Возвращение из ссылки. Борьба с обновленчеством

26 июня 1923 года владыка Иларион получает удостоверение, которым он уведомляется об окончании срока ссылки и обязуется по прибытии в Москву «явиться в 6-е отделение СОГПУ». 5 июля он прибывает в Москву³⁴⁰.

Накопившаяся за время вынужденного бездействия энергия позволила епископу Илариону по возвращении в Москву действовать с удвоенной силой. 5 июля 1923 года, накануне праздника Владимирской иконы Божией Матери, он уже служит всенощную в Сретенском монастыре, предварительно совершив чин освящения храма. Духовенство, вернувшееся из обновленчества, без покаяния не допускается к участию в богослужении.

В сводках ГПУ этому событию уделяется пристальное внимание. В них явно слышны тревога и обеспокоенность происходящим: «В храме Сретенского монастыря 05.07.1923 года совершалась всенощная епископом Иларионом, известнейшим проповедником, по своим способностям превосходящим известного проповедника Храповицкого. Иларион пользуется громаднейшей популярностью среди верующих и любим за свои проповеди, проникнутые чистой тихоновщиной... Епископ Иларион произнес проповедь, в которой обратился к священству, вступившему в обновленческие группы, чтобы они покаялись в Церкви всенародно, иначе он не допустит их к службе и в алтаре. Присутствующее духовенство публично покаялось, и Иларион освятил церковь от осквернения еретиков»³⁴¹.

6 июля владыка Иларион там же сослужит патриарху за литургией и произносит проповедь, в которой вновь обличает обновленческий раскол и призывает отпадших к покаянию. Возвращение патриарха Тихона из заключения в соединении со словом епископа Илариона вызвало массовое возвращение заблудших чад в Церковь и, одновременно, панику в стане обновленцев.

Один из вождей обновленческого раскола священник Владимир Красницкий по этому поводу жаловался в ГПУ: «Усердно прошу обратить внимание на крайне провокаторскую контрреволюционную деятельность тихоновского ассистента Илариона. 6 июля, проповедуя в Сретенском монастыре, он произнес такую погромную речь, что в толпе в ограде и на улице произошли физические столкновения, и дело окончилось арестами. За пережитые десять дней тихоновцы чрезвычайно обнаглели, держат себя вызывающе и готовы перейти к избиению, и это настроение – определенно погромное и ярко антисоветское – создается им, епископом Иларионом. Если его явно контрреволюционной деятельности не будет положен предел, то неизбежны общественные беспорядки и избиение церковных обновленцев»³⁴².

Влияние владыки на современников в это время было огромным. Не случайно он прозван был «российским епископатом за свой ум и твердое стояние в истине „Великим"»³⁴³. Сами обновленцы невольно проникались к нему уважением, и некоторые из них впоследствии вспоминали: «Трудно было придумать для патриарха Тихона лучшего помощника, чем епископ Иларион. Великолепный, пламенный проповедник, умевший говорить просто и эмоционально, ревностный служитель алтаря, владыка Иларион пользовался огромной популярностью среди московского духовенства и буквально обожанием народа. Самая внешность – богатырский рост, белокурая борода, иконописные тонкие черты лица импонировали своей величавостью, строгим изяществом, своеобразной картинностью. „Вот настоящий русский святитель», – невольно приходила мысль каждому, кто видел Илариона.

Быстро поняв новую позицию патриарха, епископ сразу стал ее активным проводником. Он в эти дни переговорил с сотнями священников, мирян, монахов и монахинь. Он договорился с приходами о чине их присоединения к патриарху, разработал чин покаяния, принял тут же десятки обновленцев, пришедших к патриарху с покаянием.

Благодаря неукротимой энергии этого человека церковная организация в Москве была восстановлена в два дня»³⁴⁴.

Но, конечно, у большинства обновленцев и, особенно, у их лидеров одно воспоминание об архиепископе Иларионе вызывало бурю негодования (в сан архиепископа владыка Иларион был возведен указом Святейшего Патриарха Тихона от 27 августа 1923 года, основанием к чему послужило его «ревностное и усердное служение Церкви Божией»³⁴⁵).

Уже в 1925 году, через два года после очередного ареста владыки и отправки на Соловки, лжемитрополит Александр Введенский, путешествуя по Тульской епархии, ставит ей в укор, что она «подарила, как известно, и столь отъявленного черносотенца, как тихоновский „столб» – Илларион Троицкий»³⁴⁶ [орфография оригинала. – Примеч. авт.].