Вооружитесь же терпением

В сердце отца Иоанна вмещался весь мир и пребывала любовь, а значит, в нем пребывал Бог, который властен влиять на все. И мы ощутимо чувствовали Божию благодать.

Многими вопросами озадачивали отца Иоанна и те, кто за послушание принимал на себя труд по управлению открывающегося монастыря. Разговоры, как правило, оканчивались сборами необходимого для первой монастырской церкви. Батюшка умудрялся всегда исполнить все просьбы.

У отца Иоанна хранились еще дореволюционные синодики Соловецкого монастыря¹¹⁵ и Оптиной пустыни. Он периодически поминал послуживших в них насельников, сохраняя живую молитвенную связь с этими обителями. В открывшуюся Оптину он подарил такой синодик, оформленный его духовными чадами. Любовь его к Соловецкому монастырю питалась любовью к новомученикам и исповедникам Российским. Именно туда, на Русскую Голгофу, его память собрала всех-всех принесших себя Христу в живую жертву от России. В первые годы открытия Соловецкого монастыря отец Иоанн принимал в нем самое живое участие.

Из батюшкиной кельи вышли многие его первые насельники. На Соловки отец Иоанн благословил свое духовное чадо Сергия, чтобы он потрудился и остался в нем до Архангеловой трубы. В монастыре тот стал иеродиаконом Иринархом¹¹⁶.

Сразу после войны, когда отцу Иоанну благословили сопровождать возвращающиеся на родину из Москвы мощи Виленских мучеников¹¹⁷, он познакомился с игуменьей женского монастыря^{***************}. Изгнанные из своей разоренной обители, они приютились в Свято-Духовом мужском монастыре¹¹⁸, да так в нем и остались помогать братии. Они пели на ранних литургиях, пекли просфоры, делали и другие работы по храму. Впечатление от подвижнической жизни стариц-монахинь глубоко вошло в сердце отца Иоанна, и он, еще не будучи сам монахом, носил в своей молитвенной памяти бедствующих. Женский монастырь властями был обречен на медленное вымирание, пополнять его молодыми силами решительно возбраняли, хотя желающих вступить на монашеский путь было немало. Знакомство это обоюдно поддерживалось во все время странствий отца Иоанна по приходам, а когда он поселился в монастыре, дружеские отношения переросли в духовнические. Отец Иоанн взял на себя заботу об этом монастыре. То и дело между Печорами и Вильнюсом путешествовал гонец то с пошитым для монахинь облачением, то с продуктами. Жертвующих средства отец Иоанн направлял прямо к игуменье. Да частенько матушка игуменья и сама приезжала, а то присылала благочинную монахиню Анатолию, посылала на исповедь сестер. Совместно они вымаливали у Господа милости не дать угаснуть монастырской лампаде так же, как угасали жизни старых насельниц. Господь внял молитвам: незаметно по одной стали появляться молоденькие послушницы. И не только о виленских монахинях были думы отца Иоанна, он сострадал женским монастырям, жившим в крайней нищете.

Мужских монастырей было мало, но в них подвизались старцы-духовники, и это привлекало паломников. Женские же монастыри страшно бедствовали – Вильнюс, Александровка^{****************}, Жабка^{*****************}, Корец^{******************}.

Периодически в келье отца Иоанна появлялась послушница, получала благословение на предлежащий маршрут и конверты доброхотов с деньгами и записками для поминовения. Приубожившись и не взяв с собой ничего, кроме старой хозяйственной сумки, она отправлялась в дорогу. Время было такое, что приходилось опасаться и своих, и чужих. Под покровом молитвы отца Иоанна все проходило благополучно.

Для жизни Псково-Печерского монастыря монашеское делание отца Иоанна имело жизненно важное значение. Его монашество не в слове, а в деле, не в теории, но в самой практике жизни, монашество не по букве, но по духу было влекущим примером.

Иеромонахи старшего поколения, уже опытно познавшие силу молитв отца Иоанна, говорили, что эта сила духовно держала все и служила спасительным якорем: «В сердце отца Иоанна вмещался весь мир и пребывала любовь, а значит, в нем пребывал Бог, который властен влиять на все. И мы ощутимо чувствовали Божию благодать».

Отец Иоанн, успокоив мятущийся в искушении дух собрата, вливал в смирившееся сердце знание о целительных благах скорбей, постигших его. Не нам ли с тобой говорит святой Исаак Сирский: «Особенный Промысл Божий над человеком, когда ему посылаются непрестанные скорби. Лучше смерть в подвиге, нежели жить в падении».

И добавит от себя:

«А в наше время надо каждой скорби в ножки поклониться и руку ей облобызать. Промысл Божий заботлив о нас до мелочей. Иноки совершают невидимое мученичество в борьбе с собой, с врагом Божиим и с людьми, возлюбившими мир. Запомните, что у Бога ошибок не бывает".

«Теперь же при оскудении духовных руководителей и при ослаблении нашей веры Господь дал нам нелицеприятного руководителя, который и лечит, и учит, и вразумляет, – это тяготы жизни, скорби и болезни. Господь врачует немощи наших чувств горькими обстоятельствами жизни».

В «духовной аптеке» отца Иоанна были собраны выписки из Святых Отцов, которые вразумляли и бодрили расслабленных тяготами монашеских испытаний. Особенно любил батюшка наставления святителя Феофана. Одно из них было у него под рукой постоянно. Нередко среди беседы с монахом раздавался его клич: «Деточки, пирожок, пирожок надобен!»

«Облекитесь верою и терпением. Хозяйка сажает в печку пирог и не вынимает его оттуда, пока не удостоверится, что он испекся.

Владыка мира и вас посадил в печь и держит в ней, ожидая, пока испечетесь. Терпите же и ждите. Как только испечетесь, и минуты не будете сидеть доле в печи. Тотчас вынут вас вон. Если же рванетесь сами, будете тоже как недопеченный пирог. Вооружитесь же терпением, и с терпением давно были бы в Царстве Небесном, а без него в лучшем случае на пути к нему».

Поговорив и утешив посетителя, отец Иоанн давал в напутствие духовное лекарство и с собой: «Шествие к истинному знанию Бога непременно требует помощи от скорбей: непременно нужно умерщвление сердца для мира скорбями, чтобы оно всецело могло устремиться к исканию Бога. По попущению или мановению Бога приступили к вам скорби, как мучители к мученику. Не предавайтесь печали, малодушию, безнадежию».

Главный источник спокойствия в жизни – твердая вера в Промысл Божий и в то, что главой и кормчим Церкви является Сам Христос.

Частенько батюшка повторял, что монашество подобно Кресту, на котором человек добровольно должен распять себя миру ради Царства Небесного. Над его кроватью висела большая цветная литография – распятый монах. Она была в поле зрения батюшки постоянно, так же как и напоминание о смерти «Сего никто не избежит», висевшее над входной дверью, призывающее к духовной собранности при выходе из кельи. Литография монаха меньшего размера предназначалось приходящим к нему монашествующим. Умудренный в различении духов, он учил и нас распознавать особенности их воздействия. «Когда теряется мир душевный – это значит, приближается враг, а чувство легкости и свободы – извещение о том, что Господь призрел на твою душу. После благодатного посещения будь бдителен и жди козней вражиих».

Вспоминает монах Иаков¹¹⁹: «Накрыли меня скорби и напасти. Отовсюду тесно. В душе разбой, и от собратий укоризны, и начальствующие грозным оком смотрят. Изнемог. Обдумываю, куда бежать? На Афон, конечно. Уже и волю Божию в оправдание своих дум призвал. Убедительно получается! Но последняя инстанция – отец Иоанн. И для него речь заготовил. Пришел. А он и слова не дал мне вымолвить. Обхватил мою голову руками, крестит и крестит, и куда речь моя девалась, где думы буйные: «Никуда я тебя не отпущу, никуда не отпущу!»

И буквально двумя-тремя словами вывел меня из той мглы несветимой. А он только приговаривает:

– Деточка, деточка, никогда не сходи со своего с креста. Эти находы ведь – Божие посещение, тайна Божия.

Дух наш взрослеет в этой болезненной тайне, растет. В ней научимся на Бога уповать и Ему молиться, и называется все это – наш сегодняшний жизненный крест. Не откажись его нести во спасение ради Бога. Будь верен Богу. Верного человека Сам Бог наставит на истину и поведет Ею по пути жизни.

Тут уж и примеров масса: и священномученика Серафима (Звездинского), и священномученика Фаддея Тверского вспомнил. Сидим с отцом Иоанном, и оба готовы заплакать пред подвигом жизни этих угодников, поднявшихся на такую Голгофу, о которой нам и помысл не придет. «А ты, друже, Крест-то Христов все пред своим взором имей, вот и не будет тебя свой крест сгибать до земли».

Завершает нашу встречу молитва: «Господи, в несении креста моего Твоей десницей мне ниспосланного, укрепи меня вконец изнемогающего». Батюшка произносит ее за меня, будто на его плечах лежит эта ноша. И я чувствую, как за его молитву Господь освобождает меня.

Уходишь от отца Иоанна и сам себя не узнаешь. Свою немощь у него в келье оставил, а от его силы укрепился. А он еще вслед кричит: «Деточка, наша любовь тебя со дна ада достанет!» И начинаешь понимать, что именно оттуда тебя только что доставали и достали. И, исполненный неведомыми доселе ощущениями, внимаешь им как веянию нездешнего мира.

Постепенно подготовит человека к вступлению на стезю монашескую, а как тот переступит врата монастырские, так направляет его отец Иоанн к братскому духовнику».

Об отце Иоанне вспоминает иеродиакон Никон¹²⁰: «Пока жил я в монастыре трудником, мы с мамой ходили к отцу Иоанну со всеми своими вопросами и недоумениями, а как вступил я в братство, батюшка отправил меня к братскому духовнику исповедовать ему помыслы и с ним решать текущие проблемы моей монашеской жизни. А иногда придешь к отцу Александру, он затрудняется ответить и со смирением скажет: «Ну кто я такой, иди к отцу Иоанну, он настоящий профессор духовной жизни. Как скажет отец Иоанн, так и сделаем». Я возражаю: «Но, батюшка, Вы же Духовную академию кончили, Вы в монастыре живете дольше отца Иоанна?!» «Да и что, хоть десять академий кончи, а таких дарований, как у отца Иоанна не получишь», – говорит духовник.

Иногда с благословения отца Александра и я стоял у дверей батюшкиной кельи с замиранием сердца. И приходили в голову помыслы, что никакой профессор богословия не разрешит жизнью поставленных проблем. Положение безвыходное.

Входишь. Батюшка весь светленький, в белом подряснике и светлой епитрахили, радостный, как Серафим Саровский, начинает молиться «Царю Небесный...» – зовет Святого Духа распутывать лабиринты моих тупиков. Он молится так, что его молитва достигает не только неба, но и моего забитого умственными нагромождениями сердца. Не замечаешь сам, как освобождаешься от гнетущих тебя доселе дум. Ты сидишь уже на диванчике, и батюшкины усы ласково касаются твоего уха, а отцовская рука поглаживает твой подбородок. В сердце приходит покой и ни с чем не сравнимое чувство, что ты любимый ребенок и отец не даст тебя в обиду. Все твои вопросы, которые доселе лежали на сердце невыносимой тяжестью, казались такими ничтожными, что о них и думать не хотелось. А отец Иоанн тем временем все говорит и говорит. И только позднее, в обстоятельствах жизни вспоминая его разговор, начинаешь понимать, что он намного вперед проложил для тебя путь в твой завтрашний день. Говорил же он всегда очень просто, искренне и любовно, так что душа воспринимала радость духовного общения и чувствовала такую легкость, как будто сняли с нее оковы и выпустили на свободу.

А освободитель уже помазывал тебя маслом, кропил святой водой и с подарком, непременно с подарком – чаще это была нужная тебе книга и шоколадка – отпускал тебя со словами: «Ну, ты утешен, ты доволен?»

Я видел отца Иоанна во время молитвы в храме, когда пономарил, видел, как он принимал и общался с посетителями, и я легкомысленно думал, что духовник только такой и бывает. Но вот батюшка ушел, и теперь я понял, что таких больше нет. И будут ли еще такие?

Радостный, простой и любвеобильный, он был таким каждый день и долгие годы, только таким мы его знали. Его радость не старела с возрастом, а умение любить только увеличивалось с годами. Утром он спешил в храм, на крыльях летел с литургии: общение с Господом одухотворяло его. Это касалось каждого, кто к нему подходил в это время. Как-то я не выдержал и спросил отца Иоанна:

– Батюшка, почему Вы такой радостный?

– Деточка моя, так у меня же каждый день на душе Пасха! – ответил он мне. Батюшка всегда деятельно проявлял закон любви, а бывала в нем и такая любовь, что выше закона.

Вспоминается такой случай. Был праздник мучеников Маккавеев. В этот день у одного из отцов был день Ангела. В монастыре принято, что именинник обязательно служит и причащается. Была поздняя литургия, но к моменту входных молитв его в храме не оказалось. Отец Иоанн, возглавлявший службу, заволновался, потребовал непременно сходить за опоздавшим. Он был готов повторить чтение часов, ожидая. Именинник пришел, начали службу. И только в конце литургии мы поняли причину волнения батюшки – этот священник, впавший в искушение, плакал в объятиях отца Иоанна, подарившего ему радость праздника».

«Я жил уже в монастыре, – вспоминает иеродиакон Прохор¹²¹, – когда мне исполнилось 18 лет и пришла повестка идти в армию. Желания служить не было. Пошел я к отцу Иоанну с надеждой, что минует меня чаша сия, ведь я почти монах. Но в ответ услышал: «Нам дворники не нужны, нам в монастыре нужны диаконы». А я тогда дежурил у дома наместника, подметал площадь. Вопрос с армией был решен. Перед самой отправкой подошел я к отцу Иоанну в алтаре Михайловского собора, чтобы благословиться. Он прервал меня, не дав договорить: «Так, все. Сейчас молитва, все житейские дела потом. Приходи вечером».

После службы в келье батюшки я впервые почувствовал его отцовскую любовь. Мы долго сидели рядышком на его диване, и отец Иоанн, обняв меня, рассказывал, через какие, не уступающие тяготам воинской службы трудности прошел сам в лагере. Как Господь миловал его. Так он готовил меня к грядущим испытаниям. Прощаясь, он помазал меня, обильно окропил святой водой, приговаривая, чтобы этого благословения хватило на весь срок службы. Завершила проводы шоколадка. И вот я грыз ее, эту шоколадку, когда мне было особенно горько и трудно в годы армейской службы.

Повидать за эти годы пришлось много всего и всякого. В один из моментов, сильно смутивших душу, я написал письмо отцу Иоанну. Ответ не замедлил:

«Береги чистоту души и тела, чтобы после службы царю земному смог ты служить и Царю Небесному».

С письмом же ощутимо пришло и подкрепление изнемогающему духу.

После армии вернулся я в монастырь. Постриг. Диаконская хиротония. Все как было намечено в момент отправления в армию. Пошла монашеская жизнь со всеми ее скорбями и радостями. Пришло искушение – на два года пришлось мне стать пономарем. Изнемог я и морально, и физически: «Все, больше не могу!» А со скорбями куда? Опять же к отцу Иоанну. Вот тут-то и стало очевидно, что стоило до него добежать, как ситуация менялась коренным образом. А был момент, когда отец Иоанн спас меня от смерти.

Я был на Афоне и решил один подняться на его вершину. Внизу было тепло, † 25 градусов, а там, наверху, † 2. Солнце село, и тут же пришла ночь. И остался я среди скал и пропастей в темноте на пронизывающем ветру. Пошел снег. Я замерзал. Начались судороги от переохлаждения. Я понял, что это конец. Тогда с вершины Афона я стал кричать отцу Иоанну: «Батюшка, помоги! Не должен я здесь умереть, не готов я умирать!»

А как вывела меня молитва отца Иоанна к храму по бездорожью, во тьме, до сих пор не пойму.

В храме хоть и холодно было, но лучше, чем на ветру. Всю ночь я согревался поклонами и не замерз. Утром, когда взошло солнце, я стал спускаться с вершины и нашел свой как кол стоящий заиндевелый рюкзак. Я содрогнулся: это же должно было случиться и со мной. Но вот молитвами старца я жив. Слава Богу!

Отец Иоанн нас утешал и одновременно учил, и вразумлял в любой сложной ситуации. Разве обо всем расскажешь! Да даже взгляд на него производил подъем духовных сил, потому что видно было, что человек он святой. Слово его имело силу жизни. Когда батюшка был рядом, мы воспринимали все как должное, обыкновенное, и только когда он ушел, поняли, кем он для нас был. Он нес на себе наши немощи, наши скорби, наши грехи. Он молился так, что мы чувствовали, что снимался груз с души, и она обретала свободу.

До сих пор, если возникают трудности, мы опять бежим к батюшке. Литию послужим, помощи попросим и ее ощутимо получаем. Я был в Греции и удивился: там отца Иоанна во многих храмах очень хорошо знают, почитают и поминают».

К монашескому постригу отец Иоанн относился очень ответственно и даже строго: «Не спешите с постригом, твердою волею к самораспятию проверьте себя. А Господь, видя твердость произволения, в свое время все устроит Сам. От нас же требуется только желание спасаться», – говорил он. Многих, очень многих подготовил отец Иоанн к принятию монашества. Иногда этот процесс затягивался на годы, старец зрел душу пришедшего и терпеливо взращивал всходы помыслов до решительного определения: «Буду только монахом».

Так постепенно дозрел до монашества Андрей Заярный, ставший иеромонахом Августином¹²²: «Впервые я услышал об отце Иоанне от своего друга-семинариста, с которым познакомился в самом начале своего прихода к вере и Церкви. Он тогда приехал из Печор и рассказал об этой поездке с таким упоением и с такой радостью, что его чувства передались и мне. Он поведал, как был на приеме у старца архимандрита Иоанна, как хотел взять у него благословение на принятие монашества (он уже несколько лет был в разводе с женой) и как старец убеждал его помириться с супругой. А вот если это не удастся, тогда только и думать, как устраивать дальше свою жизнь. Я подумал, что ни с какой женой он не помирится и что будет монахом. Но все получилось не так. Конфликт с женой у друга как-то сошел на нет, и вот уже 15 лет они живут в мире и согласии, воспитывая дочь. Тогда же, несмотря на сомнение в возможности примирения супругов, в решении отца Иоанна я почувствовал какую-то особенную мудрость и рассудительность, основанную на евангельском понимании жизни. Через несколько лет и мне пришлось услышать отказ отца Иоанна на просьбу благословить меня на монашество. Я учился в семинарии во 2-м классе, и у меня были крестники, трое братьев, которые жили в детском доме. Я был к ним привязан, часто на каникулы забирал их к себе и в тайне сердца подумывал о том, чтобы постоянно жить с ними вместе. И тут владыка одной из епархий предложил мне принять у него постриг. Эта идея мне понравилась, так как появлялась реальная возможность взять над крестниками опекунство. Семинарию при этом я должен был окончить заочно. Однако родители мои категорически восстали против того, чтобы я, не окончив семинарии, рукополагался, да еще и в другой епархии. Нужно было принимать какое-то решение, я обратился за советом к отцу Иоанну. Ответ его был для меня неожиданным.

«Дорогой о Господе Андрей!

Не суетись раньше времени и в основу своего поведения положи родительское благословение. Крестников-братьев на свое попечение не бери. Ты сам еще не устроен, и в твоей жизни ничего пока не определено. Оставь их на своих местах и лишь навещай их изредка, когда есть свободное время, не срывая оттуда, куда их определил Господь. Ни о монашестве, ни о женитьбе речи вести не надо. Помыслы эти пусть тебя не беспокоят до 4-го класса. Но к себе присматривайся и изучай, куда более склоняется твой внутренний человек. И от девочек не шарахайся, да будут они тебе как друзья, но не больше. Себя береги для Церкви.

Спешить нельзя ни в чем, но и медлить не будем. И вот тебе срок – два года. Будем молиться Богу: «Скажи ми, Господи, путь, в онь же пойду, яко к Тебе взяв душу мою». Божие благословение тебе».

Отец Иоанн написал это письмо, когда я учился в 1-м классе семинарии, и срок до ее окончания должен был быть не два, а три года. Тогда я подумал, что батюшка просто ошибся. Но нет, обстоятельства сложились так, что я проучился в семинарии три года, сдав досрочно экзамены за 4-й класс. После окончания учебы я получил благословение на монашество и стал монахом Псково-Печерского монастыря. Хорошо помню мой разговор с отцом Иоанном, когда стал помощником благочинного. Говорю ему: «Батюшка, люди частенько теперь заходят в монастырь в неподобающем виде. Как нам поступать?» Отец Иоанн меня успокоил так, что я получил от него колоссальный заряд любви и энергии: «Отец, да пускай пока хоть в чем зайдут, хоть как-нибудь. Главное, что ни один уже не выходит из монастыря таким, каким он сюда зашел, все меняются».

О старце-духовнике вспоминает благочинный монастыря иеромонах Гавриил¹²³: «Я попал на батюшкину орбиту в 13 лет, когда первый раз приехал в монастырь, а в 18 лет почувствовал, что он взял меня под свое крыло. Провожая меня по-отцовски на службу в армию, отец Иоанн, помазывая и окропляя меня, наказывал:

«Детка, ты там будь как все, не выделяйся, не выставляй свою веру напоказ, но крестик не снимай».

И вот в учебке, а это был 1997 год, увидев у меня на груди крестик, военный удивленно спросил:

– Верующий? Вероисповедание?

– Да, верующий, православный, – ответил я.

Испытующе глядя мне в глаза, он произнес:

– Я так и напишу.

Так первый раз во всеуслышание я исповедал свою веру. У всех остальных сослуживцев в этой графе стоял прочерк. В армии же я практически познал силу молитвы, хоть и молитвенник-то я никакой. Наказ о молитве тоже был получен от батюшки: «Будешь молиться – все у тебя будет хорошо».

И вот бежишь с поклажей километра четыре без отдыха, а в уме и в сердце вопль к Богу. Все молитвы, что наизусть знаешь, как живые в сознании бьются. Не заметишь, как добежишь до привала. В первый год службы, когда было особенно трудно, я и сейчас удивляюсь, как сильна была живая действенная молитва. И стал появляться у меня практический опыт христианского ведения.

В самом начале страдали мы, молодые солдаты, от «дедовщины». Никого не щадила эта беда. Вот уж и озлобление стало в душе появляться. Чувствую не только внешнего врага, а и в себе, в душе разорение начинается. Убежал в лес и завопил в голос к отцу Иоанну о помощи. Сколько молился, не помню. Только вернулась христианская теплота в сердце, даже и к тем, кто врагом представлялся до этого. Или уж и совсем невероятное происшествие. У нас, молодых солдат, затребовали старослужащие конфет. А где их взять? Денег нет, да и купить-то негде. А значит, вечером будет грандиозная разборка без пощады. Начал опять с сердечным воплем молиться, хоть надежды и нет: «Батюшка, помоги!»

Вечером вызывают меня на пропускной пункт. Я в изумлении. Знакомых нет, родственники за тысячу верст. Иду. Незнакомый священник стоит. Подает он мне два баула еды всякой и сладостей со словами: «Это из Псково-Печерского монастыря просили Вам передать». Что это, если не чудо?

Вот так батюшкиной молитвой полагалось начало моему живому религиозному опыту.

А когда вернулся из армии, понял, что отец Иоанн не одного меня взял под свое крыло, но со всеми моими родными. Отслужил я и приехал в монастырь Бога благодарить, да и дальнейшую жизнь без служения Богу я уже не мыслил. А родители категорически против. У меня мысли стали путаться, и подступили ко мне сомнения: может, и правда побыть с ними до тех пор, пока не призовет их Господь.

Пошел в смущении к отцу Иоанну. А он как всегда весел: «Пиши письмо маме о том, как ты их любишь, как молишься за них, как крепко целуешь. Прямо так и пиши». А потом, помолчав, задумчиво так произнес: «А мы о них молиться будем, ты и я – вот и вымолим родительское благословение, а Божье уже есть».

С того момента я почувствовал изменение в настроении мамы. Раньше они о церкви ни думать, ни говорить не хотели. А тут мама начала интересоваться и захаживать в храм. А уж после того как в обители у нас побывали, тут и папа помягчал. Батюшка их принял, и от него они вышли преображенными. Души их проснулись. Теперь все воцерковились, причащаются, а мама даже в церкви помогать стала.

Да что говорить. Прибежишь к отцу Иоанну возбужденный, расстроенный, а он отдыхает. Посидишь рядом со спящим, и в душе мир водворяется. А то и так бывало: сидишь, а он вдруг глаза откроет и начинает мне отвечать на еще не заданные вопросы. Так и жили.

К рукоположению меня тоже батюшка готовил. Страшно было. Ведь я совсем молодой. В диаконы посвящали, мне было всего 20 лет, а священническая хиротония над 23-летним свершилась. Батюшка теплом обогрел меня, слышало мое сердце: «Не бойся, я понесу тебя на руках». В эти моменты я впервые в жизни узнал, как слышит сердце, когда воспринимаются уже не слова, но вся глубина и широта чувств, с которой они произносятся. Любовь батюшки на всю жизнь проникла в душу, полагая начало памяти сердца, в которой первым поселился отец Иоанн (Крестьянкин)».

Рассказывает инок Варух¹²⁴: «Еще только поступив в нашу Печерскую обитель, я боялся встречаться лично с отцом Иоанном, потому что человек он был необыкновенный, не от мира сего. А я человек грешный. Но меня тянуло хоть издали посмотреть на него. Однажды, зная, что отец Иоанн должен прийти в сад на Святую горку, я пришел туда пораньше и, поднявшись на монастырскую стену, сел в укромном месте, так, чтобы видеть дорожку, по которой прогуливаются монахи. Был летний светлый вечер. Первым на горке показался отец Александр, братский духовник. Он всегда исполнял Богородичное правило в молчании и одиночестве.

Через некоторое время оживленный разговор известил о появлении отца Иоанна. Он был, как обычно, в сопровождении какого-то приезжего священника и отца Филарета. Отец Александр, увидев появившихся на горке людей, развернулся и пошел в другую сторону, чтобы молиться без развлечения. Отец же Иоанн с собеседниками устроился на лавочке недалеко от меня, я мог их хорошо видеть. Вдруг неожиданно пошел дождик. К моему изумлению, граница дождя была зримо передо мной, так что сторона, где сидел отец Иоанн, была совершенно сухая, а отца Александра поливал обильный дождичек, и при этом весело светило солнышко. Тяжелое состояние на душе, с которым я пришел на горку, сменилось радостью. Впоследствии при жизненных ненастьях я стал прибегать к отцу Иоанну. И каждая встреча с ним вселяла бодрость и, светло отражаясь в душе, напоминала мне живительный дождичек и ласковое солнышко того удивительного вечера.

Советы отца Иоанна легко исполнялись на деле, потому что ложились на сердце с любовью. Сердце окрылялось верой и надеждой, а с таким настроением можно преодолеть любые трудности.

Думая о батюшке, я благодарю Христа за него. Для меня не нужны ни чудо, ни пророчество, ни исцеления. Для меня чудо, что есть на земле у Бога такие люди. Они живут только для Бога и для людей, и ничего для себя».

Наместник архимандрит Тихон (Секретарев) вспоминает: «Еще будучи благочинным, как-то раз я пришел к батюшке с вопросом о смирении. Что это такое на деле и как приобретается? Ведь это и есть вопрос, «как душу спасать».

Отец Иоанн мне так ответил: «Читаю у одного святого: я строго не постился, как великие постились, и правило молитвенное у меня небольшое, но я спасся. И тут заканчивается страница, я быстрее переворачиваю, чем же он спасся, чем? – Смиренномудрием!»

Смирение и смиренномудрие в батюшке были теми драгоценностями, которые вскормились в нем трудностями жизненного пути и его живым произволением следовать вослед Христа. Они проявлялись в его исповеди, и в постоянном самоукорении, и в чувстве всегдашней благодарности. После трапезы он читал особую молитву о спасении милующих и питающих. Она висела у него перед глазами за столом. Отец Иоанн всегда приходил на исповедь. Принимал исповедников, но при этом неукоснительно исповедовался и сам. Как он говорил: «Надо пыль стряхнуть». Была в 1970-е годы в монастыре традиция – на первой неделе Великого поста после чтения канона Андрея Критского отец Иоанн проводил общую исповедь. Она длилась четыре вечера: понедельник, вторник, среда и четверг. Темы каждый год были разные – то по заповедям Божиим, то по заповедям блаженств. Отец Иоанн называл эти исповеди «банькой». Сколько духовной радости было в эти дни и для братии, и для паломников. Разрешение же грехов проходило индивидуально, но уже в пятницу. Тогда все иеромонахи выходили к аналоям. И не епитимия была основной мерой воздействия, но добрый совет и поддержка человека на пути исправления.

Когда отец Иоанн почувствовал, что силы его убывают, он стал раздумывать, нужно ли ему продолжать принимать посетителей?

И его смирение побудило задать этот вопрос мне, тогда совсем еще молодому благочинному. Он мог бы спросить у опытных насельников, но, видимо, давал мне духовный урок. Позднее, ощущая нарастающую немощь, он еще раз задал этот вопрос посетившему его митрополиту Петербургскому Иоанну (Снычеву). И тот, показывая своим дорожным посохом на портрет старца Амвросия, сказал: «Нет-нет, пример старца Амвросия для Вас обязателен. До конца дней Ваших духовничество – Ваше основное послушание».

На вопрос об Иисусовой молитве отец Иоанн отвечал: «Стремнин и пропастей может встретиться немало, но устная молитва Иисусова безопасна и для всех, ищущих спасения, даже и для мирян полезна, а для монашествующих обязательна. Но за возрастанием в этом делании у монаха должен следить духовник. Для отца же Иоанна Иисусова молитва была неотъемлемой частью жизни еще с заключения. То, что ему тогда была дарована умно-сердечная молитва, он проговорился только однажды, и то, видимо, по попущению Божию, чтобы эта тайна не ушла вместе с ним в мир иной, но осталась свидетельством для нас, что и в наше время дары Божии не оскудевают для ищущих спасения. Не раз отец Иоанн говорил нам, что молитва Иисусова и хождение пред Богом – все это следствие исполнения монашеских обетов при чистой совести.

Основываясь в своей жизни на любви к Господу, он и нам говорил, что делами и исполнением закона мы не спасемся, а только милостью Божией и Его любовью. «Полюбим и мы Христа и живы будем. А Иисусова молитва и есть свидетельство наше о том, что мы нуждаемся в милости Божией и ее постоянно призываем».

Отец Иоанн напоминал нам, что в молитве надо быть как Серафиму пламенному, в делах как Херувиму многоочитому, с людьми же быть как Ангелу доброму.

Мне, как благочинному, он давал совет свои дела вести так, как будто я буду жить 100 лет, а обиды прощать, как будто сегодня умру. Нередко он говорил, что начальственные должности в монастыре в нынешнее время есть крест, да еще тягчайший. «Исчезает из среды совсем понятие о послушании. Вот и начальствуй, когда каждый сам себе игумен – неофициальный, но зато самый правильный».

Как-то отец Иоанн стоял у жертвенника в Антониевском приделе¹²⁵, и я спросил его: «Скажите, пожалуйста, что главное в священстве?» Отец Иоанн тотчас ответил:

Благодать Духа Святого, не знаешь, откуда приходит и куда уходит. Когда в Духе – мы парим, когда Дух Святой нас оставляет или скрывается в полноте своего действия, то мы ощущаем свои немощи и недостаточность.

О литургии же отец Иоанн говорил: «Каждая литургия неповторима и особенна».

Вспоминает об отце Иоанне иеромонах Иоасаф: «Главная черта характера отца Иоанна, которая и является ключом ко всей его жизни, – это благоговение. Благоговением он был пронизан и переполнен всегда и везде, оно помогало и выручало его в трудных ситуациях, а их было немало. Это чувство в нем было развито до высочайшей степени, и им он руководствовался в первую очередь. Понятие о нем он получил еще в детстве и всю свою жизнь над этим трудился. Особенно это было заметно во время служения литургии, когда он был предстоятелем. Возглавляемые им литургии были особенными из-за высокого эмоционального напряжения, которое охватывало батюшку целиком.

События из жизни Спасителя, воспоминаемые во время литургии, заставляли его сердце трепетать. «Отыми сердце каменное от плоти нашея и даждь сердце плотяное, боящееся Тебе, почитающее, Тебе последующее и Тобою питающееся».

Господь даровал батюшке такое сердце. Отсюда становится ясно, что его молитва была пред Богом услышана, и не могло быть иначе. Пасху просто невозможно описать. Он весь ликовал и светился, торжествовал, это постепенно и незаметно передавалось другим служащим. Я не ошибусь, если скажу, что самый большой и неизъяснимо сильный всплеск радости бывал, когда батюшка выходил на амвон для приветствия народа «Христос Воскресе!» В отклике народа всегда чувствовалась большая искренность и даже спонтанность, а затем чувства любви и радости перемешивались, и оставалось общее ликование. После этих переживаний приходило чувство свободы, ощущение, что Христос истинно освободил нас от рабства греха и смерти. Да многие так и называли отца Иоанна: «пасхальный батюшка». Потому что Пасха у него была всегда: и во время будничных служб, и во время бесед с народом, и, главное, в душе, а ведь приходилось это скрывать, чтобы не раздражать и не выделяться. Последнее было очень сложно, потому что как отец Иоанн ни старался быть как все, ему это плохо удавалось. То тут, то там все равно высвечивалась яркость его личности, одухотворенная светом Божиим».

Протоиерей Сергий Правдолюбов вспоминает о своем сослужении отцу Иоанну литургии, поразившем его: «9 июля 1978 года отец Иоанн был послан совершить литургию и отпевание умершего настоятеля храма. А я, тогда диакон, только что приехавший в монастырь, был направлен в помощь отцу Иоанну. Для меня участие в службе стало счастливым и единственным событием удивительного общения: послужить вот так вдвоем! Я почувствовал молитву как страшное таинство взаимодействия между Богом и человеком. Главное впечатление от служения предстоятеля – это его всепоглощающая молитва, отсутствие малейшего развлечения, могучая сила говорящего с Богом ума. Каждение не рукой, а всем своим существом. Отец архимандрит, поднимая кадило, будто сам не касался земли, он весь погружен в молитвенное священнодействие. Здесь было подлинное и непринужденное воплощение молитвы, совершенное воплощение. Он молился с силой и энергией древних пророков. Слова обжигали. Такая молитва пронзает небеса и не может быть не услышанной. Так дерзновенно можно говорить с Богом, если ты Ему не чужой. Такая молитва творится и побеждает все недостатки и грехи».