Беседа 50

Деян.23:31–33. Итак воины, по данному им приказанию, взяв Павла, повели ночью в Антипатриду. А на другой день, предоставив конным идти с ним, возвратились в крепость. А те, придя в Кесарию и отдав письмо правителю, представили ему и Павла.

Как нужно переносить оскорбления. – Как нужно искать примирения.

1. Как бы какого царя, (Павла) сопровождали оруженосцы в таком множестве, и притом ночью, опасаясь нападения буй­ного народа. Выведши его за город, они оставили его. Тысяче­начальник не отправил бы его под такою сильною стражею, если бы сам не признавал его невинным и не видел решимости (иудеев) на убийство. «Правитель, прочитав письмо, спросил, из какой он области, и, узнав, что из Киликии, сказал: я выслушаю тебя, когда явятся твои обвинители. И повелел ему быть под стражею в Иродовой претории» (Деян.23:34–35). Лисий уже написал в его защиту; но, не смотря на то, иудеи снова нападают, стараются склонить слушателя на свою сторону, (Павел) снова ввергается в оковы; а каким обра­зом, послушай: «через пять дней пришел первосвященник Анания со старейшинами и с некоторым ритором Тертуллом, которые жаловались правителю на Павла» (Деян.24:1). Смотри, как они не отстают, но, не смотря на бесчисленные препятствия, приходят, чтобы посрамиться и здесь. «Когда же он был призван, то Тертулл начал обвинять его, говоря: всегда и везде со всякою благодарностью признаём мы, что тебе, достопочтенный Феликс, обязаны мы многим миром, и твоему попечению благоустроением сего народа. Но, чтобы много не утруждать тебя, прошу тебя выслушать нас кратко, со свойственным тебе снисхождением» (Деян.24:2–4). Если вы сами намерены действовать, то для чего вам ритор? Смотри, как он в самом начале представляет (Павла) нововводителем и возмутителем, а похвалами склоняет судию на свою сторону. Потом, как бы имея говорить многое и как бы умалчивая о прочем, говорит: «чтобы много не утруждать тебя». Смотри, как он склоняет судию к наказанию (Павла), как будто нужно было обуздать развра­тителя целой вселенной, и как будто они совещаются о деле великом.

«Найдя сего человека язвою общества, возбудителем мятежа между иудеями, живущими по вселенной, и представителем Назорейской ереси, который отважился даже осквернить храм, мы взяли его и хотели судить его по нашему закону. Но тысяченачальник Лисий, придя, с великим насилием взял его из рук наших и послал к тебе, повелев и нам, обвинителям его, идти к тебе. Ты можешь сам, разобрав, узнать от него о всем том, в чем мы обвиняем его» (Деян.24:5–8). «Возбудителем мятежа, – говорит, – между иудеями, живущими по вселенной». Об­виняют его как язву и общего врага народа, и как началь­ника (ереси) назореев (название назореев считалось поносным); потому они и прибавили это, поставляя и это ему в укоризну, так как Назарет был маловажный (город). «Взяли", го­ворят. Смотри, как коварно представляют его беглецом, и как будто лишь только взяли его, между тем как он про­вел в храме семь дней. «Мы взяли его и хотели судить его по нашему закону». Смотри, как оскорбляют и закон, как будто он предписывал бить, умерщвлять и строить ковы. За­тем обвиняют и Лисия. «Лисий, придя, с великим насилием взял его из рук наших». Ему не следовало, говорят, делать это; но он сделал. «Ты можешь сам, разобрав, узнать от него о всем том, в чем мы обвиняем его. И Иудеи подтвердили, сказав, что это так» (Деян.24:8–9). Что же Павел? Молчит ли при этом? Нет, он опять смело отвечает, и при­том по желанию игемона.

«Павел же, – продолжает (пи­сатель), – когда правитель дал ему знак говорить, отвечал: зная, что ты многие годы справедливо судишь народ сей, я тем свободнее буду защищать мое дело. Ты можешь узнать, что не более двенадцати дней тому, как я пришел в Иерусалим для поклонения. И ни в святилище, ни в синагогах, ни по городу они не находили меня с кем-либо спорящим или производящим народное возмущение, и не могут доказать того, в чем теперь обвиняют меня» (Деян.24:10–13). Свидетельствовать пред судиею правду – это не слова лести; таковы, напротив, слова: «многие годы справедливо судишь». Для чего же вы восстаете несправедливо? Смотри: они домогались несправедливого, а он искал правды; потому и сказал: «тем свободнее буду защищать мое дело». Заимствует доказательство и от времени: «многие годы, – говорит, – справедливо судишь». А какую силу имело это доказательство? Великую: этим он показывает, что судия сам знает, что он не сде­лал ничего такого, в чем обвиняют его. Если бы он про­изводил когда-нибудь возмущение, то судия знал бы и это от него не укрылось бы. Обвинитель, не в состоянии будучи ука­зать ни на что (из действий Павла) во Иерусалиме, смотри, что говорит: «между иудеями, живущими по вселенной»; прилагает ложь ко лжи. Потому Павел, в опровержение этого, говорит: «пришел для поклонения», и как бы так оправдывает себя: я слишком да­лек от того, чтобы производить возмущение. На этом спра­ведливом положении, которое было так сильно, он останавли­вается, прибавляя: «ни в святилище, ни в синагогах, ни по городу», что и было справедливо. Тот назы­вает (Павла) «возбудителем мятежа», как бы на сражении или в мя­теже; а он, смотри, как кротко отвечает: «но в том признаюсь тебе, что по учению, которое они называют ересью, я действительно служу Богу отцов моих, веруя всему, написанному в законе и пророках, имея надежду на Бога, что будет воскресение мертвых, праведных и неправедных, чего и сами они ожидают» (Деян.24:14–15).

2. Смотри: те представляли его противником (закону), а он в своем оправдании показывает себя преданным закону, и подтверждая сказанное присовокупляет: «посему и сам подвизаюсь всегда иметь непорочную совесть пред Богом и людьми. После многих лет я пришел, чтобы доставить милостыню народу моему и приношения. При сем нашли меня, очистившегося в храме не с народом и не с шумом.» (Деян.24:16–18). Для чего ты возвратился? Для чего пришел? Помолиться, говорит, «чтобы доставить милостыню». Это дело не возмутителя. Потом указывает на их личность, и, не обращая на нее внимания, говорит: «это были некоторые Асийские Иудеи, которым надлежало бы предстать пред тебя и обвинять меня, если что имеют против меня. Или пусть сии самые скажут, какую нашли они во мне неправду, когда я стоял перед синедрионом, разве только то одно слово, которое громко произнес я, стоя между ними, что за учение о воскресении мертвых я ныне судим вами» (Деян.24:19–21). Тем осо­бенно и сильно оправдание, чтобы не убегать от обвинителей, но быть готову отвечать всем. «О воскресении мертвых, – говорит, – я ныне судим вами». Не сказал ничего такого, о чем мог бы сказать по справедливости, т.е. что они клеветали, задержали его, строили ему ковы (все это говорится о них [писателем], а сам Павел, не смотря и на опасность, не говорит); но умал­чивает, и только оправдывается, хотя мог бы сказать многое.

А что он пришел со столь большим отрядом, это сделало его известным и в Кесарии. «Нашли меня, – говорит, – очистившегося в храме». Как же он осквернил ее? Невозможно было одному и тому же очищаться и молиться, и в то же время придти и осквернить. И то служит доказательством его спра­ведливости, что он не многословен; это нравится и судии; мне кажется, что для него он и сокращает свои оправдания. Но обратимся к вышесказанному. Наперед долго говорил Тер­тулл; заметив, что он сокращает речь, он не сказал: по­слушай, как было дело, но: «чтобы много не утруждать тебя, прошу тебя выслушать нас кратко, со свойственным тебе снисхождением». Употребляет такое выражение, вероятно, из лести; впрочем, действительно, это знак скром­ности, когда кто, имея сказать многое, но не желая беспокоить (другого), говорит немного. «Найдя сего человека язвою общества, возбудителем мятежа, – говорит, – который отважился даже осквернить храм»³³. Следовательно, не осквернил. Но не сделал ли он этого в другом месте? Нет; иначе (обвинитель) сказал бы; между тем он говорит только: «который отважился даже», а каким образом, не прибавляет. Так он преувеличивает все, что относилось к Павлу; а что касалось их, смотри, как уменьшает. «Мы взяли его, – говорит, – и хотели судить его по нашему закону. Но тысяченачальник Лисий, придя, с великим насилием взял его из рук наших». Этим выра­жает, что им прискорбно было идти в чужое судилище и что они не беспокоили бы его, если бы тысяченачальник не прину­дил их к тому и не отнял у них этого мужа, что не сле­довало ему делать; обида была нанесена, говорит, нам; потому и суд над ним должен был производиться у нас. А что это так, видно из следующего: «с великим насилием». «Ты можешь сам, разобрав, узнать от него о всем». Не смеет прямо обви­нить, потому что (Феликс) был человек снисходительный; но и не без цели делает такой переход. Желая опять показать, что он не лжет, предоставляет обвинять себя самому Павлу. «От него, – говорит, – ты можешь сам, разобрав, узнать». Затем выступают и свидетели сказанного. «И Иудеи подтвердили, сказав, что это так». Обвинители сами и сви­детельствуют и обвиняют. Но Павел отвечает: «зная, что ты многие годы справедливо судишь». Следовательно, он не ино­странец, не чужой, не нововводитель, если уже много лет знает судию. Не напрасно прибавляет: «справедливо», но чтобы тот не смотрел ни на первосвященника, ни на народ, ни на обви­нителя. Смотри, как он воздерживается от укоризны, хотя она и нужна была. «Веруя, – говорит, – всему, написанному в законе». Этим выражает, что ни один человек, верующий в будущее воскресение, которое и они сами принимают, никогда не может сделать того (в чем обвиняют его). Не сказал, что они веруют в писания пророков (потому что они не веровали), но что он верует всему, а не они. Как же так? Долго было бы теперь говорить об этом. Столько высказал Павел, и не упо­мянул о Христе. Но словом: «веруя" он указывает и на Христа, а останавливается более на учении о воскресении, которое также и ими было принимаемо и отклоняло от него подозрения во вся­ком возмущении.

Затем следует причина его прибытия. «Я пришел, – говорит, – чтобы доставить милостыню народу моему и приношения», и притом, «после многих лет». Как же он мог возмущать тех, кому желая доставить милостыню совершил столь далекий путь? «Не с народом, – говорит, – и не с шумом». Везде опровер­гает мысль о возмущении. Хорошо ссылается и на обвинителей из Азии, говоря: «это были некоторые Асийские Иудеи, которым надлежало бы предстать пред тебя и обвинять меня, если что имеют против меня». Так он был уверен в своей чистоте от возводимых на него обвинений, что сам вызывает обви­нителей. Не отвергает обвинителей не только азийских, но и Иерусалимских; вызывает и этих, прибавляя: «или пусть сии самые скажут». С самого начала они восстали на него за то, что он проповедовал воскресение. Потому хорошо он указывает на это; доказав это, он легко мог перейти к учению и о Хри­сте, о том, что Он воскрес. «Какую, – говорит, – нашли они во мне неправду, когда я стоял перед синедрионом». «Перед синедрионом», говорит, вы­ражая, что они ничего не нашли в нем, допрашивая его не наедине, но в большом собрании, и при тщательном иссле­довании.

3. А что это справедливо, свидетелями тому служат сами обвинители. Потому он и говорит: «посему и сам подвизаюсь всегда иметь непорочную совесть пред Богом и людьми». Совер­шенная добродетель бывает тогда, когда мы и людям не по­даем повода (ко греху) и пред Богом стараемся быть без­укоризненными. «Громко произнес я, – говорит, – стоя между ними». Словом: «громко" показывает их насилие, и как бы так говорит: они не могут сказать: ты делал это под предлогом милостыни, – потому что я делал это «не с народом и не с шумом»; при­том и при исследовании дела ничего более не найдено. Видишь ли кротость его в опасностях? Видишь ли язык благоглаго­ливый? Он старается оправданием своим только защитить себя, а не обвинять их, если не вынужден к тому необходи­мостью, подобно как и Христос говорил: «во Мне беса нет; но Я чту Отца Моего, а вы бесчестите Меня» (Ин.8:49). Будем же подражать ему и мы, так как и он подражал Христу.

Если он не говорил ничего оскорбительного тем, которые хотели погубить и умертвить его, то какого прощения достойны будем мы, которые во вражде и ссорах бываем подобны диким зве­рям, называем врагов наших злодеями, проклятыми? Про­стительно ли даже, что мы имеем врагов? Разве ты не знаешь, что воздающий честь (другому) воздает честь самому себе? А мы бесчестим самих себя. Ты обвиняешь другого, что он оскор­бил тебя; но для чего сам подпадаешь обвинению? Для чего сам наносишь себе рану? Будь бесстрастен, будь неуязвим, – желая уязвить другого, не причиняй зла самому себе. Не до­вольно нам других душевных тревог, возбуждающихся без всякой причины, как-то: неуместных пожеланий, огорчений, се­тований и тому подобного; надобно еще умножить их новыми. Но как можно, скажешь, терпеть, когда меня оскорбляют? А как невозможно, скажи мне? Разве слова наносят нам ра­ны? Или (делают) шрамы на теле? Какой же нам от них вред? Нет, если захотим, мы можем терпеть. Положим се­бе законом не оскорбляться, и перенесем. Скажем самим себе: это происходит не от вражды, а от слабости; и точно это происходит от слабости: когда нет мысли о вражде или злонамеренности, тогда оскорбляемый, хотя бы потерпел тысячи оскорблений, имеет желание удержаться. Если мы будем пред­ставлять только это, т.е. что это происходит от слабости, то перенесем все, оскорбителю простим и сами постараемся не предаваться тому же.

После этого я спрошу всех вас присут­ствующих: можете ли вы, если захотите, быть так любомудрыми, чтобы терпеть оскорбления? Думаю, что скажете: да. Так, оскор­бляющий наносит тебе оскорбления невольно и не по своему желанию, но по принуждению страсти; удержись же. Не видишь ли беснующихся? Как он (беснующийся) подвергается этому не столько от вражды, сколько от слабости, так и в нас огор­чение происходит не столько от свойства оскорблений, сколько от нас самих. Почему, в самом деле, мы переносим те же самые оскорбления от беснующихся? Мы переносим так­же, когда оскорбляющее или наши друзья, или высшие. Не без­рассудно ли в этих трех случаях, т.е. от друзей, от бес­нующихся и от высших переносить оскорбления, а от равных и низших не переносить? Я многократно говорил, что это лишь мгновенный порыв: воздержимся немного, и пройдет все. Чем более кто оскорбляет, тем более он слаб. Знаешь ли, когда надобно оскорбляться? Когда оскорбляемый нами молчит; тогда он силен, а мы слабы. Если же бывает напротив, то нуж­но даже радоваться; тогда ты достоин венца, достоин провоз­глашения. Не выходя на место борьбы, не подвергаясь неприят­ным действиям солнца, жара и пыли, не сходясь и не схватываясь с противником, но только пожелав, сидя или стоя, ты можешь получить великий венец, и не просто великий, но гораздо больший, чем те (борцы): не все ведь равно – низверг­нуть противоборствующего врага, или притупить стрелы гнева. Ты победил не схватываясь с противником, низложил воз­буждавшуюся в тебе страсть, умертвив свирепого зверя, обуз­дал неистовый порыв, как доблестный пастырь, тогда как предстояла тебе внутренняя брань, домашняя война. Как враги, обложившие город и осаждающие его извне, когда возбуждают в нем междоусобную брань, тогда и одерживают победу. Так и оскорбляющий, если не возбудит в нас самих страсти, не в состоянии будет преодолеть нас; если мы сами не воспла­менимся, то он не будет иметь никакой силы.

Пусть же искра гнева хранится в нас и воспламеняется лишь благовременно, не против нас самих, не для того, чтобы причинить нам множество зол. Не видите ли, как в домах огонь содержит­ся в определенном месте, а не разбрасывается всюду, ни на сено, ни на одежды, и куда случится, чтобы он не воспламе­нился от дуновения ветра. Когда или служанка зажигает све­тильник, или повар разводит огонь, то строго им внушается, чтобы делали это не на ветру, не близ деревянных вещей и не в темноте; а когда наступает ночь, то мы тушим огонь, опасаясь, чтобы во время нашего сна, когда некому смотреть за ним, он как-нибудь не разгорелся и не сжег всех. Точно также будем поступать и с гневом: пусть он не сопровождает все наши помыслы, но хранится в глубине души, чтобы не воз­буждал его ветер от слов противника, но чтобы это возбуж­дение он получал от нас, а мы умели бы возбуждать его умеренно и безопасно. Когда он возбуждается извне, то не знает меры и может пожечь все; он часто может возбуж­даться и во время нашего сна и пожечь все. Будем же воспламенять его в нас только для того, чтобы он светил, – ведь гнев издает свет, если он возбуждается, когда следует, – будем употреблять этот светильник против тех, которые обижают других, и против диавола. Пусть не везде полагает­ся и не везде разбрасывается эта искра, но хранится у нас под пеплом; будем содержать ее в помыслах смиренных. Не всегда она бывает нам нужна, – только тогда, когда надобно что-нибудь исправить и умягчить, когда надобно преодолеть упорство, или вразумить чью-либо душу.

4. Сколько зла происходит от раздражения и гнева! И, что особенно тяжело, – когда мы находимся во вражде, то не хо­тим сами положить начало примирению, но ожидаем других; каждый стыдится придти к другому и примириться. Смотри, разойтись и разделиться не стыдится, напротив, сам полагает начало этому злу; а придти и соединить разделившееся стыдится, подобно тому, как если бы кто отрезать член не усумнился, а срастить его стыдился. Что скажешь на это, человек? Не сам ли ты нанес великую обиду и был причиною вражды? Спра­ведливость требует, чтобы сам же ты первый пришел и при­мирился, как бывший причиною вражды. Но если (другой) обидел, и тот был причиною вражды? И в этом случае сле­дует (начать примирение) тебе, чтобы тебе больше удивлялись, чтобы тебе иметь первенство как в одном, так и в дру­гом: как не ты был причиною вражды, так не тебе быть и причиною ее продолжения; может быть и тот, сознав вину свою, устыдится и вразумится. Но он высокомерен? Тем бо­лее ты не медли придти к нему; он страдает двумя болез­нями: гордостью и гневом. Сам ты высказал причину, почему ты первый должен придти к нему: ты здоров, ты можешь ви­деть, а он во тьме; таковы, именно, – гнев и гордость. Ты сво­боден от них и здоров; приди же к нему, как врач к больному. Говорит ли кто-нибудь из врачей: такой-то болен, поэтому я не пойду к нему? Напротив, тогда врачи и идут к больному, когда видят, что он сам не может к ним придти; о тех, которые могут (придти сами), они менее забо­тятся, как о больных неопасно, о лежащих же напротив.

А не тяжелее ли всякой болезни гордость и гнев? Не подобны ли этот сильной горячке, а та – развившейся опухоли? Пред­ставь, каково страдать горячкою и опухолью. Иди же, угаси его огонь; ты можешь сделать это при помощи Божией; останови его опухоль, как бы примочкою. Но что, скажешь, если оттого са­мого он еще более возгордится? Тебе нет до этого нужды; ты сделаешь свое дело, а он пусть отвечает сам за себя; только бы нас не упрекала совесть, что это произошло от опущения с нашей стороны чего-нибудь должного. «Если враг твой голоден, накорми его; если жаждет, напой его: ибо, делая сие, ты соберешь ему на голову горящие уголья» (Рим.12:20). Впрочем, и при этом оно повелевает идти, примириться и благотворить врагу, не с тем, чтобы собрать на него горящие уголья, но чтобы он, зная это, исправился, чтобы трепетал и боялся этих благодеяний больше, чем вражды, и этих знаков любви больше, чем обид. Для враждующего не столько опасен враг, причиняющий ему зло, сколько благоде­тель, делающий ему добро, потому что злопамятный вредит хотя немного и себе и ему, а благодеющий собирает уголья огнен­ные на главу его. Поэтому, скажешь, и не должно делать ему добра, чтобы не собрать на него угольев? Но разве ты хочешь собрать их на собственную голову? Это и происходит от па­мятозлобия. А что если я еще более усилю (вражду)? Нет; в этом виновен будешь не ты, а он, если он подобен зверю; если и тогда, как ты благодетельствуешь, оказываешь ему честь и желание примириться, он упорно будет продолжать вражду, то он сам на себя собирает огонь, сам сожигает свою го­лову; а ты нисколько не виновен.

Не представляй себя челове­колюбивее Бога; иначе испытаешь множество зол; или лучше, хотя бы ты и захотел, ты не можешь (достигнуть этого) ни­сколько. Как же? «Как небо выше земли, – говорит (Гос­подь), – так... и мысли Мои выше мыслей ваших» (Ис.55:9); и еще: «если вы, будучи злы, умеете даяния благие давать детям вашим, тем более Отец ваш Небесный даст блага просящим у Него» (Мф.7:11). Нет, это отговорка и предлог. Не будем же перетолковывать заповедей Божиих. А как, скажешь, мы перетолковываем их? Он сказал: «делая сие, ты соберешь ему на голову горящие уголья»; а ты говоришь: боюсь за врага, который жестоко оскорбил меня. Не так ли говоришь ты? Но для чего ты приобрел себе врага? Почему ты за оскорбителя боишься, а за себя не боишься? О, если бы ты за­ботился о самом себе! Не делай (добра врагу) с этою целью; или лучше, делай хотя с этою целью. Но ты не делаешь. Скажу тебе не то только, что соберешь на него горящие уголья, но и нечто другое большее, – только делай. Павел говорит все это только для того, чтобы побудить тебя прекратить вражду хотя надеждою на нака­зание (врага). Мы так жестоки, что не иначе хотели бы прими­риться с врагом, как в надежде (навлечь на него) какое-нибудь наказание; потому он и дает нам, как бы какому зверю, эту приманку. Но апостолам (Господь) не сказал этого, а что? «Да будете сынами Отца вашего Небесного» (Мф.5:45). С другой стороны и невозможно, чтобы благодетель­ствующий и получающий благодеяния остались врагами: потому (апостол) и дал такую заповедь.

Для чего ты, любомудрствуя на словах, не соблюдаешь должного на деле? Хорошо, положим, что ты не насыщаешь (врага) для того, чтобы не собрать на него горящих угольев; следовательно, ты щадишь его? – любишь его? – благодетельствуешь с этою целью? Бог знает, точно ли с этою целью, как говоришь ты; может быть ты хит­ришь пред нами и играешь словами. Ты заботишься о враге? Боишься, чтобы он не подвергся наказанию? Следовательно, ты погасил свой гнев; кто питает такую любовь, что презирает собственную пользу для блага другого, тот не имеет вражды. Так мог бы ты сказать. Но доколе мы будем шутить в предметах нешуточных и непростительных? Потому увещеваю братство наше, возлюбленные Господом Богом и Спасителем нашим Иисусом Христом, прошу и умоляю вас, оставив эти предлоги, не будем невнимательными к законам Божиим (и непослушными Его заповедям), чтобы мы могли благоугодно Господу провести настоящую жизнь и получить обетованные блага, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу со Святым Духом слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.