С 1813 года святитель Иннокентий состоял первым членом Комитета духовной цензуры и один исполнял большую часть работ. Несмотря на то, что цензорство являлось для святителя лишь побочным занятием, он трудился с удивительной энергией, будучи душой всего цензурного комитета, тогда как другие являлись его членами более по имени, чем на самом деле. Из отчетов видно, что этот комитет состоял тогда только из трех лиц: самого свт. Иннокентия и двух протоиереев – Иоанна Бедринского и Иоанна Данкова. Труды их распределялись очень неравномерно: в течение четырех неполных лет святитель один рассмотрел сорок девять рукописей, тогда как двое других членов – не более двенадцати.

То обстоятельство, что архимандрит Иннокентий работал в цензурном комитете один за всех, ложилось на него тяжелым бременем и отрывало от его главных обязанностей по семинарии. Поэтому святитель неоднократно высказывал желание отказаться от цензорства. В 1817 году он подал в цензурный комитет записку следующего содержания: «Хотя устав цензурного комитета не включает правила о представлении высшему начальству отчетов о его деятельности, но я почитаю не лишним довести таковой отчет до сведения академической конференции. Посему я предложил цензурному комитету составить отчет о его занятиях начиная с сентября 1813 года, когда я вступил в должность члена, и представить его на рассмотрение конференции с заключением, дабы по умножившимся моим занятиям благоволено было уволить меня от дел комитета»⁸⁸.

Как и следовало ожидать, конференция Академии, а за ней и высшее духовное начальство, не признали возможным исполнить просьбу свт. Иннокентия, потому что для всех было ясно, что с увольнением его от членства в цензурном комитете деятельность последнего сузится до самых крайних размеров. Архимандриту Иннокентию волей-неволей пришлось заниматься цензурой.

Как цензор, святитель Иннокентий отличался аккуратностью и строгим отношением к своему делу. Он одинаково внимательно просматривал все поступавшие для его заключения сочинения. Чистота и верность учению Православной Церкви служили для него девизом, от которого святитель никогда не отступал,– даже и тогда, когда отлично знал, что идет наперекор взглядам всемогущего министра духовных дел. Это можно видеть из следующих двух случаев.

13 марта 1817 года ректор Академии, архимандрит Филарет подал в цензурный комитет следующее предложение:

«Господин тайный советник, член Государственного Совета, сенатор и кавалер князь Александр Николаевич Голицын представленную его сиятельству для поднесения Государю Императору рукопись под названием: «Изъяснение на Евангелие» препроводил ко мне с тем, чтобы я предложил оную на рассмотрение духовной цензуры и сообщил бы его сиятельству мнение о ней, основываясь на котором мог бы он сделать донесение Его Императорскому Величеству. Прошу цензурный комитет Духовной Академии рассмотреть оную по данным ему для руководства правилам и доставить мне при возвращении сей рукописи следующие сведения: такова ли сия книга, чтобы она могла быть беспрепятственно напечатана и издана с пользой для духовного просвещения».

В цензурном комитете рукопись решено было передать на рассмотрение первого члена комитета архимандрита Иннокентия, который 30 декабря 1817 года представил о ней следующий довольно любопытный отзыв: «Книгу под названием «Изъяснение на Евангелие», представляющую собой извлечения из толкования блаженного Феофилакта, архиепископа Болгарского, по своду Евангелия, изданному Чеботаревым, по поручению комитета читал я и нашел в ней:

1) странное смешение Феофилактовых извлечений из бесед свт. Иоанна Златоуста с порядком Чеботарева. В результате не видно ни истинного толкования Златоустова, поскольку блаженный Феофилакт по своему образу мыслей сделал только извлечения из пространных бесед на Евангелие свт. Златоуста, ни собственно извлечений блаженного Феофилакта, поскольку соблюдаемая Феофилактом последовательность Евангельских событий, особенная у каждого евангелиста, потеряна в изложении, сделанном Чеботаревым;

2) неясность, сбивчивость в выражении и соединении мыслей и в самых мыслях, что встречается весьма часто, иногда по нескольку раз на одной странице. Для образца приведем некоторые. В предисловии о евангелисте Иоанне говорится: «Сей же (Иоанн) о Предвечном сказал: дабы не подумал кто, что Христос тогда первее в бытие произошел, когда от Марии родился. Сего ради великий Иоанн, о горнем рождении восприемля, не оставил упомянуть и о воплощении Слова». Такой слепок понятий кажется несвойственен ни свт. Златоусту, ни блаженному Феофилакту. На той же странице можно видеть недостатки в языке. Страница 2 на обороте: «Необычным видением и святые смущаются. Но Ангел останавливает мятеж. Имей признаком, от Бога бываемым и бесовским, сие: ежели от мятежа начнется страшить помысел и вскоре уставится разрушаемому страху, божественное есть видение». По причине неверного перевода сия мысль представляется неудобопонятной.

Страница 3, толкование на стихи 18–20 первой главы Евангелия от Луки: «Хотя и свят Захария, однако, услышав о чуде детотворения, не поверил, а потому Ангел сан свой поведал: «Я Гавриил, предстоящий перед Богом, а не льстец». И наказывается Захария как ослушавшийся глухотой и как противоречащий молчанием. Прообразовал же сие и на иудеев: как он, будучи старец и бесплоден, и не веровав, родил Сына, большего пророков, так иудейское священство, обветшавшее и непослушливое, Слово Божие, Владыку пророков, родило во плоти. Ему же, родившемуся, бывшие прежде непослушными, в веру доброгласно пришли». Здесь погрешности и в изъяснении, и в языке. В изъяснении – потому что несправедливо сказано, будто бы Захария наказан глухотой, сего нет в Евангелии, также будто бы иудейское священство, бесплодное и непослушливое, родило Божие Слово. Сего также не потерпит слово истины. А погрешности языка без замечания, сами собой представятся каждому читателю;

3) странные изъяснения и мысли, например: «и оба (Захария и Елизавета) заматорели (т.е. состарились) во дни свои и по плоти, и по духу. По душе заматорели, т.е. предуспели, восхождение в сердце полагая, день и ночь ходя во свете благообразно». Странно слагаются понятия, как будто они сходны между собой – заматореть по плоти и по духу. Старость или заматорение по плоти, очевидно, есть недостаток, а заматорение по духу изъяснитель почитает совершенством...»

В итоге архим. Иннокентий заключил, что сие изъяснение на Евангелие не принесет никакой пользы по издании в свет, да и к печати не может быть одобрено.

Цензурный комитет утвердил на общем заседании мнение архимандрита Иннокентия и возвратил рукопись ректору Академии, епископу Филарету, от которого она и доставлена была в комитет по приказанию князя Голицына⁸⁹.

Второй случай. 29 марта 1817 года по поручению князя А.Н. Голицына архимандрит Иннокентий представил на рассмотрение цензурного комитета рукопись под названием «Разговор духовника с кающимся христианином, желающим приступить ко Святому Причастию» и просил комитет дать о ней мнение для сообщения оного министру духовных дел. Цензурный комитет, по обыкновению, поручил рассмотрение рукописи самому архим. Иннокентию. Спустя некоторое время святитель предоставил следующий отзыв о рукописи, адресованный им прямо на имя князя Голицына:

«Светлейший князь, милостивый государь! Присланный Вами ко мне в рукописи «Разговор духовника с кающимся христианином, желающим приступить ко Святому Причастию», переведенный и исправленный священником Смоленской епархии Соколовым, рассмотрен Духовным цензурным комитетом, который нашел, что:

1) переводчик не сохранил чистоты и правильности языка, это видно уже из первых строк рукописи и первого вопроса, где кающийся просит «наставления в отношении назидания души своей». Так по-русски не говорится. Подобных мест много;

2) в предисловии г. переводчик обещал исправить то, что несообразно с постановлениями и учением Церкви, но не сделал этого. На второй странице читаем, что духовник внушает кающемуся не исповедь как необходимое условие подготовки к Причащению, но самоиспытание, и добавляет: состояние души твоей может быть известно только тебе, а не другому Напротив, апостол Павел и Церковь учат исповедовать друг другу согрешения, открывать сердце, дабы в глубоких его изгибах не утаился грех, которого своим глазом невозможно заметить. Для лютеранина же довольно самопознания, потому что ему наше Таинство покаяния кажется ненужным, он не признает сего Таинства. Православная Церковь, впрочем, также требует самопознания, но как предварительного действия перед Таинством покаяния, и предписывает возобновлять его ежедневно вечером и утром. Таким образом, Церковь через самопознание приводит христианина к Таинству покаяния, а через него – к Таинству Причащения.

Нет прямого ответа на вопрос: лицемеры и неверующие едят ли Тело Христово и пиют ли Кровь Его? Сказано, что они принимают только наружные знаки или стихии. Такое мнение явно противоречит словам апостола: кто ест и пьет недостойно, тот ест и пьет осуждение себе (1Кор.11:29), т.е. лицемеры и неверующие приемлют в Евхаристии не одни наружные знаки, но самое Тело и самую Кровь Христову, только в суд и в осуждение себе, а не во исцеление и жизнь вечную.

В рукописи читаем: «Вера есть жизнь души, и потому человек, мертвый греху, не может быть Христом питаем». Выражение «мертвый греху» не поясняется. Апостол [Павел] называет мертвым миру того, кто ожил Христу, следовательно, и мертвый греху есть тот, кто ожил правде, а потому и может питаться Телом Иисуса Христа.

Следующий за сим вопрос духовника также неясен, а неясными, противными выражениями помрачается или опровергается истина;

3) в некоторых местах слова Св. Писания, извлеченные и приведенные г. переводчиком в подтверждение мыслей авторских, не подтверждают их и вообще вставлены не к месту. Например, на слова автора: «Иисус Христос соделался человеком» приведен текст: в начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог (Ин.1:1) и пр.

Посему цензурный комитет вынес заключение: невозможно позволить г. переводчику печатание рукописи, доколе не исправит недостатки языка, неверные мысли и неуместное приложение слова Божия к словам сочинителя. Препровождая Вашему сиятельству мнение комитета и подлинную рукопись, имею честь быть и пр.»⁹⁰

Подобные строго критические, хотя и правдивые, отзывы о. Иннокентия не всегда могли нравиться министру духовных дел, который часто любил брать на себя хлопоты по изданию книг религиозного характера, хотя при этом плохо разбирался в их содержании.

Дело С.-Петербургского Комитета духовной цензуры. 1817. №8.

Дело архива С.-Петербургского Комитета духовной цензуры. 1817. № 3.

Дело архива С.-Петербургского Комитета духовной цензуры. 1817. № 4.