Борьба за церковное единство

В заключении, как и прежде на свободе, основной заботой и, к сожалению, скорбью владыки Илариона была его забота о Церкви, в особенности о ее единстве, так актуальном в двадцатые годы XX века, печально известные множеством расколов. И здесь экклезиологическая концепция священномученика Илариона особенно явным образом проявила свою жизненность. Твердая позиция по отношению к расколам, его незыблемая вера, глубокие знания, искренность и способность убеждать, основанная на высоких нравственных качествах, делали его для многих непререкаемым авторитетом. При своей горячей вере владыка обладал ясным умом и трезвым рассудком. Быстро разбираясь в раскольнических заблуждениях, он столь уверенно и аргументированно отстаивал свою позицию, что уверенность его поневоле передавалась окружающим, ободряюще действуя и на духовенство, и на мирян.

«Надо верить, что Церковь устоит, –убеждал он друзей по несчастью. – Без этой веры жить нельзя. Пусть сохранятся хоть крошечные, еле светящиеся огоньки – когда-нибудь от них все пойдет вновь...» «И короткая беседа с Иларионом ободряла, – вспоминал один из узников СЛОНа³⁷¹ Олег Волков. – Так бывает, когда общаешься с человеком убежденным, умным и мужественным. Да еще таким стойким...»³⁷²

Сам же архиепископ Иларион, несмотря на ограниченные возможности, для того, чтобы Церковь устояла как можно с меньшими потерями, делал очень много, решительно отвергая предательские соблазны.

Новому, организуемому властью раскольническому сообществу, которое возглавил архиепископ Нижегородский Григорий (Яцковский), не хватало авторитетности в глазах членов Церкви. Для восполнения этого недостатка была сделана попытка привлечь в раскол архиепископа Илариона.

С этой целью в июле 1925 года он был переведен в Ярославль для бесед с Тучковым, где и пробыл до апреля 1926 года сначала в политизоляторе, а затем – в общей камере в Коровниках. Здесь архиепископ Иларион делает попытки вернуться к «своей первой и постоянной любви – науке» и продолжить богословскую работу. «Я себе задал громадную тему, – писал он из ярославского изолятора, – которую разве только в десяток лет можно вполне разработать. Самый большой вопрос, конечно, книжный»³⁷³. Каждый месяц от друзей из Москвы он получает по ящику книг, и каждый месяц отправляет обратно проработанную литературу. Но, увы, надежды тщетны. На научные исследования у него не остается не только десяти лет, но даже и десяти месяцев. Бескомпромиссность позиции лишает исповедника условий, благоприятных для занятия богословием. «Для Илариона три года?! Так мало?» – после серии неудавшихся бесед театрально удивляется Тучков сроку, полученному архиепископом Иларионом, и добавляет еще три³⁷⁴.

Столичным службам с раскольниками владыка Иларион предпочитает тайное пасхальное богослужение в недоконченном здании пекарни в пересыльном лагере Попова острова, которое они с епископом Нектарием (Трезвинским) и священником Павлом Чехрановым не столько пропели, сколько прошептали весной 1926 года³⁷⁵.

Есть некоторые упоминания о том, что в июне 1927 года были возобновлены уговоры привезенного в Москву архиепископа Илариона возглавить григорианское ВЦУ с обещанием белого клобука и полной свободы действий³⁷⁶. Переговоры вел сам расколоначальник архиепископ Григорий. Ответ владыки был неизменен. Впрочем, Тучкову удалось, вероятнее всего в феврале 1926 года, убедить архиепископа Илариона написать письмо митрополиту Сергию об условиях возможного Собора³⁷⁷. Не зная хорошо современной обстановки вокруг Церкви, владыка невольно высказал мысли, использованные раскольника-мигригорианами в свою пользу. «Григорьевцы, конечно, по этому поводу немало ликовали, а арх. Иларион, возвратившись в Соловки, поскорбел. Часто, прерывая какие-то свои мысли, он говорил нам вслух: „Вот, григорьевцы говорят, что Иларион за нас, а Иларион опять в Соловках"».³⁷⁸

Степень причастности владыки Илариона к написанию «Соловецкого послания» недостаточно ясна. Можно лишь предположить, что вряд ли она была значительной, поскольку после длительных переговоров с Тучковым сомнительно наличие у высокопреосвященного Илариона надежды на попытку понимания позиции Церкви со стороны власти, свое отношение к которой владыка приблизительно в это время выразил словами: «Это воочию сам сатана...»³⁷⁹.

Игумен Дамаскин по этому поводу пишет следующее: «Когда владыка прибыл на остров [из Ярославля в нач. лета 1926 г. – Примеч. авт.], текст декларации уже был одобрен большинством архиереев. Единомыслен был с ними и архиепископ Иларион, лишь выразил сомнение, не будет ли некорректным поучать заместителя местоблюстителя митрополита Сергия, но по размышлении согласился, что это послание будет иметь для митрополита значение совета, который он волен принять или нет»³⁸⁰.

Известно об энергичной деятельности священномученика Илариона, направленной на усмирение волнений, возникших в Русской Церкви и особенно в ее епископате в 1927 году по поводу действий заместителя местоблюстителя патриаршего престола митрополита Сергия (Страгородского). Главным же предметом пререкания стала Декларация митрополита Сергия от 16/27 июля 1927 года об отношении Русской Православной Церкви к советской власти.

Осенью того же года опасность отделения от заместителя местоблюстителя увеличилась действиями митрополита Иосифа (Петровых), недовольного переводом с Ленинградской епископской кафедры на Одесскую. Смущение, колебания и разделение стали проникать в среду заключенных на Соловках иерархов. Уже в ноябре 1927 года «архиепископ Иларион сумел собрать до пятнадцати епископов в келии архимандрита Феофана, где все единодушно постановили сохранять верность Православной Церкви, возглавляемой митрополитом Сергием.

„Никакого раскола!» – возгласил архиепископ Иларион. – Что бы нам ни стали говорить, будем смотреть на это как на провокацию!»³⁸¹

Сколь большое значение эта инициатива владыки имела впоследствии, видно из следующего случая. Его современнику, соратнику по борьбе с обновленцами и соузнику, епископу Мануилу (Лемешевскому) после освобождения из лагеря по прибытии в Москву 10/23 февраля 1928 года митрополитом Иосифом (Петровых) было сделано предложение примкнуть к расколу с обещанием немедленного возведения в сан митрополита, на что епископ Мануил дал такой ответ: «Я – представитель „соловецкого» епископата. Все мы единогласно и единодушно в количестве семнадцать человек под председательством архиепископа Илариона клятвой скрепили себя не отделяться от митрополита Сергия, хранить церковное единство и не присоединяться ни к какой группе раздорников. Мне поручено „соловецким» епископатом доложить о всем этом митрополиту Сергию»³⁸².

В письме от 8/21 июля 1928 года владыка Иларион писал: «Я ровно ничего не вижу в действиях митрополита Сергия и Синода его, что бы превосходило меру снисхождения или терпения... Везде писаны пустяки, кто напротив пишет. Какую штуку выдумали. Он мол отступник. И как пишут, будто без ума они. Сами в яму попадают и за собой других тащат»³⁸³. О митрополите Иосифе же почти пророчествовал: «У него будто злоба какая... С ним ничего не поделаешь, хоть об стенку лбом бейся, все то же будет»³⁸⁴.

Что же касается письма от 22.10 (04.11) 1927 года, в котором митрополит Сергий и сотрудничающие с ним епископы именуются «церковными прелюбодеями» и приводятся слова некой «блаженной» о том, что митрополит Сергий «хуже еретика», то авторство его приписывается владыке Илариону ошибочно. По стилю, структуре, основным идеям и темам, по характерным терминам, выражениям и употребляемым образам следует признать это письмо принадлежащим перу мученика Михаила Новоселова³⁸⁵.

Архиепископ Иларион приложил немало усилий для вразумления отделившегося от митрополита Сергия епископа Виктора (Островидова), бывшего Глазовского, а затем Ижевского и Боткинского, временно управлявшего Вятской епархией, а в 1928 году угодившего на Соловки. Задача эта была весьма нелегкой. Ее не смогли решить до этого многие иерархи.

Вот что говорил об этом сам владыка Иларион: «Который Глазовский, ну это прямо искушение одно. Говорить с ним не приведи Бог. У него все будто навыворот, и все говорит, что все родные за него, и ничего слушать не хочет... Ну совсем человек сбился и себя одного за правого почитает»³⁸⁶.

Митрополит Иоанн (Снычев), ссылаясь на документ из архива митрополита Мануила (Лемешевского)³⁸⁷, пишет, что стараниями архиепископа Илариона епископ Виктор примирился и вошел в общение с митрополитом Сергием (Страгородским), о чем письменно уведомил православных Вятской епархии, призвав их последовать своему примеру, после чего раскол в Вятской земле скоро сошел на нет³⁸⁸.