Глава десятая

Первое богослужение на якутском языке, совершенное архиепископом Иннокентием. – Посвящение протоиерея Петра Попова во епископа якутского. – Воспоминания протоиерея Виноградова о семилетнем пребывании Иннокентия в Якутске. – Буря на пути из Дуи в Кастри.

Пятнадцатого июля 1859 года, в Якутском Троицком соборе было в первый раз совершено богослужение на якутском языке, а 19 день июля был назначен преосвященным Иннокентием, для отправления в первый раз на этом языке божественной литургии.

С раннего утра толпы народа спешили к соборной церкви, которая едва ли когда вмещала столько молящихся, как в тот день. Тут были и якуты, были и русские, большая часть которых знает якутский язык не хуже туземцев. Обедне предшествовал благодарственный Господу Богу молебен, отправленный преосвященным Иннокентием, который сам читал и Евангелие на якутском языке. «Сия глагола Иисус и возведе очи Свои на небо и рече: Отче, прииде час: прослави Сына Твоего, да и Сын Твой прославит Тя» (Ин.17:1–24), – начал владыка. По окончании молебна, он обратился с краткою речью к инородцам; затем началась литургия.

Первые звуки якутского языка, на котором отправлялось решительно все богослужение, казались удивительными для самих якутов. Хотя служение происходило в первый раз, но оно шло чрезвычайно стройно, обычным порядком. Особенно занимало инородцев читанное на тот раз Евангелие.

Тронутые до глубины души якуты, от лица всех своих собратий, представили архиепископу Иннокентию просьбу, чтобы 19-ое июля навсегда было днем праздничным, потому что в этот день они в первый раз услышали божественное слово в храме на своем родном языке.

«Действительно», пишет Кыллахский священник, о. Попов, «для них это событие составляет эпоху³⁰ новой жизни, жизни религиозно-нравственной, в которой дышет любовь Божия, переданная святым Евангелием, взамен того безграничного и бессознательного страха к существу, только карающему, каким вообще представляло туземное население Бога Творца, Промыслителя и Спасителя. И эта новая жизнь, – в познании Единого истинного Бога и, Его же, из любви к роду человеческому, послал – Иисуса Христа – в особенности обнаружилась в те блаженные и отрадные минуты, в которые туземный народ услыхал в первый раз свой родной язык при общественном и торжественном богослужении, открытом великим миссионером, высокопреосвященным Иннокентием, в то время озарявшим наш отдаленный край своим святительским управлением.

В эти минуты инородцы, наши братья по вере и отечеству, увидали себя в близком общении с нами, и наглядным образом убедились и почувствовали, что и они – дети великой Матери, святой православной Церкви. Отрадны были эти святые минуты и для служителей св. храма, а в особенности для тех, которые не мало потрудились для такой святой и богоугодной цели! Не менее отрадны были эти минуты и для всех, бывших участниками при этом высокоторжественном богослужении, в котором все молящиеся в совокупности представляли истинную, живую Православную Церковь»!

В начале следующего 1860-го года, преосвященный Иннокентий получил из Св. Синода указ о назначении викария Камчатской епархии, епископа Якутского, и поехал из Якутска в Иркутск для посвящения в этот сан красноярского протоиерея Петра Попова. Тем и оканчивается его личное управление Якутской областью.

7 лет прожил архиепископ Иннокентий в Якутске и оставил здесь после себя самую добрую память. «Отличительной чертой характера его», воспоминает протоиерей Виноградов, «была неустанная деятельность, доходившая до страсти к труду. Для него жить – значило трудиться. Труд умственный у него сменялся трудом физическим. Он был отличный столяр; как в Ситхе, так и в Якутске, и Благовещенске на Амуре у него в архиерейском доме была устроена небольшая столярная; в ней ежедневно, после обеда, он что-нибудь делал: пилил или стругал.

Любил он и умственный труд, доказательством чего служат его печатные труды; но читал он, сравнительно, немного, так как, опасаясь за свои глаза, избегал чтения вечером; день же весь был посвящен занятиям епархиальными делами.

Во время своих путешествий по морю для обозрения своей островной епархии, он лично следил за ходом корабля. Без его участия не ставили и не убирали парусов и не переменяли направления судна. Однажды ему даже удалось спасти судно от кораблекрушения.

Нужно было проходить одним из Курильских проливов; шли всю ночь; наступало утро; был непроницаемый туман. Первым вопросом высокопреосвященного, по пробуждении от сна, был: «какой ход судна и по какому направлению?» Капитан ответил. – «Видны ли скалы, окружающие Курильские острова», продолжал спрашивать владыка, «ведь мы должны быть теперь около такого-то острова; здесь сильное морское течение; вы его не приняли во внимание». Капитан стал было противоречить, но владыка поспешно оделся и вышел на палубу; оглядевшись, он попросил капитана повернуть судно. Едва успели это сделать, как туман стал понемногу рассеиваться; вскоре вдали показались скалы, которых высокопреосвященный боялся. Оказалось, что судно несло прямо на эти скалы и непременно разбило бы его в дребезги, если бы опоздали на несколько минут дать судну другое направление.

Нечего и говорить, что и в деле управления епархией, Иннокентий проявлял ту же неутомимую деятельность, соединенную с крайней аккуратностью и предусмотрительностью. Отношения его к подчиненному ему духовенству были проникнуты духом любви и отеческой снисходительности. Благочинным предписано было прекращать споры и вражду между духовенством домашним образом, не доводя до формальных жалоб. При всяком наказании, налагаемом на виновного, высокопреосвященный заботился главным образом о вразумлении, а не об удовлетворении только голой, сухой правды. Нет ничего удивительного, что при внимательности его к нуждам служащих, они не смели прибегать к злоупотреблениям, обычным в других епархиях.

Совершив хиротонию во епископа Якутского – протоиерея Петра Попова, преосвященный пока остался в Иркутске, откуда предпринимал свои путешествия по Амуру и даже по Японии.

Во время одного из этих путешествий, на пути из Дуи в Кастри³¹, случилось с ним несчастие. Это было в ночь на 29 Августа 1860 года. Сделалась страшная буря; судно, на котором ехал владыка, перебрасывало из стороны в сторону; смятение было полное; все ожидали смерти; один преосвященный Иннокентий был совершенно спокоен. «Во время сильной качки», рассказывал отец Казанский, «я случайно очутился против двери каюты, где был владыка; и вдруг дверь эта сама собою от тряски и качки отворилась; я подумал, что владыка ее отворил, чтобы позвать кого-либо, и потому я взошел к нему, но был поражен картиною: среди общего смятения, треска судна и стука волн, преосвященный Иннокентий покойно стоял перед образом, горячо молился и читал себе отходную. Но когда он увидел меня, то сделал такое выражение глаз, что я невольно смутился, и, догадавшись, что я ему помешал, опрометью вышел от него, затворив дверь.

По окончании же молитвы, владыка с невозмутимым спокойствием вышел на палубу и давал уже советы капитану судна. Наконец, все стихло, и кончилось, благодарение Господу, только повреждением судна».

Между тем, железное, по-видимому, здоровье преосвященного Иннокентия сильно пошатнулось в последнее время. Зрение стало слабеть; ноги, от постоянной простуды, нередко пухли; а рожистое воспаление лица, также следствие простуды, часто мучило его, особенно, во время поездок по морю. Но бодрый дух его и светлый ум, по-прежнему, не переставали одушевлять слабеющее тело.