Митрополит Гурий (Егоров)

Митрополит Иоанн (Вендланд) написал работу о своем духовном отце, митрополите Гурии (Егорове), в 1980 году.

Оба они принадлежат к одной категории праведников, чей подвиг держания веры в часы бурь и смятений спас Русскую Православную Церковь от уничтожения, а ее паству от рассеяния.

Познакомились они в 1927 году, когда архимандрит Гурий достиг уже возраста зрелости и за спиной его было немало деяний во славу Церкви, а девятнадцатилетний студент Горного института Константин Вендланд только вступал в самостоятельную жизнь. Встретились, чтобы уже никогда больше не расставаться, потому что узы, связавшие их, – самые крепкие из всех существующих, – это узы духовные.

Большая часть жизни обоих пришлась на то время, когда на Церковь обрушились “врата ада”, но Господь дивными путями защитил Свою Церковь.

При чтении воспоминаний митрополита Иоанна чуткое любящее сердце ясно увидит эти пути, и возрадуется, и возвеселится о Господе, Который так “премудро устрояет” жизнь каждого из нас и всей Церкви.

Митрополит Гурий в годы гонений на веру несколько лет своей жизни провел в “местах не столь отдаленных” – на строительстве Беломорканала и в ссылке.

Промысл Божий уберег митрополита Иоанна от подобных испытаний, но и более благополучный период “хрущевской оттепели” был не менее опасен для тех, кто хранил веру православную.

Трудности архипастырского служения в те годы Святейший Патриарх Алексий II охарактеризовал так: “Каждодневным восхождением на плаху было епископское служение во время “незаметных” гонений 60–70-х годов, когда война репрессивной машины с теми, кто хоть как-то защищал права верующих, приобретала самые коварные формы. Мне хочется верить, что эти времена прошли”.

Река времени, если она течет всего 15 лет, сглаживает в памяти многие водовороты и обрывы. 1980-й год, когда писались эти воспоминания, был одним из самых жестких по части идеологического закручивания гаек. Вот почему об этих “коварных формах” открыто писать никто не мог. Да Владыка Иоанн не коснулся бы их и в другое время по свойственным ему незлобию и деликатности. А главное, по его вере в то, что “от Господа стопы человеку исправляются” (Пс. 36,25). Эти слова Пророка Давида Владыка Иоанн постоянно носил в своем сердце, беспредельно доверяя Господу. И этот труд его ясно показывает, как эти слова псалмопевца воплотились в жизни митрополитов Гурия и Иоанна, а также и тех подвижников благочестия нашего времени, жизнь которых по Промыслу Божию была тесно связана с их жизнью.

Особенностью того времени объясняются и частые перемещения Владыки Гурия. За 9 лет пришлось 6 раз менять место: Саратов – Чернигов – Днепропетровск – Минск – Ленинград – Симферополь.

Духовная сторона жизни митрополита Гурия в очень яркой, хотя и краткой форме, описана митрополитом Иоанном в его статье “Памяти друга и учителя” (ЖМП. 1965. № 9). Написана она была в Нью-Йорке 13 июля 1965 года, то есть на следующий день после блаженной кончины митрополита Гурия. В то время Владыка Иоанн был митрополитом Нью- йоркским и Алеутским, Патриаршим Экзархом в Северной и Южной Америке. В конце статьи митрополит Иоанн пишет: “Своим пастырским словом Владыка Гурий воцерковлял, приобщал людей к богатству Православия. Пишущий эти строки является одним из тех лиц, которые испытали на себе многолетнее благотворное влияние почившего Владыки”.

В настоящей работе это благотворное влияние Владыки Гурия на ее автора и на ныне здравствующего архиепископа Ярославского и Ростовского Михея (Хархарова), а также и на многих других, как простых, так и выдающихся чад Русской Православной Церкви, описывается подробно и интересно.

О митрополите Гурии читатели получат самые исчерпывающие сведения, познакомившись с этими воспоминаниями.

Источником для описания жизни и деятельности митрополита Гурия (Егорова) являются главным образом мои собственные воспоминания о нем, записи моей сестры, монахини Евфросинии (Елизаветы Николаевны Вендланд), собранные по рассказам самого Владыки о своей жизни, некоторые биографические сведения об отце Гурии, помещенные в Журнале Московской Патриархии (ко дню архиерейской хиротонии, к назначению его ленинградским митрополитом, некрологи), а также его собственные Богословские труды, изданные Московской Патриархией.

О том, как моя сестра собирала рассказы о жизни Владыки, она пишет в письме (из Ярославля в Ташкент) к Александре Тихоновне Епанешниковой¹ от 15 февраля 1969 года: “Все мы всегда вспоминаем незабвенного Владыку Гурия. У меня есть несколько тетрадей, в которых записывала рассказы Владыки. Сидим все, бывало, за обедом, за чаем, а Владыка рассказывает что-нибудь из своей жизни, из детства, из более позднего времени. Рассказывает о Церкви, что-нибудь чудесное рассказывает, а я потом вечером запишу. Вот у меня и набрались тетради...”.

Вячеслав Михайлович Егоров родился 1 (13) июля 1891 года в городке Опеченский посад Боровического уезда Новгородской губернии. Родители его – Михаил и Екатерина – петербургские мещане. Михаил был деловой человек, возглавлял целую организацию ломовых извозчиков (то есть, по всей вероятности, имел лошадей и телеги, которые отдавал на известных условиях извозчикам). Екатерина посвятила свою жизнь детям и дому. Всего в семье было пятеро детей: Николай, Вера, Василий, Леонид и самый младший – Вячеслав.

Егоровы, хотя и были петербуржцами, но очень ценили тот городок, в котором возник их род, то есть Опеченский посад, находящийся в 30 километрах от Боровичей. Там у них сохранился дом, и сад, и родные могилы.

С происхождением рода Егоровых связана очень интересная и романтическая история.

Пращуром Егоровых был генерал-аншеф²³ Певцов. Его сын Георгий влюбился в крепостную девушку, но отец не дал благословения на брак. Тогда молодой человек ночью похитил девушку, обвенчался с ней той же ночью в деревенской церкви и остановился с женою в Опеченском посаде. Там он купил 200 десятин земли, построил два дома и стал жить сельской жизнью. Георгия Певцова народ называл Егором, поэтому потомки и наследники его назывались Егоровыми.

Владыка Гурий гордился своим новгородским происхождением. Однажды он прочел в одном историческом сочинении (кажется, Грабаря) характеристику новгородцев, как племени энергичного и деятельного, но весьма своевольного. Владыка пришел в восторг и сказал, что он таков именно по своему нраву. И, правда, в узловых моментах своей жизни он всегда принимал решение сам.

Родители Вячеслава были людьми глубоко верующими, традиционно православными. Однако имя своему младшему сыну они дали, не считаясь с обычаем – выбирать одно из имен тех святых, которое совпадает или близко к дню рождения (Вячеслав родился в июле, а память святого князя Вячеслава Чешского празднуется Церковью в марте и сентябре).

Вячеслав рано осиротел. Свою мать, Екатерину, он практически не помнил. Она умерла от туберкулеза. Отца потерял в раннем детстве. Он скончался скоропостижно: поехал на своей лошади в баню, попарился по обычаю, потом выпил холодного портера⁴, сел в сани и по дороге домой умер. Лошадь привезла его домой мертвым.

Пятерых сирот приютили бездетные родственники – дядя, Яков Степанович Селюхин, и его жена, Ольга Александровна, -люди состоятельные и деловые: Яков Степанович заведовал тогда Александро-Невским рынком. Старший сын Егоровых – Николай (будущий профессор теоретической механики в технологическом институте Петербурга) занял лидирующее положение среди своих братьев: все старались равняться на него. Двое младших, Леонид (будущий архимандрит Лев)1 и Вячеслав, очень дружили между собой.

Владыка Гурий любил показывать мне картину В. Серова “Дети” и при этом говорил, что изображенные на ней два мальчика (сыновья Серова) напоминают ему самого себя и брата Леонида.

Дядя с тетей добросовестно воспитывали детей. Но ребятам все-таки не хватало настоящей материнской любви. Об этом мне говорил сам Владыка Гурий уже в преклонных летах. “Я, – рассказывал он, – не знал материнской ласки и теперь чувствую, что мне ее не хватает. Без нее и я стал, может быть, слишком рассудителен и недостаточно ласков к своим духовным детям”.

Однажды в детстве ему стало грустно, и он сказал об этом своей тете, ожидая утешения. Но она равнодушно ответила: “Что же, тебе музыкантов привести что ли?” Такой ответ больно травмировал душу чуткого ребенка и запомнился на всю жизнь.

Когда пришло время, Вячеслава отдали в Петровское коммерческое училище в Петербурге – среднее учебное заведение. От гимназии оно отличалось тем, что там не обращали большого внимания на изучение древних языков, а от реальных училищ – тем, что хотя там и изучались точные и естественные науки, но упор делался на такие предметы, как бухгалтерия и товароведение. Идеально преподавался французский язык: учитель этого предмета во время уроков не произносил ни слова по-русски. Преподаватель физики, Николай Васильевич Трифонов, – как вспоминал Владыка Гурий, – отличался циническим безбожием, но он прекрасно вел свой предмет. Кроме того, любил путешествовать и каждую осень рассказывал ученикам о своих поездках. Владыка Гурий вспоминал, что как-то на уроке учитель физики позволил себе антирелигиозный выпад, а он так удачно парировал его, что физик не знал, что и ответить.

Забегая вперед, скажу, что когда Владыка был еще иеромонахом в Александро-Невской Лавре, ему пришлось отпевать одного человека. Имя и отчество покойного показались ему знакомыми. Он спросил близких, не был ли усопший учителем, и они ответили ему, что он был учителем в Коммерческом училище и назвали фамилию покойного. Оказалось, что это действительно тот самый физик. Вот как удивительны судьбы Божии: безбожник и циник был удостоен отпевания от своего ученика. Должно быть, была в нем искра Божия!

Коммерческое училище финансировалось богатыми купцами, поэтому преподаватели там были талантливые. Но дух “разгульного купечества” проникал за его стены. Это становилось заметным в старших классах, когда сыновья купцов приходили на уроки, ошалелые от разгула (с цыганками, тройками), и с восторгом рассказывали о ночных похождениях.

Вячеслав любил своих товарищей (а его любили все), но чувствовал, что с этими “выдающимися” юношами ему не по пути. Однажды в классе была затеяна такая игра: каждый называл букву, с которой начиналась его будущая желаемая профессия. Другие отгадывали, большей частью верно. Вячеслав назвал букву “М”, и никто не мог отгадать. А он задумал слово “монах”.

В 1911 году Вячеслав окончил училище. Аттестат этого училища, при хороших отметках, давал звание кандидата коммерческих наук. Именно такой аттестат получил Вячеслав Егоров. В качестве награды ему дали книгу “Основы христианства” Тареева. А еще предложили на выбор хорошие служебные места: или в банке в Санкт-Петербурге, или заведование финансовой частью русского консульства в городе Бари в Италии, куда съезжались русские паломники для поклонения святым мощам Святителя Николая, архиепископа Мир Ликийских, чудотворца.

Но Вячеслав Михайлович думал о другом – о пути духовном. Кроме этого, возник вопрос, связанный с изменениями в семье его дяди.

Дело в том, что тетя умерла, а дядя через некоторое время женился на другой женщине. Вставал деликатный вопрос: может ли он, будучи уже взрослым, оставаться в дядиной семье, поскольку она становилась ему уже не совсем родной. С вопросом о выборе жизненного пути и об отношениях к дяде Вячеслав Михайлович обратился к опытным духовным отцам и прозорливцам.

Тогда особенно славились Оптина пустынь. Туда, к старцу Анатолию Потапову и поехал Вячеслав Михайлович. Старец принял его очень ласково. Сразу устранились всякие трудности, изложить которые затруднялся Вячеслав Михайлович. Вышло так, что как будто двое беседуют, а на самом деле, старец рассказывал юноше его же биографию. Старец посоветовал ему монашеский куль и священство, а вопрос о “новой тете” был позабыт как несущественный.

В то время был популярен в народе также некий протоиерей отец Егор Косов. К нему надо было плыть пароходом по Волге, потом идти пешком через поля и леса. Заботливые люди поставили на этом последнем пути деревянные стрелы-таблицы, на которых написали: “К отцу Егору”.

Отец Егор служил ежедневно и лично беседовал с посетителями. Вячеславу Михайловичу он сказал то же самое, что и старец. Во время возвращения от отца Егора, Вячеславу Михайловичу повстречалась некая девушка. Она заинтересовалась им и хотела удержать молодого человека около себя. Но он поспешил распрощаться с нею и пошел дальше по берегу Волги, один, при этом почувствовал на душе такое облегчение, что стал громко петь.

Когда жизненный путь был выяснен, Вячеслав Михайлович стал готовиться к поступлению в Духовную Академию. Надо было сдать латинский и греческий языки и написать сочинение по богословию. Осенью 1912 года Вячеслав сдал экзамены и поступил в Санкт-Петербургскую Духовную Академию. Первые два года учебы были тихими и радостными. В летние каникулы (по-видимому, 1913 года) Вячеслав Михайлович ездил в Японию. Там в 1912 году скончался святой равноапостольный Николай, просветитель Японии. Его дело продолжил митрополит Сергий (Тихомиров)2. С этим иерархом Вячеслав Михайлович был знаком давно. Еще мальчиком он приходил к нему, беседовал с ним, пил чай, а иногда прислуживал ему в алтаре. Теперь, когда Вячеслав стал студентом, а митрополит Сергий возглавил Церковь в Японии, естественным было со стороны митрополита пригласить юношу к себе в Японию.

Необыкновенно яркими были впечатления Вячеслава Михайловича от Японии и в особенности – от ее Православной Церкви. Вот одно из них.

В одном из японских селений был Православный молитвенный дом. Там шла служба. Двери были открыты. Вдруг туда с криком и шумом забегает мальчишка лет 12. Японцы вообще предоставляют своим детям полную свободу и относятся к ним с уважением. К мальчику подошел “асан” – “дедушка Церкви”, почтенный старик с белой бородой. Он не стал бранить мальчика, а спокойно сказал ему: “Не кричи, здесь кричать нельзя”. Мальчик затих и с удивлением огляделся по сторонам. “А это кто?” – спросил мальчик, указав на изображение Спасителя, висящее на стене. “Это Иса (Иисус)”, – ответил асан и начал потихоньку рассказывать мальчику значение других икон, так что мальчику постепенно раскрывалась жизнь Иисуса Христа.

В другой раз мальчик опять пришел. Потом привел свою сестру лет 8. Дети молчать не умеют. Дома рассказывают, где они были, что видели. Родители-язычники были против того, чтобы дети ходили в христианский храм, но под влиянием рассказов детей отец мальчика выразил желание посмотреть богослужение. И вот является целая семья: мальчик и девочка, уже крещеные, и отец-язычник. Вскоре отец и мать стали христианами и радушно принимали в своем доме митрополита Сергия и Вячеслава Михайловича. И только бабушка мрачно сидела в отдалении. “Но и она примет христианство, но позже, еще через год”, – говорил про нее Владыка Сергий, зная об этом по своему опыту.

Так в Японии постепенно распространялось Православие. Иногда люди шли другим путем. Начинали с русской литературы и легко усваивали практическую сторону христианства, но этого было мало. Они обращались к Евангелию и так приходили к вере.

Вячеслава Михайловича поражал энтузиазм, высокая сознательность и организованность, с которой японцы принимали новую для себя религию. Митрополит Сергий, видя горячее увлечение юноши, предложил ему по окончании Духовной Академии приехать в Японию и включиться в миссионерскую работу. Вячеслав Михайлович с радостью согласился на это предложение, но Бог судил иначе.

Из-за происшедших затем исторических событий, поездка стала невозможной. Однако идея миссионерства сказалась на всей его последующей жизни.

В Японии с Вячеславом Михайловичем произошел такой случай. Он один пошел купаться в Тихом океане. Он был отличным пловцом и дома переплывал Неву. И здесь по началу все было хорошо, но когда он уже хотел выйти на берег, то не мог этого сделать. Какая-то сила тащила его назад. В воде он снова чувствовал себя хорошо, но как только вставал на ноги – снова погружался в воду и не мог выйти. Наконец, он догадался подплыть как можно ближе к берегу и, не вставая на ноги, продолжил движение. Так ему удалось выползти на сухой песок. Тогда он увидел, что к нему бежит японец, очень обеспокоенный. Оказалось, что в этом месте песок пропитан водой на большую глубину и образует плывун, который не выдерживает веса стоящего человека. Если же человек ляжет, то вес его распределится на большую площадь, и тогда плывун выдерживает. Многие в этом месте выбивались из сил и тонули, не догадываясь выбраться на берег ползком.

Вернувшись в Россию, Вячеслав Михайлович продолжил занятия в Духовной Академии.

Но вот пришла война 1914 года. Вячеслав Михайлович не мог спокойно отсиживаться за стенами Академии, взял отпуск и пошел на фронт братом милосердия. Несколько месяцев он провел в окопах, таскал раненых, делал все, что полагалось. Но здоровье не выдержало: в феврале 1915 года у него открылся туберкулез легких. Пришлось демобилизоваться. Ему предложили лечение и отдых в Крыму и хорошее питание. На южном берегу Вячеслав Михайлович провел весенние месяцы. Лечение принесло желаемый успех. Но красота Крыма не радовала Вячеслава Михайловича. Он испытывал какую-то необъяснимую тоску. Возможно, это было следствие болезни. Но, так или иначе, он выздоровел и с осени 1915 года продолжал занятия в Академии.

Монашество, полюбившееся ему еще в школьные годы, притягивало юношу все больше и больше. Он подал прошение о постриге и, кроме того, послал письма в Японию митрополиту Сергию, испрашивая его благословения на постриг. Ответ митрополита пришел по телеграфу: “Бог благословит постриг Вячеслава Егорова”, – было написано в телеграмме. И постриг в мантию состоялся. Он произошел 4 (17) декабря 1915 года. Его совершил ректор Академии преосвященнейший Анастасий, епископ Ямбургский3.

Товарищи отца Гурия присутствовали на постриге и говорили потом, что он давал свои ответы (“Ей, Богу содействующему, святый Владыко”) громко и очень радостно, так что от пострига осталось впечатление, как бы от свадьбы.

Святой, в честь которого назвали постригаемого, был первый архиерей Казанский – архиепископ Гурий.

Выбор святого был не случаен. Он означал, что отец Гурий должен проводить преимущественно миссионерскую деятельность, поскольку святой Гурий обратил множество казанских татар в Православие. Будущее показало, что это в какой-то степени оправдалось в деятельности отца Гурия. Далее, Святитель Гурий Казанский был очень кротким, а под конец жизни очень болезненным человеком. Это тоже оправдалось на отце Гурии. Кроме того, святой Гурий был русским человеком и любил свою Родину, в нем нисколько не было никаких западных черт характера. То же самое можно сказать и про отца Гурия.

В наших календарях имя Святителя Гурия поставлено на 5(18) декабря. Это для того, чтобы празднование святой великомученицы Варвары 4(17) декабря не мешало празднованию Святителю Гурию. Но по Житию Святитель Гурий преставился ко Господу 4 (17) декабря, и поэтому отец Гурий отмечал свои именины именно в этот день (кроме тех лет, когда был архиереем на Украине, где очень почитается святая великомученица Варвара).

На следующий день, 5 (18) декабря, в память преподобного Саввы Освященного, епископ Анастасий посвятил отца Гурия в иеродиакона, а 6 (19) декабря, в память Святителя Николая, архиепископа Мир Ликийских, чудотворца – в иеромонахи.

Отец, а впоследствии Владыка Гурий, очень любил эти три дня – 4 (17), 5 (18), 6 (19) декабря – и всегда старался служить Божественную Литургию в каждый из них.

Получив священный сан, отец Гурий развил очень энергичную пастырскую деятельность. Ему было поручено священнослужение (по воскресеньям и праздничным дням) в женском монастыре, находящемся в Плюссе, сравнительно недалеко от Петрограда.

Ко времени посвящения отца Гурия его брат Леонид, также постригшийся в монахи с именем Лев, уже имел священный сан. К двум отцам – Льву и Гурию – присоединился иеромонах Иннокентий (Тихонов), вскоре получивший епископский сан (епископ Ладожский)4.

В это же время начал свою деятельность и отец Николай (Ярушевич)5, очень скоро ставший епископом Петергофским и получивший широкую известность как проповедник.

Братья Егоровы (так вскоре стали называть в народе отцов Льва и Гурия) вместе с отцом Иннокентием “пошли в народ”, то есть обратились преимущественно к рабочим и к самому бедному деклассированному и злоупотребляющему алкоголем элементу.

Местом их деятельности стал теперешний Лиговский проспект, тогда называвшийся просто Лиговкой. На Лиговке можно было снять квартиру (тем более комнату) за самую дешевую цену. Там братья сняли комнату и проводили в ней беседы для народа: рассказывали те или иные события из Священной истории, сопровождая это показом диапозитивов, вели беседы о жизни, преимущественно выступая против алкоголизма. Отец Иннокентий любил разъяснять богослужение.

Естественно, что к этому делу примкнули активисты, которые стали называть себя “Братством святого Александра Невского”6. Это братство было совершенно лишено каких-либо организационных форм. В нем не было ни председателя, ни секретаря, ни учета членов общих собраний. Каждый близкий к деятельности “братьев Егоровых” мог назвать себя членом этого братства. Имя святого Александра Невского, его героическая жизнь, его церковность и патриотизм объединяло “братьев” и “сестер”. Организацией это братство нельзя было назвать.

Судя по тому, что очень многие посещали беседы “братьев Егоровых”, можно сказать, что их дело имело успех.

На лето братья получили в свое распоряжение старую баржу, стоявшую на Малой Невке, где совершали Литургию и проводили беседы.

Отец Гурий рассказал мне о таком курьезном случае. В числе прислуживающих храму на барже был некий простой монах Сергий. Однажды отец Гурий застал его лежащим на палубе и греющимся на солнышке. “Ты бы хоть вымыл палубу”, – сказал ему отец Гурий. “Зачем мыть? Лишь бы спастись”, – ответил монах Сергий, неохотно принимаясь за дело.

Отец Гурий рассказал мне об этом не случайно: он терпеть не мог лености, неряшливости и небрежности. Впоследствии, когда я уже жил вместе с отцом Гурием, убедился, что он сам никогда не терял времени даром: или занимался физическим трудом, или работал над книгой; особенно любил готовиться к предстоящему богослужению. Если чувствовал необходимость отдохнуть, ложился и отдыхал, но никогда не “валялся” просто так и не позволял себе читать лежа. Все старался делать хорошо и быстро.

Он возмущался теми, кто думал, что спасение придет к лежебокам. Однако с удовольствием принимал участие в прогулках, полагая, что прогулка – лучший отдых, полезный не только телу, но и душе.

В 1917 году отец Гурий окончил Петроградскую Духовную Академию со званием кандидата богословия, став кандидатом двух наук: коммерческих и богословских. Это был последний, перед долгим перерывом, выпуск Духовной Академии.

После окончания Академии отца Гурия принимают в число братии Александро-Невской Лавры, где назначают послушание быть казначеем обители. Это послушание он нес недолго. В том же 1917 году Лаврский собор постановил освободить его от должности казначея; как образованный монах, он должен проповедовать. И отец Гурий был назначен заведующим Крестовой церкви.

Эта церковь находилась при покоях митрополита и представляла собой прямоугольный зал, вмещавший около 1000 человек. Пост заведующего Крестовой церкви давал отцу Гурию совершенно самостоятельную приходскую работу, он был практически независим от Лавры. С ним было еще двое иеромонахов: отец Лев и отец Иннокентий. Прихожане были самые различные: и простые люди, рабочие, ломовые извозчики, и профессора университета, ученые. Приходили также девочки из так называемого епархиального училища, среди которых наиболее выделялась Шура Грацианова.

Богослужения совершались ежедневно. Литургия начиналась в семь часов утра и кончалась в половине девятого. Был и пономарь-любитель Павел Иванович, служивший где-то бухгалтером; были певчие, среди них ныне здравствующая Варя Заспелова (потом Зегжда), Настя Заспелова и Катя Помылева (позднее – монахиня Евгения, Пюхтицкий монастырь).

Каждый иеромонах говорил проповедь. И народ валил валом. А рядом стоял огромный Троицкий собор Александро- Невской Лавры, вмещающий 10000 человек. Его возглавлял наместник митрополита – архимандрит Николай (Ярушевич), проповеди которого отличались особой красотой. Однажды в обоих храмах одновременно проводился сбор денег на Богословский институт. В Крестовой церкви перед сбором пожертвований проповедь произнес отец Лев. Он сказал: “Давайте не то, что вы приготовили для нищих, а все, что у вас есть в кошельках”. Слово отца Льва было потрясающим по своей силе, и многие буквально вытряхивали свои кошельки. Когда деньги отправили в собор, оказалось, что в маленькой Крестовой церкви собрали больше, чем в большом соборе.

Миссионерская деятельность отца Гурия в эти годы приняла другие формы, чем до революции. Уже не они “ходили в народ”, а народ шел к ним. По городу разнеслась слава о “братьях Егоровых”. Однажды отец Гурий представился митрополиту Антонию Храповицкому, которого раньше не знал. Когда он назвал свою фамилию, митрополит воскликнул: “А, братья Егоровы, как вас не знать, вся Россия знает братьев Егоровых!”

В те же годы отец Гурий познакомился со Святейшим Патриархом Тихоном: несколько раз он ездил к Патриарху в Москву по поручению Петроградского митрополита Вениамина. Был такой единственный случай, когда Патриарх Тихон приехал в Петроград. Митрополит Вениамин представил ему отцов Иннокентия, Гурия, Льва. Патриарх сказал: “Ну кто же их не знает: Иннокентия, Гурия, Льва. Их надо выдвигать”.

И выдвижение состоялось. В начале 1922 года всех троих наградили саном архимандрита. Посвящение в этот сан совершил митрополит Вениамин. Из троих он так выделил отца Гурия, что кроме сана архимандрита, наградил его посохом, сказав при этом: “Дается Вам этот посох в знак особого служения Вашей молодежи”. Действительно, отец Гурий очень любил молодежь, и она постоянно окружала его. Это был вид его миссионерского служения, о котором говорил еще митрополит Сергий, Японский.

Первые годы революции, по крайне мере 1918–1922 годы, были удивительными вот в каком отношении: можно было пойти на любую лекцию в любое Высшее учебное заведение. Поэтому на лекциях И. П. Павлова, В.М. Бехтерева, В.И. Вернадского и А.Е. Ферсмана было битком набито народу. Более того, имея среднее образование, можно было записаться вольнослушателем в университет. Так и отец Гурий записался на исторический факультет и ходил туда в рясе и скуфье. Правда, за недостатком времени, он вскоре прекратил свое учение.

В июне 1922 года отец Гурий был арестован и сослан в Туркестан. Он остановился недалеко от Ашхабада и очень близко от персидской границы, в селении, где жили молокане, – русские сектанты, переселенные туда еще царским правительством, чтобы создать заслон против Персии. Это были сильные, трудолюбивые люди, которые вели крепкое крестьянское хозяйство, любили молиться и читать Библию. Отец Гурий интересовался их жизнью, и они его очень любили. В Туркестане отец Гурий жил в отдельном домике с садом. С ним жили священник отец Василий и монахиня Мария (Мария Карловна Шмидт, дочь кишеневского губернатора.) Дни у них проходили в молитве и физическом труде. Свежий воздух и здоровый климат укрепили здоровье отца Гурия. С тех пор он полюбил Среднюю Азию.

В начале 1925 года отец Гурий вернулся в Ленинград. Проезжая Москву, он застал похороны Патриарха Тихона⁵, участвовал в его отпевании – был уставщиком на этом отпевании.

В Ленинграде отца Гурия назначили настоятелем киновии Александро-Невской Лавры. Это был уютнейший уголок на правом берегу Невы, чуть ниже моста Финляндской железной дороги. В середине живописного, засаженного деревьями кладбища, возвышался каменный собор, а на некотором расстоянии от него, сбоку, деревянная зимняя церковь. Когда-то эта киновия предназначалась для штрафных монахов. Теперь это приходской храм, который обслуживали монахи. Один из них – Иоасаф – был по виду старец, другой – простого вида – архимандрит Игнатий. Отец Гурий стал настоятелем этого храма. Посещаемость его оставляла желать лучшего. В самом деле, кругом было тогда довольно пустынно: только отдельные домики, а вдали виднелся химический завод, окруженный небольшим поселком. Доехать до киновии – значит потратить около часа на трамвае, а затем нужно было еще перебраться через Неву. Летом там был организован перевоз на лодках, зимой – переход по мостикам. Местное население имело пропуска через Финляндский мост.

На Всенощных бдениях было около 10-и молящихся, на воскресных Литургиях 50–100 человек.

Самым интересным в киновии был хор, в котором пели, в основном, девушки и молодые люди – духовные дети отца Гурия. Регентовала этим хором Лидия Александровна Мейер (впоследствии Дмитриева). Киновию посещали Лева Поляков (впоследствии митрополит Рижский Леонид), Никита Мещерский (позднее профессор древнерусского языка), Ваня Орлов (где он теперь?), Петр Васильевич Дмитриев (бухгалтер, будущий муж Лидии Александровны, ныне покойный), Саша Хархаров (архимандрит Михей, с 1995 года – архиепископ Ярославский и Ростовский7). Из девиц упомяну Зинаиду Денисову (умерла в Фергане в 1942 году); Марию Богданову (тогда занимавшуюся биологией рыб, затем перенесшую Ленинградскую блокаду); Шуру Борисову (счетный работник, умерла в 1958 году в Ташкенте); Варю Помылеву; Шуру Грацианову; Люсю (перенесшую блокаду и вскоре после Победы скончавшуюся).

Принцип пения в этом хоре заключался в простоте: пели без нот, по гласам. Отец Гурий был противником так называемого партесного пения, когда хор разделяется на сопрано, альтов, теноров, басов и каждый из них по нотам поет свою партию.

Зато в киновийском хоре поощрялось пение по квадратным нотам, когда все голоса поют в унисон. Квадратные ноты были совершенно необходимы за Литургией для исполнения различных Херувимских песен, “Милость мира”, задостойников, а также прокимнов. Как известно, квадратные ноты представляют собой расшифровку, то есть переложение на современный нотный стан древнерусских “крюков” Знаменного и других распевов.

Таким образом, в киновийском хоре в какой-то степени оживала древняя Русь. В особенности прекрасно исполнялись “статьи” на Утрени Великой Субботы (благодаря квадратной ноте пение на этих “статьях” занимало гораздо больше места, чем в обычных храмах).

Все остальное, как я уже написал, пелось просто по гласам, и бас мог петь мелодию. Но, впрочем, допускалось и некоторое разделение на голоса: альт пел на терцию ниже, чем сопрано, а иногда выводил басовые фиоритуры.

Для меня такой хор был просто находкой. Дело в том, что я все свое детство пел дискантом, и конечно, мелодию. Когда голос мой изменился, я хотел бы продолжать петь мелодию, но мне предлагали басовую партию, которую петь я не умел. В киновии я мог петь мелодию своим новым голосом, и это мне очень нравилось.

Старостой в киновии служил некий Иван Капитонович, человек добрый, умел хорошо звонить и трезвонить с киновийской колокольни, расположенной над воротами кладбища.

За свечным ящиком стояла старушка Мария Васильевна.

Отец Гурий любил предоставлять служение Всенощной своим помощникам, а Литургию возглавлял сам. Жил он в одном из домиков недалеко от храма. Там же разместились и Мария Васильевна, и отцы Иоасаф и Игнатий.

Однажды я провожал отца Гурия домой и побыл у него около получаса. Увидев, что я разглядываю большую карту, висевшую на стене, он показал мне Дамаск и сказал: “Вот тут живет Патриарх Антиохийский. Из Антиохии, того знаменитого города, в котором проповедовал когда-то святой Иоанн Златоуст, антиохийские патриархи переехали в Дамаск, и там сейчас находится их престол”.

Удивительно, что через 30 лет, когда меня направили в Дамаск представителем Московского Патриархата, я с этим рассказом отца Гурия познакомился воочию (!)

У отца Гурия в то время было еще одно большое дело. Он заведовал Богословско-пастырским училищем – учреждением весьма оригинальным. Туда принимались лица обоего пола не моложе 18 лет. Записывались все желающие. Поступили туда и мои две сестры – Эли (Елизавета) и Женя, а также их подруга Нюра Зезюлинская. Мне еще не было тогда 18 лет. Система обучения была лекционная. Принимались в училище без экзаменов, а потом сдавали только те предметы, которые читались. Занятия проводились по вечерам, в доме, принадлежавшем русско-эстонской Православной Церкви, что на углу Лермонтовского и Екатерингофского проспектов (ныне проспект Римского-Корсакова). Этот дом был построен в миссионерских целях и имел соответствующие помещения. Там же помещался и Богословский институт, которым заведовал протоиерей Николай Чуков, будущий митрополит Ленинградский Григорий8.

Мои сестры давали самые восторженные отзывы о лекциях в Богословско-пастырском училище. Кроме того, они посмеивались над старушками, спавшими спокойно во время лекций.

Отец Гурий читал в этом училище историю Церкви. Тогда, примерно в году 1927, я впервые увидел его. Я выходил из вестибюля русско-эстонской церкви, а он входил и остановился для того, чтобы осенить себя крестным знамением. Вид у него был молодой и вдохновенный.

Отец Гурий устраивал иногда уставные службы в помещении русско-эстонской церкви. При всей своей красоте, такие службы были бесконечно утомительны (Всенощная продолжалась около пяти часов).

Однажды мало знакомая мне девушка спросила меня в Горном институте: “Вы интересуетесь уставными службами? Так вот, еще там и там они бывают”.

Летом 1928 года произошла моя первая значительная встреча с отцом Гурием. Я встретил его на правом берегу Невы и проводил домой. Поинтересовался, как лучше читать Евангелие? Он ответил мне совершенно точно, предложил метод. По этому методу надо было завести тетрадку, согнуть вдоль ее страницы, а затем внимательно читать Евангелие. Обязательно появятся вопросы. Вопрос надо записать в тетрадке с левой стороны, а затем читать Евангелие дальше. И непременно где-нибудь дальше появится ответ на записанный вопрос. Этот ответ надо записать в тетрадку, на ее правой стороне, против вопроса. Так читать было очень увлекательно, и я, последовав предложенному методу, получил очень много пользы.

Еще надо упомянуть, что под духовным руководством отца Гурия была община монашествующих девиц в Старом Петергофе, при церкви Преподобного Серафима Саровского. Возглавляла общину Нина Сергеевна Яковлева, а служили иеромонахи Варлаам Сацердоцкий9 и Варсонофий Веревкин10. Эта община существовала с 1922 по 1932 год.

Годы с 1925 по 1928 были относительно спокойны. Отца Гурия из захолустной киновии перевели на Васильевский остров – в храм Киевского подворья, что на набережной Невы. Однако в 1928 году отца Гурия арестовали и дали 5 лет “исправительно-трудового лагеря”. Отбывал он свой срок на строительстве Беломорканала. Рубить лес во время половодья приходилось стоя по пояс в воде. К счастью для отца Гурия, понадобился человек, знающий бухгалтерию, так как счетное дело конторы было совершенно запутано. Тут-то и пригодились его коммерческие знания: с помощью двойной итальянской бухгалтерии он привел дело в полный порядок, и с тех пор его использовали на конторской работе или как бухгалтера, или как кассира.

Приведу несколько картин из жизни отца Гурия в лагере. «В бытность мою в лагере, – рассказывал Владыка, – я работал кассиром. В мои обязанности входило разъезжать по командировкам и выдавать зарплату заключенным. Помню, летом, бывало, еду по лесу на двуколке один, без кучера, солнышко светит, кругом заросли ягод, грибы белые сидят кучками, а я пою: “Вечерния наша молитвы...”.

Однажды со мной произошел такой интересный случай. Мне надо было отвезти деньги на остров, куда ссылалась самая страшная шпана. Приезжаю туда, меня радостно встречает наша шпана. “Здравствуйте, товарищ кассир”, – кричат они. Я поздоровался: “Здравствуйте, ребята”. Один из них – парень лет 17, Василием его звали, указывая на мой чемодан, спрашивает: “Это у вас деньги?” Я говорю: “Да, здесь деньги”. – “Позвольте, я понесу. Вам тяжело”. Я говорю: “Неси” – и отдал ему чемодан. На лице его изобразилось полное недоумение: “Как, мне даете?” Я говорю: “Да, тебе, неси, иди вперед”. Надо было видеть, с каким восторгом, с каким осознанием важности своего дела нес он этот чемодан. А я иду и думаю: “Опасная эта игра!” Чемодан был не заперт. И этим опытным ворам ничего не стоило бы открыть чемодан, рассыпать деньги и украсть их. А мне бы за это дали еще 5 лет срока. “Куда идти? – спрашивает он, – к ларечнику? А где вы будете ночевать? Наверное, у десятников?” – “Ого, – думаю я, – значит, к десятникам не надо идти”.

Ларечник – седой, почтенного вида старик, любезно встретил меня и осторожно шепнул: “Смелый же Вы!” Ночевал я у ларечника. На утро приходят десятники и говорят: “Ну и наказали же Вы нас!” – “Что такое?” – спрашиваю я. Оказывается, ночью в барак к десятникам влезла шпана, искали меня. Когда утром десятники проснулись, то оказалось, что у всех порезаны чемоданы. Они искали деньги. Встретив меня утром, шпана радостно приветствовала: “А, товарищ кассир, где Вы ночевали?” Я говорю: “Где ночевал, там меня теперь нет!” – и многозначительно взглянул на них. Они все рассмеялись. Мы поняли друг друга без слов”».

А вот другое приключение, о котором рассказывал отец Гурий.

«Когда я работал в лагере кассиром, дали мне однажды опасное поручение.

Был апрель, Страстная седмица. Солнышко уже ярко светило. Лед на Выг-озере превратился в кашу, смешанную со снегом. Ходьба по льду была связана с большим риском. Подзывает меня начальник и дает задание съездить за 25 километров, выплатить деньги заключенным. Если сейчас этого не сделать, то люди окажутся без денег на полтора месяца, пока не пройдет лед. “Что ж, – говорю я, – поеду. Только дайте мне хорошую лошадь и молодого крепкого возницу”.

И вот мы поехали. Была Страстная Суббота. Подъезжаем к озеру, а лед совсем раскис, только там, где была дорога, он немного крепче. Туда мы добрались благополучно. Нас ждали, с острова следили за нами, готовые помочь, если нужно будет. Я выплатил деньги, и мы пустились в обратный путь. Вдруг лошадь провалилась в воду. Хорошо, что концы оглобли уперлись в край льда и поддерживали ее. А лошадь была очень умная. Она не пошевелилась в воде, а только оглядывалась назад, на возницу, точно хотела сказать: “Ну, что ты будешь делать? Видишь, я же провалилась?” А возница, парень умный, лет двадцати одного, говорит мне: “Только спокойно сидите”. Тут же нашлась длинная доска. Он осторожно подполз к ней, положил ее на сани и на край льда и велел мне пройти по ней на твердое место. Потом осторожно стал выводить лошадь. Умная лошадь делала все, что он ей говорил. Так мы благополучно выбрались на берег и к вечеру вернулись домой.

На другой день встречает меня помощник начальника, хороший такой благообразный старичок. “Как я рад, что Вы благополучно вернулись, – говорит он, – а ведь я за Вас молился!”»

В 1933 году отец Гурий вернулся в Ленинград. Жить и служить, однако, он не имел права. Отец Гурий вынужден был проводить жизнь частного лица. Ему было тогда уже 42 года. Кстати, при выписке паспорта по ошибке был написан 1881 год рождения, и это психологически отразилось на нем. Он и выглядел на 52 года. В его наружности не чувствовалось ни молодости, ни величия, ни вдохновенности. Это был мужчина, на вид средних лет, нормально подстриженный, слегка обросший небольшой бородкой. Тем не менее все, знавшие отца Гурия прежде, чувствовали его духовный авторитет. Он пробыл в Ленинграде несколько дней, увиделся с родственниками и решил ехать в город Бийск, что на Алтае.

Для разговора со мной отец Гурий выделил время в поезде. Он купил билет до Бийска, но сел в поезд местного назначения – Ленинград-Званка. Там я должен был помочь отцу Гурию пересесть в поезд дальнего следования. В вагоне и состоялась наша беседа. Я сказал отцу Гурию, что хочу быть священником и монахом. Он поинтересовался: “Читал ли я служебник?” “Да”, – ответил я. Тогда он спросил: “К кому обращена главная молитва Литургии?” Я ответил: “Отцу Небесному”. Он удивился правильному ответу и спросил, откуда мне это известно. Я ответил, что только из служебника, так как читая его, обратил внимание на то, к Кому обращена молитва. Мне показалось, что отец Гурий даже разочаровался, потеряв возможность самому объяснить мне это. А дальше мы сговорились, что, ликвидировав свои дела в Ленинграде (я работал тогда научным сотрудником Центрального научно-исследовательского геолого-разведовательного института), приеду к нему в Бийск.

Поезд подъехал к станции Званка. Мы вышли, и подошел нужный поезд дальнего следования. Пассажиров оказалось очень много. Тогда я через буфера влез на площадку между вагонами, проник в вагон и помог отцу Гурию вместе с багажом сделать то же самое. Мы распростились, и я вышел.

Был вечер. Поезд на Ленинград ожидался только утром. Я пошел в лес напротив станции, влез на дерево, так как на земле было сыро и, устроившись между ветвями, стал наблюдать за короткой июльской прекрасной ночью. А утром вернулся на станцию и вскоре был уже в Ленинграде.

Через месяц, на праздник Преображения Господня, я был уже в Бийске и поселился вместе с отцом Гурием на частной квартире в Заречье, около церкви святого Михаила Архангела.

Отец Гурий уже нашел себе бухгалтерскую работу, а я поступил на работу – сотрудником Бийского краеведческого музея.

Недолго пробыли мы в Бийске. В октябре я получил телеграмму из Ташкента от Виктора Арсеньевича Николаева. Я знал его несколько лет. Он вел практические занятия по петрографии в Ленинградском горном институте, где я учился. В 1929 году я был у него коллектором в геологической партии. Вся партия состояла из Виктора Арсеньевича, меня, четырех рабочих и нескольких лошадей. Виктор Арсеньевич Николаев заканчивал свой лист десятиверстной (то есть масштаба 10 верст в дюйме) геологической карты Туркестана. Теперь же он работал профессором петрографии, заведующим кафедрой организуемого в Ташкенте геологоразведочного факультета Индустриального института. Своей телеграммой он приглашал меня занять должность ассистента этой кафедры.

Отец Гурий нашел это предложение прекрасным, а я – тем более, и мы поехали в Ташкент.

Поезд из Бийска довез нас только до той узловой станции Чесноковка, к которой примыкала недавно выстроенная Туркестано-Сибирская дорога (Турксиб). Здесь надо было ждать поезда Новосибирск-Ташкент. Посадка на него была довольно трудной, но мы благополучно пробрались в вагон, и нашли себе место. Начался путь по снежным равнинам Казахстана. Мелькнул Барнаул, покрасовался перед нами Семипалатинск, и поезд остановился на станции в нескольких километрах от Алма-Аты. Вид на эту столицу был величественный, благодаря громаде покрытых лесом заснеженных гор. Дальше пошли места, знакомые мне с 1929 года.

На станции Тюлькубас отец Гурий прервал свой путь, чтобы пройти к своим знакомым, живущим в селе Ванновка. Я продолжал свой путь до Ташкента.

Виктор Арсеньевич принял меня очень дружелюбно. Мне тотчас же была предоставлена большая комната с вестибюлем, отдельным выходом на двор. Я сразу стал вести практические занятия со студентами. Через несколько дней приехал отец Гурий. Мы поселились вместе. Зима подходила к концу. Первой приехала к нам из Ленинграда моя старшая сестра Эли – Елизавета Николаевна – опытный врач-терапевт, за ее плечами была работа в сельской местности (Андомский погост Вытегорского района Лодейнопольского округа Ленинградской области) и в одной из больниц Ленинграда.

Отец Гурий мыслил свою частную жизнь так, чтобы иметь вокруг себя небольшой круг лиц, нуждающихся в нем как в священнике и духовнике. Поэтому нужен был отдельный дом, и такой дом скоро нашелся. Он был приобретен, по рекомендации нашей новой знакомой Марии Александровны Чеглоковой, у узбека Расулова. Дом прилегал к участку, на котором имелись еще и подсобные помещения. Между постройками раскинулся запущенный сад с огромной виноградной лозой, способной без укрытия переносить ташкентские зимы. Через сад протекал арык. Этот дом с садом находились в так называемом “Старом городе”, но очень близко к центру Ташкента. От моей комнаты (в доме, расположенном близ Алайского базара) он был в сорока минутах ходьбы.

Впоследствии мы заселили и купленный дом, и прилегающую территорию, а также расчистили и благоустроили сад.

Все это владение было оформлено надлежащим образом и имело адрес: г. Ташкент, 27, улица 5 декабря, дом 57–59.

Поблизости от этого владения находилась небольшая больница, коек на пятнадцать. С ней была соединена и амбулатория.

Моя сестра, Елизавета Николаевна, сразу получила работу в ней. После приемов больных, в изящном экипаже, управляемом извозчиком, она еще объезжала свой участок. Некоторым лежачим больным привозили из этой больницы обед на дом.

Приехала в Ташкент и другая моя сестра – Женя – агроном по образованию. Она также очень быстро получила интересную работу в научно-исследовательском институте, имевшем опытный участок за городом.

Позднее приехала мама и поселилась со мной. Обосновались в Ташкенте и давнишние знакомые отца Гурия: Нина Сергеевна Яковлева, Настя Заспелова, Шура Борисова и Мария Карловна Шмидт, а также медицинская сестра Мария Степановна Маракушина. Некоторые из них поселились у отца Гурия, другие нашли комнаты по соседству. Каждый где-нибудь работал, но старался, по возможности, придти на молитву к отцу Гурию. И это понятно – в огромном Ташкенте была только одна церковь на кладбище, и то в виде небольшой часовни. И еще одна, обновленческая, на том же кладбище. К концу 30-х годов обе эти церкви закрыли. Таким образом, спокойно помолиться можно было только дома. Когда мы приехали, еще существовали обе церкви. Православные собирались около часовни, под открытым небом, в тени деревьев. Среди толпы можно было увидеть величественную фигуру архиепископа Луки Войно-Ясенецкого. Он не служил, но стоял в рясе и не отказывал в своем благословении желающим. Тогда он – профессор хирургии – работал в Ташкентском медицинском институте. А епархией управлял митрополит Арсений, очень известный архиерей⁶.

Чтобы узаконить свое каноническое положение, отец Гурий отправился к митрополиту Арсению11.

Митрополит благословил отца Гурия на то служение, о котором в его краткой биографии, помещенной в Журнале Московской Патриархии (№12 за 1960 год), сказано: “пребывание на покое с 1933 по 1944 год”. Главное то, что митрополит благословил отцу Гурию служение Литургии в домашних условиях и дал для этого антиминс.

Поэтому никому из нас не обязательно было ходить в церковь: мы могли все получать дома. Отец Гурий целиком перешел “на домашнюю жизнь”. Утром и вечером организовывал наши молитвы; днем готовился к ним, а в перерывах – столярничал: изготовлял столы, или стулья, или топчаны, занимался благоустройством – переделывал сараи в приличные комнаты. Условия Ташкента были для этого очень благоприятные: материал для стен под ногами – это лес, дававший с водой подходящую глину. Надо было достать только немного дерева для каркаса и рубленой соломы (самана), чтобы, перемешав ее с глиной, покрыть к зиме крыши. Но для тяжелых работ, например, чтобы построить высокую ограду (дувал), мы приглашали узбеков.

И еще одно важное дело было у отца Гурия – руководство духовной жизнью каждого из нас. В основе руководства лежал принцип послушания. Это было не просто подчинение, а сознательное вверение жизни своему духовнику, основанное на доверии и вере в то, что, выполняя послушание, выполняешь и волю Божию.

Послушание ни в коем случае не есть слабоволие. Оно, правда, часто бывает против своей воли, но отсечение своей воли – есть действие очень трудное, самоотверженное, требующее сильного характера. И если человек будет все делать охотно по послушанию, то желание его совпадет с тем, что требуется делать по послушанию. Страдание, которое было связано с бунтующим своеволием, исчезнет, и на душе воцарится мир. Вот к такому послушанию и призывал нас отец Гурий.

Первая книга, которую он давал нам читать, – “Душеполезные поучения” Аввы Дорофея. Эта книга, благодаря трудам старцев Оптиной пустыни, получила широкое распространение: в моих руках находилось уже шестое издание Оптиной пустыни, напечатанное в Москве в 1888 году. Самое трогательное в ней – это повесть о юном Досифее, который, находясь на послушании у Аввы Дорофея, постоянно исповедовал ему свои своенравные помыслы и отсекал их. В результате – за пять лет монашеской жизни – достиг святости.

Теперь остановлюсь на внешней стороне нашей жизни в Ташкенте. Вставали мы в 5 или 6 часов утра (в зависимости от продолжительности утренних молитв). Сперва читались обычные утренние молитвы, затем, с поклонами, совершалась пятисотница⁷.

Затем отец Гурий служил Утреню; мы пели и читали. В целом молитва была рассчитана так, чтобы ее закончить около 8 часов. Потом следовал завтрак, и каждый шел на свою работу. Затем обед, отдых, личные занятия и Вечерня с Повечерием. Далее ужин, вечерние молитвы и отход ко сну (в 23 – 24 часа).

Отец Гурий говорил о важности совместной молитвы, которая сближает нас духовно, делает наше общество настоящим христианским общежитием.

Впрочем, каждый из нас имел и свое личное правило, заключавшееся в чтении дневных канонов, иногда и акафистов. А если кто-нибудь (чаще всего – я) отсутствовал, то вечерние, утренние молитвы, пятисотница и дневные каноны были его личным правилом.

Режим довольно напряженный, но приносил огромное душевное удовлетворение.

Особенно приятны были воскресные и праздничные дни. Тогда с вечера служилась Всенощная, а утром Литургия. В этом случае вставать приходилось в 5 часов утра. После завтрака обычно устраивались прогулки. Отец Гурий очень их любил, и они проходили непринужденно.

Летом 1934 года отец Гурий участвовал в моей экспедиции на Шонкинитовый массив Ири-су в Таласском Ала-тау. Экспедиция, организованная на средства Средне-Азиатского индустриального института, была маленькой и носила домашний характер. Кроме отца Гурия и меня, в ней принимали участие моя сестра Елизавета Николаевна и еще двое знакомых.

Азиатские горы района, тяготеющего к Ташкенту, – это что- то особенное! Они достаточно велики, чтобы быть величественными и, в то же время, не слишком грандиозны и не подавляют человека. Прекрасные пойменные леса растут вдоль их рек, а по склонам в благоприятных местах встречаются рощи больших деревьев грецкого ореха. Повыше, в горах, разбросаны кусты и лесочки благовонной арчи, а еще выше, за травами, начинаются скалы и снега. Лето солнечное, но не жаркое и не холодное. Можно наслаждаться теплом солнечных лучей, но не страдать от жары.

В этих горах само собою образуется особое душевное состояние. Позади остаются искушения и суета мира сего, душа очищается, какое-то святое безмолвие охватывает ее, и она широко открытыми глазами смотрит на Божию красоту окружающего. Это я очень хорошо чувствовал каждое лето, проведенное на геологических работах, особенно в Приташкентском районе.

Отец Гурий приходил в особенно прекрасное расположение души на природе, как бы исцелялся от всех болезней и душевных тревог. Он говорил, что природа для него вся в звуках, и что для передачи своего ощущения природы у него не хватает соответствующих слов, что их вообще нет на человеческом языке.

Вернувшись в Ташкент, я обработал материалы, собранные по Шонкинитовому массиву. Результат исследований был напечатан в Трудах индустриального института (вып. 7, 1937).

Продолжалось лето 1934 года. Начало занятий в институте задерживалось: студентов послали на сбор хлопка. У меня появилось много свободного времени. Неожиданно отец Гурий сказал мне: “На днях я постригу тебя в монахи”. Второго сентября (по старому стилю – 20 августа, в день памяти святого пророка Самуила) я принял от отца Гурия монашеский постриг (в мантию).

Новое имя выбрал для меня отец Гурий – Иоанн, в честь Святителя Иоанна Златоуста. Это блистательнейший святой с огромным духовным наследием, очень оптимистичный в своем богословии. Пожалуй, наиболее оптимистичное его слово, проповедующее спасение и победу жизни над смертью через воскресшего Христа, читается в Пасхальную ночь на Христовой Заутрени. Златоуст был любимым автором читающей (и слушающей чтение) публики на Древней Руси. Я очень доволен своим именем. А день моих именин отец Гурий предложил мне самому выбрать.

Церковь отмечает память Иоанна Златоуста, Константинопольского Патриарха и Вселенского учителя, четыре раза в год. Это 14 (27) сентября – день смерти святого (407 год). Но в этот день – великий праздник Воздвижения Креста Господня, поэтому особой службы святому нет. Его память переносится на 13 (26) ноября, и тогда ему справляется очень красивая служба. Именно этот день я и выбрал для своих именин, и он очень торжественно справляется до сих пор.

Можно было выбрать еще 27 января (9 февраля), когда празднуется возвращение святых мощей Иоанна Златоуста из Коман (близ Сухуми) в Константинополь; но служба в этот день менее торжественна. Можно было, наконец, выбрать день “Трех Святителей”, 30 января (12 февраля), посвященный памяти Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоустого. Но служба на этот день более риторична, чем содержательна.

Отец Гурий согласился с тем, что мой выбор оказался самым лучшим.

Потом я узнал, что было и другое имя, которое предполагал дать мне отец Гурий, – Димитрий, в честь святого Димитрия, митрополита Ростовского.

Время шло, мы жили удивительной жизнью: с одной стороны, глубоко церковной, с другой – активно-гражданской. До сих пор я считаю такое соединение самым лучшим. Но, должно быть, на практике такое соединение трудно осуществить. Только очень своеобразные условия тридцатых годов позволили жить так, как жили мы. Своей церковности мы не афишировали, более того – стремились к тому, чтобы никто из посторонних (даже моя мама) о ней не знали. Это достигалось очень легко, потому что мы не были болтливы, а в гражданской жизни работали очень напряженно. Моя сестра, Елизавета Николаевна, никогда не отказывалась от командировок в различные отдаленные и очень интересные районы Узбекистана. Что касается меня, то кроме преподавания, я работал в геологической службе и каждое лето бывал в экспедициях по поискам полезных ископаемых и по составлению геологических карт. Помню, что два года были потрачены на поиски больших кристаллов: один год мы искали кварц, другой год – кальцит в форме исландского шпата. Кристаллов мы нашли много, но качество их не позволяло вынимать достаточно большой участок монокристалла. Вот почему меня очень радует получение монокристаллов искусственно, в условиях невесомости, в космосе. Это как раз то, что мы хотели взять у природы в готовом виде, но не смогли этого сделать достаточно хорошо.

Когда началась война, мы искали и находили руды молибдена и вольфрама.

Главное из того, что мне удалось написать по геологии, напечатано преимущественно в Трудах Средне-Азиатского индустриального института.

Профессиональный Союз предложил мне очень интересную общественную работу: руководить кружком юных натуралистов-геологов при Ташкентском Дворце пионеров. Это была увлекательнейшая работа – мы ставили эксперименты, работали с образцами, проводили экскурсии, а на лето я устраивал ребят – мальчиков и девочек – к своим коллегам-геологам в различные геологические партии. До сих пор у меня остались друзья из этих ребят. Отец Гурий с сочувствием и заинтересованностью относился к нашей работе, чем, несомненно, содействовал успеху.

Сам он продолжал вести домашний образ жизни. К жизни гражданской приобщался, читая газеты и журналы.

Шел 1935 год. Отец Гурий узнал, что его друг епископ Иннокентий (Тихонов) находится в Старой Руссе в качестве викария Новгородского. Поскольку Геологическое управление давало мне каждый год командировку в Ленинград, мне не трудно было заехать на 2–3 дня в Старую Руссу. Отец Гурий вручил мне рекомендательное письмо к епископу Иннокентию, прося его дать мне священство.

Епископ Иннокентий имел в своем распоряжении две прекрасные церкви в Старой Руссе. Но он так любил служить, что часто служил Литургию дома, один. Жил он со своей мамой, Зиновией, в уютном деревянном доме, относился к ней с сыновней почтительностью. Мама не покидала сына во всех его странствованиях по Сибири. Скончалась она в феврале 1937 года в Старой Руссе.

Забегая вперед скажу, что епископ Иннокентий в апреле 1937 года был переведен в Винницу в сане архиепископа. Жить и служить в это время он мог только в городе Хмельнике Винницкой области. Жил в очень трудных условиях, постоянно ожидая ареста, который и последовал 29 октября 1937 года. После этого никаких известий от него не было. В 50-х годах на запрос Владыки Гурия через уполномоченного ответили, что архиепископ Иннокентий умер 28 ноября 1941 года. После этого Владыка Гурий совершил его отпевание.

Архиепископ Иннокентий принял меня очень дружественно. Он был настолько смирен, что уступил мне собственную постель, а сам пошел ночевать на чердак. В просьбе моей (и отца Гурия) он почти отказал, сказав, что “рук не следует возлагать поспешно”. Однако, учитывая то, что я уже чтец и монах, посвятил меня в иподиакона.

Кроме того, он много беседовал со мной. У него было удивительно светлое, радостное богословие. Выше всех служб он ставил Божественную Литургию. С этим, конечно, все согласны, но архиепископ Иннокентий это особенно подчеркивал. С необычайным увлечением он показал мне несколько книг, где были напечатаны тексты древних Литургий, отмечая, что Литургия есть самое оптимистическое, что когда бы то ни было написано в области литературы.

В следующем 1936 году, я снова посетил епископа Иннокентия, и 1 (14) сентября он посвятил меня в иеродиакона, а 2 (15) сентября – в иеромонаха. Так я стал священником.

Отец Гурий очень часто давал мне служить Литургию, или же мы служили вместе. Моя жизнь приобрела новое, глубокое содержание.

Примерно к этому времени, или к 1937 году, относится встреча отца Гурия с архиепископом Лукой Войно-Ясенецким. Отец Гурий заболел крупозным воспалением легких. Моя сестра Елизавета Николаевна, не надеясь на свои силы, решила обратиться к архиепископу Луке. (Он был профессором хирургии, но славился и как терапевт.) Она без труда нашла его и привезла к отцу Гурию.

Первое, на что обратил внимание архиепископ Лука, был образ Спасителя в терновом венце, кисти В. Васнецова. Это был образ, который друзья подарили отцу Гурию еще в 1915 году при его постриге. Владыка Лука (сам художник) остановился на пороге комнаты, с восторгом глядя на икону. “Это лучшее изображение Спасителя, которое я когда-либо видел”, – наконец произнес он. Этот образ сохранился и сейчас находится у меня⁸.

Затем архиепископ осмотрел больного. “Вы скоро поправитесь”, – сказал он. Отец Гурий возразил, сказав, что “монаху надо думать о смерти, а не о выздоровлении”. “О чем думать монаху, Вам лучше знать, – властно сказал архиепископ, – но я, как врач, говорю Вам, что поправитесь, и притом скоро”. И действительно, отец Гурий стал быстро выздоравливать.

В 1938 году отец Гурий решил организовать свою жизнь так, чтобы быть ближе к природе. Известно, что лучший климат среди городов Узбекистана в Фергане (бывший Скобелев). Поэтому в предместье Ферганы – Беш-Бала – был куплен дом, и отец Гурий переселился туда, а вместе с ним Н. С. Яковлева, А. С. Заспелова, моя сестра Елизавета Николаевна; другая моя сестра – Евгения Николаевна – переехала в Фергану и взяла с собой маму. Я же тогда остался в Ташкенте и продолжал традиции нашего дома: по праздникам служил Всенощную и Литургию, продолжая работать и преподавателем, и геологом. Из прежнего общества со мной остались Мария Степановна Маракушина Мария [Шмидт] и Шура Борисова. К тому времени я, под руководством отца Гурия, как он говорил, прошел весь семинарский курс науки.

Переехать из Ташкента действительно стоило. Новой дом в Беш-Бале имел при себе колодец и довольно большой сад. Воздух был несравненно лучше ташкентского. Весь участок, по узбекскому обычаю, был окружен высоким дувалом, представляя собою как бы маленькую крепость. Кругом расстилались поля хлопка, кукурузы и джугары. Вдоль арыков рос тутовник или большие деревья.

Город был рядом. По утрам за Елизаветой Николаевной приезжал экипаж и отвозил ее на работу в больницу.

Отец Гурий и здесь развил свою строительную деятельность и вскоре в значительной степени европеизировал узбекскую постройку, а к имеющимся двум комнатам прибавил еще три новые. Как они пригодились во время войны! В них поселились эвакуированные по Дороге Жизни из Ленинграда родственники отца Гурия.

У отца Гурия было еще одно любимое занятие – цветоводство. Здесь, в Беш-Бале, он построил оранжерею для цветов удивительных (например, для агавы). В саду устроил цветочные бордюрчики и клумбы. За всеми растениями вел наблюдения и аккуратные записи в особой тетради. Постоянно читал и перечитывал книгу Киселева “Цветоводство”.

В целом вся жизнь в Беш-Бале отчасти напоминала что- то из романов Жюль-Верна, например, героев “Таинственного острова”.

В конце 1938 года я, как и каждый год, поехал в командировку в Ленинград. Там встретил Сашу Хархарова, который ходил в киновию еще мальчиком. Мы долго бродили по улицам холодной ветреной ночью. Я рассказал про нашу жизнь в Ташкенте и Фергане. Все это заинтересовало Сашу. Тогда он, имея только незаконченное школьное образование, работал где-то счетоводом, а было ему 17 лет.

В 1939 году Саша приехал в Фергану, окончил второе полугодие десятого класса школы, а осенью 1941 года, когда уже шла война, выдержал конкурсный экзамен в Ташкентский медицинский институт.

В начале 1942 года в Ташкент стало прибывать оборудование эвакуированных на восток заводов. Студентов использовали для разгрузки и монтажа оборудования. Поздней весной 1942 года в Ташкент стало прибывать оборудование эвакуированных на восток заводов. Студентов использовали для разгрузки и монтажа оборудования. Поздней весной 1942 года Сашу мобилизовали и после нескольких месяцев подготовки отправили на фронт в войска связи. Его часть дошла до Берлина. Саша имеет медали “За взятие Берлина” и “За оборону Ленинграда”. В 1946 году его демобилизовали, и он приехал в Загорск к отцу Гурию, который был в это время наместником Троице-Сергиевой Лавры.

Однако вернемся к жизни отца Гурия в Фергане. Туда к нему я приезжал на гражданские праздники, а он нередко приезжал ко мне в Ташкент.

В 1939 году я заболел брюшным тифом. Произошло это по моей небрежности к элементарным правилам санитарии: проводя экскурсию с пионерами, я попил воды из реки ниже индустриального города Чирчика. Ровно через 15 дней, когда мы уже работали в горах, я начал чувствовать себя плохо. На маршруте быстро уставал и только купание в холодной воде или душ под водопадом немного помогало. Вернувшись с маршрута, я все время лежал. Наконец мне пришла в голову мысль измерить температуру. Каково же было мое удивление, когда термометр показал 40 градусов! Пришлось вызывать машину из Геологического управления, которая и доставила меня в Ташкент. Ко мне приехала моя сестра Елизавета Николаевна, потом мама. Они извелись, ухаживая за мной; и наконец, приехал отец Гурий. Он тогда был в России и только что проводил в последний путь отца Варсонофия. Присутствие отца Гурия сразу навело порядок: каждому было отведено время для дежурства и время для отдыха. Все облегченно вздохнули, но я болел тяжело. Однажды на рассвете я почувствовал себя совсем плохо и сказал об этом сидящей рядом моей сестре. Она рассказала позднее, что как будто тени прошли по моему лицу, и нос как-то заострился. Эли тут же сделала мне укол камфоры. Действовала она так поспешно, что даже не кипятила шприц. И слава Богу! Этот укол оказал самое благоприятное действие: напряжение было снято, и я заснул, проспав несколько дней. В эти дни температурная кривая дала горизонтальную линию на уровне около 40 градусов. Проснулся я в отличном настроении⁹. Температура понизилась, я чувствовал себя возрожденным. Впрочем, мне советовали быть крайне острожным: стенки моих кишок тогда были не толще папиросной бумаги!

Я стал поправляться и вскоре удивил доктора Тихомирова (это был отец одного из наших геологов) тем, что появился у него в кабинете на приеме. “Воскрес!” – удивленно и обрадовано воскликнул он. В тот год я не вернулся в горы – использовал остаток больничного листка, чтобы поехать в Фергану, потом много работал кабинетно, а в октябре местком дал мне путевку в Крымский санаторий (Кикенеиз, за Симеизом). Председатель месткома сказал, что эта путевка дана в награду за мою общественную работу во Дворце пионеров.

Отец Гурий тем временем продолжал свою жизнь в Беш- Бале. Великая Отечественная война отняла от нас ту радость и ликование, которые были свойственны нашей довоенной жизни. Правда, некоторые формы прежней жизни сохранились, например, моя работа с пионерами. Интересна судьба Жорика Федотова – инициатора, со стороны ребят, организации кружка юннатов. Он стал на войне разведчиком, доставал “языков”, прошел всю войну, не получив ни одного ранения! После войны от навестил меня. Я был уже в рясе, в Ташкентском Архиерейском доме. Встреча была трогательна. (Где он теперь? Ему, должно быть, уже 61 год!) А его брат Павлик! На войне он стал механиком, на аэродроме. Он нашел меня в Саратове в 1955 году. И тоже не был ранен. (Ему уже 59 лет!) А Зоя Альхамова, эта брызжущая жизнью и общественной активностью девочка? Мне говорили, что она погибла. Как жаль! До сих пор я продолжаю переписку и нередко встречаюсь с Ирой Устиненко, впоследствии Ириной Григорьевной Яньшиной, москвичкой, специалистом по гидротурбинам. Закалка юннатской работы в геологических партиях не прошла даром: она теперь на пенсии, но сопровождает самые разные туристические экскурсии, преимущественно в Среднюю Азию. А Оля Гранитова, дочь директора Ботанического сада в Ташкенте? Не знаю, где она. В 1968 и 1969 годах я специально встречался с Олегом Охотниковым в Ташкенте и даже ездил к его родителям в Алмалык. Он говорил мне, что так любит Ташкент, что не мыслит себя в каком-либо другом городе. А у этого “мальчика” уже седина на висках.

Вернемся, однако, к отцу Гурию. Он продолжал свою молитвенную жизнь в Фергане. Сестра моя Елизавета Николаевна, работая в больнице, заразилась сыпным тифом. Слава Богу, выздоровела, и через некоторое время ее как врача мобилизовали. Их госпиталь прибыл в освобожденный Сталинград и далее двигался за наступающей передовой. Потом их передали в состав Войска Польского, и они закончили войну в польском городе Быдгоще. Моя сестра получила награду от народной Польши – особый Крест.

Тем временем умерла моя мама (12 сентября 1943 года), а вскоре (13 января 1944 года) и моя сестра – Евгения. Раньше она болела тропической малярией и гнойной ангиной с осложнением на сердце. Кроме того, из окружения отца Гурия в Фергане умерли Зинаида Петровна Денисова и Клавушка. Да, маловато народа осталось вокруг отца Гурия.

Но в это время стало резко меняться к лучшему положение Церкви в стране. Поворотным пунктом была встреча Патриаршего местоблюстителя митрополита Сергия со Сталиным. Как говорили, Сталин признал, что с обеих сторон, то есть Церкви и Государства, допущены ошибки, поэтому призывал: “Забудем прошлое; скажите, что вы хотите?” Митрополит Сергий отвечал, что Церкви нужно собрать Собор для того, чтобы выбрать Патриарха, и нужны духовно-учебные заведения. Сталин дал на это согласие. В 1943 году был организован Совет по делам Русской Православной Церкви при Совете Министров СССР.

8 сентября 1943 года на Соборе был избран Патриарх Сергий. За его плечами было 18 лет управления Русской Православной Церковью. Однако 15 мая 1944 года он умер. Новый, очень большой Собор 4 февраля 1945 года возвел на Патриарший престол Алексия, митрополита Ленинградского. А в 1946 году открылись духовные учебные заведения.

В 1944 году в Ташкент прибыл архиепископ Куйбышевский Алексий. Цель его поездки – принять в Православие обновленческих священников. Главным обновленцем в Ташкенте был протоиерей Григорий Брицкий, который служил во второй (собственно, главной) церкви на Ташкентском кладбище. Это был старый батюшка, чем-то похожий на Сократа. До революции был законоучителем (преподавал Закон Божий) в женских гимназиях. Так вот, к этому протоиерею и обратился с призывом покаяться в грехе обновленчества архиепископ Алексий. Отец Григорий ответил согласием и даже изъявил желание покаяться не в кельи архиепископа, а с амвона, публично. Покаяние отца Григория произвело потрясающее впечатление. Он говорил долго и очень искренно. Затем архиепископ Алексий возложил на его голову омофор и, произнеся разрешительную молитву, присоединил к Православной Церкви.

После этого я выяснил, где остановился архиепископ Алексий, пошел к нему на прием и рассказал об отце Гурии. “В Фергане, – сказал я, – живет на покое уже одиннадцатый год архимандрит Гурий. Что ему делать?” – “Гурий безобразит?” – неожиданно спросил архиепископ. “Нет, – ответил я, – у него есть антиминс от покойного митрополита Арсения”. “Пусть приезжает ко мне”, – сказал Владыка. Тотчас же я позвонил в Фергану. Отец Гурий пришел на телефонную станцию. “Слушайте новости, – сказал я ему, – приехал Алексий из Куйбышева и заставил Брицкого публично признать свои ошибки. Приезжайте к архиепископу на прием, он хочет видеть Вас”.

Отец Гурий приехал, и далее события в его жизни стали проходить с кинематографической быстротой. Кончился “период его покоя”. Архиепископ Алексий назначил его настоятелем Покровского собора в Самарканде¹⁰. Потом архиепископ Алексий уехал, и на Ташкентскую кафедру был назначен епископ Кирилл, человек очень оригинальный и, в своем роде, инициативный. Епископ Кирилл привлек отца Гурия в свой Епархиальный совет и поручил ему секретарскую работу. Отец Гурий с радостью принял поручение и, со свойственной ему сноровкой, быстро навел порядок в делах, организовал правильную епархиальную канцелярию.

Но уже в конце 1944 года, то есть до окончания войны, отца Гурия вызвали в Москву и назначили наместником Троице-Сергиевой Лавры, тогда еще не открытой, но готовящейся к открытию. Пока шла подготовка, отец Гурий был настоятелем Ильинской церкви в Загорске.

Шел 1945 год. Страна ликовала: труднейшая война, унесшая десятки миллионов жизней и разорившая половину нашей страны, закончилась Великой Победой. Этот год был последним годом моих полевых работ (всего, считая студенческие годы, я работал в поле с 1926 по 1945 год). Примерно в ноябре 1945 года отец Гурий приехал из Загорска в Ташкент. Он сказал, что мне пора выходить из келейного состояния на настоящее церковное служение, что я нужен ему как помощник и что, по всей вероятности, сам он скоро станет епископом Ташкентским. Мне нужно было уволиться из Геологического управления и из института, прямо заявив, что я священник. Так я и сделал, хотя такое неожиданное заявление стоило мне огромного усилия над собой. Совершить такой скачок мне помогло настроение. Думаю, что оно было от Бога: размышляя ночью, при звездах, о том, как я целиком буду служить Церкви, я испытал чувство светлого блаженства и счастья. И это придало мне смелости в моих неожиданных для всех заявлениях. Впрочем, для того, чтобы заявления мои не были уж совершенно неожиданными, отец Гурий дал мне рекомендательное письмо к отцу Григорию Брицкому. Придя к нему, я просил его довести до сведения гражданских властей, с которыми он находился в хороших отношениях, что я иеромонах и чтобы он дал мне хорошую характеристику. Отец Григорий обещал это сделать. Начавшееся с этого времени мое знакомство с отцом Григорием затем перешло в почтительную дружбу с этим старым человеком.

Подходил конец семестра. Доведя его до конца, с наступлением зимних каникул, я уволился из института. В Геологическом управлении я заявил об увольнении, но, понятно, сразу уйти не мог: надо было написать отчет, да и вообще меня не хотели отпускать.

Тем временем я явился к епископу Кириллу. Он принял меня в свой клир и назначил сверхштатным священником только что открывшегося Успенского кафедрального собора. Там я служил на общественных началах, а жалование продолжал получать в Геологическом управлении. Это было замечательное время! Я еще работал в области геологии и в то же время служил священником.

Получилось как раз то, что я хотел бы!

Это продолжалось несколько месяцев, но долго так продолжаться не могло. Шел 1946 год. Я поехал в Загорск. Там уже был Саша Хархаров. Из армии вернулся Игорь Мальцев12. Оба много помогали отцу Гурию. Духовный подъем, связанный с открытием Троице-Сергиевой Лавры, был очень большой. За работу, проведенную в Лавре в связи с ее открытием, Патриарх наградил отца Гурия правом ношения второго Креста.

Как только я приехал в Лавру, отец Гурий взял меня в Москву на прием к Патриарху Алексию. Был я в очень затрапезном пиджачке и брюках. (Как просты были нравы в то время! Теперь в таком костюма мне не позволили бы даже переступить порог!) Отец Гурий рассказал Патриарху историю моего рукоположения. Патриарх признал меня иеромонахом, и я стал членом братии Лавры.

Было уже лето, процесс становления Лавры продолжался. Отец Гурий – наместник Лавры, – жил еще не в стенах монастыря, а на квартире у старосты Ильинской церкви Ильи Васильевича Сарафанова. Монахи жили на частных квартирах, ходили в гражданской одежде и только на территории Лавры одевали рясы. Каждый на неделю знал свое послушание. Оно заключалось в исполнении какого-либо богослужения: например, стоять при мощах Преподобного Сергия (они находились тогда в Успенском Соборе и были перенесены в Троицкий значительно позже, когда закончился ремонт), или участвовать в соборной службе, или служить молебен или панихиду, или исповедовать. Я прошел через все это. А на праздник святых апостолов Петра и Павла мне выпала особая, но трудная честь – произнести проповедь.

Служа в Лавре, я видел не только множество народа, но и некоторых выдающихся людей. Часто приезжал Патриарх, протопресвитер Колчитский. Однажды, заняв прихожанами целый поезд, прибыл протоиерей Александр Смирнов. Затем из Бельгии приехал архиепископ Александр Немоловский, он жаловался на свою эмигрантскую судьбу и называл себя самым несчастным человеком на свете.

Так, очень интересно и празднично, проходило лето 1946 года. В начале августа пришло постановление Патриарха и Священного Синода о том, чтобы архимандриту Гурию “быть епископом Ташкентским и Среднеазиатским” и что его посвящение в этот высокий сан должно состояться в Москве. Оно было намечено на праздник Преображения Господня, 6 (19) августа, но к этому времени отец Гурий простудился и заболел. Хиротония была отложена на 25 августа. Отец Гурий выехал из Загорска поездом. Он взял с собой меня, Нину Сергеевну Яковлеву, мою сестру Елизавету Николаевну, Сашу Хархарова и Игоря Мальцева. От вокзала до Елоховского кафедрального собора мы шли пешком. Воскресенье это было знаменательным. За два дня перед этим, в пятницу, 23 августа, Патриарх Алексий получил в Кремле правительственную награду – орден Трудового Красного Знамени – “за выдающиеся заслуги в деле организации патриотической работы в период Великой Отечественной войны”.

Хиротонию архимандрита Гурия во епископа Ташкентского и Среднеазиатского совершили Святейший Патриарх Алексий, митрополит Ленинградский Григорий, епископ Калужский Онисифор и епископ Ужгородский и Мукачевский Нестор. Сослужило 6 священников, одним из которых, по просьбе Владыки Гурия, был я.

Отслужив несколько архиерейских служб в Москве и Загорске, Владыка Гурий выехал в Ташкент. Ему было 55 лет. Начался самый плодотворный период деятельности епископа Гурия. Он очень глубоко переживал свое архиерейство. Душа его была подобна натянутой струне, и он некоторое время обдумывал, как именно эта струна должна будет звучать. Я нередко заставал его ночью, вставшим с постели и быстро ходящим по комнате взад и вперед. Так продолжалось около часа.

В связи с этим мне хочется привести одну из записей моей сестры о Владыке Гурии:

“Владыка рассказывал нам, что у него всегда напряжено внимание. Людей, которые около него, он всегда держит во внимании, чувствует их присутствие, вливается в их душу и понимает ее. Поэтому он может отдыхать или заниматься только в одиночестве. Даже присутствие человека в соседней комнате мешает ему”.

В Ташкенте практически не было Епархиального управления. Предыдущий епископ Кирилл жил в небольшом частном доме, где одна комната была отведена для машинистки и для минимума того, что необходимо для управления епархией.

Через некоторое время протоиерей Григорий Брицкий подыскал подходящий дом. Он тоже был частный, но принадлежал профессору, уезжавшему из Ташкента. Профессор построил себе дом на живописном месте. Он позаботился о том, чтобы толстые стены изолировали комнаты от летнего зноя, потолки были высокие (около 4 метров), а сад спускался тремя большими террасами к речке Салару.

Профессор продал свое владение церкви за 600 тысяч рублей тогдашними деньгами. По теперешним масштабам и этот дом недостаточно велик, но тогда он казался дворцом! Две большие комнаты были отведены под Епархиальное управление. Кабинет (и спальня) епископа служил для приема особенно важных и интересных посетителей. Зал был столовой, но только для Владыки и ближайших к нему лиц. Тогда еще не было обычая устраивать приемы для иностранных гостей. Иногда нам оказывал честь своим приходом Уполномоченный¹¹. Его принимали в архиерейском кабинете и угощали в столовой.

Ближайшими к Владыке Гурию людьми были Александр (впоследствии Михей) Хархаров, Игорь Мальцев и я. Мы всегда обедали вместе.

Владыка Гурий получил архиерейство в то время, которое можно назвать Церковным возрождением. Через каждые месяц или два от Уполномоченного поступало письмо, примерно такого содержания: “Совет по делам Русской Православной Церкви при Совете Министров СССР удовлетворил ходатайство верующих об открытии для них храма (или молитвенного дома) в таком-то и таком-то населенном пункте. Благоволите сообщить мне, какого священника Вы назначите туда в качестве настоятеля. Подпись: Уполномоченный такой-то”.

В Ташкентской епархии, охватывавшей четыре республики – Киргизию, Узбекистан, Таджикистан и Туркмению, – в 1942 году было 3 или 4 храма, а к 1948 году их стало 66.

Конечно, такое быстрое увеличение количества приходов требовало большого числа священников. Как ни удивительно, их приходило к Владыке Гурию больше, чем требовалось. Это были люди, находившиеся на гражданской работе, но имевшие священный сан и какую-то практику в прошлом. Они были очень разнохарактерны. Среди них были и простые деревенские батюшки и люди, которых давно следовало бы лишить сана, ибо, разнюхав, что теперь в церкви можно хорошо заработать, пытались получить место. При решении вопроса, кого из них брать, Владыка Гурий прежде всего стремился выяснить, каков этот священник, – искренно ли верующий или лицемер.

К Владыке Гурию для служения в Ташкентской епархии из различных мест приехали очень выдающиеся люди. Например, протоиерей (впоследствии архимандрит) Борис Холчев13, окончивший историко-филологический факультет Московского университета; священник Сергий Никитин (впоследствии епископ Стефан Никитин) – врач невропатолог14; блестящий практик- священник (впоследствии митрофорный протоиерей) Федор Семененко15. Из обратившихся от обновленчества были и уже упомянутый отец Григорий Брицкий, и протоиерей Алексий Микулин, бывший митрополит Ферганский.

К числу выдающихся священников Ташкентской епархии надо присоединить также архимандрита Серафима (Суторихина)16. Он был учеником брата Владыки Гурия – архимандрита Льва (Егорова), служившего в двадцатых годах в Крестовой церкви Александро-Невской Лавры в Ленинграде вместе с архимандритом Гурием. Отец Серафим прибыл в Ташкент по приглашению епископа Гурия в 1948 году и был назначен в Самарканд в Георгиевский молитвенный дом. В этом храме он служил до самой своей смерти в феврале 1979 года, то есть 31 год.

Нельзя не вспомнить и протоиерея Александра Федоровича Кошкина17, который со своей супругой Анной Васильевной были из духовных детей епископа Гурия.

Протоиерей Петр Викторович Гнедич18, окончив Духовную Академию и получив степень кандидата богословия, приехал к епископу Гурию, как к авторитетному архиерею, за посвящением и состоял некоторое время в клире Успенского кафедрального собора в Ташкенте. Впоследствии он переехал в Ленинград и преподавал там в Духовной Академии гомилетику. Отец Петр поместил много статей в Журнале Московской Патриархии и пользовался авторитетом серьезного ученого-богослова.

В Ташкентской епархии было в то время много молодых людей, очень церковных. Часть из них стала священниками в других епархиях, но все они испытали на себе в той или иной степени влияние епископа Гурия. Это протоиерей Леонид Матвеевич Кузьминов19, занимающий в настоящее время должность настоятеля Успенского Новодевичьего храма в Москве. В их числе также протоиерей Георгий Кондратьев – благочинный одного из округов Московской области. И, наконец, протоиерей Леонтий Яковлевич Никифоров20, племянник ферганского художника Петра Максимовича Никифорова. Дядя очень беспокоился о своем племяннике, считая его отстающим учеником в школе. Леонтий поступил на службу к епископу Гурию и впоследствии стал протоиереем и настоятелем храма в селе Нижние Прыски Калужской области.

Самыми близкими к Владыке людьми по-прежнему оставались Александр Хархаров, Игорь Мальцев и я. Это были верные люди, на которых можно было положиться. Я был у Владыки Гурия секретарем. Оглядываясь назад, нахожу, что был секретарем плохим: дела, хотя и были разложены по папкам, не подшиты, листы в них не пронумерованы, папки стояли (или даже лежали) в беспорядке, а не по алфавиту. Дело в том, что я ненавидел канцелярию. Вспоминая очень интересную, значительную геологическую работу, я с отвращением смотрел на море бумаг и тяжело переживал рабочий день, состоящий из шума, суеты, появления каких-то сомнительных личностей или психически ненормальных женщин. Тут же приносили какие-то деньги, покупали свечи, продавали воск. С трудом дожив до конца рабочего дня, я затем совершенно не занимался епархиальными делами, а обращался к чему-либо интересному, впрочем, большей частью церковному или богословскому.

Радость нашей жизни составляли богослужения. Они совершались Владыкой в кафедральном соборе в субботу вечером, в воскресенье утром и вечером, а также в праздники и их канун.

Владыка Гурий не забывал меня на этих богослужениях. Он всегда давал читать каноны, иногда канонаршить, а за воскресными и праздничными Литургиями всегда поручал мне произнести проповедь. Сам он проповедовал в воскресенье вечером. Его проповедь носила характер разъяснительной беседы и продолжалась 30–40 минут. От меня он требовал, чтобы проповедь была не более 20, а лучше – 15 минут.

Но и в повседневной епархиальной работе бывали более интересные минуты: когда приходил новый человек, и я, как секретарь, присутствовал при беседе его с Владыкой. Или же, когда, подготовив дела, Владыка Гурий посылал меня к Уполномоченному. Иногда он ездил к Уполномоченному сам, но большей частью со мною. Таким образом, мне чаще приходилось видеть “начальство”, чем Владыке.

Отношения Владыки с Уполномоченным были самые сердечные. В Ташкентской епархии было тогда четыре уполномоченных Совета по делам Русской Православной Церкви, по одному в каждой республике. Естественно, что мы имели больше дел с Уполномоченным по Узбекистану. Тогда им был Александр Иванович Степанов, человек со своеобразной судьбой. В царское время служил морским офицером. Он полюбил некую Екатерину Ивановну, девушку недворянского происхождения, и женился на ней. Оказывается, в тогдашнем дворянском обществе морских офицеров такой брак считался одиозным. Товарищи по морской службе стали пренебрегать Александром Ивановичем, перестали здороваться с ним и даже при встрече на улицах переходили на другую сторону.

Такое отношение заставило Александра Ивановича принять левые убеждения. Он вступил в партию большевиков и во время революции командовал революционными войсками, занявшими Петроградский аэропорт.

В то же время, благодаря своему прошлому, он кое-что понимал в богослужении и, когда в порядке исполнения своих служебных обязанностей он посещал храм, то, располагаясь на левом клиросе, с удовольствием слушал церковное пение.

Владыка Гурий в своем кабинете был несколько изолирован от того “базара”, который ежедневно шумел в Епархиальном управлении. Но и он утомлялся. Поэтому охотно соглашался с моим предложением поехать куда-нибудь после обеда на машине. У нас была автомашина “Мерседес-Бенс”. Ее можно было, сдвинув крышу, превратить в открытый автомобиль. Шофером был положительный молодой человек Валентин Иванович Коваленко. За городом мы выбирали какое-то направление по равнинам Ташкентского оазиса и путешествовали в открытом автомобиле. Было очень интересно смотреть на ухоженные фруктовые сады, огороды и поля. Узбеки любят, чтобы их хозяйство было аккуратным. Тогда строения еще были примитивными – глинобитные дома на каркасах, дворы, окруженные глиняными высокими стенами, – но все это содержалось в совершенной чистоте. Иногда попадалось обширное строение с очень высоким забором, напоминающее крепость. Невольно на ум приходило сравнение с библейским Иерихоном и его знаменитыми стенами. Однажды мы нашли большой виноградник, в центре которого возвышалась башня, и он мог служить образом того виноградника, о котором сказал притчу Господь наш Иисус Христос. В общем вся местность вокруг представлялась библейской. Можно было понять, как в мирное время правления царя Соломона жил “спокойно каждый под виноградником своим и под смоковницею своею” (3 Царств 4, 25).

Иногда мы делали более далекие поездки и углублялись в горы. Там Владыка Гурий чувствовал себя особенно хорошо и с каким-то вдохновением смотрел вокруг себя. Впрочем, когда я также мечтательно смотрел на горы, он предлагал мне обернуться и посмотреть на знойную дымку, в которой лежал Ташкент.

Впоследствии Владыка Гурий нанял домик в Ходжакенте у узбека Назарбая и несколько лет использовал его как дачу. Теперь на этом месте находится Чарванская плотина.

В то время Владыка Гурий сделал две большие поездки в гости: к Грузинскому Патриарху Каллистрату – со мною (1949), и по Волге – с В. И. Коваленко (1950).

В порядке исполнения служебных обязанностей Владыка Гурий очень много ездил по епархии – от Пржевальска до Красноводска.

Когда Владыка Гурий был архимандритом, то считал, что “партесное” пение, то есть пение, при котором хор разделяется на четыре (иногда более) партии, – нецерковно, вносит светский элемент в церковь. Правда, в Древней Руси господствовало унисонное пение, может быть, едва украшенное терциями и октавами. Теперь, став архиереем, Владыка допустил, чтобы его хор пел по нотным партиям, но очень строго следил за характером пения – оно должно быть, по возможности, простым, молитвенным, без светской чувственности. В этом его поддерживали соборные регенты. За время управления Владыки Гурия в Ташкентском соборе сменились три регента: Николай Дмитриевич Приселков, Константин Морожников и Вячеслав Павлович Пестрицкий. Последний особенно был единодушен с Владыкой. На день Святителя Иоанна Златоуста Владыка Гурий организовал такую службу, в которой было много греческого языка. В. П. Пестрицкий написал к ней специальные ноты и подарил их мне (как имениннику в этот день).

Владыка Гурий, ведя епархиальные дела, находился в оживленной переписке со Святейшим Патриархом Алексием. То и дело возникал какой-то вопрос, который Владыка считал нужным поднять до Патриарха. Святейший всегда отвечал благоприятной резолюцией. Это сближало Владыку Гурия с Патриархом. Только один раз (и то в довольно занятном случае) Патриарх отказал Владыке. А дело было так: Владыка представил к протоиерейству священника Маркела Платонова. Патриарх согласился на это награждение. Отец же Маркел, еще не зная об этом, отказался поехать служить на Пасху туда, куда его уже не раз посылал Владыка. Тогда Владыка написал Патриарху просьбу отменить награждение, но Патриарх ответил примерно так: “В Вашей власти было совсем не представлять отца Платонова к награждению, но, поскольку оно уже даровано, отменить его нельзя”.

Интересовался Владыка Гурий также и деятельностью приходских исполнительных органов. Он разработал инструкцию по распределению обязанностей между старостой, помощником старосты, казначеем и членами ревизионной комиссии, а также продавцом свечей. Инструкция предназначалась для правильного учета церковных средств и предотвращения воровства. Она рассматривалась на заседании Священного Синода и получила там одобрение. Было вынесено решение: “Рекомендовать всем архиереям, чтобы в приходах держались инструкции, составленной епископом Гурием”. К сожалению, эта инструкция не прижилась, но ее составление и одобрение Синодом можно считать кульминацией административной деятельности Владыки. Далее продолжался только рост его иерархического достоинства.

Рассмотрим теперь деятельность Владыки Гурия как богослова. К сожалению, я не знаю темы его кандидатской работы, с которой он закончил Петроградскую Духовную Академию в 1918 году. Раньше я считал, что кандидат богословия – это очень большая степень. Она и теперь дает право носить квадратный серебряный Крест слева на груди. И я всегда ожидал от Владыки Гурия дальнейших богословских трудов. Действительно, он написал два таких труда. Первый, “Патриарх Сергий как богослов”¹², был написан в 1945 году, когда отец Гурий жил в Загорске и числился “почетным настоятелем Ильинской церкви”, имея уже назначение быть наместником Троице-Сергиевой Лавры. Лавра еще готовилась к открытию, у Владыки Гурия (тогда еще архимандрита) было свободное время и была тишина, так нужная ему.

Второй богословской работой епископа Гурия стала статья “Отношение Православной Церкви к англиканской иерархии”. Эта работа напечатана как содоклад в книге “Деяния Совещания глав и представителей Православных Церквей в связи с празднованием 500-летия автокефалии Русской Православной Церкви”¹³. Совещание проходило с 8 по 18 июля 1948 года в Москве, в храме Воскресения Христова, что в Сокольниках. Владыка Гурий провел в Москве на “Совещании глав” около месяца. Вернулся в прекрасном настроении, окрыленный общением с Патриархом и многими высокими иерархами.

Но самым главным, чем всегда жил Владыка Гурий, было совершение богослужений, в особенности Божественней Литургии. В ней он находил всю полноту благодати, молитвы, прямой путь к Богообщению. Об этом часто говорил Владыка в своих проповедях.

В этом отношении он мыслил в полном соответствии с прекрасными словами Патриарха Сергия, который написал: «... Евхаристия (то есть Таинство, совершаемое за Литургией – митр. Иоанн), в церковной жизни – всё. Ведь только она делает церковный союз чем-то совершенно особым, несравнимым с прочими людскими союзами, и церковному общению дает характер и свойство явления подлинно духовного, неземного, вечного. Только тогда, когда люди приступают к Святым Тайнам, начинается духовное единство людей, они становятся действительно членами Тела Христова”¹⁴¹⁵.

Поэтому Владыка Гурий находил, что Литургию нужно оберегать от всего чуждого ей, например, от присутствия в алтаре инославных, или от присутствия канонически неправильных священников (обновленцев и других).

В отношении экуменического движения Владыка Гурий остался на той позиции, которую Русская Православная Церковь занимала в 1948 году¹⁶.

Однажды в Ташкентский кафедральный собор пришел армянский священник. Он был одет в рясу, а голова была покрыта типичным армянским башлыком. Встал он на солее так, что виден был всему народу. В это время шла Литургия. Владыка Гурий дал протодиакону распоряжение при совершении каждения обходить его, то есть не кадить на него. Так, даже в этом малом Владыка Гурий остался на строго православных позициях.

Итак, вторая половина сороковых годов – период наивысшего расцвета деятельности епископа Гурия. В начале же пятидесятых годов Владыка стал изнемогать, болеть, часто ощущал непреодолимую жажду. Когда, наконец, удалось уговорить его обратиться к врачам, оказалось, что у него уже достаточно запущенный сахарный диабет в комплексе с гипертонией и другими сердечно-сосудистыми заболеваниями. Впрочем, епархиальная жизнь, богослужения и даже архиерейские поездки шли своим чередом.

В 1952 году Патриарх Алексий наградил епископа Гурия саном архиепископа.

В январе 1953 года совершенно неожиданно пришел указ Святейшего Патриарха Алексия и Священного при нем Синода о том, что архиепископ Ташкентский и Среднеазиатский Гурий переводится на Саратовскую кафедру с титулом Саратовского и Сталинградского. В Саратове тогда была семинария, и поэтому такой перевод можно понимать как повышение. Однако Владыка Гурий воспринял это как удар. Он столько потрудился в Ташкентской епархии, столько сделал для нее, что уже считал Ташкент “своим Ташкентом”. Кроме того, ему очень нравилось солнце Узбекистана, длинное лето, возможность быстро попасть в исключительно хорошие условия Ташкентских гор, на свою дачу в Ходжакенте.

Пришлось собираться и переезжать. К счастью, Владыке помогли перевезти личное облачение и огромную библиотеку, насчитывавшую к тому времени уже около 10 000 книг.

На место Владыки Гурия был назначен настоятель Покровского собора в Самарканде архимандрит Ермоген (Голубев), хиротония которого в епископа Ташкентского и Среднеазиатского состоялась 1 марта 1953 года. Но в Ташкент Владыка Ермоген прибыл значительно позже, так как после хиротонии пролежал больной в Троице-Сергиевой Лавре.

А я некоторое время еще оставался в Ташкенте, сдавал секретарские епархиальные дела протоиерею Федору Никоноровичу Семененко.

В Саратове Владыка Гурий дал мне прекрасное место настоятеля Духосошественского собора. Это было новое и очень интересное для меня дело.

Именно в Саратове у Владыки возник инфаркт миокарда. К счастью, через месяц Владыка начал уже вставать и в день Преображения Господня 6 (19) августа 1953 года служил в Духосошественском соборе Саратова свою первую после болезни Литургию. А перед этим, все лето, был очень длительный период возвращения Владыки к нормальной жизни. Этому очень помогла епархиальная дача в селе Пристанном. С веранды дачи открывался широкий вид на Волгу, а рядом были заросли великолепной цветущей сирени. Тут же был разбит необычный для Саратовской области виноградник. Он приносил зрелые плоды. Когда Владыка совсем окреп, он приезжал на дачу из Саратова на большой моторной лодке. Вода, свежий воздух, отдых хорошо укрепили здоровье Владыки. К нему приезжало много родственников и знакомых. А Владыка, пользуясь свободным временем, проводил с ними беседы на евангельские темы или рассказывал что-либо из своей жизни. День был подчинен строгому распорядку, так что гости знали, когда они могут гулять или купаться в Волге и когда они должны вернуться домой.

На этой даче Владыку Гурия посетил митрополит Одесский Борис, сопровождаемый протоиереем Михаилом Зерновым (будущим архиепископом Киприаном), и они совершили прекрасную поездку по Волге на моторной лодке.

Именно здесь, на архиерейской даче в селе Пристанном, моя сестра Елизавета Николаевна начала записывать рассказы Владыки Гурия о своей жизни. Эти рассказы и послужили основой для этого повествования.

Семинаристы очень оживляли церковную жизнь Саратова. Из них набирались иподиаконы для архиерейских служб; особенно выделялся Герман Троицкий.

В 1954 году архиепископа Гурия перевели в Чернигов с титулом Черниговского и Нежинского. Это был очень благоприятный для здоровья Владыки перевод. По его решению я остался в Саратове.

В Чернигове текла благодатная, не нарушаемая никакими конфликтами церковная жизнь. Там были прекрасный Преображенский собор (постройки XII в.), женский монастырь и другие церкви. Были святые мощи Святителя Черниговского Феодосия. До войны они находились в Ленинграде в Исаакиевском соборе-музее. После войны мощи Святителя Феодосия, архиепископа Черниговского, вернули Церкви, и они стояли (уже благолепно украшенные) в Никольском соборе Ленинграда. Затем, по просьбе Патриарха Алексия, правительство выделило два самолета. Один из них доставил мощи Святителя Феодосия в Чернигов, другой – с мощами святых мучеников Иоанна, Антония и Евстафия – в Вильнюс, где эти мощи передали Православной Церкви.

В Чернигове Владыка Гурий каждое воскресенье читал акафисты Святителю Феодосию. У мощей стоял старец иеросхимонах Феодосий, всеми почитаемый священнослужитель21.

К сожалению, в Чернигове архиепископ Гурий пробыл недолго. Уже в следующем 1955 году в октябре его переводят в Днепропетровск с титулом Днепропетровского и Запорожского. Тогда эта епархия еще имела самостоятельного архиерея. (Теперь архиепископ Симферопольский и Крымский управляет также Днепропетровской епархией.)

В 1956 году я закончил (заочно) Духовную Академию и поехал из Саратова к архиепископу Гурию в Днепропетровск. Владыка устроил прекрасную поездку в Крым, в Алушту, где была возможность остановиться.

Мы выехали тогда из Днепропетровска рано утром и к вечеру были уже в Алуште. Мое окончание Духовной Академии отметили торжественным чаем, за которым был разрезан большой ананас. Владыка Гурий искренно радовался моим успехам.

В Днепропетровске Владыка Гурий прослужил несколько лет, я же время от времени навещал его.

С осени 1957 года началось мое сотрудничество с Отделом внешних церковных сношений Московской Патриархии. Будучи ректором Киевской семинарии, я участвовал в сопровождении Патриарха Антиохийского Александра. Этот старец учился когда-то в Киевской Духовной Академии и хорошо знал русский язык, русские обычаи.

Потом, уже в начале 1958 года, я уехал в Дамаск как представитель Московского Патриарха.

В декабре 1958 года (28 числа) по решению Патриарха Алексия и Священного Синода состоялась моя хиротония во епископа Подольского. Я просил Патриарха Алексия, чтобы в ней участвовал также и Владыка Гурий. Патриарх Алексий благосклонно отнесся к моей просьбе, и Владыка Гурий, несмотря на свои немощи, а также трудности зимнего пути, приехал на автомобиле из Днепропетровска в Москву.

В Днепропетровске Владыка Гурий чувствовал себя хорошо. Слегка континентальный климат с жарким летом несколько напоминал Среднюю Азию. Возможность навещать Крым тоже радовала Владыку. Творческие струны его души находили применение в организации росписи в Днепропетровском соборе и в строительстве.

Однако в 1959 году Владыку Гурия переводят в Минск с возвышением его в сан митрополита. Минская епархия была трудна. Множество храмов, как в крупных областных городах, так и на селе, требовали священников, а столько по обстоятельствам того времени Владыка достать не мог. Правда, последовали за ним игумен Михей (Хархаров) и отец Сергий (Никитин), а также ставший келейником у митрополита священник Георгий. Но это было очень мало. Церковная жизнь требовала больше. Да еще в епархии были семинария и на той же территории Жировицкий мужской монастырь. Тяжелейшие заботы целиком поглощали внимание Владыки. В апреле 1960 года я навестил Владыку в Минске. Это было после того, как мне в Москве сделали операцию на почке (удаление камня), и я попросил у Владыки возможности отдохнуть у него.

Как только я переступил порог Минского Архиерейского дома, сразу почувствовал, что здесь гораздо хуже, чем в предыдущих епархиях. Теснота помещения, отсутствие сада у дома, а главное – нервозность митрополита оставляли тяжелое впечатление.

Впрочем, у минских архиереев была дача, находившаяся за пределами епархии – на курорте Друскиненкай, в Литве. На эту дачу и отправил меня Владыка. Он также позволил моей сестре Елизавете Николаевне, состоящей при Владыке в качестве врача, поехать на эту дачу вместе со мной.

Это было чудесное время. Наступала, а затем наступила роскошная северная весна, с ее подснежниками, перелесками, анемонами и, наконец, с сиренью.

Приближалась Пасха. Я вернулся в Минск и провел ее с Владыкой. Отложив заботы, Владыка расцвел духовной радостью и снова стал таким, как и прежде.

Моя сестра, как личный врач Владыки, так и не смогла научиться управлять своим пациентом, поэтому ее положение было трудным. Я попросил Владыку “отдать” ее в мое распоряжение. Владыка согласился. Как раз к этому времени состоялось мое назначение в ГДР, и я смог взять сестру с собой в Берлин. Там она помогала мне в секретарской работе. Зная немецкий язык, она свободно общалась с нашими знакомыми немцами и таким образом “нашла свое место на земле”.

А в сентябре 1960 года состоялось перемещение Владыки Гурия в Ленинград. Он стал постоянным членом Священного Синода. По началу он сам, и мы, его друзья, радовались тому, что Владыка снова попал в родные места, где протекало его детство и юношество. Впоследствии же оказалось, что работа в Ленинграде тяготила его.

Летом 1961 года я заехал к Владыке. Инспектор Академии Л.Н. Парийский, давно знавший Владыку, говорил мне, что он очень огорчен тем, что хорошо известный “отец Гурий”, находящийся теперь на высоком положении митрополита Ленинградского, выглядит не так, как это было бы желательно. “Он служит в валенках, недостаточно представителен”, – жаловался инспектор. Но тот же Парийский говорил мне, что в личной беседе митрополит Гурий озаряет собеседника такой светлой улыбкой, как Преподобный Серафим.

Вот тут и начало сказываться как бы двойственное состояние Владыки Гурия. С одной стороны – это тяжело больной человек. Даже когда он созвал своих любимых родственников (вдову брата, ее дочерей и внучек) и радостно беседовал и угощал их в течение часа, то после этого совершенно изнемог. С другой стороны, Владыка явно сиял светом радостного благодатного состояния.

Все тяжелые стороны больного человека забывались, когда Владыка Гурий отправлялся в поездку. Такую поездку как раз и предложил мне Владыка летом 1961 года – в Загорск, на Архиерейский Собор. Поездка на Собор вместе с митрополитом Гурием была очаровательна.

Лето было теплое. Луга цвели. Правда, около Ленинграда было ненормально много “лугов”. Окружающие леса “выломаны” войной. Росло мелколесье, и было много пустошей, сплошь заросших иван-чаем и таволгой. В Новгороде сделали остановку и осмотрели древности. А к вечеру мы оказались в городе Валдай, где местный священник принял нас на ночь. За Валдаем начались нормальные леса. Обогнув Москву по кольцевой дороге, мы приехали в Загорск...

В 1961 году умер архиепископ Симферопольский и Крымский Лука (Войно-Ясенецкий). Владыка Гурий тяготился Ленинградом. Он подал Патриарху Алексию прошение о переводе его в Крым. Прошение удовлетворили.

Этот последний период жизни Владыки Гурия в Симферополе был осенен особенным спокойствием и благодатью.

Покойный архиепископ Лука жил в многоквартирном доме. Владыка Гурий нашел и купил, хотя и небольшой, но очень красивый двухэтажный дом, расположенный на Ялтинском шоссе недалеко от выезда из Симферополя. Из окон дома открывался красивейший вид на Симферопольское водохранилище. На первом этаже располагалась канцелярия и другие служебные комнаты, во втором этаже – архиерейская квартира. Казалось, что и здоровье митрополита стало лучше: ушли в прошлое боли в сердце.

Владыка одновременно управлял и Днепропетровской епархией и до последнего года жизни посещал ее главные храмы.

Южный климат, возможность выехать к морю или просто через каких-то десять минут очутиться среди дивной нетронутой природы благоприятно действовали на состояние духа Владыки. Он стал думать о новой богословской работе, а именно “Святые Крыма”22, и даже с помощью Н. С. Шкуновой собрал некоторые материалы на эту тему. Но написать работу не смог. Тема эта – историческая, требовала кропотливого подбора материалов и, не только первоисточников, но многочисленных работ XIX и XX веков.

Я не раз навещал Владыку Гурия в Крыму. Он всегда был настроен приветливо, хотя заметно было, что рядом с этим просветленным человеком стоит другой, больной человек, который жалуется на обиды со стороны окружающих. Но просветленность преобладала.

Владыка Гурий на примере своей жизни показал нам, как, живя на земле, можно стать человеком, касающимся Божественного Света. Он на себе доказал то, о чем писал Патриарх Сергий, а потом излагал и сам Владыка Гурий, а именно: спасение заключается в “духовном союзе с Богом”, что “вечная жизнь начинается уже на земле и, начавшись здесь, продолжается за гробом”.

Владыка Гурий умер 12 июля (29 июня) 1965 года, в день святых первоверховных апостолов Петра и Павла, в домике, где он снимал комнату на берегу моря в восточной части Крыма.

Накануне смерти он долго сидел на берегу моря, скрытый деревом от посторонних взглядов.

Раньше он говорил мне, что ему стал больше нравиться Восточный Крым, где нет роскошных парков, но сохранилась трогательная первозданная природа.

Позднее я посещал это место. Действительно, там, под деревом, можно бесконечно долго сидеть и смотреть на море, такое живое и меняющееся.

Смерть Владыки была скоропостижной. За несколько минут до нее он сидел за столом и отвечал на письма.

Отпевал Владыку Гурия митрополит Иоанн (Кухтин), отличавшийся необыкновенной простотой, скромностью и смирением.

Похоронен Владыка Гурий на Симферопольском кладбище, около храма Всех Святых, где каждый день совершается служба.

Памятник ему сделан из диорита, огражден оградой, имеет строгий монашеский характер. Почти рядом находится могила архиепископа Луки (Войно-Ясенецкого). Памятник на ней сделан попечением Владыки Гурия. Он беломраморный, нарядный, могила не ограждена. На памятнике надпись: “Архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий) 1877 – 1961. Доктор медицины. Лауреат”.

Эта могила свидетельствует о том, как любил и уважал Владыка Гурий архиепископа Луку – и как человека вообще, и как архиерея, сумевшего соединить церковное служение с успешной научной работой.

И теперь все, знавшие Владыку Гурия, знакомы и дружны между собой.

И в Ярославской епархии собралось четверо священно-служителей, которых так или иначе коснулось покровительство Владыки Гурия: архимандрит Михей (Хархаров), протоиерей Игорь (Мальцев), протоиерей Иоанн (Беляков)23 и автор этих строк.

Ярославль 1980–1981

Яков Степанович Селютин, воспитатель детей Егоровых

Ольга Александровна Селютина, воспитательница детей Егоровых

Архимандрит Гурий за изучением Библии

Ташкент. 1938 год

Епископ Гурий

Ташкент. 1947 год

Епископ Гурий

Ташкент. 1947 год

Архимандрит Иоанн (Константин Николаевич Вендланд) Ташкент. 1947 год

Епископ Гурий (в центре). Справа – иеромонах Михей, ныне – архиепископ Ярославский и Ростовский (Александр Александрович Хархаров) Ташкент. 1947 год

Епископ Гурий (в центре). Справа–налево: иеромонах Михей, архимандрит Иоанн, Игорь Мальцев, ныне – митрофорный протоиерей Федоровского кафедрального собора в Ярославле

Ташкент. Епархиальная трапезная. 1947 год.

Епископ Гурий (в центре) с работниками Епархиального управления и студентами Московской Духовной Академии Ташкент. 1947 год

Епископ Гурий и архимандрит Иоанн

Ташкент. 1947 год

Епископ Гурий

Ташкент

Часы за поздней Литургией в Светлое Христово Воскресение Ташкент. 29 апреля 1951 года

Архиепископ Гурий и игумения Черниговского женского монастыря Анатолия

Чернигов. 1955 год

Митрополит Гурий (крайний справа), архимандрит Иоанн, протоиерей Федор Семененков

Ташкент. 1956 год

Митрополит Гурий

Картина художника Аксенова

Саратов. 1955 год

Митрополит Гурий

(Вячеслав Михайлович Егоров, 1891–1965)

1.Архимандрит Лев (Леонид Михайлович ЕГОРОВ, 1888 – 1942). Окончил историко-филологический факультет Петербургского университета, где был учеником профессора Державина, занимаясь у него методикой русского языка. В 1915–1917 годах Леонид Михайлович преподавал в средних учебных заведениях. После университета поступил в Духовную Академию, принял монашество и священство, но не оставил преподавание в школе – тогда это дозволялось. Был одним из организаторов Александро-Невского Братства. Руководил Детским союзом, вел специальные детские богослужения. Для этой цели в Лавре была отведена Надвратная церковь. Дети прислуживали в алтаре, читали, пели.

В 1922 году отца Льва выслали в столицу Казахстана – Оренбург. Из ссылки он вернулся в 1924 году, а в 1926 году его назначили настоятелем Федоровского подворья, которое находилось у товарной станции Московской железной дороги. В 1932 году, 18 февраля, он был арестован по делу Александро-Невского Братства и осужден на десять лет. По официальным данным, полученным Владыкой Гурием в 50-х годах, отец Лев скончался 25 января 1942 года.

2.Митрополит Сергий (ТИХОМИРОВ) родился в 1871 году в семье священника Новгородской епархии. Окончив Новгородскую семинарию, а в 1896 году Санкт-Петербургскую Духовную Академию, он стал преподавателем Академии и инспектором Санкт-Петербургской Духовной семинарии. В 1899 году возведен в сан архимандрита и назначен ректором той же семинарии. В 1905 году он был хиротонисан во епископа Ямбургского, викария Санкт-Петербургской епархии, и назначен ректором Академии, но через три года попросил перевода в Японскую Православную миссию, к Святителю Николаю Японскому (в миру Иван Димитриевич Касаткин, родился 1 августа 1836 года, скончался 3 (16) февраля 1911 года. Канонизирован Русской Православной Церковью в 1970 году). Просьба ректора была исполнена. В марте 1908 года он стал епископом Киотским, помощником начальника Русской Духовной миссии в Японии. Епископ Сергий оставил все – Родину и родную Академию, обеспеченное и почетное положение, сверстников и друзей, и из ректора становится учеником святого равноапостольного архиепископа Японского Николая. Вскоре он так отзовется о нем: “Своим мягким характером и всеми добрыми качествами своей души он уже приобрел любовь и уважение всех японцев... Теперь я могу спокойно умереть в уверенности, что дело Миссии в добрых руках”. Святитель Николай скончался 3(16) февраля 1911 года и его приемником стал епископ Сергий. Возглавлять Японскую Православную Церковь ему пришлось в сложнейших обстоятельствах мировых войн и внешнего разобщения Японской Церкви с ее Матерью – Русской Церковью. Епископ Сергий не имел возможности принять участие в Соборе 1917–1918 годов, но приветствовал избрание Святейшего Патриарха Тихона, который в 1921 году возвел его в сан архиепископа. За заслуги по восстановлению Токийского собора, пострадавшего от землетрясения в 1923 году, местоблюститель Святейшего Патриарха митрополит Сергий удостоил его в 1931 году сана митрополита. Митрополит Сергий (Тихомиров) дожил до восстановления Патриаршества и письменно приветствовал избрание Патриарха Сергия в 1943 году и Патриарха Алексия 1 в 1945 году. Он был приглашен на Собор 1945 года, но по болезни приехать не смог. В последнем письме Святейшему Патриарху Алексию 1 он писал: “Давидов срок достигнут. Прожил эти годы “аще в силах”. Устаю. “Пою Богу моему дóндеже есмь”, – говорю и утешаю себя. На долго ли хватит меня? Во всяком случае я был законопослушен”. Митрополит Сергий скончался 11 августа 1945 года. Более подробно о Японской Православной Церкви и о служении в ней митрополита Сергия – смотри список литературы [1,5].

3.Епископ Анастасий Ямбургский, викарий Петроградской епархии (Александр Иванович АЛЕКСАНДРОВ) родился 16 апреля 1861 года в семье протоиерея кладбищенской церкви в городе Казани. Окончив в 1879 году Первую Казанскую гимназию, он поступил на историко-филологический факультет Казанского университета. Блестяще закончив его в 1883 году, он быстро стал выдающимся ученым по славянской филологии. Заслуженный ординарный профессор Казанского университета был почитателем Святого Праведного Иоанна Кронштадтского, который предсказал ему служение Церкви в сане епископа. Неожиданно сложившиеся семейные обстоятельства обратили его взор к Церкви Божией. В июле 1911 года он принял монашество и священство, а в августе этого же года был назначен инспектором Казанской Духовной Академии. В следующем 1912 году, 4 марта, он был хиротонисан в Казанском кафедральном Благовещенском соборе во епископа Чистопольского, викария Казанской епархии, и назначен ректором Казанской Духовной Академии, а в 1914 году – ректором Петроградской Духовной Академии в звании епископа Ямбургского, викария Петроградской епархии. В июне 1918 года заболел воспалением легких и 23 июня в 3 часа дня тихо скончался на руках митрополита Крутицкого и Коломенского Николая (Ярушевича) и митрополита Куйбышевского Мануила (Лемешевского), бывших тогда еще иеромонахами Лавры и Академии. Отпевал его Священномученик митрополит Петроградский Вениамин в сооружении четырех епископов. Погребен на братском кладбище Александро-Невской Лавры с правой стороны от могилы митрополита Антония (Вадковского). – Данные взяты из “Каталога русских православных архиереев с 1893 по 1956 годы”, составленного митрополитом Мануилом.

4.Архиепископ Иннокентий (Борис Дмитриевич ТИХОНОВ) родился 4 июня 1889 года в городе Троицке Оренбургской губернии, в светской семье, а жил и воспитывался в Томске, где закончил реальное училище. Потом он учился в Петербургской Духовной Академии. В 1912 году принял монашество и священство. Небесным покровителем его был Святитель Иннокентий, епископ Иркутский. В Академии отец Иннокентий занимался церковной археологией и готовил кандидатскую диссертацию по облачениям в древнерусской Церкви. Его руководителем был Малицкий, доцент Духовной Академии, который потом работал в Академии материальной культуры. В 1915 году отец Иннокентий прервал обучение в Духовной Академии и уехал на Кавказский фронт. Его назначили полковым священником в Тверской казачий полк, с которым он совершал походы до взятия Арзрума. В 1916 году он вернулся в Академию, закончил работу над кандидатской диссертацией и защитил ее. Отец Иннокентий прекрасно знал и очень любил литургику и церковный устав. Он великолепно читал, пел, канонаршил, руководил хором. В своих проповедях он вдохновенно разъяснял красоту и богатство уставных церковных служб. Его проповеди, соединенные с торжественными уставными богослужениями, которые им совершались вместе с иеромонахами Гурием и Львом (Егоровыми), оказывали большое влияние на молящихся. В Вербное Воскресенье, 9 апреля 1922 года, архимандрит Иннокентий был хиротонисан во епископа Ладожского, викария Петроградской епархии. Как раз в это время началось обновленчество, и репрессии обрушились на его противников. В мае этого года были арестованы и митрополит Вениамин, и епископ Иннокентий. В ночь с 12 на 13 августа митрополит Вениамин был расстрелян, а епископ Иннокентий сослан в Архангельскую область, в Усть-Цильму. Здесь он написал большой популярно-литературный очерк “Таинство Духа в Троицын день”, который, конечно, не был опубликован. В 1923 году из Усть-Цильмы выслан на Печору, затем этапом через Вологду и Москву доставлен в Ташкентскую тюрьму. Оттуда отправлен в ссылку в Кизил-Арват и Кара-Кала. Из этой ссылки епископ Иннокентий вернулся в Ленинград весной 1925 года, а 20 декабря этого же года снова арестован и выслан в Сибирь, в Братский острог (теперь город Братск), где он пробыл до 1929 года. В середине 1929 года его освободили, но в Ленинграде жить не разрешили. Он поселился в Вологде. Вскоре был еще раз арестован и отправлен на Беломорканал, где должен был работать на взрывных работах. Однако после контузии от взрыва Владыку освободили из лагеря, и он поехал в Старую Руссу, прожив в ней до 1937 года. Здесь он и служил, ибо был оформлен с 19 октября 1933 года как викарный епископ Старорусский. В апреле 1937 года его перевели в Винницу в сане архиепископа. Жить и служить в это время мог только в городе Хмельнике Винницкой области. Жил в очень трудных условиях, постоянно ожидая ареста, который и последовал 29 октября 1937 года. После этого от него не было никаких известий. В 50-х годах на запрос Владыки Гурия через Уполномоченного ответили, что архиепископ Иннокентий скончался 28 ноября 1941 года. После этого Владыка Гурий совершил его отпевание.

5.Митрополит Крутицкий и Коломенский Николай (Борис Дорофеевич ЯРУШЕВИЧ) родился 13 января 1892 года, скончался 13 декабря 1962. Он является выдающимся иерархом Русской Православной Церкви в ее послереволюционный период. Его жизненный путь подробно описан в статье [3], которая была издана в связи со 100-летием со дня его рождения.

6.История создания Братства Александра Невского и его значение в жизни нашей Церкви интересно и подробно изложены в воспоминаниях профессора Никиты Александровича Мещерского [6], который за участие в нем в 1932 году был арестован и осужден на 5 лет.

7.Архимандрит Михей (теперь архиепископ Ярославский и Ростовский – Александр Александрович ХАРХАРОВ) – родился 6 марта 1921 года в Петрограде. С отроческих лет стал прислуживать в Спасо-Преображенском соборе, а позже – в Лавровской киновии. Там познакомился с духовным сыном архимандрита Гурия (Егорова) Константином Николаевичем Вендландом (впоследствии митрополитом Иоанном). В 1939 году переехал в Ташкент, где в 1940 году по благословению духовного отца – архимандрита Гурия – поступил в медицинский институт. В 1942 году был направлен на фронт, в армии служил до 1946 года радиотелеграфистом. За боевые заслуги был награжден медалями.

В 1946 году участвовал в открытии Троице-Сергиевой Лавры в качестве послушника вместе с архимандритом Гурием и будущим отцом Игорем Мальцевым. Через четыре месяца, в том же 1946 году, вместе с уже епископом Гурием уехал в Ташкентскую епархию, где 1 января 1947 года был пострижен Владыкой в монашество и 5 января рукоположен во иеродиакона. На Успение Пресвятой Богородицы в 1943 году рукоположен в иеромонаха, и с 1949 по 1951 год учился в Московской Духовной семинарии вместе с будущим отцом Игорем Мальцевым. В 1951 году Владыка Гурий назначил отца Михея ключарем кафедрального собора в Ташкенте и казначеем Епархиального управления. В 1953 году он переехал в Саратов вместе с Владыкой Гурием, где также был ключарем собора и казначеем Епархиального управления. В 1955 году поступил в Глинскую пустынь. В 1956 году вызван Владыкой Гурием в Днепропетровск, где вновь назначен ключарем собора и казначеем Епархиального управления, а с 1958 по 1960 год исполнял должность секретаря Владыки Гурия. В 1960 году переехал в Минск, где нес послушание ключаря кафедрального собора и казначея Епархиального управления. В 1963 году митрополитом Никодимом возведен в сан архимандрита и назначен наместником Жировицкого монастыря, где был до 1970 года. В то время в Жировицкий монастырь был направлен архиепископ Ермоген (с целью изоляции). У наместника с Владыкой Ермогеном сложились добрые отношения, что не входило в планы Уполномоченного по делам религий, поэтому он был снят с должности наместника и принят митрополитом Иоанном в Ярославскую епархию – настоятелем Иоанно-Предтеченской церкви села Бабурино. В 1971 году переведен настоятелем в Успенскую церковь села Балобанова и назначен благочинным Рыбинского округа. В 1973 году переведен в Федоровский кафедральный собор г. Ярославля. С 1982 по 1989 год нес послушание настоятеля Федоровского кафедрального собора, с 1989 по 1991 год – настоятеля Петропавловской церкви села Петрово.

За усердное служение Святой Церкви архимандрит Михей награжден правом ношения двух крестов, правом служения с открытыми Царскими вратами до “Отче наш”, орденом Преподобного Сергия 3-ей степени.

Явно промыслительно, что в день Ангела митрополита Гурия –17 декабря – в 1993 году в Ярославле состоялась хиротония архимандрита Михея во епископа Ярославского и Ростовского. А 23 февраля 1993 года Святейший Патриарх Алексий II возвел епископа Михея в сан архиепископа.

Самым удивительным образом жизнь митрополита Гурия связана с Ярославлем, в котором он никогда не был. Двое его духовных чад стали архиереями Ярославский епархии: митрополит Иоанн (Вендланд) и архиепископ Михей (Хархаров). А митрофорный протоиерей Игорь (Мальцев) уже 30 лет служит в Федоровском кафедральном соборе, много лет был его настоятелем.

8.Митрополит Ленинградский и Новгородский Григорий (Николай Кириллович ЧУКОВ), родился 14 февраля 1870 года, скончался 5 ноября 1955 года. Был одним из активнейших деятелей духовного образования дореволюционного периода. Он же был мудрым устроителем богословского просвещения в 1919 – 1928 годах и главным исполнителем планов Святейшего Патриарха Сергия и Святейшего Патриарха Алексия 1 по возрождению духовных школ в послевоенное время.

9.Архимандрит Варлаам (Василий Михайлович САЦЕРДОЦКИЙ) родился в городе Волхове Новгородской губернии 12 января 1897 года. Отец и дед его были священниками. Там же, в Волхове, провел детство. Окончил Новгородскую, при Антониевом монастыре, семинарию и был направлен в Московскую Духовную Академию, которую не успел закончить в связи с ее закрытием. Он попал на гражданскую войну и воевал на юге в составе Красной армии. После демобилизации работал воспитателем в детском доме, размещавшемся тогда в стенах Александро-Невской Лавры, и одновременно учился в Богословском институте, который окончил в 1923 году. В 1922 году, 2 марта, священномученик митрополит Вениамин постриг его в мантию и дал имя Варлаам, в честь Преподобного Варлаама Хутынского. Через день, в субботу первой седмицы Великого поста, он посвятил его в иеродиакона. В ночь с 1 на 2 июня 1922 года были арестованы епископ, Иннокентий (Тихонов) и архимандрит Гурий (Егоров). Чуть раньше арестовали будущего священномученика митрополита Вениамина. Во иеромонаха отец Варлаам был рукоположен епископом Венедиктом 3 июня в Троицкую родительскую субботу. После ареста 25 июня 1922 года архимандрита Льва отец Варлаам остается единственным руководителем Александро-Невского Братства. Служил он первоначально в церкви на Спасской, где настоятелем был тогда иеромонах Мануил (Лемешевский, будущий митрополит Куйбышевский). Когда Спасскую церковь закрыли, он стал служить в единоверческой церкви на Волховом кладбище, а с осени 1923 года – на Творожковском подворье. В январе 1924 года был арестован и после девятимесячного одиночного заключения сослан в Соловецкий лагерь. После освобождения осенью 1926 года снова стал служить на Творожковском подворье. В феврале 1929 года возведен в сан архимандрита. После закрытия Творожковского подворья в апреле 1930 года служил в Александро-Невской Лавре. В 1932 году, 18 февраля, арестован по делу Александро-Невского Братства и осужден на 10 лет. В лагерь был выслан в день Благовещения. До 1937 года он – на Беломорканале, редкие письма, единичные свидания, ограниченная возможность послать посылку. С конца 1937 года от него не было никаких вестей. По официальным данным, полученным Владыкой Гурием в 50-х годах, скончался 5 мая 1941 года, где – сведений нет. В Старом Петергофе отец Варлаам служил редко, хотя очень любил туда приезжать, и там несколько дней пожить, и послужить. Сохранились многие его письма из лагерей и дневник (с 1 октября 1929 года по 17 марта 1931 года).

Приведем несколько отрывков их этого дневника, которые ясно показывают, каких великих благодатных даров был удостоен от Животворящей Троицы ее смиренный служитель – архимандрит Варлаам.

“Вот и опять день памятный приблизился, завтра память Бесподобного Варлаама Хутынского, имя которого я ношу окаянный. Прошла всенощная, необыкновенно торжественно все было. Многие явили многую любовь к моему недостоинству, но это и не очень удивительно: людям свойственно ошибаться в оценке людей, и меня почитают за мнимые добродетели.

Но вот что удивительно и непостижимо: уже более недели Господь являет ко мне такую милость, которой я не знавал от рождения. Отверзлись какие-то благодатные врата в сердце. Всемилостивый по одной только Своей милости неизреченной дает молитву, умиление и слезы. Что это, и сам не знаю? Уж не смерть ли близится, что Господь снял тяготеющие узы, или иное что впереди ожидает? Да будет Его Святая воля! Теперь же знаю Одного Его Человеколюбца, в своем сердце обретаю какую-то теплоту, жизнь и радость.

5/18 ноября 1929 года. Понедельник. А.В.”.

“Опять пресветлый день Светов, день Просвещения, день Бога явления! Пиршественно, торжественно и чудно прошла сегодняшняя служба. Благодать Божия Спасительная обильно излилась в скудную и многогрешную мою душу.

О неизреченных Твоих даров, Светодавче Христе! Воистину Ты Бог Живый, Истинный и Всеблагий, только у Тебя, у Тебя Одного, истинная жизнь. Едва края касаюсь светозарной одежды Твоей и сам начинаю светиться, сбрасывая грязь и нечистоту, покрывающую душу мою. Не оставь меня и впредь милостями Своими, не вспомни беззаконий моих, но как просветил сидящих во тьме Светом Твоим, так озари и мою окаянную душу Светом Твоего истинного Боговедения.

5/18 января 1930 г. Суббота, 1 час ночи. А.В.».

Одним из последних было такое его письмо:

“ + Х.В. Вот и “священная и всепразднственная спасительная нощь, светозарная, светоносного дне восстания сущи провозвестница”... пришла.

Не в храме среди восторженных и ликующих песнопений, преисполняющих сердце неизреченной радостью, пришлось и на сей раз встретить этот единственный светоносный день – “праздников праздник и торжество из торжеств”, а в обстановке, исключающей все духовное, среди людей или забывших этот день, или скрывающих празднование его, или вовсе не знающих и не хотящих знать его.

В постели пропел Пасхальную заутреню, мысленно похристосовался со всеми друзьями и заснул. Утром рано встал, снова пропел Пасхальные песнопения и принял Небесный Дар – величайшее утешение и подкрепление для всех живущих на земле. Не могу не вспомнить ту величественную песнь, которая воспевается однажды в год – вчера: “Да молчит всякая плоть человеча и да стоит со страхом и трепетом и ничтоже земное в себе да помышляет: Царь бо царствующих и Господь господствующих приходит заклатися и датися в снедь верным...»

Неизъяснимое, непостижимое таинство, когда человек питается Божественною Плотию. Это для укрепления нашей немощи, это высшее питание духовное, это залог теснейшего общения со Христом в будущем веке.

И торжество Пасхальной ночи, единственное из всех торжеств на земле, – есть предвестник всеобщего воскресения и блаженной жизни со Христом.

К этой будущей жизни в небесных обителях все время устремляю свой взор и в надежде грядущего освобождения от греха и страстей, мучащих и тиранящих душу, черпаю силы для здешней жизни, полной непрестающей брани, искушений, соблазнов, преткновений, падений и восстаний.

Сейчас полная тишина и совершенная тишина на сердце – Господь приходит в тихом веянии «хлада тонка». И Он, Сладчайший, радости исполнивший учеников, эту же радость подает и нам, хотя и недостойным, но все же ученикам Его. «О Божественного, о сладчайшего Твоего гласа! С нами бо неложно обещался еси быти до скончания века». И верен Господь слову Своему. На протяжении всех веков все верные Христу были неизменно Им охраняемы, подкрепляемы, утешаемы, реально ощущали близость Бога, некоторым же в исключительных случаях Он являлся в чувственном образе. И всех верных питал Он и доселе питает Своею Божественною Плотию, и всякий, вкушающий Тело Господне знает, и реально ощущает, что это действительно есть Плоть Господа.

Слава Господу всемилостивому, премудро устрояющему нашу жизнь.

Да будут милости Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа со всеми вами, да благословит Он вас и утешит.

С любовью, многогрешный А.В.

19 апреля – 2 мая 1937.

Светлое Христово Воскресение”.

10.Игумен Варсонофий (Владимир Сергеевич ВЕРЕВКИН) родился в Гатчине 28 июля 1894 года. Его родители – Сергей Михайлович и Ольга Тимофеевна – были почетными гражданами этого города. В 1911 году он закончил Гатчинское имени императора Александра III Реальное училище и собирался поступить в Духовную Академию, но родители считали, что он, как старший сын, должен получить вначале светское образование. Поэтому он поступил в Санкт-Петербургский технологический институт.

Каникулы в 1913 году провел на Валааме, а в 1914 – в Оптиной пустыни, где стал любимым учеником старца Анатолия Потапова (1855 – 1922) [11] и как послушник носил подрясник и четки. В 1915 году он был призван на военную службу, имел звание прапорщика. В 1917 году, когда началась революция, с ним произошел чудесный случай. Как прапорщик он водил своих солдат в церковь. Однажды, когда он был с солдатами за городом, они окружили его и стали кричать: “Бей его! Он водил нас в церковь!” Он молился. И вдруг, кто-то взял его за руку и вывел из окружения. Когда он опомнился, вокруг него не было никого.

После гражданской войны родители благословили его поступить в Духовную Академию. Это была его мечта. Учился он заочно. В 1921 году написал кандидатскую диссертацию “Учение о молитве по Добротолюбию”. Профессор Петроградской Духовной Академии А.А. Бронзов высоко оценил эту работу. Он отметил: “При чтении сочинения г. Веревкина бросается в глаза та необыкновенная любовь, какою автор, бесспорно, был проникнут по отношению к его теме. Видно, что молитва интересовала его не просто лишь как предмет изучения, а гораздо более – как нечто самое близкое и дорогое его сердцу”. В 1922 году, 5 января, будущий священномученик митрополит Вениамин постриг его в мантию, дав имя Варсонофий, в честь Святителя Варсонофия, епископа Тверского. На следующий день, в Рождественский сочельник, он посвятил его во иеродиакона, а 3 февраля – в иеромонаха и направил служить в Старый Петергоф в храм Преподобного Серафима Саровского. Это было подворье Серафимо-Дивеевского монастыря, которое возникло вскоре после открытия мощей Преподобного Серафима в 1903 году. Сестры подворья жили под особым покровительством царской семьи. В конце 1921 года они были вынуждены покинуть подворье. С 1922 по 1932 год в нем жил и служил отец Варсонофий. Арестовали его 18 февраля 1932 года и в Благовещение отправили в Темниковский лагерь в Мордовии. В мае 1933 года его освободили как инвалида первой группы (по болезни Паркинсона), отправили в ссылку снова в Вологду, а потом в Сыктывкар и в ноябре 1933 года разрешили поселиться за 100 километров от Ленинграда. По совету друзей он выбрал – Новгород. Друзья помогли ему устроиться в частном доме. С утра он подолгу молился, часто до самого обеда. По праздникам ходил в церковь Михаила Архангела. За 4 дня до смерти ему стало очень плохо. Телеграммой из Гатчины вызвали мать, Ольгу Тимофеевну, он обрадовался и сказал свое последнее слово: “мамочка”. Приехал проститься и отец Гурий. Наступило 26 июня 1939 года. В 4 часа 20 минут дня все стояли около его кровати. Он три раза пропел “Аллилуйя”. В этот момент как бы молния пронеслась от кровати вверх и он остался с открытыми глазами. Такой блаженной была его кончина. Она была подобна кончине древних святых отцов, труды которых по “Добротолюбию” он усвоил и умом и сердцем. Погребен игумен Варсонофий в Новгороде, на Петровском кладбище.

11.Митрополит Новгородский и Старорусский Арсений (Авксентий Георгиевич СТАДНИЦКИЙ) родился 22 января 1862 года в семье священника в Кишиневской губернии. В 1880 году окончил Кишиневскую Духовную семинарию и стал преподавать в ней, а также в Единецком духовном училище. В 1881 году поступил в Киевскую Духовную Академию, которую блестяще закончил в 1885 году. В 1895 году защитил магистерскую диссертацию, принял монашество и вскоре священство. В 1896 году архимандрит Арсений был ректором Новгородской семинарии и настоятелем монастыря святого Антония Римлянина. В 1897 году назначен инспектором, а затем ректором Московской Духовной Академии. В 1899 году стал викарием Московской епархии. В 1904 году защитил диссертацию на степень доктора церковной истории, а в 1907 году избран в члены Государственного Совета. Назначенный архиепископом Новгородским и Старорусским в 1910 году, он остался на этой древней русской кафедре и после революции (до 1933 г.) В 1917–1918 году, на Соборе Российской Православной Церкви, был заместителем Председателя Собора и фактически руководил почти всеми его заседаниями. Он был одним из трех кандидатов на Патриарший Престол.

В 1917 году, 11 декабря, указом Святейшего Патриарха Тихона возведен в сан митрополита. В 1922 году был привлечен к суду вместе с Патриархом Тихоном. Отбывал ссылку в Средней Азии. В 1933 году назначен митрополитом Ташкентским и Туркестанским. Скончался в Ташкенте 23 февраля 1936 года, погребен на городском кладбище.

12.Митрофорный протоиерей Игорь (Игорь Константинович МАЛЬЦЕВ) родился 23 июля 1925 года в г. Саратове в православной христианской семье. Его мать работала зубным врачом, а отец – главным бухгалтером, но мечтал быть священником. Вскоре из Саратова семья вынуждена была уехать, т.к. мать еще до замужества хлопотала за арестованного и сосланного архиепископа Саратовского Досифея. Ездила к М.И. Калинину, но попала только к одному из его секретарей, который все записал и передал в соответствующие “органы”. За этим последовал арест и ссылка. Поэтому не без оснований семья переехала сначала в Мытищи, а затем в Загорск (теперь Сергиев Посад). Жили в одном доме со схиигуменией Марией, бывшей игуменией монастыря в г. Хвалынске.

В Загорске Игорь Мальцев закончил среднюю школу и в 1943 году был призван в армию и направлен в военное училище хим.защиты, ему было присвоено звание младшего лейтенанта. После окончания войны служил в Румынии (г. Плоэтти). Оттуда в сентябре 1945 года офицеры направлялись на курсы усовершенствования пехоты в г. Барнаул с разрешением на месяц заехать домой. Мать Игоря Константиновича умерла летом 1940 года, а отец погиб на фронте. Самыми близкими ему людьми были схиигумения Мария и жившие с нею монахини. Они ежедневно вычитывали весь суточный богослужебный круг (кроме Литургии), в этих “вычитываниях” принимал участие и Игорь. Наступил осенний праздник Преподобного Сергия. Все храмы Загорска в 1945 году, кроме Ильинской церкви, были закрыты. Там праздничную службу торжественно служил митрополит Николай (Ярушевич), служил замечательный протодиакон отец Сергий (Туриков), прекрасно пел хор под управлением Николая Васильевича Матвеева. Была атмосфера духовного подъема. После службы митрополит Николай сообщил об открытии Троице-Сергиевой Лавры и о назначении ее наместником архимандрита Гурия, который сослужил митрополиту эту Литургию. Так произошла первая встреча Игоря Мальцева с его будущим духовным отцом архимандритом (а в последствии митрополитом) Гурием (Егоровым), который, по словам будущего отца Игоря, “с первого взгляда расположил его к себе своей духовностью, величием, благоговением”. Уже спустя несколько дней после знакомства, архимандрит Гурий предложил Игорю Мальцеву стать его духовным сыном, о чем тот вспоминает: “Я несказанно обрадовался, был «на седьмом небе»”. А после открытия Троице-Сергиевой Лавры – 16 апреля 1946 г. – он стал пономарем в алтаре Успенского собора Лавры. Незадолго до открытия Лавры, Игорь Мальцев познакомился с людьми, с которыми впоследствии был связан всю жизнь: это духовный сын архимандрита Гурия – Александр Хархаров (сейчас архиепископ Ярославский и Ростовский Михей) и иеромонах Иоанн Вендланд, который тоже был духовным сыном архимандрита Гурия, приехал с ним из Ташкента и был зачислен в число братии открывшейся Лавры (а с 1967 по 1984 год был митрополитом Ярославским и Ростовским).

25 августа 1946 года архимандрит Гурий был хиротонисан в епископа Ташкентского и Среднеазиатского и вместе со своими духовными чадами уехал в Ташкент. В Епархиальном управлении жили все вместе: епископ Гурий, иеромонах (вскоре архимандрит) Иоанн (Вендланд) и иподиаконы Игорь Мальцев и Александр Хархаров. В 1949 году по благословению Владыки Гурия Игорь Мальцев поступил в 3 класс Московской Духовной семинарии. После окончания ее приехал в Ташкент, женился, 19 августа 1951 года был рукоположен в сан диакона, а в день Рождества Христова (7 января 1952 года) рукоположен в сан священника. Служил в Успенском кафедральном соборе. В 1953 году отец Игорь вместе с семьей переехал в Саратов, куда был переведен архиепископ Гурий. В Саратове отец Игорь прослужил 14 лет, получил сан протоиерея. В 1967 году переехал с семьей в Ярославскую епархию. До мая 1968 года служил в селе Введенское, затем много лет был настоятелем Федоровского кафедрального собора. Награжден палицей, крестом с украшениями, орденом Преподобного Сергия 3 степени, в 1985 году – митрой, правом служения Божественной Литургии с открытыми Царскими вратами до Херувимской песни.

Три сына отца Игоря являются священнослужителями, а три дочери поют на клиросе.

13.Архимандрит Борис (Борис Васильевич ХОЛЧЕВ) родился 20 июня 1895 года в городе Орле, в семье служащего. В 1913 году окончил 1 Орловскую гимназию с золотой медалью и в 1914 году поступил на историко-филологический факультет Московского университета. В 1916 году впервые посетил Оптину пустынь. С этого времени он стал одним из самых близких и любимых учеников Старца Нектария и ничего не делал без его благословения. Старец одобрил его постоянное посещение храма Святителя Николая в Кленниках, на Маросейке, где служил старец отец Алексей Мечёв. С сыном отца Алексея, отцом Сергием Мечёвым, его связала глубокая духовная дружба, продолжавшаяся долгие годы. В 1920 году он закончил Московский университет и вернулся в Орел, где в то время ректором Педагогического института был знаменитый ученый-востоковед Н. И. Конрад, пригласивший его для чтения лекций по психологии и логике. Весной 1922 года, во время изъятия церковных ценностей, был арестован и заключен в Орловскую тюрьму, но вскоре освобожден за отсутствием улик. После этого он переехал в Москву и стал научным сотрудником только что основанного его учителем Г.И. Челпановым Первого вспомогательного психологического института для умственно отсталых детей. Борис Васильевич Холчев был одним из первых молодых ученых, занимавшихся проблемами экспериментальной психологии, готовился к защите кандидатской диссертации. Дата защиты была уже назначена. Он поехал к Старцу Нектарию (в Оптину пустынь) за благословением. Тот сказал: “А теперь оставь все это и посвящайся в диаконы в церковь Николы в Кленниках”. Что и произошло 21 апреля 1927 года, в Великий Четверг. В следующем году 21 июля, в праздник Казанской иконы Божией Матери, был рукоположен во пресвитера. Служил он на Маросейке до ареста в начале 1931 года. Был осужден на 5 лет. Срок отбывал сначала на стройке в районе Красновишерска, а позднее переведен в лагерь в Сибири (город Юрга Кемеровской области), где работал в свиноводческом хозяйстве. Из лагеря освобожден в 1935 году (на год раньше) и вернулся в свой родной Орел, где прожил три года с матерью и сестрой. В 1938 году по распоряжению ГПУ был вынужден покинуть Орел, и 10 лет пробыл в Рыбинске. Это были годы почти затвора. Принимал на исповедь он только близких и верных духовных детей. Литургию служил дома. В 1948 году отец Борис получил возможность служить открыто и переехал в Ташкент по приглашению Владыки Гурия, который назначил его в Фергане настоятелем храма во имя Преподобного Сергия. В 1953 году преемник Владыки Гурия архиепископ Ермоген перевел его из Ферганы в Ташкент и назначил священником, а затем в 1955 году настоятелем Успенского кафедрального собора. Отец Борис поселился рядом с храмом, чтобы его в любое время легко было позвать для причастия умирающего (даже ночью). В 1955 году Владыка Ермоген постриг отца Бориса в монахи. В приветственном слове он сказал: “Я не изменил при постриге имени отца Бориса, ибо он всю жизнь был монах, нес монашеский постриг”. Вскоре иеромонах Борис был возведен в сан архимандрита. В 1957 году его освободили от обязанностей настоятеля Успенского кафедрального собора, но оставили в составе причта и одновременно назначили духовником епархии. Им архимандрит Борис был до самой кончины, многих окормлял как старец. В последние годы жизни отец Борис сильно ослабел, кроме почти полной слепоты, присоединились частые боли в сердце. 10 ноября 1971 года, хотя и чувствовал себя плохо, но был заутренней и вечерней службой, участвовал в торжественном молебне с акафистом святому великомученику и целителю Пантелеймону. Исповедовать он не смог и впервые исповедь перенес на утро. Дома он собрал всех и попросил прочесть указанное им место из творений Святителя Игнатия Брянчанинова, после чего стал говорить о том, что человек воспринимает мир через пять чувств. Некоторые люди наделены шестым чувством – интуицией, но есть еще и обладающие седьмым. Они воспринимают самые тонкие и сокровенные чувства и мысли людей. Этим свойством обладают старцы, видящие душу человеческую. Это были его последние слова. Благословив всех, он ушел к себе. Утром 11 ноября у него стало плохо с сердцем. Он попросил вызвать “скорую”. Это было выполнено. Пульс постепенно слабел и, наконец, исчез. Так тихо и мирно душа его отошла ко Господу. В Православном церковном календаре издания Московской Патриархии за 1996 год в число юбилейных и памятных дат включено и 25-летие со дня кончины архимандрита Бориса (Холчева) [2].

14.Епископ Стефан (Сергей Алексеевич НИКИТИН) родился 28 сентября 1895 года в Москве в семье служащего. В 1914 году он окончил Первую Московскую гимназию, а в 1922 году – медицинский факультет Московского университета, и стал работать врачом психоневрологом в Первом Вспомогательном психологическом институте для умственноотсталых детей. В это же время научным сотрудником этого института стал и будущий архимандрит Борис (Холчев). Они сблизились, и Сергей Алексеевич, как и отец Борис, ходил в храм Святителя Николая в Кленниках, на Маросейке, возглавив впоследствии его “двадцатку”. В 1923 году после смерти протоиерея Алексея Мечёва, настоятеля этого храма, Сергей Алексеевич стал духовным чадом его сына – отца Сергия (Мечёва). Сергею Алексеевичу (Никитину), человеку, несомненно, одаренному, предложили заняться научно-исследовательской работой. Но ему была по душе и практическая работа лечащего врача. Предстояло сделать выбор, и он решил обратиться за советом к Старцу Нектарию [4]. В это время отец Нектарий был уже выслан из Оптиной пустыни и жил в селе Холмищи. Попасть к нему было не так-то просто. Отец Борис помог ему в этом. Сергей Алексеевич воочию увидел и познал, что такое благодать старчества и дар прозорливости. Получилось так, что хотя они и долго беседовали, но свой вопрос Сергей Алексеевич Старцу так и не высказал. При отъезде Старец благословил его, приговаривая: “Врач-практик, врач-практик”. Комментируя эти слова Старца Нектария, архимандрит Борис пишет: “Так был дан ответ на невысказанный вопрос о профиле медицинской работы Сергея Алексеевича. Это было даже больше, чем ответ. Долгое время после этого Сергей Алексеевич был врачом-практиком – и на свободе, и в заключении. Он и потом, когда стал священником, а позже – епископом, применял свои колоссальные медицинские познания в деле пастырского душепопечения”.

Выполняя этот совет Старца Сергей Алексеевич стал работать врачом-ординатором в клинике нервных болезней, а затем врачом невропатологом в разных медицинских учреждениях Москвы, усердно посещая храм на Маросейке. В 1931 году этот храм был закрыт, а Сергей Алексеевич арестован и осужден на три года. Теперь многим хорошо известен его рассказ о том, как он, находясь в лагере и заведуя в нем медпунктом, получил чудесную помощь от блаженной Матренушки. Произошло явное чудо: Сергей Алексеевич во время вечерней прогулки в лагере пошел сзади всех и трижды вслух произнес: “Матренушка, помоги мне, я в беде”. И она, эта убогая старица, а по выражению епископа Стефана “большой перед Господом человек”, находясь за сотни километров от лагеря, слышит этот зов и молится за него. Господь принимает эту молитву, открывает ей его имя, будущие скорби и епископское служение. Рассказ этот первоначально передавался из уст в уста в кругу лиц, близких к Владыке Стефану и Владыке Гурию. В 60 – 80-е годы он стал появляться в самиздате и сильно укреплял веру, особенно у молодежи, которой в эпоху хрущевских гонений всеми средствами внушали, что чудес не было и быть не может. А тут явное чудо, и достоверность его несомненна, так как Владыка Стефан пользовался большим авторитетом – он и ученый, и врач, и епископ, и исповедник, и подвижник благочестия. По существу это была апостольская проповедь епископа Стефана [7]. По выходе из лагеря в 1934 году Сергей Алексеевич работал врачом сначала в городе Карабаново, а затем в Струнино Александровского района Владимирской области.

В селе Горушки Владимирской области с 1933 по 1936 год жил, но не служил, епископ Афанасий Сахаров, который за 33 года архиерейства, с 1921 по 1954 год, провел на свободе на епархиальном служении 33 месяца; не у дел – 32; в изгнании – 76; а в узах и горьких работах – 254 месяца.

Замечательная статья об этом выдающемся Старце-исповеднике-епископе под заглавием “Да сынове света будете” опубликована в ЖМП (1991. № 5. С. 31–36). Сергей Алексеевич очень ценил общение с Владыкой Афанасием. В 1935 году в Неделю Всех Святых, в земле Российской просиявших, он тайно рукоположил его во пресвитера, а открыто Сергей Алексеевич стал служить только с 1951 года, когда по согласованию с Владыкой Гурием переехал в Среднюю Азию. Отец Сергий служил в городах Курган-Тюбе, Ленинабаде, Самарканде, Ташкенте. В конце 50-х годов переехал в Днепропетровск, где был духовником Тихвинского женского монастыря. В январе 1959 года отец Сергий принял монашество с именем Стефан. Летом этого же года монастырь закрыли, и отец Стефан вскоре приехал к Владыке Гурию, которого недавно перевели в Минск. В Благовещение, 7 апреля 1960, года отец Стефан был хиротонисан во епископа Можайского, викария Московской епархии. Лишь около года он был помощником митрополитов Крутицких, первоначально Николая (Ярушевича), а потом Питирима (Свиридова). Увольнение митрополита Николая на покой в сентябре 1960 года проходило очень безжалостно. Гонения, обрушившиеся в то время на митрополита Николая и на всю нашу Церковь, сильно подорвали здоровье Владыки Стефана. После лечения и некоторого восстановления сил ему поручили временное управление Калужской епархией. В 1963 году, 28 апреля, в Неделю жен-мироносиц, Владыка Стефан, как пишется в некрологе (ЖМП. 1963. № 7. С. 26–29), “совершил Божественную Литургию в Калужском кафедральном соборе. После Литургии, облачившись в мантию, архипастырь, как обычно, говорил проповедь. Сказав о служении Господу Иисусу Христу святых жен-мироносиц, он призвал всех слушающих так любить Господа, как любили его жены-мироносицы. Не окончив слова, Владыка покачнулся и здесь же, на солее, поддерживаемый окружающими, скончался. Это была воистину христианская кончина, безболезненная, мирная и непостыдная. Когда Святейший Патриарх Алексий I вручал ему архипастырский жезл, то сказал: “Не сомневаюсь, что у тебя в твоей жизни были явления дивного Промышления Божия”.

Но наиболее явным проявлением такого Промышления оказалась кончина Преосвященного. Он, как непостыдный делатель, до последнего издыхания пребыл у Святого Престола и скончался со словами проповеди о Господе Иисусе Христе, Которому стремился служить всю свою жизнь.

Погребен Владыка Стефан в селе Акулово Московской области.

15.Митрофорный протоиерей Феодор (Федор Никанорович СЕМЕНЕНКО) родился 23 сентября 1902 года в семье рабочего. Окончил Одесскую гимназию и педагогический факультет 2 Московского государственного университета. В марте 1935 года был рукоположен во диакона, а затем – во пресвитера епископом Афанасием (Сахаровым). В 1948 году по приглашению Владыки Гурия переехал в Ташкент, где был назначен священником Успенского кафедрального собора, затем, в январе 1949 года, – ключарем собора и членом Епархиального совета, а в июне 1951 года – настоятелем Александро-Невского храма города Ташкента. С марта 1953 года отец Феодор был секретарем Епархиального управления. Эти два служения он совмещал до конца жизни. Скончался отец Феодор 11 января 1975 года. Гроб с телом по желанию родных и близких привезли в Москву и поставили в Ильинском храме в Обыденском переулке. 16 января был отслужен парастас, а на следующий день епископ Подольский Серапион после Божественной Литургии совершил чин отпевания. Святейший Патриарх Пимен прислал икону Божией Матери – в знак последнего напутствия почившему. Похоронен отец Феодор в городе Щелково Московской области на кладбище близ Никольского храма в Жегалове (подробнее см.: ЖМП. 1975. № 6. С. 21).

16.Архимандрит Серафим (Сергей Михайлович СУТОРИХИН) родился 29 июля 1901 года в селе Шестаково Вятской губернии в семье протоиерия. С 1918 года был псаломщиком. В 1927–1928 годах обучался на Высших Богословских Курсах в Ленинграде. В 1929 году архимандритом Львом на Федоровском подворье пострижен в монашество с именем Серафим. Вскоре был рукоположен во иеродиакона и стал служить на Федоровском подворье. В 1931 году рукоположен во иеромонаха, а в 1932 году назначен настоятелем Тихвинской церкви в Лесном в городе Ленинграде. Через 12 дней после этого назначения был арестован и до декабря 1936 года находился в Свирских лагерях. После освобождения стал служить в городе Слободском Кировской области. В июле 1938 года снова арестован и осужден на 10 лет. Срок отбывал в Коми АССР. В день памяти Святителя Феодосия, 18 февраля, в 1943 году во время работы на лесоразработках на него упало дерево. В результате этого он, покалеченный и неспособный к работе, был досрочно освобожден. С августа 1943 года отец Серафим был настоятелем Троицкого храма в селе Быстрицы Кировской области. В ноябре 1948 года по приглашению Владыки Гурия приезжает в Ташкент и назначается вторым священником Георгиевского молитвенного дома в Самарканде. Поселяется при этом доме, организуется крепкая, хотя и маленькая монашеская община. Большую роль в жизни этого малого монастыря сыграли его насельницы старицы-монахини Юния и Евдокия. Там совершались ежедневные, по монастырскому уставу, службы в храме, а дома вычитывалось монашеское правило. Духовные чада отца Серафима, его родные и друзья, а также лица, духовно близкие матушкам, могли приехать в этот монастырь, пожить в нем, участвовать в церковном пении и чтении, вкушать пищу за общей трапезой, а при желании – читать при исполнении монашеского правила. Для многих это было большой поддержкой и утешением. Отец Серафим очень любил церковное пение, старался, чтобы хор пел разнообразно и красиво, каждую свободную минуту выходил на клирос и пел вместе со всеми; когда что-то не получалось, спешил помочь, дать тон. Постепенно приучил петь основные песнопения всех молящихся в храме. Получилось так, что братская жизнь, зарожденная в Петрограде митрополитом Гурием, архиепископом Иннокентием и архимандритами Львом и Варлаамом переселилась в 50–70-е годы в Среднюю Азию, в этот замечательный Георгиевский уголок. В Ленинграде в те годы организовать такой маленький монастырек было совершенно невозможно. Некоторые дополнительные сведения об архимандрите Серафиме можно прочесть в ЖМП (1980. № 3. С. 27–28).

17.Протоиерей Александр (Александр Федорович КОШКИН) родился 1 декабря 1898 года в Санкт-Петербурге. Жил он в доме при Творожковском подворье, в котором с 1922 по 1924 год, а также с 1926 по 1930 год служил архимандрит Варлаам.

По специальности Александр Федорович был пожарник и работал в охране Бадаевских складов: сутки в охране, двое суток свободные. Поэтому он мог присутствовать в церкви, а также в 1927–1928 годах учиться в Богословско-пастырском училище, которым заведовал архимандрит Гурий. По выражению Никиты Александровича Мещерского, это был “скромнейший человек; он никогда не повышал голоса, даже чуть-чуть”. Женился он на Анне Васильевне Куракиной, которую звали Нюрой Пекинской. Тогда в конце Воронежской улицы существовало подворье Духовной миссии в Пекине. Здесь она начала свою духовную жизнь, и поэтому за ней закрепилось это имя. В 1925 году она перешла в Творожковское подворье и привела за собой десяток девочек, из которых образовался замечательных хор. В 1948 году по согласованию с Владыкой Гурием Кошкины приехали в Ташкент, и Александр Федорович принял священство. Служил он в Беговате, Ташкенте, Самарканде. В 1956–1958 годах принимал активное участие в строительстве нового Успенского кафедрального собора, который по инициативе архиепископа Ермогена (Голубева) был воздвигнут на месте старого. В разгар хрущевских гонений с сентября 1961 года по сентябрь 1962 года отец Александр служил в Самарканде в Георгиевском храме. (Отец Серафим Суторихин в то время был снят с регистрации за проповеди и служить не мог. Запретили ему и жить при храме, и он уехал на родину в Кировскую область.)

Когда же в 1962 году был выведен “за штат” и отец Александр, Георгиевская община совсем осиротела. Молитвенная жизнь однако продолжалась. Матушка Евдокия была на месте и призывала всех к усердной молитве. Службы в храме продолжались по образцу того, как они совершаются в женском монастыре при отсутствии священника.

Общая усердная молитва была услышана Господом. В конце 1963 года архимандриту Серафиму чудом снова разрешили служить. Отец же Александр по выходе “за штат” стал жить с матушкой в Ленинграде у ее сестры – Ольги Васильевны. Комната, в которой они жили, была маленькая, а квартира – коммунальная. Поэтому вскоре они переехали в город Боровск Калужской области. В этот период жизни отец Александр часто посещал Псково-Печерский монастырь и был в большой дружбе с валаамским старцем ехиигуменом Лукой¹⁷, который там жил в это время.

В конце жизни отец Александр тяжело заболел лейкозом. Сознание оставалось ясным, а настроение светлым и радостным. Лик его становился все более светозарным. Скончался он 2 апреля 1967 года в Боровске, где его и похоронили. Утром этого дня причастился Святых Христовых Тайн, кончина его была тихой и мирной.

18.Профессор-протоиерей Петр (Петр Викторович ГНЕДИЧ) родился в 1906 году в семье юриста из фамилии Гнедичей, давшей русской литературе поэта Н.М. Гнедича (переводчик “Илиады”) и писателя П. П. Гнедича (автор “Истории искусств”). Он имел высшее гуманитарное образование и до ареста в 20-х годах работал в научных библиотеках. Сослан был в Среднюю Азию. По возвращении из ссылки перешел на экономическую работу. В 1946 году поступил в Московскую Духовную Академию, которую успешно закончил в 1949 году со степенью кандидата богословия. В том же 1949 году был посвящен Владыкой Гурием в сан пресвитера и некоторое время служил в Ташкентском кафедральном соборе. С 1950 по 1955 год по приглашению митрополита Ленинградского и Новгородского Григория преподавал в Ленинградской Духовной Академии и часто служил в его Крестовой церкви. После смерти митрополита Григория 5 ноября 1955 года отец Петр вынужден был полностью перейти на приходскую работу, хотя жить продолжал в стенах Академии. Служил он в Троицкой церкви Ленинграда (именуемой “Кулич и Пасха”). В 1962 году защитил диссертацию на степень магистра богословия и был приглашен в Московскую Духовную Академию для чтения лекций по петрологии и византологии. Вскоре получил звание профессора. В августе 1963 года переехал в Ленинград, но у него повторился инфаркт миокарда, и отец Петр стал готовиться к переходу в Вечную жизнь. Причастился Святых Христовых Тайн. Чтение молитв и канонов не прекращалось у его постели. В полном сознании он прощался с посещавшими его. В день Преображения Господня 6(19) августа 1963 года отец Петр мирно почил. Похоронен он на Большеохтинском кладбище.

Отец Петр прекрасно знал Творения святых отцов, их наставления о молитве и благочестивой жизни. Об этом он и писал в своих трудах, обзор которых дан в некрологе о нем, помещенном в ЖМП (1963. № 10. С. 21–24).

Отметим, что статьи, опубликованные им в Журнале Московской Патриархии в 1956–1959 годах, подписаны псевдонимом “Свящ. П. Викторов”.

19.Митрофорный протоиерей Леонид (Леонид Матвеевич КУЗЬМИНОВ). Познакомился с Владыкой Гурием и его окружением во второй половине 40-х годов в Средней Азии, будучи совсем молодым человеком. Священническое служение начал в 1955 году. 25 лет служил в Успенском храме Ново-Девичьего монастыря в Москве, из них последние семь лет – настоятелем. В настоящее время – настоятель Никольского храма на Преображенской площади и настоятель Успенского храма на Чижевском Патриаршем подворье в Москве. В разные годы жизни занимал общественные и административные посты. Был членом Епархиального совета Московской епархии, секретарем хозяйственного управления Московской Патриархии. На протяжении всей жизни связан с духовными чадами Владыки Гурия. Очень много сделал для увековечивания памяти митрополита Иоанна (Вендланда).

20.Митрофорный протоиерей Леонтий (Леонтий Яковлевич НИКИФОРОВ) и в настоящее время является настоятелем Преображенского храма в селе Нижние Прыски близ Оптиной пустыни. Он служит в этом бедном сельском приходе уже более 30 лет. В то время, когда Оптина пустынь была закрыта, двери его дома не закрывались для всех благочестивых паломников, желавших побывать в тех мостах, где возродилась на Руси благодатное Старчество. Бывал в это время у него и духовник Троице-Сергиевой Лавры Старец архимандрит Кирилл (Павлов). Когда отца Леонтия наградили митрой, он в знак уважения подарил ее ему.

Воспоминания отца Леонтия о том, как он установил новую металлическую ограду на могиле Старца Нектария, а также о некоторых духовных чадах этого Старца опубликованы в Житии Старца Нектария.

21.Иеросхимонах Феодосий (Иоанн ЧКАНА) родился в день Рождества Иоанна Крестителя 7 июля в 1881 году, а скончался в праздник Крещения Господня 6(19) января в 1969 году. Владыка Гурий (правящий архиерей) благословил ему явное ношение схимы и поручил постоянно стоять у мощей Святителя Феодосия Черниговского и исповедовать обращающихся к нему людей. В те годы гонений многие только ему могли поведать о той благодатной помощи, которую они получали от Святителя Феодосия у его мощей. Старец иеросхимонах Феодосий говорил, что чудес в то время совершалось очень много. Отец Феодосий был учеником Старца Лаврентия (1868–1950), который был прославлен в Чернигове 9 (22) августа 1993 года. Нетленные и благоухающие его мощи теперь открыто почивают в Троицком соборе Чернигова.

Когда Владыка Гурий скончался, отец Феодосий в тот же день в письме к одному близкому Владыке Гурию человеку написал так: “Да, постигла нас общая скорбь. Лишились мы нашего любвеобильного молитвенника митрополита Гурия. Царство Небесное ему. Но на все буди Его Святая Воля. Будем молиться за него, а он за нас. В нем была обильная любовь, а Любовь не умирает”.

22.Митрополит Иоанн ездил в Крым, работал в библиотеке Симферопольского музея, сотрудники помогали ему (делали нужные ксерокопии), а в Ярославле он написал работу: “Святые древнего Крыма”, которая опубликована в “Журнале Московской Патриархии” за 1988 год: (№4.С. 65–68; №5. С. 64–68 и в особом – юбилейном № 9. С. 77–80) и отдельным изданием в 1998 году. Интересна предистория написания этой работы. В одном из своих писем из Переславля Владыка митрополит Иоанн сообщил своему другу: “...Вчера я нашел Нинины (Шкуновской) выписки, сделанные из книг Симферопольского музея для Владыки Гурия. Читал совершенно свободно, то есть без мысли, что над ними надо работать или по ним что-то писать. И вот удивительное дело: Крым снова предстал передо мной, как Святая земля. Раньше он был для меня Святой землей в личной жизни, а теперь предстал перед мной как земля Святая для христианства... Читая эти материалы, я прилег на диван и слегка задремал. И пришел ко мне Владыка Гурий, так просто и естественно, как бывало он входил в комнату, где мы работали и смотрел в то, что я читаю со спокойным интересом. А с ним (несколько сзади) было еще одно очень большое и спокойное лицо. Когда проснулся, стал думать, кто же был этот второй? И я, интуитивно примерив многих возможных, почувствовал, что это был сам святой Климент, папа Римский. Как это интересно, правда?”

А в другом письме другу, написанном за несколько месяцев до своей блаженной кончины, Владыка митрополит Иоанн сообщает: “...День моей жизни склонился к вечеру. Но в лучах этого вечера я получил великую радость признания: четыре раза мое имя появилось, как подпись под статьями, в изданиях “Журнала Московской Патриархии”. Опубликована работа “Святые древнего Крыма”. Сколько я там бывал, сколько пещер посетил, сколько копался в развалинах Херсонеса! И еще опубликована проповедь к 1000-летию крещения Руси”.

Вот так промыслительно появилась интереснейшая работа “Святые древнего Крыма”. Владыка Гурий не смог написать ее, но, “навестив” Владыку Иоанна, да еще вместе со святым священномучеником Климентом, – третьим по счету папой Римским, – они воодушевили его, и Владыка митрополит Иоанн сделал посильный вклад в отмечаемое в 1988 году событие – 1000-летие крещения Руси.

23.Митрофорный протоиерей Иоанн (Иван Андреевич БЕЛЯКОВ). Познакомился с Владыкой Гурием и его окружением во второй половине 40-х годов в Средней Азии. Священническая хиротония состоялась в 1953 году. Служил в Ташкенте, Душанбе. В 1968 году по приглашению митрополита Иоанна приезжает в Переславль-Залесский, где назначается настоятелем Покровской церкви, в которой служит и по сегодняшний день. В течение двадцати лет был благочинным церквей Переславского района. В 1999 году отцу Иоанну присвоено звание Почетного гражданина Переславля-Залесского.

Архиепископ Антоний (Мельников). Святой равноапостольный архиепископ Японский Николай // Богословские труды. Издание Московский Патриархии, 1975. № 14. С. 5–61.

Архимандрит Борис (Холчев). Огласительные беседы с крещаемыми: Беседы о молитве Господней. СПб., 1995. 86 с.

Веселкина Т., Анфимова М. Жизненный путь выдающегося иерарха // ЖМП. 1992. № 7. С. 20–28.

Житие Оптинского Старца Нектария. Издание Введенской Оптиной пустыни, 1996. 320 с.

Казем-Бек А. Православная Церковь в Японии // ЖМП. 1960. № 8. С. 58–68.

Мещерский Н.А. Отрывки воспоминаний// Лепта. Вып. 1: Приложение к самиздатскому журналу “Невский духовный вестник”. С. 78–116; Санкт-Петербургские епархиальные ведомости. Вып. 5. 1991. Март-апрель.

Непридуманные рассказы. СПб., 1995. 160 с.

Патриарх Московский и Всея Руси Алексий II. Подумать о душе // Труд. 1992. 25 апреля.

Протодиакон Сергий Боскин. Пасха 1946 года. Открытие Лавры Преподобного Сергия // Троицкое слово. Издание Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, 1990. № 4. С. 16–30.

Протоиерей Владислав Ципин. История Русской Православной Церкви. 1917–1990. М., 1994. 354 с.

Цветочки Оптиной пустыни: Воспоминания о последних Оптинских старцах отце Анатолии (Потапове) и отце Нектарии (Тихонове). М., 1995. 186 с.