№ 29–30. Сотрудник Братства св. Гурия. 29 мая 1910 года

II

(Окончание)¹¹³.

Мы сказали, что самый лучший тип инородческой школы должен быть тот, который в большей или меньшей степени уже оправдан жизнью. Созданию таких школ должно быть отдано преимущество. – С другой стороны, для определения наиболее нужного типа школы среди инородцев, нужно помнить, что окружающие наших инородцев – татары проникнуты религиозным одушевлением, что эти татары от старого до малого всегда готовы на всякий религиозный подвиг в интересах ислама.

По этим причинам Н. И. Ильминский и основал и вырастил свою „Крещёно-Татарскую школу» и около неё основал подобные ей – „повышенно-идейного типа“ (по его выражению) народные школы.

Для всех местностей, где живут крещёные инородцы и язычники, склонные к христианству, и нужны школы этого типа „Казанской Крещёно-Татарской. Нужны крещёно-черемисская, крещёно-чувашская, – вотская школы.“

Весь строй их должен быть проникнут церковностью; во главе должен стоять священник. Типикон должен быть любимой книгой и для учащих и для учащихся.

Но кроме этого тона внутренней школьной жизни, такие школы должны сохранять и характер Казанской школы в смысле постоянного и непосредственного влияния её на мелкие инородческие деревенские школы. Таким образом они будут обслуживать целые школьные районы; а заведующие такими „центральными“ школами, люди знающие местные языки, будут наблюдателями ближайших школ, прекрасно зная способности их учителей, своих же воспитанников. Вот две отличительные черты таких центральных школ. И пусть они имеют и среди населения такое же влияние, как Казанская, –пусть они будут подобно ей источником и проводниками истинно религиозной жизни и христианского одушевления.

Таких „центральных“ школ нужно устроить как можно более. Ошибки не случится, если в них будет излишек, но их недостаточное количество – это несомненный дефект в том или ином месте. Поэтому, повторяем, нечего бояться обилия таких школ: чем более, тем лучше; но, разумеется, места для них следует выбрать наиболее подходящие.

Около этих школ и можно и нужно сосредоточить и профессиональное образование. Народ в нём очень нуждается, – русские и инородцы в одинаковой степени. И если около таких маленьких Центров религиозной жизни будут даваться сведения и о более рациональном сельском хозяйстве, и о садоводстве (для желающих), и о пчеловодстве (тоже для желающих), то эти центральные христианские школы станут истинно-народным утешением, рассадниками русской народной культуры среди инородцев и лучшим средством для воспитания новых поколений самого русского народа.

Таковы должны быть школы среди христианского смешанного – русского и инородческого населения; они должны носить определённо церковный характер.

Что касается тех мест, где русские живут смешанно с магометанским инородческим населением, то там – такие же по русско-патриотической обстановке и программе преподавания школы лишь должны быть отданы в руки светских, но безусловно надёжных, руководителей и воспитателей, людей сильных духом и просвещённых.

Если первые школы будут проводить и укреплять среди инородцев христианские и русские-патриотические начала, то вторые будут среди инородческого-магометанского населения давать светлое и здоровое мировоззрение и знакомить его с лучшими сторонами русского просвещения.

Хорошо поставленные интернаты будут здесь укреплять русское дело. А с течением времени эти школы станут более и более развиваться, постепенно переходя или в учительские семинарии, или институты.

* * *

Чрезвычайно интересна и поучительна во многих отношениях история Александровской семинарии в Ардоне на Северном Кавказе, пока она была в идейных руках архимандрита Иоанна († епископом Пермским) и в первое время после него.

Ардон – это полурусское (казацкое) – полу-осетинское селение. Среди христиан-осетин живут и магометане. Такой же состав населения в религиозном отношении и на всём Северном Кавказе.

И вот, для подобного населения, и нужно было открыть учебное заведение, которое обслуживало бы и русских, и туземцев. Экзарх Грузии, архиепископ Павел, тогда не задумался вызвать молодого иеромонаха Иоанна, кандидата богословия, чтобы поручить ему основание в Ардоне русско-осетинского училища, с совершенно определённой и ярко выраженной церковной окраской.

И отец Иоанн, совсем не знакомый со всей системой Ильминского, оказался во главе такой школы, тип которой в Приволжье известен под именем центральной-инородческой. Но после того, как это Александровское училище дало первых учителей для начальных туземных школ, оно выросло в Александровскую Миссионерскую Семинарию, уже с архимандритом во главе и с сохранением того же строго церковного внутреннего быта. Эта семинария продолжала давать учителей всех школ для Северной Осетии, а кроме того, и все священники среди осетин были воспитанники этой семинарии, которая и сделалась центром всего осетинского народного просвещения. И если бы все русско-инородческие школы поставили себя так, как стояла до 1900 года Александровская семинария, то можно смело утверждать, что русское имя и русское дело пользовались бы у инородцев полным и сознательным почтением.

Но является вопрос: как инородцы-магометане относились к этой семинарии, которая так и называлась „миссионерской»? Ответ для приволжских жителей мы можем дать совсем неожиданный: в этой христианской миссионерской семинарии учились и магометане: осетины, ингуши, кумыки и др. Им не возбранялось совершать свои намазы (магометанские молитвы); ни малейшего чувства враждебности христианского и магометанского, русского и инородческого элементов не наблюдалось...

И даже на должности инспектора этой семинарии в то время можно было служить с удовольствием!

Вот если среди приволжских и других инородцев нынешним строителям народного просвещения духовного и мирского ведомств удастся создать что-нибудь подобное Александровской Миссионерской Семинарии, то это и будет огромным событием в истории инородческого просвещения. Дай то Бог!

Епископ Андрей.

(Окончание)¹¹⁴.

В официальных донесениях Казанского Губернатора об отпадениях крещёных татар 1866 г. и командированного для исследования этих отпадений вице-губернатора Розова бездеятельность духовенства выставляется одной из важнейших их причин. В инородческих приходах, оказывается, вовсе не было школ, тогда как кругом была масса магометанских школ, в которых часто учились и крещёные дети. „Что касается священников, говорилось в донесениях, то они, ограничивая свою деятельность только обрядовой стороной, явили себя совершенно равнодушными к духовным нуждам татар, к их религиозным верованиям и убеждениям. Этим равнодушием только и можно объяснить, что местное духовенство оставалось в совершенном неведении о состоянии умов крещёных татар и не принимало никаких мер к предотвращению такого явления, как стремление татар к переходу в магометанство“, так что, выходит, отпадения явились для духовенства в некотором роде сюрпризом. На допросах отступники в один голос говорили, что они никогда и не были христианами, ходили иногда в церковь из страха, но ничего в ней не понимали и христианской веры вовсе не знают. Каких же, спрашивается, образованных деятелей образовало из инородцев это русское духовенство, и даже в большем числе, чем после дали, по словам о. Николая, матушке России инородчествующие деятели?..

Бессилие и небрежность духовенства во время массовых отпадений татар были одним из поводов и к учреждению в 1867 г. Братства св. Гурия. Оно учреждалось при виде „малоуспешности усилий православного духовенства как в распространении и уяснении христианской веры между инородческим населением Казанской губернии, так и в борьбе его с расколом и невежеством простонародья” и с целью (выраженной очень деликатно) „облегчить труды духовенства, озабочиваемого священнослужением, требоисправлением и своими домашними нуждами”.

Н. И. Ильминский, всегда старавшийся поддерживать авторитет духовенства, всячески извиняя все неприятные стороны его жизни и деятельности, старался извинить и его небрежение об инородцах, но извинения его, помимо его воли, сами собой превращаются в тяжкие обвинения; он извинял такое небрежение общим духом времени, общим взглядом прежних привилегированных сословий, в том числе и духовенства, на простой народ, как „на безобразную невежественную толпу, в которой не предполагалось никаких благородных стремлений и никакой способности к духовному просвещению. А на инородцев, вследствие особенного языка и своеобразного, грязноватого быта их и отчуждённости от русских, смотрели, почти как на животных” (Крещ.-тат. школа, стр. 121). Ведь действительно только почти с 1860-х годов в мужике увидели человека, а инородцев, не исключая и крещёных, продолжали держать в пренебрежении долго и после этого, да не продолжают ли и теперь? Не мудрено, что в 60-х годах могли встречаться такие случаи, из которых об одном рассказывает В. Тимофеев в дневниках, своих миссионерских поездок по крещёно-татарским селениям. В селе Юкичах он зашёл, по обычаю, из почтения к священнику. „Он, кажется, из неучёных, записал В. Т. в дневнике, уроженец того же села и говорит по-татарски отлично. В его доме помещается сельская школа. Но когда он узнал, что я крещёный, сказал: „я крещёнов как собак не люблю, и ушёл от меня”.

А вот свидетельство о том, как старые священники из русских „собаку съели” в знании инородческих языков. Когда у после отпадений 1866 г., открылась страшная нужда в таких знающих духовных лицах, и епархиальное начальство заботливо отыскивало их повсюду, в конце 1868 г., съезд священников целого Свияжского уезда в своём постановлении заявил, что „все почти они не знают татарского языка и следовательно не могут вести на нём увещаний и собеседований с отпавшими татарами». В следующем году архиепископ Антоний издал циркуляр, в котором кликнул клич к дьяконам епархии, нет ли знающих инородческого языка между ними, обещая ставить их на священнические места в инородческие приходы, наипаче в татарские, даже с предпочтением не кончивших семинарский курс кончившим, но не знающим языков. Св. Синод с своей стороны ещё в июле 1867 г. дозволил замещать священнослужительские места в инородческих приходах прямо инородцами из воспитанников Казанской крещёно-татарской школы и из учителей др. крещенских школ. Но преосв. Антоний всё ещё рассчитывал на кандидатов на эти места из семинаристов, а наконец должен был всё-таки склониться на сторону инородческого священства. Были, конечно, между священниками и знающие инородческие языки, преимущественно из уроженцев инородческих приходов, но их было очень немного; – все они были известны наперечёт, и все использованы для Казанской миссии на разных должностях. Очень ценил их и покойный Ильминский, вёл с ними корреспонденцию, в том числе писал он и о. Николаю, как о. Николай говорит об этом; писал он также предводителям дворянства, земцам, волостным старшинам, вообще лицам, имевшим влияние на его школы. Во всех этих письмах он просил поддержать его дело, поддержать его школы и их беспомощных молодых учителей и учительниц.

Но для замещения всех инородческих приходов одними русскими кандидатами священства, знающими инородческие языки в потребной степени, таких кандидатов положительно негде было взять.

Семинария, вследствие малого числа оканчивающих в ней курс, не удовлетворяла епархию по замещению даже своих русских приходов. Чуть не половина последних должна была удовлетворяться священниками из не кончивших курс. В 1870-х годах, кроме того, из семинарии началось бегство воспитанников в университет и на светские поприща службы, а дальше начались известные семинарские беспорядки, дискредитировавшие достоинство учеников к пастырскому служению. Во время одного семинарского волнения, покойный архиепископ Павел явился грозой в семинарию и держал такую речь: „Вы соль обуялая! я выкину вас вон. Обойдусь и без вас. Есть у меня другие кандидаты на места, лучше и достойнее вас“... Вот и растёт „инородческое засилье» по одному уже этому, помимо всяких вопросов о том, кто лучше для инородцев, русские или инородческие священники. О. Николай, однако, решает и такой вопрос, и притом довольно смело.

Мы – русские просвещали, говорит он, своих инородцев „не так, как теперь их просвещают. Мы стремились к тому, чтобы поднять инородцев до себя, сравнять их с нами русскими, пользуясь для этого, как средством, а не целью, инородческим языком». Заметим на это, что в инородческих школах и теперь инородческий язык, и то лишь в начале курса, тоже является „языком преподавания,» т. е. средством, а русский – языком изучения, т. е. целью. „А инородческие просветители, продолжаем речь о. Николая, ведут теперь другую миссию: они задерживают инородцев в их инородческом положении и в один голос твердят своим сородичам: ни под каким видом не сливайтесь с русской семьёй, непременно оставайтесь инородцами» и проч. Этого мы что-то уже не понимаем; тут что-нибудь не так. Не перетолковывается-ли здесь известное и весьма практичное правило системы Ильминского требующее, чтобы школьники инородцы, при всём своём обрусении, отнюдь не забывали ни своего родного языка, ни инородческого своего быта и не делались чужими для своего племени, не терялись для него без пользы от их образования, как ученики прежних русских народных школ, в которых учились с русскими и инородцы.

Первые же выпуски этих русских школ совсем уронили их в глазах народа, рассказывает Ильминский. Ученики из них в большинстве распределились на должности писарей. Глупые, полуграмотные мальчишки стали брать взятки, пьянствовать, гнушаться своими грязноватыми единоплеменниками, даже родителями, и корчить из себя русских чиновников, одним словом, обрусели в самом дурном смысле этого слова. Лучшие из них молодые люди получили кое-какое православное образование, но многого в нём не понимали, а главное – не могли приобретённых ими сведений облечь в живую форму своего родного языка и убедительно передать своим родичам. Поэтому и они, как первые, отрывались от понятий инородческой массы и тоже становились для неё чужими, даже враждебными. Весь учебный и воспитательный строй своих учебных заведений, даже и своей учительской семинарии, Н. И. Ильминский, в противоположность этим старым школам, старался организовать так, чтобы их воспитанники могли возвращаться из них в свою племенную среду, как свои к своим, возвышаясь над ней только своим знанием и своим христианским направлением. Он смотрел на каждого своего питомца, как на евангельскую закваску Царствия Божия в его родной среде, как на своего рода миссионера. Потеря каждого из них, уход на сторону, хоть бы даже „в русские», в этом отношении составляла прямой ущерб для инородческого просвещения и для дела христианской миссии, от которых он ожидал обрусения инородцев и слияния их с русскими в единстве веры и единстве всего миросозерцания, более глубокого, чем какого можно достигнуть через одно изучение русского языка и вообще перенимание разных русских внешностей.

Конец письма о. Николая весь состоит из обвинений инородческого священства и всех вообще инородцев-просветителей в возмутительном своекорыстии, созидании только своего собственного материального благосостояния и в пренебрежении духовных нужд инородцев, в гордом превозношении над ними, барской недоступности и т. п.; инородцы будто бы считают их своими врагами, а не просветителями, и просят нередко целым миром убрать от них такого просветителя и дать русского. Такого рода обобщённые до крайности филиппики, которые с одинаковым правом или несправедливостью можно обратить и против русского духовенства, не стоят, разумеется, никакого внимания. Замечательно, с каким усердием противники „инородческого засилья» ловят разные компрометирующие случаи из жизни инородческих просветителей и по нескольку лет носятся с ними, стараясь в тоже время замалчивать такие же случаи за своим братом, русскими людьми, Например, случай отправления преждеосвященной литургии без Агнца настойчиво повторяется лет уже семь. Ещё более лет говорят о пьянстве одного священника из черемис. Само однако повторение указаний на такие факты уже указывает на их редкость и может говорить даже в пользу инородческих просветителей. Вспомнил о. Николай и о чувашской, газетке Хыпар, издававшейся в Казани какими-то чувашскими интеллигентами в разгар бывшего освободительного движения. Не преминул он укорить двоих инородцев, кончивших курс в духовной академии, за то, что они вот, не бойсь, не пошли в деревню (sic!) просвещать свою братию, а заняли места учителей в среднем учебном заведении, один по предмету русского языка, другой – русской истории „для русских, – это инородцы-то!“ Чтобы сгладить нелепость этого обвинения против таких редких между инородцами и дорогих по образованию людей, о. Николай почёл за нужное не сказывать, что оба эти учители служат не в русской, а в инородческой семинарии.

Передав содержание письма о. Николая, корреспондент „Телеграфа» заключает свою статью словами: „Трудненько возразить что-либо против писания о. Николая. Приходится только развести руками». Нам тоже приходится развести руками и спросить о. Николая: зачем он писал всё это? Из каких побуждений решился он принять на свою душу столько явной лжи и клеветы (снова оговариваемся, что такая терминология перенята нами у самого о. Николая), и притом прямо в глаза тем, кого эта ложь и клевета касаются, в глаза вообще ещё живым людям, хорошо знающим дело, даже участникам развития этого дела. Можно подумать, что у него есть какое-то личное раздражение против инородческих деятелей, что они чем-то его огорчили, и он старается донять их за это не мытьём, так ка́таньем. Но если это и так, то всё-таки как ему не совестно из-за какого-нибудь личного раздражения вредить делу христианского просвещения инородцев, делу самому светлому во всей истории Казанской миссии, организованному наилучшим образом, имеющему за собой свыше 40 лет благотворного опыта и с честью выдержавшему несколько тяжёлых испытаний своей состоятельности с разных сторон и точек зрения. Уронить это дело он уже не может, но повредить, причинить ему новые испытания, подведя его, например под страшное теперь понятие „инородческого засилья,“ может, особенно в среде мало осведомлённых людей. Смутил же ведь он своими облыжными речами корреспондента „Каз. Телеграфа»! Какая-то, кажется французская, поговорка недаром гласит: „клевещите, клевещите, – всё что-нибудь да останется».

П. Знаменский.

(Окончание)¹¹⁵

Видя, что я намереваюсь в скором времени уходить, жена муллы, как бы подводя итоги всему разговору и всем своим мыслям, и соображениям, сказала: „Много мы говорили, а всё-таки трудно поверить человеку неверующему. Должно быть, каждому дорога своя вера. Бог простит грехи тому, кто соблюдает свою веру; пусть каждый по-своему угождает Богу».

„Да, отчасти – это правда, сказал я; но у нас христиан есть преимущество. Мы знаем, что грешны бываем также, как магометане и другие, но вместе с тем мы веруем, что для спасения нашего пострадал Иисус Христос – Сын Божий; по великой Его милости, а не по нашим собственным заслугам, мы спасёмся. У других – нет такого Ходатая, потому что все люди, как грешные, должны отвечать за свой грех».

„Из нашей беседы я понял, возразил мне мулла, что люди все должны отвечать за свои грехи. А Иисус Христос, хотя и был безгрешный, как Бог, но пострадал за грехи людей, и кто верует в Него, тот спасётся. Но ведь это зависит от веры каждого. В ваших священных книгах – действительно говорится, что Сын Божий сошёл на землю, но ведь эти книги повреждённые и им мы не можем верить. Всё хорошо, складно выходит; я понял, почему, по вашему учению, нужно было Богу сойти на землю, но у нас этой веры нет. Мы боимся такой верой унизить Бога, страшимся оскорбить Его и потому Иисуса считаем за великого пророка».

„Не желаешь ли ты, мулла, я тебе в заключение нашей беседы и в Коране покажу места, в которых говорится, что Иисус более, чем простой пророк, и существовал вечно. Только беседу по поводу этих стихов Корана отложим до следующего раза.»

„Хорошо, покажи», не без удивления сказал мулла.

Мною были прочтены следующие стихи Корана по-арабски: „Вот, Ангелы сказали: Мария! Бог благовествует тебе о Слове своём: имя Ему Мессия Иисус, сын Марии» (Кор. 3, 40). Другое, место: „Ангелы, в то время как он (Захария) стоял и молился во святилище, возгласили ему; Бог благовествует тебе о Иоанне, который утвердит истину о Слове Божием“ (Кор., 3, 34).

„У нас в Евангелии, я уже читал это, Сын Божий называется Словом Божиим. Сын Божий или Слово Божие существовал вечно и воплотился во времени. Из приведённых стихов Корана видно, что Иисус Христос и в Коране называется Словом Божиим, а Слово Божие вечно, значит Иисус Христос тоже вечен“.

По поводу приведённых стихов Корана возникли новые рассуждения, хотя мы и условились было прекратить беседу.

Мулла, а также и его супруга, ни под каким видом не хотели признать, что под Словом Божиим в Коране разумеется Иисус Христос, не смотря на ясность приведённых стихов Корана. С каким-то особенным ожесточением они доказывали мне, что под Словом Божиим здесь разумеется слово Божие – писание, священные книги. Между тем я настойчиво спрашивал их:

„О ком Бог благовествовал Марии?“

„О Слове своём, сказано в Коране“.

„Как имя этому Слову?»

„Мессия Иисус, Сын Марии».

„Слово Божие вечно или не вечно,» спрашивал я муллу.

„Вечно,» – отвечал мулла.

„Значит и Иисус вечен, как Слово Божие», заключал я.

Так как признание на основании Корана Иисуса Словом Божиим было равносильно признанию Его Божественности, на что, конечно, собеседники согласиться ни коим образом не могли, по крайней мере на первых порах, – я постарался прекратить это прение, предоставляя им подумать, по поводу приведённых стихов Корана, наедине.

Нужно было сделать общий вывод из беседы, какой я и сделал, повторив вкратце содержание беседы и ещё раз заявив, что Иисус Христос, по христианскому учению, Богочеловек – совершенный Бог и совершенный человек. Сошествие Его на землю было необходимо для спасения людей. Сыном Божиим, Словом Божиим Он называется у нас в священных книгах, а также в Коране, как мы видели сейчас.

На этом закончилась наша беседа.

В заключение я предложил мулле, если он желает вести со мной беседы о вере, наметить темы для дальнейших. Можно, говорил я, побеседовать о наших священных книгах, которые магометане считают повреждёнными, о Коране, Мухаммеде и т. д. „Но в виду того, заявил я, что сегодня мне пришлось большей частью говорить, так как мы рассуждали о христианских догматах, – в следующий раз желательно было бы побеседовать о магометанских догматах, напр. о Мухаммеде или Коране». Тогда уже я буду в положении вопрошающего, а вы дающих ответы.

Мулла не согласился на это, заявив, что не следует назначать темы для разговора; а когда встретимся, тогда и поговорим о том, что нас заинтересует. На этом и сошлись. Прощаясь со мной, хозяйка уже добродушно, охладев от своего азарта, заметила: „Ах, какой он неверный, а я-то думала, что он любит нашу веру».

„Это неправда, возразил я ей, я верующий, но только не по-магометански, а по-христиански, как учит нас наша вера».

Мы любезно простились; мулла на своей лошади довёз меня до дому. Дорогой мы ничего не говорили, каждый занятый своими мыслями.

Раздумывая о проведённой беседе, я невольно спрашивал себя, достиг ли я какой-нибудь цели и полезно-ли вести подобные беседы? Конечно, я не убедил своих со-вопросников, но, несомненно, заставил их задуматься. После ряда таких проведённых бесед, если они и останутся магометанами, то во всяком случае уже с другими взглядами на христианство. По моему наблюдению, после подобных бесед учёные татары делаются менее фанатичными, не так злобно нападают на христианство, стараются по возможности сблизиться с русскими. Вероятно, у них закрадывается сомнение и относительно своей религии, чего, конечно, они никогда не выскажут, и изменить которой тоже не могут уже по чисто бытовым условиям.

Припомнилась мне при этом прекрасная статья Г. А. Семенова (Сотрудник № 4, 1909 г.), в которой говорится, что для борьбы с исламом требуется три вещи: 1) Вера и любовь к Богу, 2) отрешённость во имя Бога от мирских благ и 3) знание языков арабского и разговорного языка той народности, среди которой проповедуется Христова вера. С справедливостью этих слов нельзя не согласиться. Но я бы с своей стороны добавил четвёртое необходимое условие для успешной борьбы с исламом, – это обстоятельное знакомство с вероучением ислама. Без знания ислама, можно говорить на языке магометанина, но получится впечатление, что говорят два человека на разных языках; они не будут понимать друг друга и говорить будут о разных предметах. Не обличал-ли Христос книжников и фарисеев, часто делая ссылки на их учение?

Сильное впечатление на меня произвела жена муллы. Удивительно, как женщины магометанки несмотря на то, что магометанский закон ставит их в очень невыгодное положение, являются самыми усердными защитницами и распространительницами ислама. В русских женщинах, по-видимому, нет этой склонности к пропаганде, как вообще её очень мало в русском народе. Будучи религиозными сами по себе, усердными исполнительницами христианских заповедей, русские женщины как-то вообще мало интересуются тем, как верит тот или иной иноверец. А между тем убеждённая, проникнувшаяся известными идеалами женщина может сделать едва-ли не более, чем мужчина, в особенности, в деле миссии. Хорошо было бы, если бы сёстры сотрудницы при Братстве св. Гурия увлекли за собой на миссионерский путь ещё многих русских женщин – своих знакомых и друзей.

На западе, в протестантской и католической миссиях, всё это уже есть. Там есть и организаторы миссионерского дела, подвижники, одушевлённые христианской любовью и учёные миссионеры, проповедники, поставившие своей задачей опровержение ложных религий с идейной стороны, миссионеры для народа, миссионеры представители христианского милосердия – сёстры милосердия, врачи, благотворители, учителя (Сотр. № 6, 1910 г.).

Все эти лица окончательно условились относительно миссионерского воздействия на иноверцев и восполняют друг друга. Невольно переносишься мыслями к отечественной миссии и задаёшь себе вопрос: когда-то и что-то у нас будет? А пока как-то сами по себе приходят на память совершенно справедливые слова преосвященного Андрея: „Положение местных руководителей и деятелей миссии совершенно безвыходное... Каждый из них в отдельности поправить может только очень немногое. А „многое» не в их силах. Исправить же колоссальную машину нашей церковной жизни может только Церковный Собор“ (Сотр. № 6, 1910 г.).

Я. Коблов.

В Киргизских степях, на Кавказе и в других местах России существуют сильные мусульманские организации, или вернее подотделы единой мусульманской организации; их деятельность особенно заметна в следующих городах Европейской России: Уфе, Оренбурге и Астрахани. В этих городах существуют мусульманские благотворительные общества, а в некоторых из них, как напр. в городе Астрахани, даже и не одно. Председателем Правления Уфимского благотворительного общества, на годичном собрании, бывшем 22 октября 1909 года, избран Селим Гирей Джантюрин,¹¹⁶ а секретарём – Хидаятулла Еникеев. Общие собрания пока происходят только один раз в год (Газета „Вакыт“ № 538 от 31 октября 1909 г.).

Очень сильная мусульманская организация существует в городе Оренбурге. Оренбургское мусульманское общество, кроме дел благотворения, руководит народным образованием среди мусульман: оно открывает начальные школы (мектебы), поддерживает медресе, устраивает вечерние курсы для взрослых, организует публичные чтения и т. д. Чтобы не быть голословными, сошлёмся на некоторые сообщения из нескольких номеров татарской Оренбургской газеты „Вакыт». № 536 от 28 Октября 1909 года осведомляет нас, что 25 октября того же года происходило общее собрание мусульманского общества, на котором обсуждались следующие вопросы: открытие одногодичных мужского и женского мектебов для детей мусульман, в Оренбурге постоянно не проживающих. Газета „Вакыт“ передаёт, что мусульманское общество за разрешением открыть эти школы обратилось к Оренбургскому Губернатору, но последний направил их к директору народных училищ, который дал разрешение открывать мектебы, как мужские, так и женские где угодно и сколько угодно, лишь бы только помещения соответствовали гигиене и доставлялись бы в дирекцию сведения об учителях и учительницах.

Какие по истине минимальные и скромные требования, предъявляемые директором народных училищ Оренбургской губернии, при всей важности мусульманского вопроса!!!

Далее, тот же 536 № газеты „Вакыт» сообщает, что Оренбургское мусульманское благотворительное общество до сих пор вынесло постановление об открытии 2-х мужских и 2-х женских мектебов, ежегодный расход на каковые названного общества выразится в сумме 1200 рублей.

Заслуживают внимания также следующие вопросы, обсуждавшиеся на общем собрании: 1) организация публичных чтений – постановлено устраивать их два раза в месяц и 2) выбор комиссии из 6, 7 человек для сбора пожертвований в пользу имеющихся быть открытыми новых мектебов.

Газета „Вакыт» № 545 от 17 ноября 1909 г. передаёт нам о происходившем 15 ноября в городе Оренбурге публичном чтении, организованном мусульманским благотворительным обществом. Первым докладчиком в этом собрании выступил бывший мюдир (т. е. заведующий) медресе Хасайние и сотрудник в мусульманском журнале „Шура» („Совет» – издаётся в Оренбурге) Муса Эффенди Бегиев. Читал он доклад о нравах и о том, что в основе нравов должна быть страстная любовь (религиозный экстаз). Свой доклад он подкрепил ссылками на Коран.

Затем читали доклады: Ибрагим Бакчинтаев об истории татар; Хайрулла Кары Османов о религии и нации. Далее Абдул-Рахим Кары Даминов читал о склонности арабов (наверно христиан) к принятию ислама и о распространении среди них ислама. Присутствующих было около 300 человек.

№ 547 газеты „Вакыт» от 21 ноября 1909 года передаёт нам следующее: „Оренбургское городское самоуправление ассигновало пяти мусульманским мектебам при мечетях 2500 руб., т. е. 500 р., на каждую школу. Попечитель 3 участка Буйтми, находя такое ассигнование малым, вошёл в Городскую Думу с ходатайством об увеличении ассигнования.

Газета „Вакыт» № 550 от 28 ноября 1909 г. сообщает о втором публичном чтении, назначенном на 29-е ноября того же года. Собрания членов правления Оренбургского мусульманского благотворительного общества происходят два раза в месяц, а общие собрания ежемесячно один раз.

В городе Астрахани существует две солидных мусульманских организаций: одна чисто татарская и носит название „Джамаэти-Исламие“ (мусульманское общество), печатным органом и проводником идей которой является издающаяся в городе Астрахани Умеровым и выходящая 3 раза в неделю газета „Идель» (Волга). „Идель» крайне левого направления и в этом отношении даже превосходит Оренбургскую газету „Вакыт“. Общество „Джамаэти Исламие“ имеет свои новометодные школы, но где – нам не известно.

№ 211 газеты „Идель» от 10 декабря 1909 года сообщает что 29 ноября 1909 года в городе Астрахани происходило собрание этого общества, на котором мударрис Салих Эффенди и председатель общества Умеров, он же издатель газеты „Идель», сказали прочувственные речи касательно воспитания детей и касательно целей общества; после этих речей присутствовавшие на собрании изъявили готовность собрать в кассу общества денежные пожертвования, общий итог которых выразился в солидной цифре 1093 рубля 62 коп.

Вторая Астраханская мусульманская организация, имеющая несомненную связь с организациями Кавказа, носит название „Шураи-Ислам“. Это общество состоит главным, если не исключительным образом, из мусульман шиитского толка: Персов и Азербайджанских татар.

Печатным органом „Мусульманского Совета» (Шураи-Ислам) является газета „Бурхан-Таракки» (Доводы прогресса), редактором издателем коей состоит Измаилов, он же председатель „Мусульманского Совета». Газета „Бурхан-Таракки» печатается на османском языке и выходит два раза в неделю. Орган этот всемерно преследует задачи объединения всех российских мусульман.

Общество „Шураи-Ислам“ имеет новометодные школы, из которых пока известны два мектеба и одно медресе. Мектебы эти следующие: „Намуна“ и „Таракки» (Образец и прогресс – кажется одноклассные) и „Дар-уль Адаб“ – двухклассный новометодный мектеб (Дом учтивости). Из новометодных медресе, находящихся в ведении выше названного общества, известно медресе „Музаферрие», в пользу которого, как сообщает № 110 газеты „Бурхан-Таракки“ от 1 января 1910 года, 20 декабря 1909 года, в помещении „Дар-уль-Адаб“, был дан спектакль.

В ноябре месяце 1909 года кто-то сообщил Губернатору и Астраханскому учебному начальству, что в новометодном мектебе „Дар уль Адаб“, занимается преподаванием турецкий подданный. При расследовании это подтвердилось, три учителя были устранены, а „Мусульманский Совет» подал жалобу председателю Совета Министров П. А. Столыпину, на неправильные яко-бы действия учебной администрации. Происшедшее в мектебе „Дар-уль Адаб» очень подробно изложено в газете „Бурхан-Таракки» № 103 от 13-го ноября, № 105 от 27 ноября, № 107 от 1 декабря, № 108 от 19 декабря и № 109 от 26 декабря – 1909 года.

Нельзя не высказать своё глубокое и непреложное убеждение в совершенной бесполезности поручать наблюдение за мектебами лицам никогда мусульманством не занимавшимся, а в особенности в городе Астрахани, где мусульмане шиитского толка имеют несомненную связь с мусульманами Кавказа и Закавказья.

Интерес наблюдения за внутренней жизнью Астраханских мусульман углубляется тем, что в г. Астрахани проживает известный Кавказский деятель, публицист и литератор и автор знаменитой исторической трагедии „Надир-Шах» доктор Нариман Бек Нариманов.

Заканчивая эту краткую заметку о мусульманских благотворительных обществах в России, кои теперь насчитываются десятками, их целей и задач, с великим прискорбием приходится отметить индифферентное отношение наше к этим обществам, преследующим исключительно национально-политические цели, тогда как даже Оттоманское Правительство организации таких обществ не допускает. Вот что пишет по этому вопросу газета „Стамбульские Новости» (издаётся в Константинополе) № 8 от 11 декабря 1909 года: „В силу закона об обществах, не допускающего осуществления национально-политических клубов, все таковые клубы, основанные после провозглашения конституции, должны были или закрыться, или преобразоваться в культурно-просветительные общества, и несомненно, долженствующие быть под неослабным надзором Оттоманского Правительства.

(Окончание)¹¹⁷.

Наши Сибирские миссии далеко не находятся в благоприятных условиях для своего процветания и будут оставаться в таком положении до тех пор, пока соответствующими мерами не оживится безжизненность их строя. В настоящее время в них действует порядок сухого, формального отношения к делу, или слабого до полной запущенности, или своеобразно строгого до деспотизма и произвола. При разрозненности деятелей между собою и отсутствии в их жизнедеятельности средств к общему подъёму духа и оживлению, такой порядок только охлаждает и усыпляет людей, приучая их относиться к делу внешне механически, – по инерции. Достаточно упомянуть, что в некоторых миссиях до последних лет не было даже такого необходимого и могучего фактора жизни, каковы ежегодные местные съезды миссионеров. Так, несколько лет тому назад мы прочли в газетах, что на бывшем в январе 1906 г. съезде Иркутских миссионеров, последние, по-видимому, действовавшие дотоле в полной разобщённости, впервые познакомились между собой¹¹⁸. Подобное же сообщалось относительно и Забайкальской миссии¹¹⁹. А в других миссиях, хотя и бывают ежегодные съезды (как напр. в нашей Алтайской), но носят они характер не постоянный, изменчивый в зависимости от личных взглядов и целей заправляющих лиц, которые, если хотят, то устраивают эти съезды и обсуждают на них вопросы, а если не хотят, то оставляют и то и другое¹²⁰... Между тем Миссия, эта малая Церковь, передовая, Апостольствующая, должна быть устроена и по духу и по форме возможно ближе к Апостольскому примеру и учению о Церкви. А о Церкви, как теле Христовом, которого мы все порознь члены, строители её, св. Апостолы учили, что ни один член её не может сказать другому: ты мне не нужен (1Кор. 12:21), что каждому члену должно быть предоставлено действовать в свою меру (Ефес. 4:16). Вот этого-то действования каждого члена в свою меру и этого-то даруемого каждому (члену) проявления Духа на пользу, другие члены не должны подавлять, – препятствовать проявляться в полной мере, дабы не было разделения в теле, а все члены одинаково заботились друг о друге (1Кор. 12:25). Так же учили о свободе и правах членов Церкви и последующие Отцы Церкви: Церковь есть общее право всех: сообща она молится, сообща трудится, сообща испытуется (св. Амвросий Мед.) В Церкви нет ни высокомерия начальствующих, ни раболепства подчинённых..., в ней должно жить как в одном доме¹²¹..., дабы и меньший мог приносить пользу большему..., и если один не говорит полезного, то пусть другой встаёт и говорит, хотя бы он был и меньший, но если предлагает что-нибудь полезное, предпочти его мнение, хотя бы он был даже последний, не оставь без внимания. (Св. И. Злат.) Таков должен быть Апостольский характер и строй Церкви Божией и для неё, зиждущейся на Апостольском предании, пример св. Апостолов должен быть единственным образцом, исключающим всякие другие образцы. Если же трудно сразу преобразовать на соборный строй всю современную Церковь в целом, то не удобнее-ли вводить это обновление постепенно.

8) Не пора ли дать внешним миссиям устройство Апостольски всецерковное, на началах соборных (подобно существующей прекрасной миссии Японской), с совещательным способом в решении деловых вопросов миссионерами и их сотрудниками в братском кругу, с участием представителей от новокрещеннических селений (хотя не во всех случаях), под председательством Епископов – предстоятелей миссий? Такой именно строй миссии, не разразнивающий деятелей, а объединяющий и воодушевляющий их, не дающий места господству и угнетению одних над другими, но позволяющий каждому свободно действовать в меру своих сил и дарований, строй, исключающий возможность взаимных неудовольствий, но способствующий к сохранению единства духа в союзе мира, – такой именно святой, Апостольский строй и может служить гарантией жизнеспособности, плодотворности и устойчивости трудов наших миссий в дальнейшем.

В последнее время довольно много спорят о реформе прихода. Противники реформы говорят, что прихожане, при расширении их прав, почувствовав под собой почву, заберут под свой контроль церковные суммы, начнут хозяйничать и противодействовать благим начинаниям священников и т. д. Возможно, что всё это случится, если вводить реформы без предосторожностей. Но ничего подобного не должно быть в миссионерских селениях, в которых новокрещённые достаточно доверчиво и почтительно относятся к духовному чину. Поэтому ввести в миссионерских селениях приходские организации (Прих. советы) вполне благовременно; а приучать новокрещённых к сознательной духовной жизни необходимо, тем более, что крещёные инородцы, находящиеся в зависимости от языческих судов, нередко терпят от последних несправедливости, от чего могли бы избавиться, если бы имели возможность разбираться в своих недоразумениях на приходских советах. Во-вторых, замечаемое в последние годы, под влиянием разных свободоносителей и воров, понижение нравственности в инородческих селениях могло бы быть исправлено под влиянием этих же советов. Суду стариков инородцы, как известно, весьма симпатизируют, и если такой будет поставлен на религиозной почве и под руководством пастыря, – то тем более будут иметь к нему доверие. А удачная постановка этого дела среди новообращённых имела бы большое преимущество в глазах язычников. Но реформу в новокрещеннических селениях необходимо производить с соблюдением строгой осмотрительности, в зависимости от того, насколько близка к культуре каждая местность, насколько восприимчиво к духовным воздействиям её население и т. д., а также в зависимости от способности миссионеров провести в жизнь новые начала. Для этого пункты, где должно вводить новые меры, необходимо отмечать на братских совещаниях миссионеров. Итак, и внешним миссиям вполне благовременно рассмотреть этот важный вопрос, поставленный в программе вопросов Казанского съезда, а в вопросах Иркутского – почему-то обойдённый.

9) Церковно-приходская жизнь инородческих приходов и развитие в них приходских организаций. Побольше света и содержательности, побольше света и тепла в холодную и тёмную среду языческую, – света истинно Евангельского – Апостольского, по примеру и преданию Апостольским, – возможно меньше затемнённого и захоложенного человеческими ухищрениями! Такова именно соборная правда Церкви, соборное, общее, сознательное, при взаимном живом участии и поддержке достижение её членами своего спасения. Но прежде всего этот свет и это тепло надо ярче возжечь в среде самих благовестников (т. е. дать миссиям соборный строй), дабы проповедники, вкусив сладость соборной правды Церкви, тем охотнее и легче могли провести её в жизнь просвещаемых.

Мы убеждены, что поднятие количественного и качественного успеха миссионерского дела будет зависеть не столько от обилия вопросов на съезде и удачного их решения, сколько от пробуждения духа и идейного обновления самих рядовых деятелей-миссионеров, от подъёма в них энергии и самосознания. Если этого не произойдёт, то самые мудрые решения вопросов останутся мертворождёнными, ибо одни казённые указы, циркуляры и предписания не оживят безнадёжно захиревшего дела.

Пробуждение же духа и воодушевление миссионеров могло бы зависеть от деятельного участия их на ожидаемом съезде, если бы последнему суждено было быть действительно миссионерским, с возможно большим количеством участников из рядовых миссионеров. Последние, возвратившись из Иркутска со съезда, ободрённые и утешенные оказанными им честью и доверием, с обновлённым духом, просветлённым умом и удвоенной энергией взялись бы лучше за дело дерзновенного благовествования. К сожалению, этому-то и не суждено, по-видимому, быть: из самой постановки вопросов в программе и из ссылки на список намеченных участников¹²² съезда видно, что организаторы съезда рядовым миссионерам не сочли возможным оказать внимание и доверие приглашением их на съезд. Одни епархиальные владыки и начальники миссий будут участниками съезда, они же будут ставить вопросы, они же и решать оные: „обсуждение вопросов, предполагаемых епархиальными преосвященными и начальниками миссий”, дважды повторяется в „Программе” вопросов. Предусмотрено, следовательно, что рядовому миссионеру даже заочно ставить вопросы на этом съезде не дозволено... Впрочем Св. Синодом предложено высокопреосвященному Иркутскому пригласить на съезд по одному рядовому миссионеру от каждой миссии; но это как бы для того, чтобы восполнить пробел и придать съезду миссионерский характер. В сущности же по одному миссионеру, – это капля в море и для дела, в смысле оживляющего влияния съезда на массу миссионеров, не будет иметь значения. Миссионерский съезд, так. обр. будет почти без миссионеров. И не обидно, что в наших мнениях не нуждаются, – нет: глубоко верим, что высокопросвещенные и мудрые архипастыри, участники съезда, исполненные глубокого опыта, по данной им сугубой благодати, все предложенные вопросы решат наилучшим образом, но прискорбно, что дело обновления миссии, которое есть прежде всего дело нашего личного пробуждения и обновления, хотят достигнуть без нас, без нашего личного, сознательного и живого участия. Даже ответственная служба, полная лишений и скорбей, требующая обновления и освежения сил, не даёт значит нам право на это редкое, столь долгожданное утешение... Но да не будет отравлена окончательно сладость надежды горечью разочарования: продолжаем надеяться, что высокочтимые организаторы съезда в дальнейшей разработке вопросов обратят на этот пробел своё внимание и возбудят пред Святейшим Синодом ходатайство.

10) О вызове на предстоящий съезд возможно большего количества рядовых миссионеров, по возможности до половины наличного состава миссионеров каждой миссии. – Чем больше будет участвовать миссионеров на съезде, тем больше будет пользы для дела, – тем большее оживление и ободрение внесётся в эту серую, запуганную, забытую и заснувшую среду, которая (подобно Дому Израиля) своим молчаливым ожиданием как бы вопиет: иссохли кости наши, и погибла надежда наша: мы оторваны от корня – оживляющего участия на ожидаемом миссионерском соборе.

Взаимное ознакомление, душевное сближение, сознание общности интереса одного великого дела, общее участие в решении недоуменных вопросов при любвеобильном и доверчивом отношении архипастырей, живой, задушевный обмен мыслями, впечатлениями, опытом, наблюдениями, радостями и горестями служения, – всё это способно сильно поднять дух и энергию миссионеров, сплотить, ободрить и воодушевить их в последующем затем – смеем сказать – более плодотворном служении Евангелию.

Итак, вот результаты, которых мы желали бы от предстоящих миссионерских съездов в Казани и Иркутске, в их влиянии на рядовых деятелей, если только суждено последним быть участниками их в значительном количестве.

Пригнетённые пренебрежением к их индивидуальным силам, лишённые собственной инициативы в деле и самодеятельности, миссионеры ждут очереди, чтобы сильные и власть имущие наконец-то снизошли до них и предоставлением им участия на съезде, доверия к ним, подняли их дух и самосознание до высоты того великого дела, которому они призваны служить.

Наконец, удостоиться видеть лично на съезде таких опытных в миссионерском деле архипастырей – Апостолов, каковы: Высокопреосвященнейшие владыки: Николай Японский и Макарий Алтайский и другие, слышать из уст их исполненные глубокого опыта и мудрости речи и советы, должно быть в высокой степени поучительно и утешительно для каждого очевидца-миссионера.

11) Оба миссионерских съезда, Казанский и Иркутский, это – две части одного целого. Поэтому этим двум съездам следовало-бы собраться в один общий съезд в одном месте, под одним общим руководством. Живое дело не должно-бы быть, искусственно расчленяемо, разъединяемо: по слову Господа – „да будут вси едино”. Между тем даже живой связи и сношения этих съездов, по-видимому, не предполагается, если не считать обычно командируемых

Св. Синодом официальных представителей – специалистов дела. Было-бы желательно командирование на Казанский съезд хотя бы по одному рядовому миссионеру, если не из каждой, то хотя бы из ближайших Сибирских миссий с тем, чтобы они были затем обязательными участниками съезда Иркутского.

Но душой проповеднического собрания во имя Господне, движущей и вдохновляющей силой на нём должен быть дух молитвенный, – горение их духа, в союзе мира и любви объединённого, в пламенной мольбе к Небесному Пастыре-начальнику Христу о помощи и озарении свыше, подобно соборной молитве св. Апостолов, от которой даже место их собрания колебалось, и они исполнялись Духа Святого и говорили Слово Божие с дерзновением (Деян. 4:31).

Заканчивая свои убогие суждения, автор покорнейше просил-бы своих просвещённых читателей не быть слишком строгими к незрелым, быть может, взглядам вчерашнего новокрещённого.

Алтайской Миссии Черно-Акуйский Миссионер,

Священник Стефан Борисов.

(Из доклада С. В. Чичериной в Обществе Востоковедения).

Продолжение.¹²³

.

Остановимся на следующих данных о количестве мусульманских училищ на некоторых наших окраинах. Напр., в Сыр-Дарьинской, Ферганской и Самаркандской областях было за 1899 г.: мусульманских училищ 5246 с 53.968 учащимися, русских школ 119 с 6440 учащимися; мечетей 11.964 и при них имамов 11.680, мазаров 331 – при них шейхов 421, ишанов 391. Православных церквей 42.

А вот сведения по Уфимской губернии. По переписи 1897 года в Уфимской губ. оказалось 2.250.590 душ: русских 784.000, инородцев 1.436.590 – из них магометан 1.181.939, что составляет немного больше половины всего населения губернии.

По сведениям 1899 года в Уфимской губ. православных церквей 349, а мечетей 1555, православных священников 360, а татарских мулл 4655, магометанских медресе и мектеб 6220, а церковных школ 231.

В настоящее время мусульмане по образованию стоят выше русских.

Напр., по сведениям всеподданнейшего отчёта Казанской губ., число магометанских училищ медресе и мектеб в Казанской губ. возросло с 1898 до 1900 года, т. е. за 2 года – на 24%, а число русских лишь на 1,1%.

Магометанское население составляет 28% общего числа жителей в Казанской губ., а учащиеся магометане составляют 40% общего числа учащихся, несмотря на то, что в число русских учебных заведений включены: университет, духовная академия, юнкерское училище и прочие средние учебные заведения, существующие почти целиком на казённые ассигнования, а все татарские училища созданы частной мусульманской инициативой и ниоткуда не получают пособий. В русском населении один учащийся приходится на 14 человек мужского населения и одна учащаяся на 55 женского; у магометан же один учащийся на 9 мусульман и одна учащаяся на 12 мусульманок, т.-е. магометанские девочки учатся больше, чем русские мальчики. Эти цифры указывают на сильнейшее самобытное религиозно-национальное движение в мусульманском мире, среди которого существует значительный интерес к учебному делу: магометане пишут десятки сочинений о преподавании и начинают вводить в некоторых своих школах приёмы новейшей педагогики.

Русского языка, по сведениям всеподданнейшего отчёта Казанского губернатора за 1900 г., магометане почти вовсе не изучают. В 1900 г. русский язык магометанам преподавался всего в 27 учебных заведениях Казанской губ., училось ему 1255 мальчиков и 69 девочек, в среднем менее 2 человек на тысячу магометанского населения, т.-е. менее, чем русские в Казанской губ. учатся языку немецкому или французскому.

Из всего сказанного видно, что мусульманская обособленность развивается и будет развиваться впредь. Знание русского языка при таких условиях не сближает татар с нами, а даже усиливает их обособленность, так как даёт им возможность переносить в свои школы лучшие методы, поднимает их культурно, лучше вооружает их.

Русский мусульманский мир тесно связан с мусульманством заграничным, с одной стороны через паломничество в Мекку, а с другой – через родственные и торговые отношения наших киргизов и туркмен с китайскими и персидскими тюрками. Поэтому всякое наше мероприятие по отношению мусульман оглашается устной молвой и заграничной магометанской прессой во всём магометанском мире. Такие сношения наших мусульман с зарубежными весьма усложняют вопрос, так как для России имеет огромную важность отношение к ней мусульман Китая, Персии, Афганистана и Индии.

Русские склонны смотреть на мусульманскую науку, как на ничтожный хлам. Это прискорбная ошибка. Конечно, в мусульманской науке огромное количество того, что с нашей точки зрения можно назвать хламом; но в ней сохраняются традиции античной науки, а то, что нам представляется хламом, согревается живой верой народа и дорого ему, как священное предание. Один образованный мусульманин, с которым я познакомилась в Казани, говорил мне следующее: „Искренних мусульман никогда нельзя будет обратить в христианство, потому что они имеют прекрасную религию, которая не хуже христианства. Для народа ислам даже понятнее. Затем, ислам связан с национальностью. Есть учёные мусульмане, которые не признают никакой религии, предпочитая ей философию, но и они не хотят официально отказаться от ислама. Они говорят, что если ислам не религия, то он прекрасная старая философия наших предков. Если Магомет, не был пророком, то он был философом.

„Мусульмане усердно следят за всеми политическими событиями, читают все русские газеты, издают свои татарские газеты (в одной Казани их 3) и получают также газеты арабские и турецкие. Простые татары считают неудачи русских в Японии Божией карой за незаконные, по их мнению, действия миссионеров против мусульман».

Мои личные наблюдения подтвердили эти взгляды, высказанные мусульманином. Мир мусульманский есть мир организованный и мир по-своему просвещённый. Сколько-нибудь образованные мусульмане имеют относительно христианства выработанные понятия – именно, смотрят на него, как на низшую религию. В мусульманском мире существует масса полемических сочинений против христианства. Мусульманское общество зорко следит за всякой попыткой к обращению магометан и не оставляет без ответа никакого мероприятия, направленного против ислама.

Самой многочисленной магометанской народностью в пределах России нужно считать киргиз; их на несколько сот тысяч человек более, чем татар и в четыре раза более, чем сартов. Между тем судьба этого многочисленного тюркского племени совершенно странная. На всём севере киргизы совершенно отатариваются, на юге же – они находятся под влиянием сартов, которые и являются проводниками магометанской культуры в киргизский народ. Таким образом население, количеством соответствующее государству средней величины, оказывается совершенно покорённым татарами с одной стороны и сартами с другой.

Это величайшая ошибка русской внутренней политики.

Мы уже не говорим о прежних грехах русской власти пред бытом этого народа. Эти грехи отмечены даже иностранцами, как уже сообщал „Сотрудник» (№ 3). Автор сочинения на немецком языке „Ислам» – М. Гартман пишет: „Когда около 1730 г. началось на киргиз влияние русского правительства, – то эти кочевники были по преимуществу преданы шаманству (язычеству). Но любопытно то, что русское правительство совершенно ошиблось относительно их. Оно дало себя обойти хитрым волжским татарам, уверившим его, что эти киргизы говорят с татарами приблизительно на одном языке и тоже мусульмане, только несколько одичавшие! Тогда в добром попечении о киргизах, государство послало к киргизам мулл и настроило мечетей, что составляет, вероятно, единственный в истории пример того, как христианское правительство навязывает ислам своим подданным».

Таковы ошибки в отношении к киргизам, бывшие в 18 и 19 столетиях.

Но как это ни странно, подобные ошибки продолжаются и в настоящее время. Дело в том, что и доселе киргизский народ управляется в своей жизни по так называемым адатам, т. е. живёт по обычному, народному праву и доселе не желает в своей жизни допустить шариата, т. е. чисто мусульманского юридического кодекса.

Такое отношение киргиз к татаризации должно было бы быть всецело использовано русским правительством, и киргизам должен бы быть или оставлен их адат, или введён какой-нибудь русский закон.

Между тем наблюдается нечто опять-таки совершенно непостижимое; к киргизам всё более и более проникает шариат, да мало того; почти насильственно им этот шариат навязывается, потому что во многих киргизских школах преподаётся он, как обязательный предмет. Таким образом уже киргизские дети всецело закрепляются за магометанской культурой и мало-по-малу пропитаются враждебным настроением к христианской России, чего во многих местах киргизской степи ещё нет и ныне.

На всё это нужно обратить самое серьёзное внимание, нужно в подробностях изучить жизнь и взгляды киргиз, чтобы этот пятимиллионный народ спасти для России, если это ещё возможно.

Чрезвычайно важно было бы, если бы деятели будущего Казанского Съезда по просвещению инородцев достали все материалы по этому вопросу и осветили их с наивозможной полнотой.

Не-миссионер.

Командировка Преосвященного Сергия Киотского.

Преосвященный Сергий, Викарий Японской Православной Церкви, после объезда островов Киусу, Сикоку и Тоокайдо, направился в Южный Сахалин, а по дороге останавливался в каждой христианской церкви, где всегда произносил своё прочувственное слово, обращённое и к новоприсоединённым христианам и к язычникам, призывая последних к познанию св. Евангелия и христианской вере. Преосвященный Сергий пользуется сильной любовью среди населения, Всякого христианина он утешит, успокоит и научит. Как приятно, конечно, для каждого видеть у себя такого ангела утешителя, каким является епископ Сергий для своих духовных детей – японского народа; своим чистым, открытым сердцем и простотой он поражает всех и поневоле заставляет чтить себя.

По своей любви к ближним, идя всем и каждому на помощь духовную, он является истинным добрым пастырем – не любить которого не могут овцы его; ради них он так неутомимо и энергично и трудится на Дальнем Востоке.

„Господь тебе на помощь добрый пастырь Христова, стада!».

Михей Накамура.