В неделю девятую надесять по пятидесятнице

Любите враги ваша, и благотворите.

Лк. 6:35.

С позволением Твоим, Иисусе мой, доложил бы я Тебе, чтоб о сей Твоей новой заповеди отнюдъ не говорено было к человекам более. Ибо, хотя о ней по ныне говорено и много, да однако не приобретено от нея иного, кроме, или слабого извинения, что не могут они ея исполнить, яко естественным рассуждениям противной, или продерзского объявления, что не хотят по ней поступать, яко нимало с их честию несходной. Будеж еще к таким людем говорить, кои себя весьма или непотребными, или непокорными оказывают: то в явную тем опасность, как почтение закона, так и власть Законодавца ввергать? Уже в свете, где все правила Твоим противныя царствуют, ничто от всех так не похвально, как отмщение, которое страстию великих сердец имянуется, да и ничто так не безчестно, как прощение, которое подлостию слабоумных почитается. Разговаривать с обиженным, чтоб он о своей обиде тужить перестал, и гнева своего не оказывал, за великую глупость, или простоту почтено. Любите враги ваша. Господи! когда столько Тебе надобно, чтобы человеки между собою любилися: то, по крайней уже мере, заповедь да понравится, и сперва несколько полегче вид любви да покажется. Пусть выучатся человеки сперва любить любящего их, чтоб выучились они после люблению ненавидящего их; пусть выучатся сперва быть благодарными к добротворящему им, чтоб выучились после показыванию благодеяния к обидящему их. А то как мне учинить, чтобы любили там врагов, где не любят ни друзей? да чуть не также ли поступают и самыя братья! Как мне учить, чтобы благодеяния за обиды там воздавались, где обиды за благоделния воздаются? Ах! пусть выучатся сперва человеки быть человеками, чтобы после могли быть они Христианами. Пусть разпознают сперва склонность своей природы, чтобы после спознали правила веры.

Не так ли то водится, почтенные мои слушатели, в таком веке, каков есть нынешний, где любовь весьма простыла, или вовсе в сердцах человеческих погасла? Однако Иисус Христос хощет, чтоб оное Его слово: любите враги, ваша, говоримо, проповедуемо и повторяемо во уши Христиан Его было, дабы они чрез то ведали, сколь Ему угодно такой заповеди исполнение, коя единственно самая Его есть заповедь. Подлинно, не слыхано еще в свете учения, так высокого и так великодушного, кое достойно издателя, оное издающего, и достойно подданного, оное приемлющего. Издатель есть Богочеловек, совершенной любви научающий, а подданный человеко- христианин, совершенную любовь делом исполнять долженствующий. И на сем-то основании имею я доказать, что к принятию сего, о люблении врагов, учения, споспетествует и натура и закон. Натура того хощет; закон о том повелевает. Должен то чинить по натуре, кто хочет быть человеком; должен то чинить по закону, кто хочет быть Христианином. И так в двух пунктах состоит мое поучение.

Я не хочу теперь знать нам того, что о страстях человеческих чрез философию древние мудрецы поняли; да еще ни того, что чрез Писание священные Учители толкуют: а хочу, чтоб мы рассуждали только о том, что чувствуем в себе самих, для узнания нами того, что наши страсти, сказать собственно, многими болезньми суть. Наша натура желает ли, боится ли чего, или каким-либо другим образом к чему побуждается; то бывает оное тогда, когда она что-либо страждет, или что претерпевает; потому что она тем смущается, и вне оного покоя находится, в коем, сказать прямо, состоит ея здравие. Представь ее, например, смущену, с преобладанием такой страсти сильной, кая ломает ея смешение, и приводит в смешение чувства: тогда она находится больна непостоянностями нрава, повреждениями вкуса и хотениями того, что ей кажется угоднее, а не того, что бывает полезнее. Она делает то, что чувствует, а не то, что долженствует. Представь же ее спокойну, в совершенной тишине духа, во внутреннем спокойстве сердца; тогда она есть здрава, правыми мнениями, порядочными хотениями и благоразумием, кое ею постоянно в правости рассуждений управляет, да и к свободному шествованию по стезе такого жития, кое все есть жизнию, наставляет; потому что совсем она спокойна.

Между же всеми страстями, более ко гневу возбуждает враждебная ненависть; а особливо тогда, когда она от смертоносных отмщения припадков сопровождаема бывает. О какая та болезнь! она, желчь разогревшаяся, коя смущает внутри дух, от многих безпокойств мучимый, и оказывается снаружи на лице, с печали похудевшем. Она тягость, скорбения несносная, коя, упадая на сердце, заплетает его и стесняет; внутреннее в душе токование, чрезвычайные безпокойства производящее; смутное в уме помрачение, бурю смертоносных мыслей поднимающее; яд крови, всякое согревающее увеселение отравляющей и гнев воспаляющей: лихорадка, то в страхе знобящая, то в нетерпеливости жгущая, то в злоумышлениях коварствами пренаполненная. Некоторый мудрец назвал ее злостей торжищем. Между тем, разсерчавший человек по ненависти на других приходит сам себе в ненависть. Он терпит много, не хотя терпеливно снесть ничего; он хочет отмщение над врагом получит; но ценою так дорогою, что когда он сбирается за обиду отмстить, то в оное же время его неприятель уже ему зе отмщение самым оным умышляемым от него отмщением отмстил.

Смущение так гневливое, во Священном Писании под именем лукавого духа, то есть беса, примечено; и оно-то некогда смущало царя Саула: Дух Господень отступи от Саула, и давляше его дух лукавый¹⁷⁴. Не было никогда такого государя, которому, хотя бы когда во сне с большим спокойствием препроводить дни свои привиделось, как Саула. Он от подлого рода возведен был на Иудейский престол, будучи любим от своих подданных, страшен своим соседям, увещаваем премудрыми советами Пророка, защищаем десницею шествовавшого пред его воинством Всемогущего Бога, так что он отнюдь не мог того себе пожелать, чтобы ему в самой вещи быть таким, каков он был, хотя очень трудно то кажется, а именно царем, да притом еще и счастливым; однако со всем тем, возненавидел он Давида, и восхотел над ним отмщение получить: сего довольно ко учинению его пренесчастливейшим изо всех людей. Но та ненависть есть ядовитая, коя грызет у него сердце; тѣ возмущательные колебания отнимают у него покой; те злые безпокойствия принуждают его отступиться от царства, и разъежжать по полям; те гневливые обезумления приводят его в ненависть всему народу. О какое непонятное дело! ни царь он, ни человек. Одна только страсть лишает его увеселения, государствования и живота: да еще страсть такая, коя есть дух лукавый, дух нечистый, из ада приходящий, где только ненависть свои пределы имеет, и где только осужденным друг друга ненавидеть дозволено.

Но пусть смущенной натуре покой возвратится. Вот он возвращен, как бы больному здравие; а сей покой не другое что, как только любовь и мир. Увеселителен тот покой, коим пользуется Саул, приятным игранием гуслей Давидовых усмирившийся. Блаженна та тишина, в которой будучи душа от огорчений духов раздраженных, и от горячестей чувствований гневливых свободна, всем увеселением спокойного жития наслаждается. Натурально то состояние, в коем человек собственно есть человеком: потому что не будучи уже он от восторгов свирепства безобразен, с одним только видом человеколюбия является.

И так я говорю, буде натура сроднее, сказать, к люблению, нежели к ненавидению, то она имеет быть склоннее к прощению, действу любви, нежели к отмщению, действу ненависти. И потому заповедь о люблении врагов столь непротивна натуре, и столь сходственна с натурою, что ничто другое содержать ее во здравии не может; сие же здравие состоит в ее спокойстве. И так, не исполнять такую заповедь, есть супротивляться натуре, и показывать себя или не человеком, или несмысленным.

Но вооружение ко отмщению, для удовольствования кому-либо себя в показанной досаде, не желание ли есть, наипаче же увеселение натуры? Так, оно есть желанием, да однако больной натуры, от преобладания страсти отягощаемой. Ведь и в горячке лежащий, во время приступления глубокого к нему жара, хочет воды, для утушения горячести жажды, однако сие его хотение неправильно; да и то, чего он хочет, отравою есть здравия, а не прохлаждением горячести. Подлинно, оно есть увеселением, но натуры беснуемой, от лукавого духа возмущаемой, а не от благорассуждения правимой. Да также и с ума сошедшим людям кажется иногда приятно с вышины в низ бросаться, или свое тело терзать; и как о них сказано, что они купно со смехом погибают. Однако в жилах слышится кровь, еще же и вне жил, якоже оная первомученика неповинного, который хотя и не в живых, да однако не без чувствования вопиет о отмщении жестокосердого братоубийства. Так говорит Бог к Каину: глас крове брата твоего вопиет ко Мне¹⁷⁵. Ах! знать, что сия кровь очень густа была, кая больше нечистоты, нежели силы имела; когда она в низу в своей густоте бродит, а не в верх к великодушию вспрыгивает; та кровь, вопиющая на Каина о отмщении, не кровию есть уже умирающего Авеля, чтоб из жил его кричала, но Авеля, уже умершего от земли вопиющая. Приметьте вы оное священное слово: глас крове брата твоего вопиет ко Мне от земли. Не без таинства есть сие, толкует святый Амвросий, дабы мы знали, что кровь, ко отмщению жадная, не кровию есть уже человеческою, но кровию бренною, кровию земною, от земли. Нет, говорит мудрый Платон, кто в великодутии превосходнее, тот не столь к гневовоспалнению преклонен: великодушнейший меньше может гневатися. Сии неистовства, или бешенства, по рассуждению еще и Сатирика, трусостьми суть малоумных, а продерзостьми боязливых, кои ни сопротивлению устремлятельной наглости, ни укрощению возмущательной страсти не вверяются: отмщение бо всегда есть малого, слабого и скудного ума услаждением¹⁷⁶. Глас, позывающий на отмщение, гласом есть крови подлого рода и незнатного состояния.

Одним словом, когда натура в своем здравии и благосостоянии находится; тогда она в себе иных чувствований, кроме любви и мира не имеет. Есть ли во вражде она упражняется, то мучится и терпит, буде же в любви, то покоится и тем веселится; раздражена ли, или гневом она распалена, то ни в чем с натурою скотскою, или зверскою не разнится; мирна ли и спокойна, то человечеству свойственна. Да и толь странно сей натуре, по нравоучительному наставлению, вредительство между человеки, что наипаче от них свирепые звери кроткими быть научаются: мерзское, проклятое и человеколюбия весьма чуждое дело есть вредить ближняго; ибо человеским благодеянием и самые звери укрощаются¹⁷⁷.

Слышатели мои! с охотою у нас те наши слова выслушиваются, когда мы в несохранении других заповедей, или учений Евангельских хотим себя извинить; на пример, в посте, ради изнурения нашей плоти, в уединении, для упражнения в молитве, в подаянии милостыни, на вспомоществование в нуждах ближнего. Может статься, что иногда слабость нашей природы к выдержанию трудовъ недостаточна; может статься, что великие по нашей должности в делах упражнения к долговременному в молитвах пробытию нас не допускают; может статься, что малочисленность у нас имения едва нам достает и про себя самих. Но есть ли мы испрашиваем себе отпущения в непрощении нами претерпенной от кого-либо досады; то какую отговорку, или извинение в том представить от себя можем? Чего нам иного не достает, кроме только нашего нехотения? Не надобно к тому ни великой силы, ни великого богатства, не потребно к тому иного, кроме только соглашения наших уст с хотением нашего сердца. Мы сделаны на то, потому что мы люди, мы имеем натуру, имеющую себе природою любовь.

О мой Боже! хотя бы Ты и не установил закона о люблении врагов, то бы однако должны мы были тысячекратно сами собою оный исполнять; потому что мир, согласие и любовь покоем, здравием и благополучием нашего естества есть.

Я до сего часа говорил к человекам, а теперь к Христианам говорить начинаю с повторением реченного: любите враги ваша. Любите человецы, потому, что ваша натура того хочет; любите Христиане, потому, что ваш закон о том повелевает. Я ведь знаю, кажется мне слышать Иисуса Христа, к Своим ученикам так беседующего; я знаю, что закон то естественный, дабы любить столько, сколько вы хочете сами от других любимы быть: якоже хощете да творят вам человецы, и вы mворите им такожде¹⁷⁸. Bедаю, что закон Моисеев велит так любить ближнего, как вы самих себя любите: возлюбиши искренняго твоего, яко сам себе¹⁷⁹; однако я хочу обоим сим законам предел положить; хочу до последнего степени совершенства любовь произвесть. Я нового качества любления требую – любить того, кто ненавидит, нового вида милости воздавать добро за зло: Аз же глаголю вам, любите враги ваша. Не в числе человеков тот, кто по естественному закону столько не любит, сколько хочет сам любим быть; не от людей избранных тот, кто по написанному закону не любит ближнего, как сам себя, и не из училища Иисус Христова оный, кто не любит врага, и не воздает за обиды благодеяний.

Аз глаголю вам. Знаете ли Христиане, чей то есть глас сей? Глас тот Бога Всемогущего, Который однако во время услышания Его от всей натуры, вышедшия при сотворении света из глубочайшей бездны, для исполнения намерений Его высочайшей премудрости, с толикою знаменитостию не выговорил, но только рече – и быша; глас тот Господа Всевышнего, услышанный на небеси от блаженных духов; на земли от всех тварей, лишенных чувства и разума; во аде от всех бесов. Его сопротивников; глас тот Отца милосердого, Которому должны мы всяким образом воздавать наши почтения и покорять наши сердца.

Он о том повелевает, да и как ради облегчения к трудному предприятию страха наших мыслей, так и ради неминуемого покорения высочайшему Его повелению упорства чувствуемых нами досад, Свою заповедь Своим примером уважает. Во всем произшествии болезненного страдания безгрешный Сын Божий, как во время уязвлений плоть Его терзавших, соплетания терний главу Его прободавших, ударений и плеваний по лицу, так и при учиненных Ему руганиях, и поношениях до самой наижесточайшей крестной казни, ни единого слова не промолвил, и был незлобивым оным Агнцем, о Котором пророчествовал Исаия, и Который допускает Себя вести на заколение с терпением и молчанием; а промолвил Он только тогда, когда увидел, что вся тварь, пришедши от тьмы и трясения в возчувствование, стала с неба стрелы Божеского гнева на мучителей Его призывать; промолвил Он, и прощения виновным смерти Его просил; извинил яко бы слепым безумием то, что пребеззаконнейшим злодейством было; и между крайними подвигами уже кончащейся на крестном древе жизни, тому превечному Отцу, Которому препоручает дух Свой, препоручает также и врагов Своих: Отче, в руце Твои предаю дух Мой! Отче, остави им, не ведят бо что творят¹⁸⁰.

Да еще не только, что прощает Он досадивших Ему, но и вовсе досады забвению предает. Только что прошел третий день по воскресении Его из мертвых, когда свидевшись Он близ села Еммауса с двумя Своими учениками, еще в глубокой печали находившимися; то при рассказывании ими о Его болезненной повести, Он только один, яко бы пришлым и прохожим Себя показал: Ты ли един, говорили они Ему, пришлец ecu во Иерусалим, И не веси бывших в нем во дни сия? Он же, яко бы человек ничего того не ведающий, им ответствует: а какие, говорит, здесь были произшествия? и peчe им, киих¹⁸¹? Не помнит Он уже плачевного того действия, коим Он сам был, еще же и последующее прибавляет удивление; а именно то, что соблаговолил воскресший Спаситель на руках и ногах пробитые гвоздми раны, також и проколотое копием ребро оставить от персты, яко достоверные славного Своего воскресения засвидетельствования. И так, хотя Он на святейшем Своем теле раны и имеет, однако уже в Его памяти ни малейшого следа досаждения не остается, кое все, сказать так, в Божественном забвении миновалось.

Теперь, Христианине, воззри ты со вниманием на позорище, призывает тебя святый Августин, вонми Господа, на древе висяща и глаголюща: остави им. Виждъ Учителя, не о просящих, но о убивающих просящего¹⁸². Ты, искупленный Кровию просящего, за пролитие ее до последней капли, прощения, вонми Господа! Ты, исцеленный ранами, не того ради отверстыми, чтоб они были зерцалами досаждений и воспалениями огня отмщений; но вечными знаками славы и ясными изображениями святости: виждь Учителя, вонми Господа: предательства целованиями, поношения благодеяниями, досаждения прощением, ненависть любовию воздающего. Виждь Учителя, во время висения на Кресте, о пригвоздившем Его ко Кресту молившего; во время всего чувствования Им болезней, ни единого в Себе досаждения не слышавшего; во время окончания страстей, памятования Своего терпения окончившего, в ранах воспоминание Своих страстей имеющего, страдания же оными не памятующего. Представляешь ты, что такой-то человек отнюдь жизнь у твоих дражайших своим убийственным оружием; подъискивался под твоею своими злоумышлениями; повредил наичувствительнейше честь твою своими напрасными обнесениями; похитил последнее из твоего имения своими ненасытными граблениями; подал тебе все случаи к справедливому ненавидению его; и имеешь ты уже в руках все силы к действительному повреждению его. Ах! послушай сперва, что тебе повелевает твой Всевышний Господь: вонми Господа. Посмотри на то, как поступил в таковых случаях твой Божественный Учитель: виждь Учителя. Вонми, погляди, и потом скажи ему: братец! хотя я от тебя обижен, однако я человек, покоряться рассуждению долженствующий. Ты мне враг; но как враждование наших врагов, наивернейшим есть зеркалом наших пороков; так видя я тебя, более самого себя, нежели тебя ненавидеть должен, и более себя исправить, а не тебе отмстить, обязан нахожуся. Я обижен, однако я Христианин, покаряться Евангелию долженствующий. Ты мне враг; но ты носишь на челе начертание руки того Бога, Который тебя сотворил; ты имеешь на душе знак крови того Бога, Который тебя искупил. Я должен почитать и одно и другое, чтоб не досадить Божеству. Кто бы ты таков ни был, однако Бог тебя любитъ. Бог хощет, чтобы я тебя любил, и любит Он меня столько обещает, сколько я тебя возлюблю. Впрочем я тебя люблю, и нахожуся искренним к люблению аки бы самого Бога, когда меня допускает того удостоиться любовь Божественная. Ну, пойди я тебя прощаю; но прощаю верно, нелицемерно и безотложно. Иисус Христос повелевает, чтобы я тебя простил: внимаю Господа. Иисус Христос сам Своих врагов простил: вижду Учителя. Буде я не покаряюся Его заповеди, буде не подражаю Его примеру, то не достоин я Его имени.

Подлинно, слышатели, недостоин тот называться Христианином, кто такого закона, который есть особливо самый закон Иисус Христов, и единственный знак Христианства, исполнять не хочет: о сем разумеют ecu, яко Мои ученицы есте, аще любовь имате между собою¹⁸³, названную потому от Тертуллиана Христианского имени сокровищем, высочайшим веры таинством¹⁸⁴. Я же заключаю так краткою историею: в амфитеатре Римском, который обыкновенно не столь яростный голод зверей, сколь жестокосердую прихоть своих Цесарей насыщал, вижу я льва, на позорище исходящего, с осанкою того величества, кое ему природа, яко царю четвероногих дала; отряхивается он, рвется реветъ, устрашает и сбирает в себя духи свиренственныя, кои уже разжигают у него к кровавому пламеню очи, и вооружают к свирепым действиям кохти. Только лишь он другого супротивного себе зверя увидел, то с голоду и ярости за ним бросился; и нагнавши его схватил, и хотел было растерзать, но в ту же минуту отложил свирепство, удержал ярость, поджал кохти, остановил убийство, пременил ярость на кротость. Да что бы во льве, так разсвирепевшем, премену толь чрезвычайную произвесть могло? и вы бы тому поверили ли? Произвел в нем ту премену вид его государя цесаря Домитиана, который в то время на оное позорище вышел; чего ради остроумие стихотворца Марциала следующий стих воспело:

Еда ли можешъ алчный лев

уловленную добычу пощадити?

Но он твоим имянуется быти;

Убо может.

То есть, как можно, говорит он, льву голодному с имеющеюся у него в лапах добычею быть воздержну, чтоб он тем своему неприятелю мог живот даровать, и на волю своего невольника выпустить? Еда ли может? Но он есть твой, Цесарю; да хотя еще и зверь, однако чувствует мысль твоей кротости: твоим именуется быти, и потому он сделать то может: убо может. Да позволится же ритору Апостольскому употребить в разуме весьма благопристойном пребезстыднейшее сие стихотворца Римского ласкательство. Распятый мой Спасителю, Богом Христианским в таком виде исповедуемый! как может Христианин любит того, кто его ненавидит7 да еще и добро делать тому, кто его обидел? еда ли может? Но Он ведь Твой, о мой Боже! Твой подданный, во Святом крещении присягу вечной верности Тебе учинивший; Твой ученик, в училище истины, коим есть святая Твоя Церковь, обученный; Твой сын, к лучшей жизни от Твоих ран перерожденный, наследник Твоего блаженства. Твой он со всеми званиями правильного владения, яко из ничего сотворенный, и яко Твоею кровию искупленный: Твоим быти именуется; убо может. Посему он исполнит то может, да и толь паче должен. Должен он и раздраженный и изобиженный перенимать от Тебя, о мой Боже! чувствования любви. По той чести, коею он имеет быть Твоим, необходимо Твою заповедь исполнять и Твоему примеру подражать он должен. Твоим быти имянуется; убо должен.

Ах! слышатели, когда бы мы сие несколько в рассуждение приняли. К люблению наших врагов натура, того хотящая, нас побуждает; закон, о том повелевающий, нас обязует. Мы побуждениям нашей натуры супротивиться не можем, естьли от образа человечества отступиться не хочем. Ах! мы повеления нашего закона преслушать не можем, буде от свойства Христианского отрещись не хочем: словом, без любви, ни человецы мы, ни Христианы. О чем святый Павел самим собою свидетельствует: аще любое не имам, ничтоже есмь¹⁸⁵. Натура человеческая безчеловечная! ты себе самой сопротивляеться, буде такому закону супротивишься. Закон Божественный человеколюбнейший ты бы не был законом Божественным, естьли бы не был законом любви. Когда любовь человеческою есть натурою, то трудно ли будет человекам быть человеками? Когда прощение исповеданием есть Христианства; то стыдно ли будет Христианам исповедывать себя Христианами? О какая слепота окаянная! рассуждать так много о чести мечтательной, во лживом света мнении состоящей, а ни во что ставить честь истинную, чтоб быть человеком добрым в состоянии натуры, да и добрым Христианином в благочинии веры!

Ну, приступаю ко окончанию. Я чрез сие объявляю, что великое есть то дело, кое повелел нам исполнять Спаситель; однако за такое великое дело обещает Он нам большее воздаяние, в принятии Им нас сынами Себе состоящее: любите враги ваша, и будете сынове Вышняго¹⁸⁶. Велие заповедал есть, упоминает и святый Августин, но велие и обещал. Любить ненавидящего нас, малое ли то дело? Конечно немалое: велие заповедал есть, но быть нам сынами Божиими, но великое ли то воздаяние? Без сумнения великое: велие обещал. Ох, как изрядно! Не хотим ли мы того сделать по любви ко Иисусу Христу, то хоть по любви к самим себе сделаем. Не возбуждает ли нас склонность натуры и обязательство закона? то хоть надежда воздаяния нас да возбудит. Пусть не любовь, но хотя уже корысть к скорейшему исполнению повеленного нас привлечет, дабы нам непременно получить обещанное!

Когда от слепых язычников, купно с Иовишем и Марс, боги отцеубийственные и кровопийственные были покланяемы; тогда Рим, во вселенной владычествующие, по свидетельству Тита Ливия, в пословицу обратил: дружбы безсмертными, вражды же смертными быти¹⁸⁷: а Афина, учительница света за наивышшее решение ее философ, великодушное досад презирание, признавала. В Риме виден был Август между всеми монархами наибольший, Цинне изменнику, за учиненную им во здравии его измену, честь даровавший; во Афине же Фокион между всеми Аристократиками наипремудрейший, при неправедном на смерть его осуждение, сыну своему завещавающий и его просящий, чтоб он не возжелал зла неблагодарнейшему отечеству: сыне! заповедаю тебе и молю тя, да не памятозлобствуя за сие, какого-либо вреда Афинянам пожелаеши¹⁸⁸. И не самое ли толь благородное над врагом отмщение, чтоб или его пренебречь, или его одолжить благоприятством, как в тогдашние времена поступаемо бывало?

А ныне во время поклонения единому Богу, за любовь человечество восприявшему, за любовь умершему, и иного закона, кроме любви же не издавшему, любовь между покланятельми Его, или незнаема есть, как бы пришлая, или презираема, как бы подлая. Куда девались вы первые времена Христианства, благополучные дни любви, век святости! когда было почти тысяча гонителей, а ни единого неприятеля; когда не за великое дело поставлялося прощение, потому что прославлялося терпение; когда вменялося за едино и равное дело быть Христианином, или человеком великодушным? Послушайте, что о том святый наш Назианзин говорит: еже у иных за безчестие вменяется, у нас есть удивлением; и вся досаждения оплетенным безбожиями удобъ прощаются: толь в пороке великодушны есмы¹⁸⁹. Ах! Христиане нынешнего времени, сказать так, ни мало в поступках своих с преждебывшими Христианами несходственны суть.

Я не отрицаюсь, чтобы и в наши еще времена не могло происходить какого-либо великодушного и удивлению достойного действа, таковым есть оказанное великодушие из фамилии князей Гвизских одним, который во время междоусобныя войны Французской от некоего домашнего его служителя, Калвинский закон потаенно содержавшего, убитъ. Рана того князя была смертная, и изменник арестованы князь умирающий привест его пред себя повелел; и как его пред собою увидел, то сии токмо краткие слова выговорить ему мог: братец! дай мне ту руку, кая меня ранила; а возми в залог мира мою, я тебя прощаю, возвращаю тебе живот и вольность; иного же напротив удовольствия от тебя не требую, кроме только того, чтоб мне узнать, за что ты меня умертвил? Ибо я ведаю, что ты всегда от меня жалован был. Не другое что ответствовал ему, обробевши совсем убийца, не другое что меня к тому привлекло, как ревность к закону моей веры: коему я показание мною знатной услуги почел, есть либ лишил тебя жизни за то, что великим ты Римской партии защитником был. Ну поди, князь опять, хотя уже изнемогшим, да однако от всего сердца Христианския любве преисполненным гласом ответствовал, поди, и совершенно ведай, сколь есть безбожна вера твоя, что толь многие к тебе милости показавшего умерщвлять научает; и сколь милосердна моя, что меня умертвившему живот даровать повелевает.

По сим примечаниям, мои господа, истинная вера с притворною различается. Разные находятся мнения Христианского благочестия; оно-то есть основанием веры Иисус Христовой. К примеру Принца Христианского прибавляю я еще решение автора языческого, а именно Иоанна Плиния, так беседующего: я наилучшим и чистосердечнейшим того почитаю, кто другим согрешения так отпущает, яко бы сам повседневно грешил; а от грехов так воздерживается, яко бы никому не прощал¹⁹⁰. Вот образ человека, в натуре и милосердии наипреизряднейший, который так других прощает, как бы ежедневно сам грешил, да и так от греха удерживается, как бы никого не прощал! то есть, чтоб прощение всякому, чтоб он ни был, даваемо, а только себе самому не прощаемо было. За наши пороки, гневаться нам на себя весьма справедливо; а ко врагам мир и любовь являть должно. Наша натура того хочет, наш закон о том повелевает. И так должен то чинить по натуре, кто хочет быть человеком, должен то чинить еще и по закону, кто хочет быть Христианином.