Но, как бы ни были законны указанные требования, ими одними пастырь ограничиваться, безусловно, не может. По слову апостола, он должен быть учителей (1Тим.3:2); одна из главных обязанностей его заключается в том, чтобы просвещать истиною, очищать понятия, исправлять нравы, руководить к высшему совершенству в духовной жизни; он должен быть в состоянии дать ответ всякому, «вопрошающему его словесе о христианском уповании» (1Пет.3:5), силен обличать и заграждать уста непокорным, пустословам и обманщикам (Тит.1:10–11); одним словом, он должен быть по возможности широко и глубоко образованным человеком. Необходимое всегда, это условие тем твёрже и полнее должно быть предъявлено к кандидатам на священство в настоящее время, особенно ввиду объявленной свободы совести и выступления Церкви Христовой в более упорную и серьёзную борьбу с вратами ада. Но так как при этом круг ведения пастыря имеет отношение по преимуществу к внутреннему миру человека, то в вопросах собственно духа, в деле руководства людей на пути религиозно-нравственного совершенства в духе святой Церкви, он должен быть по преимуществу сведущ и подготовлен. Отсюда само собой понятно, что о понижении уровня образованности кандидатов на пастырство не может быть и речи, и если церковно-приходским общинам будет предоставлена свобода выбора пастырей, то здесь должно быть твёрдо поставлено требование, чтобы избранное лицо было вполне правоспособным кандидатом священства.

Таким образом, первое требование, которое должно быть твёрдо поставлено при обсуждении вопроса о духовной школе, заключается в следующем: цель духовной школы, заключающаяся в подготовлении истинно просвещённых и достойных кандидатов на священство, должна остаться в полной силе и неприкосновенности; об умалении и сужении этой цели не должно быть и речи.

2) По-видимому, наши духовно-учебные заведения должны бы были удовлетворять поставленной цели (подготовлять просвещённых пастырей). Духовные семинарии имеют довольно широкие программы и по общеобразовательным предметам и особенно по специально-богословским курсам, и питомцы семинарии в отношении широты и полноты образования стоят едва ли не выше учеников светских общеобразовательных средне-учебных заведений. При этом в наших духовно-учебных заведениях установлен специальный дисциплинарно-воспитательный режим жизни с преобладающим церковным направлением, под действием которого проходит жизнь питомцев с 10 до 20-летнего возраста. Почему же эти заведения не оправдывают своей цели? Чем объяснить, что большинство воспитанников семинарии идут не по тому пути, по которому они должны бы идти?

Чтобы ответить на этот вопрос, следует войти в рассмотрение тех условий, при наличности которых семинарии должны выполнять свою задачу. Ведь недостаточно только создать соответствующие программы для данного учебного заведения и поставить ему требование выполнить известную специальную задачу; но должно поставить его в такие условия, которые вполне гармонировали бы с последней, обеспечивая наилучшим образом её осуществление. В наших духовно-учебных заведениях этих условий нет.

Наши духовные семинарии не имеют строго выдержанного характера в отношении своей цели. Если семинарии призваны к тому, чтобы специально и исключительно заниматься подготовкой кандидатов на священство, то эту одну специальную задачу они и должны преследовать; а между тем курс первых классов её, в связи с курсом училищным, имеет, за немногими лишь исключениями, характер общеобразовательного среднего учебного заведения. Другими словами, наши семинарии служат двум совершенно разнородным целям: по идее и официально они суть школы профессиональные, а на самом деле, за исключением последних классов, они – заведения общеобразовательные. Таким образом, воспитанники семинарии вплоть до богословских классов стоят не на прямой дороге, ведущей к конечной цели семинарии; они находятся несколько лет в стороне от этой цели, и весьма естественно, что многие из учеников упускают её из виду и смотрят на семинарию только как на общеобразовательное заведение; если они продолжают учиться в специально-богословских классах семинарии, то единственно только потому, что без этого они не получают прав для поступления в доступные им высшие учебные заведения. Мало того, многие из родителей, если не большинство, в особенности принадлежащее к сельскому духовенству, определяют своих детей в духовно-учебные заведения не потому, что имеют в виду конечную цель воспитания в семинарии, а просто потому, что эти заведения – их собственные, духовно-сословные, притом более доступные по средствам содержания, а в других учебных заведениях они не имеют возможности и способов содержать своих детей. Здесь, таким образом, ни родители, определяя своих детей в духовно-учебные заведения, ни дети, поступающие в последние, не задаются никакими предположениями о том, что будет с ними по окончании курса и какая устроится их последующая судьба; единственной целью для тех и других служит здесь получение образования, соединённого с известными правами выхода на возможные поприща служения. Отсюда вытекает громадный вред как в отношении конечной цели семинарского образования, так и в отношении жизни заведения вообще – вред, зло которого с особенной резкостью обнаруживается в последнее время. Именно: к тем питомцам семинарии, которые вынуждены искать в ней образования и которые смотрят на неё, как на переходный пункт на светскую дорогу, не могут быть применяемы во всей строгости те требования церковно-нравственного порядка, какие должны применяться к лицам, специально готовящимся к служению Церкви Христовой. А между тем неприменение этих требований ко всем вообще воспитанникам естественно понижает церковно-нравственное настроение будущих служителей Церкви. Если же, наоборот, всецело и во всей строгости поддерживать в заведении церковно-религиозный порядок и применять требования этого порядка ко всем вообще воспитанникам, то в лицах первой категории это вызывает в лучшем случае лицемерие, а то так прямо злобу и ненависть, каковые чувства передаются их сотоварищам по настроению, а иногда и всей семинарии, и в результате получаются забастовки, даже погромы и прочее.

Ещё менее пользы, а напротив – больше вреда для конечной цели обучения в семинариях, можно ожидать в том случае, если преобразование семинарий будет осуществлено в смысле сближения курса их с курсом светских средне-учебных заведений, чтобы таким образом дать семинаристам право свободного доступа в университеты. Если и теперь, когда наши семинарии по основной своей идее и официально значатся школами, призванными к подготовке пастырей, если и теперь при наличности массы учеников, не желающих идти в священники, они не могут установить такой порядок и такие условия жизни, которые содействуют сложению истинно пастырского настроения, то ещё менее можно будет ожидать этого в том случае, когда за семинариями официально будет признано право давать питомцам беспрепятственный доступ в высшие светские учебные заведения. И в настоящее время лишняя четверть часа в богослужении, прибавка одной стихиры и т. п. вызывают неудовольствие, затаенную, а иногда и открытую злобу у воспитанников, совершенно не понимающих, к чему это нужно им, так как они не хотят быть духовными; при преобразовании семинарий в указанном смысле это может сопровождаться ещё более печальными последствиями. Тогда уже официально нельзя будет смотреть на всех воспитанников семинарии, как на людей, приготовляющих себя к духовному служению, а при таком положении дела не только не может быть речи об умножении и усилении условий жизни, при которых наилучшим образом обеспечивается воспитание истинно пастырского молитвенного настроения, но и тот дисциплинарно-воспитательный режим в духе церковности, который существует в семинариях, потерпит полное расстройство.

Отсюда вытекает второе положение, которое определённо должно быть поставлено при обсуждении вопроса о преобразовании духовно-учебных заведений и которое заключается в следующем: духовная школа должна быть учебно-воспитательным заведением, которое имеет единую специальную цель – подготовление будущих пастырей Церкви.

3) По уставу духовных семинарий, один только ректор должен быть облечён священным саном, а остальные служащие могут быть лицами светскими, что в большинстве случаев и бывает. При настоящем положении семинарии, при той двойственности задач, которые она в существе дела преследует, такая двойственность состава лиц воспитывающих и учащих может быть и естественна; но, если смотреть на духовную школу, как на такое заведение, которое должно приготовлять пастырей, – это двойственность состава лиц воспитывающих и учащих может быть допущена только с большими ограничениями. И в самом деле: как может говорить о высоте пастырского служения, о высоких радостях и глубоких скорбях его, как может научить совершать даже какой-либо простой молебен, а тем более проповедовать с церковной кафедры, человек, сам практически не испытавший этого святого делания? Светский преподаватель этих и подобных богословских предметов может быть отличным знатоком их, может обладать умением преподавать свои знания ученикам; но той пастырской настроенности, того пастырского духа, без которого священник – не пастырь, а наёмник, он не преподаст своим ученикам, потому что сам его не имеет. Светский преподаватель этих предметов, потому именно, что он светский, стал бы в явное противоречие с самим собой, если бы стал действовать на своих учеников в духе пастырского воспитания. Как, на самом деле, он может внушить своим питомцам любовь к пастырству, когда он сам уклоняется от него? И получается, таким образом, фальшь, глубоко вредящая делу духовной школы.

Отсюда само собой вытекает третье положение, которое нужно поставить при суждении о реформе духовной школы: желательно, чтобы не только начальствующие, но даже и учащие и воспитатели в духовной школе были в священном сане, были всецело преданы святой Церкви.

4) Не менее важным условием в достижении духовной школой поставленной ей цели должно признать состав обучающихся в ней воспитанников. При неподходящем составе последних духовная школа, даже при наличности осуществления только что указанного третьего положения, не может нормально и спокойно функционировать. Поставивши своей основной и главной задачей подготовку пастырей, духовная школа начинает это дело с 10 лет, с тем, чтобы к 20 годам выпустить из своих стен вполне подготовленного кандидата на священство. Следовательно, предполагается, что в этот самый эластичный и удобный для всяких воздействий и влияний возраст можно заложить прочные основы тех настроений и наклонностей, которые требуются от пастыря. Верное в теории, это предположение не оправдывается на практике. Оно до известной степени осуществлялось бы только в том случае, если бы школа могла совершенно изолировать учеников от всех посторонних влияний. Но этого обособления достигнуть невозможно, да едва ли это и должно входить в задачу воспитания пастырства, потому что кандидаты на последнее, как будущие руководители народа, должны знать жизнь общества и её направления. А коль скоро невозможно изолировать питомцев нашей школы от всех внешних влияний, то само собой понятно, что общее направление нашего времени, соединённое с погоней за материальными благами, с одной стороны, и крайним отвращением от каких бы то ни было самоограничений – с другой, не может не вносить разлад в жизнь питомцев школы, притом ещё духовно не окрепших, не выработавших твёрдо определённого направления и потому не могущих противостоять соблазнам мира, более ощутительным, более наглядным, чем те высокие цели, к которым готовит их школа. Чтобы оценить и понять идеальную высоту пастырского служения и всецело отдаться этой цели, нужно иметь более или менее зрелый возраст, нужно пережить многое и многое, чтобы твёрдо и сознательно сказать себе: «Я ищу служения пастыря и стремлюсь возможно лучше подготовить себя к этому служению». С этой точки зрения открывается едва ли не главный недуг нашей духовной школы, который заключается в том, что масса её воспитанников составляет элемент совершенно случайный, притягиваемый к духовному лишь только ради своего происхождения от духовных родителей, а не по сознательному влечению или призванию к пастырству, и вся эта масса, с самыми разнообразными личными особенностями характера, наклонностей и настроений, подводится под один знаменатель, подготовляет к одной цели; притом младенцев мы хотим кормить твёрдой пищей, от людей ещё не установившихся требуем настроения и выдержки взрослых и более или менее опытных духовно людей. Под бременем неудобоносимым юные плечи гнутся, кое-где является потребность сбросить с себя это иго, а если не удаётся это или совесть протестует, то получается самое большее – по совести принимаемая и исполняемая форма, которая со временем обращается в привычку. Ведь каждое дело бывает интересно и понятно, когда имеются налицо соответствующие переживания, некоторый личный опыт, и каждая наука будет интересна лишь тогда, когда она отвечает на появляющиеся запросы духа, удовлетворяет любознательности. С возрастом накопляется духовный опыт, изменяются и интересы: что занятно для мальчика, не привлечёт к себе юношу и будет пустым делом для вполне взрослого человека. В нашей школе этой-то приспособляемости к особенностям возраста учеников и не существует. Между тем главное внимание в нашем обучении сосредоточено в области вопросов веры и духа. Эти предметы по преимуществу требуют или специального призвания к их изучению, или довольно богатого духовного опыта, требующего освещения для себя с точки зрения веры: без того и другого для человека все эти вопросы будут представляться юродством отвлечённого мышления, бесполезной игрой ума, сложными построениями фантазии, может быть, кому-нибудь и нужными, но реального смысла и значения в жизни не имеющими. Самое большее, чем можно заинтересовать ученика при изучении этих вопросов, это – рационализированном истин веры, а не точным изложением их содержания и смысла. Но этого можно ожидать только от учеников последних классов; внизу же не может быть и такого даже интереса. О научном интересе, конечно, и говорить нечего, да он делом и не требуется. Чувство ненужности или безжизненности изучаемого порождает скуку, которая переходит в неуважение к науке, а иногда положительно во враждебное отношение к ней. Но так как науки наши касаются предметов священных, то неуважение и вражда к делу вызывает иногда и инде кощунство и, следовательно, ведёт к деморализации учеников. Где же выход из этого печального положения? Надо ясно сознать, что нецелесообразно и противно природному порядку развития личности начинать подготовку пастырей с раннего возраста, невозможно без насилия над природой заставлять учеников усваивать вещи, смысла которых и значения в жизни они понимать ещё не могут, небезопасно приучать ум смотреть на предметы веры и духа, как на нечто абстрактное, отвлечённое, тогда как они должны быть для души ученика вещами живыми, близкими и священными. Область нашей науки, область веры – дело чрезвычайно деликатное, требующее по преимуществу свободного расположения к себе, природного тяготения; всякое принуждение здесь особенно и неуместно и оскорбительно для самого дела. Чтобы его не было, надо – следовательно – строго разбирать, кому предлагается эта духовная пища, в состоянии ли он принять её, и не будет ли от этого вместо пользы вред. На основании вышеизложенного должно признать, что начинать подготовку к пастырству с раннего возраста нецелесообразно. Так как для этого требуется наличность соответствующих наклонностей и свободного самоопределения, то во всех отношениях разумнее было бы вести это дело с людьми взрослыми, которые с относительной ясностью могут определить в себе преобладающие наклонности. При этом должно принять во внимание, что влечение к духовному деланию не есть нечто присущее какому-либо определённому возрасту: оно может быть и у юноши, и вполне взрослого человека, и у пожилых людей. Поэтому было бы вполне последовательно допускать к получению богословского образования всех ищущих просвещения духовного без ограничения возрастом или сословием; здесь может быть одно только ограничение, именно, чтобы ищущие духовного просвещения имели свидетельство об окончании курса общеобразовательной школы или обладали познаниями в размере курса этой последней.

Таким образом, четвёртое положение, которое должно иметь в виду при преобразовании духовно-учебных заведений, заключается в следующем: в духовную школу, имеющую специальной своей задачей подготовку пастырей Церкви, должны поступать не дети, как теперь, не отвечающие за своё невольное призвание, а сознательные люди, со средним общим образованием, без ограничений каким-либо сословием и возрастом.

Таким образом, из всего вышеизложенного вытекает следующее. Для подготовления просвещённых и достойных кандидатов на священство должна существовать особая специальная пастырско-богословская школа, доступ в которую открыть для всех прошедших общеобразовательное учебное заведение и желающих посвятить себя служению Церкви. Продолжительность курса этой школы будет зависеть от объёма программ предметов, направленных к достижению указанной школе цели, но, во всяком случае, она не может быть менее трёх лет. Эта школа всем своим строем, всей своей обстановкой должна содействовать сложению в питомцах серьёзного, молитвенного, пастырского настроения; в ней должно завести вполне церковный, строгий образ жизни, соответствующий будущему высокому пастырскому служению. И так как в данную школу должны поступать уже не мальчики, как теперь, не отвечающие за своё невольное призвание, а люди сознательные, с определившимся призванием именно к церковной деятельности, к пастырству, которое есть святое дело, подвиг, к которому нужно усердно готовиться, – то, само собой понятно, самая строгая церковная жизнь школы не будет ни страшна, ни бесцельна. Пастырско-богословская школа должна быть непременно вне всяких сословных преимуществ; она должна быть доступной лицам всех сословий, которые заявляют своё желание учиться в ней при надлежащей подготовке к прохождению её курса, т. е. по успешном окончании общеобразовательной средней школы.

5) Если для подготовления достойных кандидатов на священство должно создать школу особого типа, школу специально-профессиональную, то возникает вопрос о том, что же делать с существующими духовно-учебными заведениями.

Ответ на этот вопрос может быть только один: существующие духовно-учебные заведения, т. е. как духовные училища, так и семинарии, в настоящем их виде упразднить и вместо них устроить восьмиклассное общеобразовательное среднее учебное заведение, равное по курсу и правам с министерскими гимназиями. Но при этом должно иметь в виду следующее обстоятельство. Министерские учебные заведения находятся в процессе преобразования, причём как со стороны учащихся, так и родителей из среды либеральных слоёв общества раздаются желания и даже требования относительно предоставления школе полной свободы в деле исполнения учащимися требований религии, с устранением вообще воспитательного руководства жизнью их со стороны учащих. Если реформа средней светской школы будет проведена в смысле осуществления такого рода пожеланий и требований, то весьма возможно, что благомыслящие и благочестивые родители, не говоря уже о лицах духовных, будут избегать отдавать своих детей в эту школу. При организации средне-учебного заведения, имеющего заменить собой теперешние духовные училища и семинарию, это обстоятельство непременно нужно иметь в виду. Поэтому воспитательная часть должна быть поставлена в них возможно лучшим образом, в чём ближайшее участие должны принимать и родители учащихся.

Вышеизложенные соображения о реформе духовно-учебных заведений составлены комиссией на основании прилагаемых при сем записок педагогических собраний семинарии и духовных училищ Пермского и Соликамского.

(Записка педагогического собрания духовной семинарии)

Предложенный духовным начальством вопрос о реформе духовно-учебных заведений самой постановкой своей доказывает, что в духовно-учебном нашем деле не всё благополучно, что принятая теперь и проводимая на практике система нашего духовного образования не удовлетворяет предъявляемым ей требованиям, что, словом, школа наша поставленных ей целей не достигает в той мере, в какой это было бы желательно. Зависеть это может или от неправильно поставленных целей, или от неправильно организованных и нецелесообразно применяемых средств к достижению цели. В первом случае, очевидно, школа неповинна ни в чём, так как требуют от неё то, чего она не может дать; во втором случае она, конечно, требует реорганизации в том смысле, чтобы все учебно-воспитательные средства школы наилучшим образом приспособлены были к целям школы. Чего же, собственно, должна коснуться предполагаемая реформа нашей школы – её целей или средств? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно вполне точно определить и то и другое в нашей школе. Цель – подготовление образованных священников для Церкви и вообще священно- церковнослужителей; средствами служат: определённые курсы предметов и определённый дисциплинарно-воспитательный режим жизни с преобладающим церковным направлением, причём под действием этого режима проходит жизнь наших учеников с 10–11-летнего возраста и до 20–22 лет, т. е., значит, всё то время, когда по преимуществу формируется характер и закладывается направление жизни человека.

Итак, можно ли школе ставить эту цель, которая фактически ставится духовной школе? Может быть, эта цель искусственно создана и не вытекает вполне из потребностей жизни, не отвечает запросам действительности? Если это так, тогда, разумеется, само собой, что духовная школа не может иметь разумного оправдания для своего существования: преследуя самоизмышленные цели, она будет только уродовать природу тех, которые имели несчастие попасть в неё, и это уродство будет тем печальнее, что продолжается очень долго и притом в возрасте наиболее восприимчивом, – значит, вред в этом случае будет непоправимым. Тогда самой разумной реформой было бы простое прикрытие всех духовных школ

Немного, конечно, надо сообразительности, чтобы ответить на поставленный вопрос отрицательно; нет, цели духовной школы не искусственно придуманы, они вызываются запросами жизни самой. Где есть хоть какая-либо вера, там есть нужда и в служителях; чем выше и сложнее она, тем более образованные должны быть у неё и служители и защитники её; пока, значит, будет существовать христианская вера и Церковь, настоятельно будет сказываться и потребность в образованных священниках, и, значит, необходимо будут существовать и школы для приготовления их. Значит, и наша школа, как оправдываемая требованиями жизни, должна существовать.

Но, может быть, поставленная цель неправильно понимается, слишком узко толкуется и на практике в применении к делу уродуется, так что вместо вполне жизненной и здравой цели получается жалкая карикатура на неё?

Действительно, внимательное рассмотрение дела показывает, что и понимать цель нашей школы и практически ставит её надо несколько шире, чем это обыкновенно делается. Обыкновенно от священника требуется знание по преимуществу внешности церковной жизни – знание устава богослужения, умение исполнять разные требы, наблюдение церковных обычаев и обрядов, знание молитв и их употребления по уставу, некоторых практических правил и тому подобное. Нельзя сказать, конечно, чтобы это были исключительные требования, но несомненно, что в этом главное. Да тут нет ничего ни удивительного, ни даже позорного или неправильного. Ведь всякое служение есть своего рода специальность, имеющая круг своих отличных от других специальностей действий и форм. Священство в этом отношении не составляет исключения, и у него есть свой круг внешних форм и действий, которые всякому кандидату на священство необходимо знать, если он действительно хочет служить, а не оригинальничать, заниматься болтовнёй и вносить соблазн в среду простых людей. Но как бы ни были законны указанные требования, однако одних их для пастыря, безусловно, недостаточно: кроме этого, он должен быть действительно образованным человеком; можно даже так сказать: он, прежде всего, должен быть образованным человеком, а потом уже пастырем. Понятие «пастырь» по содержанию своему уже понятия «образованный человек»; оно есть своеобразная специализация жизни образованного человека, требующая в качестве своего основания от своих служителей преимущественно перед всеми другими служениями – образованности. Священник должен иметь правильные понятия об окружающем его, чтобы быть в состоянии правильно ориентироваться в круге тех явлений, с которыми ему придётся иметь дело в качестве руководителя. Это, конечно, не значит, что он должен быть энциклопедистом во всех отношениях; круг его ведения имеет отношение по преимуществу к внутреннему миру человека, поэтому в вопросах духа по преимуществу он должен быть свой человек. В нашей теперешней духовной школе цели образования понимаются уже, именно – по преимуществу в смысле специализации священнического служения. Этой узостью взгляда объясняются и сетования на то, что многие ученики духовной школы избегают священства. Да и те, которые идут в священники, всю механику внешних обрядов изучают и усваивают не в школе, где на это дело они могут смотреть лишь со стороны и притом в год лишь несколько раз, а уже на месте – на непосредственном собственном опыте. Значит, и в этой узкой сфере подготовления к священству школа цели не достигает. На основании вышеизложенного с полной основательностью можно сделать тот вывод, что цели нашей школы должны быть поняты шире: она должна быть своеобразным типом гуманитарной школы богословского характера и со строго выдержанным вероисповедным и церковно-христианским складом. Следовательно, если реформа школы должна коснуться самой цели её, то не в смысле устранения и замены этой цели, а в смысле лишь расширения её.

Если сама цель школы ставилась и понималась не вполне правильно, то средства, которые применялись для достижения этой цели, понимаемые в смысле всей вообще постановки учебного и воспитательного дела у нас, и вовсе должны быть признаны не подходящими к делу. Можно, пожалуй, прямее сказать: главная болезнь нашей школы заключается именно в нерациональности учебно-воспитательных средств. Нерациональность эта может заключаться или в нелепости самих по себе средств воспитания, или в их неправильном, нелепом применении, или, наконец, у ненормальности тех условий, в которых применяются эти средства. Рассмотрим в применении к нашей школе эти три предложения. Что нужно школе для того, чтобы приготовить образованного священника? Очевидно, духовная школа должна научить своих питомцев тому, что составляет круг специальных обязанностей – знанию слова Божия, церковных правил, богослужения, обрядов, обычаев, быть довольно обстоятельно знакомым с кругом тех наук, которые касаются жизни духа человеческого – истории, психологии, философии и прочее, а главное – быть проникнутым религиозностью, благочестием и любовью к Церкви. Средства эти определяются существом дела и вполне могут быть названы необходимыми. Они все целиком имеют место и в нашей теперешней школе, где церковность (в идее) лежит краеугольным камнем. Тем не менее школа наша цели своей не достигает и, при всех усилиях, из сотен питомцев своих вырабатывает для священства немногие десятки, да и из них многие не стоят на высоте своего положения. Ясно, что дело – не в средствах самих по себе, а в чём-то другом.

Но может быть, хорошие сами по себе средства, которыми располагает школа, неумело и неправильно прилагаются к делу? Другими словами: может быть, у нас нет ни хороших преподавателей, умеющих заинтересовать учеников своей наукой, ни порядочных воспитателей, которые могли бы подчинять учеников своему влиянию? Несомненно, что от подбора преподавателей и воспитателей многое зависит во всякой школе, а в духовной особенно. Но, к несчастью, с грустью приходится констатировать факт, что после нескольких лет занятий самые лучшие преподаватели теряют энергию и веру в полезность своей работы и не потому, что обленятся, и не потому, что их затягивает тина невесёлого существования обывателя, а потому, что их учащиеся не слушают, уроками не занимаются и делом не интересуются или исполняют его по-казённому, к классу, в очередь, из-под палки. Это обстоятельство очень сильно расхолаживает идеализм у преподавателя, и беседа его, вначале простирающаяся в широту и высоту, вскоре входит в силу ясно сознаваемой бесполезности своей, в тесные пределы «от сих и до сих», а энергия вся уходит на то, чтобы хоть самое малое и необходимое заставить как-нибудь усвоить. Ещё тяжелее положение воспитателя; редкий из воспитателей, если он действительно хочет воспитывать, а не плыть по течению и не популярничать, не приходит к печальному выводу о почти полной безрезультатности своих усилий. Итак, не отрицая возможности того, что иногда ни преподаватели, ни воспитатели не стоят на надлежащей высоте, мы всё-таки должны признать, что причина ненормальностей нашей школы лежит не в этом. Остаётся, следовательно, предположить, что корень зла надо искать в общем строе нашей школы, в тех условиях, которые определяют весь склад нашей школьной жизни. Тут ненормальность может быть предполагаема или в том отношении, что школа развивает свою деятельность искусственно, не считаясь с реальными условиями жизни, необходимыми для правильного развития каждого дела, или в том отношении, что в ней здоровая пища предлагается ещё младенцам, которые не имеют ни вкуса к ней, ни достаточной силы для усвоения её, которых она, следовательно, не питает, а только обременяет. Но эти ненормальности могут иметь место обе в нашей школе. И действительно, если вообще все почти русские школы оторваны от жизни и искусственно составлены, то о нашей духовной школе это можно сказать с ещё большим правом. Искусственной школа бывает тогда, когда, на неё смотрят, как на стоящую вне и над жизнью, которую она призвана реформировать согласно тем целям, которые кладутся в основание школы. Ученики вполне отрываются от семьи и общества, окружаются нравственной и материальной стеной, тщательно охраняются от всяких внешних воздействий; из них оранжерейным образом стараются вырастить тех или иных деятелей для общества, заражая их недоверием к порядочности и разумности жизни его, куда они по окончании курса войдут с сознанием и целью быть обществу не столько слугой, сколько реформатором. Здесь, таким образом, совершается двойной грех: с одной стороны, мальчик вырывается из природных и привычных ему условий, в которых он родился, рос и до известного возраста воспитывался, а во-вторых – в нём вырабатывается высокомерное отношение к этой жизни, от которой он оторван, и понимание которой он утрачивает в школе. Первое нарушает органически правильный рост личности; второе содействует усиленно раздору между обществом и поколением учащихся. Очевидно, дело от этого не выигрывает, а проигрывает во всех отношениях. Но этого мало. Хорошо, если бы школа, отрывая мальчика от родной семьи, устраняя её живое воздействие, сама приобретала действительное и исключительное влияние на своего питомца. Но ведь на самом-то деле этого нет: питомец школы развивается под весьма сложными внешними, чуждыми для школы и часто враждебными для неё влияниями, и школа, при настоящих условиях её существования, безусловно, бессильна оградить его от этих влияний. И выходит в результате – отнявши мальчика от здоровой атмосферы (вообще; конечно, есть и исключения) семьи, выбрасывает его на улицу. Это обстоятельно создаёт вполне понятный раздор между семьёй и школой; последней предъявляется обыкновенно обвинение в порче детей, в чём, конечно, она едва ли повинна. Но, разумеется, права вполне со своей точки зрения и семья, предъявляя школе свои претензии. Создаётся, таким образом, странное положение, где есть налицо вина и нет виноватого. Такой нелепости не могло бы быть, если бы школа была вполне солидарна с семьёй, органически с ней связана и, в известном отношении, подчинена ей, являлась бы продолжением её. Нужно, чтобы в сознании учеников воспитатели и преподаватели были не начальниками, во всяком случае – не людьми посторонними, а прямыми преемниками власти и авторитета отцов, которые поэтому должны иметь ближайшее участие в жизни школы, должны во всё продолжение школьного курса не прерывать надзора и влияния своего на своих детей. Этого можно достигнуть через передачу школы Правительством в ведение отцов, то есть надо сделать школу нашу в полном смысле епархиальной под главным управлением епархиального епископа, с правом для родителей обсуждать на съездах ведение экономической и учебно-воспитательной стороны в жизни школы.

Если школа нецелесообразно поступает, отрывая мальчика от семьи, то не больше целесообразности проявляет она и в учебно-образовательном отношении. Этот вопрос требует, в интересах нашей духовной школы, особенно внимательного рассмотрения. Поставивши своей главной и исключительной задачей подготовку священников, школа наша начинает это дело с 10–11 лет с тем, чтобы к 20–22 годам выпустить вполне подготовленного кандидата на священство. Предполагается, следовательно, что в этот самый эластический, удобный для всяких воздействий и влияний возраст закладываются прочные основы тех настроений и наклонностей, которые требуются от священника. Верное в теории, это предположение не оправдывается на практике. Оно до известной степени осуществлялось бы тогда только, если бы школа могла совершенно изолировать ученика от всех посторонних влияний, а с другой стороны – если бы влияние самой школы было вполне однородно в целом и в частностях. Но первого достигнуть нельзя, да и нежелательно, потому что кандидат священства, как будущий руководитель людей, должен знать жизнь общества и её направления; второе предполагает полное единство в учебно-воспитательном деле, то есть в корпорации, чего, конечно, тоже во многих случаях не имеется налицо. Таким образом, мальчикам в том возрасте, когда ещё не выработалось определённого направления, не даётся твёрдо поставленных руководящих начал, и – в результате – подвергаемые различным до противоположности влияниям, в которых они не могут ещё разобраться, они фактически предоставляются себе самим и, вполне естественно, склоняются в ту сторону, где видят потворство себе. Интерес и к школе и к делу падает, в жизнь школы вносится разложение, которое одинаково дурно отражается как на воспитателях, так и на воспитываемых. Влияние школы сводится к нулю в положительном отношении, а часто приобретает прямо вредный, гибельный для учеников характер. Вред этот был бы парализован, если бы школа стояла в органической связи с семьёй, место которой в настоящее время занимает улица. Это – одна сторона дела. Но главная причина ослабления интереса к школе и, пожалуй, прямо враждебного отношения к ней – не многообразие и разрозненность влияний на питомцев, а нецелесообразность всего строя школы. Главную ложь этого строя должно видеть в том, что она не считается с личными особенностями характера, наклонностей и настроений своих питомцев, всех их подводит под один знаменатель, а поэтому, может быть, кое-кого и уродует духовно. Если эта ложь ставится в вину вообще средним русским школам, то в нашей духовной она особенно резко проявляется и менее всего должна быть терпима. Зависит это вот от чего: мы младенцев хотим кормить твёрдой пищей, от людей ещё не установившихся требуем настроения и выдержки взрослых и более или менее опытных духовно людей. Под бременем неудобоносимым ... (см. выше в «Соображениях» комиссии, пункт 4). Поэтому было бы вполне последовательно допускать к получению богословского образования всех ищущих просвещения духовного, без ограничения возрастом. Если применить это положение к нашим теперешним семинариям, то, очевидно, их придётся совершенно перестроить: нижние классы соединить с училищами, образовавши, таким образом, одну школу с общеобразовательным курсом реального характера, а старшие классы выделить в особую школу, где и сосредоточить специально богословские предметы с добавлением всего, что необходимо знать каждому образованному священнику.

Из того положения, что в богословскую школу поступать могут только взрослые, само собой вытекает, что она должна стоять по характеру и трудности предметов выше средней школы, и поступать в неё могут только прошедшие курс общеобразовательной школы или, по крайней мере, обладающие познаниями в размере курса этой школы. Но так как цель богословской школы состоит в том, чтобы давать желающим довольно основательное специально-гуманитарное с преобладающим богословским характером образование, то по строю своему богословская школа должна быть вполне самостоятельной и в учебном и в воспитательном отношениях. В питомцы её могут поступать все, ищущие богословско-церковного просвещения, а не одни только дети духовенства; поэтому по составу своих учеников она должна быть школой всесословной. Но так как, помимо общей цели – давать своим ученикам гуманитарно-богословское образование, в этой школе будет ещё и специальная побочная цель – приготовлять из них образованных священников, то заведование школой должно всецело принадлежать духовенству. Если курс предметов этой школы определяется её общей и главной целью, то весь строй жизни в дисциплинарно-воспитательном отношении должен быть проникнут церковностью и всецело определяться второй специальной целью. Поэтому желательно было бы, чтобы как начальство школы, так и преподавательский персонал был из духовных лиц по выбору.

Вопрос о программах школы и характере комбинации их требует специального рассмотрения людей сведущих.

Нужно сказать ещё несколько слов о положении общеобразовательной школы. По общему курсу она должна стоять на одном уровне с общегосударственной школой и пользоваться теми же правами; но по принадлежности она может быть вполне сословной, как существуют, например, сословно-дворянские школы. Но удобнее было бы духовенству отдавать детей в государственные школы, а для облегчения экономического положения устраивать общежития для них, где можно – кроме того – установить и своеобразный, желаемый отцами режим в жизни пансионеров.

Всё вышеизложенное может быть сведено к следующим общим положениям:

1) Теперешняя духовная школа, как узкая по цели и неправильно поставленная в отношении применения своих учебно-воспитательных средств, не должна существовать в своём настоящем виде. Вместо неё должна быть создана другая школа с более широкой постановкой дела.

2) Школа наша должна быть разделена на две школы: среднюю общеобразовательную и специальную гуманитарно-богословскую, откуда можно брать кандидатов на священство.

3) Школа, особенно общеобразовательная, должна находиться в органической связи с семьёй и обществом.

4) Специально-богословская школа должна быть образована из старших классов нынешних семинарий с допущением в неё всех обладающих знаниями в пределах курса общеобразовательной школы, без ограничения возрастом.

5) Ввиду этого она должна быть всесословной; но так как в ней только кандидаты на священство и могут получить свою подготовку, то она должна находиться в ведении духовенства, и строй её должен быть строго церковный и православный.

6) По курсу своему и управлению она должна быть школой с выборным начальством и преподавателями.

Неудовлетворительное состояние духовно-учебных заведений в настоящем их виде – общепризнанный факт. Ими недовольны все и – прежде всего – сами учащиеся; недостатки их сознают как начальствующие и учащие в них, так и высшее управление этими заведениями. Эти же две стороны, т. е. учащиеся и управление с начальствующими и учащими, ближе всего и заинтересованы в лучшей их постановке. Поэтому и вопрос о переустройстве их должен быть рассмотрен с точек зрения двух сторон.

Чего же ожидают учащиеся? На это отвечают предъявленные ими петиции начальству, соединённые с многочисленными теперь забастовками. Требования семинаристов более или менее одинаковы и сводятся, в общем, к следующему:

1) приближение программ духовных училищ и семинарий к программам гимназий Министерства народного просвещения, с разделением курса их на общеобразовательный и специально-богословский, и притом приближение такое, чтобы по окончании общеобразовательных классов семинаристы имели свободный выход для продолжения образования во все высшие учебные заведения наравне с гимназистами; не пожелавшие же поступить в эти заведения или поступают на особые дополнительные богословские курсы, чтобы посвятить себя, по окончании их, на служение Церкви, или избирают иной образ жизни по своему желанию;

2) более свободный режим внеклассной жизни семинаристов с правом для них посещать, без особых разрешений инспекции, библиотеки, театры, музеи, разные собрания, и самим свободно устраивать собрания для обсуждения своих нужд, равно – литературные и вообще образовательные беседы и вечера в стенах заведения.

В защиту первого своего требования семинаристы, если побеседовать с любым из воспитанников старших классов, указывают на то, что не все из них идут и пойдут по духовной дороге, что и с нравственной точки зрения недопустимо, чтобы мальчика, а потом юношу вели по такому пути образования, с которого ему нет иного выхода, как только в духовное звание, и с которого только с великим трудом удаётся немногим свернуть на путь, ведущий в университет или другое высшее светское учебное заведение, чтобы избрать себе потом иной род деятельности. Справедливо ли это требование семинаристов? Комиссия признаёт его, безусловно, справедливым. Избрать себе род жизни и занятий по своему желанию – законное право каждого, и стеснять юношу в направлении его дальнейшей, после получения среднего образования, деятельности такой группировкой предметов и объёмом программ их, которые лишают его возможности сделать свободный выбор этого направления, – самое вредное как для учащихся, так и для учащих, дело. На почве противоречия между, с одной стороны, являющимися в душе юноши, под влиянием развивающегося самосознания, стремлениями к иному образованию и иной деятельности, кроме церковных, и, с другой стороны, явно мешающей этим стремлением постановкой учебного дела в воспитывающем его заведении – и возникли все волнения и печальные недоразумения между духовным юношеством и корпорацией управляющих им и учащих. Отсюда – и озлобление, питаемое семинаристами к воспитывающему их заведению, делающее невозможным установление искренних отношений между ними и их начальством и наставниками. К этому надо присоединить сознание обидной неравноправности полученного образования с образованием, даваемым гимназиями; ни государство, ни общество не признают семинариста в этом отношении зрелым, хотя на самом деле семинарист не менее, скорее – более умственно развит, чем гимназист. Хорошо понятен и общепризнан и вред для Церкви, проистекающий от вступления в ряды её служителей людей, не расположенных к этому служению и избравших его за неимением для них иного выхода из воспитавшего их заведения. Итак, образование, даваемое воспитанникам духовно-учебных заведений, должно быть приближено к гимназическому и притом настолько, чтобы оно было ему совершенно равноправно. Этим положением само собою признаётся несостоятельной и мысль о преобразовании духовно-учебных заведений в богословские училища с упрощённым общеобразовательным курсом, из которых выход на другие поприща жизни, кроме церковного, будет ещё затруднительнее, чем для современного семинариста. Нельзя признать её целесообразной и потому, что новое положение русского общества в силу Высочайшего манифеста 17 октября, дающее полную свободу развитию движений, враждебных Церкви, потребует от её служителей для борьбы с ними даже большей образованности, чем та, какая даётся им теперь

Кроме общеобразовательных классов, при семинарии или отдельно от неё должны быть ещё специально-богословские курсы для всех желающих посвятить себя на служение Церкви по окончании среднего образования в семинарии, или гимназии, или другом каком, соответствующем им, светском учебном заведении.

В каком виде должно быть сделано это сближение программ духовно-учебных заведений с гимназическими, удобнее ли будет при этом соединить духовные училища с семинариями в одно заведение или оставить их разделёнными, какова должна быть программа богословских курсов, – этих вопросов комиссия не касается, предоставляя решение их специальной комиссии; непременно желательно только, чтобы или в семинарских программах, или в программах специально-богословских курсов, если не будет места в первых, должны быть оставлены философские науки, совершенно необходимые для просвещённого пастыря Церкви и дающие важное преимущество семинарскому образованию перед гимназическим даже и теперь.

Комиссия переходит теперь к другому требованию семинаристов – к праву свободно располагать собой во внеклассное время. Но к этому требованию, по мнению комиссии, следует отнестись уже совершенно иначе, чем к первому. Насколько естественно и справедливо первое, настолько же нецелесообразно и недопустимо второе. Здесь требования семинаристов находятся в совершенном противоречии с интересами Церкви и с задачей управления духовно-учебных заведений, их начальствующих и учащих, обязанных служить интересам Церкви. Итак, дело преобразования духовно-учебных заведений должно быть рассмотрено теперь и с точки зрения другой, заинтересованной в надлежащей их постановке, стороны – Церкви и служащих ей начальства и учащих этих заведений.

Поставляемая теперь цель духовно-учебным заведениям – приготовлять просвещённых служителей православной Церкви – несомненно, должна остаться без изменения и впредь. Иначе и быть не может, пока заведения эти содержатся, и будут содержаться на церковные средства. Правда, в содержании их поможет Церкви и государство; но пособие, отпускаемое на них из Государственного казначейства, сравнительно небольшое, и притом это пособие отпускается только на семинарии, духовные же училища, более многочисленные, чем семинарии, давно содержатся почти исключительно на церковные средства. Насколько ничтожно личное участие духовенства в содержании этих училищ, видно, например, из того, что Пермское духовное училище получает на своё содержание (помимо взносов за содержание платных пансионеров в училищном общежитии со стороны родителей учеников) из этого источника из года в год одну и ту же сумму – около 1.100 руб. (по 3 руб. с причта). А кто даёт средства на содержание учебного заведения, тот вправе и требовать, чтобы оно отвечало тем целям, для которых жертвуются эти средства. Право Церкви, как содержательницы духовно-учебных заведений, требовать от них, чтобы все они, а не одни только специально-богословские курсы, воспитывали именно служителей Церкви, а не просто образованных молодых людей, комиссии представляется неоспоримым. Такая задача духовных школ – единственный резон их настоящего, равно и будущего существования, как отдельных учебных заведений от общеобразовательных средних светских школ; в противном случае, т. е. если отнять у них эту задачу, все они должны быть закрыты совершенно, и вместо них должны быть учреждены одни богословские курсы, куда и поступают все желающие посвятить себя на служение Церкви из получивших среднее образование. Но может ли быть достигнута эта цель, если воспитанники духовно-учебных заведений будут оставлены именно без воспитания? Возможно ли будет духовно-учебному начальству и учащим воздействовать на юношу в соответствующем задаче заведения духе, если он будет ходить всюду, куда пожелает, водить знакомство с кем хочет, вообще, если будет располагать собой и своим внеклассным временем, как ему угодно? При настоящем состоянии интеллигентного русского общества, характеризуемом течениями, ничего общего с религией и Церковью не имеющими и даже прямо им враждебными, – из такого свободно располагающего собой юноши выйдет кто угодно, только не служитель Церкви. Поэтому известные ограничения свободы воспитанника духовно-учебного заведения, имеющие целью предохранить его от вредных навыков и нежелательных влияний на его миросозерцание, необходимы. Но одних ограничений свободы воспитанников для выработки в них добрых навыков и воспитания в них религиозной настроенности, конечно, недостаточно. Ограничения свободы воспитанников существуют и теперь, но это вовсе не ведёт к желательным результатам. Нужно живое воздействие самих воспитателей на воспитываемых. Помимо несовершенства программ, важнейший недостаток настоящих духовно-учебных заведений в том именно и заключается, что в них отсутствует это живое воздействие воспитателей на воспитываемых. Существующий в них инспекционный состав достаточен только для внешнего и массового надзора, а не для воспитания в надлежащем смысле этого слова. Штат воспитателей в преобразованных семинариях должен быть, таким образом, увеличен и притом в размере не менее одного воспитателя и одного помощника воспитателя на каждый класс. Конечно, и сам состав воспитателей должен быть на высоте своего призвания. Воспитатели должны быть люди твёрдых религиозных в духе православной Церкви убеждений, безукоризненного образа жизни, не слишком молоды и всего лучше в священническом сане, фактически подтверждающем такой склад их убеждений и образ жизни; кроме того, они должны быть настолько материально обеспечены, чтобы не иметь нужды смотреть на свою должность, как на переходную на другое, более выгодное место. При такой постановке воспитательного дела в существующей теперь в семинариях должности инспектора особенной нужды не будет; .деятельность воспитателей может быть объединяема одним ректором, протоиереем или архимандритом; но он должен быть зато освобождён от заведования хозяйственной частью заведения, очень ответственной и отнимающей у него много времени, которое он должен употребить исключительно на учебно-воспитательное дело; хозяйственная же часть должна быть поручена особому попечительному комитету из местных духовных и светских лиц, в котором ректор состоит лишь непременным его членом. Вообще, наилучшая постановка института воспитателей должна быть главнейшей задачей духовно-учебного ведомства. Сказанное относится и к духовным училищам в частности, если будет признано нужным сохранить их отдельное от семинарий существование.

Таким образом, более строгий режим жизни воспитанников, его специально-религиозный характер – вот что должно быть отличительной особенностью духовно-учебных заведений от заведений светских. Воспитатели их должны достигнуть, и притом – силой своего личного влияния, без полицейских принудительных мер того, чтобы воспитанники не стыдились своего заведения и звания, к которому оно их готовит, как это бывает теперь, но гордились бы ими, чтобы они охотно даже видимым образом отличали себя от учеников других средних школ ношением особого, приближающегося к духовному, костюма. Таковы результаты воспитания в католических семинариях. Один из профессоров Московской духовной академии, бывший в 1900 году в Риме, вот что заметил на улицах этой столицы католического мира: «Встречаете вы, наконец, и целые толпы питомцев разных католических семинарий и коллегий. Эти мальчики и юноши одеты совсем как патеры – в таких же длинных сутанах и широкополых шляпах, так что даже как-то странно видеть иногда маленького патерчика, лет двенадцати или четырнадцати, представляющего собою точную копию своего прототипа. Приходилось мне, впрочем, часто встречать на улицах Рима католическое духовное юношество и гораздо более эффектной наружности; таковы, например, кроатские студенты из Загреба, в ярко-красных сутанах, подпоясанных темно-малиновою лентою с длинными, спущенными на боку, концами. Католические семинаристы и студенты ходят по городу стройными вереницами, попарно, в сопровождении кого-либо из своих надзирателей или наставников. Наблюдая этих юношей, я невольно удивлялся царящей над ними дисциплине, их образцовому поведению при богослужениях и их замечательной, как видно совершенно искренней и пламенной набожности. Попробуйте-ка наших студентов духовной академии одеть в рясы и водить парами по улицам! Трудно даже и представить себе, какой отчаянный протест и какие серьёзные затруднения встретила бы эта попытка. А католический студент охотно подчиняется всему этому, потому что он дорожит своим духовным званием и гордится своей сутаною, как офицер своим мундиром»... (Соколов. Поездка в Рим см. «Богословский Вестник» 1900 г., сентябрь). И в нашей православной Церкви есть пример, в этом отношении достойный подражания. Это – Халкинская богословская школа близ Константинополя. Правда, в учебно-научном отношении она стоит ниже наших семинарий; но порядок жизни её воспитанников, почти монастырского уклада, и вообще внутренний строй этой школы, строго церковный, заслуживают полного уважения.

Тот же строгий режим должен быть применяем и к воспитанникам специально-богословских курсов, как к людям, сознательно готовящим себя к принятию в скором времени священного сана и хорошо понимающим, какой образ жизни приличен кандидатам священства.

Такая подготовка воспитанников духовно-учебных заведений к конечной цели их обучения и воспитания возможна, по мнению комиссии, при непременном существовании при них общежитий и под условием, чтобы все воспитанники помещались в этих последних; приходящих учеников не должно быть. Так необходимо потому, что только общежития могут гарантировать выдержанность предлагаемой комиссией системы воспитания будущих служителей Церкви и приучение их к порядку жизни, соответствующему этой системе.

В выработке твёрдых религиозных убеждений и нравственной устойчивости в воспитанниках духовно-учебных заведений должны помогать воспитателям и преподаватели предметов – и не словом только, но и своим живым примером. Наставник только обучающий, а не воспитывающий – явление ненормальное, а по отношению к духовно-учебным заведениям – в особенности. В целях лучшего воздействия их на учеников, обязанности классных воспитателей должны быть возлагаемы преимущественно на преподавателей, причём, в таком случае, они не должны быть обременяемы уроками и должны иметь помещение непременно в самом заведении. В тех же целях преподаватели предметов богословских, как в семинариях, так и на богословских курсах, должны быть в духовном сане. В помощь воспитателям может быть восстановлен, если училища и семинарии будут соединены в одно заведение, прежде существовавший институт «старших», из среды самих воспитанников старших и богословских классов; поставленный под надзор воспитателей, он ничего дурного и опасного представлять собой не будет, и в пользу его восстановления уже раздаются голоса в печати. Особенно полезны были бы старшие при номерной системе размещения воспитанников в общежитиях на внеклассное время, наиболее желательной, как избавляющей их от жизни постоянно на виду всех, смягчающей казарменный характер настоящих общежитий и представляющей собой некоторого рода иллюзию домашней жизни.

Важное место в системе воспитания духовно-учебных заведений должно быть отведено также играм на свежем воздухе, физическим упражнениям, спорту, ремёслам, как весьма важным факторам правильного не только физического, но и нравственного воспитания, предохраняющим воспитанников от бесцельного препровождения внеклассного времени, от скуки, и вообще разнообразящим их жизнь. Желательно было бы поэтому, чтобы духовно-учебные заведения находились предпочтительно вне городов и на обширных земельных участках. Это важно было бы и в том отношении, что предохраняло бы воспитанников и от соблазнов городов и уличной жизни и подальше держало бы их от людей, общение с которыми в воспитательном отношении для них нежелательно. Желательны, разумеется, в системе воспитания и облагораживающие искусства, как пение, музыка и живопись.

В детальное обсуждение внутренней организации общежитий и вообще постановки воспитания в них комиссия, как и по вопросу о постановке учебного дела, не входит, не считая это своей задачей; но она считает необходимым ответить на один, весьма существенного характера, вопрос, возможный по поводу её предположений по этой части: по какому нравственному праву допустим в духовно-учебных заведениях этот особый воспитательный режим, и не будет ли он насилием над личностью воспитанника? Ответ на этот вопрос один: по праву родительской власти. Каждый отец и каждая мать вправе дать своему сыну воспитание в том направлении, какое, по их искреннему убеждению, наиболее правильно и вообще наиболее им желательно. Не может быть речи о насилии над личностью воспитываемых, раз воспитание будет основано не на внешних принудительных мерах, а на живом воздействии воспитателей на воспитанников – с применением ограничений свободы последних, лишь необходимым для выполнения специальных целей заведения, и педагогических мер, допускаемых наукой воспитания. Не нарушается предлагаемым режимом свобода личности воспитанников и потому ещё, что каждому из них должен быть предоставлен свободный выход из заведения не только по окончании курса его, но и во время самого учения. Если юноша убедился, что родители его ошиблись в выборе для него учебного заведения, он оставляет последнее беспрепятственно и переходит в соответствующий класс другого учебного заведения по своему выбору. Никаких денежных претензий не должно быть к нему предъявляемо, ибо ясно, что его уход есть результат прежде всего неумело ведённого его воспитания.

Что касается самого состава воспитанников и способа их содержания, то в преобразованных духовно-учебных заведениях и эти стороны должны быть изменены – в смысле всесословности учащихся и предоставления вакансий содержания за счёт общецерковных сумм нуждающимся детям без различия их происхождения. Мысль, что только дети духовных родителей могут служить надежным контингентом будущих служителей Церкви, – заблуждение, очевидное для каждого, близко и даже не близко стоящего к духовно-учебным заведениям. Кроме того, предоставление существующего теперь права поступать в эти заведения и в будущем почти исключительно детям духовенства стояло бы в противоречии с интересами Церкви, общества и народа.

Для Церкви, для которой нет ни эллина, ни иудея, ни раба, ни свободного, безразлично, из какого сословия будет происходить её служитель, лишь бы это был верный и убеждённый её слуга; древнехристианская Церковь, пополнявшая ряды своих служителей из людей всяких званий и состояний, не знала духовного сословия. Богомольцы, несущие те или иные жертвы на пользу церкви, разумеется, жертвуют не на воспитание детей духовенства, на каковой предмет употребляются теперь едва не все церковные доходы, кроме не записанных в книги, а именно на благоустройство церкви в различных её видах. Чем, в самом деле, преимуществует сын духовных родителей, отдаваемый в духовное училище по необходимости, ибо другие учебные заведения для него недоступны по недостатку средств у родителей, перед сыном светских, благочестивых и добропорядочных, родителей, имеющих полную возможность поместить его в гимназию, но желающих по своим убеждениям, чтобы он обучался именно в духовном учебном заведении? А между тем первого принимают, а второму, несравненно лучше его подготовленному мальчику, в приёме отказывают единственно в силу 10% нормы. Таких примеров в практике приёма вновь поступающих в духовные училища сколько угодно. Тяжелы и обидны эти отказы светским родителям. Но куда же денутся при новых порядках дети – сироты духовенства и дети бедных духовных родителей? Им в деле воспитания должен помочь образованный на новых началах приход, если он ценит своих священно- церковнослужителей, или благочиннический округ приходов, и помочь на свои местные церковные средства. Возможно, что и в преобразованных духовно-учебных заведениях будут обучаться преимущественно дети священно-церковнослужителей. Дай Бог! Это делало бы и честь духовенству; но пусть его дети занимают свои места в них за свои успехи, прилежание и доброе поведение.

Против проектируемой комиссией постановки учебно-воспитательного дела в духовных школах возможно ещё одно капитальное возражение: в силах ли будет церковное управление осуществить на деле такой проект, требующий, без сомнения, значительно больших расходов сравнительно с теми средствами, какие употребляются на духовно-учебные заведения теперь? Выход из денежных затруднений при проектируемом преобразовании духовных школ может быть двоякий. Во-первых, число воспитанников может быть сокращено до необходимой нормы, и для епархий малолюдных может быть оставлено по одной семинарии на две епархии, причём, по мнению комиссии, это сокращение вовсе не угрожает уменьшением количества кандидатов на священно-церковно-служительские должности сравнительно с тем, какое дают нынешние семинарии. При проектируемой постановке учебно-воспитательного дела, новые духовно-учебные заведения должны, несомненно, дать больший процент юношей, готовых посвятить себя на служение Церкви, чем существующие. Между тем как теперь в семинариях обучающихся много, а кандидатов священства выходит из среды их мало, – в будущих семинариях должно быть наоборот: учащихся будет меньше, но служителей Церкви они дадут больше.

Другой выход, к которому можно прибегнуть – сначала не как к общей мере, но лишь в виде опыта в некоторых епархиях, ввиду новости дела, это – преобразование духовно-учебных заведений исключительно в общежития с изображённым выше внутренним строем их, воспитанники которых получают обучение в местных правительственных гимназиях наравне и вместе с прочими гимназистами. Последний выход рекомендуется потому, что церковное управление, избавляя себя, в таком случае, от расходов на содержание учебного персонала, могло бы употреблять свои средства, и притом – в увеличенном размере, лишь на содержание интерната и постановку воспитания в нём в духе православной веры. Интернаты эти должны иметь свои библиотеки; при них непременно должны быть приготовительные классы для детей, имеющих поступить в гимназию; кроме того, в них могут быть устрояемы дополнительные к гимназическому курсу уроки по предметам, отсутствующим в гимназических программах, но необходимым для будущих воспитанников богословской школы. Неблагоприятным внешним влияниям, более возможным при обучении воспитанников церковного интерната в гимназиях, должно быть противопоставлено противоборствующее им влияние воспитателей. Последние могут наблюдать, впрочем – по соглашению с учебным начальством, за своими воспитанниками и в стенах самих гимназий. Условия приёма в эти общежития – те же, что и в общежития при семинариях. Воспитанники, которые не пожелали бы почему-либо жить в таком интернате и подчиняться его правилам, оставляют его, оставаясь по-прежнему учениками гимназии. По окончании гимназического курса воспитанники общежития, если пожелают, поступают на богословские курсы для приготовления себя к служению Церкви.

В заключение доклада комиссия считает нужным заметить, что проектируемое ею преобразование духовно-учебных заведений, особенно воспитательной части их, не может быть произведено в скором времени и – тем более – сразу; для него потребуется известный срок; преобразование должно вводиться постепенно – по мере подбора преподавателей новых предметов и особенно воспитателей.

Не имея возможности подробно мотивировать каждое положение своих соображений ввиду кратковременности срока, данного для разрешения столь обширного по объёму и важного на значению вопроса, как вопрос о преобразовании духовно-учебных заведений, корпорация преподавателей Соликамского духовного училища, при участии членов правления от духовенства, по тщательном обсуждении означенного вопроса (о преобразовании духовно-учебных заведений), пришла к нижеследующим выводам, кои и имеет честь представить правлению семинарии.

1) Духовно-учебные заведения устраиваются, прежде всего, для детей духовного звания; но, наравне с ними, по обычному для всех экзамену без ограничения могут поступать и дети других сословий.

2) Духовные училища и семинарии должны по типу подходить к средне-учебным заведениям Министерства народного просвещения, с выделением, однако же, из программ тех и других всего, что преследует узкоспециальные цели образования в оных будущего пастыря, – в особые трёхгодичные богословские классы с особым управлением.

Первые (низшие – духовные училища – с 4-годичным курсом и средние – семинарии – с 4-годичным курсом) имеют задачей своей дать детям духовного звания и всем желающим общее образование, одинаковое, а если можно, то и большее, чем в светских средних учебных заведениях, а вместе с тем и подготовить надлежащим образом к слушанию богословских наук в специальных богословских классах, задача которых будет заключаться в приготовлении достойных кандидатов священства.

Первые – должны носить исключительно общеобразовательный характер, а вторые (богословские классы) – пастырско-профессиональный. Низшие, или духовные училища, могут находиться в уездном городе, как и теперь, а средние заведения – семинарии и богословские классы – в губернском городе.

Ввиду того, что не все из поступивших в низшую школу Духовного Ведомства могут продолжать своё образование, желательно, чтобы духовные училища представляли из себя по возможности законченный курс наук и вместе с тем достаточно подготовляли учащихся к прохождению программы в семинарии. А для этого корпорация полагает:

1) Исключить из программы курса духовных училищ латинский и греческий языки, изучение которых, как показала практика, далеко не оправдывает возложенных на них надежд, а между тем оно сопряжено с непосильными почти трудностями для детского возраста.

2) Увеличить количество уроков по русскому языку в старших классах, с тем, чтобы при преподавании этого предмета было обращено особенное внимание на объяснительное чтение русских классиков, как на одно из средств, способствующих развитию учеников. Программу славянского языка для духовных училищ сократить.

3) По арифметике, для более основательной подготовки учеников к прохождению в 1-м классе семинарии алгебры, количество уроков увеличить.

4) Расширить курс географии и прохождение его начать со 2-го класса, увеличив для сего против прежней программы количество уроков.

5) Ввести в программу духовных училищ преподавание русской гражданской истории в III и IV классах и естественной истории во II–IV классах.

6) Преподавание священной истории Ветхого и Нового Завета, катехизиса, устава – объединить в руках одного преподавателя под общим названием «Закона Божия», как это сделано в программах светских учебных заведений; количество уроков оставить теперешнее, но курсы сих предметов сократить. Так, из священной истории Ветхого Завета оставить только то, что имеет догматическое, нравственное и преобразовательное значение; по церковному уставу знакомить только с главнейшими церковными службами.

7) Преподавание пения должно иметь целью не одно только изучение церковных песнопений, но и возможное в пределах времени ознакомление учеников со светским пением.

8) Необходимо ввести в курс низших училищ, наряду с чистописанием, преподавание рисования и черчения.

9) Желательно ввести изучение, хотя бы необязательное, одного из новых языков.

1) Расширить курс преподавания истории литературы, причём желательно, чтобы при преподавании сего предмета обращалось особенное внимание на произведения классических русских писателей новейшего времени; количество уроков по данному предмету увеличить.

2) Увеличить также количество уроков по логике, психологии и философии; при преподавании психологии обратить внимание на отдел по физиологии, а при преподавании философии – на историю философии, причём преподавание сего предмета должно вестись с научным беспристрастием.

3) Педагогика должна преподаваться при непременном условии практических занятий в образцовой школе.

4) Преподавание математики (алгебры, геометрии и тригонометрии) и физики вести применительно к программе гимназий, увеличив при сем количество уроков по данным предметам, а в особенности по физике.

5) При преподавании общей и русской гражданской истории обращать серьёзное внимание на прагматическую связь исторических событий, на так называемую философию истории, а не ограничиваться заучиванием исторических фактов и хронологических данных.

6) Ввести в семинарский курс преподавание законоведения, медицины, новых языков и элементарного курса политической экономии, знакомство с которой при нынешних условиях жизни необходимо иметь всякому человеку, и тем более лицу, могущему быть впоследствии духовным руководителем народа. Вот что, например, говорит о сем г. Галахов в своей заметке «Вопросы, требующие соборного решения»: «Людям, совершенно незнакомым с науками политико-экономическими и социальными, очень трудно растолковать такие, например, вопросы, как отношение между трудом и капиталом, или такие явления, как классовая борьба. Но, так или иначе, осмыслить в сознании людей, духовно руководящих русским народом, происходящие явления и притом с религиозно-христианской точки зрения – положительно необходимо» («Церковный вестник» за 1905 г. № 38).

7) В курс преподавания Закона Божия в семинарии должно входить изучение библейской и церковной истории общей и русской. Преподавание первой должно иметь научную постановку, а не ограничиваться изучением одних только священно-исторических фактов; церковная же история должна быть преподаваема вкратце, так как обстоятельное прохождение её предназначает-

965ся в богословских классах; причём преподавание сих предметов нужно объединить в руках одного преподавателя.

8) На уроках пения, наряду с основательным прохождением церковного пения, должно быть ознакомление учащихся в достаточной степени и со светским пением.

9) Желательно, чтобы преподавались в семинарии музыка и сельское хозяйство.

10) Изучение греческого и латинского языков в семинарии не обязательно.

В. В богословских классах

Богословские классы должны быть с трехгодичным курсом. В программу обязательно входят:

1) Священное Писание Ветхого и Нового Завета; преподавание сего предмета должно быть самое обстоятельное.

2) Догматическое, нравственное и основное богословия, которые должны быть объединены в одну науку, причём известное положение богословской науки должно быть рассматриваемо с догматической, нравственной и полемико-апологетической точки зрения.

3) Гомилетика с кратким изложением истории проповедничества, при прохождении которой должно быть обращено главное внимание на выдающиеся образцы современного проповедничества и на практику учащихся в деле проповеди; что же касается теории проповеди, то последняя должна быть, насколько возможно, сокращена.

4) Церковная – общая и русская история с историей старообрядчества.

5) Краткое знакомство с историей церковного права и обстоятельное – с действующим в настоящее время.

6) Пастырское богословие, в коем был бы начертан образ идеального пастыря (по Библии и святоотеческим творениям) в его отношении к современной действительности.

7) Литургика, при изучении которой, наряду со знакомством с церковной археологией и историей богослужения, должно идти основательное изучение устава с объяснением богослужения.

8) Патрология.

Экзамены как при переходе из класса в класс, так и из низшего учебного заведения в высшее – следует отменить; переводить учеников нужно по годичным баллам преподавателей. Постановку баллов на уроках и за месяц также необходимо отменить и оставить только баллы за четверть и годовые. При этом должно ввести проверку знаний ученика по окончании каждого отдела или по полугодиям.

Учебный год желательно начинать с 15 августа, а кончать 15 мая. Уроки должны продолжаться в низших училищах не более 50 минут, с переменами в 10 минут и одной в 25 минут.

966

III. Воспитательная часть

1) Духовно-учебные заведения должны воспитывать верных сынов православной Церкви и достойных граждан.

Воспитание детей и юношей должно лежать не на инспекции только, а на всех преподавателях заведения. При обсуждении вопросов по воспитанию привлекаются к участию и родители учащихся, причём выборные из них должны участвовать в педагогических собраниях заведения с правом решающего голоса, а все остальные – с правом голоса совещательного, конечно только в том случае, где дело идёт о мерах к улучшению воспитательной части, но не в вопросах преподавания.

2) Необходимо пересмотреть каталоги допущенных в духовно-учебные заведения книг и дополнить их внесением сочинений всех писателей, дозволенных общей цензурой.

3) Для разумного использования учащимися свободного времени, предоставить им, под руководством преподавателей, организацию философских, литературных и музыкально-вокальных кружков, преследующих научные и эстетические цели.

IV. Административная часть

1) Епархиальному преосвященному принадлежит общий надзор за духовно-учебными заведениями, причём, однако советы духовно-учебных заведений могут в пределах устава самостоятельно решать текущие дела, лишь доводя о своих действиях до его сведения.

Это обстоятельство наполовину сократит и письмоводство, отнимающее очень много, кстати сказать, времени как у епископа, так и у лиц корпорации, заведующих оным.

2) Желательно также, чтобы низшие учебные заведения были освобождены от контроля семинарий в учебно-воспитательном отношении, так как контингент учащих в первых – таковой же, как и в семинариях.

3)Для обсуждения же вопросов школьной жизни желательны съезды преподавателей духовно-учебных заведений.

4) В низших и средних духовно-учебных заведениях начальники избираются, при участии выборных от духовенства, преподавателями и утверждаются высшим учебным начальством. Права их, как лишь первых между равными, со всеми преподавателями совершенно одинаковые. Отдельная должность помощника смотрителя и инспектора семинарии уничтожается, так как воспитательная часть должна будет лежать на всех преподавателях заведения.

Если при заведении будет общежитие, то совет преподавателей из своей среды выбирает заведующих ими.

5) Делопроизводитель также выбирается из среды преподавателей, и должность его должна быть штатная.

6) Штатной должна быть также и должность эконома училища.

967

К Экономическая часть

1) Все преподаватели должны участвовать с правом решающего голоса в делах, касающихся хозяйственной части духовно-учебных заведений.

2) Оклады жалованья преподавателям-воспитателям должны быть увеличены сообразно их трудам, причём желательно, чтобы оклады жалованья преподавателям с семинарским образованием были сравнены с окладами преподавателей с академическим образованием, так как те и другие в деле обучения и воспитания несут совершенно одинаковый труд.

Для урегулирования отношений между членами как училищной, так и семинарской корпораций, и для охранения достоинства их, желательно ввести товарищеский суд, который бы рассматривал различные дефекты в поведении членов, роняющие честь заведения, и принимал бы соответствующие меры к устранению оных (т. е. дефектов).

Наконец, желательно, чтобы при составлении проекта будущего устава духовно-учебных заведений и программ привлечены были к участию все преподавателя или через съезды выборных от учебных заведений, или, по крайней мере, через рассылку им на обсуждение предположенных к введению программ и устава духовно-учебных заведений.

Мнение комиссии по вопросу о реформе органов епархиального управления и церковного суда

Прежде чем говорить о преобразовании органов епархиального управления и церковного суда на началах древнего церковного законодательства и новейших законоположений, необходимо сказать несколько слов о тех богооткровенных и канонических основаниях, коими руководствовалась христианская Церковь в древнее время в отношении епархиального управления и церковного суда. Такими началами в древней христианской Церкви были: богооткровенное слово Божие и апостольские, соборные св. отец правила. Слово Божие, определяющее административную и судебную практику христианской Церкви, как основание этой практики, не может быть оспариваемо, и обязательность его по отношению ко всем сторонам церковной жизни должна остаться навсегда законом неизменным и непреложным. Апостольские и соборные правила, являющиеся по своему внутреннему содержанию развитием начал, указанных в слове Божием, как основание епархиального управления и суда, имеют силу закона как для прежнего, так и для настоящего времени. Но так как кодекс этот вырабатывался практикой жизни первых веков христианства и во многих частях своих носит черты, свойственные лишь тогдашнему времени, то, естественно, в своих частностях, касающихся преимущественно внешних форм жизни, а не основных начал, он не может иметь буквального применения в настоящее время.

Канонические правила имеют для нас силу неизменного и обязательного закона, как основные, высшие начала или принципы, которые должны быть

968положены в основу церковного управления и суда. В этом отношении мы не имеем права ни отменять, ни изменять их, как об этом сказано во 2-м правиле VI Вселенского Собора. Как практика жизни первых веков христианства наложила свою печать на современный кодекс правовой церковной жизни и принесла в него всё, что было полезного и хорошего, так и последующая жизнь, развиваясь и совершенствуясь в своих формах, несомненно, должна отразиться на характере законодательной деятельности не только гражданской, но и церковной, и должна принести в область той и другой новые жизненные формы, более совершенные и применительные к потребностям времени. И действительно, мы видим, что жизнь сказалась на характере гражданского законодательства и, в частности, законодательства судебного. Жизнь в своё время предъявила к нему свои требования, и оно, под влиянием её, вылилось, по Судебным Уставам 1864 г., в той форме, в какой существует в настоящее время. Нет никакого сомнения, что жизнь представит свои требования и к Церкви, к церковному законодательству, требуя новых форм для выражения законодательных норм применительно к потребностям времени. Да она и предъявила эти требования, что видно уже из самого предложения обер-прокурора Святейшего Синода. Ввиду этого нет основания игнорировать в деле реорганизации епархиального управления и церковного суда требований жизни и введения в устройство того и другого выработанных жизнью новых начал и соответствующих новых форм, без колебания и какого-либо потрясения основных принципов канонического устройства Церкви. Желательность привнесения новых форм, выработанных жизнью, особенно должна иметь место в области церковного суда, где отжившие формы стоят в противоречии не только с требованиями жизни, но и с каноническими установлениями Церкви. В этом отношении, чтоб сообщить церковному суду больше жизненности и функции его сделать более соответствующими требованиям древней каноники, полезно воспользоваться существующими в гражданском суде формами судоустройства и судопроизводства, которые не только в отношении форм, но и в отношении некоторых своих начал, напоминают судебную практику христианской Церкви первых веков, когда канонические нормы суда функционировали в полной силе. Насколько формы современного церковного суда далеки от практики древней Церкви, действовавшей в духе канонических правил, и в каком отношении они должны быть реорганизованы применительно к потребностям времени, об этом скажем ниже; а теперь, после сделанных выше замечаний касательно канонических оснований епархиального управления и суда, перейдем к вопросу об епархиальном управлении и церковном суде в первые времена христианства. В сопоставлении административной и судебной практики первых времён христианства с современной ясно выступят достоинства первой и недостатки второй, и очевиднее будет, в каких отношениях желательны преобразования современного епархиального управления и церковного суда.

Основной единицей епархиального управления в древнее христианское время была епископия или епархия, т. е. христианская община, имеющая во

969главе епископа с собором пресвитеров и диаконов. Объём территории, занимаемой епископией, был различный; но в древней Церкви такой объём был очень невелик, и каждый город с принадлежащими ему селениями составлял особую епископию. Правительственная власть в епархии, власть административная и судебная принадлежала епископу. Последний, по высшему уполномочию Самого Основателя христианской религии, и как преемник апостольской власти, имел всю полноту духовной власти, власть управлять, священнодействовать и судить. Эта последняя прерогатива, судебная, усвояется ему как учением слова Божия (Мф.18:15–19; 1Тим.5:19–20), правилами св. апостол и Вселенских и Поместных Соборов и св. отец (Апост. 12-е; I Всел Соб. 9-е; VI Всел. Соб. 102-е; VII Всел. Соб. 4-е; Антиох, и многие другие), так и другими историческими памятниками последующих веков (Апост. постановл., законы императоров Феодосия, Константина, Юстиниана и др.) и свидетельствами многих канонистов (Зонары, Вальсамона, Иоанна Смоленского, Павлова, Соколова, Заозерского и другие). Таким образом, к епископу, как источнику, сводилась вся жизнь поместной Церкви, и в нём сосредоточивалось внутреннее и внешнее единство её. Но, совмещая в себе полноту духовной власти, епископ, тем не менее, не мог управлять епархией единолично, без помощи пресвитеров и диаконов. Пресвитеры, состоящие при кафедре епископа, издревле составляли совет его по управлению епархией. Этот же совет заседал и на суде епископа с правом голоса. Административные функции этого совета, или так называемого «пресвитериума», состояли в том, что он принимал участие в избрании лиц, поступающих в клир (Вас. Вел. 89-е; Феодос. 7-е), рассматривал особенно важные дела по управлению епархией и, помогая производить суд по преступлениям <против> веры и нравственности, принимал участие в управлении церковными имуществами (Апост. 92-е; Антиох. 24-е, 25-е). В этом учреждении, «совете пресвитеров», нельзя не усмотреть прототип того органа епархиального управления, какой именуется ныне консисторией; но последняя с её юрисдикцией очень мало напоминает собой древнее учреждение. Это – не совет пресвитеров, заседающий вместе со своим епископом, а особое административно-судебное учреждение, соединяющее в себе функции и административные и судебные и действующее по нормам, во многих отношениях не соответствующим каноническим основаниям. Существенным недостатком этого учреждения является неопределённость его юридического положения, как самостоятельной единицы, в ряду других государственных учреждений, отсутствие в нём такого кодекса, который бы ясно и определённо регламентировал область его компетенции (консисторский Устав в этом отношении является весьма неудовлетворительным), смешение в нём функций административных и судебных и, наконец, существование в нём такой постановки дела, которая влечет за собой массу канцелярского делопроизводства, обременяющего не только учреждение, но – более всего – епархиального архиерея, на рассмотрение которого поступает большинство консисторских решений. Несомненно, древний «пресвитериум» был свободен от современной нам канцелярщины и не обременял своего епископа бумагами. Недостатки современной консисторской организации, в сравнении с древней практикой, особенно резко выступают в области судебной практики.

Как видно из древней церковной практики и письменных памятников (Апост. Пост.), в епархии существовало собственно два судебных органа:

а) предстоятель небольшого участка, ограниченного пределами города, селения или деревни с расположенными в них церковными общинами или приходами, и

б) епископ, представитель поместной части Церкви – епархии. Первый, называвшийся хорепископом, а потом периодевтом (благочинным), судил единолично, по уполномочию епископов; в круг его юрисдикции входили дела между клириками и мирянами по маловажным спорам и жалобам. Второй судил с «советом пресвитеров» по делам более серьёзным. Порядок церковного суда в древней Церкви имел характер преимущественно обвинительный. Из подробностей судебного процесса, как он вёлся – например – на суде епископов, известно следующее. Прежде всего, к принесению обвинения по делам церковным допускались только лица, достойные вероятия. Не допускались к обвинению:

1) иноверцы, еретики и раскольники (Апост. 75-е; П Всел. Соб. 6-е),

2) изверженные из клира и отлученные от Церкви (II Всел. Соб. 6-е; Карф. 143-е), 3)лица, запятнавшие себя срамными делами (Карф. 15-е),

4) бывшие или состоявшие под судом (Карф. 8-е, 28-е),

5) бывшие уже обвинителями, но не доказавшие своего обвинения,

6) заинтересованные в деле (Карф. 70-е, 144-е, 146-е), рабы против господ (Карф. 144-е), малолетние, имеющие от роду менее 14 лет (Карф. 146-е). Обвинители должны вести дело обвинения лично. Неявка в суд обвинителя прекращала процесс. И обвиняемый также должен находиться на суде лично. Процесс был состязательный и устный. Судьи обязаны были выслушать обе стороны, без чего приговор не мог состояться. При обвинении исследовалась достоверность и доброе имя обвинителя в обществе христиан. Обвинение требовалось подтвердить показаниями достоверных свидетелей. Ложные обвинители и клеветники были наказываемы. Прежде произнесения приговора употреблялись меры для примирения сторон в тяжбах и исках гражданских. Эту обязанность исполняли обыкновенно пресвитеры и диаконы. В случае безуспешности епископ, по выслушании мнений пресвитеров и диаконов, постановлял приговор, который был произносим во имя Христа, как Верховного Судьи.

Из вышеизложенного видно, какие несомненные преимущества имел суд древней Церкви перед современными формами суда. Во-первых, всякое обвинение по церковным делам принималось с крайней осторожностью, и всякий обвинитель, подвергнутый предварительно должной оценке со стороны суда, мог поддерживать обвинение не иначе как личным присутствием в суде. За ложное обвинение он нёс наказание. Во-вторых, виновной стороне предоставлялась полная возможность защищать себя путём личного присутствия в суде, где судьи, воочию видя обвиняемого, путём допросов и состязательного ведения дела, старались твёрдо установить истинность или неправильность обвинения и только после этого изрекали приговор. Если мы обратимся к современному церковному суду, то увидим, что он, к сожалению, не имеет этого преимущества, особенно последнего. Здесь обвинения к клирикам предъявляются часто лицами, не заслуживающими достойного вероятия, доказывающими сие тем, что обвинение их часто не подтверждается, и ложные доносители не всегда несут достойное наказание. Обвиняемая сторона не имеет здесь твёрдых гарантий к восстановлению своей иногда всуе попираемой чести и доброго имени, лишена возможности защищать себя вполне. Здесь характер производства – следственный, облечённый в письменную форму. «Судьи не ставятся в непосредственное общение с подсудимым; они сообщаются между собой бумажными способами и притом через третье лицо – следователя. Вся убедительность живой речи и непосредственных впечатлений для судьи здесь не существует». Последнего слова для подсудимого здесь нет, и он все свои оправдания должен излагать письменно, при предъявлении ему следствия. Иногда он требуется и в суд, но в самых редких случаях, и то по усмотрению лишь консистории, когда последняя найдёт показания, данные при допросе следователя, неполными или неудовлетворительными. При таком порядке судопроизводства приговор о виновности или невинности подсудимого составляется судьями часто не по внутреннему убеждению, основанному на совокупности обстоятельств, обнаруженных при судебном разбирательстве, а по мёртвым бумагам, прошедшим через руки следователя. Если к этому прибавить недостаточную опытность, а иногда и полную неподготовленность о.о. следователей к своему делу, то не будет ничего удивительного, если иногда суд при решении дел впадает в невольные ошибки.

Кроме сказанного, к весьма существенным недостаткам современного церковного суда относится отсутствие в нём определённого юридического кодекса или полного систематического собрания церковных законов с самым точным указанием – как пределов юрисдикции церковного суда, так и самых деяний и поступков, подлежащих ведению сего суда, и соответствующих им наказаний. Хотя в настоящее время церковных суд и пользуется в решениях своих определённо указанными в законах следующими основаниями церковного суда: Законом Божиим, канонами или правилами св. апостолов, св. Соборов Вселенских и Поместных и св. отец, Духовным Регламентом, действующими в государстве узаконениями и Уст. дух. консист., – но не все из указанных оснований при всей авторитетности и обязательности их для суда, могут иметь в настоящее время одинаковое значение – или вследствие устарелости и недостаточной применительности их к настоящему времени (Апост. и собор, прав., Дух. Регл.), или вследствие их неясности и неполноты (Уст. дух. консист.). Желательно поэтому создать и высшей духовной властью санкционировать к употреблению в церковному суде такой кодекс церковных законов, который бы вмещал в себя все церковные и гражданские узаконения, касающиеся отправления церковного суда, собранные в систематическом порядке.

Итак, из сопоставления современного церковного судопроизводства с древне-канонической практикой мы видим, что современное судопроизводство далеко не совершенно и для улучшения своего нуждается в преобразовании.

Таковое преобразование, несомненно, должно быть сделано в духе соборных канонических правил и применительно к потребностям настоящего времени. Последнее может быть достигнуто, если в области церковного судопроизводства будут привнесены не только формы, но и некоторые начала, заимствованные из гражданских судебных установлений, существующих по уставу 1864 года, как удовлетворяющие требованиям правосудия и потребностям настоящего времени, и тем более, что они во многих отношениях напоминают собой судебную практику первых веков христианства. Значение современных судебных установлений по отношению к церковному суду важно не сколько в отношении процессуальной стороны, которая в достаточной степени была разработана в древней христианской Церкви, столько в отношении некоторых принципов, положенных в основу гражданского суда, применение коих желательно было бы, в целях правосудия, в церковном суде. Государственный суд основан на принципе отделения суда от администрации, т. е. полной самостоятельности его, руководящегося в своих действиях исключительно целями правосудия, а не какими-либо посторонними, хотя бы и административными соображениями, нередко трудно согласуемыми с задачами правосудия, – на принципе гласности судопроизводства и его публичности, устраняющем возможность сознательно лживых и необоснованных жалоб и исков. Применение указанных принципов, разумность коих очевидна сама по себе, могло бы быть введено в судебную практику церковного суда, и притом – без всякого колебания основных канонических установлений Церкви. Речь может быть только о первом принципе, который, в силу основных установлений, указанных в слове Божием и в канонах Церкви, не может иметь полного применения в церковном суде. В христианской Церкви вся полнота духовной власти – административной и судебной – принадлежит епископу, как преемнику апостольской власти: через слово Божие, апостольские и соборные правила проходит идея неразрывного единения в епископе власти административной и судебной; поэтому всецело применять принципы отделения судебной власти от административной к епископу нельзя. Последний должен остаться в своей епархии высшим администратором и судьёй. Какие же судебные функции, при новых порядках в церковном суде, должны остаться в ведении епископа?

В ведении его должны остаться как все дела о священнослужителях, подлежащие в порядке 154 и 155 ст. Уст. дух. консист. суду непосредственно архиерейскому, так и высшее наблюдение за теми судебными учреждениями, которые должны существовать в епархии независимо от учреждений административных. В частности, по отношению к епархиальному церковному суду власть епископа выражается в рассмотрении и утверждении представляемого ему консисторией обвинительного акта, по которому духовное лицо предается суду. От усмотрения епископа будет зависеть – утвердить акт и тем самым предать известное лицо суду, или не утвердить, или, наконец, рассмотрев акт, сделать на основании его постановление о наложении на виновного наказания, если усмотрено будет, что поступки виновного лица или неудобны для оглашения в суде, или могут без особого судебного разбирательства получить достойное возмездие по личному усмотрению епископа¹¹⁷. Если обвиняемое лицо, считая себя правым, остаётся недовольным решением епископа, то может просить его о предании суду. Отказ епископа может быть обжалован в Святейший Синод. Принцип отделения судебной власти от административной может быть вполне применён лишь к вспомогательному органу епископской власти – духовной консистории. Последняя, как учреждение административное, должна быть совершенно отделена от суда, равно как и суд должен представлять из себя учреждение самостоятельное и независимое от консистории. Члены того и другого учреждения должны действовать самостоятельно, каждый в пределах своей компетенции, не руководствуясь в действиях своих соображениями посторонними, не имеющими прямого отношения к их задаче.

Отношение консистории к суду должно выражаться в следующем: в консистории начинаются все судебные дела о проступках священно- церковнослужителей, возбуждаемые по сообщениям присутственных мест, по жалобам частных лиц и по другим обстоятельствам, указанным в 153 ст. Уст. дух. консисторий; здесь же назначаются дознания и следствия, составляются по ним обвинительные акты. Последние от имени консистории представляются на утверждение епархиального архиерея, и только по утверждении акты эти препровождаются в суд, где консистория, в лице представителя своего – секретаря, поддерживает обвинение. Таким образом, консистория по отношению к суду является как бы обвинительной камерой, устанавливающей формулу обвинения и поддерживающей, в лице одного из своих представителей, обвинение в самом епархиальном суде¹¹⁸.

Нам думается, что такое положение и консистории и суда послужит к вящей пользе того и другого учреждения. Итак, на основании всех высказанных соображений, согласованных с духом канонических правил и началами современного гражданского судоустройства, желательно было бы поместное епархиальное управление и церковный суд преобразовать на следующих основаниях.

Во главе епархии стоит епископ. В качестве вспомогательного органа управления существует консистория, или так называемое «епархиальное управление», в котором заседает «совет пресвитеров», избираемый епархиальным духовенством на 5 лет и утверждаемый Святейшим Синодом по представлению епархиального архиерея. Ведению сего «управления» подлежат дела административного и церковно-хозяйственного характера, в частности следующие:

а) личный состав епархиального духовенства, как белого, так и монашествующего (за исключением монастырей ставропигиальных), и приходы;

б) охранение и распространение православной веры;

в) порядок и благочиние богослужений церковных;

г) сооружение и благоустройство церквей;

д) хозяйство церковное и церковных зданий, равно как земель и угодий, принадлежащих церквам и причтам;

е) начатие судебных дел и составление по ним обвинительных актов, представляемых в епархиальный суд. В видах объединения и более правильного и согласного действования существующих в епархии разных учреждений – миссионерских, братских, школьных, свечных заводов и других, полезно было бы и эти учреждения отнести в ведение «епархиального управления», как органа, объединяющего их деятельность и посредствующего между епархиальным архиереем и ими. Совет пресвитеров, заседающий в «епархиальном управлении», решает дела, смотря по важности их, или в окончательной форме, или представляет их на утверждение епископа. Последний присутствует иногда и сам в «совете пресвитеров», и тогда дела, решённые под его председательством, не восходят уже к нему на утверждение, а приводятся в исполнение тогда же. Порядок совместного решения дел много бы облегчил епископа в его трудных делах по управлению епархией, освободив его от чтения и просмотра поступающих к нему от консистории бумаг. В управлении существует особая канцелярия под ведением секретаря. Органом епархиального управления и епископа в епархии являются окружные благочинные, выбираемые епархиальным духовенством на три года, и состоящие при них благочиннические советы из выборных членов.

Рядом с «епархиальным управлением» и независимо от него существует епархиальный церковный суд.

В каждой епархии существуют две судебных инстанции. Первая – уездный духовный судья, избираемый духовенством на пять лет и утверждаемый в должности Святейшим Синодом по представлению епархиального архиерея. Вторая – коллегиальный духовный суд, состоящий из избираемых на епархиальном съезде духовенства на 5 лет и утверждаемых по представлению епархиального архиерея также Святейшим Синодом особых судей пресвитерского сана, числом не менее трёх, которые во все время прохождения службы по должности судей считаются несменяемыми. Духовному судье подсудны дела о тех проступках духовных лиц, за которые полагаются низшие виды наказаний, а именно: замечание, выговор без внесения в формулярные списки и денежное взыскание не свыше 15 рублей, а также дела между духовными лицами и учреждениями, возникающие по взаимным искам на сумму до 300 рублей из-за пользования угодьями, предоставленными причту, и церковными доходами. К разбору подсудных ему дел он приступает:

а) по предписаниям епархиального управления и сообщениям благочинных;

б) по сообщениям светских властей, по жалобам лиц, потерпевших от преступного деяния. Приговор духовного судьи должен быть только осуждающим или оправдывающим подсудимого, оставление в подозрении не допускается.

Епархиальному суду подлежат:

а) дела по отзывам и протестам против приговоров и решений духовных судей;

б) все дела о проступках духовных лиц, влекущие за собой выговоры с внесением в формуляр, исключением за штат, отрешением от места и далее в порядке постепенности, кончая лишением сана, с исключением из духовного звания;

в) все дела брачные и дела о преступлениях и проступках, подвергающих виновного открытой церковной епитимии. К производству подсудных ему дел он приступает по обвинительным актам, препровождаемым в суд консисторией и предварительно утверждённым епархиальным архиереем.

Каждое дело решается не более как в двух судебных инстанциях. Приговор первой инстанции почитается окончательным и может быть обжалован во второй инстанции в кассационном порядке. По отношению к первой инстанции – уездному судье – второй является епархиальный духовный суд, а по отношению к последнему второй инстанцией считается или собор при областном митрополите, если таковой будет, или судебное отделение при Святейшем Синоде.

Судебные заседания должны быть публичные, если нет к тому препятствий в законе, под председательством старшего судьи. Внешний порядок судопроизводства должен быть аналогичен с судопроизводством, установленным по Судебным Уставам Императора Александра II. Духовные судьи обязаны решать дела по точному разуму существующих законов. Приговор о виновности или невиновности подсудимых постанавливается по внутреннему убеждению судей, основанному на совокупности обстоятельств, обнаруженных при следствии и суде.

В таких общих чертах представляются преобразованные на началах древнего церковного законодательства и современных узаконений епархиальное управление и церковный суд.

В заключение всего сказанного комиссия считает долгом заявить, что в решении весьма трудного и сложного вопроса о преобразовании епархиального управления и суда, за недостатком времени, не имела возможности войти в детальное рассмотрение сего вопроса и выработать более или менее обстоятельный проект епархиального управления и церковного суда, а остановилась на выяснении лишь общих оснований, на коих желательно преобразовать епархиальное управление и церковный суд.

В законах по сему вопросу изъяснено, между прочим:

Т. IX, изд. 1899 года, статья 435: «Монастырям и архиерейским домам не запрещается приобретать в собственность всякого рода ненаселённые недвижимые имения, как покупкой, так и чрез дар или завещание от частных лиц. Но приобретения таковые утверждаются за ними в собственность совершением узаконенных крепостных актов не иначе, как по исходатайстововании на то, каждый раз, чрез Святейший Синод, Высочайшего соизволения».

Ст. 443: «Церкви в приобретении и обладании собственностью имеют те же права и подлежат тем же ограничениям, как и монастыри. Посему церкви не могут приобретать никаких населённых имений; ненаселёнными же недвижимыми имениями они могут владеть и приобретать их вновь, но не иначе, как по особому на то, каждый раз, Высочайшему соизволению».

Зак. Граж., т. X, ч. I, изд. 1900 года, ст. 985: «Пожертвования в пользу архиерейских домов, церквей и монастырей имуществ недвижимых, как-то: домов, лавок и др. строений, а также земель, приемлются не иначе, как вследствие соображений и сношения консистории с кем следует о том, имеют ли завещатели или жертвователи сами право на таковые распоряжения сими имуществами, и соблюдены ли все формы, на подобные случаи установленные. О последствиях своих соображений консистория со своим мнением представляет архиерею, и буде нет никаких препятствий к принятию завещанного или жертвуемого, то архиерей доносит Синоду для испрошения на то Высочайшего соизволения».

Из приведённых законоположений усматривается, во-первых, что дела об укреплении за монастырями, архиерейскими домами и церквами недвижимостей, как покупаемых или жертвуемых, так и завещаемых, подведены под один общий порядок, а во-вторых, что каждый раз на принятие таковых недвижимостей должно быть испрошено через Святейший Синод Высочайшее соизволение. Хотя таковое в большинстве случаев и даже – можно сказать – всегда получается, однако представление таких дел на усмотрение Св. Синода и испрошение последним Высочайшего соизволения занимает довольно порядочное время, в несколько месяцев, в течение которых может измениться изъявленное ранее продавцами или жертвователями желание первых продать, а вторых жертвовать, благодаря чему – в особенности при покупке имуществ – могут быть нарушены интересы монастырей, архиерейских домов и церквей. Это заставляет говорить в пользу передачи подобных дел на непосредственное разрешение местного начальства и высказаться за отмену необходимого при таких случаях каждый раз испрошения Высочайшего соизволения, тем более что дела об укреплении за монастырями, архиерейскими домами и церквами недвижимостей завещаемых, подчинённые приведёнными узаконениями общему порядку испрошения Высочайшего соизволения, Высочайше же утверждённым 10 декабря 1903 года положением особого совещания для рассмотрения предположений ведомств о передаче некоторых дел из центральных и высших правительственных установлений в учреждения местные, переданы на окончательное и непосредственное разрешение епархиальных начальств.

Вполне благовременно и желательно, вместе с сим, урегулировать также вопрос и о приобретении недвижимостей в пользу православных церковноприходских попечительств, прямого и точного указания в законах по каковому вопросу нет. Право приобретать имущества, по ст. 698 Зак. Гражд., т. X, ч. I, изд. 1900 г., признано только за церквами, монастырями и епархиальными начальствами. Но определением Правительствующего Сената, пропечатанным в № 10 «Церковных Ведомостей» за 1901 г., разъяснено, что состоящие в Духовном Ведомстве общества, братства, приюты, богадельни и тому подобные религиозно-просветительные, благотворительные и богоугодные заведения, действующие на основании уставов или правил, утверждённых епархиальными начальствами, либо Св. Синодом, или же светской властью, могут приобретать на своё имя и отчуждать, общеустановленным порядком, недвижимые имущества, без испрошения на то Высочайшего соизволения. Отсутствие в числе указанных учреждений церковно-приходских попечительств нередко является препятствием к совершению нотариальных актов на приобретаемые или жертвуемые попечительствам имения. А потому целесообразным было бы распространить действие упоминаемого разъяснения Прав. Сената и ст. 698 Зак. Гражд. и на церковно-приходские попечительства. Точно так же представляется необходимым предоставить всем епархиальным учреждениям, как-то: свечным заводам, братским кассам, богадельням для духовных лиц, окружным попечительствам, епархиальному духовенству и церковно-приходской общине через своих представителей приобретать всякую недвижимую собственность непосредственно на имя означенных учреждений с разрешения епархиального начальства, но без испрошения каждый раз особого Высочайшего на такую покупку соизволения.

Настоящее положение русской церковно-приходской жизни далеко уклонилось от строя общины первых веков христианства. Церковно-общественная жизнь древних христиан представляла собой живую, самодеятельную единицу, члены которой связаны были между собой узами совершенного единства, созданного на почве взаимной любви и доверия. Тогда приходская община сама выбирала себе пастыря и назначала ему содержание, строила храм, содержала школу вместе с её учителем, открывала благотворительные учреждения, сама судила своих сочленов, имела право самого широкого вмешательства в их внутреннюю семейную жизнь, следила за их нравственными поступками и т. п. В современном же строе прихода не только нет живой, тесной связи между членами приходской жизни, но даже – и между пастырями и их пасомыми. Пасомые видят своего пастыря или только в праздничные дни в приходском храме, или же при отправлении им церковных треб. Теперь прихожане собираются для церковных дел только в редких, исключительных случаях, например – для выбора церковного старосты и двух представителей от прихода, а также для избрания председателя и членов церковно-приходских попечительств. Последние по Высочайше утверждённому 2 августа 1864 г. положению заботятся о благоустройстве приходских церквей и причтов в хозяйственном отношении, об устройстве первоначального обучения детей, о помощи бедным и больным прихожанам. Была надежда, что попечительства сблизят прихожан с церковью, возбудят усердие к храмам, будут содействовать причтам в их пастырской деятельности и вообще нравственно поднимут и оживят церковно-общественную жизнь. Но надежды, возлагаемые на них, не оправдались. В большинстве случаев попечительства влачат жалкое существование, иногда даже только на бумаге. Причины этого нужно искать не в отсутствии интереса прихожан к своей церковной жизни, а в самом положении попечительств, которые должны были пробудить этот интерес. Занимая в отношении церковных причтов служебное положение, попечительства тем самым лишены возможности принять деятельное участие в религиозно-нравственной жизни прихода, находящегося всецело на попечении членов причта, назначенных без ведома прихода высшей епархиальной властью. Между тем религиозно-нравственная сторона жизни прихода требует особенной о себе заботы, так как масса православного русского народа до сих пор живёт в неведении основных догматов православной Церкви, не знает общеупотребительных молитв, стоит на очень невысокой степени нравственного развития и т. п. Поднять хоть сколько-нибудь религиозно-нравственный уровень прихода – для священников и членов причта весьма трудная и, можно сказать, непосильная работа. Для осуществления этой цели необходимы совокупные усилия причтов и всего прихода. Но при настоящем положении церковных причтов и приходов это невозможно. Поэтому необходимо церковно-приходскую жизнь организовать заново, и чем организация эта будет совершена скорее, тем лучше.

Ввиду изложенного комиссия, по всестороннем обсуждении, пришла к следующему.

Церковный приход должен ведать всеми делами приходской жизни как в хозяйственном, так и религиозно-нравственном отношении. Он состоит из всех приписанных <в> церкви прихожан, из которых достигшие гражданского совершеннолетия имеют право принимать участие на церковно-приходских собраниях в решении многосторонних дел прихода, составляя из себя в этом отношении сплоченную церковно-приходскую общину, ядро которой составляют церковный причт и выборный приходом для ближайшего заведования делами общины особый совет; количество членов совета определяется, смотря по величине прихода и его хозяйства, самим приходским собранием. В видах более тесного единения церковной общины со своим приходским пастырем и прочими членами причта необходимо, чтобы последние (священники, диаконы и псаломщики) были избираемы самим приходом из лиц, получивших духовное образование и отличающихся своим благоповедением и другими качествами характера, необходимыми для успешного и авторитетного прохождения своей высокой службы. Священники при этом должны быть избираемы из лиц, получивших богословское образование не ниже среднего или же отличающихся особенной начитанностью в слове Божием и святоотеческой письменности, и представляемы на утверждение и посвящение местного архипастыря. В случае неимения приходом для избрания в члены причта достойных кандидатов, члены причта назначаются епархиальным епископом, с ведома церковно-приходской общины. Так как современный способ содержания причтов – сборы натурой и ручные подачки за требоисправления – является для первых довольно унизительным, побуждая их вступать в отношении исполнения треб в разные сделки с прихожанами, – его следует заменить другим. Самое лучшее было бы – назначать для членов причта определённые штаты, распределив приходы в этом отношении на категории; необходимая сообразно этим штатам сумма и должна составлять обязательный расход церковноприходской общины. Такой способ довольствия членов причта, с одной стороны, избавил бы их от унижения перед прихожанами и зависимости от них, а с другой – дал бы им возможность настойчивее требовать от прихожан исполнения христианских обязанностей.

Принимая участие во всех делах прихода, церковная община в лице своих правоспособных членов является два раза в год – весной и летом, а иногда более, смотря по обстоятельствам, на общие собрания, на которых председательствует настоятель церкви, а за невозможностью последнего – избранное на сей случай собранием особое лицо из собрания. Весеннему общему собранию докладывается отчёт о внутренней жизни прихода и хозяйственных расходах; для поверки последних избирается из прихожан особая комиссия, которая о результатах своей поверки и докладывает собранию; осеннему же общему собранию докладываются сметы расходов на предстоящий следующий год и план тех мероприятий, которые желательно осуществить в ближайшем будущем. Общее же собрание избирает и всех должностных лиц прихода: церковных старост, заведующих различными отраслями церковного хозяйства – богадельнями, приходскими школами и пр. Все эти избранные лица вместе с причтом прихода составляют особый совет, на обязанности которого лежит исполнение намеченных общим собранием мероприятий и подготовка всех вопросов, подлежащих разрешению собрания.

Как общие собрания, так в частности причт, особенно в лице настоятелей церквей, и совет – главную цель своей деятельности должны видеть в поднятии религиозно-нравственного уровня прихожан.

Первым и самым могущественным средством для осуществления этой цели является приходский храм, как исключительное училище православной христианской веры и благочестия, вход в которое доступен всякому до последнего нищего. В нём приносится бескровная жертва в таинстве евхаристии; совершаемые божественные службы повествуют присутствующим о путях промысла и домостроительства Божия. Находясь в храме при богослужении, каждый невольно отрешается, хотя на время, от житейских повседневных забот и дрязг, углубляясь мыслью в другой светлый мир, где нет места ни людской злобе, ни страстям, а где господствует одна всепрощающая божественная любовь. Чем благолепнее храм и чем внятнее и истовее совершаемое в нём богослужение, тем сильнее пробуждается религиозное чувство у молящихся. Вот почему первой заботой церковной общины и причта должно быть благоукрашение храмов и благолепие служб церковных.

Вторым средством должно признать проповедническую деятельность приходских пастырей, которую следует усилить, не подвергая её установленной для него цензуре, и внебогослужебные собеседования с народом, которые по характеру своему близко подходили бы к искренней, задушевной беседе отца с детьми; к ведению внебогослужебных собеседований следовало бы привлечь и некоторых членов приходской общины, отличающихся своей начитанностью и умственным развитием; на этих собеседованиях можно было бы рекомендовать для чтения желающих книги духовно-нравственного содержания, и выдавать таковые из церковной библиотеки, а также распространять среди прихожан листки, книги и брошюры религиозно-нравственного содержания в самом широком масштабе, не только изданные уже и прошедшие духовную цензуру, но даже собственного пастырского авторства. Издание книг, листков и брошюр последнего рода может принести народу громадную пользу, потому что в них пастырь церкви, зная состояние своей паствы, будет касаться известных уже ему сторон жизни своих прихожан.

Наконец, третьим средством должна быть церковно-приходская школа, о лучшей постановке обучения в которой должна иметь неослабное попечение церковно-приходская община. В ней подрастающему поколению, будущим членам прихода, преподаются основы религии и христианской нравственности и закладываются в душу учащихся начатки той церковной дисциплины, существование которой необходимо для всякого благоустроенного прихода. Ввиду сего приходская школа всецело должна находиться в ведении приходского органа – совета, который должен давать ей не только материальные средства, но и указывать кандидатов на должности учителей и учительниц, представляя их на утверждение епархиальной власти, и избирать лиц, наблюдающих за ходом учебного дела. Лица эти могут принадлежать как к духовному, так и к светскому званию. Помимо приходской школы, община может также открывать и другие школы – ремесленные, воскресные, устраивать вечерние курсы, народные библиотеки, читальни и т. п.

Заботясь о религиозно-нравственном просвещении прихожан, церковноприходская община имеет в то же время и попечение о бедных, сирых и больных прихода. С этой целью она, по мере своих материальных средств, открывает в приходе благотворительные учреждения, как-то: работные дома, богадельни, приюты для неизлечимо больных, ясли и т. п., смотря по тому, в каких учреждениях она более всего будет нуждаться, по требованию условий местной жизни.

На удовлетворение всех нужд и потребностей церковно-приходской жизни, конечно, необходимы значительные средства. Изыскание этих средств также, конечно, должно лежать на обязанности самого прихода. Средства эти слагаются: во-первых, из церковных сумм – свечных, кошельковых и разного рода кружечных сборов. Известно, что при современном строе Церкви церковные суммы находятся почти в бесконтрольном распоряжении церковного старосты, но с образованием приходской общины дело это должно перейти к самой общине, которая должна ведать и распоряжаться этими средствами, за исключением той суммы, которая отчисляется на содержание духовно-учебных заведений. Расходование церковных сумм на нужды приходского храма и самого прихода, без сомнения, усилит денежный приток в церковную кассу, так как каждый прихожанин будет видеть, что его лепта идёт на дело ему близкое и родное; и, во-вторых, из добровольных ежегодных пожертвований прихожан на поддержание тех или других предприятий прихода. Сверх сего, церковной общине должно быть предоставлено право ежегодно составлять списки всех лиц прихода и устанавливать с них сбор по определённой общим собранием прихода раскладке. В случае же недостаточности сумм и после принятия всех мер к увеличению необходимых для покрытия обязательных расходов прихода, к церковной общине должны приди на помощь центральные учреждения духовного управления и само Правительство.

Соборное начало присуще православию: оно составляет по идее характерную и отличительную черту его. Выразителем этого начала в Церкви русской, до известной степени, с 60-х годов минувшего столетия являются обще-епархиальные съезды духовенства. Возродившись первоначально на почве обсуждения и разрешения чисто материальных вопросов и интересов, связанных с узкоспециальными задачами материального обеспечения духовно-учебных заведений – семинарий, мужских и женских училищ, епархиальные съезды с течением времени, по требованию обстоятельств и видоизменявшихся условий самой церковной жизни, постепенно расширяли и расширили до значительных размеров круг своей деятельности привнесением в программу свою вопросов не только общеэкономических, но и религиозно-нравственного характера. Здесь, в расширении задач епархиальных съездов, лучше и нагляднее всего сказалась и сказывается и жизнеспособность их, и неустранимость существования в будущем, как средства к оживлению, направлению на общедоступных разумно-свободных началах всего строя церковно-приходской жизни, как средоточия и объединения разнородных сторон и проявлений этой жизни в одном гармоничном общем целом. Являясь по идее и по существу как бы повторением древних христианских собраний, на которых, как в зеркале, проходила и отражалась жизнь христиан первых веков во всей её величественно-привлекательной простоте со всеми её интересами, запросами, объемлющими и захватывающими в полноте все части и стороны этой жизни, епархиальные съезды должны существовать впредь и быть выразителями желаний, нужд и интересов епархии и, сообразно сему, применительно к современным условиям, расширить сферу своих ведения и деятельности до объёма, по меньшей мере, епархиальных соборов. Пусть на этих епархиальных соборах духовные и миряне сходятся вместе, вместе обсуждают и решают свои общецерковные дела, изыскивают меры к возвышению религиозности среди пасомых, поднятию нравственных устоев, развитию просветительных, в духе святой веры, учреждений, прилежат преумножению и попечению об удовлетворении – помимо нужд духовных – и нужд материальных паств, путём созидания и поддержания различных благотворительных мест; пусть те и другие, как члены, как дети единой Матери Церкви, ведают и знают, что в единении, единомыслии, взаимообмене взглядами и воззрениями покоится благо, целость и мощь православия; пусть пастыри и пасомые, связуемые узами любви, в мирных, проникнутых духом кротости взаимных беседах уясняют всесторонне свои взаимоотношения, тщательно раскрывают и уразумевают свои духовные недуги и своевременно, со всякой благорассудительностью, прилагают особые старания к уврачеванию таковых.

Говоря частнее, предметами занятий епархиальных съездов следует признать:

1) Обсуждение вопросов, касающихся благоустроения религиозно-нравственной жизни епархии постольку, поскольку таковые вопросы, вызываясь частными, отдельными случаями и явлениями местной жизни, не противоречат духу, характеру и голосу вселенской Церкви, не выходят за пределы компетенции общецерковных соборов и главной, основной целью своей имеют лишь утверждение христиан в истинах веры Христовой, в насаждении и укреплении в них начатков сознательно-нравственной жизни и христианского благоповедения. Сюда могут быть отнесены заботы и попечения о надлежаще правильной постановке проповеднической деятельности во всех её видах, развитие внебогослужебных собеседований, чтений и прочее.

2) Изыскание действительных средств и способов к охранению веры, нравственности в епархии и отдельных приходских общинах от нападок и влияния инославных вероисповеданий и врагов святой Церкви. Здесь возможна самая широкая поддержка общемиссионерских учреждений, с подчинением таковых ведению съездов, образование миссионерских инородческих школ и прочее.

3) Разработка надлежащего материала по установлению однообразия в чине отправления служб церковных в согласии с основными положениями богослужебных уставов и соответственно требованиям времени.

4) Заботы и мероприятия по равномерному распределению приходов епархии, по обеспечению духовенства квартирами, определёнными и постоянными источниками содержания, в зависимости от поступления по сим предметам отдельных ходатайств.

5) Участие в контроле над просветительными учреждениями епархии, над духовно-учебными заведениями, с предоставлением права съездам вмешиваться в учебно-воспитательную часть сих учреждений и заведений, давать руководственные указания и вообще влиять на внутренние распорядки школы в отношении, главным образом, воспитательного режима в ней.

6) Обзор духовно-просветительной деятельности существующих в епархии монастырей постольку, поскольку таковые соприкасаются с деланием приходского духовенства, с применением мер к объединению таковых.

7) Мероприятия к оживлению и наилучшей постановке местных епархиальных органов печати, наблюдение за направлением их и прочее.

8) Рассмотрение дел, связанных с порядком приращения и использования церковных сумм, не имеющих специального назначения, определения и изыскания источников по удовлетворению обще-епархиальных, духовно-училищных и частных церковных неотложных нужд.

9) Развитие и поддержка, как нравственная, так и материальная, всех существующих в епархии благотворительных учреждений – попечительств, богаделен, домов трудолюбия и прочее.

10) Высшее заведование и распоряжение хозяйственной частью епархиальных свечных заводов и существующих при них отделений и торговых предприятий по снабжению церквей вином, ладаном, елеем, церковной утварью и прочее.

11) Выборы должностных лиц разных учреждений, ведающих нужды епархии и субсидируемых от неё, начальников учебных заведений – ректора, инспектора семинарии, смотрителей училищ и их помощников, начальницы епархиального женского училища, епархиальных и уездных наблюдателей церковных школ, миссионеров и членов консистории.

12) Право контроля и ревизии всех учреждений и лиц, пользующихся постоянными или временными пособиями из обще-епархиальных фондов.

Обнимая, таким образом, внутренний и внешний уклад церковно-приходской жизни епархии, проникаясь живым, непосредственным стремлением влиять и воздействовать на все отдельные стороны её, съезды епархиальные, при надлежаще правильной организации их, несомненно, отразятся самыми благотворными последствиями и результатами: они оживят и урегулируют взаимообщение паствы с пасомыми, уничтожат рознь между первыми и последними, которая, особенно теперь, стала средостением и тормозом к сближению, слиянию духовенства с обществом; они пробудят в пасомых интерес к вопросам религии, они дадут сильный, ничем не заменимый толчок и самому духовенству относиться к своему великому и ответственному служению с должным вниманием и серьёзностью. Найдут в епархиальных съездах и архипастыри наши и высшее церковное управление, в каком бы виде оно ни существовало, крепкую, надёжную опору и поддержку всем начинаниям, всем многоразличным предприятиям, направляемым к устроению Церкви Христовой. Так съезды всегда найдут и обильный материал как для характеристики обще-религиозного настроения православных христиан, так и для выяснения степени нужды в тех или иных руководственных указаниях и распоряжениях с их стороны.

Наилучшая и целесообразная, по указаниям опыта и наблюдений над современной жизнью, постановка епархиальных съездов была бы в таком виде:

1) Епархиальные съезды, как вспомогательные органы епископской и епархиальной власти, созываются в резиденции епископа – епархиальном городе, ежегодно в июне месяце, когда и духовенство и миряне более свободны от обычных своих трудов и занятий, когда и самые способы путеследования в епархиальный город в большинстве епархий бывают удобнее. Время созыва первого – по новому положению – епархиального съезда предоставляется воле и усмотрению местного епископа, в пределах указанного времени; последующие назначаются уже самими съездами. В особо важных случаях созываются и экстренные съезды по усмотрению епархиального архиерея.

2) Продолжительность съездов находится в зависимости от количества дел, предлагаемых обсуждению и разрешению съездов, и, во всяком случае, может и должна быть не менее 10 дней.

3) Предварительно созыва съезда, не позднее 1–2 месяцев до начала открытия такового, составляется программа вопросов, которые и оглашаются во всеобщее сведение на страницах местных «Епархиальных Ведомостей» и других печатных изданий, причём весьма желательно, чтобы в составлении программы участвовали непременно благочиннические съезды и благочиннические советы. Лица должностные, частные учреждения, советы и правления училищ, епархиальные училищные советы и их отделения, а равно комитеты свечных заводов, церковно-приходские попечительства также могут давать свои материалы для программы. Сортировку поступившего программного материала для первого съезда, конечно, лучше всего возложить на особо уполномоченных лиц, по назначению владыки, а впоследствии – на особую комиссию из съезда. Особая комиссия или совет из лиц духовных и светских, по избранию съезда, впоследствии, помимо отправления функций епархиальных съездов, составляет при епархиальном архиерее постоянно-коллегиальное учреждение, зависимое от епископской власти и способствующее последней в деле устроения и направления церковно-приходской жизни епархии. Само собой, по опубликовании программы, желателен широкий и свободный печатный обмен мыслями в местных печатных органах и подача всякого рода заявлений и докладов прямо в съезд.

4) Высшее руководительство съездами всецело принадлежит епархиальному архиерею или, по его назначению, викарию. Местный владыка или заместитель его открывает заседание съезда, наблюдает за ходом занятий на нём, вносит для обсуждения свои предложения, преподаёт архипастырские советы, делает распоряжения подведомым лицам и учреждениям о приведении в исполнение состоявшихся постановлений; в тех случаях, когда постановления съезда окажутся не соответствующими узаконениям или выходящими из компетенции съездов, своей властью приостанавливает дальнейшее направление таковых впредь до нового пересмотра в собраниях съезда, а в исключительных обстоятельствах – до получения разъяснения по поводу их от высшего начальства. Неутверждённые постановления возвращаются в съезд с изложением мотивов и причин неутверждения и вновь пересматриваются съездом, после чего или входят в законную силу, или ждут санкции высшего начальства.

5) Заседания съезда происходят под председательством особого, на каждый съезд избираемого из состава депутатов председателя, который и вступает в отправление своих обязанностей без утверждения епархиального архиерея. В помощь председателю избирается из тех же депутатов и на тот же срок один или два делопроизводителя, смотря по делу.

Вопросы и дела, не требующие наведения справок, заключения сведущих лиц и, вообще, не представляющие особенной важности и значения, рассматриваются по докладу председательствующего в общем собрании; всё же остальные, разрешение которых сопряжено с получением справок, сведений, заключений, предварительно передаются на разработку отдельных, по роду самых дел, комиссий, избираемых из состава собрания на каждую сессию, и с выводами последней поступают на окончательное суждение съезда. Количество комиссий может быть образовано по числу отдельных вопросов, сгруппированных в одно и по однородности и сходности содержания.

Права и обязанности председателя съезда определяются особой инструкцией, составленной на съезде и утверждённой высшей духовной властью, в пределах полномочий председателей губернских и уездных земских собраний.

6) Состав епархиального съезда набирается из духовенства епархии по выборному началу, и из мирян – по желанию последних. Выборы депутатов от духовенства проходят через благочиннические съезды на трёхгодичный срок, установляемый для всех благочиний епархии с одного времени. Выборы происходят обычным порядком с указанием кандидатов записками и затем закрытой баллотировкой. В звание депутатов могут баллотироваться и псаломщики, и диаконы, обладающие образовательным цензом не ниже духовного училища и отличающиеся исправностью по службе и добрым поведением; но число таковых не должно превышать больше одного диакона и псаломщика на уезд, причём, в целях предоставления возможности пройти на каждый съезд псаломщику и диакону от данного уезда, может быть установлена очередь между уездными благочиниями; депутатами могут быть и благочинные, если должность благочинного будет выборная. Каждые 10 церквей дают своего представителя на епархиальный съезд, включая в число это и церкви бесприходные, и по одному кандидату на случай болезни или невозможности по каким-либо причинам явиться на съезд последнему. Расходы по поездкам депутатов на епархиальные съезды и на продовольствие их за время течения сессии покрываются из обще-епархиальных источников, по распределению самих съездов.

Участие мирян в собраниях епархиальных съездов, с правом решающего голоса, пока можно бы ограничить предоставлением явки на эти съезды, по желанию, церковным старостам и председателям попечительств, как лицам, уже аккредитованным приходами и заинтересованным в разрешении тех или иных обще-епархиальных дел и вопросов. Число таковых представителей на первое время достаточно было бы ограничить 3-мя на каждый уезд, предоставив право благочинническим съездам уезда установить в этом отношении также очередь. Расходы по представительству на епархиальных съездах миряне изыскивают сами из собственных источников.

На собрания епархиальных съездов приглашаются, с правом совещательного голоса, начальники учебных заведений и епархиальных учреждений по делам и вопросам, относящимся до сих заведений и учреждений, если съезд найдёт это нужным.

7) В решении и рассмотрении предметов, вносимых в съезды, допускается самый широкий и свободный обмен мнений, исключающий какие-либо стеснительные и ограничительные меры, при полной уверенности, что свобода суждений отнюдь не будет и не должна налагать на высказывающих эти суждения дисциплинарной или в административном порядке ответственности. Власть председателя в подобных случаях простирается лишь до ограничения говорящего в пределах законности и объёма решаемого вопроса.

Заседания епархиальных съездов желательно сделать гласными, открытыми для сторонней публики, за исключением разве редких особых случаев, которые каждый раз и допускаются с общего согласия представителей съезда.

Представительство духовенства в общественных собраниях, включительно до мирских сходов, несомненно, в высшей степени желательно и имеет за собой неоспоримые основания и преимущества. Не говоря уже о том, что присутствие такового представителя в земских и городских собраниях, особенно в первых, где значительный процент составляет крестьянское сословие, не только является сдерживающим и умеряющим широкие, и нередко практически бесцельные и малосущественные порывы и размахи интеллигентов-гласных, но и может в известной степени содействовать проведению в общественную жизнь народа благих и полезных начинаний, усовершенствованию и развитию культурных начал и прочее. Если спокойный, уравновешенный, прямодушный голос духовного депутата и ныне, при всей приниженности, забитости его внешними формами и условиями, властно иногда импонировал в земских и городских собраниях, если изредка к этому голосу прислушиваются хотя бы одни гласные из крестьян, то вне сомнения, что при увеличении числа духовных депутатов на сих съездах и собраниях, при даровании им равноправного со всеми другими представителями решающего голоса, значение и сила их в обсуждении общественных вопросов расширится значительно и может послужить добрым средством к обоюдному слиянию жизненных интересов, направлению их к достижению и преследованию хороших, общеполезных целей. Не лишним, конечно, был бы голос пастырей и на сельских волостных сходах, где решаются мирские дела, где чаще всего отсутствует правильное освещение и разъяснение истинных нужд народа, где царит произвол и насилие, где право сильного и смелого часто возводится в общий принцип. Допущение духовенства на эти сходы, однако, возможно лишь при условии совершенной реформы нашего сельского самоуправления, в том случае, когда и волостной писарь и земский начальник будут ограничены в проявлении своей власти, когда устранится весь нынешний хаотический беспорядок сельских собраний; иначе участие духовенства окажется бесполезным для дела и вредным для него самого, породив нежелательные столкновения с сельской всевластной администрацией.

Число представителей духовенства в уездных земских собраниях можно было бы оставить прежнее, по положению 1870 года, т. е. по количеству земельных цензов, в губернском – по крайней мере по одному с каждого уезда, в общественных городских собраниях – от 3 до 5 и более, смотря по населению города, и на волостных сельских сходах – по одному в лице настоятеля приходской церкви.

Святейшим Синодом признаётся неотложная надобность в реформировании и переустройстве церковного прихода и церковного управления, и это переустройство на тех или других основаниях в недалёком будущем совершится; а в таком случае школа церковная несомненно должна оказаться в новых жизненных условиях, и таким образом, в связи с ожидаемым церковным переустройством, естественно возникают вопросы о церковной школе.

В числе их первый вопрос – таковой: должна ли и в реформированной приходской общине остаться церковная школа в её настоящем виде или, напротив, не следует ли объединить все начальные народные школы под одним общим названием и таким образом отказаться от школьного просвещения народа в духе заветов и требований православной Церкви?

Принимая во внимание широкое развитие церковно-школьного дела в настоящее время, его прочную организацию, сочувственное отношение к церковным школам со стороны православного населения, громадные затраты на это дело со стороны Духовного Ведомства, наконец – имея в виду, что церковная школа, как показал опыт, несомненно служит незаменимой помощницей православной Церкви в борьбе с расколом и сектантством, что особенно важно именно в настоящее время, когда – по издании Высочайшего указа 17 апреля сего года – иномыслящим предоставлена свобода вероисповедания и многие льготы, положение же самой Церкви православной осталось без изменения, – комиссия пришла к такому заключению, что церковная школа по-прежнему должна быть оставлена и в переустроенной церковной общине.

Решивши в положительном смысле первый вопрос, комиссия должна была рассмотреть и следующий, естественно вытекающий из такого, а не иного решения первого вопроса: если церковная школа должна быть сохранена и в реформированной приходской общине, то на какие средства она должна содержаться?

Мнения участников комиссии по данному предмету разделились. С одной стороны высказано было то положение, что содержание каждой в отдельности церковной школы всецело должно быть отнесено на обязанность той общины, нужды которой обслуживает данная школа, каковой порядок, по мнению лиц, высказавших это положение, должен иметь те осязательные последствия, что община более, чем теперь, будет заботиться о своей школе, будет видеть сами плоды школьного просвещения и научится ценить церковную школу ещё более настоящего. Другая часть членов комиссии высказалась за равномерное обложение общины вообще на школьные нужды епархии, по тем соображениям, что таковой порядок даст возможность поставить школьное дело на достаточно твёрдой почве во всех приходах и, в частности, в беднейших, которые по ограниченности своих средств были бы не в состоянии обставить свои школы должным образом. Последнее мнение большинством голосов было признано наиболее отвечающим современным условиям церковно-школьного дела.

Третий вопрос, подвергнутый комиссией обсуждению, был следующий: какие взаимные отношения должны быть у приходской общины и церковной школы? Принимая во внимание, что настоящий порядок отношений приходских обществ к школьному делу имеет свои недочёты, из которых главный – разобщённость между общиной и школой, между тем как взаимная живая связь безусловно имеет многие хорошие стороны, а также имея в виду и то обстоятельство, что школы при новом строе будут почерпать своё содержание главным образом из средств общины, комиссия пришла к мысли, чтобы община принимала самое живое и деятельное участие в жизни школы в лице лучших своих представителей, избранных из среды её, что и может быть достигнуто учреждением школьных коллегиальных попечительств, с предоставлением последним права входить во все стороны школьной жизни, не исключая и смены учащих лиц, а с другой стороны – с возложением на эти попечительства забот и попечений о том, чтобы школьная жизнь протекала в возможно лучших условиях.

Обсуждая четвёртый вопрос: желательна ли будет тогда церковно-школьная инспекция, или в ней, по организации коллегиальных школьных попечительств, не будет надобности? – комиссия, ввиду того, что опыт показал уже, как труд школьной инспекции плодотворен и дело школьное с каждым годом всё далее и далее идёт по пути к улучшениям, пришла к тому положению, что без контроля инспекции школьное дело обойтись не может, как это показывает и опыт общинных школ, как например – в Англии; кроме сего, комиссия признала желательным, чтобы инспекция выбиралась духовенством и на срок – например – не менее 5–6 лет, чтобы инспекция совершенно была свободна от приходских обязанностей, и даже могли бы избираться на наблюдательную должность и светские лица.

Последний вопрос, касавшийся собственно самого типа церковных школ при будущем обновлённом церковном строе, комиссия разрешила в том смысле, что прежнее подразделение церковных школ на церковно-приходские и грамоты желательно было бы уничтожить и признать за нормальный тип церковной школы – школу церковно-приходскую.

Ввиду того, что предложенный на обсуждение комиссии вопрос очень сложен и по существу требует детального рассмотрения и обсуждения, комиссия нашла нужным раздробить его на следующие части:

1) каково было положение Церкви в отношении к отщепенцам и иноверующим до указа о веротерпимости, и удовлетворяло ли это положение как последователей православия, так и иномыслящих;

2) должна ли по существу измениться деятельность миссии православной Церкви после упомянутого указа, и при каких условиях можно ожидать в настоящее время плодотворности миссии в борьбе с расколом старообрядства и,

3) не наступила ли необходимость в «соборном» пересмотре всей церковной реформы, произведенной при патриархе Никоне, а также переоценке отношений Церкви к старообрядцам.

При решении комиссия, ввиду того, что в епархии сектантов – ни рационалистов, ни мистиков – не обретается, обсуждать вопрос о положении православной Церкви в отношении к сектантам нашла для себя весьма трудным, в силу практического незнакомства с сектантством, и решила уяснить положение Церкви в отношении только к старообрядцам.

При решении первого вопроса комиссия пришла к тому заключению, что положение Церкви в отношении к иномыслящим до указа от 17 апреля нельзя было назвать строго нормальным. Церковь охранялась от старообрядцев почти одними полицейскими мерами и средствами. Вся бесполезность этих мер теперь достаточно ясна; они ни к чему доброму не привели: число старообрядцев не уменьшалось. Старообрядцы не только не шли на соединение с Церковью, но ещё более удалялись от неё. Меры полицейского воздействия в них всё более и всё сильнее возбуждали вражду и ненависть к Церкви. Правда, применялись широкие меры и миссионерского влияния на заблуждающихся, но и здесь часто сказывалось тяжкое влияние полицейских мероприятий, и нередко искажался сам характер отношений миссии к заблуждающимся. И миссия Церкви при бывших условиях не могла получить каких-либо довольно ощутительных результатов. Старообрядцы прикрывались личиной преследуемых, «мучеников», и фанатизм их рос, усиливался. После же издания указа о веротерпимости этот фанатизм, служивший раньше для старообрядцев главным препятствием к беспристрастному расследованию истины, должен сам собой ослабеть, уменьшиться. Раньше старообрядцы упрекали Церковь, что она стремится привлекать их к себе не столько словом убеждения, сколько разными репрессиями; теперь это обвинение само собой падает. В этом отношении положение Церкви в борьбе со старообрядством изменилось и стало в более нормальные условия. Но, в общем, положение Церкви не улучшилось, потому что реформа 17 апреля совершилась быстро и без подготовки Церкви к новому порядку.

Если раньше старообрядцы, в силу существовавших гражданских законоположений, не пользовались одинаковыми с православными правами в удовлетворении религиозных нужд и потребностей, то теперь прежние ограничения почти уничтожились, а православие осталось на старом положении, каковое, по заключению комиссии, для Церкви при современных условиях не может быть благодетельным. И в церковном управлении, и в самом строе и характере церковной жизни необходимы самые широкие реформы. В частности, необходима реформа миссии. Право свободно проповедовать истины православия за Церковью оставлено. Отсюда комиссия, решая второй вопрос, находит, что если раньше миссия считалась полезной и нужной для Церкви, то тем более необходима она в настоящее время, когда православная Церковь и отщепенцы, так сказать, стали друг перед другом лицом к лицу. По существу миссия Церкви не должна измениться, только главное и преимущественное её внимание должно быть обращено на ограждение православных от заражения расколом. Если раньше старообрядцы разными путями старались распространять свои убеждения, то тем более это они будут делать теперь, когда закон о пропаганде смягчён, когда дана возможность переходить из одного христианского исповедания в другое. Необходимо парализовать пропаганду старообрядства, в силу чего комиссия находит неотложным устройство миссии приходской. Когда будет возобновлена жизнь прихода, когда каждый прихожанин будет считать себя членом единой приходской семьи, тогда прозелитизм раскола сам собой уменьшится, если не уничтожится. Для большей же плодотворности миссии и для привлечения к Церкви отщепенцев необходимо устройство в каждом заражённом расколом приходе особых, так называемых миссионерских комитетов, деятельность которых выражается в том, что члены комитета зорко следят за жизнью местного раскола, отмечают в ней каждое новое явление, распространяют листы и брошюры противо-раскольнического содержания, смотрят и за православными, чтобы кто-нибудь из них не уклонился в раскол и т. д., словом – являются главными борцами за интересы Церкви против местного раскола. Но первым борцом должен быть пастырь, свободно избираемый прихожанами и, так или иначе, прикреплённый к приходу. По существу своего служения он должен дать ответ о своём уповании каждому вопрошающему. Однако дело миссии среди старообрядцев год от года становится настолько трудным и многосложным, что приходский священник не может вести его один, без посторонней помощи. Приходский священник, имея мало свободного времени, следит за общей миссионерской литературой, а эта литература всё увеличивается, всё расширяется. Наконец, к старообрядцам могут наезжать их главари, начётчики вроде Коновалова, Мельникова, Перетрухина и т. п., борьба с которыми приходскому священнику будет едва ли под силу.

Ввиду изложенных и подобных явлений, комиссия находит, что, кроме приходской и священнической миссии, должна быть миссия, обнимающая собой известный округ. Должны быть особые миссионерствующие лица, всецело занятые только одним делом миссии, которые бы собирали сведения о расколе от миссионерских комитетов и, когда нужно, производили бы собеседования, в случаях необходимости – публичные, но главным и преимущественным образом частные, келейные, когда страсти не разгораются и является возможность беспристрастно исследовать истину. При таком порядке дело миссии может быть плодотворным. Миссия будет не только охранять православных от уклонения, но и заблуждающихся привлекать в лоно Церкви. Кроме этого, комиссия постановила, что окружной миссионер должен быть избираем приходскими священниками и миссионерскими комитетами из лиц как духовного, так и светского звания, на срок не менее пяти лет.

Наконец, при решении третьего вопроса, комиссия после продолжительных дебатов пришла к заключению, что главнейшим и величайшим актом борьбы с расколом явился бы «соборный» пересмотр клятв соборов 1666–1667 годов, а также переоценка бывших отношений Церкви к старообрядцам. Клятвы соборов и доселе продолжают смущать совесть не только старообрядцев, но и единоверцев. Они в настоящее время служат основным тормозом, препятствующим старообрядцам соединиться с Церковью. Как бы ни объясняли эти клятвы, как бы ни разъясняли их, старообрядец останется при том убеждении, что если клятвы наложены собором, то собором должны быть и сняты или разъяснены. Тогда бы сами собой пали преграды для соединения старообрядцев и православных. Нужно также переоценить бывшие отношения Церкви к старообрядцам после соборов 1666–1667 годов. Эти отношения не всегда были последовательны. До 1763 года Церковь, – говорят старообрядцы, – называла старые обряды еретическими, а потом дозволила их употреблять единоверцам, т. е. старообрядцам, соединившимся с Церковью. Чтобы не смущать немощную совесть старообрядцев и отнять у них главные поводы к обвинению Церкви, Церковь могла бы созвать «собор соединения», на котором бы всё то, что смущает старообрядцев, было объяснено и разъяснено.

Исходным пунктом церковного преобразования в России или – лучше сказать – возвращения к древним и правильным церковным порядкам до́лжно быть признание того основного положения, что Церковь в государстве есть самостоятельный духовный организм, который не может управляться подобно другим отраслям государственного управления (другим ведомствам или министерствам), но который должен жить и развиваться по своим внутренним началам и законам. Из признания самостоятельности церковной не следует такого вывода, что между Церковью и государством не должно быть никакой связи, никакого взаимообщения. Напротив, желательно, чтобы между Церковью и государством существовало возможно близкое взаимообщение, так как они имеют своими членами одних и тех же живых людей, чтобы Церковь и государство помогали друг другу в достижении целей жизни. Но у государства есть своя область задач и целей – внешняя охрана людей и устройство общественного быта их в его временном земном состоянии, у Церкви своя – религиозно-нравственное воспитание людей по идеалам вечной жизни.

Внутреннее управление делами Церкви должно быть безусловно предоставлено самой Церкви. Только тогда Церковь может жить полной и правильной жизнью, только тогда может иметь надлежащее нравственное влияние на народ, когда во внутренней жизни своей она будет устрояться и управляться самостоятельно на основании дарованных ей от Бога прав и установленных канонов. Каков должен быть характер этого внутреннего, самостоятельного церковного управления, – это ясно определяется историей Церкви, определяется самим названием, какое даёт себе Церковь в своём исповедании веры. Церковь называет себя соборной, характер церковного управления должен быть соборный. Сами апостолы, при всей особенности дарованных им благодатных полномочий, находили нужным для решения важнейших церковных дел собирать соборы (Деян.15). И соборы сослужили великую службу Церкви уже в древние времена. Они раскрыли само учение Церкви, они освободили её от множества заблуждений, они выработали правила для внутреннего устройства церковной жизни. Как часто в древней Церкви считалось нужным собирать соборы, – это видно из того апостольского правила (Апост. пр. 37-е), коим предписывалось каждому митрополиту иметь в год два таких собрания, – правила, которое подтверждено было I Вселенским Собором (пр. 5-е) и IV Вселенским Собором (пр. 19-е).

Для того, чтобы соборное управление Церковью нашло для себя правильное жизненное применение, для этого, при существовании высшего центрального церковного соборного управления (с митрополитом или патриархом во главе, если будет восстановлено звание патриарха), находящегося в столице России, весьма полезно было бы разделение России на церковные округа или области с постановленными во главе их митрополитами или архиепископами. Это разделение напоминало бы собой существование в древней Церкви архиепископий с архиепископскими округами, когда со званием архиепископа соединялось действительное отправление высшей церковной власти, заведующей целым церковным округом и созывающей областные соборы.

Разделение русской Церкви на округа или – точнее сказать – введение в церковной администрации России разделения по округам, сообразно с существующими географическими, этнографическими и историческими основаниями, полезно было бы для поддержания в епархиальном управлении единства, контроля, братски церковного совета и руководства. Кроме того, такое разделение полезно было бы ещё в том отношении, что оно более открывало бы возможности к самостоятельному устроению церковной жизни в различных округах, применительно к их местным особенностям, как например, в Западном крае, представляющем, по справедливому замечанию в предложении г. обер-прокурора Св. Синода по данному вопросу, обширное поприще для охраны православия в борьбе с иноверием, или в восточных губерниях России, где ещё множество инородцев ожидает света Христова и где пропаганда ислама вызывает к неутомимому христианскому деланию под одним общим систематическим руководством областного представителя Церкви.

В указанных видах, протоиерей А.М. Иванцов-Платонов предлагает ввести такое примерное церковно-окружное разделение в России:

1) Северно-Русский или Новгородско-Петербургский округ (с включением сюда православных финляндских и остзейских церквей);

2) Срединно-Русский или Великорусский – Московский;

3) Южно-Русский или Малорусский – Киевский;

4) Новороссийский – Одесский;

5) Западно-Русский или Белорусский и Литовский – Виленский (с включением православных церквей, находящихся в бывшей Польше);

6) Восточно-Русский – Казанский: епархии поволжские, уральские и кавказские; это обширный по пространству и разносоставный по населению округ, с большим развитием церковной и народной жизни в означенных местностях, мог бы быть разделён, и прежде всего должны быть выделены, по мнению комиссии, в особую церковно-областную единицу епархии кавказские;

7) наконец, округ Азиатско-Русский или Сибирский, где могло бы быть учреждено гораздо большее количество епархий, сравнительно с нынешним, а затем впоследствии произойти и разделение округа на две половины – Восточно-Сибирскую и Западно-Сибирскую. При рассуждении об округах церковных само собой нужно иметь в виду и то, что всякое разделение на округа не есть что-либо неизменное и раз навсегда установленное. Требования жизни сами покажут, какие изменения и поправки нужно внести в первоначально принятую схему разделения, сообразно изменившимся условиям времени.

Существенные черты областного церковного управления, как они определились в истории и канонических установлениях Церкви, состоят в том, что церковные области или округа не представляют собой лишь посредствующий передаточный орган высшего, центрального управления. Это – не ряд единоличных или коллегиальных исполнительных инстанций, не имеющих права за своей ответственностью предпринять ни одного сколько-нибудь важного решения и являющихся лишь проводниками распоряжений центральной власти. Каноническое областное управление обязательно предполагает известную долю церковно-правительственной автономии областных единиц, свободы внутреннего самоуправления и широты в постановке и обсуждении вопросов местной церковной жизни. Но автономия областных Церквей сама собой предполагает соборное начало самоуправления. Во главе каждой областной поместной Церкви стоит собор всех её епископов под высшим руководством главного епископа области – архиепископа или митрополита, который, на основании 8-го правила VI Вселенского Собора и 6-го правила VII Вселенского Собора, назначает не менее одного раза в год окружной собор. С другой стороны, областное церковное управление вовсе не тождественно с понятием автокефальности Церквей: будучи автономны, церковные округа не автокефальны. Все они суть органы единой автокефальной Церкви (российской), являющейся в свою очередь органической частью вселенской Церкви, – но органы живые, самодействующие, а не простые пружины центрально-административного механизма. Пользуясь известной самостоятельностью, все церковные области в то же время объединены единством высшего управления, все одинаково подчиняются Вселенскому Собору или общему Собору российской Церкви и её главному предстоятелю – патриарху или митрополиту, первенствующему члену Святейшего Синода. Сам строй областного церковного управления должен быть организован на основании церковных канонов, в которых содержится указание относительно окружного управления, полномочий областных Соборов, характера и объёма власти митрополита; словом, канонические начала управления должны лечь в основу при осуществлении в Церкви системы областного управления с окружными соборами.

Не входя в детальное рассмотрение организации областного управления, так как точное определение её должно быть задачей знатоков канонического права, а окончательная регламентация такового управления должна принадлежать Всероссийскому церковному Собору, комиссия считает для себя возможным коснуться этой стороны вопроса с канонической точки зрения лишь в общих чертах.

Областной собор, составляющийся из всех епископов округа, при участии низших священнослужителей и мирян с правом совещательного голоса, рассматривает вопросы по предметам христианского вероучения и нравоучения, благочиния и богослужения, церковного управления и хозяйства, духовно и церковно-школьного образования, возбуждаемые местной жизнью. Не решая их окончательно сам, но подвергая лишь предварительному обсуждению и разработке, областной собор представляет их высшему, центральному церковному правительству для рассмотрения и решения их Всероссийским Поместным Собором, созывающимся в 2–3 года раз. В этом главное значение областных соборов. Гласное обсуждение указанных предметов возбудит и будет поддерживать общий интерес к делам Церкви, а обязательное представление этих вопросов на решение общего собора, периодически собираемого, сделает невозможным застой в жизни Церкви. В круг ведения областного собора входит также санкция избраний епархиальной Церковью архиереев на вакантные кафедры и рукоположение их по утверждении избрания высшей церковной властью, затем – приведение в исполнение в пределах округа постановлений общего Собора Всероссийской Церкви и обсуждение недостатков, замеченных архиепископом в управлении какою-либо епархией. Наконец, в среде судебной областному собору принадлежат права первой и второй судебной инстанции. В качестве первой инстанции собор разрешает споры между двумя епископами и разбирает жалобы епархий и отдельных клириков и мирян на своего епископа; в качестве второй инстанции собор рассматривает все дела, подлежащие ведению епархиального церковного суда, т. е. во всех случаях обжалования постановлений последнего. Свои решения областной епископский собор или приводит в исполнение собственной властью, или в случаях важных, например, в случае отрешения епископа от управления епархией, представляет на утверждение высшей церковной власти; но в случае несогласия её с решением областного собора последнее не отменяется ею, а лишь передаётся на окончательное решение очередного высшего собора иерархов всей русской Церкви.

Что касается власти главного епископа области, митрополита или архиепископа, то она – только административно-исполнительная. Он созывает областные соборы и председательствует на них, подготовляет дела, подлежащие рассмотрению их; принимает жалобы на епископов и епархиальные суды, производит предварительные расследования по ним и потом передаёт их на рассмотрение областного собора; обозревает епархии подвластных ему епископов и вообще контролирует действия последних. Сам митрополит состоит в непосредственном подчинении у высшей церковной власти, перед нею только он ответствен и ей только подсуден.

Имея в виду существование в некоторых наших окраинах сепаратных стремлений, предполагают, что введение областной церковной автономии будет содействовать подобным стремлениям и таким образом отразится неблагоприятно на целости государственного организма. В ответ на это опасение необходимо сказать, что в настоящее время националистические и сепаратные стремления питаются обыкновенно другими мотивами – этнографическими, культурно-историческими и т. п., но не церковно-религиозными. Поэтому, если где они возникли, они будут существовать и помимо областной церковной автономии; последняя едва ли может придать им особенную жизненность. Бороться с такими стремлениями должно государство, а не Церковь. Кроме того, как уже сказано было, система церковного областного управления не исключает единства верховной власти Церкви. Поместные областные Церкви не суть Церкви автокефальные; они должны будут все находиться в одинаковом подчинении у высшего органа русского церковного правительства – Поместного Всероссийского Собора и у Св. Синода или у всероссийского патриарха с находящимся при нём Синодом. И окраинным православным Церквам, – каковы, например, грузинская или эсто-латышская, – будет предоставлена не автокефальность, а лишь обычная для всей русской Церкви областная автономия. Введение в русской Церкви областного управления, организованного по каноническим установлениям Церкви, открыв широкую дорогу началу соборности и предоставляя простор для проявления местных церковных сил, можно надеяться, вызовет всестороннее оживление церковной жизни и возвратит Церкви её теперь значительно утраченное влияние на общество.

Не отрицая важности объединения управления единоверческими приходами, отличающимися от приходов православных церквей некоторыми особенностями в организации своего быта и преимущественно богослужебного чина, комиссия находит, тем не менее, некоторые практические неудобства к полному удовлетворению данной просьбы единоверцев.

Один единоверческий епископ, объединяющий в своих руках управление единоверческими церквами, рассеянными по всей европейской и азиатской России, физически не в состоянии будет осуществить на самом деле личное наблюдение над этими церквами, и, стало быть, управление это по необходимости будет, в общем, канцелярского характера, а не живое, основывающееся на личном воздействии управляющего епископа. Отсюда вытекает, что и для сохранения благочиния и строго уставного богослужебного строя в единоверческих приходах (на нарушения которых, по причине религиозно-нравственного оскудения, проникающего и в единоверческую среду, жалуются в своём прошении единоверцы), отдельный и единственный единоверческий епископ поможет мало. Самодеятельность единоверческих церковных общин, в связи с устойчивостью в среде их отличающего их от православных приходов уклада, по-прежнему, и при существовании отдельного епископа, останется главной гарантией благочиния в них и уставности их богослужения.

Лучшего устройства управления единоверческими церквами можно достигнуть и без выделения их из-под ведения епархиальных архиереев, хотя и на началах, близких к указанным в прошении С.-Петербургских единоверцев. Управление ими, в целях объединения его, должно быть сосредоточено действительно при Св. Синоде в руках одного из его членов, но он управляет единоверческими церквами не в качестве отдельного единоверческого епископа, а лишь в качестве непременного члена Святейшего Синода по единоверческим делам; все распоряжения по этому управлению подготовляются им, но одобряются Синодом и исходят от имени Синода, и сама ревизия единоверческих церквей производится им лишь по уполномочию от Синода же. Такой постановкой управления достигнутся те же цели, какие указываются в прошении единоверцев, и не нарушатся канонические права епархиальных архиереев. Ещё лучше было бы, если бы такой член Синода был назначен по выбору самих единоверцев, чем гарантировалась бы правильность его отношений к единоверию и продолжительность его служения в принятом на себя звании; отдельной епархии ему не поручается. Таким образом, единоверческие приходы по-прежнему останутся под ближайшим надзором епархиальных архиереев, посвящающих для них и клириков (как это допускают и единоверцы в своём прошении), каковой надзор без сомнения действительнее, чем надзор отдельного единоверческого епископа из отдалённого Петербурга, и вместе с тем достигнется единство в устройстве и направлении внутренней жизни этих приходов. Опасаться действий со стороны епархиальных архиереев, не соответствующих интересам единоверия (на что жалуются единоверцы в своём прошении теперь), и при таком устройстве высшего управления последним, вполне обеспечивающем контроль над местным управлением единоверческими церквами, нет оснований.

Как на прецедент к уважению своей просьбы, единоверцы указывают на существование отдельного управления военным духовенством. Но целесообразно ли устройство управления этим духовенством, поставляющего последнее вне ближайшего надзора со стороны авторитетной власти – епархиальных архиереев, это ещё вопрос.

Как усматривается из прошения, единоверцы и сами сознают недостаточную основательность своей просьбы. «Дело однако ж не в учреждении, – говорят они в прошении: – Успех единоверия будет зависеть от лица, которое будет управлять единоверием...», и потому целесообразность своего проекта обусловливают непременным назначением отдельным единоверческим епископом преосвященного Антония, епископа Волынского и Житомирского, как лица, могущего быть идеальным посредником между единоверцами и Св. Синодом. Но, как бы ни были высоки достоинства известного лица, связывать только с ним введение реформы в каком бы то ни было управлении, а не изменять его в силу необходимости самой реформы, не следует. Впрочем, не может быть, конечно, никаких препятствий к тому, чтобы преосвященный Антоний Волынский был призван в Св. Синод в качестве члена его, заведующего единоверцами на изложенных выше основаниях.

1. Относительно предполагаемого на Всероссийском церковном Соборе «вопроса о положении православной Церкви в отношении к старообрядцам, сектантам и иноверцам по издании Высочайшего указа 17 апреля сего года, о веротерпимости» следует с уверенностью ожидать, что вопрос этот может быть предметом обсуждения названного Собора; но при этом, без сомнения, будет принято во внимание что общие вопросы веротерпимости, вопрос об отпавших от православной веры, о правах старообрядцев и сектантов, а также вопросы, касающиеся инославных христианских и иноверных нехристианских исповеданий, уже обсуждались Комитетом Министров в заседаниях 25 января, 1, 8, 15 и 22 февраля и 1 марта; и положение Комитета Министров, напечатанное в 20, 21, 22, 23, 24 и 25 номерах «Церковных Ведомостей» за текущий год, с проектируемых в этом положении Особым Совещанием для подробной разработки некоторых сторон указанных вопросов, удостоилось Высочайшего утверждения 17 апреля сего года. Не подлежит посему сомнению, что проектированное Особое Совещание всесторонне рассмотрит порученные ему Комитетом Министров вопросы, и ко времени созвания Всероссийского церковного Собора разъяснения эти будут опубликованы в печати и могут быть предметом обсуждения Собора.

2. В частности, относительно того, какие могут возникнуть в Пермской епархии вопросы и факты в применении к жизни Высочайшего указа 17 апреля, – сказать теперь трудно. В случае же, например, преступной пропаганды инославия или иноверия, а равно унижения православия в Пермской епархии, эти факты должны всесторонне обсуждаться на благочиннических, миссионерских и епархиальных съездах духовенства епархии и особым докладом представляться его преосвященству, от коего будет зависеть дать делу дальнейший ход перед подлежащими властями, если порядок ведения означенных дел не будет установлен Всероссийским церковным Собором. Но вполне естественно надеяться, что все стороны вопросов о веротерпимости и положении православной Церкви в государстве будут точно разрешены на Соборе.

3. Переходя к обсуждению того, какие другие вопросы и предметы веры, кроме вопросов церковного управления, могут быть предметом обсуждения Всероссийского церковного Собора, избранная Пермская комиссия прежде всего выражает уверенность, что догматы веры должны оставаться неприкосновенными – изменение их лежит в авторитете только Вселенского Собора, но что в нашей церковной жизни есть важные и неотложные вопросы, решение которых может принять на себя и Поместный Собор Всероссийской Церкви; это вопросы:

1) об изменении принятого православной русской Церковью богослужебного устава, как составленного прежде применительно к монастырскому обиходу, совершенно особенному в сравнении с церковноприходской жизнью;

2) о рассмотрении и изменении чинопоследования некоторых таинств, например чина оглашения при совершении таинства св. крещения, отрицания от сатаны; введения при многолюдстве общей исповеди, изложения чина елеосвящения для одного священника и т. п.;

3) об исправлении языка богослужебных книг, как непонятного для большинства верующих;

4) о соблюдении постов применительно к условиям современной жизни;

5) об устройстве храмов в многолюдных селениях в виде простых зданий, отличающихся святостью своего назначения;

6) о правильном иконописании и иконопочитании, которым соблазняются не только иноверцы, но и православные русские люди и

7) о введении единства обрядов при погребении православных христиан.

Эти и подобные им вопросы, конечно, могут возбуждаться прежде всего путём печати, затем быть предметом обсуждения епархиальных съездов духовенства, вноситься этими съездами особым докладом епархиальному преосвященному, а последним – на Поместный Собор; но, чтобы указанные выше и подобные им вопросы стали предметом обсуждения Всероссийского церковного Собора, необходимо требовать от печатных статей и изданий всестороннего исследования того или другого вопроса с канонической и исторической точек зрения, в чём несомненную пользу могут оказать представители богословской науки.