Слово в день годичного поминовения помещика Харьковской губернии Ивана Степанова, сказанное в селе Веселом, Харьковского уезда, 25 сентября 1845 г.

Год уже, как отошел от нас в вечность приснопоминаемый раб Божий Иоанн. Немало событий и перемен произошло в это время и у нас; тем более должно быть там, у них. Ибо хотя у них нет нашего времени, но должно же быть что-либо похожее на время, ибо превыше времени един Бог. У них даже должно быть гораздо более перемен, нежели у нас, ибо их мир, яко мир духов, и обширнее, и разнообразнее; и могущественнее нашего.

Что же в это время произошло с ним? Дошли ли до него молитвы наши о нем? Оказали ли ему какую-либо помощь? Уразумел ли он чрез это, что оставленные им продолжают любить его и служить ему по-прежнему? Кто нам даст ответ на это? Даст Тот, Кто рек: «вся, елика аще вопросите в молитве верующе, приимете» (Мф. 21:22). Мы просили и молились с верой, потому можем быть уверены, что и прошения наши услышаны; а если услышаны, то нет сомнения, что тот, о ком молились мы, чувствовал на себе силу благодати, для него испрашиваемой; а если чувствовал, то мог знать, что это – услуга от любящих его и пекущихся о душе его, как собственной.

Но если молитвы наши услышаны и дошли до того, о ком молились мы, то что же теперь с ним? Видите, что я с прилежанием вхожу в мысли ваши и хочу разделить все ваши чувства, дабы вместе с вами обрести успокоение для сердца вашего.

Что с ним? – То, что для него нужно и полезно. Нужна радость – без сомнения, с ним радость; нужна скорбь – без сомнения, с ним скорбь. Не пугайтесь, когда я говорю «скорбь». Коль скоро скорбь от Господа, то она полезнее всех радостей земных. Это то же, что горькое, но сильное и спасительное врачевство. Мы бываем рады и покойны, когда тяжелобольной отдан на руки искусному врачу, обещающему выздоровление, и чтобы ни предписал он, как бы ни было горько предписанное, с усердием даем лекарство больному и радуемся, когда он прилежно принимает его. Будем же благодушны, зная, что наш больной (ибо кто поживет и не согрешит?), вследствие молитв о нем Церкви, теперь на руках у Врача Небесного. Если бы Он нашел нужным послать горесть почившему, то, вероятно, почивший сам не променяет этой горести на всю нашу земную сладость, которая и в нас нередко оставляет за собою скуку и тяжесть, а там представляется сущей Меррою. Будем только продолжать свое дело – молиться о успокоении души его в твердой уверенности, что растворенная верой молитва не может никак остаться без действия. В том или другом виде, но она непременно достигнет своей цели, то есть низведет благодать Божию на почившего; а где благодать, там и исцеление язв душевных, там и спасение.

Для нас самих эта молитва не без великой пользы. Ибо молитва вообще – как фимиам: (если) хочешь облагоухать им другого, а между тем первее всего облагоухаешься сам. Особенно полезна молитва для молящихся по усопшим. Ибо в молитве о живых, тем паче о себе самих, почти неизбежно входит много не так чистого. Желаешь, например, и молишься о каких-либо благах, а эти блага могут обратиться во вред тебе или другим. А когда молимся за усопших, то всегда желаем и просим им единого – благодати и милости Божией, что всегда благотворно для человека. Притом одно перенесение мыслей наших по ту сторону гроба, как это всегда бывает при молитве за усопших, уже переставляет туда как бы нас самих; переставляя, отделяет нас от всего земного; отделяя, не попускает нас прилепляться сердцем к миру и его суетным благам.

Имея в виду все это, будем с усердием продолжать молитву по усопшем рабе Божием Иоанне, не ограничивая ее обыкновенными днями поминовения по усопшим. Ибо Церковь не для того назначила определенный срок поминовения, чтобы после забывались усопшие и оставлялись без молитвы о них, а для того, чтобы указать сначала путь для вовсе не знающих его; для знающих же, яко матери и руководительнице, самой предначать то святое дело, которое, раз начавшись, должно продолжаться всегда. Аминь.