Древние правила церковного суда

Суду Церкви равно подлежат все члены её, всякого звания, пола, возраста. Ибо все равно могут пользоваться всеми средствами спасения, даруемыми от Бога чрез Церковь, и все, как христиане, равно обязываются соблюдать правила христианской жизни, преподаваемые и охраняемые Церковью. Кроме действительных членов Церкви, суд её простирается и на тех, которые только еще приготовляются к соединению с нею, каковы оглашенные. За свои грехопадения, допущенные в продолжение оглашений, они или низводятся в низший разряд оглашенных, или совсем изгоняются из преддверия Церкви (I всел. соб. правило 14, неокес. 5)¹.

Но сами правила церковного суда неодинаковы для всех. В определении этих правил и в приложении их к поступкам разных лиц принимается во внимание: 1) различие лиц в их отношении к самой Церкви, 2) духовное, или нравственное и физическое состояние их, 3) различные внешние обстоятельства их жизни и поведения. Таким образом, в первом отношении, определено особенно важное на церковном суде различие лиц духовных и мирских.

Духовные лица, как имеющие в Церкви высшие права и важнейшие обязанности, подлежат строжайшему суду за свои дела. Вы есте соль земли, – говорил Иисус Христос апостолам, – аще же соль обуяет, чим осолится? ни во чтоже будет ктому, точию да изсыпана будет вон, и попираема человеки. Вы есте свет мира (Евангелие от Мф.5:13–14). Вся строгость церковных правил относительно духовных лиц направляется к тому, как говорят св. отцы VI вселенского собора: «чтобы счисляющихся в клире, и другим Божественное преподающих, представить чистыми и непорочными служителями, и достойными мысленной жертвы великаго Бога, который есть и жертва, и Архиерей, и очистить от скверны» (VI всел. соб. 3). Таким образом: 1) в общих христианских обязанностях они имеют высшую степень обязательства к соблюдению их, и подвергаются строжайшему наказание за нарушение (см. напр.: ап. прав. 51, 65, неокес. 1); 2) а в тех особенных обязанностях, которые они имеют на себе по существу своего звания и правилам своего служения, они подлежат еще особенному, отличному от мирян, суду и особенным наказаниям (напр., ап. прав. 6, 8, 20, 28, 29 и пр.); 5) но вместе с тем, по достоинству сана и высоте служения, по своим пастырским отношениям к обществу верующих, они подлежат особым правилам судопроизводства, сохраняют некоторые особенные права на самом суде, и даже в самом образе наказаний. Все это мы раскроем впоследствии.

Вообще же правила церковного суда не безусловны. По разным уважительным причинам, Церковь изначала и всегда соразмеряла свой суд не только со степенями греховных падений, но и с обстоятельствами судимых лиц. Для одних она составляет суд гласный, открытый, торжественный, для других – сокровенный, частный; одних карает всей строгостью своих духовных наказаний, других снисходительно судит, принимая во внимание не одно духовное их состояние, но и общественное положение, как напр.: женщин, воинов и пр. (Вас. в. 34, 36, 53); умеряет свой суд и ослабляет наказания для лиц, имеющих важные духовные или физические немощи, как-то: больных (Тимоф. алекс. 10, I всел. 13, Григ. нисс. 5 и др.), несовершеннолетних (Тимоф. 18), умалишенных (Тимоф. 4, 14) и т. д.

Сами преступления или грехи Церковь различает в своих правилах: – во-первых, по степени их внутренней важности. Одни из них почитаются тяжкими, другие – (сравнительно) менее тяжкими; одни, следовательно, более, другие менее строгому суду подвергаются. Основанием для такого разделения грехов принимается:

а) сам предмет греха, или точнее правило, которое он нарушает. Так, грехи против Бога – вообще судятся как более тяжкие, чем против ближних; а эти – важнее, чем против обязанностей к самому себе. Но и в общем содержании правил или обязанностей к известному предмету различаются еще частные стороны его, по различию которых сами преступления получают неодинаковую степень важности. Напр., в лжеучении о вере различаются ереси, расколы, деизм, безбожье, и пр.; в грехах против ближних: убийство и отцеубийство, преступления против частных лиц и против властей, и еще – против царской власти; по отношению к себе самому – различаются грехи душевные и телесные (св. Григ. Нисс. пр. 1 и др.)².

б) свойство и степень душевных сил, действующих во грехе. Именно св. отцы различают действия добрые, или худые, происходящие от силы ума (το λογιϰον), силы вожделения, или сердца (επιϑυμητιϰον) и силы раздражения, или воли (ϑυμοειδες)³. От злого, или худо направленного употребления этих сил происходят греховные падения человека. Так, от превратного направления ума – нечестие, не различение добра и зла, неверие, суеверие и пр.; от силы вожделения – сластолюбие, сребролюбие, славолюбие и т. п.; от раздражения – ненависть, зависть, вражда, злоумышление, памятозлобие и т. п. Каждое из этих греховных расположений производит сродные себе злые дела, – и падение человека. Что же касается до степени важности их, то св. отцы судили грехи, касающиеся мысленной способности души, как тягчайшие и требующие большого, продолжительнейшего и строжайшего покаяния (св. Григ. Нисс. 2). Сюда, в особенности, относятся: отречение от веры, идолослужение, чародейство и пр. После этих строже других судятся грехи от раздражения, как соединяемые, большей частью, со злом для ближних; особенно тяжкое этого рода преступление – убийство; после этого осуждается в особенности любодеяние, как важнейший из грехов вожделения; затем – татьба, гробокопательство и святотатство, как важнейшие виды греха любостяжания (там же, 3–8).

в) продолжение греховных расположений и действий. Ибо естественно, что падение временное, зло преходящее заслуживают меньшего суда и наказания, чем падение без исправления, зло, обращающееся в навык⁴. Церковные правила постоянно имеют в виду это различие грехопадений, и всю строгость суда обращают на грехи, укоренившиеся в человеке продолжительным навыком и его упорство во зле. Как для искренно раскаивающихся и ревностных в самоисправлении правила сокращают время и подвиги покаяния, хотя бы их грехи были самые тяжкие, так для упорных во зле не допускают никакого послабления. I всел. соб. правило 12: «надлежит приимати в рассуждение расположение, и образ покаяния. Ибо, которые, со страхом, и слезами, и терпением, и благотворениями, обращение являют делом, а не по наружности: тех, по исполнении определенного времени, прилично будет приимати в общение молитве. Даже позволительно епископу и человеколюбивее нечто о них устроити. А которые равнодушно понесли свое грехопадение и вид вхождения в Церковь возомнили для себя довольным ко обращению: те всецело да исполняют время покаяния». «Для не приемлющих совершенного покаяния, говорят также св. отцы VI всел. собора, надлежит следовать вполне преданному уставу» (пр. 102. тоже анкир. 2. 5. карф. 52. Вас. 3. 74. Григ. нисс, и др.). Сие-то упорство во грехе, соединенное с отвержением самих побуждений и средств к исправлению, – составляет грех смертный. Так говорит 5-е правило VII всел. собора: «грех к смерти есть, когда некие, согрешая, в не исправлении пребывают. Горше же сего то, когда жестоковыйно восстают на благочестие и истину, предпочитая мамону послушанию пред Богом, и не держася Его уставов и правил. В таковых нет Господа Бога, аще не смирятся и не истрезвятся от своего грехопадения». Также св. Василий говорит: «все сие пишем ради того, да испытуются плоды покаяния. Ибо мы не по одному времени судим о сем, но взираем на образ покаяния. Аще же которые непреодолимо держатся своих нравов и лучше хотят служити удовольствиям плоти, нежели Господу, и не приемлют жития по Евангелию: то нет у нас с ними ничего общего. Ибо мы, в народе непокорливом и пререкающем, научены слышати сие: спасая спасай твою душу. Итак, да не попустим себе погибнути с таковыми, но убоявшись тяжкого суда, и имея пред очами страшный день воздаяния Господня, да не восхощем погибнути вкупе с чужими грехами» (пр. 84. 85). Такая сила греха называется смертною, потому что преобладание его в человеке делает наконец человека бессильным к сопротивлению ему и убивает в душе чувство и способность к добру, подобно тому, как закореневшая болезнь в члене тела делает его наконец нечувствительным и неспособным к движению. По естественному ходу в развитии зла, человек, допустивший ему укорениться в себе и возобладать, силою его побуждается и к тому, чтобы наконец отвергать все побуждения, увещания к добру, не стыдиться обличений, презирать средства к исправлению, опровергать и хулить все, что обличает его во зле. Поэтому-то к упорному ожесточению во грехе относится, и хула на Св. Духа, как обличителя наших грехов и очистителя душ, кающихся; по свойству своему, как крайняя степень зла, это есть уже грех непростительный и смертный⁵.

Во-вторых, грехи в церковных правилах разделяются по внешним обстоятельствам, окружающим человека в его грехопадении, именно: на вольные и невольные. Вольным грех называется тот, которому человек предается по собственному, свободному расположению, по стремлению необузданной воли, – и приводит в действие то, что имеет в намерении. Здесь имеет особенную важность то, располагаюсь ли сколько-нибудь человека к известному делу внешние обстоятельства, его окружающие, – не увлекают ли его так, что он не может победить увлечения (когда, напр., что-нибудь его раздражает, выводит из терпения, доводит до замешательства его ум, воображение, ожесточает сердце, и пр.); или внешние обстоятельства находятся в его власти, и он может свободно располагать ими, или даже они препятствуют худым его намерениям. В первом случае и вольный грех приближается к невольному: в последнем он есть полное зло, преступление. Так, напр., рассуждает св. Григорий Нисский о чародействе: «те, которые приходят к чародеям, или прорицателям, или к обещающим чрез демонов учинити некое очищение, или отвращение вреда, подробно да вопрошаются и испытуются, оставаясь ли в вере во Христа, некоею нуждою увлечены они к таковому греху, по направлению, данному им каким-либо несчастием, или несносным лишением; или совсем презрев исповедание, от нас им вверенное, прибегли к пособию демонов. Ибо аще учинили сие с отвержением веры и с тем, чтобы не веровати, яко Бог есть поклоняемый христианами, то без сомнения подвержены будут осуждению с отступниками. Аще же несносная нужда, овладев слабою их душою, довела их до того, обольстив некоею ложною надеждою: то и над сими такожде да будет явлено человеколюбие, по подобию тех, которые во время исповедания не возмогли противостати мучениям» (прав. 3). Также св. Григорий и св. Василий в. рассуждают об убийстве. Последний говорит: «употребивший в орудие для защиты себя тяжелое дерево, и камень, больший силы человеческой, причисляется к невольным убийцам, яко иное имевший в намерении, а иное соделавший; ибо во гневе нанес удар такой, что умертвил пораженного, хотя, может быть, намерение его было токмо разити, а не совсем умертвити. Но кто употребил меч, или что-либо таковое, тот не имеет никакого извинения, и особенно бросивший в кого-либо секиру» (прав. 8).

К невольным грехопадениям относятся те, в которых человек делает не то, что имеет в намерении, или в расположениях сердца; когда т. е. независящие от него обстоятельства вынуждают его делать, чего он не хочет, или дело, по справедливой причине и без худого намерения предпринятое, случайно принимает худой оборот и оканчивается злом. Св. Василий определяет следующим образом невольное убийство: «кто бросив камень на пса, или на древо, попадет в человека, сие есть дело совершенно непроизвольное, и не бывшее в намерении действующего; ибо его намерение было отразити зверя, или сбити плод; подвергшийся же удару, сам собою нашел на него, проходя мимо. Итак, сие есть дело невольное. Невольное такожде и то, аще кто, желая кого исправити, ударит ремнем, или жезлом нетяжелым, и биемый умрет: ибо рассматривается здесь намерение, яко он хотел исправити согрешившего, а не умертвити» (прав. 8, св. Григ. Нисск. 5). Также Церковь признавала невольными некоторые случаи идолослужения, или отпадения от веры. Напр., Анкирского собора прав. 3 говорит: «претерпевшим мучения, или вверженным в темницу, притом вопиявшим, яко суть христиане, и истязанным, и между тем, или нечто идоложертвенное в руки насилием утеснителей влагаемое, или некую пищу по принуждению приявшим, но непрерывно исповедовавшим, яко суть христиане, и скорбь свою о случившемся с ними всегда изъявляющим, всякою скромностию, одеянием и смирением жизни: таковым, яко вне греха сущим, да не возбранится общение» (сн. след. правило и св. Петра Александр.). Но и в этих случаях могут быть разные виды и степени грехопадений, так что и невольное может приближаться к вольному, – когда, напр., предпринимая справедливое дело, но встречая препятствия, человек допускает себя до раздражения и ослепления, и делает это, – хотя бы и не имел его в намерении.

Св. Григорий полагает, напр., между вольными действиями и то, – «когда кто в сопротивоборстве, бия и будучи бием, наносит рукою удар в некое опасное место. Ибо единожды яростно объятый и стремление гнева предавшийся, во время страсти не приемлет в ум ничего могущего пресещи зло. Итак, убийство, происшедшее от сопротивоборства, приписуется действию произвола, а не случаю» (прав. 5). Также и св. Василий (прав. 8). Равным образом дела, совершаемые по насилию, сами по себе конечно должны быть признаны невольными: но образ действия в них человека может подлежать неодинаковому суду. Дело худое, в котором сам, допускающий его человек, есть не более, как орудие злаго намерения других людей, есть грех совершенно невольный (св. Петра алекс. 6, Вас. 49). Но если такое дело исходит прямо от совершающего, хотя бы и принужденного к тому насилием, оно не почитается совершенно невольным и требует покаянного очищения; ибо предполагается, что человек должен противостоять злу, несмотря ни на какие увлечения к нему, хотя бы и умереть надлежало. Поэтому-то Церковь не прощала отпадение от веры, допущенного по страху мучений; не совсем даже прощала насильственное участие христиан в языческих жертвах, – а прощала только тем, которые в противоборстве истощив все свои силы, становились уже бессильными, по немощам тела, к преодолению насилий, – но не падали духом, и только без памяти и чувств делали то, что заставляли их делать гонители (анкир. 1–9, правила св. Петра алекс.). Одно внешнее греховное действие, по принуждению, без внутреннего расположения ума и сердца, (напр., притворное отречение от веры), хотя не есть еще совершенное грехопадение; но имеет свою долю произвола и уступчивости злу; поэтому, хотя по очищении покаянием прощается, но и не причисляется к грехам невольным (анкир. 7, Петра александр. 3).

Что касается до самого порядка церковного суда, или судопроизводства, то древние правила о нем таковы: суд над духовными лицами мог открываться или, а) по непосредственному, со стороны начальства их, усмотрению их проступков, – или, б) по доносам и обвинениям от других. Наблюдение над епархиальным духовенством принадлежало епископу (антиох. 9); над епископами – архиепископам, или митрополитам (там же и карф. 66); над митрополитами и над целыми церковными областями и округами – патриархам (IV всел. 9, двукр. 15). Под начальством этих высших властей, наблюдение над духовенством имели также хорепископы (викарии епископов) и периодевты (благочинные) (Вас. в. 89, лаодик. 57).

В случае обвинений, или доносов на духовные лица, правила повелевают прежде всего обращать внимание на сущность дел, которых обвинения касаются. Если это дела частные, касающиеся лично обвинителя (напр., обиды, несправедливости, претерпенные им от кого-либо из священнослужителей), то обвинение должно быть принимаемо, несмотря ни на личность обвинителя, ни на веру его. «Подобает бо всячески, – говорит 6 правило II-го вселенского собора, – и совести священного лица быти свободною, и объявляющему себя обиженным обрести правосудие, какой бы веры он ни был». Но если возводимая на священнослужителя вина будет церковная, т. е. будет касаться его священного служения и духовных обязанностей, тогда, говорит то же правило, – «подобает рассмотрети лице обвинителя» И, во-первых, по делам церковным не дозволялось принимать обвинений и доносов от еретиков. Это правило находим уже в числе апостольских (75); оно повторено на вселенских соборах (II всел. 6), и было общим во всех христианских Церквах (карфаг. 144)⁶. К еретикам причислены в правилах и те, которые, исповедуя по-видимому православную веру, отделяются от единства Церкви и воcстают против законного священноначалия (II всел. 6). Во-вторых, не принимались обвинения от людей, равно духовных и мирских, которые прежде сами были осуждены и отлучены за свои преступления; по крайней мере, если они еще не получили разрешения, или не успели оправдаться; также от тех, на которых самих в то же время сделаны доносы (II всел. 6, сн. IV всел. 21, карф. 8, 28, 143). В-третьих, не принимались обвинения от рабов⁷, – и еще от всех тех, которых и гражданские законы не допускали к свидетельствам на суде (карф. 144), т. е. людей опороченных, неблагонравных, также умопомешанных, несовершеннолетних (карф. 146), и пр.⁸ Вообще, правила требовали, чтобы предварительно исследовано было общественное мнение о доносителях (IV всел. 21). Также, если представлено было несколько обвинений против духовного лица, и одно из них, по исследовании, оказывалось несправедливым, или недоказанным, прочие уже оставлялись без внимания (карф. 145). Наконец, общим правилом было и то, чтобы на духовных, особенно на епископов, от одного лица, хотя бы также епископа, обвинений не принимать (ап. 75, карф. 147)⁹.

На епископа обвинения представляемы были собору всех областных (или провинциальных) епископов, под председательством митрополита (апост. 74, I всел. 5, II всел. 6, антиох. 14, 15 и др.). По невозможности собраться всем епископам на собор, епископа могли судить 12 епископов, но непременно с митрополитом (антиох. 20, карф. 12)¹⁰. Если же не было митрополита, то дело решалось большим собором епископов. Обвинение могло быть представлено и прямо к митрополиту: но он один не мог судить епископа, без собора (те же правила и карф. 28, св. Кирилл, прав. 1). Епископ должен был явиться на суд лично (ап. 74), в определенный правилами срок (месячный, а по нужде и двухмесячный), и если не являлся, то лишался церковного общения, до тех пор, как очистит себя по своему делу. Совсем не явившийся на собор, после троекратного вызова, подвергался заочному решению дела, по собственному усмотрению собора, лишаясь права апелляции (ап. 74, карф. 28)¹¹. Доноситель должен был подтверждать свои обвинения пред всеми собранными епископами, в присутствии обвиняемого; но если доноситель скрывался, во время рассмотрения его дела, то он сам лишался церковного общения; а если в тоже время – чем-либо опорочен был, то дальнейшие доказательства его против епископа уже не принимались, (разве только он просил о рассмотрении своего частного дела, а не церковного), (те же правила)¹². В случае несогласия мнений на соборе, митрополит мог отделить несколько епископов и с ними отдельно рассмотрев дело, порешив его своим голосом¹³; или же пригласить на совещание епископов из другой провинции (антиох. 14, сн. сардик. 5). Так же суд производился и над митрополитами; только каждый из них судим был собором всех областных епископов, с митрополитами окрестными (III всел. 1), или – в последствии, – с патриархом окружным (IV всел. 9)¹⁴. Патриарха судил весь окружной собор митрополитов и епископов, с другими патриархами (двукр. 15).

Если бы собранные епископы не восстановили порядка, нарушенного епископом, или обвинитель его не был доволен их решением: то дело переходило к большему собору окружных епископов, или к патриарху (II всел. 6, IV всел. 9, 17. антиох. 14, сардик. 3, 4, 5)¹⁵. Отселе апелляция уже никуда не допускалась, ни даже к собору вселенскому (II всел. 6)¹⁶. Кроме того, объявляющий апелляцию обвинитель должен был письменно обязать себя к беспрекословному понесению того самого наказания, какое по законам следовало бы обвиненному, – если апелляция окажется на высшем суде несправедливою (II всел. 6)¹⁷. На тех же основаниях допускалась апелляция и от подсудимых, если они были недовольны решением суда. Но ни в каком случае, по делам церковным, не дозволялось осужденным епископам обращаться к светским судам (II всел. 6, IV всел. 9, карф. 15), ни даже к царской власти (антиох. 12, карф. 117)¹⁸. Не дозволялось также представлять апелляции на общий и согласный приговор всех областных епископов, или переносить, после того приговора, дело на суд епископов других областей, или к патриархам других Церквей (напр., в Риме) (антиох. 15, карф. 57, 139). Только константинопольский патриарх имел привилегию пересматривать недоуменные дела всех восточных Церквей, в качестве посредствующего судьи (IV всел. 9, 17)¹⁹. На Западе тоже преимущество имел епископ римский (сардик. 3, 4, 5).

Порядок суда над пресвитерами и прочими клириками, в делах церковных, основывался вообще на тех же правилах, как и суд над епископами. Только для всех клириков первый и непосредственный судия был местный епископ (ап. пр. 31, 32, 1 всел. 5, антиох. 9 и др.)²⁰. В случае недоумения епископа, или нареканий на него от обвиняемых, – суд переходил к областному собору, (одному из ежегодных, обыкновенно бывших в каждой поместной Церкви и области), или если не было собора, дело пресвитера разбирали шесть епископов и его местный, диаконов – три и свой (карф. 12, 29). Дела прочих клириков во всяком случае рассматривал и решал один епископ (там же). Жалобы клириков, или неудовольствия на решение своих епископов, могли выслушивать также соседние епископы, и, по сношению с местным епископом клирика, прекращали возникшие неудовольствия. Отселе апелляция допускалась еще к митрополитам (IV всел. 9, карф. 11, 37, 139, сардик. 14), – от них к патриархам (IV всел. 9)²¹.

В жизни мирян духовному суду подлежали два рода дел: открытые духовные преступления, или грехопадения, и частные дела совести. Поэтому суд был двоякий: открытый, или гласный, официальный, и тайный, или частный. Когда преступление было явное, как, напр., поклонение идолам, по требованию гонителей, и пр.: то конечно не было нужды ни в каком делопроизводстве, чтобы обличить и наказать виновных. В таких случаях имеющие власть вязать и решить должны были только определить меру преступления и назначить соответственную, по церковным правилам, степень духовного очищения, или покаяния. Но когда дело было не совсем ясно, то суд начинался: или а) собственным признанием согрешивших, когда терзаемые мучениями совести, они искали духовного врачевания и очищения, или б) показаниями достоверных свидетелей²². Без точного исследования, по церковным и гражданским законам, никого не дозволялось подвергать церковному наказанию, напр., запрещению или отлучению; в противном случае высшая церковная власть могла разрешить связанного и связать связавшего неправильно (апост. 52, I всел. 5, VII всел. 4, антиох. 6, сардик. 14)²³. Если бы даже случилось, что сказавший наедине епископу или священнику о каком-либо своем грехе, и потом представленный ими к суду не сознавался, без других свидетельств, в своем преступлении, то и тогда суд не мог состояться (карф. 147). Таким образом, для судебного обвинения в каком-либо преступлении, недостаточно было и одного свидетеля, хотя бы из священных лиц (то же правило)²⁴. Общие же правила относительно свидетелей в духовных преступлениях мирян были те же, какие положены относительно духовных лиц.

Так как открытые преступления мирян против положительных церковных законов, против веры или чистоты христианских нравов, судимы были большею частию гражданским судом (ибо такие преступления почитались вместе и государственными преступлениями), то церковный суд в этих делах не имел особенной внешней официальности, а судил преступления с их духовной стороны, т. е. по отношению к совести преступников. Поэтому общий вид церковного суда над мирянами составляло – их покаяние. О нем и будем говорить.

Покаяние было двух родов: открытое и сокровенное. Назначение открытого требовало решения высшей церковной власти, – епископа (карф. 6), или даже собора (I всел. 5, антиох. 6, карф. 52, 147). Но оно было определяемо с особенно тщательным исследованием дела и осторожностью. Здесь обращали внимание: 1) на самое лице согрешившее; так, не скоро допускали к открытому покаянию молодых людей, не предполагая в них довольно смирения, твердости и постоянства, чтобы выдержать такой подвиг и снова не обратиться к прежним порокам²⁵; также редко осуждали на это покаяние таких лиц, которых не допускало к этому их общественное значение, и которые могли таким образом терять свой личный авторитет и доверие в обществе, т. е. лица начальствующие, знатные и заслуженные по другим отношениям; ибо церковное покаяние имело целью исправлять, а не унижать человека пред другими людьми, подобными грешниками, которые могли даже злоупотреблять открытием грехов известного лица, во вред ему и обществу; не допускали и таких, которых слабости могли служить важным соблазном в общежитии, и навлекать на них несчастья, как, напр, замужних женщин, кающихся в нарушении супружеской верности (Вас. в. пр. 34). Обращали также внимание: 2) на свойство самих грехов: ибо некоторые грехи нельзя было обнаруживать, по самому свойству их, пред всем христианским обществом, как, напр., грехи плотские (VI всел. 54); некоторые же грехи, хотя осуждались Церковью, но не подвергались покаянию всенародному, по снисхождению к слабостям человеческим, и были терпимы во избежание тягчайших преступлений, напр., многобрачие (Вас. 50); другие не открывались потому, что открытое их подвергало бы виновных тяжким гражданским казням, заточению, смерти и др. (Вас. 54): ибо Церковь хотела своим судом только очищать душу, а не искать погибели грешника; 5) обращалось внимание на собственные расположения кающегося: на меру его готовности к такому покаянию, на степени сил душевных к понесению трудов его; ибо готовность к покаянию была первым признаком возможности исправления; но строгость открытого покаяния могла превышать душевные силы падшего, повергнуть его в уныние, отчаяние, и пр. Отцы Церкви также не допускали послабления грехам, как не одобряли и строгости, – излишней и нерассудительной (VI всел. 102). По этой же причине не налагали открытого покаяния и на таких людей, которые упорствовали во грехе; и не внимали пастырским увещаниям; принужденное покаяние не могло быть искренно и спасительно. Такие люди подлежали уже совершенному отлучению от Церкви (Вас. 84, 85).

Когда, по всем надлежащим соображениям, пастыри находили возможным и нужным наложить на кого-либо всенародное покаяние, то это обыкновенно делалось следующим образом.

Кающиеся являлись в Церковь со всеми знаками душевного сокрушения и самоуничижения, – даже по внешности: во вретище (обыкновенно грубой власянице), с пеплом на главе, простершись на полу при церковных дверях²⁶. Предстоятель Церкви, клир и вся Церковь молились за согрешивших с коленопреклонением²⁷. Потом объявляемы были грехопадения кающихся, произносился суд и определялась мера духовного наказания, – не столько с устрашением, сколько с ободрением к подвигам покаяния, при уповании на милосердие Божие. Степени и срок покаяния были неодинаковы. Степеней было четыре: плачущих (προοϰλαιοντες), слушающих (αϰροωμενοι), припадающих (προσπιπτοντες) и купно стоящих (συνιςαμενοι) (Григ. неокес. пр. 12, Вас. 22, 75). Первые – во все время церковной службы должны были оставаться у наружных дверей храма, и простертые ниц, плачущие, – просить молитвы за себя у всех, проходящих в церковь²⁸. Вторые – допускались в церковь на время, для слушания (вместе с оглашенными) чтений св. Писания и поучений: но, по окончании чтений и при начатии церковных молитв об оглашенных, выходили из церкви (см. те же правила). Третьи – оставались внутри храма после слушающих и принимали участие в молитвах, из которых некоторые за них особенно приносились, и которые они выслушивали не иначе, как падши ниц; – потом принимали возложение рук и благословение от епископа и вместе с оглашенными выходили. Четвертые – стояли в церкви с верными пред алтарем и вместе с ними молились, только не имея разрешения к приобщению св. Христовых тайн. Затем уже, по исполнении всего назначенного времени и подвига покаяния, совершалось разрешение и примирение кающихся с Церковью.

По этим степеням, соразмерно глубине греховного падения, виновные удалялись от св. причастия и церковного общения, – что и составляло главную силу духовного суда и сущность церковных наказаний. Срок пребывания кающихся в каждой из указанных степеней, равно и общее продолжение покаяния, были неодинаковы по свойству грехов и нравственному состоянию падших. Степени важности грехов и глубина падения человека выражались в следующем распорядке покаяния:

За важнейший из грехов против Бога – отречение от веры и поклонение идолам, не принужденное, а добровольное, падший и потом с раскаянием возвратившийся к Церкви, подвергался покаянию на всю жизнь свою: только при самом сильном сокрушении сердца, слезах, смирении, благотворениях, покаяние могло быть сокращено до 12 или 10 лет (I всел. 11, анкир. 9, Вас. в. 73, Григ. нисск. 2). Мучениями от гонителей вынужденное отречение врачевалось 9-ти и 8-ми летним покаянием (Григ. нисск. 2, Петр алекс. 1, Вас. 81); при более тяжких страданиях от гонителей определялось покаяние на 4 года (Петра алекс. 2); отпадение от веры без особенного страдания, по одному малодушию и страху, подвергалось покаянию на 7–12 лет (1 всел. 11, Вас. 81, Петра ал. 3). Но отпадшие и по отчаянию остававшиеся нераскаянными предавались вечному осуждению (Петр. 4).

Из грехов против ближних важнейший – убийство (вольное), требовал 20-ти летнего покаяния (Вас. 56)²⁹. Покаяние разделялось следующим образом: 4 года убийца находился в числе плачущих; 5 лет – в числе слушающих; 7 лет – с припадающими; 4 года стоял с верными, но без св. причастия. Невольное убийство очищалось покаянием в продолжении 10 лет³⁰, из которых 2 года проходили в плаче, 3 – в слушании, 4 – в припадании и 1 год – в общей молитве с верными. Прелюбодеяние подвергалось 15-ти летнему покаянию³¹: на 4 года с плачущими, на 5 – со слушающими, 4 – с припадающими, 2 – с верными (Вас. 7, 58).

В других грехах виновные подвергались покаянию: блудники на 3–9 лет (Вас. 22, 38, 59, Григ. нисс. 4); нарушившие обет девства – на 15 лет (Вас. 18. 60); воры – на 1 и 2 года (Вас. 61)³²; клятвопреступники вольные – на 10 лет, а невольные – на 6 (Вас. 64. 82); волшебники, чародеи, и т. п. – на 20 лет (Вас. 65. 72), в меньшей степени – на 6 лет (VI всел. 61); предающиеся волшебникам – на 5 и на 6 лет (VI всел 61, анкир. 24, Вас. 83); расхитители гробов – на 10 или 9 лет (Вас. 62, Григ. нисс. 7); кровосмесители – в высших степенях родства – на 20 лет; в других – на 12 (Вас. 67, 75, 76, 79); сочетавшиеся браком в родстве – на 7–15 лет (VI всел. 53, 54, Вас. 68) и т. д. При этом общим правилом было то, что прикосновенный (участием) к какому-нибудь чужому греху, и не исповедавший, но обличенный, подвергался на столько же времени покаянию, как и настоящий виновник зла (Вас. 71); сам себя возбудивший к покаянию подлежал правилам снисходительнейшим, а обличенный и побужденный к покаянию – строжайшим (Григ. нисс. 4, 15). Не имеющим возможности исполнить все время покаяния, напр.: по болезни, опасности смерти, гонению и другим уважительным причинам, оно могло быть сокращено и даже совсем отменено; впрочем, в тягчайших преступлениях, напр., в отречении от веры, – требовалось, по устранении препятствий, напр., после выздоровления от болезни, восполнять все, следующее по правилам, время подвигов (I всел. 13, Григ. Нисск. 5). Во всяком случае, власти и благоразумию самих пастырей предоставлялось благоприменительное употребление этих правил, сообразно обстоятельствам дела и расположениям кающегося так, что пастыри могли и продолжать, и сокращать время покаяния, даже более или менее изменять сам образ его (1 всел. 2, 12, IV всел. 16, VI всел. 102, анкир. 2, 5, карфаг. 52, Вас. 3, 74, Григ. нисс. 4)³³. Кроме того, назначение покаяния сообразовалось не с одним только грехом, в котором каялся согрешивший, но со всем образом жизни его прежде и после грехопадения (те же правила). Вообще же, истинным врачеванием греха почиталось удаление от него, – «так что, – говорит св. Василий в., – отвергший благодать, ради удовольствия плоти, подает нам совершенное доказательство своего исцеления, аще с сокрушением сердца, и со всяким порабощением плоти воздержанию, отступить от удовольствий, которыми совращен был» (пр. 5).

Но чтобы покаяние не оставалось только наружным обрядом, и самая продолжительность его не притупляла в грешнике чувства грехов своих, пастырский надзор внимательно следил за его поведением и вне Церкви. Во все время покаяния епископы почасту сами посещали кающихся, или посылали к ним пресвитеров, для наблюдения за их душевным расположением и образом жизни³⁴. В беспечных они возбуждали рвение, или страх; сокрушенным подавали утешение; в других умеряли нетерпение, немного доверяя скорой решительности исправления, или чрезмерной (которая могла быть только временная) строгости над собою. Внешний образ жизни кающихся должен был сообразоваться с их духовным состоянием. Всякие удовольствия чувственные и мирские, хотя бы и невинные, им возбранялись. Они должны были жить уединенно, проводить время в посте, бдении, частой и продолжительной молитве, оставлять мирские дела; но особенно посвящать себя делам милосердия и помощи ближним³⁵.

Если в продолжение покаяния кающийся впадал в новый грех, он обязывался снова начать покаяние. Если не исправлялся и не переменял нравов, – его оставляли на должайшее время на тех же степенях покаяния. Общенародное покаяние полагалось только один раз: ибо это была решительная мера очищения грехов, и, следовательно, кто после такого покаяния снова впадал в прежние грехи, это было признаком неспособности его к совершенному очищение и преобладающего в нем повреждения души; по крайней мере от частых, новых падений, покаяние на суде Церкви теряло свою цену, и она уже не доверяла искренности его³⁶

Общенародное покаяние не всегда было гласное. Ибо подвиги плача, припадания и пр. не всегда (а с IV века и редко) соединялись с открытою пред всеми исповедью. Многие несли подвиги эти так, что никто не знал, за какие грехи покаяние возложено; многие совершали его тайно, даже за тяжкие преступления, – когда, по соображениям пастырей, нельзя было их обнаруживать³⁷. Особенный предмет открытого покаяния составляли грехопадения явные, и преступления гласные, выходящие из ряда общих и обыкновенных в каждом смертном. Грехи частные, тайные открывались обыкновенно на частной, уединенной исповеди пред священником. О такой исповеди говорит уже св. Климент римский: «если в сердце тайным образом вкрадется или злоба, или неверие, или другой какой-нибудь грех, то, заботящийся о своей душе, да не устыдится исповедаться в том пастырю (praeposito), чтобы от него, силою слова Божия и помощью советов получить исцеление»³⁸. Ориген: «божественное Писание научает нас, что не должно таить внутри себя грехов. Ибо согрешившие, когда скрывают и удерживают в себе грех, то чувствуют внутреннюю тягость и как-бы задыхаются от тяжести греховной. Но кто сам себя обвиняет и исповедуется, тот как-бы извергает из себя грех и уничтожает источник его. Будь только осторожен в выборе, кому исповедать грех. Найди прежде врача, которому ты должен поведать причину своей немощи, и который умел бы немощствовать с немощным, плакать с плачущим, соболезновать и сострадать с ним, – и что он скажет, то делай и исполняй; если он найдет, что болезнь твою не иначе можно излечить, как в собрании всей Церкви, и что это может служить к назиданию других: то воспользуйся обдуманным советом такого врача»³⁹. Св. Киприан, обличая падших и не хотевших исповедать своих грехов, говорит: «сколько живее вера и чище совесть тех, которые, хотя не связаны грехом действительного жертвоприношения идолам, но имев только мысль об этом, эту одну мысль искренно и с сокрушением сердца открывают пред священниками, и таким образом совершают исповедь совести (exomologesin consientiae), слагают тяжесть душевную, ищут спасительного врачевства для своих, хотя и малых, ран»⁴⁰! В положительных церковных правилах также есть указания па частную исповедь, которой они дают силу, равную с открытым покаянием. Апостольское правило 52 говорит: «аще кто, епископ или пресвитер, обращающегося от греха не приемлет, но отвергает, да будет извержен из священного чина». Покаяние, принимаемое пресвитером, должно быть частное: ибо общее и открытое покаяние принимать одним епископам повелено было, а пресвитерам не дозволялось. Так говорят правила карфагенские 6, 7: «примиряти с Церковию кающихся открыто, на литургии, да не будет позволено пресвитеру». Также: «кто, находясь в опасности жизни, будет просити о примирении себя со святым алтарем во отсутствии епископа, то пресвитер по приличию должен вопросити епископа, и тако, по его разрешению, примирити находящегося в опасности». Здесь ясно различаются два вида покаяния и разрешения (сн. прав. 52, 47). Св. Василий именно частную и тайную исповедь назначает для таких грехов, которые, по свойству своему, или обстоятельствам, не могут быть открываемы пред всею Церковью (Вас. 34, 50). Сюда также относятся правила об исповеди и причащении больных, находящихся в опасности жизни, обращающихся или разрешаемых в час смерти, для которых, без сомнения, возможно только частное совершение таинств (I всел. 15, анкир. 6, 16, неокесс. 2, Григ. нисс. 5, Вас. в. 5). Две особенные черты отличают частную исповедь: 1) она должна быть подробная о всех грехах, сделанных человеком и тяготящих совесть⁴¹, и 2) она должна оставаться тайною для всех, кроме служителя Церкви, ее принявшего⁴².