№ 49. Сотрудник Братства св. Гурия. 9 октября 1910 года

(Речь Преосвящ. Еп. Гермогена в общем заседании Казанского миссионерского съезда 22 июня.)

Ввиду того, что всеми ораторами в их речах и всеми присутствовавшими на двух собраниях членами, в составе огромного большинства всех членов миссионерского съезда, единодушно и единогласно был выдвинут и поставлен в живую и неразрывную связь с таким или иным успехом нашей противоязыческой миссии в культурных центрах и в отдалённых окраинах России вопрос о бесспорном и весьма теперь обнаружившемся упорном язычестве в современной литературе и во многих фактах общественной жизни, я укажу:

1)      Прежде всего на то, что выдвинутый единодушно миссионерами вопрос значится и в программе вопросов, подлежащих обсуждению на настоящем миссионерском съезде в следующей формуле: «состояние церковной дисциплины, искоренение обрядов и обычаев, (а следовательно, и всякого рода явлений), чуждых христианству и имеющих языческое происхождение» (см. А, 11, § 3). Из речей всех ораторов-миссионеров ясно было видно, что всеми глубоко и с болью в сердце сознаётся крайне неотложная и болезненно уже назревшая потребность заглянуть в самую глубину, в самую корневую основу тех условий и обстоятельств, которые задерживают, или совершенно парализуют успех внешней противоязыческой миссии; всеми ясно и глубоко сознаётся неотложная необходимость посредством благотворной церковной дисциплины, как бы некоторыми дезинфицирующими врачебными средствами, очистить атмосферу религиозной мысли и людских нравов на всех без исключения пунктах, где проявляет свою деятельность наша миссия, – атмосферу, которая, к слову сказать, сделалась в настоящее время для тружеников миссии и для просвещаемой ими людской среды более тяжкой, невыносимо удушливой и бесконечно более пагубной, чем удушливая атмосфера для работающих в глубочайших тёмных и сырых каменно-угольных и других шахтах. Все видимо болеют и скорбят душой о своих младших религиозно-просвещаемых ими братьях, о которых всем хочется серьёзнее и как можно решительнее подумать, дабы оградить их от губительного и растлевающего влияния братьев, именуемых старшими по образованию и умственному развитию, но глубоко заражённых тёмным и бурным духом язычества, соединённым с растлением всякой религиозной мысли и всякого нравственного чувства, и убийственно заражающих собой умственную и нравственную атмосферу культурных центров, легко теперь передающих эту же заразу во все другие ближайшие и отдалённейшие пункты посредством удобных путей передвижения и переселения людей, главным же образом – посредством печати.

2)      Сообщениями многих ораторов весьма рельефно была доказана необходимость молитвенной и церковно-богослужебной дисциплины и порядка, а также неуклонного проведения в жизнь церковно-канонических правил и постановлений; это упорядочение церковно-пастырского делания и всех религиозно-нравственных условий в среде, окружающей язычников, может в высокой степени благоприятствовать тому, чтобы язычники склоняли свой слух к восприятию христианской проповеди; было доказано вместе с тем, что эти требования должны иметь место и должны быть применяемы не только в отдалённых и темных углах подлинного непросвещённого ещё язычества, но главным почти образом и по преимуществу в главных и бойких центрах, – вообще же сказать – на всех местах, где проявляет своё служение наша миссия, тем более, что эта миссия обязана использовать все условия, благоприятствующие просвещению тёмных углов язычества и борьбе с магометанством.

Такое именно расширение этих религиозно-церковных требований на всю сеть просветительного служения нашей противоязыческой миссии оправдывается особенно ещё тем обстоятельством, что теперь многие язычники выходят из своих отдалённых тёмных углов и витают уже среди образованного общества культурных центров. Таким образом вопрос о церковной и религиозной дисциплине должен касаться и этих центров. В интересах наиболее успешного проведения задач миссии, казанский миссионерский съезд должен сказать своё веское слово о применении церковной дисциплины не только к тёмным углам язычества, но и к культурным центрам. Надо иметь в виду как тот факт, что есть образованные язычники, склоняющие свой слух к принятию христианства (сообщение Архиепископа Никанора), так и тот, что находятся образованные язычники, уходящие в мусульманство (сообщение священника казанской епархии Чистоп. у. о. Алексея Николаева).

3)      Значение дисциплины на местах будет живее и действеннее, обязательнее, глубже будет заинтересовывать работников миссии, когда это требование будет применяться во всей церковной жизни, на всех местах, где миссия может иметь соприкосновение с обществом, среди которого могут быть ещё и непросвещённые христианством язычники. Такое общеобязательное требование дисциплины объединит всех деятелей миссии в единый сонм воодушевлённых работников христианской проповеди. Дисциплина, при такой её общецерковной постановке, будет казаться деятелям миссии не частным или случайным требованием, а общецерковным правилом (каноном). Она будет одушевлять и самого отдалённого деятеля миссии, как общецерковный долг, а не как нечто временное, могущее быть исполняемым и неисполняемым, зависящее от мимолётных условий места и времени. Такова должна быть истинная, идейная постановка дисциплины. В сфере миссии она вызывается ещё и тем обстоятельством, которое так прекрасно раскрыто в сообщениях многих членов съезда, что для искреннего, глубокого и действенного влияния христианской проповеди на тёмных язычников безусловно необходимо воодушевление миссионера. Какое же может быть воодушевление, если наличность серьёзных и строгих требований дисциплинирования как внешних сторон церковно-миссионерского служения, а равно и религиозной мысли и религиозно-церковного исповедания, будет ограничиваться только отдалёнными и тёмными углами язычества и не коснётся всех мест, где миссия имеет свои точки приложения?

Если миссионер будет сознавать, что все его сотрудники и собратья по духовному оружию, влекущие эту священную Петрову сеть миссии одинаково воодушевлены чувствами и сознанием серьёзности и строгости религиозно-церковной дисциплины, он будет дышать этим сознанием единства и силы. Сознание это и сообщит миссионерам горячее воодушевление в их деятельности: в единении сила, – в смысле общего успеха и влияния.

4)      Было бы несправедливо применять требование дисциплины к простецам и младенцам по вере и жизни, оставляя возрастных, живущих в бойких и культурных центрах. Эти требования должны быть предъявлены, как ко всем миссионерам (речь самарского миссионера о. Иванова), так и ко всему обществу, в среде которого живут язычники и где, следовательно, миссия имеет свои точки приложения.

Общества культурных центров должны дать образец исполнения требований церковной дисциплины. (Сообщение Н. П. Остроумова и тифлисского миссионера Платонова).

В сём деле странно требовать добрых и благочестивых нравов и дисциплины от простецов и не требовать того же от людей культуры. Возьмём обычную семью. Увлечёт ли требование известных правил жизни сына, если отец не даст собой примера исполнения своих собственных требований?

Миссия наша должна работать и в культурных центрах: Казани, Самаре, Симбирске, Саратове, Москве, Петербурге и др. городах. И в этих центрах – в своей ближайшей среде, как бы в семье своей, коллективный пастырь – миссия должна проявить свою истинную мощь, свою созидательную власть и творческую силу, чтобы попытки влиять, просвещать и созидать отдалённые миссионерские пункты не были пустыми и бесплодными. В самом деле, если из главных и культурных центров будут даваться только одни распоряжения, то живой деятель – миссия уподобится телеграфисту, передающему чужие распоряжения. Такого рода механизм в нашем деле убийственен.

И разве действительно этот вопрос может быть чужд съезду деятелей по внешней миссии? Разве внешняя миссия не имеет места, напр., в Петербурге, Москве и Казани?

Подобное расчленение не апостольское, а какое-то сибаритское, полицейское. Принимая его, мы во всей силе подлежим грозному обличению нашего Господа, изложенному в Мф. 23:15. Получившие просвещение за морем в самых отдалённых местах суши, попадая затем в культурные и бойкие наши центры внутри России, погибают, да и не могут не погибнуть многие и весьма многие.

5)      И простецы и люди культуры, младенцы, как справедливо говорил преосвященнейший епископ Андрей, часто нарушают церковную дисциплину только потому, что не знают её, ни от кого не слышали о ней; не ведая духовной дисциплины, как в домашнем быту, так и в жизни религиозной мысли, они в конце концов утрачивают понятие о грехе и греховности.

6)      Была речь и об ошибках нашей миссии. Одной из самых крупных ошибок в миссии нужно признать ослабление дисциплины, лучше сказать – её отсутствие. Посмотрите на миссионерскую деятельность апостолов Христовых. Вслед за проповедью и устроением перво-христианских общин они дают Церкви правила и незыблемый порядок. Их примеру следуют их преемники св. отцы на поместных и вселенских соборах. И, действительно, вся наша церковная жизнь и её дисциплина должна иметь основу в канонах Церкви, а не в зыбком и скоро исчезающем потоке гражданских, а теперь, зачастую и церковных указов и циркуляров, несущихся со всей быстротой, но вдали и совершенно мимо незыблемых и вековых правил и установлений православной Церкви Вселенской.

Только тогда и миссионерская работа будет иметь характер апостольского служения и подвига, когда она будет воодушевлять и духом, и истиной, и разумом, и правилами святой православной Церкви Вселенской, здесь она получит своё истинное освящение.

Восстановлением церковной дисциплины, её духа и силы будет возвращён миссии апостольский характер.

7)      Весьма существенным мотивом, доказывающим необходимость истинно-церковной дисциплины в общественном быту и в жизни религиозной мысли, при том во всех без исключения местах, где действует миссия, следует указать ещё на развитие индифферентизма там, где нет общности религиозно-церковных требований и задач как в жизни, так и в служении слову Божию. Это отсутствие общности не только ослабляет воодушевление, но и прямо воспитывает и развивает как в пастырях-миссионерах, так и в окружающей их среде явный и упорный индифферентизм. В особенности великое горе бывает там, где этим индифферентизмом заражены на местах лица правящие, представители гражданской власти, которые, предполагается, должны быть помощниками пастырей в просвещении народных масс. С уверенностью можно сказать, что эти лица заражаются индифферентизмом именно в культурных центрах, где миссия имеет свои организационные учреждения. Являясь отсюда на местах самых отдалённых, у самой, так сказать, динамики язычества (выражение г. Платонова), они не только не сочувствуют и не помогают делу христианского просвещения тёмных масс язычества, но и всячески иногда, к великому прискорбию, ему противодействуют. Пастырь-миссионер в данном случае является прямо мучеником, попадая между двух и более огней. Долг миссионерского съезда прийти на помощь такому пастырю. Эта помощь и должна выразиться прежде всего в том, чтобы люди, идущие из культурных центров в места действования современных нам апостолов – миссионеров, шли не с индифферентизмом к вере и с враждой к Церкви и её делу, но шли бы как послушные чада св. Церкви, любящие свою мать, одушевлённые её общими нуждами, горячо сочувствующие христианскому просвещению. Необходимо, чтобы миссия, действующая в культурных центрах, в своих организационных учреждениях являлась не одним только формальным повелителем, предписывающим свои распоряжения отдалённым лицам и учреждениям, но сама давала первый пример истинно-апостольского служения Церкви Божией. А это будет возможно только тогда, когда миссия культурных центров открыто пред всеми будет держать как священное знамя, как нерушимое правило для себя и для всех обще-церковные уставы, правила и законы, в которых, как в вековой колыбели, должны воспитываться и расти все лучшие и святые чувства и мысли – всей религиозно-нравственной жизни церковных детей.

8)      Религиозный индифферентизм не может ограничиваться только культурными центрами. Он не только, как случайная зараза, передаётся отдельными лицами на отдалённые места, но, как лава, эпидемически движется вперёд, завоёвывая всё больше и больше места под своё ужасное владычество. В обществе и литературе кругом раздаются жалобы на религиозный индифферентизм, а с ним вместе и на крайнюю распущенность нашей городской молодёжи и нашей, так называемой, «молодой деревни». Злостный дух времени заразил и крепкую, некогда прекрепкую, нравственными устоями деревню. Из доклада г. Иванова мы слышали о фактах индифферентизма язычников к своей вере. Такого рода факты ужасны. Язычники-индифферентисты не могут являть собой той почвы, о какой говорит о. протоиерей Стрелков и какая действительно необходима для успешного сеяния Слова Божия. И это уже не единичные факты. Что же будет, когда религиозный индифферентизм приблизится к тёмным углам язычества? Это будет опасно уже не только в церковно-миссионерском отношении, но и в государственном, чисто политическом, так как индифферентная языческая среда легче может объединяться тогда между собой под чуждыми религии знамёнами панисламизма или пантюркизма, о чём говорили весьма многие ораторы как нашего, так и других отделов.

Вот мотивы, по которым выдвинут и принят единодушно вопрос о язычестве современного общества и литературы, о язычестве философов и практиков, как выразился по сему вопросу высокопреосвященный председатель съезда.

9)      Ни для кого не тайна, что есть целая довольно ясная и определённая система языческого направления в нашей литературе и общественной среде. В литературе надо считать представителями такого языческого направления мысли Льва Толстого, Андреева, Протопопова, Максима Горького, Мережковского, Розанова и многих других. Это направление в особенности захватывает нашу молодёжь. Через сцену (театральные подмостки), прессу и литературу это направление проникает и в самые отдалённые центры наших миссионерских организаций, напр. Томск, Омск, Оренбург и др. То же надо сказать и о Кавказе. Эти, так сказать, венозные течения движутся от центра к периферии, заражая собой всё по пути и достигая крайних пределов. В отдалённых пунктах, в самых медвежьих углах легко могут встретиться они с нашими меньшими братьями. Вследствие этого на подобное зловредное течение из центра, где миссия имеет корень своей деятельности, не только нельзя смотреть равнодушно, но должно решительно принять и с полной ревностью осуществлять все меры борьбы, доступные для нашей миссии. Потребность этой борьбы ещё более обнаруживается ввиду языческого направления и духа в жизни. Известную часть нашего образованного общества можно вполне уподобить языческому обществу древних времён по той злостно-напряженной ненависти к христианству и его духу, которая ясно обнаруживается в возмутительных формах кощунства, издевательства и высмеивания Христова учения и благоговейно чтимых христианами священных лиц и предметов. Эта антихристианская злоба и её направление не меньше тех, какие мы знаем по истории первых веков христианства. Таково, напр., кощунственное изображение Распятия Господа нашего Иисуса Христа, таково крайне унизительное и оскорбительное для религиозного чувства православных христиан употребление священных изображений на предметах незначительных, не имеющих религиозного значения, и вообще на предметах домашнего обихода, напр. туфли (с изображением св. ангелов), брошки (с изображением страдающего Христа), и т. п. Поразителен случай, иллюстрированный на прошлом собрании В. М. Скворцовым. На обороте входного билета одного жидовского театра изображены преподобные Антоний и Феодосий Печерские. А почтовые открытки, где священные изображения в большом ходу?! Судьба их в большинстве случаев самая печальная: они выбрасываются и попираются.

Отношение некоторой части нашего общества к учению веры, постам, посещению храма, св. таинствам: что это как не проявление язычества в жизни? И с уверенностью надо сказать, что такое отношение к вере и правилам жизни имеет самую тесную, непосредственную и живую связь с языческой литературой нашего времени, ей окормляется. Посему языческая литература наших дней, а равно и лица, имеющая деятельное соприкосновение с нею, распространяющая этот злостный дух времени вокруг себя, должны быть подвергнуты второй церковной дисциплине, такой же, о какой говорят члены съезда в отношении себя и окружающей тёмные массы язычества христианской среды.

Таково было отношение к этому делу св. Апостолов и св. Отцов и учителей Церкви. Для иллюстрации в качестве примера возьмите 9 прав. св. Апостолов и 80 прав. Трульского собора. Ещё строже была дисциплина в отношении людей, чуждающихся и пренебрегающих св. Таинствами и учением веры, отпадающих от единства веры и её исповедания. Факты эти общеизвестны. «Да предаётся анафеме всякая ересь». (1 пр. 2 Вселен. собора). Анафеме предаются и те, которые притворяются, будто веру нашу исповедуют здраво (того же собора прав. 6). Миссионерский съезд, несомненно почитающий своим долгом отнюдь не сходить с почвы апостольской, должен ясно и открыто сказать своё могучее слово по возбуждённому вопросу касательно язычествующих лиц и их направления в наши дни.

«И да речем вкратце, – желаем, да бывают в Церкви вся приятная от Божественных писаний и Апостольских преданий» (Гангрского собора пр. 21).

Гермоген еп. Саратовский.

(Продолжение⁵⁵).

Наблюдая за жизнью и деятельностью ново-возникших инородческих монастырей и общин, о которых я упомянул выше, мы видим, что эти учреждения (по крайней мере те, в которых я сам бывал) не принимают надлежащего участия в миссионерском служении среди тех инородцев, усилиями и средствами коих они появились на свет. Отсутствие в них миссионерского направления может быть, объясняется тем, что они устроились и организовались по образцу существующих русских монастырей общего типа, без всяких приспособлений к местным христианско-просветительным нуждам и запросам. Попытки же некоторых инородцев дать основанным ими монастырям и общинам соответствующее инородческой религиозной жизни и миссионерским нуждам устройство потерпели полную неудачу. В подтверждение своих слов я расскажу здесь один хорошо известный мне факт, который состоит в следующем:

В 1896 году в приходе села Кошлодш, Ядринского уезда, Казанской губ., несколько грамотных чувашских девушек основали монашескую Общину и при ней женскую миссионерскую Братства Св. Гурия школу для обучения девочек. С помощью некоторых богатых чувашей, оставивших языческие верования, эти простые девушки создали на отведённом месте необходимые постройки, завели маленькое хозяйство, собрали около 8 тыс. рублей денег пожертвованиями и приступили к постройке церкви. По частному поручению покойного архиепископа Казанского Пр. Владимира я принимал непосредственное участие в этом деле. По принятии этой Общины в духовное ведомство, в 1897 году в октябре месяце Викарий Казанский, Преосвященный Антоний (ныне архиепископ Волынский) назначил начальницей сей общины старую монахиню Цивильского монастыря, из природных чувашек, М. Маргариту, которая была ученицей преподобного Серафима Саровского (с 1828 года по 1831 год). Мать Маргарита прибыла сюда 24 ноября 1897 года. Сёстры Общины и старатели-чуваши чрезвычайно были рады прибытию М. Маргариты и встретили её с иконами и пением молитв. Жизнь сестёр в Общине под руководством старицы Маргариты пошла прекрасно. Богослужение, утренняя и вечерняя молитвы, а равно монастырские правила совершались на местном инородческом языке и отчасти на славянском. В Общине никаких притеснений и насмешек за употребление родного языка сестры не испытывали. В числе первых сестёр была одна русская, затем сестры приняли ещё трёх русских девиц, чтобы научиться русскому языку. Пожертвования сыпались в Общину со всех сторон. Вследствие старческой немощи М. Маргариты (82-х лет), в начале 1899 г. возникла мысль о назначении ей помощницы. 3-го февраля мне было сообщено, что, по рекомендации о. благочинного монастырей, помощницей выбрана монахиня Козмодемьянского монастыря м. Смарагда. Но через 2 недели после этого случилось то, что старицу Маргариту совсем удалили из Общины и на место её водворили монахиню Смарагду, – женщину очень энергичную, но, к сожалению, совершенно не знающую инородцев-чуваш и их языка. 27 марта чуваши-строители Общины заявили мне, что м. Смарагда запрещает своим сёстрам-инородкам читать вечерние и утренние молитвы на чувашском языке и церковные службы велит совершать исключительно по-славянски; а привезённые ею из Козмодемьянского монастыря русские девушки-послушницы поднимают чувашек на смех за плохое знание русского языка, насмехаются над ними за совершение молитв на родном языке, называя последний «тарабарским», «поганым» и проч. В тот же день я написал м. Смарагде горячее, откровенное, искреннее письмо, в котором выразил ей желание, чтобы в Общине со школой религиозно-воспитательное дело было поставлено обязательно по системе Ильминского. Но мои советы м. Смарагдом были отвергнуты с негодованием. Строители Общины чуваши и сестры-основательницы (в том числе одна русская) возбудили пред Епархиальным Начальством ходатайство – дать им прежнюю начальницу или другую, которая знала бы чувашский язык и матерински-сердечно относилась бы к чувашкам. В ответ на сие ходатайство со стороны Епархиального Начальства последовало распоряжение об удалении старших сестёр из Общины.

Так как эти сестры созданную ими Общину считали своим детищем и отказались уйти из неё добровольно, то, по требованию о. благочинного монастырей игумена Димитрия, была прислана в Общину полицейская команда. Но сёстры не поддались и действию полиции, за что были преданы суду. Дело кончилось тем, что девять сестёр-чувашек были приговорены к тюремному заключению 1) за неисполнение распоряжения Епархиального Начальства и 2) за сопротивление полиции.

Этот факт некоторыми лицами из русских был истолкован как выражение вражды инородцев к русской нации, а на окружающих инородцев он подействовал очень нехорошо. Чуваши-кереметники радовались изгнанию чувашек из созданной ими Общины, а те, которые положили начало основанию сей Общины, плакали и говорили: «мы приготовили пищу для себя, но скушали её другие». – Горячее сочувствие к Общине со стороны инородцев-христиан остыло и приток пожертвований значительно уменьшился.

В каком направлении действует эта обитель в настоящее время на окрестных инородцев, мы никаких сведений не имеем.

Свящ. Даниил Филимонов.

(Окончание следует).

Среди нескончаемых разговоров и споров относительно употребления инородческих языков иногда можно встретить такое непонимание ни задач Церкви, ни сущности православия, что приходится просто недоумевать, уж не шутят ли люди серьёзными вопросами и под видом православия не хотят ли проповедовать какую-нибудь нравственную антропофагию? Так, недавно, один мыслитель изрёк след. афоризм по адресу Казанской миссии: «если вы хотите удалить от этих инородцев время их полного обрусения, то заводите богослужение на инородческих языках»... Сколько здесь иронии победителя, сколько гордого сознания своего нравственного и умственного превосходства над «этими» инородцами и над их миссионерами ... И такая ирония сильных мира сего, произносимая тоном непогрешимости на страницах какого-нибудь патриотического печатного листка, – может действительно более малодушных служителей Господа Спасителя и Его Церкви привести в уныние... Шутка ли, в самом деле: с одной стороны какой-нибудь полуголодный учитель «Братской школы», учащий «этих» инородцев святым молитвам на своём языке, а с другой самый православный граф или князь с именем истинно-русского патриота и всеобъемлющего знатока таких «простых вещей», как обучение инородцев... Ведь можно даже просто испугаться от такого сопоставления; – и бедный учитель сразу может быть обвинён и в ничего не понимании, и в отсутствии патриотизма, и в противлении власти и пр. и пр.

Но не будем смущаться и в этих «простых вещах» постараемся разобраться... Прежде всего: инородцев в Церкви нет, – все, и русские патриоты и «эти» инородцы совершенно уравнены в своих правах на Царство Небесное; только раб, ведевый волю Господина, биен будет много, (Лк. 12:47) – вот единственное преимущество наших защитников православия в политических целях...

И миссионер, как церковный деятель, должен заботиться не о каких-нибудь теориях, системах и пр., – его цели очень маленькие для земли, – он должен привести к Богу и ко Спасителю вот эту толпу злых в своём фанатизме магометан или вот тех жалких невежественных язычников. Ни о чём другом миссионер по духу своего служения не должен заботиться, и других целей у него нет. И навязывать ему какие-либо соображения о том, что будет в XXV веке, – это значит ничего не понимать в учении Христовом или сознательно его извращать.

Вследствие этого и богослужебные книги наши имеют своей целью только просвещение светом Христова учения тех, кто молится Богу, а вовсе не представляют из себя учебников по филологии. Да и самое богослужение – не кафедра по сравнительному языковедению, а нечто совершенно другое: это есть возношение ума и сердца к Богу любви, которая так мало известна нашим вечно ссорящимся «патриотам».

Кстати: они всегда и не переставая бранят евреев; бранят за то, что евреи – делят род человеческий на две части: евреи и все остальные... И совершенно так же и наши безрелигиозные «патриоты», в полное подражание евреям, на себя смотрят, как на некоторое тоже избранное племя, а все остальные или «изменники» или «эти инородцы».

Но господа! Ведь первое слово вашей политической формулы: православие. Где же оно у вас? в чём оно у вас проявляется? Ведь о Церкви Христовой вы всегда молчите? Где же забота ваша о православии? А «этих инородцев» вы не только не любите, но и прямо отгоняете от ограды церковной... Это ли защита ваша православия? Нет, вы должны признаться, что святая, нравственно-безупречная формула славянофилов: православие, самодержавие, народность, – она вам не по плечу, вы нравственно до неё не доросли... И напрасно её треплете.

Епископ Андрей.

Святитель Николай у чувашей в большом уважении, и особенно ими чтится его чудотворный образ в селе Ишаках, Козмодемьянского уезда. Сюда обращаются чуваши во всех трудных обстоятельствах жизни, а главным образом, в случаях болезни кого-либо из членов семьи. Тогда чуваши дают обещание св. Николаю поклониться его Ишаковскому образу. Делается это так:

Вся семья, собравшись вместе, зажигает пред домашними иконами свечу, встаёт на колени и молится. Потом берут серебряную монету, достоинства разного, смотря по достаткам семьи, завёртывают её в чистую, белую тряпку и кладут пред иконами. Эта монета обещана Ишаковскому св. Николаю и далее к ней никто не должен прикасаться. После этого топят баню и моются, затем, если не поздно, то в этот день, или рано утром на другой, один из семейных отправляется в местную церковь и здесь пред каждой иконой ставит свечу. Делается это для того, чтобы местные иконы небыли в претензии за поклонение чужому дальнему святому. Когда всё это сделано, чуваш отправляется в Ишаки. Дорогой старается вести себя как можно лучше, избегает посторонних занятий и лишних разговоров с попутчиками. По приезде в Ишаки отправляется в церковь, пред иконой св. Николая ставит свечу и служит молебен. После чего обязательно побывает в часовне, на ключе. Здесь опять ставит свечу, а иные вместо свечи в прежнее время приносили сюда ½ бутылки водки и калабашку⁵⁶ белого хлеба. Водку выплёскивали на стенки часовни, а хлеб кусочками бросали в воду.

На обратном пути из Ишак домой, многие заезжают в Цивильский женский монастырь и здесь ставят свечу пред иконой Божией Матери, а другие возвращаются прямо домой. Если, того, кто не заезжает в Цивильск, спросить – не заедет ли он туда, то он ответит: «мы не приучили». Вот что это значит: чуваши уверены, что если в каком-нибудь храме по пути из Ишак поставить свечу пред иконой, то тот святой, чья икона, привыкнет и будет ежегодно требовать, чтобы ему ставили свечу. Потом чуваши говорят, что св. Николай очень капризный и часто жалуется Богу на тех, кто почитает не его одного. Поэтому многие даже избегают на пути смотреть на ту сторону, где имеются церкви. Но тем, у кого старики приучили к жертве попутных святых, невольно приходится заезжать и в Цивильск, и в другие церкви в сёлах. Так чуваши, живущие на восток от Ишак, посещают село Багильдино, Цивильского уезда. Багильдинская святыня считается, однако, младшей, здесь молебнов служат мало, ставят только свечу или, если торопятся домой, оставляют деньги на неё церковному сторожу.

Если почему-либо поездка в Ишаки выходит неудачной, т. е. больной не выздоравливает, то чувашин вскоре едет туда вторично. Бывает и наоборот. Больному тут же после обещания делается легко, тогда поездка в Ишаки откладывается, но в таких случаях семье, в которой дано обещание, нельзя бывать за службой в местном храме до тех пор, пока не исполнено обещание. Иногда чувашину по разным обстоятельствам долго не удаётся съездить в Ишаки, тогда он к обещанной монете кладёт добавочную и просит св. Николая, чтобы он подождал с поездкой. Иные же делают так; обещанную монету берут ночью, тайно выносят со двора и бросают к соседу на двор. Это никто не должен видеть, – если кто увидал, то напрасны хлопоты. Таким образом обязанность поклониться Ишаковской иконе переходит к соседу. Нашедший у себя монету сосед считает это дурным предзнаменованием и, не взирая ни на какие препятствия, собирается в Ишаки.

Изредка обещанную монету выносят и в поле и бросают в сторону Ишак.

С. М.