Слово 34. На св. Рождество Христово.

Наступил всех праздников праздник и наполнил радостью вселенную. Праздник увенчания всех добродетелей, источник и корень всех благ наших; праздник, которым Небо отверсто, Дух ниспослан, средостение уничтожено, преграды пали, расстоящее соединилось, мрак рассеялся, свет воссиял, Небо приняло природу, происшедшую из земли, земля – Почивающего на Херувимах, рабы стали свободными, враги – чадами, иноплеменники – наследниками. Через него уничтожена продолжительная вражда и долгая война, и наступил мир, давно ожидаемый Ангелами и праведными людьми. И Павел восклицал, говоря: «Он есть мир наш, соделавший из обоих одно и разрушивший стоявшую посреди преграду, упразднив вражду Плотию Своею» (Еф.2:14). Через него воздвигнуто знамение Креста блестящее и славное, добыча Христова, начаток природы нашей, доспехи Царя нашего. Есть ли что-нибудь равное этому празднику? Бог на земле, человек на Небе, Ангелы сослужат людям, люди в общении с Ангелами и прочими горними силами; демоны убегают, смерть уничтожена, Рай отверст, клятва снята, грех исчез, заблуждения изгнаны, истина снизошла. Природа, от которой Херувимы оберегали Рай, соединилась сегодня с Богом. Слыша это, оставь уныние. Выше всякой надежды и ожидания то, что Бог стал человеком. Если это совершилось, то и все последует затем с разумной последовательностью. Он не унизил бы Себя так безрассудно и так напрасно, если бы не имел возвысить нас. Он родился по плоти, чтобы тебя возродить по духу; родился от Жены, чтобы ты перестал быть сыном женщины; попустил, что отец Его стал рабом, чтобы тебе, рабу, сделать Отцом Владыку. Итак, возрадуемся и возвеселимся, с радостью вспоминая наши блага. Если патриарх Авраам рад был видеть день Господень, и видел, и возрадовался, – тем более нам, когда мы видим Бога в пеленах – это страшное и изумительное зрелище – следует радоваться и веселиться, удивляться и приходить в изумление от величия такого благодеяния. Но как же случилось это удивительное и великое дело? Как мы, погрешившие, явившиеся недостойными земли, лишившиеся власти долу, вознесены на такую высоту? Как война прекращена? Как гнев уничтожен? Как? Всего удивительнее и изумительнее то, что мир наступил не тогда, когда обратились за помощью мы, погрешившие, не тогда, когда враги и неприятели низвергнуты, но когда призвал нас Тот, Чей праведный гнев мы заслужили. «По Христе убо молим, яко Богу молящу нами» («от имени Христова просим: примиритесь с Богом») (2Кор.5:20). Что это? Его оскорбили, и Он же молит. Да, говорит, Он Благ и потому молит. И мы попытаемся, если позволите, ведя далее речь, показать, что, в то время как человек не совершил никакого подвига, Он единственно по Своей благости дарует нам настоящие и будущие блага.

Но слушайте внимательно. Прежде чем появились Ангелы и прочие Небесные Силы, существовал Бог, Безначальный и от века Вседовольный, – потому что это есть свойство Божественного. Он сотворил Ангелов, Архангелов и прочие бестелесные существа, – сотворил, не по чему другому, но единственно по Своей благости. Он не нуждался в их служении, и не был бы их Творцом, если бы не был Благ. После сотворения их, Он творит и человека, опять по той же причине, и весь этот мир. И наполнивши его тысячами благ, Он поставил незначительного и ничтожного распорядителем стольких дел, явив его на земле тем, чем Сам Он является на Небе. Сотворивши же его и окруживши такой честью, Он отдал в его распоряжение, как дворец отдают царю, лучшее из всего, что было на земле, – Рай. И не только этим почтил Он его, но ему одному из всех даровал слово, удостоил знания о Себе, дал возможность наслаждаться, – насколько он мог вместить, – беседой с Собой, обещал даровать бессмертие, исполнил его многой мудрости, дал ему духовный дар, чтобы он мог нечто и пророчествовать. Что же случилось после стольких и таких благ? Дьяволу он поверил больше, чем Даровавшему ему все это, и, презрев заповедь Давшего ее, предпочел ей обман того, кто всячески хотел его погубить. Итак, уничтожил ли его Бог, – что согласно было с правдой, – после того как он от начала, можно сказать, с первого шага, показал такую неблагодарность? Нисколько. Он заботится о павшем больше, чем прежде. Вслед за тем, когда род человеческий стал развращаться, так что была опасность, что он исчезнет с лица земли, те, кто оскорблял его, пользовались однако таким попечением, что Господь оправдывал Себя перед рабом, разговаривал с ним, как с другом одинаковой чести, и указывал, по какой причине совершится гибель. Потом Он даровал закон в помощь, посылал пророков, чтобы они указывали, что нужно делать. Напоследок Он послал Сына Своего Единородного, рожденного от Жены, ставшего под законом, чтобы искупить находившихся под законом, чтобы мы приняли сыноположение. Поэтому, пророк, удивляясь великому попечению Его о вселенной, восклицает громким голосом во всеуслышание, говоря: «Он явился на земле и обращался между людьми» (Вар.3:38). Поистине изумительно слышать, что Бог, Неизреченный и Несказанный, Необъятный и равный Отцу, подлинный Сын Безначального Бога, прошел через девическую утробу и благоизволил родиться от Жены. Он не перестанет до тех пор все делать и устроять, пока не приведет нас к Нему, к Богу, и пока из врагов не сделает друзьями. Как если бы кто-нибудь, в то время как двое борются друг с другом, ставши посредине, распростерши обе свои руки и взявши руки борющихся, соединил их, так и Он сделал, соединив Божескую природу с человеческой, Свое – с нашим.

Обрати внимание на преизбыток благости: оскорбленный, Он Сам же молит, как было сказано, и устраивает примирение. Посмотри затем, как он низверг тирана: царь, например, снявши пурпур и диадему, часто надевает платье солдата, чтобы не привлечь к себе неприятелей, после того как они распознают его; здесь же случилось обратное, – Христос пришел в нашей одежде, чтобы, после того как Он будет узнан, не заставить врага убежать от столкновения с Ним, и чтобы не смутить всех Своих, – потому что Он хотел спасти, а не привести в ужас. Но почему же, скажут, примирение совершилось не при посредстве одной из бестелесных сил или простого человека, но через умаление Слова? Потому что, если бы мы приняли общее спасение человеческого рода через какого-нибудь другого праведника, мы не узнали бы всего величия Его Промышления о нас; дело, удивительное на все века, ниспало бы в разряд дел незначительных, не заключающих в себе ничего поистине удивительного. Когда тварь соединяется с тварью и участвует в общем рабском положении, – в этом нет ничего таинственного, и не дает это повода для изумления. А кроме того, как человек мог совершить дело Бога и Божественное? Если бы что-нибудь и случилось, – что бы ни было, – то скорее падение, и человек легче или стал бы самим собой, или даже сделался бы хуже. Если иудеи Моисея, на которого они часто роптали, говоря, что принесенное им спасение хуже страданий в Египте, если они, после его смерти, хотели провозгласить богом, – что и было, как говорят некоторые, причиной, что его гроб остается доныне скрытым от глаз иудеев и неизвестным, – то не провозгласили ли бы они богом того, кто освободил их от худших насилий, не провозгласили ли бы даже в том случае, если бы знали его природу? Но очевидно, что это было бы не уничтожением греха, а более тяжким и более неисправимым грехом. Потом можно указать и другую причину, почему, если бы для спасения нас от греха был избран Ангел или простой человек, мы не только не получили бы спасения, но род человеческий лишился бы прекраснейшей и драгоценнейшей, несказанной славы. Что же это за причина? Мы не могли бы быть даже вблизи того, чем мы наслаждаемся и чему приобщаемся, с того времени как воплотилось Слово. Если бы человеческая природа или ангельская приняла на себя Промышление о нас, как могло бы быть даровано человеческому роду стать одесную Отца, быть превыше всех хоров ангельских и архангельских и наслаждаться такой честью и славой, что и они, горние силы, стоящие в близости Бога, желают проникнуть в нашу славу, которой мы наслаждаемся ради того смешения, и находят нашу участь выше всякого желания? И если бы род наш лишился этой блаженной доли, если бы, именно, (при человеческом или ангельском соединении) он не принял славы, которой теперь просветлен, если бы мы не достигли такой силы, могущества и такого превосходства чести, – то на что бы не отважился против нас враг наш? Какие бы средства не употребил он, питая надежды снова покорить себе, посредством их, человеческий род, подчинив его своей изначальной власти? Над кем бы он не пытался взять силу? Не показал ли бы он дерзость больше прежней, так что не счел бы дерзостью питать злые замыслы против самого Неба? По этой и по другим подобным причинам Слово Божие, Сын и Истинный Бог, а не кто-нибудь другой, принявши нашу плоть, совершил общее спасение человеческого рода. Пусть никто не обвиняет нас в том, что мы говорим недостойное Бога, – говорим именно, что Бог, устроив Себе живой храм в девической утробе для спасения всего мира, через него внес в нашу жизнь небесное устроение. Какой в самом деле был бы урон Богу от такого домоправления? Не видишь ли ты того, что солнце, ощущаемое нашим телом, тленное, изменяющееся, – хотя бы с этим несогласны были эллины, – приобщаясь к нечистоте и многому другому подобному, не принимает однако ж в себя даже незначительной порчи и, напротив, уничтожает упавшим лучом зловоние? Но неужели же ты не допустишь, что Единородный Сын Божий может произвести в нашей плоти нечто равное, так чтобы не только не быть загрязненным ею, но сделать ее даже чище и святее? Ты не трепещешь, осмеливаясь заключать существо Божие в деревьях, камнях и даже в том, что малоценнее этого. Как же ты обвиняешь нас, и говоришь, что Богу неприлично обитать в чистом и нескверном теле, через него спасая вселенную? Если вочеловечение, как ты говоришь, позорно для Бога, тогда гораздо позорнее для Него быть в камне и дереве, насколько камень и дерево ничтожнее человека. Или, быть может, род человеческий представляется тебе ничтожнее этой чувственной материи?

Но мы оставим слово об этом на другое время, а теперь нам необходимо вести речь о сказанном в Евангелии: «Рождество Иисуса Христа было так» (Мф.1:18). О каком рождестве говоришь ты? Очевидно о плотском. О безначальном рождении никто не знает, даже Сам Единородный Сын Божий, сущий в лоне Отца. Как же совершилось рождество Христово по плоти? «По обручении Матери Его Марии с Иосифом, прежде нежели сочетались они, оказалось, что Она имеет во чреве от Духа Святаго» (Мф.1:18). Нужно заметить, что он не сказал: «обрученней бо бывши Деве», но просто: «по обручении Матери Его». А это он сделал, чтобы легче могло быть принято слово, и чтобы не привести в крайнее изумление дальнейшей речью – что «прежде нежели сочетались они, оказалось, что Она имеет во чреве от Духа Святаго». Но почему же Она не зачала и не понесла во чреве прежде замужества? Чтобы совершившееся все было в тайне, и чтобы дурная слава не коснулась Девы. Так как обрученный должен был бы Ее ревновать, а между тем он не только не торжествовал над Нею после зачатия, но принял и служил Ей, то это должно всех убедить в том, что он удержал Ее и стал служить Ей, после того как убедился, что случившееся произошло по действию Святого Духа. Здесь (евангелист) говорит, обозначая только то, что обыкновенно говорят в странных случаях: «имеет во чреве от Духа Святаго». И ты, услышав, что «от Духа Святаго», не расследывай ни о чем другом, например: «Как Беспредельный – и во чреве? Всесодержащий – и зачинается женой? Как Дева рождает и остается Девой? Как Дух Святой приготовил этот храм?» и т.п. Сила Всевышнего осенила Деву, и Сын Бога стал рожденным: «Иосиф же муж Ее, будучи праведен и не желая огласить Ее, хотел тайно отпустить Ее» (Мф.1:19). Такой был удивительный человек, что не только не наказал Ее, но даже и не сказал никому, в том числе и Самой подозреваемой, а размышлял только сам с собой о том, чтобы не выгонять Ее, но отпустить. И вот, когда он находился в смущении от подобных размышлений, предстал перед ним Ангел, чтобы разрешить затруднения в его размышлениях. Что он был в смущении, это видно из его планов: «хотел, – говорит, – тайно отпустить Ее». Если бы он был убежден, что зачатие произошло от незаконного семени, он отпустить Ее восхотел бы ни тайно, и никак вообще, но предал бы Ее закону и для наказания, именно потому, что был праведен. Но он не был в этом убежден. А с другой стороны он не был убежден и в том, что зачатие есть следствие Божественного действия, – потому что это выше человеческого разумения. Итак, он колебался в своих мыслях. И вот в это время, когда он был в смущении от своих размышлений, к нему явился Ангел и говорит: «Не бойся принять Марию, жену твою, ибо родившееся в Ней есть от Духа Святаго» (Мф.1:20). Говоря: «не бойся... удержать жену при себе», – слово «принять» значит именно это, а не «отпустить Ее», как у него было предположено, – говоря это, Ангел показал, что он боялся и трепетал, как бы не оскорбить Бога. Она, говорит, не только свободна от противозаконного соития, но зачала силою, высшей природы. Это именно означает то, что он прибавил, говоря: «Родившееся в Ней есть от Духа Святаго; родит же Сына, и наречешь Ему имя Иисус» (Мф.1:20–21). Не думай, говорит, что, из-за того, что я сказал, что «есть от Духа Святаго», ты – вне служения домостроительства; я тебе даю власть дать имя Рождаемому. Хотя ты и ничем не содействовал Его рождению, ты однако дашь Ему имя. Если Он и не твой сын, ты все-таки покажешь на Нем свои отцовские права и через назначение имени станешь близким рождаемому. Он не сказал: «родит тебе Сына», но – «родит», – потому что не ему Она родила, но всему миру. Поэтому он и прибавил: «ибо Он спасет людей Своих от грехов их» (Мф.1:21).

Говоря: «людей Своих», он разумеет не одних иудеев, но и язычников. Его народ – все, принимающие познание о Нем. Рождаемый показывает Себя Сыном Божиим еще и в том, что отпускает грехи, потому что отпускать грехи не может быть свойством иной силы, кроме как Божественного существа. «А все сие произошло, да сбудется реченное Господом через пророка, который говорит: се, Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему Еммануил, что значит: с нами Бог» (Мф.1:22–23). Хотел бы я, чтобы здесь были все иудеи и эллины, чтобы, взявши от иудеев эту книгу, прочитать им пророчество. Вы знаете, конечно, что и в судилищах, и повсюду свидетельство бывает совершенно, вне подозрений, если исходит от врагов. Без сомнения, они не могут сказать, что это измышлено нами, – не нами, но людьми, которые пригвоздили Христа ко кресту, и которые передали нам книги, говорящие о Его домостроительстве. Впрочем, есть ли они или их нет, мы сделаем свое дело и приступим к истолкованиям. Но, если позволите, возьмем пророчество немного выше, чтобы вы могли видеть сказанное в связи. «И продолжал, – говорится, – Господь говорить к Ахазу, и сказал: проси себе знамения у Господа Бога твоего: проси или в глубине, или на высоте. И сказал Ахаз: не буду просить и не буду искушать Господа. Тогда сказал Исаия: слушайте же, дом... Израилев: разве мало для вас затруднять людей, что вы хотите затруднять и Бога моего? Итак Сам Господь даст вам знамение: се, Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему: Еммануил» (Ис.7:10–14). Когда пророк сказал: «проси себе знамения», он, лицемерно изображая из себя вполне верующего, сказал: «не буду просить и не буду искушать Господа» . Посмотри, с какой великой силой пророк наносит удар, справедливо, после обличения лицемерия, усиливая обвинение. Поэтому, он не удостаивает его и ответа, но обращается к народу, говоря: «Слушайте же, дом Давидов! разве мало для вас затруднять людей, что вы хотите затруднять и Бога моего?». Сказанное темно, нужно поэтому с точностью разъяснить изречение. То, что он говорит, значит следующее: «Разве это мои слова? Разве мое изречение?». Если же не верить людям без всяких оснований есть тяжкое преступление, тем более преступно не верить Богу. «Затруднять» значит не что иное, как – не верить. Разве, говорит, это – малая вина? Разве это незначительное преступление – не верить людям? Если же это преступно, тем более преступно – не верить Богу. Он сказал это, чтобы все узнали, что пророк не обманут и что его не обольстили сказанные слова, но что он высказывает свое решение на мысль Ахаза. После того, как он с великой кротостью переговорил с ним, избавил его от бедствия, приказал быть спокойным за настоящее, дал доказательства этого, раскрывши намерения неприятелей, открывши предательство, предсказавши плен полный и решительный и указавши время, – он не удовольствовался этим, но идет дальше и не ждет, пока тот потребует знамения, но обращается к нему, хотя он даже не желает этого по чрезмерной гордости. И не просто обращается, но предоставляет ему выбор; он не говорит: «вот такое и такое знамение», но – «если хочешь».

Богат Владыка, всесильно Его могущество, Его существо неизреченно: если хочешь знамения с неба, – ничто не мешает; если хочешь – от земли, и тогда нет никаких затруднений. Вот что значат слова: «или в глубине, или на высоте». Так как он не привлек его этими словами, и так как в то же время сам пророк не молчал, но обличил его в последующей речи, – а это для исправления слушающего и для того, чтобы показать, что он не обманут, не обольщен, – то он открывает таинственное пророчество, имеющее послужить к спасению мира, к исправлению всего. И он говорит, что знамение дается не Ахазу, но всему народу иудейскому. Сначала пророк обращал свое слово к Ахазу, но так как он явил себя недостойным, то он говорит всему народу. Поэтому, «даст..., – говорит, – не тебе, но вам знамение». «Вам» – кому? Дому Давидову. Затем следует знамение. Что же это за знамение? «Се, Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему: Еммануил». Нужно заметить, что я сказал раньше, что знамение дается не Ахазу, и что это – не догадка, но сам пророк обвиняет и обличает, говоря: «разве мало для вас затруднять людей?». И прибавляет: «Итак Сам Господь даст вам знамение: се, Дева во чреве приимет». Если бы иудеи сказали, что пророк не говорил: «Дева», но – «молодая женщина» (νεανίς), то и тогда победа за нами: Писание обыкновенно прилагает имя молодой женщины (νεανίς) к девушке, как написано в псалмах: «юноши и девицы, старцы и отроки да хвалят имя Господа» (Пс.148:12–13). И Моисей говорит о девушке, которая сделалась предметом посягательства: «отроковица обрученная кричала» (Втор.22:27), то есть девушка. Да совсем не было бы и знамения, если бы Она не была Девой, потому что знамение должно выходить за пределы обыкновенного порядка вещей, быть выше обычного в природе, казаться странным и неожиданным, так чтобы каждый из тех, кто слышит и видит, видел в этом знамение. Потому и говорится: «знамение», что оно – замечательно. Но оно не может быть замечательным, если будет теряться среди других событий. Итак, если бы речь шла о женщине, рождающей по закону природы, то почему же он называет знамением то, что бывает каждый день? Поэтому и в начале он не сказал просто: «се, Дева» (ίδού παρθένος), но, прибавив член (ίδού ή παρθένος), намекает на то, что Она – Замечательная и Единственная Дева. Что именно это выражается прибавкой члена, можно видеть и из Евангелий. Когда иудеи послали к Иоанну спросить: «кто ты?» – они не сказали: «Христос (Χριστός) ли ты?», но: «ты ли Христос» (ό Χριστός); не сказали: «пророк (προφητής) ли ты?», но: «ты ли пророк (ό προφητής)?» (Ин.1:19, 21).

Каждый из этих вопросов имеет свой оттенок. Поэтому и Иоанн, начиная Евангелие, не сказал: «в начале было Слово» (Λόγος – без члена), но: «в начале было Слово» (ό Λόγος, с членом), «и Слово было у Бога» (Ин.1:1). Так и здесь пророк не сказал: «се, дева», без члена, но: «се, Дева» (ίδού ή παρθέυος), с членом. Это «се» прилично достоинству пророка. Оно значит, что он видит и представляет совершающееся и имеет великую уверенность в том, что говорит. Его глаза видят невидимое яснее, чем наши глаза. Чувства могут заблуждаться, благодать же Духа дает достоверное решение. Почему же, скажут, он не прибавил, что это будет от Духа? Сказанное было пророчеством и должно было возвестить то, о чем он часто говорил прикровенно, по причине безрассудства слушающих, – чтобы они не сожгли и самых книг, когда ясно узнают об этом. Если они не щадили пророков, тем более не стали бы стесняться с Писаниями. А что сказанное – не догадка, это видно из того, что другой царь при Иеремии, взявши эти самые книги, изрезал их и предал огню. Видишь ли безумие невыносимое? Видишь ли гнев бессмысленный? Ему недостаточно было испортить книги, но он сжег их, желая удовлетворить своей неразумной страсти. А между тем, удивительный пророк, говоря прикровенно, сказал однако же все. От кого, как не от Духа Святого, может зачать Дева, пока Она остается Девою? Никто другой, кроме Устроителя природы, не в состоянии препобедить закон природы. Поэтому, говоря: «родит Дева», он объявил все. Говоря о рождении, он называет и имя Рождаемого и говорит: «и родит Сына, и нарекут имя Ему: Еммануил». А как же, скажут, Ему было дано имя не Еммануил, как говорил пророк, но Иисус Христос? Но он не сказал: наречешь, но – «нарекут» народы, то есть, это – уже исход событий. Подобно тому как Иерусалим он называет городом правды, хотя город нигде не был назван правдою, давая это название за дела его, – оттого что в нем произошла великая перемена к лучшему и оттого что он во власти праведника; и раньше, когда он называет город блудницей, то это не потому, что город когда-нибудь был назван так, но он дает ему такое имя за порочность, и позднее он называет его указанным именем за добродетель, – то же самое следует сказать и о Христе, потому что пророк дал Ему имя за Его дела. Тогда Бог, явившийся на земле и поживший с человеками, показавший великое попечение о нас, – по преимуществу был с нами. С нами был не Ангел, не Архангел; но Сам сошедший Владыка принял на Себя всеобщее исправление, говоря с блудницами, возлежа с мытарями, входя в дома грешников, давая надежду разбойникам, привлекая к Себе магов, везде обходя и все исправляя, соединяя с Собой самую природу. Все это пророк и предсказывает, говоря вместе и о Рожденном, и о том несказанном и безмерном приобретении, которое произойдет из этого рождения. Когда Бог стал с людьми, нечего уже бояться и трепетать, но нужно быть спокойным за все. Так это и случилось: изначальное и непоколебленное зло уничтожено, отвержение, тяготевшее над всем родом человеческим, снято; сила греха ослабела, власть дьявола поколеблена; Рай, недоступный для всех, открывается прежде всего человекоубийце и разбойнику; своды Неба отверсты, люди вступили в общение с Ангелами; наша природа вознесена до Царского трона, узы ада стали ненужными; смерть, лишенная своего содержания, осталась только по имени; хоры мучеников и женщины стерли жало ада. Пророк, предвидя все это, возликовал и возрадовался и все это выразил одним словом, пророчествуя нам об Еммануиле: «Масло и мед снест, прежде неже разумети Ему изволити злая, или избрати благое. Зане прежде неже разумети отрочати благое или злое, отринет лукавое, еже избрати благое» («Он будет питаться молоком и медом, доколе не будет разуметь отвергать худое и избирать доброе;.. Этот Младенец будет разуметь отвергать худое и избирать доброе») (Ис.7:15–16). Так как рождаемый Отрок не был простой человек и не был только Бог, но был Бог в человеке, то пророк справедливо изменяет слово, говоря то о том, то об этом, излагая странное и не позволяя, ради чрезмерности чуда, отвергать домостроительство. Сказавши, что родит Дева (что выше сил природы), и что Рожденный будет назван Еммануилом (что также превышает всякое ожидание), он, чтобы кто-нибудь, услышавши об Еммануиле, не заболел вместе с Маркионом и не захворал с Валентином, по предусмотрительности, выразительно привел яснейшее доказательство домостроительства, удостоверяя Его от трапезы. Что же он говорит? «Он будет питаться молоком и медом». Это не может быть свойством Божеской природы, но это есть свойство нашей природы. Поэтому, Он обитал в человеке, не приняв только образ его, но Он претерпел зачатие и девятимесячное пребывание в чреве, рождение, пелены и питание раннего возраста, чтобы всем этим заградить уста тех, кто замышляет отрицать домостроительство. Предвидя все вышеизложенное, пророк говорит не только о рождении и о Том удивительном Рожденном, но также о питании в раннем возрасте, в самых пеленах, которое ничем не отличается от питания остальных людей, не имеет с этой стороны ничего странного. Нельзя сказать ни того, что в Нем все отличное, ни того, что все – общее. То, что Он родился от Жены, это – общее; то же, что родился от Девы, это – больше, чем бывает с нами. Затем то, что он имел питание по общему закону природы, это у Него общее со всеми людьми; быть же храмом, недоступным для зла, и не терпеть искушения, это для нас странно, необычно и принадлежит только Ему. Поэтому пророк касается и того, и другого, – сказав: «Он будет питаться молоком и медом», он прибавил: «зане прежде неже разумети отрочати благое или злое, отринет лукавое, еже избрати благое» («ибо прежде нежели Этот Младенец будет разуметь отвергнет худое и изберет доброе»). Он в одинаковых выражениях опять излагает одну и ту же мысль и оттеняет слово. Так как сказанное им было очень возвышенно, то он удостоверяет его настойчивостью повествования. То, что он выше обозначил, говоря: «доколе не будет разуметь отвергать худое», на это же он указал далее, говоря: «прежде нежели Этот Младенец будет разуметь»; затем он пользуется течением рассказа и продолжает: «благое или злое, отринет лукавое, еже избрати благое (отвергать худое и избирать доброе»). В этом повторении и заключается исключительная особенность. Потому же и Павел обращается постоянно к одному и тому же. Так как Христос должен был умереть, то, чтобы кто-нибудь из неверных не подумал, что Он терпит наказание за Свой грех, апостол постоянно указывает на Его безгрешность, чтобы показать, что смерть Его есть очищение наших грехов. Поэтому он и говорит: «Христос, воскреснув из мертвых, уже не умирает» (Рим.6:9). «Ибо, что Он умер, то умер однажды для греха» (Рим.6:10). Он, говорит, претерпел смерть не как виновный, по причине Своего греха, но за общий грех всех. Если же Он сообразно этому в первой смерти не нес ответственности, то этим доказано больше, чем нужно, что Он и впредь не умрет.

Но это сказано нами мимоходом; время снова обратиться к Евангелию. «Встав от сна, – говорится, – Иосиф поступил, как повелел ему Ангел Господень, и принял жену свою» (Мф.1:24). Посмотри и здесь на мудрость мужа и на его совершенное нелицеприятие. Он ни пытался удерживать при себе Деву, когда заподозрил позорное и неприличное, ни стал настаивать на том, чтобы расстаться с Нею, когда освободился от того подозрения, но он принимает Ее и служит всему домостроительству. Евангелист употребляет постоянно имя «жена», не желая, чтобы то Таинство было открыто до времени, и в то же время не давая места дурному подозрению. «Прият... же Ю, не знаяше Ея, дóндеже роди Сына Своего Первенца» («и не знал Ее, как наконец Она родила Сына Своего Первенца») (Мф.1:24–25). Он сказал здесь: «дондеже» («как наконец»), не для того чтобы ты питал подозрение, что он после этого познал Ее, но чтобы тебе было известно, что Она осталась перед рождением совершенно неприкосновенной. Но для чего же, скажут, он употребил это «дондеже» («как наконец»)? Потому что в Писании принято часто так делать, употребляя это речение для обозначения неопределенного времени, – например: ворон не вернулся к Ною, «дондеже» не высохла земля, хотя он и потом не вернулся. И в псалмах говорится: «Рече Господь Господеви моему: седи одесную Мене, дóндеже положу враги Твоя подножие ног Твоих» («Сказал Господь Господу моему: седи одесную Меня, доколе положу врагов Твоих в подножие ног Твоих») (Пс.109:1). И Павел говорит: «подобает.. Ему царствовати, дóндеже положит вся враги под ногама Своима» («Ибо Ему надлежит царствовать, доколе низложит всех врагов под ноги Свои») (1Кор.15:25). Но ни там, ни здесь «дондеже» не указывает границы времени. Иначе, как могло бы стоять следующее пророческое слово: «власть Его власть вечна, и царство Его» («Которого владычество – владычество вечное, и Которого царство») – царство, которое не погибнет, и царству Его не будет конца (Дан.4:31) – если бы он имел царствовать до такого-то времени? Так и здесь: он сказал «дондеже», утверждая то, что было прежде рождения; то же, что было после, он оставил тебе для размышления. Что тебе необходимо узнать от него, он сказал это, говоря, что Дева до рождения осталась неприкосновенной; то же, что является вытекающим из сказанного и согласным с ним, это тебе предоставлено для размышления, – например, что он, будучи таким праведником, и впоследствии не хотел познать Ее, Которая так стала матерью и удостоена такого нового и дивного способа рождения. «Когда же Иисус родился в Вифлееме Иудейском во дни царя Ирода, пришли в Иерусалим волхвы с востока и говорят: где родившийся Царь Иудейский? ибо мы видели звезду Его на востоке и пришли поклониться Ему» (Мф.2:1–2). Враги истины, привязываясь здесь к слову, говорят: «Вот и когда Христос родился, явилась звезда: это показывает, что астрология – верное занятие».

Что же нам на это сказать? С самой звезды мы положим начало решению. Эта звезда не была одна из многих звезд; даже более, – она не была вовсе звездой; это была невидимая сила, облекшаяся в такой вид. Это видно, во-первых, из того, что солнце, луна и звезды, мы видим, с востока склоняются к западу; эта же звезда шла с севера на юг, – ведь так Палестина лежит по отношении к Персии. Во-вторых, из того, что она была видна не ночью, но и среди дня, при свете солнца. В-третьих, из того, что она то появлялась, то скрывалась. Она была видна вплоть до самой Палестины, в то время когда она вела магов. Но когда они достигли Иерусалима, она скрылась. Потом, как только они вышли от Ирода, она снова явилась. Все это свойственно не звезде, но какой-то разумной силе. В-четвертых, из того, что она указывала место. Она показывала место, нисходя вниз, потому что невозможно было сделать это, оставаясь наверху, так как высота неизмерима, и, оставаясь там, нельзя было очертить и сделать заметным для тех, кто хочет видеть, такое узкое место. Видишь ли, сколько оснований думать, что та звезда не была одной из многих звезд, и что она явилась, следуя вовсе не за внешним рождением. Для чего же, скажут, она явилась? Чтобы поразить бесчувственность иудеев. Так как, непрерывно слушая, что пророки говорили о Его пришествии, они не внимали им, то Он заставил прийти из далекой земли варваров, отыскивающих царя иудеев у них самих, чтобы они на языке персов узнали то, чему не могли научиться у пророков; чтобы они имели величайший повод для убеждения, если они окажутся благомыслящими, и чтобы на будущее время у них было отнято всякое оправдание, если они будут продолжать свое упорство. Бог влечет магов через звезду, призывая их через то, что для них привычно; Он показывает им большую и необычную звезду, чтобы привести их в изумление величиной, красотой вида и способом ее шествия. Когда же Он привел их и, руководя ими, поставил их у яслей, тогда Он стал говорить с ними уже не через звезду, но через Ангела. Магов через звезду и через Ангела, а нас через Самого Единородного Он научил возвышенному, таинственному и превосходящему наш разум.

Размышляя о величии такого Его снисхождения, воздадим Ему достойную честь и воздаяние. Нашим же воздаянием Богу не может быть ничего другого, кроме спасения нашего и наших душ, кроме забот о добродетели и попечения о наших братьях. Ничто другое не может быть признаком и отличием верующего во Христа и любящего Его, кроме забот о наших братьях и попечения о их спасении, – потому что и Христос угождал не Себе, но многим. Павел так и говорит: «Ища не своей пользы, но пользы многих, чтобы они спаслись» (1Кор.10:33). Зная это, возлюбленные, обсудим нашу жизнь, будем иметь великую заботу о братьях наших, будем сохранять единение с ними. К этому побуждает нас та страшная, приводящая в трепет, жертва, повелевающая нам подходить к ней в величайшем единомыслии, с горячей любовью и, ставши здесь орлами, возноситься, таким образом, до самого Неба. «Ибо, где будет труп, там соберутся орлы» (Мф.24:28), – трупом называя тело, потому что оно умирает. Если бы Он не был трупом, мы не воскресли бы. Об орлах же Он говорит, показывая, что приступающий к тому Телу должен быть настроенным возвышенно, не должен иметь ничего общего с землей, не должен устремляться вниз и никнуть, но должен постоянно устремляться вверх, взирать на Солнце правды и иметь острый мысленный взор. Ведь это – трапеза орлов, а не галок. Те, кто вкушает теперь достойно, встретят Его и тогда, когда Он будет сходить с небес; напротив, вкушающие Трапезу недостойно потерпят самые ужасные муки. Если без надобности не прикасаются к царю, – что говорю: к царю? – без надобности не прикоснутся нечистыми руками к царским одеждам, хотя бы царь был в пустыне, хотя бы он был один, и с ним никого еще не было, – а ведь одежда есть ничто иное как нити, выпряденные червями и шелковичными гусеницами, окраска же, которой ты дивишься, только кровь убитой рыбы, и однако к ней не осмеливаются прикасаться нечистыми руками, – итак, если не смеют без надобности коснуться человеческой одежды, то как мы с таким поруганием воспримем Тело Бога всяческих, – Тело неоскверненное, чистое, причастное Божественной природе, Которым мы существуем и живем, Которым сокрушены врата смерти и отверсты своды Неба? Умоляю вас, не будем губить себя бесстыдством, но будем приходить к Нему с трепетом и всяческой чистотой, чтобы не потерпеть нам тяжелейшего наказания. Чем более мы получили благодеяний, тем тяжелее мы примем наказание, если окажемся недостойны благодеяния. Перед этим Телом, даже когда оно лежало в яслях, маги склонились в благоговении, и мужи, не знающие Бога, и варвары, оставивши отечество и дом, совершили длинный путь и, пришедши, поклонились Ему с великим страхом и трепетом. Будем же подражать варварам мы, граждане Неба. Те подошли к Нему с великим трепетом, видя Его в яслях и под шатром и не видя ничего из того, что мы теперь видим: ты же видишь Его не в яслях, но на жертвеннике; видишь, что не женщина держит Его, но иерей предстоит, и Дух с великим изобилием осеняет предложение. Ты видишь не просто самое Тело, как те, но тебе известна и сила Его, и все домостроительство; тебе, посвященному с тщательностью во все, не остается ничего неизвестным из совершенного Им. Воспрянем же и исполнимся трепета, покажем большую, чем те варвары, чистоту, чтобы, подходя безрассудно и как-нибудь, не собрать нам огонь на свою голову. Говорю же это я не затем, чтобы не приступали к Таинству, но чтобы не приступали безрассудно, потому что как без внимания приступать к той таинственной Трапезе – опасно, так вовсе не приобщаться – голод и смерть. Эта Трапеза есть двигатель нашей души, сила, связующая наш разум, основание дерзновения, надежда, спасение, свет, жизнь. Уходя туда с этой Жертвой, мы с великим дерзновением достигнем священных врат, точно огражденные со всех сторон золотым оружием. Да что я говорю о будущем? Здесь это Таинство делает для тебя землю Небом. Раскрой же врата Неба и взгляни на них, – на врата даже не неба, но Неба небес, – и тогда ты увидишь то, о чем было говорено. То, что там ценнее всего, это я покажу тебе лежащим на земле. Как в царских чертогах всего ценнее не стены, не золотая крыша, но тело царя, восседающее на троне, – так и на небесах всего дороже Тело Царя. Но ты можешь видеть Его и на земле. Я покажу тебе не Ангелов, не Архангелов, не Небо и небеса небес, но Самого Владыку их. Видишь ли, как ценнейшее из всего открыто для тебя на земле? И ты не только видишь, но и касаешься, и не только касаешься, но и вкушаешь и, взявши, уходишь домой? Очисти же душу, приготовь ум к восприятию этих Таинств. Если бы тебе дали нести царского сына в украшениях, пурпуре и диадеме, не отказался ли бы ты от всего, что есть на земле? Как же, скажи мне, ты не трепещешь теперь, взявши в свои руки не царского человеческого сына, но Самого Единородного Сына Божия? Как не отбрасываешь всякую любовь к житейскому? Как не украшаешься тем единственным украшением, но еще смотришь на землю, любишь деньги, жадно влечешься к золоту? Какое может быть для тебя извинение? Какое оправдание? Разве ты не знаешь, как Владыка твой не благоволит ко всякой роскоши в жизни? Не потому ли Он по рождении был положен в ясли и избрал Себе Матерью женщину простую? Не потому ли Он сказал человеку, который думал о выгодах: «а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову» (Мф.8:20)? А что ученики? Не следовали ли они тому же закону, обходя домы бедных? Не останавливались ли они – один у кожевника, другой у делателя палаток? Потому так, что они искали не пышного убранства домов, но добродетелей душ. Будем подражать им и мы, не обращая внимание на красоту колонн и мраморов и ища горнего местожительства; растопчем всякое здешнее тщеславие, вместе со страстью к деньгам, и примем горний разум. Если мы будем трезвенны, мир этот не будет достоин нас, ни портики, ни галереи. Поэтому, молю вас, будем украшать свою душу, с которою и отойдем туда, чтобы достигнуть вечных скиний, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, через Которого и с Которым Отцу со Святым Духом слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки Веков. Аминь.