Глава пятая
Прибытие преосвященного Иннокентия на остров Ситху. – Первые труды преосвященного Иннокентия в Камчатской епархии.
Открытие новой самостоятельной Камчатской епархии и возведение в сан епископа ее протоиерея Иоанна Вениаминова было неожиданным даже для ближайших родных и знакомых его в Камчатке, потому что, с отъезда его в Петербург, в течение почти трех лет, не было от него никаких известий в Камчатке, и там не знали ни о смерти его жены, ни о его пострижении в монашество.
«Первое известие о сем», рассказывает протоиерей Π. В. Громов, бывший товарищ преосвященного Иннокентия но Иркутской семинарии, «было получено следующим образом. На 25 число сентября 1841 года ночью пришло из Охотска в Петропавловский порт судно. Рано утром, когда я был еще в постели, является ко мне один из возвратившихся из Охотска наших торговцев, с криком: «Поздравляю с новым архиереем!» – «Эти перемены уже надоели», – проговорил я спросонья, разумея, что после переменившихся в Иркутске, по отъезде моем, трех преосвященных, наступает четвертый. «Не то», продолжает вестник, «поздравляю с нашим собственным Камчатским архиереем. Угадайте, кто?» – Я не пророк, – было моим ответом. «Иван Евсеевич Вениаминов, ныне епископ Иннокентий». Я приподнялся от удивления. Через час приносят мне письмо с знакомым на адресе почерком о. Вениаминова. Раскрываю, – письмо начинается словами: «Поверишь ли, возлюбленный, глазам своим? Я – твой архиерей Иннокентий». Затем, он пишет, что Камчатку думает посетить в 1842 году, и что и как приготовить к встрече его, и в конце поручает мне ввести: «чтобы во все воскресные дни дети поучаемы были в церквах христианской нравственности, в виде простых, безыскусственных с ними разговоров Новость мгновенно разнеслась по городу, а указ консистории в тот же день разъяснил дело и дал ему непреложную достоверность ».
В письме своем к митрополиту Филарету, написанном спустя семь месяцев после прибытия на Ситху, вот как описывает преосвященный Иннокентий свою миссионерскую деятельность в пределах новой епархии. «Действия наши, по прибытии в Ситху, еще не велики. 1) Послана миссия в Нушегак; священник благонадежный и снабжен подробными наставлениями и всеми вещами; 2) 17 декабря открыто духовное училище; 3) послан в Кадьяк ученик богословия И. Т. для изучения языка и в четыре месяца уже оказал удивительные успехи; 4) иеромонах М. усердно занимается беседами с Колошами и, кажется, не без успеха, не смею сказать – с успехом. Человек до 80 уже готовы креститься; 5) весною я был в Кадьяке для обозрения тамошней церкви, и был утешен ею сверх всякого ожидания. Слух о прибытии моем в Америку, а также ревность и благочестие тамошнего священника – весьма много подействовали на Кадьякцев. Впрочем, они, бедные, ни от кого ничего не слыхали доброго даже доныне, и, как они мне выразились, ныне «начинают выходить из темного места на свет». Прежде, едва сотый из них когда-либо бывал в церкви; ныне полна церковь во всякий праздник, и в один великий пост постников было более 400; для сего приезжали даже из дальних мест. В доказательство благой перемены Кадьякцев и действий тамошнего священника, сообщаю некоторые сведения из его ко мне донесения: «Великим постом настоящего 1842 года, на первой неделе, прибыло в Павловскую гавань около сорока Алеутов поститься. По три дня они были мною наставляемы в вере Христовой и в том, как и когда христианин достойно может приобщаться Тела и Крови Христовой. В числе их находился один тоён. Во время второй беседы с ними, в которой говорено было о покаянии и евхаристии, когда было сказано, что всякому грешнику, кающемуся перед Богом, в присутствии одного священника, без всякого постороннего свидетеля, Бог, ради заслуг возлюбенного Сына Своего, Господа нашего Иисуса Христа, оставит все грехи и во веки не помянет их, если только сей кающийся грешник не повторит их снова, – помянутый тоён пред всеми сказал, что он публично расскажет все свои грехи, и никого не постыдится и ничего не скроет, потому что, если не стыдился грешить, то зачем будет стыдиться исповедовать грехи свои, хотя бы то и перед всеми? Такая вера в дикаре умилила мою душу. Он и после общих бесед не оставлял непрестанно приходить ко мне и учиться дальнейшему. Однажды я спросил его. отчего он усерднее и откровеннее прочих своих братий. Он отвечал: «Оттого что я всех их хуже; и в церкви, когда ты на меня взглянул (чего я, впрочем, совершенно не помню) во мне родилась мысль – непременно идти к тебе и учиться от тебя». Тоён сей покаялся и приобщился Св. Тайн, причем всю первую неделю почти ничего не ел, от чего лицо его спало, сделалось бледно, голос изменился, и часто слышались никому непонятные его воздыхания.
На четвертой неделе Великого поста также прибыли алеуты поститься, и в числе их также один тоён-шаман. После беседы с ними в храме, шаман приходит ко мне на квартиру и объявляет следующее: «Лет пять тому назад меня увидел здешний священник, о. А., посмотрел на меня и сказал мне: «тебя сожгут. » Вот уж прошло столько времени, а я не могу забыть его слов; чувствую, что я чего-то боюсь, и хотя я тоён-начальник, но думаю, что последний из моих подчиненных лучше меня. Скажи мне, точно ли меня сожгут?» Благодать Божия, предваряющая грешников во спасение, привела сего шамана к сокрушенному покаянию, и он сподобился приобщиться нетленные пищи – Тела Христова и Крови в живот вечный. Уезжая из гавани на шестой неделе, он приходил ко мне в квартиру, с двумя другими тоёнами, благодарить. Вот подлинные его слова: «Сильно, сильно благодарю тебя и никогда не забуду тебя до смерти моей.» – Последняя статья, прибавляет преосвященный Иннокентий, есть убедительнейшее доказательство, что все мы, даже до звонаря, служим орудиями благодати Божией». –