XX. Монофизитские споры после Халкидонского Собора

Литература: Meyendorff, Imperial Unity; Meyendorff J. Byzantine Theology. N.Y., 1979; Meyendorff J. Christ in Eastern Christian Thought. N.Y., 1975; Мейендорф, Введение; Карташев; Болотов.

1. Вернемся к развитию событий после Халкидонского Собора в Восточной империи.

Итак, «на Халкидонском Соборе отцы, последовав ясно выраженному желанию императора, составили новую формулу веры, не чувствуя острой необходимости в ней и выразив ее на богословском языке, который был для них весьма непривычным», пишет французский ученый Гюстав Барди. Подавляющее большинство иерархов того времени не были сторонниками Евтиха, и почти все они были шокированы скандальным поведением Диоскора, но авторитет св. Кирилла был для них абсолютен. Они принимали и папу Льва, но только как противоядие против евтихианства, как, впрочем, и сам халкидонский орос. Увы, лишь немногие из них были настоящими богословами, так что в годы, непосредственно следовавшие за Собором, единственным авторитетным защитником Халкидона на Востоке оставался блж. Феодорит Киррский. Но, несмотря на реабилитацию на Халкидонском Соборе, его репутация была сильно подмочена антикирилловской полемикой. По мнению протопр. Иоанна Мейендорфа, Феодорит никогда так и не смог по-настоящему понять христологию св. Кирилла. Его писания продолжали отражать методологию Феодора Мопсуэстийского методологию, которая, как полагал блж. Феодорит, теперь уже была легитимизована Халкидоном.

Отсутствие в лагере халкидонцев авторитетных богословов привело к трагическим последствиям. Некому было отстоять подлинные дух и чаяния Собора: что папа Лев, в сущности, «говорил как Кирилл» и что подтверждение полноты человечества Христа после соединения природ было не противоречием, а сбалансированным подтверждением кирилловской христологии.

Началом всему послужило спонтанно начавшееся народное восстание, вызванное низложением и ссылкой Александрийского папы Диоскора. Вера Собора была провозглашена обязательной для всех. В указе императоров Валентиниана и Маркиана, опубликованном 27 января 452 г., было объявлено, что «никто, будь он клирик или государственный служащий, или лицо в любом другом гражданском состоянии, отныне не должен публично спорить о христианской вере... или публично обсуждать вопросы, уже решенные и истинно выраженные» на Халкидонском Соборе. Нарушители указа должны были нести административное наказание и сниматься со своих постов.

2. Первое по времени прямое массовое неприятие Собора произошло в Палестине. Толпы монахов под водительством игумена Феодосия бурно восстали против Ювеналия Иерусалимского; их поддерживала проживавшая в Иерусалиме императрица Евдокия, вдова Феодосия II, которая выступала против политики преемника ее мужа, Маркиана. Когда Ювеналий вернулся из Халкидона, ему не дали занять свою кафедру. Другой участник Халкидонского Собора, епископ Севериан Скифопольский, был убит. Поначалу даже такие уважаемые лидеры монашества, как св. Герасим и св. Геронтий, резко выступили против Халкидона. Лишь позже они сменили свои позиции. В 451 г. единственным твердым защитником Халкидона был великий св. Евфимий игумен Лавры.

Ювеналию пришлось бежать в Константинополь. Вместо него был хиротонисан игумен Феодосий, а все ведущие епископские кафедры были заняты другими монофизитами. Так, в епископы Маюмские был хиротонисан знаменитый богослов Петр Ивериец. В конце концов Ювеналия вернули на его место с помощью имперских воинских подразделений, после ряда кровавых столкновений с толпами монахов. К счастью, в течение нескольких следующих десятилетий халкидонское православие в Палестине поддерживалось не только воинской силой, но также и с куда большим успехом такими великими монашескими лидерами, как преп. Евфимий и преп. Савва Освященный.

В Египте, благодаря жесткой политике Маркиана, на место смещенного Диоскора был хиротонисан халкидонский архиепископ Протерий. Протерий был священником при Диоскоре и, следовательно, твердым кирилловцем. Даже папа Лев поначалу сомневался в его православии. Однако тот факт, что он принял Халкидон, заставил большинство египтян отвернуться от него. Диоскор скончался в своей ссылке в 454 г., и монофизиты, не признававшие Протерия, стали считать александрийскую кафедру вакантной. После смерти императора Маркиана (457 г.) в Египте разразилось народное восстание, и Протерий был зверски убит толпой в алтаре, во время совершения Евхаристии в Великий Четверг. В ситуации безвластья два антихалкидонски настроенных епископа Евсевий Пелусианский и Петр Ивериец Маюмский в оккупированном монофизитами Кесареоне, главной церкви Александрии, хиротонисали нового папу Тимофея, по прозвищу Элур (Кот).

В результате новый император Лев I (457–474 гг.) столкнулся с абсолютным неприятием своей власти в Египте. Кстати говоря, он стал первым римским императором, который был коронован столичным архиепископом. Лев не был богословом. Его церковными советниками были короновавший его твердый халкидонец архиепископ Константинопольский Анатолий, а после его смерти его преемник Геннадий. С другой стороны, папа Лев настойчиво призывал его принять самые строгие меры против Тимофея. Константинополь, как и Рим, занимал твердую прохалкидонскую политику, причем не только по причинам богословским, но и по практическим: Халкидон утвердил преимущество Константинополя над Александрией.

Однако император не хотел начинать правление с использования силы, к чему его призывал папа римский Лев, и силой водворять в Александрии халкидонского епископа, что Маркиан сделал в Иерусалиме. Одно время он думал даже о проведении нового собора. Но вместо этого Лев I предпринял довольно необычный шаг: он опросил всех епископов Империи и даже нескольких видных монахов (в том числе св. Симеона Столпника) о законности посвящения Тимофея и о значимости Халкидона. Почти единогласно все высказались против Тимофея и за Халкидон. С этим посланцы императора пришли к Тимофею и попросили его подчиниться мнению большинства. Он отказался и призвал народ на свою защиту. Тогда в ход были пущены войска. Ценой 10 тысяч жизней Тимофея удалось арестовать и увезти в ссылку в крымский город Херсонес.

На его место был поставлен халкидонский епископ, которого также звали Тимофей, по прозвищу Салофакиол (Белый Тюрбан) очень привлекательный и терпимый человек безупречной жизни и репутации. Тимофей пытался предпринять ряд «экуменических» попыток примирения и даже восстановил имя Диоскора в диптихах. Но монофизиты, признавая его добрые качества, не признавали его самого. Подавляющее большинство египетских христиан, после того что они считали невероятным унижением своей церкви в Халкидоне и после кровавых репрессий, предпринятых имперскими войсками, отказывались иметь что-либо общее с Тимофеем, которого они презрительно назвали «имперским человеком», или, на семитских языках, «мелкитом».

Энергичная политика императора Льва, умело сочетавшего методы кнута и пряника, позволила сохранить видимость единства в Египте до его смерти (474 г.). Увы, это внешнее единство не означало справедливого и органичного восприятия Халкидона ни его противниками, ни его сторонниками.

В течение всей второй половины V в. так и не состоялось глубокого богословского дебата о смысле Халкидона. Все ограничивалось лишь политическими баталиями и войной лозунгов. В результате халкидонское определение веры постепенно было изъято из своего истинного контекста и использовалось либо для доказательства того, что старая докирилловская антиохийская христология выжила неповрежденной, со всеми своими недостатками и опасностями, либо для доказательства, что Церковь отошла от богословия св. Кирилла. Как мы знаем, ни та, ни другая точка зрения не была верной.

Преобладание антиохийской христологии среди защитников Собора очевидно. Прежде всего это проявлялось в их интерпретации фразы «а еще тем более сохраняется особенность каждой природы, сходящейся в одно Лицо (Πρόσοπον) и в одну Ипостась», а также в избегании ими теопасхитских формул, относящих страдание Христа к Его Личности. Оба эти пункта, конечно, связаны между собой. Со времени Диодора Тарсийского и Феодора Мопсуэстийского антиохийцы настаивали на целостности и чистоте как Божества, так и человечества во Христе, которые они называли «природами», «природы» не могут не только смешиваться, но даже быть в подлинном «соединении» друг с другом. Отношения между ними виделись как «соприкосновение», «сцепление» (συνάφεια), в то время как единство Христа выражалось термином «один Πρόσοπον». Для Феодорита и для многих других халкидонцев выражение «сходящейся в одно Лицо и в одну Ипостась» означало новое, ослабленное значение слова «ипостась» как синонима слова «Πρόσοπον». Если изъять это выражение из контекста, оно, возможно, позволяло такую интерпретацию. Однако весь контекст, в который входили не только всевозможные официальные заявления отцов о своем «кириллизме», но и использование в определении термина «Богородица», подразумевал, что под словом «ипостась» имелась в виду предсущная Ипостась Логоса, Одного из Святой Троицы.

Антиохийская интерпретация халкидонского ороса появляется не только в писаниях Феодорита, особенно в его «Haereticarum fabularum compendium» (453 г.) и в его письме к несторианину Иоанну Эгейскому, но также и в позициях Геннадия, архиепископа Константинопольского (458–471), одного из его преемников Македония (496–511), «неусыпающих» монахов, а также других «халкидонцев» того времени. Общая позиция всех этих защитников Собора была в их нежелании использовать понятие «ипостасное единство» со всеми вытекающими последствиями. Конечно, формально они не были несторианами и всегда отрицали, что проповедуют учение о «двух сынах»: что предсущный Сын Божий отличен от рожденного в истории сына Марии, но в то же время, как и их антиохийским учителям Диодору Тарсийскому и Феодору Мопсуэстийскому, им было чрезвычайно трудно признать во Христе подлинное единство субъекта. Это было особенно очевидно всякий раз, когда дело касалось страстей Христовых. Когда им задавали прямой вопрос: «кто пострадал на Кресте?» они отвечали: «плоть Христова», или: «Его человечество», или: «Его человеческая природа», или даже: «все человеческое в Нем», то есть всякий раз они говорили о безличностных свойствах. Не признавая существование во Христе второй личности (это было бы уже чистым несторианством), они в то же самое время не могли признать, что если только «кто-то» (а не «что-то») может по-настоящему страдать, то св. Кирилл в своих знаменитых 12 анафематизмах был прав, утверждая, что «Бог Слово пострадал во плоти» (επαθεν σαρκί).

Именно это систематическое нежелание многих халкидонцев принять теопасхизм что христологически было столь же необходимым, как и утверждение, что Дева Мария была Матерью Бога, а не какого-то другого человека дало оружие в руки многим противникам Собора.

Конечно, также нужно отметить, что большинство монофизитских полемистов были весьма упрямыми и узколобыми людьми, которые использовали некорректные методы спора. Они были правы, отвергая антиохийское отождествление терминов «ипостась» и «просопон», но глубоко заблуждались, не признавая, что «ипостась» можно отличить от «физис», и считая, что такое различение несовместимо с мыслью св. Кирилла. Ради верности св. Кириллу Диоскор на Халкидонском Соборе отверг формулу «единство в двух природах», хотя эта формула лишь констатирует факт, что Христос был подлинным Богом и подлинным человеком после соединения природ. Сам св. Кирилл писал: «Плоть остается плотью: это не божественная природа, даже если она плоть Бога; подобно и Слово не плоть, хотя ради Своего домостроительства Он сделал плоть Своей собственной». Кирилл даже задавал вопрос: «Как мы можем не соглашаться, что после соединения две природы существуют нераздельно?» Сам Кирилл никогда формально не различал «природу» и «ипостась», но он использовал слово «природа» (или «естество») двояко и как синоним «ипостаси», и как синоним «сущности»: для него Христос был «одной природой воплощенной», но в этом «природном единстве» были две «существующие» природы. Следовательно, халкидонские отцы были совершенно правы в своем стремлении прояснить и уточнить существующую терминологию. Антихалкидонцы также были несправедливы к папе Льву, которого они считали главным злодеем на Соборе. Но в томосе папы Льва, несмотря на весь его западный словарь, содержатся теопасхитские выражения, когда говорится, что Христос является единой божественной Личностью Сына Божия, субъекта Его человеческого опыта и деятельности. Отцы Собора были совершенно правы, назвав Льва «кирилловцем». В письме императору Льву, которое папские легаты доставили в Константинополь в 458 г., папа настолько воспринял кирилловскую терминологию, что даже избегал выражения «в двух природах».

Монофизиты, при всем своем упрямстве и некорректности, оставались фанатичными приверженцами св. Кирилла. Именно своеобразный «кирилловский фундаментализм» не позволял им признать халкидонское определение. Халкидон был для них отступлением от его формулы «одна природа Бога Слова воплощенная». Монофизиты придерживались лишь буквы, но не духа св. Кирилла.

Конечно, отцы Собора воспринимали и томос папы Льва, и халкидонский орос лишь в свете кирилловской христологии, кирилловской сотериологии и убежденности св. Кирилла, что соединение с Божеством не уничтожает человечества, но, наоборот, лишь выявляет его подлинность, в согласии с первоначальным планом Божия творения, но антиохийские халкидонцы весьма усложнили для последователей Диоскора задачу поверить в это. Халкидонское определение благодаря отсутствию четко выраженного халкидонского богословия превратилось в символ и лозунг (этому способствовало и подкреплявшее его насилие имперских войск). Обе стороны наполняли определение тем содержанием, которое подходило к их эмоциональным, политическим и несколько позже этнокультурным тенденциям и интересам. Даже самые лучшие вероучительные определения, разрешая одни проблемы, создают другие. Гениальный Халкидонский орос не был исключением. Как и все формулы, выраженные человеческим языком, он был не полон, особенно в том, что его авторам не удалось с достаточной и убедительной ясностью заявить, что термин «ипостась» означал предсущественную Ипостась Второго Лица Св. Троицы. Нужны были великие умы, наподобие каппадокийцев, разрешивших тринитарные споры, но таких умов пока не было. Для успеха в миссии примирения требовалась пастырская терпимость, интеллектуальная честность и действительное стремление к единству в истине. Вместо этого мы видим, с одной стороны, христологическую двусмысленность и имперское давление, а с другой слепой консерватизм, грубую демагогию и несколько позже защиту местной обособленности от имперской централизации.

Во время правления императоров Зенона (474–491) и Анастасия (491–518) было предпринято несколько силовых попыток ввести единство путем отказа от обсуждения проблем. Именно в этом смысл опубликования императором Зеноном его знаменитого «Энотикона».

3. Уже во время правления императора Льва I сделалось ясно, что в Египте и Сирии поднимается мощная антихалкидонская волна. Папа Лев скончался в 464 г. Он был единственным видным богословом того времени, признавшим, что твердая приверженность Халкидону требовала верности сотериологическому аспекту христологии св. Кирилла. Эта его позиция была выражена в примирительном письме к императору Льву I (458 г.). Увы, ни один из халкидонских богословов в течение долгого времени не будет занимать такую позицию.

В Антиохии внутренняя церковная борьба стала причиной постоянных перемещений на епископской кафедре. После кратких правлений Максима, Василия и Акакия патриархом стал Мартирий. Его постоянным соперником был видный монофизитский богослов Петр Гнафевс (Сукновальщик) весьма яркая личность и талантливый человек. Ему удавалось три раза низвергать халкидонского патриарха и занимать его место. Правда, имперские власти низвергали и его самого, возводя на его место своих кандидатов. Христологические традиции старой антиохийской школы были разгромлены под монофизитским давлением. После смерти Ивы Эдесского (457 г.) Эдесская школа сердце сирийского богословия и культуры переехала в Нисибин, на персидскую территорию. Новая Нисибинская школа внесла весомый вклад в интеллектуальное развитие и миссионерское распространение несторианского христианства под началом «великого митрополита-католикоса» Селевкие-Ктесифонского. Оставшаяся в Эдессе школа была лишь тенью прежней, так что ее закрытие императором Зеноном (489 г.) прошло незамеченным. Тем временем в Египте халкидонский папа Тимофей Салофакиол удерживал свою кафедру лишь при помощи имперских войск.

После смерти императора Льва (474 г.) положение в Империи было неспокойным: в 474 г. воцарился Зенон, но через год он был свергнут своим шурином Василиском. Тот продержался на троне год, до сентября 476 г., а затем был сам сброшен набравшим силу Зеноном.

Эта династическая нестабильность наглядно продемонстрировала угрозу, которую христологические диспуты представляли для единства Империи. На этой ступени кризиса ни одна из соперничающих группировок не подвергала сомнению роль Империи в поддержании христианского единства. Время, когда монофизитство сделается символом этнического или культурного самоопределения сирийцев, коптов и армян, было еще далеко впереди. Конечно, элементы культурного сепаратизма существовали в Египте с самого начала римского завоевания, и христианские архиепископы, так же как и монашеские массы, использовали его в своих интересах. Но все ведущие личности египетской Церкви, в том числе св. Кирилл, Диоскор и Тимофей Кот, стремились использовать имперскую систему всякий раз, когда ее позиция совпадала с их интересами. Более того, как уже неоднократно отмечалось, все лидеры монофизитского лагеря, включая Евтиха, Диоскора, Тимофея Кота, Петра Сукновальщика, Петра Монга и позже великого Севира Антиохийского, были греками по языку и культуре.

Следовательно, Империя имела шанс восстановить единство тем же способом, каким Феодосий Великий восстановил единство Церкви после арианских раздоров. Это могло бы стать возможным, если бы имперская политика руководствовалась квалифицированными богословскими советами, как и при Феодосии, советниками которого являлись каппадокийцы. Но, если шанс на примирение и существовал, он не был использован. Обе стороны при возможности прибегали к грубой силе, что лишь углубляло и расширяло раскол.

Именно в это время императоры ввели новый метод приложения своей власти в церковных делах: публикация имперских изложений веры, якобы лишь выражавших всеобщее мнение. На самом деле такие указы, будучи орудием церковной политики императоров, вводились административными методами с применением всех соответствующих механизмов, которыми располагала Империя. Формально такие эдикты не претендовали на изложение вероучительных доктрин наподобие соборных постановлений: это было лишь мнение императора, выраженное в письме той или иной церкви, как бы подводящее черту под учением прошедших соборов. Однако такое различие было сугубо теоретическим, и сами эти попытки были чистым выражением цезарепапизма. Но интересно, что ни одна подобная попытка, исходила ли она от православного императора или от еретика, сама по себе церковно не принималась.

Первым из таких документов была «Энциклика» узурпатора Василиска. Стремясь укрепить свою позицию после свержения халкидонца Зенона, Василиск решил оказать поддержку монофизитам. Он написал письмо к ссыльному Александрийскому архиепископу Тимофею Коту, в котором объявлялось, что вера отцов была во всей полноте выражена в Никее, Константинополе и Эфесе; томос папы Льва и деяния Халкидонского Собора объявлялись «нововведением». В «Энциклике» говорилось, что тот, кто дерзнет выступать за халкидонскую веру, будет наказан ссылкой, конфискацией имущества и другими суровыми наказаниями.

Тимофей вернулся из Крыма, был торжественно встречен в Константинополе и проследовал в Эфес, где под его председательством состоялся епископский собор, на котором был отменен 28-й канон Халкидона, дающий право константинопольским архиепископам хиротонисать эфесских митрополитов. Затем Тимофей с триумфом въехал в Александрию. Его торжество было настолько всеобъемлющим, что он мог позволить себе проявить великодушие к Тимофею Салофакиолу: разрешил ему мирно удалиться в халкидонский монастырь Канопус и даже назначил небольшую пенсию. Тело Диоскора было перенесено в Александрию, где немедленно стало почитаться как мощи святого исповедника. Петр Сукновальщик был возвращен в Антиохию. В Иерусалиме преемник Ювеналия Анастасий подписал «Энциклику».

Такое развитие событий показало, что практически весь восточный епископат состоял либо из откровенных противников Халкидона, либо из так называемых «колеблющихся», которые могли поддержать Халкидон во время правления Льва и отвергнуть его во время правления Василиска. Однако сопротивление началось в двух Римах. Акакий, патриарх Константинопольский (471–489 гг.), немедленно предпринял ряд очень резких мер протеста. Он отказался подчиниться императору и принять Тимофея Кота во время его пребывания в столице. Он призвал на помощь знаменитого подвижника Даниила Столпника, который даже сошел со своего столпа, назвал Василиска «вторым Диоклетианом» и пригрозил ему вечным наказанием. По всему городу прошли крестные ходы. Патриарх и св. Даниил возглавляли их и произносили пламенные проповеди против Василиска. Римский папа Симплиций высказал полную поддержку Константинополю.

Василиск перепугался такой реакции и вскоре опубликовал «Анти-Энциклику», где отменил «Энциклику» и взял все свои слова обратно. Там также говорилось: «Акакий, благочестивейший и святейший патриарх и архиепископ, должен быть восстановлен в своих правах и совершать хиротонии во всех областях, которые ранее были подчинены кафедре этого славного имперского города». Но было уже поздно: через несколько дней Василиск был свергнут Зеноном (сентябрь 476 г.), который принял строгие меры против монофизитов: Петр Сукновальщик Антиохийский, Павел Эфесский и Тимофей Кот были низложены и отправлены в ссылку. Правда, Тимофей Кот вскоре умер, а на его место был поставлен убежденный антихалкидонец Петр Монг, действовавший в подполье. Конечно, раскол в египетской Церкви продолжался, причем подавляющее большинство стояло за Петра Монга.

4. Новое имперское правительство, утвердившись в Константинополе, естественно, попыталось найти способы для стабилизации церковного положения. Оно предприняло строгие меры против монофизитов, однако было ясно, что в долгосрочной перспективе этого недостаточно. Положение было весьма напряженным буквально в каждом восточном патриархате. Рукоположенный Акакием Каландион Антиохийский даже не смог занять свою кафедру. Мартирий Иерусалимский преемник Анастасия, подписавшего «Энциклику», опубликовал весьма двусмысленное окружное послание, в котором только три Собора Никейский, Константинопольский и Эфесский объявлялись каноническими. Однако хуже всего дело обстояло в Александрии. После кончины Тимофея Салофакиола (481 г.) стало очевидным, что покуда Петр Монг не признан законным архиепископом, мира не будет. Подавляющее большинство отказывалось признавать любого другого кандидата, а особенно Иоанна Талайю халкидонского священника и монаха из Канопуса, избранного преемником Тимофея. Он оказался неудачным кандидатом, сразу же резко восстановил против себя все местное население и к тому же поссорился с Константинопольским патриархом Акакием, чем лишил себя имперской поддержки. Его избрание было объявлено незаконным, а Зенон и Акакий ради мира церковного попробовали пойти на примирение с Петром Монгом. Иоанн бежал в Рим.

Многие подозревают Акакия в тайном монофизитстве. Во всяком случае, этой версии придерживались папы римские во время его конфликта с ними. На самом деле, как показывает предыдущая история, его смелое противостояние Василиску и его тогдашние письма с осуждением богословских позиций Петра Сукновальщика и Петра Монга, он был убежденным халкидонцем. Но он был и искушенным дипломатом, который знал, что не всего можно добиться твердостью и иногда нужно проявлять и гибкость. Ради достижения мира церковного он был готов пойти на тактические уступки, если будет сохранено главное.

Итак, 28 июля 482 г. император Зенон направил Александрийской Церкви письмо под названием «Энотикон». Там император, не называя никого по имени, выражал свое стремление к единству и заявлял, что он и все Церкви принимают только Никео-Цареградский символ и что на 3-м Соборе в Эфесе Несторий был осужден на основании этого символа:

«Мы содержим вероопределения Никейского 325 г. и Константинопольского 381 г. соборов и все, что сделано в Эфесе (?) против Нестория и против иных, кои позднее думали так же, как и он...»

Но тут же император анафематствует Евтиха, не уточняя, какой собор его осудил, объявляет о принятии 12 анафем св. Кирилла и излагает свою веру, где очень тщательно избегает любого упоминания о природах, одной или двух, ипостасях или просопонах. Правда, там говорится, что Христос единосущен Отцу по Божеству и единосущен нам по человечеству.

Вот его основная часть: «Да будет вам ведомо, что мы и повсюду сущие церкви не принимали, не приемлем и не будем принимать иного символа или вероопределения, кроме св. символа, изреченного 318 отцами, подтвержденного 150 приснопамятными отцами, коему последовали и свв. отцы, собравшиеся в Эфесе, ниспровергшие нечестивого Нестория и его единомышленников. Оного Нестория, а равно и Евтиха, мудрствующих противно вышесказанному, и мы анафематствуем, приемля 12 глав, изреченных блаженной памяти Кириллом Александрийским.

Исповедуем также, что Единородный Сын Божий и Бог, поистине вочеловечившийся Господь наш Иисус Христос, единосущный Отцу по Божеству и единосущный нам по человечеству, снисшедший и воплотившийся от Марии Девы Богородицы есть Един, а не два.

Которому мы приписываем чудеса и страдания, которые он добровольно потерпел плотию. А разделяющих или сливающих, или вводящих призрачность, вовсе не приемлем, ибо безгрешное поистине воплощение от Богородицы не произвело в Сыне прибавления».

Итак, в документе содержится не только кирилловское провозглашение единства Христа, включая теопасхитскую формулу («Которому мы приписываем чудеса и страдания, которые он добровольно потерпел плотию») и осуждение учения о «двух сынах», но также и положение, важное для халкидонцев и отвергаемое евтихианами, что Христос «единосущен нам по человечеству». Однако положение, содержащееся как в томосе папы Льва, так и в Халкидонском оросе что как Божество, так и человечество Христа «сохраняют все свои особенности», было опущено.

Хотя эта часть документа формально бесспорна, в нем содержится ряд внутренних противоречий: например, если Никейского символа достаточно, почему был осужден принимавший его Евтих? С другой стороны, почему тогда Зенон выдвигает учение о «двойном единосущии» ведь его не было в Никейском символе?

Последний параграф документа добавляет новых проблем. Вначале там говорится, что «ни Церкви, ни наше величество не принимают никакого другого символа (σύμβολον) или определения веры (ορου πίστεως)», что является прямым намеком на Халкидонский орос. Далее Зенон приводит любопытное оправдательное заявление, как будто заранее отвергая обвинение в цезарепапизме: «Мы написали это не для обновления веры, а лишь для вашего сведения». И, наконец, следует ключевая фраза: «Всякого же иначе мудрствующего, теперь, или когда бы то ни было, в Халкидоне или на каком-либо ином соборе анафематствуем, в особенности вышеупомянутых Нестория и Евтиха и всех сходно мудрствующих».

И по форме, и по содержанию «Энотикон» был попыткой поднять спор на уровень христологических концепций и увести его из тупика терминологических разногласий. Если бы у него не было других скрытых смыслов и если бы эта попытка удалась, богословские споры могли бы утихнуть, вернувшись к ситуации после примирения св. Кирилла и Иоанна Антиохийского в 433 г. Но сам текст сделал такое возвращение невозможным. С одной стороны, «Энотикон» ссылался на осуждение Евтиха, которое произошло на Халкидонском Соборе, а с другой отзывался о Халкидоне в весьма нелестном контексте.

Двусмысленность документа несомненна. Но он, хотя бы временно, казалось бы, принес плоды. Все великие восточные кафедры восстановили общение между собой. Петр Монг подписал «Энотикон», и Акакий восстановил общение с ним. Так как официально Константинопольская церковь придерживалась халкидонских позиций, Петр Монг должен был написать Акакию: «Возглавляя нас всех, Вы объединили святую Церковь Божию, убедив нас неопровержимыми доказательствами, что святой Вселенский Собор в Халкидоне не провозгласил ничего противного Никее и что он находится в согласии с решениями никейских отцов и подтверждает их». Следовательно, Акакий мог считать, что его политика увенчалась успехом: лидер оппозиции признал Халкидонский Собор. Однако непримиримые монофизиты подняли восстание в Египте, обвинив Монга в том, что он вступил в евхаристическое общение с халкидонцами. Некоторые из них отложились от своего епископа, приняв так называемый статус «безглавых». Монг перепугался и анафематствовал и Халкидон, и томос Льва. Он вычеркнул из диптихов имена Протерия и Тимофея Салофакиола и даже вынес тело Тимофея из их общей гробницы. Но он уже потерял доверие обеих сторон: его сочли бесхребетным лицемером.

В Антиохии убежденный халкидонец епископ Каландион отказался подписывать «Энотикон». Но вскоре он был обвинен в участии в политическом заговоре с целью свержения Зенона и отправлен в ссылку (484). К власти вновь пришел Петр Сукновальщик, который не только подписал «Энотикон», но и стал одним из самых активных его сторонников. Именно он, руководствуясь духом «Энотикона», ввел чтение Никео-цареградского Символа на Литургии. Он также ввел в употребление интерполированное «Трисвятое» (с добавкой «распныйся за ны»). Смысл этого был, несомненно, в провозглашении теопасхизма в строго кирилловском христологическом смысле. К сожалению, распространение этого песнопения Петром Сукновальщиком и резкое неприятие его халкидонскими кругами превратили его в монофизитский лозунг.

Даже в Палестине, где большинство монахов поначалу поддерживали Халкидон, «Энотикон» поначалу был принят Мартирием Иерусалимским. Видные халкидонцы приветствовали объединение Церкви.

Историк Евагрий описывал положение, созданное «Энотиконом», так: «В те дни Халкидонский Собор не провозглашался открыто в большинстве святых церквей, но и не отвергался всеми: каждый епископ действовал согласно своим убеждениям». Такое положение могло продолжаться, только если бы оно отражало настоящее согласие по существу христологии и последовательную интерпретацию традиции Церкви. Но в данном случае все было по-другому.

Проблемы оставались. Халкидон продолжали замалчивать. А тем временем, покуда «Энотикон» оставался в силе (в правление Зенона 474–491 и Анастасия 491–518), монофизитское движение росло и ширилось и требовало полного и недвусмысленного отвержения Халкидона. В течение десятилетий лишь одна Константинопольская кафедра, т.е. Акакий и его наследники, противилась такому развитию событий. Казалось бы, Рим должен был поддержать эту позицию. Но как раз в эту пору между двумя кафедрами произошел раскол.

Политические обстоятельства сделали такой разрыв возможным: с 476 г. древняя имперская столица находилась под властью остроготов и папы могли безбоязненно противостоять политике константинопольских императоров, власть которых распространялась на них лишь теоретически. В то же время папы представляли на Западе политические интересы императоров, и следовательно, они могли торговаться об условиях. Римские епископы, не понимая всей сложности положения на Востоке и всех тонкостей восточной христологической терминологии, твердо держались томоса папы Льва. Как и большинство латинских иерархов, знакомых лишь со словарем Тертуллиана, Августина и Льва, папы опасались малейшего отхода от буквы Халкидонского определения, поэтому, когда вышел «Энотикон», папа Феликс III (483–492) безоговорочно его отверг и разорвал отношения с Акакием.

В самом начале правления папа Феликс III послал своих легатов в Константинополь, чтобы разобраться с ситуацией вокруг смещенного епископа Александрийского Иоанна Талайи и для поддержки Халкидонского Собора: ему в Рим пришла жалоба «акимитов» «неусыпающих» монахов, заявивших, что Халкидон в столице предан патриархом Акакием. В Константинополе легатов очень хорошо приняли, одарили, и Акакий объяснил им свою позицию и тот смысл, который он вкладывал в принятие «Энотикона». Халкидонские воззрения Акакия показались легатам весьма искренними и убедительными, а позиция Иоанна Талайи весьма сомнительной. Они отслужили торжественную литургию с Акакием. И, конечно, это было воспринято всеми как признание «Энотикона» Римом.

Однако, по возвращении легатов, папа Феликс и собор 77 епископов низложил их, а также изверг из сана Акакия за то, что он признал «рукоположенного еретиками» Петра Монга.

Такое резкое выступление Феликса против двусмысленностей «Энотикона», несомненно, поддержало дело халкидонского православия. Однако требования его преемников, в особенности папы Геласия, чтобы константинопольские патриархи Евфимий (490–495) и Македоний (495–511), формально разорвавшие общение с монофизитскими патриархами Александрии и твердо стоявшие за Халкидон, исключили имя Акакия из диптихов только на основании его низложения римской кафедрой, были в высшей степени нереалистичными и лишь углубляли раскол. На Востоке низложение папой Феликсом патриарха Акакия рассматривалось как грубое и неквалифицированное вмешательство одной кафедры в дела другой. Акакий не мог нести формальную ответственность за документ, опубликованный императором, а с Петром Монгом он восстановил общение лишь после того, как тот признал Халкидон. Акакия можно было обвинить в тактических ошибках, но не в ереси.

5. После смерти Зенона на его вдове Ариадне женился царедворец и очень способный администратор и финансист Анастасий, ставший новым императором (491–518). Он был уже довольно пожилым (60 лет), но весьма энергичным и компетентным правителем. Анастасий был благочестивым и богобоязненным человеком, однако, увы, с монофизитскими симпатиями. Он поддерживал «Энотикон», но с монофизитских позиций. Во всей его политике монофизитам отдавалось преимущество, хотя, нужно отдать ему должное, к явным гонениям против халкидонцев он почти не прибегал. В Египте он полностью поддерживал оккупацию александрийской кафедры людьми, жестко и бескомпромиссно отвергавшими Халкидонский Собор. Это были Афанасий II, Иоанн II Хемула, Иоанн III Никийский, Диоскор II и Тимофей IV.

Однако режим «Энотикона» не обеспечивал полного триумфа монофизитства и позволял халкидонскому крылу не только существовать, но и завоевывать преимущество на нескольких главных кафедрах христианского мира. Как мы уже говорили, это «халкидонство», будучи реакцией на монофизитство, часто принимало форму возрождения антиохийского христологического языка. Похоже, именно это происходило в халкидонской партии в Константинополе, в которую входили патриархи Евфимий (490–495) и Македоний (495–511). Таким образом, ведущие монофизитские богословы воспринимали свою борьбу как защиту св. Кирилла и могли с большой убежденностью заявлять, что принятие Халкидона означало восстановление Нестория. Император Анастасий прислушивался в основном именно к этим монофизитским богословам, а в конце своего царствования уже почти полностью попал под их влияние.

Кроме Константинополя, халкидонцы занимали кафедры в Иерусалиме (патриарх Илья, 493–516) и Антиохии (Флавиан II, 498–512), однако и оппозиция в этих местах была весьма сильной и часто кровавой.

Интеллектуальными лидерами антихалкидонцев были Филоксен Маббугский (Ксенайя Иерапольский) и Севир Антиохийский. Филоксен (†522 г.) был сирийцем, не знавшим греческого языка. Он был хиротонисан Петром Сукновальщиком в епископы города Маббуга (Иераполиса) близ Антиохии, написал множество полемических сочинений против Халкидона. В 506–507 гг. Филоксен провел мощную кампанию, требуя от своего патриарха Флавиана Антиохийского формально анафематствовать Халкидон. Когда ему это не удалось, он направил свое исповедание веры императору, завоевал имперскую поддержку и был торжественно принят в Константинополе. Но патриарх Македоний отказался подчиниться имперскому решению и принять Филоксена в общение. Филоксен вернулся в Антиохию, где продолжил борьбу против халкидонского патриарха, и в конце концов ему удалось его низвергнуть и добиться отправки в ссылку. На место сосланного Флавиана был поставлен Севир, который, как и все монофизитские иерархи того времени, принял «Энотикон», а заодно анафематствовал Нестория, Евтиха, томос Льва и Халкидон.

Севир Антиохийский (†542 г.) был самым выдающимся монофизитским богословом. Он был рожден в греческой языческой семье в городе Созополисе в Писидии, в Малой Азии, и получил блестящее образование в областях риторики, греческой словесности, философии и юриспруденции. Он обратился в христианство и был крещен в 488 г. Севира привлекал монашеский идеал, и он подвижничал под руководством известного монофизитского писателя Петра Иверийца, епископа Маюмского. Севир обладал блестящим богословским умом и был относительно гибок и умерен. Среди всех монофизитских богословов он стоит ближе всего к православию. Он даже признавал ошибки монофизитского героя Диоскора и высказывал критику в его адрес. Вместе с тем, когда дело касалось вопросов, которые Севир считал главными, вся его гибкость и готовность идти на компромиссы кончались. Он видел себя главным представителем христологии, которая является единственной законной наследницей православия св. Кирилла. Его успешная карьера во многом стала результатом силы его характера и «магнетизма» его личности. Но в то же время он ничего не смог бы добиться без имперского покровительства. Три года (508–511) Севир прожил в Константинополе, где пользовался широкой имперской поддержкой. Там он боролся за введение интерполированного «Трисвятого» и весьма остроумно критиковал Халкидонский Собор. В конце концов Севир одержал победу и даже добился низложения и ссылки патриарха Македония в 511 г. На престол взошел Тимофей (511–518). Новый патриарх проявлял большую мягкость к монофизитам, но тем не менее оставался верен прохалкидонской позиции своей Церкви.

Однако в 512 г., когда в св. Софии пропели интерполированное Трисвятое, начался бунт.

Толпа низвергла статуи императора. Ситуация была спасена мужественным поведением 80-летнего Анастасия, который вышел к толпе без охраны, простоволосый, в простых грубых одеждах, и предложил немедленно отречься от трона. Люди были поражены мужественным поведением старика, который к тому же очень умело и справедливо правил Империей и был популярен среди народа, и бунт затих.

В Иерусалиме монофизиты, несмотря на мощную поддержку, в конце концов потерпели неудачу. Халкидонец патриарх Илья отказался признать избрание Севира патриархом Антиохийским в 512 г. Ему противостояли монофизитские монахи и губернатор Палестины Олимпий, действовавший по инструкции из столицы. В конце концов в 516 г. патриарха удалось сместить. На это место поставили его дьякона Иоанна, с условием, что он анафематствует Халкидон. Но в день, когда он за Литургией в присутствии племянника императора должен был анафематствовать Халкидон, в церковь явились два лидера палестинского монашества, св. Савва и св. Феодосий, с 10 тысячами монахов-халкидонцев... Произошла долгая заминка, в конце которой Иоанн анафематствовал не Собор, а Нестория, Евтиха и Севира и заявил, что принимает 4 Собора, как 4 Евангелия.

Все эти события показывают неудачу «Энотикона». Римские папы были неправы, рассматривая его как капитуляцию халкидонцев: пример Константинопольских патриархов и ситуация в Иерусалиме доказывали обратное. Но ситуация требовала не провозглашенного сверху формального мира, а богословского решения. К сожалению, силы халкидонцев были разделены. Раскол с Римом продолжался.

6. Главным действующим лицом в развитии так называемого «Акакианского» раскола стал папа Геласий (492–496 гг.). До избрания на престол он был ближайшим советником папы Феликса. Несмотря на краткость своего понтификата, в делах пастырских, административных и идеологических Геласий пользовался почти таким же влиянием и авторитетом, как и Лев. Он положил конец злоупотреблению в калабрийских церквах, где причастие преподносилось только под одним видом, и окончательно запретил проведение в Риме древнего языческого праздника луперкалий. Несколько составленных им молитв вошли в латинскую литургическую традицию.

Геласий продолжил развитие уже рассматривавшегося нами процесса роста самопревозношения пап. Хотя так называемый «геласианский декрет» был написан не им, его письма к императорам Зенону и Анастасию с протестом против их попыток навязать Церкви имперскую власть явились манифестацией папской независимости и послужили мощным прецедентом для средневековой борьбы между Церковью и государством на Западе. Признавая божественное происхождение «царства», Геласий тем не менее заявляет, что император не обладает властью определять христианские принципы управления христианским обществом: власть делать это принадлежит «священству», и в особенности папе Римскому наследнику св. Петра. Основываясь на «апостольском решении, поддерживаемом словами Христа, преданием древних и канонами», Геласий оспаривает право апеллировать от Рима к другим церквам. Папа, наследник Петра-скалы, на которой зиждется Церковь, может осуждать, отлучать, кассировать приговоры других епископов собственной своей властью. Вслед за Римом стоят второй и третий «престолы Петра» Александрия и Антиохия. Геласий не признавал равенства Константинополя с Римом об этом, утверждал он, не говорится в древних канонах, а местопребывание императора не имеет значения. Мелхиседек, по его словам, соединял в своем лице власть царя и священника, но Христос, принимая во внимание слабость человеческой природы, разъединил обе власти. Светская и духовная власти действуют каждая в своей сфере: в мирских делах епископ должен повиноваться императору, но в духовных император епископу. В своем знаменитом письме императору Анастасию Геласий написал: «Существуют две власти, которые управляют миром: святая власть первосвященников и власть царей земли. Из этих двух властей священники несут груз куда более тяжкий: на Страшном суде они должны будут держать ответ за проступки самих царей земли».

Тексты папы Геласия стали классической основой папского самосознания на Западе. В них Римская Церковь рассматривается как последний оплот истины; с этим-то сознанием она и будет бороться с еретическими восточными императорами VII-VIII вв. Хотя в вопросе противостояния православия и монофизитства папа Геласий выступал за правое дело, он делал это так грубо и с таким самопревозношением, что это могло лишь усугубить положение и углубить раскол.

Когда новый патриарх Константинопольский Евфимий (490–495 гг.) прервал общение с монофизитским патриархом Александрийским Петром Монгом и занял четко халкидонскую позицию, у него начался острый конфликт с императором Анастасием, поддерживавшим «Энотикон». Евфимий написал в Рим, предлагая восстановить общение и прося поддержки в том, что он видел общим делом. Но Геласий ответил грубо-ироничным письмом, требуя прекратить поминать Акакия, которого Рим объявил еретиком. Константинополь не мог этого сделать: Акакий, хотя и совершил тактическую ошибку, еретиком не был, и Рим объявил о его низложении в одностороннем порядке, беспричинно и незаконно.

Следовательно, за спорами относительно покойного Акакия стояло другое: Рим требовал, чтобы его мнение было признано единственным критерием общения с Церковью. Хотя в конце концов раскол будет преодолен, эта экклезиологическая проблема останется. Даже сегодня в Риме патриархи Евфимий (490–495) и Македоний (495–511) считаются раскольниками, в то время как в нашем календаре они святые исповедники, низложенные императором Анастасием за защиту Халкидона. Так во имя своего престижа Рим отказался от общения с подлинными защитниками Православия на Востоке.

Но папские требования не принимались безоговорочно и на Западе. После смерти Геласия папа Анастасий II (496–498) попытался восстановить отношения с Константинополем. Однако часть римского духовенства взбунтовалась, утверждая, что Анастасий «пошел на восстановление отношений с еретиками, не посоветовавшись с епископами и священниками всей Кафолической Церкви». Это показывает, что, хотя среди римского духовенства были сильны антивизантийские настроения, они не считали папское решение единственным критерием и не принимали его безоговорочно!

Итак, папы, и в особенности Геласий, продолжали требовать не только признания Халкидона, но и изъятия имени патриарха Акакия из константинопольских диптихов. Во время правления Анастасия переговоры на эту тему велись между римскими епископами и Константинопольским двором. Интересно, что папы, хотя и отказывали в причастии епископам восточной столицы, не считали императора отлученным от Церкви. Хотя они и упрекали его в том, что, поддерживая «Энотикон», он вмешивается в церковные дела, они продолжали видеть в нем главу «Romanitas».

Переговоры, касающиеся Акакия, также были тесно связаны с прошением остроготских правителей, а особенно Теодориха, чтобы Константинополь признал их своими законными представителями на Западе. Конечно, такое признание было и в интересах папства.

Но после непреклонности папы Геласия и готовности к компромиссам его преемника Анастасия II Римская Церковь была разделена пополам так называемым «Лаврентьевским расколом». После кончины Анастасия в 498 г. в Риме были избраны два папы: диакон Симмах был избран папой в Латеранском соборе (за него голосовала половина духовенства и городская чернь), а священник Лаврентий в базилике св. Девы Марии (за него голосовала другая половина духовенства, провизантийская аристократия и сенат). Лаврентий и его партия выступали за провизантийскую политику папы Анастасия и готовы были прийти к пониманию роли «Энотикона». Симмаховцы, которых современный английский историк Ричардс остроумно назвал «младотурками», со своей стороны, выступали за самодостаточное папство, видевшее смыслом своего существования бескомпромиссное применение петровского принципа. Признание переходило от одной партии к другой, во всем этом играл активную роль остроготский король арианин Теодорих. В конце концов оба папы были призваны к королевскому двору в Равенне, где Теодорих высказался в поддержку Симмаха, чье избрание было признано законным на соборе в Риме 1 марта 499 г. Лаврентий отказался от своих претензий.

Однако активная оппозиция Симмаху продолжалась. Епископы сами призывали готского короля вмешаться в споры напрямую. Теодорих с большой неохотой воспринял роль арбитра и посетил Рим в 500 г. Он был торжественно встречен Симмахом, после чего созвал новый епископский собор в 501 г. Симмах был обвинен его недоброжелателями в аморальном поведении, после чего обе партии схлестнулись по вопросу даты Пасхи.

Восточная Церковь следовала александрийским подсчетам и отмечала Пасху в ближайшее воскресенье после 14 нисана (т.е. первого полнолуния после весеннего равноденствия). Римская же Церковь считала равноденствие согласно старому юлианскому календарю 25 марта, вместо более верного 21 марта и откладывала празднование Пасхи на неделю, если полнолуние приходилось на субботу. В результате Рим и Восток иногда праздновали Пасху с интервалом в неделю. Св. Лев Великий ради церковного единства принял решение в 444 и 455 гг. принять александрийскую дату Пасхи, но Симмах, чтобы польстить местному самолюбию, решил в 501 г. придерживаться «древней» римской практики.

Это вызвало гнев Теодориха, и тот вновь вызвал его к себе. Симмах заперся в базилике св. Петра, в то время как назначенный Теодорихом местоблюститель папского престола Петр Алтинумский занял все римские храмы и председательствовал на праздновании Пасхи 502 г. по александрийскому счислению. Среди всеобщих волнений Симмаху пришлось подчиниться соборному решению (502 г.). Но вскоре в Рим вновь вернулся Лаврентий, и раскол разгорелся с новой силой.

Обе стороны обильно писали полемические памфлеты друг против друга, а народ сходился «стенка на стенку». Партии обвиняли друг друга в нравственных и канонических преступлениях. Часть этой литературы содержится в так называемых «Симмаховских фальшивках», приводящих ссылки на вымышленные прецеденты ради защиты принципа, что «первая кафедра не может быть судима никем» и что все соборные решения, осудившие Симмаха, следовательно, были незаконными и не имели силы. Лишь осенью 506 г. короля Теодориха убедили вновь поддержать Симмаха, который был оправдан собором 502 г. Однако последствия раскола были преодолены лишь после избрания папы Гормизды (514–523 гг.).

Естественно, ценой раскола была значительная потеря нравственного престижа Римской Церковью. Появилось множество апологетических сочинений, среди которых были не только уже упомянутые «Симмаховские фальшивки», но и сочинение миланского диакона Эннодия, целью которого было доказать, что папы могут быть судимы лишь одним Богом, а не другими епископами. По мере развития папства все эти аргументы будут часто использоваться и цитироваться, но в начале VI в. они мало кого могли убедить. Единство между Римом и Константинополем и даже престиж римской кафедры были в конце концов восстановлены не апологетическими аргументами, а при помощи активной военной политики императора Юстиниана I. Отвоевав Италию у готов, Юстиниан восстановил древнее понятие «Romanitas», согласно которому Римская Церковь вновь включалась в византийскую политическую систему.

Единственным оставшимся в истории в качестве действующего фактора последствием всех этих скандалов и раздоров было некое внутреннее мистическое убеждение римских пап, что каким-то образом духовная и вероучительная ответственность за всю Церковь принадлежит им. Это убеждение никак не согласовывалось не только с объединяющей и контролирующей функцией, которую оставляли за собой византийские императоры, но и с более глубоким убеждением местных церквей (так же как и собиравшихся на Востоке Вселенских Соборов), что критерий истины находится не в одном Риме, а в единомыслии и согласии всего епископата. Как «акакианский», так и «лаврентьевский» расколы проиллюстрировали и подтвердили наличие напряженности между папством, с одной стороны, и экклесиологическим сознанием многих с другой, причем не только на Востоке, но и во многих западных областях бывшего римского мира.

В 518 г. ушли со сцены несколько главных действующих лиц нашей драмы: патриарх Тимофей Константинопольский, ссыльный патриарх Иерусалимский Илия и Флавиан Антиохийский. В том же году в Константинополе в почтенном возрасте 87 лет скончался император Анастасий. В Риме, после избрания в 514 г. умеренного симмахианца Гормизды на папскую кафедру, произошло примирение между симмахианцами и лаврентьевцами. Вскоре примирились и Рим с Константинополем, причем внешне восторжествовала римская и халкидонская сторона. Однако, несмотря на внешние обстоятельства, Константинопольская церковь никогда не приняла римской точки зрения на Акакия, а его преемники Евфимий и Македоний, преданные анафеме папами, на Востоке почитаются как святые.

Единство было продумано и воплощено в жизнь человеком с широким видением и далеко идущими планами. Итак, на трон в Константинополе взошел генерал Юстин I, сразу привлекший к делам управления своего племянника по имени Flavius Petrus Sabbatius Justinianus, который и вернет единство Востока и Запада. Юстиниан планировал восстановление Империи, объединяющей Восток и Запад. Римский папа должен был вновь стать неотъемлемой частью имперской системы. Кроме того, цель, поставленная Юстинианом, требовала обретения богословского решения конфликта между защитниками и противниками Халкидонского Собора на Востоке. Все это значило отказ от «Энотикона».

Так «Энотикон» был окончательно отвергнут. Но весь этот период видится в разном свете на Востоке и Западе. На Западе его интерпретируют как прямое предательство Халкидона. На Востоке, однако, разрыв между принявшими и отвергшими Собор не воспринимался еще окончательным. Многие иерархи, подписавшие «Энотикон», но понимавшие его в халкидонском смысле, почитаются как святые. Не только Евфимий и Македоний Константинопольские, но также и Флавиан Антиохийский и Илия Иерусалимский, несмотря на то, что они подписали «Энотикон», помещены в святцы нашей Церкви. И воистину, они не меньше сделали для сохранения халкидонской веры, чем Римские папы, придерживавшиеся недальновидной бескомпромиссной политики.