Часть II

Дело перевода священных книг на русский язык возобновлено в 1856 году, во время коронации Государя Александра Николаевича. Святейший Синод имел свои собрания в Москве. Присутствие Св. Синода составляли в это время: с.-петербургский митрополит Никанор; московский митрополит Филарет; бывший ярославский архиепископ Евгений, член Св. Синода; херсонский архиепископ Иннокентий, пожалованный в это время в члены Св. Синода; протопресвитеры В. Б. Бажанов и В. И. Кутневич. Кроме сих лиц, в собраниях Св. Синода принимали участие приглашенные, по Высочайшему повелению, в Москву на торжество коронации: литовский митрополит Иосиф (Семашко); казанский архиепископ Григорий, пожалованный при этом в митрополита; варшавский архиепископ Арсений (впоследствии митрополит киевский) и полоцкий архиепископ Василий.

В одно из своих собраний, 10 сентября, Святейший Синод входил в рассуждение о доставлении православному народу способа читать священное писание, для домашнего назидания, с удобнейшим по возможности разумением. „Когда потребность перевода священного писания на русский язык в принципе была признана всеми, при рассуждениях некоторая задержка возникла из спорного вопроса о том, с чего начать и с какого языка переводить ветхий завет? Большинство членов Синода полагало начать с Псалтири (как поступлено было и в Библейском Обществе) и переводить с греческого, как более доступного нашим ученым и вообще более распространенного, нежели еврейский. Но преосвященный Филарет предлагал и настоял на том, чтобы переводить библию с подлинника, т. е. ветхий завет с еврейского (за исключением, конечно, книг, которые не сохранились на еврейском), а новый, – с греческого; начать же с пятокнижия, а не с псалмов, которые, и при глубоком познании еврейского языка и при пособии различных переводов, требуют тем не менее продолжительного труда и зрелой опытности от переводчика на какой либо новейший язык; опытность же в таком деле всего надежнее приобретается последовательным знакомством с библией, книга за книгой, от книги Бытия, которая всех проще и доступнее по изложению“²²³.

Преосвященный московский митрополит излагает ход этого дела следующим образом: „Во время пребывания Св. Синода в Москве, сперва происходили частные рассуждения о возобновлении дела перевода священного писания на русское наречие, начатые покойным митрополитом Никанором. Наконец произошло рассуждение о сем в заседании Св. Синода и произнесено единогласное решение. Как по роду дела неудобно было ожидать точного изложения бывших соображений, то мне поручено было записать проект определения. Сие исполнено мною со всевозможной точностью, и в проект определения внесены соображения, предположенные в заседании разными членами Св. Синода и всеми принятые. Но мне уже не можно было предложить сего изложения к слушанию и подписанию Св. Синода, потому что он, вслед за вышеупомянутым заседанием, в Москве закрыт и возвратился в Петербург. Посему я прочитал сделанное изложение оставшемуся в Москве члену Св. Синода, архиепископу Евгению, который и признал оное верным с бывшим в Синоде рассуждением и решением; а затем препроводил я оное к исправлявшему должность обер-прокурора Св. Синода для рассмотрения, верно ли изложено их решение“²²⁴.

Изложенные м. м. Филаретом рассуждения и решение Св. Синода заключаются в следующем:

„1856 года сентября 10 дня

Святейший Синод имел рассуждение о переводе нового завета и некоторых других книг священного писания на общевразумительное русское наречие, и принял в соображение следующее:

1) Святые пророки и апостолы писали священные книги на природном и общеупотребительном языке тех народов, к которым первоначально поступить должны были сии книги, и преподавали оные в общее употребление в церковных собраниях и вне оных. Они же показали нам пример и перевода с первоначального языка на другой, более употребительный. Так, святой Златоуст (на Матф. бесед. 1) пишет, что святой евангелист Матфей от Иудей веровавшим еврейским языком сложи Евангелие: но в то же апостольское время оно переведено на греческий.

2) Святые отцы всегда побуждали всех верующих к чтению священного писания. Святой Златоуст (на Матф. бесед. 2) говорит к мирянам: сие-то есть, еже вся повреди, яко единым монахом чтение божественных писаний мните потребно быти, в нихже много вящшу оных вы потребу имате. И еще: не подобаше изшедшим из церкви в неприличествующия церкви входити вещи; но абие в доме пришедшим книгу прияти и жену и дети к общению реченных призвати. И в другом месте (бесед. LXXIV) о врачевании больной грехом души говорит: покажи ту недугующую Павлу; приведи Матфеа; близ посади Иоанна; слыши от них, что подобает творити тако страждущу. Всячески рекут и не скрыют: не умроша бо, но живут и вещают. То есть: читай у себя в доме священные книги и веруй, что через них священные писатели, как живые, действуют спасительно на твою душу.

3) Язык славянского перевода библии, общевразумительный и общеупотребительный в свое время, не таков уже в настоящее время по своей древности. Для одной части православного народа он становится вразумительным посредством прилежного упражнения в церковном богослужении и чтении; но другая, более многочисленная, не имеет сего преимущества и требует русского перевода, как пособия к разумению священного писания.

4) Неоспоримо, то, что в славянском переводе библии есть многие места, в которых состав речи невразумителен и которые требуют сличения с первоначальными текстами – еврейским и греческим. Но как знание сих языков мало распространено, то многие по нужде обращаются к иностранным переводам библии, сделанным вне православного исповедания, по духу чуждых вероисповеданий, и могут впадать в неправые толкования и заражаться несчастным предрассудком в пользу чужого. В сем отношении пособие русского перевода нужно многим и из приходского духовенства.

5) В вышесказанном можно видеть причины, по которым Святейший Синод в 1813 году, с Высочайшего соизволения, разрешил приступить к переводу священного писания на русское наречие, и в следовавшие потом годы сделан перевод нового завета под смотрением и с участием приснопамятных первенствующих членов Святейшего Синода, митрополитов новгородских Амвросия, Михаила и Серафима.

6) В следующие далее годы дело перевода священного писания на русское наречие и издание оного, не по рассуждению Святейшего Синода, но по причинам официально не объясненным, приостановлено; впрочем напечатанные экземпляры оного продолжали поступать в общее употребление и между прочим через Общество попечительное о тюрьмах, дотоле, пока запас их в недавние уже годы истощился.

7) Последствием истощения печатных экземпляров нового завета на русском наречии в главном хранилище их, в ведомстве Святейшего Синода, сделалось то, что экземпляры, вышедшие перед тем в вольную продажу, начали продаваться необычайно дорогою ценой, что с одной стороны показывает народное требование, с другой – подает повод к жалобам. Другое, еще более неблагоприятное, последствие есть то, что появились в немалом числе экземпляры сей книги иностранных изданий, сделанных не только с погрешностями, но, как свидетельствуют видевшие, и с переменами, вероятно намеренными. Такое положение сего дела не безопасно от вреда и дает благовидность нареканию, что дальние алеуты с благословением Святейшего Синода пользуются некоторыми книгами священного писания на своем общевразумительном языке, а православные россияне только мимо сего благословения и незаконно могут удовлетворять подобной потребности.

По всем вышеизложенным соображениям Святейший Синод усматривает нужным и должным учинить следующее:

1) Дело перевода нового завета на русское наречие, а потом постепенно и других частей священного писания, возобновить, но с крайней осторожностью, какой требует важность оного.

2) Перевод нового завета на русское наречие, как первый в сем роде опыт, от которого нельзя было и требовать полного совершенства, тщательно пересмотреть, причем принять за правило, чтобы он был всевозможно точен, и чтобы слова и выражения вразумительные не были без нужды заменяемы простонародными.

3) Сей перевод, по исправлении, должен быть освидетельствован Святейшим Синодом прежде издания оного.

4) Русский перевод Псалтири, который сделан большей частью применительно к еврейскому тексту, без достаточного соображения с текстом греческим (что сколь нужно по церковному преданию, столь же справедливо по исследованию), исправить по сличению еврейского и греческого текста.

5) После Псалтири, из книг ветхого завета особенно требуют возможного приведения в ясность книги пророческие. К сему полезным признается приступить таким образом, чтобы не издавать оные вдруг, но чтобы, по сделании русского перевода одной книги и по дополнении оного краткими объяснениями, особенно в отношении к новозаветному исполнению пророчества, на первый раз напечатать оный в одном из периодических изданий духовного ведомства, через что откроется удобность усматривать суждения об оном и пользоваться ими для усовершения перевода, прежде вступления оного в полный состав священных книг. Такой ход дела не может быть поспешен: но за то сколько он будет осторожен, столько же при помощи Божией будет благонадежен.

6) Как в 1813 г. дело сие начато было с Высочайшего соизволения; то и ныне о возобновлении оного представить на Высочайшее благоусмотрение“.

Должность синодального обер-прокурора исправлял в то время тайный советник А. И. Карасевский, который вскоре после того, в бытность еще в Москве, скончался. После него в эту должность назначен был генерал-лейтенант граф А. П. Толстой. Образ действий, принятый им в отношении к делу перевода библии и состоявшемуся рассуждению об оном Св. Синода, изъяснен им в письме к московскому митрополиту, относящемуся ко времени уже более позднему, но раскрывающим тогдашнее положение дела. „По приезде моем в С.-Петербург, – писал граф А. П. Толстой, – временно исполнявший мои обязанности²²⁵ представил мне полученный им в Москве от вашего высокопреосвященства проект изложения определения Святейшего Синода о переводе книг священного писания на русское наречие; о чем в Москве, за скорым отбытием Святейшего Синода в С.-Петербург, не состоялось решительного, облеченного в законную форму, определения, для которого нужны были и надлежащие справки из синодального архива. Тот же проект и я имел честь лично получить в Москве от вашего высокопреосвященства и тогда же обязанностью моею почел не скрыть от вас, что мне случилось в Киеве слышать от тамошнего высокопреосвященного митрополита совершенно противоположное о сем же самом предмете суждение и что я полагал нужным получить оное от него письменно“.

„Общее, как вашего высокопреосвященства, так и мое убеждение, что после бывшего в начале сего столетия неудачного опыта дело сие требует величайшей осторожности, утвердило меня в мыслях, что хотя здесь, по-видимому, весьма благоприятно иметь мнения согласные, но еще гораздо необходимее выслушать и все возражения, дабы заблаговременно отвратить всякие впоследствии недоумения и дабы не могли повториться прежние прискорбные явления, которые окончились прекращением начатого предприятия. Но такие явления в настоящее время были бы еще печальнее“.

По этим побуждениям обер-прокурор Св. Синода, граф А. П. Толстой, препроводил проект означенного определения Св. Синода, под общим названием „Записки“, к киевскому митрополиту Филарету.

„Первое дело, – писал граф А. П. Толстой, – которое дошло до меня прежде вступления моего в должность, и которое ваше высокопреосвященство изволите усмотреть из приложенной при сем Записки, есть возобновляемый ныне вопрос о переводе св. писания на русское наречие. Записка эта, составленная в виде определения Св. Синода, лично мне вручена высокопреосвященным митрополитом московским перед отъездом моим из Москвы. Изъясненное в Записке мнение было принято без возражения и другими членами Св. Синода во время пребывания их в Москве“.

„Это обстоятельство живо привело мне на память назидательную беседу вашу, милостивый государь и архипастырь, в начале прошлого декабря в Киеве. Она навсегда пребудет драгоценным для меня воспоминанием. Позвольте, во избежание какой-либо ошибки, проверить сущность того, что заключалось в благодушном ответе вашего высокопреосвященства на вопрос мой: нужно ли и полезно ли перевести священное писание на общеупотребительный русский язык? Вы тогда изволили сказать мне, что русское наречие не может передать священного писания со всею той силой и верностью, какими отличается перевод славянский, в котором доступно понятию каждого все то, что только нужно для назидания верных к их вечному спасению; что русский перевод будет вытеснять славянский язык и без того довольно знакомый образованным из наших соотчичей, для которых таким образом может сделаться наконец непонятным и самое богослужение церковнославянское, составляющее главное, вернейшее и надежнейшее средство для всех сынов православной церкви к назиданию их в вере и благочестии, и что ко всему этому теперь надобность настоит не в переводе библии на русский язык, а в прилежном изучении славянского языка во всех наших духовных и светских училищах и в повседневном чтении на нем священного писания“.

„Слышанное от вашего высокопреосвященства пересказал я тогда же от слова до слова отцу наместнику лавры, и просил его все то записать и представить вам, дабы я мог быть совершенно удостоверен в том, точно ли я понял весь смысл ваших слов“.

„Впоследствии я имел случай беседовать о том же в Москве еще с некоторыми духовными особами. Мысли, сим образом собранные мною, состоят в следующем:

1) Выводимое из примера других народов заключение о необходимости иметь и нашему православному русскому народу книги св. писания на нынешнем его наречии, едва ли справедливо. Греческий и латинский тексты, на коих библия принесена к западным народам, решительно для них непонятны: напротив того славянский язык есть язык для нас родной и никто не станет отрицать, что частое слушание св. писания и богослужения на сем языке делает оные вразумительными для каждого. Сверх того славянский язык составляет (- это конечно не без особого промысла Божия – ) главное звено, соединяющее между собою все славянские племена. Питаясь словом Божиим на общем с нами наречии, они познают в нем общее с нами происхождение. Со введением же у нас нового перевода библии, расторглась бы сия последняя теперь связь между нами и всеми православными племенами славян, и мы таким образом сами содействовали бы тому, к достижению чего враги православной церкви употребляют всевозможные усилия.

2) Опыт сделанного в 1818 году перевода нового завета и Псалтири на русское наречие служит неоспоримым доказательством, как многотрудно подобное предприятие и как недостаточна ученость для уразумения силы богодухновенных словес писания, часто утаенной от премудрых, а всего очевиднее это в русском переводе Псалтири, заключающем в себе нередко противоречия с истинным, т. е. с православным смыслом пророчеств.

3) Во всяком случае едва ли возможно приступить к переводу св. писания на русское наречие, не обсудив прежде и не разрешив со всею положительностью следующих вопросов:

а) Должно ли в таковом переводе руководствоваться одним лишь греческим текстом семидесяти толковников, или можно также принимать в соображение и еврейский текст, и если можно, то в какой степени; ибо, сколько известно, греческая православная церковь признает еврейский текст поврежденным; и затем

б) можно ли к столь важному делу приступать без сношения с греческой церковью, дабы предупредить малейшее с нею в таком деле разномыслие. Если не начать с такого предварительного соглашения, то может (чего Боже сохрани) произойти то, что во вселенской церкви явится библия на русском языке, Святейшим правительствующим Синодом изданная, им одобренная, для нас законная, а греческой церковью признана будет поврежденною; а при содействии врагов православия может быть и вселенскими патриархами для всех православных оглашена поврежденной и еретической. Кто измерит прискорбные последствия такого события? А между тем оно возможно, и мы как бы сами на него напрашиваемся“.

„По вашему архипастырскому ко мне благорасположению и по важности сего дела я остаюсь в надежде, что вы, милостивый государь и архипастырь, изволите в непродолжительном времени почтить меня вашим опытным советом, который мог бы в настоящем случае послужить мне руководством к дальнейшему направлению дела, тем более, что оно вскоре должно быть представлено на предварительное усмотрение Его Императорского Величества“. (20 ноября 1856 года, за № 2457).

Киевский митрополит Филарет представил, в отношении на имя обер-прокурора Св. Синода, следующие соображения.

„Хотя, по немощам моим, нахожу весьма трудным для себя дать вам вполне удовлетворительный ответ в деле столь великой важности, но, призвав Господа Бога на помощь, пастырским долгом моим поставляю изложить мои мысли, по крайнему моему разумению и по убеждению совести моей, перед очами Божиими, без малейшего пристрастия. Я не участвовал ни в переводе св. писания на русское наречие, предпринятом у нас в начале нынешнего столетия, ни в остановлении сего перевода, вскоре за тем последовавшем, но, по долгу звания моего, тщательно следил за ходом сего важного дела в течении долговременного служения моего святой православной церкви и отечеству“.

„Во время пребывания вашего в Киеве, в беседе со мною угодно было вам предложить мне вопрос: нужно ли и полезно ли перевести священное писание на русское наречие. Я как тогда отвечал, так и теперь ответствую, что русское наречие не может передать священного писания со всею той силой и верностью, какими отличается перевод славянский, в котором доступно понятию все то, что только нужно для назидания верных к вечному их спасению; что русский перевод будет вытеснять славянский язык, и без того не довольно знакомый образованным из наших соотчичей, для которых таким образом может сделаться наконец непонятным и самое богослужение церковнославянское, составляющее главное вернейшее и надежнейшее средство для всех сынов российской православной церкви к назиданию их в вере и благочестии, и что по всему этому теперь надобность настоит не в переводе библии на русский язык, а в прилежном изучении славянского языка во всех наших духовных и светских училищах, и в повседневном прилежном чтении на нем священного писания. Сии мысли мои основываю я на следующих соображениях“.

„Прежде всего должно обратить внимание на пути промысла Божия, который, без сомнения, паче всех бодрствует и премудрее всех мудрований человеческих печется как о распространении между народами слова Божия, так и о сохранении его во всей чистоте и неповрежденности.

Так 1) Богу угодно было первоначально сообщить слово свое избранному народу своему израилю на одном только еврейском языке, и хотя народный язык, с течением времени, с ходом исторической жизни народа Божия, конечно, изменялся, особенно после плена вавилонского, далеко стал уже не тот, каков был прежде и на каком писаны священные книги, однако же Богу не угодно было, чтобы они переложены были на новый народный язык, а оставались они неприкосновенными на древнем языке, тщательно хранились от малейших изменений, а для уразумения народу читаемы были в синагогах с объяснением от учителей народных – священников и левитов, самим Богом на сие постановленных“.

2) „Когда приближалось время пришествия Христова, то Бог, предвидя, что евреи отпадут от истинной церкви Божией, и что не признав Иисуса Христа Мессией, они, из ненависти к христианству, могли бы решиться на повреждение еврейского текста, особенно в пророческих книгах, ясно обличающих их заблуждение, – премудрым промыслом Своим так устроил, что сами же евреи, и при том ученейшие из них, перевели книги ветхого завета на греческий, тогда общеупотребительнейший язык, и таким образом перевод семидесяти толковников поставлен самим Богом твердым и нерушимым оплотом против ожесточенных врагов христианства – еврейских раввинов. Перевод сей принят новозаветной церковью, как совершенный под несомненным руководством Духа Божия и под особым смотрением промысла Божия так, что даже апостолы приводили места из ветхого завета по сему самому переводу, а отцы вселенской церкви постоянно имели оный, равно как и книги нового завета, написанные уже апостолами на сем же самом языке непогрешимым руководством в определении догматов веры и в деле спасения; и вселенские соборы им руководствовались в составлении православного исповедания веры и обличении еретиков“.

3) „Матерь ваша церковь восточная греческая перевод семидесяти, вместе с первоначальным текстом нового завета, с самых первых веков постоянно признавала столь священным и неприкосновенным, что никогда не покушалась и не признавала нужным перелагать священные книги на какое либо новое наречие, не смотря на то, что с течением времени язык греческий видоизменялся и более и более удалялся от языка священных книг. Хотя же еще в первых веках известны были другие переводы ветхого завета, как то: Акилы, Симмаха, Феодотиона, но сии переводы сделаны не церковью, а частными лицами, не признаны и не утверждены церковью и не были отнюдь в общенародном употреблении. Вместо перевода на народный язык отцы греческой церкви внушали народу читать св. писание на том самом языке, на котором оно первоначально принято, а для уразумения его смысла старались объяснять оный народу, причем держались главнейшим образом перевода семидесяти“.

4) „Такое глубокое уважение к древнему греческому тексту священных книг и живое убеждение в его неприкосновенности было всегда и доселе продолжается в церкви греческой. Она и ныне, под тяжким игом магометанства, как твердо хранит во всей чистоте догматы православной веры и богослужение на древнем своем языке, так имеет у себя и единый только текст священных книг – древний, и не помышляет о переводе на новое наречие. Хотя же в новейшее время сделан и напечатан был перевод нового завета – и только нового – на новогреческий язык, и хотя в предисловии, напечатанном при издании нового завета на русском наречии, сказано, что из отчета Российского Библейского Общества за 1814 год видно, что в церкви греческой патриаршею грамотой одобрено народу чтение священного писания нового завета на новейшем греческом наречии, но свидетельство Библейского Общества не есть свидетельство самого патриарха. Если-бы действительно существовала таковая грамота, то она верно напечатана была бы при издании нового завета на новейшем греческом языке. Но сего нет, а потому и существование таковой грамоты подвержено сомнению. Напротив известно, что этот перевод сделан вовсе не греческой церковью, а под влиянием английского Библейского Общества и сделан не только не с благословения иерархов греческих, а решительно без их ведома и вопреки их воле и в недавнее время, при патриархе константинопольском Григории, отвергнут, осужден, и множество экземпляров оного отобрано у народа и сожжено“.

5) „Когда приспело блаженное время обращения в христианскую веру славянских народов, промысл Божий так устроил, что для них сделан был перевод священного писания на родной им славянский язык, и ветхозаветные книги переведены не с еврейского текста, а именно с греческого семидесяти толковников, сделан мужами святыми, можно сказать равноапостольными, Кириллом и Мефодием, следовательно, несомненно, под особенным смотрением и руководством Духа Божия; сей перевод предки наши, приняв, хранили неприкосновенным как неоцененный дар и благословение свыше; от них и мы получили сие драгоценное наследие. Сколько веков прошло уже и сколько тысячей тысяч перешло из недр церкви русской в царствие небесное, и какие великие угодники явились при руководстве слова Божия, читаемого или слушаемого на древнем родном нашем языке! Между тем никогда блаженные предки наши, подобно как и греческой церкви, не помышляли и не считали нужным делать новый перевод, смотря по видоизменениям народного языка в разные времена. Только по временам, иерархами нашими, равно как в прошедшем столетии, при императрице Елисавете Петровне, Святейшим Синодом, при новом издании библии, делаемы были незначительные перемены в словах или выражениях, и темные, либо неточные и вкравшиеся ошибкой заменяемы другими, или же поставляемы были на полях, либо под чертою пояснения, но самый основной текст оставался неприкосновенным“.

6) „Церковь болгарская, сербская и другие у единоплеменных нам славянских народов, оставшихся православными, так же хранят у себя неприкосновенным древний перевод св. писания, и не смотря на то, что их народные языки еще более удалились от древнего библейского языка славянского, чем наш русский, не покушаются перевести на теперешний свой язык как библию, так и богослужебные книги. И я совершенно согласен с вами в том, что в этом обстоятельстве точно есть особенное премудрое устроение промысла Божия: все славянские народы, разделенные политическим своим положением, связуются как единством православной веры, так и единством языка, на котором все они читают слово Божие и совершают богослужение“.

7) „Хотя, в начале нынешнего столетия, возникла у нас мысль о переводе священного писания на русское наречие, и изданы были на сем наречии новый завет и Псалтирь, но эта мысль родилась отнюдь не в церкви русской, ни в иерархии, ни в народе, а точно также, как и мысль о переводе на новогреческий язык, в Англии, гнездилище всех ересей, сект и революций, и перенесена оттуда Библейскими Обществами, и принята, первоначально, не в Святейшем Синоде, а в канцелярии обер-прокурора оного и развита в огромных размерах в бывшем министерстве духовных дел. Такое начало, а равно и последствия сего дела, ясно показывают, что на нем не было благословения свыше: ибо и министерство духовных дел вследствие сего особенного обстоятельства уничтожено, и один из главных деятелей сего дела со стороны иерархии, покойный митрополит новгородский и с.-петербургский Серафим, когда увидел последствия сего дела, то восстал на сие со всей силою, и перевод был остановлен Высочайшею волею блаженной памяти Государя Императора Александра Павловича, хотя и не было объявлено о сем официально по причинам весьма уважительным. В начале царствования блаженной и вечно незабвенной памяти благочестивейшего Государя Императора Николая Павловича хотя и были покушения к восстановлению такового перевода, но он, проникнув политическую цель, столь враждебную православной церкви и отечеству нашему, английского Библейского Общества, во все время славного царствования своего до самой кончины не разрешал возобновить се дело“.

„Что касается до возобновления вопроса о переводе священного писания на русское наречие в настоящее время, то мне известны причины, побудившие к сему, а изложенные в присланной вами ко мне Записке отнюдь не удовлетворительны“.

1) „Святые пророки и апостолы, сказано в первом пункте Записки, писали священные книги на природном и общеупотребительном языке тех народов, к которым первоначально должны были поступить сии книги, и передавали оные в общее употребление в церковных собраниях и вне оных. Они же показали нам пример перевода с первоначального языка на другой, более употребительный. Так св. Златоуст пишет, что евангелист Матфей от иудей веровавшим еврейским языком сложи Евангелие, но в то же апостольское время оно переведено на греческий“. „Но и для славянских народов, а следовательно и для нас, переведено св. писание на природный наш славянский язык, общеупотребительный доселе у нас во всех церковных собраниях, и нельзя сказать, что непонятный для русских и вне церковных собраний. Иное дело перевод священного писания на язык целого единоплеменного народа, как то: на греческий, славянский, латинский, грузинский и проч., что совершенно согласно с путями промысла Божия, и Им самим устрояемо было; а иное дело перевод на частное наречие одноплеменного народа. Если переводить на русское наречие, то почему же не перевести потом на малороссийское, на белорусское и проч!..“

2) „Святые отцы всегда побуждали верующих к чтению св. писания“. „Но побуждали к чтению на том самом языке, на каком оно было у них, отнюдь не помышляя, как сказано было выше, о переводе на народный язык. А для того, чтобы для народа было, сколько возможно, понятно писание, они старались изъяснять смысл священных слов в церковных поучениях и особых истолковательных своих творениях. Это нужно и у нас, хотя бы и переведено было писание на русское наречие. Ибо на каком бы наречии ни было оно издано, по высокости и глубине своей оно всегда будет требовать истолкования“.

3) „Язык славянского перевода библии, общевразумительный и общеупотребительный в свое время, не таков уже в настоящее время. Для одной части православного народа он становится вразумительным посредством прилежного упражнения в церковном богослужении и чтении: но другая, более многочисленная, не имеет сего преимущества и требует русского перевода, как пособия к разумению св. писания“. „Итак предполагаемый перевод назначается для тех, которые хотели бы, чтобы св. писание было для них вразумительно без прилежного упражнения и чтения! Но слово Божие есть кладезь глубокий, есть сокровище: так и нужно, чтобы разумение смысла его доставалось не ленивым, а прилежным искателям оного. Св. Златоуст, внушая постоянно своим слушателям читать слово Божие, вот как между прочим о сем учит: „Много нужно нам, возлюбленные, попечения, много бодрствования для того, чтобы иметь возможность проникать в глубину божественных писаний. Ибо иначе, предаваясь сну, нельзя постигнуть смысла их; а нужно тщательное исследование, потребна, кроме того, и постоянная молитва, чтобы хотя немного прозреть во святилище слова Божия“ (беседа 21 на Еванг. Иоанна). „Ужели после сего без прилежного упражнения и чтения св. писание будет вразумительно, коль скоро мы будем иметь его на русском наречии? Кто же читает его с должным слову Божию благоговением и прилежанием, для того быть не может, чтобы оно не было вразумительно и на славянском языке, по крайней мере большей частью, особенно же книги нового завета, и для большей части русского православного народа. Св. Златоуст опять так о сем рассуждает: „что же скажут, если мы не понимаем того, что содержится в Писании? Если бы ты и не понимал того, что содержится в нем, все от самого чтения ты получаешь великое освящение. Впрочем и быть не может, чтобы ты равно всего не понимал... В самом деле кому не понятно то, что написано в Евангелии? Кто, слыша: блажени кротцыи, блаженимилостивии , блажени чистии сердцем и другое сему подобное, будет иметь нужду в учителе, дабы уразуметь это? А знамения, чудеса, повествования не каждому ли ясны и понятны? Это только предлог, отговорка, покров для лености. Ты не понимаешь того, что здесь содержится? Но и можешь ли когда либо понять, когда ты вовсе и не заглядываешь туда? Возьми в руки библию, прочитай всю историю, и, содержа в памяти понятное, чаще пересматривай непонятное и неясное. Если же не можешь и при постоянном чтении уразуметь то, что читаешь, поди к тому, кто мудрее, сходи к учителю, объяви ему о том, что написано, покажи все усердие. Бог, видя, что ты прилагаешь столько старания, не презрит твоего тщания и заботливости. Если человек не объяснит тебе желаемого, то Он сам, без сомнения, откроет тебе“ (беседа 3 о Лазаре).

4) „Что есть в славянском переводе библии места, в которых состав речи невразумителен и которые требуют сличения с первоначальным текстом еврейским и греческим, это основание не достаточно к тому, чтобы делать перевод; ибо, во-первых, все нужное ко спасению и необходимое к разумению всех вообще христиан в священном писании и на славянском языке, как сказано было выше, ясно, а этого для большей части народа и довольно и предовольно; во-вторых, приходское духовенство, в настоящее время, довольно образованное в духовно-учебных заведениях и наставляемое там особой наукой в разумении труднейших мест писания, по тому самому не нуждается в переводе, а для людей светского звания, желающих разуметь священное писание в полноте и совершенстве, нужно толкование, а не перевод. Обращаются к иностранным переводам разве те, которые не только мало сведущи в славянском языке, но мало уважают и русский; таковые будут предпочитать иностранные переводы и русскому, если бы он был у нас. И здесь вина не в неимении у нас русского перевода, а вообще в несчастном пристрастии к иностранному, которое ограничивать нужно другими мерами. Впрочем думаю, что число таковых и не так велико, дабы для них именно предпринимать столь неудобоисполнимое и опасное дело“.

5 и 6) „На сии пункты, касательно начавшегося было у нас и потом остановленного перевода, замечания изложены уже выше, и в них я не только не вижу достаточного основания к возобновлению сего дела, а напротив вижу причины, которые должны удержать от нового покушения на сие“.

7) „Чтобы существовало народное требование именно русского перевода св. писания, это не только не доказано, но и несправедливо. Из ста тысяч православного народа может быть от десяти до двадцати требуют и покупают его, и из них еще верно наполовину только по любопытству, а не для назидания. Между тем, что народ удовлетворяется славянским переводом, это ясно доказывается тем, что из одной типографии киево-печерской лавры ежегодно расходится великое число экземпляров Псалтири и нового завета на славянском языке. Не доказывает народного требования на русский перевод и то, если к нам вторгаются иностранцы со своим изданием библии на русском языке. При том, это очень важное обстоятельство должно быть расследовано внимательно, и нельзя в сем деле основываться только на свидетельстве других видевших, и против такового незаконного вторжения должно принять надлежащие меры правительство; впрочем, с распространением русского перевода таковое вторжение не только не прекратится, но, вероятно, сделается еще сильнее. Притом, имея в виду некоторых русских, желающих иметь свящ. писание в русском переводе, число коих впрочем едва ли значительно, при рассуждении о сем деле отнюдь не должно упускать из виду заблуждающих братий наших – старообрядцев и раскольников, которым новый перевод библии подаст, без сомнения, новый повод к упорному отчуждению от православной церкви и послужит к распространению раскола; ибо если исправление богослужебных книг подало повод к расколам, то чего не может последовать, когда появится новый перевод книг св. писания? Известно, что в то время, как учреждены были у нас библейские общества и появился русский перевод некоторых книг, раскол усилился и распространился в больших размерах“.

„На основании изложенных в Записке, приложенной при отношении вашего сиятельства, соображений, составлено и положение касательно возобновления дела о переводе свящ. писания на русское наречие. Относительно сего положения представляю следующие замечания“.

1) „В первом пункте сказано, что дело это должна быть возобновлено не иначе как с крайней осторожностью, какой требует важность оного; в пятом пункте также говорится, что ход сего дела не может быть поспешен. Совершенно соглашаясь с этим, я по тому самому считаю необходимым, неспеша начать сие дело, предварительно обсудить его со всей основательностью и со всех сторон; вполне признаю справедливым и ваше мнение, что предварительно должно бы войти о сем в совещание и соглашение с греческой церковью; ибо выше сказано мною, что греческая церковь у себя не допускала никогда и доселе не допускает для народного употребления никакого нового перевода библии. Очень может случиться, что она и наш новый перевод писания не признает православным, и вследствие того огласит нашу церковь, особенно при содействии врагов, уклонившейся от православия; ибо известно, что и теперь, в минувшую войну, лорд Редклиф, посланник английский в Турции, требовал от патриарха константинопольского Анфима, дабы он объявил церковь русскую неправославною. Весьма нужно так же иметь в виду и то, что через новый перевод библии нарушится союз единения нашего с прочими славянскими православными церквами, который особенно блюдется именно тем, что мы с ними имеем библию и богослужение на одном и том же языке; ибо также известно, что на западе существует особое общество, утвержденное папскою буллою для совращения славян, как в австрийских, так и в турецких владениях, из православия в латинство. Посему, без сомнения, общество сие, употребляющее для достижения своей цели всевозможные хитрые меры, воспользуется и новым переводом свящ. писания на русское наречие, и миссионеры их станут внушать славянам, что мы русские имеем и текст свящ. писания не тот уже, которой предан всем славянским народам святыми Мефодием и Кириллом, и это тем опаснее, что латиняне считают сих просветителей славян принадлежащими к их церкви, и тогда, к крайнему несчастью православия, прервется и последняя связь, соединяющая славянские племена с нашим отечеством“.

2) „Во втором пункте сказано: „принять за правило, чтобы перевод был всевозможно точен, и чтобы слова и выражения вразумительные не были без нужды заменяемы простонародными“; в четвертом пункте, касательно перевода Псалтири, замечено еще, что прежний перевод должно „исправить по сличению греческого и еврейского текста“. Вот и все, что положено учинить касательно способа привести в исполнение дело такой чрезвычайной важности, как перевод слова Божия. Кому будет поручено это дело, где оно должно быть производимо, какие меры имеют быть приняты, чтобы оно совершилось вполне благонадежно и благоуспешно – об этом ни слова. „Перевод должен быть по возможности точен“. „Но это правило крайне неопределенно, и при нем кто может ручаться, что новый перевод будет совершеннее прежнего, в котором, например в Псалтири, некоторые места переведены совершенно несогласно с тем, как они приводятся в новом завете апостолом Павлом, и что не явится такой же нечестивый перевод пророческих книг, какой не так давно был налитографирован в нескольких стах экземплярах и преподан в уроках в с.-петербургской духовной академии?“

3) „В пятом пункте сказано, что производимый постепенно перевод имеет быть на первый раз „печатаем в одном из периодических изданий духовного ведомства, через что откроется удобность усматривать суждения об оном и пользоваться ими для усовершения перевода“. И неприлично и небезопасно для божественной важности свящ. писания передавать для народного чтения незрелые опыты перевода оного, а особенно пророческих книг, и затем вызывать еще суждение о сем переводе всякого читающего. Вообще, по моему мнению, это дело отнюдь не может быть делом школы и предметом школьнического занятия в академиях. Не так производились известные древние переводы: перевод семидесяти, перевод наш славянский, даже латинский. Точно, как вы замечаете, одна ученость недостаточна для уразумения силы богодухновенных словес писания“.

„Вместо того, чтобы переводить свящ. писание на русское наречие, я признавал бы полезными, для споспешествования народу в разумении слова Божия, следующие меры“.

1) „Оставив навсегда неприкосновенным основной текст славянского перевода, по примеру предков наших и церкви греческой, которая во все время, согласно с российской церковью, признавала оный, как освященный древностью и преданный нам от святых славянских апостолов – Мефодия и Кирилла, не излишне позаботиться о том, чтобы при новых изданиях библии постепенно вводить некоторые частные исправления в тех местах, которые в самом деле особенно невразумительны, заменяя одни слова и даже целые выражения другими, яснейшими и точнейшими, или поставляя их на полях, либо под чертою в виде примечаний и пояснений, держась впрочем строго славянского склада и оборота речи. Например, в книге Бытия, в 3-й главе в 15 стихе, очень можно и нужно против слов: той твою блюсти будет главу, под чертою или на полях заметить: той твою сокрушит голову; или в той же книге, в главе 49-й ст. 10, против или даже вместо слов: дондеже приидут отложенная ему, поставить: дондеже приидет примиритель; и подоб. Или же в новом завете, в Евангелии Матфея, в 11-й гл. ст. 12, исправить так: царствие небесное с усилием восприемлется, и усильнии искатели восхищают е. Или: в 15-й гл. Иоанна в ст. 22, вместо: вины не имут о гресе своем, поставить: извинения не имут; или еще: в послании Иакова, в гл. 3-й, ст. 6, вместо: язык огнь, лепота неправды, поставить скопище (κòσμος) неправды; там же в главе 5-й, ст. 12, вместо: да не в лицемерие впадете, поставить: да не осуждению подпадете (εἰς ὐπόκρισιν πεσητε) и проч. Пример сему мы имеем достойный подражания в издании библии, сделанном Святейшим Синодом при императрице Елисавете Петровне“.

2) Дело сие можно начать первее всего с издания нового завета, а потом приступить к Псалтири и целой библии, и притом не делать оного предметом школьнических занятий, а составить для сего особенные комитеты в Киеве, Петербурге и Москве, под непосредственным и личным руководством епархиальных тамошних архиереев, из лиц, по их выбору, самых благонадежных не только по образованию, но наипаче по благочестию, частью служащих при академии, а частью и наипаче, если можно, совершенно свободных от учебных занятий, – каковым комитетам иметь главным образом пребывание в лаврах; сим комитетам дело должно быть разделено по частям, впрочем так, чтобы они обо всем взаимно сносились и согласились между собою, для соблюдения должного единства в деле, а окончательная редакция всех поправок должна принадлежать непосредственно самому Святейшему Синоду“.

3) „Для нового завета в руководство должен быть принят подлинник греческий, как иностранных самых тщательных изданий, так наипаче употребляемый ныне церковью греческой, причем полезно иметь в виду и древние славянские экземпляры, как то: Остромирово Евангелие, изданное Востоковым, и Острожского издания. Для ветхого же завета главнее всего должно иметь руководством перевод семидесяти, толкования святых отцов церкви греческих, и затем уже принимать в соображение, весьма впрочем осторожно, еврейский подлинник; ибо на верность нынешних изданий библии еврейской полагаться никак нельзя, чему доказательством служит русский перевод Псалтири, заключающий в себе, как справедливо замечаете вы, нередко противоречие с истинным, т. е. с православным смыслом пророчеств“.

4) „Независимо от сего необходимо позаботиться о том, чтобы составить для народа и издать краткое, по возможности, толкование всего священного писания, выбранное из отцов церкви. Это дело может быть поручено по частям как академиям духовным, так и духовным лицам, известным своим образованием, благочестием и способностью к такому делу. Толкование печатать можно постепенно в периодических изданиях, выходящих при академиях. Здесь, если что случится и не так, опасности не будет, и ошибку легко будет поправить без соблазна для народа“.

5) „Так как знание славянского языка в простом народе гораздо лучше сохраняется от того, что он усерднее посещает богослужение и внимательнее слушает церковное пение и чтение, и весьма многие, даже из неграмотных знают наизусть много псалмов и песней церковных, а слабо это знание преимущественно в высшем классе, по пристрастию к иностранному, по редкому и невнимательному слушанию богослужения, а главнее всего от того, что дети сего класса начинают учиться не по славянским азбукам, а по русским, то, по мнению моему, надобно обратить на это самое строгое внимание. Должно издать от Святейшего Синода для обучения детей азбуки славяно-русские по примеру старинной нашей азбуки, с статьями для первоначального упражнения в чтении, на славянском и русском языках, выбранными из библии, богослужебных книг, творений св. отцов, в особенности Димитрия Ростовского, и из русских самых назидательных и благочестивых книг, и требовать, при содействии правительства, чтоб эти только азбуки были в исключительном употреблении у народа всех классов. Азбуки же и книжки, издаваемые ныне у нас во множестве для обучения и первоначального чтения детей частными людьми, вовсе не призванными к сему, и наиболее для одной промышленной спекуляции, в которых не только совершенно вытеснен славянский язык, но вместо благочестивых статей для первоначального чтения предлагаются самые пустые, если не вредные, сказки, басни и рассказы, непременно следует изъять из употребления и издание подобных книг частным лицам впредь воспретить совершенно. Равным образом должно просить министерство народного просвещения, управление военно-учебных заведений и главный совет женских учебных заведений, дабы и там принято было за непременное правило требовать, чтобы дети, поступающие в училища, непременно обучены были по тем же от Святейшего Синода издаваемым книжкам и умели читать по-славянски наравне с русским. Эта мера, кроме того, что посредством её чтения свящ. писания на славянском языке будет доступно и понятно для всех, может быть весьма полезна и в других отношениях: в детях, только что начинающих учиться, будет полагаться начало истинной премудрости – благочестие и страх Божий; и знание на память с ранних лет молитв, псалмов, богослужебных песней и проч. на всю жизнь будет для них чрезвычайно благотворно, вместо того, что теперь, учась по гражданским азбукам, они нередко как жалуются законоучители в учебных заведениях, поступая в училища, не знают даже самых первых молитв: Царю небесный и Отче наш, и не умеют вовсе читать по-славянски. Хотя после в гимназиях , они учатся нарочито славянскому языку, но это уже мало приносит пользы; а в других заведениях, напр. военных, институтах, и того нет“.

6) „Неизлишне было бы, наконец, для светских людей и вообще не знающих славянского языка составить и издать словарь славянских слов, употребляемых в свящ. писании, с переводом и объяснением их значения на русском“.

„Изложив мои мысли с глубочайшем смирением пред Богом, словом Его святым и православной церковью, приближаясь ежедневно к кончине моей и готовясь предстать пред нелицеприятный суд Господа Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа, всем сердцем молю Его благость, да не по мудрованиям человеческим, а по премудрому промыслу Своему Он сам устроит, яко же весть, лучшее и полезнейшее касательно сего, чрезвычайно важного, дела и сохранит мир в православной церкви Своей, после того, как даровал благодатный мир отечеству нащему чрез помазанника Своего, благочестивейшего Государя Императора Александра Николаевича“. (21 декабря 1856 года).

Препровождая это изложение к обер-прокурору Св. Синода, преосв. Филарет писал к нему: „изложив пред очами Божиими мысли мои, собранные долговременным служением в святой православной церкви относительно восстановляемого перевода священного писания на русское наречие, предоставляю благоразумию и усердию вашего сиятельства поступить с моим к вам отношением, при сем посылаемым. Неизвестно мне, как оно принято будет в Святейшем Синоде“. Преосв. Филарет догадывался (и конечно справедливо), что члены Святейшего Синода, принявшие без возражения „Записку“, которая прислана была к нему при письме обер-прокурора (т. е. изложенный м. митрополитом проект синодального определения), едва ли откажутся от своего мнения, единожды высказанного. Ему казалось более надежным, если мнение его, будет представлено в подлиннике или сокращенно Его Величеству. Одно державное слово его прекратило бы дело решительно“. Между тем он предлагал обер-прокурору вытребовать к себе дело о переводе пророческих книг, литографированных в с.-петербургской духовной академии, начавшееся по Св. Синоду в первых Числах января 1842 года, „чтобы увидеть, до чего может впоследствии простираться дерзость в переводе единожды позволенном“.

В то же время преосв. Григорий, назначенный после смерти преосв. Никанора митрополитом новгородским и с.-петербургским, письмом просил киевского митрополита сообщить ему свои мысли касательно перевода священного писания на русское наречие. Уведомляя об этом обер-прокурора Св. Синода, преосв. Филарет писал к нему 29 декабря: „я должен ему (м. Григорию) отвечать и отвечал бы немедленно; но постигшая меня незадолго перед праздником Рождества Христова тяжкая болезнь лишает меня возможности отвечать удовлетворительно по столь важному делу и притом для представления Святейшему Синоду. Почему не изволите ли, ваше сиятельство, найти приличным и нужным предложить Св. Синоду мое к вам отношение от 21 сего декабря. Ибо я в нем изложил все по крайнему моему разумению. О решении вашем прошу с первой почтой меня уведомить, дабы я мог отвечать его высокопреосвященству особо, ежели Господу Богу угодно будет восстановить силы мои, изнемогшие от тяжкой болезни. Я даже не мог в великий праздник Рождества Христова совершить божественную литургию, чего со мною, сколько могу помнить себя, никогда не случалось. И пишу вам сие с болезненного одра, собрав последние силы“.

Следующее письмо киевского митрополита к обер-прокурору, посланное 1 января 1857 года, написано еще с большей решительностью против перевода священных книг на русский язык. Препровождая копии с двух бумаг, оставшихся после покойного киевского митрополита Евгения, и касающихся предпринятого Российским Библейским Обществом перевода библии на русский язык, преосвященный писал по поводу Библейского Общества: „Ваше сиятельство изволите усмотреть, из какого мутного или ядоносного источника явилась на святой русской земле мысль о переводе сем, блаженным предкам нашим чуждая. Поручаю вашему благоразумию и усердию к святой православной церкви и отечеству употребить сии сведения к сохранению неприкосновенности родного нам славянского текста священного писания, который я в глубине души моей почитаю отечественной святынею нашей... До сведения Его Императорского Величества вероятно еще не дошли все подробности сего дела. На вас лежит обязанность всеподданнейше доложить помазаннику Господню о всем обстоятельно по долгу служения вашего. Бог свидетель! Я не имею в душе ни малейшей мысли предосудительной для моих собратий и сослужителей, согласившихся на восстановление перевода священного писания ветхого и нового завета на русское наречие. Я всех сердечно почитаю ревнителями православия и пастырями, пекущимися о назидании вверенных им паств. Сверх того почти все они мои давние друзья. Но при всем моем глубоком уважении к их достоинствам и к дружбе, не могу с ними согласиться на восстановление перевода вновь, которого последствия вероятно будут еще прискорбнее для матери нашей православной церкви и отечества, и особенно в настоящее время, когда враги православия с жадностью хватают всякий случай вредить нам... Боже сохрани, ежели после библии начнут переводить со славянского на русский язык книги богослужебные: тогда весь православный народ перестанет посещать храмы Божии. Да сохранит Господь Бог церковь матерь нашу и отечество наше под покровом своей благости и милосердия“.

Отвечая на письмо киевского преосвященного, от 29 декабря, обер-прокурор писал к нему: „что касается вопроса, предложенного вашему высокопреосвященству здешним владыкою²²⁶, не изволите ли признать достаточным отправить к нему такое же изложение мнения вашего, какое я имел честь получить от вас, и за которое приношу живейшую и усерднейшую мою признательность. Я полагаю представить оное на благоусмотрение Государя и просить Высочайшее повеление на внесение его для рассмотрения в Св. Синод. Между тем думаю теперь же сообщить ваше мнение преосв. митрополиту московскому и уверен, что, по прочтении оного, он во многом, если не во всем, переменит свои мысли. Как в Москве не скрывал я от него, что по столь важному делу нужно предварительно войти в сношение с вашим высокопреосвященством, так и теперь полагаю откровенно сообщить ему все изъясненные доводы, дабы он видел прямодушное в сем священном деле действование и мог благовременно изложить свои мысли для совокупного о том рассуждения в Св. Синоде²²⁷. Я твердо уповаю, что в таком деле Господь Бог нас не оставит и все устроит к лучшему“.

Между тем 30 января 1857 года обер-прокурор Св. Синода представил на Высочайшее благоусмотрение вышеизложенное письмо свое к митрополиту киевскому и полученный им ответ на это письмо, „вместе с проектом митрополита московского“, испрашивая Высочайшего повеления внести в Св. Синод означенное мнение митрополита киевского на совокупное рассмотрение, сообщив оное предварительно митрополиту московскому²²⁸. В то же время, представляя в Высочайшее внимание то обстоятельство, что при новом переводе книг свящ. писания возникает вопрос, можно ли принимать в соображение и еврейский текст, который греческая церковь признает поврежденным, обер-прокурор, согласно с мнением киевского митрополита, находил необходимым, в предупреждение всяких разногласий с греческой церковью, не приступать к сему столь важному делу без сношения с нею.

Государь Император Высочайше повелел: „внести мнение преосв. киевского митрополита в Св. Синод на совокупное рассмотрение, но предварительно сообщить митрополиту московскому“.

В отзыве, представленном высокопреосвященным Филаретом митрополитом московским, от 21 июля 1857 года, по указании на повод к синодальному рассуждению о переводе св. писания и по изложении синодального определения по этому предмету, дается ответ на возражения высокопреосвященного митрополита киевского.

I. Высокопреосвященный московский не соглашается с мнением, будто русское наречие не может передать св. писания с той силою и вероятностью, как славянское, потому что: 1) русское наречие обладает обилием славянского и присовокупляет к нему свое обилие; 2) языки менее обильные, нежели русский, выдерживают удовлетворительное переложение св. писания. Славянский язык преимуществует краткостью и важностью, но для перевода всего нужнее ясность.

II. Мнение, что в славянском переводе доступно понятию все нужное для назидания, высокопреосвященный московский полагает справедливым в отношении только к главным истинам и правилам жизни. Он находит неудобным малое знание св. писания и особенно в такое время, когда, при распространяющейся образованности, неведение в предметах веры унижало бы ее пред глазами разума и порождало бы сомнения.

III. Против опасения, что русский перевод будет вытеснять славянский язык, и без того недовольно знакомый образованным, высокопреосвященный замечает, что последняя мысль есть доказательство потребности русского перевода. Опасение же устраняется тем, что славянский язык остается в богослужебном употреблении.

IV. Оставление священных книг без перевода на новый народный язык после плена вавилонского высокопреосвященный объясняет тем, что еврейский язык был еще понятным народу, и в доказательство сего ссылается на XXI, 40 и XXII, 2 Деян. Ап., где повествуется, что апостол Павел проповедовал пред жителями Иерусалима на еврейском языке, и они его слушали и следовательно понимали. „Для евреев же, присовокупляет высокопреосвященный, живших между язычниками и менее знавших природный язык, св. книги переведены на греческий, как более употребительный“.

V. Далее высокопреосвященный соглашается, что отцы греческой церкви внушали народу читать св. писание на том языке, на котором оно первоначально написано. Но он полагает причину этого в общеупотребительности и общепонятности сего языка.

VI. По поводу указания на пример греческой церкви, которая и ныне не помышляет о переводе на новое наречие, высокопреосвященный отвечает, что в церкви этой, бедствующей под тяжким игом магометанства, не все может быть образцом для других церквей.

VII. Против возражения, что русские угодники явились при руководстве слова Божия, читаемого или слушаемого на древнем языке, высокопреосвященный замечает, что это было тогда, когда язык сей был более общепонятным.

VIII. Обстоятельство, что предки наши не помышляли о переводе, высокопреосвященный объясняет тем, что предки наши не имели такой нужды в переводе, какая открылась ныне, и не имели довольно способов к усовершению существующего перевода, хотя уже и они устаревшие слова и обороты речи в священных книгах заменяли новыми.

IX. Против возражения, что болгарская церковь и другие славянские не имеют у себя перевода св. писания, высокопреосвященный говорит: „болгарская церковь не имеет образованной национальной иерархии и не имеет способов достаточно снабдить себя славянскими богослужебными книгами: и потому не удивительно, что вопрос о переводе св. писания не мог еще в ней возникнуть“.

X. В опровержение мнения, будто мысль о переводе св. писания на русское наречие принята первоначально не в Святейшем Синоде, а в канцелярии обер-прокурора, высокопреосвященный говорит, что русский перевод нового завета был одобрен первенствующими членами Святейшего Синода: Амвросием, Михаилом и Серафимом, и издаваем был по благословению Святейшего Синода.

XI. Против замечания, что митрополит Серафим восстал против перевода, увидев вредные последствия его, высокопреосвященный московский приводит выписку из письма к нему преосв. Филарета, митрополита киевского, от 17 декабря 1824 года, в котором владыка киевский приписывает действия митрополита Серафима влиянию предубеждений.

XII. Показание, будто Император Николай I во все время своего царствования не разрешал возобновлять сие дело, высокопреосвященный называет не точным. Он ссылается на мнение свое о необходимости и пользе перевода, представленное им при рассмотрении в секретном комитете проекта об улучшении духовной части в 1827 году. На этом мнении в Бозе почивший Государь 29 августа того же года соизволил написать: „справедливо“. „И в течение многих лет царствования его, продолжает высокопреосвященный, новый завет на славянском и русском наречии, пока не истощились экземпляры, продавался“.

XIII. На вопрос: если переводить св. писание на русское наречие, то почему не переводить на малороссийское, белорусское и проч.? дается ответ, что 1) русское наречие есть общее и образованное, а малороссийское и проч. суть наречия небольшего меньшинства и мало образованные; 2) малороссы и белорусы понимают по-русски; 3) это полезнее для единства церковного и гражданского.

XIV. Далее говорится, что св. отцы не помышляли о переводе... Высокопреосвященный отвечает, что и перевод будет служить некоторым образом вместо толкования.

XV. Затем высокопреосвященный устраняет предположение, будто перевод назначается для неприлежных к слову Божию (проект определения Святейшего Синода, п. 3). Высокопреосвященный в словах проекта, из которых выведена такая мысль, указывает совершенно другой смысл. По его словам, перевод облегчит разумение св. писания не для ленивых, а для тех, которые по обстоятельствам не имеют возможности посещать богослужение настолько часто, чтобы этим путем можно было им вполне узнать славянский язык.

XVI. Мысль, что приходское наше духовенство, зная хорошо св. писание, не нуждается в переводе, по отзыву высокопреосвященного, не подтверждается опытом.

XVII. В доказательство существования народного требования на русский перевод св. писания, высокопреосвященный указывает на то, что экземпляры нового завета на славянском и русском наречии покупаемы были до тех пор, пока истощились, и после ищутся и дорого покупаются. Относительно же продажи из киевской типографии многих экземпляров нового завета на славянском языке, он замечает: „когда нет русского, необходимо покупать славянский новый завет, чтобы не остаться совсем без священных книг“.

XVIII. Высокопреосвященный считает недоказанным мнение, будто усиление раскола совпадает со временем появления нового завета на русском наречии. Кроме того раскольники никогда не обвиняли православных „за домашнее чтение св. писания в разноязычных переводах“.

XIX. Совещание и соглашение с греческой церковью относительно перевода св. писания на русский язык высокопреосвященный признает неудобным. По мнению высокопреосвященного, такое сношение, во-первых, не нужно. Русская церковь может переводить библию для домашнего чтения на том же основании, как это она делает, переводя писания св. отцов. Во-вторых, оно неудобоисполнимо по предмету. Греческая церковь не имеет достаточных сведений о нуждах русской. В третьих, нельзя надеяться, чтобы константинопольский патриарх, по настоящему затруднительному положению своему, мог устроить совещание всей вселенской церкви.

XX. Опасение, что через новый перевод нарушится единение наше с прочими славянскими церквями, устраняется тем, что богослужение и в богослужении св. писание и впредь мы будем иметь на одном языке с сими церквями.

XXI. Против замечания, что в синодальном изложении не сказано, кому будет поручено это дело и пр., – нужно определить главный вопрос, а подробности исполнения без труда могут быть определены и после.

XXII. Что новый перевод будет совершеннее прежнего, для этого высокопреосвященный находит ручательство в 3-м пункте синодального решения, по которому исправленный перевод, прежде издания, должен быть рассмотрен Святейшим Синодом.

XXIII. Предложение митрополита киевского – вместо перевода св. писания на русское наречие вводить частные исправления, заменяя одни слова и выражения другими, высокопреосвященный московский находит неудобным. По его замечанию, „введение в славянский текст новых слов сделает язык библии таким пестрым, что он не будет ни славянским, ни русским и будет не привлекать, а отталкивать читателей. С удержанием же форм славянских неясность останется и после сего исправления“.

В заключение отзыва высокопреосвященный московский указывает на то, что и римская церковь, которая, по её особенному догматическому направлению, не так свободно допускает чтение св. писания на народном языке, разрешает ныне переводы оного на общевразумительные языки. „Кольми паче, говорит высокопреосвященный, православная российская церковь не должна лишать православный народ чтения слова Божия на языке современном, общевразумительном; ибо такое лишение было бы несообразно с учением святых отец, с духом восточно-кафолической церкви и с духовным благом православного народа“.

Вслед за тем, 18 августа 1857 года, преосвященный московский митрополит писал к обер-прокурору Св. Синода: „прискорбно мне, что я принужден был входить в состязание с суждениями досточтимого мужа. Но уважение к истине не должно постановлено быть ниже уважения к лицу. По справедливости можно пожалеть, что высокопреосвященный митрополит киевский, имея в виду мнение полного собрания Св. Синода, не обратился со своими сомнениями непосредственно к членам Св. Синода, через что образовались бы конфиденциальные частные сношения для приведения дела в большую ясность, и можно было бы достигнуть того, чтобы дело вошло в Св. Синод уже освобожденным от вида разногласия, что конечно было бы благовиднее. Прежде так поступаемо было. Вот пример“. Здесь преосв. м. Филарет указывает на то обстоятельство, что за несколько лет перед тем внесено было в Св. Синод предложение объявить славянский перевод библии самодостоверным подобно латинской вулгате. Посему требовано мнение трех митрополитов и вероятно рассчитываемо было на согласие митрополита киевского. „Находя, что сие предположение не в духе восточной православной церкви и что оно повело бы к запутанностям, подобно как и тридентское определение о вулгате, я – продолжает преосв. м. Филарет – решился дать мнение в смысле отклонения оного предположения. В прежние времена в подобных случаях я совещался с митрополитом Серафимом; но в сие время уже не мог по слабости его здоровья. Итак сообщил мое мнение митрополиту киевскому и нынешнему новгородскому; воспользовался их замечаниями; получил их согласие и тогда то уже представил мое мнение Св. Синоду. Последствий не было, а это значило, что никто на мое мнение не возражал и что предположение графа Пратасова оставлено без действия“. – „В возвращенном собственноручном письме высокопреосвященнейшего киевского указывается на какие-то рукописи из бумаг митрополита Евгения и дело перевода священных книг производится из какого-то мутного источника. Но вашему сиятельству, думаю, известно, что в 1824 году восстание против министра духовных дел и против Библейского Общества и перевода священных книг образовали люди, водимые личными видами, которые, чтобы увлечь за собою других благонамеренных, употребляли не только изысканные и преувеличенные подозрения, но и выдумки и клеветы... Господь да сохраняет, как сохранил, Святейший Синод право правящим слово истины евангельские“!

Особая собственноручная приписка м. м. Филарета к письму от 18 августа 1857 года.

„Сказанное в сем письме может подать мысль, не войти ли теперь в новое сношение с высокопреосвященным киевским, прежде внесения дела в Св. Синод. Это уже поздно и может вести к новым затруднениям. В предварительных конфиденциальных, так сказать, домашних, совещаниях удобно модификовать мнения, и различные приближать к единству, через что прежние различные обращаются в ничто. Сие удобство миновано, когда мнение высказано официально и о сем даже доведено до Высочайшего сведения. Остается в точности исполнить Высочайшее повеление о внесении дела в Св. Синод. – Вот еще любопытное по сему делу соображение. В отношении от 21 декабря высокопреосвященный киевский желает поправить важное и темное в славянском тексте место книги Бытия, гл. 49, ст. 10, и предлагает вместо слов: отложенная ему, поставить слово: примиритель. А это слово взято из перевода, который сожжен на кирпичном заводе“.

Во исполнение Высочайшей воли все вышеозначенные бумаги (то есть, изложение соображений и решения Св. Синода 10 сент. 1856 года, замечания на него преосв. м. киевского и отзыв на эти замечания преосв. м. московского) 15 сентября 1857 года предложены были Св. Синоду. Св. Синод, рассмотрев мнения обоих преосвященных митрополитов и сообразив их с церковными правилами и изданными в разные времена постановлениями по сему предмету, полагал, что перевод на русский язык сначала книг нового завета, а потом постепенно и других частей священного писания, необходим и полезен, но не для употребления в церквах, для которых славянский текст должен оставаться неприкосновенным, а для одного лишь пособия к разумению свящ. писания, и что к переводу сему, по особенной важности настоящего дела, должно приступить со всевозможной осмотрительностью, через лиц испытанных в знании еврейского и греческого языков, по избранию и утверждению Св. Синода.

Вследствие сего, определением 24 января/20 марта 1858 года, Святейший Синод представил обер-прокурору графу А. П. Толстому доложить о сем предположении Государю Императору и на исполнение оного испросить Высочайшее Его Императорского Величества разрешение, с тем, что, по воспоследовании такового, Святейший Синод не оставит постановить подробные правила, каким образом начать и совершить сие дело.

В том же 1858 году обер-прокурор Св. Синода, граф А. П. Толстой, предложил Св. Синоду, что Государь Император, по всеподданнейшему докладу его, в 5 день мая сего года Высочайше соизволил, согласно определению Святейшего Синода 20 прошлого марта, приступить к переводу на русский язык книг священного писания на изъясненных в определении основаниях.

Довольно большой промежуток времени, прошедший с июля 1857 г., когда преосвященный митрополит московский представил свои ответы и замечания на возражения преосвященного киевского митрополита, по 20 марта следующего года, когда состоялось синодальное определение, формальным образом подписанное, о переводе книг св. писания на русский язык, наполнен был изысканиями и исследованиями, направленными к тому, чтобы поколебать силу доводов, приводимых преосвященным митрополитом московским в защиту перевода и укрепить силу возражений, представленных преосвященным митрополитом киевским против перевода.

Хотя произведения этой изыскательности, принадлежа неизвестным лицам, взявшим на себя суд о церковных делах и о мнениях наиболее уважаемых первосвятителей русской церкви, не были, по-видимому, предъявлены этим иерархам для дальнейшего обсуждения; хотя так же нет следа, чтобы они официально предложены были Св. Синоду для рассмотрения, тем не менее мы считаем не излишним указать на те главные положения, которые в них были раскрываемы и защищаемы. Audiatur et altera pars.

Это были:

I. Полемический трактат, озаглавленный общими словами: о переводе св. писания.

„Излишне и дерзновенно было бы – пишет неизвестный автор этого трактата – представлять какие-либо новые соображения о деле, обсужденном двумя архипастырями, которых, как святителей Божиих, благоговейно чтит вся Россия. Но некоторые существенные положения киевского митрополита оставлены без ответа митрополитом московским, и такое молчание вызывает некоторые замечания“.

„Пристрастие к иноземному и к новизне довело русское общество до того, что отечественный язык для многих сделался как бы чужим, а церковный почти и вовсе непонятным. Вследствие этого весьма многие из русских худо понимают и церковное богослужение и священное писание, преданное нам на церковнославянском языке. Оставлять это горестное обстоятельство без внимания невозможно. Владыка киевский предлагает такие средства, которые поразили бы зло в самом корне... Владыка указал на настоятельную надобность прилежно изучать славянский язык во всех наших не только духовных, но и светских училищах. И действительно, когда изучают иностранные языки, служащие только для здешней жизни и для тщеславия желающих блеснуть их знанием, то можно ли не учить тому языку, на котором в нашем отечестве написано учение вечного спасения? А для облегчения сего преосвященный киевский предлагает: издать славяно-русские буквари; составить и издать славяно-русские словари, по которым все русские с малолетства учились бы читать по-славянски; при новых изданиях библии вводить некоторые частные исправления особенно невразумительных мест или, по крайней мере, пояснить их примечаниями под чертою; и наконец составить для народа и издать краткое по возможности толкование всего священного писания, выбранное из отцов церкви... В основательности этих предложений можно тем менее сомневаться, что против них не было сделано возражения митрополитом московским, который таким образом молчанием своим признал их справедливость“.

Затем неизвестный автор старается доказать, что

1) „С переводом библии на русский язык не многие будут обращаться к славянской библии; изучение славянского языка сделается менее нужным и наконец богослужение или останется непонятным, или должно быть также переведено на русский язык: но и то другое опасно“.

2) „Чрез новый перевод библии – продолжает неизвестный автор – нарушится союз единения нашего с прочими славянскими православными церквами, который блюдется именно тем, что мы с ними имеем библию и богослужение на одном и том же языке. Справедливость этого опасения не устраняется замечанием, что мы и впредь, как ныне, будем иметь богослужение на одном и том же языке с славянскими церквами; ибо теперь нас с славянами соединяют и богослужение и библия, и конечно связь ослабеет, когда нас будет соединять одно богослужение и когда это самое богослужение будет для нас становиться все более и более непонятным. Таким образом новый перевод угрожает нам двояким разрывом и разъединением: во первых между словом Божиим, возвещаемым в церкви и словом Божиим, читаемым дома, между церковным богослужением и домашним, из которых последнему могут наконец отдать преимущество, что противно исконному учению православной церкви; и во вторых разъединением с единоплеменными и единоверными нам славянами, от которых отдалимся, отдаляясь от общего нам церковного языка“.

3) „Несомненно и то, что русское наречие не может передать свящ. писания со всей той силой и верностью, какими отличается перевод славянский. В русском языке, как всем известно, многого нет, что есть в славянском и что именно требуется для перевода свящ. писания. Если же в русском и есть некоторые выражения, недостающие славянскому, то конечно такие, которые относятся не к божественным истинам веры, а к другим областям человеческих знаний. Не должно забывать, что не только от иностранных слов, но еще более от наплыва ложных мнений и превратных учений, и также от внутренней испорченности общества, говорящего по-русски, самый язык испортился, и, в сравнении со славянским, сделался менее способным к точному выражению высоких истин. Между тем многие церковнославянские выражения простому нашему народу понятнее, нежели заменившие их новые литературные, вошедшие между тем и в наш книжный и даже в разговорный язык образованного общества. Изданный же покойным митрополитом Никанором перевод богослужебных канонов, на которые митрополит московский ссылается, может только подтвердить мнение о недостаточности русского языка и о неудобствах русского перевода священных книг. С этим согласятся все читавшие этот перевод, согласился и сам митрополит Никанор, который не решился пустить его в продажу и ограничился рассылкой по учебным заведениям, и то в виде опыта“.

4) „Русский перевод библии был бы делом доселе беспримерным в истории вселенской православной церкви.., Иное дело перевод (библии) на общий язык каждого особого племени, как-то: на греческий, славянский, латинский, грузинский и проч., что совершенно согласно с путями промысла Божия, а иное дело перевод на частные наречия единоплеменных отраслей одного и того же народа. Трудно возразить против этих замечаний, и справедливость их митрополит московский подтвердил своим молчанием“.

5) По мнению автора, самый способ перевода предлагаемый в записке московского митрополита об этом предмете, беспримерен. „Русский перевод, сказано в записке, имеет быть на первый раз печатаем в одном из периодических изданий духовного ведомства, через что откроется удобность усматривать суждения об оном и пользоваться ими для усовершения перевода“. „Не так – замечает автор – делаемы были известные древние переводы – перевод LXX, перевод наш славянский, даже латинский. Действительно разве древние переводы содержали сначала такого рода неправильности, какие можно указать в русском переводе Нового Завета? Разве в них верность подлиннику и православному учению церкви явились уже после как плод прогресса? И безопасно ли предприятие, в основе которого лежит прекословная мысль о прогрессе?“.

6) „Затруднительность и неудобоисполнимость нового перевода были дознаны на деле первым опытом его в России. Начатый было у нас перевод св. писания был приостановлен по причинам, хотя официально не объясненным, но без сомнения немаловажным. Если же преосвященный Филарет киевский прежде иначе судил об этом деле, то нельзя предположить, чтобы без основательного побуждения он отказался от прежнего своего мнения, и следовательно ему можно вполне доверять, как человеку, изведавшему сперва одну, потом другую сторону дела“.

7) Наконец автор с особенной настойчивостью защищает мысль о сношении по этому делу с греческой церковью и старается опровергнуть возражения против этого сношения, сделанные московским митрополитом. По мнению автора, такое сношение „и своевременно и необходимо“. „Первыми и исключительными свойствами пастырей православной церкви всегда были смирение и общий совет“. „Русская церковь имела всегда отношение к греческой, и, как получившая от неё просвещение св. крещением и христианские догматы и прочие христианские постановления и обряды, сохраняла с ней братский союз... “. „Очень может случиться, что она наш новый перевод не признает православным и вследствие того огласит нашу церковь уклонившейся от православия. Согласие же всех патриархов на переложение библии на русский язык может иметь большой вес для тех, которые и в России недоумевают касательно этого дела. Притом таким отношением во-первых покажется смирение, которое прилично православным и в котором ошибки не бывает, и во-вторых отнимается у латинян повод рассеивать ложные слухи в Греции, что русские уклонились от православия. К устранению всяких на будущее время пререканий в таком важном деле, каков перевод свящ. писания на русское наречие, который без всякого сомнения будет в разных выражениях и местах различествовать с переводом славянским, необходимо в основание сему труду иметь точное и формальное от патриархов указание, какой именно из греческих текстов или кодексов признает вселенская церковь вернейшим и какой из еврейских кодексов наименее поврежденным“.

II. Небольшая статья без заглавия, также неизвестного автора.

Приведя выдержку из одного конверсационс-лексикона о библейских обществах, о переводе свящ. писания на русский язык и о пользе, какая может произойти от того для русских, коснеющих в невежестве, суевериях и заблуждениях, автор говорит, что перевод нужен разве для того, „чтобы дать врагам нашим повод выдумывать какую-то реформу в нашей церкви“. „Если смысл свящ. писания сделается совершенно понятным, то лишне толкование наших святых отцов, излишни учители церкви“. „Так как в настоящее время русская церковь занимает место древней греческой церкви византийской, имеет славянский текст, как та греческий, и подобно той, сообщая народам христианство, в то же время сообщала им св. писание на их языке, но сама никогда не переменяла своего свящ. текста, зная сколько нелепостей может произойти в том случае, когда народу дадут свящ. писание на его разговорном языке (но ведь и древне-греческий и церковнославянский языки сначала были „разговорными“, т. е. народными языками, и нелепостей не выходило от того, что на эти языки переведено было св. писание?): то славянский текст должен оставаться неприкосновенным. Если скажут, что славянский текст не понятен, то мы отвечаем во 1-х, что это никаким образом не оправдывается и есть только извинение, совершенно не простительное; во 2-х, что и греческого текста не понимает так хорошо простой греческий народ, и не только теперь, но так было еще в первом веке христианства. И это было и есть спасительно“. Приведя далее слова Оригена о пользе чтения св. писания (из 10 беседы на Иисуса Навина, т. II. стр. 442), автор говорит, что Ориген „хотел оставить неприкосновенным самый текст до йоты, уважая его как богодухновенный, каков теперь и текст славянский“. „Не лучше ли, говорит автор в заключение своих слов, если-бы народ читал св. писание на языке, на который переводили его сами богодухновенные и богоизбранные его апостолы и учители, Кирилл и Мефодий святейшие, слушал бы их самих как бы говорящими, воспоминая и ублажая их, а не читал перевода того или другого простого человека? Дай Бог, чтобы я умер с этими словами на устах: „помяни мя Господи, егда приидеши во царствии си“, а не с этими: „вспомни меня Господи тогда, когда придешь в царство твое“. (Как будто согрешит и покажет мало веры тот, кто в предсмертный час принесет эту молитву к Богу по русскому переводу, а не по славянскому тексту!).

III) Третья статья, тоже без имени автора, разделена на шесть глав или отделов.

1) „Совет св. отцов о чтении свящ. писания удобно может быть исполнен при настоящем (т. е. славянском) переводе библии. Пророческие места, касающиеся Спасителя, а равно изречения, назидающие христианскую деятельность, и сами собою ясны и еще более уяснены церковными песнями, канонами и проповедью. Важные пророчества приведены в Евангелии и следственно уже переведены на русский язык; и с сим вместе и многие изречения ветхого завета, заключающие в себе правила нравственности, приведены писателями Завета Нового“. „Чтение св. писания для спасения не столько требует разумения буквы, сколько приятия духа жизни. Оно совершается не с ученою пытливостью, но в простоте молитвенного благоговения. Из примера упражняющихся в таком чтении видно, что иногда при одном слове подается мысль самая благодетельная и назидательная для сердца. Саровский Серафим не оставил бы спасительного урока, извлеченного из слов: Бог, в мире место Его, ежели бы читал Псалтирь на русском языке, а не на славянском“.

2) „Переводы, изданные в иных землях, конечно при всей осторожности проникнут в Россию; но ежели мы не будем иметь своего перевода благословенного и принятого церковью, тогда каждому будет ясно, что русский перевод составлен не по благословению церкви и ему верить нельзя. По крайней мере пастыри церкви, встретив такой перевод у мирян, могут отобрать его, как незаконный. Напротив, ежели мы издадим свой перевод, мудрено-ли, что разномыслящие составят перевод, искажая в нем слово Божие по своему произволу, напечатают вне России и, приложив к нему заглавный лист от перевода церковного, распространят его по рукам на разорение веры и погибель простодушных“?

3) „Изменение языка представляется и не нужным и опасным. Язык славянский не так непонятен для русских, как латинский для католиков, эллинский для новейших греков. – Ежели переводить для того, чтобы писание Ветхого Завета сделать понятнее для народа, то новый перевод должно ввести в церковь.. А ежели в церковь для сей цели введено будет чтение писания на русском языке, то должно будет переложить на русский язык и всю церковную службу, ибо многие ирмосы и каноны на славянском весьма непонятны“. (Многие из них уже и переведены на русский язык для домашнего чтения и ничего худого от этого не произошло. Апостол Павел говорит: я теперь приду к вам, братия, и стану говорить на незнакомых языках, то какую принесу вам пользу, когда не поясню вам. Так если и вы языком произносите не вразумительные слова: то как узнают, что вы говорите? Вы будете говорить на ветер. В церкви хочу лучше пять слов сказать понятных, чтоб и других наставить, нежели тьму слов на незнакомом языке. 1Кор. XIV, 6, 9, 19). „А ежели русский перевод предоставить для домашнего только употребления, а в церкви оставить уже употребляемый славянский, тогда явная дисгармония церковного с догматическим чтением многих приведет в неразрешимое недоумение“.

4) „У папистов есть законодательное слово папы: оно решит все недоумения, которые могут возникнуть в определении смысла какого-нибудь изречения св. писания. Лютеране в этом случае руководятся собственным суждением. А православная церковь имеет для сего одну опору, опору самую основательную и незыблемую, голос св. отцов церкви“. Но, допустив перевод с нынешнего еврейского, мы много и во многих местах ослабим силы св. отцов и лишим влияния, которое они доселе имели в духовном воспитании чад церкви“. (Многие отцы и учители церкви приводили и изъяснили многие места свящ. писания ветхого завета по еврейскому тексту). „Допустив новейший перевод с еврейского, нужно будет оставить целые рассуждения св. отцов, как неосновательные, и отнять силу у многих весьма назидательных мыслей, потому что они опираются на перевод LXX-ти“. (Но точно то же должно бы быть сказано о разных чтениях греческого текста и рассуждениях св. отцов, опирающихся на различные чтения. Кто захочет искать повода к соблазну или к укорам того или другого чтения, того или другого толкования или толкователя, тот найдет его и в греческом тексте, помимо еврейского. А отцы церкви научают пользоваться разумно и тем и другим). „Так называемые образованные настоящего века очень приметно уклоняются к лютеранству. Устная исповедь, пост и ненарушимость брачных союзов составляют для них тяжелое бремя. Доселе непоколебимость и неизменяемость церкви полагала оплот дерзким порывам людей, увлекаемых духом Запада. А приняв новый перевод, несообразный во многом с церковным чтением и пением, и пустив его в народное употребление, какое она будет иметь влияние на разномыслящих и какую положит преграду умствованиям, несогласным с её духом, когда сама допустила внутри себя противоречие. Посредством чего она будет управлять мышлением членов своих вне храма, когда домашнее их чтение часто не будет подтверждать того, что они слышали в храме“? (Отчего же? Церковное чтение в доселе изданных частях перевода везде указывается как чтение, по переводу LXX или как чтение принятое церковью). „Не потеряет ли тогда церковь законную власть свою? А ежели церковь потеряет силу, то устоит ли православие? Почти все пути нашей жизни заражены западной стихией. Доселе только одна церковь не была под совершенным её влиянием; но тогда единство нашего перевода с западными, какое мы примечаем в Псалтири, и в церковном отношении сделает гораздо свободнее на нас влияние духа западного. Какую же принесет нам выгоду это свободное влияние западного духа, на этот вопрос ясно и решительно отвечает современные события западных обществ“. (События эти, по мнению автора, возникли из того, что западные народы читают Псалтирь в переводе с еврейского, а не с греческого текста).

5) „Язык отдельный от общежития приличен церкви. По общему мнению благочестивых людей славянское слово Псалтири как-то сильнее действует на душу и более возбуждает благоговения, нежели Псалтирь русская. Это очень естественно, потому что славянский язык в настоящем времени не осквернен ни выражением постыдных страстей, ни пустословием, ни объяснением суетных действий. Все это осталось в удел языку общежительному. Простолюдины на славянском языке слышат только святое и назидательное. Умеренная темнота сего слова не омрачает истину, а служит ей как бы стихией. Отнимите это покрывало, тогда всякий будет толковать об истинах писания по своим понятиям“.

6) „Наконец церковь российская находится в союзе с греческой. Одно из главных средств, которым укрепляется сие единство, есть употребление библии по переводу LXX толковников. Греческие патриархи в древние времена зазирали нас, что наш перевод св. книг неисправен, то есть несообразен с подлинником LXX. Что же будет тогда, когда в новом переводе окажется еще более несообразности с LXX? Не отдалит ли нас это более от греческой церкви, не поставит ли в теснейшие связи с Западом и не подвергнет ли греческую церковь еще более нас опасности сильного изменения? И наконец, какое это будет иметь влияние на православные племена, которые и доселе не без особенного усилия держатся в правилах православия? Я дал вопрос, а разрешать его предоставляю мудрым и более опытным“.

IV. В четвертой статье, по содержанию очень сходной с предыдущей, „неосновательность предположения перевода священных книг ветхого завета с еврейского на русский язык доказывается следующими соображениями“:

1) „Перевод с нынешнего еврейского на русский народный язык поколеблет православие в России. У папистов есть законодательное слово папы; оно решит все недоумения, которые могут встретиться в определении смысла какого-нибудь изречения св. писания. Лютеране в этом случае руководствуются собственным суждением. А православная церковь имеет для сего одну опору – основательную и незыблемую – голос св. отцов церкви. Самая аналогия веры, которой по общему голосу должно руководиться в изъяснении св. писания, определяется преданиями св. апостол, сохраненными для нас в писаниях апостольских учеников и других св. отцов. Отсюда для нас весьма важно сохранить мнения св. отцов в неприкосновенной целости и силе. Но, допустив перевод с нынешнего еврейского текста, мы много и во многих местах ослабим силу отеческих мнений и лишим влияния, которое они доселе имели в духовном воспитании чад церкви“... „Св. отцы и учители церкви Василий Великий, Григорий и Иоанн Златоуст, наконец Иероним и другие, хотя и приводят в некоторых местах изречения по еврейскому тексту, но постоянно и главным образом держатся перевода LXX. Следственно, оставив перевод LXX и предпочетши ему новый перевод с нынешнего еврейского, мы как бы откроем слабую сторону богомудрых учителей церкви и дадим вольномыслящим или преданным лютеранству повод укорять их в недостатке ведения и образования“... „Я совершенно уверен, что православные учители церкви имели твердое основание, по которому предпочли перевод LXX еврейскому тексту. Сказать, что святые ученые мужи оставили еврейский текст без испытания по незнанию еврейского языка несообразно ни с любознательностью их, с которой они предавались изучению даже языческих наук, ни с любовью к откровенной истине, ни даже с опытом, ибо они иногда ссылаются на еврейский текст“.

2) „Допустив новейший перевод с еврейского, должно будет оставить целые рассуждения св. отцов, как совершенно неосновательные, и отнять силу у многих весьма назидательных мыслей, потому что они опираются на перевод LXX“. Для доказательства приводятся следующие примеры: „Кирилл Иерусалимский, в Беседе на Рождество Господа нашего Иисуса Христа, весьма удачно и основательно сводит пророчества с их событиями. Здесь объясняет он, почему у псалмопевца Евфрафе соответствуют поля дубравныя, псал. CXXXI, 6, и с сим опять соглашает понятие горы Аввакумовы, III, 3, приосененной чащью; а равно показывает событие, предсказанное тем же пророком: посреди двою животных познан будеши (Кирилл иерус. 12-е огласит. слово). Но ни в псалтири по переводу с нынешнего еврейского нет поля дубравы, ни в нынешнем еврейском тексте Аввакума не найдете ни горы, приосененной чащью, ни упоминания о животных. Подобно сему Василий Великий слова Исаии III, 10: свяжем праведного яко не потребен нам есть прилагает к Господу Иисусу Христу; а в еврейском тексте сих слов нет. Это одно ручается за злонамеренное искажение древнего еврейского подлинника: приведенные слова явно обличали злодейство иудейских первосвященников. Подобно, Исаии XII, 14: и полетят в кораблях иноплеменников море купно пленят, св. Василий Великий с необыкновенной остротой прилагает к апостолам. Но еврейский текст не допускает сего приложения... То же должно сказать и о писаниях Афанасия Великого: он везде держался текста седмидесяти; а по нынешнему еврейскому тексту его изъяснения будут или неосновательны или не нужны“.

3) „Сколько могут потерпеть писания св. отцов от нового перевода с еврейского, столько, или даже и еще более, и св. церковь в своем богослужении. Все церковные ирмосы составлены по тексту седмидесяти толковников. Напр. припомните ирмос 4-й канона на Рождество Христово. В нем сказано: из горы и хвальный приосененныя чащи пришел ecu воплощся; или 7-го гласа 4-ю песнь – она так поется: божественным предъявлением Аввакум очистився духом между двою животну пришествие Твое проповеда. При новом переводе с еврейского сии ирмосы потеряют не только силу, но и смысл, потому что слов пророка, которые служат их основанием, нет в нынешнем еврейском и не будет в переводе. То же должно сказать и о некоторых стихах так именуемых стихир церковных. Напр. первая стихира седьмой недели по Пасхе читается: из чрева родися прежде денницы. Сими словами св. церковь опровергает хулу Ария, указывая предвечное рождение Бога-Сына от Бога-Отца. Но при новом переводе сия стихира потеряет совершенно свою силу и будет без цели, потому что главного выражения, которое направлено против арианского нечестия в Псалтири, нет ни в еврейском нынешнем тексте, ни в русском переводе Псалтири. Отделения св. пророков, известные в церкви под именем паремий, также при новом переводе не будут уже иметь того близкого применения к событиям, к которым относит их св. церковь по переводу LXX толковников. Напр. в паремии на Рождество Христово, извлеченной из XXIV главы книги Числ, по русскому переводу нет главного выражения, которое указывает на праздник Рождества Христова: изыдет человек от семени Его и обладает языки многими“.

„Посмотрим какие из сего произойдут последствии. Так называемые образованные нынешнего века люди приметно по той мере склоняются к лютеранству, в какой плотские страсти и кичение ума возрастают и увеличиваются от ложно направленного или недоконченного образования. Устная исповедь, пост, ненарушимость брачных союзов и вообще покорность церкви составляют для них тяжелое иго. Непросвещенные и простые близки к расколам. Изменение старины и ложно понимаемое было для них преткновением: можно ли надеяться, чтоб изменение церковных песней и слов писаний, которые они с малолетства привыкли слышать в церкви при богослужении, они приняли равнодушно. Доселе неколебимость и неизменяемость православной церкви не только полагала оплот дерзким порывам людей, увлекаемых духом западного учения, но с сим вместе она и хранила единство верующих в простоте, и с полным дерзновением, не боясь упрека, звала к единению тех, которые уклонились в расколы“.

„Допустив новый перевод несообразный во многом с церковным пением и чтением, и пустив его в народное употребление, какое церковь будет иметь влияние на разномыслящих? Какую положит преграду умствованиям, несогласным с её духом, когда сама допустила в себе самой противоречие? Каким способом будет она управлять мышлением членов своих вне храма, когда домашнее их чтение часто не будет подтверждать того, что они слышали в церкви при богослужении? Самое богослужение после сего не потеряет ли права на благоговейное внимание? В каком положении будет находиться служитель алтаря и слова, когда ему нужно будет или защищать истину того, что ниспровергла в новом переводе сама церковь, или сознаваться, что в церковных песнях и чтении есть неосновательное, и что в них истина смешана с заблуждением, или простее, что церковь приняла и освятила некоторые вымыслы людей, как например, явление Христа Спасителя посреди животных“.

„Почти все пути нашей жизни заражены западною стихиею: доселе только одна церковь не была под совершенным её влиянием. Но единство нового перевода с переводами западными, которое мы принимаем в Псалтири, и в церковном отношении влияние на нас духа западного сделает гораздо свободнее и сильнее. А какую принесет нам выгоду сие свободное на нас влияние западного духа, на этот вопрос ясно и решительно отвечают события христианских обществ на Западе. Скажут, что перевод не будет введен в общее народное употребление, а будет напечатан по частям в периодических изданиях академий, для назидания пастырям. Какую же он тогда принесет пользу? Посмотрите, не более ли он наделает пастырю затруднений? Простолюдин, который в духовном своем воспитании ограничивается одной церковью, не придет спросить пастыря, как это читается в новом переводе, ему нужно узнать смысл чтения, которое он слышал в церкви. Например, простолюдин даст вопрос священнику: что значат слова псалма: единою глагола Бог, двоя сия слышах: ежели священник ответит ему, что это неправильно переведено, что должно читать с еврейского и не раз я слышал, – простой человек почтет священника не церковным, и потеряет к нему доверенность. Для просто верующего о том, что читают в церкви из св. писания, нельзя сказать: не так, или неправильно; это оскорбит его. В этом случае священнику гораздо благонадежнее разрешить вопрос словами св. Афанасия, который очень богомудро объясняет слово: двоя. Пс, LXI. 12“. „Или спросят, что такое: яко стрелы в руце сильного, тако сынове отрясенных: блажен, иже исполнит желание свое от тех. Можно ли сказать просто верующему: это не так, должно читать: что стрелы в руке сильного, то сыны юные: блажен человек, который наполнил ими колчан свой (так это с еврейского в русском переводе). Сей ответ не только не будет назидателен для простого, но и соблазнителен. Пастырь с большей пользой и в сем случае может предложить вопрошающему изъяснение св. Афанасия, которое не только приноровлено к церковному тексту, т.-е. славянскому, но и имеет духовную, глубокую назидательность. Без всякого сомнения священник особенно сельский, гораздо более приобретет плода в своих прихожанах, ежели изучит, по подобным приведенным выше местам, изъяснения св. отцов, нежели тогда, когда при всяком вопросе будет выставлять, так сказать, неисправность церкви, говоря, что это неправильно переведено. Простые люди и не поймут его и оскорбятся. Как, что в еврейском тексте, о том они не имеют и понятия; а церковь уважают и имеют особенную веру к св. отцам; и священник, отвечая им словами св. отец, приобретет их доверенность“.

„Таким образом русский перевод не принесет пользы ни пастырям ни пасомым; пастырям потому, что пасомые будут всегда держаться перевода славянского и будут иметь нужду только в изъяснениях изречений уже известных им по славянскому чтению; пасомым потому, что, по предположению самих защитников необходимости нового перевода, он останется в удел и научение одних пастырей. Буде же допустить мысль, что сей новый перевод с течением времени распространится и среди народа, тогда откроется другое затруднение. Разница между церковным чтением и сим народным переводом поставит в необходимость, чтоб уничтожить противоречие домашнего чтения с церковным, ввести новый перевод и в церковь; а ежели в церкви для сей цели будет введено чтение писания на русском языке, тогда должно будет переложить на русский язык и всю церковную службу: ибо многие ирмосы и каноны, как напр. трипеснцы страстной седмицы, на славянском языке совершенно непонятны народу. Это произведет реформу в церкви, а сообразна ли такая реформа с духом православной церкви и какие она произведет следствия, это понятно само самою“.

„Язык, отделенный от общежития, приличен церкви и по общему мнению благочестивых людей славянское слово (Псалтири и Евангелия) при благочестивых упражнениях как-то сильнее действует на душу и более возбуждает благоговения, нежели язык русский. Сие очень естественно. Потому что славянский язык в настоящее время не осквернен ни выражением постыдных страстей, ни пустословием, ни объяснением суетных действий. Все это осталось в удел языку общежительному. Простолюдины на славянском языке слышат только святое и назидательное. Умеренная темнота сего слова не омрачает истину, а служит ей покрывалом и защищает от стихийного ума. Отымите это покрывало, тогда всякий будет толковать об истинах и изречениях писания по своим понятиям и в свою пользу. А теперь темнота заставляет его или просто покоряться церкви или просить у церкви наставления; а церковь в своих объяснениях всегда руководится духом св. отец. Доколе не было Евангелие переведено на русский язык, дотоле никто не останавливался на словах: что есть мне и тебе жено; а слова что мне до тебя во многих возбудили испытательные вопросы, недоумения и сомнения. Равно кажется дотоле не видно было такого сильного порыва к свободе, или лучше своеволию, доколе в послании к Коринфянам, 1Кор. VII. 21, вместо славянских слов: более поработи себе, не написано было: тем более воспользуйся. Кратко, очень не мудрено, что новый перевод, пущенный в употребление хотя только одних образованных людей, породит столько же различных мнений в России, сколько явилось их на Западе в XVI и XVII столетиях, когда сделался известен перевод Лютера. Не мудрено заметить, что и ныне почти каждый из тех, которые читают переводы св. писания на иностранных языках, мыслит по своему о путях спасения, только не открывает свои мысли, потому что церковь остается неизменна, и не допускает никакой новизны“.

„Сему предположению ни мало не препятствует то, что новый перевод предоставляется только для назидания пастырей, и будет печататься в периодических изданиях по частям. Мудрено ли из частей составить целое? – или даже напечатают его по частям в иных краях и передадут в Россию? Ежели у нас не будет своего перевода, тогда каждому будет ясно, что отрывок (перевода) св. писания, т.-е. известной книги, или несколько глав, составлен не по благословению церкви, и что сему переводу иметь доверенность нельзя. По крайней мере пастыри церкви, встретив такой перевод у мирян, могут отобрать его как незаконный. Мудрено ли даже, что злонамеренные издатели в сих отрывках вместят зловредные понятия для веры и власти. И этой опасности мы совершенно избавимся, ежели останемся при одном славянском переводе“.

„Наконец, церковь российская находится в родственном союзе с греческой. Греко-российская церковь означает одну православную церковь. Главные средства, коими держится сие единство, есть употребление перевода семидесяти толковников, и вера в св. восточных отцов как сохранивших нам предания апостольские. Патриархи греческие в древние времена зазирали нас, как выразился Никон (Истор. Русск. Церкви стр. 177), что наш перевод св. книг не исправлен, т.-е. несообразен с подлинником семидесяти. Что же будет, когда в новом переводе окажется еще более несообразности с текстом 70-ти? – когда голос св. отцов потеряет для нас силу, потому что их изречения окажутся несообразными с нашим новейшим переводом? Не разорвется ли совершенно наш союз с греческой церковью, и не поставит ли нас в теснейшей связи с Западом“?

„Не подвергнется ли греческая церковь еще большей опасности нежели мы? – и какое это будет иметь влияние на православные племена, которые и ныне не без особенного усилия держатся в правилах православия? Я хочу сказать, что из сего могут произойти зловредные следствия двоякого рода. Патриархи греческие, побужденные противниками православия, могут объявить нашу церковь раскольнической. Это много даст свободы католицизму и лютеранизму: сама греческая церковь и православные племена после такого разъединения с церковью российскою подвергнутся еще большей опасности. Приметно, что и теперь Запад употребляет все усилия, и кажется не без успеха, чтоб отвлечь Восток от православия. Но теперь много сему препятствует духовный союз с церковью российской: а когда Восток отделится от церкви русской, православные племена увидят, что и русская церковь сблизилась, посредством нового перевода, с Западом: тогда конечно западный дух возьмет преобладание над Востоком и русская церковь со своим православием останется одна, отовсюду окруженная духом папизма и лютеранизма. Молитвы святых отцов сильны пред Господом; Господь милосерд; православие не падет совершенно! Русская церковь не подчинится западному духу: – дух Марка восстанет во многих подвижниках православия, но для нашей церкви откроется борьба, которая нанесет ей сильные раны“.

В то же время бывший в С.-Петербурге греческий архимандрит Григорий Веглерис, по поручению графа А. П. Толстого, перевел с греческого на русский язык „отрывки из греческого сочинения ’Аντίῤῤησις (опровержение), изданного в Константинополе в 1841 году, о переводе священного писания на вульгарный язык“.

Поводом к этому сочинению были следующие обстоятельства. В 1710 г. сделан был перевод священного писания на народный греческий язык и издан Анастасием Манусейским (Манусием). В 1818 г. этот перевод вновь напечатан был в Лондоне Библейским Обществом. Вслед за тем синаитский архимандрит, бывший после тарновским митрополитом, Иларион, по приглашению Лондонского Библейского Общества, предпринял новый перевод священного писания на народный язык, который (перевод) и издан был вместе с оригиналом, в Лондоне, в 1828 году, с надписью: „с дозволения Восточной Церкви“. Участниками в этом деле представляются русский князь А. Н. Голицын и известный агент Лондонского Библейского Общества Пинкертон. Из переведенных архимандритом Григорием отрывков из вышеназванного опровержения на этот перевод видно, что он имел в Константинополе такую же судьбу, как и перевод библии на русский язык, изданный Российским Библейским Обществом, т. е. возбудил подозрения против себя и не был допущен к употреблению в народе. В заключение этого исторического обзора в опровержении сказано: „и так перевод священного писания на каком бы то ни было вульгарном языке гораздо более вреден для православного народа Божия, чем полезен, как некоторые легко подумавши могут утверждать. Такого рода переводы есть чистая выдумка одних только врагов православия, лютеро-кальвинистов, которые таким образом хотели устранить священное предание и творения святых отцов от православной церкви, которая всегда удерживает понятие о догматах веры во Христа и духе Его учения сообразно с толкованиями наших св. отцов и учителей, и не предается никогда вольнодумству или самонадеянному рационализму, который так сильно стараются представители и покровители его внести в православие чрез незаметное средство, т. е. через перевод священного писания на простонародном языке, чтобы каждый, думая, что сам в состоянии понимать все таинства и высокие истины, находящиеся в священном писании, пренебрегал церковное вековое учение и толкование великих отцов и богодухновенных учителей и проповедников слова Божия. А таким образом, подобно лютеро-кальвинистам, и у нас каждый стал бы, по силе своего разума, составлять свои понятия о религии и вере во Христа Бога нашего, одним словом было бы у нас (чего Господь не допустит) сколько голов и умов, столько и религий, как ныне к сожалению видим почти между отпавшими от пути истины нашими братиями лютеро-кальвинистами, которые, по этой самой причине, начиная от индифферентизма, нередко даже переходят в чистый атеизм. От такого просвещения да избавит Господь всех нас“.

Все вышеприведенные возражения против перевода Библии на русский язык сводятся в следующим положениям:

1) для простой веры довольно одного славянского текста с некоторой его темнотой и священной важностью славянской речи;

2) для благочестивого чувства соблазнительно одни и те же места из свящ. писания слышать в церкви на славянском языке и дома читать по-русски;

3) если же русский перевод библии ввести в церковное употребление, то понадобится перевести на русский язык и все богослужение;

4) так как употребление славянского перевода служит связью для русской церкви с православными славянскими церквами, то введение русского перевода вместо славянского может порвать эту связь и отдалить от нас славянские племена.

5) В частности перевод свящ. книг ветхого завета с еврейского языка на русский ослабит силу православного христианского предания, опирающегося во многом на текст LXX-ти, а не на еврейский; умалит авторитет отцов, изъяснявших св. писание преимущественно по тексту LXX-ти; произведет нестроение в самой церкви, в которой церковные песни будут указывать на пророчества и прообразы, между тем как библия, переведенная с еврейского, не будет давать основания для некоторых пророчеств и прообразований;

6) так как греко-российская церковь составляет одну православную церковь, то и в той и другой, т. е. греческой и русской церкви, должна быть употребляема библия по одному и тому же переводу, т. е. LXX-ти;

7) перевод свящ. книг ветхого завета с еврейского текста есть нововведение, начавшееся со времени Лютера и усвоенное исключительно на западе лютеро-кальвинскими обществами: подражание этому примеру опасно для православия восточной церкви;

8) перевод библии на русский язык есть вещь беспримерная в истории православной церкви, так как это был бы перевод не на язык целого племени (славянского), а на частное наречие;

9) опыт перевода библии на русский язык, предпринятого Российским Библейским Обществом, показал, к каким злоупотреблениям может привести это дело и как не безопасно возобновлять его после такого урока, полученного за полвека назад;

10) греческая церковь не допускает перевода библии на народный язык;

11) наконец подвергаются нареканиям как самый способ перевода, допускающий улучшения и исправления и следовательно предполагающий неисправности и даже неправильности, так и сделанный уже перевод некоторых мест из нового завета.

Духовное правительство, предприняв перевод библии с оригинальных языков её на русский, этим самим не признало важности и значительности тех возражений, какие поставлены были противниками этого перевода. Но, кроме того, оно не оставило этих возражений и без ответа, так как все, что есть в них существенного, высказано было киевским митрополитом Филаретом и опровергнуто московским митрополитом Филаретом. Повторять еще раз объяснения м. м. Филарета мы считаем излишним после того, как они напечатаны в предыдущей статье, и жалеем только об одном, что мы привели их в извлечении, в сокращенном, а не подлинном виде, потому что ни оригинальной записки преосв. Филарета, ни копии с ней у нас не было под руками.

По воспоследовании Высочайшего соизволения на перевод книг священного писания на русский язык, Св. Синод, определением 19 мая/2июня 1858 года, постановил приступить к сему, как предположено было, с книг нового завета, начиная с Евангелий от Матфея и Марка, следующим образом: предписать всем четырем академиям: 1) чтоб они, избрав из служащих при них надежных для сего дела лиц, немедленно поручили им переводить – с.-петербургская и казанская – св. Евангелие от Матфея, а московская и киевская – от Марка; потом, пересмотрев сей перевод с полным вниманием, в комитете из нескольких опытных в сем деле лиц, представляли в Святейший Синод для дальнейшего рассмотрения; 2) чтобы подлинный текст для перевода употребляли той редакции, какой употребляется у нас новый завет для духовных училищ, потому что этой редакции держится церковь восточная; 3) впрочем, ежели бы оказалась уважительная нужда обратить внимание на подлинный текст других редакций (напр. при усмотрении несогласия подлинного текста означенной редакции с нашим славянским переводом), то чтоб допускалось и сие, но в сем случае поставляется в обязанность указать на той же странице внизу под чертою, с какой именно редакции сделан перевод, отступающий от принятой редакции; 4) чтоб всегда неизменно составляли перевод, совершенно точно выражающий подлинник, впрочем, соответственно свойству языка русского и удобовразумительно для читающего; 5) чтоб размещение слов соответствовало свойству языка русского и благоприятствовало ясности речи; 6) чтоб слова и выражения при переводе употреблялись всегда общепонятные, но употребляющиеся в высшем обществе, а отнюдь не простонародные; 7) чтобы пересмотренный перевод представляли в Св. Синод за общим подписанием находившихся при пересмотре перевода, но не тогда, как окончится перевод всего евангелиста, а по частям, напр. глав по пяти или десяти; причем показывалось бы и то, кто именно занимался переводом. Преосвященным митрополитам: киевскому, с.-петербургскому и московскому и казанскому архиепископу поручено наблюдение за точным исполнением академиями возложенного на них поручения.

Правление с.-петербургской духовной академии, представив в ноябре 1858 года перевод первых десяти глав Евангелия от Матфея, донесло, что в основание перевода принят греческий текст учебников, изданных в 1820 и 1849 гг.; в случае же их разноречия в некоторых местах со славянским переводом принят был в руководство текст греческих церковных Евангелий. Из разных изданий греческих Евангелий пособиями при переводе служили преимущественно издания Христ. Фрид. Маттея и Мар. Авг. Шольца, представляющие множество вариантов или различных чтений греческого текста. Из иностранных переводов, кроме славянского, был в виду латинский перевод блаж. Иеронима, а из толковников свящ. писания преимущественно св. Иоанн Златоуст и блаж. Феофилакт Болгарский. Дальнейшие занятия в Комитете с.-петербургской духовной академии шли таким же порядком.

Но так как одновременный перевод двумя академиями одного Евангелия замедлял ход дела, то Святейший Синод признал удобнейшим, и определением 12 марта 1859 г. постановил: каждой из академий поручить перевод одного из Евангелистов, а именно: перевод Евангелия от Матфея предписать окончить с.-петербургской академии, от Марка – московской, от Луки – казанской, от Иоанна – киевской академии. За сим дальнейший перевод книг нового завета распределить так: с.-петербургской академии – книгу Деяний св. апостолов и Послания апостола Павла оба к Салунянам, оба к Тимофею, к Титу и Филимону; киевской – все соборные Послания и Послания апостола Павла к Ефесянам, Филиппийцам и Колоссянам; московской – Послания апостола Павла к Римлянам, к Галатам и к Евреям; казанской – первое и второе Послания апостола Павла в Коринфянам и Апокалипсис.

По получении первых частей перевода Евангелий, представленных академиями, Святейший Синод приступил к пересмотру этого перевода. Для этого, из трех присутственных дней в Святейшем Синоде, один отделен собственно и исключительно для перевода библии. Этот порядок сохраняется и до настоящего времени²²⁹. Члены Святейшего Синода и присутствующие в Св. Синоде разделяют между собой по частям книгу, следующую к пересмотру и вносят свои части в собрание со своими замечаниямй на общее рассуждение. Один из членов Святейшего Синода, протопресвитер В. Б. Бажанов, делает общий свод и держит редакцию этих замечаний, наблюдая потом, за печатанием русского перевода священных книг.

При жизни московского митрополита Филарета, перевод, по пересмотре его находящимися в С.-Петербурге членами Святейшего Синода, препровождаем был в Москву к сему архипастырю, который делал свои замечания, бывшие еще раз предметом общего обсуждения в Св. Синоде²³⁰.

В 1860 г. вышел в свет русский перевод Четвероевангелия.

В 1862 г. Деяния и Послания св. апостолов с Апокалипсисом на русском наречии, в 8 долю, в два столбца, 276 стр.

В 1863 г., по мысли и указаниям Её Величества Государыни Императрицы, синодальной типографией напечатано издание нового завета на русском наречии в 32 долю, ценою в листах св. Евангелие 5 к., Апостол 7 к., полный новый завет 12 к., в печатной обертке – Евангелие 7 к., Апостол 9 к., полный новый завет 16 к. (Прав. Обозр. 1863 г. ч. XII, стр. 211, Заметка о нем – Ibid, 1863, XIII, стр. 91).

Быстрое распространение изданий русского перевода нового завета показало, что этот перевод, изданный „по благословению Святейшего Синода“, удовлетворяет существеннейшей потребности русского народа – читать слово Божие на понятном языке.

Когда перевод нового завета на русский язык приближался к окончанию, духовные академии приглашены были к подготовке перевода священных книг ветхого завета на русский с оригинальных текстов. Это было в 1860 г.

В том же году с.-петербургская духовная академия предприняла перевод священных книг ветхого завета с еврейского языка. Митрополит Григорий принял в этом деле живое участие и дал академии свой экземпляр перевода первых осьми книг, изданного Библейским Обществом.

Для перевода образован был при академии комитет, в котором, кроме профессоров академии, приняли участие некоторые члены конференции из столичного духовенства (протоиереи: М. И. Богословский, Ф. Ф. Сидонский, И. К. Яхонтов, П. Ф. Солярский и К. П. Добронравин). Но в этом составе комитет оставался не долго.

Образованный вскоре после того в новом составе комитет состоял из профессора священного писания М. А. Голубева, преподавателя еврейского языка Д. А. Хвольсона и профессора греческого языка Е. Н. Ловягина. Комитет оставался в этом составе до смерти М. А. Голубева, последовавшей в 1869 году.

С 1861 г. началось в Христианском Чтении печатание библейских книг в русском переводе, начиная с книги Бытия. В последовательном порядке напечатаны были: Пятокнижие Моисея, книга Иисуса Навина, Судей, книги Царств, книги Паралипоменон. Смерть застигла М. А. Голубева на переводе книги Иова. Окончание перевода книги Иова и перевод Притчей Соломона и Екклезиаста сделаны Д. А. Хвольсоном, при участии П. И. Савваитова.

Книга Екклезиаста помещена в Христианском Чтении в двух переводах. Один принадлежит профессору киевской академии Максимовичу. При самом начале перевода ветхозаветных книг, Максимович препроводил его к высокопреосвященному митрополиту Исидору, который 19 сентября 1860 г. передал его в конференцию здешней академии для поверки перевода с подлинником и доставления о нем заключения. Профессор Хвольсон, рассмотрев его по поручению конференции, донес, что книга Екклезиаст принадлежит к труднейшим книгам ветхого завета. Как по содержанию своему, так по слогу и языку она весьма отлична от прочих книг ветхого завета. Предложения большей частью отрывочны; частицы и особенно союзы очень часто опущены, а если они и находятся, то часто имеют совсем другое значение, чем в других местах. Кроме того в этой небольшой книге находится сравнительно очень много ἂπαξ λεγόμενα, в смысле которых экзегеты не согласны. По этим причинам нельзя было ожидать, чтобы первый русский перевод книги был вполне удачный, даже между многочисленными немецкими переводами Екклезиаста очень не многие удовлетворительны. Г. Максимович очень удачно и счастливо перевел многие места; но нельзя не сказать, что весьма часто он грешит против истинного смысла оригинала... Но хотя вообще перевод этот не без недостатков, тем не менее г. Максимович, как первый переводчик, оказал услугу²³¹. Перевод этот напечатан в Христианском Чтении в 1861 году. Другой перевод, напечатанный в 1870 году, сделан в здешнем академическом комитете.

Киевская академия, предприняв в 1860 г. повременное издание под названием Труды Киевской Академии, начала с 1861 г. печатание в нем некоторых исторических книг ветхого завета и напечатала в 1861 – 1864 гг. перевод книг Царств и Паралипоменон. Перевод этих книг принадлежит профессору киевской академии Михаилу Спиридоновичу Гуляеву, скончавшемуся 7-го июля 1866 г. С 1869 г. начался перевод пророков с еврейского и уже²³² переведены книги Исаии (1864 г.), Иеремии (1871 г.) и Иезекииля (1872 – 1873 г.). Перевод сопровождается филологическими и историческими примечаниями. Книга Исаии расположена по общепринятому порядку глав и стихов; а книга Иеремии по хронологическому порядку исторических повествований и речей.

Кроме духовных академий, приняли участие в этом деле духовные журналы: „Православное Обозрение“ и „Дух Христианина“.

Православное Обозрение в первой книжке своей за 1860 год, известив о предпринятом со стороны духовного правительства русском переводе библии²³³, вслед за тем начало печатать библейские книги в переводе арх. Макария и напечатало в 1860 г. перевод книг: пророка Исаии и пророка Иеремии и книгу Плача Иеремии; в 1861 г. пророков Иезекииля и Даниила, книги Иова и из малых пророков книг пророков Осии, Иоиля и Амоса; в 1862 г. – Авдия, Ионы, Михея, Наума, Аввакума, Софонии, Аггея, Захарии и Малахии; в 1863 г. Песни песней, Екклезиаста, Притчей, и начат перевод Пятокнижия, который продолжался и в 1864 г.; в 1865 напечатаны книги Иисуса Навина, Судей, первая книга Царств; в 1866 г. вторая, третья и четвертая книги Царств и книга Руфь; в 1867 г. – первая и вторая книги Паралипоменон, вторая книга Эздры и книга Неемии, книга Эсфирь; в 1868 г. – первая и вторая Маккавейские книги. Кроме переводов с еврейского о. Макария, в Православном Обозрении напечатаны переводы с греческого священных книг: Товита и Иудифи (1862 г.), Премудрости Соломона (1863 г.), Премудрости Иисуса сына Сирахова (1865 г.), книга пророка Варуха (1866 г.) и третьей книги Маккавейской (1869 г.). Перевод этих книг сделан священником А. А. Сергиевским.

В Духе Христианина 1862 – 1863 гг. напечатан перевод Г. И Павского третьей и четвертой книг Царств, первой и второй Паралипоменон и Притчей Соломоновых. Перед каждой главой перевода книг Царств и Паралипоменон есть оглавления коротенькие с обозначением содержания главы.

Кроме того, в это время переведены были и изданы отдельно:

Книга Премудрости Иисуса сына Сирахова,С.-Петербург, 1859 г., с кратким объяснением; то же – второе издание с исправлением объяснения; С.-Петербург, 1860 г.; то же – в 16 долю листа без объяснения. С.-Петербург 1860 г.²³⁴

Книга Иова в русском переводе, Вятка, 1860 г. К тексту приложено довольно обширное толкование в подстрочных примечаниях.

Между тем в виду общепризнанной потребности в русском переводе библии, Святейший Синод, со своей стороны признавая необходимым предпринять от собственного лица издание русского перевода ветхого завета имел рассуждение о порядке, в каком удобнее мог бы быть веден этот перевод, и о тексте, с которого должен быть делан перевод священных книг ветхого завета. Московский митрополит Филарет представил (20 января 1863 года) по этому поводу следующие соображения:

I. „В определении Святейшего Синода (постановленном в Москве, в заседании 4 митрополитов, 4 архиепископов и 2 протопресвитеров, но не подписанном в Москве, по причине скорого отбытия Святейшего Синода в Петербург, и потом недопущенном до подписания), после пересмотра перевода нового завета полагалось перевод Псалтири исправить, по сличении еврейского и греческого текстов“.

II. „Здесь может встретиться мысль, которая была, и вероятно есть, у некоторых: не должно ли переводить книги ветхого завета исключительно с греческого языка, без всякого отношения к еврейскому. Сие-то сомнение разрешил Святейший Синод в вышеприведенной части определения его, касающейся Псалтири“.

„Вот пример. Псал. LVII, 10. Прежде еже разумети терния вашего рамна, яко живы яко во гневе пожрет я. Никто не станет спорить, что здесь нет правильного, согласного с законами грамматики и логики состава слов, и потому нельзя понять, какая заключается в них мысль. Но слова сии буквально переведены с греческого текста, кроме последнего слова: я, вместо которого с греческого должно перевести, вас, через что речь не сделается понятнее. Итак необходимо одно из трех: или поставить в русском переводе слова, не имеющие смысла, или поставить мысль произвольно догадочную (что значило бы не переводить, а выдумать текст), или в еврейском тексте искать пособия к уразумению означенного стиха. Выбор, кажется, не должен быть сомнителен“.

III. „Разрешая вопрос о соображении предпринимаемого перевода с текстами греческим и еврейским, Святейший Синод, кажется, не исследовал вопроса, должно ли начать перевод ветхого завета книгами Моисеевыми, и продолжать по порядку (как поступлено с Новым Заветом), или Псалтири, как поступило некогда Библейское Общество; но просто последовал сему примеру. Но есть уважительные причины не подражать сему примеру“.

IV. „Библейское Общество спешило издавать по частям перевод библии, чтобы возбуждать внимание и тем лучше приобретать пособия. Долго было бы ждать перевода ветхого завета, и оно поспешило перевести и напечатать Псалтирь. Это расчет не верный тогда и ненужный ныне. Отдельные издания Псалтири на славянском служат наиболее для молитвенного употребления и для обучения детей. Но для такого употребления не должно было предлагать русский перевод Псалтири вместо славянского“.

V. „Псалтирь есть одна из книг ветхого завета, в которых встречаются особенно трудные для перевода тексты. Лучше начать дело не с труднейшего, но с того, что более просто, дабы, при продолжении работы над сим, с возросшей опытностью дойти до труднейшего. Исторические книги проще для перевода, нежели Псалтирь“.

VI. „Сим соображением дело выходит на естественный путь, по которому шел перевод нового завета. То есть надобно начать перевод книгой Бытия и продолжать по порядку“.

VII. „Греческий перевод книг Моисеевых имеет такое отношение к тексту еврейскому, что нужное сличение перевода с подлинником здесь удобнее, нежели в некоторых других книгах ветхого завета. И это есть указание, что лучше отсюда начать дело“.

VIII. „Опыты перевода предшествующих Псалтири ветхозаветных книг уже являются в повременных изданиях, как предположено было Святейшим Синодом, а Псалтири нет. И это располагает ближе приступить к тому, в чем уже сделаны попытки, в которых по местам и небольшой отчет дан (При сем не излишне благовременно сказать переводчикам, чтобы знакомых, почтенных и любезных ветхозаветных имен не превращали в незнакомые и изуродованные еврейским произношением; при чем не худо вспомнить, что 70 толковников писали имена по произношению живого языка, а не мертвого, как ныне)“.

IX. „Если обращено будет внимание на то, что долго ждать перевода всего ветхого завета, можно будет сперва отдельно издать Пятокнижие и древнейшие исторические книги до книг Царств, или все исторические книги, потом учительные и наконец пророческие. Филарет М. Московский. Января 20. 1863 г.“

В 1867 году Святейший Синод поручил конференции киевской, московской и казанской академий приступить к пересмотру, изданных в Христианском Чтении, переложений священных книг (ветхого завета), сверив их с подлинным текстом, и замечания свои по этому предмету представить на рассмотрение Святейшего Синода²³⁵.

Наконец появился давно и нетерпеливо ожидаемый перевод библии, издаваемый „по благословению Святейшего Синода“ и встречен общим сочувствием всех любителей слова Божия.

В 1868, 1869 и 1872 гг. изданы:

Первая часть библии: Пятокнижие Моисея. С.-Петербург, 1868 г. (21 печатный лист).

Часть вторая. От книги Иисуса Навина до книги Эсфирь включительно. С.-Петербург 1869 г. (32 печатных листа).

Часть третья. От книги Иова до книги Премудрости Иисуса сына Сирахова включительно. С.-Петербург, 1872 г. (18 печатных листов).

Еще до выхода третьей части, в декабре 1871 года, отдельно издана Псалтирь в русском переводе, в 32 долю листа. С.-Петербург, 1871 г.

Таким образом в настоящее время²³⁶ русский народ имеет для домашнего назидания большую половину библии – в русском переводе, изданном по благословению Святейшего Синода.

Справедливость требует наименовать с благодарностью лица, принесшие свой труд на совершение этого важного дела. Все лица, составлявшие присутствие Святейшего Синода с 1858 г., принимали более или менее участие в этом деле. Но постоянное и наибольшее участие в переводе священного писания на русский язык принимали и принимают члены Святейшего Синода: высокопреосвященный митрополит Исидор (с 1861 г.) и Духовник Их Императорских Величеств протопресвитер Василий Борисович Бажанов (с 1858 г. – с начала перевода). Время и история оценят достоинство их трудов и важность их заслуги.

Обозрев ход перевода библии на русский язык и изложив важнейшие моменты этого дела, считаем не излишним, в заключение, сказать несколько слов о системе различных русских переводов библии.

1) Первым опытом перевода библии на русский язык был перевод всего нового завета и из ветхозаветных книг – Пятокнижия Моисеева и Псалмов, сделанный и изданный Российским Библейским Обществом. В „Возглашении к христолюбивым читателям“ при первом издании Евангелия на русском наречии в 1819 году, которое печаталось потом при всех изданиях нового завета на русском языке, сказано было, между прочим, о нужде, вызвавшей этот перевод, равно как предположенный и частью потом исполненный перевод и прочих книг священного писания ветхого и нового завета. „Когда народ, способный к тому, чтобы ему вверить писанное слово Божие, был один, еврейский, тогда и священные книги писаны были на одном еврейском языке. Так было вначале со всеми книгами ветхого завета. Но когда, по предведению и предопределению Божию, настало время разделить сокровище слова Божия и между прочими народами, тогда, еще до пришествия в мир Иисуса Христа, священные книги еврейские переведены были на греческий язык, а после священные книги нового завета явились уже не на еврейском, но на греческом языке, как более прочих в те времена повсюду известном, а потому более способном к распространению слова Божия во всех народах. Сему указанию последовали далее пастыри и учители христианской церкви; и слово Божие переводами священных книг с давних времен освятило многие языки, в числе их и отечественный нам славянский. Но между тем, как язык в книгах неизменно храниться может многие века, язык в устах народа в одном веке изменяется много; и написанное за несколько столетий на нашем отечественном языке нам уже мало понятно, без особенного изучения сего языка в древнем его состоянии. Из сего открывается, для беспрепятственного употребления и распространения слова Божия, необходимость не только переводить священное писание на отечественный язык, но и на сем самом языке от времени до времени возобновлять перевод сообразно с состоянием сего языка в его народном употреблении. Необходимость сию давно уже видели предки наши, когда, при переписке славенских св. книг, нередко заменяли вышедшие из употребления слова другими употребительнейшими (а иногда, притом, и сходственнейшими с подлинником), что желающему не трудно усмотреть из сличения древних славенских рукописей священного писания с древнейшими. Достойный особого внимания пример трудов сего рода, о котором не можно здесь умолчать, подал святый Алексий, митрополит московский, которым тщательнейше исправленный с греческого славенский список святого Евангелия доныне хранится в московском Чудовом монастыре, где и мощи его почивают. Ныне находящееся, в народном употреблении русское наречие столько уже удалилось от славенского, употребленного в древнем переводе священного писания, что, дабы облегчить народу разумение оного, уже недостаточна была бы перемена нескольких древних не употребительных слов на новые употребительные, но требуется возобновление всего перевода, сообразно с настоящим состоянием русского наречия“.

Но как в этом „Возглашении“ ничего не было сказано о самом переводе священных книг нового завета с греческого, так, равным образом, при издании на русском языке священных книг ветхого завета ничего не было сказано об этом переводе. Какому тексту следовали переводившие священные книги нового завета на русский язык – одному ли, находящемуся в церковном употреблении греческой церкви, или нескольким, когда славянское чтение приближалось к какому-либо из них более, нежели к остальным? Точно так же относительно перевода ветхозаветных книг или собственно пяти книг Моисеевых, Иисуса Навина, Судей и Руфь, не показано, следовали ли переводившие исключительно еврейскому тексту, или вводили в перевод что-либо по указанию греческой библии? Впрочем, при ближайшем рассмотрении этого перевода оказывается, что некоторые места, не находящиеся в еврейской библии, введены в него из греческой библии, равно как некоторые стихи и речения, хотя и имеющиеся в еврейской библии, переведены также с греческого.

В предисловии к русскому переводу Псалтири издатели сочли долгом „кратко предварить читателя о разностях в некоторых словах, которые усмотрит он между славенским и русским преложением“. „Знающим Псалтирь на языке еврейском, – сказано в предисловии, – на котором она первоначально написана, и в переводе греческом, с которого сделан перевод славенский, известно происхождение и свойство таковых разностей, но и незнающим сих языков соотечественникам нашим уже показаны все разности в толковании на Псалтирь, изданном с дозволения Св. Синода в синодальной типографии, в 2-х частях, в 1814 году. И ныне, при составлении русского преложения, принимаем был в соображение не один греческий перевод Псалтири, но и подлинник еврейский... Не трудно всякому рассудить, справедливо ли поступлено, что в составлении перевода обращено было внимание на подлинник. В тех местах, где в еврейском подлиннике встречались слова, более или менее отличные своим значением от слов греческого перевода, и где слова еврейские в сравнении с греческими представляли более ясности и более взаимного согласия в целом составе речи, переводчики, без сомнения, обязаны были с особенной точностью держаться слов еврейских“. Далее в предисловии следуют в объяснение этого примеры.

В предложении князя А. Н. Голицына переводному комитету Российского Библейского Общества, с изъявлением Высочайшей воли о составлении этого предисловия к русскому переводу Псалтири, сказано гораздо решительнее, „чтоб на места в сем переводе, кои много разнятся с славенским, были помещены в печатном издании пояснения, свидетельствующие точность русского преложения с подлинного еврейского текста, с коего весь перевод сделан. Известно однако же, что в первом издании русского перевода Псалтири сделаны были некоторые отступления от подлинника „в угождение перевода LXX и перевода славянского“. Г. П. Павский настаивал, чтобы при следующих изданиях русский перевод Псалтири приведен был в полное согласие с еврейским текстом: однако же отступления от еврейского текста были удержаны и в следующих изданиях Псалтири, и отличены только вместительным знаком.

Перевод Псалтири в изданиях Российского Библейского Общества большей частью верен с еврейским оригиналом: но есть и неверности; напр., пс. LXXXVI, ст. 4: се и Филистимляне и Тир с Ефиопиею там родились; с еврейского следует перевести: пелешет (Филистимляне) и Тир и Ефиопия скажут: такой-то родился там. –

2) О переводе Г. П. Павского мы довольно сказали выше. Это был перевод исключительно с еврейского текста. Однако же, расходясь значительно с греческой и славянской библией, он во многом уклонился и от еврейской, не в чтении, а в расположении глав и стихов. Павский не следовал тому порядку и расположению, какие находил в еврейской библии, но взял свой порядок, довольно произвольный, опираясь на ученые соображения; вследствие чего труд его имеет исключительно ученый академический характер. Г. П. Павский так изъяснил свой взгляд на этот предмет, отвечая на вопросы, предложенные ему следственной комиссией: „В таком виде, какой ему (переводу) дан в ученом месте (т. е. в Академии), он не может пойти в общенародие. Будучи составлен для людей ученых, приобретающих дополнительные сведения от других наставников и из других источников, он получил вовсе не общенародную форму. Он – чисто филологический перевод. Потому-то в нем целые книги и главы переставлены с одного места на другое, стихи поставлены параллельно, чтоб одно полустишие поясняло другое. Переводы библии, издаваемые для всенародного употребления, такого вида принять не могут“... „Я вообще в своих надписаниях – изъяснял он в другом показании – не держусь обыкновенного разделения на главы. Разделение на главы и стихи есть разделение произвольное. Оно полезно только для того, чтобы уметь приискать в священном писании указанное из него место. Филолог, желающий вполне представить какую-либо пророческую речь, должен смотреть только на предмет речи и оканчивать ее там, где она оканчивается, хотя бы то было не в конце главы и даже наполовину стиха“.

Чтобы ознакомить читателей хоть несколько с планом Г. П. Павского, мы покажем, как он расположил, например, книгу пророка Исаии.

Последовательность пророческих речей Исаии изложена у него в хронологическом порядке по времени, к которому относятся события пророческих речей Исаии, следующим образом:

VI, 1 – 11................................... 759 до Р. Х.

I, 1 – 28...................................... 743 до Р. Х.

V, 1 – 30..................................... 743 до Р. Х.

VII, 1 – 25.................................. 743 до Р. Х.

VIII, IX – 6................................. 743 до Р. Х.

XVII, 1 – 11............................... 740.

IX, 7 до конца главы X, 4........... 739.

XIV, 28 – 32............................... 728 до Р. Х.

II, III, IV....................................... 725 до Р. Х.

X, 5; XI, XII.................................

XIV, 24 – 27...............................

XXI, 11 – 12............................... 720 до Р. Х.

XXI, 13 – 17...............................

XV – XVI...................................

XVIII............................................

XXVIII – XXXII около 720 до Р.Х.

XX................................................ 716 до Р.Х.

XXII, 1 – 14...............................

XXII, 15 – 25.............................

XXXVI – XXXVII.....................

XVII, 12, до конца главы...........

XXXVIII.......................................

XXXIX.........................................

XIX............................................... 696 до Р. Х.

XII, XII, XIV, 1 – 23..................

XXI, 1 – 10.................................

XXXIV – XXXV........................ около 540 до Р. Х.

XXIV – XXVII...........................

XL – LXVI.................................

Точно также расположены и другие пророческие книги.

Это расположение во многих отношениях неудобно, потому что произвольно, и расстраивает тот порядок библии, в котором она расположена с глубокой древности. Оно может иметь место в научном исследовании библии; но состава и расположения её не следует изменять. Что произошло бы, если-бы каждый переводчик всей библии, или той или другой части её, стал изменять расположение книг, порядок глав и стихов по своему усмотрению? Вышло бы то, что испортили бы древний памятник. Старый порядок случаен и произволен, это правда; но он установился и принят всеми; а новый – вещь всегда спорная. Что сталось бы с поэмами Гомера, с сочинениями Платона, с летописью Нестора, если-бы ученые исследователи и издатели их вздумали по своему перестанавливать разные части их и притом, в случае неподлинности какой либо части (по соображениям того или другого критика), исключать эти части из их состава? Мы растеряли бы и, по меньшей мере, перепортили бы древние памятники. К счастью этого не бывает, и древние памятники издаются в том составе и расположении, какие приняты относительно их (хотя не всегда удачно) в первых, по крайней мере, печатных изданиях.

Перевод Г. II. Павского сделан с еврейского языка, без всякого наклонения в пользу греческого текста, достоинствами которого вообще он не был увлечен. Г. П. Павский на лекциях при переводе библии постоянно сводил оба текста: еврейский и греческий, и объяснял, каким образом, при каком чтении еврейских слов и при каком составе стихов могли произойти те разности, которые отличают греческий перевод от еврейского оригинала.

Поставив задачу перевести священные книги на современный русский язык, Г. П. Павский переводил их на чистый русский язык, не пестря русской речи без крайней нужды словами и оборотами церковнославянского языка. Но у него есть другая крайность. Он ввел много вульгарных слов и оборотов, что легко заметить, например, в книге Притчей. Кроме того, он оставляет иногда без перевода еврейские слова, не собственные, а нарицательные, например в Притчах, гл. II, ст. 18: с смертию смежен дом ея (жены блудницы) и с рефаимами стези ея; XV, 15: преисподняя и Аваддон пред Иеговою.

Г. П. Павский, без сомнения, не всем владел, что было известно даже в его время по его специальности; после него наука сделала многое. Поэтому, перевод его как в свое время не был совершенством, так еще более теперь не кажется таким. При всем том этот перевод и внес и еще внесет многое в нашу библейскую науку, и вообще заслуживал бы особого цельного издания. –

3. Архимандрит Макарий имел перед глазами перевод Г. П. Павского и только в некоторых местах исправлял его по своему разумению, так что его перевод не имеет значения и достоинства труда самостоятельного. Вот что сам он писал об этом в донесении Св. Синоду от 26 декабря 1840 года. (В бытность в С.-Петербурге в 1842 году) „я имел радость приобресть на российском наречии, все канонические книги ветхого завета, пророческие и поучительные, переведенные с оригинала протопресвитером Г. П. Павским. Но как сии подаренные мне библейские рукописи были писаны поспешно, и притом молодыми людьми, то я тогда же предположил сверять их с оригиналом еврейским, и рукопись книги Иова сверял, находясь на возвратном пути сюда (в миссию), в Москве и в Казани; а рукопись пророка Исаии – по возвращении к церковной алтайской миссии“. В то же время он просил, „чтобы, в случае издания его перевода, не показывали его имени и не означали алтайской церковной миссии на заглавных листах“; „ибо – писал он – хотя я за учителем моим по еврейской библии следовал как ученик, не как невольник, и не все мнения его принял за самые верные, но в некоторых местах удержался на других основаниях; и хотя при священном тексте сих книг находятся у меня прежние обстоятельные примечания, которые также просмотрены и исправлены, однако же поправок в тексте (т. е. в том переводе, который сделан архимандритом Макарием до знакомства с переводом Павского) было так много, что перевод, сделанный мною, стал уже не моим“, Это объяснение Макария относится собственно к двум книгам: Иова и пророка Исаии. Сличение перевода прочих книг архимандрита Макария с переводом Г. П. Павского показывает, что Макарий только исправлял готовый перевод, ограничиваясь большей частью заменой одних слов другими. Например: у Павского, Иерем. XXXV, 3: надзирателя храмовых комнат; у Макария: стража прагов. У Павского, Иерем. XXXV, 14: говорю с ранняго утра; у Макария: говорю непрестанно. Макарий удерживал славянские речения и обороты, переведенные Павским по-русски: баран всюду заменяется овном (напр. у Дан. VII, 4); вместо: и вот над сводом – и се над твердью; везде – и се вместо и вот. У Павского: тогда святилище будет безопасно (Дан. VIII, 14); у Макария: тогда святилище оправдается.

Некоторые исправления Макария были неудачны как в отношении верности и точности перевода, так и в отношении к языку. Например, Притч. XIX, 6: многие ласкают щедраго; у Павского: многие ищут благоволения знатных. – XX, 10: гиря да гиря, эфа да эфа, то и другое противно Иегове; у Павского: двоякия гири, двоякая эфа и проч.; Иерем. XLVIII, 6: как обнаженныя в пустыне; у Павского: как можжевельник в пустыне. Дан. VII, 19: тогда я возжелал подлинности на четвертаго онаго зверя; у Павского: тогда захотелось мне узнать о четвертом оном звере. Дан. VIII, 25: и по уму его ложь будет иметь успех в руке его; у Павского: сверх ума его и счастия и коварство будет у него. Впрочем, некоторые места у Макария переведены точнее, нежели у Павского. Например, Притч. XVII, 7: Во всякое время друг любит, а во время нужды будет как брат новорожденный; у Павского: друг любит во всякое время, а брат рожден на случай нужды, XXII, 16: обижающий бедного для своей прибыли принужден будет давать богатому, чтобы только до нищеты дойти; в других переводах: и сам обеднеет; у Павского: иногда обижают бедного, и это к его прибыли; дают богатому, и это ведет лишь к нищете. Иерем. XXIII, 33: и когда спросит тебя народ сей, или пророк, или священник, говоря: какое бремя Иеговы, то скажи им: какое бремя, т. е.: отвергаю вас, говорит Иегова; у Павского: и когда спросит у тебя народ сей, или пророк, или священник, говоря: что произнес Иегова, то скажи им, что произнес, т. е. отвергаю вас (говорит Иегова).

Покойный черниговский архиепископ Филарет, сказав – в „Обзоре русской духовной литературы“ (ч. 2, стр. 262. Чернигов, 1869 г.), о переводе архимандрита Макария, заметил: „перевод его верен еврейскому тексту, и язык перевода чистый и приличный предмету. Остается жалеть только о том, что переводчик мало употреблял в пособие перевод LXX“. Упрек – несправедливо обращенный к Макарию, потому что он, не унижая достоинства греческой библии, поставил себе задачу перевести священные книги с еврейского текста, считая необходимым или, по крайней мере, полезным, чтобы сделан был другой перевод библии на русский язык исключительно с греческого текста LXX. –

Относительно перевода священных ветхозаветных книг, печатавшегося с 1861 по 1870 год в „Христианском Чтении“, можно сказать, что он исполнен по системе довольно сложной и неодинаковой в отношении к различным переведенным книгам.

Имея перед глазами первые восемь библейских книг в печатном переводе Библейского Общества, или собственно Г. П. Павского, и прочие книги в литографированном издании перевода того же Г. П. Павского, трудившиеся в переводе предположили исправить этот перевод, снося его с греческой библией LXX, или собственно исправить перевод Г. П. Павского, дополняя его из греческой библии тем, чего нет в еврейском тексте, и пользуясь греческой библией как пособием для установления правильнейшего чтения тех мест, которые в еврейской казались неясными или попорченными. Начиная с первой же книги, вводимы были в перевод весьма многие слова, части стихов и даже целые стихи, имеющиеся только в греческой и не имеющиеся в еврейской библии. Переводчики условились обозначать эти вставочные места скобками (вместительными); и уже один простой взгляд на перевод показывает, что таких вставок сделано очень много. Но, при сличении перевода с греческой библией, оказывается, что в перевод внесены далеко не все места, находящиеся в греческой библии. Таких пропусков (если так можно назвать их) весьма много в книгах: Бытия (I, 8, 11, 14, 26, 28; XII, 2; XIII, 7; XVIII, 23; XIX, 38); Иисуса Навина (XXI, 42, XXIV, 34 – 36); 2 Паралип. (XXXVI, 35 и много других). Известно, что очень многие такие места суть повторения в несколько измененной форме того, что есть в других местах. Можно догадываться, что переводившие не вносили именно этих мест; но вообще нельзя не пожалеть, что они не объяснили своей системы, состояла ли она именно в этом, или в другом каком приеме выбора мест из греческой библии для внесения в свой перевод, делаемый с еврейского.

Равным образом переводчики пользовались греческим текстом во всех тех случаях, где это представлялось нужным для восстановления подлинного или правильного чтения при неясности или даже испорченности еврейского текста.

Перевод первых книг, начиная с книги Бытия до Иова, сделан был М. А. Голубевым и Д. А. Хвольсоном, при участии до 1 книги Царств Е. И. Ловягина.

При переводе следующих книг: Иова, Притчей Соломоновых, Екклезиаста и Песни Песней, переводчики (Д. А. Хвольсон и П. И. Савваитов) относились к еврейскому тексту очень свободно, широко пользуясь как греческим, так равно и древнейшими переводами (например, сирийским, арабским, халдейским и Вульгатой), для восстановления подлинного текста, и сопровождая свой перевод учёными (филологическими) примечаниями.

Мы надеемся, что эти замечания в глазах людей, понимающих все трудности такого дела, отнюдь не умалят ни значительности труда со стороны лиц, принявших на себя этот перевод, ни достоинства в его исполнении. –

Переводчиков, помещавших свой перевод пророческих книг, в „Трудах Киевской Академии“, справедливо укоряют в непоследовательности относительно системы перевода. Между тем как книга пророка Исаии расположена была в общепринятом порядке; книгу пророка Иеремии они разбили на части и расположили применительно к хронологическому порядку повествований и речей. Переводчики сами признаются, что для полного применения этой системы нет достаточных данных, и что некоторые речи они ставят в то или другое место наугад (гл. X, XVII, XI, XII, XIV, XV), оговариваясь, что означенные речи не имеют определенного указания времени. Филологические примечания с еврейскими цитатами слишком обширны, более нежели сколько требуется существом дела. Язык перевода не отличается плавностью и легкостью²³⁷.

Мы переходим к почтенному труду, имеющему значение исторического памятника – к изданию Библии в русском переводе по благословению Святейшего Синода. И достоинство лиц, трудившихся в этом важном деле, и облекающий их авторитет церковной власти, и достоинство исполнения – все дает этому труду значение важного церковного памятника, который есть вместе и народный памятник. Можно находить в нем некоторые недостатки, как они есть во всяком, даже наиболее совершенном произведении человеческого труда; можно спорить относительно точности перевода того или другого места; можно возражать против литературных приемов перевода, особенно против излишнего употребления слов, принадлежащих церковнославянскому языку; можно, наконец, желать большей определенности в системе перевода: но эти недостатки не заслонят достоинств очевидных для всякого беспредубежденного взгляда. Всмотримся ближе в план перевода и в его исполнение.

1) Издатели русского перевода библии, печатавшегося „по благословению Святейшего Синода“, предположили издать библию на русском языке – в том самом составе и виде, в каком содержит ее наша церковь и знает народ. Этим самым они приняли на себя обязанность удержать в переводе все то, что есть в греческой и славянской библии, и расположить все части, большие и малые, в том самом порядке и составе, как они стоят в греческой и славянской библии. Они исполнили эту обязанность в полной мере, внося в свой перевод, делавшийся с еврейского, все места, какие есть в греческой библии, и поставляя их, для отличия от состава еврейской библии, в скобках. Не говорим уже о целых книгах, которых нет в еврейской библии. Эти книги, именно: книга Иудифь, вторая книга Ездры, книга Товита и книга Премудрости Иисуса, сына Сирахова, переведены с греческого и поставлены в тех местах, которые они занимают в греческой и славянской библии.

2) Относительно текста, с которого делать перевод, были разные рассуждения. Некоторые члены Святейшего Синода, как мы видели выше, отдавали предпочтение греческому тексту и предлагали переводить с греческого; но другие, и во главе их московский митрополит Филарет, предлагали переводить книги, имеющиеся на еврейском, с еврейского, а прочие с греческого, или с того текста, на котором они сохранились. Это последнее мнение взяло перевес. Таким образом, перевод священных книг ветхого завета, которые имеются на еврейском языке, делался с еврейского текста; а тех, которые сохранились только на греческом или латинском языках, с этих языков.

Касательно предпочтения того или другого текста для перевода вообще существовали и существуют, как известно, разные мнения. Основание, по которому отдают, и в настоящем случае отдали предпочтение еврейскому тексту, заключается, как можно догадываться, в том, что этот текст есть оригинальный для большей части и притом важнейших книг ветхого завета; что греческая библия, с которой большей частью переведена наша славянская, есть перевод с еврейского текста, и что потому перевод с греческого был бы перевод с перевода следовательно вдвойне удалился бы от оригинала; что употребление еврейского текста освящено примером апостола Павла (X гл. Евр. 30 ст.) и многих знаменитых учителей древней церкви; что злонамеренная порча еврейского текста противниками христианства из иудеев не доказана, а случайная коснулась и греческого текста так же как еврейского, и трудно даже сказать, которого из них коснулась больше; что перевод с греческого, с устранением еврейского текста, дал бы людям, не знающим еврейской библии, повод к мысли, что греческая библия более разнится от еврейской, нежели это есть на самом деле, и что, открывая состав и чтение последней только немногим в школах, как бы намеренно скрывают ее от взоров любопытства; и что, наконец, перевод с греческого, с полным устранением еврейской библии, был бы невозможен уже потому, что весьма многих мест греческой библии понять нельзя без еврейской, а некоторых и притом же в догматическом отношении важных мест, имеющихся в еврейской библии, вовсе нет в греческой, наприм., в книге пророка Иеремии гл. ХХXIVI, ст. 14 – 26; гл. XVII, ст. 1 – 4, и друг.

Защитники греческой библии, со своей стороны, говорят, что наша восточная церковь издревле употребляет греческую библию, хотя не чуждается и еврейской; что обращение к еврейской библии делалось и теперь может быть допускаемо только в видах, так сказать, ученых, между тем как собственно церковное и народное употребление имеет греческая библия; с этой стороны мы также относимся к еврейскому тексту, как западные – католики и протестанты к греческому; что важно не то чтение, какое мы в настоящее время найдем в еврейской библии, а то, какое приняла, усвоила и авторизовала древняя христианская церковь и какое имеет за собой авторитет многовекового церковного верования или предания.

По нашему мнению все эти возражения против еврейской библии сводятся собственно к вопросу об исторической судьбе еврейского текста. Если докажут, что он злонамеренно испорчен, то о нем не должно быть и речи в церкви христианской. Если же это не доказано, или даже признано, что он не испорчен злонамеренно, то нет никакого основания унижать его перед греческой библией: это – одна и та же библия – еврейская в оригинале, греческая в переводе. Та и другая довольно повреждены временем, но оригинал, если только он не больше испорчен (а это опять не доказано), все же имеет преимущество перед переводом. То обстоятельство, что некоторые места из ветхого завета приводятся апостолами и древними отцами церкви согласно с греческим чтением LXX и не сходно с нынешним еврейским чтением, показывает только, что либо уже в ту пору до Р. X. и в век Р. X. были разные списки еврейского текста, и что тот, с которого сделан перевод LXX, имел свои особенности, каких не имели другие списки, дошедшие до нас в виде нынешней еврейской библии, либо (и это вероятнее) – что еврейский текст подвергся в этих, впрочем, немногих местах, какой-либо порче уже в последующее затем время; но никак нельзя допустить, чтобы эти авторитетные лица, зная, что известное место в еврейской оригинальной библии читается иначе, нежели в греческом переводе, намеренно воспользовались благоприятным для них греческим чтением и выдали его за подлинное чтение библии. Нельзя далее найти уважительной и той мысли, что постоянное и почти исключительное употребление в древней церкви греческой библии должно и нас располагать к тому же. Причины такого, почти исключительного, употребления греческой библии заключались: 1) в том, что самая большая часть древних истолкователей писания, не зная еврейского языка по необходимости довольствовалась греческим текстом; 2) в том, что в первые века христианства иудеи действительно подвергались нареканию в намеренной порче священных книг, и от этих подозрений и укоров не свободны были даже очень образованные из христиан того времени. Продолжать то же предубеждение против еврейского текста в настоящее время значило бы длить предрассудок вопреки указаниям более просвещенного времени. Наше староверство не хочет знать других книг, кроме напечатанных до Никона; но, кажется, нельзя признать этого примера заслуживающим подражания. Наконец указание на то, что, по правилу VI вселенского собора, правильное разумение писания определяется только разумением отцов и учителей церкви²³⁸, не имеет применения к настоящему делу, потому что в соборном правиле речь идет об определении догматического смысла писаний, о веровании церкви, а не о переводе священных книг с одного языка на другой.

3) Принимая в равном достоинстве тот и другой текст и в то же время встречая различные, трудно согласимые чтения, издатели указывают на эти разности только при тех местах, которые имеют особое значение в церковном употреблении. Так, например, при переводе псалма 39, ст. 7: Ты открыл мне уши, внизу под чертой сделано примечание: по переводу 70-ти – Ты уготовил мне тело; при переводе псалма 109, ст. 3: из чрева прежде денницы подобно росе рождение твое, под чертой сказано: по переводу 70-ти – из чрева прежде денницы я родил тебя. См. также пс. 2, ст. 6; пс. 137, ст. 1.

4) Обращаясь к греческому тексту, трудившиеся в переводе имели в виду ближайшим образом лейпцигское издание перевода LXX-1697 года.

5) В тех случаях, где текст славянской библии представляет значительные разности против имеющихся под руками списков греческой библии, переводящие принимали его в значении варианта, наряду с другими известными греческими списками, в том предположении, что в основу этих мест положены древние греческие списки, отличающиеся в некоторых чтениях от известных ныне списков и изданий.

Существенное достоинство перевода библии, издававшегося „по благословению Святейшего Синода“, составляют верность и точность, доходящие до буквальной передачи оригинала.

Относительно литературной стороны перевода можно заметить, что трудившиеся в переводе, частью в виду народной привычки к славянскому чтению некоторых мест, частью же вследствие стремления к наибольшей точности перевода, нередко употребляют слова и обороты славянской речи. Например, в пс. XIX, ст. 5: да даст тебе Господь по сердцу твоему; пс. XXIV, ст. 3: беззаконнующие втуне; ст. 13: семя его наследует землю и проч.

Таким образом, все рассмотренные нами переводы библии (за исключением перевода Г. П. Павского), сделаны с еврейского, под руководством греческой библии. Мы пользуемся этим выражением для обозначения того авторитетного значения, какое имела и имеет для переводчиков греческая библия. Оно простирается (сверх названия многих книг и собственных имен):

1) На состав библии; вследствие чего в составе переводов библии удерживаются все те книги, которые есть в греческой библии, но которых нет в еврейской, и которые, как написанные после заключения иудейского канона, считаются и в христианской церкви неканоническими. Таковы книги: Иудифь, вторая Эздры, Товита, книга Премудрости Соломона, Премудрость Иисуса сына Сирахова, три книги Маккавейские и третья книга Эздры. Одни из этих книг написаны первоначально на еврейском или халдейском языке (Премудрость Иисуса сына Сирахова, Иудифь, первая Маккавейская, третья книга Эздры); весьма вероятно, что и прочие написаны были первоначально так же на еврейском и потом переведены на греческий. Третья книга Эздры, известная в восточной церкви в первые века на греческом, сохранилась только в латинском переводе.

2) На расположение книг или порядок и последовательность одной за другою. Известно, что расположение книг в еврейской библии другое, нежели в греческой. Ветхий Завет разделяется у евреев на три части: 1) закон (тора), 2) пророков (набиим) и 3) писания (кетубим, агиографы). Закон заключает в себе пять книг Моисеевых. Пророки – два отдела: древнейших пророков, куда относятся исторические книги Иисуса Навина, Судей, 1 и 2 Самуила, 1 и 2 Царей, и позднейших пророков: книги пророков Исаии, Иеремии и Иезекииля и 12 меньших пророков. Агиографы заключают следующие книги и в следующем порядке: Псалмы, Притчи, книгу Иова, Песнь песней, Руфь, Плач Иеремии, Екклезиаст, Есфирь, книгу пророка Даниила, Эздры, Неемии и 1 и 2 Хроник (Паралипоменон). Расположение священных книг в переводе LXX и в славянской библии, как известно, иное. В греческой библии книги размещены по содержанию и неканонические размещены между каноническими, что принято и в славянской, а за ними и в русской библии.

3) На состав отдельных книг и расположение в них глав и стихов. Так, в греческой библии книга Есфирь и книга пророка Даниила дополнены прибавлениями, появившимися на греческом языке; в конце 2-й книги Паралипоменон помещена молитва Манассии и проч., что вошло в состав славянской библии, а затем внесено и в русский перевод библии.

4) Наконец на чтение, которое, как всем известно, весьма различно во многих местах греческой библии от еврейской, и наоборот.

Нельзя не сознаться, что эта система перевода, имея свои бесспорные достоинства, имеет также свои неудобства. Прежде всего она весьма неопределенная и не поддается каким либо точно определенным правилам. Смешение, и так сказать, слияние двух текстов с предпочтением в одном случае еврейского, в другом греческого, и было и всегда останется делом произвола переводчиков, и нет никаких средств положить границы этому произволу. Некоторые герменевтические правила, которые указываются на подобные случаи в руководство для переводчиков и изъяснителей священного писания, далеко не исчерпывают всего дела, и руководствуя относительно нескольких, более важных в догматическом отношении мест, не делают помощи и не ограждают произвола относительно всего бесконечного множества разностей в чтениях еврейском и греческом. В виду этих неудобств, нельзя не желать перевода библии отдельно с еврейского и греческого текстов.

Перевод с еврейского особенно желателен, так как и исполнение этого не соединено с большими трудностями. Еврейский текст есть текст установившийся. При переводе библии с еврейского никто не в праве требовать, чтобы в него вносимо было то, чего нет в еврейской библии, и в таком виде, на который не дает права еврейское чтение. Но несравненно труднее перевод с греческого текста. Первый вопрос – с чего переводить? Если взять один какой-либо список или одно какое-либо издание, то неизбежно подчиниться всем его особенностям как в составе и расположении книг, глав и стихов, так и в чтениях. Если же делать свод или выбор, сопровождая его и оправдывая каждый предпочтенный вариант учеными объяснениями, почему именно это чтение избрано, а не другое, и указывая другие важнейшие варианты, то это было бы ученое исследование греческого текста библии, чрезвычайно полезное и важное, но вместе с тем и чрезвычайно трудное. Известны почтенные и не редко колоссальные труды западных ученых по этой части; но у нас еще нет ничего подобного. В нашей литературе мы не знаем ни одного труда в этом роде. Тем не менее было бы желательно, чтобы наша богословская и филологическая ученость направилась на это поприще, начиная с отдельных книг, хотя бы даже с отдельных глав и стихов. Отдельные переводы с еврейского и греческого, удовлетворяя ученым требованиям и интересам, в то же время были бы лучшей подготовкой для последующих исправлений русского перевода библии, издаваемого от лица Св. Синода.

В 1859 году русская типография в Лондоне объявила о предпринимаемом ею издании полного перевода библии на русский язык. Издатели обещались прежде всего по началам ученой критики установить подлинный вид еврейского текста, а затем представить перевод буквально точный, надеясь притом соблюсти не только чистоту русского языка, но и литературное изящество.

В апреле 1860 года вышли одна за другою Моисеевы книги под общим заглавием: „Библия. Священное Писание Ветхого и Нового Завета, переведенное с еврейского независимо от вставок в подлинник и от егоизменений, находящихся в греческом и славянском переводах“. За общим заглавием следует частное. „Ветхий Завет. Отдел первый, заключающий в себе закон или пятокнижие. Перевод Вадима. Лондон“.

Здесь взор прежде всего поражается той странностью, что издатель или издатели как будто забыли, что не все книги библии писаны на еврейском языке, что некоторых ветхозаветных книг нельзя переводить с еврейского, потому что оригинальный еврейский текст их утратился в очень давнее время, и что оригинальный текст священных книг нового завета не еврейский, а греческий. Стоящие далее в заглавии слова, обещающие перевод „независимо от вставок в подлиннике и от его изменений, находящихся в греческом и славянском переводах“, указывают, по-видимому, на то, что переводчик считает некоторые места в еврейской библии вставками, т.-е. местами, не принадлежащими к самому составу книги, а внесенными в него кем-либо извне. Так как еврейский текст известен и издается только в одном виде, то очевидно, что характер некоторых мест, как вставок, может быть определен не через сравнение списков, но через изучение самого текста. Но известно, что такого посягательства на устранение из состава книги каких-либо мест под влиянием ученой критики никогда и никем не было делано не только в отношении библии, но и в отношении вообще письменных памятников древности. И лондонские издатели не сделали этого по отношению, по крайней мере, к вышедшим книгам Пятокнижия и не устранили из текста ни одного места, как вставки.

В предисловии, которое следует за заглавием, говорится, что переводчики „поставили задачей – возможно точный перевод еврейского подлинника“, сделать с него „ближайшую, фотографическую копию“. „Образцом подобного перевода служит английский перевод доктора Бениша, чтеца в лондонской синагоге“. „Точность этого перевода, – говорят издатели, – изумительна. Для каждого еврейского слова он прибрал английское и в продолжение всего перевода не заменил его другим. Там, где это было необходимо по требованию английского языка, он ставил в тексте другое, но не иначе, как выставив в выноске то, которое следовало бы по принятому им плану“. Это подражание Бенишу простирается у лондонских издателей русского перевода не только на собственные имена (Хава вм. Ева, Ноах вм. Ной, Иицэхак вм. Исаак, Моше вм. Моисей и проч.), но и на такие еврейские слова и обороты, которые в буквальной передаче совершенно непонятны, напр., возвысить (в смысле снимет) паро голову твою с тебя (быт. 40, 19); и взял Моше грудь, и размахивать стал ее размахиванием перед Сущим (Лев. 8, 29) и проч.

Переводчики жалуются далее на то, что „у нас нет готового библейского языка“, что это составляет неудобство исключительно для русского народа и языка, не существуя для европейских языков, которые „выросли, развивались и даже, можно сказать, родились переводами библии“; славянский же язык библии и церковный язык есть язык „полумертвый“. В этом убеждении издатели заменяют слова „полумертвого“ языка – Господь, Скиния, Кивот, Плащаница, Ангел, словами: Господин, ящик, сундук, простыня, исполнитель.

Относясь с предубеждением к славянскому языку и переводу, издатели с таким же предубеждением относятся к греческому переводу LXX. „Мы на одном настаиваем и одного желаем – это свободы от церковных слов и свободы от LXX толковников“. Странность этого желания очевидна сама собою.

Мы уже не говорим о множестве слов и оборотов вульгарных или взятых в смысле, несоответственном с их русским употреблением, например: навел Бог спячку на человека (Быт. 2, 21); это называется человечицей (23), тушканчик (Лев. 11, 5), передух (Числ. 11, 29)²³⁹.

В начале 1862 года издана в Берлине первая часть библии в переводе на русский язык, под заглавием: Фора т.-е. закон или Пятокнижие Моисеево. Буквальный перевод Л. И. Мандельштама, кандидата С.-Петербургского Университета. В пользу русских евреев. Берлин, 5622 (1862 г.). Мандельштам сделал свой перевод для русских евреев, в том убеждении, что обобщение господствующего в государстве языка есть одно из вернейших средств к тесному сближению евреев с русским народом, с условиями русской общественности. Переводчик в предисловии объявил, что все остальные книги библии у него уже готовы к изданию и он только ждет мнения о своем труде публики, особенно русской. (Прав. Обозр. 1862 г. VII. Зам. 173).

В 1871 году вышло второе издание Псалтири, а в 1872 г. Торы или Пятокнижия Моисеева, в двух столбцах, в одном еврейский текст, в другом – русский перевод.

Перевод Мандельштама имеет много несомненных достоинств, так как переводчик, при глубоком знании еврейского языка и при обширном знакомстве с восточной литературою, отлично владеет и русским языком. Многие места переведены им прекрасно, напр., молитва Моисея, благословение Иакова и проч.; некоторые филологические объяснения его заслужили одобрение специалистов, но в других примечаниях переводчик дает такие изъяснения, которых не примет православный читатель, напр., о жертвоприношении Исаака Авраамом и о древе познания добра и зла²⁴⁰.

В 1866, 1868 и 1869 гг. издан в Лондоне Обществом распространения библии в Британии и в других странах перевод с еврейского текста на русский пророческих книг ветхого завета в трех книжках в 16 долю листа: в первой 1866 – 1867 гг. книг пророка Исаии и Пророка Иеремии и Плача Иеремии; в 1867 – 1868 гг. пророков Иезекииля и Даниила; в 1868 г. двенадцати меньших пророков.

Перевод этот сделан, по приглашению Лондонского Библейского Общества, бывшим профессором еврейского языка в С.-Петербургской Духовной Академии Василием Андреевичем Левисоном. Имя переводчика не названо в издании. Покойный В. А.. Левисон занимался этим трудом, по возвращении из Иерусалима, в последние годы своей жизни. Три названные выше книжки получены были им из Лондона лишь за несколько дней до смерти его. Дело филологической науки судить и сказать свое слово о точности и вообще о достоинстве этого перевода; со своей стороны мы можем сказать только, что покойный профессор В. А. Левисон предпринял и совершил этот труд при глубоком сочувствии к интересам православной церкви.

Еврейский текст с русским переводом и новым комментарием на еврейском языке. Перевел и объяснил поневежский раввин А. Л. Пумпянский. Варшава, 1872 г. в типографии Шрифтшесера.

Переводчик говорит в предисловии: „путеводной звездой при переводе и толковании Псалмов служила мне сама библия. Я неуклонно держался метода объяснения библии библией, аналогического способа толкования текста. В тех местах, где общепринятые переводы и толкования не выдерживают строгого анализа библейского языка, я путем аналогии добрался до нового смысла текста, более правдоподобного и более согласного с духом и приемами библейской речи. Поэтому перевод мой более всех других переводов согласен с древнейшими переводами, как-то: с переводом славянским, сделанным с греческого перевода LXX толковников и с переводом халдейским. Древние переводчики бессомненно понимали библию лучше нас“. В подтверждение своих слов переводчик указывает далее на три места, согласные единственно с переводом славянским, именно: в пс. VII, ст. 3, в пс. XLII (по слав, библии XLI) ст. 5 и в пс. LXXVIII (по слав, библии LXXVII) ст. 63.

Перевод псалмов разделен на пять частей: 1-я часть от 1-го псалма до XL включительно; вторая от XLI до LXXII включительно; третья от LXXII до LXXXVIII; четвертая от LXXXIX до CV-го и пятая от CVI до CXLIX (по счету славянской библии).

Переходя от привычной славянской речи псалмов и от известных русских переводов псалмов к переводу Пумпянского, испытываешь какое-то неприятное ощущение, похожее на то, какое испытываешь при встрече с человеком, неразборчивым на слово относительно самых важных священных предметов. У Пумпянского „горящие угли валят от Бога“ (Пс. XVII, 9); Он делает горние облака „своим шалашом“ (12); обращает „вопль в пляску“ (XXIX, 12). Таковы же и молитвенные обращения в Богу в псалмах по переводу Пумпянского: „О Боже, выбей зубы в пасти“ (LVII, 7), „пробудись для расправы со всеми варварами“ (LVII, 6); „не мешкай, превечный“ (LXIX, 6); „потормоши их своею силою“ (LVIII, 12).

Усвоив много хорошего из народной речи и из церковнославянского языка, переводчик однако весьма часто употребляет слова и выражения, взятые из речи простонародной, или соединяет со словами не тот смысл, какой обыкновенно соединяется с ними, или наконец коверкает русские слова; напр. Пс. XXIV, 2: „потрунивают надо мной мои враги“; пс. XXXIV, 10: „все мои кости заголосят“; – 21: „они раскрывают на меня свою пасть, голосят: ох, ох, насмотрелись вдоволь“; XLIII, 19: „не спятилось назад наш сердце; наши стопы не своротили с твоего пути“; пс. XLVIII, 7: „взял их там трепет, пробрала их дрожь, словно родильницу“; XLIX, 9: „не возьму я скотины из дома твоего“; LX, 6: „день деньской они огорчают меня“, LXII, 4: „безбожники спятились с роду, с чрева свихнулись обманщики“; LVIII, 7: „ворчают как собаки“; LXVII, 4: благочестивые „прыгают от восторга“; LXVII, 20: „славен Господь, день деньской заботится Он об нас“; LXXII, 4: „заревели враги внутри соборного храма“; LXXVII, 31: „Он избил их храбрецов, поверг молодцев израиля“; – 33: „и доконал он их дни“; XCII, 2: „поднимись, судья земли, воздай мзду нахальцам“; CIV, 15: „не трогайте моих помазанников, не задевайте моих пророков“; CV, 37: „сыновей и дочерей приносили в жертву мракобесию“; CVIII, 23: „я скользаю словно уходящая тень“; CXVIII, 131: „я открыл рот и глочу“ (твои заповеди); CXXIII, 3: „живьем проглотили бы нас“; CXXXVIII, 17: „и как велика была их (мыслей Божиих) сумма“; CXLII, 10: „ты поведешь меня по прямой почве“; CXLIII, 13: „наши амбары полны“.

Псалом 101 озаглавлен: „Молитва горемыки“. Переводчик любит это слово и употребляет его довольно часто; напр. в пс. XI, 6: „ради бедствия беспомощных, ради вопля горемык ныне же поднимусь, говорит Бог“ (страсти ради нищих и воздыхания убогих ныне воскресну, глаголет Господь); в пс. XXI, 25: „Он (Бог) не побрезгал, не презрел воплем горемычного“. См. также пс. XXXIV, 7. Некоторые названия у переводчика своеобразны, напр., Ливанон вм. Ливан, Ливанонский вм. Ливанский, херув вм. херувим.

Некоторые обороты речи неправильны; напр. пс. LXXII, „желая постигать это умом, оно показалось было мне несправедливостью“. Что касается до точности перевода, то справедливость заставляет сказать, что очень многие места переведены очень удачно. Например пс. XXI, ст. 7: „я же словно червь, а не человек“; пс. LXXXVI, 4; CI, 24: „убил он мою силу скитанием“ (у Павского и др.: утомил он на пути силы мои); CVIII, 10: „да будут его дети скитаться нищенствуя, просить милостыню около своих же теремов“ (отобранных от них заимодавцами); у Павского: вне своих опустошенных жилищ; в других: из развалин своих; CXXVIII, 3: „на холме моем (т.-е. на Сионе, ср. Иер. XXVI, 8) пахали пахатели, проводили свои длинные борозды“. Переводчик замечает: „все переводят на стене, отчего выходит бессмыслица“. Но иные места переданы в переводе неверно. Например, пс. XVIII, 41: „без речи, без слов не слышен их голос“ (нет языка и нет наречия, на котором бы не был слышен голос их); пс. XXXVI, 35: „я видел безбожника, сильного, цветущего, словно родное зеленеющее дерево; пс. LVIII, 10: не успеют ваши терны (т.-е. безбожники) подметить жестера, т.-е. предводителя безбожников, как его снесет живаго, словно бурей“ (прежде нежели котлы ваши ощутят горящий терн, и свежее и обгоревшее да разнесет вихрь); пс. LXV, 6: „пешком прошли по реке“ (по-славянски: в реце пройдут ногами); пс. LXI, 15: „приношу тебе тучныя всесожжения с воскурением бараньим“ (по-славянски: всесожжения тучна вознесу тебе с кадилом; у Павского: с дымящимся туком овнов); пс. LXXVII, 25: „барский хлеб кушал каждый“ (слав. хлеб ангельский яде человек).

Спорное между еврейским и LXX место пс. 109, ст. 3, переведено так: „Твой народ в святом благоговении жертвует себя в день твоего ополчения, с роду посвящается тебе юношество, роса твоей молодежи“.

Корректура издания плохая. Опечаток оговоренных и не оговоренных бесчисленное множество.