Слова в Великий Пяток

Пророк, узрев некогда Бога на Престоле, превознесенном славой, и чувствуя свою нечистоту и бренность, в ужасе воскликнул: «...окаянный аз, яко... человек сый... нечисты устне имый... и Царя Господа Саваофа видех очима моима» (Ис. 6:5). Что же, братие, должно сказать теперь нам, зря Бога, не превознесенного славой, а умаленного бесчестием, не на престоле, а во гробе? Чем должны назвать себя мы, помышляя, что сии язвы, сей гроб суть дело рук наших? О, окаянные мы человеки, кои грехами своими не только низвели на землю Сына Божия, но и вознесли на Крест и заключили во гробе! Ах, если бы грех не воздвиг ужасного средостения между небом и землей, и мы все, подобно пророку, зрели бы Бога, превознесенного славой: Сын Божий являлся бы в мире человеческом, как Он является в мирах ангельских; посещал бы землю, как домовладыка и друг. С какой радостью встречали и провожали бы Его неповрежденные сыны невинного праотца! А теперь!.. О, «кто даст главе нашей воду, и очесем... источник слез» (Иер. 9:1), да плачем день и ночь над сим изображением, да рыдаем о том, что не токмо сами с высоты безсмертия низверглись во прах, но и низвергли во гроб Сына Божия!

Такова, братие, сила греха! Он кажется минутным забвением долга, и возмущает целую вечность; совершается на малом пространстве земли, но потрясает все небеса; вредит, по-видимому, одному человеку, и Сам Сын Божий должен страдать для изглаждения его! Злополучный праотец, простер ли бы ты руку к плоду запрещенному, если бы провидел то, что предлежит теперь очам нашим? Пожелал ли бы соделаться яко Бог, если бы ведал, что желание сие заставит Бога умереть на Кресте?

Но, прошедшее невозвратимо! Человек может располагать токмо настоящим. И потому, что невозможно для нашего праотца, то совершенно возможно для нас, его потомков: мы можем спасать Господа нашего от новых страданий. В самом деле, братие, плоды запрещенного древа растут не в одном Едеме, – везде; змии-искусители доселе не престают шептать в слух каждого: «не смертию умрете; будете яко Бози» (Быт. 3:4–5). Преступая закон Божий, мы повторяем преступление нашего праотца; а повторяя его, сим самым снова заставляем страдать нашего Спасителя. Перед совершением каждого беззакония, Он предстает на суд нашей совести, как стоял некогда на суде Пилата, и ожидает от нас приговора: в нашей воле пустить и распять Его. Оставаясь твердыми в правде, верными истине, мы освобождаем Иисуса; а предаваясь греху, погружаясь в беззакония, осуждаем Его на Крест!

Распять своего Спасителя!.. Распять не по неведению, как сделали это иудеи, почитая Его сыном тектона, а при совершенном познании, что Он есть Единородный Сын Божий!.. Кто не содрогнется при одной мысли о сем? Не поспешит скорее дать руку на отсечение, нежели согласится поднять оную на своего Господа и Судью? – Так, братия! – Но, что пользы в сих пламенных чувствах усердия, когда дела наши показывают противное?

В самом деле, не согрешаем ли мы непрестанно? – Что же, – разве мы согрешаем в угождение нашему Спасителю? Разве грехи наши составляют целебный бальзам на сии язвы? Еще повторю: в нашей воле, верить, или не верить: но то несомненная истина, что когда мы предаемся беззакониям, то сим самым предаем на смерть нашего Господа. Это не мое слово, не разума человеческого гадание, а прямое и сильное внушение апостола, который говорит, что люди, «вкусившие дара небесного, и бывшие причастниками Духа Святаго» (а кто из христиан не был причастником Духа, по крайней мере, в таинстве крещения?), что таковые люди, то есть все мы, христиане, «отпадая» от святой и чистой жизни в бездну нечестия и разврата, «второе распинают» Господа (Евр. 6:4–6). При сем свидетельстве должно умолкнуть всякое сомнение; после сего, средины нет: надобно или вести жизнь добродетельную, или принадлежать к числу распинателей Иисусовых: «Иже несть со Мною, на Мя есть» (Лк. 11:23), – говорит Он Сам.

Кто же из нас не на Тебя, Господи? Кто может предстать гробу сему и, лобызая язвы сии, сказать: я не давал Тебе лобзания Иудина? – Увы, «вси уклонишася, неключими быша: несть творяй благостыню, несть до единого» (Пс. 13:3).

Много ли же после сего, и чем разнятся нынешние поклонения и величания наши от тех покиваний главой, от тех приветствий: «радуйся царю Иудейский» (Мф. 27:29), коими Божественный Страдалец приветствован был в претории Пилата?

Одно сносное значение, один здравый смысл могут иметь поклонения грешников своему распятому Спасителю: когда соединены бывают с твердой решимостью не идти более путем беззакония, возлюбить чистоту совести и исправить свою жизнь. В сем случае грешник у гроба Господня подобен благоразумному разбойнику, который со креста через покаяние прямо вошел в рай. И таковых-то, братие, поклонников между грешниками ищет ныне Господь наш. ««Аще воистинну убо правду глаголете» (Пс. 57; Г), – вещает Он нам ныне через пророка, – если в самом деле слова ваши и величания Меня не суть один праздный звук, если точно хощете явить ко Мне любовь свою: то «правая судите сынове человечестии» (Пс. 57:1); «отимите лукавства от душ ваших. Научитеся добро творити» (Ис. 1:16–17). С сими чувствами не бойтеся явиться у сего гроба, хотя он соделан вашими руками; не страшитесь лобызать сии язвы, хотя они причинены Мне вашими грехами: смело слагайте у подножия Креста Моего все бремя грехов ваших. Но, сложив, не возвращайтесь за сим бременем. Крест Спасителя вашего (если у вас уже нет желания облегчить его) не поникнет ни под какой тяжестью, но вы сами можете быть подавлены ею и низвергнуты в бездну, прежде нежели успеете паки обратиться ко Мне и приблизиться ко Кресту Моему. Я, несмотря на славу, которой наслаждаюсь теперь, для того и продолжаю являться вам во всем образе прошедшего истощания Моего, да познают самые неразумные из вас, чего стоят Мне грехи ваши, и куда они влекут вас самих. Вразумитеся убо и покайтеся! Иначе каждое ваше поклонение Кресту Моему обратится некогда в новое свидетельство противу вас».

Можем ли, братие, сказать на глас сей что-либо лучшее, кроме молитвы разбойника: «помяни мя, Господи... во Царствии Твоем!» (Лк. 23:42). Но, моляся устами благоразумного разбойника, возымеем и его сердце. Он уже не сходил с креста для продолжения пути беззакония; не отойдем и мы от сего гроба на прежний путь неправд наших. Возвратимся иным путем, – путем веры и благочестия, чистоты и истины, смирения и кротости. У гроба Господня всего лучше начать погребение своего ветхого человека. Аминь.

Паки Голгофа и Крест! Паки гроб и Плащаница! Итак, есть еще фарисеи и книжники, убиением невинных «возмнится службу приносити Богу» (Ин. 16:2); есть еще Иуды, лобызающие устами и предающие руками; есть еще Пилаты и Ироды, ругающиеся истине и омывающие руки в крови праведников! Но, братие, есть ли между нами еще верные и мужественные Иоанны, для принятия Божественного всыновления со креста? Есть ли благоразумные сотники, достойные стоять на страже у гроба Сына Божия? Есть ли Иосифы и Никодимы, дерзающие внити к Пилату и просить Тела Иисусова? Есть ли Саломии и Магдалины, для принятия первой вести о Воскресении? Господь, по свидетельству Псалмопевца, приниче некогда с Небесе «на сыны человеческия, видети, аще есть разумева-яй или взыскаяй Бога», и не узрел ни единаго: «вси уклонишася... неключими быша: несть творяй благостыню, несть до единаго» (Пс. 13:2–3). Теперь, братие, чтобы ближе видеть, Господь приникает, не с неба, не с Престола славы, а со Креста, из гроба; приникает видети уже не на сыны человеческие, а на сыны благодати Своея: аще есть разумеваяй силу смерти Его, сраспинаяйся Ему в духе. Что же, Господи, зришь Ты теперь между нами? Более ли, лучше ли прежнего? Видишь многократные поклонения, слышишь многочисленные величания, но и на Голгофе Ты видел покивания главой, и в претории Пилата Ты слышал: «радуйся, царь Иудейский!» Видишь на очах некоторых слезы; слышишь из уст некоторых воздыхания, но и с Голгофы многие возвращались «биюще перси своя» (Лк. 23:48); и, несмотря на сие, Твои перси оставались на кресте для уязвления их копием. Нет, братие, не то потребно для Господа и Спасителя нашего; не для поклонения и величаний, даже самых усердных, не для вздохов и слез, даже самых горьких, благоволит Он являться нам висящим на кресте и лежащим во гробе. У гроба сего должно быть большему: здесь суд... «миру» (Ин. 12:31), суд нашим мыслям, нравам и деяниям. Здесь, в настоящее время, должен происходить расчет Домовладыки с рабами, Спасителя с душами, искупленными Его кровью. «Приидите», – вещает Он нам через Пророка, «...приидите, и истяжимся» (Ис. 1:18).

«Смотрите, что Я сделал для вас! – У Меня была ваша глава, и она в терновом венце; у Меня были ваши руки и ноги, и они прободены; у Меня было ваше сердце, и оно отверзто для вас копием; у Меня была ваша плоть и кровь, и Я отдал ее за всех, и доселе питаю ими вас в причащении. Един дух Мой Я предал со Креста не вам, – ибо в сии минуты вы не умели бы сохранить его, – а Отцу; но по вознесении Моем на небо, Я ниспослал вам и Духа Святаго от Отца. Вот что Я сделал для вас: Я весь ваш! Явите, что вы сделали для Меня, или паче для себя; ибо все Мое для вас: «приидите и истяжимся!»

Можем ли, братие, уклониться от сего призвания? Итак, служитель алтаря, стань у гроба сего, и дай отчет. Чтобы раздрать завесу церковную, закрывавшую от тебя Святое Святых, и соделать тебе свободным доступ к Престолу благодати, Спаситель твой взошел на Крест. Как пользуешься ты драгоценным правом и как предстоишь у Престола благодати? Низводишь ли благословение на себя и предстоящих? Возвещаешь ли им пути живота? Предходишь ли примером благой жизни? Если ты право правишь слово истины и спасения; если для тебя нет большей радости, как видеть или слышать, что духовные чада твои «ходят во истине» (3Ин. 1:4) Христовой; если в случае нужды, ты, по примеру великого Пастыреначальника, готов душу свою положить за овцы своя, то благо тебе; ты иерей по чину Иисусову, приступай к сему гробу с дерзновением, лобызай сии язвы, и вдыхай из них новый дух мужества и любви на новые подвиги. По окончании чреды служения на земли, ты снидешь в нерукотворенную скинию на небеси, «идеже предтеча о нас вниде Иисус» (Евр. 6:20). Но если руки твои подъемлются горе, а сердце постоянно вращается долу; если фимиам восходит к небу, а мысли всегда блуждают по земле; если, предстоя трапезе Господней и преломляя хлеб жизни для других, ты сам гладей духом, и вместо манны, ищешь мяс египетских, то удались от сего гроба; здесь земля святая: твое место не здесь, а во дворе Каиафы. Властелин судьбы ближних, коему дано право вязать и решить, стань у гроба сего и дай отчет. И ты не имеешь власти никоея же, «аще не бы ти дано свыше» (Ин. 19:11); и ты творишь суд Божий. Памятуешь ли сие и со страхом ли Божиим держишь весы правды? Чтобы ты не страшился за истину потерять, в случае нужды, имя друга Кесарева, приязнь сильных земли, Голгофский Страдалец приобрел для тебя имя друга Божия; чтобы ты всегда умел отличать невинность от преступления, слабость от злонамеренности, Он, в помощь мерцанию твоей совести, придал светильник слова Своего; пользуешься ли ты сим средством во благо ближних, и твердо ли идешь путем закона и долга? Если ты не зришь на лица, побо-раешь по истине, как бы она ни была презрена другими; если твой лифостротон не омыт ни кровью, ни слезами неправедно осужденных: то приступи к будущему Судии своему и Господу, лобызай язвы Его и вдыхай из них новую силу к побеждению лжи и лукавства, к сражению с искушениями и соблазнами, к священнодействию правды. Там, на всемирном суде, и ты станешь одесную, приимешь милость и будешь увенчан венцом правды. Но если ты, имея власть пустить невинного и зная невинность его, тем не менее, готов предать его в руки врагов, чтобы не оскорбить их гордости; если, вместо суда и защиты невинности, ты глумишься над ее несчастиями и заставляешь ее влачиться из одного судилища в другое; если твоя правда состоит только в омовении рук перед народом, то удались от гроба сего: твое место не здесь, а в претории Пилата!

Наперсник мудрости, ты, который всю жизнь проводишь в изыскании истины, в познании тайн природы, стань у гроба сего и дай отчет. Чтобы тебе не блуждать напрасно по лабиринту человеческих заблуждений, и не исчезать в суетных помышлениях о начале и конце вещей и человека, – для сего Сам Единородный Сын Божий, «сый в лоне Отчи» (Ин. 1:18), «прииде, в мир и дал есть нам свет и разум, да познаем Бога истинного, и да будем во истиннем Сыне Его Иисусе Христе» (1Ин. 5:20). В пользу ли тебе сие снисхождение и руководство? После толиких трудов и усилий, познал ли ты, что есть истина? Уверился ли, что ее нет ни на земли, ни на небе, как токмо в Том, Кто есть истина и Источник всякие истины по самому существу Своему, в Единородном Сыне и Слове Божием? Уверившись в сем, памятуешь ли, что «есть истина в Иисусе» (Еф. 4:21); что она состоит «не в препретелъных человеческая премудрости словесех, но в явлении духа и силы» (1Кор. 2:4); не в высокоумных мечтаниях, а в том, чтобы «отложити... ветхого человека, тлеющаго в похотех прелестных, и облещися в нового человека, созданного по Богу в правде и в преподобии истины» (Еф. 4:22, 24). Если ты право правишь слово истины, «не сокрывая ее в неправде» (Рим. 1:18) ни своего, ни общественного мнения; если на служение истин взираешь, как на служение Самому Богу; если слава Божия и благо ближних, а не самолюбие и корысть, движут и руководят тебя в твоих изысканиях, то приступай с дерзновением к сему гробу величайшего Свидетеля и Творца истины; лобызай язвы, понесенные за истину, и почерпай мужество на новые подвиги для истины. Любя ее здесь, ты приимешь за нее и от нее все на небе; будешь представлен туда, где одна истина, один свет, одна радость. Но если святая истина в занятиях твоих служит токмо средством к достижению других земных целей; если ты с равным усердием готов защищать ложь, для тебя выгодную; если плодом твоих изысканий были одни сомнения, превращение умов, возмущение совестей; если ты готов издеваться над истиной, потому что она, как Иисус перед Иродом, кажется тебе странной, то удались от сего гроба: святое «буйство» креста не по тебе; твое место не здесь, а во дворе Ирода! Нужно ли глашать всех по имени? Каждый, кто носит имя христианина, стань у гроба сего, и дай отчет. Ты крестился в смерть Христову; ты облекся в белую одежду заслуг Христовых; ты приял обручение Святаго Духа; сочетался на веки Христу, отрекшись мира, диавола и всего служения его. Как исполняешь все сие? Где невинность и дух? Где вера и верность? Яви теперь, у гроба сего, что ты: ученик или предатель, друг или наветник? Если ты всю жизнь проводишь так, как бы не вступал ни в какое обязательство с своим Спасителем; если действуешь во всех случаях, как бы для тебя не было ни суда, ни вечности: то зачем являешься теперь здесь? Для чего возмущаешь смертный покой Божественного Страдальца? Кое причастие сему кресту и твоему велиару? Кое общение сему гробу и твоей мамоне? – У тебя есть другие божества: иди, поклоняйся им; у тебя есть другие язвы: иди, лобызай их. Так, братие, у гроба Христова место токмо невинности или покаянию. Души верные Господу, Иосифы, Никодимы, Саломии, Магдалины – явитесь! Се ваше место, се ваш час! Божественному Страдальцу нужна Плащаница: облеките Его вашими святыми помыслами; Ему нужна смирна: представьте ваши молитвы. Ангелы Божий, явитесь и смените нас, недостойных стрещи великую стражбу!

Но, братие, земные Ангелы, подобно небесным, всегда на Божественной страже; они всегда носят «на себе язвы своего Господа» (Гал. 6:17). Самый живот их всегда «сокровен... со Христом в Бозе» (Кол. 3:3). Что речем о самих себе? Как согласим нашу нечистоту с неприступностью сего священного места? Дерзнем ли приблизиться ко гробу Жизнодавца? Но лобызание нечистыми устами не будет ли новой язвой для пречистого Тела? Дерзнем ли, гонимые неправдами нашими, оставить лежащего во гробе Господа? Но к кому идем? (Ин. 6:68). «Несть... иного имене под небесем... о немже подобает спастися» (Деян. 4:12), кроме имени Его всеосвящающего. Что же сотворим, братия? Сотворим то, что сделал Петр, отвергшийся Господа. Изшедши из сего храма, удалившись от сего гроба, в каком-либо святом уединении, омоем горькими слезами прежние неправды наши, и дадим обет не отвергаться впредь Господа и Святого Закона Его. После такового покаяния, Господь не отвергнет и нас; и, если не предаст нам, как покаявшемуся апостолу, ключей, то не заключит, по крайней мере, от нас дверей царствия. Аминь.

Одному благочестивому пустыннику надлежало сказать что-либо братии, ожидавшей от него наставления. Проникнутый глубоким чувством бедности человеческой, старец (преподобный Макарий Великий, Египетский), вместо всякого наставления, воскликнул: «Братие, станем плакать», – все пали на землю и пролили слезы.

Знаю, братие, что и вы ожидаете теперь слова назидания, но уста мои невольно заключаются, при виде Господа, почивающего во гробе. Кто осмелится разглагольствовать, когда Он безмолвствует?.. И что можно сказать вам о Боге и Его правде, о человеке и его неправде, чего стократ сильнее не говорили бы сии язвы? Кого не тронут они, тот тронется ли от слабого слова человеческого? На Голгофе не было проповеди: там только рыдали и били в «перси своя» (Лк. 23:48). И у сего гроба место не разглагольствию, а покаянию и слезам.

Братие! Господь и Спаситель наш во гробе: начнем же молиться и плакать. Аминь.

: «Да молчит всякая плоть человеча, и да стоит со страхом и трепетом и ничтоже земное в себе да помышляет! Царь бо царствующих и Господь господствующих приходит заклатися, и датися в снедь верным».

Вот поучение Церкви на все настоящие дни! – «События, ныне воспоминаемые, – как бы так говорит она, – выше слова человеческого; самый ум не может вместить их: итак, оставим всякое разглагольствование, удалим все земные помыслы, будем стоять в безмолвии со страхом и трепетом духовным; будем смотреть, внимать и поучаться».

Повинуясь сему гласу Церкви, и я, братие, не отверз бы слабых уст своих, если бы не видел нужды, и не имел целью привести и вас и себя ближе к сему вожделенному безмолвию духа и тела, коего требует Церковь. О, как оно нужно здесь! Как нужно, чтобы мы, окружая гроб нашего Спасителя, заставили умолкнуть в себе все плотское, возвысили ум и сердце над всем земным! Царь царствующих и Господь господствующих приходит заклатися: мы ли будем рассеянными зрителями сего заклания? Закланный, Он хочет дать Себя в снедь верным: тут ли место воплям плоти и крови? О, да исчезнет теперь из ума нашего все земное, и да останется един Иисус с Крестом Своим! Разве мало Его для нашего ума? Разве не довольно Его для нашего сердца? Каких чудес, каких тайн не сокрыто в сих язвах! Смотри! Видишь ли, как Бог есть правда непреложная, для которой грех нестерпим до того, что она поражает даже Единородного Сына, понесшего на Себе грехи наши? Видишь ли, как Бог есть премудрость непостижимая, коея пути столько же отстоят от путей наших, как небо от земли? Кто мог ожидать спасения миру со Креста? Кто мог думать, что живот вечный будет заключен в гробе? Видишь ли далее, как Бог есть любовь совершенная, «николиже отпадающая» (1Кор. 13:8), преследующая любимых ею до глубины самого ада, и соделывающаяся за них жертвой? Видишь ли, наконец, как все свойства в Боге суть едино: любовь есть та же правда – милующая, и правда есть та же любовь – очищающая и врачующая?

Это ты можешь видеть сквозь сии язвы, зря горе – к Богу: посмотри сквозь них же долу, на мир, и тебе откроются тайны бытия мира и человека. Тут изъяснение всего прошедшего: ибо, из чего сделан крест? Из древа познания добра и зла. Чья рука сделала его? Та, которая простерлась к плоду запрещенному. Тут изъяснение нашего настоящего. Мы все под крестом, обременены различными бедствиями: для чего? Дабы, подобно Голгофскому Страдальцу, совершивши поприще страданий, взойти через них в первобытную славу. Тут изъяснение нашего будущего. Гроб Иисусов празден: почему? Потому, что и все гробы некогда опустеют, отдав мертвецов своих. Преподобному «не дано видеть истления» (Деян. 2:31), для того, что и все, подобные Ему, облекутся некогда в блаженное бессмертие. Не напрасно в час смерти Его сотрясалась сама земля, помрачалось само небо, раздиралась завеса, мертвые восстали из гробов: на Голгофе решалась судьба не человечества токмо, но и всего мира; там искуплена вся тварь в свободу славы чад Божиих!

Столько тайн во гробе Иисуса для веры и надежды: менее ли для любви? Хочешь знать, как должно любить Бога и ближнего? – Не спрашивай о сем никого: взгляни на распятого Господа и познаешь, что значит любовь истинная. Хочешь ведать, до чего следует простираться терпению, смирению, преданности и незлобию? Не умствуй много о сих добродетелях: взгляни на распятого Господа, и увидишь, где им предел и какая мера. Ищешь побуждений к покаянию, средств к тому, чтобы согреть оледеневшее от греха сердце? Обними мыслями живоносное Тело: если оно не согреет твоего сердца, то ему остается один пламень адский. Все найдешь во гробе Спасителя, всему научишься у Креста: только, представ сему гробу, заставь умолкнуть в себе все земное, удали от себя суеты и заботы, расстанься с миром, останься один с Иисусом. Ах, останься! Ужели не можешь пребыть с Ним единым и единого часа? И для чего пребыть? Дабы принять от Него оставление грехов; дабы услышать: «днесь со Мною будеиш в раи» – оправдания, дабы потом быть и в раю вечного сожительства. Без сего, что пользы от стояния у Креста, от поклонения гробу? С рассеянными мыслями тотчас рассеются и благие впечатления, здесь полученные; огонь небесной любви, возженный от гроба, скоро погаснет от наглого дуновения страстей; вопли плоти и крови не замедлят заглушить тихий глас пробудившейся совести. Святая Церковь видит сию опасность, и посему-то так заботливо предостерегает от оной.

Да умолкнет убо, братие, да умолкнет всякая плоть человеча, и да стоит здесь со страхом и трепетом, и ничто же земное в себе да помышляет. Аминь.

Когда дети соберутся ко гробу отца, или подданные ко гробу владыки, то после слез и сетования первым делом их бывает узнать последнюю волю умершего. В прошедшие дни, братие, и мы сетовали, воздыхали и молились, воспоминая страдания и смерть Господа нашего. Время теперь, окружая гроб Его, узнать и Его последнюю волю о нас. Быть не может, чтобы Он отошел от нас к Отцу, не оставив нам какого-либо завещания. Но се, и книга завета на персях Его! Дерзнем, братие, дерзнем разогнуть сию священную книгу, да увидим и услышим, «что речет о нас Господь» (Пс. 84:9).

О братие, Он «речет мир на люди Своя» (Пс. 84:9).

«Мир оставляю вам, мир Мой даю вам: не якоже мир дает, Аз даю вам» (Ин. 14:27) «и Аз завещаваю вам, якоже завеща Мне Отец Мой, Царство» (Лк. 22:29).

Боже мой, к нам ли это завещание? Господи, нам ли сидеть на том престоле, на коем восседишь Ты? Но Твое Царство, Твоя и воля! Без Тебя мы все ничто, с Тобой каждый из нас – все! Не напрасно возшел Ты на Крест: после сего чуда, нет чудес, все естественно. Тебе угодно, чтобы где Ты, там был и слуга Твой (Ин. 12:26). Не слугам пререкать сей святой воле. Готовы, Господи, готовы разделять с Тобою славу Царствия Твоего. Но рцы нам, что нужно для приятия сего Царства? Ты Сам не вдруг возшел на престол. Быть не может, чтобы нам дано было взойти на него вдруг.

«Иже хощет по Мне ити, да отвержется себе, и возмет крест свой, и по Мне грядет» (Мк. 8:34). «Иже не приимет креста своего и вслед Мене грядет, несть Мене достоин» (Мф. 10:38).

Не легкий скипетр для Царства, но скипетр! Не златой терновый венец, но венец! Кто говорит из гроба, Тот может требовать жизни. Кто положил за нас душу Свою (Ин. 10:15–17), Тот не подаст нам вместо хлеба камней (Мф. 7:9). Готовы, Господи, готовы принять из рук Твоих и крест. Но что делать нам, когда мы изнеможем под сим крестом? -Ты Сам ведаешь, как «дух... бодр», а «плоть... немощна» (Мк. 14:38). Ты Сам вопиял о помощи, когда был оставлен на кресте Отцом. Куда обратиться нам, когда изнеможем под крестом на пути к Царству, Тобою завещанному?

«Да не смущается сердце ваше: веруйте в Бога и в Мя веруйте» (Ин. 14:1).

«...без Мене не можете творити ничесоже» (Ин. 15:5). Но «аще пребудете во Мне и глаголы Мои в вас пребудут, егоже аще хощете, просите, и будет вам» (Ин. 15:17).

«Аминь, аминь глаголю вам: веруяй в Мя, дела, яже Аз творю, и той сотворит и болша сих сотворит: яко Аз ко Отцу Моему гряду» (Ин. 14:12).

«Аминь, аминь глаголю вам, яко елика аще (чесо) просите от Отца во имя Мое, даст вам: доселе не просисте ничесоже во имя Мое: просите, и приимете..». (Ин. 16:23, 24), «...и еже аще что просите (от Отца) во имя Мое, то сотворю, да прославится Отец в Сыне» (Ин. 14:13).

«Сия глаголах вам, да во Мне мир имате: в мире скорбни будете: но дерзайте, (яко) Аз победих мир» (Ин. 16:33).

После таких обетовании, братие, нет места опасению и сомнениям. Завет верен: скреплен кровью, засвидетельствован небом и землей, принят и утвержден Отцом! А после такого завета нет места и разглагольствию. И к заветам человеческим не прибавляют своих слов, дерзнем ли прибавить к завету Божию? Слышал каждый, «имеющий уши слышать», слышал последнюю волю Господа своего: хочешь царства, приими крест; изнеможешь под крестом, обратись к Отцу; премедлит услышать Отец, предстанет в помощь Сын. «Будь только верен... до смерти» (Откр. 2:10), и кто бы ты ни был, будешь сидеть на престоле (Откр. 3:21), тебе завещанном. Небо и земля прейдут, а слово Сего Умершего не прейдет (Мф. 24:35), не прейдет.

Остается вручить кому-либо для хранения безценное завещание. Но кто может стать споручником между землей и небом? Един Ты, «Ходатай Бога и человеков» (1Тим. 2:5). От Тебя мы приняли завет сей, Тебе же дерзаем вручить его и под сохранение. Ты завещал, Ты и исполни!

Размышляя о чрезвычайном событии, ныне нами воспоминаемом, углубляясь в причину и цель крестной смерти Господа нашего, я невольно, братие, остановился при сем мыслью на одном событии в истории народа Израильского, которое, при всей малости своей в сравнении с событием Голгофским, имеет с ним примечательное сходство.

У израильтян – так пишет священный историк – была жестокая брань с моавитянами. Царь моавитский истощил все средства к отражению врагов, но без успеха. Наконец, осажденный в стенах царственного града своего, он обращается к последней крайности: берет первенца своего, который уже разделял с ним престол, возводит его на стену города, и в глазах всех неприятелей, приносит в умилостивительную жертву всесожжения. Такой беспримерный поступок произвел то, чего не могли сделать ни мужество, ни оружие: осаждающие тотчас прекратили осаду и брань и возвратились домой. И бысть, – говорит священный историк, – «раскаяние великое во Израили... и возвратишася в землю свою» (4Цар. 3:27).

Нужно ли подробно сказывать, братие, как разительный случай сей идет к тому, что воспоминаем теперь мы? Ах, и пред нами жертва, и пред нами возлюбленный Первенец, принесенный во всесожжение рукою Отца! И для чего принесен Он? Брань, ужасная брань, издавна идет у человека с Богом. Царь Небесный делал все для вразумления врагов Своих: и гремел против них проклятиями, и осыпал их дарами и благословениями, и заставлял небеса поведать славу Свою, и повелевал земле сотрясаться от сея славы; писал закон и на сердцах каменных, и на скрижалях каменных; но брань продолжалась! Ослепленные потомки несчастного праотца продолжали верить более змию-губителю, нежели Творцу и Промыс-лителю; никто не отлагал безумного желания, быть «яко Бози» (Быт. 3:5); все шли дерзновенно противу уставов неба. Что же делает наконец Царь Небесный? Увы, и Он берет Сына Своего возлюбленного, «Его же положи наследника всем, Им же и веки сотвори» (Евр. 1:2), берет, и пред лицом всего мира возносит Его на Крест, глаголя: «еда како, Его видевше, усрамятся смерти Сына Моего!» (Лк. 20:13).

И подлинно усрамилось многое. Усрамилось солнце, скрыв лучи свои среди полудня; усрамилась земля, сотрясшись в основании своем; усрамились камни и завеса храма, расторгшись в минуту смерти Сына Божия; усрамилась сама смерть, дав свободу восстать из гробов многим телесам усопших святых (Мф. 27:52). Но люди, люди, ах, они не усрамились! Сын заклан, но брань продолжается! Жертва принесена, но духовный Иерусалим в осаде! Много ли раскаяния видим пред Голгофой? Только два – Петрово и Иудино, но из них последнее тотчас окончилось вечной бранью. Много ли произошло и из раскаяния на Голгофе тех, кои, «видяще бывающая, били в перси своя»? Бия в перси, они возвращались, как замечает Евангелист, домой, между тем как тело Божественного Страдальца продолжало висеть на кресте. Что видим и ныне у сего гроба? Зрелище кровавой жертвы собирает вокруг себя каждый раз множество зрителей; плоть и кровь невольно умолкают, на время, при виде окровавленной плоти Сына Божия; гонимый крестом мир, по-видимому, убегает и сокрывается; с смертью Господа оживает у многих совесть, но проходит несколько дней печали, изображение Божественного Страдальца уносится от глаз, – и паки начинается брань с небом, паки спешат преломить печать мира и завета, утвержденного кровью Сына Божия.

Что причиной малого действия на сердца наши смерти Сына Божия? Мала жертва? Но другого Сына у Царя Небесного нет. Не велик и не тяжел крест? Но от него тряслась земля. Мало огня во всесожжении для разогрева хладных сердец? «Но обратитеся и видите, аще есть болезнь, яко Его болезнь!» В нас, в нас самих, братие, причина нашего нечувствия и окаменелости: и трудно ли открыть ее? Для того, чтобы образ страданий и смерти Христовой оказывал постоянное действие на жизнь нашу, – для сего необходимо, чтобы он с плащаницы перешел в нашу душу, чтобы оставался там не два, или три дня, а всегда. В таком только виде, – усвоенный душе и сердцу, сей Божественный образ может действовать на нашу жизнь и спасать нас от грехов. Но, много ли христиан, у коих образ страданий Спасителя их постоянно изображен в душе и сердце? И может ли он изобразиться там, когда мы так мало и так редко размышляем о крестной смерти Господа нашего?

В сем храме есть люди, посвятившие себя наукам: вопрошу их от имени распятого Господа: много ли раз размышляли они о смерти Его так, как непрестанно размышляют о предметах своей науки? В сем храме есть люди, занимающиеся служением истине, правосудию и законам; вопрошу их: вникли ли они, хотя раз в жизни, в великую прю неба с землей, в великую тяжбу Бога с человеком, с тем усердием, с каким вникают ежедневно в маловажные тяжбы и пререкания человеческие? В сем храме есть немалое число людей, куплю деющих; вопрошу и их: измеряли ли они умом своим хотя раз всю величину Креста Христова, взвешивали ли всю тяжесть грехов своих? Не думаю, чтобы между нами много было людей, кои в состоянии дать утвердительный ответ на сии вопросы. Как же, после сего, действовать Спасителю на наше сердце, когда Его Самого нет в этом сердце, когда Он остается на хладных досках и убрусах! Каково сеяние, такова и жатва. Мы посвящаем воспоминанию страданий Христовых только несколько часов в году, и точно в сии часы мы заметно делаемся лучше; благих впечатлений от них у некоторых становится на многие дни. Но испытайте сделать более для своего Господа, решитесь посвятить размышлениям о смерти Его хотя несколько часов в каждую неделю; дайте таким образом войти образу Его в вашу душу и сродниться с нею, – и вы увидите, какая перемена произойдет в ваших мыслях, чувствах, а потом в самых делах и жизни. Господь, войдя в храм души, не оставит там продающих и покупающих, изгонит их и соделает его чистым. Вы сами, поставляя себя как можно чаще на Голгофе, вы сами приучитесь смотреть на все с ее святой высоты; а смотря оттуда, увидите во всем мире совсем другое, нежели что вам представлялось дотоле; на многое, что теперь останавливает на себе ваши взоры, вы не захотите и смотреть; и напротив во многом, что теперь для вас вовсе неприметно, откроете истинное величие; широкие пути мира, ведущие в пропасть, представятся вам со всей извилистой опасностью их; а узкий путь, ведущий к Царствию, явится во всей небесной прямоте и краткости. Словом: смотря с Голгофы, вы невольно будете смотреть прямо в Небесный Иерусалим. После сего, ничто в мире не заставит вас свести очей с неба и разлучиться со своим Спасителем.

Церковь делает все, чтобы помочь нам в этом великом деле: она еженедельно отделяет два дня на воспоминание страданий и смерти Христовых. Если бы мы вместе с нею каждую среду и пяток, хотя немного, разделяли сии воспоминания, то образ страданий Христовых давно бы наполнил всю душу нашу. Но это прекрасное средство остается без употребления; многие из нас вовсе не знают, что значит среда и пяток. Как же после сего образу страданий Христовых быть в нашей душе, когда мы не стараемся нисколько оживлять и утверждать его в ней? А не оживленный и не утвержденный в душе, как может он оживлять и утверждать в добре душу?

Но такое частое размышление о смерти Господа может сделать жизнь нашу унылой; это значило бы распространить Страстную седмицу на целый год. – И мы боимся сего, боимся пробыть со Спасителем нашим и Крестом Его несколько долее уреченных дней и часов? Увы, сие-то самое и составляет недуг наш; отсюда-то и происходит, что Крест Христов не производит никакого действия на наши нравы и жизнь. Сколько седмиц, месяцев, может быть, годов проводится нами для мира и с миром; а когда надобно проводить время с Господом, мы «дни» смотряем тогда, «и месяцы и времена!» (Гал. 4:10). Точно, частое размышление о страданиях Спасителя должно прогнать от нас много безумных радостей, изгнать буйство чувств, угасить пламень страстей, заставить разорвать не одну нечистую связь, но зато вместе с сим лишением (если можно назвать лишением отвержение того, что губит нас) откроется для нас из-под Креста Христова источник новых утешений и чистых радостей, о коих мы теперь вовсе не ведаем: мы узнаем, что такое умиление сердца, мир души с Богом и совестью, твердость среди превратностей земного счастья, спокойствие духа на ложе смертном; зато будем ожидать перехода в другой мир не как неверные рабы, пойманные в бегстве, а как дети, возвращающиеся к Отцу.

Ах, братие, сколько бы мы ни старались забывать бренность земного бытия нашего, но ударит, наконец, и для нас последний час, наступит и для нас Великий Пяток – страшный день смерти, после коего надобно будет почивать в сердце земли до всеобщего воскресения! Тогда само собою все выпадет из рук, и в них вложат один крест. Но может ли оружие сие защитить нас тогда, если мы в продолжение жизни никогда не брали его в руки и не приучились им действовать?..

Попечемся же заранее сдружиться со смертью нашего Господа; снимем, подобно Иосифу, снимем и мы Его со Креста, и положим во гробе нове, в сердце нашем, «идеже», может быть, еще «николиже» Он лежал (Ин. 19:41); и будем, подобно мироносицам, во всякое удобное для нас время, ходить к Сему Божественному Страдальцу и плакать над Ним о грехах наших. Господь не останется в долгу у нас: мы будем разделять с Ним таким образом Его смерть временную, а Он разделит с нами жизнь вечную.

А без сего постоянного содружества с Крестом Господа в сердце, не ожидайте от Него действия и в жизни вашей. Хладные поклонения и лобзания наши столь же мало могут воскресить нас, как и оживить Его. Аминь.

По милосердию Господа, мы паки достигли в пречестные дни страданий Христовых, еще поклонились вчера пречистым страстем Христовым, – и се стоим ныне уже над самым гробом нашего Спасителя и Господа. Многие из братий наших, отшедшие от нас в минувшем лете на небо, зрят теперь уже Иисуса прославленного; а нам, обложенным плотью, подверженным напастям и скорбям, нам должно взирать еще на Иисуса страждущего. Что лучше? – Иисус един и тот же, на небе и на земле, на престоле славы и во гробе. И если мы, по временам, бываем мыслию на небе, то и небожители, я думаю, не мыслью токмо, а и всем существом своим теперь с нами на земле, у гроба общего нашего и их Спасителя.

С Ним нет никакой перемены! Смотрите: те же язвы, тот же венец терновый, то же сердце, отверстое для всех грешников. Сладчайший Иисус наш весь един и тот же!

Что с нами? Каковы мы? – Я уже не спрашиваю, те же ли, какими вышли из купели крещения? Искать невинности наших дней первых – то же, думаю, что искать невинности Адамовой. Те же ли мы, по крайней мере, какими были недавно, после исповеди и Таинства Причащения?

Увы, когда Господь наш един и тот же, и мы все едва ли не одни и те же! – Он Тот же в любви к нам, в смирении и долготерпении; а мы те же в любви к миру, в гордости, в злопомнении и невоздержании! – Он един и тот же в желании спасти нас кровью Своею; а мы одни и те же в нежелании отстать от безумных требований плоти и крови! Ныне каемся и плачем о грехах, а завтра стремглав готовы ринуться в ту же бездну! Летами преклоняемся, а грехами юнеем; проводим, одного за другим, ко гробу друзей и знакомых, а о своем гробе и не помыслим. О грехе, откуда взял ты силу так тиранствовать над нами? О страсти, кто дал вам право так ненаказанно влечь нас ко дну адову? «Сыне человече», – вопрошал некогда Господь пророка, пред коим было поле костей мертвых, – «оживут ли кости сии?» (Иез. 37:3). А мы, Господи, дерзнем вопросить Тебя Самого, оживут ли кости наши? Восстанет ли из гроба внутренний человек наш? Будет ли конец нашему развращению? Настанет ли когда-либо «день» нашего «спасения»?

Ныне, братие, – отвечает Апостол Господень (2Кор. 6:2), – «ныне время благоприятно, ныне день» нашего «спасения»; ибо ныне день примирения с Богом всего мира. Если сея Крови стало для очищения всего мира, то для тебя ли одного недостанет? И если ты ныне, у гроба Спасителя, не расстанешься со грехом, то когда же сделаешь это? Ты видел третьего дня, как грешница слезами омыла все грехи; ты слышал вчера, как разбойник путем сердечной исповеди со креста пошел в рай. Вот путь, коим идти, вот пример, коему следовать должно! Что легче сего? Разве у тебя нет языка для исповедания вместе с разбойником распятого Господа? Разве нет очей для омовения, вместе с грешницей, слезами пречистых ног Его? Как! Ты не можешь удержать слез в театре, при виде вымышленных бедствий, причем лиц, тебе вовсе чуждых, и даже никогда не существовавших, и не обольешься слезами при виде Спасителя твоего, висящего за тебя на Кресте, при мысли о собственной твоей погибели от грехов? Только решись отселе быть верным своему Господу; только разлюби искренно грех, вступи на путь правый и не озирайся вспять; – и мы, при всем недостоинстве нашем, от имени почившего во гробе Господа, обещаем тебе помилование и готовы стать на Страшном Суде Его свидетелем твоего спасения.

Но если, погибающий собрат, ты и с нынешнего священнодействия отойдешь, как отходишь из театра с печальных зрелищ; если сии кровавые язвы, за тебя понесенные, не заставят тебя позаботиться об исцелении язв твоей совести, то знай, что Господь не всегда будет почивать для тебя в сем виде во гробе; нет, Он восстанет, явится тебе, окруженный не нами, слабыми служителями Его, а тьмами тем Ангелов, и потребует у тебя отчета в делах твоих и Крови Своей – не нашими слабыми устами, а гласом громов многих (Откр. 10:3). Тогда поздно будет, подобно юродивым девам, искать елея любви и благих дел. Светильник угаснет, двери затворятся (Мф. 25:10) – и ты останешься во тьме кромешной. «Имеяй уши слышати да слышит!» (Мф. 25:30). Аминь.

Между разными средствами, к коим судия Иисусов обращался для освобождения Божественного Узника от казни крестной, было и то, что Господь наш, после жестокого бичевания, над Ним совершенного, немедленно изведен был Пилатом из претории к народу, в той надежде, что вид облитого кровью тела, увенчанной тернами главы преклонит на жалость сердца врагов Его. – В самом деле, вид сей был так трогателен, что судия первый, при взгляде на Божественного Страдальца, не мог удержать в себе чувства жалости и сострадания, и громко воскликнул: «се человек!» Се, – то есть, как бы так говорил Пилат иудеям, – ваша жертва! Смотрите, как она, в угодность вам, умучена! как мало осталось в сем человеке образа человеческого!

Святая Церковь, чтоб возбудить в каждом из нас духовное участие в страданиях Спасителя нашего, в предшествующие дни употребляла для того разные средства: а ныне, как бы в заключение всех способов убеждения, износит пред нас самое изображение пречистого Тела Господа в том виде, как оно, снятое со Креста, положено было во гроб, и изнесен-ное, оставляет пред нами до самого дня Воскресения; дабы мы, имея всю удобность насмотреться на язвы Спасителя нашего, узнать по числу и глубине их, как многочисленны и тяжки грехи наши, невольно получили таким образом отвращение к жизни беззаконной и престали своими грехами распинать Спасителя своего снова.

Судия Иисусов не достиг, как известно, цели своего благого намерения; ожесточенное: «распни, распни его!» (Лк. 23:21) – было ответом на его трогательное восклицание: «се человек!» Мы, по-видимому, гораздо счастливее его в сем отношении; ибо, износя пред вас сие святое изображение, никогда не слышим того, что слышал он, а внемлем противному: все клянутся не давать лобзания, «яко Иуда..». Но, братие мои, несмотря на все сие, можно ли быть твердо уверенным, что мы ныне успеваем сделать для возлюбленного Господа нашего более, чем римский судья Его? Неложный признак успеха в сем случае один: уменьшение между нами нечестия и пороков, умножение веры, любви и прочих добродетелей. В пользу ли нашу сей решительный признак? Пастыри града сего, в прошедшую четыредесятницу вы приняли из уст всех жителей его исповедание во грехах: скажите, можно ли вам, явясь ныне пред Сего Великого Пастыреначальника, объявить, что в настоящее лето слух ваш менее страдал от ужасной повести дел темных? Правители и судии, в руках коих весы закона и правды для всей страны нашей, скажите и вы, можно ли вам пред Сим Судьею неба и земли засвидетельствовать ныне, что тяжесть преступлений, лежащая на весах ваших, не увеличивается, а уменьшается, что носящие имя Христово начинают менее досаждать вам неправдами своими, нежели враги Креста Христова? – А когда пастыри и правители наши не могут, братие, представить за нравы наши благого свидетельства, то кто и что поручится ныне за нас пред Господом и Спасителем нашим?

Что же делать ныне служителям алтаря среди такой безуспешности их служения? Уже не взять ли им по сему самому святое изображение сие от очей наших, и не сокрыть ли, подобно ковчегу завета, среди Святая Святых, дабы оно было там предметом чистого созерцания и поклонения для одних Ангелов Божиих, выну присутствующих в храмах наших?.. Но что же мы взамен сего представим вам более трогательного?.. И если от Креста и Плащаницы Господней некоторые возвращаются прямо на путь неправды, то что будет, если не станет перед очами их и сего трогательного зрелища? – Или, может быть, подобно судии Иисусову, умыть нам, братие, пред всеми вами над сим изображением руки и сказать, подобно ему: «мы неповинны в крови праведного сего»; мы делали с своей стороны все, чтобы вы уразумели цену сей Божественной Крови, чтобы она не пала на главы ваши. Но, увы, чего достигли бы мы и таким образом? Наша ли собственная невинность должна занимать нас, когда вы гибнете душой?.. Нет, подобно Иеремии, сидевшему и плакавшему на развалинах возлюбленного Иерусалима, и мы, братие, должны просидеть мысленно у развалин образа Божия в вас, должны до последней минуты вашей и нашей жизни употреблять все средства к тому, чтоб сей образ паки был восстановлен во всей лепоте своей. И мы будем делать сие; будем, по совести и примеру апостола, настоять «благовременно», и даже «безвременно», доколе Сам небесный Домовладыка не воззовет нас с духовной стражи Своей. Но, совершая долг звания своего, вместе с тем, братие, мы молим и вас самих, не пренебрегать совершенно спасением душ ваших, обращать хотя сколько-нибудь внимания на ту бездну греха, в коей многие находятся доселе. Быть не может, чтобы таковые были совершенно довольны своим греховным состоянием, чтобы совесть давно не внушала им, что аще не покаются, непременно погибнут. Вероятно, многие из таковых уже не раз давали обет исправить свою жизнь, оставить все пагубные и бесчестные привычки, примириться с Богом и совестью... За чем же стало дело, возлюбленные? Когда лучше положить начало сему покаянию, как не теперь, у гроба Господня? «Ныне, ныне время благоприятно, се ныне, ныне день спасения!» (2Кор. 6:2). Время благоприятно; ибо все вокруг нас теперь располагает к покаянию; день спасения: ибо день смерти Господа, подъятой для спасения всего мира. Имея в виду сие, и мы ныне особенно почитаем за долг возвысить глас свой, и, словами апостола Христова, воззвать ко всем и каждому: «примиритеся с Богом!» (2Кор. 5:20). Великие и малые, знатные и бесславные, богатые и убогие, мудрые и неразумные, – всяк кто грешник – и, следовательно, всяк кто человек – «примиритеся с Богом!» Престаньте раздражать вашими грехами Всемогущего и Благого; престаньте утомлять милосердие Его своим ожесточением и нераскаянностью, да не подвергнетесь тому, что будете плакать и умолять, но никто не услышит вас.

«Примиритеся!» Да падет каждый грешник пред сим гробом и да скажет со слезами: Господи и Владыко живота моего! Вполне чувствую, как много оскорбил я благость и долготерпение Твое, блуждая доселе по всем стезям греха и беззаконий, творя непрестанно волю плоти и скверных помышлений моих. Прости мне мое неразумие, гордость и злобу: я не ведал сам, что творил. Теперь вижу всю мерзость деяний моих, – и прибегаю к Тебе с покаянием. Конец неверию и ожесточению! Конец злу и беззакониям! – Отселе я раб Твой, исполнитель закона Твоего, ревнитель славы имени Твоего. Сколько я любил грехи, стократ более буду любить святый закон Твой. Приими мое исповедание, и даруй силы совершить обет мой.

Такая молитва от покаянного и сокрушенного сердца будет, братие, самым приятным приношением для почивающего во гробе Господа и Спасителя нашего. Для принятия сего дара от грешников Он и является ныне в сем святом изображении. Да не будет же сие явление без плода для каждого из нас! Аминь!

«Есть же обычай... да единого вам отпущу на Пасху: хощете ли убо, (да) отпущу вам Царя Иудейска; Возопиша же еси, глаголюще: не Сего, но Варавву. Бе же Варавва разбойник» (Ин. 18:39–40).

Вот, наконец, среди беззаконного суда над Иисусом и глас о Нем народа, – тот глас, в пользу коего ныне по разным странам столько лживых и безумных возгласов! Вот, наконец, приговор над Иисусом и так называемого, свободного собрания общественного, – тот приговор, мнимым беспристрастием коего так жалко прельщаются целые царства и народы! – И Пилат, подобно нынешним мудрецам, уверен был в превосходстве добродетели перед пороком, почему и почитал совершенно достаточным поставить только невинного Иисуса пред народным собранием наряду с Вараввой, дабы спасти Его от казни крестной; но что вышло? Вместо гласа Божия, каковым привыкли иногда называть глас народа, из уст иудеев раздался ужасный голос духа злобы: «не Сего, но Варавву!» ..

Остановитесь, несчастные избиратели! Что сделал вам Пророк Галилейский, что вы осуждаете Его так безжалостно на смерть? Не Он ли отверзал очи вашим слепцам? Исцелял ваших прокаженных? Изгонял бесов? Воскрешал мертвых? Не Он ли поучал всех и каждого путям живота вечного? С другой стороны, чем заслужил вашу любовь и предпочтение перед Иисусом Варавва? Не от него ли столько времени трепетали грады и мирные веси? Не его ли проклинают доселе за разбой и убийства жены, лишенные супругов, матери, обезчадевшие от детей? Не вы ли сами, наконец, молитесь ежедневно и в храме и в домах ваших о пришествии Мессии, Который стоит теперь перед вами, ожидая вашего приговора?

Никто и ничего не может сказать напротив; и, однако же, все вопиют: «не Сего, но Варавву!» Почему? Потому что Божественное лицо и святое учение Иисусово не приходятся по страстям и народным предрассудкам иудейским; потому что Он не удовлетворяет и не показывает желания удовлетворить тем мечтательным ожиданиям, кои каждый создал в уме своем касательно лица и действий Мессии.

Нет сомнения, что несчастные избиратели иудейские следовали в сем случае даже не собственному, хотя бы и ошибочному, мнению, а чуждому наущению; нет сомнения, что фарисеями и книжниками внушено им теперь о лице и действиях Иисуса множество самых превратных понятий: что Он «мытарем друг и грешником» (Мф. 11:19); что Он «субботу не хранит» (Ин. 9:16); что если «изгонит бесы, токмо о веелъзевуле князе бесовстем» (Мф. 12:24); что если бы даже был невинен, «то уне есть да един человек умрет за люди, а не весь язык погибнет» (Ин. 11:50) – от мести грозных римлян, в случае признания Его за Мессию и царя Иудейского. Но, братие мои, лучшим ли от всего этого делается беззаконный приговор, который народное собрание иудейское произнесло теперь над Иисусом? Менее ли отвращения и ужаса внушает к себе это злосчастное ослепление общественное? – Если Сын Божий, Спаситель человеков, отданный на суд народного мнения, не мог найти у него Себе предпочтения пред Вараввой и осужден на смерть, то какая невинность и какая добродетель могут быть уверены, что глас ослепленного народа не принесет их в жертву, если не своим, то чуждым страстям и прихотям?

Итак, видите, когда и где явилась уже во всей силе слепота мнений и приговоров народных, коим лжеименная мудрость возмнила ныне подчинить благоустройство обществ человеческих! Вопрос о сем решен еще на Голгофе, среди суда над Спасителем мира. – И что видим у тех народов, кои в недавние дни, возревновав примеру Пилата, имели безумие отдать общественное благо свое на мнение и суд всех и каждого? Сколько людей мудрых и добродетельных променено уже на Варавв и разбойников! – Но иудеи, при всем ослеплении своем, все еще показали себя разумнее мудрецов нынешнего века: они испросили токмо свободу Варавве, но не оставили его во главу и вождя над собой, а в наши несчастные времена Вараввы из темниц прямо идут восседать на лифо-стротоне, и неомытыми от крови руками берут нагло жезл всенародного правления!..

Возблагодарим, братие мои, Господа за то, что мы далеки от сих безумных шатаний ума превратного, далеки и по месту, а еще более по духу, который господствует в благословенном Отечестве нашем. А между тем, собравшись ныне у подножия распятого Спасителя нашего, Который пришел «умиротворить Крестом Своим всяческая» (Кол. 1:20), размыслим о том, яже христианину, при настоящих обстоятельствах, «подобает творити», яко богоугодная и потому душеполезная, и яже отметати, яко богопротивная и потому душевредная.

Что волнует и мятет ныне несчастные царства и народы? Мысль, каким образом наилучше устроить общество человеческое, кому вручить в нем власть и силу: единому или всем и каждому.

Прежде всего, приметим, братие мои, что самый вопрос сей в очах истинного христианина есть уже безверие и богохульство. Как будто Промысл Божий, без воли коего не падает с главы нашея ни единого волоса, мог оставить судьбу целых царств на произвол случая, и не явил вседержавной воли Своей о том, как и от кого им быть управляемыми? Не со всей ли ясностью сказано в слове Божием, что Сам Вышний владеет «царством человеческим, и ему же восхощет, даст е» (Дан. 4:22). Не Сам ли Бог глаголет устами Премудрого: «Мною царие царствуют, и сильнии пишут правду» (Притч. 8:15). Не Сам ли Он посему воспретил всякое ослушание власти предержащей, говоря: «несть... власть, аще не от Бога; Темже противляяйся власти, Божию повелению противляется» (Рим. 13:2). Что же после сего недоумевать и вопрошать о том, что решено и утверждено Самим Богом?

Но вообразим на время, что жребий царств и образ управления народов отдан на произвол самих людей: какому примеру всего лучше последовать в избрании его, как не примеру Самого Бога? Ибо царства человеческие, очевидно, не могут иметь учреждения лучше того, как учреждено Царство Божие. Но но учреждено так, что везде в нем видны не только строгий порядок и подчиненность, но и единодержавие.

Чтобы совершенно убедиться в сем, пройдем мыслью по неизмеримому Царству Божию и, первее всего, взойдем, хотя и недостойные, на небо. Видите ли несчетные сонмы Херувимов и Серафимов, неизмеримые лики Архангелов и Ангелов? Все светлы, все чисты, все могущественны, все блаженны: но все хранят неизменяемый порядок и подчиненность. Низшие приемлют озарение от высших, высшие – от высочайших, сии – от первых и старейших; и все соединены навеки под единой Главой – Единородным Сыном Божиим, Который есть Владыка Херувимов и Серафимов, Начало-вождь Архангелов и Ангелов.

Не подобный ли порядок и чин усматриваются и на видимом нами небе? В средине – солнце, яко глава и царь, вокруг его, по непреложным законам, вращаются планеты, за ними текут спутники, или луны. Самые кометы, в их своеобразном беге, соблюдают зависимость свою от солнца: к нему единому возвращаются и от него единого, как бы получив новое назначение, уходят. Нарушься этот порядок, сия строгая подчиненность хотя на одну минуту, – и весь мир наш сотрясется в самых основаниях своих.

Сойдем с неба на землю, и посмотрим, что на ней. Здесь, после падения владыки земли, злополучного прародителя нашего, нет уже первобытного совершенства и согласия; и, однако же, везде является зависимость и подчиненность низшего высшему, везде закон единства. Нет между тварями земными ни одного, большего или меньшего отделения, которое не представляло бы собой некоего вида иерархии, потому самому и называются они не безглавыми обществами, а царствами, в коих существа, одаренные превосходнейшими качествами, именуются даже царями.

Посмотрим ли при сем на самого человека: в теле его множество членов, но всеми управляет глава, и она едина. В душе его множество способностей, но над всеми царствует ум, и он един.

Между дикими животными господствует на земле безначалие и равенство; за то ни одно из них не может сретиться с другим живым существом, чтобы не нанести, или не потерпеть смерти, по крайней мере, вреда и страха.

Сойдем, наконец, мыслью, при свете слова Божия, даже во ад (да дарует Господь, чтобы мы сходили туда одной мыслью, и для того именно, чтобы не сойти туда когда-либо на самом деле!). Где более мятежа и безначалия, как во аде? Ибо, от чего и произошли ад и геенна, как не вследствие мятежа на небе Ангелов против Вседержителя? – Но и духи злобы поняли, что, при совершенном равенстве и безначалии, не может существовать никакое общество: и вот те, кои на небе не захотели повиноваться Всемогущему Творцу и Благодетелю, во аде должны раболепствовать пред велениями сатаны – всегубителя!..

Видите теперь, чем держится весь мир, видимый и невидимый? -Он держится повиновением и подчиненностью. Видите, прежде всего, какой главный закон господствует в Царстве Божием? – Закон порядка и единодержавия. Как же после сего думать и утверждать, что царства человеческие могут существовать иначе, нежели как существует Царство Божие! Тем паче, когда устав царств земных изречен Самим Владыкой неба и земли!

Посмотрим теперь на мир Божий с другой стороны. Явно, что он не таков, каким вышел из рук Творца; что в него вкралось зло, вредящее его совершенству и блаженству тварей. Поскольку зло это не могло быть от Бога, то откуда произошло оно? – От злоупотребления той самой свободы, которую так неразумно ставят ныне во главу угла. Возмутился против Бога на небе Архангел: и отторг вместе с собой, как выражается Тайновидец, «третью часть звезд» (Откр. 12:4), то есть, Ангелов. Возмутился в Едеме против заповеди Божией первозванный человек, – и, изгнанный из рая сладости, распространил вместе с собой по лицу земли грех и проклятие. Вот откуда зло в мире – от крамолы и мятежа!

Чтобы еще более убедиться в истине всего нами утверждаемого, воззрите, братие мои, наконец, на образ Божественного Страдальца, предлежащий теперь очам нашим! Для чего Сын Божий сошел с неба, претерпел страдания столь ужасные, и умер на кресте? Для того чтобы примирить небо с землей, удовлетворить за грехи наши правде вечной, возвратить нам возможность паки чадами Божиими «быти» (Ин. 1:12), и наследниками Царствия Небесного; чтобы вместе с нами восставить и все, через нас падшее и возмутившееся, и соединить, как выражается святой Павел, «под единой главой» (Еф. 1:10). Значит, Сын Божий воплотился и пострадал именно для того, дабы Крестом Своим изгладить, столь ужасно тяготеющие над нами и всем миром, последствия нашего мятежа Едемского. Если бы злополучные прародители наши, прельщенные пагубным советом змия-губителя, не возмечтали быть «яко бози», и не восстали дерзновенно против заповеди своего Творца и Благодетеля, то на земли не было бы ни греха и проклятия, ни болезней и смерти; а посему не было бы нужды и в сей ужасной жертве всемирного искупителя. Тогда Сын Божий являлся бы среди нас, как является в мире Ангельском, окруженный величием и славой: а теперь видите, чем увенчана Его глава – тернами! Видите, чем украшены Его руце и нозе, – язвами гвоздинными! Видите, чем проникнуто Его сердце, – копием!

Помни же все сие, христианин, и подобясь Спасителю твоему, Который, будучи Единородным Сыном Божиим, «не восхищением», – как говорит апостол, – «непщева быти равен Богу, но Себе умалив, зрак раба приим... смирил Себе, послушлив быв даже до смерти... крестныя» (Флп. 2:6–8), – востекай и ты на высоту и духовную и вещественную, и частную и общественную, путем не превозношения и гордыни, а – веры, смирения, преданности и любви ко всему, что дано тебе в руководство свыше, и поставлено над тобой Самим Богом. Аминь.