История старой Казанской Духовной академии (1797–1818 г.)

Помещение академии. Средства академии: а) штатная и б) неокладная сумма. Способы содержания начальников, чиновников, наставников и воспитанников академии. Управление академии. Списки ректоров, префектов и учителей

Казанская семинария, открытая под именем славяно-латинской школы в 1723 г. митрополитом казанским Тихоном III, помещалась сначала в домовом архиерейском Феодоровском монастыре в братских келлиях. Но потом стараниями митроп. Тихона и его преемника Сильвестра Холмского на деньги, вырученные от распродажи остаточного хлеба, собранного на содержание школы, по определениям Регламента, с церквей и монастырей казанской епархии, построены были, по плану Регламента, для славяно-латинской школы особые деревянные здания вне града Казани, но токмо в близости над рекою Казанкою, на высоком, прекрасном, и уединенном и удобном месте и при полях в том же Феодоровском монастыре, по указу за малобратство упраздненном. Постройка училищного дома кончилась в 1727 г, и стоила 250 рублей. Когда же (16 февраля 1735 г.) состоялось Высочайшее утверждение проэкта пр. казанского Платона Рогалевского о необходимости учреждения в казанской епархии четырех инородческих школ, отдельно от семинарии, и одна из них долженствовала быть открыта в Федоровском монастыре, – пр. Иларион, чтобы не входить в излишние расходы на построение училищных инородческих зданий уступил под казанскую инородческую школу здания, служившие доселе помещением для казанской семинарии, а самую семинарию на время перевел в незамещенные братские келлии Зилантова монастыря до построения особых собственных каменных зданий для казанской семинарии, начатых по Высочайшему именному указу еще в 1734 г. Пр. Иларион по своему усмотрению выбрал для семинарии пустопорожнее место близ церкви ап. Петра и Павла и промеморией, посланной в губернскую канцелярию, истребовал, чтобы оно было отведено под семинарское строение; мерою это место показано: «в двудлинниках 49 саж. 2 арш., да в двупоперечниках 53 саж. по 4 арш. всего 103 саж. по 3 арш.». В том же году на отведенном месте был выведен фундамент будущего здания; издержки на строение были производимы из семинарских и других разного звания доходов, которые перечисляются в ведомости, присланной в св. Синод 1736 г. апреля 21 от преемника Илариона – Гавриила: «с семинарских вотчин и священно-церковно-служительских детей оброчных, за вины штрафованных, с монастырей 20-й, а с уездных 30-й части за хлеб деньгами, за продажные монашеские пожитки и за продажной семинарской овес; с семинарских крестьян, вместо перевозки из Зилантова монастыря материалов, с семинарских вотчинных крестьян, на обжог кирпича, вместо дров – деньгами; данных от бывшего Илариона архиепископа казанского денег, с семинарских вотчин на покупку съестных припасов, за продажный кирпич, и за остаточное от учителей вино». К этому времени пр. Иларион на построение каменных семинарских зданий получил 3000 рублей, по завещанию казанского купца Ивана Аф. Михляева. На эти деньги, взятые от вдовы Михляевой, выстроены были нижние каменные этажи; потом, когда вся сумма израсходовалась, пр. Иларион должен был снова еще изыскивать для сего местные источники. Почему он для усиления средств казанской семинарии определил: «со всей казанской епархии с монастырей и церквей и с осинских и сарапульских определенных на содержание казанской семинарии вотчин всякой хлеб и надлежащие окладные и оброчные деньги собирать двойным сбором; да кроме того к оной казанской семинарии взять от других монастырей жалованные и по указам к тем монастырям прежде определенные монастырские вотчины, которые написаны в подушный оклад за теми монастырями, а именно: казанского Спасского Преображенского монастыря деревню Ворисково, Фёдоровского монастыря деревню Сидорову пустынь, Раифские пустыни деревню Васильеву и Седмиезерные пустыни село Тихие горы». В заботах о благоустроении семинарии пр. Иларион в марте 1735 г. получил Высочайшее назначение в Чернигов. Преемник его по кафедре пр. Гавриил, воспитанный в духе старины, не только не продолжил, но и не поддержал учреждений своих предшественников по казанской кафедре. Он велел покрыть неоконченные семинарские постройки лубьями и послал в Св. Синод ведомость о расходах с донесением, что «деньги все вышли, а больше взять неоткуда и тех семинарских верхних аппартаментов строить весьма нечем». На этом дело и остановилось; нижний этаж семинарского здания, покрытый лубьями, от непризрения гнил до вступления на казанскую кафедру Луки Конашевича. Пр. Лука испросил у Св. Синода, на достройку семинарии 3000 рублей, и на эти деньги в 1740 и 1741 г. построил весь главный семинарский корпус⁸. Но пожар 3 августа 1742 г. опустошил почти все, над чем трудился пр. Лука. По определению Св. Синода велено: «дабы обретающиеся тамо (в казанской семинарии) учители в праздности не были, учредить семинарию в монастыре, где пристойно по рассмотрению его преосвященства, и из того монастыря монахов, кроме нужных к священнослужению, на время, покамест оная каменная семинария отстроится, вывести в монастыри ж, куда его преосвящество заблагорассудит; а каким образом реченную семинарию возобновить надлежит и сколько к тому каковых материалов и мастеровым людям за работу суммою денег быть потребно, о том, учиня чрез архитектора с ясным всему росписанием смету, прислать в Свят. Синод, и о том к его преосвященству послать указ». Пр. Лука на возобновление обгоревшей семинарии выхлопотал у Св. Синода 666 рублей. Едва пр. Лука на эту сумму успел исправить повреждения от пожара в каменном здании и отстроить деревянное, как пожары 3 мая 1749 г. и 12 июля 1752 г. истребили все деревянное семинарское строение и повредили каменное здание. Нужны были новые хлопоты и новые издержки. Не смотря на все неблагоприятные случаи, пр. Лука неослабно два раза хлопотал пред Св. Синодом о возобновении каменной семинарии и получил на ее поправку 1332 р. К осени 1754 г. на эти деньги, по словам историка казанской иерархии, Платона Любарского, «все погорелое в семинарии было возобновлено, и в ней построены две церкви – теплая и холодная». Таким образом, пр. Лука построил каменную семинарию и по желанию своему привел её в настоящий вид только чрез 16 лет. Но чрез 11 лет после окончательной перестройки, именно 1 августа 1765 г. при преосв. Вениамине Пуцек-Григоревиче погорели при каменном семинарском строении на церкви, библиотеке и на училищных покоях кровли, да внутри погорело деревянное строение. На полученную из коллегии экономии сумму пр. Вениамин исправил погоревшие кровли и вновь построил сгоревшее внутри деревянное здание. Во второй раз при преосвящ. Вениамине казанская семинария обще с городом испепелена была государственным злодеем Пугачевым в 1774 году. На время необходимых возобновлений семинарского корпуса после пугачевского разгрома, казанская семинария переведена была в здания новокрещенских школ; самый же семинарский корпус, за недостаточеством денег, поновлялся медленно и был отделан уже при преосвящ. казанском Амвросие Подобедове. При нем в 1789 году западная сторона здания семинарии, заключавшая в себе столовую, кухню и хлебную, развалившиеся до основания, выведена вновь о двух этажах, длиною на 22, а шириною на 6 сажен; внизу сделаны хлебная, поварная и столовая, а вверху огромная зала для публичных собраний. В 1793 году по воскресенской улице, на место развалившихся учительских покоев, построены новые, со всеми принадлежностями и с выгодою для хозяйства, длиною на 14 сажен, шириною на 6, в два этажа. После того отделана семинарская церковь, обгоревшая еще во время пожара 1774 года.

В 1795 году преосвящ. Амвросий, по именному Высочайшему указу, вызван был в Петербург для присутствования в Св. Синоде, и 5 апреля 1797 года имел счастие быть при священном венчании на царство императора Павла I. В это время, узнавши о предприемлемом путешествии государя императора в Казань, преосвящ. Амвросий чрез синодального обер-прокурора князя В. А. Хованского испросил у Его Величества, апреля 19 дня, всемилостивейшее позволение отправиться из Москвы в казанскую епархию, для надлежащих с своей стороны приготовлений. Но радость ожидания государя в Казани омрачена была печальным событием. Ужасный пожар 31 августа опустошил город и разрушил между прочим часть семинарского корпуса, стоившего столько забот и издержек. Нужны были новые труды и издержки. Но попечительном Амвросия все преодолела. Он испросил на поправку семинарии единовременно 5000 рублей и с быстротою приводил ее в прежний вид, с теми же пристройками и с торговыми в нижнем этаже помещениями для хозяйственных выгод. В день своего ангела, 7 декабря, он получил письмо от митрополита Платона, с изъявлением участия к неожиданному бедствию. «Письмо ваше я уже получил, – писал митрополит Платон, – где? Удивитесь: в Махре, куда для глубочайшего уединения отлучался и ехал мимо Стогова⁹, которое – мимоходом скажу – требует монумента от вас. Развлекаюся устроением семинарии (Вифанской), а вы, напротив, обгоревшую семинарию возобновляете. Крайне сожалею о сем ее несчастии, так как и о участи града. Р. S. Dies iste est onomasticus tuus: accipe ergo has litteras pro gratulatoriis». (T. e. «Сегодня день вашего ангела; примите же это письмо за поздравление»). Но такова была уже доля семинарских зданий; они и после поправки и отстройки в 1797–1808 г. трудами пр. Амвросия Подобедова и Павла Зернова только 17 лет поблагоденствовали.

3 сентября 1815 г., в восемь часов утра, в ямской слободе, у Варлаамской церкви, вспыхнуло пламя, и после продолжавшейся около трех месяцев сухой погоды, пламя так сильно распространилось, что менее нежели в 12 часов истреблены были 1) все здания в кремле, 2) кафедральный Благовещенский собор, с колокольни которого упали колокола, 3) Спасский монастырь и все при нем келлии, 4) все судебные места, 5) духовная консистория и архиерейский дом с архивами, 6) литейный пушечный двор с артиллерийским арсеналом, 7) казенные соляные анбары, где заключалось более 235,000 пудов соли, 8) военный казамат. Вне крепости: 1) соборы: Успенский, Владимирский с всеми прилегающими к нему строениями, где сгорел протоиерей с женою и дочерью и 2) Петропавловский; монастыри: 1) Иоанна предтечи, 2) Федора стратилата, 3) при казанском девичьем монастыре все келлии а церковь над св. воротами; приходские церкви: св. Троицы, Илии пророка, Московских чудотворцев, Николая чудотворца, что был прежде девичий монастырь, Николая низского, Николая называемого гостинным, Николая чудотв. назыв. вишняковским, Вознесения Господня, Воздвижения честного Креста, Пятницы и Евдокии; с пяти колоколен при этих церквах упали колокола. Погорели улицы: ямская, мокрая, варлаамская, московская, Владимирская, успенская, набережные по обе стороны булака, половина улицы вознесенской, часть большой проломной на пространстве двух верст; воскресенская истреблена почти вся, кроме нескольких домов; по протяжению черного озера сгорели пять обширных зданий, улица к казанскому монастырю истреблена совершенно, по Воздвиженской сгорело все до зданий адмиралтейской конторы; улицы: засыпкина, нижняя и верхняя Федоровская погорели совершенно. Сгорело всего 810 надворных зданий, 1179 домов, в том числе 158 каменных. Пострадали учебные заведения и казенные здания: 1) гимназия, с принадлежащими к ней 4 домами, 2) народное училище, 3) почтамт; 4) школы военных кантонистов, 5) два дома, принадлежащие приказу общественного призрения, 6) гостинный двор, 7) богадельня и друг. Общей участи с городом не избежала и казанская академия¹⁰. Академия от 9 сентября 1815 года репортовала казанской консистории: «в пожар 3-го числа сего сентября в городе Казани случившийся, в академии сгорели жилые о двух этажах железом крытые учительские покои, жилые для казеннокоштных учеников о трех этажах железом крытыя комнаты, в которых триста человек и три класса помещались, классические корпуса, зала собрания, больница, академическое правление, конюшня, севница, кухня, служительския комнаты; вся в оных как внешность, так и внутренность сгорела. Здание же фундаментальной библиотеки уцелело, и книги часть в теплой воскресенской церкви, а часть тут же в академическом подвале спасены, кроме немногих книг и всех книг продажной библиотеки, которые в другой подвал были вынесены и в оном сгорели. Книги библиотеки для чтения в обгоревшей комнате со сводами также уцелели».

Наставники не мало потерпели от пожара. У префекта академии Поликарпова книг, платья, белья, разных мебельных вещей и домашней рухляди сгорело на 1500 р., у Гурия Ласточкина на 8500 р., у Петра Пластова – 300 р., Тимофея Согацкого – 1500 р., у Андрея Рудольского – 5000 р. На поправление монастырей, соборов, церквей, священно-церковнослужителей и прочих принадлежащих духовному ведомству лиц ассигновано суммы было 100,000 руб. Из этой суммы на обстройку академии назначено было 17,875 р., на поправление учителей 5215 р., на служителей 600 р., на учеников 5000 р. Сиротам и отцовским детям на поправление после пожара для уплаты за наем квартир, которые тогда были чрезвычайно дороги, выдаваемы были, смотря по классам, пособия и из доброхотного подаяния. К январю 1816 года отстроены были необходимые для классов покои; в них с января открыто было в трех высших классах учение, прекратившееся после сентябрьского пожара. К августу 1817 г. частию на Высочайше пожалованную сумму 17,875 р., частию на неокладную сумму построены были и камеры для житья учащихся и помещения для остальных классов. Много потрудился при постройках пр. Амвросий Протасов с ректором Феофаном, инспектором Израилем и префектом Б. Поликарповым. Пр. Амвросий в августе 1837 г. предписывал академическому правлению: «как камеры для житья учащихся в академии, с помощию Божиею, приходят отделкою к окончанию: то академическое правление и должно заготовить для оных нужную мебель, а именно: 1-е) столы для упражнения учащихся и для сидения их удобныя стулья, 2-е) кровати, к ним тюфяки из войлоков, обтянутых доброю парусиною, одеяла или из сукна, или стеганныя, смотря по удобности, по одной подушке, 3-е) шкафы в каждой камере для книг учащихся, 4-е) вешалки для удобнаго и опрятнаго содержания платья, 5-е) удобныя места и посуду для содержания кваса и посуды для умывания их, 6-е) утиральники для утирания после умывания утренняго». Академия постепенно обзаводилась этими вещами. Столовая посуда в 1817 г. вылита была из пожертвованного в академию от монастырей и церквей олова.

Казанская семинария, открытая под именем славяно- латинской школы в 1723 г. , возникла, заводилась и устраивалась до 1765 г. без всякого пособия со стороны правительства, частию на счет казны архиерейского дома, монастырей и приписанных к семинарии монастырских вотчин, частию хлебными и заменявшими их денежными сборами с монастырей и землевладельных церквей. Между тем в 1764 г. от монастырей, церквей и архиерейских домов были отобраны и обращены в казну все бывшие у них вотчины, чрез что естественно должны были прекратиться и действовавшие до тех пор способы содержания д. училищ. В замену отнятого, конечно нельзя было не дать хотя каких-нибудь денежных окладов, – и вот на все духовные заведения, которых тогда было 26-ть с 6000 учеников, именным указом повелено было впредь до определения штатов ежегодно отпускать из коллегии экономии 38,099 р. 98³/₄, к.,

– сумму менее чем недостаточную. При распределении ее по семинариям принято было во внимание главным образом число учащихся: училищам многолюдным назначена и сумма более значительная На долю здешней семинарии назначено было 1635 р. 87 ¹/₂ к., тогда как па семинарии: смоленскую, архангельскую, нижегородскую, суздальскую и ми. др. по 816 р. 93 ³/₄ к., а на семинарии: воронежскую, великоустюжскую и Владимирскую по 633 р. 55 к., на семинарии же вятскую и тобольскую только по 490 р. 16 ¹/₂, к.; впрочем, после в разные времена, по именным указам, были делаемы частные прибавки. В 1799 г. первый оклад казанской семинарии в 1635 р. 87 ^½ к. был возвышен до 2000 рублей. В 1797 г. Император Павел I, «дабы все духовные училища не скудное имели содержание», увеличил средства содержания духовных училищ до 180,000 рублей. На эту сумму надлежало содержать четыре академии, 36 епархиальных семинарий и 115 малых училищ, в которых число учащихся простиралось до 29,000. На содержание казанской академии по всем частям ассигновано было 10,230 руб. Император Александр Павлович в 1807 г. всемилостивейше повелел удвоить отпускаемую на содержание духовных училищ сумму, и возвысить её вообще до 338,863 рублей. По новому штату академия здешняя с 1807 г. до 1818 г. получала на содержание свое 20,460 рублей.

Академия в молитвах и песнопениях выразила свою радостную благодарность достойным вечной памяти венценосцам. Вот отрывки из всерадостных песнопений, поднесенным в 1798 г. Павлу, и в 1801 г. Александру I от казанской академии:

Велико счастие для нас.

Судьба к желаньям преклоненна

К нам свыше в сей блаженный час,

Рекла: «се гений, ваш хранитель,

«Несчастных, сирых покровитель,

«Прямой монарх, прямой отец».

Тот славен царь во век, кто верных просвещает,

Примером собственным к наукам побуждает,

Глася им так: «я сам всю юность в них протек,

И пользу получил», тот славен царь во век.

Ты славен царь во век, о Павел августейший!

Сей важной истины ты нам пример живейший.

Тобой блаженны мы и всякой человек,

Тобой утешены, ты славен царь во век.

Счастливый век течет, текут блаженны годы,

Ликуйте убо все российских стран народы;

Днесь ваше счастие, как райский крин, цветет;

Текут златые дни: счастливый век течет.

Счастливый век течет; нет злых напастей боле;

Красуйся русский род в благополучной доле!

Щедроты новыя отец миров нам льет;

Блаженны убо мы; счастливый век течет.

Но что ж нам за сие воздать сему Патрону?

Украсим ли мы чем злату его корону?

Ах если б чувствовал моих достаток сил,

Поставил бы тебе в честь чудны обелиски,

Что блещут в воздухе, к небесной тверди близки;

Иль вышеб превознес сияющих светил.

Блистай, российское светило,

Монарх! как первый Петр блистал;

Тебя в свет божество родило,

Как райский крин ты воссиял.

Младый орел быстропарящий,

Любитель выспренних высот!

Пари, как гордый Феб всходящий

На зримый синеватый свод;

Вещай, что музы им блаженны,

В спокойстве, радости живут,

Его покровом осененны,

Как крины сельные растут.

Отрывки из торжественных песнопений Императору Александру I-му:

Сыны Минервины младые,

Питомцы девяти сестер

Во Александре дни златые

Узрев, составят стройный хор;

Науки им распространятся,

Ходожества обогатятся,

Ремесла всюду процветут;

Откроются умы высоки,

Небес, земли сквозь недр глубоких

Проникнут, быстро протекут.

– Прочь кисть волшебная Зевксиса и Апелла,

Которых живопись во древности гремела!

Картин их каждая была смесь ста других;

То плод единственный воображенья их,

Химера, пустота, ничтожество предмета.

Достойно хощет кто, ко удивленью света,

Все свойства начертать божественной души,

На Александра зри – возьми кисть и пиши.

Течением своим круг солнце совершая,

Приятности не вдруг на землю к нам лиет:

Где свет – где теплоту – где зорю воскрешая

По месту, времени всем дары раздает.

Круг дел твоих, монарх! обильнее дарами;

Ты с трона своего льешь милость вдруг рекой.

Не Феб животворит своими нас лучами;

Но ты нам жизнь даешь, отраду и покой.

Кроме штатной академической суммы содержание академии обеспечиваемо было неокладной суммой. Сумма эта составлялась: а) из остаточных экономических денег от штатной суммы, б) от пожертвований епархиальных иерархов, духовенства и монастырей и в) от разных местных случайных источников.

а)      При умножении штатной суммы в 1798 и 1807 гг. и при содействии благотворителей, академия могла иметь остатки. Так от 1803 г. к 1804 г. остаточной суммы было 1323 р. 49 к., от 1804 г. к 1805 г. 716 р. 28³/₄ к., от 1807 г. 2002 р. 87 ¹/₂ к., от 1811 г. 579 р. 58 к., от 1814 г. 1204 р. 72 к., от 1816 г. 1197 р. 91 ¹/₂ к.

б)      Преосвященные в некоторых случаях обращались к своим монастырям и духовенству и приглашали их жертвовать на содержание академии, кто сколько может по совести. Особенно склонялись к пожертвованиям в пользу сиротствующих питомцев монастыри. Так пр. Павел Зернов в 1806–1809 г. по случаю преобразования академии, пр. Амвросий Протасов в 1816 г. по случаю погорения академии в 1815 г. приглашали свою епархию помочь академии. Пр. Амвросий Протасов, «заботясь об обеспечении погорельцев бедных и сиротствующих академистов, в сентябре 1816 г. дал консистории приказание объявить во всеобщее сведение епархии такое свое воззвание к пожертвованию на академию: «из подаваемых ко мне во множестве прошений о принятии в академию церковников для обучения усматриваю, что многие по сиротству и бедности имеют необходимую нужду в помощи. Но по положенному и Высочайше утвержденному штату удовлетворить всех их казенным, или полуказенным содержанием будет не возможно; то консистория имеет пригласить всех настоятелей и настоятельниц монастырей, также и других духовных лиц к добровольному на содержание сих сирот, образующихся для пользы церкви и отечества, пожертвованию от избытков монастырских и своих, кто сколько может, но с тем, чтобы не было в сем никакого принуждения, и не в виде каких-либо налогов. Всякое таковое приношение принято будет с благодарностью, а приносящие не погубят мзды своея у Господа, вещающего чрез пророка своего, что      нищаго взаим дает Богу, и что блажен разумевай      на нища и убога, в день лют избавит его Господ. А правление академическое имеет завести для таковых приношений особую книгу¹¹, в которую внося оные, по прошествии каждого года, обвестить, по получении оных, в казанских ведомостях, с подробным объяснением, сколько сирот в прошедший год от таковых приношений содержано и обучено и пропитываемо было, да то неизреченное удовольствие, которое ожидает их на небеси, предвкусят сии благочестивыя души и на земли, что избытки их не всуе расточены, по употреблены во благо общее и бедных их братий, преспевающих на пользу церкви в благодати и возрасте, у коих имя их будет во благословении выну». Архипастыри, а за ними монастыри и церкви, монашествующие и священноцерковнослужители и даже не духовные лица вносили в академию пожертвования под разными видами, как то: деньгами, хлебом, холстом, посудой, медом, книгами, кортофелем, горохом, солодом. Некоторые священники по усердию своему жертвовали в пользу сиротствующих из домашнего произведения по сту пудов ржаной муки и солоду. Игумен Седмиозерной пустыни, Товия, по воззванию пр. Павела, за излишеством от расходов Седмиозерной пустыни и от годовых приходов, за поправлением монастырских надобностей, от лица Седмиозерной пустыни внес в приказ общественного призрения на хранение 6000 р., с доставлением узаконенных процентов в пользу сиротствующих академистов. Академия за 1811, 1812 и 1818 г. получила процентов с 6000 р. 850 рублей¹². В делах академических сохранились репорты благочинных с представлением в академию разных пожертвований. При репортах прилагались и собственно-ручные реестры духовных лиц с обозначением, «кто, чем и каким количеством пожертвовал». Духовные лица жертвовали от 25 до 1 р. По реестрам можно думать, что некоторые благочинные побуждали всех подведомых духовных особ к пожертванию и назначали некоторые определенные сборы деньгами. Пожертвования крупные и мелкие принимались архипастырями с живейшею признательностью. Пр. Амвросий на одном докладе академического правления о пожертвовании петропавловского протоиерея Гурия Ласточкина с причтом в октябре 1816 г. написал: «ничем более утешить меня никто не может, как споспешествованием пользе академии, просвещению духовенства, и потому пожертвование принять, а о. протоиерею с братиею объявить за сие благодарность и благословение Божие, мною недостойным им преподаваемое»¹³.

в)      К неокладной сумме причислялись денежные штрафы, взыскивавшиеся с священно церковнослужителей за позднюю явку их детей после отпусков. К 1815 г. штрафной суммы было 332 р.

Академия имела еще свои собственные источники содержания, так сказать уже частнейшие: а) она отдавала в аренду лавки и подвалы, для выгод отстроенные пр. Амвросием Подобедовым в академическом здании. Полученные за это помещение деньги причислялись к неокладной сумме. До 1813 г. академия ежегодно получала арендных денег за 39 лавок 3150 рублей, а именно: за 9 лавок по линии от Козмодемьянской церкви к гостинному двору до угла по 600 р., за 15 лавок по линии против самого гостинного двора, при повороте на воскресенскую улицу по 1800 рублей, потом, начиная от угла, против будки по линии же воскресенской улицы, под префектовскими и учительскими покоями, до академических ворот за 6 лавок по 300 рублей, начиная от ворот по воскресенской улице, под учительскими же покоями, под библиотекою и под первым русским классом за 6 лавок по 300 рублей, за три ежегодно по 150 рублей. С 1813 г. все 39 лавок ежегодно отдавались в аренду за 4665 рублей.

Академия имела и еще некоторые случайные источники.

Достопамятный ревнитель христианского духовного просвещения, казанский епископ, Лука Канатевич около 1750 г. построил в татарской слободе каменную церковь во имя праведных Захарии и Елизаветы, и чтобы сосредоточить под своим ближайшим попечением образование крещенных инородцев, построил при этой церкви деревянную школу, которая стала таким образом центральным и единственным заведением для христианского образования инородческих племен края: крещенных татар, чуваш, черемис и т. д., даже башкир и киргизов. Но едва положивши основание этому заведению, Лука был переведен в 1755 году в Белгород, а его преемники в Казани вероятно не особенно сочуствовали просветительным идеям Луки. Пр. Амвросий Подобедов, бывший казанским архиепископом от 1785 до 1799 г., усиливался поднять новокрешенские школы; он заново перестроил их здания в 1792–3 годах. Амвросий, наконец, даже пришел к уразумению необходимости родных языков для христианского образования инородцев. Эта мысль положительно и настойчиво высказана им в донесении Св. Синоду в последних годах прошлого столетия. Но ему не привелось долее оставаться в Казани. В 1800 году новокрещенские школы были закрыты, а дом, им принадлежащий, со всем строением и Захарие-Елизаветинскою церковию, причислен был к академии. Планы оного дома, описи и прочие документы, переданные тогда же в академическое правление, к сожалению, сгорели во время пожара 1815 года. В учительском новокрещенском корпусе, с заведения в академии татарского класса в 1800 году, помещены были на житье учитель татарского языка священник А. Троянский и академический лекарь Д. Саханский; корпус же ученический по временам был занимаем академическою больницею. В третьем угольном корпусе дома дана была квартира бывшему при академии лекарю Д. Петрову, находившемуся тогда по старости лет и увечию на пенсии академической. С перемещением больницы в академию, все строения оставались пусты, кроме учительского. В 1807 году, с позволения Павла Зернова, все строения новокрещенской школы, кроме учительского, бесплатно отданы были под постой милиции, – потом, чрез год заняты были полковым лазаретом из одной поправки, а, по выведении лазарета, несколько времени помещена была в них рота солдат; в 1812 году несколько же месяцев, по просьбе графа Салтыкова, с приказания пр. Павла замещены были гусарскою швальною без платы же. С 1813 г. большой и угольный новокрещенские корпуса с службами отданы были, с разрешения пр. Павла, под лазарет гарнизонный, с платою в год по пятисот рублей. Академия за отдачу своих новокрещенских корпусов получила из конторы казанского военного госпиталя за 1813 г.–1817 г. 2410 рублей, которые записывались на приход по статье неокладной суммы.

С колокольни Захарие-Елизаветинской церкви, для предосторожности и по приказанию пр. Павла, сняты были все колокола, которые и хранились в академической кладовой палатке. Но в пожар 3 сентября 1815 г. они от сильного огня все растопились. Меди в слитках найдено и взвешано 51 пуд с несколькими фунтами. Для академии медь эта была не нужна. За погорением же академии в 1815 году на постройку ее в 1816 г. и на покупку нужных материалов требовались наличные деньги. Правление, с дозволения пр. Амвросия, в мае 1816 года назначило публичный торг на продажу наличной меди в слитках. Аукцион не состоялся, так как медники и колокольники на торгах надавали крайне дешевую цену за медь, как спрудную и ни к чему не удобную, кроме колоколов.

Академическое правление 14 мая 1816 г. докладывало пр. Амвросию: «кококольники сами продают медь в больших колоколах по 48 р. 50 к. пуд, а в малых и до 55 рублей. В кафедральном же соборе предполагается из меди разбитаго большаго колокола, коей в наличности состоит 787 пудов, перелить и устроить новый колокол весом до 1000 п.; и потому в добавок к прежней меди, находящейся в разбитом колоколе, потребно будет присовокупить повой до 200 пуд. слишком, потому неблагоугодно ли будет вашему высокопреосвященству 51 пуд. академической меди приказать взять в собор для перелития предполагаемаго большаго колокола; деньги же и медь, считая пуд по 40 рублей, 2040 рубл. отдать в академию из соборной церковной суммы, кои в соборной шнуро-запечатанной расходной книге записать в расход». Академическая медь, с разрешения Амвросия, взята была в собор за 2040 рублей, которые и были причислены к остающейся от экономии неокладной сумме.

Ближайшим назначением экономической неокладной суммы было покрытие случайных и непредвиденных нужд; из нее же оказывалось вспомоществование ученикам.

Неокладная сумма назначалась не только на разные нужды академии, по и в подспорье к скудным окладам духовных училищ.

Всей неокладной суммы к 1816 г. было 18,095 р. 56 ¹/₂ коп.

Ассигнованные на содержание академии в 1797 и 1807 г. суммы по статьям распределены были следующим образом:

1) Жалованье начальников, наставников и чиновников академии.

Указом Св. Синода 1797 г. предписано было определенную на академию сумму 10,230 р. распределить так, чтоб из нее не более как третья часть употребляема была на жалованье и на все содержание ректору, префекту, учителям, лекарю с одним учеником и на академическое правление с коммиссаром и писцами. В 1807 году, когда оклад академии увеличен вдвое, на жалованье наставникам отделено из общей суммы дохода вдвое больше против прежнего. Распределением жалованья наставникам занимались епархиальные архиереи, имевшие высший надзор над академиею. Так в 1797 и 1807 г., когда состоялись указы Св. Синода о прибавке штатной суммы на содержание академии, пр. Амвросий Подобедов и Павел Зернов сами распределяли жалованье наставникам, принимая при этом во внимание: важность преподаваемых предметов, звание и годы службы преподавателей, их усердие в деле преподавания и другие должности по академии. Важнейшими предметами считались: богословие, философия, риторика, поэзия, – менее важными: церковная история, красноречие, математика, языки в высших классах и т. д.; преподаватели первых получали жалованье больше преподававших последние. На наставнические вакансии в высших классах академии переводили учителей низших классов, по усмотрению их способностей и по степени усердия к делу, а на их места определяли благонадежных студентов, окончивших или оканчивающих курс наук. И жалованье распределялось по степени трудолюбия и усердия в преподавании и по годам учительской службы: молодые наставники получали сначала в год по 30, 40 и 75 р. и не вдруг поступали на полное жалованье·, заслуженным оклад жалованья был увеличиваем «во уважение долговременных трудов для пользы академии». Учитель чистой математики, церковной истории и красноречия протоиерей Г. Ласточкин до 1817 г. за занятие в трех классах получал оклад 400 р. В 1817 г., по прошению, он был уволен от класса красноречия. Жалованье его, по штату, должно было уменьшиться на 150 рублей. 11р. же Амвросий Протасов «во уважение долговременных трудов Ласточкина для пользы академии и постоянной деятельности в преподовании исторических и математических наук, равно как и для необходимого ему пособия в содержании себя и своего семейства», приказал производить ему жалованье по 400 руб. в год, именно 300 р. из общей штатной суммы и 100 р. из остаточного учительского жалованья. Всеобщей истории, географии и высшего немецкого языка учитель 12 класса Андрей Рудольский с 1812–1815 г. получал по чину не 400, а 450 рублей. Надзиратель, высшего греческого и поэзии учитель 12 класса Т. Сагацкий получал не 550 р., а 600 р. Врач академический Саханский с 1809–1817 г. получал оклад по 400 руб. при казенной квартире от академии. На место его определен был доктор медицины и хирургии, ректор казанского университета Ив. О. Браун с производством ему штатного жалованья по 400 рублей и в замен квартиры, от которой он отказался, по 400 р. из неокладной суммы, всего 800 р. Архитектор Емельянов с 1816 г. получал по 1000 р. в год. Оклад ректора уменьшался в том случае, когда он был настоятелем монастыря; а для лучшей учителям выгоды дозволено учителю какого-либо ординарного класса быть вместе учителем и экстраординарного: потому что в таком случае он получал жалованье за оба класса. Кроме должностей ректора и префекта, были еще должности надзирателей, коммиссаров, библиотекаря неподвижной библиотеки, секретаря и др., доставлявшие учителям особое жалованье. Монашествующие учители имели некоторые преимущества: они производимы были в соборные иеромонахи и получали из монастыря, при котором числились соборными, жалованья 128 р. в год.

Жалованье выдавал обыкновенно префект и при том два раза в год, в январе и июле. С разрешения архиерея, случалось, наставникам «во уважение чувствуемой ₍ими нужды в деньгах» выдавали вперед за два – за четыре месяца незаслуженное жалованье.

В следующей таблице мы представим ведомость с обозначением жалованья, получившегося начальниками, наставниками и чиновниками академии в 1804 и 1807 годах:

Кроме определенного жалованья наставники и чиновники академии нередко получали по одному и по два раза в год, по большей части пред пасхой и рождеством Христовым, единовременно денежные награды «за усердные труды и впредь в поощрение». Особенно любил награждать наставников пр. Павел Зернов. Так он в 1804 году в награду наставникам приказал выдать из остаточной суммы 652 р., в 1807 году 500 рубл. Распределением наград наставникам и чиновникам, при котором имелось в виду тоже, что и при распределении жалованья, занимались сами иерархи. Большим пособием для наставников служило то, что многие из них, находясь при академии, в то же время занимали выгодные должности при монастырях или приходских церквах, начиная от сана архимандрита или протоиерея до степени диакона. Некоторые наставники из священников, кроме своих мест в самой Казани, за свое усердие по академической должности числясь при какой-либо другой церкви в двух или трех штатных приходах, пользовались священническими доходами по этим должностям. Так были зачислены священнические места за протоиер. Г. Ласточкиным, П. Талиевым, за свящ. А. Троянским. По милости пр. Павла Зернова, и светские наставники пользовались от праздных зачисленных за ними священнических мест доходами, «дабы они, будучи обеспечены в содержании, с надлежащим рачением и усердием проходили свои должности». Так за учителем поэзии и секретарем академического правления Милоновым, за учителем Пластовым, Ивановым были предоставлены священнические с получением доходов места. И дети учителей академии были обеспечиваемы. Так ядринского уезда в селе Богатыреве священническое место числилось за учителем протоиер. Петром Талиевым, а потом с июня 1818 г. это место переведено было на сына о. Талиева ученика академии Николая Талиева. Таким же образом получил место ученик Андрей Ласточкин, сын заслуженного наставника Гурия Ласточкина. Наставники почти все пользовались казенными квартирами и отоплением, а надзиратели и столом воспитанников. Духовные и светские учители за рачительное прохождение должностей награждались чинами. Учители священники, почти все, имея 30 л. от роду, производились в протопопы. Светские наставники получали важный в то время чин 10 класса.

1) Казенное содержание. На казенном коште содержалось: а) на полном от 90 до 125 человек, б) на половинном от 80 до 150. В

некоторые годы число всех казенных воспитанников доходило до 265–275. – Кроме штатной академической суммы содержание казеннокоштных учеников было обеспечиваемо разными пожертвованиями и неокладной суммой. От этих источников зависело и число казенных вакансий. На казенное содержание принимались сироты, дети бедных родителей, успешные в учении, добронравные. Пр. Павел Зернов приказывал принимать на казенное содержание детей бедных от невоздержности родителей, находя, что дети таких родителей тем более заслуживают сострадания, что имеют несчастие быть детьми невоздержных родителей. Полуказенным иногда выдавались кой-какие вещи из обуви, белья и одежды.

Академическое правление, находя, что ученики, живущие в академии, не только удобнее могут заниматься учением, но и удалены от всяких соблазнов, могущих случаться на квартирах, с 1817 го года начало принимать в бурсу пансионеров с взносом 65 руб. в год за стол и квартирные выгоды. В 1817 году все студенты богословия, по предложению ректора Феофана, приняты были на жительство в академию. Из них не имеющие за собою мест пользовались столом и квартирными выгодами безвозмездно, а с имеющих места был вычет из доходных денег. Студенты помещены были в бурсе с тем однако же, что если кто из них, воспользовавшись сим средством к их усовершенствованию в познаниях, отличит себя в успехах и благонравии, то следующие за их содержание деньги, в поощрение другим, простить им. Ректор Феофан, при перемещении студентов богословия в бурсу, имел в виду выдавать им все нужные из библиотек книги и иметь лично всегдашний надзор за их и вне классов занятиями. «Мысль о. ректора в рассуждении студентов богословия одобряется в полной мере, писал пр. Амвросий на докладе академическаго правления о перемещении студентов в бурсу, и я желал бы, чтобы сие распоряжение о перемещении распространено было и на студентов философии, но с тем, чтобы они будучи помещены в академию, и пользуясь столом академическим, вносили за пишу деньги по расчету, одни от мест за ними предоставленных, другие из того, что отцы их платят за их содержание, а квартира, отопление и освещение будут им от академии доставляться без платы.

2) Предоставление доходов от священно–служительских мест, оставляемых для тою на некоторое время праздными. За многими воспитанниками еще в то время, как они учились в академии, для получения доходов были зачисляемы священно- или церковнослужи- тельские места в округах казанской епархии и главным образом при неодноклирных церквах. Доходные от зачисляемых мест деньги после казенного содержания были главным средством к безбедному содержанию и к поддержанию осиротевшего или бедного семейства. Подобное средство к обеспечению и поощрению в учении бедных детей духовного звания узаконено было Св. Синодом в 1770 и 1799 гг.¹⁴ Места зачислялись в разное время: за беднейшими учениками, особенно сиротами, при самом вступлении в академию, за другими после. С прошениями о зачислении мест ученики обращались прямо к архиерею, представляя при этом выданные от академии документы: аттестацию учителей и справку о семейном положении, годах, времени вступления в академию. Консистория о предоставлении мест за академистами сообщала указами академическому правлению, благочинным и духовным правлениям.

Если на одно место просились два или три ученика, консистория предоставляла академическому правлению решить дело по достоинству просителей. В этом случае иногда ректор экзаменовал учеников. На рекомендации учителей и на справках о семейном положении таких просителей сохранились и письменные испытания. Вот напр. выдержка из экспромта ученика поэзии Паленина на праздник Рождества Господня: «Да трепещет тот, кто утешается гнусным своим беззаконием, кто радуется, но напротив, кто трепещет в своих грехах, тот возрадуется. Ибо по истине родился Спаситель ныне: но родился строгий судия надменному грешнику». Бесспорно и прямо за учениками зачислялись наследные места. Престарелые и больные священнослужители, увольняясь за штат, могли передавать свои наследные места для получения доходов не только детям или родственникам, но и посторонним из воспитанников академии. При таком зачислении мест академисты принимали на себя обязанность доставлять пропитание или выделять некоторое пособие заштатным священнослужителям. Чужие праздные священнические места за студентами философии и богословии часто зачислялись с тем, чтобы они поступали на оные по окончании курса. И при таком зачислении мест студенты были предпочитаемы неученым священникам и диаконам, не смотря на то, что последние и с одобрением приходским являлись спорщиками. Академисты часто для получения мест просили о разведении родства, находящегося между свя- щенно-церковнослужителями известного села; представляли на вид епархиальному начальству противозаконные поступки и подсудность священно-церковнослужителей. Студент Василий Бельский за подобное вымогательство места получил такое замечание от пр. Амвросия: «студенту заметить, что он несовестно поступает, желая отнять кусок хлеба у священника еще не обличеннаго в преступлениях на него взносимых, а за тем и в просьбе отказать». В большинстве случаев места зачислялись за учениками по классам: причетнические за учениками низших, а священнослужительские за учениками высших классов. За учениками русской школы, по милости пр. Павла Зернова, иногда были зачисляемы священнические места. Пр. Амвросий нашел это безрезонным и за рускокласниками, как по большой части не способными к высшим наукам, зачислял только причетнические места. Места иногда переменялись за учениками: если ученик, имевший за собой место не совсем хорошее, оказывал большие успехи, старое место у него отбирали и зачисляли за ним лучшее, и наоборот. Студентам дозволялось зачисленные за ними места, скудные по доходам или отдаленные, передавать ученикам, а себе отыскивать лучшие. Академическое начальство, уважая нужды, успехи и поведение, иногда помещало на половинное и даже на полное казенное содержание таких учеников, которые пользовались доходами от зачисленных мест. Случалось и так, что два или три родные брата, как дети многосемейного отца, пользовались доходами с двух мест и жили па полуказенном содержании.

Пр. Амвросий Протасов заметил это и приказал академистам избирать для себя одно из двух, или остаться на казенном коште или иметь в предоставлении место. Академическое правление, по допросе учеников, составило ведомость с показанием, кто из учеников отказывается от мест и остается на казенном коште, и кто отказывается от казенного содержания, а местом предоставленным владеть желает. Ведомость свидетельствует, что ученики сироты почти все предпочли священнические места полному казенному содержанию, дети причетников и некоторые из сирот вместо полуказенного содержания пожелали владеть местами диаконскими и причетническими.

Учеников с зачисленными местами насчитывалось по академии каждогодно от 100–250 человек. Доходы состояли в плате за требоисправления, в сборах по приходу, в приходской руге хлебом или деньгами и в земле, отводимой прихожанами на содержание причта Священнические места давали дохода от 150–300 руб., диаконские от 80–200 рублей, причетнические от 20–150 рублей. Академисты сами или родители и родственники их но срокам собирали и в свои руки получали доходы от местного причта и прихожан. Зачисление мест иногда сопровождалось злоупотреблениями, местный причт часто утаивал доходы, неисправно вел свои расчеты с учениками, ученики домогались получать доходы от прихожан и священников за год и за два года вперед, брали с священно-церковнослужителей взятки за уступку мест; принимая на себя призрение и пропитание вдов и сирот, не выделяли известной части в пользу вдов и сирот. Епархиальному и академическому начальству приходилось чинить разбирательство по этим делам и отбирать места от академистов за злоупотребления с их стороны. Были и другие неудобства от получения доходов самими учениками: ученики для сбора руги и доходов часто уходили из академии и проживали дома.

Для устранения подобных злоупотреблений и неудобств пр. Амвросий Протасов 19-го сентября 1815-го года дал академическому правлению предложение следующего содержания; «как за многими из учащихся в академии предоставлены, и по рассмотрению будут предоставляться места, а деньги от оных получают сами учащиеся, а потому начальству и неизвестно, точно ли они употребляются па то, для чего назначаются и не издерживаются ли иногда и на пустые расходы; а сверх того как не равные доходы от оных получаются, от чего происходит, что один получает больше, другой меньше, и может быть и не по достоинству: то для уравнения доходов между имеющими за собою места и употребления на настоящие их нужды, собирать со всех сих мест доходы в академическое правление, и из онаго уже выдавать ученикам в полугодичное время, имея в виду их надобности и давая столько, сколько потребуют существенныя их нужды. И ежели кто либо из них получит очень значущие доходы, так что оставаться будут от нужд его: то остатки оных выдавать другому, которому от предоставленнаго за ним места на содержание доходов не достает. А чтоб священно-служители церквей, при коих предоставлены или впредь будут предоставляться места, высылали полное число доходов от тех мест, и ничего бы себе не утаивали: о том попечение возлагается на благочинных, кои по предоставлении места должны доносить академическому правлению по совести и с ясными доказательствами, сколько место может давать дохода и кто из священнослужителей обязался оный доход платить и присылать в правление. Так и о предоставленных уже местах имеют подробно донести, сколько от них получается ныне доходов? Ежели же паче чаяния никто из священнослужителей не возьмет на себя выплачивать те доходы: то возложить собирание оных и доставление в академическое правление на священников тех церквей, кои и обязаны будут за сие ответствовать». Консистория, по репорту академического правления от 21-го сентября 1816 года об этом распоряжении пр. Амвросия объявила по епархии к руководству и исполнению Благочинные, каждый в своем ведомстве, начали собирать сведения, сколько кто из академистов от своего места получает доходов, обязывали местный причт подписками при точном разделе кружечных доходов откладывать и хранить особо следующие на долю академиста деньги, ружный хлеб продавать по справочным народным ценам, брали обязательства от тех священно-церковнослужителей, которые принимали на себя уплату и высылку полного числа доходов в академическое правление.

Вот один образчик подобных обязательств: «1817-го года декабря 17-го дня. Я нижеподписавшийся, цивильскаго уезда села Шихазанова священник Феодор Иовлев дал сие обязательство в том, что от предоставленнаго в нашем селе за академистом информатории учеником Гавриилом Островским дьячковскаго места с принадлежащих на его часть семидесяти пяти венцов ржи по пуду на 38 рублей 50 копеек, овса по пудовке на 18 рублей 50 коп., сенных денег 75 рублей, да мелких доходов 20 рублей, а всего сто пятьдесят два рубля должен непременно оное количество денег в казанское академическое правление доставить к 10-му января будущаго 1818-го года, в чем и подписуюсь села Шихазанова священник Феодор Иовлев».

Подобные обязательства, благочиннические сведения о доходах и самые доходные деньги очень медленно поступали в академическое правление. Между тем ученики, на основании приказания пр. Амвросия, входили в академическое правление и к пр. Амвросию жалобными просьбами о выдаче им на разные нужды денег, хотя бы из казенной академической суммы. Суммы доходов от зачисленных мест не были приведены в ясность, а между тем академическое правление в декабре 1817-го года просило пр. Амвросия разрешить выдавать просителям казенные деньги с тем, чтобы, по получении доходов с мест, то же самое количество денег, какое им будет выдаваемо, было вносимо в ту сумму, из которой взято. На докладе об этом пр. Амвросий написал: «Правление сперва должно узнать, сколько и от каких мест надлежит получить доходов, дабы не выдавать и студентам более полученнаго от мест их количества, а сверх того намерение мое при сем распоряжении было и то, чтобы из доходов от мест, из которых некоторые дают значительный доход, а другия малый, сделать уравнение в содержании тех, за коими места предоставлены, и сверх того, ежели можно будет, уделять и тем из нуждающихся, кои в предоставлении мест не имеют». Из консистории, по приказу пр. Амвросия, выпущен был новый указ с настойчивым подтверждением прежнего, т. е. чтобы благочинные в самом наискорейшем времени доставили в академию доходные деньги. Ученики же, не удовлетворенные академическим начальством, как сами, так не редко чрез своих отпев или матерей, домогались старых порядков в получении доходов. Те и другие в прошениях доказывали, что они, собирая доходы сами, получат больше, чем сколько назначено по обязательствам. По ходу дела видно, что правление академическое само тяготилось новым порядком в собирании и выдаче доходов: делопроизводство правленское, и без этого сложное и широкое, тут много увеличивалось. В январе 1818 года академическое правление, указывая на нужды сиротствующих и ближайших их родственников, просило пр. Амвросия дозволить всем таковым собирать доходы и самим обращать оные в свою пользу. На докладе об этом пр. Амвросий написал: «Как выходят великия затруднения в собирании доходов от предоставленных мест за студентами и учениками со стороны благочинных и тех, кои обязуются вносить те доходы благочинным для доставления в академическое правление, так что и по сие время внесено оных очень мало, а между тем учащиеся, не получая вспоможения, нуждаются и беспрестанно утруждают и меня просьбами: то впредь до усмотрения дозволить всем, за коими предоставлены места, собирать доходы от оных самим, а собранныя в академическое правление деньги раздать по принадлежности. Таким образом распоряжение пр. Амвросия не пришло в исполнение.

3) Жалованье воспитанников. Из штатного оклада на содержание воспитанников отделялось от 100 до 300 руб. для жалованья бедным академистам. Жалованье выдавалось по классам: ученикам низших классов от 15–20 руб. в год, студентам от 25–30 руб. Пр. Павел Зернов некоторых бедных сирот содержал жалованьем из своего собственного кошта.

4) Единовременные пособия. В бурсе, не смотря на тесноту жилых покоев и не маловажное количество казеннокошных питомцев, иногда временно были помещаемы бедные ученики сверх комплектных. По распоряжению пр. Амвросия, архиерейские певчие в 1817 году жили в вакациальное время в бурсе. На счет пр. Павла Зернова постоянно кормились в академии бедные ученики. Академическое начальство представляло в таких случаях счет пр. Павлу, что стоило академии содержание ученика.

5) Определение на места больных и умерших      священно-церковнослужителей преимущественно пред      другими, родственных их      приемляющих

на себя обязанность доставлять пропитание им их семействам, или посторонних учеников, соглашающихся на доставление им некоторого пособия.

6) Заимообразная выдача денег. Из сиротской или из неокладной суммы академистам заимообразно выдавались деньги «впредь до получения доходных денег от предоставленных мест», «впредь до определения к местам».

Подобные, частные, так сказать, случайные способы содержания, любил поддерживать пр. Павел Зернов, которого вся академия считала своим благотворителем, милостивым, кротким и приветливым отцом. 17-го января 1815 года не стало доброго пр. Павла. «К вам обращаю речь мою, смиренномудренные наставники и благовоспитывающиеся юноши, возглашал префект Поликарпов пред гробом Павла, скажите, кто из нас отходил от него опечаленным? Кого он отсылал от себя с пасмурным видом? На кого взирал гордым оком и несытым сердцем?

Приникни, просвещенный ум, толико радевший о счастии младых питомцев и виждь слезящуюся благодарность ласкающихся птенцов, тебя утешавших своим немотствованием. Кроме отеческого внимания к учащим и учащимся, кроме собственных пожертвований, каких он не употреблял средств для доставления пропитания и спокойствия беспокровным – сиротствующим?

И если когда лукавнующая хитрость извивистою уклончивостию своею, если настоятельныя, по-видимому, нужды безотлагательною отсрочкою, если свидетельства своею очевидностью убеждали его на время покориться умолимости: то с каким огорчением, с какими слезящими глазами, коль медленным пером подписывал он приговор сей, со всею осторожностию сопряженный?

Так отец наш – пастырь кроткий и милостивый! Ты на веки сокрылся от взора нашего в тесных пределах гроба, и уже до трубного гласа ангельского не узрим осклабляющегося зрака твоего; но образ твой благоснисходительный, вечно, вечно напечатлеть будет будет на скрижалех сердец наших, и живой отпечаток твоего благодушия, твоей благосклонности вечно не изгладится из памяти чад твоих! – Ты на веки расстался с паствою твоею, но благодарная паства твоя всегда возносить будет тебе жертву благохваления и признательности! – Ты в жизни твоей без искательства, без домогательств, без уклончивости и хитрых изгибов лести украшен был, по своим добродетелям, вожделенным титлом приветливого отца; – а по успении твоем признательное потомство ознаменует почтенное имя твое Христовым названием Пастыря доброго, полагавшего душу свою за овцы своя; – первопрестольный храм сей, вмещая останки твои, вместит тебя в число бдительных соревнователей, утверждавших и распространявших православие; – сии левиты, почтенные братия мои, избранные тобою, всегда прославлять будут приснопоминаемую память твою.

И какое жестоковыйное сердце не прольет слез над печальным гробом пастыря – отца? – По истине, он в продолжении жизни своей, отеческим благоснисхождением к словесным овцам стада Христова, в трех паствах приобрел лестное наименование чадолюбивого отца, веселящегося о чадех своих; и титло сие достойно мирных свойств его, вечно оглашать будет отдаленнейшее потомство пажити казанские. Оно умрет с последним вздохом нашим, но воскреснет в сынех сынов наших; оно умолкнет с конечным запечатлением уст наших, но с признательным благоговением к его добродетелям, отзовется в сердцах и старости и мужества и юности левитов, толико им облагодетельствованных, – отзовется в груди любимой паствы его.

Вами свидетельствуюсь, почтенные сослужители, кто из нас не удостоен благости его? Кого отлучал он от внимания своего, если только, при сыновней покорности, находил справедливыми наши представления? – Отложите на время лукавый помысл и огорченныя воспоминания, преклоните уши ваши во глаголы уст Господних: яко несть человек, иже жив будет, и не согрешит. Может быть, и из нас некоторые питают в сердце своем негодование, может быть и мы оставались иногда без внимательности его. – О! если только случалось сие: то оно происходило или от неотступной докучливости, или от настоятельнаго искания, или от дерзкаго неуважения к начальству. Но и при сих толико огорчительных случаях, не всегда ли мы зрели в нем редкое равнодушие, осторожную рассудительность, и беспристрастие разборчиваго судии, – мягкосердие отца?

На вас ссылаюсь, души безкорыстныя, сердца нелю- бостяжательныя: сердце его далеко отстояло от подлой корысти и лихоимания».

Учитель М. Полиновский, в надгробной песни при отпевании тела пр. Павла, возглашал:

Свершилось то, чего страшились Левиты, музы, целый град;–

И мы на век тебя лишились,

Отец наш, пастырь, меценат.

Ни ревностныя попеченья,

Ни теплы к небесам моленья,

Ни нежной искренности жар

Не отвратили свой удар.

Ничто, ничто не умолило

Кроваву косу удержать

Ничто, ничто не умолило

Жестокой парки, дни прервать;–

И ты, кем церковь украшалась,

И ты, кем вера утверждалась,

Верховный жрец безкровных жертв!

Лежишь во гробе хладен, мертв.

Померкло кроткое светило,

Которое чрез десять лет

Страну казанскую живило,

Лия евангельский ей свет.

Изсяк источник милосердья,

Погас светильник просвещенья,

Щит веры, церкви сокрушен,

От паствы пастырь отлучен.

Но ах! куда отец нежнейший,

Спешишь от плачущих детей?

В какой безвестный град дальнейший Стремишься скорою стезей?–

Мы Богу лить мольбы готовы:

Чтоб нову жизнь, и чувства новы

В бездушно тело паки влить,

И нам тобой позволил жить!–

Позволь отец нам насытиться

Источником твоих щедрот,

Позволь тем счастьем насладиться,

Которое мы каждый год

Под мирной сению твоею

Вкушали с радостной душею;

Позволь, услыши голос чад!

Восстань, восстань наш Меценат!–

Питомцы муз осиротевши

И град от стонов онемевши,

Еще мнят на тебя взирать,

И гласу мудрости внимать.–

Но нет! сном крепким, беспробудным

Ты спишь, почтенный Иерарх.

Хотя бы бури восшумели,

И всю вселенну потрясли,

Хотя б стихии свирепели,

И в страх природу привели;

Хотя б все громы собралися

И вдруг стократно раздалися

С ужасной силою, борьбой;–

И тебе не прервали сон твой!

Какую ж жертву драгоценну

Пожрешь ты, хладная земля!

Какую храмину священну

Разрушишь, ненасытна тля!

Коль можно зев свой затворите,

И ввек нетлением почтите

Сей милый, кроткий, нежный прах,

Который жив у нас в сердцах.

Он жив – и не умрет тот смертный,

Кто к ближним благостью дышал,

Во все дни жизни долголетной

Несчастным слезы осушал.

Он жив – душевны мавзолеи

Гораздо тверже, чем трофеи,

Во век, во век живет добро!

Спешите;–се пришло мгновенье

Драгую персть от нас сокрыть;

Спешите грозный Ангел тленья

Велит дверь гроба затворить!

Судьбы Всевышни непреложны,

И вопли нежности – ничтожны!

Не будет он два раз цвести–

И мы должны сказать: прости!–

Прости, друг веры и закона,

Краса Казанския страны,

Прости сын верный росска трона,

Отец покоя, тишины;

Прости! – Мы гроб твой лобызаем,

Слезу горячую роняем

На персть твою в последний раз;

Прости! – ты встретишь тамо нас!

Верховный мира Вседержитель,

Бытий виновник и смертей,

Помощник в скорбех, утешитель

Услышь моление детей:

Отца детей послушных, гласных,

Отца вдовиц, сирот несчастных,

Селений райских удостой,

И с праведными упокой!

Учитель церковного красноречия Г. Ласточкин в своей речи при гробе Павла говорил: «Я скажу по крайности о том, чего мне никто не может не позволить; поведаю пред лицом вашим, слушатели, и посреде церкви воспою о его ко мне милостях и благодеяниях. О! ежели бы имел я сто уст для возвещения сего пред целым светом!

Призвав меня к духовному званию, вместе с тем всё, что мог сам, дал он мне недостойному. Может быть к другим имел он в разное время различные расположения, но ко мне, в продолжении одинадцати лет своея паствы, оказывал всегда одинакое, всегда милостивое внимание. Не только о мне самом отечески пекся он, но и промышлял о устроении счастия в моем семействе; все мои просьбы, до сего касавшиеся, принимал и выполнял с отеческим благоснисхождением: я не знаю, в чем когд-нибудь он отказывал моим желаниям; мало того: какие мои таланты? какие труды мои? – и однако же кроме других лестных его отзывов, он представлял трижды обо мне высшему начальству с самыми похвальнейшими одобрениями. Не подумайте, почтенные слушатели, не подумайте, прошу вас, чтобы я из собственного тщеславия о сем объявлял вам; по такому низкому чувству я бы паче недостоин был его внимания; нет! – единая сердечная благодарность заставила меня возвестить это вам при гробе моего архипастыря и благодетеля, единая благодарность к рукоположившему и облагодетельствовавшему меня отцу; ибо чувствую во глубине души моея, что каждая минута моего счастия ему принадлежит; в каждую минуту радости, до последнего моего издыхания, не престану благословлять его имя со слезами признательности. Другого не имею воздаяния; сии же слезы, яко первые перлы к украшению его гроба, повергаю, моля Подателя всяческих, да воздаст он ему вместо земных небесная, вместо временных вечная и да упокоит душу его, идеже праведпики, идеже все великие и добрые иерархи, светила церкви, покоятся».

Одежда воспитанников. Академисты носили: тулуп овчинный, капот фризовый, казакин, подпоясанный кушаком, фрак, сюртук фризовый, шейный левинтоновый платок, шляпу, сюртучную пару зеленого или синего сукна, сапоги с подбитием гвоздей, лапти, халаты из ярославского затрапезу, подрясники. Некоторые ученики ростили волосы и заплетали их в косы.

Академическое правление составляли ректор и префект. Письменными канцелярскими делами заведовали письмоводители, избираемые из воспитанников.

Иногда, по собственному распоряжению архиерея, на время определяемы были членами правления монашествующие наставники и посторонние архимандриты, сколько для приобретения опытности на будущее время, столько ate для помощи ректору и префекту. Так 19 июня 1807 года определен был членом академического правления иеромонах Мефодий Смирнов, в 1816 году архимандрит Израиль Звягинцев.

Ректор заведовал преимущественно учебною частью. Префект совмещал в себе и нынешнего инспектора и эконома. В помощь префекту назначались помощники: а) два сениора и надзиратели по нравственной и экономической части, один из студентов, другой из наличных учителей, б) коммиссар или эконом из исключенных учеников, а иногда из учителей низших классов, в) камерные смотрители и церковные инспекторы из воспитанников. При заведывании училищами и окружными семинариями, при неодновременном приеме учеников, при распределении учеников и студентов к местам, при зачислении за ними мест с получением доходов, при разных трудах, возлагаемых на академию, нужно было иметь непрестанные сношения с консисторией, с учебными местами гражданского ведомства. От этого замедлялся ход правленских дел, и из консистории часто получаемы были в академии подтверждения за несообщение требуемых сведений, или за медленность в доставлении справок по консисторским указам.

Дела правления академического особенно усложнились с 1816 г., когда началась обстройка академических зданий, обгоревших во время всеобщего в Казани пожара 3 сентября 1815 года. Ректору и префекту, сосредоточивая в своих руках управление, должно было посвящать много времени на наблюдение за постройками. Посему в августе 1816 года, по особенному распоряжению пр. Амвросия Протасова, в помощь ректору и префекту назначен был инспектором архимандрит Богородицкого свияжского монастыря Израиль Звягинцев. В приказе пр. Амвросия по сему случаю было написано: «за неимением инспектора в академии и по известной мне опытности в хозяйственной части Богородицкаго свияжскаго монастыря архимандрита Израиля, назначается он инспектором академии как по сей части, так и по нравственной. Для чего и присутствовать ему в академическом правлении, занимая место в оном после ректора, яко начальника академии, и вносить все замечания и распоряжения по своей должности на рассмотрение академическаго правления, которое, но зрелом о том рассуждении, имеет представлять мне на утверждение. Должность же инспектора на первый случай по хозяйственной части определяется сим: 1) завести, под распоряжением академического правления, порядочной и хотя умеренной, по чистой для воспитанников академии стол; 2) привесть в комплект одежду, белье, обувь и прочее нужное для жизни; 3) смотреть, чтобы все положенное по штату до них доходило; 4) смотреть вместе с академическим правлением за целостью академического дома, постройкою оного и прочим, что к сей части принадлежит; назирать за всем вообще, что до академической экономии принадлежит. По нравственной. 1) Назирать, чтобы казенные и полуказенные воспитанники исполняли обязанности христианства и соблюдали обряды церкви; 2) для сего потребно, чтоб они собирались по утру до классов к утренним молитвам, а к вечеру после ужина слушали вечерние молитвы; 3) в праздничные и воскресные дни ходили к божественной службе, для чего академическою церковию назначается Петропавловский собор; 4) распорядить и привесть в известность квартиры своекоштных учеников и студентов, и сделать над ними надлежащий надзор; 5) подробное о сих двух частях распоряжение предоставляется академическому правлению, которое, сделав надлежащие правила, имеет внести ко мне на утверждение; 6) в рассуждении жалованья, положеннаго инспектору, я уверен, что о. архимандрит из любви к общей пользе пожертвует сим академии».

Епархиальный архиерей, как главный начальник и хозяин академии, имел высшее и непосредственное наблюдение за академическими делами. Правление академическое, кроме архиерея, никуда без особого требования не относилось своею отчетностью. Архиерей, кроме назначения ректора и префекта, сам выбирал, определял и увольнял учителей, поощрял учеников наградами, наставников – увеличением жалованья, посещал классы, бывал на экзаменах и т. п. Заправляя академиею на правах хозяина, казанские иерархи никому не делали зла, ни начальникам, ни наставникам. Мы встретили только один случай увольнения от должности врача академического Саханского в 1817 году. Амвросий, при обозрении академических строений в 1816 г., академическую больницу нашел в самом жалком положении, а больных без надлежащего призора, без помощи, без постелей, без нужного белья. Подобный недостаток призора и помощи, как представляло правление Амвросию, зависел от академического врача Димитрия Ст. Саханского. Он ежегодно в начале года получал от правления сполна 500 рублей частию на покупку, частию на приготовление и составление нужных для больницы медикаментов. На руки врача выдавалась сумма большая, а между тем больница была бедна лекарствами. Правление много раз предписывало Саханскому при выписке лекарств и трав, сколько возможно, сокращать излишние издержки, наблюдать выгоды академии; для сего в свое время собирать по окружностям Казани целебные растения, и, приготовив оные надлежащим образом, употреблять вместо аптекарских, а между тем он к сему не приступал. Во время своих частых отлучек, Саханский присылал вместо себя в больницу сына своего неопытного студента, и чрез то подвергал опасности жизнь трудно болящих академистов. Учеников, определяемых при больнице в помощь лекарю, не учил хождению за больными, составлению и раздаче лекарств, от чего как больные не получали надлежащего призрения, так и экономия много терпела. По недосмотру и невниманию Саханского умер одержимый горячкою послушник Зилантова монастыря, исправлявший при академии должность расходчика Лука Иванов. Амвросий предписывал правлению осмотреться и вникнуть в дела больницы, денег на руки врачу Саханскому для медикаментов не давать, записку медикаментов вести аккуратно, стараясь, чтобы расход по больнице не превышал положения, поручить инспектору и его помощнику преимущественно смотреть за исправным состоянием больницы, перевешивать лекарства, и с оценкою аптекаря представлять в академическое правление каталог оным.

Со стороны Саханского и после сего были опущения и неисправности по больнице. В мае 1817 г. Саханский просил правление уплатить 308 рублей 87 коп. в аптеку за медикаменты, отпущенные в два месяца для академической больницы. Сумма в аптеку требовалась большая, а на рецептах не означено было, для кого те лекарства взяты были. Саханский навлек на себя этим большое подозрение.

26-го ноября Амвросий, при посещении академии, в присутствии правления оной, словесно приказал врачу Саханскому от должности отказать и учинить с ним расчет. Саханский жаловался на Амвросия министру духовных дел и народного просвещения; но эта жалоба не имела никаких последствий.

Характер академического управления зависел от дирекции самих иерархов. Пр. Павел Зернов в отношениях своих к начальству, наставникам и воспитанникам являлся вообще как милостивый, снисходительный и чадолюбивый отец к детям. Он не входил во все подробности, во все обстоятельства академической жизни, почти вовсе не вмешивался в дела экономические. При нем начальство академическое, пользуясь самостоятельностью в своих распоряжениях, неисправно вело хозяйство, не наблюдало за своевременным поступлением сумм, запискою оных на приход, и за расходованием сообразно с годовою сметою и отдельными предписаниями. Неокладная сумма, соблюденная экономиею и от некоторых оброчных статей, не записывалась даже на приход, запросто хранилась на руках ректора и часто без журнала поступала в расход.

Пр. Амросий Протасов, с первого же года определения казанским архиепископом, с жаром принялся за труды по управлению академией. В область управления его входили все обстоятельства академической жизни. С сердечным и благонамеренным участием он входил во все подробности академической жизни. Без воли его ничего не предпринималось в академии. Много сделал он для своей академии относительно ее внутреннего устройства; еще больше относительно ее внешнего благосостояния. Это был строгий и справедливый хозяин, который любил знать все, что делалось у него в доме, который, приводя свой неустроенный дом в лучшее состояние, строго требовал от подчиненных беспрекословного, точного и скорого исполнения обязанностей. Личное непосредственное отношение к управлению дозволяло Амвросию иметь возможность больше узнать все подробности как расходования сумм, так и делопроизводство. Копаясь в делах, он находил бумаги и записи домашние, не подлежащие ведению епархиального начальства. Так напр. ему попалась под руки не прошнурованная и не скрепленная консисторией книга с записью домашней выемки штатной суммы на первую половину 1816 года Академическое начальство в эту книгу для памяти записывало выемку денег, без журнала принятых префектом или коммиссаром на различные и непредвиденные по академическому дому расходы и в счет жалованья чиновникам и наставникам академии. В приеме таких сумм не росписывались в книге ни расходчик, ни префект, ни поставщики.

Пр. Амвросий, перелистовавши эту книгу, на последнем листе выемной июльской записи, написал: «что это за книга, я не понимаю. А потому и не хочу рассматривать её, яко не составляющую никакого документа ни на приход, ни на расход». Чтобы точнее и ближе проверить расход и приход сумм, он потребовал к себе приходорасходные книги: одну о сумме штатной, другую о сумме экономической (неокладной). В приказе своем об этом от 15 октября 1816 г. он писал: «как в бытность мою в академическом правлении не нашел я в оном приходорасходной книги неокладной академической суммы, сбираемой за лавки и прочия оброчныя статьи, да и мне оная доселе не была представлена, так как и контракты, на которых содержатся разными людьми те статьи: то сим академическому правлению предписываю: 1) отыскать ту книгу и контракты, и, рассмотрев оные, представить ко мне; 2) сколько оной суммы должно быть в приходе, и сколько опой в расходе счесть; 3) книгу сию, так как прочие приходорасходные книги, хранить в академическом правлении, в которые вписывать как приход, так и расход в полном академического правления присутствии, в сем же присутствии и деньги, кому следует, выдавать и расписки от них брать; 4) суммы академические хранить с консисторскими за замком и печатью академического правления, и вынимать, сколько потребно оных будет, на расход всем членам правления вместе; 5) делать ежемесячное свидетельство тем суммам, как предписано законом, и то свидетельство записывать в журнал; 6) а ныне отрепортовать мне обстоятельно, сколько всех академических сумм состоит на лице». В другом собственноручном приказе от 4 ноября 1816 года он писал: «штатную приходорасходную книгу имеет академическое правление представить мне сего же числа, без всяких отговорок. Ибо оныя для рассмотрения моего необходимо нужны». На другой день были представлены и штатные приходорасходные книги и книга неокладная, приготовленная начальством на скорую руку.

Просмотревши их, пр. Амвросий написал: «книги приходорасходныя академии, представленныя ко мне 5-го ноября, я рассматривал и в коих нашел следующее: 1) расход доведен в них только до июля месяца и следственно в расход не вписано за июль, август, сентябрь и октябрь месяцы; 2) многия росписки неимоверны, и кажется не рукою того, кто получал деньги, написаны; 3) многия неправильны: ибо росписался в них тот только, кто взял деньги для отдачи, каковых росписок, яко противозаконных, и принять нельзя. Почему предписываю академическому правлению: 1) расход за те месяцы, за кои оный не вписан, ввести в книгу с крайнею осмотрительностью, приемля в оный то только, что употреблено подлинно на академию; 2) росписки поверить, подлинно ли оне писаны теми лицами, кои получали деньги, или, за неумением грамоте, теми, коих имена выставлены; 3) вещи единовременныя также поверить, подлинно ли оне на лице? сдать в рассмотрение тем, у коих они быть долженствуют на руках ; 4) приходорасходныя книги всякаго наименования отнюдь никому из присутствующих правления не иметь в своем доме, а хранить их в академическом правлении в особом сундуке, за замком и печатью академии, которая должна быть у отца ректора, и вынимать тогда, когда потребуется записать в оныя приход или расход; 5) расходы вписывать в книгу не иначе, как с журнала академическаго правления, и в то же время брать расписки с получающих деньги, дабы книги не выходили из правления; 6) ведение прихода и расхода препоручаю инспектору под смотрением ректора и академическаго правления; 7) по приведении академических книг в законный порядок, академическое правление имеет мне подробно об всем прописанном репортовать, так как и о том, почему доселе были оне в беспорядке? и 8) репортовать и о том, все ли статьи как в жизненных припасах, так и в прочем записаны согласно представленному мне и утвержденному росписаиию».

Академическое правление за всеми, как словесными, так и письменными приказаниями, не озабочивалось скорым представлением приходорасходных книг и отчетов. 1-го марта 1817 г. пр. Амвросий писал: «как приходорасходныя книги академии за 1816 год, по запущенности их, и по сие время не представлены еще к отчету: то легко может случиться, что и за текущий 1817 год оныя подвержены будут такому же беспорядку. В предупреждение чего сим предписываю академическому правлению оныя очищать каждый месяц, и за подписанием всех членов правления представить на усмотрение по прошествии месяца, а за прошедшие два представить оныя на основании сего предписания немедленно».

Консистория об этом же, по приказу пр. Амвросия, неоднократно подтверждала академическому правлению 14-го июня 1817 года пр. Амвросий об этом сам так напоминал академическому правлению: «по предписанию моему академическому правлению представлять мне ежемесячно приходорасходныя книги, найденныя мною в прошедший год в совершенной неисправности и запущении, оное обязано было вносить те книги ко мне непременно помесячно. Но к удивлению моему и по сие время никогда оне вносимы ко мне не были. Почему требуя сим ответа от правления, почему как сие предписание мое, так и прочия совершенно не выполняются, напоминаю отечески, чтобы исправило опущенное и не поставило меня в необходимость представлять святейшему правительствующему Синоду о ослушании его начальству, постановленному над ним, и нерадении его о пользах академии и епархии, только расстроенной, которая не иначе исправиться может, как образованием духовного юношества в правилах веры, христианской нравственности, приучением к порядку, чему примером должны быть сами наставники их». После отеческого напоминания правление свело счеты прихода и расхода и представило отчет пр. Амвросию. Начальство академическое не вдруг привыкло к точной отчетности в записи прихода и расхода сумм. По смерти секретаря правления Н. Милонова в марте 1818 года в квартире покойного найдено между бумагами в денежных пакетах наличных и отданных под расписки 1994 р., именно 1) оказалось отданных из 1994 р. по принадлежности под росписки 555 руб., б) совсем не оказавшихся на лицо 70 рублей, в) наличных денег 1279 рублей.

В содержании казеннокоштных учеников академии при Амвросие произошла значительная перемена. По его приказу, в августе 1816 г. в академическом правлении были составлены: а) примерный штат годичного содержания как казенных, так и полуказенных воспитанников, б) смета, сколько нужно положить провизии на каждого питомца в год и какую шить одежду, обувь и белье, в) расписание стола в мясоястные и постные дни, г) смета по содержанию академического дома. По примерному расписанию один полуказенный ученик стоил казне в год 65 рублей 9 к., а полнокоштный, кроме бессрочных единовременных вещей – кровати (2 р. 50 к.), войлока (4 р.), выбойчатого одеяла (4 р.) и постельного белья (3 р. 85 к), кроме отопления жилых и классных комнат 95 р. 78¹/₂ к. Амвросий, рассмотревши штат содержания воспитанников, дал такую резолюцию: «сообразно оному штату академическое правление имеет представить мне: 1) коликое число можно по сему положению содержать как казенных, так и полуказенных воспитанников? 2) каким образом производить удобнее закупку нужных для них вещей, как-то провизии и прочего? 3) полагая, что все потребное для казенных учеников платье им уже изготовлено из полученной академиею суммы, которую отпустила оной консистория из присланных денег от св. Синода, не нужно ли будет еще что-либо прибавить на текущий год? 4) на какую сумму можно будет сделать бессрочныя вещи, и сколько потребно оных по нынешнему состоянию»? Касательно стола ученического и одежды Амвросий представил свои довольно любопытные хозяйственные заметки. По расписанию академическому назначен был для стола только черный хлеб. Амвросий написал: «как во весь год положен воспитанникам только черный хлеб, а я бы желал, что б по крайней мере в господские, так называемые дванадесятые праздники, и в императорские дни были на академическом столе пироги, а в табельные дни и другие – праздники булки пшеничныя, то достанет ли на сие академической суммы? и ежели не достанет, то не мощно ли пригласить монастыри, имеющие мельницы пожертвовать для академическаго стола количеством пшеничной муки, каким они заблагоразсудят»? В расписании на постные дни назначалась простая и однообразная пища: в воскресные капуста с квасом, горох и каша на обеде и ужине, в остальные дни на обеде два блюда: капуста с квасом, щи, приготовленные пшеничной мукой, маслом и луком и каша, а на ужине одни щи, в праздник тоже, что в воскресенье и сверх того фунт рыбы. Амвросий написал: «для разнообразия в постной пище, вместо ежедневной капусты, полагаемой на холодное и щи, заготовить бураков, картофелю и огурцов». Из одежды, обуви и других принадлежностей полагалось на одного ученика: две пары белья (7 р. 50 к.), две косынки, или один черный кашемировый платок (3 р. 50 к.), две пары чулок, одна нитяная (2 р.), другая шерстяная (1 р.), две пары сапогов, одни новые (4 р.), другие головки (2 р.), и двои подметки (1 р. 50 к.), халат из ярославского затрапезу на два года (9 р. 20 к.), кожаный картуз на три года (2 р. 50 к.), сюртучная пара темно-зеленого или серого сукна на 3 года (24 р. 50 к.), овчинный тулуп на 4 года (18 р.) итого на одежду и обувь 75 р. 70 коп., да на починку и перешивку всего в год 20 р. 79 к. Амвросий написал: «еще нужно завести для утирания лица и рук полотенцы, а для сморкания, по крайней мере, студентам носовые платки. Нужно завести вместо кожаных картузов суконные, кои для зимы будут теплее, да и летом не беспокойны».

В сентябре 1816 г. пр. Амвросий дал еще такой приказ академическому правлению: «замечено мною, что в столовой неизвестно, сколько в каждый день бывает воспитанников за столом и, следовательно, по сколько исходит порций: почему сим академическому правлению предписывается в рассуждении сей части завести следующий порядок: 1) дать книгу расходчику, в которой он должен записывать каждый день: а) сколько учащихся было за столом как в обеде, так и в ужине, б) сколько вышло порций, в) сколько затем осталось от положенного комплекта бывающих за столом, г) на что оставшееся употреблено? 2) Книга сия каждый день должна быть поверяема и подписана о. инспектором. 3) По прошествии каждаго месяца должна быть вносима в академическое правление, которое, поверив оную, должно вносить ко мне месячный репорт, с прописанием, сколько вышло в месяц всякой провизии, на сколько суммы, и сколько осталось в экономии от положеннаго по штату, дабы я мог видеть рачительность чиновников академии и радение их о пользе общаго дела, на которое они призваны и дабы сим способом облегчить и им самим годовой отчет по академии».

Подробные ведомости о провизии, употребленной на продовольствие учеников, служителей, подначальных, портных, сапожников, трубочистов и др. были заведены и представлялись к пр. Амвросию. В ведомостях провизных записывались пуды, фунты, золотники употребленной провизии: гороху, крупы, масла, соли и др., означалось, сколько вышло разного овощу – луку, свеклы, картофелю, капусты, огурцов. Часто встречаются такие отметки: «от положеннаго количества осталось от 1-го человека говядины 72 золотника». Еще: «остаток отдан на служителей по приказанию о. инспектора».

В сентябре 1816 г. пр. Амвросий дал академическому правлению такой приказ: «замечено мною, что некоторые из казеннокоштных учеников академии обуты в лапти и носят самое бедное рубище, между тем как по штату положено им порядочное платье и обувь, а сверх того выдано им из пожертвованной суммы до десяти тысяч рублей. Почему сим строжайше предписывается академическому правлению, чтоб ученики одеты и обуты были по положенному штату. И ежели еще раз усмотрю их в рубищах и лаптях; то уже сам сделаю им но не иначе, как па счет академическаго правления. Для приведения же платья и обуви в порядок рекомендую академическому правлению завести швальню и чеботарню, что даст правлению легчайшия средства к одеванию и обуви учеников, да и может сократить излишние расходы, ежели оно примет на себя труд учредить всё сие в порядке. А как сия часть наипаче надлежит до о. инспектора: то он и озаботиться ею должен, да и я буду более всех за недостатки в платье и обуви с него взыскивать».

Швальня и чеботарня скоро были открыты. Исключенные за малопонятность, урослость и за строптивость казеннокоштные ученики были определены к мастерским работам частию для исправления их нрава и в страх другим, частию для того, чтобы таким послушанием они могли несколько возблагодарить академию за воспитание и заслужить впредь лучшее о себе мнение и награду. Почти чрез год, именно в августе 1817 года Амвросий в своем новом приказании академическому правлению писал: «хотя казеннокоштные ученики и студенты и одеты ныне и обуты, и снабдены бельем по возможности способов, и удобности времени: однако по сие время не имеют они еще параднаго платья, которое необходимо нужно. Для сего предписываю академическому правлению искупить синяго сукна ценою по пяти рублей для сюртуков и нижняго платья с тем, чтобы оные уже употребляемы были только в праздничные дни и для парада; а в другое время, как-то в классы, для прогулки или отпусков отнюдь-бы не употреблялись. Хранение же оных возложить на о. инспектора, так как и время употребления их. Впрочем, само собой разумеется, что обувь, белье и прочее положенное по штату должно производиться в свое время, дабы не терпели они недостатка в оных». При обмундировке академистов пр. Амвросий, как бережливый хозяин, словесно чрез инспектора Израиля приказал вместо покупки нового сукна на будничные сюртуки подбирать серое, какое носили воспитанники на шинелях, дабы оным в случае можно было починить старые шинели и сюртучную пару.

Особенно памятна для академии распорядительность преосвященного Амвросия при каменных и деревянных постройках в академических зданиях после погорения академии 3 сентября 1815 г., при обзаведении нового хозяйства в доме академическом. Пр. Амвросий сам иногда принимал строительные материалы; просматривал контракты; сам распределял вспоможение потерпевшим от пожара ученикам и наставникам как из Высочайше пожалованной суммы, так и из доброхотного подаяния.

Столовый прибор для академистов, спрятанный в подвал, сгорел в пожар 1815 г. с прочими тут положенными вещами. Академия на первый случай завела деревянную столовую посуду и другие некоторые необходимые хозяйственные вещи. За обстройкою нужнейших покоев для классов и для житья казеннокоштным ученикам и учителям и по дороговизне на все жизненные припасы она не имела средств скоро обзавестись оловянною или фаянсовою посудою, а между тем ей, не медля, хотелось дополнить или улучшить столовый прибор. Академия в 1816 г., докладывая об этом преосвящ. Амвросию, и указывая на монастыри, где «оловянная посуда, издавна много употребляемая, находилась в большом количестве и ныне уже сделалась не нужною», представляла предписать консистории пригласить настоятелей и настоятельниц монастырей к пожертвованию тою оловянною посудою на академию и тем положить начало к улучшению столового прибора для академистов. Пр. Амвросий на этом докладе написал: «не сомневаюсь, что настоятели монастырей из любви к благу церкви, для которой воспитываются учащиеся в академии, пожертвуют от монастырей своих излишнею оловянною посудою академии, и потому предписать, как эконому архиерейскаго дома, так всем настоятелям, дабы они, отобрав ненужное для монастырскаго употребления олово, в посуде или в чем либо другом состоящее, при описях представили в консисторию, а оная, сделав оным описям общий реестр, имеет с доклада ко мне представить все в академическое правление для обращения в столовую посуду казеннокоштным ученикам». Монастыри, а за ними и церкви, по этому возвванию, жертвовали «для улучшения столоваго прибора академистов» олово в таких вещах из домашней посуды и церковной утвари, как хлебоносица, блюдо, солонка, тарелка, сливошник, дарохранительница, потир, дискос, лжица, звездица, блюдце. Раифская пустынь представила с своей стороны келейные блюда, тарелки, футляр для чернилницы и песошницы с шандальчиком, шандал и др. вещи, на которых вычеканены литеры: «Тихон III митрополит казанский». Некоторые настоятели монастырей вместо оловянной посуды жертвовали деньгами. Все пожертвования принимались пр. Амвросием с глубокою благодарностию. На докладе консистории о пожертвовании на академию свящ. С. Смирновым блюда он написал: «блюдо отослать в академию для употребления его в посуду столовую учащимся, а о. Семену объявить благодарность не мою только, но целой епархии, яко споспешествующему приведению в порядок академического стола, а потому и пользам академии, яко по всем отношениям нужнейшей для образования епархии и приведения ее в то состояние, в котором находятся другия благоучрежденныя епархии»¹⁵. На другом подобном докладе консистории пр. Амвросий написал: «пожертвованныя вещи отослать в академию, а о. игумену Раифской пустыни с братиею, усердствующему благу академии, а тем распространению просвещения в казанской епархии, преподаю Божие благословение и свидетельствую совершенную благодарность мою, что и объявить им»¹⁶. И еще: «деньги 50 рублей отправить в академию с предписанием употребить оныя точно на заведение посуды, на которую оне пожертвованы, а строителю сызранскаго Вознесенскаго монастыря о. Геннадию за его усердие к академии и епархии объявить благодарность нашу»¹⁷. В 1817 г. из пожертвованного олова вылито было разной посуды столовой до 12 пудов.

Как строго внимателен был пр. Амвросий к ходу дел академии, доказывают следующие случаи: студент богословия Захар Фруентов в прошении своем на имя пр. Амвросия о выдаче ему пособия подписался вместо Фруентов – Фруенто. Справясь с академическими ведомостями, Амвросий приказал консистории послать в академию копию с оного прошения и потребовать объяснение, «почему студент Фруентов ныне пишется Фруенто». Еще: правление академическое в ноябре 1817 года докладом своим просило у Амвросия дозволения вместо покупки готовых трехполенных дров по 13 руб. 50 коп. за сажень, по вносе попенных денег в контору дровяной продажи, потребовать билет для вырубки в каком либо лесе на зимнюю пропорцию 200 сажен дров. В докладе об этом была такая описка: «для вырубки в каком либо лесе па зимнюю провинцию 200 сажен дров потребовать билет». Под докладом подписались ректор Феофан, инспектор Израиль и префект Поликарпов. Амвросий написал: «что это за зимняя провинция? Я не понимаю. Правление представит мне подробный расчет, что будет стоить попенная цена дров, вырубка и перевозка оных в академию, дабы можно было видеть, почему обойдется сажень оных». На прошении ученика отделения Александра Цветницкого о казенном содержании Амвросий написал: «казенное содержание дать ему можно, а при сем академическому правлению замечается, что ученик отделения писать не умеет, что само оно из рукоприкладства к сему прошению увидит и что отношу я к нерадению учителя и к несмотрению правления». Консистория нередко прописывала в указах подобные замечания академическому правлению о худом письме учеников и посылала в оное правление самые прошения с тем, чтобы оные паки возвращены были в консисторию. На прошении студента философии Григория Талызина о полуказенном содержании Амвросий написал: «из самаго прошения видно, что студент учится плохо, и потому академическому правлению рассмотреть, что с ним сделать, и какую ему следует оказать помощь». На прошении ученика синтаксиса Михаила Шиловского о полуказенном содержании положена была резолюция: «академическому правлению, рассмотрев, представить, а как кажется мне, ученик подписался под прошением не сам, а кто-либо вместо его другой, то и о сем, справясь, доложить». Академическое правление в 1817 г., по выслушании сообщения из чебоксарского духовного правления о присылке в оное правление ученика реторики Ивана Именева для рукоприкладствования экстракта по производящемуся в оном делу, до него Именева касающемуся, мнением положило: «об отсылке означеннаго ученика в чебоксарское правление представить преосвященному». Амвросий на докладе об этом написал: «и правление духовное неправильно поступило, что прямо, а не чрез консисторию требует ученика к рукоприкладству; да и академическое правление должно его выслать чрез консисторию, а не прямо от себя».

В каталогах экзаменских наставники успехи учеников отмечали обыкновенно так: belle, bene, satis bene, mediocriter, male, non male, non profecit и т. д Учитель информатории Василий Левапиев употребил отметку новую: valet. Пр. Амвросий заметил это и написал: valet по-русски значит: здоров.

Ректоры академии

1) Сильвестр Лебединский (1797–99), архимандрит, родом малороссиянин, обучался в киевской академии; по окончании курса, вызван был Антонием Румовским, епископом астраханским, в астраханскую семинарию на учительскую должность. Здесь же он принял монашество, и, постепенно проходя классы, достиг звания ректора и архимандрита Спасского монастыря. В 1794 г. Лебединский был переведен в казанский Свияжский монастырь, а чрез три года определен ректором казанской академии.

В 1799 г. Лебединский был хиротонисан в епископа полтавского, и чрез несколько времени награжден орденом св. Анны 1 ст. В 1807 г. переведен в Астрахань архиепископом; но чрез год испросил себе увольнение, по причине расстройства здоровья, и на пути в Глуховский полтавский монастырь скончался в слободе Ровеньках, воронежской губернии, 5-го ноября 1808 г., и погребен в тамошней приходской церкви. Он перевел и дополнил книги: 1) Нетленная пища, напечат. в Москве 1794 г. и вторично 1799, в 4 д. л. гражданскими буквами. 2) Приточник евангельский, напеч. 1796 г. в Москве в 4 д. л. также гражд. буквами. 3) Собрал из разных авторов классическое сокращение Богословии на латинском языке для казанской академии, напечат. в С.-Петербурге 1799 г. и вторично в Москве 1805 г. в 8 д. л.

2) Ксенофонт Троепольский (1799–1800), архимандрит, 1798 г. февраля 7 определен в Спасо-преображенский монастырь и вскоре – учителем философии в казанской академии, января 2-го 1799 г. – учителем богословия, а 24 августа того же года из Преображенского переведен в свияжский Богородицкий монастырь, и сделан ректором академии; в 1800 году января 15 хиротонисан в епископа свияжского, викария казанского и 24 февраля того же года переведен на Владимирскую епархию.

3) Антоний Соколов (1800–1807) архимандрит, 12 ноября 1797 года из учителей определен был префектом академии; 1799 г. 30-го августа произведен в архимандрита Спасо-преображенского монастыря; 1800 г. января 19-го определен ректором и богословия учителем. 1807 г. вызван с С.-Петербург на чреду священно-слу- жения и проповедания слова Божия. После был епископом воронежским.

4) Евгений (1807–1808), архимандрит свияжского монастыря, по назначению Св. Синода был временно управляющим должности – ректора и учителя богословия с производством положенного в должности ректора жалованья.

5) Епифаний Канивецкий (1808–1815) урожденец полтавской епархии, воспитанник переяславской семинарии. По окончании курса в киевской академии к 1748 г., проходил учительские должности в переяславской (1798–1805) и новгородской (1805–1800) семинариях, до реторики; 8октября 1806 года перемещен на должность учителя церковной истории и герменевтики в александро-невскую академию. Пострижен в монашество 16 сентября 1800 г., в 1806 году произведен в архимандрита и получил в управление виленский Святодухов монастырь. В 1808 г. февраля 6 дня определен ректором казанской академии и получил в управление Спасо-преображенский монастырь; в этом же году назначен присутствующим консистории и благочинным монастырей. В 1811 году награжден орденом св. Анны 2-й ст. за благоустройство основанной в 1809 году при академии библиотеки чтения.

В 1815 году рукоположен в епископа воронежского, которым и был до 1825 г. Скончался в Воронеже в 1825 году.

6) Афанасий (Александр) Пpomononов (с 18 марта 1816 до августа 1817), с 1789–1804 г. обучался в ярославской семинарии; по окончании учения, как опытный студент, был оставлен в этой семинарии (1804–1809) учителем и проходил эту должность в низших классах до реторики. Избравши невесту по сердцу, учитель Протопопов подавал ярославскому пр. Антонию Знаменскому прошение об определении его на праздное диаконское место к одной из ярославских церквей. Но промысл не судил быть ему диаконом, а готовил его для высшего служения церкви. Ему нужно было взять одобрение у прихожан. Чтобы зарекомендовать себя, Протопопов хаживал в оную церковь, становился на клиросе и читывал апостол. Не смотря на стройный голос и благообразный вид, прихожане не дали учителю одобрения. Не доставало у него сильного баса и большого роста, – таких качеств, которые считались, а у многих и ныне считаются, необходимою принадлежностию диакона. «Хорош он, говорили о Протопопове, но низенек, не виден и не басист. К нашей церкви найдутся лучшие диаконы». К тому же не выполнялось и требуемое приданое за выбранною невестою. Столь неожиданное препятствие сильно подействовало на учителя Протопопова. Он видел в нем призвание Божие себя к ученым занятиям и уединенной жизни. Человеком зрелых лет (26) поступил он в новооткрытую С.-Петербурскую академию в 1809 году; в 1814 г. магистром окончил курс. По пострижении в монашество на 31 г. жизни, он оставлен при петербурской академии не только бакалавром богословских наук, но вместе и инспектором. В марте 1816 г. он произведен в архимандрита, переведен ректором в казанскую академию; получил в управление Спасо-преображенский монастырь и сделан присутсвующим консистории. В Казани он оставался не долго. В августе 1817 года он переведен был в Тверь, также ректором, профессором богословия в тверской семинарии и архимандритом первокласного Колязина Макарьева монастыря. Казань оставила в нем неприятные впечатления частию гнилою водою, а большею частию теми перестройками, какие нужно было производить в самой академии, сгоревшей 3-го сентября 1815 г. Об этой неприятности вспоминал он при каждом удобном случае. С особенною радостию получил он известие о переводе его из «неустроенной академии в устроенную семинарию»¹⁸.

В казанской академии Афанасий прославил себя преподаванием богословия. Его богословские лекции, наполненные герменевтическими, историческими и археологическими изысканиями, были импровизованы языком ясным и отчетливым.

Но кроме дара отличного преподавания, Афанасий умел открывать в других дарования и возбуждать ревность к занятиям. Умел он проникать и в нравственное поведение учеников, отличая случайные шалости от закоренелых привычек. Он был правдив и иногда снисходителен. Будучи ректором в Казани, Афанасий собирал материалы для церковных древностей. После быль викарием киевским (1823–1826), епископом нижегородским (1826–1832) и тобольским архиепископом (1832–1842). Он скончался в Тобольске на 60 г. жизни.

7) Феофан Александров (1817–1818) учился в Троицко-лаврской семинарии с 1798 г. и до 1808 г. был в ней учителем низшего класса. В 1808 г. указом Св. Синода вызван в ново-учрежденную петербургскую духовную академию для определения к учительским должностям^–, с 1809 г. до 1812 г. обучал в александро-невском духовном училище латинскому и греческому языкам, священной истории, катихизису и партесному пению, был помощником библиотекаря при академической библиотеке и в тоже время учил в армейской семинарии риторике, греческому языку и высшему красноречию. С 16-го марта 1812 г. до 16-го марта 1814 г., был ректором александро-невского училища и наставником философии в петербургской семинарии. Пострижен в монашество в августе 1812-го г.; 1-го августа 1813-го г. произведен в архимандрита в новгородский 3-го класса Сковородский Михайловский монастырь; 16 августа 1814 г. переведен в ростовский Борисоглебский монастырь и назначен ректором по новому учреждению открытой ярославской семинарии; в 1815 г. избран директором библейского комитета ярославского отделения. 27 сентября 1816 г. переведен в Домнитский Рождественско-Богородицкий монастырь 2-го кл.; 27 января 1817 г., по резолюции синодального коммиссии дух. уч. члена, архиеп. черниговского Михаила определен учителем богословия в черниговскую семинарию, членом дикастерии и семинарского правления. Июля 30-го сего же года переведен в казанский Спасо- Преображенский монастырь и 3-го сентября коммиссиею дух. уч. определен ректором казанской академии, октября 16-го членом консистории, а декабря 2-го дня – первым членом учрежденного при академическом правлении цензурного комитета.

В этом же году избран в директора казанского комитета российского библейского общества и в корреспондента с российским библейским обществом и с московским отделением сего общества. После он был профессором богословия в казанском университете.

Инспектор академии Израиль (Иоаким) Звягинцев, архимандрит (1816–1818), обучался в орловской семинарии с 1778 г. и в петербургской учительской гимназии с 1783 г.. По окончании курса в 1786 г., по назначению учительской коммисии, был учителем петербургского благовещенского училища (1786–1791), смотрителем народных училищ всей петербургской губернии (1791–1798) и надзирателем (с 1794) за домашними в С.-Петербурге иностранными училищами. В декабре 1794 г. получил обер-офицерский чин, в 1798 году произв. в чин 12-го класса и по отношению пр. орловского определен в орловскую Семинарию префектом и учителем философии. 24 февр. 1801 г. орловским преосвященным произведен в иеродиакона, марта 11-го дня в иеромонаха, марта 25-го в игумена брянского монастыря, а 15 апреля определен ректором орловской семинарий, июня 2-го присутствующим консистории, 1802 г. вызван в С.-Петербург, 5-го марта посвящен в архимандрита зеленецкого монастыря и определен в невскую академию учителем философии, руководителем учащихся в людности и светских приемах и присутствующим в правлении. В 1803 году исправлял чреду священно-служения и проповеди слова Божия; в феврале 1804 г. определен наместником Александро- Невской лавры; в августе этого же года – законоучителем первого кадетского корпуса и присутствующим консистории; июня 26-го префектом невской академии и учителем философии; в сентябре поручено ему было заведение причетнической школы, из коей до отбытия его из лавры, кроме всех петербургских приходских причетников, вышло уездных священно-церковнослужителей образованных более 200 человек. В сентябре 1805 г. за труды и исправность по лавре пожалован бриллиантовым кабинетным крестом. В марте 1866 года из наместников лавры переведен настоятелем во второклассную Сергиеву пустынь. В 1807 году участвовал в заведении кабинетской и капитульской певческих. В 1808 году за труды по академии пожалован кавалером ордена св. Анны 2-й ст. и в этом же году переведен в первокласный свияжский монастырь настоятелем. В 1811 г. определен присутствующим казанской консистории и членом губернского комитета для распространения прививания оспы. 26 августа 1816 г., по приказанию пр. Амвросия, был определен инспектором казанской академии, а с 12 октября по 9-е февраля 1817 года, за болезнию префекта, исправлял должность префектскую; в 1817 году назначен членом комитета по постройке кафедрального собора и консистории казанской, сгоревших в 1815 году.

Префекты академии

1) Антоний Соколов (с 1797–1818), иеромонах, 12 ноября 1797 года из учителей определен префектом.

2) Борис Поликарпов (1800–1818), кафедральный протоиерей, обучался сначала в казанской семинарии до реторики, потом с 1789 по 1793 г. в александро-невской семинарии. По окончании курса в январе 1793 г. был назначен учителем казанской семинарии, сначала в низших классах (1793–1797). В 1797 году назначен учителем реторики и математики, с 1799 года философии; в этом же году сделан присутствующим академического правления; в 1798 г. произведен во священника; в 1800 г. января 20 дня определен префектом академии и в ноябре этого года произведен в протоиерея. 1803 г. назначен присутствующим консистории, в 1808 г, – цензором проповедей; в 1811 году за особенное по должности префекта усердие пожаловав орденом св. Анны 2-й ст. Службу академическую оставил в 1818 г. после закрытия академии. Скончался кафедральным протоиереем в 1832 году.

Наставники

1) Борис Поликарпов (1793–1818).

2) Гервасий, игумен Кизического монастыря, до 1804 г

3)Августин, соборный иеромонах, а после игумен Кизического монастыря, преподавал поэзию, церковную историю и красноречие. После был архимандритом Владимирского Боголюбова монастыря, где и скончался

4) Мефодий (Михаил) Орлов (1805–1808). 14 лет Михаил Орлов поступил в 1787 г. в казанскую семинарию, и, по окончании курса в здешней академии в 1799 г., в этом же году 25 лет от роду произведен во священника в г. Свияжск к Рождественскому собору, по распоряжению арх. Амвросия Подобедова. Чрез год после сего соборный священник Орлов лишился супруги и вскоре возимел намерение поступить в монашество. С разрешения Св. Синода вдовый священник пострижен 20 июля 1802 года и наречен Мефодием. Тотчас по пострижении, Мефодий от казанского архиеписк. Серапиона Александровского определен казанской академии библиотекарем, публичным катихизатором и исправляющим должность строителя в казанском Иоанно-предтеченском монастыре. 19 июня 1807 г. утвержден членом академического правления. В этом же году ректор казанской академии Антоний Соколов вызван был на чреду священнослужения. По любви к Мефодию, ректор в С.-Петербурге рекомендовал Мефодия, как опытного наставника. Поэтому 1-го января 1808 года Мефодий, указом Св. Синода, вызван был в С.-Петербург. Здесь в коммерческом училище определен учителем закона Божия и нравственной философии. Простое, ясное изложение преподаваемых предметов обратило на Мефодия особенное внимание. Он в короткое время мог снискать благоволение не только у духовного начальства, но и у Императрицы Марии Феодоровны, покровительствовавшей вместе с другими заведениями и коммерческому училищу. Мудрая Императрица часто присутствовала при богослужении в церкви оного училища и слушала с удовольствием проповеди Мефодия. За его ясное, назидательное изложение христианского учения Императрица Мария Феодоровна подарила ему, 14 ноября 1808 года, дорогие золотые часы. Чрез два года по приезде в Петербург, Мефодий посвящен в сан архимандрита калужского третьеклассного Лютикова Троицкого монастыря. Посвящение его совершено в Александро-невской лавре 9 февраля 1811 г. После того 13 февраля 1812 года он переведен во второклассный Алексеевский монастырь, находящийся среди самого города Воронежа, когда воронежскою епархиею управлял близкий к Мефодию епископ Антоний Соколов. По его представлению и распоряжению, архимандрит Мефодий того же 1812 года 8 апреля определен ректором воронежской семинарии, первоприсутствующим в консистории, учителем богословия и благочинным над монастырями. Проходя сии должности, Мефодий, по ходатайству того же пр. Антония и духовной коммисии, всемилостивейше награжден 13-го ноября 1815 года «наперстным крестом за отличные труды по семинарии». Но по случаю преобразования воронежской семинарии начальство требовало от Мефодия конспекта в преподаваемом им богословии. Представленный конспект признан неудовлетворительным. Поэтому Мефодий был уволен от ученых должностей. За ним оставлены одни епархиальные должности. Увольнение его от воронежской семинарии последовало 28 августа 1819 года. Управляя одним небогатым воронежским монастырем, Мефодий терпел крайнюю нужду. При одном этом монастыре он оставался до 1826 года.

После смерти нижегородского епископа Моисея Платонова, управляемая им епархия целый год находилась под заведыванием Самуила, епископа костромского и Галицкого. На нижегородскую кафедру, 4 января 1826 г. избран и утвержден 52 летний архимандрит Мефодий. В сан епископа он рукоположен 28 февраля в Москве архиепископом Филаретом, бывшим потом митрополитом московским и коломенским. Не имея денег на проезд из Воронежа, новопосвященный епископ 12 февраля должен был занять у титулярного советника Граникова 1000 руб.

В Нижний-Новгород Мефодий прибыл в полночь 7 марта 1826 года. На кафедре нижегородской Мефодий был менее даже года. 19 октября 1826 года, «по слабости здоровья», он уволен от управления нижегородскою епархиею.

На покое преосвященный жил недолго. Проживал он большею частию в селе Лыскове у бывшего благодетеля для всех духовных Георгия Александровича князя Грузинского. Пользуясь его гостеприимством, Мефодий нередко совершал богослужение в селе Лыскове. От душевной скорби он вскоре сделался не здоров. Благодеяния князя не могли поддержать его здоровья. В 1827 г. 12 мая в 6 часов по полудни, преосвященный отшел на вечный покой 54 лет от рождения. К 17 мая преосвященный Афанасий прибыл в Макарьевский монастырь и, по совершении литургии, отпевал почившего архипастыря, своего предместника. Мефодий погребен на паперти соборной Троицкой монастырской церкви.

5)Иван Лук. Слободский, священник кафедрального собора, проходил должность учителя до 1805 г.

6)Яков Архангельский (1801–1803). В 1803 г, определен был в г. Симбирск соборным священником и учителем симбирского русского училища.

7)Гурий Ласточкин (1802–1818), в 1806 году на 25 году жизни произведен в протоиерея Петропавловского собора. С 1809 по 1813 г. при трех классах преподавал но воскресным дням пространный катихизис студентам философии, ученикам реторики и 3-го российского класса; с 1808 г. был цензором проповедей; 1815 г. консисториею отряжен был для увещевания подсудимых в существовавшую тогда в г. Казани коммиссию для расследования

причин пожара и проч., с 1816 года определен присутствующим в консистории. В 1817 г. назначен членом открытого при академии цензурного комитета. При преобразовании академии в семинарию в 1818 г. отказался от учительства.

8) Петр Ив. Талиев (1801–1818) В 1818 г. коммиссиею духов, училищ оставлен в семинарии учителем французского языка, и, по представлению семинарского правления назначен смотрителем уездного и приходского училищ, открытых в 1818 году при академии. Скончался протоиереем Богоявленской церкви в 1832 г.

9)Андрей Ив. Мироносицкий (1802–1818), протоиерей, преподавал еврейский язык. В 1804 году произведен во священника в кафедральный собор; в 1809 г. сделан экзаменатором ставленников по симбирской губернии. В 1807 г. назначен библиотекарем фундаментальной и продажной библиотек и катехизатором. В 1816 г. утвержден ключарем кафедрального собора; в 1817 членом комиссии по постройке собора, и, по личному усмотрению пр. Амвросия, произведен протоиереем к Владимирскому собору. В 1818 г. комиссиею дух. училищ утвержден учителем еврейского языка в семинарии и в этом году определен присутствующим консистории. Им составлена была еврейская грамматика, которая в рукописи и ходила между студентами.

10)Петр Пластов (1803–1817) обучался в нижегородской семинарии до философии, а потом в казанской академии. С 1809–1818 был безмездно библиотекарем библиотеки чтения. В 1814 г. за ревностную и прилежную службу произведен в чин 12 класса со старшинством. В 1817 году выбыл в светское звание. Скончался секретарем приказа общественного призрения.

11)Тимофей Сагацкий (1802–1817). Он перевел с греческого языка на русский «Беседы воскресных евангелий и апостолов, сочин. Никифора архиепископа астраханского и ставропольского». В 1814 г. за усердную службу произведен в чин 12-го класса со старшинством. В 1817 г. вышел в светское звание. Скончался секретарем казанской палаты около 1838 г.

12)Михаил Полиновский (1805 – 1818). 1818 г., при преобразовании академии в семинарию, оставил службу при академии и определен был адъюнктом латинского языка в казанском университете. Будучи адъюнктом, он издавал «Заволжский Муравей». Скончался директором вятской гимназии.

13)Александр Троянский (1800–1818), священник, преподавал татарский язык. Им составлены татарская грамматика и татарский словарь. В 1810 г. Высочайшим именным указом, по засвидетельствованию коммиссии дух. уч. о полезных трудах его в составлении татарской грамматики, награжден камилавкою. В 1818 г., по открытии семинарии и училищ, семинарским

Правлением

назначен был учителем татарского языка в казанском училище. Скончался в 1824 году.

14)Филипп Раев, священник, с 1806 по 1818 г. Скончался протоиереем Владимирского собора в 1858 году.

15) Андрей Рудольский (1801–1815). В октябре 1815 г. выбыл в светское звание с чином 10 класса. После был в Москве учителем немецкой школы и там скончался.

16)Александр Cm. Протопопов (1804–1805). После с 1805 г. был учителем алатырского и с 1815 г. надзирателем курмышского духов, училищ. Училища эти считают его своим благотворителем, потому что он много помогал бедным ученикам. В 1814 г. в г. Курмы- ше он открыл русское училище, построил для него собственным своим коштом деревянный дом, и, желая споспешествовать общественной пользе, исправлял в нем должность учителя совокупно с должностию надзирателя без всякого от казны жалования, будучи при том обязан по званию своему и другими общественными должностями. В 1817 году при энергическом содействии его было преобразовано курмышское училище по уставу приходских и уездных училищ.

17)Христофор Воинов (1805–1813).

18)Матфей Огнев, священник (1806–1807).

19) Алексей Бальбуциновский (1805–1812). После был протоиереем в Козмодемьянске. Скончался около 1845 г.

20)Иван Пляцидовский (1807–1813). После был чиновником консисторским и на этой службе скончался.

21)Анастасий иеромонах, урожденец полтавской епархии (1808–1815). По окончании курса в полтавской семинарии 1805-го, уехал в Новгород вместе с своим земляком, иеромонахом Епифанием Капивецким, назначенным на должность учителя новгородской семинарии. Здесь он, по совету земляка, слушал богословские уроки 1805–1806. В октябре 1806 г. иеромонах Епифаний переведен был в александроневскую академию и был в этой должности до февраля 1808 года. В это время, 1806–1808 г., Анастасий под старым руководством продолжал образование в академии

В 1808 г. Епифаний переведен в Казань на должность ректора академии. С ним приехал в Казань и Анастасий и с сентября 1808 г. по 1815 был учителем в низших классах академии; 9 мая 1809 года он был пострижен в монашество и 29 июля того же года произведен в иеромонаха; 1811 г. назначен строителем Феодоровского монастыря. В 1815 г. ректор Епифаний рукоположен был в епископа воронежскаго. С ним в Воронеж уехал и Анастасий.

22)Михаил Вознесенский (1808–1809). Скончался протоиереем и благочинным в курмышском уезде.

23)Петр Черников (1812–1814). Вышел в светское звание и был учителем симбирской гимназии.

24)Михаил Скворцов (1812–1813). После был директором астраханской гимназии.

25)Петр Кочетков (1813–1814), священник. Умер в 1814 г.

26)Софроний Беляев (1813–1816), священник Петропавловского собора, преподавал в классах нижнем греческом и математической географии; по уничтожении сих классов в августе 1816 года уволен за штат.

27)Николай Милонов (1810–1818). Был библиотекарем библиотеки чтения (1817) и секретарем академического правления (1817–1818).

28)Василий Иванов (1813–1818), с 3 ноября 1818 г. был библиотекарем библиотеки чтения и продажной и секретарем академического правления в 1818. Скончался в 1830 г. священником казанского монастыря.

29)Аполлоний (Александр), иеромонах, строитель Ивановского монастыря (1814–1818), по окончании курса в здешней академии в 1809 г., был сначала священником; в 1815 г. пострижен в монашество и помещен в Спасо-Преображенском монастыре. Должность учителя проходил в низших классах до синтаксимы; с 1817 г. он, будучи сеньором, сделан был первым помощником инспектора. При преобразовании семинарии, с увольнением от управления Ивановским монастырем, определен экономом семинарии.

30)Нафанаил (Николай), иеромонах, учил в русских классах (1814–1816). По окончании курса в здешней академии в 1804 г. до 1813 был священником; после овдовел, в 1814 г. пострижен в монашество и определен учителем во второй русский класс. В 1818 г., но представлению семинарского правления, московским академическим правлением утвержден смотрителем чебоксарских уездного и приходского училищ, а вместе определен и присутствующим духовного правления. Скончался архимандритом чебоксарского монастыря около 1827 года.

31)Стефан Шумовский(1814) учитель первого русского класса и коммиссар. После был священником в симбирской губернии.

32) Алексей Боголюбов (1814–1818) священник кафедрального собора. Скончался в 1847 г. архимандритом раифской пустыни.

33)Василий Эндимионов (1814–1816). После был учителем симбирской гимназии. Скончался протоиереем и ключарем симбирского кафедрального собора.

34)Василий Яблонский (1814), священник. После перешел священником к Благовещенской церкви в г. Чебоксарах и в церковном доме основал училище духовное.

35)Михаил Павловский (1814) учитель низшей информатии и певческого хора. После был протодиаконом кафедрального собора и учителем пения при казанском училище.

36) Елевферий (Прокопий) Брусвянов (1816) иеромонах.

После был игуменом Мироносицкой пустыни. Скончался в 1860 г.

37)Михаил Самуилов (1817–1818). Скончался протоиереем Троицкой церкви Мариинского посада.

38) Василий      Левашев (1817). Вышел в духовное звание.

39)Самуил (1817–1818), соборный иреомонах, по окончании курса в 1812 г. в оренбурской семинарии, был (1812–1816) учителем и инспектором этой семинарии; 12 июня 1812 г. пострижен в монашество, а 23 июня произведен в иеромонаха на соборную вакансию ставропигиального Донского монастыря; января 8-го 1817 г. переведен в казанскую академию. Скончался в 1853 г. архимандритом в чебоксарском монастыре.

40) Иван Топорнин (1818). Вышел в духовное звание.

41)Павел Александрович Полянцев (1717–1818). В 1818 году по определению академического правления, был назначен учителем и инспектором казанского уездного духовного училища. Скончался секретарем квартирной коммиссии.

42)Матфей Ясницкий (1816–1817). В 1818 г., по окончании курса, был определен инспектором и учителем чебоксарского училища.

43)Андрей Терновский (1816–1817)

Расписание учебных часов было следующее: лекции начинались с 7-ми часов утра, продолжались до 6-ти и 7-ми часов вечера. Каждый урок продолжался непременно час. Число уроков на каждый учебный день было разделено по классам: для богословского и философского классов в расписании назначено было по девяти часов каждый учебный день, именно, утром: 7-й, 8-й, 9-й, 10-й и 11-й, после полудня: 2-й, 3-й, 4-й, 5-й, кроме одного дня недели с 7-ю часами. Для классов реторики и поэзии назначено было три дня по десяти часов, именно, утренних пять от 7 до 12 и пополуденных пять от 2 х до 7 и три дня по девяти часов, утренних пять от 7 до 12, вечерних от 2 до 6. В этом расписании два раза в неделю 11-й час назначен был на получение и отдачу книг из билиотеки чтения для студентов богословия и фисософии, учеников риторики и поэзии. Для классов синтаксиса, грамматики информатории, отделения, третьего, второго и первого российского классов назначено было на один день в неделе восемь часов, на пять дней по семи часов. Утренние уроки в этих классах начинались с 9 часов. Уроки коренных предметов расположены были в утренние часы; уроки языков и предметов второстепенных в послеобеденные. Первые имели свои классы каждый день, последние от двух до шести часов в неделю.

Лучший и полезнейший план учения состоял, таким образом, в том, чтобы много и долго учиться в классе, а не дома. Занимаясь каждый день от 8 до 10 часов слушанием лекций в классе, воспитанники, по верному счислению, имели в сутки только час или два для повторений лекций и для домашних упражнений. Можно думать, как трудно было молодым людям в эти два часа с надлежащею точностию, в систематическом порядке, с размышлением и замечанием повторить то, что двумя, тремя и пятью разными наставниками преподано было в продолжении 8–10 часов. Академия к тому же не снабжена еще была всеми печатными учебниками и студенты на списывание оных должны были посвящать время, назначенное для отдыха и сна.

Так было до 1817 года. В 1817 г. ректор академии, архимандрит Феофан, при первом обозрении академии по учебной части, усмотрел, что лекции, начинаясь с 6 часов утра и продолжаясь до 7 вечера, для учащихся отяготительны и мало оставляют им времени упражняться в коренных предметах, а особенно в сочинениях. Он нашел нужным, сообразно новому уставу академий и семинарий, сократить все академические уроки в 6 часов на каждый день, полагая по 4 часа до обеда: 9-й, 10-й, 11-й, 12-й и по два после обеда: 3-й и 4-й, сам составил расписание учебных часов и представил в правление. Новый план учения был принят в правлении без изменения, и, с утверждения пр. Амвросия, в октябре же 1817 года введен был в руководство.

В следующих таблицах мы представляем расписание учебных предметов в высших классах с обозначением числа уроков по каждому из них до 1817-го года и с октября 1817-го года.

Богословский класс

Сильвестр Лебединский, архиепископ астраханский, в бытность свою ректором казанской академии, читал в ней лекции по богословию на латинском языке с 1797– 1799 г., которые он и издал йотом под заглавием: Compendium Theologiae classicum didactico – polemicum, doctrinae ortodoxae cliristianae consonum, per theoremata et quaestiones expositum, usibus theologicis in omnibus fere materiis adornatum opera et studio olim Cazanensis academiae rectoris archim. Silvestris сначала в Санкт-Петербурге 1799 г., потом в Москве 1805 г. в 8° д. л.

Богословие Сильвестра не есть вполне оригинальное произведение самого автора; во многих местах его догматики мы видим прямые выписки из богословской системы Феофана Прокоповича, а также из системы западного богослова Д. Голлазия, известной под именем «Ехаmen theologicum acroamaticum».

В предисловии ad candidatum theosophiae benevolum Сильвестр говорит, что «священная наука, т. е. богословие есть произведете не ума человеческаго, но вечной и безконечной премудрости Божией». Самый предмет богословского исследования имеет единственный источник и начало в Боге. Сказав далее о слабости и ограниченности нашего разума в исследовании о предметах божественных, Сильвестр дает наставление слушателям, как приступать к изучению богословия, именно, во-первых, что не должно приступать к священной пауке с сердцем нечистым и с плотским мудрованием; во вторых не должно того, что принимается верою, подвергать исследованию ума. «Не все люди одинаково ищут Бога; очень многие не горят даже незначительною жаждою к небесному учению; по этой причине не каждому одинаково открывается божественная премудрость. К изучению божественной истины необходимо приходить с чистыми руками и ногами. Пред самым входом дома должны быть сбрасываемы нечистота, худое знакомство с худыми людьми, заботы о чреве; ум должен быть пленен верою. При изучении богословия в пламенных молитвах должно усиленно просить Божией помощи, чтобы Бог открыл свои сокровища и напоил живой водой. Но немногими это тщательно соблюдается. Поэтому вступающим на сей путь и одетым в худой рваный плащ загораживается вход в священное здание у самого порога: иные, дерзнувши смело и без приготовления войти сюда, поражаются божественным светом, как громом, впадают в заблуждения и отступают. Отсюда истекли потоки ложных мнений, ересей, распрей, расколов, споров и богохулений. В конце предисловия Сильвестр говорит: «итак, благосклонный читатель, ты имеешь приведенную нами в порядок богословскую систему, нигде не лишенную ни порядка, ни надлежащаго метола, и безопасно верь, что у нас изъяснение св. писания правильно, полно и чисто. Пей живую и чистейшую воду из чистейшаго источника божественных писаний, пьющий которую никогда не будет мучиться от жажды. Послушай изречения Христа, говорящаго у Иоанна (4:14), ежедневно собирай священную манну которая есть св. писание (Иерем.15:16; Иезек.3:4), доколе возрастешь в мужа совершеннаго, в меру полнаго возраста Христова (Еф.4:13). Нужно напомнить тебе, читатель, о взаимной между нами обязанности: наша обязанность составить сокращенное богословие, твоя обязанность с благодарностью и благосклонностию пользоваться нашим трудом».

Все богословие Сильвестра расположено в 68 главах:

1) о священном писании, 2) о необходимости, 3) об очевидности, 4) о совершенстве св. писания, 5) о важности заветов, о преданиях и писаниях отцов вообще, 6) о преданиях, 7) о писаниях отцов, 8) о Боге внутри себя по отношению к существу, бытию и свойствам Его, 9) о именах Божиих, 10) о бытии Божием, 11) единстве Божием, 12) единичности, 13) о совершенстве, 14) вечности, 15) неизмеримости, 16) неизменяемости, 17) премудрости, 18) всемогуществе Божием, 19) об особенных свойствах воли Божией, именно свободе и благости, 20) о жизни, бессмертии и блаженстве Божием, 21) о Троице, 22) о божественности лиц, особенно Сына и св. Духа, 23) об исхождении св. Духа, 24) о деяниях Божиих, а особенно о творении, 25) об ангелах вообще, 26) о добрых и 27) злых ангелах, 28) о провидении, 29) о первоначальном состоянии человека и образе Божием, 30) о грехе, 31) о следствиях греха, сперва о смерти телесной, а потом о смерти духовной, 32 и 33) о повреждении человека по природе вообще и о повреждении ума и др., 34) о милости, 35) о воплощении Сына Божия и об именах воплотившегося, 36) о пришествии обетованного Мессии, 37) о божественном и 38) человеческом естестве Христа, 39) о личном или ипостасном единстве во Христе, 40) о побудительной причине обетования, 41) о конечной причине воплощения, 42 и 43) о соединении во Христе естеств и отсюда истекающих личных свойств, 44) о двояком состоянии уничиженном и прославленном, 45) трояком служении Христа, 46) о законе вообще, о букве закона и разделении его, 47) о евангелии, 48) призвании, 49) предопределении, 50) отвержении, 51) возрождении, 52) оправдании, 53; обновлении и освящении, 54) о таинствах вообще, 55) о таинствах ветхого и нового завета, 57) о крещении, 58) миропомазании, 59) евхаристии, 60) покаянии, 61) священстве, 62) браке, 63) о наружном помазании, 64) о смерти, 65) воскресении мертвых, 66) последнем суде, 67) жизни вечной и 68) вечном наказании.

Все богословие Лебединского расположено в шестидесяти осьми главах. Предмет богословия Лебединский определяет точно так же, как и Прокопович: «Богословие есть наука о сознании и почитании Бога, сообщенное словом Божиим для его славы и нашего спасения». Богословие Лебединский разделяет на два разряда: на истинное и ложное. Истинное богословие делится на первообразное (ἀςχέτυπος) или оригинальное, которое есть познание, какое Бог имеет в себе самом и о себе самом и на богословие начертательное (ἔκτυπος), которое есть познание о Боге, сообщенное Им существам разумным. Богословие начертательное есть случайное (accidentalis) в противоположность богословию первообразному, которое есть существенное (essentialis).Начертательное богословие разделяется еще на богословие или viatorum и богословие patriae или comprehensorum. Первое есть богословие людей, странствующих в этом мире и несовершенно познающих Бога. Второе есть богословие блаженных, познающих непосредственно и совершенно Бога. Первое определение богословия пути (viae) объясняется словами апостола Павла (2Кор.5:6–7); второе определение богословия отечества (patriae) объясняется словами того же апостола (1Кор.13:12). Богословие viatorum в состоянии после падения бывает или естественное, или сверхъестественное и откровенное. Богословие откровенное, по способу изложения, бывает или экзегетическим или позитивным, или дидактическим и систематическим, или моральным, или полемическим, или историческим. К богословию экзегетическому Лебединский относит и богословие гомилетическое, к богословию дидактическому – катихизическое, к богословию моральному – казуальное.

Ложное богословие, которое Лебединский называет иначе мифологиею, бывает или Ethnica или Turcica или Iudaica, или Samaritana, или Haeretica, или Schismatica, или Syncretistica; о каждой из них автор говорит кратко. Причем эти ложные богословия подразделяются у него на частнейшие, например мифология языческая на баснословную (μυϑίκὴ), какова у поэтов, на гражданскую какова у жрецов и народа, и естественную (φυσικὴ), какова у философов. Деление богословия истинного и ложного Лебединский заимствует у Голлазия¹⁹. Каждая глава богословия Лебединского состоит из двух частей: догматической и полемической. Догматическая часть богословия Лебединского составлена по плану догматики Прокоповича, только с сокращениями; полемическая часть изложена в форме диспутации. Богословие свое Лебединский начинает рассуждением о священном писании: «так как св. писание, говорит он, есть единственное и собственное начало богословия, то справедливо мы с него начинаем свое богословие».

Мы сличим план догматики Лебединского с планом догматики Прокоповича. Первая глава о св. писании вообще, вторая о необходимости св. писания соответствует седьмой главе введения в богословие Прокоповича, третья об очевидности св. писания соответствует седьмой главе введения, четвертая о совершенстве св. писания девятой главе введения; пятая, шестая и седьмая о соборах, преданиях и писаниях отцов соответствует тринадцатой главе введения; осьмая о Боге внутри себя, по отношению к существу, бытию и свойствам Его, соответствует первой книге второго тома богословия Прокоповича; девятая об именах Божиих – второй главе первой книги богословия Прокоповича; десятая о бытии Божием третьей главе той же книги Прокоповича и т. д. Лебединский впадает в те ate погрешности против чистоты православного учения, в какие впадал и Прокопович, именно: в учении об источниках богословия, в учении об оправдании, о таинствах и проч.²⁰ Недостатки во внешнем изложении особенно очевидны у Лебединского при бесчисленных делениях и подразделениях одного и того же предмета. Каждая глава богословия Лебединского походит одна на другую, сначала полагается definition потом divisio, далее рассматриваются objectum, subjectum или materia ex qua, materia in qua, materia circa quam, различные causae, formae, fines и проч.

Но верх схоластического украшения представляет полемическая часть богословия Лебединского; она изложена у него или в форме простых ответов на возражения, или в форме диспутации. Мы представим несколько образчиков того и другого изложения.

Objicitur. Встречаются некоторые трудности в св. писании, как-то: стояние солнца, возвращение тени на часах, рассуждение ослицы с господином, обращение жены в соляной столб и т. д; следовательно, виновник св. писания не есть Бог.

Respond. Это превышает могущество природы, но не всемогущую силу Бога.

Objicitur. Если бы св. писание было слово Божие, то все веровали бы, но не все веруют; следовательно свящ. писание не есть слово Божие.

Respond. От злости и неверия человеческого нельзя заключать к отрицанию истинности св. писания. Что многие не веруют, это произошло случайно. Диавол ослепляет души неверных, чтобы закрыть от них свет евангельский (2Кор. 4:4).

Пример второй формы обличения «против всех свойств божественных».

Objic. 1) Против первого свойства, что Бог не есть единое существо. – Много Богов 1Кор. 8:5. Аще бо и суть глаголемии бози, или на небеси, или на земли; яко же суть бози мнози, и господие мнози. Итак, бог не есть существо единое.

Respond, ad textum scripturae. Одно говорится, другое понимается; по мнению язычников много богов, однако ложно; потому что один только есть истинный Бог. Хотя по ложному мнению почитаются многие боги, как на небесах, напр. солнце, луна и другие звезды, так и на земле, напр. умершие люди, животные и проч., впрочем эти боги суть ложные

Urgeo. Но этими словами утверждается множество истинных богов. Итак разрешение недостаточно.

Pr. illat. Это самое утверждает Моисей (Второз. 10:17.), когда говорит: Господь Бог, сей Бог богов: итак этими словами утверждается множество истинных богов.

Respond, ad antecedem. Слово бог во-первых означает собственно существо божественное; во вторых служение и власть, как открывается из псалма LXXXI, 1; в третьих ложных богов языческих. По отношению к первому значению Бог есть один, по отношению к второму и третьему существуют многие боги. И притом в этом тексте называется Господь Бог собственно и по своему существу, в отличие от богов, которые не собственно так называются, каковы суть или ложные боги, которых почитают язычники, или судьи, которым приписывается имя бога чрез участие (per participationem); потому что они получили дар Божий хранить правосудие на земли. А что один есть бог, это довольно ясно доказывается местами св. писания, в особенности у Ис.45:5, где Бог говорит: Аз Господь Бог и несть разве мене еще Бога и проч.

В этом же порядке следует изложение обличения против других свойств Божиих. Приведем другой образец полемической части богословия Лебединского, где он еще полнее и усерднее защищает единство Божие.

Argument. 1. Если бы Бог был един, то он не заключал бы в себе множества, но Бог заключает в себе множество, следовательно он не един.

Pr. min. Если бы Бог не заключал в себе множества, то он не имел бы трех лиц, но Бог имеет три лица, следовательно и заключает в себе множественность.

Respond, ad min. Бог имеет три лица в одном существе, С. в трех существах. N.

Urgeo. Но Бог имеет три лица в трех существах.

Рr. illat. Где три различные лица, там и три существа, но в Боге три различные лица, что видно из Ин. 5:7:      трие суть свидетельствующии на небеси: Отец, Сын и Дух Святый. Итак, Бог имеет три существа.

Respond. 1. ad majorem. В существах сотворенных и ограниченных С. в Боге, N.

Respond, ad min. Хотя истинно, что в Боге суть три различные лица, однако ж не три различные существа; ибо там же прибавляется: и сии три едино суть, т. е. три лица имеют одно существо.

Urgeo. Но эти три лица не имеют одного и того же существа, итак

Prim, illat. Если бы эти три лица имели одно и тоже существо, то имели бы и те же свойства, но эти три лица не имеют тех же свойств; следовательно не имеют одного и того же существа.

Pr. min. Сын Божий второе лицо и Дух Святый третье не имеют тех же свойств с Отцом, итак эти три лица не имеют тех же свойств.

Probatur 1 pars patione fillii sev secundae Personae. Сын Божий не имеет благости, всемогущества; следовательно не имеет тех же свойств с Богом Отцом.

Pr. ratione bonitatis. Сам Христос говорит о себе у Мф.11:17: что Мя глаголеши блага; никто же благ, токмо един Бог. Следовательно, Сын Божий не имеет такой же благости с Отцом.

Respond. ad textum. Сими словами Христос не отвергает своей благости и божества, но отвечает на мнение юноши; Христос здесь поставил самого себя в ряд обыкновенных людей, отвергнул ложное мнение юноши и дал случай правильнее познать себя.

Prim, ratione omnipotentiae. Христос говорит (Ин.5:19): аминь, амин глаголю вам, не может сын творити о себе ничесоже, аще не еже видит Отиа творяща. Итак, Сын Божий не имеет одинакового всемогущества с Отцом.

Respond. ad textum. Выражение это: не может творити, когда говорится просто о Боге, означает не слабость, но высшее совершенство природы, действующей таким образом. Следовательно, Христос этим выражением изображает тожество, единство и неразлучность существа, могущества, воли себя самого и Отца.

Рг. secund. pars ratione s. piritus. s. Дух святый не имеет всеведения, итак он не имеет тех же свойств с Отцом.

Рг. anteced. В 1Кор.12:10, говорится, что Дух Святый испытует; это показывает последовательное познание некоторых вещей, итак он не имеет всеведения.

Respond ad textum. Дух Святый испытует не изысканием невежественным, но всеведущим; ибо, когда говорится, что он испытует все, то этим выражением изображается всеведение.

Argum II. Священное писание ясными словами утверждает многобожие; итак не есть один Бог.

Prim. anteced. 1Кор.13:5: Аще суть глаголемии бози или на небеси, или на земли·, яко суть бози мнози и       господие мнози; итак священное писание утверждает многобожие ясными словами.

Respond. ad textum. Одно говорится, иное бывает; многие боги только по мнению, но не по истине; хотя правда, что язычники называют много богов, на небе напр. солнце, луну и другие звезды, на земле: людей, животных и травы, но на самом деле един есть Бог, что явствует из того же текста.

Urgeo. Но на самом деле суть многие боги, итак

Prim. illat. Священное писание исчисляет многих богов и в другом месте: Второз 10:17: Господь Бог есть Бог богов, и так суть многие боги па самом деле.

Respond. ad textum. В этом тексте Господь Бог называется собственно по существу своему, и есть здесь Бог богов, которые называются не собственно, каковы суть или ложные боги, которых почитают идолослужители, или люди, которые имеют власть над другими, которым приписывается имя бог по участию (per participationem); итак един есть Бог по бытию и существу; прочие же по имени и нарицательно.

Urgeo. Но этими словами обозначается множество богов; итак

Prim. illat. Имя бог этими словами приличествует многим: итак обозначается множество богов.

Prim anteced. Имя бог означает власть, как явствует из псалма LXXXI, 6: Аз рех бози есте и Вышняго ecu, но многие имеют власть; итак имя бог приличествует многим.

Respond. ad textum. Имя бог прежде и особенно означает природу и существо божие, во вторых должность и власть, и так принимается в приведенном псалме, а ежели означает имя, то един есть бог; а когда значит должность или власть, то означает бога не собственно и в этом смысле суть многие боги».

Нужно иметь крайнее терпение, чтобы прочитать из богословия Лебединского страницы три, четыре, а между тем их более семи сот, написанных на один и тот же манер.

Ректоры Епифаний, Афанасий и Феофан читали богословие по сокращенному богословию Сильвестра, Иринея Фальковского, по руководству Буддея. В 1816 году в классе богословском пройдены были из догматико-полемической богословии по руководству Буддея, с применением к повому порядку учения: 1) в котором раскрыто общее понятие о богословии, изыскано истинное ее начало и изъяснены свойства сего начала, т. е. св. писание, 2) Богословие в особенности (Theologia), в котором рассмотрены и доказаны совершенства Божии и таинство Св. Троицы. 3) Мирословие (Cosmologia), в котором рассужде но было о начале, продолжении и последней судьбе мира. 4) Духословие (Pneumatologia), в котором преподано общее понятие о духах, доказано их бытие и многочисленность, рассмотрены их назначение, превосходство их естества, различные степени совершенства, первобытное состояние, происхождение злых духов и их свойства, действия и судьба, также происхождение добрых духов, их свойства, служения и блаженство; за сим следует 5) Человекословие (Anphropologia). Кроме сих уроков студенты занимаемы были чтением св. писания, сочинением проповедей, трактатов и рассуждений.

Богословие преподавали ректоры академии, а за болезнию их наставники высших классов.

Философский класс

Учебным руководством по философии была книга Ваумейстера (Philosophia definitiva. Institutiones philosophiae rationalis. Institutiones metaphisicae). Она напечатана была в Москве в 1771 г., под названием: Baumeisteri elementa philosophiae recentioris. Бантыш-Каменский, издавая учебник Ваумейстера. дополнил его другими пособиями: из системы Феофана Прокоповича внес отдел о законах мышления, из логики Вейссенса сие logicis distinctionibus, из Винклера отдел физики, четыре главы нравственной философии Ваумейстера дополнил тремя главами de jure economico, publico et ecclesiastico, взятыми из Канзия и Гольманна.

Наставники философии сами дополняли систему Ваумейстера правилами и замечаниями из Винклера, Кондильяка, Спелля, Лейбница, Декарта, Вольфа и Канзия.

История систем философских читана была по руководству Брукнера: Brucceri Institutiones historiae philosophiae, usui academicae juventutis adornatae. При изучении нравственной философии, кроме различных философских систем, были читаны: кормчая книга и книга о должностях человека и гражданина.

Уроки физики преподаваемы были по учебникам, составленным и одобренным для народных училищ.

Предметы философского класса были преподаваемы в том порядке, какой обозначен в указе Св. Синода 1798 г.: «в философском классе преподавать краткую историю философии, логику, метафизику, нравоучение, натуральную историю и физику, напечатанную для нормальных училищ, доколе не будет назначена пространнейшая».

Наставник философии, префект Борис Поликарпов при чтении философских наук более останавливался на онтологии, метафизике и еще более на нравственной философии, «ибо в последней, писал он, сходятся и оканчиваются не только полезнейшия истины, но и самые труднейшие вопросы об устройстве гражданских обществ и об основании прав и законов» (политика и ифика). Из нравственной философии были объясняемы: философия деятельная повсемственная, право естественное, правила, собственно называемого нравоучения, наставления политические, экономические, наставления права гражданского повсемственного и, наконец, наставления права церковного.

Преподавание философской истории Брукнера разделено было на периоды: первый период о философии, бывшей прежде и после потопа, второй – о древней философии римлян до восстановления наук в Европе. В первом периоде трактовалось о философии а) народов восточных: еврейской, халдейской, персидской, индейской, арабской и финикийской, б) южных: египетской и ефиопской, в) западных: кельтийской и этрусской, г) северных: скифской, фракийской, готфской, греческой – мифологической и политической, догматической или искусственной и в особенности о сектах: ионической, сократической, перипатетической, цинической, елеатической, академической, стоической, италической, киринейской, мегарической, гераклитовой, епикуровой, пирронической и египетской. Во втором периоде преподавалось о философии, бывшей до создания Рима; со времен возвышения Рима о бывших в употреблении сектах: пифагорической, платонической, еклектической и перипатетической, потом – от Андроника до времен Нерона и до седьмого столетия христианского; о смешанных сектах древней философии: восточной, иудейской, испанской, сарацинской, арабской, христианской древней и средней до восстановления наук в Европе.

В практической логике после понятий об истине, лжи, погрешностях, предрассудках, обманах и др. изъясняемо было de modo defendendi, de modo disputandi.

В космологии излагаемо было учение о мире, о телах, законах движения, об основаниях тел, о естественном сверхъестественном, или чуде, о совершенстве мира и др. Чтение метафизики, как и вообще чтение философских теорий, сопровождаемо было аналитическим разбором самих студентов и упражнением собственного их разума в равных философских сочинениях, здравою критикою управляемых. В урочное время студенты занимались чтением российской истории Щербатова, и сочинением рассуждений на языках латинском и русском. Сверх сего, упражняемы были в изустных возражениях на философские положения. Преподавателями философии были префекты академии Антоний Соколов (1797–99), Борис Поликарпов (1799–1818).

Риторика и поэзия. В 1798 г. по указу Св. Синода класс пиитический отделен был от риторического. В классе поэзии были преподаваемы: 1) первая часть Бургиевой риторики. 2) российская поэзия, 3) латинская просодия и поэзия. В классе риторическом – 2-я часть Бургиевой риторики. Руководством собственно по классу поэзии были: 1) «правила пиитическия о стихотворении российском и латинском», о. Аполлоса, 2) латинская грамматика, Бантыш Каменского, 3) наука стихотворства, Рижского. Риторику учили по руководству Бургия, с дополнением из риторических учебников.

На риторику употреблялось более времени, нежели на толкование пиитических правил. Пииты сочиняли и перекладывали стихи из прозы, сочиняли оды, канты, гимны рондо, сонеты, кенотафии, эпитафии, эпиграммы, занимались перефрактами, т. е. возвращением в первоначальный вид стихов, обращенных в прозу. Почти все эти сочинения были имитациями и отличались педантизмом. Наставники сначала предлагали ученикам определенные формы выражения мысли; чертили свои расположения пиэс. Кроме образцов латинских и русских упражнений всякого рода пииты должны были заучивать набор слов и выражений, относящихся к украшению речи, знать множество оборотов, особенно из мифологии. После этого наставники иногда требовали от учеников самостоятельных упражнений в стихотворстве, – но искусство стихотворения удавалось не всем. Древних стихотворцев переводили на русский язык стихами. Ученики разбирали стихотворения, произведении Ломоносова, Сумарокова и Державина. Для изучения скандирования и состава стихов разбирали двустишия Катона (Disticha), элегии из Плача Овидиева.

Для знакомства с древностями и для изучения поэтов в пиитическом классе читалась мифология по сочинению Помея: Pantlieum mysticum, и мифологического словаря, приложенного к русской поэзии. В 1817 году учитель поэзии Милонов в своем отзыве о методе преподавания между прочим предлагал читать мифологию сокращенно. «Общий вкус образцовых писателей нынешняго времени, а равно и благоприличие, писал он, воспрещают употреблять в христианских стихотворениях имена языческих богов. Поэтому можно довольствоваться кратким объяснением мифологическаго словаря; входить же в подробности баснословия никакой нужды не предвидится». Ка деле же выводило другое: мифологию изучали по возможности подробно и лучшим украшением речи были мифологические термины, без которых не обходилось почти пи одно сочинение. В продолжении всего учебного года пииты переводили в классе историю Саллюстия. На воскресные и праздничные дни им давались задачи, которые ежедневно выправляемы были наставниками по правилам Роллена. Образцами, как сами ученики писали стихи, могут служить некоторые стихотворения, которыми в 1797 году ученики приветствовали императора Павла первого по случаю прибытия его в Казань.

Дифирамб

Свод ефирный не мутися,

Не свирепствуй днесь Борей;

Зефир над Казанью мчися,

Мчися, пролетай резвей,

Павел видом

Как Егидом

В сих местах блистает.

Он короною венчанный,

Протекает весь и град;

Гость, давно нам всежеланный,

Зрит Парнасский вертоград.

Россов любит,

Все сугубит,

Их что возвышает.

Се тьмочисленны народы

За Монархом в след текут!

Сколь пришли блаженны годы!

Все с восторгом вопиют.

Росска счастья Без напастья Полиются реки.

Пойте Нимфы сладкогласны,

Пойте лирою своей,

Пойте век златый прекрасный,

Пой и ты, Казань, живей:

Павел первый

В правде твердый

Будет царь во веки.

Сонет

Взойди с полночных стран, багряная Аврора,

Взойди в лазурныя спокойно небеса,

Рассыпь румяные цветы повсюду, Флора,

Укрась и оживи долины и леса.

Да путь премудраго Российска Аполлона

Спокоен будет днесь и вожделен для нас!

Грядет любитель Муз от севернаго трона,

Казанский посетить и ободрить Парнасс,

Но что ж нам за сие воздать сему патрону?

Украсим ли мы чем злату его корону?

Ах, если б чувствовал моих достаток сил,

Поставил бы тебе в честь чудны обелиски,

Что блещут в воздухе, к небесной тверди бизки;

Иль выше б превознес сияющих светил.

Ода

Что шум народный умножает,

Что так колеблет тишину?

Не меч ли Марсов предвещает

Кроваву, пагубну войну?

Не Иоанн ли Грозный с войском

Несется в мужестве геройском?

Не Петр ли строит чудеса?

По стогнам клики раздаются,

Превыше облаков несутся,

И проникают небеса.

Вселенна смотрит с изумленьем

И роковой минуты ждет;

Объята радостью, смущеньем,

Внезапно видит яркий свет....

И се из облак глас священный:

Да будут Россов дни блаженны,

Да будет счастлив человек!

К сему я Павла избираю,

Златой короною венчаю.

Так ветхий деньми свыше рек.

Образцом, как сами преподаватели риторики и поэзии писали стихи, могут служить некоторые песнопения, которыми академия в 1801 году приветствовала Императора Александра 1-го в день торжественного венчания и священного миропомазания на всероссийский прародительский престол.

Акростих

Астреин век златой к вам, Россы! возвратился:

Любезный небесам, сын Павла воцарился,

Екатерина в нем премудрая живет,

Которой по стопам в правленьи Он идет,

Суд, милость, истина и правда на престоле;

А злость, нахмурив взор, и лесть бегут оттоле.

Невинность страждуща, под бременем оков

Дает, Монарх, тебе свободу и покров;

Рукой отеческой он слезы отирает,

Пороку правоту теснить, гнать возбраняет,

Его щедротами Минервин сад цветет,

Размножится и плод сторичный принесет.

Вдовицу плачущу, гонимую судьбою

Избавит он от бед Монаршею рукою;

Детей ее младых Он призрит как отец

Алчбу насытит их, вздох прекратит сердец;

Законы мудрые в России Он восставит,

Державою своей Он подданных прославит,

Раздором ли дерзнет смутить враг наш покой?

Алкиды Росские с геройством вступят в бой

Сотрут врага, как Петр, полночна исполина;

Там страшен мечь, где дух и мысль у всех едина.

Венчавый кроткаго Монарха Царь Царей!

Умножи дни его для блага наших дней;

Его дрожайша жизнь, и дом Его священный

Тобой, о Боже! ввек да будут осененны.

Полидор

Идиллия

В которой разговаривают:

Каллиопа, Муза,

Дафна, волжская Нимфа,

Дафнис, тамошний пастух.

Калл. Оставя злачные кастальски берега,

О Нимфа милая! к вам прихожу в луга.

Я взорами сии долины измеряю,

И в изумлении себе не доверяю,

Не сон ли вижу я? – уж блекнет лист

в лесах;

И сини облака темнеют в небесах;

А в ваших я местах какия зрю приятства,

И сколько Флора здесь рассыпала богатства!

Ликуют пестрыя долины и брега,

Смеются, кажется, и холмы и луга.

Ликует старость здесь, ликует нежна

младость,

Все возвещает мне, что царствует здесь

радость.

Скажи мне, Дафна, что причиной торжества?

Что значит все сие? иль праздник божества?

Дафна. Ты слышишь пастухов играющих в свирели,

Приятен голос их, пленительны их

трели!

Что, думаешь, поют? счастливой жребий

свой,

Блаженство, тишину, довольство и покой

Того, кто им сие блаженство доставляет,

Кто кротостью сии долины управляет.

Ах! сколь пленителен, приятен солнца

луч,

Когда рассеются над нами мраки туч!

О Полидор! с тех пор, как в страны полуночи

Возвел ты от Невы щедротой светлы очи,

С тех самых пор край славянския земли

Во благоденствии и счастьи процвели.

Калл. Мы с вами счастье единое имеем,

И милостьми его хвалиться купно смеем:

Ах! сладостно, и нам названье: Полидор.

О Нимфа! посмотри на верх парнасских

гор:

И там везде блестят души его доброты

И там обильныя от рук его щедроты,

Как росу сладкую, верхи парнасски пьют,

Испивши нежатся, красуются, цветут.

А сестры там мои при бреге вод спокойных.

веселии, поют на лирах стройных

Его любовь к себе. – Но зной меня томит.

Дафна. Ты видишь, у холма тенистый дуб стоит:

Пойдем туда.

Калл. Пойдем и сядем там под тенью,

При плеске ручейка, внимая птичек пенью.

Нам Полидора петь теперь пристоен час.

Дафна. Ты, Муза, песнь начни.

Калл. Но чей я слышу глас?

Из рощи эхом к нам несутся сладки

трели.

Дафна. Чей!... это Дафнисов, и глас его свирели

Столь сладок для меня, что... что в

восторг ведет.

Вот близко он и сам из рощи к нам

идет.

Калл. Пойдем. – Ах Дафнис! – как приятно

воспеваешь,

Ты чувство, кажется, и в дерева вливаешь.

Не давно ты ходил в златопрестольный

град;

Ты видел торжество при сонме игр, отрад,

И Полидора там ты видел с Амариллой

Его любезною супругой, нежной, милой.

Дафнис. Так! чтож?

Дафна. Я подарю тебе веночек свой;

Лишь только песню нам о Полидоре спой,

Котору ты вчера пел утренней порою.

Калл. Запой; я в голос твой свирель свою

настрою.

Дафна. Запой же; в голос твой я буду припевать,

И пестрый в дар тебе веночик довивать.

Дафнис. О ветры! возвестите всем,

Сколь ныне восхищаюсь тем,

Что видел и уста и очи,

Из коих страны полуночи

Дафна. Свой свет свое блаженство пьют.

Калл. Верхи парнасские цветут.

Дафнис. Вчера лишь появился день,

Как из соседних деревень

Вкруг хижины моей обстали

И с любопытством вопрошали:

Дафна. Скажи о Полидоре нам?

Калл. Запой, запой, что видел там.

Дафнис. Я им сказал: что Полидор

К себе всех привлекает взор;

Млад в сонме юных, стар в советах

И мудрость в нем созревша в летах.

О ветры! дайте по лугам

Развеяться моим словам.

Я видел узников, сирот,

Которым милость, званье, род

От Полидора возвращены.

Каким восторгом упоенны.

Они стояли перед ним!

Земля казалась небом им.

Я видел, как вдова одна

Томна, отчаянна, бледна,

С младенцем пред него явилась,

Но боль свою еще скрыть тщилась;

Он руку щедру к ней простер,

И токи слез ее отер.

Она воззрела к небесам,

И больше предалась слезам.

То были слезы восхищенья!

С ней плакал всяк от умиленья,

И глас разнесся выше гор:

Да здравствует наш Полидор!

Я видел, как верховный жрец

Воспел, вручив ему венец;

О ты, предизбранный судьбами!

Достоин царствовать над нами.

И глас разнесся выше гор:

Да здравствует наш Полидор!

Дафнис.       Тогда московския струи

Калл. и

Дафна. И волжския

Все.       Услышавши слова сии

Казалось, в радости скакали;

Брега их весело плескали.

И глас разнесся выше гор:

Да здравствует наш Полидор!

Учителями поэзии были: соборный иеромонах Августин (до 1805), Талиев (1805–1806), Пластов (1806–1809), – Сагацкий (1809–1816), Николай Милонов (1817–1818). Учителями риторики: Поликарпов (1797–1799), Гервасий игумен (1800–1804), Ласточкин (1804–1807), Пластов (1807–1816), Михаил Полиновский (1817–1818).

Высшее латинское и российское красноречие. В силу указа св. Синода от 1798 года открыт при казанской академии класс высшего красноречия, в котором в особые определенные часы должны были обучаться студенты богословии и философии. Касательно сего класса, в указе св. Синода было предписано: «читать учителю лучших авторов на латинском и русском языках речи, делая оным резолюции (разборы) логическия и реторическия, и по тем резолюциям заставлять студентов сочинять имитации (подражания). Когда же таким образом какая речь окончена и имитация будет сделана; то назначенным ученикам изучивать наизусть 0 –одному речь автора, другому имитацию, и потом говорить публично при собрании академии. Сверх того, в сем же классе обучать исправнейшему на российский язык переводу». А между тем, как видно из конспектов, здесь преподавали также, при разборе образцовых сочинений, и самые теории, как прозы, так и поэзии. В 1816 г. напр. как свидетельствует репорт пр. Амвросия Протасова св. Синоду о состоянии учебной части академии за 1816 год, в классе высшего красноречия пройдены следующие предметы прозы: 1) из теории прозы а) рассуждение о начале и постепенном приращении языка и об изобретении письма, с приложением того к языкам латинскому и российскому; при чем показаны главные начала всеобщей грамматики и краткая история красноречия; б) рассмотрение риторических творений Цицерона и Квинтиллиаиа по руководству Роллена и Лагарпа, с изъяснением важнейших мест в подлиннике по началам новейших эстетиков; в) о словорасположении и гармонии древних и новых языков по правилам аб. Баттэ; 2) из теории поэзии пройдено: об апологе, о лирической и описательной поэзии из Баттэ, с дополнением из других руководств. Для усовершенствования студентов в знании ораторского искусства переведены с латинского языка и по изъясненным правилам разобраны: 1) из прозы – речь Цезаря, говоренная в военном совете из первой книги цезар. записок о войне с Галлами, речь скифских послов Александру великому из Курция кн. VII гл. 8; речь Мария к Римлянам из Саллюстиевой истории о войне с Югуртою гл. 85; речь из Т. Ливия кн. XXIII гл. II; речь Цицерона за Архия; Плиниево письмо к Траяну и ответ Траяна о христианах кн. X письмо 47 и 48 (последнее по особенному назначению для церковно-исторического класса); при чем объяснены были главные отличительные качества каждого писателя в сравнении с другими; 2) из поэзии переведено и разобрано по правилам

а)      ода Ломоносова, выбранная из Иова и б) вместе переведенное прозою стихотворение из Юнга: глас Божий к патриарху Иову; при чем многие Ломоносовы и Юнговы стихи были сличаемы с текстами библии славянской и показана краткость и выразительность языка славянского; в) стихи на столетие (carmen seculare) из Горация с мифологическими и филологическими замечаниями. Сверх того читаны с кратким разбором лучшие статьи в прозе и стихах из ежемесячных изданий 1816 года. В праздничные дни студенты занимались переводами и сочинениями по расположению учительскому. Некоторые из разобранных образцовых сочинений произносимы были студентами с кафедры для упражнения в декламации. В 1815 г. напр. в классе красноречия было преподано: теория изящных наук и искусств по Мейнерсу, трактат о проповедническом красноречии из Ролленя и Блера. По руководству Ролленя прочитаны с разбором: песнь Моисея по перехождении чрез Чермное море и несколько других мест св. писания, две беседы св. Златоуста: 1) во время отхождения его на заточение произнесенная, 2) на Евтропия патриция консула; одно слово Массилиона о блудном сыне, три похвальные слова: 1) Марку Аврелию, Томаса, 2) Екатерине II-й, Карамзина и 8) Александру 1-му, Мерзлякова, Россиада соч. Мерзлякова. Из латинских писателей переведены и разобраны были: речь Цицерона за М. Марцелла, две речи из Т. Ливия: 1) М. Катона консула в защищение Оппиева закона против роскоши женщин, а 2-я в опровержение сего закона, говоренная Л. Валерием народным трибуном и речь Мария из Саллюстия. На некоторые из сих сочинений студенты делали подражания, и сверх того упражняемы были в прозаических и стихотворных сочинениях на русском и латинском языках. Целию учреждения класса высшего красноречия было – усовершать учеников в знании ораторского искусства, которого правила, преподанные в риторике, или могли быть забываемы, или не усвоены вполне молодыми риторами. Чтение высшего красноречия предоставлялось наставникам четырех старших классов.

В богословском и философском классах второстепенными учебными предметами были: церковная история и география, математика, языки – греческий, еврейский, татарский, немецкий и французский, пение, рисование, живопись и медицина. Преподавателями российского и латинского красноречия были: префект Поликарпов (1799–1802), Ласточкин (1803–1804 и 1809–1816), игумен Августин (1805–1809). В 1817 году Ласточкин, по прошению, от класса красноречия был уволен и уроки по этому предмету были закрыты, за неимением способного человека.

В классе церковной истории проходили: а) в первый год историю ветхозаветную и первые века новозаветной, б)      во второй год, за повторением прежнего, всю новозаветную историю, в) историю российской церкви, и г) если было время, историческое изъяснение всех частей богослужения греко-российской церкви. Историю церковно-библейскую наставники преподавали а) по начертанию церковно-библейской истории, арх. Филарета с дополнением из библии, б) по своим тетрадям, составленным по методе Лангия. Новозаветная история дополняема была из Евсевия, Валхия и других. Историю российской церкви проходили по истории митр. Платона, а в историческом изъяснении богослужения греко-российской церкви пользовались: 1) Скрижалью и 2) историческим, догматическим и таинственным изъяснением на литургию. Преподавателями церковной истории были: соборный иеромонах Августин (до 1804), священник Иван Слободский (1804), иеромонах Августин (1805–1809), Гурий Ласточкин (1809–1818).

В историко-географическом классе студенты богословия и философии проходили 1) всеобщую историю по книге, изданной для народных училищ, 2) всеобщую географию по книге, изданной Мантелем, 3) историю российского государства по книге, изданной для народных училищ. Учителями этого класса, с особым вознаграждением, были: Андрей Рудольский, Николай Милонов и иеромонах Нафанаил. Ректор академии арх. Феофан в 1817 году при первом обозрении академии по учебной части узнал, что «вспомогательным предметам, как-то: церковной истории, математике, всеобщей истории и географии учатся студенты и ученики без разбора, а потому много развлекаются и ослабевают в главных коренных предметах». По соображениям этого ректора правление в октябре 1817 года отнесло к каждому классу по одной вспомогательной науке, именно: к богословскому – церковную историю, философскому – математику, риторическому – общую историю, а поэзии – историю частную. Ученикам риторики и поэзии преподавали: а) всю математическую географию, с показанием всего на глобусе, б) гражданскую географию – на ландкартах. Учителями по классу математической географии были Талиев и Софроний Беляев. С 1816 года этот предмет отнесен быль к поэзии и состоял на отчете учителя пиитического класса.

Высший математический класс. В математическом классе читаны были: 1) в первый год а) общая арифметика, с приложением арифметических правил к разным случаям, встречающимся в общежитии (практическая арифметика) и б) сверх того первая часть геометрии – лонгиметрия; 2) во второй год после краткого повторения всего прочитанного, а) планиметрия и стереометрия, б) алгебра и в) если оставалось время, плоская тригонометрия с приложением к практическому землемерию. Общую арифметику, геометрию, тригонометрию и практическое землемерие учили по тетрадям наставников, написанным с немецкого руководства Шульц, в котором курс математики был принаровлен к философскому курсу Баумейстера. В преподавании практической арифметики руководились курсами Аничкова и Войтяховского. Преподавателями математики были: Борис Поликарпов (1797–1799), иеромонах Августин (до 1802), Ласточкин Гурий (1803–1818). До 1816 года был особый класс арифметический. Он был общим для учеников риторики и поэзии и иногда для студентов философии и богословия, которые не могли успевать в чистой математике наряду с товарищами.

Учителем этого класса был Пластов. В августе 1816 г., при распределении классов по новому уставу, этот класс был закрыт и арифметику, начиная от информатории до философского класса, предписано было преподавать по частям учителям ординарных классов.

Синтаксима или высший грамматический класс. В синтаксиме главным предметом преподавания была латинская грамматика и собственно синтаксис и просодия; учебною книгою была грамматика Бантыш-Каменского, которая дополнялась из Маттея. Кроме синтаксических правил, ученики занимались переводами Корнелия Непота, разговорами Кордерия, задачами, разговорами на латинском языке о разных предметах и заучиваньем на память латинского текста. Кроме грамматики в синтаксиме были преподаваемы: Славянское словосочинение, вторая часть пространного катихизиса, Священная история по Гибнеру, 2-я часть арифметики по книгам изданным для народных училищ, по желанию языки: греческий, французский, немецкий и татарский, пение и живопись. На воскресный день, сверх протолкованного в субботу урока, ученикам назначалось повторение всех недельных уроков, которые выслушивалась авдиторами до начала класса. На прочие высокоторжественные дни, сверх урока назначались ученикам, разные упражнения. Учителями синтаксиса были: Ласточкин (1803–1804), Талиев (1804), Пластов (1805), Сагацкий (1806–1809), Полиновский (1809–1816), Василий Иванов (1817–18).

Грамматический класс. В этом классе проходили латинскую этимологию и отчасти синтаксис, первую часть из славянской грамматики, катихизиса и арифметики по руководству Меморского, краткую священную историю и пение. Сверх того, ученики были занимаемы переводами с русского на латинский и на оборот с латинского на русский, заучиваньем на память разговоров на латинском языке, приложенных к грамматике Каменского, воскресных евангелий. Учителями грамматики были: Ласточкин (1802–1803), Талиев (1803), Пластов (1804), Сагацкий (1805), Полиновский (1806–1809), Раев (1809–1812), иеромонах Анастасий (1813·–1815), Николай Милонов (1816), иеромонах Самуил (1817), иеромонах Аполлоний (1818).

Ииформатория высшая. В этом классе учили русскую для народных училищ изданную грамматику, сокращенный катихизис, краткую к вопросах и ответах изложенную священную историю, начальные четыре правила арифметики и латинскую этимологию. Сверх сего ученики занимаемы были латинским сочинением задач на обоих языках.

Ииформатория низшая (отделение). В ней учили начаткам латинского и русского языков и арифметики, сокращенному катихизису, священной истории ветхого завета и пению. Ученики грамматики и обеих информаторий, по желанию, могли посещать язычные классы: греческий, французский, немецкий и татарский, рисование и пение. Учителями информатории были: Талиев (1802), Сагацкий (1803), А. Протопопов (1804), Полиновский (1805), Матфей Огнев (1806–1807), Филипп Раев (1807–1809), иеромонах Анастасий (1809–1813), Николай Черников (1813–1814), Николай Милонов (1814–1816), Василий Иванов (1816), Аполлоний иеромонах (1817), Иван Топорнин (1818). Отделения или нижней информатории: Алексей Бальбульциновский (1807), Иван Пляцидовский (1807–1813), Софроний Беляев (1813–1814), Василий Иванов (1814–1815) Прокопий Брусьянов (1816), Михаил Самуилов (1817– 1818).

Русская школа в казанской академии открыта в 1803 году по указу Св. Синода и назначена была для учеников непонятливых к учению и безнадежных к продолжению высших наук и латинского языка. По проекту начертанному митр. Амвросием Подобедовым, она состояла из трех классов. В первом предметами учения были: 1) чтение славянской печати по церковному букварю с сокращенным катихизисом, часослову и псалтири, 2) чтение гражданской российской печати по народным книгам: правила для учащихся и руководство к чистописанию, 3) российское чистописание по прописям, изданным от Бантыш-Каменского, 4) пение обиходное по нотам, по написанию на доске мелом разных обиходных стихов и по сокращенному обиходу, 5) краткая российская грамматика по книжке изданной для народных училищ. Класс второй: 1) краткая священная история по книжке изданной для народных училищ, 2) география всеобщая и российская и краткая история но Голбергову сокращению, с употреблением на помощь исторических таблиц и всеобщих ландкарт, изданных для народных училищ, 3) краткая арифметика по народной книге и пасхалия по сокращению преосв. Мефодия. Класс третий: 1) Краткая Логика и Риторика российская по руководствам, изданным 1785 года, 2) О должности человека и гражданина, 3) Пространный катихизис по книгам для народных училищ и христианское богословие пр. Платона, 4) О должности пресвитеров приходских по книге изданной 1796 года, 5) Руководство к чтению св. писания по книге изданной 1779 года, 6) Устав церковный с практикою в церкви по сокращению печатному 1800 г., 7) пение нотное во всех трех классах. Сверх сего ученики 3 класса занимаемы были мелкими сочинениями по правилам риторики, рисованием и, по желанию, греческим, и латинским языками. Курс учения в первых двух классах продолжался по году, а в третьем два года.

Кроме учеников непонятливых к учению и безнадежных к продолжению высших паук, в русскую школу определяемы были: а) урослые священноцерковно-служительские дети, б) молодые причетники и в) неграмотные священно-церковнослужители для обучения грамоте и уставу, катихизису и нотному пению, книгам о должности человека и гражданина и пресвитеров церковных. Многие из дьячков особенно малолетних, определялись на дьячковские места, не видавши школы; но когда приходили просить о посвящении в стихарь или о выдаче ставленической грамоты, о перемещении на другое место или выдаче билета па женитьбу, преосв. казанские подвергали их аппробации и при указах консистории для научения отправляли в русские школы на полгода, на год и более, иногда с оставлением за ними причетнических мест. В русскую же школу определяли детей для первоначального обучения отцы, которые не могли заниматься с ними дома; отсюда переводили их в академию, если они оказывались благонадежными к высшему образованию. В русские классы были перемещаемы неспособные к продолжению высших наук ученики латинских классов. Число учеников в трех классах русской школы доходило до 150 и более. Преосв. Амвросий Протасов, наблюдая за ходом учения и успехами обучающихся в русских классах, нашел русские классы не только бесполезными, но и вредными для просвещения духовенства. Для него очень заметно было, что а) духовенство вместо того, чтобы детей своих записывать в академию для окончания академического курса и тем сделать их со временем достойными служителями церкви, записывало их прямо в русские классы, б) что многие даровитые ученики латинских классов, закрывая свои способности, с самой средины поприща намеренно не радели и переходили из академии в сии классы для скорого выхода на церковно-служительские места; в)      что перемещение учеников из латинских классов в русские, за непонятностью их, давало повод к лености способным ученикам, что г) малые дети, редко видящие всю пользу при трудном начале учения, поступая прямо в русский класс, намеренно не радели, дабы не поступить в ординарные классы, и, сократив время, скорее определиться к местам. Число таковых неспособных, которое по самой справедливости должно было заключать в себе очень не многих, на самом деле в здешней академии доходило до 150 и более человек. Таким образом из русских классов – заведения по цели полезного и благодетельного не заметно происходило великое злоупотребление. Пр. Амвросий поэтому 10 мая 1816 года предписал академическому правлению уничтожить русские классы, кроме первого, который должен был оставаться только для учеников совершенно неспособных по слабости дарований учиться в латинских классах, и притом с тем, чтобы ученики из оного класса выходили только на причетнические места. 17 августа 1816 года закрыты были два русские класса второй и третий, но чрез год в ноябре 1817 года само правление нашло нужным закрыть и первый класс, как не только не совместный с академиею и не положенный новым уставом, но и способствующий к обленению учащихся. Ученики русских классов предварительно были свидетельствованы правлением и из них малорослые и благонадежные к продолжению наук помещены в информаторию, а урослые исключены из списков и препровождены в консисторию для определения к местам. Из учителей русских классов иеромонах Нафанаил, священник Василий Яблонский, как излишние уволены от должности; Михаил Самуилов оставлен учителем первого информаторического класса. Учителями русских классов были: Пластов (1803), священник А. Троянский (1803–1804), А. Рудольский (1803–1815), иеромонах Мефодий (1805–1808), Христофор Воинов (1805–1815), Бальбуциновский (1808–1812), П. Черников (1812–1813), Н. Милонов (1813), иеромонах Аполлоний (1815–1816), иеромонах Нафанаил Репьев (1815–1816), Стефан Шумовский (1814), священник Михаил Самуилов (1817).

Классы языков. Языки, преподававшиеся в академии, были все, кроме еврейского, в более или менее цветущем состоянии, хотя и непостоянно. Изучение разговоров латинских, французских и немецких было одним из главнейших занятий для студентов и учеников. Для разговорного изучения этих языков студенты академии были посылаемы на университетские язычные лекции.

Латинский язык был в академии господствующим и преобладающим; он составлял главнейший предмет изучения во всех почти классах. В старших классах студенты говорили по латине, ученики реторики и пиитики писали латинские стихи. Лекции в богословском и философском классах читались на латинском языке. На нем сочиняемы были разные поздравительные речи: на нем писались списки студентов и конспекты учителей старших классов.

После 1809 г., когда пр. Павел Зернов расширил преподавание истории и математики и приказал студентам слушать университетские лекции, знание латинского языка начало падать. Пр: Амвросий на первых порах управления своего академиею заметил это и предписал академическому правлению побудить учителей «заняться усовершенствованием учеников в латинском языке, как очень полезном для духовных училищ. В сентябре 1816 года он для обозрения успехов учеников и познания учащих, даже предписал академическому правлению»: 1) обязать учителей, по прошествии каждого месяца, представлять академическому правлению репорты о пройденных отделах, об успехах учеников; 2) объявить учителям, которые намерены оставаться при академии, чтобы каждый из них сочинил о своем предмете, разумея высшие классы до поэзии, по одному рассуждению на латинском или российском языке, в котором бы, изложив свой предмет во всех отношениях, представил удобнейший план, по которому он преподавать свои лекции будет, так как и писателей, коих намерен более придерживаться. А учители низших классов должны представить также каждый по одному рассуждению на латинском языке о каком-либо философском или богословском предмете, дабы я мог видеть их способности и познания. Желание пр. Амвросия довести латынь до процветания не исполнилось. По замечанию ректора Феофана, в 1817–1818 г. знание латинского языка оказывалось недостаточным.

Греческий класс в академии был особый и с 1798–1807 г. разделялся на два класса высший и низший. С 1807–1816 на три: высший, средний и низший, с 1816–1818 опять на два высший и низший. В высшем греческом классе обучались студенты богословия и философии, в среднем классе лучшие из учеников риторики и поэзии, в нижнем остальные все из риторики и поэзии и по охоте некоторые из синтаксимы, грамматики и русской школы. В нижнем учили грамматику Лящевского или Бантыш-Каменского, переводили книги нового завета, лучшие басни Езопа с греческого на русский и на оборот. В среднем и высшем учили диалекты, просодию, писали стихи, переводили греческих церковных писателей по выбору наставников. Учитель Сагацкий напр. с 1807–1817 г. переводил беседы Златоуста и толкования евангелий и апостолов пр. Никифора.

Наставники знали разговорный греческий язык и вообще владели языком в совершенстве. Беляев и Сагацкий, по поручению ректора Епифания, разбирали и переводили беседы Златоуста и толкования пр. Никифора.

Успехи студентов в греческом языке были так значительны, что многие из них и даже некоторые из учеников риторики свободно переводили греческих писателей и писали на греческом языке сочинения. Один из учеников риторики Петр Бельский в 1815 г. перевел с греческого языка на русский «полезныя мнения различных греческих писателей» и с приложением самого подлинника греческого текста напечатал их особой книжкой в Москве 1815 года.

Начальство академии должно было заботиться, чтобы изучение греческого языка шло, сколько возможно, успешнее.

Высочайшим указом 27-го августа 1784 г., данным святейшему Синоду, повелено было усилить в духовных семинариях преподавание греческого языка, во-первых, потому, что книги священные и учителей православной греко-российской церкви на нем писаны, во вторых потому, что знание сего языка многим другим наукам способствует. Знающим греческий язык повелено отдавать, при определении воспитанников на убылые места, предпочтение пред теми, кто ему не учился. После сего указа в послужные списки должностных духовных лиц вносимо было свидетельство о степени знания греческого языка. Гак в послужных списках учителей греческого языка Сагацкого и Беляева записано: «по-гречески переводить и говорить могут»; в послужном списке ректора Афанасия: «переводить и сочинять может». Указ 1.784 г. подтвержден в 1798 г.: святейший Синод предписал, чтобы все студенты обучались языкам еврейскому, особенно греческому, как нужным для разумения св. писания.

Классы древних языков были обязательны для воспитанников до синтаксического класса. Множество учебных часов по 8, 9 и 10 в сутки поглощало у воспитанников время, мало оставляя места для повторения и домашних упражнений. Чтобы иметь более свободного времени, студенты иногда испрашивали у академического правления дозволение на квартире заниматься языками и некоторыми экстраординарными предметами с письменным обязательством сдавать экзамен по этим предметам на ряду с товарищами. На это обратил внимания пр. Амвросий Протасов. В октябре 1816 года студент богословия Иван Сосфенов, указывая на глазную болезнь, просил академическое правление уволить его для Облегчения в занятиях от классов греческого и французского. Правлению было не безизвестно, да и штаб-лекарь Саханский утверждал, что студент Сосфенов действительно одержим глазною болезнию, которая могла препятствовать ему в учебных занятиях. Об этом правление докладывало пр. Амвросию и испрашивало дозволения, «не благоугодно ли будет Сосфенова уволить от классов греческаго и французскаго, в выдержании же экзамена, по окончании года, обязать его в правлении подпискою». На докладе об этом пр. Амвросий написал: «пусть студент не ходит в класс французский и греческий, когда академическое правление согласно на то; но я даю позволение сие потому, что начальники академии на то согласны, не видя, что тут кроется обман, ибо ежели студент может успеть в сих языках в доме, то может он учиться им и в классах. Поскольку глаза для учения и везде одни, и ежели, к несчастию его, они в классе ничего не могут видеть в книге, то верно ничего не увидят в ней и дома». Греческий язык преподавали: игумен Гервасий (до 1804 г.), Т. Сагацкий (1802–1816 г.), Ф. Раев (1806–1818 г.), М. Огнев (1807 г.), А.. Яцевич (1808 – 1809 г.), иеромонах Анастасий (1809– 1813 г.), С. Беляев (1813–1816), иеромонах Самуил (1817–1818).

Курс учения еврейского языка до 1817 года продолжался четыре года и был обязателен для студентов богословия и философии. До 1817 г. некоторые ученики риторики и поэзии, по желанию, собирались на еврейский класс. Под руководством опытного учителя еврейского языка (1802–1818) Андрея Мироносицкого воспитанники переводили из Пятокнижия, из книги Иова, из пророка Исаии с филологическим разбором и с показанием особенных наречий священного языка; с российского языка на еврейский переводили некоторые места из Притчей Соломоновых и книги Бытия. С еврейского языка па русский и наоборот переводили избранные из св. писания г. Павским места, как – то: песни, молитвы, притчи и пророчества, дабы учащиеся имели понятие как о простом открытом, так о вызвышенном стихотворном еврейском языке, каковым изложены священные истины.

При изучении языка руководились грамматиками Феодора Ром, Опиция, Лангия и лексиконом Буксторфия.

Немецкий и французский языки преподавались в особых классах. Число этих классов не всегда было одинаково: с 1798–1816 г. высший, средний и нижний, с 1816–1818 г. высший и низший классы, из которых в каждом были особые учители.

Из новых языков одни воспитанники в старших четырех классах обязательно обучались французскому, а другие немецкому, по выбору самих воспитанников. Лучших воспитанников поощряли заниматься обоими языками. Ученики низших классов изучали новые языки по охоте. В высшем классе занимались студенты философии и богословия, в среднем студенты богословия и философии, которые не могли успевать в новых языках на ряду с товарищами, ученики риторики и некоторые из поэзии и синтаксиса; в низший класс собирались малоуспешные ученики риторики, поэзии, синтаксиса, грамматики и информатории. Классы языков были в часы послеобеденные.

Немецкий язык изучали по грамматикам Гольтергофа, Шумахера, французский по грамматике Перелогова. На французском классе переводили древние размышления Штурма, проповеди аббата Шарльфрея, рассуждения аб. Сореня, на немецком: басни Езопа, острые изречения, письма Душа, проповеди Целлькофера и отрывки из Клоп- штока.

Кроме изучения грамматик и переводов на русский язык лучшие воспитанники были приучаемы говорить и сочинять на новых языках. Между прочим чтобы приучить учеников к разговорному языку, их заставляли писать под диктант, задавали выучивать французские разговоры. Для лучшего изучения разговорного языка студенты были посылаемы в университет на классы по языкам французскому и немецкому и па лекции, читаемые на французском языке. В 1817 г. студент философии Корсунский, испрашивая у академического правления дозволения ходить в университет на физические лекции, между прочим писал в своем прошении: «две побудительныя причины возродили во мне ревность слушать физическия лекции, на французском языке в университете преподаваемыя, первая снискать легкия хотя понятия в физических истинах, и вторая образовать себя во французском языке, и сего марта 6-го дня, по выслушании лекции, я больше ощутил желание просить о сем позволения у академическаго правления, не смотря на то, что посетить класс оный сначала руководствовало токмо одно любопытство».

Студенты в новых языках так успевали, что некоторые могли свободно объясняться на том или другом и писали сочинения; таковы Гурий Ласточкин (1802), Петр Талиев (1801), Николай Милонов (1810–1812), Андрей Мироносицкий (1802). В продолжении курса богословского студенты были определяемы учителями новых языков в низших и средних классах, напр. Талиев (1801), Милонов (1811–1812), Полиновский (1805), А. Протопопов (1804), А. Бальбуциновский (1805–1806), М. Ясницкий и А. Терновский (1816) и др. Студент богословия Гурий Ласточкин прямо, по окончании курса в 1802 г. сделан был учителем высшего французского класса.

Преподаватели немецкого языка были: Яков Архангельский (1801–1808;, Андрей Мироносицкий (1802–1804), Андрей Рудольский (1803–1815) А. Протопопов (1804– 1805), Михаил Полиновский (1805–1818), Иван Пляцидовский (1807–1813), Петр Кочетков (1818–1814), Алексей Боголюбов (1814–1818), Матфей Ясницкий (1816) и Андрей Терновский (1816).

Французский язык преподавали: Петр Талиев (1801– 1818), Гурий Ласточкин (1802– 1804), Алексей Бальбуциновский (1805–1812), Михаил Вознесенский (1808– 1809), Николай Милонов (1810–1816), Василий Иванов (1816–1818), Черников Петр (1812 –1814), Михаил Скворцов (1812–1813, Василий Эндимионов (1814–1816) и Василий Яблонский (1816).

В 1800 г., когда закрыты были ново-крещенские школы, пр. Серапионом открыт был при академии класс татарского языка. Класс этот не для всех был обязателен: в послеобеденные часы его посещали, по собственному желанию, студенты и ученики всех классов. Число охотников обучаться татарскому языку всегда было не велико от 20–100 человек. Некоторые воспитанники из других инородческих епархий, приготовляющиеся в академии к учительским должностям, по предписанию местных семинарских правлений, обязывались изучать татарский язык. Так вятское семинарское правление в 1815 г., предположивши открыть в своей семинарии татарский класс, чрез академические правление обязало студента богословия вятской епархии Гавриила Сперанского обучаться татарскому языку для определения его после учителем оного языка в вятской семинарии.

Под руководством ученого знатока татарского языка священника Александра Троянского (1810–1818) воспитанники учили грамматику сначала по тетрадям наставника, а за тем с 1810 г. по его печатной грамматике; занимаемы были письмом, сочинением экзерциций и разбором их но правилам грамматическим, переводами с татарского языка на русский евангелия, разговоров и нравоучений, приложенных к грамматике и с русского на татарский – краткой священной истории, рассуждений из ежемесячного издания под названием «Добрый Халиф или остров испытания», учением на память татарских разговоров о разных предметах.

Преосв. Амвросий Протасов старался открыть при академии казанской классы местных чувашского и черемисского языков и предписывал академическому правлению предложить ученым священно-служителям казанской епархии составить на этих языках азбуки. В январе 1817 года он дал такое предписание академическому правлению: «как знатная часть обитателей казанской епархии состоит из чуваш и черемис крещеных, кои однако ж, особливо женский пол, ее токмо славянскаго, на котором отправляется священнослужение, но и российскаго, на котором священнослужители могут поучать их истинам христианскаго закона, или совсем не знают, или и знают, по очень мало: потому необходимо нужно, чтоб священнослужители, в таковых селениях находящиеся, знали их природный язык, дабы могли на оном поучать их и наставлять в христианской вере; без чего навсегда останутся они полуобращенными христианами. От сего нужным почитаю иметь при академии классы сих языков. А как на оных нет ни алфавита, ни книг каких либо: то академическому правлению предписываю: 1-е. Собрать знающих оные языки священнослужителей, особливо учившихся в академии, и отобрать от них обстоятельно, годится-ли российский алфавит для сих языков, и есть-ли в оном все литеры для произношения слов и слогов нужныя, или не достаете каких либо. 2-е. Б сем последнем случае придумать какими литерами заменить оныя недостающия в тех языках, или изобрести новыя. 3-е. Ежели можно будет составить алфавит, то ее возмется-ли кто-либо из оных составить на тех языках и целый букварь, по образцу российских, с помещением в оном литер, складов и некоторых самонужнейших молитв. 4-е. Не возмется-ли кто-либо написать краткую грамматику того и другаго языка, так как и краткий словарь для употребления тем, кои захотели бы обучаться тем языкам? Все сие исполнив, академическое правление имеет представить мне на рассмотрение». Консистория, в силу репорта академического правления, объявила это предписание по епархии, и священнослужителей, практически знающих инородческие языки, приглашала явиться в академическое правление. Но это прекрасное распоряжение пр. Амвросия в рассматриваемом нами академическом периоде не было выполнено.

Рисовальный класс. Класс этот посещали имеющие охоту и способность заниматься рисованием и живописью. С 1813–1816 г. этот класс разделен был на два – высший и низший, из которых в каждом был особый учитель. В рисовальном классе читаны были правила Прейслера о рисовальном искусстве, пропорции частей человеческого тела и головы, рисовании целых фигур и о свете и тени, с показанием на практике.

Сверх сего ученики занимались рисованием голов, целых тел человеческих, цветов, фигур и ландшафтов красным и черным карандашами, а многие китайскими чернилами и масляными красками. Для охотников лучших учеников иногда преподаваемы были правила архитектуры гражданской и церковной.

Учителями рисовального класса были: Андрей Рудольский (1801–-1802), А. Нечаев (1803–1807), Тинханов (1807–-1810), Птицын (1807 –1813), Алоизов (1813– 1816), Поляецов (1813–1818). С 1809 по 1814 воспитанников академии безмездно учил рисованию и живописи художник императорской академии Стефан Курляндцев. В 1814 году он пожертвовал в пользу академии портрет Государя Императора, двадцать оригинальных картин и несколько раковин. За такое усердие и безмездное преподавание рисования художник Курляндцев, по представлению пр. Павла Зернова, Высочайше награжден был в 1817 г. перстнем.

Класс нотного пения. На этот класс в часы послеобеденные собирались студенты и ученики, по желанию. Партесное пение изучали певчие академического и архиерейского хоров. Учителем певческого и простых нотных классов был Тимофей Сагацкий (1802·–1816). Он же был начальником академического хора. Помощником учителя нения был Алексей Знаменский (1808–1816), диакон кафедрального собора. Певческий академический хор славился искусством пения и имел много пиес для партесного пения.

Класс медицины. Указом Св. Синода 1798 г. постановлено: «во всех семинариях наблюдать, чтоб в продолжение бытия в училищах ученики приобретали нужныя сведения о сельской и домашней экономии и имели бы некоторое понятие о врачевании болезней: почему для перваго заставлять их в назначенные особо часы читать книги к тому служащия, которые и иметь в библиотеках; для втораго же употреблять по очереди в помощь лекарскому ученику по нескольку из семинаристов, которые бы, присматриваясь к образу лечения, замечали при том, какия для какой болезни более употребляются лекарства, – а паче о таких, которые бы можно было простому народу получать в своих селениях из тамошних произрастений: ибо таким образом, кроме общей пользы, могут они в будущее время служить своим прихожанам советом или наставлением и чрез то снискивать особую у них доверенность ко внушениям, существенною своею должностию налагаемым».²¹ В то же время Св. Синод признал нужным составить в медицинской коллегии для руководства сельских священников книгу, в которой бы 1) определено было число и существо простонародных болезней, во врачевании коих священникам входить должно, с показанием достаточных примет, степеней и периодов оной; 2) приложить к сей книге фармакопию простых и везде удобонаходимых лекарств, особливо же домашних, с показанием мест, где их находить, как различать, когда и в каком количестве предписывать; для сыскивания же трав, к употреблению народу недовольно известных, приложить и рисунки оных; 3) объяснить осторожности в употреблении лекарств и означить болезни, во врачевание коих священники входить не обязаны. Так положено начало распространению медицинских познаний в духовном сословии. Но дело это оставалось в виде предположения до 1802 года, когда Императору Александру 1-му благоугодно было, в видах большого распространения в духовном сословии основательных медицинских познаний, повелеть ввести врачебную науку в общий курс академического и семинарского учения. В 1802 г. открыто было в здешней академии преподавание медицины. В наставники поступил штаб лекарь Назарий Кириачевский. Преподавание этой науки продолжалось в академии до 1808 г., в котором оно отменено было Высочайшим указом 18 июля.

Учение в академии оканчивалось диспутами, экзаменами, переводом в высшие классы и отпуском на вакацию. В двух высших классах значение экзаменов имели публичные диспуты, которые были отправляемы три раза в год: пред вакациею и пред праздниками Пасхи и Рождества Христова и продолжались по три дня. О времени диспутов было заранее публикуемо в казанских ведомостях. Иногда посетителям раздавались печатные программы, в которых содержались избранные предложения из систем богословских и философских. В расходной книге, напр. за 1808 и 1809 гг., выведено в расход 11 рублей за напечатание объявлений и программ для состязаний. В диспутанты избираемы были по два и по четыре студента: одни защищали предложенный вопрос и назывались defendentes, другие возражали им и назывались impugnantes. Наставники и посторонние посетители имели право возражать. Ректор или префект должны были заправлять состязаниями и в случае неустойки дефендента поддерживать его. Университетские профессоры всегда посещали диспуты. Из них профессор Солнцев особенно любил принимать участие в диспуте. Диспуты заключались хоровым пением и музыкою.

В низших и средних классах, начиная с риторики, экзамены производимы были обыкновенно наставником следующего высшего класса, так напр. наставник философии испытывал риторов, риторический учитель – пиитов и т. д. К времени экзаменов наставники подавали в правление академическое каталоги с отметками. На списках экзаменских пр. Павел и Амвросий почти всегда делали отметки и частные и общие. После экзаменов пред вакацией правление академическое представляло к архиерею каталоги с отметками учителей и экзаменатора, прося разрешения достойных по экзамену перевести в высший класс, малоуспешных оставить в прежних классах и неспособных к продолжению учения исключить Пр. Амвросию Протасову, по его приказанию, начальство академии представляло обстоятельные ведомости об учениках неспособных и следующих к исключению, с показанием, каких они классов, чьих отцов дети, каких от роду лет, в котором году поступили в академию, по каким причинам не способны, какого поведения, на каком коште содержатся, за кем какие места предоставлены. В месячных учительских и экзаменских ведомостях десятками перечислялись «ученики слабых понятий», «мало успевавшие», «неподававшие никакой к успехам надежды», «не учившие уроков», «оказывавшие себя в классе нерадивыми», «не ходившие в класс», «весьма нерадивые», «никогда не ходящие», «отлучавшиеся от класса», «опаздывавшие в класс», «больные», «по неизвестным причинам проживающие в домах своих отцов». Наставники в особых графах отмечали в ведомостях и причины нехождения в класс: «по болезни, болезни сомнительной, лености, по неявке от вакации, за увольнением в округ для сбора от прихожан одобрения, по нерадению, постоянному нерадению, по нахождению при письменных делах, при должностях расходчика, лекарскаго ученика» и др. Попадаются и такие отметки: «все сии ученики, хотя и бывают иногда в классе, но ничем не занимаются»; «находясь в Казани, не ходят в класс но неизвестным причинам»; «ходят в класс, а уроков не знают». Ученики высших классов реже были исключаемы, чем ученики низших классов.

Меры исключения вообще употребляемы были редко и принимаемы были более против «злонравных, строптивых и своевольных, чем против непонятных и ленивых». Ленивых же, но способных учиться штрафовали отсылкою в низшие классы. Не понятливых, но благонравных десятками держали по нескольку лет в одном классе, ожидая, не откроются ли у них со временем дарования, и если ожидания были тщетны и ученики приходили в зрелые лета, их исключали за великовозрастием. Ученик Александр Карнетов по разным неуважительным причинам часто не являлся в класс и почти у всех учителей стоял на ряду весьма нерадивых Его держали по нескольку лет в одном классе. Ученики Иван Троицкий, Александр Богатырев, Григорий Лявин (1807– 1817) почти всегда отмечались незнающими урока, а между тем дошли в 1817 г. до риторики. От ученика грамматики Ефима Архипова 8 лет, от ученика информаторий Алексея Воскресенского 6 лет ожидали дарований и потом уже уволили. Строгость порядка, введенного при пр. Амвросие Протасове, внимательное наблюдение за успехами и прилежанием учеников, ежемесячное представление учителей о не ходивших в классы открывали неисправных, ленивых и неспособных к учению. Начальство академии, по учинении экзаменов, представляло пр. Амвросию ведомость о неспособных к продолжению учения учениках, с показанием, каких они классов, чьих отцов дети, каких от роду лет, в котором году поступили в академию, по каким причинам неспособны, какого поведения, на каком коште содержатся, за кем какие места предоставлены. В ведомости за 1816 г. к вакации назначено было к исключению непонятливых и великовозрастных учеников 97, именно казеннокоштных 31, своекоштных 66. Пр. Амвросий па докладе об этом написал: «учеников, кои могут содержаться на коште отцов, оставить в русской школе».

Суд об исключаемых растворяем был милостию: у пр. Павла и Амвросия было постоянным правилом исключенных из латинских классов учеников помещать в русские классы для научения церковному кругу – или дозволять снова учиться в тех же классах, только в этом случае ученики должны были содержаться на своем коште. Ученик Стефан Сундырев, Андрей Дейнека, Иван Спиридонов (1809–1816), Николай Крутогорский и Алексей Маврин (1810–1816) два раза были исключаемы и два раза возвращаемы в академию по милости пр. Павла. В августе 1817 г. эти ученики в третий раз представляемы были к исключению. Пр. Амвросий внимательно рассматривал ведомости об исключаемых учениках, требовал из консистории справки о поведении и успехах таких учеников за прежние годы. Исключение представлялось ему неправильным, если исключенный ученик за прежние годы в ведомостях рекомендован был от академии понятия хорошего и поведения честного. При распределении исключенных к местам в октябре и ноябре 1816 г., он требовал справки об успехах и поведении учеников за предыдущие годы. Исключенный ученик первого русского класса Иван Панормов просил у пр. Амвросия дьячковского места. По справке о нем в консистории пр. Амвросий написал: «просителя оставить в академии и в синтаксическом классе, яко показаннаго учения хорошаго, а почему он неправильно исключен из академии, о том потребовать от академическаго правления ответ и мне представить, а между тем всех тех учеников, кои показаны учения хорошаго или не худаго, оставить в академии и в тех же классах, яко неправильно исключенных, предписав академическому правлению впредь представлять к исключению тех только, кои учения худаго или поведения худаго». Об ученике поэзии Ст. Сундыреве написал: «ученика оставить в академии для продолжения наук, яко понятия препохвальнаго, и потому могущаго учиться; академическому правлению сделать за неправильное исключение строгий выговор, хотя и устал уже я за таковые постыдные для него поступки делать ему выговоры». «Боже мой! Боже мой! ученик учения препохвальнаго и исключен из академии, яко не способный к учению; такой неправды еще в жизни не видывал. Потребовать на сие от академическаго правления мне ответ и представить», написал он о другом ученике поэзии. Об ученике риторики Константине Красавцеве написал: «я не верю после сих спросов самому себе: – ученик рекомендован от академии понятия хорошаго и поведения честнаго, и после исключен из оной, яко неспособный к учению. Консистория должна представить мне подробное объяснение сего ощутительнаго противоречия». Еще о другом ученике риторики: «ученика, яко рекомендованнаго понятия не худаго и поведения честнаго, оставить учиться в том же классе, а академическому правлению подтвердить, чтобы оно было осмотрительнее в решениях своих и не доводило архиерея своего к стыду его до того, чтоб он сам делал экзамены всем ученикам, не слагаясь на его рекомендации, кои почти непременно оказываются противоречныя друг другу». Об ученике грамматики Иване Борисоглебском: «читая справки об учениках, исключенных из академии, раздирается сердце несправедливостью академическаго правления, и, если не ошибаюсь, твердым намерением онаго оставлять в невежестве казанское духовенство. Ибо видя, что исключаются ученики хороших успехов, иначе и подумать не можно; взять на сие ответ от академическаго правления, а ученика оставить учиться в академии». Об ученике риторики Александре Вознесенском: «ученик рекомендован от академии понятия очень хорошаго, а после из оной ею исключен. Не простительно начальникам академии делать таковыя противоречия друг другу, заключения обличающия их, Господь знает в чем; ученика, яко хорошаго оставить учиться в академии, а академическому правлению подтвердить, что я без всяких извинений и оправданий с его стороны буду взыскивать с него за сие нерадение об общей пользе или принужден буду избрать на место начальников академии других способнейших и радетельнейших». После таких выговоров академическое правление почти не прибегало к исключению и без воли пр. Амвросия не решалось на увольнение учеников. До 1816 г. академическое начальство, часто сам ректор академии, непонятных и малоуспешных учеников во всякое время переводили из латинских классов в русскую школу. Пр. Амвросий справлялся, как, когда и по чьему определению перемещались ученики из высших классов в низшие. В ноябре 1816 г. он об ученике I русского класса Александре Аристовском написал: «как ученик в грамматическом классе показан учения хорошаго, а потом очутился в русском классе; то от академическаго правления потребовать справку, почему ученик за хорошие успехи его переведен из класса грамматическаго в русскую школу, и представить мне». Еще: «ученик за 1815 г. показан учеником поэзии, а ныне в 1816 г. значится ученикам 3 русскаго класса». Академическое правление, с справками на эти вопросы о перемещении неспособных к высшим наукам учеников, представляло пр. Амвросию и собственноручные показания этих учеников. Вот образчик подобных показаний: «1817 г. февраля 1 дня я нижеподписавшийся дал сие показание в том, что я из класса поэзии в 1816 году в генваре месяце, за неспособностью продолжать высшие науки, перемещен в 3 российский класс ректором Епифанием, что ныне епископ Воронежский, по уничтожении же 3 российскаго класса определен в казанскую академическую больницу в лекарскаго ученика, где и находился до ноября месяца, но за неспособностию быть при оной должности исключен отцом инспектором кавалером Израилем и Его Высокоблагородием штаб-лекарем коллежским ассесором Димитрием Саханским, что показал сущую правду. Ученик Александровский».

Отпусков на каникулярные дни было четыре: на летнюю вакацию с 15 июля до 1 сентября, на праздник Рождества Христова с 21 декабря до 8 января, на сырную неделю с среды до понедельника 1-й недели поста, на Пасху с четверга страстной недели. Пред всяким отпуском правление академическое входило с представлением к преосвященному, прося разрешения на увольнение учеников от учения. Казеннокоштные питомцы, сироты и безродные на вакациальное время оставались в академии и содержались на казенном иждивении. В июле 1817 и 1818 г., по предложению инспектора Израиля, подобные ученики были рассылаемы на летнюю вакацию в монастыри: Свияжский Богородицкий, в пустыни Седмиозерную и Раифскую с тем, чтобы они, довольствуясь монашеским содержанием, постоянно ходили в церковь и отправляли должности чтецов и послушников, а в свободное время исполняли и монастырские послушания. Из отпусков ученики и даже студенты собирались поздно, а иные, под видом болезни, совсем проживали дома, уростали, делались не способными к учению и часто выходили на места, предоставленные за ними. Пр. Амвросий Протасов, вследствие жалобы инспектора архимандрита Израиля на беспорядочное возвращение учеников из отпусков, приказал чрез духовные правлении предписать всем священно-церковнослужителям, чтобы они детей своих являли к назначенным в билетах срокам; в противном случае, если они и по законным причинам не могут в определенное число явиться в академию, давали бы знать без промедления академическому правлению о неявке их и притом с верным свидетельством законами постановленным. Некоторые ученики ложно объявляли себя больными. Священно-церковнослужители репортовали о них благочинным Цивильского уезда, села Шигалей, священник Феодор Иовлев донес прямо академическому правлению, что праздноживущий ученик грамматики Николай Ипатцкий «вместо надлежащаго упражнения нравственности занимается списыванием жизни священно-церковнослужителей нашего села; между коим списыванием в отношении нравственности моего состояния отрекомендовал, неизвестно по какой причине, о мне очень худаго поведения; каковую отметку его представляю оному правлению, а так как Ипатцкий ни малаго ее имеет на нас влияния, почтенейше и репортую с тем, дабы он впредь таковыми делами не занимался»²². Благочинные, объезжая округи свои, по приказанию пр. Амвросия, должны были поэтому смотреть, действительно ли по законным причинам ученики проживают у родителей. После вакации в сентябре 1817 г. ученик отделения Александр Антонский, сын священника царевококшайскаго уезда села Кокшайки Василия Антонова, не явился в академию. По донесении о сем, пр. Амвросий 23 октября приказал консистории чрез духовное царевококшайское правление немедленно выслать Антовского в академию, а от отца, почему вовремя не представил сына в академию, по допросе в присутствии правления, потребовать ответ, и оный представить к преосвященному. Предписание о сем царевококшайским правлением послано было священнику Антонову с правленским сторожем Алексеем Прохоровым 1 ноября. Прохоров, возвратясь из уезда, донес духовному правлению, что священник Антонов и сын его Актонский больны, и первый явиться в духовное правление, а последний выслан быть в академию никак не могут. Почему 2 ноября правление предписало указом благочинному Семену Помарскому освидетельствовать отца с сыном и от первого отобрать объяснение. Благочинный 9 ноября репортовал, что им священнику Антонову с сыном лично 4 ноября свидетельство учинено, по коему открылось, что действительно оба они больны, отец чахоткою, а у сына, кроме ломоты в ногах, на правой ноге открылись три самые большие раны, так что и надежды к выздоровлению его не предвидится. Сам же священник Антонов по причине болезни своей не мог дать письменного ответа касательно сына. Пр. Амвросий, на репорте о сем царевококшайского правления в январе 1817 г., написал: «консистория даст знать о сем академическому правлению». Благочинный чебоксарского уезда Ф. Скарабевский репортовал академическому правлению: «по донесению мне села Тимирчи священно-и-церковнослужителей о болезни проживающаго в их селе академии ученика втораго отделения Петра Стефанова, я осматривал его и нашел на всегда изувеченным болезнию, продолжащеюся уж целый год; левую ногу так свело, что не только ходить, но даже переползти с одного места на другое без помощи домашних никак невозможно. Сверх того обе ноги, будучи покрыты истекающими ранами, такую произвели сухость, что во всей машине виден только полумертвый скелет». Академическое правление само не всегда во время репортовало консистории о праздноживущих и не разведывало, где они имеют самовольное проживание. Ученик Иван Кавалинский с сентября 1817 г. без ведома правления проживал у отца; в мае он явился и начал ходить в класс. На репорте об этом академического правления пр. Амвросий в мае 1817 г. написал: «академическое правление безответно виновато, что не знало и не репортовало консистории о самовольной отлучке ученика, и потому, сделав ему за сие выговор, подтвердить, чтобы вперед таковых опущений не делало». Ученик информатории Александр Петровский в 1817 г., по распоряжению пр. Амвросия, за самовольные отлучки исключен был из академии. Мать этого ученика просила пр. Амвросия об оставлении его по-прежнему в академии. Пр. Амвросий па прошении ее написал: «ученика оставить в академии продолжать учение, с крайним ему подтверждением учиться впредь прилежно, в противном случае не только исключен будет он из академии, но и из духовного звания».

В рассматриваемый период немалую пользу в деле образования принесла студентам связь академии с университетом. Преосвященные Павел Зернов и Амвросий Протасов желали, чтобы студенты академии получили образование многостороннее, изучили светские науки, особенно философские, научились приемам светского обхождения и людности. По их распоряжению, студенты посещали лекции в университете. С 1809 г., на основании именного Высочайшего указа от 6-го августа оного года, в казанском университете, в часы послеполуденные, открыты были публичные, почти ежедневные лекции по части наук а) юридических, б) словесных, именно всеобщей истории, географии, статистики, российской словесности, логики, нравоучения, российской истории и географии, в) математических и физических. Лекции эти читались на языках российском, французском и латинском. Студенты, по распоряжению пр. Павла, ходили на эти лекции. В делах академических сохранилась присланная в 1817 г. из университетского правления ведомость о числе студентов академии, назначенных академическим правлением для слушания университетских лекций. Из этой ведомости видно, что в университете метафизику, эстетику и философию моральную слушали все студенты числом 82, риторику 71, греческий язык 66, латинский 36, немецкий 18, математику, физику и универсальную химию по 9 человек. При этой ведомости прислано было и расписание часов факультетских лекций. Применяясь к нему, академическое правление переделало расписание учебных часов и предметов в богословском и философском классах. На каждый день для студентов назначено было по 10 часов, именно, до обеда: 7–12, после обеда 3–6. Преподавание некоторых экстраординарных учебных предметов – истории и географии, красноречия, татарского языка, рисования и пения в расписании было пропущено; кисло уроков по другим экстраординарным и даже ординарным предметам убавлено. На университетские лекции по метафизике универсальной химии, моральной философии, эстетике и др. отведено было на каждый день от 4 до 6 часов. Расписание новое однако ж не могло быть вполне приспособлено к университетскому ходу лекций; некоторые ординарные лекции академические совпадали с университетскими. Рассмотревши это расписание, пр. Амвросий написал: «учебные часы утверждаются с тем, чтобы студенты непременно ходили на университетския лекции».

Студенты, не назначенные в свое время академическим правлением к хождению в университет, все-таки из любопытства иногда сами посещали лекции университетские. Некоторые из них среди учебного курса просили свое правление о дозволении им посещать университет. Мы приводили уже подобную просьбу, поданную в 1817 г. студентом Корсунским о дозволении слушать ему в университете лекции физические.

На подобные просьбы студентов правление иногда давало согласие. Студенты более других любознательные, выслушав двух-годичный философский курс, просили у пр. Амвросия разрешения совсем оставить академические лекции и доучиваться в университете. Подобным просителям он дозволял ходить в университет приватно с тем, чтобы они не опускали и академических лекций. Но па деле университет много отвлекал студентов от академических лекций, от прямых занятий для духовной службы и даже от духовного звания. Пр. Амвросий сам и ректор академии Феофан в 1817 г. жаловались на недостаточные познания студентов в коренных предметах. В сентябре 1817 г. ученикам и студентам, по прежнему порядку учения и окончанию двухгодичного курса, следовало бы сделать в знании надлежащее испытание для перевода в высшие классы и окончания курса. Между тем в виду предстоящего преобразования казанской академии по новому уставу, курс учения в ней, по распоряжению коммиссии духовных училищ, должен был продолжиться еще на целый академический год. Пр. Амвросий, сообщая об этом распоряжении в академическое правление, между прочим писал: «по распоряжению коммиссии духовных училищ, сообщенному мне митрополитом новгородским и с.-петербургским Амвросием, курс учения продолжается еще на целый академический год. Почему гг. учащие и должны в оный опущенное дополнить, и все предметы по классам им вверенным окончить подробно и совершенно. Студенты богословия, яко недостаточные познания имеющие в богословских науках, и по разным обстоятельствам почти во весь прошедший год неслушавшие богословских лекций, увольняются от лекций университетских, дабы иметь более времени приготовить себя к духовному званию посредством упражнения в богословских предметах. Студенты философии должны продолжать слушание лекций университетских по распоряжению моему».

Курс учения, таким образом, должен был продолжаться еще на целый год. Между тем, по особому приказанию пр. Амвросия Протасова, ученикам нижних классов до философии в сентябре 1817 г. был учинен экзамен в предметах, для каждого класса назначенных·, и 24 сентября, по резолюции преосвященного на докладе академического правления, сделан был перевод успешных учеников, начиная от информатории до философии в высшие классы.

Студенты же не были экзаменованы и оставлены в прежних классах. Лучшие из студентов философии, в сентябре 1817 г. поданным пр. Амвросию прошением, просили о переводе в высший класс, прописывая между прочим, что они в продолжении двух лет, сверх лекций академических по логике как чистой так и прикладной, онтологии, космологии, психологии, естественной богословии и практической философии, по распоряжению преосвященного, вторично слушали в университете философские лекции по логике, метафизике и нравственной философии, и потому надеются дать отчет в приобретенном ими философском познании. «Притом многие из нас, писали студенты, обучаясь в академии в продолжении десяти лет и более, привели родителей своих в такую бедность, что они могут лишить нас своего вспомоществования; сверх сего, как многие из нас имеют более 22-х лет, а некоторые слабы и здоровьем, то время, которым должны будем пожертвовать для слушания слышанных уже два раза уроков, могли бы употребить на изучение дальнейших предметов и тем скорее оправдать надежду образующих нас». Пр. Амвросий отказал студентам в просьбе и предписал, чтобы учитель философии прочитал в год, елико возможно, логику, метафизику и нравственную философию, физику же студенты должны слушать в университете».

Ректор Феофан в октябре 1817 г. так репортовал академическому правлению; «при вступлении моем в богословский класс нашел я, что студенты онаго не имеют навыка ни писать, ни изъясняться изустно на латинском языке; из прочитанных и объясненных им предместником моим трактатов богословской системы ничего не помнят. Желая, по обязанности учителя, по крайней мере, в остальное время, сколько возможно споспешествовать их пользам, я необходимым нахожу – всех студентов богословия поместить в академии, для сих двух причин: во 1-х), чтобы можно было им выдать все нужныя книги из казенно-хранилищ; во 2-х) чтобы мне можно было иметь лично всегдашний надзор за их и вне классов занятиями. Студентам богословия, не имеющим предоставленных за собою мест, дать пищу и квартирныя выгоды безмездно, во уважение класса и малаго временя, в какое могут воспользоваться ею. С имеющих же места вычитать за содержание, что следует по счету с 1-го ноября сего года до половины июля 1818-го года. Преосвященный Амвросий одобрил ректора за этот проект, приказал привести в исполнение и даже распространить и на студентов философии.

Петр великий обращал особенное внимание на заведение библиотек в России и регламентом требовал, чтоб при школах быть библиотеке довольной. «Ибо без библиотеки, как без души, академия». К сему в регламенте присоединены были следующие правила: «библиотека учителем по вся дни и часы ко употреблению не возбранна, только бы книг по келлиям не разбирали, но чли бы оныя в самой библиотечной конторе. А ученикам и прочим охотникам отворять библиотеку в уреченные дни и часы. И ходили б в библиотеку, которые язык умеют, в особеннные часы и дни по долженству, а в иные за охоту и в урочное время. Спрашивал-бы всякаго свой учитель, котораго он автора чтет, и что прочел, и что писал: а если чего не уразумел, то б ему объяснил учитель»²³. По мнению составителя регламента, можно было приобрести довольную библиотеку за две тысячи руб. Однако ж особенной суммы для покупки книг не было ассигнуемо, и семинария казанская основанием и умножением библиотеки обязана была доброхотным жертвователям. Основателем библиотеки был преосвящ. Лука Тионашевич. В начертанном им штате казанской семинарии, и от 26 мая 1739 г. представленном в кабинет ее Императорского Величества (Анны Иоанновны), между прочим предположено было следующее: «при оной семинарии для учения и достаточнаго в священном писании знания ради проповеди слова Божия, по силе духовного регламента, на покупку библиотеки напредь надлежит денег 500 руб.; впредь о определении ради размножения оной повсегодно денежной суммы предается в милостивое ее Императорскаго Величества Высочайшаго кабинета соизволение; а те деньги получать из губернской канцелярии из неположенных в штат доходов». Дана ли была эта сумма для семинарской библиотеки, неизвестно. Но рачительностию преосв. Луки Конашевича, по словом учителя и ректора казанской семинарии Платона Любарского (1772–1787)²⁴, «при семинарии казанской учреждена не малая библиотека и снабдена многими знатных авторов разноязычными и особливо латинскими книгами». Сам преосв. Лука первый пожертвовал семинарской библиотеке множество богатых книг; от него мы имеем всю большую библиотеку св. отцов и учителей церкви, прекрасные издания библии и лучшие толкования на св. писание и др. Ему последовали другие внимательные к ходу образования казанские архиепископы: Вениамин Григорович отказал казанской семинарии всю свою библиотеку, оставшуюся от пожертвований в библиотеку киевской академии; Амвросий Подобедов сам жертвовал книги в здешнюю библиотеку и для покупки книг предписал отделять сверх штатной суммы значительное количество из неокладной. К 1797 г., по его распоряжению, семинарская библиотека была приведена в порядок, и находившиеся в ней неподвижные и неизменные книги внесены были в данную из консистории, нарочито для книжной записи, шнуровую, пронумерованную и скрепленную книгу. По свидетельству этой книги, библиотека ко времени преобразования семинарии в академию в 1797-м году, заключала в себе до 1370 названий, из которых многие были в нескольких томах и некоторые в нескольких экземплярах. К 1797 г., по каталогу, состояло на лицо: книг богословских на латинском, греческом, немецком и французском языках в лист 134, в четверть 107, в осьмуху – 93. на русском языке в лист 49, четвертных 25, осьмушных 62; книг философских на русском 108, на разных языках – в лист 10, четвертных 22, осьмушных 44; риторико-пиитических на разных языках 77, на русском 85; историко-географических и математических на разных языках 127, и на русском – 192; грамматических и филологических на разных языках 63, и на русском 20; книг разного содержания на русском 67, на разных языках 75-ть. Из богословских книг на латинском языке замечательны: в лист – библия полиглота в 6-ти томах изд. в 1657 году, библия греко-латино-немецкая в 2 томах (1596 г.), все почти творения св. отцов и учителей церкви в прекрасных изданиях. Между ними по древности замечательны: творения Климента римского (1569 г.), Амвросия (1516 г.), Иоанна Дамаскина (1548 г.). Из книг, напечатанных в 15 столетии, когда изобретено самое книгопечатание, мы не нашли ни одной. Вообще большая часть книг относится к 17 и 18 столетиям.

В двадцатилетний академический период с 1797–1818 г. библиотека увеличивалась год от году пожертвованиями, 2) покупкою и 3) доставлением по распоряжению правительства.

1. В каталогах академической библиотеки, в хронологическом порядке записаны имена доброхотных жертвователей, достойные признательной памяти.

В 1798 году надворный советник Василий Ипатьевич Полянский подарил в академическую библиотеку 44 № книг разного содержании на русском и французском языках. В 1798-же году преосв. Амвросий Подобедов принес в дар академии 130 № книг на русском языке именно богословских 11 №. философских 21, риторических 5 №, исторических 88, географических 3, медицинских 2 №. Из философских книг замечательны: жизнеописания Плутарха философа Херонейского 8 частей, из исторических: Диодора Сицилийского 6 частей, Иосифа Флавия 2 части, Словарь исторический в 12 частях, Известия византийских историков в 4 част., Словарь российских государей, Записки Сюллия и др. И после Амвросий не забывал академию. В 1810 году записаны в каталог жертвованные им книги. Тайный советник Иван Влд-ч Лопухин принес в дар академии 7 № богословских книг. – Города Задонска, богородицкого монастыря игумен Самуил подарил в академию 109 №, а именно а) богословских на латинском языке 14 №, на русском 28 .№ , б) философских на латинском языке 10 названий, на русском 17; в) риторико-пиитических на латинском языке 4 №, на русском 11 №; г) исторических на латинском языке 5 №, на русском 14 № и д) грамматических и лексических на латинском – 2 № и на русском – 4 №. Архиепископ казанский, а после митрополит киевский, Серапион Александровский в 1803 г. пожертвовал 8 № книг разного содержания.

Епископ вологодский и устюжский Евгений Болховитинов в 1812 году пожертвовал 21 № разного содержания книг на греческом и латинском языках. Замечательны между ними древнейшие издания греческих и римских классиков. В феврале 1826 г. протоиерей нижегородской Покровской церкви Ермил Зеленецкий, желая помочь академии в бедственном ее положении после пожара в 1815 г., пожертвовал 65 № книг разного содержания, именно – еврейских 3, греческих 29 и латинских 33. Между греческими замечательны: некоторые богослужебные книги, творения Аристотеля и Гезиода; между латинскими по числу первое место занимают книги философские и затем богословские.

В 1818 г. помощник семинарского архитектора Яков Ант-ч Данкевич для пользы учащихся пожертвовал в библиотеку рисунки, планы и фасады всех числом 20,

Стоит упомянуть еще о других жертвователях, именно об одном из питомцев троицкой семинарии архимандрите свияжского монастыря Назарие Романовском (1804 г.) и протоиерее Иоанне Бедринском (1816 г.)

2.Не мало книг приобретено для библиотеки и от покупки на библиотечную сумму. Из штатной десятитысячной суммы, отпускаемой с 1798 г. на содержание академии, по 300 руб. ежегодно отчислялось на улучшение библиотеки и покупку учебных книг. С 1807 г., когда сумма на содержание академии увеличена была вдвое, на библиотеку положено было 600 руб. Такая сумма выдавалась до преобразования академии в семинарию в 1818 году. Преосвящ. Амвросий Подобедов, Павел Зернов и Амвросий Протасов, для увеличения библиотеки, сверх штатной суммы, отделяли значительное количество из неокладной.

С 1805 г. академия покупкою приобрела 15 книг у казанского вице-губернатора И. Ив. Ивановского; в 1814-м году до 80 книг у пр. Антония епископа воронежского, бывшего ректора академии.

С требованием книг академическое правление обращалось в г. Москву к Н. Б. Бантыш-Каменскому, в комиссию дух. училищ, в книжный магазин главного правления училищ, московское или петербургское библейское общество. Академия ежегодно выписывала чрез казанскую газетную экспедицию периодические издания на сумму от 60 до 175 р. Б 1803 г. были выписаны: Вестник Европы, Патриот или журнал воспитания, Политический журнал, Друг просвещения, Северный вестник; в 1808 г. французская газета Северная пчела, московские и русские ведомости, Вестник Европы, Русский вестник. В 1818 году с легкою почтою были получаемы: 1) Московские ведомости за 28 руб., 2) Вестник Европы за 18 руб., 3) исторический журнал за 12 руб. 4) Сын отечества за 40 руб. и 5) Русский Инвалид за 45 руб.

Библиотечные деньги расходуемы были также на переплет книг, иногда выдавались и воспитанникам на покупку книг. Так в 1808 г., по словесному распоряжению пр. Павла, 50 руб. послано в Петербург, отправленному из казанской академии, медико-хирургической академии студенту Д. Талиеву на покупку нужных для него книг.

3. Изредка в библиотеку, по распоряжению правительства, присылаемы были из университетов и академий рассуждения, читанные в торжественных собраниях, журналы собрания конференций, труды академических и университетских профессоров, различные издания комиссии дух. училищ и библейского общества. До 1818 г. библиотека крайне бедна была богослужебными книгами. Инспектор академии Израиль Звягинцов по этому случаю вошел в правление с представлением следующего содержания: «учащиеся как в сей академии, так и в отдельных училищах, имеют при себе только классическия на разных языках книги, а потому многие из них отвыкают от церковной печати, а с тем теряют охоту заниматься церковным чтением и пением. Опытом доказано, что находящаяся пред глазами книга, завлекает или от скуки или от праздности или по любопытству пересматривать, приискивать и справляться по ней, а паче следованная псалтирь весьма много обращается в пользу. Ныне-же по монастырям, соборам и церквам казанской епархии назначена поверка церковных вещей. Правление не рассудит ли по сему представить Его Высокопреосвященству, не благоволено ли будет приказать предписать о пожертвовании в академию и училища излишних церковных книг, более-же следованных псалтирей, хотя бы оне были и ветхи, что можно поправить приклейкою и припискою и раздать оныя по камерам и квартирам».

Правление об этом репортовало пр. Амвросию, который приказал консистории предписать монастырям, церквам и соборам казанской епархии о присылке в академию и училища излишних и старых церковных книг. С 1818 года начала, таким образом, составляться библиотека церковных книг. Случалось, кстати сказать, и на оборот: академическое правление само, с согласия архиерея, рассылало по епархии свои излишние или вышедшие из употребления церковные учебные книги. Вот пример. Комиссиею духов, уч. учебником по классу нотного пения в уездных и приходских училищах в 1818 г. введен был так называемый сокращенный обиход, цен. 1 рубль. Между тем в 1816 г. ректором академии Афанасием выписано было для академии сто экземпляров нотного обихода, полного, двух-томового, который для учащихся был слитком дорог, ибо каждый экземпляр оного стоил 8 руб., и невыгоден, так как при всей полноте своей заключал в себе только некоторую часть всего круга церковного пения, содержа много таких предметов, кои или никогда или в году один раз входят в употребление. Между тем сокращенный обиход походил на учебник: в нем было извлечение всего нужнейшего из всех книг церковного пения, как-то октоиха, ирмолога, обихода. Но этому академическое правление, с разрешения пр. Амвросия, в 1818 г. препроводило в консисторию сто экземпляров двух-томового обихода для рассылки по церквам за туже самую цену, и вместо оного выписало сокращенный обиход. Таким образом в двадцатилетний академический период библиотека возросла до 3500 названий.

С 1797 г. упоминается библиотека продажная; в ней были книги учебные не только для академии, но и для училищ. Бедные ученики получали в ней книги безденежно. Финансовые обороты этой библиотеки были не особенно хороши, не смотря на то, что книги, в видах умножения библиотеки, продавались с небольшим барышем. Многие воспитанники, не смотря на неоднократные напоминания библиотекаря или учителей, не платили денег за купленные ими книги. Да и продажа учебников по их дороговизне была не велика. Многие учебники сотнями оставались на счете библиотеки. Для нас любопытно видеть тогдашнюю цену книг: Библия в лист стоила 17 рублей, Нотный обиход 8 руб., Герменевтика Рамбахия 4 руб., Записки на книгу бытия 5 руб., Начертание церковно-библейской истории 5 руб., Ручная книга древней классической словесности 15 руб, Творения Лактаиция 7 р. 50 коп., История Бруккера 5 р. 50 к., Философия Баумейстера 3 рубл... При такой дороговизне многие ученики учились без своих учебников. В 1818 г. напр. в богословском классе ни у одного студента не было библии, да и казенная имелась только одна.

С 1808 года от разных доброхотных пожертвований начала составляться при академии особая библиотека чтения. Основателем ее был пр. Павел Зернов, который сам составил правила для библиотеки чтения. В охотники чтения, по правилам, были допускаемы, кроме воспитанников и наставников академии, и жители г. Казани.

Деньги за прочет книг собирались библиотекарем вперед за целый год и представлялись в правление. Сбор этот от 40 руб. доходил до 100 руб. К 1818 году библиотека чтения возросла до 522-х названий исключительно русских книг. До нас сохранился реестр сим книгам, с обозначением в особых графах числа книг и частей, цены книг. Всех книг приобретено к 1818 г. на 2932 руб. 59 коп. Периодические издания, все новости тогдашней русской литературы, образцовые сочинения тотчас выписывались в библиотеку чтения Между книгами ее замечательны: Географический словарь российского государства 40 руб., Сочинения Ломоносова, Всемирный путешественник 50 руб, проповеди Стефана Яворского 10 руб., проповеди митр. Платона 40 руб., Диодора Сицилийского библиотека 30 руб., Древняя Вивлиофика 50 руб., Собрание государственных грамот и договоров 30 руб.

Библиотеками всеми тремя наведывали наставники академии, библиотекарь чтения обыкновенно заправлял и продажной. Случалось и так: фундаментальная библиотека с библиотекою чтения поручались одному наставнику. За заведывание библиотекою чтения жалованья не полагалось. Библиотекарями были: иером. Мефодий, П. Пластов, А. Мироносицкий, В. Иванов, Н. Милонов и Боголюбов.

Во всех трех библиотеках был соблюдаем строгий порядок касательно выписки и выдачи книг, состава и сбережения библиотек. В каталогах мы не заметили ни одной пустой книги, служащей только к увеселению и забаве. При приеме книг новым библиотекарем, почти все книги являлись на лицо. За утраченные книги производились взыскания.

Внимательные к ходу образования протекторы казанской академии Амвросий Подобедов, Павел Зернов и Амвросий Протасов лично были знакомы с строгими библиотечными порядками, введенными митроп. Платоном в троицкой семинарии и московской славяно-греко-латинской академии; из них первые два, один после другого, были сами библиотекарями в троицкой семинарии (1763–1769 год.), а последний в академии московской (1792 г,). Для них памятны были правила Платона: «стараться покупать такия книги, которые бы содержали в себе материю нужную или полезную, а не пустую и ветренную»; внушения начальству семинарии и академии внимательно смотреть за целостию и сбережением библиотеки, инструкции для библиотекарей, взысканием с библиотекарей за несданные ими книги. Между прочим Амвросием Подобедовым, в бытность его библиотекарем троицкой семинарии, по распоряжению Платона, внесены были деньги за утраченные им книги.

Библиотека фундаментальная с 1798 г. помещалась в одной комнате. В соседстве с ней были библиотека продажная и библиотека чтения. Фундаментальная, занимая одну комнату, еще до 1814 г. не имела места для помещения вновь поступавших в нее книг, и вообще устроена была неудобно. В нижнем отделении шкафы были вышиною в шесть аршин, что, в случае посещения библиотеки великими особами, препятствовало с точностию осмотреть ее всю, а библиотекаря затрудняло доставать верхние книги, ибо он при самой малейшей неосторожности был подвержен опасности упасть с лестницы и ушибиться. Хоры, составляя верхнее отделение, были так узки, что с трудом можно было проходить между их перилами и шкафами, которые, возвышаясь к верху уступами, имели высоты более трех аршин, и для того с верхних полок не иначе можно было брать книги, как вставая одною ногою на перилы. Академическое правление в 1814 году, докладывая об этом преосв. Павлу, просило его о разрешении переделать фундаментальную библиотеку и присоединить к ней еще две комнаты, высокие шкафы распилить на двое, дабы они не выше были как в рост человека, устроить вновь шкафы с затворками и стеклами по образцу прочих академических и университетских библиотек, дабы предотвратить тем книги от пыли и от потери, и отвратить вышепрописанные невыгоды, каталоги переделать, книги расположить по тому порядку, какой назначен в проекте уст. дух. сем. в главе IV о библиотеке, и это размещение книг поручить комиссии. На эту перестройку библиотечную правление проектировало употреблять из неокладной суммы 950 руб. Преосв. Павел дал на это согласие 17 августа 1814 г. Правление сделало смету расходов по перестройке, составило комиссию для размещения книг по новому порядку, но по случаю пожара 3 сентября 1815 г. на этом дело и встало.

Здание семинарское до 1818 г. подвергалось шести опустошительным пожарам в 1742, 1749, 1765, 1774, 1797 и 1815 г.; но библиотека всегда была спасаема от пламени и от пожарных случаев терпела только утраты. Пожар 8 сентября 1815 г., опустошивший Казань, ее пощадил и зданий семинарских; академия лишилась тогда многого; но не лишилась библиотеки, которая вместе с казенной суммой, спасена была при энергичном содействии ректора арх. Епифания, префекта Поликарпова, учителей Н. Милонова, В. Иванова и расходчика Васильева. За каковой подвиг митр. новгородский Амвросий Подобедов, по поручению комиссии дух. училищ, особым собственноручным от 15 ноября 1815 г. отношением, на имя ректора академии арх. Епифания, изъявил вышеупомянутым лицам признательность. Библиотека, расстроенная после пожара 3 сентября 1815 г., к февралю 1816 г приведена была в порядок библиотекарем Мироносицким; но при этом не оказалось на лицо 300 книг, частию из пожертвованных, частию из закупленных. Многие из них погорели в квартирах наставников. В библиотеке чтения от пожара утрачено было до 30 названий. Особенно много потерпела от пожара продажная библиотека.

Физический кабинет при академии был весьма недостаточен.

В пожар 3-го сентября 1815 г. были утрачены некоторые физические инстументы.

Прием в высшие классы академии новопоступавших производился каждый год в два срока: после святок и после вакации. Но не запрещалось привозить и записывать детей в академию в продолжении всего года: от этого не могло не происходить замешательства в порядке обучения учеников в низших классах и в экономии; новопоступавшие по необходимости отставали от своих сверстников и учителю, неудобно было для них начинать свои уроки с изнова. В то время еще думали, что и без наук дитя может быть полезным отцу в домашних трудах и занять со временем его место. А на поприще, какое может быть открыто ученом у в обществе, мало обращали внимания, органичиваясь кругом домашней жизни. Оттого редкие отцы и матери охотно провожали детей в академию, большею же частию расставались с горькими слезами. Многие отцы считали счастливым сына, если он избегал академии, оставаясь в числе церковников, или приписываясь к ведомству крестьян. Часто только усиленное принуждение могло собирать детей в академию и разлучать их с родителями. Родители придумывали и представляли на вид начальству различные предлоги и отговорки для освобождении детей от академии: дальность расстояния на 300 – 600 верст, недостаток в средствах, неурожаи, моровые язвы, многосемейность, сиротство и вдовство, пожары, скотские падежы, слабое телосложение и простоумие детей, разорительные для дома случающиеся грабежи и конокрадства, урослость, слабость дарований, слабость памяти, отморожение рук или ног, гугнивость языка, глухоту, немоту и другие различные болезни и недуги детей, дороговизну квартир в Казани, особенно после всеобщего в Казани пожара 3-го сентября 1815 года. Для избавления своих детей от академии некоторые родители в своих прошениях ложно прописывали годы детей, намеренно набавляя целые пятки лет, другие, отпустивши детей в академию, после легко смотрели на укрывательство у себя академистов. Подобные беспорядки увеличивались по милости самого академического начальства: оно увольняло академистов в учебное время, когда они просились для отыскивания заручного одобрения прихожан, для сбора доходов и руги с предоставленных за ними священноцерковнослужительских мест, для подачи прошений к преосвященному о зачислении мест, для получения доходов или об определении прямо к местам, дли осмотра невест, за которыми были предоставлены места, и по другим уважительным в глазах начальства обстоятельствам. Академисты, получивши подобные увольнения, праздно проживали по целым годам у родителей или родственников. При этом нередко случались побеги учеников из академии. Некоторые из бежавших без ведома академии определялись на места, иные проживали в других губерниях. Инспектор академии архим. Израиль, по обозрении духовных училищ в 1817 году, в репорте своем пр. Амвросию, писал: «учащиеся в оных училищах поздно собираются из отпусков, а иные совсем дома проживают под видом болезни, уростают, делаются неспособными к учению и часто выходят па места, предоставленные за ними. И как замечено, что и в академии, после положенных отпусков, являются ученики и даже студенты поздно и при том без всяких доказательств просрочки своей, а отцы, для записания детей в академию представляют беспорядочно и в разное время». На беспорядки, допускаемые родителями в записывании детей в академию и в укрывательстве, обратил особенное внимание пр. Амвросий Протасов: он чрез духовные правления предписал священноцерковнослужителям, чтобы они 1) детей своих являли к назначенным в билетах срокам, в противном случае, если они и по законным причинам не могут в определенное время явиться в училище, давали ли бы знать без промедления академическому правлению о неявке их и притом с верным свидетельством, законами поставленным; 2) чтобы отцы, для записания детей своих от осьми до десяти лет в академию, или в одно из духовных училищ, представляли каждогодно в первых числах сентября, в другое же время священноцерковнослужительские дети и приняты быть не могут и записаны в училище. Консистория неоднократно предписывала указами высылать в академию или русские школы детей священноцерковнослужительских, свыше десяти лет имеющих и всех праздно живущих церковников. В 1742 году указом Св. Синода предписано было, что, «если родители не обучат, не представят детей в срок назначенный к учению, то за ослушание брать с них штрафу 10 рублей». Указом от 23-го февраля 1744 года предписано было: «с отцев духовного звания, которые будут укрывать своих детей от представления в училища, брать штрафу за каждый месяц: с протопопа по 2 рубля, со священника по полтора рубля, с диакона по одному рублю, с дьячка и пономаря 50 копеек». Эта мера оказывалась более действительною, чем многократные предписания на бумаге. Штрафной суммы, присылаемой из консистории за просрочку академистов, к 1815 году было 332 рубля.

Чтобы сократить беспорядки, пр. Амвросий употреблял более решительные меры: по его распоряжению, благочинные объезжали подведомые им округи, свидетельствовали и экзаменовали священноцерковнослужительских детей и два раза в год к январю и сентябрю представляли на его имя ведомости с показанием, сколько в их округах священноцерковнослужительских детей – совершеннолетних и недорослей, т. е. моложе семи лет, каких они лет, чему обучены и чему обучаются. При этих объездах на обязанности благочинных было: 1) экзаменовать причетников в чтении, пении, церковном уставе и катихизисе и два раза в год с особых репортациях аттестовать их архиерею; 2) отбирать ответы от родителей, почему они по представили детей на срок в академию; 3) чинить осмотр больным академистам; 4) свидетельствовать, не укрываются ли у родителей праздно живущие без билетот от академии ученики, нет ли не определенных ни к какому месту церковников и о таковых немедленно доносить преосвященному или прямо высылать при особых репортах. Если дети не были обучены грамоте, благочинные обязывали родителей подпискою обучить их к данному сроку. Касательно недорослей и малолетних дьячков сам пр. Амвросий на благочиннических ведомостях обыкновенно писал: «церковников несовершеннолетних до времени оставить в доме родительском с обязательством выучить их первоначальным предметам, преподаваемым в академии». Еще: «одинадцатилетний мальчик не может быть причетником, и один по церкви исправлять должность дьячка и пономаря, почему записать его в академию, а на дьячковское или пономарское место определить наличных причетников из русских классов»²⁵. И еще на прошении свящ. Петра Степанова об определении сына его праздно живущего русско-классника Ивана Знаменского в дьячки: «ученика яко несовершеннолетняго и могущаго учиться записать в латинские классы, яко попова сына, отец может содержать в академии и должен разуметь, что сия мера в рассуждении сына его должна быть согласна с его родительскою любовию, ежели он не дурак и не эгоист»²⁶. Урослых он требовал к себе для осмотра, а иногда вызываемы были и родители таковых детей. Родителей за нерадение о воспитании детей он «в страх другим» отправлял под эпитимию. Примеры: в 1816 году самарского уезда села Новинок дьячек Михаил Афанасьев за нерадение о воспитании детей при указе консистории за № 4909 послан был под эпитимию на два месяца в сызранский вознесенский монастырь. В 1817 году казанского уезда села Красной горки дьячек Петр Егоров за прибавку против ревизских списков лишних годов сыну Петру, при указе консистории за № 9174, послан в академию на месяц в работу. В 1817 году ардатовского уезда села Ломат диакон Иван Александров Метальников, при указе консистории за № 1625 отослан был на неделю в академическую работу за то, что оболгал пр. Амвросия в рассуждении лет сына своего Алексея. Консистория с 1816 года, когда благочинные начали репортовать преосвященному о праздно живущих и бежавших учениках, не редко по приказанию пр. Амвросия спрашивала у академического правления, когда и кем уволены ученики академии и почему они праздно проживают у родителей. Академическое правление на подобные консисторские запросы на первых порах иногда отвечало так, что самому правлению академии вовсе неизвестно, кем и когда уволены подобные ученики и почему они праздно живут у своих родителей. На одном из таких репортов академического правления пр. Амвросий положил такую резолюцию: «академическое правление совершенно нерезонно отговаривается, что оно не знает, когда и кем ученик уволен из академии; ибо кроме его уволить оного некому. А ежели бы оно не увольняло его: то бы должно было об отпуске его из академии репортовать консистории. Почему подтвердить оному, чтобы оно никого из учеников не увольняло из академии; об отлучающихся же самовольно немедленно репортовало»²⁷.

С 1816–1818 г. благочинные или духовные правления в разное время года постоянно высылали при репортах или к преосвященному или в консисторию или прямо в академию священноцерковнослужительских детей урослых, годных в училище по годам, но вовсе не обученных, академистов, праздно живущих, церковников, не определенных ни к какому месту. В это время детей больных, которые напр. по причине отморожения ног даже ходить настоящим порядком не могли, кроме того, что на коленах, иногда высылали в Казань или уездный город для освидетельствования во врачебной управе. Преосв. Амвросий приказывал всех детей священноцерковнослужительских без изъятия записывать в академию. Неспособными к учению считались косноязычные, заиковатые, глухие, немые, малоумные. Если отец одновременно привозил в академию двух или трех сыновей и одного из них урослого, то преосв. Амвросий позволял иногда урослому помимо школы искать место причетническое или послушническое. Урослый церковник легче и скорее избавлялся от школы, если добывал себе заручное от прихожан одобрение. Справки и репорты благочиннические о священно-церковнослужительских детях и праздно живущих и больных академистах были присылаемы исправно, розыски о детях и строгие меры не прекращались до 1818 года; но в духовенстве все-таки оставались урослые.

В период 1798–1818 г. академия казанская приняла по своему составу исключительное значение духовно-учебного заведения: в нее принимаемы были только дети священноцерковнослужителей консисторских, правленских приказнослужителей. соборных сторожей, тогда как прежде в семинарию открыт был доступ и другим сословиям и инородцам. Во все описываемое время мы знаем только один случай принятия в ученики академии лиц не духовного звания: это два брата Христофор и Григорий Максимовичи дети дворян. Они оба, но приказанию преосв. Павла Зернова, приняты в 1810 году. В академию поступали из округов по казанской губернии: казанского, чистопольского, чебоксарского, царевококшайского, свияжского, теттошского, цивильского, ядринского, спасского, козмо-демьянского, мамадышского, лаишевского, – по симбирской губернии: симбирского, сызранского, буинского, алатырского, курмышского, сингилеевского, карсунского, ставропольского.

Кроме уроженцев из казанской епархии в академии было немало учеников из иногородных: так в списках значатся ученики из епархий: вятской, оренбургской, нижегородской, орловской, черниговской, и др. Для высшего образования в богословии и философии и приготовления к учительским должностям при семинарии указом 1798 года предписано было присылать в казанскую академию чрез каждые два года по два воспитанника из семинарий: астраханской, тобольской, нижегородской, вятской, тамбовской, и иркутской, итого из шести. Первый прием их был в 1798 году, второй в 1800 году и так далее до 1818 года, повторяясь чрез каждые два года. Воспитанники, присылаемые из других семинарий для приготовления к наставническим должностям, поступали в философский класс и чрез два года переходили в богословский. Так напр. в 1800 году из нижегородской семинарии были присланы воспитанники Петр Пластов и Александр Протопопов, в 1812 году Стефан Немков, из оренбургской семинарии Григорий Смирнов и Илья Елецкий, из иркутской Григорий Протопопов и Иван Корноков, из вятской Гавриил Сперанский и другие. На содержание, на платье, белье и обувь, а равно на проезд и отъезд давали ученикам из тех семинарий, из которых кто прислан был. В 1815 году, за погорением здешней академии, некоторые иноепархиальные студенты, по требованию семинарских правлений, были уволены из академии до окончания курса и возвращены с ордерами в распоряжение местного епархиального начальства.

Прием учеников совершался таким образом: желающий учиться, или сам, или отец, или родственники его подавали прошение в академическое правление или к архиерею. В прошениях обыкновенно указывали годы детей, изъясняли, чему обучены они, просили поместить их в академию для лучшего образования ума и сердца, для усовершенствования в высших и благородных науках, и, если дети были бедны, одновременно просили о зачислении за ними мест священноцерковнослужительских или о помещении на казенное содержание. После экзамена, который производился ректором, иногда архиереем, экзаменаторы давали резолюцию принять просителя в тот или другой класс, смотря по экзамену и возрасту. На самых прошениях о записании детей в академию ректор обыкновенно писал: «сына просителя по надлежащему записать в приемную книгу и ввести в класс отделения» или другой; архиерей же писал: «сына просителя отдать в класс №, для лучшаго его в академии содержания предоставить за ним для получения доходов место, и о том дать знать сыну, а для ведома в академическое правление и местное духовное правление послать указы». При прошениях не представлялось никаких документов. В 1817 году инспектор академии архим. Израиль, по случаю появления между воспитанниками оспенной эпидемии, предлагал правлению академическому в будущую предосторожность сделать постановление, чтобы новопоступающие в академию и духовные училища ученики представляли, как делается в прочих государственных местах воспитания, свидетельства, имели-ли они оспу. В отделение вводились заправленные в чтении, нотном пении и отчасти письме, а некоторые и в священной истории и латинском письме. В информаторию отводились обученные элементарно российскому и латинскому, священной истории и отчасти катихизису. В последующие классы до поэзии принимались имеющие соответственные классу познания и возраст. Тех, кои не имели способа быть приготовленными к академии дома или в народных школах, отсылали в русские классы или уездные русские училища.

Название. Воспитанники высших двух классов – богословского и философского назывались студентами; остальным принадлежало скромное имя учеников.

Назначение фамилий. Родители или родственники, записывая детей в академию, не всегда в прошениях своих о приеме детей в академию обозначали свои фамилии. Прошения, по титуле, обыкновенно писались так: прошение диакона, № округа, № села, Василия Петрова, или жены умершего пономаря Мавры Васильевой, или, если ученик был сирота: умершего священника Алексея Иванова, сына Петра Алексеева и т. п. Делом ректора академии или смотрителя училища было придумывать и собственноручно обозначать фамилии новым ученикам.

Фамилии назначались: а) больше всего по округам, церквам, селам, напр.: Мамадышский, Карсунский, Цивильнов, Чебоксарский, Казанский, Воскресенский, Богоявленский, Пеньковский, Танкеевский, Янцибуловский, Нурминский, Байвулов, Тогаевский и друг; б) затем фамилии давались, но именам родителей или родственников; по наружности и особенностям учеников, а иногда и родителей или родственников, которые приводили детей к ректору, по фамилиям знатных лиц и по событиям и лицам историческим, по предметам естественной истории и по некоторым греческим и латинским словам, напр: Афанасьев, Софийский (сын пономарицы Софьи), Маврин (сын Мавры), Екатерининский, Красавцев, Однооков Животоносов, Голосницкий, Немков, Белорусанов, Глухов, Тихонравов, Несмелов, Смеловский, Мараксов, Великанов, Птенцов, Малиев, Юниев, Тиховидов, Мелодиев, Овидиев, Сатрапинский, Милордов, Софоклов, Сперанский, Румянцев, Ааронов, Китайцев, Спартанский, Салманассаров, Хрусталев, Комаров, Кипарисов, Алмазов, Каменский, Журавлев, Карасев, Цветков, Волков, Птицин, Кафаров, Элпидин, Пактовекий, Аргептов, Филантропов, Рапидов, Астериев и др. В большом ходу были следующие фамилии: Боголюбов, Благоразумов, Бо- годаров, Славолюбов, Благолепов, Победоносов, Чистосердов и т. п.

Случалось, что фамилии учеников, за несколько дней ранее вписанные в приемную книгу, назначались товарищам для поощрения и соревнования их. Родные братья, записываемые в разное время или одновременно в один класс, иногда получали разные фамилии: Петр и Иван Померанцев и Сокольский, дети села Пермягаш священ. Симеона Козьмодемьянского. Некоторые родители на прошениях означали свои фамилии, но их дети, случалось, все-таки вводились в академию с другими фамилиями, напр. отец Бишевский, а сын Рождественский. Некоторые ученики были записываемы в академию при особых обстоятельствах, которые и давали ректору повод к нареканию фамилий. Примеры: В 1816 году казанского кафедрального собора псаломщик Дмитрий Иванов просил пр. Амвросия о записании в академию своего родного брата священнического сына Егора. Просьба псаломщика удалась: брата его Егора, по резолюции архиерея, консистория при указе послала в академию и предписала правлению ввести его в отделение. Егора ввели, куда следует, и нарекли ему фамилию «Псаломщиков». Консистория в том же году, по резолюции пр. Амвросия, указом предписала академическому правлению принять одного ученика яко сироту на казенный кошт. Сирота с фамилией «Сироткин» введен в русский класс. Подобным образом назначены фамилии ученикам: Беднякову, сыну бедного сторожа Т. Иванова, Вдовцеву, сыну бедного вдового дьячка, Сибирскому, сыну сосланного в Сибирь дьячка и др. Урослым священноцерковнослужительским детям, записываемым прямо, для научения причетнической должности, не редко назначали такие фамилии: Дьячков, Пономарев, Тимпанов, Алтарев, Псалтырев и друг.

До 1817 г. не стеснялись давать фамилии от названий мифологических; таковы например фамилии: Янусов, Марсов, Адонисов, Ураниев, Афродитин, Кипридов, Тер- психоров и друг.

Подобными фамилиями любил особенно нарекать своих учеников смотритель симбирского русского училища А. Милонов. Пр. Амвросий в августе 1817 г. на одном журнале консистории о болезни ученика симбирского училища Афанасия Адонисова, между прочим, положил такую резолюцию: «академическому правлению и всем училищам консистория имеет предписать переменить неприличныя и соблазнительныя прозвания, данныя учащимся к стыду тех, кои им назначили оныя». Консистория немедленно исполнила это. Академическое правление тогда же со своей стороны послало по уездным училищам предписания о перемене соблазнительных фамилий.

Возраст. До 1808 года не было строго определено, до каких лет могут поступать в академию священноцерковнослужительские дети. В 1808 году было определено принимать детей от 9 до 14 летнего возраста. В 1809 году правление академии, по поручению пр. Павла Зернова, составило наставление, по которому должен был поступать главный надзиратель симбирского русского училища. В § 6 этого наставления было написано: «надзиратель принимает в училище священноцерковнослужительских детей два раза в год в сентябре и январе по письменным просьбам их отцев, матерей или родственников, не выше девяти, или по крайней мере десяти лет, коих, а паче священнических и диаконских детей, и в академии содержаться могущих, обучив чтению, пению и письму, отправлять немедленно в академию из перваго русскаго класса, равно и причетнических детей, но при том способных обучаться вышним наукам и могущих содержаться на отцовском коште». Пр. Амвросий Протасов приказывал принимать в академию от 8 до 10 летнего возраста. Дети от 13–15 считались урослыми и записывались в русскую школу. Годы учения распределены были следующим образом: курсы богословский, философский и риторический продолжались по два года, курсы риторики, пиитики, синтаксимы, грамматики высшей и низшей информатории и отделения по одному. Перевод из одного класса в другой зависел от успехов: одни доходили до риторического класса в четыре–пять лет, другие менее успешные и ленивые в шесть–девять лет, а потому между учениками одного и того же класса случалось самое странное несоответствие в годах и времени вступления в академию. Не многие могли оканчивать курс по прошествии 11 или 13 лет учения. Особенно долго заправлялись некоторые урослые ученики в русских классах. Ученики мало даровитые и ленивые сидели по нескольку лет в одном классе, снисходительное начальство редко исключало учеников и при том исключало более «строптивых», «злонравных», чем «непонятных». Ученик Павел Алоизов, взятый в академию в 1801 году, окончил курс 1818 году, по прошествии 18 лет. Одновременно с Алоизовым окончил в 1818 году курс Поликарпов по прошествии (с 1807–1818)      12 лет. В 1817 году у 17-ти летнего студента философии Петра Бельского, взятого в академию в 1809 году, были такие товарищи, как напр. Павел Золотницкий 23 лет, введенный в академию в 1804 г. Ученик русской школы Петр Мараксов с 1806 по 1817 год дошел только до третьего русского класса. Ученик Семен Колунцев в 13 лет (с 1806 до 1818) дошел только до второго русского класса. Ученик Василий Стефановский 10 лет просидел только в информатории с 1806–1816 год. Ферапонт Александровский в отделении просидел 7 лет с 1809–1815. В следующей таблице мы представляем крайние пределы лет ученических и времени введения в академию за один 1815 год.

В 1815 году

Число учеников в казанской академии простиралось от 500–850, включая в это число иноепархиальных и русской школы учеников. Число учеников при пр. Павле Зернове и Амвросие Протасове увеличивалось год от году. Замечательно, что в низших классах всегда было гораздо более учеников, нежели в высших. В низших классах, напр. в информатории число учеников иногда доходило до 290; но к философскому классу minimum и maximum оставалось: 40–90, к богословскому: 40–80. Постепенное уменьшение числа воспитанников от низших классов к высшим зависело от того, что 1) большая часть выходили из средних классов и определялись на священноцерковнослужительские места, некоторые поступали в гражданскую службу, или переходили в другие учебные заведения, и 2) многие, по неспособности к высшему образованию, переводились из первых и средних классов в русскую школу, для приготовления к церковнической должности.

Главною обязанностью начальников и учителей академии была обязанность наставничества. Ректор обыкновенно был наставником богословия, префект учил философии, за ним следовали учители: риторики, пиитики, синтаксимы, грамматики, информатории и русской школы. В свободное от классов время наставники читали ученические сочинения и задачи, руководили воспитанников высших классов в чтении книг. Одному учителю поручались три, четыре предмета, напр. учителю синтаксимы: латинский язык, катихизис и арифметика. Труды наставников не ограничивались одним преподаванием, они должны были за неприличное поведение в классе и вообще за неисправность наказывать учащихся в классе стоянием на месте, или на коленах, или назначали наказание напр. голодный стол, стояние в столовой на коленах; они репортовали об учениках, не явившихся в срок. Наставники должны были отбирать и представлять в правление различные показания и объяснения учеников, напр. почему кто из них опускал классы, не ходил в церковь, не исповедовался, приехал поздно после вакации, на ком из учащихся не была натуральная оспа и др. На обязанности наставников было также: 1) репортовать о выписке потребных для класса учебных книг и о поведении учеников в классе. Учитель отделения Прокопий Брусвянов напр. в 1816 году так ре- портовал академическому правлению: «сего 1816 г. октября 11-го дня, по окончании послеобеденнаго класса ученики отделения при выходе из класса произвели опасное бешенство, ибо, кроме обыкновеннаго крика, начали толкать, давить друг друга и наваливаться; от сего составилась большая куча, в которой многие едва не передушились: о чем казанскому академическому правлению покорнейше и репортую».

Важным нововведением, которое способствовало наблюдению за ходом академического образования, было то, что по приказанию пр. Амвросия Протасова, все наставники должны были, по прошествии каждого месяца, подавать в академическое правление репорты. В отчетах прописывалось: а) сколько прочитано и истолковано ученикам из учебных предметов, и на каком отделе по окончании месяца остановились ученики; б) сколько по каждому классу оказалось учеников успевших, и сколько нерадивых, какие ученики и сколько раз не ходили в класс и по каким причинам. Вместе с отчетами месячными в правление представляемы были и упражнения учеников с рецензиею, поправками и заметками наставника. Лучшие из сочинений от каждого класса вносились к пр. Амвросию. Академическое правление, внесши в журнал свой репорты учителей, а имена как прилежных, так и нерадивых учеников в нарочито заведенную для сего книгу, по прошествии каждого месяца, вносило о сем к пр. Амвросию

месячный репорт, с прописанием всего в учительских репортах изъясненного и с своими замечаниями как об успехах учащих и учащихся, так и о том, что нужно поправить в методе учащих. На основании подобных репортов пр. Амвросий пред началом вакации составлял годовой о порядке учения в академии отчет, который был представляем в Св. Синод. Пр. Амвросий 2-го августа 1817 года чрез академическое правление приказал объявить учителям академии, чтобы они в вакациальное время «сочинили и представили надлежащие конспекты, которых до сего времени ни в каком классе академии не было. В конспектах наставники имели изложить: а) предметы каждого класса в подробности, б) способы преподавать оные для учащихся и внятно и достаточно, в) время, в которое каждый из предметов должен быть окончен, г) учебные часы для преподавания каждого предмета.

По требованию пр. Амвросия, все учители академии к началу учебного 18 ¹⁷/₁₈ года представили свои конспекты. Правление, рассмотрев их и сообщив с новым расписанием учебных часов, представило их пр. Амвросию с таковым отзывом: «подлинные конспекты, когда они удостоятся архипастырскаго утверждения, хранить в правлении, а копии с оных выдать учителям с таковым подтверждением, чтобы а) учители всевозможное обратили внимание на то, дабы усилить знание латинскаго языка, которое в настоящем случае, по замечанию ректора академии, оказывалось недостаточным; что, если кто по обстоятельствам найдет нужным что либо переменить в своем конспекте, или что прибавить, то в таком случае относился бы к ректору; 3) что сообразуясь с правилами новаго устава духовных училищ, где сказано, что учители заступают место родителей для своих учеников, они обязаны сверх учебной части обращать внимание и на нравственную; при всяком случае внушать им должное уважение к начальству, любовь к порядку, правила всякой благопристойности, вежливости, опрятности и чистоты, а потом самим содействовать попечениям начальства».

Все конспекты оказались не соответствовавшими требованиям пр. Амвросия. На некоторых из них он сделал замечания и поправки. «Конспекты все вообще, писал он на представлении академическаго правления, недостаточны: ибо в оных 1) нет самого главного, как т. е. учащие должны преподавать учащимся свои уроки? что должны при том наблюдать, и чего остерегаться? от чего зависит почти весь успех учащихся. 2) Не означены писатели для высших классов, коими учащиеся должны заниматься для усовершенствования себя в классических предметах и из коих должны делать нужные выписки, кои гг. учители должны у них свидетельствовать. 3) Не расчислены и упражнения учащихся, кои должны они подавать учителям, так как не назначено на них и времени, почему дабы не остановить учения, конспекты сии сдаются в академическое правление с тем, чтобы оно в прописанном распорядилось, а па будущее время изготовило бы для всех классов, а особенно высших, обстоятельные, а сверх того, назначило бы и ежемесячныя испытания учащимся, причем, рассмотрев их упражнения, лучшия вносило бы ко мне». Новые более обстоятельные конспекты вовсе не были представлены.

Наставники старой академии не сочинили и не представили пр. Амвросию и своих рассуждений, по которым он намерен был проследить и узнать их способности и познания. В приказе своем от 19 сентября 1816 года пр. Амвросий писал: «объявить гг. учителям, которые намерены оставаться при академии, чтобы каждый из них сочинил о своем предмете, разумея высшие классы до поэзии, по одному рассуждению на латинском или российском языке, в котором бы, изложив свой предмет во всех отношениях, представил удобнейший план, по которому он преподавать свои лекции будет, так как и писателей, коих намерен более придерживаться? А гг. нисших классов учители должны представить также каждый по одному рассуждению на латинском языке о каком-либо философском или богословском предмете, дабы мог я видеть их способности и познания».

Иерархи казанские требовали от начальствующих и наставников академии, чтобы они имели влияние на умственное и нравственное образование, как духовенства, так и народа. С этою целию введены были при академии: а) научение не грамотных священно-церковно-служителей, б) эпитимии для виновных священно-церковно-служителей, в) экзаменование ставленников, г) публичное преподавание катихизического учения, д) проповедничество и др.

Кроме обучения воспитанников академии академические учители, особенно из священников, занимались иногда экзаменованием ставленников. Некоторым учителям низсших классов и русской школы вменяли в обязанность обучать неграмотных священно-церковно-служителей письму, чтению, нотному пению, церковному уставу, катихизису и книгам. – О должности человека и гражданина и О должностях пресвитеров церковных. Для научения в академию отправляли не только определяющихся во дьячки и пономари, но и священно-церковно-служителей, имеющих места епархиальные, когда они на испытании мешались в чтении, нотном пении, уставе и др. Испытывались же не только ставленники и поступающие на епархиальные места, но и все почти неученые священно-церковно-служители, которые являлись к архиерею в случае перехода из одного прихода в другой, или посвящения из низшей степени церковного служения в высшую, из причетников в дьяконы, из дьяконов в священники, в случае посвящения в стихарь, и получения ставленнической грамоты или билета на женитьбу. Пр. Павел и Амвросий диаконов и священников свидетельствовали по большей части сами, а остальных церковников отправляли к экзаменаторам ставленников. Консистория, по аппробации, обыкновенно предписывала так: «дьячек слушан, в пении мешается, читает средственно, пишет худо. Записать его в русскую школу для научения всему тому в твердость». После одной аппробации пр. Амвросий написал: «священник ни петь, ни читать не умеет. Дабы избавить духовенство от стыда и поношения, записать его в русскую школу для научения тому и другому в твердость»²⁸. Подсудные церковники, по выжитии академической эпитимии, были иногда задерживаемы в академии для научения письму, чтению и пению. Урослые церковники помещались в число служителей академических с тем, чтобы они в свободное время ходили в класс и занимались.

Виновных по епархиальному суду священно-церковно-служителей, вместо подначала, посылали в академию «на эпитимию». Подначальные лица должны были исправлять все обязанности академических служителей. Это считалось наказанием тяжким и более унизительным, чем подначал в монастыре или в архиерейском доме. В академию и отсылались за буйство, самовольное вступление в брак прежде посвящения в стихарь, нетрезвость, самовольные от должности отлучки, беззаконные требоисправле- ния, за неподачу к сроку метрик, ссоры из за доходов, стреляние из огнестрельных оружий. В академию отсылались:

а) Священно-церковно-служители, показанные в благочиннических о состоянии священно-церковно-служителей ведомостях поведения не трезвого и буйственного, б) подначальные, испытанные в монастырях и оказавшиеся неисправимыми, в) послушники, г) нерадивые к образованию детей родители. Пр. Амвросий о диаконе Иване Александрове написал: «диакона за то, что оболгал меня в рассуждении лет сына своего, отослать на неделю в академию в работу». Подсудные для допросов, случалось, забираемы были в консисторию и при ней содержались до окончания следствия. Следствие же и допросы иногда растягивались на очень продолжительное время. Если эти лица здесь вели себя неприлично, часто самовольно отлучались, то до окончания о них дела консистория при указе отсылала их в академию «для пропитания и употребления в работы». В академию посылали и тех виновных церковников, которые за нетерпимые беспорядки из духовной команды, яко преступники, были выключаемы в светское правительство. Консистория в таких случаях предписывала обыкновенно так: «церковника, доколе решается о нем дело, держать в академии, с тем, чтоб он за получение от оной пищи работал». Эпитимия назначалась «во исправление нравственности», «для удержания подначальных от неблагопристойных поступков на будущее время», «в страх другим». Время академической эпитимии обозначалось или определенным сроком, – от недели до полгода, или неопределенно «до исправления», «когда покажет воздержное житие», «когда придет в чувство». Подначальных, случалось, отпускали до окончания эпитимийного срока к месту службы для посевки хлеба, на большие праздники, по семейным обстоятельствам, во уважение просьбы прихожан, или родных или ради миролюбивого под эпитимией поведения. Подначальные присылались в академию при указах консистории с тем, чтобы, по выжитии ими эпитимийного срока, академическое правление возвращало их обратно в консисторию при репортах, в которых обозначалось, с каким поведением подначальные вели себя во время эпитимии и как исправляли и оканчивали послушание. Академическое правление поэтому подначальных поручало для ближайшего за ними насмотра расходчику, или учителю сениору и префекту, на обязанности которых было доносить о поведении подначальных; и по окончании эпитимии аттестовать. Иные подначальные занимались больше пьянством, нежели исполняли послушание в пользу академии; по неделе и более, неизвестно куда, без всякого спроса пропадали из академии. Для укрощения буйства их сажали в пустой покой. Академические чиновники, на которых возложен был надзор за поведением подначальных, и сами наставники и ученики часто жаловались академическому правлению на обиды от буйных подначальных церковников. Подначальные своим поведением, побегами из академии и неявками на академические работы не мало увеличивали и канцелярское академическое делопроизводство. Из-за них у академического правления часто завязывалась и без того тогда сложная переписка с консисториею, съезжим домом, казенной палатой. Под эпитимию посылались иногда с отрешением вовсе от места, иногда с лишением доходов во время эпитимийного срока, иногда с предоставлением половинной части доходов для содержания семейства. Подначальные пользовались в академии казенным продовольствием. Если их было больше 20–25 человек, то допускалась передержка съестных припасов. В ведомостях провизных особою статьею показан расход провизии на подначальных.

Состоящие в казанской епархии русские училища, алатырское, симбирское, курмшыское, чебоксарское и карсунское и по внешнему и по внутреннему устройству зависели от академии. Училища не пользовались никаким определенным из казны окладом, а получали на свое содержание из епархиальных источников и от академического правления из неокладной суммы. В силу резолюции пр. Серапиона, последовавшей на докладе академического правления в 1801 г. феврали 21-го дня, назначен был денежный сбор с детей, поступающих в училище, с священнических по одному рублю, диаконских по 50 коп., дьячковских и сирот по 25 коп. Эти деньги, хотя собирались и каждый год, но не одинаково, смотря по числу принятых в училище, от 8 до 30 рублей. Смотрители училищ иногда не взыскивали эту подать с детей сирот, но за то они, по скудности ли средств к содержанию училища, или в своих корыстных видах, иногда излишними поборами притесняли подведомых священно-церковно- служителей. Алатырский смотритель протоиерей Иван Миловский подлежал суду консистории и находился под следствием по доносу священника Ивана Зефирова в разных поборах с подведомого духовенства и притеснениях²⁹. Главное содержание училища получали от академии. Она ежегодно высылала на каждое училище по 143 р. Из этой суммы 118 р. назначалось на содержание учителей, а остальные деньги на содержание училища; на экстраординарные надобности иногда посылались деньги из неокладной суммы. Смотритель, как хозяин училища и блюститель благоустройства оного, в конце полугода, и при истечении каждого года, отсылал в академическое правление для ревизования о приходе и расходе училищных сумм счеты. Служителей для домашнего обихода и службы в училищах академическое правление выбирало из безграмотных и урослых детей священно-церковно-служительских. Академия старалась обеспечить жизнь училищных учителей; по ее ходатайству наставники училищ пользовались доходами от предоставленных за ними священнических мест. В таких видах академического начальства учитель алатырского училища Василий Левашов пользовался и годовым жалованьем и доходами от священнического места, предоставленного казанск. округа в селе Чурилине. Академия на свои деньги старалась предоставить своим училищам более удобные помещения. Это подтверждает напр. дело о покупке академиею у симбирского мужского Покровского монастыря каменного двухэтажного корпуса для симбирского русского училища за тысячу рублей. Представим извлечение из этого сложного и вместе интересного дела. С начала своего заведения до 1806 года училище симбирское помещалось в одной половине каменных настоятельских покоев Покровского монастыря. Помещение это было крайне тесно и неудобно. Посему в 1806 г. смотритель училища, протопоп Андрей Милонов в донесении своем к пр. Павлу о неудобных помещениях между прочим писал так: «училище отстоит от города в двух верстах. Учители же, жительствующие и ученики квартирующие в центре города, в классы с великим трудом приходят в свое время, а особливо зимою в случающиеся морозы и вьюги. Сверх сего, учители яко из священнослужителей во время отправления недельных по очереди служений в церквах своих за отдаленностью по целой неделе не бывают, а особливо в зимние кратчайшие дни, от чего ученики втораго класса, яко в оном классе учитель священник и монастырский и приходский, оставались бы без всякаго учения, если бы я из единаго к ним сожаления не занимал их обучением. Деревянные старые настоятельские покои и поныне занимаются настоятелем, а классы учеников первый и второй расположены в одной половине каменных настоятельских покоев, в коих не более поместится как до 25 человек. На лицо же тех учеников состоит 59 человек, которые хотя в той же половине помещены, но в первом классе толикая тесность, что иные принуждены стоя обучаться, другую же половину тех каменных покоев настоятель монастыря за малым количеством келлий для монашествующих учениками занять никак не позволяет. Следовательно, если сего 1806 года после вакациальнаго времени последует повеление открыть третий российский класс, то и совсем негде будет».

Представивши такие неудобства, Милонов предлагал и новое место для переведения училища: «при симбирском Спасском монастыре, состоящем в самом центре города, имеется вне онаго монастыря и за оградою онаго один большой корпус каменнаго здания и при нем флигели с потребными в дому службами. В том одном корпусе расположить училище даже и на три класса удобно». Настоятельница того девичьего монастыря Вирсавия, репортом консистории 1807 года в месяце марте, донесла, что означенный корпус отдается в наймы под чертежную со вносом в пользу монастыря 150-ти рублей ежегодно, и что оный вместе с другими корпусами выстроен покойною госпожою коллежскою ассесоршею Твердышевою посредством приказа общественного призрения и под назиранием родственников ее, в ведомстве коего оные домы прежде находились, а со временем сданы под присмотр и в полное распоряжение настоятельнице монастыря, с таковым папамятованием, что, если один дом отобран будет, а монастырь лишится выгод, то родственники покойной Твердышевой не оставят настоять просьбою, изъявив в ней свое неудовольствие». Духовная консистория таковое игуменьи Вирсавии донесение, с прописанием всех неудобств, препятствующих училищу быть в Покровском монастыре, представляла на благорассмотрение пр. Павла, который приказал предписать указом академическому правлению выдавать девичьему монастырю по сту двадцати рублей каждогодно, доколе училище оный корпус занимать будет. Но того ж 1807 года в месяце августе симбирский гражданский губернатор князь Сергий Хованский на отношение пр. Павла о выводе межевой чертежной конторы из корпуса при девичьем монастыре ответствовал, что чертежная из оного корпуса, за неимением в городе квартир, способных для сочинения большой меры генеральных планов, выведена быть никак не может, и просил оставить училище в Покровском монастыре, до тех пор, пока выедет межевая контора». Вследствие сего пр. Павел приказал училищу по-старому оставаться в Покровском монастыре. Об этом приказе консистория сообщила указами смотрителю Милонову и настоятелю Евстафию. На требование смотрителя для помещения училища монастырских покоев настоятель отозвался тем, что в покровском монастыре вовсе нет удобных и порожних покоев для училища и предложил ему приискивать для училища партикулярный дом за ту самую плату (120 р.), которая ассигнована была от академии девичьему монастырю, если б в корпус оного было переведено училище. Партикулярный дом для училища Милоновым был приискан зa 120 рублей в год, с тем чтобы эта сумма выдана была домовладельцу наперед, и если тот дом от несмотрения училища сгорит, то заплачено бы было, чего он стоит. Но консистория запретила снимать обывательский дом на страх училища, как не имеющего ни жалованья, ни другой какой суммы к содержанию себя, а предписала поместить училище непременно в Покровском монастыре. Настоятель Евстафий репортовал консистории, что для училища порожних и удобных в монастыре покоев не имеется, с таковым прибавлением, что о сем присутствующему консистории зилантовскому архимандриту Амвросию известно. При слушании же оного репорта, бывый тогда присутствующим, означенный архимандрит Амвросий в присутствии консистории объявил, что Евстафий согласен каменный корпус, состоящий при входе в Покровский монастырь на правой стороне ворот, отдать в академию под симбирское училище со вносом от академии единовременно однажды на всегда тысячи рублей. С разрешения пр. Амвросия, академия из неокладной суммы выдала монастырю тысячу рублей с тем, чтобы тот корпус навсегда остался для симбирского духовного училища. Инспектор академии Израиль, по обозрении духовных училищ в 1817 году, репортуя пр. Амвросию о неудобном по отдаленности от города помещении симбирского училища в том каменном двухэтажном корпусе, донес и о тысячной стоимости оного корпуса, присовокупив, что не смотря на то, что в том корпусе помещено и духовное правление, за всем тем три комнаты остаются в нем праздны. Пр. Амвросий на репорте ревизора Израиля написал: «а почему за казенное строение от академии заплачено тысячу рублей, чтоб поместить в оном училище, о том справившись, обстоятельно представить». На представлении академического правления с подробными сведениями о покупке двухэтажного монастырского корпуса пр. Амвросий 4 января 1818 г. написал: «тысяча рублей заплачена монастырю неправильно, ибо корпус требовался от оиаго не для частнаго употребления, но для общественной пользы, под училище, и потому монастырь, имея излишние покои, и должен был отдать оные безмездно. Почему прописанныя деньги и возвратить в академию, оставив в пользу монастыря одни проценты с сей суммы за все время, в которое находилась она в процентах». Тысяча перешла снова в руки академии. В 1808–1809 г., по указанию академического правления, протоиерей алатырский Иван Миловский построил собственным коштом каменный корпус для духовного правления и училища алатырского. По представлению пр. Павла, за эту постройку Миловскому пожалована была камилавка.

Протекторы академии вменяли в особенную обязанность академии отыскивать способы к усовершенствованию учебно-воспитательной части. В 1810 г. правлением академическим было составлено наставление надзирателям русских училищ. В 1809 году алатырский протопоп Иван Миловский внес к пр. Павлу собственных денег пять сот рублей с тем, дабы на оную пятисотную сумму основана была при алатырском и симбирском училищах библиотека классических книг. Пр. Павел передал эту сумму в академическое правление, «для должнаго употребления ее к назначению». Правление, разделив 500 руб. поровну на оба училища, завело при тех училищах библиотеку неподвижную и непродажную, и при этом составило правила библиотеки: «чтобы библиотеки сии могли возрастать и умножаться: то как для сего, так и для заплаты за доставку книг, за увязку и другия по части библиотек сих могущия последовать издержки, книги должны были продаваться с накладою барышей от десяти копеек до одного рубля». Надзиратели училищ, на которых возложено было библиотекарство, обязаны были: а) записывать приход и расход книг в прошнурованную книгу, выданную из академического правления; б) по истечении каждых двух месяцев представлять в академическое правление как вырученные за продажу книг деньги, так и ведомость о числе проданных и оставшихся книг; в) бедным, но прилежным и добронравным ученикам, по общему рассмотрению с учителем, даром выдавать книги для употребления, отнесшись о сем прежде в академическое правление. С разрешения пр. Павла, о пожертвовании Миловского на пользу и образование просвещаемого юношества академическое правление, в знак благодарности от лица академии, сообщило в московскую газетную экспедицию. По представлению пр. Павла, Миловский в 1811 году награжден был наперстным крестом за пожертвование 500 рублей. После он взнес собственных своих денег для библиотеки же еще 300 рублей.

В 1817 г. инспектор академии Израиль, по поручению академического правления, обозревал состоящие в казанской епархии училища, испытывал и рассматривал все способы учащих, экзаменовал учеников в знании учебных предметов, заставляя учеников петь литургию по придворному напеву, размещал детей сколько возможно по квартирам удобным и домам честным. Ревизор Израиль, собравши всех учителей и учеников в один класс, показывал образцы, как должно учителям преподавать учение по разным предметам, ученикам самым внятным образом толковал уроки, означал правила на доске, заставлял читать и петь но образцу народных училищ. В алатырском училище о. Израиль, избравши для обучения чтению, пению и письму троих градских диаконов Афанасия Розанова, Ивана Стеклова и Николая Петрова и взявши всех их и прочих учителей и всех учеников, ходил с ними вместе в народное училище, здесь смотрителем народного училища показаны были им способы и приемы преподавания народных школ.

В 1816–1818 г. академия приняла на себя все заботы о приведении устава комиссии духовных училищ в действие; в 1816–1818 г. по новому уставу в приходские и уездные училища преобразованы были русские школы в Курмыше, Симбирске, Алатыре и Чебоксарах. При этом как надзирателям, так и учителям даны были от академического правления надлежащие инструкции, почерпнутые из правил комиссии духовных училищ. Училища снабжены были пособиями, как-то книгами и прочим. И притом бедным и сиротствующим детям, по усмотрению надзирателя, с предварительного однако же к академическому правлению отношения и по назначению оного правления, учебные книги раздаваемы были даром, а отцовским детям, а именно священническим и диаконским, по положенным ценам.

Местные священно-церковно-служители, по приглашению надзирателей училищ, добровольно и безмездно приняли на себя занятие учительских должностей по избранным ими учебным предметам и дали в этом письменное уверение: в симбирском училище, кроме смотрителя протоиерея Андрея Милонова, священники Феодор Троицкий, Лука Крестовский, Иван Похвалинский, Яков Архангельский, диаконы: Иван Аксаковский и Василий Лаишевский. Надзиратель алатырского училища протоиерей Иван Миловский, не находя никого из градских священников способным к учительству, рекомендовал определить помощниками себе диаконов Петрова, Стеклова и Розанова, которые, во уважение добровольного их вызова, и были утверждены в сих должностях. В курмышском училище вызвались споспешествовать общественной пользе, кроме смотрителя протоиерея Протасова, священник Иван Соловьев, диакон Михаил Крылатов и дьячек Иван Гордеев; в чебоксарском училище, кроме ректора священника Евфимия Пальмова, священники Гавриил Молчановский, Петр Зимнинский, Афанасий Воронцов и Никита Аль- пидовский. Ни надзирателям, ни учителям на первый раз никакого жалованья не назначалось, а добровольный их вызов к обучению детей и рачение вменялись им в заслугу, которые оставались на замечании высшего начальства для будущего их награждения.

На ректора, префекта, инспектора и учителей академии духовного чина возлагалась должность присутствовать в казанской консистории в качестве членов. Так в должности присутствующих консистории были все ректоры, префекты, инспектор академии Израиль Звягинцев и из наставников протоирей Ласточкин, Талиев и Андрей Мироносицкий.

Когда состоялся синодский указ 1808 года 13 мая о назначении благочинного, для наблюдения за преподаванием закона Божия в светских учебных заведениях и поведением законоучителей: то обязанность эта обыкновенно возлагалась на префекта академии; его отряжали на приватные и публичные гимназические экзамены.

Ученые труды наставников казанской академии малочисленны. Из сочинений и переводов известны нам следующие:

1) Классическое сокращение богословия на латинском языке. Сочинение ректора Сильвестра Лебединского, напечатано сначала в С.-Петербугре 1799 г. и вторично в Москве 1808-го в 8 д.

2) Приточник Евангельский, сочинение его же, напечатано 1796 г. в Москве в 4 д. л. гражданскими буквами.

3) Нетленная пища, того же автора, напечатано в Москве 1794 г. и вторично 1799 г. в 4 д. л. также гражданскими буквами.

4) Толкование воскресных евангелий и апостолов с нравоучительными беседами в 4-х томах. Сочинение архиепископа Никифора астраханского и ставропольского. Переведено с греческого языка учителем Тимофеем Сагацким, издано в 1819 и 1847 г. Этот перевод сделан под руководством пр. Павла Зернова, который отличался знанием языков и сам занимался переводами с греческого и французского.

5) Татарская грамматика, сочин. учителя священника Александра Троянского. Напечатана в 1810 и 1860 г.

6) Татарский словарь, его же.

Наставникам академии даваемы были и ученые поручения: им давали на рассмотрение рукописи и книги духовного содержания. Так в 1812 г пр. Павел поручил наставникам академии рассмотреть тетради ручной пасхалии, составленные для пользы учащихся ардатовского уезда помещиком старым коллежским ассессором Михаилом Морозовым.

Ректор, префект и другие наставники академии, как по собственному желанию, так и по назначению епархиальной власти, составляли и сказывали в урочные дни и при особенных случаях проповеди в здешнем соборе и гражданских церквах. Некоторые из этих проповедей тогда же, по произнесении их, и были напечатаны. Из проповедей и слов говоренных по нарочитым случаям начальствующими и учителями академии мы имеем: Слово на всерадостнейший день вступления на всероссийский престол Императора Александра Павловича, говоренное ректором академии Антонием Соколовым³⁰ в Исакиевском соборе, марта 12 дня 1807 г. и напечатай, при Св. Синоде.

Учение катихизическое, преподававшееся отдельно в низших и высших классах, было преподаваемо воспитанникам в дни воскресные и праздничные. Для сего академисты всех классов собирались пред литургиею в классах или в академическом зале, и с половины 7-го часа до обеденного благовеста слушали толкование катихизиса. Катихизация возложена была на учителей духовного чина и монашествующих. Иеромонах Мефодий (Михаил) Смирнов, священники Гурий Ласточкин, Андрей Мироносицкий, Александр Троянский, Алексей Боголюбов и иеромонах Аполлоний, по назначению епархиальной власти, проходили преимущественно должность академического катихизатора и им за это прибавляемо было жалованье. С августа 1816 г., сверх преподавания катихизиса, пр. Амвросием Протасовым для высших классов введено было публичное толкование священного писания но дням воскресным пред литургиею, на что полагался каждое воскресенье один час по окончании толкования катихизиса. Публичным истолкователем св. писания назначен был учитель иеромонах Аполлоний. Но приказанию пр. Амвросия, пред открытием в академии публичного истолкования св. писания пропечатано было в казанских ведомостях, что посторонние лица могут слушать в академии не только изъяснение свящ. писания, но и катихизическое учение. Как то, так и другое привлекало в академию не мало посторонних слушателей. На поприще катихизического учения и проповедания слова Божия академия в рассматриваемый период старалась идти по следам своих протекторов Амвросия Подобедова, Павла Зернова и Амвросия Протасова, которые сами были достойными проповедниками, образовавшимися в московской и славяно-греко-латинской академии и троицкой семинарии под влиянием церковного оратора митрополита Платона Левшина.

Чтение и рецензия проповедей, сочиняемых и произносимых приходскими священниками, были возлагаемы на начальствующих и наставников академии. Цензорами проповедей были протоиереи: префект Борис Поликарпов и учитель Гурий Ласточкин. В декабре 1817 г. был учрежден при академическом правлении комитет для цензорования сочиняемых казанским духовенством проповедей. На обязанности этого комитета было назначать проповедников не только из духовных особ, но и из светских учителей академии и училищ, составлять расписание проповедей для представления оного в консисторию. Членами комитета, по назначению пр. Амвросия, были: первый член ректор Феофан, протоиереи Гурий Ласточкин и Петр Талиев. Пр. Амвросий составил для комитета следующие краткие правила, относящиеся до проповедников: 1) чтобы проповедники слова Божия к доказательству или исследованию заданной им частной темы извлекали доводы не из одного разума, а наипаче из слова Божия; 2) чтобы старались правильным образом расположить их; 3) чтобы не вносили в проповедь слова Божия, мыслей и выражений светских, а также слов иностранных; 4) чтобы представляли в комитет проповеди за месяц до того дня, в который надлежит говорить, употребив при том надлежащую исправность, как в переписке, так и в означении мест, приведенных из священного писания,

На учителей академии были возлагаемы и другие некоторые обязанности Учитель информатории, строитель Ивановского монастыря иеромонах Аполлоний был помощником инспектора по частям нравственной и экономической, катихизатором и публичным истолкователем священного писания. Стефан Шумовский (1814 г.) был учителем и коммиссаром. Протоиерей Гурий Ласточкин в ноябре 1815 года был отряжен для увещания подсудимых в существовавшую тогда коммиссию для отыскания причин пожара и прочего. Учитель греческого языка Сагацкий был и учителем и пения и начальником академического хора и надзирателем нравственной и экономической части. В академии был обычай приносить от лица академии своему преосвященному поздравления в великие господские праздники и особенно в дни тезоименитств архиереев. Задолго до праздника Рождества, или Воскресения Христова, или именин архиерейских принимались заботы о приготовлении стихов и речей на всех языках, какие преподавались в академии.

Поздравления произносились наставниками и вместе учениками не в прозе, а преимущественно в стихах, которые переписывались аккуратно, переплетались в папку с золотым обрезом и представлялись преосвященным.

В 1801 г. академия принесла императору Александру I на день его венчания и миропомазания «Жертву всерадостных чувствований». В «Жертве всерадостных чувствований» были гратуляции и речи на разных языках и между прочим на татарском, чувашском, мордовском, черемисском и вотяцком. Вот некоторые из этих речей в переводе.

.      А) Речь черемисская

Всемилостивейший Государь!

В нашем народе нет ни просвещения, нет ни наук, е ни знаний; и потому высокие твои добродетели достойно прославить мы не можем: но они, как блистающие лучи дневного светила, для всех ощутительны. Бы, Всемилостивейший Государь! ко всем народам в державе своей являете себя отцом чадолюбивым; а мы, радуяся о Твоем миропомазании, не иначе усердие свое открываем, как дети, простым и немотствующим языком, взывая: Бог любит Россию! Милосердый Государь Александр Первый царствует над нами; мы безопасны – мы блаженны. О! да хранит его Его здрава во веки.

Б) Речь чувашская

Сегодня Государь Российский приемлет скипетр и корону. Коль велика наша радость! Он нас любит, как отец, за то и Бог Его любит. При Нем у нас и жатва обильна, и луга лучше, и стада многоплоднее; теперь мы живем спокойно. Боже! мы Тебя в простоте сердца просим, чтобы за то и в доме его всегда обитало здоровье и веселье.

в) Речь вотяцкая

Всемилостивейший Государь!

Милости твои для нас столь велики, что мы по простоте своей не находим слов, которые могли бы довольно выразить ту радость, которую в нас возбуждает благополучно совершившееся твое коронование. Мы все на полях, и в домех, и на празднествах наших, и во храмех всеусердно молим Бога, Который тебя оправдал над нами царствовать, чтобы Он к счастию нашему сохранил тебя здрава и долголетна!

г) Мордовская

Всемилостивейший Государь!

С самой минуты царствования твоего, когда ты произнес сии слова: буду управляти народом моим по законам и по сердцу покойныя моея бабки, премудрыя Екатерины, уже сердца наши связал ты единодушною к себе любовию, и произвел во всех нас радостныя о царствовании твоем рукоплескания. Ныне Всевышний вручает тебе скипетр; и мы, будучи пронзены сею радостию до глубины сердца, ничего себе пожелать не можем, как только, чтобы ты был всегда здоров и управлял бы нами чрез многие годы.

Образ жизни и порядок занятий академистов были определены регламентом, инструкциями казанских иерархов. Они ложились спать в 9 часов, а вставали в пять. Часы 12 и 1-й пополудни употреблялись на отдохновение и обед, часы вечерние 7, 8 и 9 на отдых, ужин и приготовление уроков. Кроме ежедневных утренних и вечерних молитв, ученики все должны были ходит в церковь в воскресные и праздничные дни. Из студентов избирались церковные инспекторы для квартирных и казенных академистов. Они обязаны были с воспитанниками ходить в церковь, наблюдать, чтобы они стояли благочинно, репортовать правлению о неходящих в церковь. Кроме того, надзор за воспитанниками в церкви принадлежал наставникам и сениорам. В св. четыредесятницу в каждую среду и пяток вся академия оставляла классы и отправлялась к литургии. На первой и последней неделе все воспитанники говели. В воскресные и праздничные дни с половины 7-го часу до обеденного благовеста академисты слушали катихизическое толкование. Для приучения к церковному пению, воспитанники в назначенное время собирались в классы, и под руководством регента академического хора или его помощника, обучались нотному пению. Некоторые же из них по охоте занимались в досужее время италианскою нотою и составляли свой певческий академический кружок. Для практического навыка в церковности ученики низших классов до синтаксимы ежедневно, по очереди, отправляли каждое богослужение в петропавловской церкви, а в воскресные и праздничные дни все воспитанники отправляли, по очереди, клиросную должность. Академисты же были чиновщиками при архиерейском служении. Между академистами были певческие книги и концерты Д. Ст. Бортнянского. В 1817 г. концертных сочинений Бортнянского выписано было для академистов на 233 р. 75 к.; деньги эти взяты были из неокладной суммы. Студенты упражняемы были в составлении проповедей и оказывании их по воскресным и праздничным дням в академической церкви. Студенты богословия для приготовления к проповеданию слова Божия были посвящаемы в стихарь. Для отдыха ученикам академии в мае даваемы были рекреации. Все ученики, с дозволения префекта, обыкновенно собирались па дворе академии, и под окнами ректорской квартиры пели: Reverendissime Domine Rector! Recreationem rogamus Ректор увольнял их на один день. Местом для гулянья была дача Спасского монастыря «подсека». Сюда собирались наставники и иерархи. Пр. Павел Зернов на рекреациях особенно любил провести время с наставниками и учениками. С разрешения его, случалось, рекреация продолжались по три и по четыре дня. Для развлечения воспитанникам дозволялась игра на мусикийских инструментах. У академистов в большем употреблении были кларнеты. В особенных торжественных случаях академисты на разных языках приготовляли речи и стихотворения: это – высочайшее посещение Казани Императором Павлом, день торжественного венчания на престол Императора Александра I, дни тезоименитств преосвященных казанских, некоторые знаменательные дни в их жизни, напр. первый приезд в Казань, прощание с академией, дни великим праздников Рождества Христова и Пасхи. Класс поэзии преимущественно предъявлял свои труды и успехи в поздравительных семинарских овациях преосвященным. По форме стихотворения были различных видов: оды, гимны, дифирамбы, акростихи, сонет, рондо, песни, кантаты, послания, сонеты, триолеты, эпиграммы и др.

Студенты богословии и философии, известные начальству своим благонравием и отличными в науках успехами, были избираемы в различные почетные должности. Лучшие из студентов богословии, за неимением учителей, занимали их должности, с вознаграждением по усмотрению начальства. В классах рисования и пения обучали ученики риторики, студенты философии и богословии.

Надзор за воспитанниками лежал на префекте; в помощь ему назначались студенты, которые назывались сениорами. На обязанности их между прочим было: а) следить за порядком в классах и камерах, делать замечания и давать правлению отчет в оных, репортовать правлению о пропущенных учителями и учениками классах; б) по доверенности академического правления получать в почтамте деньги, адресуемые на имя правления; в) наблюдать за обхождениями и взаимными отношениями учеников и при этом советовать им неудовольствия, причиняемые товарищами, переносить благодушно, оказывать почтение ученикам высших классов, при встрече скидая шапку; г) репортовать академическому правлению о нуждах учеников как в одежде, так и в учебных книгах; д) за добрые нравы и хорошие успехи представлять полуказенных учеников к полному казенному содержанию; е) репортовать о поведении служителей. Так в продолжении курса богословского учения учителями были: Петр Талиев (1801), Николай Милонов (1812), Алексей Боголюбов (1814 г ), Матфей Ясницкий и Андрей Терновский (1816 г.), Полянцев (1818 г.). Сениорами были: М. Полиновский (1804 г.), Софроний Беляев (1812 г.), Василий Иванов (1813). Сениоры получали жалованья от 20–25 р. в год. Студенты отправляли должности камерных и квартирных смотрителей, церковных камерных и квартирных инспекторов. В помощники им назначались ученики риторики и поэзии. Казеннокоштные ученики размещены были в камерах по классам. Палаты были богословская, философская, риторическая 1-я и 2-я, пиитическая 1-я и 2-я, синтаксическая 1-я, 2-я, а иногда 3-я, грамматическая 1-я, 2-я и 3-я, информаторическая 1-я и 2-я, российская 1-я и 2-я. В каждой палате жили от 15–40 человек. В каждую палату был назначен смотритель с помощником. Обязанности камерных смотрителей разделялись на обязанности: а) в камере и б) вне камеры. Они между прочим обязаны были: а) представлять инспектору или префекту месячные репортиции о прилежании и поведении воспитанников и об отличившихся в благонравии, б) хранить на своей ответственности казенные вещи воспитанников, в) положенное количество бумаги, перьев и др. выдавать воспитанникам не вдруг, а смотря по нужде, г) составлять и хранить при себе описи имения и деньги каждого питомца и не позволять им па стороне занимать, или брать в долг, закладывать вещи и заимообразно одолжать друг другу деньги, е) репортовать о самовольных отлучках из камер, ж) не дозволять на улице никаких шалостей. Квартирные ученики имели квартиры на улицах всего города. Больше же жили в улицах Мокрой, Засыпкиной, Суконной, Сенной, Федоровской и в крепости. Обязанности смотрителей квартирных разделялись на обязанности: а) в квартире и б) вне квартиры. На их обязанности между прочим было дозволять гулять не в другое время, как в свободное от ученья, наблюдать, чтобы никто из воспитанников в надлежащее время празден не был, а о ленивых и уходящих объявлять сениору и префекту, наблюдать, чтобы в квартирах был порядок и чистота. В низших классах до философии были auditores из лучших учеников, которые пред классом выслушивали уроки товарищей и представляли тетради (notata) с отметками ответов. В корпусе были еще дежурные дневные; они избирались из студентов философии по очереди, поденно. На обязанности их было представлять префекту дневные репортации о благосостоянии в корпусе. Студенты обоих классов, для приобретения некоторого понятия в медицине, поочередно посещали больницу и ухаживали за больными. На помощь штаб-лекарю назначались ученики, которые за подлекарство получали жалованье.

Братцы милосердия. В 1817 г., по предложению инспектора Израиля, для присмотра за больными академистами по доброй воле назначались воспитанники. Для них Израиль сам составил следующие правила о братии милосердия.

1) Должность братцев милосердия в свободное время надзирать в больнице, не ограничивая ни времени, ни числа посещений, а паче быть нужно при раздавании лекарств, а не худо и пищи.

2) Быть особливо во время ночи при трудных больных, попеременно, для неопустительного исполнения, по предписанию врача.

3) Вникать в недостатки больницы, замечать, что к лучшему порядку можно устроить и то поместить в дневную записку.

4) К сему приглашаются наиболее в высших классах учащиеся, а по усердию могут помещены быть ученики риторики, разумея исправнейших по учебной части, и чтоб то не было отговоркою от исправления настоящей должности; желающие могут подписаться на обороте сего, и тем доказать уважение к нынешнему дню. Декабря 7 дня³¹ 1817 года».

В братья милосердия академисты всегда записывались охотно. Академисты исполняли должности письмоводителей академического правления а расходчиков. Одного из учеников риторики или из студентов, способного по характеру письма и по благонравию, назначали на житье к ректору для присмотра за книгами и тетрадями, для чернового письма и переписки набело. Ученики ректорские, пользуясь столом ректора, получали казенную одежду.

Питомцы академии, случалось, по требованию консистории казанской, были посылаемы в нее для успешнейшего течения консисторских бумаг и для скорейшего отправления письмоводства, которое иногда останавливалось за болезнию канцелярских служителей. Напр. в сентябре 1816 г. секретарь консистории репортовал оной, что, за болезнию канцеляристов, в делопроизводстве последовала совершенная остановка, в протокольном столе даже некому записывать бумаги и переписывать журналы, и просил потребовать в консисторию академистов с хорошим и изрядным в письме характером. Консистория в силу резолюции пр. Амвросия предписала³² академическому правлению об отряде учеников на канцелярские работы. В 1815–1818 при академических постройках в помощники архитектора отряжались ученики. Они вели приход и расход строительных материалов, наблюдали за архитекторскими поручениями, присматривали за материалами и работами, за рабочими людьми и т. п. По назначению архитектора, из строительной суммы они получали жалованье по 10 рублей в месяц. В 1816 г., по указанию архитектора Емельянова, два студента богословия назначены были для живописи и рисования, копирования планов и фасадов кафедрального собора и архиерейского дома. Как ученики, так и эти два студента, отданные в полное распоряжение архитектора, не ходили в класс. Против них в месячной репортиции наставников делались отметки: «вовсе не ходили в класс. По резолюции его высокопреосвященства находятся при архитекторе».

Из академистов составлялись хоры певчих: а) академический пли петропавловский, б) ректорский или спасопреображенский и в) архиерейский. Каждый хор пел на два клироса. Особенными привилегиями пользовались архиерейские певчие. Вновь набранные, случалось, на полгода были увольняемы от класса для научения певческому предмету. Архиерейские же певчие, кроме доходов, получали определенное жалованье. Удаленные из хора, по безголосию, за труды принимались на казенное содержание или получали священно-церковнослужетельские места для получения доходов. Академисты зарабатывали себе деньги чтением и пением в церквах, переплетным мастерством и исправлением равных должностей при архиерейском доме. На прошении ученика поэзии Гавриила Смирнова о предоставлении за ним места с получением доходов, пр. Амвросий написал: «в уважение того, что ученик Смирнов служил в архиерейском штате чиновщиком, а отец его священник крестовоздвиженской церкви С. Смирнов трудится по консистории присутствующим, священническое место за ним предоставить». Студенты, с дозволения начальства, имели вход в дворянские и купеческие дома для обучения детей. Студент философии Флегонт Веселицкий пр. Павлом на год был отпущен в Москву с казанским помещиком Толстым.

Пр. Павел Зернов и Амвросий Протасов старались поддерживать единодушие, мирные взаимные отношения как между учениками, так и между начальниками и наставниками академии. Вот пример. Инспектор Израиль³³ заботился не только о нравственном совершенствовании академистов, но и о том, чтобы они по внешнему виду по приемам и обхождению походили на воспитанников военных и светских учебных заведений. Обучая учеников приемам людкости, светского обхождения и военной смелости, он иногда ставил их во фронт и учил по-солдатски. Под его командой ученики научились ходить в церковь и выходить из оной, входить в столовую и выходить из оной без шуму, чинно, по два в ряд, сперва малые, потом средние, а после всех большие. Израиль хотел, чтобы академисты и по внешнему виду, по костюму были похожи на воспитанников гимназии и школы военных кантонистов³⁴. В 1816–1817 г., по его распоряжению, сшито было казеннокоштным ученикам платье по военной форме, именно серые сермяжные шинели с сборками назади, синего сукна сюртуки, четырех-угольные шапки. Весь этот костюм был обшит красным шнурком. Таким костюмом Израилю хотелось между прочим уничтожить неприязнь между кантонистами и академистами. Начальству академии странно было смотреть на заведение в академии фронтовой службы и военщины. Между начальством академии явился дух партий. Пр. Амвросий Протасов, проведав это, сам ездил в академию, спрашивал учеников, действительно ли их инспектор учит солдатству, и после в укор начальству от 25 сентября 1816 г. сдал в академическое правление такой приказ: «как о. ректору академии донесено каким то клеветником и бездельником, что о. инспектор яко бы становил учеников во фронт, обучал их по-солдатски; о. ректор и выговаривал инспектору. Почему, узнав сие обстоятельство, ко вреду чести академии и инспектора относящееся, ездил я сам в академию и спрашивал тех учеников, делал ли сие о. инспектор. На что отвечали они мне при полном классе, о. ректоре, г. архитекторе М. Емельяновиче и при учителе Иванове, что сего совершенно не было, а о. префект при сем объявил, что он вместе с о. инспектором осматривали только на тех учениках сшитое платье и обувь, коих числом было только девять человек; да и те самого первого возраста малолетние; следственно и фронт сделать не из него, это лично и сам я видел и утверждаю. Почему во истребление в академии духа клеветы, интриг и безсовестия, сим предписываю академическому правлению отыскать сего клеветника немедленно и ко мне представить, дабы тем оправдать невинность о. инспектора и истребить от лица академии того безчестнаго человека, который затеял сию небылицу». В жизни академистов случались бегство из академии, нетрезвое поведение, кулачные бои, дерзостные поступки, ослушание. Академистов, случалось, притягивали в уголовную палату и в съезжий дом. За проступки начальство академическое предварительно подтверждало ученикам с подпискою, дабы они вели себя трезво, скромно и вообще благоприлично воспитанникам духовного звания под опасением за противные тому поступки законного взыскания. К мерам наказания относились: а) стояние в трапезе на коленях, б) уединенное заключение в пустом покое, в) оставление на повторительный курс, г) лишение казенного содержания и мест с получением доходов, д) и в крайних и редких случаях исключение из академии до окончания курса, е) исключение, с зачислением в штат академических служителей. Если неблагонадежный ученик чистосердечно раскаивался в своем проступке и письменно обязывался вести себя благонравно, то его всегда оставляли в академии в надежде исправления. Студент богословии Евграф Близновский нанес ножом легкий удар студенту философии Василию Акрамовскому по голове. По резолюции пр. Амвросия Протасова, Близновский назначен был к исключению из академии и определению на причетническое место. Но после оставлен в академии «во уважение чистосердечнаго его в помянутом поступке раскаяния и того, что он в консистории письменно обязался впредь вести жизнь соответственную священнослужителю». Это заключение сообщено было и в уголовную палату, где заведено было дело, касающееся до Близновского. Ученик Александр Петровский за неоднократные побеги из академии назначен был к исключению, с зачислением в штат служителей. Пр. Амвросий на докладе об этом написал: «развратный ученик не достоин и причетнического места, а в служителях академии он не только может быть полезен оной, но и исправит свою нравственность». После сего, однако же, Петровский снова был принят в академию, после были как дал обязательство, на сколько достанет сил, ревности заниматься об образовании себя, прилагать труды к трудам и усилия к усилиям. Пр. Амвросий Протасов сам уговаривал исключенных за строптивость учеников возвратиться в академию и убеждал предварительно чистосердечно раскаиваться и испрашивать прощение у ректора. Представим для примера извлечете из дела о возвращении в академию исключенного за худой нрав и дерзкое поведение студента философии Алексея Мегунтова. В январе 1816 г. помощник инспектора иеромонах Аполлоний, пришедши для осмотра в трапезу, увидел беспорядок, а именно, студенты, не дождавшись других учеников, вышел из трапезы. Посему он приказал бывшему тогда дежурному студенту философии Мегунтову записать о сем беспорядке в репортиции. На другой день помощник инспектора, усмотрев что дежурный не исполнил его приказания, прописал о сем его ослушании в оной репортиции. Противу сего поступка ректор академии отметил своею рукою: «студенту за ослушание стоять в трапезе на коленях обед». На другой день прописано в сей же репортиции, что студент не исполнил наказания. Ректор усугубил оное, предписав Мегунтову стоят на коленях обед и ужин. На третий день узнано, что он и после сего подтверждения не исполнил наказания. Почему в правлении рассуждено: «как студент 1) сделал ослушание помощнику инспектора с тем, чтобы скрыть беспорядок товарищей от начальства, между тем как должность его требовала того, дабы он и без приказания относился о всех беспорядках начальству искренно, 2) не исполнил наказания, двукратно налагаемаго ректором, а чрез то показал в себе непокорность и буйство против начальства; то за сие подвергнуть его студента Мегунтова тридневному уединенному заключению, положенному на неблагонравных и строптивых в главе 6-ой 2-го отделения 1-й части проэкта устава духовных академий». Но прежде исполнения посему пр. Амвросий 3-го дня февраля, посещая комнаты студентов, изволил сказать в страх другим и ему в побуждение к исправлению, что он отдаст его, Мегунтова, в военную службу, если он не испросит прощения у ректора. З всет тем студента, Мегунтов и не являлся к ректору, и прощения не испрашивал. Правление, рассуждая, «что ослушание учинено им уже противу лица пр. Амвросия не могло более терпеть его в академии, дабы его примером не развращать и других, и, основываясь на слове Божием: измите злое от себе самих», 7-го февраля положило мнением: «исключив Мегунтова из академии, препроводить в д. консисторию на благорассмотрение с прописанием его поступков». 7 февраля пр. Амвросий утвердил этот журнал. Между тем ректор Феофан 1 марта репортовал акад. правлению: словесное приказание его высокопреосвященства пр. Амвросия, данное 3 февраля бывшему студенту философии Алексею Мегунтову о испрошении у меня за ослушание прощения он, Мегунтов, сего 1-го марта исполнил; с искренним сокрушением духа, признав себя виновным, испросил у меня прощение, обещая впредь всякое к начальству послушание. А поскольку он, Мегунтов, принесши раскаяние, просил меня о приятии обратно его в академию для продолжения и окончания курса наук; то да благоволит правление, приняв на себя в пользу его ходатайство пред его высокопреосвященством, испросить архипастырского разрешения на приятие его, Мегунтова, паки в академию». Академическое правление, надеясь, что Мегунтов оправдает благоснисхождение своего начальства и успехами в учении и благонравием в поведении, и чтобы не отнять у Мегунтова способов к образованию и воспитанию, 4-го марта по содержанию ректорского репорта докладывало пр. Амвросию. На докладе он 4 марта написал: «студента Мегунтова, во уважение искренняго его раскаяния и испрошения прощения от о. ректора, принять паки в академию, позволив ему продолжать учение в оной, однако ж с тем, чтобы обязался он письменно быть послушным начальству и повиноваться всем распоряжениям онаго». От Мегунтова взяли требуемое обязательство и пустили в класс.

Правительство, учреждая казанскую академию, предназначало сделать Казань сосредоточием образования духовного юношества восточного края российской империи, имело в виду приготовить из духовных питомцев пастырей и служителей церкви й учителей духовного юношества. В именном Высочайшем указе от 18 декабря 1797 года изображено: «попечение о благоустройстве церкви и призрение к служащим ей почитая одною из главнейших обязанностей царствования, признали мы за благо на пользу оной, следующия распоряжения: как просвещение и благонравие духовного чина способствует просвещению и утверждению добрых нравов и в мирских: то и полагаем начальнейшею надобностью устроение в лучшем, по возможности, виде духовных училищ, и для сего повелеваем: сверх бывших до ныне двух духовных академий в Москве и Киеве, учредить таковыя же духовныя академии в С.-Петербурге при Александроневском монастыре и в Казани, вместо находящихся там семинарий, снабдя их всем, званию сему соответствующим и для преподавания наук потребным». Другим Высочайшим указом от 11-го января 1798 года на имя преосвященного митрополита Гавриила повелено было: «потребный для благоустройства академий и семинарий порядок утвердить во-первых в Невской академии, с тем, чтобы, применяясь уже к тому, и в прочих академиях и семинариях таким же образом учение происходило, и чтоб во все показанныя четыре академии были присылаемы из епаршеских семинарий отличившие себя успехами ученики для усовершенствования себя в познании высших наук и образования к учительским должностям». Так как ближайшим назначением академического образования было приготовление воспитанников к достойному прохождению священнического и учительского звания; то и распределение их по местам соответствовало этой цели. Многие академисты, по распоряжению начальства или по собственному желанию, до окончания полного курса, переходили в другие высшие учебные заведения. Другие выходили в светское звание и поступали на места гражданского ведомства, некоторые поступали в монашество, в военную службу. Исключаемые определялись к служительским и мастерским работам в академии. Словом, распределение академистов было чрезвычайно разнообразно.

Нам известно уже, как смотрело духовенство на школьное обучение: оно думало, что и без академии, без наук дитя может быть полезным отцу в домашних трудах и занять со временем его место. Многие отцы считали счастливым сына, если он избегал академии, оставаясь в числе церковников. И не малая часть учащихся с первого же года смотрела вон из академии, или неохотно и без любви к наукам проходила низшие классы. Главная причина этого заключалась в том, что в академии было множество учеников, за которыми задолго до окончания их курса были зачислены разные священно- или церковно-служетельские места частию для безбедного существования их в академии, частию для поддержания осиротевшего или бедного семейства. Академисты, за коими были предоставлены для получения доходов места, не редко по разным, существенно неуважительным причинам, просили среди учебного года начальство о позволении им оставить академию для определения в действительные церковники. Ученики между причинами, понуждающими их просить об увольнении, выставляли урослость, слабость дарований, разные болезни, домашние невзгоды и др. Отцы или матери таких учеников, имея в виду выгоды как детей своих, так и обеспечение самих себя в содержании, часто сами домогались увольнения своих детей. И те ученики, за которыми не были предоставлены места, среди учебного года, по просьбам, нередко получали от академического правления учительские рекомендации об успехах и поведении, с согласия правления утруждали епархиальное начальство просьбами об определении к местам. Чтобы иметь возможность ближе присмотреться к вольным местам и получить заочное от прихожан одобрение, ученики испрашивали себе у начальства паспорты на определенный срок и расходились по разным округам, городам и селам казанской епархии для приискания мест и для сбора заручных от прихожан одобрений. Такие путешествия иногда предпринимаемы были и самовольно. В учительских репортах часто перечисляются ученики «исходившие в класс», «никогда неходящие», «отлучавшиеся от классов». Случалось и то, что отпущенные академисты оставаясь праздно живущими, иногда вовсе не возвращались в академию, и начальство, переждав назначенный срок отпуска, исключало их из списков. Ученики иногда прямо среди учебного года и скоро определялись на места епархиальные, а иногда им выдавались из консистории билеты на приискание мест. В первом случае консистория давала указы на имя просителей учеников, а для ведома о сем посылала указы местному причту, академическому и духовному правлениям. В собраниях академических дел сохранилось множество таких консисторских указов. Вот обыкновенная форма таких указов: «ученика академии, согласно тому его прошению, по описанным в прошении причинам и согласию академическаго правления, исключа из академии вовсе, определить на праздное пономарское место». Ученикам, особенно малодаровитым, пр. Павел Зернов дозволял выходить из академии недоучками (псалтирниками). Пр. Амвросий Протасов сначала тоже так относился к преждевременному выходу учеников из академии. В 1815–1816 г., после всеобщего в Казани пожара 3-го сентября 1815 года, ученики, ссылаясь на дороговизну квартир и содержания в разоренном городе, целыми толпами просили увольнения от академии для приискания мест. Академия, с согласия пр. Амвросия, уволила до 120 человек. Между тем, еще многие ученики, за пожарным разорением, продолжали домогаться исключения. Пр. Амвросий приказал чрез ректора объявить наставникам, чтобы они внушали своим ученикам, с подтверждением строгим, дабы последние не утруждали более академическое правление пустыми своими просьбами об исключении себя из академии, а паче отцовские, священнические и диаконские дети.

В мае 1816 года пр. Амвросий, резолюциею на одном прошении ученика об определении его на пономарское место, предписал: «просителю отказать до будущих экзаменов, да и вообще подтвердить учащимся в академии, чтобы они на места не просились, разве только тогда, когда исключены будут». И после сего однако же академическое правление допускало преждевременное увольнение. Почему консистория не один раз подтверждала академическому правлению, чтобы ученики отнюдь не просились на места до годичных экзаменов.

При пр. Павле Зернове студент философии и даже ученик риторики мог занять священническое место. Диаконские места предоставлялись за урослыми, русскокласными учениками. Подобное производство на места епархиальные поощряло учащихся домогаться исключения из академии. В отвращение такового соблазна, комиссия дух. училищ в 1815 году испрашивала у Св. Синода предписания всем епархиальным архиереям, дабы исключаемые из семинарии до окончания учебного курса, по применению к ним 42 § начертания правил, на первый раз далее диаконского чина производимы не были. Предписание это дано было в указе Св. Синода от 8 октября 1815 года. Пр. Амвросий строго соблюдал этот указ. Вот пример: в 1815 г., еще до состояния этого указа, студента философии Василия Леватпева назначено было произвести во священника казанского уезда в село Соловцово со взятием в замужество дочери умершего того села священника Кирила Феодорова девицы Авдотьи. В консистории учинено было надлежащее ставленническое делопроизводство; студент Левашов вступил в дозволенный брак. Потом, за смертию пр. Павла Зернова, ставленническое дело и студент Левашев для рукоположения его во священника из консистории препровождены были к пензенскому пр. Афанасию; но Левашев от этого преосвященного, на основании помянутого указа от 8 октября 1815 года, получил отказ в производстве во священника. Пр. Амвросий приказал студенту Левашеву доучиваться до окончания курса; а для безбедного его с семейством содержания предоставил за ним священническое с получением доходов место в селе Чурилине. Жене умершего священника Феодорова с сиротами оказана была помощь в зачислении же места.

Воспитанники академии при определении на епархиальные места всегда были предпочитаемы неученым. Правило это, постановленное дух. регламентом³⁵, неоднократно повторяемо было и после: «так указом св. Синода от 19 февраля 1847 года предписано: при произведении в сан священства воспитанных в духовных училищах предпочитать неученым, хотя бы прихожане и просьбами о том настояли». Пр. Амвросий Протасов на прошении дьячка Алексеева о произведении его во священника в село Боровку по данному от прихожан того села одобрению написал: «как приход в селе Воровке значительный, то и объявить студентам богословии, не пожелает ли кто из них поступить в оное село священником». В 1817 г. о произведении к сызранской успенской церкви на священническое место просились диакон той церкви Иван Яковлев и студент богословия Петр Панормов. Пр. Амвросий написал: «как ученые должны быть предпочитаемы неученым; то диакону отказать, а на место определить студента Панормова, представив его к посвящению во священника, ежели он окончил курс учения».

Производство на епархиальные места совершалось так: из консистории присылался в академию список праздных мест, с запросом, не пожелает ли занять их кто-нибудь из учащихся. В таких запросах обозначалось иногда количество земли и домов приходских. Если занятие места соединено было со взятием невесты; то в запросах прописывались годы, имя и отечество невесты, выставлялись взаимные соглашения касательно дома, обязательства касательно прокормления и призрения осиротевшего семейства и поддержания дома и разного хозяйства. Запросы консистории были объявляемы ученикам или студентам, и кто из них соглашался занять предлагаемое место, тот давал в правление собственноручную подписку. Вот образцы таких подписок: «указ консистории студент богословия Иван Топорнин слышал и на прописанных в нем условиях в село Теньки на священническое место, по окончании курса учения, поступить желаю, если на то воля Его Высокопреосвященства последует, с тем однако же, чтобы мне, Топориину, до окончания курса учения, пользоваться получением доходов от онаго места, – в чем и подписуюсь студент Иван Топорнин». «Сего 1817 года апреля 5 дня, по выслушании указа, я нижеподписавшийся казанской академии русскаго класса ученик Алексей Светлаков поступить на праздно стоящее в селе Яндашеве дьячковское место и взять в замужество девицу Матрену желаю с тем условием, чтобы мне наперед посмотреть ее, в чем и подписуюсь». Ученики русскокласные по запросам консисторским во всякое время учебного года отсылались в консисторию для определения к местам. Родители или родственники во всякое время, для призрения и пристроения к месту сирот, сыскивали женихов из урослых учеников русской школы. При выборе предлагаемых мест студенты вообще были осмотрительны и разборчивы; запросы консистории не редко возвращаемы были назад без изъявления согласия кого-либо из студентов занять предлагаемое место. На занятие некоторых завидных мест со взятием, случалось, давали письменные согласия более 20 студентов. Студенты, случалось, без дозволения начальства своего, задолго до окончания курса сговаривали себе невест и на сговорах принимали росписи приданого и дары со стороны невесты. После же под разными предлогами иногда чинили отказ от взятия в замужество невест, а за убытки, нанесенные невестиной родне при сватовстве и сговорах, платить не хотели. Разбирательство жалоб по сим делам чинило академическое правление вместе с консисторией. В 1815 году студент богословия Климент Сребров, желая взять за себя в замужество дочь священника ардатовскаого уезда села Каласева Ивана Фролова девицу Евфимию с тем, чтобы, по окончании курса, поступить ему, Среброву, в оное село Каласево на место означенного Фролова и доставлять ему по старости лет нужное содержание и пропитание; по заведенному обычаю с оною его священника дочерью сделал сговор, на котором как с его Среброва, так и с его священника стороны было довольное число родственников, причем издержано на разные припасы, как-то: на дары ему, Среброву, а так же родственникам его на 25 руб., а притом и еще на разные напитки издержано 2 руб., а всего на 27 руб. Изложивши это на своем прошении на имя пр. Амвросия, священник Фролов писал далее: «ныне в 1817 году оканчивается курс его, Среброва, учения, но он неизвестно по каким причинам от взятия в замужество дочери моей под разными предлогами чинит отзывательство, равно и нанесенных им Сребровым при сговоре убытков не платит по требованию моему. Посему прошу студенту Среброву, яко без причины отказывающемуся от взятия дочери моей, повелеть или вступить с нею в брак или заплатить мне убытки, нанесенные при сговоре, всего на 27 рублей. Пр. Амвросий приказал: «объявить просителю, что курс учения богословскаго продолжаться будет еще год и студент Сребров до окончания онаго уволен быть не может; а потому он дочь свою и может отдать в замужество за другаго. А поколику студент Сребров учинил предварительныя сношения о женитьбе своей без позволения своего начальства; то, призвав его в консисторию, взять с него ответ». Сребров 5 июня 1817 года в присутствии консистории показал, что: «1) я в декабре 1815 года, хотя и смотрел дочь священника Фролова Евфимию для взятия ее за себя в замужество и желал поступить на уступаемое им место в селе Каласеве, но с тем условием, ежели я буду уволен из академии в том же 1815 или в начале 1816 года, а не так, чтобы совершенный был сделан сговор; 2) издержек от Фролова как для меня, так и для бывших со мной родственников никаких не было, кроме подаренных мне дочерью Фролова двух платков, стоющих не более 5 рубл.; 8) как мне, за неокончанием курса, от предпринятаго намерения было отказано; то я от взятия дочери Фролова отказался, а потому платки тогда же отдавал; но Фролов неизвестно по какой причине их от меня не взял; 4) дочь Фролова взять не хочу, без позволения же начальства и не намерен был сего учинить, но родственники Фролова довели меня до сего хитростию; 5) Фролов меня звал в Казань для испрошения позволения от начальства, а родственники его уверили меня, что принять платки можно; я, по своей неопытности и не подозревая их в злом намерении, дары принял, не обещаваясь при том взять в замужество дочери Фролова по окончании курса». Священник Фролов получил в просьбе отказ и заплатил за гербовую бумагу. При производстве на места епархиальные имели значение а) одобрение от прихожан, особенно помещиков, б) аттестация академического начальства и экзамен. Окончившие курс испытывались в чтении, пении и церковности. При определении на вакантные места после умерших или уволенных в заштат духовных лиц имели преимущественное значение те кандидаты, которые давали обязательства, касательно выдачи своим предместникам или их семействам части доходов или пособия в содержании, и которые соглашались поступить со взятием.

Лучшие из студентов, по окончании курса, оставляемы были при академии учителями низших классов. Начальство академии всегда имело в виду заблаговременно приготовить учителей для своей академии, и с этою целью внимательно следило за успехами лучших учеников, за неимением или отсутствием учителей, поручало им до окончания курса учительские должности, и по своему усмотрению награждало их жалованьем. Так в продолжении курса богословского были учителями в низших классах студенты: Петр Талиев (1800–1802), Андрей Яцевич (1807–1808), Петр Черников (1811–1812), Николай Милонов (1811–1818), Алексей Боголюбов (1813–1814). Матфей Ясницкий и Андрей Терновский (1816). В 1818 году студенту богословии Полянцеву поручен был даже класс поэзии. Из списка учителей можно видеть, что в здешней академии учители были большею частию из своих воспитанников, хотя случалось, что лучших иноепаршеских воспитанников оставляли при академии. Так академия оставила у себя студента Петра Пластова, воспитанника нижегородской семинарии, окончившего академический курс в 1803 году. Присланные для высшего образования из иногородных семинарий почти всегда возвращаемы были к учительским должностям в местные семинарии. Некоторые из них, по желанию местных начальств, к учительским должностям вызываемы были из академии до окончания курса. Некоторые из воспитанников поступали в учители народных школ, в русские, приходские и уездные духовные училища. Студенты, окончившие курс, неохотно поступали в учители русских и уездных училищ, где учителям положены были малые оклады от 50 до 60 руб. в год. Были случаи недобровольного назначения студентов на эти должности. Студент Василий Арнольдов в 1818 году предназначен был к учительской в имеющихся открыться уездных училищах должности. Выслушав в академическом правлении определение о таковом назначении, Арнольдов признал себя неудовлетворенным и просил произвести его во священника. В своем прошении об этом он указывал на малые учительские оклады, на свое слабое здоровье, на то, что он, как своекоштный, принужден был войти в значительные долги, для безбедного своего в академии содержания, на сделанное им с одним семейством обязательство. В своем прошении Арнольдов между прочим писал: «сговорить невесту до окончания курса я отважился 1) по не знанию о себе другаго предназначения кроме священнической должности, на которую все студенты, прежде меня окончившие курс учения, обыкновенно поступали; 2) поскольку его высокопреосвященство некоторым студентам за год и более дозволял даже вступать в связи подобныя моей, предоставляя за ними места священническия с условием взять в замужество дочерей после умерших священников, 3) чрез сию связь, дабы мне, по окончании курса, не иметь проживания без всякой должности, я старался поспешить к скорому принятию на себя в духовном сословии оной. Впрочем, хотя бы учителю и не возбранялось вступить в брак, то самое жалование должно заставить его вести жизнь безбрачную. При том же по не знанию мною надлежащим образом греческаго языка, который должен преподаваем быть в училище, я не могу быть учителем». Правление, обсуждая просьбу Арнольдова, нашло, что, 1) ежели принимать во уважение от всякого в учительскую должность назначенного подобные причины; то некому и быть в сих должностях: ибо, зная малые оклады учителям положенные, никто из студентов не желает, сколько известно правлению, принять сию должность; 2) что представляемая студентом слабость здоровья не уважительна потому, что для учительской должности не требуется здоровья большего, чем для приходского священника, обязанного по мирским требоисправлениям подвергать себя воздушным переменам во всякое время года; 3) что не малое количество денег, которое студент Арнольдов, для безбедного своего содержания принужденным нашелся занять, коего однако количество именно не означено, яко маловажное, не может служить ни причиною в увольнению от должности учительской, ни правом на поступление во священническую; 4) что долг благодарности за какое-либо просвещение, студентом полученное в академии, обязует его потрудиться в училищах по крайней мере один курс; 5) что учительская должность есть общественное служение, от которого ни один сын церкви и отечества отказаться не имеет права, а потому, утверждая на основании 259 § проекта устава духовных семинарий, в коем сказано: «дабы подчиненныя семинарии училища не нуждались в достойных и усердных учителях, постановляется правило, чтоб лучшие воспитанники семинарии, если потребует начальство, не отрицательно принимали на себя соответственно способностям их должности при уездных и приходских училищах, по крайней мере на четыре года, и не входили бы в сие время в посторонния обязанности без ведома местнаго училищнаго начальства», правление мнением положило: «ему Арнольдову в просьбе отказать». Арнольдов другим прошением утруждал академическое правление. Во второй просьбе было определено: «Арнольдова послать учителем в симбирское уездное училище

Лучших учеников риторики и студентов для высшего образования, по вызову, посылали в светские учебные заведения, в медико-хирургическую академию, в педагогический институт, в казанский университет. Самое большое число воспитанников переходило в медицинскую академию частию вследствие часто повторяемых предписаний правительства, частию в надежде на безбедную будущность. В 1799 году из Св. Синода последовал указ, которым было вменено в обязанность духовным академиям и семинариям увольнять без всякого задержания всех желающих в медико-хирургическую академию, не определяя числа, с тем, чтобы зачитать, если число желающих будет излишно, при будущем отпуске. После сего указа воспитанники казанской академии ежегодно поступали на медицинское отделение казанского университета, в московскую и петербургскую медицинскую академию. Требования воспитанников академии для продолжения образования в светские учебные заведения часто повторялись в этом периоде. Воспитанники избирались по собственному их желанию из классов риторического, философского и богословского, если мало было охотников в первых двух классах, с тем, чтобы были не моложе 16 и не старее 24-х лет от роду. Из желающих поступить в медицинскую академию или университет преимущественно увольнялись те, которые имели дарования и познания. Избранные были отсылаемы а) к губернскому директору народных училищ для испытания, которое происходило в присутствии префекта академии по книгам, соответствующим духовному воспитанию, б) во врачебную управу, для освидетельствования здоровья. Избранным и одобренным воспитанникам, кроме академического аттестата, давалось свидетельство от директора народных училищ об учиненном испытании, от членов врачебной управы. Воспитанников, по выдаче им надлежащих документов, подорожных денег, отправляли к гражданскому губернатору для препровождения в Москву или Петербург. Директорам народных училищ, кстати заметить, от правительства было поставлено на вид, что, если из числа одобренных ими воспитанников, кто либо в медицинской академии по экзамену окажется не имеющим достаточных предварительных сведений и начальство принуждено будет отправить его обратно: то ответственность в таком случае падала на директоров.

Многие из посланных в светские учебные заведения заняли почетные места на поприще служения отечеству и науке. Из них известны: Даниил Ив. Талиев окончил курс в педагогическом невском институте; после он был окружным генералом при медицинском департаменте; Павел Ник. Кильдюшевский из философского класса поступил в московскую медицинскую академию, и, по окончании курса, был профессором этой академии; Василий Архипыч Ефебовский, по окончании курса в медицинской петербургской академии, был доктором госпиталя в городе Воронеже; Алексей Ксанфов окончил курс в петербургской медико-хирургической академии; Павел Бельский окончил курс в петербургской медицинской академии; Сергей Евтропов окончил курс там же.

Были случаи, что студенты медико-хирургической академии, проучившись в академии год или два, оставляли академию и обратно принимаемы были в духовное состояние. В августе 1817 года студент богословия Константин Надежин, по вызову, поступил в с.-петербургскую медицинскую академию. Медицинские занятия скоро произвели на него неприятное впечатление. – Много старался он принудить себя к равнодушному с анатомическими препаратами обращению, предполагая, что время и пример других истребят в нем сильное к оным отвращение; по всевозможные его усилия остались тщетными. С течением времени отвращение его усилилось до того, что одна мысль о трупах производила в нем ужасные перемены, отчего здоровье его расстроилось совершенно. Надежин просил академическую конференцию возвратить его в первобытное состояние. Конференция, на основании предложения управляющего министерством народного просвещения, сообщая о сем казанской академии, испрашивала, может ли Надежин быть принят обратно в духовное состояние, – академия, с разрешения пр. Амвросия, приняла его в духовное состояние.

В 1814 году, когда закрыта в Москве славяно-греко-латинская академия, в Троицкой лавре открыта была новая академия. Первый вызов воспитанников казанской академии в новообразованную троицкую академию был в 1817 году; комиссия духовных училищ потребовала тогда, чтобы пр. Амвросий, приложив попечение свое о снабжении казанской академии достойными учителями, отправил несколько студентов для образования к сим должностям в троицкую академию. В сентябре 1817 года посланы были из богословского класса: 1) Иван Сосфенов, 2) Алексей Головцев 3), Иван Неофитов; из философского класса: 4) Алексей Флоренсов, 5) Степан Карсунский. Первый курс московской академии был от 1814–1818 г., второй 1816– 1820 г., третий 1818–1822 г. Между тем студенты: Сосфенов, Головцев, Неофитов, Флоренсов, Карсунский присланы были в академию в октябре 1817 года. До окончания курса они оставлены были в академии на год в качестве вольных слушателей академических уроков и на годовое содержание свое по академической смете получали деньги из неокладной суммы казанской академии, именно на каждого по 243 руб. 45 коп., а все 1217 руб. 25 коп. После экзаменов в августе 1818 года они включены были в число студентов ИИИ-го курса и окончили курс в 1822 году. Сосфенов и Флоренсов магистрами, а Неофитов, Карсунский и Головцев кандидатами. Магистры Сосфенов и Флоренсов определены были в казанскую семинарию профессорами, первый по математике, второй по словесности. Сосфенов после был протоиереем в Карсуне и ректором сызранского духовного училища, умер в 1858 году. Флоренсов после был ректором чебоксарского училища и священником казанского монастыря. Умер в 1832 году. Кандидаты богословия Неофитов, Головцев и Карсунский присланы были на епархию. Неофитов после был смотрителем алатырского училища, Карсунский протоиереем в Карсуне, Головцев священником и законоучителем императорской гимназии. Последний умер в 1830 г. Воспитанники академии, вызываемые в академии и другие учебные заведения, были оправляемы на счет сумм казанской академии. Им обыкновенно из неокладной суммы выдавались деньги: а) прогонные и поверстные, на пару почтовых лошадей, б) на обмундирование, в) на путевые издержки. Для академии не дешево стоило отправить студентов в Москву или чрез московский тракт в Петербург: в декабре 1808 года на отправление пяти студентов в невский педагогический институт израсходовано было 544 руб. 43 ¹/₂ коп/, в сентябре 1817 года на отправление пяти студентов в московскую академию израсходовано было 447 руб. 24 коп. Заботливые иерархи Павел и Амвросий придумывали средства ободрить и поощрить своих питомцев как при отправлении их в другие высшие учебные заведения, так и во время образования в этих заведениях: студентам при отправлении их в Москву или Петербург, сверх прогонных, кормовых и обмундировочных, иногда они приказывали выдать деньги на непредвиденные в дороге случаи, иногда оставляли за ними священноцерковнослужительские места для получения доходов, иногда посылали им денежные пособия на покупку учебных пособий. Так в январе 1808 года, по словесному приказанию пр. Павла, из 600 руб., положенных по штату на умножение библиотеки, послано в Петербург образующемуся в медико-хирургической академии студенту Даниилу Талиеву на покупку нужных для него книг 50 рублей. В декабре того же 1808 года пр. Павел, отправляя пять студентов в петербургский педагогический институт, приказал академическому начальству нарочно купить для студентов две повозки с оковою. В 1817 г. при отправлении пяти студентов в московскую академию, сверх прогонных, кормовых и обмундировочных денег, выдано еще из неокладной суммы на непредвиденные в дороге случаи студентам Неофитову и Флоренсову, как беднейшим по 50 рублей, а Сосфенову, Головцеву и Карсунскому по 25 руб. Сверх того, по резолюции пр. Амвросия, за всеми пятью студентами Сосфеновым, Неофитовым, Головцевым, Флоренсовым и Карсунским зачислены были для получения доходов священнические места.

Те из учеников, которые, не продолжая учения в светских заведениях, желали вступить в жизнь самостоятельную, – переходили на службу в разные присутственные места. Право увольнения учеников в светскую службу из духовного звания принадлежало Св. Синоду: указом 1798 года подтверждено, чтоб без ведома Синода духовные воспитанники не были увольняемы в светские команды; но в следующем году это предписание несколько ограничено и Св. Синод определил, что прежнее постановление «разуметь должно только о студентах богословии и философии, о прочих же предоставляется собственному преосв. епархиальных рассмотрению по уважению обстоятельств и способности к наукам просящих увольнения»³⁶. В 1803 году указом Синода предписано, чтоб «преосвященным епархиальным не только удержаться от представлений Св. Синоду по поданным к ним от студентов высших классов прошениям в светское ведомство, но и учеников низших классов, кроме опорочивающих свое состояние, без духовного ведомства самим собою не увольнять». Вследствие сих указов беспричинный переход в светское звание не был разрешаем: потому ученики, желавшие оставить духовное звание, ссылались в своих прошениях на неспособность к своему званию по причине различных болезней и уродств. Так как ссылка на болезни не всегда могла казаться верною, то указом Св. Синода 1804 года предписано было, чтобы, выходящие из духовного звания были свидетельствуемы местными врачами и потом уже просили себе увольнения. Выход учеников в светское звание казался епархиальному начальству делом увлечения и необдуманности, представлялся совращением с прямого пути. Пр. Амвросий неохотно увольнял в светское звание академистов, особенно студентов.

Студент богословия Яков Паркетов в 1816 году просил об увольнении его, по болезни, из духовного ведомства в светское. По свидетельству врачебной управы, он оказался слабого здоровья и наклонен к чахотке; академическое правление с своей стороны, при всех похвальных способностях Пармениова, признало его, по болезни, не способным к духовному званию. На докладе об этом академического правления пр. Амвросий написал: «студента, не уважая его просьбы, оставить в духовном звании, ибо ежели он слаб здоровьем, то светское звание не только его не поправит, но еще более ослабит, потому что он там трудиться должен еще более, яко человек, не готовивший себя к оному, по воспитываемый к духовному званию». Студент богословия Константин Дезидериев, изъяснив в своем прошении, что он не имеет никакого расположения и находит себя не способным быть в духовном звании, просил войти докладом в Св. Синод об избрании другого рода жизни. Пр. Амвросий на докладе об этом академического правления написал: «академическому правлению, взяв на особенное замечание сего просителя дерзостный образ мыслей, внушить ему обязанности за его по академии воспитание». Студент богословия Петр Панормов, ссылаясь на различные болезни, как-то постоянную боль под ложечкой, частое кружение в голове, ломоту в ногах, не надеялся точно и без опущения исполнить обязанности священника и просил о перемене звания. Врачебная управа, не приметив наружных признаков болезней Панормова, отписала, «что человек, не имеющий наружных признаков болезни, не означает здороваго человека». Академическое правление, удостоверяя болезнь Панормова, не находило препятствий к увольнению его в светское состояние. На заключении об этом академического правления пр. Амвросий написал: «просителю в просьбе его отказать, а как объявляет он себя больным, то для излечения поместить в академическую больницу и пользовать его». Ученик первого русского класса Ксенофонт Люнинарский, по глухоте, просил о выходе в светское звание. По справке же оказалось, что он глухоты не имеет. Пр. Амвросий по этому случаю написал: «по свидетельству врачебной управы ученик и не глух, а здоров, и потому отказать ему в просьбе».

В 1812 году, при общем бедствии России от французского нашествия и во время энергического восстания народных ополчений на защиту отечества, дозволено было свободно поступать в ополчение и семинаристам, в указе 25 июля говорилось: «ежели кто из них пожелает, защищая отечество, идти в новое ополчение, на которое призываются все сословия, таковых увольнять беспрепятственно, и для одежды их и на продовольствие делать пособие из кошельковой суммы, остающейся за содержанием церквей». Но это дозволение простиралось только на семинаристов не выше риторического класса³⁷. Воспитанники казанской академии по доброй воле поступали в ополчение. Многие из них проходили чрез Россию, Варшавское герцогство, Богемию, Австрию и Саксонию, Пруссию и Вестфалию; были при блокаде некоторых городов и крепостей, при вылазках неприятеля и в действительных сражениях.

Нравственной и экономической части надзиратель, высшего греческого класса и пения учитель Сагацкий в июне 1816 года просил академическое правление ходатайствовать о выдаче ему, для ношения, бронзовой медали высочайшим манифестом 30 августа 1814 года установленной. Учитель Сагацкий домогался получить эту монаршую милость за то, что он в 1812 г. на составление ополчения пожертвовал из своего состояния 25 рублей, и при этом, как известно было академическому начальству, он Сагацкий, в силу указа Св. Синода в 1812 году о призвании желающих защищать отечество, убедил семь учеников поэзии Пифиева, Евлогиева, Филадельфова, Саганова, Охотина, Центовского и Олонецкого, которые для защиты отечества немедленно решились вступить в составляемое тогда в г. Казани ополчение, и, до окончания войны, служили в оном унтер-офицерами, из какового чина Пифиев удостоился получить даже чин офицерский. По увольнении из ополчения с аттестатами, некоторые академисты снова учились в академии, а большая часть прямо поступали в духовное звание. Урядник Василий Аркапов учился в академии и потом был учителем первого класса приходского казанского училища.

Правительство не оставляло исключенных без призрения. Они определялись в послушники, в писцы, в канцелярские служители и приставы консистории и духовных правлений, в приказнослужители и наборщики типографии, в причетники и служители академии. Неспособных учеников взрослых и умеющих читать и петь в твердость, исключив из академии, при указах распределяли на причетнические места действительными причетниками, а не совершенно знающих и малолетних отцовских детей, но содержаться не могущих по бедности родителей их, допускали к местам при указах с тем, чтобы они, исправляя причетническую должность, в твердость усовершенствовали себя в чтении, пении и церковном уставе, и, по преспеянии правильных лет, явились к архиерею для посвящения в стихарь и при этом представили желательное заручное от прихожан в службе и благонравии одобрение, засвидетельствованное местным причтом или благочинным. Малолетних и сирот, кои не могли быть ни определенными к местам, ни учиться в русской школе на своем коште, для научения церковному кругу, при указах размещали по монастырям. Малолетние академисты при распределении на места были экзаменуемы архиереем или консисторией и часто оказывались читающими славянскую и гражданскую печать средственно, петь по ноте только что начинающими. Поэтому консистория указами предписывала настоятелям монастырей и местному священнику попещись о научении малограмотных учеников церковности. Пр. Павел приказывал исключаемых определять в штат служителей академии по столовой, провизной, по платью, обуви и белью, по академической опрятности и безопасности, по больнице, по чистке труб и др. По приказанию пр. Павла заведена была в академии своя переплетная, и к переплетным работам вводимы были исключенные с жалованьем по их заслугам из неокладной суммы. По приказанию пр. Амвросия в академии в 1816 г. заведены были швальня и чеботарня и к мастерским работам в них назначаемы были исключенные, казеннокоштные и строптивые, частию для исправления их нрава и в страх другим, частию для того, чтобы таким послушанием они могли несколько возблагодарить академию за воспитание и заслужить впредь лучшее о себе мнение и награду. Кроме исключенных в штат служителей академических определялись нерадивые и нетрезвые священно-церковнослужители, послушники ничему не обученные и урослые священноцерковнослужительские дети и причетники, добровольно отказывавшиеся от мест. Консистория, вдоволь имея в своем распоряжении подобных людей, часто спрашивала академию, есть ли в ней праздные сторожевские вакансии и имеется ли в сторожах надобность. Расходчик или сениор ежемесячно подавал в академическое правление репорты о поведении служителей с показанием, чьих они отцов дети, каких мест, из какого звания и когда поступили в должности. Сениоры в своих репортициях часто жаловались на тупость, леность и шалости служителей, особенно молодых от 12–17 лет. Согласно указу Св. Синода от 4 апреля 1796 года служители академии определялись в причетники. Их определение в академию выход в причетники или в светское звание зависели от академического правления. Штат служителей состоял из 20–25 человек. Сверхштатные подучали жалованье по своим заслугам, из неокладной суммы. По возрасту были от 12–60 лет. Дети некоторых служителей учились в академии. Служительская служба для исключенных академистов была даже очень выгодна, потому что с нее часто можно было попадать на лучшее дьячковское место, точно также как и из архиерейских келейников.

Из недоучек и исключенных в приставы и приказнослужители консистории, духовных правлений и университетской типографии поступали по большей части люди неспособные быть в духовном звании: увечные, глухие, безголосые, косноязычные, заиковатые, слабоумные, гугнивые, но отличающиеся хорошим и изрядным в письме характером. Приказнические места приставов, копиистов, подканцеляристов, канцеляристов, повытчиков и т. д. замещались учениками сообразно с степенями классов. Академисты, выслушав в присутствии консистории чин, приводимы были на верность службы к присяге по генеральной форме. При сложном делопроизводстве в консистории и окружных духовных правлениях всегда была потребность в людях с образованием, с уменьем владеть пером. И для скорейшего и успешнейшего течения письменных дел академисты часто были определяемы сверх штата, впредь до имеющей открыться вакансии.

Казалось бы, академии предстояло долгоденственное и мирное существование, под руководством такого просвещенного и ревностного покровителя, каким был пр. Амвросий Протасов. По именному Высочайшему указу 1797 г. по-видимому началась централизация в управлении духовных училищ; круг наук был распространен, все было хорошо для первого случая; но время, лучший судья всякого предположения и учреждения, открыло в положении духовных училищ недостатки, которые потребовали исправления. По состоянию духовных училищ, надлежало 1) начертать основательный план устройства их, сообразно с целию их учреждения: распространить круг наук, усилить преподавание одних и сократить курс других, соответственно подлинной важности каждой из них для духовного образования, разрозненное по управлению совокупить единством власти и единообразием управления, и устранить затруднения, возникающие от усмотренного несоответствия между способами образования и нуждами, равно как средствами и состоянием духовенства; и 2) изыскать способы к содержанию духовных училищ; потому что и лучший план должен остаться бесполезным, при недостатке способов к выполнению его. Учрежденный с этою целию вследствие Высочайшего указа, данного в 29 день ноября 1807 г., комитет об усовершенствовании духовных училищ также предположил сохранить существующее число академий – четыре, и Государь Император в 26 день июня 1808 г. Всемилостивейше соизволил утвердить представленные Его Величеству план о преобразовании духовных училищ и примерные их штаты. Так как осуществление проекта преобразования д. училищ, одновременно во всех частях Империи, требовало и огромных материальных средств и большего числа способных к тому людей, а в том и другом был тогда недостаток; то положено было – преобразование д. училищ приводить в исполнение постепенно. Таким образом из академий, как высших духовно-учебных заведений; прежде всех, именно в 1808 г., была преобразована, современная по своему первоначальному учреждению академии казанской; академия Александро-Невская с переименованием ее в академию с.-петербургскую. Вслед за тем, с окончанием первого учебного курса в с.-петербургской академии, бывшая славяно-греко-латинская академия была переименована, в 1814 г., в московскую с преобразованием по новому плану. Потом в 1819 году, с окончанием третьего учебного курса в с.-петербургской академии, была преобразована, по новому уставу, старейшая из наших академий – киевская. Иной жребий выпал на долю академии казанской. В 1818 году последовало окончание первого курса в московской д. академии; с окончанием сего курса подверглись преобразованию, на основании Высочайше утвержденных «Начертания правил» и «Проекта уставов», Семинарии – нижегородская, астраханская, тобольская, вятская, тамбовская, иркутская, пензенская, оренбургская и пермская. Такое же преобразование постигло и прежнюю казанскую академию; она снова была обращена в казанскую семинарию. Открытие казанской академии в новом образовании комиссия предоставила будущему своему усмотрению. От 11-го марта 1818 г. комиссия поручила пр. Амвросию: 1) учителям высших классов академии, которые с несомненною надеждою могут быть рекомендованы в профессора семинарии, предложить сочинить конспекты тех предметов, В преподавании которых они чувствуют себя способными, и Самые конспекты представить в комиссию; 2) младших учителей академии, ниже риторического класса, определить учителями в училища уездные; 3) об учителях, которых признано будет необходимым переменить, предварительное. Сделать рассмотрение, которые из них могут остаться при местах епархиальных, которые могут быть уволены в светское звание, и для которых вновь потребуются места в звании духовном, и как для сего, так и в пользу новых профессоров удержать незанятыми некоторые места священнослужительские и настоятельские; 4) о ректоре академии удостоверить комиссию дух. уч., что он, и по преобразовании академии в семинарию, может оставаться при своей должности с пользою для семинарии; 5) префекта, если он окажется не надежным к должности инспектора и профессора философских наук в семинарии, рекомендовать на места ректоров уездных училищ, если только найден будет того достойным. Пр. Амвросий 30 марта 1818 г. с своей стороны чрез академическое правление предписал, чтобы наставники высших классов академии, желающие остаться учителями семинарии, непременно к концу апреля 1818 г. написали и подали ему конспекты на преподаваемые ими науки. Что чувствовали начальники и наставники академии, получив такое предписание начальства, не можем сказать определенно. Знаем только, что из академической учительской корпорации оставлены были при семинарии только ректор арх. Феофан, да два наставника Мироносицкий для еврейского и Талиев для французского класса.

Пр. Амвросий, вследствие отношения на его имя комиссии дух. уч. от 18 августа 1818 года, предписал академическому правлению от 12 сентября 1818 г. закрыть академическое правление, а вместо оного открыть семинарское.

20-го октября 1818 г. торжественно отпраздновано было закрытие академии и открытие на место оной семинарии. В десять часов утра началась божественная литургия, которую совершал пр. Амвросий в кафедральном Благовещенском соборе, где находились все учащие и учащиеся. По окончании оной из собора был крестный ход, пред которым шли по два в ряд воспитанники семинарии и училищ, в дом прежде бывшей казанской академии. По прибытии в залу совершено было Его Высокопреосвященством водоосвящение и молебен Господу Богу пред начатием учения. По окончании оного ректор семинарии арх. Феофан открыл собрание краткою речью; после оной воспет был семинарскими певчими на два хора приличный сему случаю псалом: хвалите отроцы Господа. По сем учитель греческого и немецкого языков и секретарь семинарского правления Павел Соколов читал на латинском языке краткое рассуждение о пользе и необходимости греческого языка в духовных училищах. Далее инспектор семинарии, профессор церковной истории и математики, магистр Смоленский произнес наставительное слово о том, что начало премудрости есть страх Господень. Наконец воспето: Тебе Бога хвалим.

Казань,

1875 г. сентября 1 дня

Единственно к вам, предстоящие дети и юноши, простираю ныне слово мое. Да не отягчит оно слуха твоего, благочестивый и почтеннейший градоначальник наш! Да не отягчит оно и вашего слуха, христоименитое собрание! Единственно, говорю, к вам простираю слово мое. Се ныне от печальнаго рассеяния вашего паки собрались вы во едино. Бысте, яко овцы, без пастыря! ныне паки стеклись под сень крилу руководителей ваших. По судьбам Божиим постиг было вас не глад хлеба, ни жажда воды, но глад слышания слова разума, слова Господня: ныне паки пойдете вы на тучныя пажити разума, на тучнейшия пажити веры. Многие из вас терпели глад и хлеба; многие не имели, где главы подклонити, не имели чем прикрыт наготу свою, и тем защититься от суровостей непогод, стужи и мраза: ныне трапеза вам предложена, покойное жилище уготовано, во одежду вы одеяны. Вы, кои при потере града сего в тысящах, в миллионах состоящей, все житие свое, еже имеете, то есть лепту едину, последнюю потеряли, вы ныне вознаграждены сторицею. Но могу ли исчислить всю противуположность, противуположность прошедшего и настоящего?

Благо убо, что при столь благой измене десницы Вышнего притекли вы прежде всего во храм Вышнего, притекли воздать благости Его благодарение; благо, Бог бо есть действуяй вся во всех. Но сей всеблагий Бог благоволит благость свою изливать чрез избранныя Им благия орудия. И кто сей есть благое орудие благости Всеблагого? Кто посредник сего нашего благосчастия? Кто? Нужно ли спрашивать? Милосерднейший, щедролюбивейший монарх наш! Он, отражая, прогоняя, побеждая внешних врагов отечества, творя благостию своею из врагов союзников и другов себе, отечеству нашему, даруя мир России, Европе, миру, укрощаете искореняет и внутренних всякаго рода врагов, врагов отечества, церкве, своих. Не мне, не на сем священном месте, не при сих обстоятельствах говорить о всех внутренних враждебниках, вреждающих благосостояние отечества, человечества, враждебниках, противу коих августейший воитель наш с толикою вооружается славою; скажу только, что величайший из таковых врагов есть невежество, источник всякаго неустройства, всякаго зла. И посему-то премудрый монарх наш среди громов бранных не преставал бдети о устроении, о усовершенствовании святилищ просвещения. Одною рукою метал громы, врагов смирявшие, побеждавшие, распространял славу и силу России вне пределов отечества, другою в дому своем основывал новые вертограды, ограждал ограждением, насаждая лозу избранну, изводил делателей, и обильными благотворений своих напоял струями. Посему то и наш вертоград наук, бурным пламенем пояденный, его монаршими, отеческими щедротами паче всякаго чаяния столь скоро возник из пепла своего; возник, и се я недостойный приставник онаго, с душевною радостию вижду вас олтарю Господню предстоящих, готовых паки тещи путь свой, вас лозу избранну вижду и верных делателей вертограда сего. Возрадуемся убо и возвеселимся. И мы радуемся и веселимся. Но что воздадим мы Богу благодателю нашему? Что воздадим августейшему посреднику его, отцу-Государю? Что? Бог и Государь по сердцу Божию единаго желают, единаго требуют, единаго ожидают от нас, единаго: да мы делатели достойно ходим звания, в неже звани есмы, да вверенных нам юношей, при руководстве в науках, научаем наипаче благочестию и страху Божию, Сему началу истинныя премудрости; телесное бо обучение в мале есть полезно; а благочестие на все полезно есть, обетование имеюще живота нынешняго и грядущаго; да научаем, но купно и пример Подадим питомцам Своим словом, житием, любовию, духом, верою, чистотою. Единаго: да вы, дети и юноши, повинуетеся наставникам вашим и покоряетеся, тии бо бдят о Душах ваших, яко слово воздати хотяще, да с радостию сия творят, а не воздыхающе, несть бо полезно вам сие. Таким образом, исполним волю Божию, волю монарха. Таким образом, на самом деле принесем благодарение Богу и августейшему помазаннику Его, благодарение за то, что мы живем, и движемся и есмы.

Тем же убо терпением да течем на предлежащий нам подвиг, друг друга подвизающе, мы прилежным наставлением вас, а вы точным исполнением наших наставлений.

Прочее поскольку всяко даяние благо и всяк дар совершен свыше есть сходяй от Отца светов, то не престанем молить благость Его, да Он просвещает ум и сердца наша, да Он нам даст уста и премудрость глаголати, а вам уши слышати и силу творити, яже, руководимы словом Божием, возглаголем вам.

Но тщася, Господу поспешествующу, известно наше звание и избрание творити, исповемыся зде, во святем храме сем, и в людех Господеви, – принесем Ему и устное, и от сердца истекающее благодарение, и купно воспросим, да и во предняя сподобляет нас благодеяния Его получати; воспросим, да дарует благочестивейшему всемилостивейшему Монарху нашему и всей высочайшей фамилии его мирное житие, здравие же и спасение и во всем благое поспешение. Аминь.

Почтенные сотрудники,

Дети боголюбезные!

Что реку и что возглаголю, созерцая вас, стекшихся совокупно в сию тесную храмину, печатию пламенных опустошений ознаменованную? В восторгах радости и веселия прилипает язык гортани моему: но от преизбытка сердечных восхищений не могу однако ж заградить уст моих и невольно позволяю изливаться текущему слову.

Горестная участь, постигшая недавно пресловутый град сей, доселе разлучала нас и препятствовала едиными усты и единым сердцем славить и воспевать пресвятое имя Триипостаснаго. Всепожирающее пламя, попалив домы и имущества наши, рассеяло нас по разным углам паствы казанския. – Пожраны огнем храмы Господни, и святилища наук лежали под смрадным пеплом. Не было пристанища, не было места, где бы мояшо было укрыться от воздушных перемен. – Открытое небо служило тогда хладным покровом для обитателей, а сырая земля приправленным одром. Тако посетил нас Господь гневом своим.

Но, се измена десницы Вышнего! Се паки манием всеавгустейшаго монарха нашего, почти из ничтожества, возникаем в прежнее бытие! Уже ревностным содействием верховнаго начальства храмы Господни наполняются курением фимиама, и служители олтарей священных возносят благодарственныя пения, уже, от усерднаго вспомоществования соотечественников, на черных пепелищах мелькают убеленныя хижины и водворяются там унылые сограждане, уже святилища наук начинают отрясать сентябрский пепел, и щедротами монарха-отца поднимать верхи свои из под развалин, уже юные питомцы просвещения из приюта родительскаго паки возвращаются под мирную сень надзора наставников, и готовы изыдти на дело свое и на делание до вечера.

Так – мы все готовы: – удостоенные звания начальственнаго, стрегуще, бдят над целостию и чистотою воспитания, и все внимание устремляют к устроению возможнаго спокойствия вверенных им чад; – на лицах богобоязненных наставников живо начертано благородное к трудам соревнование; в очах образующагося юношества сияет пламенное усердие и ревность к понесению предначертанных в круге учения занятий.

Так – мы готовы на дело свое, беспримерными щедротами августейшаго монарха и недремлемым попечением верховнаго начальства нашего нам приготовленное! Но от сей готовности отечество ожидает верных сынов своих, святая церковь надеется зреть истинных поборников веры и благочестия, государь чает послушных и промышленных подданных. От сей готовности зависит утешение родителей, сорадование кровных, похвала и отличие собственное.

Буди убо готово сердце наше, готово на предлежащий нам подвиг. – Ни теснота места, ни недостаток учебных пособий, ни затруднение в жизненном продовольствии, –ничто не остановят нас на поприще нашем. – Не воздремлем, ниже успнем в напряжении усилий и бодстрований. Но, послушествуя страху Господню, прежде всего, поспешим испросить помощи от Святаго и от Сиона заступления.

Царю Небесный! призри с высоты святыя Твоея и посети виноград сей; услыши молитву раб Твоих; вонми гласу моления незлобивых детей Твоих,