Внешняя обстановка деятельности о. Иоанна

В Кронштадте на углу Андреевской и Посадской улиц стоит двухэтажный каменный, старинной архитектуры дом, принадлежащий Андреевскому собору: во втором этаже этого дома помещается скромная квартира уважаемого пастыря; квартира эта поражает необыкновенною простотой своей обстановки, несмотря на то, что через руки ее хозяина проходили сотни тысяч рублей. Обстановка ее мало изменилась с тех пор, как лет 50 тому назад поселился в ней отец Иоанн: все в ней незатейливо и лишено всякого комфорта; только особенное обилие книг в кабинете дает понятие о том, что обитатель ее отдает должное умственной деятельности.

С раннего утра, когда Кронштадт еще погружен в глубокий сон и улицы его пусты, перед этим домом толпится уже масса народа, ожидающего выхода отца Иоанна.

А он еще с четырех часов утра, несмотря ни на какую погоду, прогуливается по двору и саду, тайно произнося обычные, положенные для готовящегося совершать литургию, утренние молитвы. Наконец ворота дома, обыкновенно закрытые, отворяются, и нетерпеливая толпа, наконец, успокаивается. Среди ожидающих происходит волнение. Это выходит отец Иоанн. Все бросаются к нему навстречу, наперерыв стараясь подойти под его благословение, и чуть не сбивают с ног досточтимого пастыря, который, благословляя направо и налево, со своей кроткой улыбкой, направляется к собору. А толпа, сопровождающая его, растет и растет; по пути присоединяются к ней новые и новые группы народа. Подходя к собору, мы уже встречаем новую картину. Вдоль решетки соборного сада, по обеим сторонам от входа в собор, чинными рядами стоят оборванцы обоего пола и всех возрастов, числом обыкновенно от пятисот до семисот человек. «Это армия о. Иоанна», как в шутку называют этих оборванцев кронштадтские жители. Это те самые бедняки – «посадские»», среди которых с первых дней священства и начал свою благотворительную деятельность уважаемый пастырь.

Начинается раздача милостыни. Отец Иоанн разделяет собравшихся на десятки, и каждому десятку вручает известную сумму для дележки между его десятком; причем обыкновенно на долю каждого оборванца приходится от 5 до 10 копеек. Иногда раздачу совершает не сам отец Иоанн, а поручает ее кому-нибудь из церковных сторожей. В это время начинают звонить к утрени.

Кончив раздачу милостыни, отец Иоанн, сопровождаемый толпою, входит в собор. Начинается утреня. Совершает ли утреннее Богослужение сам отец Иоанн или другой очередной священник, – пение и чтение полагаемых стихир и канона на клиросе он неизменно исполняет сам, причем ни одной стихиры, ни одного канона не пропускается, как это зачастую делается в прочих церквах, а вычитывается все. Ясный, резкий голос отца Иоанна, задушевность и уверенность в читаемом, восторженность – производят сильное впечатление, в особенности при чтении канона. «Какое высокое богословие в наших воскресных и праздничных служениях! Какая глубокая психология в наших богослужебных канонах на дни недели, на каждый день года, на праздники Господские и Богородичные, и на дни святых! Читайте, слушайте, поучайтесь», говорит он в своем дневнике. И действительно надо сказать, что каноны православной Церкви составлены святыми отцами с такой художественностью, с такою глубиною богословской мудрости, что выразительное чтение их, действительно, способно вызвать восторг духовный, а такое чтение, как у отца Иоанна, нужно отдать справедливость, трудно где-либо услышать.

Во время утрени в соборе начинают получать письма и телеграммы из Петербурга с приглашением приехать и помолиться о больном или страждущем. Отец Иоанн несколько раз уходит в алтарь и тут же их прочитывает; некоторые письма откладывает для справок при поездке, а по прочтении других, тут же, пред святым престолом, горячо молится. Утреня обыкновенно оканчивается около 7 с половиною часов утра. Начинается литургия. Очередной ли отец Иоанн или нет, раннюю литургию он совершает сам. Иногда, впрочем, он совершает богослужение или в думской, приписанной к собору, церкви или в церкви «Дома трудолюбия».

Литургию отец Иоанн совершает с особенным благоговением, весь уходя внутрь себя, как бы, не сознавая ничего окружающего, молится о недужных и скорбящих... Поют «Херувимскую». Совершается великий выход: по обычном входе священнослужащих в алтарь, отец Иоанн, сознавая всю важность наступающего момента, обыкновенно наклонясь над престолом, проливает сердечные слезы покаяния. По приложении Даров и по личном причащении, о. Иоанн сразу изменяется в глазах присутствующих: лицо, озаренное каким-то необыкновенным светом, оживляется, и вся фигура его принимает особенно бодрый, полный жизни духа и силы вид. Благодатию Христовой сила Божия в немощах его совершается.

Во время литургии обыкновенно вынимается до нескольких сот просфор.

По окончании литургии постоянно совершается молебен, во время которого снова подаются сотни записок о недужных.

Как известно, христиане первых веков приобщались святых Таин, если не ежедневно, то обязательно в каждый воскресный день. Памятуя это, отец Иоанн с первых дней священства стал приглашать и взрослых к более частому покаянию и причащению, чем принято обыкновенно. Поэтому, почти ежедневно, после литургии, ему приходится исповедовать и приобщать святых Таин взрослых, в особенности приезжающих из Петербурга и других городов поговеть.

В прежние годы, когда приезжих было еще сравнительно немного, отец Иоанн после литургии всегда исповедовал несколько десятков человек поодиночке и затем приобщал святых Таин. В последнее же время приезжающих бывала такая масса, что, при его разносторонней деятельности, исповедовать поодиночке нет никакой возможности; а потому уважаемый пастырь вынужден прибегать, по прочтении исповедных правил и назидательных поучений, к общей исповеди и причащению. Исповедников и причастников бывало обыкновенно от 200 до 500 человек и более.

По причащении исповедников отец Иоанн прочитывал вновь полученные телеграммы и массу просительных писем, в которых излагаются различные нужды, начиная с заявления о неимении средств на дорогу на поездку в деревню и т. п.; потом выходит на амвон и начинает оделять просителей милостыней, сообразуясь с их нуждами. Иногда вручались довольно крупные суммы.

Наконец в церкви все кончилось... Снова окруженный толпою, ожидающей выхода отца Иоанна, выходит он на улицу, садится в приготовленный экипаж и, не заезжая домой, отправляется по молебнам, посещает больных и приезжих.

Утомленный длинной церковной службой (заутреня началась в 4 часа, за ней обедня, и о. Иоанн приобщал до 12 часов дня), батюшка снова спешил на службу, но уже на другую: на службу ближнему. Ему некогда было отдохнуть, его ждали больные, обездоленные, странники. Он ездил по частным домам, по гостиницам, по больницам, по всем углам, где останавливались приезжие, желавшие его видеть. Одним он нес слово утешения, другим материальную помощь. «Если из Петербурга не увезут куда-либо о. Иоанна на край света, то он вернется домой опять лишь только в первом часу ночи. Так проходит день о. Иоанна. С раннего утра и до самой поздней ночи он все на людях и на ногах. Жизнь о. Иоанна не делится на общественную и частную, как у всех вообще людей. У него нет частной своей жизни, Он весь и всецело принадлежит народу. Генерал, инженер, ученый, оратор, министр, возвратившись домой, перестает быть генералом, ученым, оратором, министром. Каждый из них в это время отдается семье, знакомым, невинным развлечениям, часам отдыха. У о. Иоанна этого не случалось, говорят, в течение 35 лет ни разу. Возвращаясь домой после продолжительного и утомительного труда, он находил у себя множество народа, желающего его видеть, десятки новых неотложных приглашений, тысячи писем и просьб. У каждого из нас, имеющих свой уголок и домашний очаг, есть определенный час для подкрепления себя пищей. Имеет ли такое время о. Иоанн? – спрашивал я некоторых в Кронштадте. Говорят, завтракать или обедать он попадает в году всего, может, несколько раз. Где же он обедает? Везде и нигде, всегда и можно сказать никогда. По причине множества посетителей он никогда не может назначить часа посещения и никогда почти не может попасть ни на какую вечерю. Поэтому ему приходится терпеливо довольствоваться малым. Там съест что-либо из фруктов, здесь выпьет стакан чаю, тут скушает кусок булки или несколько штучек печенья. Нередко случается, что в течение целого дня ему не приходится подкрепиться надлежащим образом. Но он и не ищет этого, довольствуясь вполне тем немногим, что Бог пошлет ему там или здесь во время дня. Удивительно мало и спит о. Иоанн. Далеко даже не всегда 3–4 часа глубокой ночи в сутки всецело принадлежат о. Иоанну. Весьма часто он проводит их в вагоне железной дороги, в карете, а иногда и совершенно не спит. Какой гигантский труд! И этот труд ему приходится нести не в течение какого-либо одного дня или нескольких дней, а в течение целых месяцев, годов, десятилетий. Невольно мне вспомнились в эту минуту наши постоянные жалобы на нервы, недосыпание, недоедание, на пресловутое переутомление. Если бы каждый из нас так трудился, как трудится о. Иоанн, я не знаю, что было бы с нами, и каких бы историй еще не повыдумали мы в свое оправдание и извинение. Может быть, некоторые от одного представления такого труда не выдержали и заболели бы. Говорят немало о чудесах о. Иоанна. По моему глубокому убеждению, уже одна эта многотрудная жизнь о. Иоанна сама по себе представляет собой величайшее чудо. Только человек благодатный может выносить в течение стольких лет такую массу непрерывного труда, напряжения, столь много всевозможных лишений».

Нам приходилось нередко слышать упреки по адресу почтенного пастыря даже и в том, что он ездит в экипаже, но стоило только говорившим это приехать в Кронштадт и взглянуть на обстановку, окружающую отца Иоанна, и впечатление получилось бы иное: они увидели бы, что если бы он ходил пешком, то никогда не имел бы возможности удовлетворить ту массу требований, которую приносит ему с собою каждый новый день.

Так как приезжих в Кронштадт слишком много, в особенности в Великом посту, а останавливаться в немногочисленных гостиницах не всегда удобно, то несколько предприимчивых людей держат квартиры для приезжающих. Таких квартир в городе до 20, и все они переполнены приезжими не только из Петербурга, а даже из далеких местностей России. Заживаться в Кронштадте не всем есть время, а у иного и средства не позволяют, а потому отец Иоанн старается ежедневно удовлетворять всех, посещая все эти квартиры. По приезде в каждую из них, обыкновенно служится сначала общий молебен, а затем иногда и отдельный. Опять неутомимый пастырь с душевным рвением и с сердечным увлечением молится обо всех, забывая о том, что со вчерашнего дня еще ничего не ел, не успел подкрепить свои силы. Опять сыплются просьбы о вспомоществовании, о помощи, о советах, о молитве... Опять щедрая, с помощью Божиею, неоскудевающая рука с одной стороны принимает, а с другой – раздает, и любвеобильное сердце опять вселяет мир в неспокойные души.

– Где отец Иоанн? – спрашивает на улице какой-нибудь приезжий.

– А вот, посмотрите, нет ли где «посадских». Где они – там и он, – следует ответ коренного кронштадтского жителя.

Оказывается, что лучшим признаком присутствия где-либо отца Иоанна служит присутствие «посадских» нищих, которые неотступно преследуют его по пятам.

Объезды кончены. Пора бы подумать об отдыхе. Но отец Иоанн о нем забывает. Заехав на минутку домой переменить рясу, он спешит уже: летом – на пароход, отходящий в Петербург, а зимою – по льду в Ораниенбаум на железную дорогу, чтобы добраться до столицы.

Как на пароходной пристани, так и на вокзале опять его ждут неизбежные толпы просителей и желающих просто «взглянуть» на «батюшку»...

Толпа его Кронштадтских почитателей сердечно прощается с добрым батюшкой, посылая пожелания счастливого пути. Пароход отчаливает. И здесь ему нет покою. Кто-нибудь, не успев поговорить и посоветоваться с отцом Иоанном в Кронштадте, делает это здесь, и опять неутомимый труженик расточает материальные и нравственные благодеяния. Наконец он уходит на «рубку» парохода, пробегает газету, затем, сложив на груди руки, прохаживается, сосредоточенно молясь или о чем-то размышляя, потом садится на скамейку и с улыбкою, мирно засыпает тихим, спокойным сном.

Переезд из Кронштадта до Петербурга не велик: всего полтора часа; между тем, еще не доезжая несколько верст до Петербурга, отец Иоанн, бодрый и веселый, как бы обновленный, снова ходит по пароходу, здороваясь со знакомыми...

На Петербургской пристани еще задолго до прибытия парохода отца Иоанна ожидает новая толпа почитателей, с нетерпением устремляющая взоры на приближающийся пароход. То там, то здесь поминутно слышатся тревожные возгласы:

– Да будет ли сегодня батюшка в Петербурге?

– Будет, будет!

– Нет, не будет!.. и так далее, в том же духе.

Но вот пароход стал причаливать. На пристань перекидывают трап. Отец Иоанн направляется на берег, сопровождаемый приехавшими с ним пассажирами. Между тем среди стоящих на берегу происходит движение, и начинается давка. Обыкновенно в этих случаях, если приезд отца Иоанна известен заблаговременно, назначается наряд полиции с целью оградить почтенного пастыря от давки и дать возможность добраться ему до одной из ожидающих его карет, которые большею частью присылаются разными лицами. Тут происходят любопытные сцены: все наперерыв стараются залучить «батюшку» в свою карету.

– «В нашу карету, батюшка!» «К нам, вы обещали!» раздается со всех сторон...

После непродолжительных пререканий между окружающими, отец Иоанн попадает в предназначенную для него карету и начинает разъезды по Петербургу. Ездит он по городу без псаломщика, без всяких церковных принадлежностей, имея только при себе епитрахиль, обязательный для священника при совершении треб, святое Евангелие и святой крест. Он отправляется по заранее намеченным адресам, причем отдает предпочтение трудным больным, особенно нуждающимся в святом причащении, имея при себе для этой цели запасные святые Дары; но, по своему мягкосердечию, не отказывается посещать и различные семейные и общественные торжества, как, например, открытии фабрик и т. п.

Многие семейства ожидают отца Иоанна на дому. Обыкновенно там в этот день с утра происходит оживление и уборка, как перед праздниками. И стоит лишь кому-нибудь обмолвиться магическим словом «отец Иоанн», как весть о его приезде с неимоверною быстротою разносится по всей улице, и в несколько минут перед домом вырастает толпа, причем происходит та же давка, что и на пароходной пристани. Вот подъезжает карета. Желанный гость быстро выскакивает из кареты, стараясь как можно поскорее проскользнуть мимо толпы и попасть в назначенную квартиру; с тою же поражающею легкостью и быстротою он вбегает вверх по лестнице. При входе в квартиру он обыкновенно обращается к обитателям ее со словами: мир дому сему; если же он приглашен к больному, то первым вопросом его бывает:

– А где больной? Проведите меня к нему. Отдохнув немного и расспросив домашних об их семейном положении, он немедленно проходит в комнату, приготовленную для молитвы. Коленопреклоненно, тайно помолясь, он обращается к присутствующим с приглашением помолиться.

– Помолимся, – говорит он: Господь сказал своим ученикам: где два или три собраны во имя Мое, там и Я посреди их, а нас здесь собралось много, и если мы собрались с верою и любовию, то Он, несомненно, присутствует среди нас. И так друзья, – по вере вашей да будет вам.

И подавая собою пример прочим, он начинает горячо молиться, с коленопреклонением, иногда со слезами.

– Господи Иисусе Христе Боже наш, – слышатся среди немой тишины слова молитвы, – Иже нашего ради спасения изволивый плоть носити, да прославиши чудно словесное естество неизреченным Твоим благоутробием и благостью, и иже во истинном покаянии обращающееся из глубины греховныя, простити обещаяй...

– Благий Человеколюбче, иже тварь единым словом соделавый и из нея человека создавый, последи же сего неизреченным Твоим человеколюбием падшаго сего и раба греху бывша восприемый и освятивый, яко да не погибнет до конца дело руку Твоею, давый же сему и Своя спасительныя заповеди в память Твоего пришествия и Твоих повелений, и Божественного вочеловечения...

Прочитав Евангелие и совершив водосвятие, он заканчивает молебен приглашением присутствующих приложиться ко кресту и окроплением святою водою,

причем, за неимением кропила, кропит веткою, взятою от какого-нибудь комнатного растения.

Посидев немного, побеседовав с больным, утешив, успокоив, не отказавшись никогда ни от какой трапезы, вкусив немного, он спешит в другое место, еще с большим трудом пробираясь сквозь удвоившуюся толпу до кареты.

Подобные разъезды с подобными встречами и молениями, продолжаются вплоть до позднего вечера, до последнего отходящего из Петербурга поезда или парохода.

В Петербурге отец Иоанн почти никогда не ночует, не желая изменить раз навсегда положенному правилу ежедневно служить литургию.

Трудно описать ту радость, которая происходит после его посещения в каждой семье, потому что, в присутствии доброго пастыря окружающим сообщается та же твердая вера в благость Творца, какую отец Иоанн носит в себе, и вера эта в результате дает добрые плоды. Безыскуственна и проста молитва о. Иоанна, но сильна вера его в Искупителя. Нам приходилось видеть, что люди неверующие, скептики, осуждавшие его до прибытия, при виде его молитвы невольно преклоняли колена и горячо молились.

По окончании разъездов по Петербургу он отправляется на Балтийский вокзал, где опять толпа народа ожидает его. Теснимый со всех сторон, он с трудом пробирается в вагон, не забывая оделить нуждающихся деньгами. В открытое окно накидывается масса писем; поезд трогается; отец Иоанн стоит у окна и, напутствуемый изъявлениями благодарности и добрыми пожеланиями, благословляет толпу с приветливой улыбкой, посылая слова:

– Прощайте, братья, прощайте дорогие мои, прощайте, друзья!.. Господь вас благословит!..

До первой, до второй станции он прочитывает письма, а затем вплоть до Ораниенбаума обыкновенно спит.

В Ораниенбауме обычная встреча и обычные при этом сцены. Летом отец Иоанн, переезжая через Финский залив на пароходе, становится на корму со скрещенными на груди руками и, прося не беспокоить его, произносит вечерние молитвы. Зимою же, сидя в кибитке, также сложив крестообразно руки, молится всю дорогу.

Темная ночь. У Петербургских ворот (так называется въезд в Кронштадт) с минуты на минуту его ожидает «армия», и лишь только отец Иоанн успевает ступить на землю, как он окружается «посадскими» и производить опять раздачу милостыни на ночлег.

Если он случайно узнает, что в городе встречается безотлагательная необходимость в требах у какого-нибудь трудного больного, он, несмотря на позднее время, заезжает за псаломщиком и отправляется всюду, где только является такая безотлагательная необходимость.

По удовлетворении всех, позднею ночью, часу во втором, он, наконец, попадает домой, а часа в четыре-пять утреннею молитвою начинает новый, полный труда и лишений день.

Таким образом мы видим, что ни одна минута у почтенного пастыря не теряется напрасно. Всегда готовый к помощи, к молитве, всегда подвижный, радостный, ласковый, он производил обаятельное впечатление своею моложавою фигурою, своим добрым, выразительным лицом, своими светлыми, как чистый кристалл, взорами, в которых светились бесконечная кротость, духовная радость и любовь. Полный жизни, вечно неутомимый, довольствующийся самым непродолжительным сном, на вид худощавый и не особенно физически сильный, он вполне оправдывал на себе слова Святого Писания: Сила Божия в немощи совершается.

Из предшествующего наброска читатели составили себе понятие, как проводил отец Иоанн день вообще. Совершенно иное мы видим в дни Великого поста, особенно в пятницу и субботу. В эти дни, как известно, православные христиане приступают к таинствам: покаянию и причащению. В означенное время во многом изменяется и обычная жизнь и деятельность отца Иоанна.

В Великом посту Кронштадт особенно переполняется богомольцами, прибывающими не только из Петербурга и Москвы, но и из самых отдаленных окраин матушки Руси: из пределов Сибири, с далекого юга стремятся сюда все верующие люди открыть свою душу, сердечно покаяться перед добрым пастырем. Все приюты для приезжающих и гостиницы в это время бывают переполнены, так что запоздавшему богомольцу иногда трудненько бывает найти пристанище.

В эти дни отец Иоанн, конечно, не уезжает никуда, кроме обычного объезда приезжих. После прочтения положенного правила перед исповедью, он обыкновенно начинает принимать исповедников с часу или с двух часов дня. Можно себе представить, сколько требуется времени для исповедания такой массы народа? Не проходит ни одного такого дня, когда бы отец Иоанн не исповедовал до двух часов ночи, а иногда и сряду после исповеди не начинал утреню.

Отец Иоанн исповедует без ширм у аналоя, постановленного у царских врат одного из пределов собора. Несмотря на то, что исповедь продолжается более полусуток, несмотря на спертый воздух в соборе, труженик-пастырь никогда не имеет обыкновения садиться. Все время стоя, облокотившись на аналой, он, со свойственной ему терпеливостью, выслушивает каждого, побуждая его заглянуть в самые отдаленные тайники сердца, и часто проливает слезы вместе с кающимся. Выслушав от кого-нибудь признание в каком-нибудь особенном грехе, он оставляет исповедующегося, обращается к иконе Спасителя и прочитывает вслух ряд покаянных молитв ко Господу и Божией Матери, Царице Небесной. Иногда же удаляется в алтарь и там, упадая на колени пред престолом Всевышнего, молится тайно со слезами.

В течение всего дня он почти ничего не ест, если не считать самого малого количества пищи (два-три соленых грибка и стакан миндального молока). Часов в одиннадцать вечера, сильно утомленный, он обыкновенно обращается к исповедникам со словами:

– Друзья, я оставлю вас на полчаса, поеду подышать воздухом.

И действительно, проехавшись по городу, через полчаса он опять возвращается. Об усталости отца Иоанна очевидцы могут судить потому, как он иногда при входе в алтарь с усилием разгибает усталые члены, шепча про себя слова молитвы.

Исповедь начинается снова.

Захватывающую картину представляет собою Андреевский собор. Темная ночь. Кругом царит полнейший мрак, кое-где лишь разгоняемый слабым мерцанием горящих у местных образов свечей и лампад; сгустившийся пар от дыхания сотен присутствующих сумрачным облаком поднимается в купол. Кругом, в разных углах разместились богомольцы: кто сидя, кто стоя, а кто и прямо растянувшись вдоль стен на полу. Рядом с каким-нибудь столичным франтом, словно по капризу случая, стоит какая-нибудь невзрачная старушонка, облеченная в нищенские лохмотья, пришедшая за 300–400 верст пешком, чтобы поговеть у доброго батюшки. Некоторые из исповедников боязливым шепотом ведут между собою отрывистую беседу, некоторые, погруженные в глубокую думу, сосредоточенно молчат; а иные, утомленные продолжительным ожиданием очереди, дремлют.

Тишина немая. Изредка лишь слышатся резкие возгласы отца Иоанна, молящегося о кающемся, или слова разрешительной молитвы: «Господь и Бог наш Иисус Христос, благодатию и щедротами Своего человеколюбия, да простит ти, чадо, вся согрешения твоя: и аз недостойный иерей, властию мне данною, прощаю и разрешаю все грехи твои... Во имя Отца и Сына и Святаго Духа».

Его легкая наклоненная фигура неясными очертаниями вырисовывается на амвоне, окруженная туманным полусумраком.

Вообще в это время внутренний вид собора напоминает собою те отдаленные времена первых христиан, когда последние в таком же полусумраке, в такой же немой тишине совершали богослужение в своих катакомбах, скрываясь от преследователей.

Конечно, на блюдо, стоящее по обыкновению возле отца 1оанна, исповедниками кладутся деньги, но большая часть их тут же раздается им неимущим, которым он задает вопросы.

– Не нуждаешься ли ты в деньгах?

И если ответ получается утвердительный, отец Иоанн с добродушной улыбкой тотчас же вручает нуждающемуся некоторую сумму. В последние годы, когда, как известно, не только из столицы, но и из далеких окраин России к о. Иоанну приезжает масса народа помолиться, поговеть и приобщиться св. Таин у него, о. Иоанн, занятый после литургии разъездами до поздней ночи, не имеет времени и возможности исповедовать в какие-нибудь два часа (промежуток между ранней и поздней литургией) тысячи народа, то он прибегает к общей исповеди. Прежде чем приступить к общей исповеди, о. Иоанн прочитывает все молитвы, полагающиеся по чину исповедания, и предлагает объяснение великого значения таинств покаяния и св. причащения. И только при виде искреннего сердечного покаяния тысячной толпы прочитывает разрешительную молитву и с большим разбором приобщает св. ТаИн.Замечая при этом почти каждому, что если кто имеет что-нибудь особенное, то пусть скажет ему отдельно⁷.