Слово по случаю крестного хода, сказанное в Харьковском Покровском соборе 1 октября 1844 г.

Отверзу уста моя и наполнятся Духа, и слово отрыгну Царице Матери, и явлюся светло торжествуя!

Этими величественными словами святой певец Церкви предначал некогда песнопения свои в честь и славу Преблагословенной Девы Марии. Он отверз уста свои, и они, действительно, наполнились Духа; возгласил слово Царице Матери, и целые века и народы с радостью внимают этому слову и повторяют его в похвалу Преблагословенной.

И у нас, братие мои, по случаю вчерашнего события и торжества нашего весьма прилично было бы повториться тому святому воодушевлению, в котором находился сладкопевец церковный. Яко духовному пастырю града сего, мне первому подобает отверзнуть уста и возгласить слово Царице Матери, удостоившей нас Своим вожделенным посещением. – Но где взять Духа? – Придет ли Он наполнить собою уста наши и отверзть я⁴⁸?

Братия и сомолитвенники, мы всегда старались воодушевлять вас посильным словом нашим на духовное торжествование празднеств христианских: воодушевите теперь вашими молитвами нас самих, да не останемся безмолвны среди нового празднества нашего!

Впрочем, о слове ли нужно нам первее всего заботиться пред Царицей Матерью? Слабым ли словом нашим можем мы почтить Ту, Которая носила некогда во утробе, а теперь носит пред нами на руках Своих Самое Предвечное Слово? Не паче ли от Нее Самой должно ожидать с благоговением всем нам слова не только во уста, но и в сердце наше, того слова, которое не падает бесплодно, подобно словам нашим, на землю и не рассеивается праздно в воздухе, а проходит до основания души и сердца, потрясает страхом самого нераскаянного грешника и останавливает его на пути беззакония? – От Тебя, Владычице, от Тебя ожидаем мы этого живого и действенного слова. Сама зриши, коль слабы все глашения наши, и как мало возбуждают они и трогают сердца человеческие. Действуй убо и вещай Ты, а мы готовы навсегда умолкнуть пред Тобою! Блистай, если нужно, молниями, но просвети седящих во тьме! Греми, если потребно, громами, но возбуди спящих сном смертным!

И мне кажется, братие мои, что не только начало, но и сущность слова к нам Владычицы изречена уже самым пришествием Ее во град наш. Ибо думаете ли, чтобы кто-либо из нас, чтобы кто-либо на земле мог подвигнуть Ее с места Своего, если бы Она Сама не восхотела оставить его и прийти к нам? Ее вседержавной воле угодно было посетить град наш и избрать здесь место Себе для ежегодного пребывания между нами. Что же побудило Ее к этому? Наши добродетели или наши пороки? – Кому бы не желалось быть уверенным, что град наш удостоился этой милости за свои добродетели? Но, увы, нравы наши не позволяют нам и думать о этом; все, напротив, располагает верить, что Матерь Божия пришла к нам, как приходят издалека врачи на те места, где особенно свирепствуют жестокие болезни. В самом деле, какого нравственного недуга нет в нас? Возьмите любое место из пророков или Апостола, где описываются пороки и страсти человеческие, и сличите с ними жизнь нашу. Несмотря на то, что у них изображаются часто пороки людей неверующих, все то найдется в ужасном избытке и между нами, христианами. И вот, Матерь Божия, видя крайность зол, нас снедающих, благоволила по милосердию Своему прийти в чудотворном лике Своем на сожительство с нами. «Они являются предо мною и из града, – рекла Она, – но когда являются? В то время, как и земля, и воздух, и воды, окружающие обитель Мою, занимают их видом своим, когда влечет их к месту пребывания Моего самая плоть и кровь их, ищущие удовольствия в весенних и летних путешествиях. Проходит лето, и они все сокрываются, оставляя Меня в забвении, якоже не сущу близ них. За эту неблагодарность надлежало бы забыть и оставить их самих; удалиться из их страны и пойти в другую, или на небо – к Ангелам и душам праведных. Но что будет с ними? Оставленные Мною они еще более вознерадят о своем спасении, еще невозвратнее предадутся похотям и страстям, еще глубже погрузятся в чувственность и ожесточение греховное. Употреблю убо еще единое средство: оставлю место Свое и пойду Сама во град их; пройду по его стогнам и торжищам; воззрю на храмы и домы их; посмотрю на места правосудия и наук; увижу всех и все, и Сама дам видеть Себя всем и каждому. Как они ни примут Меня – с усердием и любовью, или с невниманием и холодностью, выйдут на сретение Мне многочисленными толпами, или в малом числе, – для Меня все равно; Я ищу не славы Своей, а их спасения. Потому, несмотря на всю тяжесть пребывания посреди нечистот и соблазнов греховных, останусь среди их в лике Моем на все то время, в которое они оставляли Меня в забвении. Может быть, смирение и любовь Моя тронут и поразят кого-либо. Может быть, гордый властелин, видя на руках Моих Судию живых и мертвых, вспомнит, что и над ним есть невидимый Господь и Владыка, и престанет томить бесчеловечно подручных своих. Может быть, жестокосердый богач, усматривая, как Мое сердце отверсто для всех скорбящих, и сам не будет более затворять врат дома своего от тех, которые, страдая от глада и хлада, почли бы за милость питаться от крупиц, падающих с роскошной трапезы его. Может быть, высокоумный мудрец, вспомнив Мою веру и преданность в волю Всевышнего, отложит шатания ума превратного и возлюбит благое и легкое иго Сына Моего. По крайней мере, Я утешу тех, которые не имеют уже на земле утешения, покажу всем страждущим и обремененным, что Я помню их, что они близки к Моему сердцу».

Представляя себе все это, мы исходили, братие, вчера во сретение Матери Божией хотя и с радостью – ибо кто не возрадуется пришествию Владычицы земли и неба? – но еще более со страхом; ибо что можем мы представить в обрадование Ее Самой? Представим ли нашу холодность к вере, с которой мы прибегаем под сень Святой Церкви и к Таинствам ее токмо в случае крайней необходимости, а все прочее время блуждаем по распутиям мира, якоже язычники, не имущие упования? Представим ли нашу роскошь, которая поглощает нередко целые имущества и лишает наследства и способа к существованию тех, о которых первее всего надлежало бы печься отцам и матерям, не забывшим своей природы? Представим ли наше непостоянство и лживость, для которых нет ни слова священного, ни обетов ненарушаемых, ни пределов непреходимых? Представим ли так называемое «искусство жить в свете», состоящее большей частью в том, чтобы не иметь ни своего ума, ни своего сердца, ни своей души и совести? Одно ободряло и утешало нас при мысли о плачевном состоянии нравов наших: что Матерь Божия яснее нас видела всю греховную проказу нашу, и однако же возблаговолила прийти к нам; что у Нее, Всемощной, не может быть недостатка во врачевствах на все недуги и на все язвы, от которых страдаем мы, и что, если мы не останемся бесчувственны к великой мысли Ее, нам явленной, и обратимся к покаянию, то все приимет новый и лучший вид: и домы, и сердца наши.

Итак, теперь от нас самих зависит, что будет для нас пришествие к нам Матери Божией в чудотворном лике Ее. Если Она увидит нас готовыми к исправлению наших нравов и жизни и к приятию благодатных даров Ее, то, без сомнения, ущедрит нас новыми благословениями Сына Своего. Если же мы и в присутствии Ее будем продолжать свою греховную безпечность и предаваться прежним порокам, то вместо даров и милости можем привлечь на себя сугубый гнев и наказание. Ибо когда вы не внемлете нашим вещаниям и словам, то мы можем только предать вас суду вашей совести, и ничего более; а у Царицы неба и земли все во власти: речет – и все стихии восстанут на безчувственного грешника; поразит – и никто не защитит, никто не исцелит!

Итак, подумай и осмотрись каждый! Среди нас Врач и вместе Судия! Над нами милость и прещение! Когда во граде нашем бывает царица земная, тогда умолкают по стогнам его все безчинные клики. Да умолкнут они тем паче ныне ради Царицы Небесной! Да явится весь град наш чувствующим, – Кто теперь среди его! Аминь.