Жизнь (созерцание)

«Возлюблю Тя, Господи, Крепосте моя, Господь Утверждение мое и Прибежище мое».

Соты, – дни... И каждую клеточку-день должен человек заполнить благоуханным медом, собранным со всех душ, цветов и явлений. Душа мудрая облетает весь мир, не впитывая никакой горечи, не вынося никаких суждений о сущности вещей... Беря лишь сладкий мед бытия, для себя и для других.

* * *

Летает пчела с цветка на цветок – от одной минуты к другой, – и, таково естество ее, что может она нектар со всей жизни пить, и миру всему его давать... «Любящему Бога все содействует ко благу». Таковы свойства истинно живущего.

Об этом и сказал Господь, когда говорил о небесном огне, который Он свел на землю; о том, что всякая душа должна осолиться этим огнем, что всякий истинно живущий, есть путь к истине и жизни для другого человека, и что Он, для всего мира, есть Путь, Истина и Жизнь.

Окончен трудовой день человеческий... Помолился человек, пред ночным ложем: «Господи, Господи!»... И – вмиг – услышал Господь. Легкость радостная наполняет естество; душа вкушает близость Недомыслимого... Кратко ли, долго ли, но – домолился человек до теплой близости к Творцу своему.

Претерпел человек и рассеяние, и окаменение, и – пришло желанное, ибо вера прорывает землю и раздвигает горы. Пришла близость... Постоял человек в созерцании ее, выговорил пред Лицом Любви все, и, с трудом оторвавшись от молитвы, погружается в сон.

Знает человек, что завтра опять придется работать на молитве, воздвигаясь от сна к действительности, зарабатывать огонь небесный, теплоту сердечную, усилием души.

Нельзя похищать этот огонь!.. Зажигаться каким-либо чувством земным, взволновываться идеей какой-либо этого мира. Огонь можно лишь приять и зажечься свыше, в ответ на отданность сердца своего, и мира всего – Богу.

* * *

Лишь на воздыхании и молитве, усилием устремляющегося естества, можно заработать близость к Всевышнему и Истинному.

И истина близости этой останется животворным источником на всю жизнь.

Нужно потрудиться утром и вечером... Утром смахнуть пыль с души, за время сна. А вечером смахнуть пыль, осевшую за день: пустые, ненужные слова, греховные поступки, чувства навязчивые, серые и темные мысли... все это надо – выложить, высказать, открыть пред Богом. Обо всем праздном вздохнуть, за все греховное осудить себя.

И – начать славословие и благодарение. Начать исчезновение свое в Боге, в любви к Нему, погружение в Его милость...

Прощения же прося, просить не за соделанное зло только, но и за несоделанное добро. Изострить память и зрение грехов своих, и сокрушить себя.

«Сокрушенное сердце» – близко Богу, мило для Бога. Оно есть слава Богу... слава человека.

* * *

Надо ли просить, о чем? Или: – «Господь все знает»?.. Знает, конечно, все, и знает, что – просить надо, что хорошо нам Его просить. Прося, раскрываем себя, сокрушаем, смиряем. Просить надо и блаженно: «Просите (повеление), и дастся вам» (Мф.7:7). Но, все меньше и меньше надо просить о телесном, более о духовном, чтобы все глубже и глубже раскрывалось небо, и распалялась душа в его жажде.

* * *

»Господи, да приидет Царствие Твое»! (Мф.6:10) – повторяю не только в молитве, но и во всяком действии жизни. «Твоя, Господи, правда, – Твоя любовь, да приидет...». И прошу, и умоляю об этом, как о своем, о родном, о близком... И упрашиваю Господа о всех драгоценностях, нищего, сокрушенного духа.

Прося, расширяем сердце. Надо просить... Много, постоянно; столько же, сколько благодарить.

* * *

Вечерняя молитва, – вкушение мира. Сняли мы пыльную одежду земли, и отойдя от земных помыслов, возлегаем на ложе покоя. Сон есть блаженный образ смерти. Как не пугаемся сна, но доверчиво тянемся к нему, так, – даруй Господи – провидеть жизнь, и пробуждение в силе, за последней минутой... И принять смерть, как последний звук земли.

На разум, на сердце и на плечи (волю) полагаю крестное знамение: «Господи, в Руки Твои Пречистые предаю дух мой грешный»...

* * *

Утро, – вокресение жизни мира. Настал новый день, еще не бывший, первый день будущего... «Се творю все новое». Этот новый день, – всегда особенный, ни на какой другой не похожий, неповторимый.

Принимаю его, как новое творение.

Умовение, после сна (или после чего нечистого), – образ нашей молитвы... Одевание в одежды тленные, и в ризы Царствия... После пищи духовной, – телесная... Некоторые не вкушают (временами) – до полудня. Это пост литургический, – ради свершающейся во всех концах мира литургии. Хотя бы чрез воздержание от телесной пищи, душа устремлена к трапезе Агнца, к Хлебу Царствия Небесного. Душа единится с бескровной Жертвой, «о всех и за вся», приносимой, по всей земле.

* * *

И, – опять, выходит человек «на делание свое до вечера» (Пс.103:23). На свой святой труд, ибо всякий труд свят, если душа трудящегося светла. Через тяготу и труд возносится к Богу человек, как и чрез радость. Любящему Бога все содействует ко благу – любить Бога еще крепче.

«...Кто скажет брату своему: «пустой человек», подлежит синедриону, а кто скажет «безумный» – подлежит геенне огненной» (Мф.5:22).

Ум есть видение правды и зрелость человека.

Зрелость эта бывает всегда относительна, ибо предел и совершенство созревания есть познать подобно, как сам человек познан Тем, Кто его сотворил (1Кор.13:12). Это состояние Царствия Божьего.

* * *

Гармонически-умных людей на земле нет. Для смирения и для спасения в своем смирении люди имеют различные дары. Эти дары суть таланты ума, даруемые человеку от Бога.

Мы достигаем совершенства лишь в пределах своего таланта.

Нетрудно видеть, как люди, чрезвычайно одаренные и глубокие в своей области, оказываются очень поверхностными, «неумными», «неприспособленными» в отношении других областей жизни.

* * *

Всякий человек имеет свою сторону роста в природе этого мира: свою природу цветения, плодоношения и созревания. Гениальные ученые могут не знать самых элементарных вещей; хорошие астрономы могут не разбираться в элементарных законах экономического хозяйства; талантливые экономисты – не иметь никакого представления о музыкальной гармонии; гениальные композиторы – не понимать ничего в биологических исследованиях, ученые биологи – быть младенцами в архитектуре... так без конца можно показывать взрослость, «ум» человека в одной жизненной области и полную детскость, неприспособленность – в другой.

* * *

Потому, состояние каждого живущего на земле (не исключая и гениальных энциклопедистов) можно определить как состояние «взросло-детскости», озаренно-потемненности, т. е. «полу-умности».

Человек живет лишь озаренными сторонами своей жизни, видит лишь то, на что падает Божий свет и его собственный глаз. Но свет Божий и глаз человеческий встречаются лишь на очень малом пространстве человеческой жизни.

* * *

Это имеет свой глубокий и спасительный смысл: человек не должен целиком уходить в познание этого чувственного мира, но должен первыми ветвями души своей, лучшими силами воли своей прорастать на небо, в духовное познание. Таланты духовные перечисляются апостолом в 1Кор.12:4–11.

Как талант земной, душевный, плотский, так и талант небесный, духовный, вручен каждому человеку. Через земное должен человек познать небесное.

И, для легчайшего открытия безграничности его духовного таланта, пред человеком закрылись многие земные двери... Чтобы из тюрьмы своей плотской к свободе небесной легче устремлялся человек.

* * *

Сфера «ума» есть полоска луча, прорезающего тьму. Человек бывает взросл и умен лишь в своей сфере. В других областях он – невидящий и неразумевающий младенец.

Здесь – начало объяснения, почему мир «ученых» (как и остальной мир) делится на «верующих» – религиозных людей, и «неверующих» – нерелигиозных.

* * *

Верующие ученые, как и вообще все верующие, смотрят оком сердца своего, духа своего не на те знания, которые видны их уму, но на те незримые и непостижимые пространства тайн мира, скрытые от них. Верующие ученые глядят не на полоску света, который истекает от их ума, освещая те или другие предметы мира, но на святую тьму ведения Божьего, окружающую их.

От этого лицезрения тайны тайн рождается смиренномудрие, высшая мудрость из доступных человеку на земле. А из смиренномудрия проливается в душу человека вера: осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом (Евр.11:1).

* * *

Неверующие ученые (и все вообще неверующие) потому не веруют, что не освобождены из ветхого круга своей жизни, пригвождены к «пятачку» своего чувственного мира. И даже в нем не замечают своей ограниченности – «неумности».

* * *

Для того, чтобы ободрить и воодушевить «неверие» и найти выход постоянно разрушаемому и попираемому в мире чувству человеческой самодостаточности и автономности (ибо, кто же не видит своего ужасного тления и ограниченности!), лукавым сознанием отпадшего от Бога человечества создана лже-церковь: культура жизни и постижения – без Бога.

* * *

Как члены Единого Тела Нового Всечеловека, Родоначальника Жизни, Господа Иисуса Христа – души верующих составляют Единую Церковь Христову, так круговая порука настоящих и будущих мудрецов и ученых автономной культуры мира сего является для неверующих своею «церковью».

* * *

Как в Церкви Христовой страдание одного члена передается на другие, и прославление одного члена является славой для всех, так и в лже-церкви человеческой действует – хотя и извращенно – этот закон круговой поруки. Недостаток знания одного считается восполненным знанием другого. Время и пространство здесь также не имеют значения: химик считает знания биолога своими знаниями; математик знания химика своими и т. д. Все отрасли науки считаются прикрепленными к единому стволу якобы полного и совершенного познания истины.

* * *

Люди автономной культуры считают себя восполнителями один другого, совершенно не учитывая, что никакое множество детей не составит одного взрослого, и никакое множество ночей не составит одного дня; и никакое множество несовершенных не составит одного совершенного.

* * *

Но, считая себя кирпичами единой – до небес высокой – башни, люди надмеваются высотой своего строения и верят в бесконечный прогресс его возвышения. Считая себя кирпичом башни, каждый верит в то, что он является и ее строителем, «творцом»... Так зарождается «сверхчеловек» – надмение в пустоте... Это «Вавилон великий – Откр.17:5 – мать блудницам» – душам человеческим, не знающим бессмертной и святой своей Любви!

* * *

Не любя друг друга, относясь друг ко другу, как к вещам, абстракциям, ученым степеням, геометрическим фигурам, люди богатятся сами собою, богатят себя не Богом, но «друг другом». В строительстве вавилонского построения, не стыдятся быть самыми последними кирпичами... «Храм науки» для них есть мистическая лже-церковь, где человек друг другу брат, не по крови Отца Небесного – Христовой Крови, – но в силу биологически-клеточного и научно-абстрактного сращения...

* * *

Неверующий – бог в себе, в своей душе, в своем уме, наполнен и преисполнен всеми культурными, умовыми знаниями человечества, – своими и чужими, настоящими, прошлыми и будущими. Он камень всечеловеческого Вавилона, великой апокалиптической блудницы: «блудодействующей с царями (и учеными) земными» – Откр.17:2.

* * *

Единение верующих ученых совершается не в этом городе земном, обреченном на молниеносное уничтожение – «...горе тебе, город великий, драгоценностями которого обогатились все имеющие корабли на море, ибо опустел в один час. Веселись о сем небо и святые Апостолы и пророки, ибо совершил Бог суд ваш над ним. И один сильный Ангел взял камень, подобный большому жернову, и поверг в море, говоря: с таким стремлением повержен будет Вавилон, великий город, и уже не будет его». – Откр.18:19–21.

* * *

Каждый верующий, каким бы ученым он ни был, всегда ярко сознает нищету свою, и пред Небом, и среди земли. И чем более усовершается в своей области, тем более нищает. Ибо все совершеннее видит необозримость непостижимого и ограниченность своего постижения.

Верующие люди не богатятся талантами друг друга, но нищают друг во друге, и лишь одним Богом богатятся... «Немощами хвалятся», чтобы обитала в них полнота (2Кор.11:30).

* * *

И, исполняя данную Хозяином работу, разрабатывая в поте лица свой талант, ум свой, – полученную от Господа полоску земли, неся сквозь свою земную жизнь муку недуховного познания мира (наследие адамово, тяготеющее на всем ветхом человечестве), верующие люди, все более и более отлепляются от плотского мира. Умирая для мира внешних явлений, рождаются в мир Духа Господня, «Ума Христова» (1Кор.2:16).

Это есть Царствие Божие.

«Что святее и что спасительнее быть может, как поучаясь в делах Господних, на высокий славы Его престол взирать мысленно и проповедывать Его величество, премудрость и силу! К сему отворяет астрономия пространное рук Его здание...»

Ломоносов.

«Знание упразднится» (1Кор.13:8)... Конечно, не то знание, коим лицезреют истину чистые сердцем; не то знание, от коего пребывают в непрестанном удивлении святые; не то, коим созидается жизнь вечная.

Упразднится знание, которое не знает своей ограниченности, малости и временности. Знание смиренное, благоговейное и трепетное – останется навеки, ибо принадлежит Небесному Иерусалиму.

Принадлежность лишь к этому миру, есть признак мертвенности, как человека, так и знания. И только мертвенное знание «надмевает» (1Кор.8:1). Не имея в себе жизни, человек надмевается призрачным познанием высот и глубин. Дух чистый не надмевается никакими знаниями, ибо данные свыше огни могут быть потушены. Чистый дух всегда трепещет и благоговеинствует пред высшими знаниями и бесконечно умаляет свои. Философией незнания охраняет свое знание.

* * *

Противоречит ли небесное знание веры – тайн спасения человечества – знанию прагматическому, знанию «науки» нынешнего мира? Конечно, не противоречит. Как не противоречат небесные законы жизни – законам земным, хотя и превышают их, а потому и освящают.

Знания плотника, столяра, погонщика верблюдов, живописца, врача, математика – не противоречат знанию святого, верующего, любящего человека, и каждый человек в мире, какого бы знания он ни был и какими бы талантами ни обладал, может быть святым, верующим и любящим, – не отрекаясь от своего земного знания, но лишь возвышаясь к небесному.

«Конфликт» «веры и науки», «знания и веры» есть конфликт не существующий.

Вера небесная есть соль жизни. Без веры небесной всякое прикладное знание, всякая вера земная – пресны, безжизненны, томительны.

Земное знание освятил Сам Господь Спаситель, ставши Плотником. Этим Господь освятил в мире всякий земной труд и всякое знание земного мира: химию, физику, архитектуру, историю, медицину, социологию, геометрию; благословил порядок земных научных верований в аксиомы и гипотезы. Но при условии, чтобы кесарь – жизнь мира сего – не затмевал в душах людей Бога.

* * *

Ломоносову, Паскалю, Пастеру, Ньютону знание низшего круга не мешает знанию круга высшего. Вопреки закону надмения, они не надмились своим знанием, своей земной красотой и высотой. В смирении своем (смирение есть правда) они постигли жизнь во Христе. Они поняли, что их «научное» знание не есть «высота» для их богообразных душ, и потому нашли другую высоту, иную науку – духа и вечности. Смирились и вознеслись.

А сколько ученых, метафизической надутостью своею прельщают сердца простых людей! Сколько простецов бежит за именем «профессора», как раньше бежало за именем «короля», «героя»... И сколько профессоров принимают эти идолопоклоннические струи в свое сердце! «Род лукавый и прелюбодейный» (Мф.12:39), прелюбодейный в самом страшном смысле – самообоготворения, самообожания.

Наступает время, когда все чистые люди науки земной должны отлеплять от своих человеческих достоинств всякий налет практического идолопоклонства и являться свидетелями Божьей славы, благовестниками умаления человека в Боге, и чрез это – воскрешения нового человечества.

* * *

Пусть не странным покажется, что человеку надо обучаться некоему незнанию. Это незнание не будет неведением. Еще менее оно будет невежеством. Стремясь уйти от лжеименного знания, человек иногда приходит к восхвалению невежества, к отвержению благодатной культуры знания. Это путь ложной философии незнания, путь фарисейский усваиваемый некоторыми мытарями, становящимися в стороне от жизни мира и превозносящими себя над фарисеями науки. Не этот путь дает Господь, для преодоления соблазна и пустоты лжезнания.

На всех ветхих путях жизни человеку свойственно «богатиться» и «знать»; к этому устремлена вся первородная похоть человека.

«И увидела жена, что дерево хорошо для пищи и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание; и взяла плодов его и ела» (Быт.3:6)... Вот зарождение похоти знания, – греха, в котором пребывает весь ветхий мир человека... «знать», насытиться, обогатиться... без Бога, вне Бога.

Но, – «горе вам, богатые!... Горе вам, пресыщенные ныне!" (Лк.6:24–25).

* * *

В нынешнем состоянии человечества никакое знание не должно ощущаться как знание. Всякое знание должно переживаться как неведение.

Чем больше человек знает, тем меньше он должен чувствовать, что он знает. Как в духовной науке созерцания тайн небесного мира, так и в земной науке, подлинное достижение сопряжено бывает с сознательным нищанием.

«Я знаю только то, что я ничего не знаю», – говорил древнейший философ, и эта истина ближе всего пришлась к верхам земной науки философии. Различные формы ее проявления. Это или «feu, feu, feu» – Паскаля, или рациональный агностицизм Бергсона, или мистический агностицизм St. Jean de la Croix или пеплом посыпаемое ведение преп. Исаака Сирина.

Достаточно привести несколько слов с последних граней человеческой учености, чтобы убедиться в твердости предпосылок философии незнания.

«Как велик, о, как велик Бог, а наше знание ничтожно!» (Ампер). «Не знаю, чем кажусь я миру. Но себе я представляюсь ребенком, который играет на берегу моря и собирает гладкие камни и красивые раковины, меж тем как великий океан глубоко скрывает истину от глаз его» (Ньютон). «Что мы знаем, это – пустяк, а то, чего не знаем – неизмеримо» (Лаплас). «Большинство ученых сознает ограниченность положительной науки и признает, что конечные проблемы вселенной для нее недосягаемы» (А. Иоллер). «Я много занимался изучением природы; поэтому я верую, как бретонский крестьянин. Если бы можно было мне заниматься и исследовать еще более, то я веровал бы простою детскою верою крестьянки из Бретани» (Пастер).

Можно было бы без конца умножить эти свидетельства земной человеческой науки. Мало чем отличаются от них свидетельства великих ученых науки духа, св. Подвижников и Отцов Церкви. Их опыт есть – бесконечное смирение... Им открываются тайны, но эти тайны еще величественнее открывают им тайну непостижимости.

«Когда предстанешь в молитве пред Богом, сделайся в мысли своей как бы муравьем, как бы пресмыкающимся по земле, как бы пиявицею, и как бы ребенком лепечущим. Не говори пред Богом чего-либо от знания, но мыслями младенческими приближайся к Нему» (Ис. Сирин). Познать самого себя есть некое совершенство знания; однако: «Ум входит внутрь глубин Святого Духа после того, как минует все видимое и мысленное, и среди тех непостижимых вещей недвижно движется и вращается, живя более жизни – в жизни, будучи светом во свете, и не светом, поскольку есть сам в себе (т. е. может быть отделим от Света Божьего). Тогда он видит не себя самого, но Того, Кто есть выше его и будучи изменяем, мысленно от тамошней славы, становится совсем не знающим себя самого»... «Бывает он и слеп и не слеп; он смотрит не естественными очами, так как стал выше естественного зрения, получив новые очи, коими и смотрит выше естества. Бывает бездействен и недвижим, как исполнивший всякое собственное действие. Бывает немыслящ, как сделавшийся едино с Тем, Кто выше всякой мысли, и почивший там, где нет места действию ума, – т. е. движению его в воспоминании или помысле или размышлении. Не имея возможности постигнуть и познать непостижимое и дивное, он некоторым образом почивает на этом совершенным почиванием, этой неподвижностью блаженного нечувствия, т. е. не любопытно наслаждаясь неизъяснимыми благами с чувством, однако же, верным и определенным » (преп. Симеон Новый Богослов: Деятельные и богословские главы, 148, 149).

Различными словами отображая свой опыт, все подвижники Церкви, во все века и во всех странах, говорят об одном и том же.

Одинакова и метафизика личного сознания истинных ученых мира.

* * *

Незнание есть предмет первого и последнего постижения человека.

Удивительно, что ни в одном из Евангелий ни разу не встречается слово «знание», а апостол Павел, единственный из всех апостолов, говорящий о «знании», только в трех случаях кратко говорит о положительном знании, как даре от Бога («дается... другому слово знания», 1Кор.12:8; «кто любит Бога, тому дано знание», 1Кор.8:3; «но не у всех знание», 1Кор.8:7). В четырех же случаях говорит о вредных, как основах (1Тим.6:20), так и последствиях (1Кор.8:1, 10, 11) знания. И в одном случае говорит о том, что знание упразднится (1Кор.13:8).

Это чрезвычайно значительное утверждение апостола, в связи с общим отношением к проблеме знания всего Откровения Божия, приобретает исключительное значение для христианской гносеологической культуры. Христианская философия должна твердо очертить, осознать и исповедать в мире свое отношение к мучительнейшей для ветхого человечества проблеме знания.

Как «земля и все дела на ней сгорят» (2Пет.3:10) – пройдут сквозь огонь апокалиптического очищения, так и «знание» сгорит. Сгорят как солома бесчисленные построения ветхого человеческого ума. Развалятся, как дом, на песке построенный. Ибо должны подуть высшие ветры ведения и должны пролиться небесные воды недомыслимого постижения. И всякий дом, не на Камне (Христе) построенный – неизбежно и предопределенно падет. Говоря об этом, Евангелие (Мф.7:27) даже прибавляет, что это падение дома будет великим. Великим действительно будет падение всего человеческого знания, в великой гордыне своей противостоящего знанию Божьему, не вмещающему в себе (Ин.8:37) знание Божие.

Это знание Божие, «первою из тайн» которого «именуется чистота, достигаемая делом исполнения заповедей» (Ис. Сирин), есть Божественная жизнь в человеке: «хождение Бога в человеке», сотворенном именно для этого хождения в нем Бога, для этого знания Бога, и мира в Боге.

Это знание есть чистое, божественное, святое. Соль и венец жизни! Цветение духовного в «душевном».

* * *

«Безумствует человек в своем знании» – сказал пророк (Иер.10:14). «Мои мысли – не ваши мысли, ни ваши пути – пути Мои, – говорит Господь. – Но как небо выше земли, так пути Мои выше путей ваших, и мысли Мои выше мыслей ваших» (Ис.55:8, 9).

Незнанием должно именоваться не только знание ложное, но и знание недостаточное, которое, если человек переоценит его, делается знанием ложным.

Переоценка же своего знания практически все время происходит в жизни человеческой, и потому человек все время вращается в кругу лжезнания. Но сознание этого может стать источником непрестанного умаления человека пред Истиной, и тем открыть ему путь чистого ведения.

Это чистое ведение есть Божественная премудрость, о которой недостаточно говорить словами. Сам апостол прибегает к выражению предельной немощи человеческих слов: «мудрость мира сего есть безумие пред Богом» (1Кор.3:19). «Кто думает быть мудрым, будь безумным» (1Кор.3:18). Господь «избрал немудрое, чтобы посрамить мудрое» (1Кор.1:27). Ветхому миру мудрецов земных апостол противопоставляет людей новых: мудрых во Христе (1Кор.4:10). «Славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл то младенцам» (Мф.11:25).

Слово христианское (то, которое имеет в себе «соль») «не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлении духа и силы» (1Кор.2:4).

Вера (вход в Новую Жизнь) должна утверждаться «не на мудрости человеческой» (1Кор.2:5). Откуда же такое недоверие к мудрости человеческой? Но это не только недоверие, это огненное отвержение всего ветхого круга знания, как внебожного бытия. «Еллины ищут мудрости»... (1Кор.1:22). Кто такие эти – «еллины»? – Ветхая культура человеческая, ветхий, замкнутый в себя, отгораживающийся от живого Бога мир. Это – философия мира сего, мудрецов, «всегда учащихся и никогда не могущих дойти до познания истины» (2Тим.3:7)... Это – мучительно-мудрствующий и бесконечно возносящийся тленный век, имеющий у себя «только вид мудрости» (Кол.2:23).

Какая страшная сила слов отвержения ветхого – не приводящего к Богу знания. «Безумным – не знающим – быть надо, чтобы чрез это распятие ветхого смысла, чрез эту смерть человеческого ничтожного глубокомыслия возродиться, возникнуть в новый мир Премудрости Божией.

Борьба с похотью мира сего завершается отвержением и похоти знания.

* * *

Мир взорвется непреображенным знанием. Погибнет от своей плотской науки, не уравновешенной, не освященной чистым знанием духа. То, что могло быть благословением, будет проклятием для человечества. Развязанная сила материи обрушится на развязывателей и сомнет их. В эти минуты ангелы будут жать плоды покаяния и молитв.

В мире науки и философии произойдет и происходит уже то, что и во всех областях ветхой жизни: «будут двое на поле: один берется (в Царство Божие), а другой оставляется; две мелющие на жерновах: одна берется, а другая оставляется» (Мф.24:40–41).

«Я пришел для того, чтобы имели жизнь, и имели с избытком» (Ин.10:10).

Если трудно учить, то еще труднее учить учительству. Ибо учительство есть и великий грех, и величайшее добро.

Учительство грех, потому что: «и не называйтесь наставниками, ибо Один у вас Наставник – Христос» (Мф.23:10). И – «братья мои, не многие делайтесь учителями, зная, что мы подвергнемся большему осуждению» (Иак.3:1).

Учительство – добро, потому что «кто сотворит и научит, тот великим наречется в Царствии Небесном» (Мф.5:19) и – «Как прекрасны ноги... благовествующих благое» (Рим.10:15).

* * *

Творить и учить трудно. Трудно блаженство учительства, и трудно избавление от его греха.

Учащий уподобляется Богу. Неправильно (ненадлежаще, и не в надлежащем духе) учащий уподобляется идолу и диаволу. В этом крест истинного учительствования, и его слава.

Евангелие есть Слово, направленное не к ученикам только, но и к учителям, ибо ученик Божий есть учитель человеков. Жит по Христу, – это значит непрестанно учить всех и научаться чрез всех и от всего. Жить по Христу, – непрестанно учить себя.

* * *

Учение истине – других, есть лишь возрастание учения себя.

Кто евангельски учит себя (являет любовь Божию к себе), может учить и других. Правильно учащий себя – изливается правильностью сердца своего, и учения своего на других. Ибо других видит частицами себя. И им изливает свое познание любви. Им излучает свое познание правды; и словами, и делами, и молчанием, и молитвой.

В любящем, все – учит; ничто не пребывает в покое, все изливается, излучается, приобщается ко всему, и все приобщает своей любви.

Учительство Христово есть осоление мира – чрез людей. Людей – друг чрез друга.

Лживое учительство есть сеяние плевел (Мф.13:25) – горькой травы зла и неведения.

Сеяние учения равно сеянию хлеба. Слово небесное сеется чрез слово человеческое. Слово человеческое есть вид зерна; слово Божие есть сила жизни в зерне. Форма должна сгнить, и слово человеческое должно стереться. Сила Божия, оплодотворявшая слово человеческое, дает плод. Суд над словом есть молчание, в котором все истинное зреет и растет (митр. Филарет).

Слово о духе должно быть словом духа. Иначе оно будет ложно.

Слово истины – проволока тонкая, по которой дух Божий востекает к сердцу человека и изменяет сердце. «Вы уже очищены через слово, которое Я проповедал вам» (Ин.15:3).

"Я, – говорит Господь, – испытующий сердца» (Откр.2:23).

«Вера от слышания» (Рим.10:14). Вера есть изменение естества; не убеждение, а изменение естества; не убеждение, а изменение и претворение человека. Слух же и слово – проводники веры к сердцу – от другого сердца.

* * *

Мир полон различными колебаниями и волнами. Положительное и отрицательное движение духа совершается за порогами нашего сознания, и только отчасти улавливается опытом нашей жизни (Евангелие – о траве, невидимо, однако же заметно растущей. Мк.4:26–29).

Учительство есть горение и излучение правды, все равно, скрытое или открытое («Нет ничего тайного что бы не стало явным»). Истинное учительство зреет с сокровенным сердца человеком (1Пет.3:4), и не утаивается ни от людей, ни от ангелов. (От людей – иногда, от ангелов – никогда; и потому всегда есть сила для мира и его спасение). Блажен подвиг проповедников Слова, «проповедующих на кровле» (Мф.10:27); блажен подвиг и безмолвного скитания, в ущельях земли (Евр.11:38) святых отшельников. Их свет учит и греет миллионы людей...

* * *

«От избытка сердца глаголют уста» (Мф.12:34). Что такое этот избыток сердца?.. Влага ядовитая имеет ядовитое испарение. Благоухающая, – благоухает своим испарением. Духовное содержимое сердца не может утаиться, оно просвечивает сквозь человека, льется из глаз, сходит с языка, со всех движений и черт.

В сокровенной внутренней жизни человека накапливаются энергии, добрые или злые. Добрые столь же не могут жить в одном сердце со злыми, как вода с огнем. Либо огонь уничтожает воду, либо вода заливает огонь. Их борьба есть мучение человеческого сердца. Мучение исчезает лишь при победе злого или доброго, и человек либо успокаивается во зле и самоволии, становится (по-сатанински) «выше добра и зла» (Ницше), либо находит покой Господень – благословенную «субботу» свободы от страстей и похотей. Первое «успокоение» есть выражение духовной смерти; второе – жизни во Христе.

* * *

Всякий человек имеет свое содержимое сердца. Над очищением сего содержимого надо непрестанно работать человеку, дабы увидеть Господа, дабы осязать Господа руками своими. Блаженство сего обещано чистым сердцем (Мф.5:8). Огонь Духа должен испарить из сердца все воды, капли и пену страстей (греховных самоволий). Вода Крещения должна угасить все «разжженные стрелы лукавого» (Еф.6:16), огонь похоти и греха.

Дабы единое высшее естество восцарствовало в сердце, оживотворяя его огнем святыни, и прохлаждая водами Высшей жизни.

Вода жизни подменивается, в злом сердце, мертвой водой, и огонь славы горней подменивается огнем геенны. Вода греха и смерти сожигается огнем любви евангельской, и огонь геенны угашается водами благодати.

Но пока не совершилось это воскресение человека (уже в сей жизни), идет борьба за вечную жизнь: радость и мучение человеческое.

* * *

«Избыток сердца» есть излучение данного (в сей миг) содержания сердца. Избыток надо хранить, не являть его. В этом закон первичной духовности человека. Надо управлять своим «избытком», уметь его удерживать. Злой надо удерживать, и испепелять. Добрый надо удерживать – хранить, как нечто драгоценное, сокровенное, нектарное, исчезающее – при неосторожном и неблагоговейном обращении.

Вода благодати дается тому, кто умеет ее хранить. Огонь духа небесного вручается тому, кто умеет не только его мудро открывать в мире, но и загораживать его руками своими от больных глаз мира.

«Избыток» свой благодатный надо хранить, как зеницу ока сердечного, тысячекратно более тонкого, чем внешнее, глядящее на временные явления мира.

Непроизвольно показывают обычно люди зло свое. Хотят скрыть, и – не могут. Пусть и обнаружение добра всегда идет этим путем. И тогда будет являться истинный избыток. Если сами станем открывать добрые «избытки» свои – откроем сердце неутвержденное свое, и – поранимся (Мф.7:6). Если станем скрывать сердце, – откроем избыток, в той мере, в которой скрыли сердце... Ибо Господь уже будет являть Свой избыток любви чрез наше, умершее для своей правды сердце. Чуден и тонок этот закон; блаженно его применение. Видишь его на скромных, на совестливых, на не знающих своей правды, но сияющих своей правдой людях.

* * *

Явно учит лишь тот, кто умеет учить тайно. Тайно просвещать себя, тайно отражать свет Божий в мир.

«Пусть левая рука твоя не знает, что делает правая» (Мф.6:3), «помолись Отцу твоему... втайне» (Мф.6:6)... «Смотрите, не творите милостыни вашей пред человеками, да видимы будете ими» (т. е. ради этого) (Мф.6:1)... «Подобно Царствие Божие горчичному семени, которое меньше всех семян» (в мире земных явлений) (Мк.13:30–31). Тайное отношение к окружающему миру, сокрытие в Господе. Поручение себя и дел своих Всевышнему.

* * *

Старцы оптинские по большей части обличали прикровенно (под видом какого-нибудь рассказа или события из их личной жизни). Таинственное вразумление – самое острое, «рассекающее» человека. Слово Божие, только то рассекает нас, которое наиболее непосредственно, т. е. непринудительно и остро входит в нашу душу. Мы ищем убеждения, не насилующего нашей свободы, а всякое слово человеческое тащит нас; лишь одно Слово Божие (хотя бы и в слове человеческом) – зовет нас, являя свою любовь. Слово же человеческое уговаривает и принуждает.

Бог Живой есть величайшая свобода и милование. Этого милования исполнены мы должны быть, и тогда слово наше будет учить и освобождать.

* * *

Явное учительство есть свидетельство; или, иначе сказать, – мученичество. Мученик по-гречески означает свидетель, и свидетель (истины Божией в мире) есть всегда мученик. Ибо преодолевать ему надо терние собственного сердца и шипы диавола, и всего мира. «Свидетельство» есть явное учительство в мире. Истина должна проникнуть до последней сферы мира, на самые дальние его волны, объять слух и голос, воздух, дыхание и язык. Когда мы свидетельствуем (явно говорим истину Божию в мире и о мире), мы говорим не только тому человеку, которому говорим в данную минуту, но и всему миру: ангелам и человекам, солнцу, воздуху, земле и небу... Ибо истина, высказанная звуком голоса человеческого, проходит все небеса (Рим.10:18) и, увеселяя ангелов, ложится у Престола Божия, как некое семя, долженствующее воскреснуть в Последний день. Безмерно ценно это исповедание слова, свидетельство Истины, чрез грешного человека в мире грешном! Истинно, кто не постыдится Христа, Сына Божия (Его правды, Его чистоты), того и Сын Человеческий не постыдится, когда приидет во славе Своей, – «со святыми ангелами» (Лк.9:26), добавляет Евангелие. Ибо ангелы – свидетели наших слов.

* * *

Истину можно говорить лишь «от избытка сердца». И нельзя слышать об Истине «без проповедующего» (Рим.10:14). Но, «как проповедовать, если не посланы?» (Рим.10:15)... Слышать мир должен истину Божию – от себя же, от своих уст, от уст людей грешных... «Твоими устами буду судить тебя, лукавый раб» (Лк.19:22). Оттого ангелы на земле молчат, а человеки посылаются. Их сердцу дается «избыток», и этот избыток дает им силу свидетельства. Свидетельствовать же можно лишь о том, что «видели очи», что «осязали руки» (1Ин.1:1). «О Слове Жизни». Сердце должно осязать, сердце должно видеть Христа. Только такое свидетельство принимается на судах Божьих и человеческих.

Есть два смеха: светлый и темный. Их сейчас же можно различить по улыбке, по глазам смеющегося. В себе его различить можно по сопровождающему духу: если нет легкой радости, тонкого, мягчащего сердце веяния, то смех – несветлый. Если же в груди жестко и сухо, и улыбка кривится, то смех – грязный. Он бывает всегда после анекдота, после какой-нибудь насмешки над гармонией мира. Искривляемая гармония мира искривляет душу человека, и это выражается в кривлении черт лица.

"Горе вам, так смеющимся ныне, ибо восплачете...» (Лк.6:25). Заплачете! Потому, что увидите, что приложили радость не к тому, к чему можно приложить, но к тому, что достойно муки.

* * *

«Благостная улыбка» есть зеркало найденной гармонии. Святые улыбаются не смеясь. Смех, как полнота чистой радости, есть состояние будущего века. «Блаженны плачущие ныне, ибо вы воссмеетесь». Аскетический опыт осветления и преображения человека советует даже улыбаться, не открывая зубов (лучше немного меньше радости, чем хотя бы самая мимолетная нечистота в ней!). Небесная горячность духа.

* * *

«Анекдотический смех», которым смеются в кинематографах, театрах, на пирушках и вечеринках, которым легко осмеивают ближнего, смеются над слабостями и над достоинством человеческим, над совестью его и над грехами, для увеселения и для забвения печали, без смысла, и тщеславно смеша других, все это – болезнь духа. Можно сказать даже точнее: это – симптом болезни духа.

* * *

В мире духов живут нечистые духи; они видны бывают на лицах «закатывающихся» смехом... Ангельская радость озаряет лицо улыбкой.

* * *

Добрым смехом бесшумно развеять можно скопившиеся тучи злобной спорливости, ненависти, даже – убийства... Хорошим смехом восстанавливается дружба, семейный очаг.

* * *

«Едкий» смех – не от Бога. Язвительная улыбка, сарказм остроты, это – пародия на евангельскую соль мудрости. Пародия, искривляющаяся в улыбке.

* * *

«Острота» слова всегда взрезывает душу. Но острота – будучи даже одинаковой у двух ножей – хирургического и разбойнического – производит совсем разное действие. Одна, взрезывая, пропускает свет небесный и теплоту Духа, или вырезывает гноение, обрезывает мертвость; другая – безблагодатная острота – режет, кромсает душу и часто убивает.

* * *

Остры только святые, и только святое остро. Грязные же духи пародируют остроту, и много людей в мире изощряется в «высказывании себя» чрез эти остроты.

* * *

Предел духовной нечистоты смеха: «гомерический хохот» – гоготание... Такой смех настигает людей недалеко от обильных трапез.

* * *

Блюдущий себя, благоговеинствующий пред тайной своей жизни, будет блюсти как всю свою жизнь, так и свой смех. Даже свою улыбку он соблюдет пред Богом. Все будет у него – помощию невидимых хранителей его – чисто и ясно.

* * *

Святые светили миру и плачем своим, и улыбкой. Как дети. Ибо только у детей – и у подлинно верующих во Христа людей – есть чистота жизни, видимая телесными глазами, даже в чертах лица.

Просто и чисто все у детей, еще не коснувшихся тленного духа. Смерть еще не выявилась в усмешке их смертной природы, им дана весна жизни, как начаток и как воспоминание рая; и вот, они чисто смотрят, чисто смеются, нелукаво говорят, легко плачут, легко забывают свой плач...

«Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царствие Небесное»... Ясно – почему.

Высшая похвала человеку – сказать: «У него детский смех»... смех непорочный, близкий к райской гармонии.

«Огонь пришел Я низвести на землю...» (Лк.12:49).

* * *

Тайна беззакония Прометея не в том, что он похищает огонь, а в том, что он похищает. Желание восхитить и обогащаться восхищенным, это – обнаружение первозданной гармонии мира (возможности обладания всем), и – его разрушенной любви.

* * *

Похищать никому ничего нельзя, ибо тот, кто похищает, не имеет единства с тем, у кого похищает.

Достигший же любви обладает всякой вещью, не похищая ее. Это есть Царство Божие.

«Ничего не имеем, и всем обладаем» (2Кор.6:10).

* * *

Всякий похититель чужого потому беззаконен, что не может сделать это чужое – своим... Лишь через любовь подчиняются вещи человеку.

Потому в мире надо просить («Просите и дано будет вам»... Мф.7:7); потому в мире надо давать («Давайте, и дастся вам»... Лк.6:38).

* * *

Похищают всегда чужое, ибо своего похитить нельзя. Свое только можно дарить и свое только можно брать.

Это – закон Нового мира.

* * *

«Не укради» (Исх.20:15), – продолжение «не убий» (Исх.20:13) – закон Возсозидания, закон Любви. Крадущий убивает жизнь, и свою, и того, у кого крадет...

«Таковы пути всякого, кто алчет чужого добра: оно отнимает жизнь у завладевшего им» (Прит.1:19).

* * *

Если нет единящей любви, чужое всегда остается чужим, и поистине «отнимает жизнь». И будет свидетельствовать (жечь!) на Страшном Суде.

* * *

Мир, данный человеку от Бога и передаваемый человеком человеку, есть озарение и великое тепло жизни... Мир, похищенный человеком и похищаемый у человека, есть огонь геннский.

* * *

Похищение малого или большого, вещественного или духовного, делом или желанием, есть грех к смерти, – ибо против Любви, Жизни.

Лишь любовь, не похищая, делает все своим. А свое похитить уже нельзя.

Всякий похищающий – похищает огонь с неба...

Всякий любящий имеет этот огонь.

Ибо его свести на землю пришел Господь.

Можно ли человека любить и ему не доверять?.. Можно. Истинная любовь к человеку совсем не означает обоготворения всех его качеств, и преклонения пред всеми его действиями. Истинная любовь может замечать и недостатки человека, столь же остро, как и злоба. Даже еще острее. Но любовь не как злоба, а по своему, по любовному относится к недостаткам человека. Любовь бережет и спасает человеческую душу для вечности; злоба же топит, убивает. Любовь любит самого человека; не его грехи, не его безумие, не его слепоту... И более остро, чем злоба, видит все несовершенство этого мира.

Подвиг прозорливости духовной – видеть все грехи людей и судить все зло и, при этом, не осудить никого... Только свыше озаренный человек способен на такую любовь.

Да, можно любить, и – не доверять. Но, не есть ли доверие признак души открытой, и не есть ли открытость свойство любви? Нет, любовь – шире открытости. И без открытости души, в этом мире, может быть любовь... Старец Амвросий Оптинский или Преподобный Серафим любили людей пламенной любовью, и, в Духе, служили им. Однако, не всем открывались, и открывались мало; хранили душу свою от людских взоров, проникая своим взором в души людские. Духовник на исповеди совсем не открывает своей души исповедующемуся. Но душа истинного духовника открыта – не обнаружением, но любовью; и через любовь обнаруживается в мире.

Старец не всегда и не всем открывает все, что знает от Бога. Но, сообразуясь с состоянием каждого, к каждому подходит соответственно.

Мать, которая не все, что приходит ей на мысль, говорит своему ребенку, не по нелюбви скрывает, но по любви не доверяет, а являет именно ребенку свою любовь, сокрывая от него все ему неполезное, до чего не дорос он еще, чего не может принять в свое незрелое тело, и в свою незрелую душу.

Не-искренность, не-непосредственность, не-простота, как и «недоверчивость», – могут быть благими... Врач не все открывает больному, начальник – подчиненному, учитель – ученику.

Состояние и возраст, вместимость и приготовленность определяют предмет и истину, являемую в мире.

Кораблю подобна человеческая душа. Корабль имеет подводную часть, и душа должна иметь свое невидимое для мира сознание. Не «подсознание», но укрываемое – ради блага истины – сознание.

Злое утаивать надо, чтобы никого не замарать. Доброе утаивать надо, чтобы не расплескать. Утаивать надо ради пользы – всех. Скрывание душой своего зла иногда бывает необходимостью духовной; скрывание своего добра почти всегда бывает мудростью и праведностью.

Не всякая «не-прямота» есть неправда; и не всякое «недоверие» есть измена последнему доверию.

Последнее доверие можно иметь лишь к Богу Триединому и ко всем Его законам и словам. Недоверие же к себе есть всегда мудрость, и всякое подлинное, положительное недоверие по любви, к другим, есть продолжающееся святое недоверие к самому себе... Ибо не волен бывает, подчас, в своих делах и словах человек, мятется во зле, и сам не отдает себе в этом отчета.

«Не во всем доверять себе»... – это имеет глубокий и спасительный смысл. Свой опыт, свой ум, свое сердце, своя мысль, свое настроение... все это шатко, бедно и неопределенно; здесь нет абсолютного предмета для доверия... А от недоверия ко всему шаткому проистекает всесовершенное и безграничное доверие к Богу Триединому.

Ближним столь же нельзя доверять (и столь же можно!), как себе; а себе – лишь по мере своей согласованности с Откровением Божьим, с волей Христовой, открытой в мире, и открывающейся в душе.

Лишь духовным отцам и руководителям – истинным и испытанным – во Христе, можно всецело доверять себя, более, чем себе, и предавать свой слух и свою душу, как Богу, во имя Бога.

Ближний же мой, друг мой, есть лишь частица меня самого (ибо он частица всего человечества, коего я – частица). Следствия первородного греха, страсти, – присущи и ему, и мне. Конечно, в разной мере и в различных оттенках, но как он, так и я – мы имеем основание – не доверять своей, пока еще двойственной природе и непреображенной воле. Мы действуем, почти всегда, «по страсти», с примесью греховного, а не «бесстрастно», не свободно – во Христе.

Я, действительно, изменчив, непостоянен; колеблюсь различными «приражениями» лукавого и чистота глубины души моей то и дело замутняется поднимающимся со дна ее илом. Ближний мой так же изменчив, как я, и столь же способен на доброе, как и на злое.

Я нуждаюсь в постоянной проверке себя, и ближний мой – так же. Я должен без устали проверять свои действия в мире: «по Богу ли» они? Проверки требует не только злое, но и «доброе» мое, ибо злое часто бывает очевидно, тогда как доброе лишь кажется «добрым», а на самом деле бывает злым. Впрочем, и злое нуждается в проверке; и злому нельзя «доверять» по первому признаку «злого». Людям потемненным (каковы мы) и хорошее представляется плохим, если оно сопряжено с болью, тягостью и оскорблением нашего самолюбия.

Не о злой подозрительности здесь речь, а о благом творческом недоверии к себе, и ко всему, что окружает нас в мире.

Грех нам представляется, почти всегда, чем-то «сладким»; – не нужно доверять этой сладости, ибо она есть горчайшая горечь и страдание. Страдание же (напр., в борьбе за чистоту тела и души) представляется невыносимым и отвратительным; не нужно доверять и этому выводу; за благим страданием следует мир, который превыше всякой радости.

Люди много и, часто, подолгу говорят, и как будто идеи их должны служить благу; но, сколько неверного, соблазнительного и – пустого льется из их уст. Не нужно доверять всем словам людей... Люди часто сами страдают за те слова, которые они сами сказали, и раскаиваются в них.

Да, не все, что исходит от человека (даже при самых благородных его намерениях!) есть благо. Многое бывает ненужно, напрасно, греховно, и таковым является не только для того, кто это ненужное – изводит, но и для того, кто его неосторожно принимает.

Углубляя свою любовь к людям, никогда не надо забывать, что все люди больны, и необходимо жить среди них в постоянном трезвении, не только в отношении себя, но и в отношении всех окружающих... Лишь при первом бывает плодоносно последнее.

Не к самому человеку надо, конечно, иметь недоверие, но к данному его состоянию. Степень доверия следует всегда менять, соразмерно состоянию просветленности человека в Боге. Если человек, которого мы любим, и кому всегда до сих пор доверяли, вдруг, явится пред нами нетрезвым и начнет нам давать какие-нибудь советы... исчезнет ли наша любовь к этому человеку? Если мы глубоко его любим, любовь наша не исчезнет, и даже не ослабится. Но доверие исчезнет, не только к словам, но и к чувствам этого человека, пока он в таком состоянии.

Опьянение вином реже бывает у людей, чем опьянение какой-либо иной страстью: гневом, злопамятством, похотью, деньголюбием, славолюбием... Страсти как вино действуют на разум и на волю человека и извращают всю его душу. Опьяненный какой-либо страстью не владеет собой, перестает быть самим собой, делается «игралищем бесов»; даже тот, который в свободное от страсти время бывает исполнен подлинной глубины и чистоты Христовой, посколь она возможна в пределах нашей земной, личной и наследственной греховности.

Более светлому состоянию человека принадлежит и более совершенное доверие... Например: я хочу произнести Слово, или – принять Св. Тайны, но чувствую, что душа моя полна смятения и страсти... Я должен, в этом случае, поступить по Евангелию, т. е. «оставив свой дар у жертвенника», пойти помириться с душою, «с моим братом»; иначе сказать – умиротвориться, войти в небесную жизнь. Вот образец праведного и благого недоверия себе, во имя Христовой любви к самому себе. Эгоистическая любовь моя, напротив, желала бы презреть, не заметить моих недостатков и сочла бы душу мою «достойной», неправедно доверила бы ей, и позволила бы ее греховному состоянию излиться на мир, или беспокаянно приблизиться к Богу, к Его горящей купине. Дозволила бы, – не по заповедям Божьим (которые суть: «изуй сапоги твои», т. е. греховное состояние души), а по своеволию... И опалился бы я непреложными законами Божьей чистоты.

Несомненно, что я должен беспристрастно относиться к себе и к другим. Но не будет ли это значить, что я «творю суд», над кем-нибудь, вопреки Слову: «не судите, да не судимы будете» (Мф.7:1)? Нисколько. Рассуждение есть признак выхода человеческой души из дурного ее младенчества. Рассуждение, это – «мудрость», про которую сказано: «будьте мудры, как змии» (Мф.10:16). Рассуждение есть венец любви, и Св. учители Церкви даже – о тайна! – считают его выше «любви», выше, конечно, «человеческой», неразумной, часто даже погибельной – любви. Рассуждение есть небесная мудрость в жизни, духовный разум любви, который не отнимает ее силу, но дает ей соль.

«Не мечите бисера вашего...» (Мф.7:6) – это не отсутствие любви (Слово Божие учит лишь одной любви!), но мудрость любви, знание высших законов неба, изливающегося на весь греховный мир, но не смешивающегося ни с чем греховным.

«Не мечите бисера вашего...» – есть заповедь о недоверии в любви, заповедь, ведущая к любви, оберегающая любовь.

«Да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя» (Мф.6:10)... Я постоянно хочу осуществить в себе, и во всем, эту любовь; – упразднить «царство свое», и открыть – Божие. Не доверять, не принимать ничего «своего», «человеческого», греховного, и полугреховного... Открыть свой слух и свое сердце (всю его глубину!) лишь Божьему, чистому, светлому... «Да приидет Царствие Твое»! Я – до смерти – не хочу успокоиться в алкании его – во всем. Я молюсь, и не холодно слетает слово это с уст моих, оно исторгается из всего существа моего, и заставляет меня томиться, как в пустыне.

Сладок Суд Божий, совершающийся в моем сердце, над моим сердцем... Сладостно мне Пришествие Христово. Я встречаю Господа везде. Не везде является мне Господь, но я встречаю Его, в каждом слове, и каждом дыхании... В разговорах, намерениях и действиях человеческих.

Я хочу лишь Его. И ненависть хочу иметь ко всякой не-Его правде. Я все хочу лишь в Нем, без Него мне ничего не надо, все мне безконечно тяжело и мучительно. Он свет сердца моего. Я бы не сделал ничего доброго, если бы знал, что это доброе Ему не угодно. Я знаю всегда – и ночью и днем – что Он близ меня; но не всегда я слышу Его горячее дыхание, ибо не всегда я сам устремлен к Нему и хочу Его более всего другого. В этом своем переживании я чувствую такую немощь, такую слабость и нищету, что ни в чем земном не могу успокоиться, ничто не может поддержать меня. Лишь Он, сказавший: «Мир Мой даю вам» (Ин.14:27)...

«Юноши ваши будут видеть видения, и старцы ваши сновидениями вразумляемы будут» (Деян.2:17), – говорит пророк Иоиль (Иоил.2:28), и это пророчество о пророчествах повторяет ап. Петр в день сошествия Св. Духа.

Проникновение Промысла в область воображения и сознания человеческого, и использование им всего материала мира сего для сообщения человеку начатков Царствия Божия, и указания путей к нему, есть повседневная действительность наша. Только замечают ее не все. Большинство людей (даже верующих) не подозревает, что можно, вообще, быть Свыше вразумляемым, – не только через видение или сновидение, но и через видение обычной действительности человеческой.

Это видение обычного, но – в новом свете, именуется «внутренним поучением», – и есть одно из самых распространенных, – (и, потому, одно из самых пренебрегаемых людьми) явлений Божьего Откровения. Человек видит вокруг себя то, что он всегда видит и то, что все видят, но внутренне, кроме того, видит еще сокровенный смысл данного предмета... Из видения востекает к видению.

Таинственно, символически человек узнает начатки будущего мира, что есть – Откровение. Оно не только бывает связано с общей судьбой мира, но и с личной жизнью человека. Пример: человек гуляет в поле, недавно засеянном, и, чтобы полюбоваться травкой, выдергивает одну зеленую травинку и, рассматривая ее, замечает в корне ее сгнившее зернышко... У человека, вдруг, встает в уме евангельское слово о том, что... «не оживет, если не умрет» (1Кор.15:36); и, видя столь наглядное подтверждение этого, человек начинает останавливаться мыслию на своем собственном пути земном, и, вдруг, приходит к выводу, что и для него этот закон несомненно имеет значение, что в этих формах и в этом содержании жизни, в которых он сейчас живет – не сможет остаться навеки; что формы и содержание его теперешней жизни недостаточны, несовершенны и, значит, несомненно должны «уйти в землю», умереть, – он же должен воскреснуть в добре и в Истине, – для иной, уже настоящей жизни... Размышляя таким образом, человек возвращается домой, и чувствует, что во всех отношениях его к окружающим людям огненной нитью начинает проходить новое сознание жизни. Добытое в откровении сердца, чрез видение. Видение зеленой травки стало для человека видением жизни вечной.

Все люди видят в поле пшеницу, но не со всеми бывают подобные видения... Жизнь же некоторых людей только и состоит почти целиком из подобных видений. О. Иоанн Кронштадтский называет это лицезрение высшего бытия в низшем: – приходом Царствия Божьего «в силе» (Мк.9:1).

Далеко не со всеми это бывает... Но те, с кем это бывает, поистине, как юноши, на которых указывает пророк Иоиль, «видениями вразумляемы бывают», хотя и не уходят из той действительности, в которой пребывают все, на земле живущие.

Утончается, очищается душа человеческая, и сквозь тонкий покров явлений этого мира, прозревает чудо жизни высшей, и еще большее чудо – любовь Божью, обращенную к каждому человеку в бесчисленных тайных голосах и откровениях. Для которых надо «иметь уши, чтобы слышать» (Мф.11:15), надо «иметь глаза», чтобы видеть.

Господь открывает высший мир. Но человек все время прячется от него, закрывается от него, или слепо смотрит в высший мир, лишь природным сознанием, без опыта веры. Вера же неопытная не преображает жизни, как жизнь потемненная не пропускает небесных лучей в сердце человека. Чем же непросветленнее сердце, тем горделивее разум, и более замкнут для откровений. Таков порочный круг ветхой жизни, жизни закрытой для постижений, для видений.

Многие могли бы узнать более, чем они знают, о собственной жизни своей, и о жизни всего мира.

Мало «больших видений» небесных в мире, потому что «малых видений», – видений веры – не много.

Потемненное сознание человека хочет миновать это правдивое и смиренное видение веры, и сразу увидеть – своими потемненными чувствами – высший мир. «Род лукавый и прелюбодейный ищет знамения, но знамение не дастся ему, кроме знамения Ионы пророка»! (Мф.12:39)

Не надо искать знамений. С верой настоящей придет видение сущности жизни, сокровенного мира, востекающего к Полноте Бытия.

Откровения, доступные восприятию человека на земле, всегда будут крошками, падающими со стола небесного мира, ибо человеку дано великое испытание жизни во тьме, – в окружении лишь символов и отблесков света.

Человек замкнут в темницу этого чувственного мира, его плотских явлений. Но из этой темницы он должен найти выход. И самое удивительное, что двери этой темницы всегда открыты. Их стережет лишь сам человек, не пускающий себя самого в небесную жизнь.

Слепому, природному сознанию нужен поводырь. Этот поводырь есть Закон Откровения. Все слепые пройдут свой путь, если будут держаться за Руку Ведущего. Ясны заповеди Евангелия и непреложны: крепка Рука, протянутая с Неба. Коснувшийся ее, пошедший за ней обретает начатки жизни вечной, уже в этой своей краткой жизни. Видение мира переходит в его видение...

Кроме малых видений, – видений в окружающем естестве, бывают большие видения, видения души, вышедшей из окружающей ее действительности низшего мира. Это есть «восхищение». Не все восхищаются «до третьего неба», как апостол (высший, доступный человеку предел Познания), но до второго восхищаются, забывая первое, чувственное небо этой земли. Подобные восхищения бывают во сне, и, чему много примеров мы видим в Евангелии, бывают и вне сна. Бывают так называемые в аскетике «тонкие сны» – полуявь, полусон... Истины божественные раскрываются в поучениях, образах и картинах. Картины эти земного порядка, но видение истины обнажено в видении образа – и слышании слова – более, чем это бывает в откровении. Ибо во сне выключен человек из земной необходимости, и дух легко живописует человеку Истину Свою – прямо в сердце. И говорит ее – прямо в слух сердца.

Эти явления бывают и от демонов... Но пришедшие от Бога оставляют смиренное, глубокое чувство покорности Воле Божией и покаянное ее познание. Пришедшие же с лживой стороны надмевают человека, возносят в пустоту, чтобы свалить в бездну.

Не нужно желать «больших видений», (то, что обычно только и называется «видением»), но – всемерно устремляться в мир малых откровений, видений веры, всегда безопасных и всегда возможных.

Часто делает человек ошибку: к видению иного мира хочет устремиться путем не иного, а сего мира. (Жаждущий «знаний» именно этого и хочет). Чрез низший мир своего видения, – познать видение сверхчувственного. Чрез то, что смертно, познать бессмертное.

Но не таков закон духовного познания. Чрез смертное можешь познать лишь смерть; чрез бессмертное – бессмертие. В человеке бессмертен лишь дух, его тонкое, для многих почти неуловимое дыхание, и только путем этого дыхания, человек может приять знание своего бессмертия, и может быть научен путям Божьей вечности, среди природы этого чувственного мира, и чрез природу.

* * *

Господь закрыл пред человеком свое «третье небо», которое есть единое настоящее, замкнул человека во тьму этого чувственного солнца, дабы научился человек искать настоящий Свет, пришедший в мир «просветить и освятить» всякого человека.

Человеческому бессмертному духу дано краткое земное существование во плоти. До Воскресения и Преображения плоти, будущего Христова мира, жизнь во плоти означает замкнутость в чувственном мире, отделенность от мира духовного. Души человеческие замкнуты в этом мире, как в тюрьме. Но и в тюрьме люди имеют часть своей свободы: двигаться, дышать, питаться, согреваться, думать, желать... Сокращена внешняя жизнь, для пользы самого человека. Чтобы нашел человек себя, и определил – к вечному Добру.

* * *

Опасение человека сейчас в том, что он замкнут в оболочку этого мира, ограничен своими чувствами и всеми пределами земли.

* * *

Что было бы, если бы на мгновение исчезла перегородка, отделяющая этот порядок мира от иного, духовного порядка ангелов и духов. Две зияющие бездны открылись бы пред всеми людьми во всей их сущности. Бездна святости ангельской, бездна огня Божьего, сожигающего грех, и бездна демонического, страшного восстания на святыню Божью...

К несчастной душе человеческой был бы настолько ближе этот черный огонь злобы преисподней и грехов мира, чем светлый небесный огонь, что человек обуглился бы духовно и физически – не выдержал бы и мгновения.

И потому, неизреченное милосердие Божие в том, что этот идущий к своему спасению мир обнесен толстой стеной земных чувств и явлений, заперт засовами непреложных материальных законов. Спасение, пока, заключается для человека именно в этом. В том, что длится его земная жизнь, – драгоценное время работы духовной... Суд же будет заключаться в снятии пред человеком плотской стены и обнажении пред ним мира духов. Это совершится неизбежно со всяким человеком, при его исходе.

Поняв этот закон «заключенности в темницу духовную» (мир сей), человек никогда не будет искать «знамений», как не будет требовать «реальных доказательств» – «существования того мира»...

Желать коснуться небесного мира пальцами, или даже чувственной душой (психологией), есть большое неразумие (если не окаянство) человека.

С древних времен Откровение Божье говорит людям о недозволенности гаданий, гороскопов, узнаваний по рукам, картам или каким-либо другим образом своей судьбы. «Судьба» человека должна утонуть в послушании Воле Божьей, умереть целиком в ней, не вводить рядом с Волей Отчей каких-либо созвездий, планет, линий рук или карточных мастей... Все это последнее есть непросветленное язычество, от которого должен совершенно отречься христианин. Если не отречется, окажется вероотступником, отступившим от своей святой, мудрой, чистой, единоспасающей евангельской веры. Демоны же улавливают чрез своих слуг – хиромантов и гадальщиков – людей (даже верующих) в непослушание Воле Божьей, в порабощение стихиям мира сего. Как духи, демоны знают более того, что знает человек, и хотят этими знаниями купить любопытную человеческую душу... Как нужно быть осторожным верующему человеку. Не продать свою святую Христову веру, веру преданности Воле Божией, веру «незнания» ничего, кроме Христа Распятого, и Его Закона Спасения.

Этот Закон Спасения есть прежде всего – таинственный Закон Сокровения. Сокровения будущего, сокровения настоящего, сокровения прошедшего... Человек закрыт отовсюду, как стеною, этими законами сокровения... И чем более будет сам себя сокрывать человек, тем ярче и светлее узрит Свет Господень. Ибо – не оживет, если не умрет.

Дверью, Христом, Откровением Христовым надлежит человеку постигать настоящее свое, в его новой великой сущности... Лишь чрез подлинное познание настоящего (святости дел и намерений) человек проникнет в будущее (прозорливость, дух пророчества) и откроются ему тайны прошедшего. Ибо во всем будет видеть человек одно вечное.

1-й верующий. – После нашей беседы¹ встретил я одного неверующего и пересказал ему твои слова. Он меня сразу же поставил в тупик. Он сказал: «Вопрос целесообразности земных страданий может понять и неверующий человек по чисто земным соображениям (например, воинствующий материализм признает целесообразность «классового страдания» ради «будущей социальной гармонии»; достижение всякой земной ценности связано с трудом-страданием, и т. д.), но чему неверующий человек никогда не поверит, это «муке вечной», о которой говорит Евангелие. «Как смогу я радоваться и блаженствовать в раю, – сказал он, – если буду знать, что рядом, где-то есть ад, где мучаются грешники. Я не приму такого рая». Эти слова поставили меня в тупик. Я не знал, что ответить ему...

2-й верующий. – Я выразил тебе уже мою сокровеннейшую мысль и мое непоколебимейшее убеждение, что Царство Небесное встретит в этом и в будущем мире лишь тот, кто знает причины славить Бога за все, т. е. не ставит прославления Имени Господня в зависимость от каких бы то ни было своих маленьких человеческих мыслей и чувств. Это и есть богоусыновление человека, Люди славят Бога без условий. Понимаешь – безусловно. В этом существо христианской веры, как всепоглощающего доверия Богу. Я только такую веру и могу принять. Только такая вера достойна Того, кто сотворил человека, только такая вера и достойна самого названия – «веры».

Поверь мне, то, что тебе говорил твой собеседник-атеист, это все одна риторика. Я уверен, что твой собеседник, когда говорил это, не плакал, а между тем, по своей теории, он должен был рыдать, ибо тысячи и тысячи людей страдали в эту минуту недалеко от него. Почему он думает, что в раю он вел бы себя иначе? Неужели он никогда в жизни не смеется, не радуется? Несомненно, его сострадание есть совершенно нежизненная для него теория. Он не знает того, что говорит.

1-й верующий. – В отношении его это, пожалуй, и так. Он честный человек, но его нельзя назвать «далеким от земных радостей». Его сострадание, действительно, немного риторично. Но святые, но люди чуткие, прозорливые, отдавшиеся Богу, ведь они же видят несоответствие судеб человеческих в мире, – они же будут его видеть и там? Как смогут они блаженствовать? И если смогут, в чем их святость тогда?

2-й верующий. – Все люди, имевшие опыт подлинной духовной жизни, знали и знают, что благодатное утешение Господне, приходящее к душе человеческой, до такой степени перерождает психику человеческую, что человек вырастает из всех рассуждений этой земли, из всех ее психологий. Он рождается в мир новых откровений, отношений, оценок, где все Господне: воля Господня, правда Господня, святость Господня, мир Господень, – ничего нет «своего».

Надета брачная одежда, не один рукав ее, но вся она надета. И все до такой степени в Господе, и Господь во всем, что вне Господа и вне любви к Нему, – ничего нет. Здесь не уничтожение личности человека, но полное ее претворение, сожжение всей ее самости. Так уголь теряет свою черную самость, проникаясь пламенем.

Любовь к Богу от всего разума, всей воли и всего сердца потому заповедана, как первая заповедь для человека, что эта любовь есть истина всего нового мира. Евангелие же есть откровение этой истины в мире, запечатление ее в человеческом сердце. И, кто знает, что Евангелие есть истина более совершенная, чем самые высшие человеческие рассуждения, чем самые высшие моральные оценки человека, тот поверит всем словам Евангелия и отодвинет в сторону свою собственную мудрость.

«Возненавидеть отца и мать» – идя к Христу, это совсем не значит возненавидеть человека, через которого мы родились в свет. Возненавидеть своих близких – по Евангелию это значит возненавидеть всю свою плотскую жизнь, все идеалы своего сердца, явно или тайно противопоставляемые Богу; все свое плотское мудрование, свою плотскую любовь. Это значит – задышать, задвигаться в ином мире, в мире «ума Христова», духа Христова.

Этот новый мир построен всецело на любви к Богу, на любви ко всему – в Боге. «Все» есть непрестающий повод возлюбления Бога. В этом новом мире совершенно невозможны, немыслимы такие рассуждения, как: «я не могу радоваться, если буду знать, что где-то (поистине, слова человеческого пространства) мучаются грешники», или: «я не хочу принять рая, если туда не войдет тот или другой человек». Подобные рассуждения плоть от плоти и кость от кости ветхого, непреображенного человека, горделивого своей независимой от Бога любовью, своей надмевающейся над Евангелием правдой. Для познания тайн и законов небесного мира, весь этот ветхий мир, весь этот ветхий человек должны быть распяты. Ибо только это крестное распятие, умерщвление себя в Боге (не только пороков своих, но и всей своей добродетели), – есть очищение.

Страшная действительность представляется нашим глазам: с одной стороны, мы видим бесчисленное множество людей преображенных, сияющих в нетленной красоте Духа, исполненных великой любовью к Богу и человеку, и никогда не говорящих и даже не помышляющих: «я отказываюсь от рая, если там не будет того, кого я люблю», или: «я не могу радоваться, если рядом со мной будет ад»... А с другой стороны, мы видим такое же множество людей злых, неблагодарных, эгоистических, безлюбовных, безмолитвенных, плотских, которые выказывают высоту своих чувств, превозносятся над любовью Божией, над правдой Евангельской, издеваются над спасением человеческим: «я отказываюсь от рая»... «я не могу радоваться». И так рассуждает человек, спокойно «радующийся» многими плотскими радостями, посреди великих земных страданий человечества. Какая непоследовательность, ускользающая от его собственного взора!

Всякий, пробудившийся к молитвенной радости, знает, что эта радость небесного мира совершенно независима от земных мыслей человеческих, что она восхищает всего человека, не только из мира человеческих страданий, но и из мира человеческих рассуждений.

Спасение из геенны совсем не означает спасения из физического места геенны, но означает спасение из всего круга мыслей и чувств, порожденных геенною и порождающих геенну. Спасение из низшего мира есть отложение всякого метафизически «житейского попечения».

Когда мы говорим: «я не хочу быть в раю, если там не будет такого-то или такой-то», мы высказываем чистейшее «житейское попечение» о спасении данного человека. Если мы говорим: «я не могу радоваться в раю», мы опять высказываем настоящее «житейское попечение» о своей радости. Мы пресмыкаемся по земле, мы не понимаем, кто мы, и Кто Господь. Мы вторгаемся в небесный мир, в небесный суд, со своей добродетелью, с той любовью, которой не имеем даже на земле, в отношении наших маленьких обязанностей. Это наше вторжение в небесный мир, есть, действительно, слепота наша. Более скажу: окаянство наше.

Человек греха ненавидит суд Божий, ненавидит правду Творца, справедливость Отца Небесного. Он знает, что эта правда его судит, его обличает, и под видом высоты своей любви он поносит, порочит правду евангельскую, недоведомую даже ангелам.

Человек покорности Богу – другой человек. Он, в прах склоненный перед тайнами Божьими, открытыми в Евангелии, весь сгорает в Боге, в серафимовом пламени покорности и любви к Отцу светов (не какого-нибудь одного света, но всех светов, всех справедливостей, всей любви). Этот человек подлинно евангельски готов возненавидеть святым отвержением не только самого себя, но и всех «близких своих» – все близкие мысли и чувства свои, которые только подойдут к нему, как жена Иова, и скажут: «Ты еще тверд в непорочности (цельности веры) своей... похули Бога и умри...». «Ты говоришь как одна из безумных, – ответит такой человек своей жене, своей душе, – неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем?».

Пусть никогда никакой христианин ни одним помыслом не сопоставляет свою правду с Божией, открытой в Евангелии. Это сопоставление есть безумие, есть жестоковыйность.

Если непонятны человеку некоторые истины и откровения, пусть не отрицает он их. Если непонятна «вторая смерть» (Откр.20:14), пусть не отрицает второй смерти, иначе он сделается ее причастником. «Если кто отнимет что от слов книги пророчества сего, у того отнимет Бог участие в книге жизни и в святом граде и в том, что написано в книге сей» (Откр.22:19). Величайшая святыня – слово Божие. Из уст Его – исходит меч (Откр.1:16), пронзающий все века и все души. Да будет благословенно имя Господне, имя Единого Благословенного вовеки.

Сокровение есть откровенье о тайнах...

Не тайн самих откровенье,

Но явление тайны, как жизни Божьей любви.

Сокровенье есть солнца сокрытие, смерти праздник воскресный –

Мудрость, чрез смерть проходящая к жизни блаженно-иной.

Звуком и словом поет человек и бессилием слова,

Тихостью звука он славит Бога, грядущего в мир...

Слово сказав, умолкает, и – к большей правде восходит,

К мудрости лучшей идет, ступив на порог тишины.

Солнце над миром проходит свой круг непрестанно,

В ночь возвращаясь и лунным сияньем светя...

Чрез Откровенье душа востекла к совершенству,

Но Сокровенье мудро его отнимает у верной Богу души.

Славно, что знаешь о мире, ты, человек, но радостней то, что не знаешь;

«Будь совершен», – велит Вседержитель тебе!

Алчешь ты быть совершенным... Но, как узреть совершенство?

Только младенцам одним в мире открыто оно.

Бог и Господь, Утаитель любви, великой Своей любви!..

Веру Свою в человека таит в Промысле мира сего.

И, сокрываясь, идет Он, Владыка безмерных миров,

Не открывая Силы Своей ни в чем.

Приближается к трости надломленной, и – не ломает ее,

И не гасит тлеющих трав на цветущей земле.

И двенадцать ангельских ликов поют за сенью Креста:

«Боже, сокрой Откровенье в мире Твоем святом!».

«Жива душа моя, жив Бог мой!»... – Слово это часто слышно в истории Божьего Завета с людьми. Святое и всесовершенное слово. Исповедание Живого Бога, – то, что нужно сейчас исповедовать на всех площадях, по всем жилищам. Жив Господь. Господь есть Бог живущих.

Слабое и маленькое у нас понятие о жизни. Пестрит современная литература о «жизнях»: «Жизнь» – такого-то героя, «жизнь» – такого-то... А жизни не видишь в книгах этих. Пена страстей, кипенье несмысленных или ничтожных переживаний, потухание смысла бытия в человеческих лицах.

И не требователен человек века. Потому что он сам не знает, жив ли он или мертв. «Может быть, я мертв?». Кто поручится, кто скажет ему, что он жив?..

Понятие о жизни исчезает с лица земли. Это – умирание веры.

Не проповедовать об истинах веры надо сейчас в мире, но благовествовать Живого Бога. Ибо Един Бог наш – Живой Бог. Надо сыновней молитвой воззывать к Нему во всякую минуту, на всяком месте. Сердце веры – поющее сердце, предстоящее всегда своему Богу, Господу вечной своей любви.

Как искра единится наша жизнь с океаном Божьего огня жизни. Дух томится и плачет, стесняемый суетою мятежных забот, и влечется к необозримому благу кроткими порывами растворяющейся в сердце Иисусовой молитвы:

«Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня грешного», «Господи, помилуй меня». «Слава, Господи, Тебе»...

Служим, предстоим Живому Богу. Живы только Им.

Это – небесная арфа... Чистые, светлые аккорды в нем заключены. Утренние, вечерние молитвы, Каноны Иисусу Сладчайшему, Пресвятой Богородице, Ангелу Хранителю, Силам Небесным, Иоанну Крестителю, Честному Кресту, Апостолам. Покаянный канон, и акафисты – два византийских акафиста тысячелетней музыки слова... Молитвы ко причащению и по причащении. Одна молитва принадлежит Василию Великому, другая Макарию Египетскому, третья Амвросию Медиоланскому, четвертая Симеону огненному – Новому Богослову... Глубина премудрости и ведения, звук тихого сокрушенного и ликующе-победного предстояния. Полнота славы и исповедания. Читаешь, перечитываешь, останавливаешься, созерцаешь, пьешь, и опять упоеваешься словом и ведением. «Коль сладка гортани моему словеса Твоя, паче меда устом моим» (Пс.118:103). Поистине читаешь, и словно струны перебираешь и на струнах играешь скрытую в них мелодию, и ангелы в сердце тебе поют. Умолкнешь и – снова струны трогаешь и ангелы песнь тебе поют. Закроешься от ангелов и сам запоешь. Правильник – арфу в руках держишь, даже не трогая струн, говоришь с Богом. И снова слышишь звучание каждой струны, даже нетронутой. Безмолвно, углубленно слушаешь песнь, скрытую в сердце...

Некоторые говорят, что «сухо» им читать правильник, – наш церковный правильник со старинными славянскими молитвами... В нашем сердце сухо бывает, а не в правильнике! Выучиться надо чтению и пению молитвенному, проникнуть в эти «крюки» славянских слов и строк. И оживятся, запоют, и задышат молитвенные страницы.

Неверно читают те, которые правильник читают, словно книгу. Правильник – не книга; это – арфа и в ней живущие аккорды звуков и мелодий небесных. Не всякий прочтет ноты и земной симфонии; не всякий проникнет в глубину правильника. Эта глубина – бездна многая, неисчерпаемый кладезь вечно-новых переживаний.

Так нужно, чтобы человек, отходя от сна к своему дневному труду или возвращаясь к покою от своих дневных забот, брал в руки правильник и погружался в его мелодию. «Утренние молитвы»... «Вечерние»... От сладкого утреннего пения может на весь день в сердце остаться свет и направить все слова и поступки человека к свету. Вечернее пение сердца, представшего после трудов дневных своему Творцу, может снять всю пыль греха, осевшую на сердце за день, и уготовить человеку сон мира. Придет день, когда этот день будет последним... И так нужно для человека, чтобы этот день был свят! А святым он будет, лишь если начнется с молитвы.

Иногда люди, как дети, трогают одну или другую страницу-струну арфы-молитвенника, не производя никакой мелодии... Труд нужен, терпение и стремление, вера и надежда. Без них не раскрыть мелодии, таящейся в струнах. И не только в минуты предстояний, но и в самой жизни.

Каждую минуту хождения по земле!.. «Непрестанной молитвой в душе подготовляйся к предстоянию твоего моления и вскоре преуспеешь» (Св. Иоанн Лествичник). Ищи эту небесную мелодию в своих чувствах, мыслях, устремлениях, в течение всего дня, и ночью, во сне – и «преуспеешь»: поймешь и прочтешь свои молитвы, когда встанешь пред Лицом Владыки. Откроются очи твои для зрения сокровенности слов и отверзутся вместилища твои для слышания небесных тайн.

Взойти на гору со Христом Иисусом, это – осознанное или не осознанное желание жить. Взойти на гору! Миновать кустарники, дороги, тропины, пойти по прямому неизведанному поприщу к вершине горы, и там остановиться. Оглянувшись, никого не увидеть, только небо, низко, низко склоненное. И знать и чувствовать, что «Господь близь». Чувствовать в душе невыразимый покой, и в мыслях великую тишину, и знать, что никого нет и ничего нет. Есть только Господь. А остальное, все – веяние Господа; и этот ветер легкий, и эта тишина звезд ранних.

Да, Господь близь, около каждой души, восходящей, отступающей от своих стремлений и встреч. Там, около вершины, после того как миновал труд восхождений, и все оставлено, Господь приближается. Он не один – близкие Его с Ним и Он с ними.

Лицо Его знакомо; блаженно и страшно оно, но не тем страхом, каким боятся люди ночной пустыни. Страшно от великого света, истекающего от Его одежд. Этот свет горит в сердце. Им схвачена и остановлена воля.

Это – Царствие Божие... Одна только тишина и теплый ветер с неба.

Господи, как хорошо и как радостно! Давай устроим Тебе палатку... И для близких Твоих, для любимых Твоих...

Уста не знают, что говорят. Хотят удержать неудержимое, неуловимое. Нельзя раскинуть палатку там, где нет места и нет времени. Но, Господь берет слова человеческой любви и сходит, опять, как Странник, на землю. И там, внизу, уже можно раскинуть палатку, испечь рыбу, накормить хлебами людей, говорить им притчи о вечной жизни и о славе в вышних.

Отблеск небесного огня, виденного на горе, ложится на все. Мир стал палаткой Божьей, обиталищем небесной тишины.