Почти единственным обстоятельным источником, из которого мы узнаем о дальнейшей судьбе книги Станевича, является свидетельство святителя Филарета:

«В 1818 году была представлена в цензуру книга Станевича «Беседа на гробе младенца о бессмертии души». В ней заключалось много выражений, оскорбительных для власть предержащих и вообще для духа правления того времени. Архимандрит Иннокентий, цензор этой книги, во время ее просмотра лежал больной, а потому не обратил должного внимания на тетради, которые посылал ему постепенно Станевич. На мою беду, я посетил его во время болезни, рукопись лежала у него на столе. «Знаете ли вы сию рукопись?"– спросил он. Я взглянул на заглавие и оставил ее без внимания, не ожидая найти в ней ничего особенно замечательного. Через несколько дней она была издана и произвела много шума.

В тот самый день, когда я получил ее от автора, князь Голицын потребовал меня к себе и с негодованием показал экземпляр этой книги, весь исчерченный заметками. Видно, кто-то заблаговременно постарался поднести ему такой экземпляр. «Знаете ли вы эту книгу? – спросил меня князь.– Она исполнена неприятных мнений, и я хочу доложить о ней Государю. Как мог архимандрит Иннокентий пропустить ее?» Я старался извинить моего товарища перед князем его нездоровьем и просил удержаться от доклада Государю для того, чтобы дать мне время просмотреть ее и исправить погрешности, перепечатав листы. С трудом князь согласился на это, потому что он был сильно предубежден.

Действительно, я сам изумился тому, что нашел в этой книге, и поспешил к архимандриту Иннокентию. Он ответил мне коротко, что готов претерпеть за правду всякое гонение. Тогда я пошел к митрополиту с просьбой как-нибудь помочь этому делу. Митрополит осуждал почти каждое слово книги. Я же сказал ему: «Оставим то, что бестолково, исправим только то, что может принести нам вред. Перепечатаем листы за собственный наш счет, если не захочет автор». Митрополит оставил книгу у себя, и прошла неделя, а между тем князь Голицын доложил Государю и в праздник Богоявления объявил назначение архимандрита Иннокентия, во уважение его заслуг, епископом Оренбургским»¹²⁷.

Итак, книга появилась в конце 1818 года и произвела страшную бурю. Мистики с князем Голицыным во главе взволновались и, чувствуя за собой силу, обратились к репрессивным мерам противодействия врагам. Избалованный властью, князь Голицын не хотел знать никаких законов. Он решил силой заставить молчать тех, кого считал врагом мистицизма, и навязать Церкви душевредное направление. Как министр духовных дел, Голицын действовал от имени Синода, который олицетворял собой Церковь. Путем бесцеремонного насилия он ставил Синод в постоянное противоречие с самим собой, заставляя осуждать полезное для Церкви и, наоборот, освящать своим авторитетом то, что шло прямо во вред ей. Особенно это видно на примере образа действий князя Голицына относительно архимандрита Иннокентия.

6 января 1819 года князь Голицын представил в Комиссию духовных училищ, в ведении которой находилась духовная цензура, документ следующего содержания. В нем он высказал удивление по поводу того, каким образом могла быть духовной цензурой допущена к печати книга Станевича. Первое преступление автора «Беседы на гробе младенца о бессмертии души» состояло, по словам министра, в том, что он «к суждению о бессмертии души на гробе младенца привязал защиту нашей Греко-Российской Церкви, тогда как на нее никто не нападает. Церковь не имеет нужды в том, чтобы частный человек брал ее под свое покровительство. Защита наружной Церкви от внутренней наполняет всю книгу: разделение, непонятное в христианстве».

Указание Голицына на то, что Станевич – частный человек, и тем не менее взялся защищать Православную Церковь, на которую будто бы никто не нападает, говорит далеко не в пользу министра. Ведь точно такими же совершенно частными лицами были г-жа Крюднер, Татаринова, скопец Селиванов и, наконец, тот же Лабзин, которые свободно брались за рассуждения о Церкви, презрительно относились к ней, основывали секты, избегали общения с Церковью; которые, как частные лица, не только не подвергались преследованию со стороны официального защитника интересов Православной Церкви князя Голицына, но даже пользовались его могущественным покровительством. Благоговейно преклоняясь перед сектантами Татариновой и Селивановым, князь Голицын в то же самое время подписывал указы о высылке и удалении из столицы самых уважаемых лиц, самых достойных представителей православного духовенства, находившегося в его ведении.

К числу недостатков книги Станевича князь Голицын отнес и тот, что автор, упомянув в ней об известной распре между Боссюэт и Фенелоном, обвинял последнего в лжеучении. Это значило, что министр духовных дел, блюститель интересов Православной Церкви, ставит в вину и автору, и цензору – православному христианину и православному священнику – то, что один из католических епископов обвиняется ими в лжеучении. Дальше такого странного обвинения нельзя было идти.

В конце отзыва князь Голицын писал о книге Станевича, что она «наполнена ложным понятием о Церкви и превратным суждением о внутреннем ее духе. И потому сочинение сие, как совершенно противное началам, коими руководствуется христианское наше правительство по гражданской и духовной части, с замеченными местами было представлено на усмотрение Государю Императору Его Величество Высочайше повелел сделать строжайший выговор цензору, архимандриту Иннокентию, за неосмотрительность, от него менее всего ожидаемую; Комиссии же духовных училищ принять меры к тому, чтобы подобные сочинения, направленные на истребление учения о внутреннем христианстве, никоим образом не могли быть пропущены цензурой, находящейся в ее ведомстве»¹²⁸.

Св. Синод своим авторитетом санкционировал факт самого вопиющего злоупотребления властью со стороны князя Голицына. Архимандриту Иннокентию пришлось выслушать один и тот же выговор два раза – и через Комиссию духовных училищ, и через Св. Синод. Он с полной покорностью и безропотно вынес этот удар. Еще 7 января святитель писал в один знакомый ему дом: «В понедельник тяжелая мгла лежала на душе. Меня обвиняют многие, но не в том, в чем подозревают. Приятно слышать обвинение в том, к чему отнюдь не причастен и в чем спокойна совесть. Если бы во всем так успокаивалась совесть, как в вещах некоторых, за кои обвиняют, о, решился бы терпеть с радостью не только урон чести, но и здоровья, и более. Только Господь бы не оставил. Я думаю, что уже доложено Государю, и с объявлением медлят до удобного времени»¹²⁹.

Но раздражение князя Голицына не знало пределов. Как увидим ниже, архимандрит Иннокентий не отделался только лишь получением высочайшего выговора. Жестоко пострадал и бедный Станевич. Его книга была запрещена и конфискована. В тот же знаменательный день 6 января министр духовных дел распорядился отправить на имя управляющего министерством полиции уведомление. «Удостоверившись, что книга «Беседа на гробе младенца о бессмертии души» сочинения Евстафия Станевича, одобренная С.-Петербургской духовной цензурой и напечатанная в типографии, по содержанию своему может произвести весьма вредное влияние на умы, он, князь Голицын, немедленно потребовал от цензора, отца архимандрита Иннокентия, одобрившего книгу сию, принять надлежащие меры к тому, чтобы прекратить выпуск оной из типографии.

По донесении им, князем Голицыным, о сем Государю Императору Его Величество изволил повелеть, чтобы все экземпляры сей книги были немедленно изъяты из типографии и уничтожены, равно чтобы и 52 экземпляра, выданные сочинителю, были у него конфискованы»¹³⁰.

Полиция усердно занялась розыском и конфискацией экземпляров запрещенной книги. Полицейские агенты летали по всем книжным магазинам и даже частным домам со строгим требованием о выдаче книги, как будто с этой книгой связывалась судьба самого государства. Через некоторое время полиция сообщила, что «изъятые экземпляры упомянутой книги были отосланы к князю А.Н. Голицыну: 18 января 1819 года – 576; 3 февраля – 12; 17 февраля – 4; итого – 592 экземпляра. Что же касается остальных 13 экземпляров, то из числа оных осталось в духовной цензуре – 6, у духовных особ – 3, а остальные 4 не истребованы полицией». Из недостающих экземпляров один остался у митрополита Михаила, уничтожение второго экземпляра оказалось невозможным из-за отправки его в Аахен для Стурдзы¹³¹.

Сам автор был выслан за границу. Архимандрит Иннокентий горько сожалел о несчастии Станевича. Вот его письмо по этому поводу.

«Едва ли не на сих днях, – писал он княгине С.С. Мещерской 11 января, – положат на меня еще крестик, который может быть либо очень длинен, либо очень короток, впрочем не тот еще, который надобно понести ради Иисуса Христа. Вы спросите, о чем я мечтаю? – о следствиях первой моей глупости. Жаль, очень жаль, что бедный сочинитель, коего сочинение мною пропущено, в 24 часа выслан из города. Этому и я, безрассудный и грешный, причиной. Если бы я не пропустил его книги, он был бы на своем месте, при должности и покое. Человеку маленькому, небогатому и едва ли не бедному сия милость очень чувствительна. Книги полиция отобрала у него все, и не только у него, но и у тех, которые от него получили. Говорят, один Шишков заупрямился и не согласился отдать. Определено, как говорят, сжечь»¹³².

Князь Голицын, поднявший такую бурю из-за незначительной книги, более всего скомпрометировал себя возмутительными действиями против архимандрита Иннокентия и Станевича. Более благоразумные люди, и даже сам пострадавший цензор, предлагали самый простой способ – сделать книгу малоизвестной. «Выговора я еще не слышу, – писал о. Иннокентий 8 января,– тем более слабеет слабая душа моя. Видясь с к¹³³. во дворце на Крещенье, заметил я, что он глубоко оскорблен моей неосторожностью. Но, между нами сказать, помолился за него во время приношения Господу Бескровной Жертвы и не знаю отчего – с умилением сердечным и слезным. Так Господь послал, так смягчилось сердце. Оправдываться ничем не хочу и не могу. Кроме того, я отнюдь не враг к., никогда не хотел ничего замышлять против него и входить в общество противников его. Сие доказываю тем, что я же первый дал случай и предложил способ остановить эту книгу, когда ее не знали. Но ее уже не могли иначе остановить, как разве с ужасным шумом. Дело бы кончилось тихо: поскольку книга уже выпущена, то молчать лучше, нежели запрещать. Тогда бы ни сочинителю, ни цензору не сказали ни слова. Но что угодно Господу, то и да будет»¹³⁴.

Сушков Н. С. 110–111. Православное обозрение. 1868. № 8. С. 524–525.

Рукопись А.Н. Голицына о книге Станевича.

Письма свт. Иннокентия к княгине С.С. Мещерской. Письмо 22. С. 29–30.

Рукопись о книге Станевича.

Русская старина. 1876. Февраль.

Письма свт. Иннокентия к княгине С.С. Мещерской. Письмо 21. С. 32.

Имеется в виду князь Александр Николаевич Голицын.

Письма свт. Иннокентия к княгине С.С. Мещерской. С. 30.