Слово на литургии преждеосвященных даров в среду недели 1-й Великого поста, о покаянии
Что происходит, братие, в душе вашей, когда вам случится сделать какой-либо важный проступок в ваших житейских делах, – такой проступок, от коего портится весь ход ваших дел, расстраиваются все ваши отношения и кладется пятно на вас перед всеми? Вы, во-первых, ясно видите тогда и вполне чувствуете, что вы точно сделали важный проступок, что стократ лучше было бы не делать его; что если сделанное останется в таком виде, как есть, то вам будет крайне худо. Из сего сознания, из этого чувства собственного несчастья, в вас само собой рождается сильное отвращение не только к вашему худому поступку, но и ко всему тому, что служило поводом к нему, что состоит в связи с ним, что он влечет за собой: вы гневаетесь на себя самих, на недальновидность своего ума, на слабость своей воли, на неверность своих чувств, и готовы наложить на себя самое тяжкое наказание, чтобы отучить себя от подобных грехов. Вместе с сим пробуждается решимость навсегда беречься подобных худых поступков, и всего, что может вести к ним, а напротив любить и делать противное. Далее, если вы видите возможность остановить или изгладить следы своего несчастного проступка, то скоро и неукоснительно приводите в действие и силу все средства к тому. А если не видите такой возможности в себе, а находите ее в других, то обращаетесь за помощью к ним, и получив ее, стараетесь загладить свое преступление так, как бы его вовсе не было. Так бывает с нами, братие, когда мы раскаиваемся сильно в чем-либо по отношению к нашим делам земным!
Подобное сему должно происходить при покаянии во грехах, с тем только различием, что здесь предметом раскаяния служит не один какой-либо поступок наш, а все наше поведение, что побуждением к раскаянию служит представление не потери каких-либо выгод временных, а погибели нашей вечной, и что дело покаяния, как дело нашего спасения, происходит под особенным содействием всемогущей благодати Божией, открывающей нам грехи наши и их гнусность, возбуждающей в нас отвращение к ним, и подкрепляющей надеждой на милость Божию.
Итак, первое, что входит в состав покаяния, есть живое сознание своей греховности и ее гибельных последствий. Это начало покаяния, без коего не может быть никакого продолжения; ибо кто раскаивается, тот первее всего должен знать, в чем раскаивается. Чем яснее познание своих грехов, чем глубже убеждение в их гибельных последствиях, тем сильнее и прочнее покаяние. Посему-то Святое Писание так часто и так разительно описывает ужасное состояние человека грешника, чтобы мы хотя из чуждых опытов научились познавать лучше собственное греховное несчастное состояние.
И не надобно думать, братие, что познать всю свою греховность и все несчастье, отсюда проистекающее, есть дело не трудное, как это может представляться с первого взгляда. Познание своих грехов поверхностное точно легко; нет человека, который сказал бы о себе: я безгрешный; равно как нет человека, который решился бы утверждать, что лучше грешить, нежели быть без греха. Но видеть всю глубину своего повреждения; но убедиться совершенно, что всякий грех, как бы он ни был, по-видимому, безвреден для нас, есть зло величайшее, – это очень не легко для нашей поврежденной и грехолюбивой природы! Самолюбие наше так умеет прикрывать самые тяжкие измены наши долгу и совести, что они кажутся малыми недостатками; пороки, самые ужасные, сопровождаются нередко такими выгодами в мире, что образ их для чувственного человека нашего бывает привлекательнее образа даже самой добродетели. Посему-то потребно усиленное действие нашего ума и нашей совести, чтобы узнать всю свою греховность и все несчастье, отсюда происходящее. Печальный опыт доказывает, что это даже невозможно без особенного действия благодати Божией, которая как одна только может исцелить человека от грехов, так одна может и показать ему ясно те смертельные язвы, от коих исцеляют его.
Но когда тем или другим образом убеждаемся, что мы не те, какими нам быть должно, что путь, коим идем мы, есть путь вечной погибели: тогда, вслед за познанием нашей греховности, не может не следовать горькое сожаление о своем состоянии, род некоей ненависти к своему прежнему образу жизни, даже к себе самим. Во всех силах души открывается стремление извергнуть из себя все нечистое и греховное. Самоосуждение, самопрезрение и самоненавидение бедного грешника простирается иногда в сем случае до того, что он готов бывает сам исполнить казни над собой, как показывает пример Иуды. Это крайность отчаяния гибельная; между тем, не слишком надобно удаляться от нее и в противную сторону: ибо природа наша гораздо наклоннее в противной крайности, то есть, к нечувствию во грехе; а для истинного покаяния, после познания грехов, нет ничего нужнее, как ненависть к ним. Чем больше кающийся гнушается грехами и собой, тем он ближе к исправлению.
В таком случае, первое и последнее его желание – освободиться от грехов и страстей, и сколько можно исправить зло, им допущенное. Для сего кающийся, как отчаянный больной, желающий выздоровления, готов бывает на все пожертвования, самые тяжкие: лжесвидетель готов бывает перед целым светом сознаться, что он предал кровь неповинную; владеющий чуждым стяжанием готов бывает возвратить все по принадлежности с лихвой; невер и кощун согласен употребить все силы ума на укрепление в умах, колеблемых им дотоле, истин.
Но печальный опыт и даже то же размышление, скоро открывают бедному грешнику, что он, при всем желании своем освободиться от темной власти греха и изгладить следствие прежних пороков, не в состоянии сделать ни того, ни другого. Не может исправить своей природы; ибо для сего надобно не только оставить порочные действия (в чем он иногда успевает), но и очистить источник злых действий – сердце; но для сего в нем нет силы: для сего нужно действие Того, Который более сердца нашего, и потому может изменить на лучшее самое основание его. Не может грешник изгладить следствий своих грехов; ибо следствия сии простираются далеко за круг наших действий, даже за круг наших познаний: они видимы одному Всеведущему, доступны силе одного Всемогущего.
Убеждение в сей сугубой невозможности – освободиться собственными силами от греха и его ужасных последствий, препровождает грешника к последней ступени покаяния, к смиренному упованию на милость Божию. Вера внушает грешнику, что невозможное для него возможно для его всемогущего Спасителя; что если Он подаст крепость, то наша воля утвердится в добре; если Он подвигнет премудрость и силу Свою, то изгладятся все следствия грехов наших, как бы они ни были бесчисленны.
И здесь-то кающемуся грешнику предстает во всем величии Божественное лицо Спасителя человеков; он готов бывает пасть, подобно блуднице, к стопам Его и омочить их слезами, дабы услышать от Него отпущение грехов и принять благодатную силу на сражение с пороком. Священнослужитель Христов, со своей властью вязать и решить, с чашей завета Тела и Крови Господней, есть для него истинный видимый представитель незримой благодати небесной; и он спешит к сим таинствам, как к последнему врачевству от грехов, как к знамению Нового Завета с Богом, как к источнику новой благодатной жизни.
Таков, братие мои, общий ход истинного покаяния! Общий, говорю, ибо подробности его бесчисленны и разнообразны, смотря по качеству душ и сердец кающихся.
Итак, хотите ли принести истинное покаяние? Стяжите познание своих грехов, убедитесь в их ужасных последствиях, пробудите в себе чувство омерзения к прежней греховной жизни, воодушевитесь желанием быть отселе чистыми от греха, решитесь сделать для сего все, что в нашей власти, и спешите к тем благодатным средствам, кои для сего изобретены Премудростью Божией и предлагаются всем нам Святой Церковью. Аминь.