Христианство, Церковь и православие в их взаимоотношении

Один из известных представителей христианской апологетики на Западе Лютардт, раскрывая значение религии для жизни человеческой во всех высших сферах ее проявлений, говорит: «Религия есть материнское лоно, из которого вышла вся духовная жизнь человечества; вся высшая культура человеческого рода есть дочь религии». И, нам думается, против непререкаемой истины этих слов едва ли кто решится возражать. Даже Прудон¹, человек далеко не нежного чувства и глубокой почтительности по отношению к религии, вынужден был сказать: «Удивительно, как скоро мы уходим в глубину древности в истории народов, мы наталкиваемся на религию». Очевидно, этими словами он невольно признает, что религия – краеугольный камень, на котором зиждется вся история народов. Действительно, религией определяется все историческое развитие народов: в ней, как в семени, скрываются все зачатки их роста, их вековой жизненности и деятельности, предназначенной им Провидением во всемирной истории человечества. Отсюда изучить, как должно, религию известного народа, ознакомиться с ее существенным содержанием, с ее основными идеями и требованиями, значит сразу составить себе цельное, ясное и правильное понятие о всей исторической жизни этого народа, об общем направлении его умственного и нравственного развития, естественном, необходимом и неизбежном происхождении из одного коренного источника всех главнейших форм исторического состояния этого народа – семейной, экономической и государственной. При таком всеопределяющем значении религии для жизни каждого народа, нужно ли говорить, что все достоинство того или иного народа среди других, его значение в общечеловеческом движении по пути прогресса, его место во всемирной истории культуры человечества, всецело зависит от той религии, которую он исповедует, от ее внутреннего содержания, от богатства и ценности ее идей – догматических или метафизических и этических, входящих в круг ее системы? Если это справедливо, то мы, не вдаваясь в рассмотрение содержания каких-либо религий, считаем себя в праве высказать следующее общее положение: в религиях, обязанных своим происхождением собственному разуму человеческому, – будет ли то разум личный, индивидуальный, или коллективный, – каковы религии язычества, по самому существу их, как в произведениях ограниченного духа, заключаются и задатки или начала всего вообще развития народов также ограниченные; напротив, в религии непосредственного откровения от самого Бога, сверхъестественного происхождения, и особенно в последней, заключительной форме божественного откровения, каково Христианство, находятся неисчерпаемые источники безостановочного, неограниченного развития духовных сил народа, если он только твердо стоит в своей жизни на началах христианства.

Но понятно, что такою чудно могучею, неистощимою благо- и плодотворною силой воздействия на дух народов христианство обладает лишь в том случае, когда оно напояет сердца и умы людей чистыми струями своего божественного источника, не смешанными с вымыслами слабого и заблуждающегося человеческого разума, когда его глаголы живота вечного сохраняются в вере и исповедании народов в том первоначальном виде, в котором они открыты миру самим Начальником нашей веры и распространены в мире просвещенными и руководимыми Духом Божиим Его апостолами. В этом именно признании безусловной важности Христианства для жизни народов исключительно в его подлинно богооткровенном, неповрежденном виде и скрывается, по нашему мнению, настоящий и глубочайший смысл празднества, установленного нашей Церковью под именем Торжества Православия в память победы православия над разными заблуждениями ложной человеческой мудрости, от времени до времени старавшимися вторгнуться в недра Церкви под видом истинного учения Господа и Его апостолов и осужденными на вселенских соборах, как ложь, как ереси. Установлением такого празднества православная Церковь дает ясно разуметь своим чадам, что не всякое учение, самовольно выдающее себя за учение богооткровенного Христианства есть действительно таково, а лишь то несомненно истинное Христианство, то есть открытое Христом и насажденное в мире Его апостолами, которое сохраняется и проповедуется Церковью, или целым богоустановленным обществом верующих во Христа; и далее – не всякое общество христиан, провозглашающее себя церковью, есть бесспорно и истинно христианская Церковь, а лишь то, которое, ведя свое установление от самого Христа и апостолов, в совершенно чистом, неискаженном виде сохраняет учение Господа и Его апостолов, безусловно правильно верует и исповедует христианскую веру, и таким образом, со всею справедливостью может усвоить себе наименование Церкви правоверующей, или православной.

К сожалению, как это ни для кого не тайна, в настоящее время среди нас встречаются очень многие, не отрекающиеся прямо и формально от имени православных христиан, однако с гордым презрением относящиеся к учению православной Церкви, не обращающие никакого внимания на ее материнский увещательный голос. Они думают – и стараются всячески уловить в сети своего учения и других, младенствующих разумом, – что не только можно быть истинным христианином, не принадлежа к Церкви Христовой, но непременно и должно отречься от всякого подчинения авторитету Церкви, от всякой зависимости от нее, чтобы быть истинно верующим во Христа. Освобождая себя и других от повиновения Церкви, они тем с большей ревностью проповедуют о безусловном подчинении Христу и Его непосредственному учению, якобы искаженному церковным учением или отодвинутому на задний план «собственным измышлением» (?) церкви. Отсюда, с их точки зрения, возможность истинной веры во Христа открывается лишь тем, кто сам лично, свободно и самостоятельно черпает учение христианской веры из Нового Завета и понимает и воспринимает его в свое сердце и проводит в своей жизни так, как объясняет ему это учение его собственный разум. Другие, не восставая решительно, с непримиримой враждой, против принадлежности к Церкви каждого из нас, относятся индифферентно к вопросу об отличительных особенностях и сравнительном достоинстве разных христианских обществ, более или менее разногласящих между собой и однако с одинаковыми претензиями на quasi-законное основание именующих себя церквами. Люди этой категории полагают, что для душевного спасения человека не имеет существенного значения, к какой из христианских церквей он принадлежит; так как, с одной стороны, все они будто бы в главных и основных положениях своего учения согласны между собой и различаются только во второстепенных чертах своих исповеданий, а с другой – ни одна из них якобы не сохраняет в себе безусловно истинного христианства, в его всецелой первоначальной чистоте и совершенстве, а все владеют только относительной истиной христианской веры и притом так, что одна из них раскрывает христианскую веру преимущественно с одной стороны, другая – с другой, третья – с третьей и т.д.

Так рассуждает разум человеческий, взимающийся на разум Божий, раболепствующий пред стихиями мира сего, а не подчиняющийся Христу; но не так говорит истинная мудрость того же разума, опирающаяся на правильное разумение учения Господа и Его апостолов, на дух и предания вселенской Церкви Христовой, с непрерывностью продолжающей свое существование от ее основания до наших дней.

Истинно верующий во Христа не тот, кто имеет единственно, так сказать, свою личную веру, не полагающую его ни в какую органическую связь с другими христианами, и верует так, как внушает ему его собственный разум, а тот, кто подчиняется в своей вере учению богоустановленного общества верующих, то есть Церкви, кто тесно, неразрывно примыкает к Церкви Христовой, этому Телу Господа, как ее живой член; и истинно христианская Церковь не самочинно составленное общество христиан, а лишь то, которое непрерывно идет чрез все века, будучи основано непосредственно Христом и апостолами, и право исповедует христианскую веру, то есть истинно и действительно православное – таково учение всего Нового Завета и всей Церкви Христовой во все времена ее истории.

Итак, истинное Христианство имеет место только в Церкви и немыслимо вне ее – таково первое положение, которое мы намерены раскрыть и обосновать.

Как, несомненно, христианская вера в своем существенном содержании открыта миру Богочеловеком Христом, так, также верно, и Церковь христианская основана в мире Самим же Господом. Вера христианская и Церковь не только одновременны по своему происхождению, но и нераздельны по своему существу: уже в самых первых речах своей общественной проповеди Господь указывает, что на началах своего нового учения Он пришел основать на земле новое царство Божие: пришел Иисус в Галилею, проповедуя Евангелие царствия Божия и говоря, что исполнилось время и приблизилось Царствие Божие: покайтесь и веруйте во Евангелие (Мк. 1:14, 15). И из всего дальнейшего служения Господа миру мы видим, что идея царства Божия составляет средоточный пункт всего Его учения, Его дела, Его жизни; осуществление ее – цель Его призвания на земле. Своим учением, Своим делом Господь сводит царство Божие с неба на землю. Что же это за царство, которое Христос пришел основать, утвердить и распространить на земле? Заключительную форму его составляет, конечно, вечное блаженство праведников в общении с Богом по кончине этого мира – царство славы; но начальную, или переходную и именно земную, форму его мы не можем ни в чем ином видеть, как только в царстве Благодати, или Церкви христианской, где действительно господствует, царствует благодать Божия, открывшаяся всем людям по совершении спасения их всею земною деятельностью нашего Господа, Христа. И из евангельской истории мы положительно усматриваем, что начало основания христианской Церкви прямо совпадает с началом общественной проповеди Христа. На самых первых шагах своего служения миру Господь не ограничивается одним раскрытием учения пред теми или иными слушателями, а тут же собирает около себя определенный, хотя и очень небольшой, кружок постоянных спутников, безотлучных слушателей Его проповеди и свидетелей Его чудесных дел, образует малое стадо, являясь во главе его пастырем, кладет первые камни в основу здания, предназначенного к вечному непоколебимому существованию до окончания этого мира. Этот первоначальный кружок последователей Христа и был тем зерном, из которого Царству Божию на земле предопределено было разрастись в величественное дерево, скрывающее в своих ветвях многочисленных птиц (Мф. 13:31). Предрекая своему учению и вообще всему делу своему – Новому Завету между Богом и людьми, устанавливаемому на излиянии пречистой крови Своей во искупление людей от их грехов – вечно незыблемое продолжение в вере, до самого конца его, до преобразования его в новый, высший мир (Мф. 24:35; Ин. 12:32), Господь в то же время предуказывает и неразрушимость Церкви до завершения времен (Мф. 16:18). Далее, Церкви, как именно целому обществу верующих, а не каждому из христиан порознь, Христос вверяет и охранение в чистоте и неповрежденности Своего учения; так как ей только, а не кому-либо из христиан лично, предоставляет право суда и наказания над отдельными верующими, как скоро они впадают в заблуждения и упорно коснеют в них или погрязают в каких-либо тяжких и низких пороках (Мф. 18:17). С Церковью так же, как с обществом верующих, Господь обещает пребывать лично, хотя и невидимо, даже и по вознесении Своем на небо, во все дни до скончания века (Мф. 28:20) и ей же именно, в смысле совокупности всех христиан, в видах продолжения и довершения дела Его на земле, ради распространения христианской веры во всех концах земли и с целью выражения главнейших христианских истин в точных и определенных положениях – в догматах – и благоустроения всего внешнего состояния Церкви по отношению к богослужению и управлению в ней, Господь дает обещание ниспослать от Отца иного Утешителя вместо Себя, Духа Святого, Духа истины, имеющего научить всему, чего апостолы при жизни Господа на земле не могли еще вместить (Ин. 16:13). Накануне своих страданий, в первосвященнической молитве своей, Господь ходатайствует пред Отцом главным образом о том, чтобы уверовавшие в Него, ставшие Его последователями, всегда и неизменно сохраняли между собой единение в мысли и чувстве, в вере и любви, то есть являли собой единое и нераздельное общество, или Церковь: Отче святый! Соблюди их (апостолов) во имя Твое... чтобы они были едино, как и мы (Ин. 17); и: не о них же только молю, но и о верующих в Меня по слову их: да будут все едино (Ин. 17:20, 21). Отсюда высшим идеальным состоянием христианства, последним пределом его торжества на земле, Господь прямо провозглашает соединение всех верующих в Него в одно нераздельное общество, как бывает с объединением овец в одном стаде под управлением одного пастыря, то есть соединение всех христиан в одну всемирную Церковь под главенством единого общего Спасителя, Христа (Ин. 10:16)._

После Господа и апостолы, верные заветам Своего божественного Учителя, также не иначе представляют себе истинно верующих, как неразрывно связанными между собой, составляющими одно общество, или Церковь. Церковь, по их учению, есть не просто случайно составившийся агрегат (собрание) людей вследствие общности почитания одного и того же лица или единства веры и убеждений, воспринятых в школе одного и того же учителя; но и внутренно необходимое, органически зародившееся и развивающееся общество верующих во Христа, стоящее в неразрывной связи с целым ходом откровения, насаждения и распространения на земле христианской веры. Такую нераздельность связи между верующими во Христа, необходимость жизни христиан именно в образе Церкви апостолы выражают с необычайной наглядностью в названии Церкви Телом Христовым, а Христа – главою совокупности верующих, как Его Тела (1Кор. 12:27; Кол. 1:18). Если еще они именуют Господа Спасителем тела, то есть не каждого христианина отдельно или лично, самого по себе, а лишь настолько, насколько каждый христианин входит как живой член в состав Тела Христова – Церкви, то этим опять указывают на ненормальность состояния христианина вне Церкви, на несвойственность ему даже имени христианина, как скоро он не находится в союзе с Церковью. Не менее выразительный образ Церкви для уяснения безусловно необходимой принадлежности к ней всех христиан встречается в посланиях апостолов еще в другом наименовании Церкви – зданием, в котором все христиане, как составные части одного и того же строения, только прочно слагаясь между собой верой, могут постепенно возрастать в святой храм Господний, устрояться в жилище Божие Духом (Еф. 2:20. 21), преуспевать и возвышаться в деле религиозно-нравственного совершенствования. И, наконец, апостол Павел прямо учит, что именно только тело Христово, то есть Церковь, все христиане совокупно, а не каждый порознь, имеет предназначением осуществление конечной цели всей исторической жизни христианства в мире – возрастание верующих в мужа совершенного, в меру полного возраста Христова (Еф. 4:13). Отсюда понятно, что апостолы настоятельно убеждают христиан, умоляют их стараться сохранять единство духа в союзе мира (Еф. 4:3) и отнюдь не позволять себе какого-нибудь раздора, несогласия, нарушения взаимоподчиненности или взаимопомощи, подобно тому как в организме все члены безусловно обязаны помогать друг другу, исполняя каждый свое назначение на благо жизни всего тела: страдает ли один член, страдают с ним все члены; славится ли один член, с ним радуются все члены, и вы тело Христово, а порознь члены (1Кор. 12:26, 27). Так, по учению слова Божия, истинно христианская вера немыслима вне Церкви; она находится в Церкви, как своем вместилище или хранилище, в котором и пребывает и должна пребывать в целости и неповрежденности. Поэтому совершенно справедливо св. Ириней называет Церковь «сокровищницей, в которую апостолы положили все, что относится к истине; она есть дверь жизни». Как будто для нашего времени говорит Ориген с обычной ему убедительностью: «Не должно слушать тех, кто говорят: вот здесь Христос, – но указывают Его не в Церкви, которая исполнена истинного света и есть столп и утверждение истины и в которой одной только всякое присутствие Сына Человеческого, глаголющего всем людям: се Аз с вами есмь во вся дни до скончания века» (еп. Макария. Введение в прав. Богословие стр. 302).

Соединение христиан в одно общество или историческое существование их в виде Церкви, кроме прямого учения об этом Слова Божия, требуется также: а) самым назначением христианства в мире, б) основной идеей христианской веры и в) теми главнейшими условиями, при которых только и возможно живое усвоение верующими, их сознанием и сердцем, начал христианства и под воздействием сих начал постепенное усовершенствование их духа.

Христианство открыто миру в качестве высшего, небесного света, предназначенного распространять свои лучи далее и далее до последних пределов земли и светить людям до конца существования мира. Оно назначено быть всемирным – стать достоянием всего рода человеческого, и вечным – воспитывать собой род человеческий до окончания его земной истории. Ясно, что оно может исполнить свое назначение только при том существенном условии, если вверяется не отдельным людям, не имеющим между собой духовной связи, не каждому из христиан самому по себе, а обществу верующих, соединенных между собой обязательными требованиями неразрывности, духовного единения в вере и убеждениях. Отдельные лица умирают, уступая свое место другим, и только общество, постоянно обновляясь в своих членах, теряя одних и приобретая на их место других, может существовать целые века, пребывать бессмертным. Поэтому только при существовании строго организованного общества может сохраняться в целости и неизменности и христианская вера до скончания веков, передаваясь от старших поколений к младшим, от предков к потомкам. В этом именно смысле, по слову апостола, то есть только как вечно живое общество верующих, Церковь и может быть столпом и утверждением истины (1Тим. 3:15), неразрушимой носительницей и хранительницей истинно христианской веры. Не менее настоятельно требуется существование Церкви как места хранения христианской веры самой сущностью или основной, центральной идеей христианства. Такой идеей, без сомнения, должна быть признана любовь. Любовь подвигла Бога Отца послать Сына Своего Единородного в мир, чтобы мир не погиб. Любовь к роду человеческому руководила Сыном Божиим при Его пришествии на землю и принесении Себя в жертву за грехи человечества. На бесконечной любви Бога к людям и на ответной любви человеческой к Богу основан весь Новый Завет. Христос, как общий предмет любви христиан, является средоточным пунктом, центром, в котором сходятся чувства, влечения и привязанности всех христиан, а чрез Него, следовательно, и сами они соединяются или должны соединяться в общем взаимном чувстве любви. Как радиусы круга, сходясь в одной общей точке, неизбежно вступают чрез то в связь между собой, как ветви дерева соединяются между собой посредством одного и того же ствола, так Христос необходимо и неизбежно соединяет Собой, как общим центром, посредством любви к Нему всех христиан, и их самих общею взаимною любовью: Аз есмь лоза, говорит Господь христианам, а вы ветви (Ин. 15:5). Любовь христиан друг к другу ради любви к Господу должна быть до такой степени сильна, неизменна и неотложна, что Словом Божиим полагается в основу всей жизни христианина и провозглашается самым характеристическим признаком его веры во Христа: потому узнают все, что вы мои ученики, если будете иметь любовь между собой (Ин. 13:35). Все указанное значение любви в христианстве, очевидно, требует от христиан жизненного проявления этого чувства в определенном, строго организованном союзе их между собой, то есть требует, чтобы они обнаруживали и осуществляли в своей жизни начала христианской веры, составляя между собой Церковь.

Наконец, коренные условия духовного развития или преуспеяния человека под воздействием религиозных начал вообще и христианских в частности требуют также соединения христиан в одно общество, или в Церковь. Последователи каждой религии вообще соединяются между собой в одну общину, образуют своего рода духовный союз, или церковь, для того чтобы при различии духовных сил и способностей имели возможность оказывать взаимную помощь, – более мощные поддерживали бы слабейших как в понимании или усвоении разумом учения веры, так и в осуществлении самой жизнью ее нравственных требований. Такая же взаимопомощь только в несравненно высшей мере требуется и от христиан в целях их духовного усовершенствования на началах их богооткровенной веры. Здесь отвлеченные или догматические истины и нравственные правила – сверхъестественного происхождения и потому требуют для уяснения их человеческому сознанию не только естественной помощи со стороны более духовно зрелых менее развитым умственно и для проведения их в жизнь примера от высоко поднявшихся по лестнице нравственного совершенства стоящим на низших ее ступенях, но и благодатных или сверхъестественных даров, которые обыкновенно сообщаются людям в разных видах и в разных степенях и которые поэтому самому делают существенно необходимой для христиан взаимопомощь, соединение их в одно общество, в Церковь, в целях взаимной поддержки на пути духовного усовершенствования. Ввиду неодинаковых даров, посылаемых Богом разным христианам: все ли апостолы? все ли пророки? все ли учители все ли чудотворцы? все ли имеют дар исцелений? (1Кор. 12:39, 40) – апостол и сравнивает христиан с разными членами организма, исполняющими в нем различные обязанности и отсюда требует от христиан, чтобы они, оставив всякие споры и несогласия, с такой же ревностью и усердием помогали друг другу в деле спасения, т.е. составляли между собой одно целое, одну живую Церковь, с какой по самой природе своей содействуют друг другу члены организма в интересах их общего здоровья и жизни: не может глаз сказать руке: ты мне не надобна, или также голова ногам: вы мне не нужны... страдает ли один член, страдают с ним все члены; славится ли один член, с ним радуются все члены. И вы тело Христово, а порознь члены (1Кор. 12:21, 26, 27). Из этих слов видно, что как члены тела не могут жить порознь друг от друга, так и христиане лишь в соединении между собой, составляя собой Церковь, являются истинно верующими во Христа, истинно живущими во Христе и следовательно преуспевающими на пути ко спасению.

Но, может быть, христиане уже своей верой во Христа и составляют между собой общество, или Церковь, видимую для Бога, хотя и невидимую для людей? Может быть, такая именно Церковь и разумеется в слове Божием везде, где говорится о Церкви, и вовсе не требуется Писанием соединения христиан в видимо и внешне организованное общество, с определенными церковными законами, администрацией и т. д.? Но какое же может быть общество людей, существ не просто духовных, но духовно-чувственных, если они не соединены и не соединяются между собой никакими видимыми и определенными связями? Говорить о союзе или общении людей, не выражающемся ни в чем видимо-чувственном, определенном и положительном, значит играть словами, противоречить самому понятию общества. Совершенно справедливо против такого понимания Церкви говорит преосв. Хрисанф: «Понятие Церкви незримой, не поддающейся никакому наблюдению равносильно отрицанию, уничтожению идеи Церкви...Если не этот видимый верующий человек, состоящий из плоти и крови, принадлежит к ней, а какой-то другой, невидимый, его дух, его сердце, отрешенное от его действительных проявлений, то в действительности уже нет того, что называется Церковью, нет ее по крайней мере для нас, которые живем и действуем в этой земной, внешней среде. Мы не знаем даже, принадлежим ли мы к ней или нет». (Характер протестантства вып. 1, арх. Хрисанфа стр. 57–58).

Если теперь несомненно, что истинно христианская Вера имеет место только в Церкви и невозможна вне ее и истинный христианин лишь тот, кто принадлежит к Церкви в качестве живого ее члена, то становится неизбежным далее решение другого вопроса: где же находится эта истинная Церковь, правоверующая и правоисповедующая веру христианскую, или иначе – бесспорно и несомненно православная?

Если бы во всей вселенной существовала только одна Церковь христианская; если бы все верующие во Христа составляли одно единомысленное и единодушное общество, то, конечно, это единое общество, эта единая Церковь Христова и составляла бы бесспорно истинную Церковь; так как, будучи единственною, она, без сомнения, владела бы и теми свойствами святости и непогрешимости, которые предполагаются неотъемлемо принадлежащими Церкви уже в самом обещании ей от Господа неодолимости или непобедимости ее никакими адскими силами. Но история и опыт указывают нам многие общества христиан, более или менее разногласящие между собой в исповедании веры христианской, вступающие в спор между собой из-за содержимых в них разностей в учении и обрядах и приписывающие каждое только себе одному достоинства истинной Церкви Христовой. При таком множестве церквей и больших или меньших отличиях их одной от другой становится естественным и притом весьма важным вопрос: какая же из этих церквей обладает свойствами несомненно истинной Церкви?

Нам часто приходилось слышать сетования светских лиц на то, что богословы много рассуждают о частных разностях в учении, обрядах и управлении церквей, но оставляют в стороне наиболее интересующий всех вопрос: в чем состоит существенная, коренная или принципиальная разность между отдельными, по крайней мере, главнейшими церквами? И нам кажется, что именно в настоящий раз² было бы и неуместно и неблаговременно указывать на какие бы то ни было частные особенности, отличающие ту или иную церковь, и на рассмотрении этих особенностей основывать суждение, с одной стороны, о недостатках, признаваемых нами неистинными церквей, с другой – о достоинствах Церкви подлинно истинной. Несравненно важнее выставить на вид и твердо установить общие и коренные начала, на которых незыблемо утверждается истинная Церковь христианская, и тогда само собой будет ясным, какая именно из существующих в христианском мире церквей есть действительно правоверующая и правоисповедующая, то есть Православная.

Истинная Церковь, говоря вообще, та, которая отвечает самой идее или назначению Церкви. А назначение Церкви состоит в двух видах: быть а) верной и неизменной хранительницей Христианской Веры в ее первоначальной целости и чистоте и б) неложной учительницей, непогрешимой истолковательницей Веры христианской для членов Церкви применительно к различным потребностям их знания и жизни.

Итак, охранение учения Нового Завета в том виде, в каком оно открыто Самим Господом и в каком оно возвещено во всех концах земли Его Апостолами, сохранение этого учения без убавления от него и прибавления к нему ничего такого, что изменяло бы его полноту или искажало его первоначальный вид и смысл, – таков, утверждаем, первый и не подлежащий ни малейшему оспариванию принципиальный признак истинной Церкви. Это главнейшее начало истинной Церкви кратко, но выразительно раскрывается в самых первых строках известного «Окружного послания восточных патриархов». Здесь высказывается в качестве положения обязательного к принятию всеми христианами, что «священному и божественному евангельскому учению о нашем искуплении надлежит быть всем проповедуему в той же неповрежденности и принимаему верой в той же чистоте, в какой Спаситель наш, добровольно умаливший Себя, открыл оное божественным и святым Своим ученикам и в какой те, свидетели, очевидцы и самовидцы, как громогласные трубы, возвестили сие учение всей подсолнечной». Спрашивается теперь: где же можно признать такое Христианство, не уменьшенное и не увеличенное произволом человеческим, а пребывающее в своей первоначальной богооткровенной целости? Едва ли погрешим, если ответим: там, где прежде всего истинно-исторический образ Христа во всей полноте Его жизненных черт, а потом все также учение и дело Его и Его Апостолов сохраняются не в одних письменных памятниках, хотя бы и безусловно достоверных – в евангелиях и посланиях Апостолов – а в том живом, непосредственном виде, в каком они стали известны миру первоначально, еще прежде всех письмен Нового Завета, в каком они находились пред современными Господу и Апостолам слушателями их проповеди и очевидцами всего их дела и в каком они, так сказать, от этого первого поколения верующих во Христа с непрерывною преемственностью стали переходить к последующим, от старших к младшим родам Церкви христианской. Короче сказать, истинная Церковь имеет пребывание там, где христианская Вера сохраняется не в одном Священном Писании, но и в не менее важном Священном Предании, дополняющем и выясняющем Писание. (Предание, конечно, разумеем верное, неискаженное и истинно апостольское). В каждом обществе самое важное и существенное значение имеет не письменный устав или правила, предназначенные руководить деятельностью его членов, а дух, воодушевивший основателей общества и составителей устава; так точно самое важное и в Христианстве, как в его Церкви, так и учении, не буква, а дух: духа не угашайте (1Сол. 1:19); а этот общий жизнедеятельный дух нашей веры может передаваться не посредством письменности или книг, а только посредством живой, непосредственной передачи его от ранних поколений христианской церкви к последующим, там, где одни века христианской церкви и одни роды верующих во Христа, уступая место другим векам и родам, без всяких изменений, свято и нерушимо передают друг другу всю полноту Христианства, и таким образом находятся в теснейшем общении между собой, составляя как бы один век, один тот род христиан, который первый принял и усвоил себе христианскую Веру. Известно, что книги Нового Завета содержат в себе только незначительную долю из всего устного учения Господа и апостолов, посредством которого насаждена была христианская Вера в мире и на котором основана была христианская Церковь. Еще менее мы знаем из Священного Писания о трудах Апостолов, направленных к благоустройству Церкви, или иначе – имеющих отношение к учреждению чина богослужения в Церкви и определению взаимных отношений между разными членами Церкви, начальствующими и подчиненными, пастырями и пасомыми, и вообще к упорядочению благоповедения в жизни христиан. Если при таких опущениях в Писании многого из того, чему Христос и Апостолы учили и что делали, мы откажемся от содержимого в преданиях Церкви, с непрерывной преемственностью переходящих от ранних христиан к позднейшим; если будем разрывать всякую связь с предшествующими веками христианской Церкви и отвергать сообщенные ими в наследие нам изначальные заветы Христианства и объяснять или толковать самое Писание по своему личному разумению, а по отношению к богослужению, обрядам и правилам доброй жизни христиан устроять церковь по своему вкусу или произволу, не справляясь с историей состояния Церкви в первые ее века; то, говоря словами Василия Великого, мы несомненно повредим самому Евангелию и от проповеди апостольской оставим одно пустое имя, и наша церковь будет уже не Церковью Христовой, а церковью самочинной, мнимо-христианской, неистинной.

Второй принципиальный признак истинной Церкви Христовой состоит в том, что в ней высший и всеобщий учитель и управитель, от которого исходят все определения и распоряжения, относящиеся как к утверждению веры, так и к возвышению благочестия среди верующих, стоит выше всех слабостей и погрешностей человеческих и владеет сверхчеловеческой, божественной непогрешимостью. Не переставая пребывать в неразрывном союзе с Церковью, как ее Глава, даже и по видимом вознесении Своем на небо, Господь в то же время, согласно Своему обещанию, ниспослал в мир от Отца для довершения всего Его дела (примирения человека с Богом) и для дальнейшего управления Церковью Духа Святого, третью Ипостась Святой Троицы. При главенстве Господа над Церковью, как Своим телом, Дух Святой является в Церкви Духом животворящим, оживляющим и проникающим ее, как истинное, живое тело Христово и охраняющим ее от всякой погрешимости. Чрез какое же орудие или орган Дух Святой проявляет свое управление и вообще непогрешимость своих действий в Церкви? Так как именно целой Церкви, как составленному из разных членов телу, под Своим главенством Господь обещал несокрушимость силами ада до конца мира и eo ipso в этой несокрушимости –также непогрешимость учения и вообще всех ее действий; то Дух Святой, очевидно, охраняет и выражает непогрешимость Церкви чрез такой орган, посредством которого высказывается вся Церковь, от которого слышится как бы слившийся воедино голос всех верующих вместе. Этим органом и служит вселенский собор, прототипом которого был апостольский собор, в своих постановлениях прямо признавший не просто определения человеческие, т.е. присутствовавших верующих на соборе, но определения, состоявшиеся по изволению Духа Святого. «В древней церкви, – говорит наш почтеннейший церковный историк, о. протоиерей A.М. Иванцов-Платонов, – как на востоке, так и на западе не знали никакой видимой главы; главой церкви признавали одного Христа... Высшей властью, признаваемой всей церковью, был вселенский собор, как полнейший выразитель верований и определений вселенской церкви, утвержденных изволением Св. Духа... Наряду со всеми другими и римские епископы подчинялись суду вселенского собора» (О римском католицизме и его отношении к православию. ч. II, 87 стр.) Правда на соборах излагали учение и выражали постановления и правила для благочиния в церковной жизни христиан лица, принадлежавшие к иерархии; но иерархи, в особом даре благодати, ниспосылаемом на них чрез таинство священства, приобретающие право на учение и управление в церкви вселенской, всегда находились в церкви вселенской в неразрывном союзе со всеми верующими, со своими пасомыми и в своих соборных учениях и вообще соборных деяниях отражали дух, волю и воззрения всей церкви, управляемой Духом Божиим. «Непогрешима, – говорит преосвящ. Макарий, – вообще вся церковь Христова, состоящая из пастырей и пасомых», и ниже замечает, что хотя «при раскрытии учения о непогрешимости церкви надобно иметь в виду преимущественно церковь учащую, однако нераздельно соединенную с церковью учимою» (Введение в Прав. Богосл. 299 стр. изд. 1852 г.). «У нас, – подтверждают вышесказанное восточные патриархи в своем «Окружном послании» очевидно, характеризуя деятельность иерархии за все времена церковной истории и за тот период, в который были вселенские соборы, – ни патриархи, ни соборы никогда не могли внести что-нибудь новое, потому что хранитель благочестия у нас есть самое тело церкви, т.е. самый народ, который всегда желает сохранять веру свою неизменною и согласно с верой отцов его, как это испытали многие из пап и латинствующих патриархов со времени разделения, нисколько не успевшие в своих против нее покушениях».

Первым началом своей жизни и деятельности – сохранением христианской Веры, открытой Господом и распространенной апостолами по всему миру, в ее первоначальной целости, чистоте и неповрежденности истинная Церковь по праву приобретает себе название апостольской. Второе начало – непогрешимость учения и управления, имеющая свой источник не в разуме или воле отдельного лица или особого класса из целого собрания верующих, а в разуме и воле всей Церкви вообще, выражающей себя чрез соборы, руководимые и вдохновляемые Духом Божиим, – дает Церкви все основания именоваться кафолическою, вселенскою. Оба начала, действуя в церкви совокупно и нераздельно, вполне оправдывают ее наименование единою святою.

Отыскивая теперь раскрытые нами начала истинной Церкви в существующих в настоящее время различных христианских церквах, мы, не обинуясь, с решительной уверенностью в безошибочности своего утверждения, можем сказать, что из всех современных христианских обществ, называющих себя церквами, достоинство истинной Церкви Христовой принадлежит только Церкви греко-восточной, справедливо усвоившей себе наименование Православной, в состав которой входит и наша русская церковь.

В Православной Церкви мы имеем всю полноту новозаветного божественного откровения, сообщенного миру Самим Господом Христом и Его апостолами посредством Писания и Предания, и она есть та Церковь, которая единственно может быть названа истинным хранилищем веры, неизменно сберегающим учение, управление и вообще все порядки, в их существенных основаниях, первой, непосредственно апостолами насажденной, Церкви Христовой. «Наши, – говорят восточные патриархи в своем Окружном послании, – святые и божественные отцы и предшественники, непрерывно преемствующие друг другу, начиная от апостолов и от поставленных ими преемников их даже до настоящего времени, составляя одну неразрывную цепь и соединяясь рука в руку, образуют священную ограду, которой дверь Христос, где пасется вся православная паства на плодородных нивах таинственного Эдема, а не на стезях кривых и стропотных». В Православной Церкви главой всегда был и теперь остается Господь Иисус Христос, и таким образом вся церковь во всех своих членах, во всем своем составе неизменно является телом Христовым. В ней высший учитель и управитель Дух Божий, воодушевляющий и проникающий Своей силой все тело Христово, всех Его членов, не разделяя непроходимою пропастью простых верующих от иерархии, поэтому действующий во всех и чрез всех по неразрывной связи между ними и только имеющий членов иерархии, как приемлющих особый дар благодати – пасти Церковь Господа и Бога, – специальными органами или выразителями общей духовной жизни церкви, а во вселенском соборе, сосредоточивающем в себе целостный дух и смысл церкви, владеющий высшим непогрешимым органом своей истины в учении и управлении церковью. В Церкви Православной нельзя указать ничего такого, чем искажался бы образ истинной Церкви Христовой; в ней нет такой розни, такого противоположения между иерархией и прочими верующими, по которому первая являлась бы исключительно деятельною и определяющею все состояние, весь дух, все движение жизни в церкви, а вторые – безусловно пассивною, исключительно повинующеюся частью церкви первой; нет такого абсолютно ненормального, безусловно искажающего образ церкви явления, по которому у церкви, как тела Христова, главой оказывался бы Христос не лично и не непосредственно, а чрез посредство одного из членов церкви, стоящего на вершине церковной иерархии сосредоточивающего в себе всю власть, всю силу управления всеми прочими членами церкви и потому единственно владеющего свободною и самосознательною жизнью церкви и только от себя по мере своего произволения изливающего ее во все прочие члены церкви. «В православной церкви, – говорит о. протоиерей Иванцов-Платонов, – признается единым верным блюстителем истинного учения веры и непогрешимости церковной Дух Святой, Дух истины; из людей никому не приписывается божественное свойство всеведения и непогрешимости: органом же Духа Божия в православной церкви признается не один какой-либо или некоторые из пастырей и учителей церкви, а вся церковь – столп и утверждение истины, то есть все истинно верующие, соединенные Священным преданием веры, совокупно и преемственно по устроению Божию составляющие единую Божию Церковь, преимущественно же верно служащие церкви – пастыри и учители, поставленные Духом Божиим пасти церковь Господа и Бога» (179 стр. Там же.)

Правда со времени седьмого вселенского собора проходил целый ряд веков в истории православной Церкви без соборов; но это, без сомнения, потому, что по действию Провидения не было и теперь еще не настоит надобности в созвании нового вселенского собора; так как правильное состояние церкви пока еще обеспечивается учением и постановлениями прежних вселенских соборов, на которых, как на семи столбах, доселе незыблемо стоит наша Православная Церковь.

Обратимся теперь к рассмотрению другой, старейшей, церкви в мире христианском – римско-католической.

В противоположность греко-восточной западная, римско-католическая, церковь давно уже начала и с течением времени более и более продолжает утрачивать характер истинной церкви; так как под именем вековых преданий, сохраняющихся от времен апостольских, она постепенно внесла в систему догматов ряд новых учений, возникших в ней самой вследствие особых исторических условий ее жизни и в управление церкви ввела порядки, неизвестные истории древней церкви. «Со времени разделения церквей, – читаем у о. прот. Иванцова-Платонова, – в западной церкви более и более стали распространяться противные древности нововведения в учении веры, церковном устройстве и богослужении... Представители западной церкви, папы и духовенство, иногда ненамеренно, по недоразумению, увлекались предрассудками народными и возводили их в церковные верования; иногда по расчетам корыстолюбия и честолюбия распространяли в народе фальшивые понятия и неправильные обычаи... Схоластики не умели различать между преданиями древнего вселенского православия и нововведениями папства. Те и другие они старались соединить в одну стройную церковную систему. Для подкрепления учений новых приводились свидетельства древние в искаженном виде или такие, которые совсем не были известны древности; вырывались отрывками и перетолковывались совершенно произвольно места из древних писателей; искажались древние манускрипты произвольными вставками и поправками, выдумывались небывалые исторические факты, сочинялись целые подложные сочинения и выдавались под именами известных учителей церкви» и т. д. (О западных вероисповеданиях. Изд. вт. стр. 3–5)³.

С этими произвольными действиями католической церкви в тесной связи стоит перенесение ею, так сказать, центра действия Духа Божия в церкви со вселенских соборов на один только иерархический класс верующих и отсюда проведение строго-разделительной черты между иерархией и прочими верующими, между пастырями и пасомыми и постановление их в совершенно различные отношения к управляющему церковью Духу Божию. Здесь не вся церковь во всей совокупности своих членов составляет живое тело Христово, в котором хотя достоинство членов различно, (одни управляющие, другие управляемые, как это находим и в православной церкви) – однако все соединены между собой нераздельно и живут общею жизнью, исходящею от Духа Божия, а только одна иерархия, воспринимающая все дары Духа Божия и уже от себя, по своему усмотрению, уделяющая их мирянам; она одна – живая, деятельная часть церкви, а остальная масса верующих – исключительно воспринимающая от первой, безусловно повинующаяся ей, не владеющая никакою саможизненностью. Отсюда в соборах ее выражается не дух и смысл всей церкви, а требования и цели иерархии, стремящейся к поддержанию и укреплению безусловного властительства над всеми, не принадлежащими к ее среде. «Общее понятие церкви, – говорит о. прот. Иванцов-Платонов, – как богоустановленного союза, обнимающего вместе иерархию и всех истинно верующих, у католиков почти исключительно слито с понятием иерархии – церкви учащей и правящей... Только иерархии предоставляется сознательное и деятельное участие в жизни церковной, народ же считается как бы бездушною массой и бессловесным стадом, обязанным беспрекословно доверяться и подчиняться своим пастырям... Народу воспрещается принимать участие в церковных делах, рассуждать о предметах веры, даже читать Священное Писание» (О западн. вероисповед. стр. 44–5). Но и внутри самой иерархии католической церкви действия Духа Божия, обещанного Господом церкви, признаются во всей полноте своих даров сосредоточивающимися непосредственно лишь на одном лице – папе, от которого, как от центра, и исходят в разные стороны в виде радиусов к прочим членам иерархии. Отсюда папа является заместителем самого Христа на земле, принимает на себя весь авторитет Христа пред взором верующих, объявляет себя непогрешимым, совмещающим в себе одном внутреннее управление церковью со стороны Духа Божия. «Догмат о папе, – говорит о. Иванцов-Платонов, – как видимой верховной и непогрешимой главе церкви, составляет основание всей римско-католической вероисповедной системы и дает особенный характер всему устройству римской церкви... Во всех других своих мнениях и требованиях они готовы бывают иногда допустить всевозможные послабления и уступки; но догмат о власти папской признается ими за самую основу католицизма» (85 стр. О римск. катол. и его отношении к правосл.). И наш почтенный историк краткими, но выразительными чертами обрисовывает развитие идеи папы как верховного главы и непогрешимого учителя и управителя церкви. «Папская идея, – говорит он, – развилась преимущественно с XI до XIV вв., то есть во время самого высшего политического могущества папской власти и крайнего развития схоластики... Западные схоластические богословы, намеренно прислуживавшие папам, развили это учение по истине, можно сказать, до чудовищных крайностей и странностей... Без папской власти, по учению схоластиков, не может стоять церковь, не может держаться вера, не может действовать никакая другая власть: ни государственная в делах мирских, ни власть епископов и вселенских соборов в делах духовных; без признания власти папской не может спастись ни один человек. Один папа имеет и может сообщить ключ к разумению божественной воли и божественного слова; он может вводить новые догматы, постановлять новые законы в церкви...» (91 стр. Там же.). Иные богословы имели дерзость утверждать, что если бы даже папы стали говорить что-либо вопреки ясному смыслу священного писания, требованиям совести и нравственного чувства, свидетельству очевидных фактов, и в таком случае нужно верить более папе (92 стр. Там же.). У некоторых средневековых писателей папа получает наименование Dominus Deus (Господь Бог); иные решали вопрос, кого следует более почитать – папу или св. ангелов и угодников Божиих, в пользу папы: папу нужно почитать, как самого Христа... у папы и у Бога одна мысль, одна воля и одно решение» (94–5 стр. Там же.). Удивительно ли, что соответственно превознесению или, вернее, обоготворению папы в теории, в учении, папе оказываются необычайные почести на практике: «при короновании он восходит и садится не просто на царский трон, но и на самый престол Господа Вседержителя, где совершается бескровная жертва» (у о. Иванц. Там же.). Правда, те нелепые крайности, из которых развилось учение о папской власти в средневековом схоластическом богословии, с ХVI века римско-католическое богословие уже отбросило; однако существенные пункты этого учения: папа есть глава церкви и наместник Божий на земле; он владеет высоким свойством непогрешимости в делах веры; его власть выше власти вселенских соборов и без него не может существовать Церковь, – эти пункты и доселе твердо держатся в католическом богословии (Там же).

Естественно и невольно спрашивается: что может быть извращеннее такого образа церкви, где вместо главы ее – Богочеловека стоит главой смертный и греховный человек, вместо единого, живого тела Христова, соединяющего всех своих членов одною органическою связью, мы видим две существенно различные составные части, только механически сплоченные между собой, из коих лишь одна пользуется правом самодеятельности, а на долю другой выпадает исключительно восприимчивость и повиновение, автоматическая деятельность по получаемому ею толчку от первой? И может ли быть истинная Церковь там, где не общий дух и смысл церкви, непосредственно руководимый Духом Божиим и выражающийся в постановлениях соборов, управляет всею жизнию Церкви, а единоличный дух человека, движимый властолюбием и честолюбием? Поэтому, нам кажется, далеко небезосновательно о. прот. Иванцов-Платонов видит в идее папы, как главы церкви, одну из главных причин упадка веры и разлива неверия на западе: «Где к живому организму церкви приставляется бренная, гнилая голова, гнилость ее производит разрушительное действие и во всем организме. Там, где личность человеческая облекается правами и свойствами авторитета божественного, давление такого авторитета становится невыносимым для других личностей. Там, где единство и порядок между членами общества поддерживается только рабским подчинением всех одному внешнему авторитету, – стесняется свободное развитие личностей и является естественный протест против этого авторитета... Таким образом, папство не скрепляет и не объединяет, но разрушает организм церковный, как вредный нарост, как заразительная болезнь...» (163 стр. О римск. кат.).

Не менее далеки от истинного образа церкви и другие западные общества христиан, образовавшиеся под влиянием вражды и ожесточения против католичества и усвоившие себе противоположные католицизму крайности. Это – церкви так называемые протестантские – лютеранская и реформатская, а равно и более или менее сродные им секты. Они в противоположность наслоению на древнеапостольские предания собственных измышлений иерархии в католичестве, отвергли все неоценимое сокровище апостольских преданий, свято сохранявшихся в течение целых веков в Церкви вселенской; таким образом порвали связь с живым и неизменно тождественным, переходившим из века в век, разумением и освещением часто неясной буквы Писания, и явились не церковью, восстановившею в себе утраченный католичеством первоначальный тип (вид) Церкви Христовой, а лишь параллельным католичеству искажением существа и характера Церкви Христовой на новый лад. «Главным, – читаем мы у о. Иванцова-Платонова, – исходным пунктом протестантских заблуждений послужило то, что протестанты отвергли всякий авторитет церковный в деле веры, авторитет предания, учителей церкви, вселенских соборов, оставили единственным руководством в деле веры свящ. Писание, предоставив всякому верующему толковать его по своему личному разумению» (О западн. вероисп. 57 стр.). В протестантских церквах выступает еще другая крайность, противоположная католичеству. Если там Дух Божий непосредственно руководит не всею церковью вообще, а исключительно иерархией, предоставляя прочим членам церкви одно слепое, безотчетное повиновение иерархии, то здесь, наоборот, отрицается всякое посредствующее значение иерархии между главой Церкви Христом, и прочими членами ее, всякое преимущество пастырей над пасомыми, неотъемлемо принадлежащее первым в силу особого дара Духа Святого, полученного ими для прохождения своего служения (Деян. 20, 28; Евр. 5, 4) «Другим началом, – говорит уже не раз цитируемый нами историк, – послужило то, что протестанты в строе жизни церковной до крайности ослабили значение духовной иерархии. Они совсем отвергли значение и надобность иерархии и провозгласили учение о всеобщем священстве и равенстве всех верующих пред Богом, о праве всякого верующего обращаться к Богу лично без всяких иерархических посредств (Там же. 60 стр.). Здесь Дух Святой является так же, как и в католичестве, действующим, наставляющим и управляющим не в целой церкви вообще, но в каждом христианине отдельно и непосредственно; отсюда каждый христианин здесь является сам для себя учителем и учеником, пастырем и пасомым – словом, сосредоточивающим в себе самом все дары Духа, потребные для созидания всего дела человеческого спасения. «Увлекаясь противоречием католицизму, – говорит преосвященный Хрисанф, – реформаторы на месте гнета и насилия ставят чистый произвол и безграничную свободу, дают полный простор чисто личному воззрению» (9 стр. Характер протестантства. Вып. 1). Отсюда все члены протестантских обществ, или, как они также называют свои общества, церквей, в сущности не составляют одного, органически соединенного целого, а просто механическое собрание личностей, из которых каждая уже сама по себе является совмещающею в себе церковь. Ложь, неистинность этих церквей открывается, как можно видеть, из прямого внутреннего противоречия понятию о церкви того значения, которое приписывается в протестантстве каждому отдельному христианину.

После раскрытых здесь оснований, с точки зрения самого понятия и существа церкви, в пользу той мысли, что истинная Церковь Христова в ее первоначальной чистоте и совершенстве находится лишь на востоке, есть Церковь Православная, а не на западе – в католичестве или протестантстве, где встречаем лишь два различно искаженных образа церкви, можем ли мы, православные христиане, увлекаться, если только дорожим богооткровенною истиной и вечным спасением души, ложными учениями двух модных, выдающихся представителей нашей светской современной литературы, разумеем В. Соловьева и гр. Толстого, из которых один манит нас в ограду церкви католической, обещая в ней всяческие блага нам, и временные, и вечные, а другой желает поставить нас на путь протестантского рационализма в деле веры? По мнению первого, все виды зла в мире исчезнут сами собой; коль скоро мы отдадим себя во власть папы, предоставим ему с безусловной свободой определять наше вероучение, направлять нашу жизнь по желаемому им пути, руководить всеми отношениями нашими друг к другу, всеми проявлениями нашего духа. Но история и опыт настойчиво предостерегают нас от обольщения необычайно заманчивыми последствиями безграничного властительства папы над миром. В средние века папское владычество над западным миром стояло на такой высоте, о какой только оно могло мечтать. И что же из этого вышло? Ничего кроме зла и бедствий как для церковной, так и для гражданской жизни запада.⁴ Насильственно подчинив себе все сферы жизни человеческой, католическая церковь уклонилась от своего собственного призвания, – из силы духовной, нравственной превратилась в мирскую, стихийную, изменила своим собственным началам. Жизнь мирская со своими собственными требованиями и стремлениями, назначенными ей Богом, подпала под такой тяжкий гнет, под которым замерло и окоченело в ней все даже самое естественное и законное в отношении к праву жизни и развития, и от этой неподвижности жизни не было пользы ни церкви, ни государствам. «Папство, – подтвердим опять свои мысли авторитетными суждениями уже цитированного нами почтенного историка, – высокую идею церкви, духовное царство Божие низвратило в стремлениях создать политическое земное царство. Насколько эти стремления отозвались на духовном развитии западного христианства, настолько они внесли порчи во все самые высокие его проявления» (189 стр. О римск. катол.). И неизбежность этой порчи, вытекающая из основных начал папства, о. протоиерей раскрывает самым убедительным, до очевидности, образом: «Если, – говорит он, – сам Богочеловек Иисус Христос, явившийся в мир для спасения людей, не признал нужным для успеха своей религии и вместе с тем для блага людей, соединить в своем лице высший религиозный и высший земной авторитет, то тем более нельзя этого сделать кому-либо из последователей и служителей Христа, кому-либо из ограниченных смертных людей... Человеку, который бы взял на себя это, несоответствующее силам человеческим, дело, могла бы угрожать опасность не только не принести пользы религии, государству, науке и т. д., но и существенно повредить всему: религию исказить, свободу науки стеснить, отправлениям государственным дать ненормальный ход, духовное смешать с мирским, человеческое покрыть авторитетом божественного, божественное унизить до человеческого; и чрез то не примирить, а еще более разделить и поставить в противоречие религию, государство, науку и т. д. Папство в средние века именно впало в эту ошибку, задумавши воздвигнуть в церкви христианской всемирную теократическую монархию... Оно захотело взять в свои руки управление всеми делами не только религиозными, но и государственными, подчинить себе науку, искусство и всякие другие сферы человеческой жизни, дабы чрез все сферы удобнее проводить на христиан религиозное влияние... И что же? Не только не приносило пользы религии, государству, науке, но и вредило всему: унижало религию, вмешивая ее в нечистый водоворот страстей и дел человеческих, задерживало естественное развитие науки, стесняя ее свободу требованиями внешнего для нее церковного авторитета, нарушало правильный ход политической жизни, злоупотребляя религиозным влиянием в политических делах» (248 – 51 стр. ч. II. О римск. кат.). Нужно ли удивляться, что такая гибельная, тлетворная опека западных государств со стороны католической церкви вызвала на разных концах запада взрыв церковной революции, именуемой обыкновенно реформацией... Церковь, это правда, должна стремиться к проникновению своими высшими, божественными началами жизни государственной; но такой цели обязана достигать не внешне насильственным путем, а чисто нравственным, посредством совершенно свободного восприятия и усвоения государством из учения церкви глубочайших основ жизни, посредством добровольного действования государства в гармонии с духом и требованиями церкви, что мы и видим именно в жизни нашего государства, которое справедливо может быть названо государством православным.

На сторону католичества или, вернее, покорности папе нас хотят склонить указанием на мнимое исключительное соответствие идее церкви этого подчинения всех единой верховной личной власти в церкви: «Единство церкви, – говорят, – составляет одно из существенных свойств церкви, а без папской власти такого единства быть не может: папа есть высшее средоточие, живой символ, живое выражение такого единства». «Но здесь, – справедливо говорит о. Иванцов-Платонов, – выражается чисто внешнее, материальное понятие о единстве церковном, как только о подчинении всего христианского мира одному внешнему авторитету... Но в церкви Христовой, как в духовном царстве Божием, есть много других более крепких связей. Единство духа, единство веры, надежды и любви, единство убеждений, высших чаяний, основных начал христианской жизни, основных правил церковного благоустройства, единство стремлений, интересов и целей, братское единодушие, взаимная любовь – такое внутреннее единство само по себе не выше ли того наружного единства, которое проявляется только в повиновении всех одной верховной власти? И если церкви нужен внешний символ внутреннего единства, то разве вселенский собор, как свободное выражение внутреннего единомышления и единодушия в церкви, не есть гораздо более высокое выражение церковного единства, чем самая строгая централизация церковная?» (Там же. 159–60). Не менее неосновательно указывают приверженцы папства и на то, будто только подчинением единой верховной власти в церкви, т. е. папе обеспечивается самостоятельность или независимость церкви от светской власти. Но о какой самостоятельности церкви нужно думать – как существенном условии ее истинного, нормального состояния или как необходимом признаке ее истины? Без сомнения, не о внешней самостоятельности может быть здесь речь; так как внешняя самостоятельность или зависимость церкви может зависеть от случайных исторических причин и существу или истине ее нисколько не вредить. Православный народ может подпасть в политическом отношении иноверной власти, следовательно, и самая церковь этого народа или вернее церковная власть – иерархия этого народа может оказаться в подчинении у иноверных властей; но отсюда не следует, что вместе с тем церковь теряет свое достоинство истинной церкви. В таком подчинении была у языческой власти несомненно истинная церковь христианская в первые века христианства; в таком же подчинении находится целые века у последователей ислама греческая церковь, но это не лишает ее достоинства истинной Христовой церкви. Такое достоинство она сохраняет, при всей внешней подчиненности иноверным, внутреннею самостоятельностью, непоколебимою верностью своему первоначальному, богоустановленному состоянию. Внутренняя самостоятельность церкви проявляется в ее хранении неприкосновенными своего учения веры, своего внутреннего строя, своих нравственных стремлений...

«Восточная церковь в продолжение многих веков сохраняет свое учение веры, свой порядок церковный, свои нравственные начала в большей чистоте и неприкосновенности, нежели западная церковь» (О. Иванцов-Платонов 168 стр. ч. 11. Там же.). Не менее, если не более, ложен и опасен своим сладкоглаголанием другой проповедник нашей светской литературы со своим, можно сказать, противоположным направлением первому – гр. Толстой. Этот, наоборот, отвергает всякий авторитет церкви, старается поставить каждого христианина вне всякого влияния церкви вообще, убеждает каждого христианина в деле понимания христианской веры или в жизни по христианским правилам нравственности руководиться единственно своим собственным разумом – словом, хочет каждого из нас обратить в протестантство. Но что такое протестантство? Обещая возвести на небо, оно низвергает человека в бездну. Его основное начало: каждый слушайся только своего собственного разума при познании истин христианской веры и осуществлении в жизни ее правил – в своем последовательном развитии, проходя разные ступени отрицания – сначала всех догматов веры, превышающих нашe ограниченное понимание, затем всех сверхъестественных событий священной истории, а потом личного и самостоятельного существа Божества – оканчивает на вершине своего развития обоготворением лишь человека или, что то же, полным атеизмом. «Если для католиков, – говорит преосвященный Хрисанф, – собственно личное сознание не имело никакого значения в деле веры, то для протестанта оно имело авторитет безграничный... На место чистого объективизма (в католичестве) в протестантизме явился чистый субъективизм безграничный. В дальнейшем развитии своем он необходимо должен был обратиться в абсолютизм личного мышления, которое не давало уже места религиозному воззрению и превращало богословие в философию, а христианскую идею в пантеизм или антропотеизм (11 стр. Характ. Прот-ва, вып. I). В философии развитие протестантской идеи начинается с Декарта и Спинозы и кончается только с Фейербахом (Там же. 19–20 стр.); в богословии каждая философская система порождает ряд так называемых идеологов, которые вносят философские теории в догматику и церковную историю. Родоначальник их – Землер, а особенно сильные подвижники на этом поприще – Баур и Штраус. Новые богословы объявили, что нет тайн, непостижимых для разума, нет сверхъестественных явлений и т. п. (Там же. 20 стр.). Явились даже попытки к образованию новой свободной церкви: они начали свою проповедь речью о том, что откровения будто бы нет и быть не может, что христианство есть слово о любви к человечеству, и в этом все его значение» (Там же. 60 стр.). К этому же заключительному выводу протестантизма хочет привести своих последователей и наш светский проповедник свободного внецерковного исповедания христианской веры.

Нет, не за этими непризванными учителями и лжетолкователями христианской веры мы должны идти, а за теми богопоставленными пастырями, которые неизменно верны в своем учении Божественному Откровению, сообщенному миру через верховного Пастыреначальника нашей веры Христа и Его апостолов, пастырями православной христианской Церкви. Эта именно Церковь едина святая, соборная и апостольская и, как такая, безусловно прямым и верным путем ведет христианина в обители Отца Небесного.

По-видимому, не в пользу православия говорит то, что народы, принадлежащие к католической и протестантским церквам, далеко опередили своим развитием жизнь народов православной, греко-восточной церкви. Но не говоря уже о том, что Провидению угодно было, по неисповедимым для нас причинам, поставить народы церкви восточной под такие тяжкие условия жизни, которые естественно должны были задерживать их нормальное духовное развитие, главным основанием неравенства в духовном развитии народов восточной церкви по сравнению с западными народами, принадлежащими к церквам католической и протестантским, служит глубокое различие в самых коренных началах развития православных народов – с одной стороны, и инославных западных христиан – с другой. Чем глубже по своим основам коренные источники жизни, чем полнее и содержательнее жизнь в самом ее зерне, тем медленнее идет ее развитие. Высшие виды растений и животных, как известно, развиваются медленнее, нежели низшие; но зато и самая жизнь первых раскрывается полнее и разнообразнее и продолжается долее, нежели у последних. Все, что имеет небогатый запас жизни и развития, быстро расцветает и увядает. Этот же закон развития вполне применим и к христианским церквам. Глубочайшие божественные основы христианской жизни в католической и протестантских церквах засорены наносом человеческих вымыслов, и на этих искаженных человеческим произволом основоположениях церковной жизни быстро раскрывается все то, что только могло развиться или произойти из них. Этот расцвет католичества и протестантизма на первый взгляд нас прельщает; но он ограничен, быстролетен и теперь уже направляется к увяданию. «Папство, – говорит о. прот. Иванцов-Платонов, – в средние века задавалось идеей всемирной церковной монархии, имело в виду не столько осуществление высших целей своего духовного призвания, сколько блестящую историческую роль – временного преобладания в мире. На служение этой исторической роли оно старалось обратить все высшие стремления западной религиозной жизни. Очень естественно, что эти стремления, всячески возбуждаемые искусственными средствами и направляемые не столько к внутреннему укреплению и совершенствованию, сколько к внешнему обнаружению, дали на время пышный цвет, блистательные плоды... В настоящее время от этого возбуждения остаются только слабые остатки и славные воспоминания» (192–193 стр. Римск. кат.). Безграничная свобода мысли в протестантизме заявила себя быстрым подъемом духа во всех сферах его проявлений; но этот подъем, отрешенный от своего единственно надежного основания – Божественного откровения во всей его полноте и неповрежденности, и покоющийся преимущественно на ограниченных началах человеческого разума, скоро дошел до своей последней точки, выше которой уже не идет. В настоящее время жизнь народов запада уже не повышается, а понижается; плоды образованности их во многом отзываются горечью; и мысль и жизнь их представляют более мрака, чем света.⁵ Сами народы запада разочаровываются в добытых их историческим развитием результатах; сами они недовольны порядками своей жизни, крепко покоющимися на лежащих под ними неправильных основаниях, и ищут и пока еще не находят выхода из своего тяжелого положения. Вот почему так называемый пессимизм составляет в наше время господствующее мировоззрение настоящего времени на западе. В православной церкви сверхъестественные начала жизни, пребывая неизменными и не закрываясь наслоениями человеческого произвола, заключают в себе самих неисчерпаемый родник воды живой, необходимой для развития естественных сил народов; но этот родник бьет живым ключом, действительно возвышает жизнь народов, конечно, при благоприятных внешних условиях их исторической жизни и до времени скрывает в себе самом силы при задержках народного развития, поставляемых внешними случайными причинами. Сила Православия обнаружила себя поразительною производительностью учения и законодательства в первые девять веков истории церкви, когда церковь на своих соборах определенно изложила и основные догматы веры и главнейшие правила для церковного управления с такою правильностью и верностью всему духу христианской веры, что в последующие времена, несмотря на распадение церкви на различные и даже враждебные одна другой части, эти постановления соборов признаются во всем христианском мире неизменными основами христианства. С другой стороны, и в самой гражданской жизни православных народов, при благоприятных внешних условиях их развития, воздействие Православия на эту жизнь выражается в самых плодотворных результатах. Пример такого воздействия представляет история русского народа. Разве не во многих отношениях правильнее, хотя быть может и медленнее, идет постепенное развитие жизни русского народа по сравнению с западными народами? Разве замечаются у нас такие ненормальности в отношениях различных классов народа друг к другу, какие находим на западе, такие бедствия, страдания среди блеска роскоши, такие вспышки ожесточения и вражды низших слоев народа против высших среди, по-видимому, свободного самоуправления народов? Но никто не может сказать, что православие произнесло уже свое последнее слово, что Церковь Православная проявила или открыла уже всю полноту своего воздействия на жизнь народов, больше которой уже нельзя ожидать от нее ничего. Кто может сказать, что высший орган ее учения и управления – Вселенский собор – уже исчез? Он всегда для нее есть и будет! Кто поставил границы ее животворной деятельности в мире, замкнув эту деятельность в постановлениях лишь семи вселенских соборов? И по букве и по духу учения нашей церкви для нее всегда открыта возможность созвания новых вселенских соборов, следовательно, возможность непрестанно новых и новых воздействий на нашу жизнь из неисчерпаемых начал христианства.

Позволим себе заключить всю нашу речь о Христианстве, Церкви и Православии в высшей степени назидательным и глубоко прочувствованным обращением православных патриархов чадам православной церкви: «Вера наша, братия, получила начало не от человек и не чрез человека, но чрез откровение Иисуса Христа, которое проповедали апостолы, утвердили святые вселенские соборы, предали по преимуществу великие и мудрые учители вселенские и запечатлели своею кровью святые мученики. Будем держаться исповедования, которое приняли чистым от толиких мужей, отвергая всякую новизну, являющуюся по внушению дьявола... Оно, (древнее исповедание) будучи уже раскрыто и запечатлено, не допускает ни убавления, ни прибавления, ни другого какого-либо изменения, и дерзающий или сделать, или советовать, «или замышлять сие уже отвергся веры Христовой, уже подвергся добровольно вечной анафеме за хулу на Духа Святого, как будто Он (Дух Святой) глаголал не совершенно в Писаниях и на вселенских соборах».