Глава 3. Признание христианства в Римской империи. Становление церковной организации (ІV–VІ века). Триадологический вызов

После изучения данной главы студент должен:

знать

• смысл и религиозно-политические последствия Миланского эдикта 313 г.;

• смысл и практическое применение принципа соборности в управлении Церковью;

• причины и религиозно-политические последствия утверждения христианства в качестве государственной религии;

• основы иерархической организации Церкви;

• основные направления христианской миссии в изучаемый период;

уметь

• сформулировать смысл триадологических споров;

• выявить основные угрозы единству Церкви, возникшие в ходе триадологических споров;

владеть

• сравнительно-историческим методом анализа Символов веры;

• историко-критическим методом анализа богословских дискуссий ІѴ-ѴІ вв.

Формально эдикт Галерия 311 г. означал окончание «Великого гонения». Однако легализация христиан была обставлена разными условиями.

После смерти императора Галерия Максимин Даза попытался возобновить притеснения христиан якобы по просьбе жителей Никомидии и других городов. Одновременно он заключил союз с Максенцием против Константина и Лициния. Началась война коалиций.

28 октября 312 г. Константин победил узурпатора Максенция в битве у Му́львиева (Ми́львиева) моста и занял Рим, объединив в своих руках весь римский Запад. С этой победой связано одно из важнейших событий христианской истории – так называемое обращение Константина.

Лабарум

Максенций сам объявил войну Константину, обвинив его в смерти своего отца Максимиана (отставной император в 307 г. выдал за Константина свою дочь, но в 310 г. покончил с собой после неудачной попытки устранить зятя). С 40-тысячной армией Константин перешел Альпы, занял северную Италию и в октябре 312 г. подошел к Риму. Войска Максенция, включавшие конную гвардию и преторианцев, превосходили силы Константина. Кроме того, Рим был окружен неприступными стенами и мог выдержать длительную осаду. Шансы Константина на победу, казалось, были невелики.

В это время, незадолго до решающего сражения, он увидел на небе, согласно повествованию Евсевия Памфила, некий знак из солнечных лучей, который истолковал как покровительство христианского Бога. Изображение этого знака – лаба́рум – было нанесено на щиты и знамена армии Константина (правда, на фризе триумфальной арки Константина в Риме, изображающем военную кампанию против Максенция и датируемом временем Константина Великого, ни на щитах, ни на штандартах крестоподобных изображений нет). Это изображение широко использовалось в официальной римской символике и впоследствии.

Со своей стороны противник Константина был ободрен предсказанием гаруспиков, обещавших гибель «врага римлян». Это подтолкнуло Максенция к фатальному решению: лично встретить соперника за Тибром, разрушив мост за своей спиной. Вскоре выяснилось, что оракул имел в виду самого Максенция: его армия дрогнула, и в давке узурпатор утонул.

29 октября 313 г. Константин вступил в Рим и сразу же заявил о своих христианских симпатиях. Нарушив древнюю традицию, он демонстративно отказался от посещения храма Юпитера Капитолийского. На месте казарм конной гвардии была заложена христианская базилика – Латеранский собор, посвященный св. Иоанну Крестителю, который до сих пор считается главным кафедральным собором Италии и «матерью и главой» всех церквей католического мира.

Впрочем, язычество продолжало оставаться официальной религией. На триумфальной арке Константина, воздвигнутой римским Сенатом, христианская символика отсутствует, хотя и упомянуто, что на освобождение Рима от тирана он выступил «по побуждению Божества» (instinctu Divinitatis).

Если прежде Константин практиковал официальный римский культ, с особым почитанием Непобедимого Солнца, а его отношение к христианству не выходило за рамки веротерпимости, то после взятия Рима он стал открыто симпатизировать христианству. Позднее в новооснованной столице – Константинополе – Константин приказал изобразить себя во вполне «синкретическом» виде: со сферой в левой руке, как у Юпитера, в короне из солнечных лучей, как у Аполлона, и с христианском крестом в правой руке.

В 313 г. на встрече в Медиолане (совр. Милан), где Константин и Лициний скрепили свой политический союз (Констанция, единокровная сестра Константина, стала женой Лициния), было принято постановление в пользу христиан. Именно это эпохальное решение, известное как Мила́нский (или Медиоланский) эди́кт, Лактанций и Евсевий считают вехой окончательного торжества христианства в Римской империи.

Текст Медиоланского эдикта (если таковой вообще существовал как особый документ) до нас не дошел. У Лактанция приводится латинский текст эдикта, изданного от имени Константина и Лициния 13 июня 313 г. на имя пре́зида Никомидии; греческую версию того же текста (с дополнительной преамбулой, но без даты и места) приводит Евсевий:

«Считая, что свобода религии не должна быть ущемлена, но каждому следует предоставить право заниматься делами божественными по своему разумению и желанию в соответствии с его собственным выбором, мы уже давно распорядились, чтобы и христиане сохраняли верность своему учению (αἵρεσις) и своей религии. Но поскольку в том документе, в котором им предоставлялось это право, представлялись явным образом добавленными многие и различные произвольные условия, некоторым из них через короткое время было, очевидно, отказано от его соблюдения.

Когда я, Константин Август, и я, Лициний Август, благополучно собрались в Медиолане и обсуждали всё касающееся народной пользы и безопасности, среди прочего полезного для большинства людей мы решили первым делом дать распоряжения относительно сохранения почитания Божества, чтобы даровать и христианам, и всем возможность свободно следовать той религии, какой кто пожелает. Дабы какое бы ни было Божество на небесном престоле, Оно было благосклонно и милостиво к нам и ко всем, кто находится под нашей властью. Итак, мы решили хорошо и взвешенно обдумать эту меру, поскольку решили вообще никому ни отказывать в возможностях – обратил ли кто свой разум к религии христиан или к той, какую счел наиболее для себя подходящей, дабы вышнее Божество, почитанию Коего мы следуем свободным разумом, могло оказывать нам во всем обычную Свою благосклонность и доброжелательство.

Посему твоей чести подобает знать, что нам угодно отменить все без исключения условия касательно имени христиан, содержавшиеся в письмах, посланных прежде твоему ведомству (...) и отныне каждый, кто проявил бы желание соблюдать христианскую религию, свободно и просто может позволить себе соблюдать ее безо всякого беспокойства и обременения. Мы решили дать твоей попечительности полнейшее об этом разъяснение, чтобы ты знал, что мы даровали христианам возможность свободно и независимо блюсти свою религию. И поскольку ты убедишься, что им это разрешено нами, твоей чести будет понятно, что и другим дарована возможность соблюдать свою религию так же открыто и свободно – ради спокойствия времен наших, дабы каждый имел свободную возможность соблюдать то, что избрал. Это было сделано нами, дабы не оказалось от нас никакого ущемления ни какому-либо почитанию, ни какой-либо религии.

Кроме того, мы сочли целесообразным постановить персонально относительно христиан, что если те места, в которых они ранее обыкновенно собирались, о которых в данных твоему ведомству в прежнее время письмах содержалось определенное указание, кто-то оказался бы купившим либо у фиска нашего, либо у кого-либо иного, таковые бесплатно и без каких-либо денежных претензий возвращались бы христианам безо всякой проволочки и тяжбы. Те, кто приобрел их даром, также должны вернуть их христианам незамедлительно. Если же те, кто купил их или получил в дар, попросят что-либо у нашего благоволения, пусть обращаются к викарию, так как и о них будет проявлена забота от нашей милости. Все это надлежит передать через твое посредничество и без задержки непосредственно сообществу христиан (corpus Christianbrum). И поскольку известно, что эти же христиане владели не только теми местами, в которых обычно собирались, но и другими, на которые распространялось право их сообщества, т.е. церквей (ecclesiarum), а не отдельных лиц, – все их по закону, изложенному нами выше, без каких-либо тяжб и споров ты прикажешь вернуть сим христианам, т.е. их сообществу и собраниям, соблюдая, разумеется, вышеизложенный принцип, дабы те, кто возвратил оное безвозмездно, согласно сказанному нами, надеялись на возмещение убытков от нашей милости. (...)

Да будет так – дабы, как было сказано выше, божественное благоволение, которое мы уже испытали в стольких делах, во все грядущее время продлевало успехи наши вместе с народным благополучием».

Таким образом, эдикт 313 г. объявлял в Империи свободу вероиспове́дания, одновременно предоставляя христианам безвозмездную реституцию изъятой во время гонений собственности.

В том же 313 г. Максимин Даза, вторгшийся во владения Лициния, был разбит и вскоре умер. Римская империя вновь обрела гражданский мир под властью двух дружественных августов. Оба они считали свои победы, одержанные над превосходящими их по силе противниками, результатом чудесного вмешательства Высшего Божества. Но если Лициний был типичным представителем «неопределенного монотеизма», то Константин был приверженцем христианской религии. Вскоре между ними возник конфликт (как уверяет Евсевий, из-за ненависти Лициния к христианам), который в сентябре 324 г. окончился победой Константина, объединившего под своей властью всю Римскую империю.

В своем представлении о значении христианской религии Константин находился под глубоким влиянием не только личного мистического опыта, но и церковных авторитетов, среди которых особое место занимали епископ Ко́рдубы О́сий (около 257–359), римский папа Сильве́стр I (314–335) и епископ Кесари́и Палестинской Евсе́вий (около 263–339). Хотя внешне Константин сохранял традиционные римские атрибуты императора, в том числе титул главного языческого жреца (великого понти́фика), его личные симпатии к христианству проявлялись не только в покровительстве христианским общинам, строительстве церквей и мечте принять крещение в водах Иордана по примеру Иисуса Христа. Константин считался оглаше́нным христианином и принял крещение только на смертном одре. Практики позднего крещения придерживались в то время многие христиане, особенно из числа состоявших на государственной и военной службе, сопряженной с насилием.

С самого начала своего обращения Константин принимает ряд законов, которые современные исследователи расценивают как продиктованные его христианскими убеждениями.

Религиозный настрой Константина ярко характеризует признание в одном из его указов (324 г.). Император без ложной скромности объявляет себя орудием Всеблагого Божества, которое избрало его служение для спасения государства (τά κοινά, res publica), стоявшего на грани гибели.

«Гоня и рассеивая все теснящие ужасы, я от Британского моря дошел до восточных краев, дабы род человеческий был призван на служение священнейшему закону, воспитываемый с моей помощью, а блаженнейшая вера преумножилась бы под руководством Всевышнего. Я твердо уверовал в то, что всю душу свою, все, чем дышу, все, что только обращается в глубине моего ума, мы обязаны всецело принести величайшему Богу».

«Прохристианские» законы Константина можно разделить на несколько групп.

Первая из них касается институирования Церкви как юридического лица. В качестве собственника имуществ, конфискованных во время гонений и подлежавших возвращению на основании Миланского эдикта, выступала «корпорация христиан» (corpus Christianorum) – та или иная местная церковь во главе с епископом. Однако выяснилось, что внутри отдельных церквей существовали расколы на партии, каждая из которых претендовала на статус «истинной» Церкви.

Острая ситуация сложилась в Северной Африке, где в 311 г. группа епископов выступила против Цецилиана Карфагенского (311 – около 325), обвинив его в связях с «предателями» (так называли клириков, во время гонений выдававших властям священные тексты). С 313 г. во главе партии «ригористов» (не признававших таинства, совершенные «падшими» священниками) встал некто Дона́т из Нумидии (ум. около 355), избранный своими сторонниками епископом Карфагенским (по его имени этот раскол именуется донатистским).

Донатисты дважды обращались к Константину с требованиями признать их в качестве единственной законной Церкви Африки, но император передавал дело на суд епископов. На соборах в Риме в 313 г. и в Арле в 314 г. (на последнем присутствовали около 200 епископов – это был первый крупный собор в истории) донатисты были осуждены как раскольники. Наконец, после очередной апелляции Константин лично рассмотрел дело, утвердил решения соборов и объявил раскольников вне закона, пригрозив им за продолжение мятежа смертной казнью. Впрочем, донатисты еще долго сохраняли свою обособленную церковную организацию, пользуясь поддержкой воинственных местных племен. Раскол окончательно исчез только в эпоху арабских завоеваний (VII–VIII вв.)·

Проблема легитимности той или иной церковной структуры сразу же оказалась в центре всей системы церковно-государственных отношений. Уже в 313 г. в эдикте на имя проконсула Африки Анулина император Константин предписывает возвращать имущество «кафолической Церкви христиан». Здесь под Ecclesia catholica (греч. καθολική – всеобщая; традиционный славянский перевод – соборная) понимались те христианские общины, которые (в отличие, например, от донатистов) находились в общении со своими единоверцами в других частях Империи.

Церковь получает признание в качестве важного общественного института. Церковнослужители, или клирики (от κλῆρος– жребий, доля), освобождаются от обременительных общественных обязанностей (указы 313 и 319 гг.). Церковные имущества приравниваются к императорским и освобождаются от налогов (закон 315 г.). В 321 г. церковь получает важное право наследовать имущество по завещаниям. Так начинает формироваться церковное землевладение – главный источник доходов церкви в последующие века. Епископы получают право отпускать на волю рабов (321 г.) и, наконец, официально приравниваются к магистратам Империи (333 г.). За церковью признаются права ходатайства за преступников, предоставления убежища (asylum).

В 318 г. Константин предпринял весьма необычный шаг, предоставив епископам право юрисдикции по гражданским делам (по требованию любой из сторон тяжбы). Привлечение духовных авторитетов к судебной деятельности на первых порах благотворно сказалось на деятельности судов, заваленных гражданскими исками. Однако впоследствии юрисдикция епископского суда была ограничена только клиром.

Другая группа законов может быть отнесена к социальным реформам. Эти меры Константина существенно изменили социальные устои, сложившиеся с античности, и заложили основу общественных отношений на многие века вперед. В 320 г., следуя почтительному отношению к девству и целомудрию, Константин отменяет старый закон Августа, обязывавший вступать в брак всех лиц от 25 до 60 (для женщин – до 55) лет, включая вдовых и разведенных. Санкции сохранялись лишь для тех, кто, оставаясь безбрачным, не соблюдал полного воздержания.

Законом 321 г. было признано – впервые в истории античного права – равенство женщин с мужчинами в гражданских правах. По мнению большинства исследователей, на столь революционный шаг императора подвигли известные слова апостола Павла: нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе (Гал. 3:28).

По всей видимости, данный указ возымел весьма негативные последствия для устойчивости семейных уз, поскольку уже в 322 г. Константин признает прелюбодеев, наряду с отравителями и убийцами, самыми опасными преступниками, не подлежащими амнистии. А в 331 г. выходит закон, резко усложняющий развод. Отныне женщина не могла развестись с мужем на основании его склонности к азартным играм и пьянству или измены; уважительными причинами признавались только тяжкие преступления (убийство, отравительство, осквернение могил). Аналогичным образом муж мог развестись с женой, только если она окажется сводницей, отравительницей или нарушит супружескую верность.

Для искоренения широко распространенного института конкубина́та (не оформленного официально сожительства) издаются законы, запрещающие усыновлять детей от конкуби́ны (наложницы) и оставлять им наследство. В то же время при законном оформлении брака все рожденные ранее дети признавались законными.

Наконец, ряд законодательных мер призван постепенно закрепить преимущества христианства над другими религиями. В 321 г. первый день недели, носивший название «дня Солнца» (dies Solis, ср. англ. Sunday, нем. Sonntag), был объявлен официальным выходным днем. Формально это можно было трактовать и как почтение к солнечному культу, но всякому христианину было ясно, что речь идет о почитании дня Воскресения Христа («дня Господа», dies Dominica, ср.: итал. domenica, франц. dimanche) – «истинного Солнца правды».

В 323 г. было запрещено насильственно привлекать христиан к участию в языческих празднованиях. Наконец, были запрещены антихристианские сочинения Порфирия; они подлежали изъятию и уничтожению.

Большинство «прохристианских» законов Константин издал, еще будучи императором Запада. С прибытием его на Восток в конце 324 г. его отношения с церковью приобретают качественно иной характер. Здесь император сразу оказывается вовлечен в самую гущу церковных споров, связанных с целым комплексом внутрицерковных разногласий канонического и богословского характера. Для скорейшего примирения спорящих сторон Константин, уже имевший опыт решения внутрицерковных споров, прибег к испытанному методу – созыву церковного собора.

Собор как коллегиальный орган, решавший важнейшие вопросы церковной жизни, практиковался уже апостолами (так называемый Иерусалимский собор). О соборах Поместных церквей впервые упоминается около 160 г., а в III в. собрания епископов по областям собирались регулярно, как правило, два раза в год. В IV в. епархиальные собрания были поставлены под контроль митрополита, а их регулярный созыв стал предметом заботы не только церковных, но и государственных властей: 137-я новелла Юстиниана предписывает созывать их не реже раза в год. Кроме того, для избрания епископов могли созываться внеочередные соборы.

Решения отдельных Поместных соборов IV в., касающиеся общецерковной дисциплины, вошли в состав канонических сборников и впоследствии стали частью общецерковной правовой традиции.

Вскоре после легализации христианства появляется потребность в решении вопросов, касающихся всей полноты Церкви. Впервые епископов из разных провинций (преимущественно восточных) созвал на всеобщее совещание император Константин Великий. Это собрание, получившее название Вселенского собора (σύνοδος οἰκουμενική, concilium universale), стало прообразом для последующих общецерковных соборов. Они получили статус последней инстанции в решении как догматических, так и канонических (церковно-правовых) вопросов.

Императорам принадлежало право созывать такие соборы, присутствовать на них и придавать их решениям статус государственных законов. Но при этом собор оставался сугубо церковным совещанием, и право голоса на нем принадлежало только епископату. Статус «Вселенского» получал не каждый собор, созывавшийся императорами и собиравший представителей всех Поместных церквей. Некоторые из них впоследствии признавались «лжесоборами», а их решения отвергались, как принятые либо под давлением, либо в результате заблуждения.

Важнейшие соборы IV–VIII веков

Христианская вера в своих основаниях не подлежит умственному, логическому осмыслению. Между тем она, наряду с крещением, является необходимым условием спасения – достижения вечной жизни в Царствии Небесном (Мр. 16:16; Ин. 6:47). Уже апостол Павел охарактеризовал веру как для иудеев соблазн, для эллинов безумие (1Kop. 1:23). Более того, сама возможность веры предполагает недоступность ее предмета рациональному пониманию: ведь в ином случае речь шла бы не о вере, но о знании.

Однако особенности человеческого ума требуют, чтобы у предмета веры имелось конкретное содержание. Христианская вера основана на Новом завете, который признается за божественное Откровение – раскрытие учения о необходимых и достаточных условиях для человеческого спасения. Для доказательства привлекается Ветхий Завет – как менее ясная («прикровенная», «покрытая тенью»), но более древняя и потому весьма авторитетная форма Откровения. Многие библейские положения сложны для понимания и нуждаются в толковании – экзеге́зе. Привлечение для толкования философского аппарата порождает науку о Боге – теологию (θεολογία – богословие).

Особенностью христианского богословия является его принципиально апологетический характер. Оно всегда развивается в ответ на вызов того или иного учения, выводы из которого представляются разрушающими основания христианской веры. Такие учения получили названия е́ресей.

Понятие ереси (αἵρεσις – предпочтение, мнение, выбор) как отклонения от общепринятого вероучения оформляется, как мы видели, уже в апостольские времена. Bo II–III вв. церковные авторы вели полемику с большим количеством еретических направлений, доказывая их ошибочность и отстаивая верное (с точки зрения большинства авторитетных богословов) понимание богословских вопросов. Критерием истинности того или иного до́гмата (δόγμα – «мнение, положение, учение») служило принятие его так называемой апостольской Церковью – сообществом христианских общин во главе с епископами, каждый из которых по линии преемства рукоположений восходил к одному из апостолов.

Это сообщество, единство которого поддерживалось соборами, посланиями и совместными богослужениями, получило название кафолической Церкви (т.е. всеобщей, соборной). Принимаемая этим сообществом догма́тика – философски оформленная система христианского вероучения – называлась кафоли́чеством или, иначе, православием (ὀρθοδοξία– правильное мнение, суждение; традиционный славянский перевод объясняется многозначностью греч. δόξα – мнение, слава).

Уже первые прохристианские эдикты императора Константина определяли, что они относятся только к «католической Церкви христиан» (313 г.), и предписывали изгнание из церковных зданий раскольников-донатистов (316 г.).

После присоединения Востока Константин нашел там еще более тяжелый внутрицерковный конфликт, связанный уже не с организационными, а с догматическими спорами, которые грозили разрушить внутренне единство Церкви. Предоставив решения этих вопросов Вселенскому собору, император был обеспокоен прежде всего установлением мира и единства в Церкви. Именно по этой причине он, с одной стороны, сослал осужденных на соборе еретиков-ариан как государственных преступников, а с другой – впоследствии разрешил им вернуться и настаивал на их принятии в церковное общение. Особенно настойчиво политику «принуждения к единству» проводил сын Константина, Констанций II.

Его главным оппонентом стал Афанасий Великий (около 298–373, епископ Александрии с 326 г., с многочисленными перерывами – до 17! – ввиду изгнаний, ссылок и бегств), занявший принципиальную позицию и не собиравшийся уступать большинству восточного епископата, перешедшему на «умеренно-арианские» позиции. Он писал императору: «Богочестию свойственно не принуждать, а убеждать. (...) А какое убеждение там, где страх от царя? Какой совет там, где возражающего наказывают ссылкой или смертью? Воистину, еретики не имеют царя, кроме кесаря».

Последующие императоры предпочитали не вмешиваться в догматические вопросы, в результате чего в Церкви продолжалась активная богословская полемика и углублялось разделение между партиями.

Наконец, Феодосий I (379–395) решительно поддержал никейскую ортодоксию, которой придерживались епископы Рима и Александрии, после чего в Церкви довольно быстро установился мир.

Однако было бы ошибкой считать, что единомыслие епископов было достигнуто лишь благодаря нажиму со стороны властей. В первую очередь оно стало результатом той колоссальной теоретической и полемической работы, которую проделали знаменитые православные богословы, прежде всего «каппадокийские отцы» – Василий Великий, епископ Кесари́и Каппадокийской, Григорий Богослов из Назиа́нза (в 380–381 гг. занимал кафедру Константинополя) и брат Василия, Григорий Нисский (ум. после 394 г.).

Впрочем, эффективность государственных мер воздействия была столь очевидна, что архиереи, осуждавшие насилие в вопросах веры, стали активно поддерживать притеснения еретиков.

Так, Иоанн Златоуст, который провозглашал в своих проповедях, что христианам «непозволительно ниспровергать заблуждение насилием и принуждением, но следует соделовать спасение человеков путем разумного и кроткого убеждения», став столичным епископом, убеждал императора Аркадия (383–408), что лучше лишиться царства, чем стать нечестивым предателем дома Божия, пойдя навстречу требованиям готов-ариан. Его преемник по кафедре Несторий обращался к императору Феодосию II (408–450) как бы от имени Бога: «Помоги Мне одолеть еретиков, и Я помогу тебе одолеть персов».

Еще дальше пошел Августин Гиппонский. Если в начале своей церковной карьеры он считал принуждение в делах веры делом незаконным, то позднее, приобретя печальный опыт борьбы с донатистами, он пришел к мнению, что путь нравственного убеждения, конечно, прекрасен, но не всегда применим, и что для пользы самих же заблуждающихся нужно действовать и страхом, и насилием. Так, в трактатах «Против Крескония Грамматика» Августин говорит о еретиках: «Они убивают души людей, тогда как власти только подвергают пыткам их тела; они вызывают вечную смерть, а потом жалуются, что власти осуждают их на смерть временную». В средневековой Европе высокий богословский авторитет Августина стал обоснованием для жестоких казней еретиков по приговорам инквизиции.

Таким образом, императорская власть оказалась вовлечена в церковные споры. На место изощренной философской аргументации все чаще приходили то безапелляционные приказы, то рыхлые политические компромиссы.

В результате сам принцип богословского диалога оказался скомпрометирован и случилось непоправимое. Тонкие догматические расхождения, раздуваемые амбициями и враждой отдельных лиц, наложились на местнические и региональные противоречия и, наконец, нашли благодатную почву в бурно развивавшихся национальных культурах христианского Востока. Если зачинщиками и главными фигурантами богословских споров всегда выступали грекоязычные интеллектуалы, то под знамя борьбы с «имперской ересью» все чаще вставали малообразованные, но весьма активные провинциальные элементы (как правило, в лице монашествующих). С конца IV по начало VII в. весь Восток был охвачен волнениями на религиозной почве. Под угрозой оказалось не просто единство Церкви, но и судьба самой Римской империи.

В самом конце Евангелия от Матфея воскресший Иисус, призвав апостолов на гору в Галилее, говорит им: Дана Мне всякая власть на небе и на земле. Итак, идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам; и вот, Я с вами во все дни до скончания века (Мф. 28:19). При раскрытии смысла этого места привлекались другие слова Иисуса: Видевший Меня, видел и Отца, Я в Отце и Отец во Мне (Ин. 15:9, 11); Я и Отец одно (Ин. 10:30).

Однако как совместить указание на Отца, Сына и Духа с учением о единобожии?

Β III в. были предложены два крайних варианта решения этой апории, в основе которых лежал принцип строгого единства Бога – так называемое монархианство (μοναρχία – букв. «единоначалие»).

Первый вариант трактовал Отца и Сына как модусы проявления единого Божества (именуемого «Сыно-Отец» – Ύίοπάτωρ) или три лика, или личины (πρόσωπα, personae) одного Существа; это учение проповедовал в Риме некто Саве́ллий из Птолемаиды Ливийской, за что и был осужден папой Каликстом I (217–222) в 220 г.

Второе, противоположное направление видело единого Бога только в Отце, а Сына – Христа считало совершеннейшим человеком, в котором за Его высочайшую добродетель обитал Дух Божий и жила Сила Божия и который выступает посредником между Богом и людьми. Данное учение развивал и отстаивал Павел Самосатский, занимавший епископскую кафедру Антиохии (260–272); он также был осужден как еретик и, хотя и с большим трудом, сведен с престола.

«Срединную» линию между этими крайностями занимали богословы, стремившиеся не умалить божественности Сына и в то же время избежать обвинений во введении многобожия. В изложении Тертуллиана, Единый Бог, уникальная божественная сущность (substantia), выступает как Три Лица (personae) – Отец, Сын и Дух. По Оригену, Сын, или Бог Слово (Ло́гос), вечно рождается от Отца как ипостасная сущность Божества. Развивая учение о Троице, Александр Александрийский (епископ в 313–328 гг.) учил в своих проповедях, что Бог – это Три в Одном и Один в Трех; Сын – собезначален Отцу, во всем подобен Ему и рожден предвечно из Его сущности (έκ τῆς οὐσίας).

Александрийский пресвитер А́рий (ок. 256–336), уроженец восточной Ливии, обвинил Александра в смешении Отца и Сына, т.е. в ереси савеллианства. Сам Арий считал, что Сын, хотя и является Богом, но был рожден Отцом, а потому имеет начало – хотя и вне времени (которое было создано при творении мира). Только Отец безначален и вечен, а Сын создан волей Отца из не-сущего (έξ ούκ ὄντων – из того, чего ранее не существовало) как посредник в творении мира. Сын – «совершеннейшее творение (ποίημα, κτίσμα)», однако Он изменяем и совершенен не по природе, но в силу нравственного усилия. Он во всем неподобен Отцу.

Учение Ария, по сути вводившее субординацию (соподчинение) Отца и Сына и понимавшее Христа как «Бога второго уровня», было осуждено на Александрийском соборе около 320 г., но нашло поддержку у Евсевия Никомидийского, который в то время был епископом столицы Восточной империи и имел влияние на императрицу Констанцию, сестру Константина Великого и супругу Лициния. Как выходец из антиохийской богословской школы, Евсевий с антипатией относился к александрийскому богословию.

Сам Арий, имевший определенную популярность в Александрии, вынес богословские споры на улицы, сочиняя стихи и гимны с богословскими формулами для моряков, грузчиков и бродяг.

Когда в 324 г. Восточная империя была присоединена к владениям Константина Великого, император-христианин был весьма обескуражен раздорами в Церкви. Будучи уверен, что публично рассуждать о темных богословских предметах не следует, он призывал христиан брать пример с языческих философов, которые, споря, не враждуют между собой. «Верните мне ясные дни и спокойные ночи!» – взывал он, пытаясь примирить Ария с Александром. Наконец, убедившись в тщетности призывов и переговоров, император решил созвать общецерковный собор.

Летом 325 г. Константин пригласил епископов в Никею на празднование 20-летнего юбилея своего правления. Здесь состоялся I Вселенский собор, в котором приняли участие более 300 (по традиции – 318) епископов из всех восточных провинций Империи и нескольких с Запада. Сам император-христианин, хотя и воздерживался от личного участия в богословских прениях, настойчиво увещевал епископов прийти к соглашению и принять единый Символ веры.

На соборе выявились три партии: защитники Ария во главе с Евсевием Никомидийским, сторонники Александра Александрийского (Евста́фий Антиохийский, О́сий Ко́рдубский, александрийский диакон Афанасий, будущий архиепископ), а также группа колеблющихся епископов, самым известным из которых был советник императора историк и писатель Евсевий Кесарийский.

Когда большинство епископов отвергло проект Символа веры, предложенный Евсевием Никомидийским (где Сын был назван сотворенным), Евсевий Кесарийский предложил компромиссный вариант, трактовавший об Отце и Сыне в расплывчатых выражениях.

Император согласился принять его при условии, что в него будет включена формула «Сын единосущен (όμοούσιος) Отцу». Как считается, это важное богословское выражение было подсказано императору его советниками, главным из которых был Осий, епископ Кордубы (совр. Ко́рдова).

Составление Символа веры, которым утверждалась вера в истинно Божественную сущность Сына Божьего Иисуса Христа, стало важнейшим результатом догматической деятельности собора:

После подписания Символа веры подавляющим большинством участников собора (кроме самого Ария и двух ливийских епископов, его земляков) к нему были добавлены анафематизмы³, налагающие проклятия на некоторые положения арианского учения (их не подписали Евсевий Никомидийский и Феогний Никейский).

По императорскому указу все противники соборных решений были сосланы, а их сочинения, подобно книгам порфириан (Порфирий был главным языческим оппонентом христианства), уничтожались под угрозой смертной казни.

Ключевой термин, традиционно переводимый как «единосущный», указывал на тождество сущности Отца и Сына (όμοιος – «одинаковый, такой же, один и тот же») и противопоставлялся тезису Ария о сущностном отличии Сына от Отца.

Однако проблема заключалась в том, что то же самое слово (хотя и в ином, антитринитарном смысле) использовал в свое время Павел Самосатский, осужденный за ересь Антиохийским собором 268 г. Это обстоятельство впоследствии смутило многих восточных епископов, вставших на позиции пересмотра Никейского символа. Богословским недоумениям способствовала и терминологическая неясность в отношении понятий «сущность», «ипостась», «природа», «субстанция».

Через несколько лет престарелый Арий и Евсевий Никомидийский были прощены Константином по предсмертной просьбе его сестры Констанции. Император, удовольствовавшись их личным раскаянием, вернул Евсевия на кафедру, а Ария попросил принять в общение. Но новый предстоятель Александрийской церкви, 40-летний Афанасий Великий, проявил принципиальность, не видя отказа Ария от его ошибочных богословских идей.

Тем временем сочувствовавшие Арию епископы во главе с Евсевием Никомидийским (который в 339 г. занял кафедру новой столицы – Константинополя) осудили Афанасия на Тирском соборе (335 г.), а император Константин, разгневанный упорством александрийского епископа и смущенный доносами на его угрозы лишить Константинополь египетского хлеба, в 336 г. отправил его в почетную ссылку в Трир, одну из западных столиц Империи.

Удаляя Афанасия, Константин был уверен, что это будет способствовать церковному миру и общественному покою. Однако в следующем году он скоропостижно скончался, завещав своим сыновьям хранить «единодушное почитание Божества». Правившие на Западе Константин и Констант строго придерживались решений Никейского собора. Получивший Восток Констанций II (337–361) вошел в историю Церкви в двоякой роли: как деятельнейший защитник христианства, активно искоренявший язычество из общественной жизни Империи, и как яростный защитник противников Никейского символа – ариан.

Антиникейская сторона никогда не была единой; с течением времени она распалась на ряд враждующих группировок:

1) Аноме́и (Аэ́тий, Евно́мий) – «крайние» ариане, отстаивавшие формулу «Сын ни в чем не подобен (ανόμοιος) Отцу»;

2) Евсевиа́не (Евсевий Никомидийский, Евдо́ксий Антиохийский) представляли собой группу, осуждавшую никейский термин «единосущный» и настаивавшие, что Сын меньше Отца и подчинен Ему;

3) О́мии (Ака́кий Кесарийский) соглашались признать, что Сын подобен (όμοιος) Отцу – но только не по сущности;

4) Омиусиа́не (Василий Анки́рский и Дианий, епископ Кесари́и Каппадокийской) – наиболее «умеренные» ариане, признавали, что Сын совершенно и во всем подобен Отцу, в том числе и по сущности: όμοιούσιος. Данный термин отличался от никейского όμοούσιος всего одной буквой «иота», но, как сказано в Евангелии, доколе не прейдет небо и земля, ни одна иота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все (Мф. 5:18).

Им противостояли защитники Никейского символа, провозглашавшего не просто подобие, но тождество сущностей Сына и Отца. Они делились на так называемых староникейцев (Афанасий Великий и западные епископы) и младоникейцев (Василий Великий, Григорий Богослов, Григорий Нисский, которых называют еще «великими каппадокийцами»). Если первые еще не различали понятия «сущность», «природа» и «ипостась» (substantia), το «каппадокийские отцы» ввели четкое разграничение между «природой» как общей категорией и «ипостасью» как частной. Это дало возможность предложить формулу: «одна природа в трех ипостасях». Она легла в основу православного учения о Святой Троице. Природу и ипостась можно сравнить со «второй» и «первой сущностями» Аристотеля, с тем отличием, что «природа» Троицы подразумевает единство реальное и гораздо более цельное, чем абстрактные категории вида, каковыми Аристотель считал «вторые сущности».

Соперничество богословов вылилось в упорную церковно-политическую борьбу, поскольку императоры, озабоченные поддержанием единства, обрушивали всю мощь репрессивного аппарата на тех, кого считали отколовшимися от общецерковной («кафолической») позиции.

Большинство епископов на Западе хранили верность Никейскому символу. На Востоке активная деятельность Евсевия Никомидийского привела к возникновению влиятельной проарианской группировки. Евсевиане ополчились против главных оппонентов Ария в Никее – Евста́фия Антиохийского (около 325–330) и Афанасия Александрийского, которые в результате интриг были смещены с кафедр в конце правления Константина. Впрочем, Афанасий в 337 г. был отпущен в Александрию императором Запада Константином Младшим. Тогда «евсевиане», войдя в доверие к Констанцию, обвинили Афанасия в самовольном возвращении на кафедру и в других канонических преступлениях на Антиохийских соборах 339 и 341 гг. На последнем из них, созванном по случаю освящения («обновления») большой базилики, заложенной еще при Константине Великом, в присутствии императора Констанция было принято вероопределение, отклонившее термин «единосущный». Формально проявляя уважение к Никейскому собору и отмежевываясь от Ария, епископы Востока под влиянием евсевиан встали на путь пересмотра Никейского Символа веры.

Тем временем Афанасий, в 339 г. вновь низложенный и изгнанный из Александрии, нашел поддержку в Риме у папы Юлия I (337–352) и западного императора Константа. Для решения спорных вопросов по взаимной договоренности императоров епископы Востока и Запада должны были собраться в Сердике (совр. София), на границе между частями Империи. Однако диалог не состоялся. Западные епископы на Сердикском соборе в 343 г. оправдали Афанасия и утвердили Никейский символ, а восточные, уехав в соседний Филиппополь (совр. Пловдив), во владения Констанция, осудили Афанасия и его сторонников и приняли арианское вероопределение.

Между тем Констант продолжал давление на брата, организовав петицию в защиту Афанасия, подписанную 400 епископами Запада и Востока. Констанций смягчил свою позицию, и после смерти в Александрии арианского епископа Григория Афанасию в 346 г. было разрешено вернуться на кафедру, а все обвинения против него были сняты.

Однако богословские проблемы оставались. Церковь была разделена на враждующие группировки. Так, в Антиохии, где господствовали ариане, действовала никейская община евстафиан во главе с пресвитером Павли́ном; в Александрии ариане, не признав Афанасия, ушли в подполье и выбрали собственного епископа.

Несмотря на провокации арианского окружения, Констанций сохранял благоволение к Афанасию. Ситуация изменилась после того, как в 351 г. после победы над узурпатором Магненцием Констанций объединил под своей властью всю Империю. О решающей победе при Мурсе императору первым сообщил местный епископ Валент, ученик Ария и давний недруг Афанасия Великого. Ему удалось завоевать полное доверие Констанция, который был озабочен примирением западных и восточных епископов. На соборах в Арелате в 353 г. и Медиолане в 355 г. под давлением императора Афанасий был осужден «за канонические преступления». Те немногие, кто отказался подписать это соборное решение, в их числе папа Либерий (352–366) и Осий Кордубский, были отправлены в ссылку.

Столкнувшись с отказом участников Медиоланского собора 355 г. осудить Афанасия по той причине, что им были неизвестны каноны, которые тот нарушил, раздраженный Констанций воскликнул: «Чего я желаю, то и следует считать каноном. (...) Или повинуйтесь, или отправитесь в ссылку!». Осий Кордубский в послании смело увещевал императора: «Помни, что ты смертный человек. (...) He лезь в дела церковные, не приказывай нам о них, а лучше учись им от нас. Тебе вручил Бог царство, а нам вверил дела Церкви. (...) Ни нам не положено начальствовать на земле, ни у тебя, царь, нет права кадить фимиам».

Был отдан приказ об аресте Афанасия, но за него вступилась его паства. Два раза эмиссары императора безуспешно пытались захватить непокорного епископа; в Александрию были стянуты все легионы из Египта и Ливии, но Афанасию в 356 г. все же удалось скрыться из оцепленной церкви.

После смещения Афанасия о́мии во главе с Валентом Мурсийским перешли в богословское наступление. В 357 г., пользуясь влиянием на императора, они предложили так называемую вторую сирмийскую формулу: термин «сущность» осуждался и изымался, Сын признавался меньшим Отца и подчиненным Ему. Под давлением угроз и уговоров формулу подписал даже столетний Осий Кордубский. Покаяние принес и папа Либерий, отпущенный за это из ссылки.

Однако запротестовали не только епископы Запада, но и восточные «омиусиане», провозгласившие на Анкирском соборе в 358 г., что Сын подобен Отцу по сущности. Их делегация во главе с епископом Анкирским Василием (ум. около 362/363 г.) сумела заручиться поддержкой Констанция, но ненадолго. 22 мая 359 г. в Сирмии была подписана новая (уже четвертая по счету) формула, где ненавистное омиям выражение «по сущности» было заменено на расплывчатое «Сын подобен Отцу во всем».

Для окончательного решения проблемы Констанций созвал в 359 г. собор, задуманный им как Вселенский. Его заседания проходили сразу в двух городах: в итальянском Аримине собрались более 400 епископов Запада, а в исаврийской Селевкии – 160 епископов Востока (расколовшиеся, однако, на два лагеря). Правдами и неправдами победу одержали омии, продавившие формулу «Сын подобен Отцу».

Всего в правление Констанция арианами разного толка было предложено около 10 различных вероучительных формулировок, которые Сократ Схоластик называет «лабиринтом вероизложений». Вот основные из них:

2-я формула Антиохийского собора (341 г.) – так называемый Символ веры Лукиана, пресвитера Антиохийского (ум. 312); составлена в расплывчатом квазиарианском духе («Сын – неотличимый образ божества, сущности, силы, воли и славы Отца»);

4-я антиохийская формула, представленная послами Антиохийского собора (341 г.) императору Констанцию. Она близка к Никейскому символу, но без термина «единосущный». Ее повторяют формулы: филиппопольская (343 г.); 5-я антиохийская (344 г.) и 1-я сирмийская (351 г.);

2-я сирмийская формула (357 г.) запрещала использовать понятие «сущность» и постулировала иерархическое подчинение Сына Отцу, что означало смещение в сторону крайнего арианства; она была одобрена на Антиохийском соборе 358 г.;

формула Анкирского собора, предложенная омиусианами («Сын подобен Отцу по сущности») как реакция на 2-ю сирмийскую формулу и повторенная с одобрения Констанция в 3-й сирмийской формуле (358 г.); это был возврат на более умеренные позиции;

4-я сирмийская формула (359 г.), заменявшая слова «по сущности» словами «во всем», явилась частичным реваншем омиев;

Никская формула, подписанная в г. Ника делегатами Ариминского собора (359 г.), которая стала новой победой омиев; в ней слова «подобен во всем» заменялись на неопределенное «подобен по Писанию». На Ариминском соборе эту формулу удалось протолкнуть только ценой добавления анафем Арию, но в 360 г. она была подтверждена Константинопольским собором, став основой для омийного арианства в правление императора Валента.

В 361 г. император Констанций умер, а наследовавший ему язычник Юлиан вернул из ссылки всех сосланных епископов, надеясь на усиление распрей в Церкви.

После воцарения Валентиниана и Валента никейская вера опять возобладала на Западе. На Востоке же утвердилось омийное арианство. Император Валент всячески поддерживал лидера ариан Евдо́ксия, занимавшего константинопольскую кафедру (360–370), однако не осмелился вновь изгнать из Александрии Афанасия Великого, который вместе с Василием Великим активно готовил почву для церковного воссоединения.

Только после воцарения Феодосия I никейская ортодоксия получила поддержку и на Востоке, что было закреплено в императорских указах и в решениях II Вселенского собора (Константинополь, 381 г.).

На Константинопольском соборе 381 г. была принята новая редакция Никейского символа в 12 пунктах (членах), известная как Никео-Цареградский символ веры:

(по-гречески Πιστεύω εις ἕνα θεόν, Πατέρα, παντοκράτορα, ποιητήν οὐρανοῦ καἰ γῆς, ὁρατῶν τε πάντων καί άοράτων.

Καί εις ἕνα Κύριον Ἰησοῦν Χριστόν, τον Υἱόν τοῦ Θεοῦ τόν μονογενῆ, τόν έκ τοῦ Πατρός γεννηθέντα προ πάντων τῶν αιώνων. Φῶς έκ φωτός, θεόν άληθινόν έκ Θεοῦ άληθινοῦ γεννηθέντα, ού ποιηθέντα, όμοούσιον τῷ Πατρί, δι' οὗ τά πάντα έγένετο. Τόν δι'ήμάς τούς άνθρώπους καί διά τήν ήμετέραν σωτηρίαν κατελθόντα έκ τῶν ουρανῷν καί σαρκωθέντα έκ Πνεύματος Ἁγίου καί Μαρίας τῆς Παρθένου καί ένανθρωπήσαντα. Σταυρωθέντα τε ύπέρ ἡμῶν έπί Ποντίου Πιλάτου καί παθόντα καί ταφέντα. Καί άναστάντα τῆ τρίτη ήμέρα κατά τάς Γραφάς. Καί άνελθόντα είς τούς ούρανούς καί καθεζόμενον έκ δεξιῶν τοῦ Πατρός. Καί πάλιν έρχόμενον μετά δόξης κρΐναι ζῶντας καί νεκρούς, ού τῆς βασιλείας ούκ έσται τέλος.

Καί είς τό Πνεῦμα τό Άγιον, τό Κύριον, τό ζωοποιόν, τό έκ τοῦ Πατρός έκπορευόμενον, τό σύν Πατρί καί Υἱῷ συμπροσκυνούμενον καί συνδοξαζόμενον, τό λαλῆσαν διά τῶν Προφητῶν.

Εις μίαν, άγίαν, καθολικήν καί άποστολικήν Ἑκκλησίαν. Όμολογῶέν βάπτισμα εις ἄφεσιν άμαρτιῶν. Προσδοκῶάνάστασιν νεκρῶν καί ζωήν τοῦ μέλλοντος αίῶνος. Αμήν.

(по-латыни Credo in unum Deum, Patrem omnipotentem, factorem caeli et terrae, visibilium omnium et invisibilium.

Et in unum Dominum lesum Christum, Filium Dei unigenitum, et ex Patre natum ante omnia saecula. Deum de Deo, lumen de lumine, Deum verum de Deo vero, genitum, non factum, consubstantialem Patri, per quern omnia facta sunt. Qui propter nos homines et propter nostram salutem descendit de caelis. Et incarnatus est de Spiritu Sancto ex Maria Virgine, et homo factus est. Crucifixus etiam pro nobis sub Pontio Pilato; passus et sepultus est, et resurrexit tertia die secundum Scripturas, et ascendit in caelum, sedet ad dexteram Patris. Et iterum venturus est cum gloria iudicare vivos et mortuos, cuius regni non erit finis.

Et in Spiritum Sanctum, Dominum et vivificantem: qui ex Patre procedit. Qui cum Patre et Filio simul adoratur et conglorificatur: qui locutus est per prophetas.

Et unam, sanctam, catholicam et apostolicam Ecclesiam.Confiteor unum baptisma in remissionem peccatorum. Et expecto resurrectionem mortuorum et vitam venturi saeculi. Amen.

Ниже текст Никео-Цареградского Символа приводится в традиционном церковно-славянском переводе⁴:

(1) Ве́рую во Еди́наго Бо́га Отца́, Вседержи́теля, Τвορцά не́бу и земли́, ви́димым же всем и неви́димым. (2) И во Еди́наго Го́спода Иису́са Xpucmа́, Сына Бо́жия Единоро́днаго, Иже от Отца́ рожде́ннаго прежде всех век; Све́та от Све́та, Бо́га и́стинна от Бо́га и́стинна, рожде́нна, несотворе́нна, единосу́щна Отцу́, Имже вся бы́ша. (3) Нас pа́дu человέκ и на́шего pа́дu спасе́ния сше́дшаго с небе́с и воплоти́вшагося от Ду́ха Свя́та и Мари́и Де́вы, и вочелове́чшася. (4) Распя́таго же за ны при Понти́йстем Пила́те, и страда́вша, и погребе́нна. (5) И воскре́сшаго в третий день по Писа́нием. (6) И возше́дшаго на нeбecа́, и седя́ща одесну́ю Отца́. (7) И па́кu гряду́щаго со сла́вою суди́ти живы́м и ме́ртвым, Его же Ца́рствию не бу́дет конца́. (8) И в Ду́ха Свята́го, Госпо́да Животворя́щаго, Иже от Omца́ исходя́щаго, Иже со Отце́м и Сы́ном спокланя́ема и ссла́вима, глаго́лавшаго проро́ки⁵.

(9) Во еди́ну Святу́ю, Собо́рную [= Кафолическую] и Апо́стольскую Це́рковь. (10) Испове́дую еди́но креще́ние во оставле́ние грехо́в. (11) Ча́ю воскресе́ния ме́ртвых (12) и жи́зни бу́дущаго ве́κα. Ами́нь.

Символ веры считается основополагающим вероучительным текстом и звучит на каждой литургии. Все христиане знают его наизусть.

В католической церкви в 8-й член Никео-Константинопольского символа с XI в. устойчиво добавляется слово Filioque (Et in Spiritum Sanctum (...) qui ex Patre Filioque procedit – «И в Духа Святаго (...) Иже от Отца и Сына исходящаго»),

Первое свидетельство о появлении Filioque в Западной церкви восходит к так называемому Symbolum Quicumque⁶ (так называемый Афанасьевский Символ веры). Этот документ, авторство которого приписывается Афанасию Великому, известен лишь с начала V в., так что принадлежность его Афанасию спорна (есть еще точки зрения, которые приписывают Symbolum Quicumque западным отцам – Амвросию Медиоланскому, Августину или Викентию Лиринскому). О Св. Духе в этом Символе сказано: Spiritus Sanctus a Patre et Filio: non factus, nec creatus, nec genitus, sed procedens («Святой Дух – от Отца и Сына: не создан, не сотворен, не рожден, но исходит»).

В Испании, где кафолической Церкви приходилось активно бороться с завоевателями – арианами-вестготами, Symbolum Quicumque с Filioque был принят в VI в. (видимо, чтобы тверже подчеркнуть тезис о единосущии Отца и Сына); он был утвержден на III Толедском соборе (589 г.).

Из Испании Filioque проникает в государство Каролингов, и император Карл Великий становится активным его защитником – особенно после 787 г., когда потерпел неудачу проект брака между наследником Византийского престола Константином и дочерью Карла Ротрудой. В противовес решениям Никейского (VII Вселенского) собора, на котором был представлен почти исключительно один Восток, Карл в 792 г. направил папе список из 85 ошибок, которые были допущены на этом соборе, причем главнейшим «грехом» собора Карл считал одобрение византийской формулы о том, что Святой Дух исходит только от Отца, и настаивал на прибавлении к этой формуле Filioque. В 794 г. Filioque принял созванный Карлом церковный собор во Франкфурте, осудив при этом Константинопольского патриарха Тарасия (784–806) за употребляемую им формулу per Filium («через Сына»), Карл стал инициатором созыва соборов в Чивидале (796 г.) под председательством тесно связанного с франкским королевским двором Павлина II, патриарха Аквилейского, которому было поручено опровергнуть «византийскую формулу», и в Аахене (809 г.), на котором председательствовал лично. Собор в Чивидале включил Filioque в Символ веры под предлогом борьбы с адопционизмом (хотя ранее, на поместном соборе 791 г., Павлин добился осуждения прибавлений к Символу веры); Аахенский собор постановил, что «Святой Дух нисходит не от одного Бога-Отца, но и от Сына».

На основании соборных решений император поставил перед папой Львом III (795–816) вопрос о включении в кафолический Символ веры слов «и от Сына», правда, безуспешно: в ІХ-Х вв. отношение Рима к Filioque было неоднозначным – по крайней мере, когда Лев III «по любви к православной вере и для охранения ее» повелел начертать по-гречески и по-латыни Никео-Цареградский Символ веры на серебряных пластинах и поместить их в соборе св. Петра, он опустил это слово.

В то же время, когда за год до Аахенского собора Лев III получил послание от Иерусалимского патриарха с жалобой на то, что французские монахи-бенедиктинцы на горе Елеонской добавляют к Символу веры Filioque, он переправил жалобу Карлу Великому, на средства которого содержались эти бенедиктинцы. При этом папа отметил, что, хотя он сам считает данное добавление бесспорным с богословской точки зрения и соответствующим западной традиции, он полагает, что неверно отступать от того Символа веры, который принят во всем христианском мире.

В течение IX в. Filioque было принято церквами Германии и Лотарингии, а также многими церквами Галлии. Из Германии это добавление попало в Рим, где папа Формоз (891–896) не только его принял, но и ввел в употребление в Болгарии, что вызвало протесты Константинопольского патриарха Фотия. На созванном Фотием соборе в храме св. Софии в Константинополе (879–880) было осуждено внесение любых добавлений в Никео-Цареградский Символ веры. Папа Римский Иоанн VIII (872–882) признал решения этого собора, хотя не исключено, что его богословская позиция в отношении Filioque была той же, что и упомянутые взгляды Льва III. Тезис о Filioque в прениях с константинопольским патриархом якобы поддерживал антипапа Христофор (903–904), однако на документ, свидетельствующий об этом, с уверенностью опираться сложно: он содержит анахронизмы.

Β X в. Рим подпал под власть графов Тускуланских, создавших политическую комбинацию, которая разрешила дуализм гражданской и церковной власти в Вечном городе: один из членов семьи становился папой (религиозный лидер), другой – консулом (гражданский лидер). Предполагают, что, поскольку родоначальник Тускуланских графов Феофилакт мог иметь византийские корни, вопрос о Filioque в это время не поднимался. Однако после того как в 962 г. саксонский герцог Оттон I принудил потомка Феофилакта папу Иоанна XII (955–963) короновать его короной Священной Римской империи, в Риме вновь усилились проимперские настроения, в том числе влияние «германского богословия», одним из основных тезисов которого был тезис о Filioque. Развернувшаяся в Риме в течение следующих сорока лет борьба проимперской знати и клана Крешенци (Кресцентиев) с графами Тускуланскими завершилась победой «германской» партии. В понтификат Бенедикта VIII (1012–1024), четвертого папы из тускуланского рода, в 1014 г. Символ веры с Filioque был впервые торжественно пропет на папской мессе при коронации императора Священной Римской империи германской нации Генриха II. Этот факт и считается официальным принятием Filioque Римской церковью.

Большим авторитетом у католиков пользуется также так называемый Апостольский Символ веры, созданный в V в. на основе древнего крещального символа Римской церкви:

«Верую в Бога, Отца Всемогущего, Творца неба и земли. – И в Иисуса Христа, Единственного Его Сына, Господа нашего, Который был зачат Святым Духом, рожден Девой Марией, страдал при Понтии Пилате, был распят, умер и погребен, сошел во ад, в третий день воскрес из мертвых, восшел на небеса и восседает одесную Бога Отца Всемогущего, откуда придет судить живых и мертвых. – Верую во Святого Духа, Святую Кафолическую Церковь, общение святых, отпущение грехов, воскресение плоти, жизнь вечную. Аминь».

Победа над арианством была достигнута благодаря мужественной позиции отдельных епископов (прежде всего Афанасия Великого) и богословским трактатам, разъяснившим суть спорных формулировок (здесь особенно велика роль Василия Великого и Григория Богослова). Наконец, меры государственной политики привели к исчезновению ариан как значимой церковной силы (хотя как секта арианство существовало еще несколько веков).

Некоторое время в Антиохии продолжалось противостояние между избранным на II Вселенском соборе архиепископом Флавианом (381–404), преемником бывшего «омиусианина» Меле́тия, и общиной евстафиан (строгих никейцев) во главе с епископом Павлином. Этот так называемый мелетианский раскол (не путать с мелитианским расколом в Александрии, имевшим место в первой четверти IV в. в связи с вопросом об отношении к христианам, «падшим» во время гонений), где на стороне Павлина выступали Рим и Александрия, окончился в 90-е годы IV в. признанием Флавиана. Воссоединение самих павлиниан было торжественно отмечено в Антиохии в 415 г.

После долгих смятений в Кафолической церкви воцарился мир. Но, как оказалось, ненадолго.

После смерти Константина Великого в 337 г. Империю разделили трое его сыновей: Запад отошел старшему, Константину II, Италия с Африкой и Паннонией – младшему, Константу (в 340 г. к нему же отошли и владения погибшего Константина II), а богатый Восток с Константинополем – среднему, Констанцию II. Все они были убежденными христианами.

В 341 г. Констанций и Констант официально запретили языческие жертвоприношения, а в 346 г. издали закон о закрытии языческих храмов. Вскоре Констант был убит, а в 353 г. Констанций, одержав победу над узурпатором Магненцием, объединил под своей властью всю Римскую империю.

В 356 г. за публичные языческие жертвоприношения была введена смертная казнь, а маги и прорицатели были объявлены «врагами человеческого рода». Из помещения курии Сената был вынесен главный символ древней римской государственности – алтарь Победы, перед которым со времен Августа сенаторы приносили клятву принцепсам.

Впрочем, политика веротерпимости в отношении язычников продолжалась. Грозные запреты мотивировались, как правило, борьбой с суеверием (superstitio) и «безумием» кровавых жертвоприношений (sacrificationum insania), но не распространялись на религиозные убеждения. Более того, сам император по-прежнему считался верховным жрецом традиционного культа (pontifex maximus), a после смерти был, как и его отец, обожествлен Сенатом.

Констанций II поддерживал арианство, которого в то время придерживалось большинство епископата на Востоке; угрозами и насилием он добился признания арианства и западным епископатом. В то же время его брат Констант покровительствовал «никейцам».

Констанций мало интересовался богословием и все свои жесткие меры против «непримиримых» во главе с Афанасием Великим мотивировал необходимостью сохранения единства и мира в Церкви. При этом император ссылался на слова своего великого отца, завещавшего: «Царствование не принесет тебе пользы, если не будешь вместе со всеми единодушно чтить Божество».

В то же время и язычество еще было широко распространено, главным образом в сельской местности (откуда и латинское название язычников – pagani, букв. «деревенские») и среди образованной аристократии, презиравшей христианство за его «бескультурье». Все это создавало почву для попытки языческого «реванша», которая была предпринята в правление императора Юлиана, последнего представителя династии Константина Великого.

Однако реформы Юлиана не нашли поддержки в обществе. He только христиане, многие из которых поплатились жизнью за открытое сопротивление императору-отступнику, – даже язычники открыто насмехались над его затеями.

Гибель Юлиана Отступника поставила точку в многовековом соперничестве христианства и язычества. Последним императором, терпимо относившимся к язычеству, стал недолго правивший на Западе Евгений (392–394), но сам он был христианином (по крайней мере формально).

После краткого правления Иовиа́на (363–364), успевшего лишь вывести римскую армию из Персии, Империя вновь разделилась на две части. Старший император, Валентиниа́н I (364–375), предпочел отправиться на Запад, отдав Восток своему младшему брату Вале́нту (364–378). При этом Валентиниан предоставил Церкви полную свободу, что привело к восстановлению никейского православия, тогда как Валент вернулся к поддержке ариан, видя в них господствующую конфессию.

В отличие от Констанция II, Валент не сумел изгнать из Александрии Афанасия Великого, столкнувшись с угрозой мятежа. Вынужден он был мириться и с тем, что одну из важнейших церковных кафедр Малой Азии – в Кесарии Каппадокийской – занял крупный оппонент арианства Василий Великий (с 370 г.), поскольку тот излечил его больного сына. Арианская политика императора вызывала все большее недовольство и в столице – Константинополе. По преданию во время отъезда Валента на фатальную для него войну с готами в 378 г. отшельник св. Исаа́кий Далматский (назван по имени монастыря Далмата, где он был игуменом) предсказал ему гибель за упорную поддержку еретиков.

После кончины императора Валентиниана его сын Грациа́н (375–383), унаследовав верховную власть, отказался принять титул великого понтифика, по традиции преподнесенный ему сенаторами, и приказал вновь удалить алтарь Победы из курии (куда он был возвращен при Юлиане). За этими шагами юного императора угадывалось влияние его воспитателя Амвросия Медиоланского (около 340–397), епископа Милана, где в то время находилась столица Западной империи. Амвросий прославился не только как выдающийся латиноязычный духовный писатель, но и как неутомимый борец с арианством и язычеством. He меньшим авторитетом он пользовался и в глазах правителя Востока Феодосия I Великого (379–395), назначенного императором после гибели Валента в битве под Адрианополем.

Смерть покровителя лишила ариан государственной поддержки. При Грациане и Феодосии они начинают подвергаться преследованиям и быстро утрачивают силу. Важное значение для церковной истории играют эдикты 379–381 гг., в которых проводится планомерная защита никейского вероучения и законодательно оформляется понятие «кафолик» (catholicus) в значении, омонимичном понятию «православный» (ὀρθόδοξος).

Медиоланский эдикт Грациана от 3 августа 379 г. (подписанный также именами его младшего брата Валентиниана II и недавно назначенного соправителя Феодосия I) провозглашает: «Да затихнут навечно все ереси, запрещенные божественными и императорскими законами». Публичное исповедание ошибочных вероучений запрещается, а эдикты в пользу ариан отменяются. Но куда более жесткие формулировки содержатся в эдиктах, издававшихся Феодосием I по прибытии на Восток, где большая часть епископата была привержена арианству.

В эдикте, изданном 27 февраля 380 г. в Фессалонике, говорится:

«Мы желаем, чтобы все народы, которыми правит благоразумие Нашей Милости, пребывали в той религии, которую заповедал римлянам божественный апостол Петр, как это доселе ясно являет установленная им самим религия, и которой ясно следуют понтифик Дамас и Петр, епископ Александрийский, муж апостольской святости, а именно, чтобы мы веровали согласно апостольскому наставлению и евангельскому учению в единое Божество Отца, Сына и Святого Духа в равном величестве и в честной Троице. Повелеваем тем, кто следует этому закону, носить имя христиан кафоликов; а остальных, полагая безумными и невменяемыми, подвергать бесчестию еретического догмата и к сходкам их не прилагать название церквей; они подлежат прежде всего отмщению от Бога, а затем – возмездию с нашей стороны, на какое подвигнет нас небесное решение».

Список авторитетных иерархов, общение с которыми служит критерием кафоличности, определяет эдикт, изданный 30 июля 381 г., сразу по окончании II Вселенского собора, проходившего в Константинополе. Там названы поименно Нектарий Константинопольский (381–397), Тимофей I Александрийский (381–385), Пелагий Лаодикийский, Диодор Тарсский, Амфилохий Иконийский, Элладий Кесарийский, Отерий Мелитинский, Григорий Нисский, Терентий Скифский и Мармарий Маркианопольский.

Но еще до собора, эдиктом от 10 января 381 г., Феодосий приказывает лишить всех противников никейской веры права на богослужебные собрания внутри городских стен и даже формулирует (впрочем, в довольно неясных выражениях) признаки «истинного кафолика»:

«Придерживающимся никейской веры и истинным служителем кафолической веры должен быть признаваем тот, кто исповедует в одном имени Бога Вседержителя и Христа, Сына Божия, Бога от Бога, Света от Света; кто не хулит отрицанием Духа Святаго, Которого мы чаем и принимаем от Всевышнего Творца всяческих; у кого в чувстве безукоризненной веры пребывает неделимая субстанция неповрежденной Троицы, которую право верующие называют греческим словом уси́я».

Оформляется схема, по которой впоследствии в течение веков будет выстраиваться церковная политика императоров. Церковная полнота определяет правильное вероучение (как правило, на соборах), после чего государственная власть лишает всех несогласных с этим решением статуса христиан со всеми вытекающими последствиями. Формально уголовное наказание за ересь как таковую не предполагается, но любая попытка отколовшейся группировки вести церковную жизнь воспринимается как правонарушение и наказывается (как правило, ссылкой предводителей).

Критерием принадлежности той или иной общины к числу Кафолической церкви служит евхаристическое общение с признанными в качестве православных иерархами. Однако их круг императоры подчас будут пытаться определить самостоятельно, что послужит в будущем причиной многих нестроений.

После убийства Грациана Феодосий I опекал правившего Западом юного Валентиниана III (383–392), а когда и тот был свергнут и убит, в последний раз объединил в своих руках всю Империю. Его правление стало настоящей вехой в истории христианства: отныне оно de facto становится государственной религией Римской империи.

В отличие от большинства римских императоров и сановников того времени, считавших себя христианами, но откладывавших крещение и довольствовавшихся статусом оглаше́нных, Феодосий I правил Империей, уже будучи полноправным членом Церкви (крещение он принял в Фессалонике во время болезни в 380 г.). Очевидно, именно это объясняет строгое отношение императора к язычникам и еретикам. С другой стороны, теперь он и сам мог подвергаться церковным епитимиям за преступления морального характера. Деятельность правителя автократичного и милитаризованного государства, какой была Римская империя в эпоху варварских вторжений, было непросто сочетать со строгим соблюдением христианских заповедей и канонов. В 390 г. Империю всколыхнули события в Фессалонике, где с согласия Феодосия в наказание за мятеж были преданы смерти несколько тысяч человек.

Ситуацию обостряло то обстоятельство, что жертвами оказались православные христиане, a исполнителями экзекуции – готы-ариане, которых Феодосий начал особенно активно привлекать на службу в армии.

Зачинщиками беспорядков выступили болельщики популярных в то время гонок на ипподроме. Требуя выпустить для участия в заездах лихого возницу, задержанного за хулиганство, толпа подняла мятеж против ненавистных готов. Были убиты и протащены по улицам командующий в Иллирике Ботерих и много офицеров. Феодосий, только что закончивший тяжелую войну с Магном Максимом и находившийся в это время в Италии, в гневе разрешил готам жестоко наказать мятежный город. Во время игр на ипподроме готы устроили засаду и перебили тысячи мирных жителей.

Епископ Амвросий обличил императора в пролитии крови невинных и отлучил от Церкви, не пустив на порог храма. Через 8 месяцев, на Рождество, Феодосий пришел в храм просить прощения. В качестве условия снятия епитимий Амвросий выставил требование издать закон, определяющий 30-дневный срок между принятием приговоров о казни и лишении имущества и их исполнением.

Феодосий был допущен в храм, но выдворен из алтаря (где по принятому в Константинополе обычаю причащались императоры) со словами: «Внутренняя часть, Государь, доступна только иереям, а для всех прочих недоступна и неприкосновенна. А потому выйди и приобщись, стоя вместе с другими, ибо порфира делает людей царями, а не священниками».

Вернувшись в столицу, Феодосий и там стал покидать алтарь при причащении, а на недоуменный вопрос архиепископа Нектария ответил: «Я едва узнал, наконец, различие между царем и иереем, едва нашел учителя истины. Понимаю теперь, что один Амвросий достойно называется епископом».

Публичное добровольное смирение всемогущего правителя перед лицом авторитета служителя Церкви стало эпохальным событием, на века определившим христианский идеал отношений между духовной и светской властью.

В правление Феодосия I и его сыновей христианство одерживает окончательную победу над старыми религиозными культами. Повсюду идет строительство новых христианских храмов. По распоряжению императора искореняются остатки язычества: закрыта Александрийская библиотека в храме Сераписа, прекращены Олимпийские игры, алтарь Победы навсегда удаляется из римской курии.

С особенной силой борьба сторонников новой и старой религий разгорелась в Александрии, где активно действовали архиепископ Фео́фил (385–412), прозванный «идолобойцей», и его преемник Кирилл I (412–444).

Огромный мегаполис, каким была в то время столица Египта, был печально известен своим неспокойным населением, часто поднимавшим волнения и стихийные бунты. Жертвами толпы становились и римские наместники и даже архиепископы (так в 361 г. был жестоко убит арианин Георгий). Наиболее известной жертвой разгоревшейся в Александрии борьбы христиан с остававшимися язычниками стала ученая Ипатия, дочь математика Теона, последнего хранителя Александрийской библиотеки. Как и отец, она была известна как философ, математик и астроном и не испытывала симпатий к христианству. Обвиняя ее в кознях против архиепископа Кирилла, толпа фанатиков во главе с неким чтецом по имени Петр жестоко растерзала ее в 415 г. Едва ли есть веские основания винить в этом преступлении самого Кирилла Александрийского, но ему пришлось пережить немало беспокойства в связи с этими событиями.

Феодосий I был последним императором, объединявшим под своим скипетром Запад и Восток Империи. После его кончины государство было разделено между его сыновьями: младшему, Гоно́рию (395–423) достался Запад, а старшему, Арка́дию (395–408) – Восток. В это время Империя вступила в затяжную полосу непрерывных внешних угроз и военных катастроф, вызванных нахлынувшей на ее границы волной Великого переселения народов, в результате которых западная половина Римского государства распалась, a восточная едва пережила кризис. Первым знаковым событием, предвещавшим закат великой Империи, стало взятие Рима готскими полчищами Алариха в 410 г.

Падение Вечного города, ставшее результатом неуступчивости жившего в Равенне императора Гонория, было воспринято современниками как вселенская катастрофа. Живший в то время в Палестине блж. Иероним писал: «Голос застревает в горле, и пока я диктую, рыдания прерывают мою речь. Город, который захватил весь мир, сам оказался захвачен». По древнему преданию, разделявшемуся и многими христианскими богословами, судьба Рима была связана с судьбами всего человечества. Римская держава считалась последним мировым царством из видений библейского пророка Даниила, а также тем «удерживающим», который, согласно апостолу Павлу (2Фес. 2:7), препятствовал явлению антихриста (на этих представлениях основана, между прочим, позднейшая теория о Втором и Третьем Риме). В начале IV в. христианский писатель Лактанций, наставник Константина Великого, писал о конце света: «Упадок и разрушение вещей довольно близко; но пока невредим город Рим, ничего такого, как видно, не следует опасаться. А вот когда падет сия глава мира и превратится в закоулок, как предрекают Сивиллы, кто тогда усомнится, что уже наступил конец дел человеческих и вселенной?»

Падение Рима стало не только причиной распространения эсхатологических настроений, но и поводом для упреков язычников в адрес христианства. Многие считали, что распространение христианства негативно сказалось на военной мощи Империи, а удаление алтаря Виктории окончательно отвратило победу от римских армий. Ответом на эти обвинения стал известный труд Гиппо́нского (в Африке) епископа Августина De civitate Dei («О граде Божием»),

Аврелий Августин (354–430), епископ г. Гиппон Регий в римской Нумидии (совр. Алжир), – самый известный латиноязычный богослов святоотеческой эпохи, чьи труды оказали огромное воздействие на средневековую западноевропейскую культуру. Придя к вере в ходе долгих исканий, Августин выработал христианский неоплатонизм, который вплоть до XIII в. господствовал в католической теологии. В богословии ему принадлежат концепции о предопределении и наследственной передаче первородного греха, отличающиеся от учения греческих православных богословов, а также своеобразное учение о Св. Троице, в котором, в частности, имеет место высказывание об исхождении Св. Духа не только от Отца, но и от Сына (Filioque). Став неотъемлемой частью западной (латинской) теологии, эти тезисы привели впоследствии к серьезным спорам между католическими и православными богословами. Признанный в католической церкви как святой, в православной традиции Августин почитается лишь как блаженный.

Трактат «О граде Божием», над которым Августин работал много лет (413–426), был задуман как ответ язычникам, упрекавшим христиан в том, что их Бог не смог защитить Рим от Алариха. Обличив суеверные представления о языческих богах, автор развивает оригинальную историософскую концепцию.

История предстает как поступательное развитие человечества, организованного в два символических государства – град Божий, где живут святые и ангелы (при этом он не вполне совпадает с видимыми границами земной Церкви), и град дьявола, где люди, охваченные гордыней, обитают с падшими ангелами. Они созданы разными видами любви: «земной – любовью к себе вплоть до пренебрежения Богом, и небесной – любовью к Богу вплоть до забвения себя».

Шесть исторических эпох – от Адама до Ноя, до Авраама, до Давида, до Вавилонского пленения, до Христа, до конца света – направлены к нравственному совершенствованию человеческого рода. Именно в этом Августин видит смысл истории.

В течение «века сего» два града существуют в смешении, но будут различены и разделены во время Страшного суда.

Главной задачей земных государств является защита справедливости. В противном случае они мало отличаются от разбойничьих шаек. Праведные государства, подобные Римской империи, управляются Промыслом Божьим и при добродетельных правителях приносят большую пользу гражданам. Но главную роль в воспитании людей играет авторитет Церкви.

События 410 г. стали лишь преамбулой в длинной череде военных неудач и политических сумятиц, постигших Империю в V в. Варварские народы, поднятые волной Великого переселения, прорвали границы и устремились в плодородные и богатые области Средиземноморья. Вандалам удалось переправиться в Африку, откуда они в 455 г. совершили свое грабительское нападение на Рим, ставшее нарицательным по своим разрушительным последствиям для древней столицы Империи.

Через пару десятков лет агонии Западная империя прекратила существование. Ее земли разделили между собой вожди германских племен. Новые властители по большей части были христианами арианского толка, но один из народов – франки – были обращены римским духовенством в ортодоксальное христианство. Вскоре они стали наиболее влиятельной политической силой Запада.

На Востоке Империя выстояла. Более того, императоры в Константинополе претендовали на формальное главенство над варварскими королями. Одним из наиболее напряженных вопросов в их отношениях стало положение православной церкви на территории, захваченной арианскими правителями. Именно под предлогом защиты православных граждан от гонений со стороны еретиков император Юстиниан I (526–565) начал в 533 г. африканскую кампанию, завершившуюся ликвидацией Вандальского королевства. Вслед за этим последовали затяжные войны с остготами и вестготами, которые сильно истощили ресурсы Империи, но позволили вернуть в ее состав Италию и часть Испании. Древний Рим, хотя и разрушенный, и опустевший, был возвращен под власть императора, что имело важное символическое значение.

В правление Юстиниана завершился процесс полномасштабной христианизации всех сторон жизни Римской империи, начавшийся при Феодосии I. В ходе ликвидации последних остатков язычества в 529 г. была закрыта платоновская Академия в Афинах.

Значительное внимание уделялось церковной тематике в законодательной сфере. Если в Кодексе Феодосия II (438 г.) религиозные вопросы рассматривались в последней, 16-й книге, то в Кодексе Юстиниана (529/534 г.) им посвящена самая первая книга, начинающаяся главой «О Верховной Троице и кафолической вере». В это время происходит тесное сближение светского и церковного законодательства, нашедшее отражение в появлении так называемых Номокано́нов – справочников, включавших не только церковные правила (каноны), но и императорские законы о церкви.

В законодательном корпусе Юстиниана окончательно закрепляется принцип равноправия мужа и жены, укрепляется законный брак. Церковные общины признаются в качестве корпораций, имеющих право принимать завещания от любого лица. При этом закон 535 г. запретил отчуждение церковного имущества (императору разрешалось лишь обменивать его на равноценное или более ценное), что быстро превратило Церковь в крупнейшего землевладельца. Церковное имущество облагается налогами, но за духовенством признается особая юрисдикция. Благотворительные заведения получают статус юридических лиц, действующих по уставу, данному учредителем, под надзором епископа.

Христианство как религия зародилось и распространилось в Римской империи – одном из самых грандиозных политических образований за всю историю человечества. При этом уже в речениях Христа было сформулировано принципиальное разграничение «духовного» и «мирского»: Царствие Мое не от мира сего (Ин. 18:36); Воздавайте Богу Богово, а кесарю – кесарево (Мф. 22:21; Мр. 12:17); главным же предметом евангельской проповеди являлось учение о грядущем Царствии Небесном, которому противостоит власть князя мира сего.

Впрочем, новозаветная традиция далека от безусловно отрицательного отношения к земным властям. В посланиях апостолов мы находим обоснование необходимости подчинения всякому начальству (άρχή) как институту божественного происхождения, главной задачей которого является борьба со злом (1Пет. 2:13; Рим. 13:1–6). Тем не менее сфера компетенции властей в христианском представлении сведена к «мирским» вопросам, а требование послушания им выражается прежде всего в уплате налогов, но никоим образом не распространяется на область веры. Такое разграничение и противопоставление являлось очевидной инновацией для предшествовавших древневосточной и античной традиций, в которых религиозная и политическая сферы переплетались теснейшим образом.

Именно категорический отказ христиан признавать право римского государства на диктат в религиозной сфере стал одной из причин жестоких гонений III-IV вв.

Впоследствии, после признания христианства императорами как покровительствуемой, а потом и официальной религии, некоторые элементы сакрализации государства остались в позднеримском и византийском церемониале. В частности, многие термины, связанные с императорским двором и администрацией, включали в свое название слово «священный» (sacrum, sacralis); аналогичным эпитетом снабжались и императорские законы, особенно касавшиеся церковных вопросов (например, указ о созыве Вселенского собора в обиходе так и назывался – са́кра).

Император мог титуловаться «божественным» и даже «святым», а его голову на изображениях обычно окружал нимб. Это, однако, отнюдь не означало признание за ним личной святости: священной считалась сама императорская власть, но не правитель.

Относительно генезиса нимба как иконографического элемента в науке нет единого мнения: предполагают, что изначально это мог быть атрибут планетарных божеств, либо отображение божественного сияния, либо просто изображение мениска – круглого щитка, укрывавшего статуи от непогоды и птиц. Нимб появляется задолго до христианства и распространяется в эллинистическую эпоху вплоть до Индии. В Римской империи III в. изображения принцепсов очень часто сопровождались нимбообразным ореолом, символизировавшим солнечные лучи. Таким образом, нимб изначально являлся элементом императорской иконографии и лишь затем (не ранее V в.) стал непременным атрибутом изображений Христа и святых.

Несмотря на это наследие античности, христианская Империя существенно отличалась от языческой прежде всего тем, что религиозная сфера с самого начала была четко отделена в ней от политической. И хотя императорская (в византийском словоупотреблении – царская) власть считалась сакральным институтом божественного происхождения, а сами государи пользовались во время богослужений некоторыми церемониальными привилегиями, в Церкви они не имели никакого священного сана и формально не отличались от других мирян.

Между тем со времен Августа верховная власть императоров была тесно связана с религией: все они считались верховными жрецами римского народа. Поэтому такое ограничение императорской власти сугубо мирской сферой вызвало определенные сложности, и церковно-государственные отношения стали одной из наиболее острых внутриполитических проблем христианской Империи.

Оказывая поддержку Церкви, христианские императоры были движимы старой римской идеей «общественной пользы», которая с необходимостью является следствием правильного почитания Бога. Именно это служило обоснованием привилегий духовенству и церковным институтам, которые предоставляли Константин Великий и его преемники. Главной обязанностью священнослужителей считалась молитва к Богу о благополучии государства, его правителей и всего народа.

Однако действенная сила молитв очевидным образом зависела от благочестия молящихся, которое предполагало не только нравственное совершенство и строгое исполнение «христианского закона», но и правильные представления о Божестве.

Гарантом того и другого в глазах властей служила Церковь, которая посредством епитимий и анафем поддерживала моральную чистоту общества и очищалась сама от еретиков и раскольников.

Однако тесная связь, которая в сознании императоров существовала между деятельностью Церкви и благополучием государства, толкала их на вмешательство во внутрицерковные споры, особенно догматические: ведь только правильность веры, или ортодоксия (греч. ὀρθοδοξία, традиционный русский перевод – православие), обеспечивала церкви право ходатайства к Богу.

Активная роль императора в решении церковных конфликтов была обусловлена и его верховным юридическим статусом. Однако уже Константин решительно отмежевался от роли третейского судьи в деле донатистов, предоставив прерогативу такого рода решений церковным соборам. Развитием этой практики стал институт общеимперских – Вселенских – соборов.

Идеал церковно-государственных отношений в общих чертах был сформулирован уже Константином Великим, как-то сказавшим на приеме: «вы – епископы внутренних дел Церкви, а меня можно назвать поставленным от Бога епископом дел внешних».

В этой фразе, брошенной как бы в шутку, содержались две главные идеи, легшие в основу всей последующей традиции: 1) власть императора не зависит от Церкви и восходит непосредственно к Богу; 2) его «епископство» (от греч. ἐπισκοπή – надзор, попечение) не распространяется на внутрицерковные дела. В этом Константин выглядит более последовательным блюстителем независимости Церкви, чем его биограф и друг Евсевий Кесарийский, который, восхваляя заботу императора о церковных делах, писал, что он «действовал как общий, поставленный от Бога епископ».

Впрочем, в конце своего царствования Константин, раздраженный очередным витком церковных смут, пишет Тирскому собору, что «не следует противиться решениям императора, состоявшимся касательно истины».

В 431 г., обращаясь к III Вселенскому собору, императоры Феодосий II и Валентиниан III провозглашали: «Состояние нашего государства зависит от образа богопочитания (...) и у них много общего и сходного; они поддерживают одно другое. Посему, поставленные Богом на царство и назначенные быть средоточием благочестия и благополучия подданных, мы всегда храним союз их неразрывным, служа Промыслу и людям».

Таким образом, императорская власть рассматривала именно себя в качестве гаранта благочестия подданных.

Угрозой этому благочестию считались в первую очередь е́реси – богословские учения, не одобрявшиеся авторитетными деятелями Церкви. Для борьбы с ересями императоры созывали Вселенские соборы, и осужденные на них учения искоренялись уже как государственные преступления. Самой опасной в такой системе оказывалась ситуация, когда один Вселенский собор отменял решение предыдущего, объявляя его «лжесобором», как это случилось, например, в 449–451 гг. После этого не только Церковь, но и государство оказывались охваченным борьбой партий, смутами и волнениями, и попытки императоров утихомирить споры политическими средствами только усугубляли церковные расколы.

Другой крайностью была позиция Римского престола, который уже в IV в. в связи с делом Афанасия Великого заявил претензии на верховный авторитет в решении церковных вопросов. Практика сложилась так, что римские папы лично не участвовали во Вселенских соборах, но их согласие было обязательным условием действительности соборных решений. Более того, видя в апостоле Петре верховного апостола, которому поручено попечение о всей пастве Христовой (ср.: Ин. 21:15–17), и считая себя его преемниками, римские епископы претендовали на роль высших арбитров при решении не только догматических, но и канонических и дисциплинарных вопросов.

На Востоке римская кафедра также считалась первой по чести – но вовсе не по праву преемства первоверховному апостолу, а лишь из уважения к политическому статусу «ветхого Рима». «Новый Рим» – Константинополь, город новый и не имевший за собой апостольской традиции, соборными правилами был поставлен в иерархии церковных престолов сразу же за Римом как «град царя и синклита» (т.е. не просто резиденция императора, но и местопребывание сената)⁷. И хотя время от времени восточные епископы апеллировали к папе по поводу церковных нестроений, делалось это не на основании неких прерогатив римского престола, но в виде обычной практики апелляции к авторитетному третейскому судье.

Сложившийся в Ѵ-ѴІ вв. идеал церковно-государственных отношений выражает концепция сосуществования императорской власти («царства») и церковной иерархии («священства») как двух равных по достоинству институтов, действующих во благо людей независимо каждый в своей области.

Архиепископ Константинопольский Иоанн Златоуст (398–404) писал:

«Иные пределы власти императорской, иные – священства. Одна ведает дела гражданские, другая – религиозные. (...) Императору вверены тела, а иере́ю – души».

Папа Гела́сий (492–496) в послании восточному императору Анастасию I (491–518) в 493 г. формулирует эту концепцию с уклоном в сторону духовной власти:

«Ибо две [силы], о император август, по преимуществу управляют этим миром: освященный авторитет архиереев и царская власть. Между ними тем важнее значение священства, что оно и за самих царей должно будет дать ответ Господу на божественном Суде».

В 535 г. в преамбуле к 6-й новелле данную систему отношений светской и церковной власти законодательно фиксирует Юстиниан I:

«Величайшими у людей дарами Божиими, данными свыше по человеколюбию, являются священство и царство. Первое служит делам божественным, второе начальствует и надзирает над делами человеческими; и то, и другое происходит от одного начала и обустраивает жизнь людей. И ничто так не важно для царствующих, как благочестие иереев, поскольку те и за них самих вечно молят Бога. Ибо если первое будет совершенно безукоризненным и удостоится у Бога права ходатайства, а второе будет справедливо и подобающим образом обустраивать преданное ему государство, наступит некое доброе согласие, которое обеспечит все, какие ни есть, блага роду человеческому».

Позднее, в «Исаго́ге» (законодательном памятнике конца IX в., составленном, как считается, при участии патриарха Фо́тия), принцип двуединства высшего гражданского и церковного управления был сформулирован еще более определенно:

«Так как общество наподобие человека состоит из частей и членов, то наиважнейшими и необходимейшими его членами являются император и патриарх; поэтому мир и благоденствие подданных зависят от единомыслия и согласия царской и патриаршей власти».

По термину, использованному Юстинианом, идеальная форма церковно-государственных отношений, предполагающая их единомыслие при полном равноправии, обычно именуется симфони́ей (συμφωνία – согласие). Отклонения от нее получили в историографии названия папоцезаризма (претензии духовенства на светскую власть) и цезарепапизма (также – цезаропапизм: попытки светских властей подчинить себе церковь).

Долгое время общим местом в литературе была точка зрения о том, что в Византии уже с времени Константина Великого возобладал цезарепапизм (считается, что сам этот термин был введен немецким католическим ученым И. Хергенрётером в XIX в., однако уже с середины XVIII в. он периодически употреблялся протестантскими богословами в отношении как православия, так и католичества).

Новейшие исследования, однако, показали, что хотя притяэания отдельных императоров на контроль над Церковью в Восточной империи и имели место, в послеиконоборческую эпоху император – во всяком случае по канонам – не имел права прямого вмешательства в церковные дела и не считался ни «иереем», ни, тем более, «главой» Церкви. Поэтому говорить в данном случае о цезарепапизме не вполне корректно.

На Западе особо актуальной в контексте средневековой борьбы между папством и германскими императорами стала проблема папоцезаризма (термин возник в середины XVIII в. в протестантской богословской среде как антитеза понятию «цезарепапизм»).

Предусмотренное принципом симфонии разграничение сфер деятельности гражданской власти («царства») и церковной иерархии («священства») не означало отделения государства от Церкви. Со времен Юстиниана православная вера считалась обязательной для всех официальных лиц Империи, a церковные каноны получили статус общеимперских законов. В императорскую титулатуру с V в. входят религиозные эпитеты («боголюбивый», «христолюбивый», «верный во Христе»), а с начала X в. каждый официальный документ должен был начинаться с сакральной формулы «Во имя Отца и Сына и Святого Духа».

Христианская Церковь с самого начала являла собой органичное сочетание монархического (единоначалие, пожизненная власть) и демократического (выборность, соборность) принципов управления. Уже в древности она сложилась как развитая административная структура, доказавшая свою эффективность и устойчивость в эпоху гонений.

После обретения христианством легального статуса быстро складывается развитая административная структура Церкви. В основе ее лежит древняя система трех степеней священства (священных санов): диа́кон – пресви́тер – епи́скоп, которая до сих пор сохраняется в неизменном виде.

Β IV в. пресвитеры (священники, иереи) становятся фактическими главами отдельных приходских общин (парики́й) и получают право самостоятельно совершать богослужения, а диаконы становятся их помощниками (без права совершать таинства).

Долгое время считалось, что в одном городе не может быть больше 7 диаконов – по числу рукоположенных апостолами; впоследствии эта традиция на Востоке была отменена, но сохранялась в Риме. В V в. выделяется должность архидиакона – главного помощника и заместителя епископа, с очень широкими полномочиями. Архипресвитерами или протопресвитерами именовались старшие священники, замещавшие епископа в кафедральном соборе.

Епископы (архиере́и) возглавляют совокупность церковных общин (приходов, парикий) одного города (области), обладая здесь всей полнотой духовной, канонической и учительной власти; священнодействия совершаются пресвитерами только с их разрешения, только им принадлежит право поставления священнослужителей. Существовавшие в древности епископы сельских территорий – так называемые хорепископы – в IV в. упраздняются (согласно правилам Сердикского и Лаодикийского соборов), хотя на практике встречаются вплоть до VIII в.

Кандидаты в священный сан избирались всей общиной (епископы – первыми лицами города и пресвитерами). Ими могли стать как клирики, так и миряне по достижении определенного возраста (25 лет для диакона, 30 – для пресвитера, 35 – для епископа) при условии доброй репутации, личной свободы, образованности, отказа от мирских должностей и занятий, а также воздержания от брака (последнее требование на Востоке действовало только для епископов⁸, на Западе – для всех клириков, начиная с диакона⁹). Безбрачие (целиба́т, от лат. caelebs – неженатый) не означало монашества: целибаты не приносили монашеских обетов. Монахи первоначально ставились на церковные должности довольно редко.

После выдвижения кандидатов происходит избрание (диаконов и пресвитеров – епископом, епископа – собором епископов той же области, числом не менее трех). Затем совершалась хиротони́я – рукоположение (совершение таинства священства). Диаконов и пресвитеров рукополагал епископ, епископа – не менее двух других епископов (обычно соседних, как правило, при участии старшего епископа провинции).

Посвящение низших церковнослужителей, не предполагающее принятия священного сана, совершалось епископом или путем возложения рук – хиротеси́и (чтецы, диакониссы¹⁰, иподиаконы), или простым благословением (певцы, аколуфы, привратники, экзорцисты, могильщики, трудники и т.п.)· В правовом отношении все они причислялись к клиру и подпадали под юрисдикцию епископа.

При епископиях (особенно, крупных) возникали административные должности (оффи́ции), замещавшиеся пресвитерами и диаконами: эконом (помощник по хозяйственным вопросам), скевофи́ллак (хранитель утвари), сакелларий (казначей), хартофи́лак (секретарь и судья), э́кдик (адвокат), апокрисиарий (представитель епископа) и др.

Несмотря на то что епископы отдельных церквей, как преемники апостолов, считались равными по статусу, издревле отдельные кафедры пользовались особым авторитетом. Прежде всего это касается Рима (столицы Империи, единственной на Западе кафедры, имевшей бесспорное апостольское происхождение) и Александрии (предстоятели которой с III в. определяли дату пасхального праздника). На особый статус претендовали также епископы «столицы Востока» Антиохии, Карфагена – столицы римской Африки, Эфеса – крупнейшего города Малой Азии и кафедры апостола Иоанна Богослова, а также Иерусалима – «Матери всех Церквей».

Уже в 6-м правиле I Вселенского собора за епископами Рима, Александрии, Антиохии «и иных областей» (провинций) были закреплены особые права старшинства (τά πρεσβεία, лат. primatus):

«Да хранятся древние обычаи, принятые в Египте, в Ливии и в Пентаполе, дабы александрийский епископ имел власть над всеми сими. Понеже и римскому епископу сие обычно, подобно и в Антиохии, и в иных областях да сохраняются преимущества Церквей».

Тот же канон определяет, что рукоположение епископа в той или иной провинции (греч. έπαρχία, откуда рус. «епархия») действительно только с согласия митрополита – епископа столицы (митрополии) этой провинции.

Так наряду с обычным епископами оформляется должность митрополита, которого также называли архиепископом (старшим епископом). Впрочем, его полномочия ограничивались лишь административной сферой: митрополит созывал провинциальные соборы и председательствовал на них (без права решающего голоса), следил за исполнением их решений, утверждал избрание новых епископов. Вторгаться в церковные дела подчиненных епископов он не имел права: епископам категорически запрещено канонами не только вмешиваться в дела друг друга, но и просто посещать чужую епархию без согласия правящего в ней архиерея.

В ходе богословских споров IV в. сильно вырос авторитет римской и александрийской кафедр, предстоятели которых особенно отличились в борьбе с арианской ересью. В известном эдикте Феодосия I от 380 г. вера епископов Римского Дамаса (366–383) и Александрийского Петра II (373–381) объявляется эталоном вселенского христианского вероучения.

Возникли предпосылки к возвышению этих двух церковных престолов, находившихся в крупнейших городах Римской империи, над остальными митрополиями. Едва ли случайно с этого времени оба предстоятеля получают в обиходе почетный эпитет па́па (букв.: отец, батюшка), прилагавшийся к особо уважаемым духовным лицам. Однако уже II Вселенский собор провозглашает в 3-м правиле: «Константинопольский епископ да имеет преимущество чести после римского епископа, потому что этот город есть новый Рим».

Претензии бурно растущей новой столицы Империи на первенство в церковных делах были болезненно восприняты и в Риме и особенно в Александрии, которая оказывалась оттесненной на третье место. Вся первая половина V в. прошла под знаком соперничества Александрии и Константинополя, точку в которой поставил лишь Халкидонский собор 451 г.: на нем с позором был низложен александрийский папа Диоскор (444–451), а кафедра Константинополя не только подтвердила свой почетный статус, но и получила в подчинение сразу три диоцеза.

Иерархи, утверждавшие избрания митрополитов, но сами не подчиненные никому, официально назывались архиепископами, но с V в. за ними закрепляется почетный титул патриа́рхов (πατριάρχης – букв.: начальник отцов). С V в. насчитывалось пять Патриархатов: Рим, Константинополь, Александрия, Антиохия и Иерусалим¹¹. Особым статусом пользовалась Кипрская Церковь, с 431 г. выведенная из подчинения Антиохии: ее предстоятель-архиепископ получил титул автокефа́льного (αὑτοκέφαλος – сам себе голова). В дальнейшем автокефальные архиепископы появились и в других областях, но не в качестве предстоятелей независимых церквей, а лишь как архиереи, выведенные из-под юрисдикции митрополитов и подчиненные непосредственно патриарху.

Епископы возглавляли церковные общины отдельных городов. Митрополиты – епископы провинциальных центров – контролировали епископов городов в границах своего округа. Патриархи, в свою очередь, утверждали и судили митрополитов.

Если митрополичьи округа обычно соответствовали границам гражданских провинций¹², то территориям патриархатов не соответствовала какая-либо определенная административная единица.

Так, под главенством папы Римского оказалась вся западная часть Империи, включавшая три префектуры (Италия и Африка, Галлия, Иллирик) с десятком диоцезов (гражданских округов во главе с викариями) и множеством провинций.

Остальные 4 патриархата делили территорию префектуры Восток: константинопольской кафедре подчинялись 3 диоцеза (Понтийский, Асийский и Фракийский), александрийской – весь Египетский диоцез (с Ливией), антиохийской – большая часть диоцеза Восток (кроме Палестины и Кипра), а иерусалимской – всего три провинции (Палестина І-я, ІІ-я и ІІІ-я).

По плотности населения, богатству и развитию восточная часть Империи значительно превосходила западную. Но это не могло компенсировать диспропорцию между компактными Патриархатами Востока и огромной территорией, на которую распространилась в конце концов юрисдикция Рима.

Границы Византийской империи при Юстиниане (к 565 г.). Империя в ІѴ-ѴІ веках

На Западе верховная юрисдикция папы утвердилась не сразу. На территории Западной империи наряду с римской существовали другие влиятельные кафедры, претендовавшие на независимость: Карфаген, Аквилея, Медиолан, Арелат и др. Особым вопросом был церковный статус Фессалоники, столицы грекоязычного Иллирика: папы считали ее зависимым от Рима викариатством, но по закону 421 г. она была подчинена Константинополю.

Высшая судебная власть папы также не была общепризнанной. Несмотря на то что каноны Сердикского собора (343 г.) разрешили апелляцию к папе, всеафриканские Карфагенские соборы 418 и 424/5 гг. запретили опротестовывать соборные решения в Риме под угрозой анафемы.

В Ѵ-ѴІ вв. местные церковно-административные структуры на Западе либо исчезли (как в Британии), либо попали под контроль варварских правителей (сам Рим оказался под властью остготов). На установление юрисдикции папы над западными церквами и унификацию церковных традиций по римскому образцу потребовалось несколько веков.

Папы не собирались довольствоваться статусом «патриарха всего Запада» (этот титул они носили до 2006 г.), но претендовали на главенство над всей Церковью. Эти притязания находили отклик. В Рим обращались с апелляциями другие патриархи (Афанасий Александрийский, Иоанн и Флавиан Константинопольские). Участники Халкидонского собора учтиво титуловали Льва I Великого «святейшим вселенским архиепископом и патриархом великого Рима», который-де управлял собором, «как глава членами», через своих представителей, что, впрочем, не помешало собору принять, несмотря на протесты папских легатов, то самое 28-е правило, которое не только подтверждало второе место Константинополя в церковной иерархии, но и подчиняло ему сразу три диоцеза.

Папа Лев I очень дорожил решениями, принятыми в Халкидоне, и не смог оспорить это «самочинное» возвышение восточной столицы. Тем не менее высокий статус Нового Рима долго не признавали в Риме старом, упорно считая подлинными Патриархатами Востока только Александрию и Антиохию. Только после захвата Константинополя крестоносцами в 1204 г. папы признали за его кафедрой второе после Рима место – но лишь в качестве одного из епископств католической церкви.

Что касается Восточной империи, то здесь при Юстиниане оформилась концепция пентархи́и, соответственно которой высшее церковное управление принадлежало пяти патриархам. Перечень этих «святейших патриархов всей вселенной»¹³ возглавляли Рим и Константинополь; но поскольку Рим с 476 г. перестал быть столицей Империи и подпал под контроль варваров, в императорских законах VI в. именно Константинопольский архиепископ признавался «главою всех церквей» и неизменно титуловался «Вселенским патриархом». Узнав о такой практике, Рим возмущался и требовал упразднить этот вызывающий титул, что и сделал император Фо́ка (602–610), указавший в эдикте 606 г., что «главою всех церквей должен быть апостольский престол апостола Петра». Однако после его свержения все вернулось на круги своя, и титул «Вселенского» константинопольский патриарх носит по сей день.

Больше всего протестовал против титула «Вселенский» папа Григорий I Великий (590–604). Он называл этот титул нелепой, гордой, мирской, греховной, богохульственной и дьявольской узурпацией, угрожая прекратить общение с константинопольским патриархом. При этом Григорий взывал к другим патриархам Востока, развивая идею о том, что верховной властью в Церкви могут обладать только престолы, связанные с деятельностью апостола Петра: Рим, Александрия и Антиохия. В ответ Евлогий Александрийский (581–608) «наградил» титулом «Вселенский» самого папу, что вызвало гневную отповедь Григория: «Я прошу Ваше святейшество впредь так не делать. (...) Я не уважаю тех почестей, которые лишают чести моих братьев. (...) He надо слов, которые внушают гордость и мешают милости!».

Однако отказываясь от пышного титула и нарочито именуя себя «рабом рабов Божьих», папа Григорий не отказывался от претензий на реальное господство над другими патриархатами. «Всем, кто знает Евангелия, ясно, что Петру, как князю всех апостолов, Господь наш поручил заботиться обо всей Церкви», – пишет он, нисколько не сомневаясь в том, что и константинопольский, и любой другой епископ обязан подчиняться суду римского престола.

Постепенно в рамках трех традиционных степеней священства оформилась более дробная административная иерархия:

диакон, протодиакон, архидиакон;

пресвитер (священник), протопресвитер (протоиерей), архипресвитер;

епископ, автокефальный архиепископ, митрополит (архиепископ провинции), патриарх (архиепископ Поместной Церкви).

Сложилась особая иерархия и среди монашествующих, которые со временем все чаще стали получать посвящение в сан, образуя так называемое черное (монашествующее) духовенство:

иеродиакон (монах в сане диакона);

иеромонах (монах в сане пресвитера);

игу́мен (настоятель монастыря, не обязательно в священном сане; на Западе – абба́т)\

архимандрит (настоятель крупного монастыря – ла́вры; изначально – инспектор монастырей епархии).

Всего к VI в. в Римской империи насчитывалось более 1000 епископов, несколько десятков автокефальных архиепископов и около 100 митрополитов.

Старшие митрополиты больших областей (гражданских диоцезов) получали почетный титул экза́рха (в западной традиции – при́маса). Епископы, подчиненные митрополиту, на Западе получили название суффрага́нов (от лат. suffragium – избирательный голос), как участники процесса избрания своего митрополита. Территория, подчиненная епископу, называлась епископи́ей, тогда как епа́рхией (греч. έπαρχία – провинция) в строгом смысле термина управлял только митрополит. На Западе для обозначения церковной области вошло в употребление слово диоце́з.

Сан архиепископа, митрополита и патриарха определялся статусом города, в котором находилась епископская кафедра; впоследствии отдельные иерархи стали получать звание автокефального архиепископа за личные заслуги, и оно обычно (но далеко не сразу) закреплялось за их кафедрой.

Вопросы образования новых епархий и упразднения старых, назначения епископов в новые города и т.п. решались на соборах, но в целом преобладало крайне бережное отношение к сложившейся традиции. Так, епархиальная структура Константинопольского Патриархата оставалась в целом неизменной долгие века, несмотря на то что гражданские епархии (провинции) исчезли в Византии уже в VII в., а многие области вообще оказались отторгнутыми от Империи. To же самое можно сказать и о Западной Европе, где многие церковные структуры римской эпохи сохранялись до Нового времени.

Кафолическая (Вселенская) Церковь считалась единой организацией христиан во всей «вселенной» (ойкумене), как тогда называли обитаемую часть мира. На Вселенские соборы приглашались не только епископы городов Римской империи, но и представители церковных общин, находившихся за ее пределами.

Возникнув в Палестине, христианство в первую очередь распространилось в ближневосточном регионе, который лишь частично входил в Римскую империю. Первым в мире государством, где христианство получило статус официальной религии, стала в 202 г. Осроэ́на – небольшое царство на римско-парфянской границе со столицей в Эдессе (совр. Урфа), где жило сирийское население и правила арабская династия. Впрочем, христианство продержалось там недолго. Но уже в начале IV в. (традиционная дата – 301 г.) христианство принял армянский царь Трдат III, обращенный Григорием Просветителем. Тогда же христианскими стали Грузия (царь Мириан и св. Нина, около 326 г.) и Кавказская Албания (царь Урнайр, около 370 г.).

В попытке сдержать распространение «римской» религии Сасанидский Иран, в сферу влияния которого входили эти области, начал борьбу с греческими книгами, что стимулировало появление национальных алфавитов и развитие армянской, грузинской и албанской (агванской) литературы.

Наконец, распространялось христианство и в самом Иране. В середине III в., в разгар гонений на христиан в Римской империи, шаханшахи новой династии Сасанидов симпатизировали христианству. В стране распространились христианские общины (преимущественно сироязычные). Ситуация резко изменилась после того, как эта религия была принята римскими императорами. Подозревая своих христианских подданных в симпатиях к своему злейшему врагу – Риму, шаханшах Шапур II (309–379) развязал в 340–383 гг. гонение, в результате которого пострадали тысячи персидских мучеников.

В 420–422 и 439–457 гг. персы попытались насадить в христианских странах Кавказа зороастризм, но натолкнулись на жесткое сопротивление и были вынуждены отказаться от этой затеи.

Репрессии не смогли уничтожить христианство, и власти избрали иной путь: они стали способствовать автономизации церковных общин.

Христианские общины Ирана объединились в Поместную церковь, получившую название Церкви Востока (410 г.). Ее богослужебным языком был сирийский, а предстоятель, митрополит столицы Ирана г. Ктесифона-Селевкии, носил титул католико́са (греч. καθολικός – всеобщий). Тот же титул носили предстоятели трех церквей зависимых от Ирана стран Кавказа – Армянской, Грузинской и Албанской.

Правительство Ирана стимулировало и поддерживало развитие догматических и иных разногласий местных христиан с Константинополем. Эта политика принесла ожидаемые плоды: в Ѵ-ѴІ вв. и Церковь Востока, и церкви Кавказа разрывают общение с «западными» (хотя и на диаметрально противоположных догматических основаниях).

И хотя вскоре Грузинская, Албанская и Армянская церкви воссоединились с церквами Империи, арабское вторжение помешало упрочить церковный союз: в VII в. Армянская, а за ней и Албанская церкви вновь отделились от имперских «халкидонитов».

На южном направлении христианство укоренилось в могущественном Аксумском царстве (совр. Эфиопия), где около 350 г. св. Фрументий обратил царя Эзану. Сложившаяся здесь церковная организация в течение многих веков (до XX в.) опекалась архиереями соседнего Египта – Александрийскими монофизитскими патриархами. В Ѵ-ѴІ вв. эфиопы, так же, как и копты Египта, заняли антихалкидонскую позицию. Эфиопская церковь сумела выстоять в политических перипетиях и выдержать натиск ислама, и сегодня она является одной из крупнейших христианских деноминаций (около 250 тыс. священнослужителей).

Христианство проникало И к северным соседям Империи – германским племенам. Более всего известно о христианизации готов, первый епископ которых Ульфила был поставлен уже в 340 г. Евсевием Никомидийским. В то время в Империи господствовало арианство, и именно в такой форме усвоили христианское учение не только готы, но и соседние с ними германцы. После осуждения арианства Вселенскими соборами готы не отказались от «отеческой» религии, обособившись от имперской церковной организации и создав свою, «германскую» церковь. В германских королевствах, возникших на развалинах Западной Римской империи, арианская иерархия существовала параллельно с кафолической и пользовалась привилегиями. Исключением стали франки, принявшие христианство только в конце V в. и сразу обращенные в православное вероисповедание. Впоследствии от арианства отказались и другие германские короли: вестоготские в 589 г., лангобардские в VII в.

На крайнем западе христианство в V в. распространяется на земле Ирландии. Обстоятельства христианизации этой кельтской страны, никогда не входившей в Римскую империю и имевшей влиятельное языческое жречество, остаются во многом загадочными. По преданию крестителем ирландцев стал Патрик, христианин из римской Британии. Особой активностью отличались ирландские монахи-миссионеры, сыгравшие большую роль в христианизации Шотландии и Нортумбрии.

ІѴ-ѴІ вв. – время, когда христианство из всеми гонимой «запрещенной» религии переходит в положение вначале равноправной, а затем и государственной религии Римской империи. Начало этому процессу было положено принятием Константином Великим Миланского эдикта о веротерпимости («мир Церкви»), а его дальнейшее развитие было связано с прохристианской политикой, проводившейся Константином и его преемниками. Язычество окончательно уходит в прошлое.

Происходят существенные изменения в организационной структуре христианской Церкви, основанной на принципе иерархичности: укрепляется система территориальной администрации с единоличным епископским управлением епархиями и признанием ведущей роли церковных соборов (Вселенских и Поместных) как высших коллегиальных институтов церковного управления.

В то же время единству церковного вероучения и организационной структуры Церкви угрожают ереси – отклонения от общецерковного вероучения, затрагивавшие саму христианскую веру (донатизм, арианство). Прямую угрозу организационному единству Церкви представляло учение александрийского пресвитера Ария, на основе которого возникли влиятельные церковные группировки, противопоставившие себя епископам, исповедовавшим и развивавшим вероучение, основанное на Священном Писании и освященное церковной традицией.

Церковные соборы, осудившие неправедность учения Ария о подобосущии Бога Отца и Бога Сына (субординационизм), сыграли важнейшую роль в точном формулировании того церковного учения о вере, которое является единственно правильным (ортодоксальным) выражением истин о Боге и о человеке, переданных в Священном Писании.

I и II Вселенские соборы, а также ряд Поместных соборов IV в. формулируют ортодоксальное учение о Святой Троице (учение о единосущии

Лиц, или Ипостасей), которое одобряется и принимается всей христианской Церковью. Составляется Символ веры – концентрированное выражение ортодоксального учения кафолической Церкви.

Таким образом продолжает свое развитие церковное Предание.

В искоренении ересей и недопущении формирования параллельных церковных иерархий активную роль играло государство – в основе этой политики лежала мысль о том, что состояние государства напрямую зависит от «образа богопочитания», за который ответственна не только Церковь, но и светские власти.

Однако при том, что христианское богословие, в отличие от античной традиции, в которой сферы религии и политики тесно переплетались, разделяет компетенции церковных и светских властей (в компетенцию последних включаются дела «мирские», Церкви же подчинены дела духовные), некоторые элементы сакрализации государства сохраняются. Возникает идея о восхождении императорской власти непосредственно к Богу, независимо от Церкви.

В Ѵ-ѴІ вв. формируется идеал церковно-государственных отношений, основанный на сосуществовании императорской власти («царства») и церковной иерархии («священства») как двух равных по достоинству институтов, действующих во благо людей независимо каждый в своей области. Однако предусмотренное принципом симфонии разграничение сфер деятельности гражданской власти («царства») и церковной иерархии («священства») не означало отделения государства от Церкви. Со времен Юстиниана православная вера считалась обязательной для всех официальных лиц Империи, a церковные каноны получили статус общеимперских законов.

В результате развития миссионерства (целенаправленного распространения вероучения среди нехристианских народов, осуществляемое специально уполномоченными на то представителями клира) христианство активно распространяется за пределами Империи.

Вопросы для самоконтроля

1. Что такое «мир Церкви» (pax Ecclesiae)? Каковы его причины и значение для дальнейшего развития христианства?

2. Что такое соборы? В чем их значение в системе церковного управления?

3. В чем сущность ереси Ария? Почему для ее преодоления было необходимо общецерковное соборное решение?

4. В чем догматическое и церковно-организационное значение I и II Вселенских соборов?

5. Каковы основные вехи становления христианства как государственной религии Римской империи? Как были организованы отношения Церкви и государства в Империи?

6. Как проходила христианизация народов за пределами Империи? Что такое миссионерство?

7. Какие изменения происходят в церковной организации в IV в., чем они были обусловлены?