Часть IV. Воспоминания о святителе Иоанне

Православная Церковь за рубежом не только вела все 50 лет большую культурную и просветительную работу, но дала много примеров святости и благочестия. Мы ограничимся только шестью примерами, хотя подвижников было очень много.

...Третьим подвижником был архиепископ Иоанн (Максимович), которого при жизни многие считали юродивым и только после смерти оценили его высокую христианскую добродетель. Он спас тысячи своих пасомых из Китая и был удивительным аскетом и молитвенником.

Последней хиротонией, которую совершил владыка Антоний (Храповицкий), была хиротония иеромонаха Иоанна (Максимовича) в сан епископа Шанхайского.

Епископ Иоанн принял епископский сан 38 лет от роду. Он происходит из дворянской семьи Харьковской губернии и был обретен владыкой Антонием в Харькове в 1914 году. После окончания кадетского корпуса он окончил юридический факультет в России и богословский факультет в Белграде и затем в сане иеромонаха служил преподавателем в Битольской духовной семинарии, приняв пострижение в Мильковском монастыре от владыки Антония. В Битоле иеромонах Иоанн обнаружил себя как ревностный молитвенник. Его полюбило местное македонское и греческое население, для которого он совершал службы на греческом языке. При вручении ему жезла владыка Антоний сказал следующее:

«На моих глазах прошло многое множество архиерейских хиротоний, на которых я присутствовал еще с детства и еще тогда вслушивался в приветственные слова новым архиереям. Помню, как престарелый митрополит Петербургский и Новгородский Исидор, вручая жезл новым епископам, говорил: “Мудреного здесь ничего нет, старайся только исполнять две заповеди – хорошо служи и не важничай”.

Ты больше всего на свете любишь службу Божию, а важности у тебя не только никакой нет, но твоя простота безгранична, так что эти заветы ты выполнишь в полной мере.

Живя чистым девственником, ты не возгордись и не говори, как говорил фарисей: несмь якоже прочии человецы, хищницы... прелюбодее (Лк. 18:11), да оградит Господь твое сердце от таких чувств. Молись со смирением, и эта молитва постоянно будет обогащать твое сердце. Вот это мои скромные тебе пожелания и пожелания предстоящих здесь преосвященных архиереев. Ты любишь Божественную службу и сохрани эту любовь во все дальнейшие дни твоей жизни.

Много владык и представителей высокого духовного чина, пока были в скромных чинах, горячо любили службу Божию, но, обогатившись годами, а иногда и имуществом, постепенно охладели; впрочем, ты им никогда подражать не будешь. Мое сердце всегда болезненно сжималось, когда о каком-либо архиерее говорили: он не любит служить и плохой молитвенник, зато хороший администратор. Не нужно такой администрации архиерею. Если он будет видеть свой первейший долг в молитве, то администрация будет устраиваться сама по себе и всё вокруг него будет становиться лучше и лучше.

Впрочем, ты всегда удерживайся от осуждения своих собратьев архиереев за недостаток ревности и не допусти в свое сердце тонкого самообольщения, тогда каждый день и час будет прибывать богатство твоего сердца. Люби богословскую науку, но не внешние только сведения о тех или иных событиях, а просвещай ею свою душу и души окружающих и наукой давай своему уму спасительную пищу.

Путь твой ясен – его украшает смиренномудрие и благожелательство ко всем, не унывай же, если встретишь на своем пути неблагодарность. Святой Афон выработал особый тип деятелей, которые совмещали в себе горячую деятельность и полноту смирения, и это путь возрастания всех добродетелей в твоем сердце и в сердцах твоих окружающих. Вот когда всё это будешь исполнять, вспоминай слова апостола Павла – о ком? Страшно сказать – о Господе нашем Иисусе Христе: Таков бо нам подобаше архиерей: преподобен, незлобив (Евр. 7:26)».

Хиротония епископа Иоанна отличалась особой сердечностью. В ней кроме русских иерархов принимал также участие представитель Сербской Церкви, знаменитый богослов и проповедник Николай Охридский, а также сербское духовенство.

На трапезе один из ораторов так охарактеризовал эту хиротонию:

«Много возжигалось здесь светильников – архипастырей, но то были как бы остатки старой России, ею взращенные и воспитанные. Новый же епископ – это молодой побег той жизни, которая, вся в бурях и смятениях, не сломила русского духа; выразителем его и является молодой епископ, которого приветствовали в Битоле первые сыны Церкви – представители греческого населения и к которому здесь пришли высокие представители самой мощной сейчас Сербской Церкви. Да будет же таков путь новой грядущей России».

Епископ Иоанн состоял на Шанхайской кафедре до окончания Второй мировой войны, после которой (ввиду) установления в Китае коммунистического режима он содействовал выезду значительной части своей паствы из Шанхая и затем приему в Соединенные Штаты с острова Тубабао на Филиппинах, где она была размещена. Для этого епископ Иоанн вел усердные хлопоты в Вашингтоне, и после того как его паства была принята в Соединенные Штаты, он получил назначение на кафедру Западно-Европейского архиепископа...

Владыка Антоний (Храповицкий) был переведен в город Харьков, и 31 мая 1914 года он произнес в харьковском соборе свою первую проповедь. Сразу же особую любовь и внимание владыка Антоний обратил на молодежь. Студенты духовных академий, проезжая через Харьков, пользовались архиерейским домом, как своим собственным. Владыка Антоний принимал их с особым радушием, предоставлял им не только помещение в своих покоях и стол, но и деньги тем, кто нуждался, а по вечерам вел с ними дружеские беседы на академические и церковные темы. Особое внимание он также обращал на семинаристов местных духовных семинарий и на учащихся многочисленных светских учебных заведений, посещая храмы учебных заведений в дни храмовых праздников и в другие какие-либо дни и произнося там вдохновенные проповеди. Однажды председатель местной губернской земской управы рассказал владыке Антонию о том, что у одного из предводителей дворянства той губернии старший сын, студент юридического факультета, окончивший перед этим кадетский корпус, очень интересуется духовными вопросами. Владыка не замедлил попросить отца этого студента привести к нему своего сына.

Приглашение юноши к архиепископу было в то время неслыханной вещью; (даже) из лиц с общественным положением не каждый дерзал пойти к архиерею, всегда имевшему множество посетителей по деловым вопросам. Поэтому отец посчитал приглашение простой любезностью. Прошло несколько месяцев, о приглашении архиерея было забыто. Но владыка Антоний не забыл об этом. Однажды архиепископ Антоний был приглашен отслужить молебен в одном собрании, в котором принимал участие и упомянутый предводитель дворянства. По окончании молебна он подошел под благословение к архиерею. «Отчего вы скрываете от меня своего сына?– спросил владыка.– Боитесь, что сделаю монахом?»

Вернувшись с собрания, отец сообщил поразившую всех новость, что архиерей не только помнит о приглашении, но и настойчиво повторил приглашение.

Смущенный несколько поставленным вопросом, отец теперь решил повезти сына к архиерею, но словно что-то мешало тому. Сначала заболел сын, потом отец должен был уехать по делам службы из Харькова. И посещение архиерея было отложено на неопределенное время.

Как-то архиепископ Антоний читал лекцию в помещении Земского Собрания. Среди слушателей находился и тот студент, которого владыка через отца приглашал к себе. Во время перерыва, когда многие подходили к владыке, подошел под благословение и он. Стоявшие около владыки указали, что это тот, о котором владыка разговаривал с его отцом. «Это тебя скрывают от меня твои родители!»– воскликнул владыка, обнимая его. Тот ответил, что нисколько не скрывают, доказательством чего может служить его присутствие на лекции. «Так передай отцу, чтобы обязательно пришел с тобою ко мне». С тех пор всё семейство Максимовичей стало пребывать в живом общении с владыкой, горячо возлюбив своего архипастыря, и во все последующие годы им духовно окормлялось. Юноша же, «обретенный владыкой», Миша, духовно воспитывался под его руководством и водительством.

После революции и Гражданской войны в России семейство Максимовичей приютилось как беженцы в Югославии. Оно оказалось в очень трудном материальном положении. Старший сын Михаил поступил студентом на богословский факультет Белградского университета и в то же время для поддержания семьи, получавшей небольшое беженское пособие, продавал по городу сербские газеты в почти нищенском костюме и часто осенью и зимой в порванных ботинках. Через четыре года он блестяще окончил богословский факультет, принял монашество и получил назначение преподавателем – профессором Сербской духовной семинарии в Македонии, в Битоле, где сразу же обнаружил себя как неустанный подвижник молитвы и практически применил воспринятый им у митрополита Антония новый педагогический метод. Сущность этого педагогического метода состоит в личной заботе, в любвеобильном воспитании каждого воспитанника и в раскрытии в его душе духовной жизни. Этот метод в полной мере усвоил молодой иеромонах Иоанн и соединил его с безграничным молитвенным подвигом, отказавшись от ночного сна.

Иеромонах Иоанн и затем, когда стал архиереем, лишь изредка дремал во время переездов и когда уже совершенно ослабевал. Подобно тому как он заботился о своих учениках, так он, став архиереем, заботился о своих пасомых, и Господь давал ему благодатные силы исцелять недужных, прибегавших к нему и просивших его молитвенной помощи.

1976 год, 9 июня

Русские студенты, как и русские профессора, отличались от сербов. Среди последних большинство окончило семинарии и готовилось стать священниками. Они смотрели на изучение богословия как на шаг, облегчающий продвижение по иерархической лестнице. Отношение к Церкви у них было бытовое, но многие из них были искренно верующими. Мы же, русские, готовились на служение гонимой Церкви; не обеспеченная карьера, а полная неизвестность ожидала нас.

Среди нас было значительное число своеобразных, даровитых людей, оставивших след в жизни эмиграции. Самым необычайным среди них был, несомненно, Михаил Борисович Максимович (1896–1966), в будущем архиепископ Иоанн. Небольшого роста, грузный и широкий в плечах, с одутловатыми щеками и красными губами под рыжеватыми малороссийскими усами, он производил впечатление большой, в себе сосредоточенной силы. Он мало общался с другими студентами, только под конец курса я ближе познакомился с ним, и мы имели несколько дружеских разговоров. Он очень бедствовал, зарабатывал на жизнь продажей газет. Белград в те годы покрывался непролазной грязью во время дождей. Максимович носил тяжелую меховую шубу и старые русские сапоги. Обычно он вваливался в аудиторию с запозданием, густо покрытый уличной грязью, вынимал не спеша из-за пазухи засаленную тетрадку и огрызок карандаша и начинал записывать лекцию своим крупным почерком. Вскоре он засыпал, но как только просыпался, сразу возобновлял свои писания. Многие из нас любопытствовали узнать, что за записи получались у Максимовича, но никто не решился попросить его дать нам их прочитать. Этот необычайный студент стал самым необычайным епископом Зарубежной Церкви.

Окончив университет, он принял монашество и священство. Одно время он преподавал в Битольской семинарии. В 1934 году он был посвящен в епископа и послан в Шанхай. Там епископ Иоанн вел жизнь сурового аскета, лишал себя сна и пищи, носил зиму и лето сандалии без чулок, его ряса была похожа больше на одежду нищего, чем на епископское одеяние. Его поведение вызывало смущение у окружающих своим юродством. Некоторые считали его ненормальным, но это не мешало ему нести ответственность за материальные и духовные нужды своей паствы и быть неутомимым в помощи всем нуждающимся. Он создал приют для бездомных детей, сумел эвакуировать их сначала на Филиппинские острова, а потом в Америку. Многие русские обязаны ему своим спасением от коммунистов, когда последние заняли Шанхай. Покинув Китай, епископ Иоанн поселился во Франции, в 1962 году он получил кафедру в Сан-Франциско, где и умер 2 июля 1966 года. Многие теперь почитают его как святого.

Прошло 25 лет со дня кончины владыки. За это время много было о нем написано. Я никогда не высказывался в печати, считая, что не вправе претендовать на то, что знал его лучше других. Сейчас приступаю к этому ради послушания.

Боюсь, что написанное за последнее время другими не всегда отвечает тому облику владыки, какой у меня составился по собственному опыту. К тому же почитание владыки ширится, многие знают о его чудесах, но мало знают о нем самом.

Владыка знал нашу семью по Шанхаю.

Когда мои родители переехали в Сан-Франциско, то моя мать переписывалась с владыкой, и владыка фактически знал меня со дня моего рождения.

С детства я думал о владыке как о святом человеке.

Когда владыка приезжал из Европы в Сан-Франциско, то в свободное от школы время мать водила нас на все его службы.

Мне запомнился владыка, как всегда радостный и улыбающийся, ласковый с детьми и внимательный к ним. Сколько было у него бывших по Шанхаю пасомых, а он никогда не забывал наши дни рождения и дни Ангелов и всегда присылал поздравительные открытки.

В конце 1962 года владыка был назначен в Сан-Франциско, и меня Господь сподобил быть при нем последние три с половиной года его жизни.

О чем сейчас я буду писать,– это то, чему я был свидетель.

Я буду опускать общеизвестное и постараюсь коснуться того, о чем не приходилось читать у других или что, на мой взгляд, неправильно преподносится.

С благодарностью посвящаю свои воспоминания моей дорогой матери.

Итак, Господи, благослови!

Покойная сестра владыки, Любовь Борисовна, как-то писала моей матери, что владыка рос очень послушным мальчиком и родителям не было трудно его воспитывать. Учился он отлично и не любил только два предмета: гимнастику и танцы.

Владыка держал себя просто, но чувствовались благовоспитанность и тактичность и во всем выявлялось внутреннее благородство.

В детстве я слышал о случае, который произошел с владыкой, когда он был в Полтавском кадетском корпусе. Однажды корпус шел строем мимо храма. Миша, таково было имя владыки до монашества, снял фуражку и перекрестился. Это заметил воспитатель, но не решился сделать замечание. Однако, поскольку в строю не полагается делать что-либо без команды, воспитатель счел нужным доложить об этом начальству.

Тот думал, думал и не знал, как ему поступить. Наконец была отправлена телеграмма великому князю Константину Константиновичу. Долго не было ответа, наконец пришло сообщение: «Хоть и не прав, но молодец». Как-то владыку при мне спросили об этом, и владыка отрицал этот случай. Отказывался ли он по скромности, сказать не могу.

Владыка очень любил русскую историю и отлично ее знал. В одной беседе с ним мы говорили о русских правителях, и я сказал, что мне больше всего нравятся Александр Невский, Иоанн III и Александр III. Владыка подумал и потом сказал, что эти три, по его мнению тоже, олицетворяют идеал русского правителя.

Еще будучи в Белграде, владыка по поручению митрополита Антония написал книгу «Происхождение закона о престолонаследии в России», которая была издана в Шанхае в 1936 году. Начинается она с равноапостольного князя Владимира и кончается царем-мучеником. Хотелось бы увидеть эту книгу переизданной.

Владыка был не только убежденным монархистом, но считал, что нужно поддерживать авторитет великого князя Владимира Кирилловича. За ежедневными богослужениями поминал великого князя по имени. В особые дни, как, например, Неделя Торжества Православия, поминал поименно всех православных монархов: греческого, болгарского, сербского и румынского.

Владыка в корне был против того, чтобы в церковных службах заменяли молитву о благоверных царях словами «православным христианам». В частности, в тропаре «Спаси, Господи, люди Твоя» он требовал петь «победы благоверным царем...».

Что касается истории Русской Церкви, владыка очень ценил патриарха Никона. Помню, владыка как-то присутствовал на экзамене по Закону Божьему. Одной девочке достался билет о реформах в Русской Церкви. Она очень хорошо отвечала, в конце владыка спросил, был ли патриарх Никон великим человеком. Она же, следуя традиционным взглядам наших учебников, ответила, что нет. Владыка, который обычно всегда терпеливо выслушивал детей, остановил ее и строго сказал: «Нет, патриарх Никон – величайший из русских патриархов».

Владыка так же высоко ценил труды митрополита Петра Могилы.

В Югославии, как и всем беженцам, семье Максимовичей пришлось нелегко, и владыка помогал родителям, продавая газеты.

Один его одноклассник, которому приходилось заниматься тем же, рассказывал мне, что он во время обеденного перерыва бегал из кафаны в кафану и с трудом продавал все номера, а Миша просто становился на тротуар, и за несколько минут сербы раскупали все его газеты.

Один собрат по Мильковскому монастырю в Югославии, где владыка принял монашеский постриг, рассказывал, что владыка с детства заикался. Когда, уже в Белграде, он стал чтецом, то, придя в русскую Троицкую Церковь, надевал стихарь, скромно становился в углу клироса и ждал, когда ему дадут что-нибудь прочесть. Когда владыка принял монашеский постриг, то этот недостаток прошел и потом проявлялся, когда владыка волновался.

Музыкального слуха у него не было, и он был слегка косноязычным, но те, кто к нему привыкал, легко его понимали.

Митрополита Антония (Храповицкого) как-то спросили: кто ближе всего ему по духу? Маститый авва назвал только два имени: отца архимандрита Амвросия (Курганова), настоятеля Мильковского монастыря, и молодого инока отца иеромонаха Иоанна, будущего владыку.

Как-то, сидя с владыкой в его келье, я смотрел на портрет владыки Антония, который незадолго перед этим был прислан из Франции. (Написан он был любительски, но владыка мне сказал, что ценит его, так как выражение лица и глаза митрополита были такими, какими он видел у него в последний раз перед своим отъездом в Шанхай. Портрет при пересылке пострадал, и владыка отдал его одному художнику для реставрации. Владыка скончался, не успев получить его обратно. Где он сейчас – я не знаю.) Наш разговор зашел о митрополите. Помолчав немного, владыка сказал, что 28 июля 1936 года он сидел в Шанхае у себя в кабинете, и вдруг у него вздрогнуло сердце. Он не придал этому никакого значения, но посмотрел на часы и запомнил время. На следующий день пришла телеграмма, что именно в этот час скончался митрополит Антоний.

Я об этом совсем забыл и вспомнил только при отпевании владыки, когда митрополит Филарет в своем слове рассказал о том, как его родитель, архиепископ Димитрий, приглашал митрополита Антония в Харбин, и тот ему ответил, что уже стар, чтобы думать о каких-либо поездках, но вместо себя посылает «частицу своего сердца» – владыку Иоанна.

В 1970-х годах мне пришлось однажды быть с группой студентов Белградского богословского факультета в Битоле (город в Южной Югославии, где владыка преподавал в богословии – так называется в Сербии семинария), и мы осматривали древний кафедральный собор. Пришел настоятель и стал показывать и объяснять достопримечательности храма. Сербы, конечно, заинтересовались, помнит ли он их бывшего преподавателя отца Иустина (Поповича).

Прота (так сербы называют своих протоиереев) ответил, что, конечно, да, и, немного рассказав об отце Иустине, с восторгом заметил, что самым замечательным их преподавателем был «отац Јован», и перевел весь разговор на владыку.

Священник не мог знать, что я был в группе, и, конечно, сказал это не для того, чтобы сделать мне приятное, а ведь прошло 45 лет с того момента, когда владыка покинул богословию, но память о нем была настолько жива.

Владыка рассказывал мне, что его рукоположение в иеромонаха было поспешным и он не успел сообщить родителям, на что архиепископ Гавриил Челябинский заметил:

– Ничего, мы позовем их на хиротонию.

Сам владыка Гавриил до этого не дожил, но именно его панагия досталась владыке Иоанну при хиротонии. А родного отца владыки в день хиротонии митрополит Антоний велел поставить в алтаре, чтобы он мог наблюдать рукоположение сына. Это была последняя хиротония митрополита Антония.

Помимо русского и сербского, владыка говорил по-французски и по-немецки. Насколько хорошо – судить не берусь, поскольку сам этих языков не знаю. Однако когда приезжала в Сан-Франциско группа французов на хиротонию епископа Иоанна (Ковалевского), владыка с ними свободно объяснялся.

По-английски владыка говорил слабее, но всё понимал и мог свободно читать.

Знал владыка и греческий. Я всегда удивлялся, как он на утренях экспромтом переводил Пролог и некоторые каноны с греческого на церковнославянский.

В праздничные дни владыка говорил «Призри с небесе, Боже» по-славянски, по-гречески, а в Сан-Франциско – и по-английски, в будние дни третий возглас – на разных языках, начиная от латинского и кончая китайским. Батюшки на клиросе держали пари: на каком языке он сейчас будет говорить.

Говоря о службах, нужно упомянуть, что владыка служил литургию каждый день или в своей резиденции, в приюте Тихона Задонского, или в соборе. Что касается престольных праздников, то он не признавал переноса их на воскресный день, а отмечал праздник в тот день, на который тот приходился по Уставу.

Когда владыка служил в приюте, то любил это делать в красной фелони с шерстяным омофором, который был похож на кашне или шарф. И люди, не понимавшие церковной истории, спрашивали, почему владыка служит, как батюшка, или не простужен ли он.

Расписание его дня было таково. Утром служил утреню, затем часы и Божественную литургию. После службы, если служил в соборе, по дороге домой заезжал в какой-нибудь госпиталь, где навещал всех православных больных. Приехав домой, занимался делами. Помимо официальных дел, он получал массу личных писем, на которые отвечал сам. (За три с половиной года в Сан-Франциско он получил более 10 тысяч писем.)

Сверху каждого письма или даже открытки владыка всегда аккуратно ставил большой крест, и когда нужно было сложить письмо, то мне полагалось следить, чтобы крест не был сломан или вложен в конверт боком или вверх основанием.

Владыка не разрешал слюнявить конверты при заклейке, а для распечатывания нужно было пользоваться ножиком. Владыка с улыбкой всегда замечал, что только Сталин рвал конверты.

В три часа дня владыка читал 9-й час и в положенные дни – междучасие. Если случалось, что он был в пути, то мы читали 9-й час в автомобиле.

Перед вечерней владыка пил кружку кофе, а в жаркие дни – чай с легкой закуской. Затем или в приюте, или в соборе присутствовал на вечерне и повечерии. На последнем иногда вычитывалось до трех канонов. Если владыка присутствовал в соборе, то по пути домой опять заезжал в какую-нибудь больницу.

Ужинал владыка перед полуночью и после этого уходил к себе на отдых. Ел из одной тарелки, одной столовой ложкой, всегда с четками и при этом творил молитву. Иногда владыка пользовался китайскими палочками.

Со дня монашеского пострига владыка спал сидя. Вследствие этого у него были отекшие ноги и ему было больно носить ботинки. Поэтому владыка носил сандалии. У себя же дома, в келье, или когда он служил в храме Тихона Задонского, он часто ходил босиком, не из-за юродства, а потому, что так было легче для ног.

Игуменья Феодора, покойная настоятельница Леснинской обители во Франции, рассказывала, что однажды, когда владыка был у них в монастыре, у него сильно разболелась нога и она вызвала врача. Доктор прописал отдых в постели.

Владыка поблагодарил за заботу, но лечь в постель отказался. Никакие уговоры не помогали.

– Тогда,– рассказывала матушка,– сама не знаю, как я на это дерзнула, я прямо ему сказала: «Владыка, как игуменья сей обители, властью, мне данной от Бога, повелеваю Вам лечь».

Владыка удивленно посмотрел на игуменью, пошел и лег.

Утром он уже был в храме, на утрени, и на этом «курс лечения» закончился.

Как-то в разговоре владыка упомянул, что в Греции если архиерей умирает правящим, то его хоронят сидя. Я спросил владыку, хотел бы он, чтобы его отпели сидя. Владыка кротко улыбнулся и дал знать, что да. Об этом знал владыка Нектарий (викарный епископ) и потом переживал и несколько раз говорил, что сожалеет о том, что дал себя уговорить этого не делать.

В воскресные и праздничные дни владыка делами не занимался, а проводил их навещая больных. В эти дни он даже не писал указов, кроме тех случаев, когда преподавалось Божье благословение.

Как-то пришли к владыке члены одной церковной ревизионной комиссии со своим протоколом для утверждения. Передавая бумаги, один из членов так, между прочим упомянул, что они потрудились весь вечер.

Владыка, прочитав рапорт, переспросил:

– Вы говорите, что весь вечер занимались?

Последовал утвердительный ответ.

Тогда владыка заметил:

– Так вы это вместо воскресной всенощной заседали?– И отказался подписать документ.

Однажды, когда владыка выходил из алтаря после литургии, к нему подошел человек с деловым вопросом, и владыка как-то растерянно что-то отвечал. Когда этот человек отошел, владыка повернулся ко мне и сказал, что сразу после литургии ему трудно сосредоточиться на чем-либо другом. И действительно, кто когда-нибудь видел владыку за службой, знает, что он весь был в богослужении.

В книге монахини Таисии «Русское православное женское монашество XVII-XX веков» (изд. Свято-Троицкого монастыря, 1985) на странице 11 читаем: «Затем замечательны были дивеевские юродивые Христа ради. Этот подвиг крайне редок и труден. Заключается он в том, что подвижники, находящиеся в полном расцвете умственных и душевных сил и достигшие высокого духовного совершенства, так что им открывается потусторонний мир и они находятся в общении с Ангелами, а с бесами ведут борьбу наяву,– эти высокие подвижники, чтобы скрыть свои высокие дарования – прозорливости, чудотворения, любви к Богу и ближним,– если на это бывает воля Божья, а это бывает крайне редко, принимают вид помешанных. Говорят они иногда притчами и иносказательно. Впрочем, вид безумных они принимают еще для того, чтобы возбудить против себя насмешки, поношения и оскорбления ради усовершенствования в смирении, и этим сильнее побеждают диавола».

Согласно вышесказанному, владыка не мог юродствовать, потому что был архиерей Божий и никогда на позволил бы предоставить для насмешек этот великий сан.

Наоборот, владыка очень бережно относился к своему сану. Принимая официально кого-либо или выезжая куда-нибудь, он всегда был с панагией и в клобуке. На улице всегда ходил с посохом.

Помню, как-то на первый день Рождества Христова мы навещали больных в городском госпитале. Владыка был усталый, и в тот день нога его особенно беспокоила. Мы шли по длинным коридорам. Владыка вдруг остановился, снял сандалию, взял в правую руку и пошел дальше. Встречные, глядя на него, улыбались. Тогда я ему заметил:

– Владыка, над Вами смеются.

Владыка остановился и надел сандалию.

Хоть владыка и был немного неуклюжим в своих движениях, он всегда старался быть аккуратным и опрятным. На клиросе он всегда требовал, чтобы богослужебные книги лежали в порядке, на своем месте, и нужно было аккуратно вкладывать ленточку-закладку внутрь книги. Он всегда аккуратно складывал свое облачение и этого же требовал от других. Если прислужник подходил под благословение на ношение стихаря и последний был неаккуратно сложен, то владыка благословения не давал.

В пасхальный период владыка любил носить белую рясу и цветные подрясники с вышитыми поясами.

В Сан-Франциско, насколько мне припоминается, в те времена было 17 больниц. Владыка издал указ, согласно которому все больницы распределялись между городскими священниками. Им вменялось в обязанность посещать свой госпиталь раз в неделю и раз в месяц предоставлять в епархиальную канцелярию список посещенных больных. Сам же владыка в течение месяца посещал все госпитали, а те, где чаще всего лежали русские, навещал по нескольку раз в месяц.

Однажды мы с владыкой шли по пустым коридорам одной больницы, и владыка заметил, что во Франции госпитали по праздничным и воскресным дням, в отличие от Америки, полны посетителей.

Владыка много раз на Рождество и на Пасху с амвона призывал не забывать больных в эти великие дни. К этим праздникам сестричество приготавливало коробочки с гостинцами, и владыка каждому, кого навещал, оставлял коробочку-подарок.

Говоря о праздниках, владыка всегда поправлял тех, кто приветствовал его словами: «С праздником», и говорил:

– Не с праздником, а с Рождеством Христовым.

Приехав в Сан-Франциско, владыка устроил богословские курсы, на которых, помимо него самого, преподавали батюшки. Владыка сам следил за ходом занятий и разрешал пропускать лекции только тогда, когда на этот вечер приходилась всенощная.

Также в отношении гимназии. Насколько владыка строго относился к богослужению, настолько строго он относился и к духовному обучению: он отпускал на занятия батюшек-преподавателей, которые пели на клиросе, даже в том случае, если еще не оканчивалось богослужение.

Владыка старался ежедневно посещать церковную гимназию. Присутствовать на всех экзаменах по Закону Божьему считал своей обязанностью, причем не только в гимназии, но и в других школах. Он знал месяцеслов и жития святых и всегда на экзаменах спрашивал, в честь какого святого назван ученик, когда празднуют День его Ангела и житие святого. Попадались ученики с такими именами, как, например, Капитолина, и владыка знал жития и день памяти святых даже со столь редкими именами.

Зная, что дети смотрят на него, владыка внимательно и правильно клал на себя крестное знамение, доводя руку до каждого плеча.

Владыка понимал молодежь, любил шутить, всегда интересовался, чем она занимается, несколько раз даже устраивал в приюте за свой счет вечера, чтобы русская молодежь имела возможность пообщаться между собой.

Помню, как-то после службы владыка спросил нас, прислужников, что мы собираемся делать. Мы ответили, что хотим пойти в кинематограф посмотреть фильм. Владыка поинтересовался какой. Узнав, что фильм серьезный, кажется исторический, каждому из нас дал деньги на билет.

Владыка сознавал, что молодежи нужно чем-то развлекаться, но он категорически был против европейского футбола. Особенно часто владыка в разговорах с молодежью подчеркивал необходимость быть правдивым и всегда говорить правду, добавляя: кто говорит неправду, тот будет и красть.

Помню, как владыка вызвал к себе одного священнослужителя. Тот по телефону сообщил, что нездоров и не может явиться. Через час выяснилось, что он прекрасно себя чувствует и его видели прогуливающимся. Владыка потом долгое время повторял:

– Никогда не думал, что священнослужитель может говорить неправду.

Владыка был архиереем, который жил жизнью и интересами всей Вселенской Церкви. Помню, как 5 июля 1963 года мы читали 9-й час. Я только прочитал тропарь прп. Афанасию Афонскому, как владыка меня остановил и сказал:

– А сегодня на Афоне большое торжество.

На мой вопрос, что там такое, владыка ответил, что там сегодня отмечают тысячелетие Афона. Это не было праздное замечание. Видно было, что владыка и душой и духом был на Афоне.

Владыка всегда внимательно следил за тем, что творится в других Поместных Церквах, и уважал чужие традиции, хотя сам во всём следовал русским обычаям.

В Великую Пятницу, после выноса плащаницы, владыка объезжал все православные храмы Сан-Франциско, будь то греческие, сирийские или другие, и прикладывался ко святой плащанице.

Первые месяцы в Сан-Франциско владыка был только управляющим этой епархией, официально оставаясь архиепископом Западно-Европейским. Пока владыка не был официально назначен на Западно-Американскую кафедру, он свои часы держал по европейскому времени.

Люди, не понимавшие владыку, над этим смеялись. Но у владыки всё было обосновано: живя в Сан-Франциско, он следил за жизнью своей паствы в Западной Европе.

Помню, как в Великую Субботу 1963 года после окончания литургии мы разоблачали владыку в алтаре. Было три часа дня по сан-францисскому времени. Владыка посмотрел на свои часы, перекрестился и сказал:

– В Париже началась заутреня.

Владыка часто с улыбкой повторял, что солнце законам Америки не повинуется, поэтому он свои часы в летнее время вперед не переводил, и его жизнь протекала согласно этому: 9-й час летом мы читали в 4 часа дня, а ужинал он в половине первого ночи.

Владыка категорически был против того, чтобы ставить елку на инославное Рождество. Он часто в проповедях говорил, что елка сама по себе духовного значения не имеет, но раз она связана с праздником Рождества, то раньше его наступления ее украшать нельзя.

Владыка всегда старался видеть в людях хорошее.

Уже когда я жил в Нью-Йорке и работал в Синоде, мне попались документы, связанные с «Сан-Францисским делом», в которых люди, сами недоброжелательно относившиеся к владыке, свидетельствовали, что он очень спокойно и объективно отзывался о своих противниках.

Сейчас как наяву вспоминаю, как дважды с владыкой был в Сан-Франциско на балу. В первый раз это было после всенощной, за которой состоялось прославление святого праведного Иоанна Кронштадтского. В соборе были молящиеся, но не столько, сколько можно ожидать в такой день. После всенощной владыка обычно ездил в какую-нибудь больницу. Здесь же, сев в автомобиль, на вопрос шофера «куда?» владыка ответил:

– В Русский центр, на бал.

Приехав туда, мы поднялись в главный зал, и владыка молча его обошел.

Мы видели, как престарелые люди, общественные деятели, буквально попрятались под столы. Одна женщина, увидав владыку, с радостью и восторгом закричала: – Владыка приехал! Владыка приехал! Нужно владыке чай дать!

Владыка грозно на всех смотрел, но в то же время я видел, что в нем не было гнева лично по отношению к каждому из них.

Не сказав ни слова, мы так же и уехали.

Второй раз, будучи на «балу», владыка потребовал микрофон и обратился к присутствующим со словом. Я знал, как владыка был всем этим расстроен, но его речь была спокойной.

На следующее утро было дано распоряжение духовенству, что все те, кто был накануне на балу, в этот день не могут принимать участие в богослужении, будь то прислужники или певчие.

Что касается отношения владыки к церковной дисциплине, я припоминаю такой рассказ. Скончался епархиальный архиерей. Один сельский священник участвовал в его отпевании. Вернувшись на приход, он продолжал поминать покойного архиерея в положенных местах как живого. На вопрос прихожан, почему он так делает, священник отвечал, что не получил еще указа из Консистории. Этот рассказ владыка сопровождал замечанием, что, конечно, это крайность, но одобрял строгое отншение к дисциплине.

О подвижничестве владыки могу привести такой пример. Однажды епископ Нектарий вез владыку куда-то. Нас было в автомобиле только трое. Послышалась сирена, и владыка Нектарий, как положено, остановился. Промчались то ли пожарные машины, то ли карета «скорой помощи», и владыка Нектарий вспомнил, как он однажды вез владыку Тихона и так же должен был встать, чтобы пропустить пожарную. Владыка Тихон повернулся к тогда еще отцу Нектарию и спросил, что это ему напоминает. Тот сказал, что это ему напоминает тревогу в Германии, бомбежку, на что владыка Тихон заметил, что всё это не то и что так кричат злые духи.

Владыка Нектарий уже нам сказал:

– Не знаю, как злые духи кричат, не приходилось их слышать.

Владыка Иоанн молча слушал рассказ владыки Нектария, потом тихо сказал:

– Не дай Бог слышать, как кричат бесы.

Потом владыка Нектарий и я друг другу сказали, что от этих слов владыки у нас обоих создалось впечатление, что он их слышал.

В личной жизни владыка был очень скромен и прост, но в храме он был князь Церкви.

За всеми богослужениями, кроме литургии, владыка всегда стоял на солее, на виду у всех.

Он всегда следил, чтобы правильно и без пропусков вычитывались дневные апостольские и евангельские чтения. Он учил нас, что переносить можно дневные чтения только в дни двунадесятых праздников, Рождества Иоанна Предтечи, апостолов Петра и Павла и в храмовой праздник.

Владыка всегда требовал, чтобы Символ веры и молитву Господню пела вся церковь. Для этого все диаконы и прислужники сходились на середине храма, и старший диакон, стоя лицом к алтарю, руководил пением.

Владыка не разрешал женщинам прикладываться к иконам и кресту с накрашенными губами.

Антидор всегда раздавал сам и только тем, кто был натощак, и следил, чтобы принимали его в правую руку.

Владыка делал замечание, если кто переставлял свечи, поставленные другими, с подсвечника на подсвечник, указывая, что это дар Богу и он должен гореть там, где его поставили. Однажды в одном храме на полиелее диакону не вынесли вовремя свечу. Он взял свечу с подсвечника. Владыка остановил каждение, потребовал, чтобы свечу поставили на место, и подождал, пока вынесли диаконскую.

Снимать свечи с подсвечников можно было только тогда, когда они догорали.

Владыка всегда строго следил, чтобы антиминс, богослужебные сосуды, престол и жертвенник содержались в должной чистоте. Помню, как владыка служил в будний день на одном приходе. Раскрыв антиминс, владыка покачал головой и начал губой (так называется напрестольная губка) собирать частицы.

Настоятель, повернувшись к стоявшим в алтаре, взволнованно спросил:

– Что он там нашел? Я вчера специально всё почистил.

Владыка, узнав потом об этом вопросе, сказал:

– Хотелось бы знать, что он сделал с теми частицами, он ведь вчера не служил.

На Пасхальной седмице, в Светлую Субботу, царские врата после литургии не затворялись. Перед всенощной 9-й час пелся по-пасхальному. Царские врата затворялись на «Господи, воззвах» при словах «Дверем заключенным...»

Вечерня и утреня на отдание Пасхи совершались по уставу Пасхальной седмицы. Часы пелись, в том числе и 9-й час, перед самой всенощной; этим заканчивалось отдание Пасхи.

На литургии Вознесения возглас «Всегда, ныне и присно и во веки веков» владыка делал сам, и во время него батюшки снимали плащаницу с престола и полагали на горнее место.

При словах: «С миром изыдем» – владыка благословлял молящихся.

Во время всенощной на праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы, перед полиелеем, владыка посылал меня пригласить всех трех- и четырехлетних девочек со свечами стоять у подножия солеи. В начале полиелея владыка выносил из алтаря икону праздника, и девочки сопровождали его до аналоя, оставаясь по сторонам до прикладывания (к иконе). К сожалению, этот обычай не привился.

За литургией, во время «Верую», когда по уставу положено священнослужителям говорить друг другу: «Христос посреди нас», владыка учил, что младший должен приветствовать старшего, на что старший отвечает: «И есть, и будет». В пасхальный период младший приветствует словами «Христос воскресе», на что старший отвечает: «Воистину воскресе».

Во время евхаристического канона, при благословении Даров, все сослужащие должны были подходить к престолу.

Здесь уместно отметить: чтобы войти в келью владыки, нужно было прочитать положенную молитву, на что он отвечал: «Аминь». В пасхальный же период нужно было читать «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ...», на что владыка из кельи отвечал: «...и сущим во гробех живот даровав», и после этого можно было входить.

В алтаре владыка не разрешал никаких разговоров и строго за них наказывал. Иподиаконы должны были постоянно находиться рядом с ним. Книгодержец должен был следить за службой и сам перелистывал страницы.

Если какой-нибудь прислужник в чем-либо провинился, владыка уже после службы делал ему замечание и любя, нежно стучал посохом по лбу, приговаривая:

– Архиерейский посох сам притягивается к дурной голове.

Что касается посоха, то владыка никогда не разрешал вносить его в алтарь и говорил нам, прислужникам, что в алтаре находятся Ангелы и архиерей пасти их не может.

Владыка был строг с нами, но и заботлив. Он никогда не садился за праздничную трапезу, если для прислужников не было особого стола. Однажды, в 1963 году, в день Ангела владыки служили шестеро архиереев. Сестричество постаралось устроить роскошный архиерейский стол. После молитвы владыка обратил внимание, что для прислужников нет места. Позвав меня, он дал ключи от архиерейских покоев и всё лучшее, что было на архиерейском столе, передал нам. После этого случая на всех приходах за всеми трапезами прислужникам было место.

Владыка не разрешал прислужникам во время богослужения носить галстук. Он указывал, что если священник в крайнем случае может использовать и нитку вместо епитрахили, то, следовательно, прислужник не должен иметь галстук на шее во время богослужения.

Мне не раз приходилось наблюдать необычные действия некоторых батюшек, которые они оправдывали тем, что якобы так поступал владыка Иоанн. Ревность – вещь похвальная, но зачем собственные вымыслы оправдывать ссылкой на владыку?

Приходилось также читать, что владыка, входя в аэроплан, благословлял пилота и тому подобное. Я почти каждый раз провожал владыку, когда он улетал из Сан-Франциско, и сам с ним летал, и такого никогда не было. Владыка просто садился на свое место, про себя, конечно, молился, но внешне ничем не привлекал к себе внимания.

Особенно много приходится слышать со стороны о якобы предсказаниях владыки о конце мира. В частности, рассказывают, что в 1962 году он входил в храм, споткнулся, упал и, встав, сказал:

– Родился антихрист.

И много подобного.

Я, конечно, не был при владыке 24 часа в сутки и не могу категорически сказать, что такого не было, но, во-первых, по моему опыту, это не похоже на владыку, во-вторых, владыка приехал в Сан-Франциско только в конце 1962 года и, в-третьих, владыку не раз при мне спрашивали об антихристе, и он никогда не утверждал, что тот уже родился.

О России владыка говорил много, но это – особая статья. Здесь только упомяну, что о возрождении России он говорил:

– Если русский народ покается, то Бог в силах спасти ее.

Мне приходилось в прошлом слышать о том, что владыка Иоанн якобы хотел устроить раскол в Зарубежной Церкви и, по одной версии, самому быть Первоиерархом, а по другой – перейти в подчинение Сербскому патриарху. Я бы не упоминал здесь об этом, если бы не пришлось услышать это несколько месяцев тому назад. Это – явная клевета.

16 июня 1966 года владыка служил литургию в приюте, после чего с владыкой Нектарием отбыл в Сиэтл с чудотворной иконой Курско-Коренной. Я прислуживал владыке и должен был ехать с ними, но в последнюю минуту решил остаться. Мать меня уговаривала поехать, но я заупрямился. Через три дня в Сиэтле владыка скончался.

Мама мне сказала:

– Всю жизнь будешь маму вспоминать.

И как она права! Но, значит, я не был достоин.

За день до своего отъезда владыка при мне позвонил в редакцию газеты «Русская жизнь» и по телефону дал объявление о том, что в канун праздника Рождества Иоанна Предтечи и в самый день праздника будет торжественное праздничное архиерейское богослужение, и владыка именно подчеркнул: торжественное и праздничное.

Владыка скончался 19 июня (по старому стилю). Его объявление так и не было помещено, но те, кто был в Сан-Франциско 24 июня на его отпевании, в день памяти Иоанна Предтечи, сами могут свидетельствовать, что богослужение было действительно торжественным и праздничным. Это не был день скорби, это был день торжества владыки.

Молю Господа, по молитвам владыки, исполнить хоть частицу того, чему научился от него. Аминь.

Свято-Троицкий монастырь, Джорданвиль 1991 год, 4 июня,

святителя Митрофана, патриарха Константинопольского

(день рождения святителя Иоанна)

Мои первые встречи относятся к началу церковного пути молодого иеромонаха отца Иоанна (Максимовича), с 1928 по 1934 год, то есть до отъезда его как епископа Шанхайского на Дальний Восток. Последние встречи относятся к последнему короткому периоду служения владыки как архиепископа Западно-Американского и Сан-Францисского (1963–1966). Таким образом, мне пришлось быть свидетелем начала церковного пути владыки, а через 40 лет и свидетелем последних моментов его земной жизни. Я познакомился с [будущим] владыкой Иоанном летом 1928 года, во время школьных каникул. Мне еще не исполнилось 12 лет. Учился я в русской гимназии в Белграде и перешел в третий класс. Я прислуживал в русской Свято-Троицкой церкви, которая тогда была как бы главным кафедральным храмом Русской Зарубежной Церкви. В этом храме часто служили глава Зарубежной Церкви – митрополит Антоний и другие архипастыри зарубежья. В одно из воскресений не хватило прислужников и один из иподиаконов (кажется, Иван Гарднер) «забрил» меня в число этих прислужников. Иеромонах Иоанн, как большинство молодых людей, близких к церковной жизни, любил и почитал митрополита Антония как великого церковного учителя, и тот был для него как недостижимый пример в личной жизни, воплощение кротости, смирения и любви к людям. Об этом он мне говорил не раз, зная, что и я тоже любил и почитал митрополита Антония. Владыка Иоанн во многом следовал покойному митрополиту. Особенно в обращении с людьми. Оно было простым, ясным, непосредственным, часто ласковым и с легким, как мне казалось, малороссийским юмором.

Знакомство наше началось просто. После одной из служб отец Иоанн спросил меня, как меня зовут и где я живу. Узнав, что я живу недалеко от него, вернее от дома, где жили его родители, он предложил мне пойти домой вместе с ним. Отец Иоанн с 1929 по 1934 год преподавал в богословской семинарии в Битоле, на юге Сербии, и только летом, во время школьных каникул, жил с родителями в Белграде. Позднее, когда я сам стал преподавателем гимназии, я понял, почему он имел такой успех как преподаватель семинарии, несмотря на свой природный недостаток, некоторую косноязычность. Отец Иоанн был не только прекрасным педагогом (знал хорошо методику преподавания в зависимости от возраста и развития учащихся), но он и любил своих учеников, которые отвечали ему такой же любовью. В разговоре молодой иеромонах любил приводить много примеров из жизни святых, отчего его речь становилась еще более понятной и близкой. К нему было легко обращаться за советом, и можно было быть уверенным, что получишь ясный и короткий ответ. С тех пор я всегда возвращался домой вместе с ним, очень сблизился с ним и полюбил его. Мне привелось познакомиться и с его родителями, которых я видел иногда в церкви. В церкви они (особенно мать) казались строгими, но потом я убедился, что они были очень милые и теплые люди. Владыка внешностью не походил на них, а, судя по одной фотографии, он поразительно походил на одного своего предка (кажется, прапрадеда), умершего в 1873 году (то был Михаил Александрович Максимович, 1804–1873), в честь которого, вероятно, владыку и назвали при крещении Михаилом. Он был крупным ученым, в своем роде человеком эпохи Ренессанса. Он был не только ученым – ботаником и зоологом, но и историком, философом, знатоком русской литературы и малороссийского фольклора. Был он сперва профессором ботаники, а затем и русской словесности. Был он и ректором Киевского университета. В молодости был знаком с Пушкиным и Гоголем. Другим известным предком владыки был святой митрополит Тобольский Иоанн (Максимович), просветитель Западной Сибири, умерший в царствование Петра Великого (1715). В XVIII и XIX веках Максимовичи были известны как дворяне, полтавские помещики. Сам владыка окончил Полтавский кадетский корпус. Родители владыки жили позднее в Харькове, его отец был некоторое время предводителем харьковского дворянства, а сам владыка там окончил юридический факультет. Во время студенчества владыка познакомился с выдающимся харьковским архиепископом Антонием, будущим Киевским митрополитом, оказавшим на него сильное влияние. Нужно отметить, что дальние предки владыки были сербскими дворянами, покинувшими родину после завоевания ее турками (в конце XV века). Между прочим, и бабка Ивана Грозного, мать его матери, княгини Елены Глинской, была тоже из сербских дворян-беженцев. Владыка Иоанн очень любил православный сербский народ и Сербию, как и вся русская эмиграция в Югославии. Последняя состояла главным образом из представителей бывших военных и их семей и вообще русской интеллигенции.

Прошло 30 лет с тех пор, как владыка уехал в Шанхай, и вот, как архиепископ Сан-Францисский и Западно-Американский (с 1963), он навестил наш приход в Сиэтле и в первый же день приезда зашел ко мне, тем более что я живу прямо против церкви. Заходил он ко мне в мою комнату в полуподвальном помещении, куда был отдельный вход из сада. Иногда он заходил по нескольку раз, и днем и вечером. Садился в кресло, отдыхал. Иногда молчал, иногда начинал сразу говорить. Вспоминал наш родной русский Белград, своего авву – митрополита Антония. Владыка любил и хорошо знал русскую историю, и его было интересно слушать. Как и митрополит Антоний, он был, конечно, правых убеждений и монархист. Верил в возрождение России. Он был снисходителен к людям, прощал их и никогда не осуждал. Когда я как-то неудачно спросил его о неприятностях в Сан-Франциско в связи с постройкой собора, он сразу «заснул» на несколько минут, и я больше никогда не возвращался к таким темам. Иногда владыка вдруг прерывал наш разговор и сразу переходил на тему тех жизненных, семейных проблем, которые меня могли волновать, но о которых я ему никогда не говорил. Ему можно было довериться, и он давал совет просто и ясно.

В субботу 2 июля 1966 года владыка пришел ко мне и просидел у меня минут 45. Он должен был ехать с чудотворной иконой к одному больному, а затем в Канаду. На мой вопрос, зайдет ли он еще ко мне в этот приезд, он ответил коротко: «Бог знает, что будет со мной сегодня или завтра». Я проводил его через улицу в церковный дом, где владыку ждал Ю.Г. Кальфов. Мы с ним остались разговаривать внизу, а владыка поднялся к себе наверх. Вскоре, услышав какое-то падение там, мы взбежали туда и увидели владыку, лежащего на полу. Помогли ему подняться и сесть в кресло в его комнате. На вопрос, что с ним, услышали ответ: «Не знаю, такого со мной никогда не случалось». В этот момент у владыки произошла легкая, короткая судорога тела, и он отошел от нас навсегда. Вызванные пожарные-медики из соседнего квартала констатировали быструю и легкую смерть. Бывший тогда в Сиэтле епископ Нектарий и настоятель прот. Андрей Наконечный (теперь оба покойные) отслужили панихиду в комнате владыки, а затем и в храме, после перенесения туда гроба с телом. На следующий день тело владыки было уже в Сан-Франциско.

Такова была моя последняя встреча с владыкой Иоанном, которого я знал и любил 40 лет. И теперь, после 25 лет со дня его смерти, я чувствую, что мне его не хватает, недостает. Бывая в усыпальнице владыки, я всегда обращаюсь к нему с просьбой и за советом.

Поминайте наставников ваших, которые

проповедывали вам слово Божие, и, взирая

на кончину их жизни, подражайте вере их.

Евр. 13:7

Пролетело уже почти пять десятилетий с тех пор, как однажды в Битольской семинарии появился один очень скромный монах. Это был молодой иеромонах Иоанн (Максимович), русский по происхождению. Внешность его не производила особого впечатления, но что-то особенное в нем было. Это был человек среднего роста, с густыми черными волосами до плеч. Лицо без единой морщины, большие глаза, как будто настороженно выглядывающие из-под волос. Бородой тогда он еще не очень оброс. Нос прямой, а нижняя челюсть была как бы втянута, что ему отчасти мешало при речи. Правая нога была короче другой, и он носил ортопедический ботинок, постукивавший во время ходьбы, особенно когда он шел по коридору или по классу. Часто он ходил с тростью. Таким он появился у нас в 1928/1929 учебном году.

Никто не мог подумать, какая полнота Святого Духа обитала в нем. Без сомнения, по Божиему Промыслу он оказался там, где был тогда совершенно необходим,– в Битольской семинарии, имевшей в пансионе от 400 до 500 учеников. Многие стипендиаты жили в пансионе до четвертого года обучения, когда перед ними вставал выбор: оканчивать семинарию или перейти в другую школу, оставаясь стипендиатами. Таким образом, там было много учеников из разных школ, а больше всех – семинаристов. Было много албанцев, меньше русских и чехов. С утра до вечера гудело, как в улье. И среди этих-то мальчиков и юношей стал работать святой человек, который неустанными трудами, молитвой и теплой христианской любовью творил новых людей.

Подвижник

С появлением нового учителя у студентов всегда возникают вопросы: «Каким он будет? Строгим или добрым?» и т.д. Возможно, подобные вопросы появились и с приходом отца Иоанна. Он, однако, собственным примером очень скоро на них ответил: самым строгим он был по отношению к себе. Как велики были его ежедневные труды в молитве и поклонах, знает один Бог, а мы могли лишь частично видеть и ощущать это. Епископ Охридский Николай (Велимирович) часто посещал семинарию, беседовал с учителями и студентами. Для нас его встреча с отцом Иоанном была более чем впечатляющей. Поклонившись друг другу, они начали необычайно сердечный разговор. Как-то перед уходом епископ Николай обратился к небольшой группе студентов (я был среди них) со словами: «Дети, внимайте отцу Иоанну; он Ангел Божий в человеческом обличье». Мы и сами убеждались в справедливости этих слов. Его жизнь действительно была ангельской. Справедливо было бы сказать, что он больше принадлежал Небу, нежели земле. Его кротость и смирение напоминают те, что увековечены в житиях величайших аскетов и пустынников. Пищу он принимал в количестве, необходимом лишь для поддержания телесных сил. Одежда его была простой, а в постели он вообще не нуждался. Комната его была в полуподвальном помещении, с одним незанавешенным окном, выходившим во внутренний двор. В комнате стоял простой стол со стулом да кровать, на которую он никогда не ложился. На столе всегда лежало Святое Евангелие, а на полке стояли богослужебные книги. И больше ничего. В любое время ночи его можно было застать читающим Библию, потому что в законе Господни воля его, и в законе Его поучится день и нощь (Пс. 1:2).

Те переживания, которые он испытывал во время церковных служб или молитв, не передать словами. Необычайной была и его подготовка к Божественной литургии: уже в четверг он ел меньше, в пятницу и субботу едва притрагивался к пище, пока в воскресенье не совершит литургию.

В первую седмицу Великого поста он не вкушал ничего, но каждый второй день служил, как и в течение Страстной седмицы. Когда наступала Великая Суббота, его тело было совершенно истощено. Но в самый день Христова Воскресения он как бы возрождался. После Божественной литургии силы возвращались к нему и ангельская радость озаряла его лицо. Таким образом перед нашими глазами протекала его подвижническая жизнь.

Молитвенник с необыкновенной памятью

Отец Иоанн был редким молитвенником. Он так погружался в тексты молитв, что создавалось впечатление, будто он говорит с Богом, Пресвятой Богородицей, Ангелами и святыми, которые предстояли его духовным очам. Может быть, для нашей пользы он говорил вслух, чтобы научить нас молиться. Каждая его молитва была потрясающей; произносил он их наизусть с исключительной выразительностью. Неизвестно, сколько сот молитв он знал наизусть. Это для него не было чудом, потому что он имел великий дар от Бога – необыкновенную память. Об этом знали все – и студенты и преподаватели. Евангельские события были известны ему так, как будто происходили на его глазах, он мог указать и главу, где что найти, и даже при необходимости процитировать нужные стихи. Он знал индивидуальные возможности и особенности характера каждого студента так, что мог незамедлительно сказать, что и как каждый из его студентов ответит, что он знает и чего не знает. При этом он обходился без каких-либо записей, и после многократных проверок никто не мог усомниться в исключительности его памяти.

Взаимная любовь

Отец Иоанн любил нас всех, и мы его. В наших глазах он был воплощением всех христианских добродетелей: мирный, спокойный, кроткий. Мы не находили в нем недостатков и быстро привыкли даже к его манере говорить. Он стал нам настолько близок, что мы относились к нему, как к старшему брату, любимому и уважаемому. Не было конфликта, личного или общественного, который он не мог бы разрешить. Не было вопроса, на который у него не нашлось бы ответа. Достаточно было кому-нибудь на улице что-то у него спросить, как он немедленно давал ответ. Если вопрос был более важным, он обычно отвечал на него после службы в храме, в классе или в кафетерии. Ответ его был всегда информативно насыщенным, ясным, полным и компетентным, потому что исходил от человека высокообразованного, имеющего два университетских диплома – по богословию и праву. Ежедневно и еженощно он молился за нас. Каждую ночь он, как Ангел Хранитель, оберегал нас: одному поправлял подушку, другому одеяло. Всегда, входя в комнату или выходя из нее, он осенял нас крестным знамением.

Педагог

Наконец, посмотрим, каким он был педагогом. Преподавал он по плану, по специальной методике. Он был одновременно и теоретиком и практиком, искусно сочетавшим и то и другое, и потому его предметы удерживались в памяти без дополнительных разъяснений. Взять, к примеру, литургику и богослужебные правила. Он имел расписание, по которому студенты дежурили на клиросе за богослужением. Одна группа из четырех студентов и другая (всего восемь человек) должны были приходить в назначенное время в комнату отца Иоанна, где можно было найти все богослужебные книги. Первая четверка студентов должна была найти всё, что следовало петь или читать на тот день или праздник, а другие четверо слушали. В это время объяснялась теория, символика богослужения и прочее. Так практиковалось весь год. В классе акцент делался на теории. Отец Иоанн требовал постоянного бодрствования везде, а особенно при богослужении. Он хотел научить студентов уделять особое внимание Священному Писанию как источнику всякого богословского знания. Поэтому в начале урока он спрашивал, что читалось в тот день из Евангелия и Апостола. Каждый должен был это знать, так как заранее не было известно, кого он спросит. После этого он давал краткие толкования. Какие прекрасные объяснения он давал, когда читал пастырское богословие и историю Церкви! Некоторые свои лекции по пастырскому богословию он записывал для нас в специальные тетрадки. В них он выразил себя в полной мере. По его убеждению, священник показан как идеальный пастырь у апостола Павла: он должен быть образцом для верных в слове, в житии, в любви, в духе, в вере, в чистоте (1Тим. 4:12–14).

Священник – это духовный отец своего прихода, и в соответствии с этим он и должен действовать, а его приход – большая семья, которая не может существовать без пастырской любви и ежедневной молитвы. Где только возможно, он должен приходить на помощь, чтобы соучаствовать в их радости и печали. Вот основные мысли отца Иоанна, которые он разъяснял нам на всех своих лекциях.

Уроки по истории Церкви также хорошо усваивались, поскольку отец Иоанн умел выделить наиболее важные моменты и, часто повторяя их, заставлял всё запомнить. Когда в 1931 году мы держали экзамены на получение диплома об окончании семинарии, профессор Дмитрий Стефанович, представитель министерства, был поражен превосходными ответами студентов. Полагаю, более половины отвечали на «отлично», а остальные на «хорошо». Плохих оценок не было. Преподаватели объяснили представителю министерства, что отец Иоанн неразлучен со своими учениками и в течение года дает им детальное знание предмета.

Так, каждый студент, осознавая исключительность личности отца Иоанна, всей душой был предан ему. Он был среди нас как посланник Божий, призванный возделывать Его обширную ниву. И он честно исполнил среди нас предназначенное служение.

Эти воспоминания относятся к периоду 1928–1931 годов, тогда как отец Иоанн оставался в семинарии вплоть до своего назначения епископом Шанхайским в 1934 году. Поэтому свои воспоминания я считаю неполными.

Мои личные воспоминания о первых встречах с архиепископом Иоанном, а сперва еще с отцом иеромонахом Иоанном, связаны с Введенским мужским монастырем в Мильково, в котором он первый из русских принял монашеский постриг от Блаженнейшего митрополита Антония (Храповицкого) в 1926 году.

Продолжая быть в послушании у митрополита Антония, отец Иоанн законоучительствовал в сербской гимназии, а вскоре (вероятно, еще до того, как он стал преподавателем и воспитателем Битольской семинарии) была напечатана во Владимировой на Карпатах его вдохновенная апологетическая брошюра «Как Святая Православная Церковь чтила и чтит Божию Матерь». Статья сперва была напечатана в качестве приложения к Богослужебному календарю за подписью: «Иеромонах Иоанн (Максимович), инок Мильковския обители Введения во храм Пресвятыя Богородицы. Югославия, 1928 год».

Я и читал эту статью в Мильковской обители, вступив в нее в 1930 году. Отец Иоанн бывал там наездами. Настоятель обители, игумен Амвросий (Курганов), его очень любил и с восхищением потом говорил о его смирении и готовности исполнить любое послушание.

Вспоминается мне, как в 1930 году с митрополитом Антонием одновременно был в Милькове после своей хиротонии архиепископ Тихон (Троицкий), наш Сан-Францисский. В те дни иеромонах Иоанн совершал у нас литургию в сослужении с иеродиаконом Саввой (Струве; впоследствии архимандрит), тогда же митрополит Антоний постригал в монашество монаха Антония (Синкевича; впоследствии архиепископ Лос-Анджелесский), а также скончавшегося в сане архимандрита Феофана (Шишманова) и еще одного инока. В тот год отец Иоанн приезжал к нам уже из Битольской семинарии, воспитанники которой весьма полюбили своего русского воспитателя, умиляясь его аскетизму и той отеческой заботе, с которой он их, спящих, покрывал одеялом и благословлял...

Тогда отец Иоанн служил в епархии известнейшего сербского архиерея, «сербского Златоуста» Николая Охридского (позже Жичского). Этот всему православному миру известный архипастырь чрезвычайно почитал владыку, он писал о нем, что и тогда отец Иоанн, обходя больных с иконой преподобного Наума Охридского, многих исцелял...

Отношения владыки Николая с иеромонахом Иоанном особенно искренни, трогательны и просты. Впоследствии владыка Николай издал и небольшую книжку в серии «Малый миссионер» под названием «Продавец белградских газет – китайский Владыка». Сербской же девочке, письменно запросившей: «Почему сейчас нет святых?», владыка Николай в печати ответил: «Есть, доченька!»– и указал ей на пример подвижничества владыки Иоанна...

После кончины схиархимандрита Амвросия (Курганова) Мильковского по просьбе нового настоятеля монастыря владыка Иоанн начал собирать материалы для составления жизнеописания батюшки отца Амвросия. Когда я пришел к нему сообщить, что я знаю и помню о почившем, владыка Иоанн был переутомлен и склонялся головой к столу.

«Владыко святый, Вы устали. Благословите, приду позже»,– сказал я. «Нет! Вы сказали...» – Владыка поднял голову и повторил рассказанное мною. Таким он бывал и на заседаниях Архиерейского Собора: переутомится, как будто засыпает, но – нет! Слышит и вникает в суть дела.

Но продолжать собирание материалов об отце Амвросии он уже не смог, так как надо было отправляться в Шанхай.

Откуда владыка Иоанн почерпал для себя такие силы, чтобы не знать отдыха на постели, чтобы во всякое время дня и ночи быть готовым к посещению больного, всегда утешать, назидать и не всегда, но часто делать невозможное возможным? Ибо немало людей хранит память о совершившихся исцелениях и также о том, как владыка отвечал на невысказанную мысль. Конечно, эти благодатные силы владыка, следуя примеру святого праведного Кронштадтского пастыря, имел прежде всего потому, что ежедневно причащался Святых Христовых Таин, а при этом он также неспешно потреблял Святые Дары, оставаясь в будни, когда сам служил, долго в алтаре. Его молитва и переживания при этом – великая тайна, о которой мы ничего и не смеем и не умеем сказать.

Кроме того, он всегда был почти одновременно и с людьми, которых выслушивал, которым помогал, и духом в общении со святыми. Святой Иоанн Кронштадтский пишет о себе, что он всегда старался прочесть каноны святым, которым положена в данный день служба. Так и владыка при путешествиях возил с собой полный круг богослужебных книг, а также переводил с греческого тропари тем святым, которым в славянских Минеях помещены лишь общие тропари, а не особые. Эти греческие Минеи, предмет постоянного чтения владыки, теперь находятся в библиотеке Свято-Троицкого монастыря в Джорданвиле.

Усердно и настойчиво владыка старался выяснить даты памяти тех православных святых, подвизавшихся на Западе, которых православный Восток забыл или полузабыл. Мы имеем такой его список с именами девятнадцати угодников Божиих, преимущественно французских и ирландских.

Никому он не отказывал в молитве, как видно из разных свидетельств. Знаю епископа, который сердечно желал участия владыки Иоанна в своей хиротонии (здесь архиепископ Антоний пишет о себе.– Примеч. ред.), но владыка был на другом конце Америки и в день хиротонии написал ему, что когда предположительно по времени совершалось над посвящаемым Таинство, то и он тоже вознес за него положенные при хиротонии молитвы.

А другой архиерей делился с нами мыслью о том, что архиереев, которые имели бы такое «вселенского духа» участие к жизни всех других православных народов и их Церквей, он знает только двух: это митрополит Антоний (Храповицкий) и наш архиепископ Иоанн! Очевидно, это так. С митрополитом Антонием считались, как ни с кем, возглавители всех Православных Церквей. А на архиепископа Иоанна основательно надеялись, как на того, кто выведет их на дорогу, и французы, и голландцы. И славянские народы запомнят сердечное отношение к ним особенно именно от этих архипастырей. И новообращенные американцы, как и французы, особенно любят владыку Иоанна.

...Для меня лично воспоминания о владыке Иоанне связаны с памятью о митрополите Антонии и о Мильковском монастыре с его душой – батюшкой отцом Амвросием. Но это не только для меня!

Вот передо мной журнал «Святая Земля» за 1935 год. Там в № 6, 7 и 8 напечатан очерк, принадлежащий перу очень известного в зарубежье церковного деятеля, близкого к митрополиту Антонию, оставившего нам конспективную запись его проповедей, П.С. Лопухина. Очерк озаглавлен так: «Христианский подвижник в современных условиях». По ходу рассказа автор сообщает, что получил почти одновременно три письма, которые он и приводит...

«Из Иерусалима прислали карточку отца Амвросия и с нежной любовью просили что-нибудь написать о нем».

Из Польши написали: «...Мы были в Почаеве. Там такой же дух приветливой любви, как в Милькове. Все свято берегут воспоминания о нашем владыке митрополите Антонии. И что особенно замечательно, не столько говорят о его учености и уме, а всё о его искренности и простоте».

Из Харбина: «Приезжал к нам епископ Иоанн Шанхайский. Пять дней он пробыл тут, я ходил за ним по пятам. На нем печать того, что произвело на меня самое сильное впечатление в Югославии; в нем дух митрополита Антония и Милькова монастыря. Та же искренность и простота».

В том же очерке автор передает свой последний разговор с отцом Амвросием, происходивший в клинике, в которую положили отца Амвросия незадолго до кончины. Сперва беседа шла о другом. Далее цитирую:

«Он (отец Амвросий) в изнеможении опустил голову. Отдохнув, он улыбнулся и тихо спросил:

– Деда видели? (Так с любовью иногда они именовали митрополита Антония. – А.А.)

– Видел.

– О чем же речь была?

– Я его спрашивал, кто ему по духу ближе всех.

–Ну-ну... это интересно.

–Он сказал, что вы и отец Иоанн.

Отец Амвросий приподнял голову, широко раскрыл глаза, перекрестился, хотел что-то сказать и вдруг упал на подушку и зарыдал. Боже мой, как он плакал!

На другой день его увезли умирать в Мильково, и больше я никогда батюшку отца Амвросия не видал и берегу в своей памяти этот образ человека, на смертном одре плачущего от счастья духовного о Боге единства».

Счастье духовного единства!.. Дай Бог и нам всем испытать такое чувство, когда будем теперь молиться у гробницы нашего столь дорогого нам владыки Иоанна.

Дай Бог, чтобы при нашей молитве он согрел нас своей молитвой пред Престолом Божиим и испросил нам силы, чтобы мы стали новыми. Для такого обновления и подается от Бога людям радость узнать о новых праведниках и в этом почувствовать их силу.

Всё возможно Богу (Мк. 10:27)! И много может усиленная молитва праведного (Иак. 5:16). Аминь.

Сан – Франциско

1991 год

«Не забудьте, что рядом с Богословским факультетом в Белграде, куда направляю я вас на добрая и душеполезная учения, находится “живая Академия”, это – наш авва митрополит Антоний, мой бывший наставник и благодетель, а ныне великий учитель и святитель Вселенской Христовой Церкви. К нему чаще заходите, ибо от него получите и почерпнете то богатство знаний и мудрости, которые вряд ли даст вам современная духовная школа»,– такими словами напутствовал меня в Югославию в январе 1932 года Блаженнейший Дионисий, когда нависла надо мною угроза удаления из Варшавского университета, вызванная протестом против последовавшего из министерства запрета студентам пользоваться на собраниях богословского кружка родным, материнским языком.

Как родного принял меня авва митрополит Антоний, его любовью, лаской и вниманием обильно я пользовался, и старец обижался, делал выговор, если, бывало, вечером или в течение дня не зайдешь к нему.

В скромных покоях митрополита Антония познакомился я и с иеромонахом отцом Иоанном (Максимовичем). Неоднократно наблюдал, как отечески ласков был старец-митрополит к отцу Иоанну; в движении его глаз, в каждом слове, обращенном к отцу Иоанну, светилась радость о сыне духовном, полное доверие и благодарность за то, что приумножает он Богом данный ему талант.

Несколько раз бывал я и в доме родителей отца Иоанна. Поражало паломничество к нему студентов-сербов. Сербы не поклонники своего монашества, а вот как только появится в Белграде отец Иоанн, студенты-сербы буквально осаждали его. Праведная жизнь инока-подвижника, непривычная в миру строгость к себе и любовью исполненное сердце привлекали к нему внимание и сердца сербского студенчества.

Привел Господь быть на хиротонии отца Иоанна во епископа, встречаться с ним, уже епископом, и в покоях митрополита Антония. «Смотри, владыка, чтобы не испортил тебя сан архиерейский... Не увлекись вкусными блюдами, ведь архиереев любят попотчевать вкусненьким... Да и красавица прильнет к тебе»,– шутя говорил старец Антоний аскету, подвижнику молодому архиерею, и лицо старца сияло радостью о новом святителе Божием.

Любит народ наши архиерейские службы, охотно их посещает. Но, как наблюдал я в Белграде, литургия, совершавшаяся владыкой Иоанном, привлекала необычное по сравнению со служением других архиереев количество молящихся. Косноязычный, служит невнятно, а молящихся тьма...

В начале 1935 года вернулся я в Польшу на пастырское служение. В 1936 году получил от владыки Иоанна, из Шанхая, письмо и через некоторое время несколько его проповедей. А в 1958 году в Париже лично беседовал с ним. Многие в Париже не понимали владыку, их смущал его внешний вид, то, что босой он ходит. Рассказывал мне П.С. Лопухин, что были и жалобы на владыку митрополиту Анастасию. В одной из жалоб просили, чтобы Первосвятитель приказал владыке Иоанну носить ботинки. Митрополит Анастасий откликнулся на эту просьбу, написал владыке письмо, а обрадованные этим прихожане поспешили преподнести своему архипастырю новые ботинки. Владыка принял дар, поблагодарил и носил ботинки... под мышкой, но их не надел. Снова жалоба митрополиту, снова пишет авва владыке Иоанну о послушании и получает от него ответ: «Ваше предписание исполнил. Вы писали, чтобы я носил ботинки, но не написали, чтобы я их надел, вот я и носил их... А теперь надену». И владыка архиепископ зашагал по Парижу в ботинках.

– Странное впечатление производит ваш владыка Иоанн. Своей внешностью он многих отталкивает от себя, но одно в нем несомненно – он человек Божий, подвижник и великий молитвенник,– сказал мне прихожанин Русского Экзархата в Париже Д.Н. Федченко и поведал мне следующий случай из жизни владыки Иоанна в Париже. В одном из госпиталей Парижа неподвижно в неисцелимом недуге лежала русская женщина. Врачи, облегчая ее физические страдания, примирились с мыслью о ее смерти, и больничные сестры ожидали ее кончины. В вечерние часы, в преддверии, как думали больничные сестры, ее последней ночи, вошел в палату, где лежала умирающая, владыка Иоанн. Сам пришел, не по чьей-либо просьбе, и остановился у постели ее. Долго молился, стоя у ложа больной, «странный русский священник». И что же? К полуночи больная поднялась с постели и потребовала свою одежду, желая покинуть стены госпиталя. Удивленные сестра и сиделка – ведь больная была не в состоянии подняться, а вот сейчас бодро встала и так же бодро направилась к ним – вызвали врача. Освидетельствовав больную, врачи признали ее совершенно здоровой, и при опросе выяснилось, что к ней «приходил кто-то в черном, сказал, что она здорова и может идти домой». Больная не назвала имени «посетителя в черном», приказавшего ей встать и идти домой, но врачам нетрудно было установить, что это был владыка Иоанн.

3/16 мая 1963 года, в разговоре о сан-францисской смуте, сказал мне митрополит Анастасий: «Я не узнаю владыку Иоанна. Прежде тихий, молчаливый и кроткий, он проявляет настойчивость, оживился, неуступчив...» Что же произошло с архипастырем-подвижником? Вся его жизнь была служением Богу и Церкви, исключавшим личные интересы или тем более кружковые. Кружковщина как отрицательное, а в ограде церковной и пагубное явление была абсолютно чужда владыке Иоанну. Но она существовала и существует. Владыка видел происходившую в ограде церковной подмену принципа соображениями кружковой и личной выгоды или заинтересованности, и он стал настойчивым и неуступчивым. Его отношение к тому или иному вопросу церковной жизни всегда вытекало из принципиального значения данного вопроса, а оценка событий и фактов никогда не ставилась в зависимость от того, кто является автором, виновником данного вопроса, явления или события. Архиепископ Иоанн не умел жертвовать объективностью ради личной дружбы, ради личной привязанности или тем более приносить объективность в жертву за личные, ему оказанные услуги.

Необычно строгий в вопросах канонических и в верности православно-русским традициям и обычаям, владыка Иоанн в то же время был чужд церковного провинциализма. Эта черта ярко в нем выявилась в почитании и прославлении им, в бытность архиепископом Западно-Европейским, святых Франции, живших до разделения Церкви; эта его черта ярко выявилась и в вопросе сохранения за переходящими в Православие их прежних имен, полученных в крещении, если данный святой жил, подвизался и был прославлен до разделения Церкви Христовой.

– Скажите, как вы относитесь к митрополиту Антонию и отцу Иоанну? – как-то спросил меня заведующий библиотекой богословского факультета Белградского университета В.Ф. Фрадинский. Прошло со дня того свыше 35 лет. За эти годы со многими церковными деятелями привел Господь встретиться, многое слышать и видеть в ограде церковной, а вопрос В.Ф. Фрадинского: «Как вы относитесь к митрополиту Антонию и владыке Иоанну?»– звучит по нынешний день. Ответом на этот вопрос В.Ф. Фрадинский измерял меру духовности вопрошаемого и определял степень его пригодности для служения Церкви. Этот вопрос актуален и ныне. Он и поныне остается верной меркой для определения духовной качественности и деловой пригодности трудящихся на ниве Христовой.

Хотелось бы рассказать о нескольких событиях в связи с памятью приснопамятного архиепископа Иоанна, 25-летие кончины которого молитвенно отмечается в этом, 1991, году.

Покойная моя мать, послушница Мария (Мария Дмитриевна, урожденная Шатилова), была знакома с владыкой Иоанном еще в то время, когда он был студентом в Белграде, и потом, когда он был уже монахом. Есть описание одного события, когда владыка Иоанн, будучи уведомлен, что он выбран в епископы, и решив, что произошла ошибка, по пути в Архиерейский Синод встретил свою знакомую и сказал ей, что произошла очень печальная ошибка, что выбран какой-то священноинок Иоанн в архиереи, а приглашают его. И так случилось, что на обратном пути владыка Иоанн опять встретился с этой же знакомой и сказал ей, что произошла вещь еще хуже – это он выбран в архиереи. Вот в этом описании как раз говорится о моей матери.

Моя мать, в детстве дружившая с будущим владыкой Иоанном, имела с ним переписку, когда он уехал в Китай, но по разным обстоятельствам переписка прервалась. Когда мне было приблизительно лет 9–10, состоялся очередной Архиерейский Собор Русской Православной Церкви Заграницей, и архипастыри должны были совершить богослужение в храме-памятнике св. Владимиру в поселке, тогда называвшемся Касвиль, ныне Джексоне, штат Нью-Джерси. Мы тогда жили в городе Вайнланде, милях в 70 от Джексона. Моя мама послала меня на это торжество вместе с нашим настоятелем, чтобы я получил благословение именно от владыки Иоанна. Ввиду того что мама много лет не переписывалась с владыкой Иоанном, он не знал о судьбах нашей семьи. Я маму спросил: «А как же я узнаю, кто из архиереев владыка Иоанн?» И мама, со свойственным ей юмором, сказала, что тот, который менее всего похож на архиерея, и есть владыка Иоанн. Она упомянула, что он сгорбленный и иногда носит ботинки на босу ногу. Прибыв в храм, я сразу зашел в алтарь, чтобы прислуживать. Никто меня до этого не видел. И вдруг владыка Иоанн ко мне подходит и выводит из алтаря – он никогда лишних слов в алтаре не говорил. На клиросе он ко мне обратился со словами: «Здравствуй, Степа! Как твоя мама, Маринька? Как твой брат, твои сестры?» Потом с улыбкой и со сверкающими глазами посмотрел на меня в упор и спросил, как я его узнал. А я смутился, вспомнив мамино описание, и застенчиво что-то пробормотал. Только много лет спустя, когда я учился в Свято-Троицкой семинарии и услышал о том, что такое прозорливость, я понял, что удивительно было не то, что я владыку узнал, а то, что он меня узнал,– знал меня по имени, знал, кто я, и знал про мою семью!

Другое событие было такое. Мой брат Павел, не будучи военным, несколько лет подряд жил во Вьетнаме. Там он разыскивал детей, которые были ранены или осиротели во время тогда еще продолжавшейся войны, находил им места в приютах и госпиталях. Он там познакомился с вьетнамкой Ким Ен, своей будущей женой. Они друг другу помогали в работе по помощи несчастным детям. Брат мой ей рассказывал о православной вере, о преподобном Серафиме Саровском и других угодниках Божиих. В некоторые тяжелые моменты ее жизни ей в сонном видении являлся старец, который указывал ей, как быть, и утешал ее при трудных обстоятельствах. Однажды я к празднику Пасхи послал своему брату кассеты монастырского пения и несколько книг и журналов духовного содержания. Получив мою посылочку и показав духовную литературу Ким, мой брат был удивлен, потому что она, увидев обложку одного журнала, ему сказала: «Вот тот старец, который мне является во сне и утешает меня». Это был известный снимок владыки Иоанна среди могилок кладбища Ново-Дивеевского монастыря в Спринг-Валлей. Впоследствии Ким крестилась в Православной Церкви с именем Кира.

Третье событие, о котором мне хотелось бы поведать, следующее. В связи с подготовкой к празднованию 1000-летия Крещения Руси на съезд в нашей епархии прибыл докладчик Вадим Щеглов. Его супруга Зоя – иконописец. Когда Зоя еще жила в России и работала реставратором, она однажды заметила, что икона Божией Матери на полке в мастерской начала благоухать. Это была Тихвинская икона Божией Матери. Уже будучи в Америке, Зоя видела сон, в котором один шествовавший по кладбищу молодой монах указал ей написать три иконы Божией Матери. Из трех названных Зое запомнилась только одна – Тихвинская. Она написала эту икону. Когда ее муж Вадим приезжал к нам на съезд, мы его принимали у себя в храме Всех святых, в земле Российской просиявших, в г. Бурлингейме. Посоветовавшись со своей женой, Вадим в знак благодарности подарил эту Тихвинскую икону нашему храму. Когда впоследствии Зоя приезжала в Сан-Франциско на само празднование 1000-летия Крещения Руси, то в усыпальнице владыки Иоанна она увидела как раз ту самую фотографию, на которой владыка ходил среди могилок на кладбище Ново-Дивеево. Удивившись, она сказала, что вот тот, кто явился ей во сне и указал написать иконы Божией Матери. Она спросила: «Кто это?» Ей сказали, что это владыка Иоанн, а она смутилась, потому что во сне, когда она спрашивала монаха, как его зовут, он назвал себя Михаилом. Тут Зое стало известно, что владыка Иоанн в миру был Михаилом. Инок, которому она всё это рассказала, ей сообщил, что келейная икона Богоматери у владыки Иоанна была именно Тихвинская! Получил наш храм эту икону в год Тысячелетия, а на следующий год, когда мы в первый раз отмечали праздник Тихвинской иконы Божией Матери, это был воскресный день, причем предыдущее воскресенье было днем кончины приснопамятного владыки Иоанна.

Добавлено 16 апреля 2008 года

Моя мать, Мария Димитриевна, живя в Белграде, была хорошо знакома с целой плеядой будущих архиереев Русской Зарубежной Церкви. Она хорошо знала братьев Бартошевичей (будущих епископа Леонтия и архиепископа Антония Женевских), молодого о. Аверкия Таушева (будущего архиепископа) и других. В 80-х годах XX века, когда почитание святителя Иоанна (Максимовича) всё больше и больше возрастало, Мария Димитриевна, стоя у гробницы владыки Иоанна в его усыпальнице под кафедральным собором «Всех скорбящих Радость» в Сан-Франциско, рассказала мне следующее. Она помогала подавать на стол на приеме у Блаженнейшего митрополита Антония (Храповицкого) при русской Троицкой церкви в Белграде и стояла рядом с пожилым вдовым священником (я, к сожалению, не могу вспомнить его имя), славившимся своей высокой духовной жизнью. К митрополиту Антонию начали подходить под благословение прибывающие гости.

Подошел один молодой студент, и священник шепнул Марии Димитриевне: «Этот человек будет большим молитвенником». Действительно, в будущем этот человек стал архиереем Зарубежной Церкви, и его молитва была очень сильна.

Подошел к владыке Антонию второй человек, и священник сказал: «Этот человек принесет много вреда нашей Церкви». Этот человек также стал архиереем Зарубежной Церкви и действительно принес много вреда. Я, конечно, помню имена этих двух первых лиц, но главное не в том, кто они были.

Третьим подошел к митрополиту Антонию за благословением молодой иеромонах Иоанн (Максимович), и священник моей маме сказал следующее: «С его мощами русские люди будут возвращаться в Россию».

Слова русского батюшки сбылись, и я был этому свидетель. Спустя более 70 лет после его пророческих слов, в 2004 году, Русская Зарубежная Церковь в лице ее Первосвятителя, Высокопреосвященнейшего митрополита Лавра и сопровождавшей его делегации, в число которой входил и я, вернулась в Россию с 11 иконами и частицами мощей иже во святых отца нашего Иоанна, Шанхайского и Сан-Францисского чудотворца!

Бурлингейм, Калифорния

Я помню, как в 1934 году, в день Введения во храм Пресвятой Богородицы, прибыл владыка Иоанн из Югославии в Шанхай. Мы его долго ждали. Наш шанхайский архипастырь, владыка Симон, скончался в 1933 году. Тогда Начальник Духовной миссии, архиепископ Виктор, написал прошение в Синод о назначении нового викарного епископа в Шанхай. Из Синода он получил ответ, что к нам пошлют такого же молитвенника, каким был архиепископ Симон. Долго мы ждали нового архипастыря – день его приезда был большим торжеством для нашего города. Все священнослужители, общественные организации и школьники собрались у кафедрального собора в этот день для встречи владыки Иоанна. Владыка прибыл, в соборе отслужили краткий молебен, а затем состоялся прием. Помню, как на трапезе владыка Иоанн, увидев сахар, улыбнулся: «Это так много сахара?» «Да»,– ответили мы, а он сказал: «У нас это недоступно – нету». За трапезой владыка произнес слово.

Первое доброе дело владыки Иоанна в Шанхае было основание приюта. Владыка собирал детей на улицах города. Сперва нашел четверых детей, а затем набралось больше. Один богатый человек пожертвовал большой дом на приют. Самому маленькому приютянину было четыре года. С детьми владыка был очень ласков.

Владыка Иоанн круглый год ежедневно совершал Божественную литургию. Ему сослужил очередной священник. Службы длились очень долго. С приездом владыки Иоанна вечером совершались вечерня с повечерием. На повечерии обязательно наперед вычитывались от одного до трех канонов святым. В 6 часов утра служились полунощница, утреня и литургия. У владыки Иоанна слуха не было, однако он заставлял всё положенное петь. На вечерне и утрени он стоял с духовенством на клиросе. К духовенству владыка относился очень строго. Полиелей всегда пелся полностью (то есть весь псалом). Многим людям не нравилось то, что богослужения длились так долго.

За ежедневными литургиями владыке Иоанну прислуживали дети из приюта. Приют находился в 30 минутах быстрой ходьбы от собора. Когда был дождь, дети приходили в храм босиком и босиком же прислуживали. Владыка Иоанн служил в сандалиях. Он никогда лежа не спал. Он был очень чистоплотный – ежедневно в 4 часа утра принимал холодную ванну, даже зимой.

Помню, что владыка Иоанн особо почитал дни памяти мучеников. Почему-то осталось в памяти, что он любил святого мученика Трифона.

В 1938 году владыка Иоанн отбыл на Всезарубежный Собор в Югославию и перед отъездом получил многочисленные поручения от паствы. На Соборе владыка Иоанн был секретарем, и среди поручений были жалобы на него же, которые он спокойно читал.

После Второй мировой войны многие русские эмигранты в Шанхае взяли советские паспорта, в том числе и духовные лица. Начальник миссии, архиепископ Виктор, принял советский паспорт, а также и старший священнослужитель нашего собора, протопресвитер Михаил Рогожин. Мы с владыкой Иоанном этому примеру не последовали. Помню, что владыка Иоанн получил извещение от советского консульства, что в Шанхай прибудет архиепископ Виктор. Владыка Иоанн созвал всё духовенство и на совещании сказал, что не будет встречать владыку Виктора, и мы его поддержали.

По прибытии из Пекина в Шанхай архиепископ Виктор, в сопровождении восьми комсомольцев, направился к собору, где отец Михаил отслужил молебен. Мы наблюдали за происходящим из церковного дома. На следующий день мне пришлось встретиться с архиепископом Виктором. Он называл нас «иоанновцами». Владыка Виктор мне говорит: «Вы все за владыку Иоанна». А я отвечаю: «Да, а Вы знаете, почему мы за владыку Иоанна? Если хотите знать, я Вам скажу. Кто выписал владыку Иоанна? Вы его направили к нам. После приезда владыки Иоанна Вы много раз приезжали сюда и, обращаясь к владыке Иоанну, говорили: “Владыка, я уважаю Вас, почитаю Вашу высокую жизнь, управляете Вы хорошо. Так же продолжайте, а если священнослужители Вас не слушают, [не дожидаясь моего приказа], их наказывайте”. Владыка, Вы так говорили?» «Говорил»,– отвечает владыка Виктор. «Поэтому мы его и слушаем. А теперь Вы против владыки Иоанна. Вы теперь советский подданный, и с Вами не может быть никакого общения. Я китаец, наше духовенство осталось белым, а Вы советский. Делайте, как Вы хотите».

После эвакуации русских из Шанхая владыка Иоанн поехал через Гонконг на Филиппины. Впоследствии владыка Иоанн был назначен в Бельгию. В Шанхае отец иеромонах Модест, который скончался игуменом на Святой Земле, был близок по духу к владыке Иоанну, а в Сан-Франциско отец архимандрит Митрофан был очень предан владыке. Ввиду того что владыка с утра до вечера был занят, он почти всегда опаздывал на богослужения. Он весь день бегал по больницам и домам [прихожан]. У него не было понятия о времени – часов он не носил. За богослужениями владыка всегда сам проповедовал, но его было очень трудно понять. Перед проповедью все прислужники выходили на середину храма, чтобы слушать владыку.

Владыка Иоанн очень любил богослужение и Устав. В Шанхае каждый четверг бывало пастырское совещание. Если кто отсутствовал, то владыка от него требовал рапорт-объяснение. На этих совещаниях больше всего времени уделялось вопросам богослужебным. Владыка спрашивал духовенство об особенностях некоторых предстоящих служб, проверяя знания [священнослужителей].

Едой владыка Иоанн совсем не интересовался. Ему готовили еду, но никогда не знали, когда он будет кушать. Чай он любил, но спиртные напитки никогда не пил.

О жизненных делах владыка Иоанн со мной никогда не говорил – только о духовных вещах. Даже когда были неприятности в Сан-Франциско в связи с постройкой собора, владыка ни с кем не делился своими переживаниями. В Сан-Франциско паства владыку любила – он спас всех шанхайцев-беженцев.

Рад возможности поделиться своими личными воспоминаниями о владыке Иоанне (Максимовиче), тогда еще епископе Шанхайском, памятуя следующие слова прп. Нестора Летописца и молясь его молитвою:

«Умоляю убо вас, возлюбленная моя братия, не судите меня за мое невежество, ежели, будучи столь преисполненным любовию ко святому, я решился поведать о нем решительно все, что знаю, ибо убоялся я, чтобы слово Господа нашего о злом и ленивом рабе не относилось ко мне... Но прежде всего обращаюсь ко Господу: О Всемогущий Господи, благодати Подателю, Отче Господа нашего Иисуса Христа, помози ми, просвети сердце мое, да уразумею заповеди Твоя, отверзи уста моя, и да поведаю чудеса Твоя и славу угодника Твоего» (из предисловия к «Летописи почитания архиепископа Иоанна (Максимовича)» епископа Саввы Эдмонтонского).

И я «преисполнен любовию ко святому», но боюсь своего невежества, неумения передать «славу угодника Божия». И не знаю, с чего начинать, как по порядку изложить огромное множество глубоких, врезавшихся навсегда в мое сердце благодатных впечатлений о величайшем праведнике.

Не зная, с чего начать, я переписал собственноручно некоторые сохранившиеся у меня письма владыки, написанные им мне между 1949 и 1962 годами. Это я сделал, чтобы пережить еще раз умиление от духоносных наставлений святителя и чтобы отметить, что владыка каждое письмо начинал кропотливым изображением восьмиконечного Креста Спасителя, который он возлюбил до конца. Он отмечал эти письма только по православному календарю (вовсе игнорируя гражданский календарь) и писал только по старой орфографии. Поздравления с днем Ангела он всегда писал в самый день праздника, поэтому я их получал только несколько дней спустя. Этот праведник не допускал даже такой мелкой «фальши», как посылка поздравлений до наступления самого праздника!

Владыка начал свое епископское служение в Шанхае в 1934 году – год моего рождения в этом большом международном торговом порту Китая. Моей семье принадлежал дом всего лишь в трех кварталах от величественного собора в честь иконы Пресвятой Богородицы «Споручница грешных», и родители пешком ходили с нами, детьми своими, в этот собор по воскресеньям и праздничным дням. Брат и я с 1939 года и вплоть до нашего отъезда навсегда из Шанхая на остров Тубабао в январе 1949 года посещали католическую школу, находившуюся рядом с собором. Очень смутно помню торжественное освящение владыкой огромных, величественных золотых крестов и поднятие их на пять куполов только что построенного прекрасного собора. Рядом с собором был построен и епархиальный дом в несколько этажей, над серединой которого возвышалась башня-колокольня. Помню, за епархиальным домом находился недостроенный фундамент для второй церкви, где владыка всегда совершал чин великого освящения воды в праздник Богоявления. Летом, когда школа была закрыта, мы с братом часто приходили туда и играли на довольно большом церковном участке.

Мне было лет восемь или девять, когда однажды жарким летним днем я вошел в огромный, всегда прохладный собор, чтобы отдохнуть от жары. День был будний, время – около 7 часов вечера, когда было еще совсем светло. Шла вечерняя служба, совершавшаяся дежурным священником, и собор был почти пуст. Епископ Иоанн стоял на своем месте – возле массивной колонны между главным алтарем и правым приделом, перед аналоем с богослужебными книгами. Впоследствии я узнал, что владыка отстаивал ежедневно все девять установленных Православной Церковью суточных богослужений и что он каждый день причащался. После службы я подошел к нему под благословение. Он спросил, как меня зовут, и пригласил к себе «поговорить». Никогда не забуду, как он, прежде чем оставить храм, клал земные поклоны перед каждой иконой в огромном соборе, как бы прощаясь на время со своими близкими друзьями – святыми, а я следовал за ним, держа в руках его посох. Моя детская душа сразу потянулась к этому необыкновенному человеку, подсознательно почувствовав ту глубокую христианскую любовь, которую владыка питал к людям, в особенности к детям.

Впервые вступил я в его большой кабинет на втором этаже епархиального дома. Весь правый угол кабинета, от потолка до уровня стоявшего в углу аналоя, заполнен был множеством икон всевозможных размеров. Почему-то мне показалось совершенно естественным, что владыка, войдя в свой кабинет, стал немедленно класть перед иконами земные поклоны и опять продолжительно молиться. Наконец он сел за свой стол, который весь был буквально завален бумагами, и долго со мной беседовал.

Как и впоследствии, говорил он о Церкви, о жизни ее подвижников и святых, о мучениках, о церковных праздниках. Не хотелось уходить домой от этого необыкновенного человека.

Было уже темно, когда владыка меня благословил и велел идти домой. Я начал ежедневно утром и вечером посещать богослужения в соборе и прислуживать. В будничные дни владыка часто сам потреблял Святые Дары, оставаясь в глубокой молитве в алтаре еще долгое время после ухода служащего священника. И опять, как всегда, прикладывался он ко всем иконам в соборе, прежде чем выйти из него и направиться в свои покои.

Беседуя со мной в своем кабинете, владыка иногда на несколько секунд засыпал. Я узнал, что он никогда не ложился спать в кровать, лишь предавался краткому сну на стуле или на коленях перед своими любимыми иконами, как его иногда заставал его секретарь, некто господин Кантов.

Был я свидетелем такого необыкновенного случая. Как-то вечером, во время беседы со мной в своем кабинете, владыка ответил по зазвонившему у него на столе телефону. Не знаю, с кем говорил святитель, но никогда не забуду, как, продолжая говорить, владыка уронил телефонную трубку и задремал. Трубка лежала в подряснике на его коленях, а он, продолжая дремать, еще долго говорил с позвонившим ему человеком. По законам физической природы совершенно было невозможно ни владыке слышать того, кто позвонил ему, ни тому человеку слышать, что отвечает ему владыка. Однако по продолжительности и смыслу того, что говорил святитель, мне ясно было, что – чудесным образом – происходит разговор!

Однажды принесли владыке в кабинет обед: помню, была тарелка борща и кисель в кружке. Он был один, а я находился в соседней комнате, куда принесли и мне ту же скромную трапезу. И вот я вижу через открытую дверь, как владыка выливает сладкий кисель в тарелку с борщом и начинает эту бурду безвкусную есть. В то время мне, ребенку, эти случаи показались совершенно естественными для владыки.

Все ребята, прислужники, любили владыку, несмотря на его строгость. Так, за проказы владыка однажды велел сторожу Михаилу ремнем выпороть виновных. Для меня владыка стал идеалом, и я решил во всём ему подражать. Как-то Великим постом перестал спать в кровати, а ложился на пол, перестал есть нормально с семьей, а только хлеб с водой и проч. Родители заволновались и повели меня к владыке. Выслушав их, святитель повелел сторожу пойти в лавку и принести колбасу. На мои слезные замечания, что «ведь сейчас Великий пост», мудрый архипастырь приказал мне съесть принесенную колбасу и всегда помнить, что послушание родителям важнее самовольного поста. « Как же мне быть дальше, владыко?»– спросил я, желая всё же как-то «особенно» подвизаться. «Ходи в церковь, как и до этого, а дома делай то, что тебе говорят папа и мама». Помню, как я тогда огорчился, что владыка не назначил мне каких-нибудь «особых» подвигов.

Вспоминаю еще один знаменательный случай – вернее, происшествие – в жизни владыки, при котором я лично присутствовал. День был будничный, и литургию совершал один из священников шанхайского собора. Как всегда, владыка Иоанн стоял на своем обычном месте, а я, кажется, прислуживал, не помню. Хорошо помню, как этот священник во время своей проповеди ругал владыку, указывая на него пальцем и употребляя такие слова, как «змея, скорпион, жаба, ханжа» и проч. Владыка продолжал стоять на своем месте, нисколько не реагируя на безумные нападки своего священника, но продолжая читать из какой-то книги у себя на аналое. Потом папа мне рассказывал, как он и многие другие возмутились таким недопустимым для священника поведением по отношению к своему архиерею и просили владыку наказать наглеца, но владыка ничего не предпринимал, говоря, что это его личное дело. Какое святое незлобие! И вообще никто никогда не слыхал из уст этого праведника хоть одного слова осуждения кого бы то ни было.

Покойный протоиерей Серафим Слободской мне рассказал, как он однажды задал владыке такой вопрос: «Кто виноват в той печальной смуте, которая творится вокруг строящегося собора в Сан-Франциско?»– и владыка очень просто ответил одним словом: «Диавол».

Душепопечение – вот слово, которое определяет как нельзя лучше движущее начало всей жизни и деятельности величайшего молитвенника и праведника не только нашего теплохладного века, но, твердо верю, вообще всей истории Вселенской Христовой Церкви. Иначе как объяснить то, чему я сам был живым свидетелем? Как, например, буквально преображалось его лицо во время литургии на великие праздники, сияя неземным светом, а глаза, всегда полные божественной любви, явно отображали недосягаемую для нас грешных неизреченную радость от присутствия Святого Духа. Или как в пасхальную ночь он облетал – как бы носимый Ангелами – весь пространный шанхайский собор, выкрикивая от избытка радости победоносное «Христос Воскресе! Христос Воскресе!» Его подлинному ликованию, казалось, не было тогда предела, он был весь поглощен радостью о Христе, Которого он возлюбил подлинно, до конца.

Но что удивительнее всего – это дар видеть сердце человеческое и привлекать его ко Христу. Ведь не будь этого праведника, я никогда бы и не думал служить Церкви в духовном сане. Как он удивительно точно предсказал, что с нами будет! В своем письме брату и мне в октябре 1949 года, когда нам было всего 13 и 15 лет,– мы только что прибыли с Филиппинских островов в Австралию, но уже начали редко ходить в церковь – он предупреждал нас: «Отходя от путей Господних, мы лишь на время можем наслаждаться телом – потом почувствуем горечь того зла, которое кажется сладким». Не могу без горьких слез благодарности читать эти пророческие слова и сегодня, 35 лет спустя!

Он уже тогда знал, что я ему напишу 19 мая/1 июня 1960 года: «Как бы мне хотелось лично побеседовать с вами, владыко! Так много случилось и запечатлелось в моем уме после Филиппин, что я сам не узнаю себя. Духовные стремления моего детства утонули давно в греховной, материальной среде».

Но видел великий праведник, что не совсем «утонули» мои духовные стремления, и продолжал звать меня служить Церкви, советуя получить богословское образование и для сего поступить в Троицкую семинарию: «Да поможет тебе Господь и да благословит тебя на тот путь!» (Письмо от 18/31 января 1961 г.)

Конечно, нету меня слов выразить свою благодарность и любовь к незабвенному архипастырю. При земной жизни архиерея мы возглашаем: «Молитвами святого владыки нашего, Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас!», но поскольку несть Бог, Бог мертвых, но Бог живых (Мф. 22:32), по неложным словам Самого Спасителя, я и сегодня продолжаю призывать себе на помощь святителя Иоанна той же самой молитвой.

Постоянно благодарю Бога за то, что Он меня сподобил быть свидетелем величайшего Своего угодника, по молитвам которого не погрузился я окончательно в суету мирскую. Не сомневаюсь, что наступит день, когда и земная Церковь прославит владыку Иоанна как одного из тех, ихже не бе достоин весь мир (Евр. 11:38), и возблагодарим Бога, дивного во святых Своих.

Детство. Завтра ожидается что-то особенное... На нашем новом кафедральном соборе Пресвятой Богородицы «Споручницы грешных» (в Шанхае) будут поднимать кресты на купола. Помню море голов вокруг церкви... как на Пасху. Отец поднимает меня, а я стараюсь через толпу увидеть владыку, как он освящает приготовленные к поднятию кресты. Поднимаю голову. Где-то высоко в небе вырисовывается главный купол, и вдруг... замираю в восторге. Отражая на себе лучи солнца, плывет вверх золотой крест. Господи! Какая красота!

А вот епархиальный дом, рядом с собором. Мы, мальчишки, хотя и боялись, но любили взбираться на верхний этаж и оттуда взирать на прохожих. Бывало, застанет нас у окна владыка. Мы прижмемся виновато к стенке, а он так ласково позовет к себе, потеребит за волосы и, благословив, отпустит с миром, напутствовав добрым словом.

За епархиальным домом находилась площадка, на которой мы играли. Владыка, который большей частью всюду ходил пешком, когда проходил мимо этой площадки, всегда заходил к детям и, благословляя нас, милостиво беседовал с нами. Перед глазами его ласковое, улыбающееся лицо.

Уже студентом я серьезно заболел и был помещен в католическую больницу на окраине английской концессии города, где жил владыка. Я находился в тяжелом положении. Помню, какой великой радостью исполнилось мое сердце, когда я у своей постели увидел милый облик дорогого владыки с искрящимися, полными участия глазами. Как владыка молился! Я пролежал в больнице несколько недель, и владыка в определенный день каждой недели приходил, утешал и молился. Воистину пастырь добрый был еси! Мог же владыка предписать одному из священников посетить больных. Но он, несмотря на каждодневные службы, обремененность епархиальными делами, заботы о детском приюте и довольно примитивные условия городского передвижения, сам, частью пешком, частью на трамвае, совершал длинные концы, посещая больных и страждущих в больницах и тюрьмах, тем самым исполняя завет святого апостола Павла: О всем же сам себе подавая образ добрых дел (Тит. 2:7).

А можно ли забыть богослужение в пасхальную ночь в соборе? Как тогда сиял владыка, совсем не по-земному; как он при каждении вихрем проносился по храму; как он победоносно-радостно восклицал, скорее даже выкрикивал пасхальное приветствие! Никогда ничего подобного я нигде не видел. И вообще владыка служил на редкость молитвенно-проникновенно, так что и сослужащие и народ проникались духом молитвенности и благоговения.

Во время войны тяжело жилось русским изгнанникам в Шанхае под японским ярмом и советским влиянием. Владыка делил с нами все горести и лишения. Окончилась война. Советское влияние готово было поглотить весь русский Китай. Но Бог миловал. Тяжело было и владыке ориентироваться, не имея контакта с владыкой митрополитом Анастасием, который в это время восстанавливал нарушенную войной жизнь Зарубежной Церкви. Да и доверчив был владыка. Хотя и обвиняли его в политической неустойчивости, но в сердце своем он никогда не изменил правым убеждениям, что доказал не только принесением покаяния перед Архиерейским Собором, но и тем, что как духовный вождь возглавил исход русских беженцев из Китая сначала на Филиппины, а затем в Америку.

На острове Тубабао Господь вновь привел меня встретиться с дорогим владыкой и испытать его благосклонное отношение к моему недостоинству, в то время одинокому и потерянному скитальцу. Хотя владыка имел на руках визу в США, он счел первым своим долгом разделить изгнание со своими духовными чадами, заброшенными Промыслом Божиим на острова пальм и тайфунов. В кратчайший срок церковная жизнь забила ключом. Налажена была временная епархиальная канцелярия, размещен женский монастырь, открыты три храма и при монастыре вырос «собор», помещенный в просторный военный барак и к Пасхе увенчанный самодельным куполом-луковкой.

Уехал владыка в Америку, и всем известно, как он силой своего духа добился у сильных мира сего въезда гонимых чад своих. Почувствовав свободу, по-разному оценили ее люди и по-разному отблагодарили старца. Одно можно с уверенностью сказать: владыка никогда не таил в сердце своем вражду к кому-либо и к недоброжелателям относился так, как будто ничего вовсе и не было между ними. Эта его черта меня особенно восхищает... О, если бы и мы все умели так себя вести в наш тяжелый век!

Когда я в дальнейшем бывал в Вашингтоне, я не мог не заметить того следа, который владыка оставил там после себя как в церковной жизни, так и среди живущих там вообще.

Время текло. В пятидесятых годах Господь направил стопы мои в Париж, где в Версале в то время пребывал владыка. Никогда не забуду моей встречи с благостным архипастырем.

Владыка жил при кадетском корпусе. Я приехал неожиданно. Меня встретил секретарь владыки и направил в его кабинет на верхнем этаже. С трепетом поднимался я по широкой лестнице, со стен на меня смотрели портреты российских государей. Стучу в дверь и слышу: «Аминь». Я тогда не знал, что нужно произносить молитву: «Молитвами святых отец наших...» Вхожу. За письменным столом, заваленным письмами и бумагами, сидел владыка и писал. Убогий вид старца без обуви, в потертом подряснике, с разбросавшимися волосами создавал трогательный образ смирения и простоты. Я остановился в дверях. Владыка, увидев меня, радостно воскликнул, лицо его внезапно озарила улыбка, и он, вскочив со стула и благословив меня, заключил меня в свои объятия. Я плохо справлялся со слезами радости. Потекла оживленная беседа, мы бросались от воспоминания к воспоминанию, от одного знакомого к другому. За это короткое время, казалось, мы вновь пережили несколько последних лет.

Узнав, что я собираюсь в путешествие по Европе, владыка достал Троицкий календарь и дал его мне, указал на список приходов в Европе. «Отправляйся с Богом. Приедешь в город, сразу обращайся к местному священнику. Скажи, что я тебя послал». С Божией помощью и по мудрому совету владыки я объехал почти всю Европу, получив и духовное окормление и приобретя друзей и знакомых, которые показывали мне достопримечательности города, как не смогло бы сделать ни одно туристическое агентство...

Подходил час разлуки. Владыка предложил спуститься в церковь, которая была устроена тут же, при доме. Владыка отслужил вечерню, после чего напутствовал меня. Я подошел к владыке благословиться, а он говорит: «Нет, нет – я провожу тебя до трамвая». От резиденции владыки до остановки трамвая нужно пройти немалое расстояние. Мне было неловко, что старец провожает меня, да еще так далеко, но владыка настаивал на своем. И когда отходил трамвай, я еще долго в умилении глядел на сгорбленную фигуру благословлявшего меня в путь старца.

Протекли годы. Университет. Женитьба. Гражданская служба. Прицерковная работа. А тем временем приходят заботливые, одухотворенные письма дорогого владыки. И вот совершенно неожиданно предложение владыки вступить на путь служения Церкви. Как раз в это время разбирался Собором епископов вопрос о прославлении отца Иоанна Кронштадтского, за что особенно ратовал владыка Иоанн. Тогда же видел я чудесный сон: батюшка отец Иоанн благословил меня и увещевал не сомневаться. В тот же день жена перенесла тяжелую операцию. Но состояние здоровья не улучшалось. Мы совсем было приуныли. Неожиданно телефонный звонок. Владыка говорит жене: «Соглашайся на рукоположение, а то и впредь будешь болеть». После этого владыка приехал к нам в гости, разделил с нами семейную трапезу и мило беседовал с нами. А на прощанье вдруг обратился к жене: «Ну что ж, милая,– диаконство или священство?»– хотя в течение всего вечера об этом и словом не обмолвился. Нужно ли говорить, какое впечатление произвело на нас такое решительное заявление владыки? И мы смирились с этим решением нашего аввы. В следующий свой приезд на Восточное побережье сам владыка рукоположил меня в сан диакона. Могу только подтвердить, что слова владыки сбылись. После того как я принял сан диакона, здоровье жены заметно улучшилось.

Так прошло несколько лет, в течение которых владыка никогда не забывал нас письменно, а приезжая в Нью-Йорк, неизменно справлялся о нас по телефону. И вот новое предложение от аввы – принять место священника в его епархии. Опять размышления, и опять болезнь жены. Тут уже мы решили, что владыка, видно, опять предлагает нам источник исцелений. И мы решились. Но владыки уже не стало в живых. Господь сподобил меня звания иерея, и сегодня я не могу не засвидетельствовать, что вторично здоровье матушки было восстановлено без вмешательства медицины. У нас нет сомнения в заступничестве и молитвах дорогого владыки.

Не приходят больше письма от владыки, но попечение его о нас мы чувствуем с неослабевающей силой и живем памятью о нем. Сгорбленная фигура старца, чем-то отдаленно напоминающая преподобного старца Серафима, встает перед глазами. Вот он, современный праведник, последователь батюшки св. праведного Иоанна, Кронштадтского чудотворца. Истинный нестяжатель, не ищущий славы в архипастырском звании, не стремящийся к почестям и роскошным облачениям. Пастырь добрый, первый показывавший пример попечения о ближних. Пастырь, живший Церковью, в Церкви и для Церкви. Христианин, победивший в себе гнев, отчего и лицо его было озарено радостной улыбкой. Отец любвеобильный. Архиерей, не покладавший рук в трудах. Человек, не знавший предела в подвигах. Раб Божий, подвизавшийся денно и нощно в умной и сосредоточенной молитве. Ходатай перед Богом за людей, получающих через него исцеление и исполнение своих чаяний. Поистине, братие: Таков бо нам подобаше архиерей: преподобен, незлобив, безсквернен, отлучен от грешник и вышше небес бывый (Евр. 7:26). Приснопамятный владыка Иоанн всю свою многотрудную жизнь следовал этому завету великого апостола и в большой мере преуспел в исполнении его. И тем более дивно это явление, что жил владыка в наши дни, когда вконец человечество оскудело в вере и благочестии. Не в этом ли корень того непонимания, которое так часто встречал владыка даже со стороны и церковных, казалось бы, людей? Однако то, что Господь, испытывая людей, попускал при жизни владыки, сейчас как дым рассеивается на глазах у всех, и с каждым днем все ярче светит сей избранный светильник праведности, укрепляя верных в несении христианского подвига смирения, терпения и любви.

Олег Данилович вспоминает: «В 1921 году родители привезли меня в Шанхай, мне было два года. Семья наша была глубоко верующая. В 1934 году приехал владыка, и я прислуживал ему, держал жезл, пел в архиерейском хоре. Мои сестры воспитывались в приюте, а я – в школе-интернате.

Владыка пользовался большой известностью; он посещал с крестом и посохом все больницы, организовывал детский приют, детский сад, школу-интернат, дом для престарелых, женскую гимназию. Приходил ночью в интернат, смотрел, как спят дети, в каком состоянии их вещи. Приходил неожиданно, чтобы начальство не приготовилось. В интернат приходил ночью, идти было далеко – с одного конца города на другой, но он шел пешком, очень уставал.

Он обладал невероятной прозорливостью и невероятной памятью. Тысячи людей знал по имени. Меня называл Олежкой. Во время службы иногда закроет глаза (как бы уснет стоя), а когда должен быть его возглас, я тихонько толкал его, и владыка, встрепенувшись, произносил возглас.

Владыка был против того, чтобы люди уезжали в Союз. Но в 1947 году мы выехали в Союз с сестрой. В 1949 году меня арестовали и осудили на пять лет».

С момента возвращения до настоящего времени Олег Данилович начинает день с молитвы к владыке. Находясь в заключении, он 13 месяцев провел в одиночной камере. Постоянно молился владыке, и однажды после очередной молитвы к нему в камеру залетела птичка. Он сразу понял, что владыка услышал его и дал знак, что сохранит и поможет. Так впоследствии и произошло, срок сократили, он попал под амнистию – отсидел только три года. После одиночной камеры его послали на этап в Казахстан. Олег Данилович постоянно молился владыке и всё вытерпел, хотя были во время этапа страшные убийства, люди умирали от разных болезней. Но его всё это миновало. Когда ему сообщили об амнистии, он вспомнил о птичке.

Когда в семье бывают болезни, Олег Данилович обращается с молитвой к владыке. Так было, когда его внучка Анюта попала в реанимацию. По молитвам к владыке всё обошлось, и она поправилась.

Вернувшись в Екатеринбург, в 1994–1995 годах, Олег Данилович жил с женой в общежитии, и очередь на квартиру была свыше 1000 человек. Опять просил владыку о помощи, и неожиданно дали квартиру бесплатно, а вскоре позвонили и сказали: «Идите, оформляйте телефон бесплатно».

Олег Данилович считает, что и встреча с женой, с которой он всю жизнь живет в любви и согласии, произошла по его молитвам к владыке.

Екатеринбург, Россия

Маргарита Григорьевна рассказывала: «В Китай я приехала с родителями в 1930 году восьмимесячным ребенком. Вызвал нас дедушка, который работал машинистом на Китайской Восточной железной дороге (КВЖД). Папа стал заведовать Уссурийской торговлей. В 1932 году умерла сестра Леля, а в 1933-м умерла от рака и моя мама. Папа женился в Харбине на женщине с тремя детьми, которая сразу возненавидела меня. Она столкнула меня со второго этажа, а потом отдала, когда мне было четыре года, в конвент – учебное заведение, где я опять упала. У меня был сломан позвоночник, отнялись ноги. Папа забрал меня, и мы уехали вместе с ним в Шанхай. В Шанхае папа устроился продавцом обувного магазина и вел переговоры с владыкой Иоанном об устройстве меня в приют Свт. Тихона Задонского, где потом навещал меня каждый день».

В приюте с 1936 по 1946 год Рита ходила в гипсовом корсете. Также у Риты и еще у одной девочки в приюте было малокровие. Владыка нашел китайца, у которого была коза, и специально для этих двух больных девочек каждый день покупал молоко. Это было очень трудно – найти козу в Шанхае, так как никто не имел подсобного хозяйства, это было не принято.

Рита была шумная и смешливая девочка, и владыка часто ласково, по-отечески трепал ее за уши.

В 1946 году, в 16 лет, Рита приехала в Союз, а ее папа – через год. Она приехала безо всяких документов в закрытый город Владивосток, но всё обошлось, как она считает, по молитвам владыки, который благословил хоть и не ее лично, а отъезжавший теплоход с детьми.

Приведем статью Маргариты Григорьевны из газеты «Русские в Китае», № 232:

– Меня попросила матушка из храма Всех святых в г. Екатеринбурге, Корнилова Ольга Сергеевна, рассказать о владыке Иоанне, Шанхайском чудотворце. Я давно собиралась это сделать, но всё откладывала. Сейчас почувствовала – настало время.

Я воспитывалась в приюте Свт. Тихона Задонского в г. Шанхае, созданном владыкой Иоанном в 1934 году. После того как в 1935 году сгорело первое здание приюта, были куплены на пожертвования два трехэтажных особняка на рю (франц. улица) Буржа, 770, в десяти минутах ходьбы от Духовной миссии, где жил владыка и где впоследствии был воздвигнут собор.

Будучи аскетом, очень строгим и требовательным, владыка любил детей, жалел и старался создать им уют, помогал обрести семью, старался сам быть им вместо отца. И дети понимали и ценили это.

Не было дня, чтобы владыка не посетил приют. Даже ночью в любую погоду он приходил проведать нас, узнать, все ли здоровы, нет ли в чем нужды. Вначале он обходил дом мальчиков вместе со старшим воспитателем, учителем математики Владимиром Михайловичем Костериным, а затем дом девочек вместе с заведующей Валентиной Аполлинарьевной Вржосек. Владыка обходил каждый дортуар, совершал краткую молитву, благословлял всех и шел дальше. Поскольку я росла болезненным ребенком, то часто лежала в изоляторе. Никогда владыка не проходил мимо моего «убежища» – изолятора, всегда ободрял меня и уверял, что я обязательно поправлюсь. Вот я и живу уже 70 лет на свете! Владыка интересовался нашими успехами в учебе, давал нам советы, как справиться. Я помню, мне было лет 10–11, я захотела навестить папу на работе и сбежала из приюта. Мне уже оставалось метров 10 до папиного магазина, когда одна из старших воспитанниц схватила меня за руку и потребовала показать увольнительную. Естественно, ее у меня не было. Она заставила меня безоговорочно последовать за ней в приют, не разрешив даже повидаться с отцом. Умолчу о суровом наказании, которому меня подвергли. Владыка с тех пор прозвал меня «беглянка Маргарита».

Воспитание в приюте проводилось в строгих религиозных правилах. Дети почти ежедневно ходили в церковь на утренние и вечерние богослужения, а позже, когда приют переехал в новое здание на рю Виктор Эммануил III, у нас стала действовать своя домовая церковь, и мы, девочки, не достигшие еще зрелости, прислуживали в алтаре, читали из Часослова и Апостола. Служба у нас проходила обычно по воскресеньям, когда собор был полон молящихся. В день свт. Тихона Задонского владыка сам совершал у нас литургию, благословлял нас на причастие. Этот день проходил у нас празднично и очень торжественно. Сурово наказывал владыка тех, кто плохо вел себя во время богослужения. Однажды, опоздав на богослужение, мы очень плохо вели себя в церкви: вошли шумно, разговаривали, вертелись, владыка прочитал проповедь о том, как нужно вести себя в храме, зачем человек ходит в церковь, зачем нужно молиться в Божьем храме. А в наказание после богослужения мы отбивали по 40 земных поклонов. С тех пор я никогда не разговаривала в церкви...

Я была единственной в приюте Маргаритой, поэтому перед днем Ангела (30 июля) я говела в церкви одна, а вечером, после исповеди, вместе с мальчиками-прислужниками владыка приглашал и меня к себе в келью. Меня, девчонку, поражало отсутствие всякого убранства. В узкой келье стояла солдатская койка (а спал ли владыка на ней?), стол, за которым владыка работал, кресло и огромный иконостас с зажженной лампадой. Была еще одна комната, вся уставленная шкафами с книгами. Владыка угощал нас сладостями, но предупреждал, что я смогу их съесть только завтра после принятия Святых Таин. Причащалась я всегда в одиночестве, зато и поздравление адресовал владыка мне одной. И я была очень горда!

А какие праздники устраивал владыка нам, приютянам! На Рождество где-то доставали огромную пушистую елку (и это в субтропиках!), которую наряжали сами старшие воспитанники. А утром малышня удивлялась красавице в игрушках, блестках, огнях, а под ней лежали огромные подарки для каждого ребенка. Дети устраивали концерты, танцевали, водили хороводы, а владыка был счастлив, у него даже слезы выступали на глазах... В день святой Пасхи, после заутрени, владыка разрешал нам

взбираться на звонницу и звонить в колокола. Было так радостно и весело, владыка христосовался со всеми нами, как родной и близкий человек.

Он знал нас не только в лицо, знал имя и фамилию каждого воспитанника, знал, кто чем болен, кому нужна помощь и совет, а кого следует наказать. Мы его просто боготворили и, когда он посещал нас, ходили за ним по пятам. А на наказание мы не обижались, знали, что владыка был всегда прав.

В конце учебного года, когда начиналась пора экзаменов, во всех православных школах Шанхая первым сдавали Закон Божий. Экзаменовал нас всегда владыка вместе с законоучителем. Вначале экзаменующийся, перекрестившись, читал Символ веры, затем тропарь своему святому, а дальше шел вопрос из истории Ветхого или Нового Завета, содержание евангельских притч. И делом чести каждого было получить не просто пятерку, а, как говорил владыка, «пятерку с крестом»!

Никогда не прощу себе, что накануне отъезда из Шанхая в Советский Союз (4 сентября 1946 г.) я, увидев идущего мне навстречу владыку Иоанна, спряталась и не получила его благословения. Я испугалась, что владыка будет меня ругать за необдуманные действия и решения. Однако я уверена, что владыка всегда молился за всю паству, уехавшую в СССР, а за своих воспитанников-приютян – особенно. Иначе как объяснить, что мы все выдержали страшные испытания, которые выпали на нашу долю?

Мы скорбим, что владыки нет с нами, но в то же время мы испытываем огромную радость и гордость, что знали этого великого молитвенника, проповедника и были его воспитанниками и учениками. Молитва к владыке помогает мне и сейчас преодолевать все жизненные трудности.

Екатеринбург, Россия

Я, Валентин Дмитриевич Путилин (родился в 1931 году в Харбине, где и крещен был), бывший воспитанник приюта Свт. Тихона Задонского в Шанхае (с 1936 по 1941), который находился под неустанным призрением незабвенного владыки Иоанна. В годовщину успения светлой памяти чудотворца («хоть я и умер, но я жив») мысленно преклоняю колена перед святыми мощами его. Во время моего нахождения в приюте прислуживал при храме, иногда сопровождал его, с другими прислужниками или один, в его хождениях по больницам. Владыка не только читал чужие мысли, но бывало так, что, идя по улице, вдруг останавливался, как бы прислушиваясь, потом поворачивался и быстро шел туда, где стряслась беда – умирал или тяжело болел человек. Однажды шли мы с ним по улице, и я мысленно пожелал, чтобы он помолился обо мне (была война); наконец последовал ответ: «Сам молись!» Так и молюсь до сих пор, в том числе и ему. Как-то встретил владыку на улице, он стоял, и лицо его было искажено болью, у него болела нога, где-то страдал больной, страдал и владыка. Я предложил ему опереться на меня (мне тогда было 12 лет). Он буквально вцепился мне в плечо, было больно и тяжело, и мы медленно пошли, часто останавливаясь. Не помню, где мы были с ним в тот день, но что-то произошло, и владыка сказал, что ему легче, он стал меньше давить на плечо; было уже темно. Мы пришли к нему домой, и в этот вечер он отдал мне свой ужин. Потом я узнал, что владыка и ел только вечером, не считая Святых Даров и просфор после богослужения.

Сопровождая владыку в его хождениях по больным, приходилось нести узел с утварью, и не всегда была возможность взять с собою нужное количество Святых Даров; владыка всегда старался причастить больного, а больных верующих было много. Тогда мать сшила суму, и мы отдали ее владыке, он хорошо ее приспособил, у него оказались свободными руки, ведь у него еще был посох.

Мы вдвоем с матерью, Софией Валериановной Путилиной, уехали в Советскую Россию с большой партией эмигрантов в 1947 году. Я знал от владыки о его желании увезти людей из Китая, но с трудом верил в это, ведь для этого требовались огромные средства, а война только кончилась. Живя в России, часто видел во сне владыку и о кончине его и его слова: «Хоть я и умер, но я жив» – узнал не из газет. Во сне видел его усыпальницу такой, какая на фотографии, но принял ее за станцию метро, хотя в Москве нет станции, где были бы иконы святых.

Диавол коммунизма сорок лет затмевал мне очи и ум. Теперь я, кающийся во грехах своих, вновь посещаю открывшиеся храмы. Тяжко России вставать из духовных руин, но, надеюсь, с возрождением веры возродится и Россия. Повернувшись к Богу, народ русский вернет милость Господню на землю Русскую. Я посещаю два близлежащих храма: в честь святых Флора и Лавра и в честь прп. Сергия Радонежского. У меня возникла мысль: «Вот если бы был святой, хорошо знакомый с проблемами наших дней», и однажды в храме Прп. Сергия Радонежского я увидел книгу, с обложки которой улыбался мне дорогой владыка Иоанн. Так Господь ответил мне на мой вопрос. Послал письмо по адресу представительства «Нового Валаама» в Москве и получил две книги с жизнеописанием чудотворца и два журнала «Русский паломник». Эти книги и журналы я раздал священникам местных храмов. Святой чудотворец, живший в наше время, вызывает удивление и радость у людей. Люди бы хотели помолиться святителю, но в храмах нет образов его.

«Святителю отче Иоанне, моли Бога о мне. Аз, раб Божий Валентин, с поклоном святым мощам твоим усердно к тебе прибегаю, скорому помощнику, молитвеннику и пастырю моему, усопшему, но живому. Многия исцеления и помощь нам приносящий, многия сироты (в Шанхае) призревший, снизойди милосердием и помощью в благополучии дней бытия и здравия моего во славу Господню, в благодарение милосердию твоему. Именем Господним благослови, яко прежде благословлял мя во отроцех, на день сей (утром), на сон грядущий (вечером)». Так и молюсь теперь ему.

1938–1948. Шанхай.

Владыка Иоанн неустанно проявлял заботу о нас и духовно руководил нами, детьми, в Шанхае. Ежегодно он лично проводил экзамены по Закону Божьему во всех русских школах и приютах города. Все дети обязательно должны были знать имя своего святого, его житие и должны были в день памяти святого причаститься Святых Христовых Таин.

Ежегодный традиционный школьный детский праздник святых Кирилла и Мефодия, Первоучителей славян, отмечался тем, что дети всех школ должны были в этот день присутствовать на Божественной литургии в кафедральном соборе. Хор состоял из певчих – детей разных школ. После литургии было угощение на соборной площадке. Среди сотни детей всегда присутствовал сам владыка.

Я воспитывалась и жила в Ольгинском приюте при женской обители у матушки игуменьи Ариадны и училась в женской гимназии С.Э. Дитерихс. Владыка считал, что во время богослужений прислуживать ему и облачать его должны были девочки-школьницы. Я была удостоена быть прислужницей владыки с десятилетнего возраста до 16 лет.

Некоторые годы я также училась в римско-католической школе Св. Софии, где преподавателями были монахини-миссионерки, которые старались обращать детей в католичество. Владыка боролся против того, чтобы православные русские дети учились в этой школе. Он приходил к воротам этой школы по окончании классов, встречая и благословляя нас. Он строго говорил, что нам не следует носить эту форму и ходить в эту школу, что у нас есть свои, русские школы.

Рождество Христово отмечалось по старой российской традиции. После торжественной всенощной в женском монастыре мы, группа девочек-воспитанниц во главе с монахиней, шли по уже спящему городу в кафедральный собор с зажженной рождественской звездой прославить Христа и поздравить владыку с праздником. Всегда сияющий от радости, владыка принимал нас в своих покоях. Прославив Христа, мы по очереди подходили к нему под благословение, и каждая из нас получала от него мешочек со сладостями, которыми были наполнены большие корзины, стоявшие в его келье. Мы же дарили ему в подарок к праздникам шерстяные носки, связанные нами самими. И, к нашему недоумению, позже видели эти носки на нищих.

Из окон третьего этажа монастырского особняка, где размещался наш приют, мы видели владыку, шедшего по улице в проливной дождь и непогоду, зимой и летом, в сторону своего детища – приюта Свт. Тихона Задонского. По дороге находились Дом милосердия для мужчин и убежище с храмом для престарелых женщин, а дальше стояла тюрьма. Мы знали, что владыка идет посетить эти учреждения. Иногда, возвращаясь обратно, он заходил и к нам. Трезвоном в колокола оповещался монастырь о прибытии владыки. В непогоду, весь промокший, в сандалиях на босу ногу, пройдя в храм и приложившись к св. престолу и чудотворным иконам, владыка поднимался по черной лестнице на третий этаж к нам, детям, в приют. Пропев владыке «Ис полла эти деспота», подходили к нему под благословение. Он спрашивал нас имя нашей святой и иногда житие ее, спрашивал, какого евангелиста читалось Евангелие на этот день. Интересовался – сыты ли мы. Во время Второй мировой войны, когда действительно было трудно в отношении питания, приют получал суп из общественной столовой. Тогда владыка непременно сам пробовал еду, черпая ложкой прямо из кастрюли.

Несмотря на то что он бывал с нами строг, нас тянуло к нему, и, когда мы видели владыку, идущего по городу, мы бежали к нему, чтобы получить его благословение. С владыкой нам, детям, было светло и радостно.

1962–1966. Америка.

В 1962 году с радостью мы встречаем владыку Иоанна в Сан-Франциско. Я уже была замужем, и у нас было трое детей.

Владыка был постоянно озабочен судьбами своих пасомых. Владыка боролся против смешанных браков, изменения русских фамилий на иностранные, участия в инославном праздновании Рождества Христова. Авторитет владыки и его личная забота о воспитании детей в Америке убеждали нас, родителей, что он нас направит и будет исправлять. Его наставления были таковыми: «Живя в свободной стране, нужно особенно пользоваться свободой религии и самим не отказываться от своих обычаев и не менять их». Его влияние выразилось, например, в том, что дети просили Деда Мороза приносить им елку 7 января, а не 25 декабря (по гражданскому календарю).

Наша работа с владыкой в тяжелые для всех годы в Сан-Франциско особенно сблизила нашу семью с ним.

Несмотря на все испытания, которым подвергся владыка, он продолжал, как и в Шанхае, посещать больных и немощных русских людей и причащать их Святых Христовых Таин. Мне часто приходилось возить владыку на своем автомобиле. Владыка продолжал уделять время и детям, в том числе и нашим. Нашего восьмилетнего сына он сам учил читать по Часослову, задерживаясь с ним после литургии. Беседовал с трехлетней Мусенькой и давал ей целовать свой наперсный крест и просфору – сияющий, слушал ее лепет в то время, когда его ожидали по неотложным делам церковный староста, адвокаты и другие общественные деятели.

Случилось Мусеньке быть в госпитале для операции гланд. В непривычной обстановке она не могла заснуть и всё время плакала. Сестры боялись входить в детскую палату, потому что она начинала еще больше плакать. Утром мне звонит сестра из госпиталя и спрашивает, кто это такой во всём черном и с черной бородой приходил к Мусеньке в 11 часов ночи. Мы, говорит, напугались, когда он направился к ней в палату, боясь, что она совсем расплачется и разбудит других детей. К нашему удивлению, добавила сестра, при виде его она перестала плакать, заулыбалась ему, беседовала с ним и после его ухода спокойно заснула.

1964–1966. Орегон.

Мы переживали перевод моего мужа по службе в штат Орегон из-за расставания с владыкой. С сожалением он благословляет нас в дорогу иконочками свт. Николая и прп. Серафима Саровского, снятыми со стен его кельи.

И в Орегоне владыка не прерывал с нами связи. Он писал нам письма, детям нашим посылал открытки ко дню их Ангела, благодарил за память о нем, когда получал от них скромные посылочки, и всегда подписывался: «Любящий вас архиепископ Иоанн».

Иногда владыка удостаивал наш дом своим посещением на пути из Сиэтла в Сан-Франциско. Былу нас в Орегоне и с чудотворным образом Курско-Коренным. В последний раз владыка, в сопровождении священника и прислужника, был у нас проездом из Сиэтла поздно вечером. Все были утомлены дорогой, и мой муж уговаривал владыку остаться у нас на ночь, но владыка никогда не пропускал Божественной литургии и святого причащения и желал ехать ночью в Сан-Франциско. Наконец он согласился остаться, с тем что утром отслужит обедницу в нашем доме. Вся наша семья должна была причаститься Святых Христовых Таин, и сам владыка исповедовал каждого из нас. Мне он велел читать Святое Евангелие каждый день по 10 минут. Для приготовления к этому Великому Таинству он наставил нас духовно и велел прочесть в тот вечер Акафист Царице Небесной и полное правило перед Причастием.

Это было 12 ноября 1965 года – последний раз, когда мы видели владыку живым.

Мы, его духовные дети, чувствуем, что владыка был и есть с нами.

Из нижеследующих эпизодов из жизни владыки Иоанна первый мне поведал священнослужитель г. Шанхая, а второй – шанхайский коммерсант Димитрий Михайлович Азовцев (ныне покойный).

. Владыка Иоанн был приглашен причастить умирающего в русской больнице в Шанхае. Он взял с собой священнослужителя. По прибытии в больницу они увидели молодого и жизнерадостного человека возрастом двадцати с лишним лет, играющего на гармошке. Он ожидал очереди выписаться из больницы. Владыка Иоанн подозвал его со словами: «Хочу сейчас тебя причастить». Молодой человек тотчас же подошел к нему, исповедовался и причастился. Изумленный священнослужитель спросил владыку, почему он не прошел к умирающему, а задержался с очевидно здоровым молодым человеком. Владыка ответил очень кратко: «Он умрет сегодня ночью, а тот, который тяжело болен, будет жить еще много лет». Так и произошло.

2. Один из друзей Димитрия Михайловича Азовцева (тоже коммерсант) имел собственный автомобиль. Увидев из машины владыку Иоанна, он остановился, подошел к нему и взял у него благословение. Был дождливый и ненастный день. Преподав коммерсанту благословение, владыка попросил подвезти его. Дал адрес. Был поздний вечер. Остановились и вошли в квартиру. Дверь открыла хозяйка. Владыка попросил повидать мужа. Ему было сказано, что муж устал, поужинал и уже спит. Тем не менее владыка попросил разбудить хозяина. Поисповедав хозяина, владыка его причастил. На обратном пути коммерсант, удивленный увиденным, спросил владыку, почему потребовалась такая срочность причастить явно здорового человека. Ответ был краток: «Он умрет сегодня ночью». Так и произошло.

Стратфильд, Австралия

Два дня тому назад я пошел в местную церковь, чтобы окрестить моего внука Дионисия. Какая-то молодая женщина подошла ко мне и сказала, что, по ее мнению, нехорошо, что всех детей крестят в одном «тазу», имея в виду купель. Я постарался ее успокоить, рассказав о случае, виденном мной... Это было в Шанхае, в русской больнице. Один пациент (психически больной) временно пришел в себя и попросил, чтобы его причастили. Владыка Иоанн прибыл почти моментально. Больного причастили, а он, забыв о своей просьбе, выплюнул Тело и Кровь нашего Господа на пол. Владыка Иоанн сделал то, что следовало бы сделать каждому истинному священнику, – он облизал каждую каплю и крошку с пола! Владыка Иоанн никак не пострадал. Оказывается, что этот ненормальный болел какой-то страшно заразной болезнью. Я неуверен, что молодая женщина, которой я поведал этот случай, поняла, о чем я говорил, но я не мог ей не рассказать про случай с владыкой Иоанном. Я это сам видел, и это не плод чьего-то воображения.

Москва, Россия

Летом 1948 года мы с женой и теща ожидали получения визы в США. В это время теща заболела в тяжелой форме манией преследования. Ей казалось, что всех нас выдают в руки красных. Тем временем здесь была забастовка грузчиков и пароходы не ходили.

Вскоре стало известно, что пароход будет и первым рейсом выйдет из Шанхая 1 января 1949 года. Визы наши мы получили в середине декабря. К этому времени мать жены уже никуда не выходила из своей комнаты, даже в уборную, что требовало, разумеется, помощи моей жены. О поездке больной с нами не могло быть и речи. «Бординг хауз»⁵⁷⁷ (шанхайцы знают, что это такое), в котором мы снимали две комнаты, находился рядом с нашим собором. В двадцатых числах в полном отчаянии я пошел к владыке Иоанну и рассказал ему о нашем положении.

Перед всенощной владыка пошел к маме, поговорил с ней, и она послушно пошла с ним в храм, где исповедалась и наутро причастилась. 1 января мы благополучно погрузились на корабль. Полного исцеления у мамы не произошло, страх в полной мере не проходил, но она отдавала себе полный отчет в происходящем и могла себя контролировать. Некоторые «странности» оставались, но всё можно было объяснить качкой и непривычкой к длительным морским путешествиям. Такое объяснение вполне удовлетворило чиновников иммиграционной службы.

Уже в Сан-Франциско болезнь несколько раз еще повторялась в не столь острой форме и через несколько месяцев совсем прошла. Всё – по молитвам владыки архиепископа Иоанна.

К владыке Иоанну я был привязан, можно сказать, с раннего детства по белградской церкви. Владыка Иоанн тогда был брюнет – ему еще не было 40 лет, а я был обыкновенный мальчишка. Но я невероятно любил владыку Иоанна. Владыка был Шанхайским епископом, но он довольно часто приезжал в Белград. Когда он был в Югославии, он приходил в церковь, служил, и, в общем, все его знали, все его любили и считали своим. Помню, я к нему прижмусь очень сильно головой, а он мне говорит: «Не бодай меня». Вот это мои первые впечатления о владыке Иоанне. Конечно, мы знали, что есть два столпа нашей Церкви, на которых всё держится,– очень тонкий, мудрый владыка митрополит Анастасий и полный святости и подвижничества владыка Иоанн. Затем события перевернулись. Русская Зарубежная Церковь покинула Белград в связи с тем, что Югославия подпала под власть нового режима, и, казалось, навсегда всякая связь с владыкой Иоанном была утеряна.

О подвигах владыки Иоанна я много слышал. Я, во-первых, слышал, что владыка Иоанн никогда не ложится спать, а всегда спит сидя; что он был молитвенником, это совершенно ясно – чувствовалось, что владыка постоянно пребывает в молитвенной стихии.

С владыкой Иоанном я второй раз в моей жизни встретился в 1950 году, когда владыка Иоанн принял Западно-Европейскую епархию. Положение было очень трудное. Церковь бедствовала, духовенство бедствовало, я тоже бедствовал. Экономически владыка Иоанн помочь мне не мог – просто не было приходов, не было куда назначить. Но приходило большое количество пожертвований на имя владыки Иоанна в виде церковных вещей, ряс и тому подобного. И вот я помню – я тогда был молодым 26-летним священником,– как мне говорит владыка Иоанн: «Померь вот эту рясу». Померил я рясу, и годилась она или нет, трудно было сказать. И владыка Иоанн стал на колени, чтобы проверить, доходит ли ряса мне до пят. Какое великое смирение! Надо сказать, что я этим очень смутился. Потом владыка Иоанн уже посетил нас, когда мы были в Лондоне. Посещал он нас обыкновенно каждый год на Успение Божией Матери, когда был храмовой праздник.

Владыка Иоанн был потрясающей личностью. Его все любили, все бесконечно преклонялись перед ним, но это не было обожанием. Нет, просто преклонялись перед его подвигом и перед ним как перед человеком, который несет этот подвиг. Владыка Иоанн имел обыкновение посещать и инославные храмы, где еще могла присутствовать благодать Православия, а именно в виде святых мощей общих святых, которые прославились еще до разделения Церквей. И вот владыка Иоанн выразил желание посетить Вестминстерское аббатство. Вестминстерское аббатство, возможно, когда-то было весьма святое место. Чудом оно сохранилось как приходской храм от общего разрушения при Генрихе Восьмом, и теперь в нем той святыни, которую можно было ожидать в древнем храме, не было. Просто приходим посмотреть на него как на туристическую достопримечательность Лондона. Владыка тоже пошел. Пробыв там некоторое время, самое короткое, он ушел: «Тут,– говорит,– нет никакой благодати». Действительно, там находятся мощи великих деятелей Англии, великих политических строителей страны, писателей, ученых, но святых там нет.

Вот еще одно впечатление у меня о владыке Иоанне. Владыка Иоанн должен был приехать поездом в Лондон, по-моему из Франции. Мы, духовенство – покойный наш владыка Никодим, я и протоиерей Георгий Шереметев,– встречали владыку на вокзале. В это время вышел из здания вокзала сгорбленный, в сандалиях на босу ногу, несущий тяжелую икону на груди, с клобуком, несколько криво надетым, старец; хотя он не был тогда старцем, но вид старца у него был, настолько он был изнурен жизнью. Вышел владыка из вокзала, и англичанин, простой человек, говорит: «Это – архиерей». Он почувствовал великую силу во владыке. Надо сказать, что с владыкой Иоанном было связано и то, что, я думаю, должно относиться ко всем архиереям, то есть когда они присутствуют в церкви, чувствуется праздник, хотя думаешь, праздника же нет – обыкновенный день, три стихиры из Октоиха, три из Минеи на «Господи, воззвах», ни славословия, ни полиелея нет, но чувствуешь праздник, великий праздник – владыка Иоанн тут. Это должно относиться ко всем архиереям, но это далеко не так. Относится, по-видимому, только к носителям святости, каковым и был владыка Иоанн. Где он был, что-то такое было особое – незримый свет, то, что мы называем благодатью, хотя и не понимаем этого слова.

Владыка Иоанн совершал богослужения с большим – если сказать настроением, это слишком светское выражение,– с большим чувством, переживанием богослужения. Проповеди владыки Иоанна фактически были непонятные. Когда читаешь эти проповеди, они производят большое впечатление. В храме же их могли слышать два-три человека спереди, а так это всё терялось. Владыка Иоанн считал своим долгом проповедовать. Но чтобы эти проповеди доходили до молящихся – этого не было. Владыке было трудно выговаривать слова, и поэтому его трудно было понять.

Владыка Иоанн мог быть и очень строгим, и очень снисходительным в одно и то же время. Если он знал, что человек может сделать лучше,– он бывал к нему строг, а если он видел, что человек не может,– он был по отношению к нему очень снисходителен и ему всё прощал. У владыки Иоанна я заметил два элемента: с одной стороны, педантичная строгость в смысле богослужения, например он будет от вас требовать, чтобы пели седален или ексапостиларий, не важно – на какой глас, а лишь бы петь. С другой стороны, он мог быть исключительно снисходителен. Например, мне известны два случая, когда «викар-священники» перешли в Православие, но при этом были второбрачными. Владыка их крестил и рукоположил. Так что в нем была и строгость, и невероятная доброта. Если кто обижался на владыку, владыка сам просил у того человека прощения, хотя последний сам чувствовал свою виновность. Владыка смотрел на паству как на «свою» – он был с ней тесно связан. Он постоянно посещал больницы и прихожан на дому.

На богословские темы мы с владыкой мало говорили. У него было страшно мало времени, а я стеснялся его беспокоить. Но мне известно, что всякий мой перевод, который я ему направлял, хотя бы самый незначительный, владыка Иоанн принимал с величайшим воодушевлением и хвалил и благодарил. И это давало мне энергию продолжать работу, зная, что есть кто-то, кто найдет время, хотя бы и оторвет от своего сна, от своего отдыха, и ее прочтет.

Службы владыки Иоанна были очень, очень длинные. Вероятно, это было нужно для подвижничества, но очень мало кто мог выдержать это. Но теперь, когда владыки нет, думаешь, как было хорошо с ним жить и молиться. Он был тем, кому можно душу открыть, кто вас поддержит, кто, если вы упадете, вас поднимет, кто вас ободрит, кто вас пожалеет, кто даст силу духовную. И теперь, когда его нет, кажется, будто вся жизнь протекает между кусками льда, а вот этого теплого сердца нет.

Знаю, что владыка читал мысли. Один раз у меня была очень нехорошая мысль, и владыка Иоанн обернулся и строго на меня посмотрел. Прозорливость владыки была скрытой, но для того чтобы не погрешить смирением, он это никогда не хотел признать.

Последние месяцы жизни владыки Иоанна я провел в Сан-Франциско. Владыка меня принял с такой теплотой, что просто не могу сказать, как мое сердце радовалось эти два месяца. Владыка Иоанн был уже такой недоступной святости, что мне последнее время было просто страшно быть с ним. Как если бы вы видели Ангела – вам было бы с Ангелом страшно. Приближаясь к своей кончине, владыка Иоанн уже был в сфере благодати Божией...

Знал ли владыка Иоанн о своей кончине? Трудно сказать. Если и знал, как некоторые говорят, то из одной своей скромности он это скрыл. Во всяком случае, я, зная то, что он мои расходы по прибытии в Сан-Франциско решил немедленно оплатить, говорю ему: «Да нет, владыка, это в другой раз». «Нет, нет, сейчас же надо заплатить».– «Почему?» – «Так надо». Потом поручил мне заведование богословскими курсами, что я с удовольствием делал. Потом мне владыка сказал: «Хорошо, ты уже полтора месяца отдыхаешь, возьмись теперь за дело – служи и работай» – и вдруг неожиданная, ужасающая весть, что владыка Иоанн умер.

Владыка Нектарий был в Сиэтле, и мне пришлось возглавить первую панихиду по владыке Иоанну в сан-францисском соборе. Это было незабываемо. Начинаешь возглас: «Благословен Бог наш» – и плачешь, другой батюшка подтягивает и тоже начинает плакать. У диакона срывается голос, и он не может говорить ектенью... Весь город плакал, включая и духовенство. Владыка Иоанн ушел из этой жизни, неся ореол святости и бесконечной любви к людям.

Моя первая встреча с владыкой Иоанном произошла под Парижем, в Леснинской женской обители. Церковь была устроена в монастырском зале. Я много слышала о дорогом владыке, и мне очень хотелось его видеть. Приехали мы до начала обедни; владыка уже стоял посреди церкви в белом подряснике, ожидая начала облачения, а все молящиеся стояли вдоль стены. Было уже довольно много народа, и я стала с краю. Когда я увидела владыку, как он стоял, маленького роста, чуть сгорбленный, со слегка запутанными волосами, мне почему-то стало очень его жалко! Я подумала: как ему, наверное, трудно и тяжело! И я начала от души за него молиться. Он стоял неподвижно. Но как только я начала молиться, он резко повернул голову в мою сторону и пронзил меня глазами, как бы насквозь. У меня от неожиданности и радости даже мурашки по спине пробежали!

Вначале у нас в Париже не было своего храма (Русской Православной Церкви Заграницей), и мы нанимали лютеранский храм; хора у нас тоже не было, поэтому мы собирали певчих со всех храмов; конечно, и я включалась в этот сборный хор. Раз, не помню, было ли это перед «Херувимской» или перед Евхаристией, но хору не было что петь, и получилась большая пауза. В хоре начали меня расспрашивать про владыку. Я начала рассказывать то, что я слышала про него... И вдруг у меня появилось чувство: я должна молчать! Как-никак идет литургия и как будто владыке наши разговоры не нравятся. Мне стало неловко; но хористы были под таким впечатлением от моего рассказа, что начали настаивать, чтобы я продолжала. Я подумала, что мое чувство могло быть лишь плодом моего воображения, и продолжала рассказывать. Но тут я почувствовала, что владыка мне, на этот раз резко, приказывает замолчать; я остановилась, а все просят продолжать, и я говорю: «Не могу!» Они спрашивают почему, а я отвечаю, что владыка этого не хочет, не позволяет! Вот второй пример прозорливости владыки. Слышать то, что мы говорили, он, конечно, никак не мог.

Я несколько раз ходила навещать владыку. Жил он в Кадетском корпусе под Парижем, в Версале. У него была маленькая келья на верхнем этаже дома. В келье был стол, его кресло и несколько стульев вокруг стола (возможно, был еще один маленький стол и комод); в углу иконы и аналой с книгами (точной обстановки не помню – тогда этим не была заинтересована). Кровати в келье не было; владыка никогда не ложился спать. Иногда, когда мы с ним разговаривали, он, сидя в кресле, начинал дремать. Тогда я останавливалась, но он сразу говорил: «Продолжайте, продолжайте, я слушаю». И действительно, владыка отвечал на все мои вопросы. Всю ночь владыка молился, опираясь на высокую палку с перекладиной наверху. Иногда он молился на коленях; вероятно, когда клал поклоны, то немного засыпал в таком положении на полу. Вот как он себя изнурял!

Когда он не служил и был дома, он всегда старался ходить босиком (для умерщвления плоти), даже в сильные морозы он это делал. Бывало, идет босиком в мороз, по каменистой дороге, из корпуса до храма, который находился у ворот, а корпус стоял внутри парка, на горке. Однажды он повредил себе ногу; доктора не могли ее залечить, и была опасность заражения крови. Владыку пришлось положить в госпиталь, но он не хотел ложиться в кровать. Так как в госпитале это было невозможно, владыка в конце концов покорился. Но всё же подложил под себя сапог, чтобы было неудобно лежать. Сестры госпиталя, француженки, говорили: «Вы к нам привезли святого!» К нему каждое утро приезжал священник, служил литургию, и владыка причащался.

В Леснинском монастыре жил один молодой человек во флигеле около монастырской ограды. Он был вывезен владыкой (думаю, из Китая). Он был весь скрюченный, ходил сильно хромая. Руки у него были скрючены, и он плохо говорил. Вид у него был ненормального, но был он в здравом уме. Он всё время улыбался, и его все любили. Однажды я узнаю, что он в госпитале и очень сильно болен (кажется, у него определили менингит). Потом я узнала, что владыке сказали, что он безнадежен и вряд ли доживет до следующего дня. Владыка моментально к нему поехал, долго молился над ним, и на следующий день его выпустили из госпиталя здоровым! Дальнейшая его судьба мне не известна.

Когда владыка прибыл к нам, у нас в Париже в это время было очень трудное положение с помещениями. И пришлось, чтобы создать церковь, нанять два гаража (их было много в одном найденном дворе) и соорудить в них церковку. Через несколько лет владыке удалось найти дом и построить в нем домашнюю церковь. Сейчас в ней находится точная копия чудотворной иконы Божией Матери Курско-Коренной с частицей от чудотворной иконы. Я лично очень любила эту церковь в гараже. В ней хотя и было очень убого и была она маленькая, но было в ней очень молитвенное настроение. Наш дорогой владыка очень часто приезжал и у нас служил. С ним было так легко молиться! Он заражал людей своей молитвой. Я часто у него исповедовалась. Он умел исповедовать так, что вы, сами того не замечая, вспоминали свои грехи и уходили спокойным и радостным, что смогли от души покаяться. Мне, грешной, Господь позволил много потрудиться в этой церкви. Слава Богу за всё! А на Пасху (хотя владыка ничего не ел во всю Страстную седмицу) он был бодрее всех, радостный, светлый, так что все молящиеся невольно торжествовали вместе с ним.

Одна дама (не нашей, зарубежной, юрисдикции) сказала своей подруге, что хочет пойти в храм, где служит владыка Иоанн. Ее подруга не хотела идти: он (владыка), мол, не ее юрисдикции. Но потом согласилась пойти и даже приложиться к кресту, но руку у владыки, сказала, не поцелует. Обе дамы были в храме, и в конце службы обе подошли ко кресту. Та, которая вначале противилась, «растаяла» под впечатлением службы и подошла ко кресту с мыслью всё-таки поцеловать руку у владыки. Владыка дал ей приложиться и сразу после резко отдернул руку. Она так и ахнула! Как владыка мог знать?!

Когда у нас еще не было постоянного чтеца, раз как-то читал один человек на Страстной седмице. Так как чтение было длинное, он думал, что владыка не заметит, и перевернул две страницы. Владыка, стоя посреди храма, без всякой книги, «зацыкал»; чтец остановился, и владыка наизусть прочел всё то, что он пропустил. Это был ему урок на всю жизнь. Больше он такого никогда не делал.

Однажды к нам приехал один священник (у нас еще не было тогда постоянного) и служил всенощную. Вся всенощная длилась 45 минут! Мы все были в ужасе! Столько было пропущено, что мы решились сказать об этом владыке в надежде, что он повлияет на этого священника в смысле соблюдения порядка богослужения. А владыка, мило улыбнувшись, говорит нам: «Ну, вам никак не угодишь! Я служу слишком долго (в Страстную Субботу служба началась в 9 часов утра, а в 4 часа дня еще не началось причащение молящихся; потом владыка служил короче.– Е.Ч.), а тот слишком коротко!» Нам стало так стыдно, что мы осудили священника и даже самого владыку. Как страшно осуждение вообще, а в особенности духовных лиц! И как мило и кротко владыка преподал нам этот урок!

Малая группа сестер находилась со мной четыре года беженства в Аммане, куда из Горненского монастыря мы бежали во время арабско-еврейской войны в 1948 году. Блаженнейший митрополит Анастасий, предвидя, что наш монастырь в Святой Земле будет потерян для нашей Церкви, намеревался вместе с архиепископом Никоном перевезти нас в США, в Ново-Дивеево. Владыка архиепископ Иоанн тогда получил назначение в Европу, и митрополит Анастасий написал мне в Амман: «Владыка Иоанн едет в Европу, и я поручаю вас ему. Он никогда вас не оставит». По благословению владыки Иоанна в ожидании визы в Америку мы на два года приютились в Леснинском монастыре, в Фурке во Франции.

Первая встреча. Представиться владыке архиепископу Иоанну надо было ехать в Версаль. Меня с нашей старенькой монахиней Агафоникой сопровождала леснинская монахиня мать Флавиана. Меня предупредили, что владыка Иоанн может нас принять очень сурово. К удивлению всех, владыка был исключительно внимателен и ласков. Угощая нас, он мне в чашку насыпал несколько ложек сахару. Он хотел усладить нашу долю, подозревая, сколько бедствий, болезней и горя мы перенесли за четыре года беженства.

В Леснинском монастыре ожидался приезд владыки Иоанна из Версаля. Мы все еще не были представлены ему. Шло приготовление к службе, и матушка игуменья Феодора просила нашу сестру Екатерину, регентшу, спеть в конце службы «Взбранной Воеводе» по-арабски – то, которое ей очень нравилось. Сестра Екатерина колебалась, петь ли, опасаясь, что другим монахиням не понравится, но решилась послушаться, и наши сестры это спели. Кончилась служба, все подходили взять благословение, а последняя подошла сестра Екатерина. Благословляя ее, владыка Иоанн с улыбкой сказал: «Всё-таки спели, и хорошо!»

На какой-то праздник все говели, и ожидался приезд архиепископа Иоанна. Среди гостей из Парижа была 13-летняя девочка, отказавшаяся говеть, боясь исповеди у сурового на вид отца игумена Никандра (валаамца). Монахини и приезжие вышли встречать владыку. Когда подошла девочка, благословляя ее, владыка положил руку на голову и сказал: «Будешь говеть!» Она говела и осталась довольна.

Другой случай. Владыка был в монастыре. Шло приготовление к вечерней службе. Пошли за владыкой, а его и след простыл. Везде его искали и не могли найти. Когда владыка вернулся, то мы узнали, что скорбящая графиня Ольга Капнист просила святых молитв владыки о своей юной родственнице, которая находилась в госпитале от сильного нервного переутомления. Положение ее было настолько серьезное, что даже родителей не допускали к ней. Владыка немедля поехал в госпиталь, настоял на том, чтобы его к больной допустили, побыл с ней и вернулся к службе. К великому удивлению врачей и родных, девушка исцелилась и вернулась к нормальной жизни.

Владыка во время кафизм всегда стоял облокотившись на аналой. Вид у него был как бы дремлющего. В глубине храма сестра Ксения шепнула: «Ночью-то не спит, а сейчас засыпает». Владыка сразу обернулся и посмотрел на нее. Та была готова провалиться сквозь землю.

Время шло, все хлопоты о визе в Америку окончились неудачей. Владыка Иоанн тогда был архиепископом Брюссельским и Западно-Европейским, и Англия находилась в его ведении. Вернувшись из Англии, владыка Иоанн решил, что нам надо там устроиться. Визу в Англию с правом работать мы получили без задержки. Его святыми молитвами и отеческой заботой была основана в Лондоне первая русская православная женская обитель в честь Благовещения Пресвятой Богородицы. Прощаясь с нами в Леснинском монастыре и напутствуя на новую жизнь, владыка Иоанн сказал: «Вы будете в большом городе, но живите как бы в пустыне».

После многих трудностей нашелся подходящий особняк для обители. Осматривая его, владыка сказал мне: «Сестры из Святой Земли – им необходимо тепло. Сразу же устройте отопление». Центральное отопление поставили, и случилось несчастье. Рабочий сломал кран у котла, и кипятком был залит весь пол в кухне и кладовке. В следующий свой приезд владыка об этом узнал и попросил Требник и святую воду. Тогда он прочитал молитву «над пещию», покропил всё святой водой и долго молился над установкой отопления и электричества. Просил повесить там икону Божией Матери «Неопалимая Купина». С тех пор, слава Богу, всё, по молитвам владыки Иоанна, пребывает в порядке.

Посещая Англию, владыка Иоанн всегда останавливался у нас в обители. Владыка никогда не ложился спать, а отдыхал сидя в кресле в кабинете рядом с церковью. Ночью мы слышали, как он часто ходил в церковь.

Зная, что сестры все были учительницами в Вифанской школе в Святой Земле, владыка нас благословил на занятия с детьми – преподавание Закона Божьего, русского языка и пения. Случилось, что владыка был в обители, когда происходили занятия с детьми. Среди учеников были и их друзья-англичане. Мы представили детей, они подошли за благословением и, обступив владыку, не хотели отойти. Вид у владыки Иоанна для людей светских был непривлекательный, но даже инославные почувствовали его духовную благодать, и, уходя, английские дети сказали нам: «Какие вы счастливые, что у вас такой архиерей!» Молитвами владыки Иоанна мы уже 36-й год занимаемся с детьми.

Посещая церковного старосту, графа Владимира Крейнмихеля, владыка отказался от такси и хотел вернуться в город на метро. Староста проводил владыку до станции, а когда он возвращался, контролер спросил его, кого он провожал. Староста ответил: «Это наш православный архиерей». Контролер говорит: «Хотя я баптист, но я вижу, что ваш архиерей святой!»

Во время посещения обители был телефонный звонок из Медона – скончался архимандрит Сергий. Владыка приказал задержать похороны и сообщил, что сразу же возвращается во Францию. Рано утром мы на такси проводили владыку на станцию. Молодой шофер, англичанин, попросил, если можно, благословения. Владыка обернулся и благословил его. Шофер сказал нам: «Какой это замечательный, необыкновенный архиерей – в нем особая сила».

В Лондоне одно время жила русская семья из Китая. Ночью звонит мне муж в горе: «Ради Бога, сообщите владыке Иоанну, что моя жена Ольга в госпитале в критическом положении. У нее очень высоко поднялось давление, и врачи опасаются и за ее жизнь, и за жизнь ожидаемого ею младенца». Я позвонила в Версаль, надеясь, что владыку застану. Он сам ответил, узнал подробности, а затем сказал, что не надо беспокоиться – всё будет хорошо. Затем меня поблагодарил, что ему позвонила. Его святыми молитвами всё закончилось благополучно и родилась здоровая девочка Екатерина.

Друг нашей обители Параскева Тимофеевна Димитриу лежала больная в полузабытьи. По нашей просьбе владыка Иоанн пошел к ней, помолился и благословил ее. В тот же день она встала здоровой и со слезами сказала, что она почувствовала, как болезнь ее вдруг оставила. Другие люди мне говорили, что, когда владыка свою руку возлагал на голову, чувствовалась благодатная сила и становилось светло на душе. Владыка самоотверженной любовью исполнял заповеди Божии, и Господь отвечал на его святые молитвы.

Был праздник Успения Пресвятой Богородицы, храмовой праздник собора в Лондоне. Когда мы вернулись в обитель, зашел разговор о богослужении, и владыка Иоанн с грустью сказал, что на всенощной в соборе не пели «Осмогласен». Сестры предложили спеть. Владыка, слушая пение, просиял. Он часто служил у нас, утешая нас. Любил он пение сестер и ценил знание тонкостей богослужения. К празднику Покрова Пресвятой Богородицы владыка Иоанн прислал нам приветствие, которое висело на клиросе:

«В день преподобного Романа Сладкопевца, увенчанного Богом за свое ревностное пение, прошу Вас передать мое приветствие всем монахиням и сестрам, с усердием и ревностью о Святой Церкви участвующим в богослужении своим пением.

Да благословит Господь Своей милостью их за усердие и труд во славу Святой Христовой Церкви. Призываю благословение Божие на Вас, на всех, пением славящих Бога, и на всю Вашу обитель. Архиепископ Иоанн».

Я была прихожанкой русской православной церкви в Медоне, под Парижем, когда владыка Иоанн туда прибыл. Он нас поразил тем, что читал чужие мысли. В наш храм пришла дама, недавно овдовевшая. Она намеревалась устроиться в старческий дом и хотела поговорить о чем-то с владыкой. Богослужение окончилось, все приложились ко кресту, а она, приложившись, не решилась заговорить с владыкой, а отошла в глубь храма. Сам владыка тогда спросил ее подругу: «А что же с этой дамой, которой нужно было поговорить со мной?»

В Леснинском монастыре в Фурке мать Флавиана говорила мне, что давно у них не было дождя и их огород засыхал. Владыка Иоанн приехал, отслужил молебен, обошел вокруг огорода крестным ходом, и пошел дождь.

Г-жа Петухова, знавшая владыку Иоанна еще по Шанхаю, рассказывала мне, что русские беженцы из Китая жили на острове Тубабао в палатках. Однажды утром владыка обошел все палатки и благословил их. Ночью пронесся тайфун над островом, но не тронул их.

После Второй мировой войны наша Зарубежная Церковь потеряла свой собор в Париже. Таким образом, в этом городе не осталось тогда ни одного храма юрисдикции Русской Зарубежной Церкви. Ближайший наш храм был в Медоне. Туда прибыли сначала епископ Нафанаил, а затем владыка Иоанн. Владыка Иоанн организовал временный храм в Париже, но жил он в Медоне, у о. Александра Трубникова, и в Версале, а в Париж приезжал на богослужения.

Наш храм состоял из двух гаражей. Внутри храм в честь Всех святых, в земле Российской просиявших, был выбелен, выкрашен и украшен иконами. Здесь служил владыка Иоанн, сюда же приезжал и великий князь Владимир Кириллович.

Но не все почитали и любили владыку. Однажды, это было в Медоне, владыка с Чашей вышел из алтаря, и одна наша прихожанка, когда владыка произнес возглас, что-то нехорошее сказала и вдруг упала и потеряла сознание. Ее вынесли и увезли домой, а когда она через некоторое время вернулась, то уже никогда больше не говорила ничего дурного о владыке.

В другой раз на собрании сестричества я услышала, что одна сестра критикует владыку. Я протестовала, но, увидев, что это бесполезно, попрощалась и отправилась домой, спустившись в метро.

Впоследствии я узнала, что случилось после моего ухода с собрания. Критиковавшая владыку сестра вышла, дошла до метро, но не спустилась в него, а дойдя до конца тротуара, ударилась о стоявший рядом автобус и сломала себе руку. Ее увезли в больницу, где она пролежала некоторое время, а рука ее неудачно срослась.

Мой муж был шофером такси и часто возил владыку из Парижа в Версаль и из Версаля в Париж. При этом он не ставил счетчик – значит, терял рабочее время и деньги. Что же получалось? В первый же день, когда он отвез владыку, следующий его пассажир забыл какую-то счетную книжку, и муж мой поехал по адресу, указанному в книжке. Оказалось, что эта книжка принадлежала коммерсанту и она ему была очень нужна. Он обрадовался ее возвращению и сказал приказчику выдать шоферу ящик самых лучших свежих апельсинов. Поездка с владыкой оказалась оплаченной с лихвой. В другой раз муж получил коробку очень дорогих шоколадных конфет. Затем он три раза выиграл по лотерейному билету...

Один молодой серб был студентом богословия в Православном Богословском институте в Париже. У него в душе было раздвоение: жениться или стать монахом? Он поехал в Версаль, где тогда жил архиепископ Иоанн, и спросил владыку: пойти мне в монахи? Владыка Иоанн долго жил в Сербии и хорошо знал нравы и характер молодых сербов. Он знал, что они бывают упрямые и вспыльчивые, и ответил студенту: нет.

Этот серб потом всё-таки стал монахом. Когда же этому сербу, уже монаху, посчастливилось встретиться с архиепископом Иоанном в Америке, владыка его благословил сияющим взглядом прозорливого сербоведца... Владыка знал, что если бы сербу сказать: «Да, пойди в монахи!»– серб-то не пошел бы...

Хочу поделиться своими воспоминаниями об угоднике Божием – о его невероятной памяти. Когда, кажется в 1952 году, в Нью-Йорке было заседание Синода в старом помещении на 77-й улице Вест, мы с владыкой Иоанном встретились и познакомились. В разговоре владыка спросил меня о том, была ли у меня еще маленькая сестра, умершая в младенчестве. «Да,– ответила я владыке,– как же Вы это помните?» Я-то, естественно, знаю, что младенец Наталия была на год старше меня: родилась в 1905 году, 10 марта, была крещена 10 апреля, скончалась от менингита 10 мая того же 1905 года. Владыка даже помнил, где она была похоронена,– в усыпальнице рядом с собором в Петропавловской крепости в Питере. Там же похоронены мой отец и его родители и другие наши родственники. Храм построен крестом: от входа в левой нише (северной?) под окном была похоронена малая Натуся. И это владыка знал...

В другой раз мы с ним встретились у входа в Синод на 93-й улице в Нью-Йорке: владыка выходил, а я входила туда. Владыка мне сказал, что это был день смерти моего брата Олега, который я сама не помнила, да и теперь забыла... Такая у владыки была память...

В 1953 году члены Архиерейского Собора посетили Свято-Троицкий монастырь в Джорданвиле. Я тогда был иеродиаконом. После праздничной литургии я зашел в алтарь и застал там святителя Иоанна, который что-то искал. Я подошел к владыке Иоанну и спросил его: «Помочь ли Вам что-то найти?» Святитель Иоанн не ответил на мой вопрос и молча продолжал свои поиски. Тогда я, думая, что владыка Иоанн плохо услышал вопрос, вторично его задал. Святитель Иоанн взял меня за руку, вывел из алтаря и сказал: «В алтаре я не разговариваю».

1952 год. Во время воскресной литургии владыка Иоанн служит в полном архиерейском облачении. И мы, кадеты, ему прислуживаем.

Вдруг мы замечаем, что владыке становится плохо. Видно, что он весь сжимается и скорчивается. Ему становится тяжко продолжать служить. Наконец он останавливает службу перед «Херувимской» и объявляет присутствующим, что прерывает литургию. Он отпускает кадет. Все идут в главный дом, по своим комнатам. А мы, двое иподиаконов, быстро разоблачаем владыку, надеваем на него мантию и поднимаемся с ним в главный дом на второй этаж, в его келью, поддерживая его с обеих сторон под локти. Пока мы поднимаемся, владыка, в своем состоянии слабости, очень тревожно начинает настаивать, чтобы мы сию же минуту проверили – не заперта ли дверь в его келью. Мы передаем его просьбу моему брату, который встретился нам на пути. Брат сразу побежал вперед. Доходим до двери и пытаемся ее открыть, но она заперта. Владыка никогда свою дверь не запирал. Теперь он сам старается ее отворить, но не может. Владыка нас оставляет и быстро уходит в другую комнату. Мы, оба прислужника, еще в стихарях, пытаемся всякими способами отпереть дверь. Вдруг слышим звуки из самой кельи. Мы сразу понимаем, что кто-то заперся у владыки в комнате. Тогда второй прислужник начинает жать на дверь плечом. На третий раз дверь отворяется, и мы оба спешим в маленькую комнату, надеясь застать нарушителя порядка. К нашему удивлению, комната пуста. Другая дверь, ведущая в соседнюю комнату, тоже оказывается запертой. Потом мы видим, как появляется очень испуганный виновник [происшествия] на подоконнике, за закрытым окном. Началась погоня. Бегу подымать тревогу. Кричу надзирателю – ловить преступника. Надзиратель, бывший парашютист во Вьетнаме, погнался за ним, когда тот спустился вниз по водосточной трубе. Предвидя возможность погони, виновник заранее продумал себе путь к отступлению и исчез. Потом выяснилось, что это был серб, бежавший из коммунистической Югославии, спрятавшись под вагоном поезда, и приехавший накануне по делам к владыке... Секретарь владыки П. Лопухин требовал моментально вызвать полицию. Но владыка отказался, утверждая, что за этого несчастного человека надо молиться...

К нам возвращается владыка с сияющей и веселой улыбкой. Он совсем оправился и выглядит вполне здоровым. Его нисколько не потревожило всё происшествие. Он быстро сел в кресло, которое одновременно было его кроватью. Мы ему рассказываем о случившемся. Просим его проверить – не стащил ли виновник какие-нибудь документы или что-нибудь важное. Владыка отвечает, что всё в порядке. Но мы настаиваем. Чтобы нас удовлетворить, владыка, быстро взглянув на полки, где хранится вся его «мировая» переписка, с той же хитрой улыбкой нас успокаивает, говоря, что ничего подозрительного не видит. Владыка никогда так внезапно не заболевал. Но факт тот, что ему пришлось прервать литургию и тут же обнаружить преступление в своей келье.

Мой брат К.Х. Б., который был этому свидетель, очень настаивал, чтобы об этом всём я написал.

Беседуя с родителями одного кадета М.М. Л., владыка Иоанн вдруг сказал им: «Следите за вашим сыном!» Не прошло и месяца, как сын, никого не предупредив, исчез на несколько дней, вызвав большое волнение и доставив много хлопот.

Полная преданность и служение людям, при постоянной молитве и строгости поста, были главной задачей владыки Иоанна. Он мог мгновенно прервать свою постоянную сердечную молитву. Он всегда был готов откликнуться на все просьбы с поразительной быстротой, отдавая себя всего, пока не исполнит их, как самый верный друг. Он действовал решительно и твердо, оставляя все другие заботы, спеша со своим посохом, чтобы оказать скорую помощь. Он действительно был заступник во имя Христа. Его посох был самый простой, но он был слишком велик для его роста. Держал он его перед собой, как жезл, прорубая себе путь в пространстве, как бы расчищая его от невидимых недобрых сил, спеша на помощь нуждающимся. Его любовь и служение людям не знали предела. Это всегда нас, кадетов, поражало. Как-то мне пришлось лежать девять месяцев в госпитале для лечения костей. Этот госпиталь находился на полпути от Парижа до Брюсселя. И вот владыка во время своих путешествий по епархии меня два раза навещал. Как он узнал, где я и в каком состоянии, не знаю. Ведь мне было очень тяжко в те времена. Однако он был единственным верным пастырем, приезжавшим меня причащать Святых Таин. Я глубоко убежден, что по его тайным молитвам моя жизнь повернулась к лучшему.

Посох владыки Иоанна, кроме всего прочего, служил ему для «усмирения» непослушных молодых кадетов. Во время дневного школьного перерыва на обед владыка Иоанн, если не был в отъезде, иногда спускался вниз из своей кельи к нам в столовую. Он был таким тихим и скромным, что никто его не замечал. Нам, ребятам, было строго запрещено говорить на каком-либо языке, кроме русского. И вот, зная, что надзиратели сидят за другим столом, занятые едой и разговорами, и на нас не обращают внимания, мы бурно заговариваем по-французски. Вдруг видим – появляется хорошо нам знакомый посох над головой ученика, говорящего по-французски. Мальчики, заметив происходящее, начинают хохотать, а виновник продолжает болтать, ничего не замечая. Посох медленно склоняется в его сторону. Мы, свидетели, еще громче хохочем, а на лице у владыки появляется хитрая улыбка; он сдержанно смеется над своей легкой удачей. Виновный мальчик, увлеченный рассказом, думает, что это он всех смешит. Наконец посох медленно еле-еле прикасается к волосам непослушного, который испуганно уклоняется от «удара». Но посох следует за ним. Наконец пойманный смиряется и переходит на русский язык. Владыка, достигши своего, тихо и молча отступает. Выражение его лица возвращается к той же серьезной задумчивости, к полному спокойствию духа – он погружается обратно в свою глубокую постоянную молитву. Медленно он направляется к другому столу – опять незаметный – предостерегать других. Надо тут отметить, что владыка Иоанн никогда не злоупотреблял своим авторитетом. Он никогда не наказывал, а молчанием, смирением и добротой сердца нам указывал на наше непослушание. Как могли мы его не любить?

Меня один раз спросили: правда ли, что владыка Иоанн истово служит литургию? На этот вопрос я ответил воспоминанием. Раз во время литургии пришло время для благословения хлеба и вина: «Честное Тело Христа... Честная Кровь Христа...» Владыка так горячо молился, с таким трепетом; каждая секунда была значительна для него. Он стремился к самому главному, достичь освящения представленных Даров. И пока он произносил молитву: «...преложив Духом Твоим Святым», с каждым словом его голос возвышался, делался крепче, увереннее. Благословляя, его рука крепко и надежно притрагивалась к алтарю. Окончив благословение, скрестив руки на груди, он смиренно поклонился в пояс, оставаясь некоторое время в глубокой молитве и предавая себя всей душой Господу. Нельзя было не заметить, с какой силой и искренней верой, всем своим существом, он молился. Мы внимательно следили за каждым его движением, готовясь надеть на него омофор; мне было очень трудно это исполнить, настолько сильное впечатление произвел на меня владыка. Во время его низкого смиренного поклона я глубоко почувствовал чье-то живое присутствие над алтарем, и меня страстно потянуло увидеть это. Когда я наконец оглянулся, я, конечно, ничего не увидел. Мне стало больно и досадно, что для меня, недостойного, это сильное чувство обернулось пустотою. Но было ясно видно, что владыка Иоанн с глубоким умилением внимал этому благодатному Божьему присутствию.

Зимой, накопившись, снег превратился в толщенный лед, покрывший все дороги. Крутая горка, по которой мы обычно поднимались к нашему дому, также покрылась толстым слоем льда. Приходилось выбирать другой путь. Возвращаясь как-то из школы на обед, мы решили подняться по каменной лестнице. Она тоже была покрыта льдом, но, по крайней мере, там было не так скользко, как на горке. И вот, поднимаясь с осторожностью по этой лестнице, мы вдруг видим – перед нами владыка Иоанн. Он стоит себе на ступеньке и не двигается. Сколько времени он провел на этом месте, неизвестно. Видно, что он совершенно застыл в тихой и усердной молитве. Он никуда не торопится. Мы только можем предположить, что он спускается вниз, в церковь. С радостной и приветливой улыбкой он встречает нас. Его улыбка настолько спокойна, любезна и радостна, что нас, ребят, это подбадривает на сильном морозе. Но вдруг мы замечаем, что владыка стоит босиком на льду. Нас охватывает ужас. Ноги его совсем лиловые. Он же не проявляет ни малейшего признака страдания от мороза. Мы, кадеты, знали, что владыка носит на себе вериги; это был мешок с землей из Иерусалима. А хождение по льду босым было лишь другим подвигом, который владыка взял на себя.

В Послании апостола Павла говорится: Когда умножился грех, стала преизобиловать благодать, дабы, как грех царствовал к смерти, так и благодать воцарилась через праведность к жизни вечной Иисусом Христом (Рим. 5:20–21)... Своей жертвой Сын Человеческий освобождает нас от тирании человеческой беспомощности и через праведность венчает нас с вечной жизнью... И вот мы, ученики, сделались свидетелями того, как владыка стремился только к одной, важнейшей для него цели – посвятить всё свое существо созерцанию Бога и сближению с нашим Творцом. Заповедь: Люби Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всеми силами твоими (Втор. 6:5) – он исполнял на деле. Никакие заморозки снаружи, никакие детские суетные дела в бурной жизни нашего школьного заведения не отвлекали его от внутренней сердечной молитвы, с помощью которой он со всей своей силой стремился удостоиться благодати и милости Божией.

Это постоянное хождение босиком в любое время года, в любую погоду раз вызвало у него серьезную болезнь ноги. Позже мы в кадетском корпусе узнаём, что владыка в госпитале. Узнаём, что доктора решили отнять его больную ногу, так как она грозит заразить всё его маленькое тело. Прошло некоторое время, и владыка возвращается совсем здоровым, с обеими ногами. Мы, ребята, очень обрадовались, увидев его целым. Много лет спустя мы узнаем, что произошло с владыкой чудо: он исцелился, к большому удивлению докторов, которым пришлось отменить операцию. Категорический отказ владыки от каких-либо операций и его твердая вера в милость Божию его спасли. Слава души и телеса наши врачующему Спасу!

В 1928 году мои родители переехали из Болгарии в Люксембург. Мне было тогда два года. Отец всю свою сознательную жизнь был регентом-псаломщиком, недаром носил имя Романа Сладкопевца. Помню, что я приходил с матерью в церковь и стоял, «как свечка», до конца службы. Помню, как начал прислуживать отцу Евгению: подавал кадило, выходил со свечой. Помню мое чтение и пение на клиросе. И запомнился мне 1956 год.

Решил я стать настоящим чтецом. В то время настоятелем храма-памятника в Брюсселе был архиепископ Иоанн Шанхайский. Перед всенощной я ему изъявил мое желание. Владыка засиял и сказал: «Благое намерение у тебя явилось. Приходи завтра к литургии, и я постригу тебя в чтецы».

После всенощной я лег спать, но сон никак не приходил. Ворочался я с боку на бок, но покоя не мог найти. Кто-то мне мешал заснуть. Тогда я не соображал, кто это мог быть, но узнал лишь на другой день. Внутри меня какой-то голос всё время шептал: «Для чего тебе быть чтецом? Для чего себя связывать с церковью? Больше не сможешь вылеживаться по воскресеньям! Должен раньше приходить в храм! Должен находить и прочитывать Апостол! Должен читать на клиросе, а мог бы лучше заполнить субботний вечер: пойти в кино или в театр!» Все эти мысли не покидали меня всю ночь.

Утром спозаранку пошел я в храм с намерением отказаться от пострижения. Только я зашел внутрь церкви, как услышал топот ног с левой стороны алтаря. Я тихонечко подошел к дверям, приоткрыл их и увидел владыку, стоявшего спиной ко мне. Правой ногой он топтал пол то тут, то там и, повернувшись слегка ко мне, произнес: «Видишь “его”? Вот “он”! Вот “его” хвост!» И, продолжая топтать: «Ты что, раздумал? Не хочешь быть чтецом?» Я весь вздрогнул. Как владыка мог знать мое решение? И тут я мгновенно понял, «кто» мне мешал заснуть. «Кто» мне науськивал все зловещие мысли. «Буду, буду!»– как-то не своим голосом я вскрикнул.

Глаза владыки засияли, как раньше, и, повернувшись ко мне, он ласковым, одобряющим голосом проговорил: «Смотри! “Он” исчез и больше не вернется! Запомни раз и навсегда: от благого намерения никогда не отступай!»

Люксембург

Моя первая встреча с владыкой Иоанном произошла в 1959 году, осенью. Приезжает из Синода владыка Аверкий и говорит, что нужно послать двух диаконов в Синод; архиереи перед Собором будут служить на приходах, а диаконов не хватает. Едем с отцом Пименом; я был назначен в Патерсон к владыке Савве Австралийскому. Приезжаем на Бронкс, меня вызывает владыка Никон и говорит: «Мы тебя пошлем с владыкой Иоанном в Вашингтон, ему больше подойдет монах». И владыка Никон предупредил меня, что по возвращении владыка Иоанн должен служить молебен перед заседанием Синода и что мне следует напоминать владыке, чтобы он не опоздал, а то он всегда, как куда ехать, садится писать «адреса».

Только сели обедать в 12.30, приехал таксист, а в 1 час отходит поезд; бегу к владыке в келью. Дверь была немного приоткрыта. Владыка сидел на стуле, открыл одну ногу, и я заметил, что нога по колено в крови, вероятно от долгого стояния. Немного отступив, я постучал, чтобы его не смущать. Идем к машине, я сажусь, а владыка пошел на почту. Подбегает одна сотрудница, София Н., к нему: «Владыка, ради Бога, я отнесу. Поезжайте, а то опоздаете». Идем на станцию. Владыка спросил одного мужчину, тот не понял, повернулся и ушел, другого что-то спросил, тот пожал плечами, ушел. Владыка повернулся ко мне и говорит: «Они и по-английски не понимают». А владыка не спешит, идет как на прогулке. Помогла одна девушка, взяли билет, успели на часовой. Владыка сел, клобук положил на полку. Наметка повисла, я снял клобук, наметку положил в клобук, но крест на клобуке стал неправильно. Владыка встал, ничего не говоря, пальцем себе в лоб и глядит на меня. Я понял: ты соображаешь, что крест неправильно стал? Владыка взял книгу читать, закрыл глаза. Сидевший рядом американец толкает меня – спит...

Во время бдения (чтец) прочитал одну кафизму и молчит, и владыка на клиросе молчит. Подходит ко мне архимандрит Николай. Что делать, говорю, читайте вторую кафизму. Тогда только владыка зашел в алтарь, приложился к престолу, и его облачили на левом клиросе, и он прочитал шестопсалмие без книги. На литургии хор три раза медленно пропел «Херувимскую», а владыка всё вынимает бумажки из карманов и о здравии, и за упокой.

После литургии на аэродроме просидели в самолете почти час, из-за неисправности самолета пересели на другой самолет и с опозданием приехали в Синод. Выходя из машины, я спросил у владыки: «Нести Ваше облачение в келью?» Владыка громко сказал: «Неси мое облачение в алтарь».

Входим в храм. Полный храм народу, полное освещение электричеством, и царские врата открыты, а за престолом стоит в облачении владыка Савва Австралийский, и, что меня удивило, владыка, вместо того чтобы сразу пройти в алтарь, пошел по длинному амвону ставить свой посох в угол. Я сразу вошел и сказал два слова: «Владыка Иоанн прибыл». Стоявший у дверей митрополит Анастасий вздрогнул, переглянулся с владыкой Саввой. Владыка Савва отошел от престола. А мне сказали: «Давай облачение владыки Иоанна». И вот, вспоминая всё это, (думаю), как спокойно владыка Иоанн вел себя. Его не только американцы, но и многие русские не понимали...

Свято-Троицкий монастырь, Джорданвиль

Давно мне хотелось запечатлеть на бумаге мое переживание о прозорливости дорогого владыки Иоанна. Надеюсь, это будет ясно, особенно для тех, кто, как я, любит юродивых. Мой муж, бывший протестант, терпеть не мог их. В I960 году мы были в Париже. Из Леснинского монастыря нам сообщили, что будет служить владыка. Не помню, какой это был праздник, но после службы был для всех обед. Я почему-то не могла поехать, а муж поехал с тремя нашими дочками. За столом мужа посадили напротив владыки. Я забыла сказать, что давно слышала, что владыка иногда юродствует, но сама никогда этого в нем не замечала, хотя очень хотела увидеть. За обедом владыка делал шарики из хлеба и тыкал себя ими по лицу. Можете себе представить возмущение и пренебрежение по отношению к владыке в сердце Мануила (моего мужа). Был еще какой-то инцидент, содержание которого я точно не помню. Владыка не удостоил меня видеть его юродство, а показал его через мужа, который, конечно, «втоптал его в грязь». Слава мудрости Божественной! Я возблагодарила владыку в своем сердце...

Прихожанка кафедрального собора, Вера Игнатьевна Романова, поведала мне следующий случай. В 60-х годах она в конце воскресной литургии подошла к кресту, который держал архиепископ Иоанн (Максимович). Владыка Иоанн неожиданно ее спросил (она не видела, чтобы он других спрашивал): «А ты сегодня утром ела перед литургией?» Вера Игнатьевна ответила: «Да». Тогда святитель Иоанн отодвинул от нее руку с крестом и не дал ей его поцеловать. Вера Игнатьевна первоначально была в состоянии некоего шока оттого, что владыка ей не дал поцеловать крест, однако она с тех пор больше ничего не вкушала перед Божественной литургией, всегда приходила натощак.

Мне было тогда 13 или 14 лет. Произошло это не то в 1963, не то в 1964 году. Я тогда был старшим прислужником в храме Всех святых, в земле Российской просиявших, в городе Бурлингейме, штат Калифорния, и из-за своих обязанностей в храме очень редко бывал на соборных богослужениях в Сан-Франциско. Но вот мои родители мне разрешили прислуживать владыке Иоанну в старом кафедральном соборе на Рождество Христово. Помню, как богато был убран храм огромными елками и как мы, прислужники, со славою ввели владыку Иоанна на богослужение.

В первый день после праздничной трапезы в приюте Свт. Тихона Задонского, где владыка жил, меня Господь сподобил сопровождать владыку во время посещения православных больных в пяти госпиталях. Нас было четверо: владыка, водитель машины, Павлик Лукьянов (ныне иеромонах Петр) и я. Мы с Павликом погрузили несколько десятков небольших подарков в машину и поехали. По дороге владыка вынул из бархатного мешочка крохотный, дореволюционного издания, Часослов и просил нас читать псалмы, что мы и сделали.

Так как владыка очень часто посещал больных, его больничный персонал очень хорошо знал. Владыка в каждом госпитале знал точно, в какую комнату входить, чтобы получить список православных пациентов. В одном из госпиталей владыка зашел в контору, подошел к письменному столу, открыл ящик и сам вынул готовый для него список.

Нет слов, чтобы описать выражение лиц больных, когда они увидели владыку. В каждой палате, в которую заходили, мы пели тропарь и кондак Рождеству Христову. Владыка каждого пациента утешал и преподносил ему подарок. Часто иноверцы подзывали владыку к себе. Владыка к каждому подходил и благословлял. Даже одна русская еврейка со слезами целовала руку владыки, получив от него подарок... А владыка в течение всего дня сиял от радости.

...и все, чего ни попросите

в молитве с верою, получите.

Мф. 21:22

О приснопамятном владыке Иоанне Шанхайском мне было известно задолго до того, как я грешный сподобился убедиться в том, что воистинну человек сей праведен бе (Лк. 23:47). Во-первых, я всегда почитал память основателя и первого предстоятеля Русской Православной Церкви Заграницей Блаженнейшего митрополита Антония (Храповицкого) и поэтому знал, что после хиротонии своего ученика иеромонаха Иоанна (Максимовича) во епископа, посылая его на Дальний Восток, владыка митрополит писал, что с ним отправляет как бы частицу себя самого. Во-вторых, почитая память верного друга России короля Югославии Александра I, я не мог не проникнуться почитанием и к владыке Иоанну, который в Марселе (Франция) в годовщину его убийства посреди улицы, на месте, где был совершен этот террористический акт, остановив уличное движение, отслужил литию по убиенному королю-рыцарю. И, в-третьих, мне было известно, какой любовью пользовался владыка у дальневосточной паствы, как он заботился о ней, когда пришлось эвакуироваться на остров Тубабао и в другие места, вплоть до того, что специально прилетел в Вашингтон, чтобы лично хлопотать перед Конгрессом США о благоприятном решении вопроса о русских беженцах из Китая.

И вот, когда в 1963 году церковные нестроения в Сан-Франциско достигли своего апогея, находясь в Аргентине и готовясь к переезду на жительство в США, я с большой скорбью и недоумением узнал, что целый ряд весьма уважаемых мною лиц, в большинстве своем проживавших на противоположном, восточном, побережье страны (включая и моего крестного отца, занимавшего видное положение в военно-общественных кругах эмиграции), приняли участие в совершенно непонятной мне тогда травле назначенного Синодом нашей Церкви на Сан-Францисскую кафедру архиепископа Иоанна. И я лихорадочно принялся знакомиться с любой доступной мне информацией по этому вопросу. Очень мне помогло то обстоятельство, что, будучи одним из ближайших сотрудников правящего Буэнос-Айресского архиерея, покойного архиепископа Афанасия (Мартоса), я мог иметь доступ не только к газетным сообщениям, но и ко всякого рода меморандумам, «открытым письмам», обращениям, памфлетам и даже брошюрам, которыми «борцы за церковную правду» буквально бомбардировали тогда владыку со всех концов нашего рассеяния.

Должен сказать, что Господь помог мне очень быстро разобраться во всей недостойной травле, которой подвергался тогда наш достойнейший архипастырь владыка Иоанн. И я, не удержавшись, отправил своему крестному отцу длиннейшее письмо, доказывая ему, как не прав он в суждениях о делах Церкви, с которыми мало знакомы мы, бывшие военные. И, конечно, написал по поводу совершенно нелепого «дела архиепископа Иоанна», которому пришлось даже быть ответчиком в начатом против него синодальной канцелярией судебном процессе.

Как уже сказано выше, мы готовились тогда к переезду в США. Будучи библиофилом и имея материальную возможность перевезти туда и свою личную библиотеку, я до отъезда занимался поиском интересовавших меня книг. И вот мне стало известно, что семья, прибывшая в Аргентину с Дальнего Востока, частично ликвидирует вывезенную ею библиотеку.

Приняли они меня очень радушно, угостили чаем, и мы долго разговаривали и обменивались мнениями по разным актуальным тогда вопросам. Зная, что эта семья жила раньше в Шанхае и что они очень верующие люди, я не мог удержаться, чтобы не узнать от них что-нибудь о владыке Иоанне.

Надо сказать, что глава семьи был лютеранин. И вот, вспоминая разные случаи из шанхайской жизни, он несколько раз употребил фразу: «Наш владыка Иоанн». Поймав мой недоуменный взгляд, он сказал мне: «Вас, вероятно, удивило, что, будучи инославным, я называю владыку “нашим”?» И тут же объяснил мне, что в этом нет ничего удивительного, так как каждый, кто имел счастье соприкасаться с владыкой, неизменно считал его «своим».

А затем рассказал о случае в больнице, где он лежал после операции. В этой больнице существовал неписаный закон: когда состояние пациента резко ухудшалось, немедленно посылали за владыкой. И вот он заметил, что сестры засуетились у постели одного из близлежащих больных. Не успел кто-то сказать: «Пошлите за владыкой!», как дверь в палату открылась и владыка быстрыми шагами направился... к койке именно того больного, которому в этот момент стало плохо.

Прибыли мы в Нью-Йорк в мае 1964 года. Кстати, наш приезд совпал с началом заседания Собора епископов Русской Зарубежной Церкви, на котором был избран новый первоиерарх – митрополит Филарет (Вознесенский).

Мы с женой и детьми, решив отслужить благодарственный молебен по случаю благополучного прибытия и перед началом новой жизни в новой стране, отправились в Знаменский синодальный собор. Там, в здании Синода, тогда заседали архиереи, и нам сказали, что молебен будет отслужен в нижнем храме в честь прп. Сергия Радонежского.

Приблизительно в середине молебна я почувствовал, что кто-то тихо подошел и стал позади нас. Когда же молебен кончился, я был просто поражен, увидев, что с нами молился... приснопамятный владыка Иоанн. Пока я благодарил священника, владыка подошел к жене, благословил ее и детей и спросил, по какому поводу мы служили молебен. Тут и я подошел под благословение и вкратце рассказал, кто мы и почему молились.

Разве мог я, живя в Аргентине, даже подумать, что когда-нибудь наша семья удостоится молитв сего великого праведника и молитвенника нашей православной русской диаспоры?

Владыка затем с письмом в руках направился в алтарь. Батюшка тут же объяснил нам, что владыке пишут со всех концов света и что ни одно письмо он не оставляет без ответа. Но перед тем как бросить письмо в почтовый ящик, он кладет его на святой престол и молится. Так было и на сей раз: в перерыве между заседаниями Архиерейского Собора владыка нес свой ответ в алтарь.

Один из первых своих визитов в Нью-Йорке я нанес, конечно, своему крестному отцу. И я ждал, что он заговорит со мной о владыке Иоанне в связи с моим упомянутым выше письмом из Аргентины. Но разговор о владыке начал не он. Супруга его не удержалась и стала буквально поносить владыку, говоря, что, будучи будто бы чуть ли не на службе у большевиков, он, дескать, задался целью расколоть Зарубежную Церковь. Тяжело мне было слышать эти и другие выпады против архипастыря, которого я к тому времени искренне и глубоко почитал.

И вот тогда же она рассказала нам с женой случай из своей личной жизни, который еще больше укрепил нас в нашем почитании владыки.

За несколько лет до нашей встречи у нее тяжело заболела мать. Это было для нее, можно сказать, двойной трагедией: она, во-первых, теряла самого близкого ей человека, а во-вторых, без сомнения, должна была испытывать страх за будущее семьи, ибо весь дом, всё хозяйство лежало на матери, а она была совершенно не приспособлена к жизни – ничем другим, кроме музыки, не занималась.

Видя ее горе, одна добрая знакомая посоветовала ей написать владыке Иоанну в Париж (владыка тогда занимал Западно-Европейскую кафедру) с просьбой помолиться о тяжко болящей матери. Она долго отказывалась, говоря, что владыка их не знает и вряд ли чем-либо сможет помочь. Когда же матери стало совсем плохо, то после настойчивого совета знакомой она решила всё же написать.

«Вскоре получаю от него ответ. И можешь себе представить,– говорит она, обращаясь ко мне,– он спрашивает меня, чем больна моя мать. Вместо того чтобы помолиться о ней, как я его просила, он задает мне такой вопрос!»

И рассказывает дальше, как знакомая ее уговорила ответить владыке и как «скрепя сердце» она сделала это, написав, что врачи установили, что у матери рак. А затем, переходя почти в невменяемое состояние и возмущенно браня владыку, она поведала, что из Парижа пришло письмо, в котором «твой святой» (так вырвалось у нее в мой адрес) написал, что, к сожалению, болезнь матери настолько серьезна, что только ее, дочери, молитва может облегчить ее страдания.

Теперь, когда я вспоминаю об этом разговоре, мне приходят на ум евангельское повествование и следующие слова Спасителя, обращенные к слепым: Веруете ли, что Я могу это сделать? Они говорят Ему: ей, Господи! Тогда Он коснулся глаз их и сказал: по вере вашей да будет вам. И открылись глаза их (Мф. 9:28–30).

А вот и послесловие: не прошло и десяти лет со дня нашего разговора, как на эту близкую мне семью обрушились одно за другим целый ряд тяжелых испытаний, причем с трагическим концом: разведенная дочь пристрастилась к наркотикам, и ее сына пришлось воспитывать совершенно не готовой к этому бабушке. Это не могло, конечно, не ускорить сердечную болезнь, а затем и смерть моего крестного отца. Вскоре же умерла дочь, а затем и сама мать, кстати тоже от рака. А мальчик, оставшись без семьи, был взят отцом, в семье которого вырос, не без того, чтобы и самому пройти через испытание, выпавшее на долю его покойной матери,– пристрастие к наркотикам.

Молитвами приснопамятного Шанхайского праведника, владыки Иоанна, Господь да упокоит скончавшихся членов этой несчастной семьи и да помилует единственного оставшегося в живых ее члена!

Санта-Роса, Калифорния

1991 год

Господу Богу угодно было закончить земной путь великого праведника, архиепископа Иоанна (Максимовича). В современном мире, окутанном мраком, нам грешным явлен был воистину Христа ради юродивый, оставшийся таковым и в епископском сане. Этот вид подвижничества, столь дорогой старой Руси, далеко не всеми понимается в нынешнее время. По своему образу жизни он в известной мере уподоблялся великому святителю Григорию Богослову, испытавшему гонения от лжебратии, о последних годах жизни которого С.В. Булгаков, историк Церкви, писал: «Продолжая заботиться о делах Церкви и бороться письменно с еретиками, св. Григорий вел строго подвижнический образ жизни: ходил босыми ногами, имел только разодранную одежду, спал на голой земле или на ложе из древесных ветвей под прикрытием рубища и никогда не возжигал огня, чтобы согреть свое тело».

Редко приходилось мне встречаться с почившим архипастырем. Но одинаковым было наше понимание Святой Руси с ее историческим самодержавием, огромного значения в развитии и укреплении государства Дома Романовых, расходясь только в толковании закона о престолонаследии. Общим было наше почитание царей-мучеников Павла I и Николая II. Сходились в мнении о таинственном завершении царствования императора Александра I. В последние годы выявился общий наш интерес к царю Иоанну IV Грозному. Помню последнюю встречу с владыкой в синодальном доме летом 1964 года. «Прочли ли Вы мою статью о царе Иоанне?»– «Конечно, владыко».– «Знаете, когда я писал ее, то думал о Вас». Иногда неожиданно обращался он ко мне за справками, касавшимися истории Русской Церкви. Помню, как горячо переживал он предполагавшееся еще в 1953 году прославление Архиерейским Собором праведного отца Иоанна Кронштадтского, и, по его просьбе, я составил для него справку о канонизациях, совершавшихся вскоре после преставления праведников.

В последние годы довелось мне слышать о том, что молитвы его помогали тяжелобольным. Твердо верю, что и теперь он будет предстателем за страждущих.

В Бозе почивший архиепископ Тихон, в течение десятилетий столь мне близкий, так желал видеть именно его преемником в любимой им Сан-Францисской епархии, будучи уверен, что он закончит начатое им сооружение нового Скорбященского собора. По воле Божией архиепископ Иоанн в главном завет этот выполнил, перенеся, правда, много горестей, возможно и надорвавших его сердце. Преставился он, помолившись только что в храме перед великой святыней, образом «Знамение» Божией Матери Курской, путеводительницей верных чад Русской Зарубежной Церкви.

Замечательно то, что отпевание архиепископа Иоанна состоялось в день памяти Предтечи и Крестителя Господня Иоанна, которого Церковь, прославляя, именует «победоносен страдалец», «светильник света», «пределы естества превосшед», «правды соблюл еси законы», «начальниче покаяния».

Не видел того глаз, не слышало ухо,

и не приходило то на сердце человеку,

что приготовил Бог любящим Его.

1Кор. 2:9

Та невыразимая радость и слава Царствия Небесного, которые составляют цель христианской жизни, частично отражаются уже на земле в тех, кто живет жизнью благодати в Церкви Христовой. Видение Неба ясно, а жизнь в благодати наиболее интенсивно ощущаются в светлый праздник Воскресения Христова, когда должным образом принимаются Святые Таины. И всё же Бог временами дарует своему народу особую милость: чудотворную ли икону Божией Матери или одного из святых Своих.

Недавнее успение и погребение Иоанна (Максимовича), архиепископа Сан-Францисского и Западно-Американского (Русской Зарубежной Церкви), тому пример, ибо присутствовавшие при этом уверенно подтверждают, что тогда открылась особая благодать.

Всё связанное с этими событиями было необычно. Прежде всего, таковой была сама смерть. Она произошла в Сиэтле, куда Его Преосвященство поехал на несколько дней, сопровождая чудотворную Курскую икону Божией Матери, в субботу, в 3.50 дня, 19 июня (2 июля по новому стилю). Смерть была внезапной, но в тот день после совершения Божественной литургии архиепископ три часа молился в алтаре, что было редко даже для такого молитвенника. Лишь только он покинул храм, чтобы несколько минут отдохнуть в своей комнате, как случился роковой приступ. Свидетели сообщают, что он скончался мгновенно, мирно и без боли. Эти обстоятельства, как и те предсказания, которые он сделал заранее (одно из них за день до поездки в Сиэтл), не оставляют сомнений в том, что о приближающейся кончине он знал и приготовился к ней, как то было с великими святыми на протяжении всей истории христианской Церкви.

По прошествии суток тело его перевезли в собор в Сан-Франциско (строительство которого завершил он сам). Его встретил соборный клир, как бывало при жизни архиепископа, и началось бдение, которое должно было продлиться четыре дня. Каждый день после вечерних и утренних богослужений служилась торжественная панихида, а в течение оставшегося дня до полуночи епархиальное духовенство читало Евангелие. После полуночи наступило трогательное прощание: служители и чтецы собора читали всю ночь Псалтирь. Архиепископ был и после смерти окружен молодыми людьми, которых так любил при жизни. Всё это время люди непрерывно приходили, чтобы проститься со своим любимым пастырем.

На каждой службе в проповеди, которая читалась перед открытым гробом, давалось духовное наставление народу. В воскресенье 3 июля епископ Нектарий из Сиэтла, викарий правящего архиерея, призвал всех приложиться «к мощам» архиепископа, и это слово, примененное к телу усопшего иерарха, было понято всеми как имеющее специальное значение «к телу святого». 4 июля епископ Савва Эдмонтонский назвал архиепископа «блаженным» и, еще дерзновеннее,– «чудотворцем своей эпохи» и поведал, что молится ему уже как святому. 6 июля архиепископ Аверкий из Свято-Троицкого монастыря говорил об аскетической жизни архиепископа Иоанна и особо о его сверхъестественной «борьбе со сном», вынуждавшей его ни разу не ложиться за все сорок лет монашеской жизни, но только час-другой отдохнуть ночью в неудобном положении – сидя или склонившись на полу перед иконой: явное чудо в эпоху общего духовного спада. Архиепископ скончался сидя и еще заранее изъявил желание быть похороненным в сидячем положении (как византийские иерархи), но это осуществиться не могло. 7 июля митрополит Филарет, только что прибывший из Нью-Йорка, отметил «истинный христианский аскетизм» архиепископа, назвав его «примером подлинной аскетической твердости и строгости», неслыханной в наши дни.

С первого же бдения было очевидно, что это не обычное прощание с усопшим, даже с иерархом. Было ощущение присутствия тайны,– тайны святости. Пришедшие были твердо убеждены, что пришли хоронить святого.

Все эти дни происходило необычайное излияние любви. Каждый внезапно ощутил себя сиротой, так как для каждого архиепископ был самым близким, понимающим, любящим. Закоснелые враги, а таковые у него были, приходили просить прощения по смерти у того, кто не держал на них зла при жизни.

Но кульминацией бдения было само заупокойное богослужение, начавшееся 24 июня (7 июля по новому стилю), во вторник, в 17.30. Присутствовали пять иерархов (кроме вышеназванных был архиепископ Леонтий из Сантьяго, Чили), 24 священника, многочисленные служители и более 1500 верующих, переполнявших большой собор в течение шести часов. Усердие присутствовавших на долгой службе, установленной Церковью Христовой при успении ее иерархов, имело лишь немногие аналогии в этом столетии. Более всего оно напоминало усердие, являемое иногда при богослужениях Страстной седмицы и Пасхи, и ощущения были действительно сходными. С печалью об уходе Божьего человека, который был любящим отцом многих тысяч в Китае, Европе и во всём мире, было смешано предчувствие радости обретения чего-то большего – небесного заступника. Все, кто молился о упокоении его души, начали молиться уже непосредственно ему: чтобы он мог продолжить, теперь уже в своей небесной обители, свое отеческое предстательство за них. Самые близкие ему опускали в гроб иконы, кресты, цветы и даже детей, а иерархи – панагии, чтобы взять их обратно после прикосновения к святому телу, которое даже на шестой день (небальзамированное) не обнаружило никаких признаков тления. Как не случайно, что собор, в котором он должен был закончить свое пожизненное служение Церкви Христовой и найти свое последнее обиталище, был посвящен «Всех скорбящих Радости»!

За погребальной службой последовало последнее прощание с телом всех присутствовавших и троекратное обхождение храма. Сироты, спасенные и возрожденные архиепископом в Шанхае, сопровождали похоронные дроги. Это было кульминацией тех дней и истинно триумфальной процессией. Казалось, что присутствуешь не на похоронах умершего иерарха, но при открытии святых мощей новопрославленного святого. Один из присутствовавших там иерархов отметил сходство с процессией Господней плащаницы в канун Великой Субботы. Тело было погребено в небольшой усыпальнице под алтарем, а последняя «Вечная память» пропета уже после 1.00. В течение четырех дней – срок беспрецедентный – Совет инспекторов внес поправки в городской закон, чтобы разрешить захоронение иерархов в их соборах, и место упокоения архиепископа оказалось, таким образом, окончательным.

Епископ Игнатий (Брянчанинов) в своих «Мыслях о смерти» писал: «Видели ли вы когда-нибудь тело праведника, душа которого оставила его? От него не исходит смрад и к нему не страшно приблизиться. Во время его похорон печаль претворяется в какую-то непостижимую радость». И это, по епископу Игнатию, есть знак того, что «усопший стяжал прощение и Божию милость». Всё это и ощущали те, кто сопровождал архиепископа Иоанна к его последнему пристанищу.

Но здесь отнюдь еще не завершается история жизни архиепископа Иоанна. Он уже прославлен в сердцах и молитвах тех, кто знал его. К месту его упокоения ежедневно прибывают паломники. Верные несколько раз вспоминали в те дни о предсмертном обещании преподобного Серафима Саровского слышать молитвы тех, кто будет приходить к его могиле и говорить ему, как живому, о своих нуждах и печалях. Это вдохновило их делать то же самое и у гроба архиепископа Иоанна. Не проходило и дня, чтобы кто-нибудь из духовных чад архиепископа не пришел «поговорить с владыкой», почитать Псалтирь, всегда раскрытую у места его упокоения, или попросить его заступничества.

И если жизнь этого праведника была истинно угодной Богу,– а мы не можем сомневаться в этом,– то и память о нем не останется только местной. Он был, как выразился один из ближайших к нему священников, «святым аскетом вселенского значения». И поистине его жизнь была феноменальной для наших дней – жизнь того, кто был на деле столпом святости в этом мире, доступным для всех и совершавшим своей молитвой чудеса.

Именно святые Божии дают пример жизни, всецело преданной Богу. В век, когда из-за холодности и беспечности даже православные христиане теряют «соль» подлинного христианства, смерть святителя оказалась знамением и откровением свыше, обновляющим в нас то соприкосновение с Небесным Царством, без коего нет духовной жизни.

1966 год

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа! В православном русском народе с давних лет существовало поверье о том, что архиереи Православной Церкви умирают «по трое» – разумеется, за определенный промежуток времени. Это старинное поверье невольно вспомнилось мне сейчас. Вскоре после последнего Архиерейского Собора Зарубежной Церкви, полтора года тому назад, скончался глубокий старец, участник этого Собора,– владыка архиепископ Стефан. Далее – год с небольшим тому назад осиротевшая Зарубежная Церковь молитвенно провожала в «путь всея земли» своего многолетнего предстоятеля и духовного отца – незабвенного старца митрополита Анастасия. И вот, наконец, третье имя...

Вчера во время всенощного бдения срочный телефонный звонок владыки Нектария из далекой Калифорнии принес нам печальную весть: один из старейших иерархов нашей Церкви, первый заместитель Председателя Синода, архипастырь-подвижник, владыка архиепископ Иоанн внезапно скончался в Сиэтле, куда он прибыл с чудотворным образом Божией Матери в сопровождении владыки Нектария.

Ошеломляющее известие... Сейчас, когда я думаю о владыке Иоанне, мне вспоминается то, что было уже давно, более 30 лет тому назад, когда мой покойный родитель, владыка Димитрий, зная о том, какие скорби и неприятности приходится переживать в Югославии Первосвятителю Зарубежной Церкви Блаженнейшему митрополиту Антонию, приглашал его на Дальний Восток, в далекий Харбин, где тогда благоустроялась церковная жизнь. «Вы отдохнете у нас, владыко»,– писал владыка Димитрий главе Зарубежной Церкви. Владыка Антоний ответил так: «Друг, я уже настолько стар и слаб, что не могу думать ни о каком путешествии, кроме путешествия на кладбище... Но вместо себя самого я, как мою душу, как мое сердце, посылаю к вам владыку епископа Иоанна. Этот маленький, слабый человек, почти ребенок с виду, является каким-то чудом аскетической стойкости и строгости в наше время всеобщего духовного расслабления».

Так определил владыку Иоанна, тогда еще совсем молодого, только что рукоположенного епископа, его великий авва. Таким был владыка Иоанн тогда – таким он и остался, и уже теперь, в наши дни, он был на наших глазах таким же «чудом аскетической стойкости» – высоким примером духовной, молитвенной настроенности.

Владыка Иоанн молился всегда; владыка Иоанн молился везде. Недаром еще в Харбине молодой, но также духовно настроенный священноинок о. иеромонах Мефодий тонко отметил: «Мы все – становимся на молитву, а владыке Иоанну на нее “становиться” не нужно, он всегда в молитвенном настроении». И какие перемены ни происходили бы во внешней обстановке, во внешних условиях жизни и работы владыки Иоанна, дело молитвы и Божией службы у него всегда было на первом месте, и ничто не могло его от этого оторвать.

Ни один человек не может вместить в себе все совершенства и быть носителем всех дарований. Каждый может ошибиться, ошибается – от этого не свободен ни один человек. Но те, кто имел дело с владыкой Иоанном именно как с молитвенником, как с архипастырем, пекущимся о человеческих душах и всегда готовым прийти на помощь, те, кто испытал на себе и на своих близких силу его молитвы, те никогда не забудут владыку – и будут всегда носить в душе благодарную память о том тепле и свете, которые он им давал.

Владыка скончался – оборвалась непрестанная молитва, которой пламенел наш великий молитвенник, постоянно молившийся «о всех и за вся». Но не забудет его Церковь. Мы уповаем, что владыка Иоанн обретет милость и дерзновение у страшного Престола Господа Славы и там будет молиться за своих чад и за паству свою так же, как он молился здесь, на земле... А наш долг, долг благодарной любви,– ответить ему за молитву молитвой же. Помолимся же о его светлой душе, чтобы Господь упокоил его с праведными... Аминь.

Внезапная кончина Высокопреосвященного Иоанна, архиепископа Западно-Американского (б. Шанхайского), потрясла всех членов Зарубежной Церкви, как знавших его лично, так и слышавших только о нем. Пока человек жив и находится в нашей среде, то в глаза всегда бросаются его действительные или мнимые недостатки, а достоинства, и даже очень крупные, зачастую остаются незамеченными.

Ушел от нас владыка Иоанн, и все почувствовали, чтό потеряли. При жизни многие поносили его, хулили, гнали, не понимали...

Ушел человек твердой, непоколебимой воли, широких взглядов, могучего молитвенного духа и творческой инициативы: а двигателем всего этого была любовь, иногда прикрывавшаяся некоторой резкостью и якобы суровостью. О тяжелом личном подвиге и полном самоотречении и говорить не приходится...

Мы скорбим о лишении такого светильника и хранителя истины и правды, каковым был покойный архиепископ Иоанн.

Кабраматта, Австралия

1966 год

Дорогие братия и сестры!

Прошел уже год со дня кончины нашего приснопамятного владыки архиепископа Иоанна. И вот сегодня, в день годовщины его смерти, мы опять собрались у его гроба молитвенно почтить память его. Не знаменательно ли то, что годовщина его смерти совпала с воскресением и с Неделей Всех святых, в земле Российской просиявших?

Прошел только год, но за это короткое время после смерти мы его еще лучше узрели и оценили, чем при жизни. Из прошедшего времени показался он нам гораздо бόльшим, чем казался при жизни. Уже за такое короткое время молитвенная чудодейственная сила его теперь для многих оказалась очевидной. И прозорливость его – тоже. И сейчас перед нашим духовным взором встал он во весь рост как большой иерарх Церкви. Поэтому его величина неоспорима и праведность его ясна.

Духовные дети его и горюют об его отшествии, и радуются. Горюют, что пришла смерть и отняла у нас архиерея Божьего. Поэтому в меру будем плакать и без меры радоваться; радоваться, потому что взятый у нас переселен в Едем.

Смотря теперь на владыку нашего, мы видим, что он уподобился ученикам Сына Божьего, которые не собирали себе тленного богатства; с них он взял пример, чтобы ничего не приобретать на земле и тем благоугодить Христу и возрадоваться с Ним в чертоге радости.

Духовное, а не материальное богатство оставил нам владыка наш. Трогательно смотреть, как ежедневно народ тянется к его могилке и молится у нее. Могила его – память о нем – привлекает людей в тысячу раз больше, чем что-нибудь другое земное, преходящее. Люди как-то знают, чувствуют, что приснопамятный владыка молится за нас, заботится о своей пастве и из горнего мира, и сию минуту присоединим и мы свои молитвы о его несомненном блаженстве и о его вечном покое.

«Смерть – святым блаженство, праведным – радость, а грешникам – скорбь, нечестивым – отчаяние»,– говорит преподобный Ефрем Сирин.

И вот смерть приклоняет ухо свое, подслушивает, где мы думаем провести лето и где зиму, и налагает на нас хищническую свою руку. Блажен, кто помышляет, что он смертен. Владыка Иоанн несомненно это помышлял и ежедневно готовился к смерти. Всё же нам жалко владыки, и не можем не горевать об его утрате. Поэтому нам можно давать волю слезам, когда просятся они, ибо и Спаситель плакал у гроба друга Своего Лазаря, но, как говорит св. Григорий Богослов: «Долго ли нам оплакивать его, как отшедшего от нас? Не поспешаем ли и мы сами к той же обители? Не покроет ли и нас вскоре тот же камень? Не сделаемся ли, по малом времени, таким же прахом? В эти же краткие дни не столько приобретаем доброго, сколько увидим, испытаем, а может быть, сами сделаем худого – и потом принесем общую и непременную дань закону природы. Одних будем сопровождать, другим будем предшествовать; одних оплачем, для других послужим предметом плача и от них воспримем слезный дар, который сами принесли умершим. Такова временная жизнь наша, братия! Таково забавное наше появление на земле – возникнуть из ничего и, возникнув, разрушиться!»

Итак, будем оплакивать не владыку, о котором знаем, от каких зол он освободился, но себя самих; ибо знаем, для каких бедствий оставлены мы и какие еще соберем для себя, если не предадимся искренне Богу, если, обходя преходящее, не поспешим к горней жизни, если, живя на земле, не оставим землю и не будем искренне последовать Духу, возводящему в горнее. Сие прискорбно для малодушных, но легко для мужественных.

Этому учит нас и жизнь и смерть владыки Иоанна. Используем, хотя бы сейчас, смерть его, чтобы, с Божией помощью, приготовиться к своей смерти как следует и потом в Небесном Царствии встретиться с ним и вместе вечно радоваться в славе непреходящей под покровом Триединого Божества.

Господи Боже наш, по великой Своей милости, прослави раба Твоего, подвижника и страдальца владыку Иоанна, а нас прости, помилуй и благослови! Аминь.

1967 год