VI. Феодосий Яновский. – Злоупотребления власти и излишества. – Ропот духовенства

Феодосий видимо клонился к падению. В обаянии власти и в неге роскоши он позволял себе излишества, которые не были приличны ни сану его, ни званию.

В 1724 году Двор отправился в Москву для коронации Императрицы. Феодосий, который должен был совершить этот обряд, отправился в Москву ещё в первозимье 1723 года. Распоряжаясь полновластно, он велел в синодальном доме сварить добрых пив с семьдесят вар и дарил приказным людям и своим секретарям, наполняя и насыщая их без меры. Скучая бездействием, он завел в Москве ассамблеи, на которые должны были собираться синодальные члены и прочие духовные власти столицы по очереди, то у одного, то у другого, и установил для них такие же правила, какие были для государевых ассамблей¹⁵². Духовенству и народу не очень нравилась эта потеха, неприличная священному сану. Разумеется, никто не смел протестовать вслух и открыто, а тайного ропоту было много¹⁵³.

Оскорбляя таким образом чувства народа и духовенства, Феодосий обнаруживал крайнюю, до дерзости доходившую, притязательность и в отношении Государя. С особенною настойчивостью он выразил её в бытность в Москве, в апреле 1724 года, по поводу сочинения духовного штата.

По получении указа о сочинении штата духовного, он говорил (публично в Синоде), что «отнял – де милость свою Бог от сего государства, понеже духовные пастыри весьма порабощены и пасомыя овцы власть над пастырями возымели; однакож может быть Филипп митрополит, который не щадил крови своея за Церковь. Да смотреть надобно, что изгнанию Филиппову последовало. Бог сам перстом показал как на фамилии царской, так и во всем государстве чрез домовное нестроение и моровую язву и чуть не всего государства разорение и премногия от того последовавшия брани».¹⁵⁴

В тоже время он имел смелость прямо сказать Императору, что не одобряет отобрания имений и доходов духовенства, а также установленного, вследсвие того, точного распределения их для приличного содержания духовенства и назначения излишков на учреждение школ и больниц, в которых был повсеместный недостаток. По его мнению, государство от себя обязано было назначить им содержание, потому что принадлежащее служителям Церкви не подлежит гражданскому управлению. Император, раздраженный этою дерзостью, заставил трепетать говорившего¹⁵⁵. Боясь публичного бесчестия, Феодосий просил ходатайства и заступления Императрицы пред Государем¹⁵⁶. Так как дело было пред светлым праздником коронации Екатерины, то Государь простил его.

7 мая 1724 г. в московском Успенском собор; совершено коронование Императрицы, Феодосий первенствовал при этом торжестве, как старший архиепископ.¹⁵⁷

9 мая Государь приказал ему сочинить реляцию о коронации её величества, для отсылки к иностранным дворам.¹⁵⁸ 20 мая, в Троицын день, Феодосий выпросился у Государя к марциальным¹⁵⁹ водам.

Но неприятности уже неотступно следовали за Феодосием. Положим, неизвестно, кто был тайною пружиной веденной против него интриги; но открытые и публичные доносы пошли из его же собственного дома.

Донощиком на Феодосия и докащиком разных его злоупотреблений был один из его подчиненных, дворянин новгородского архиерейского дома, Иван Носов.¹⁶⁰ В 1724 году он подал на судью новгородского архиерейского дома, архимандрита Андроника, протест в расхищении им церковного имущества, и просил исследовать это дело. Немного дальновидности нужно было Феодосию, чтобы сообразить, что это дело, ближе всех, касается его самого, потому что Андроник был только исполнителем его приказаний, и что его ненужно упускать из своих рук, или, по крайней мере, передавать в светскую команду. Синод поручил исследовать это дело монастырскому приказу, с участием синодальных дворян; но Феодосий, предвидя, что как бы ни ведено было следствие, все же оно зацепит его самого, подал в Синод (4 сент.) донесение, чтобы исследование этого дела поручено было ему самому, с кем-нибудь из синодальных членов. Заявивши это, Феодосий, «по обычаю, наблюдаемому в коллегиях», вышел из собрания. Синод, «разсматривая прилежно и разсуждая довольно», не решил однако ж ничего, а положил иметь конференцию с Сенатом, на которую и пошли преосвященные Феофан и Феофилакт, троицкий архимандрит Гавриил и обер-прокурор Болтин. В Сенате в собраны были в тот день князь Меньшиков, адмирал Апраксин, канцлер Головкин, граф Брюс, граф Толстой, князь Голицын и генерал-прокурор Ягужинский.

На конференцш Сенат с Синодом положили поручить следование этого дела местному архиерею, а мимо его к тому следованию никого не допускать; только, для лучшего в том следовали способу и верности, придать к нему кого-нибудь из синодальных членов, и быть при том же, когда понадобится для остерегательства, синодальному обер-прокурору Болтину. Синод назначил в следователи к Феодосию советника своего, симоновского архимандрита Петра, с тем, чтобы, по наследовании дела, обявить о нем, с приложением своего мнения, в св. Синоде, а без синодального утверждения, хотя чья и вящшая вина покажется, экзекуции не производить и доносителей не истязовать, также освободить и жену Носова (которая содержалась под арестом в Новгороде), если до неё других дел не окажется.

Носов, видя, что главный подсудимый по его доносу, сам же назначен и его следователем, подал генерал-прокурору Ягужинскому новый протест, в котором прямо обвинял самого Феодосия в расхищении церковных вещей, да тут же прописал, что суд над ним производится неправильно и что от обер-прокурора Болтина чинится понаровка. Ягужинский приказал арестовать Носова, а прошение его 16 октября принёс в Синод для рассуждения. Синод отвечал, что в комиссии находится не один Феодосий, но вместе с ним синод. советник архимандрит Пётр и обер-прокурор, и никакого послабления ему нет. Синод советовал Ягужинскому распорядиться с донощиком за такие дерзости, «в конторе его ведения» т. е. гражданским порядком. Ягужинский однако ж этим не удовлетворился и ноября 2-го попросил синодальных членов на конференцию в Сенат. Сенаторы советовали следовать дело Носова в Синоде, a Синод предлагал, что «этому следованию в Синоде быть не надлежит, потому что хотя Носов и порочит Феодосия, однако ж достаточного повода к отвержению его суда и ясного доказательства не представил, и потому Феодосия от того следования отрешить неудобно; да и сам Носов, как у своего местного архиерея по должности в послушании, так не захочет быть подсудим и в Синоде. На это сенаторы сказали, что «отбывательство того доносителя от Синода уничтожить; также и на обер-прокурора Болтина подозрение, будто лошади его для корму находятся в новгородском архиерейском доме, хотя бы они и подлинно там были, оставить: потому что никакого ни от кого в том деле послабления не значится». Синод представил со своей стороны, «что так как все целое Синода правительство во всем вероятно, потому по силе присяжной должности, определенных к оному делу членов без надлежащего следствия и без показания о том их действии порока, отрешать и общее определение отвергать по одним прихотям доносителя весьма неудобно».

После этого обявления, Сенат с Синодом предложили еще о том подумать и для совершенной резолюции быть опять на конференции в Сенате 4-го ноября. В следующем собрании Синод возобновил свои настояния, чтобы оставить во всей силе прежнее определение и основывался в своих требованиях на генеральном регламенте и церковных правилах. Так как Носов стал обличать Феодосия только с тех пор, как Феодосий назначен к нему следователем, то его показания и укоризны не должны иметь никакой вероятности. И по святым правилам, которые на той конференции и читаны (IV Всел. соб. 21 прав.), таким клеветникам на архиереев верить невелено. «Сенат, по силе оных правил регламента, определил, чтобы о том, где оному следованию быть, разсмотрение и указ учинить в Синоде». Синод полагал остаться при своем прежнем определении; но Болтин, «опасаясь, после означенных конференций, конфузий», словесно предложить, что «Носов, укоряя дерзко самаго вице-президента, и судом его не будет доволен; а поскольку в том деле, хотя и без совершенного доказательства, являются однакож не малыя важности, касающиеся до многих духовных и светских персон: то для лучшаго утверждения, чтобы впредь конфузий не было, доложить о том самому его императорскому величеству». Синод согласился. – 1-го декабря Феофан имел случай доложить об этом Государю. Государь приказал следовать то дело обще Синоду с Сенатом, определив к тому из обоих правительств по одной или по две персоны.

Во исполнение высочайшей воли, на конференции Синода с Сенатом 8-го декабря, назначены были от Сената граф Толстой, князь Юсупов и обер-прокурор Бибиков; от Синода – тверской архиепископ Феофилакт, симоновский архимандрит Пётр и обер-прокурор Болтин. Следование положено было производить и собрания иметь при синодальной канцелярии, в особливой аудиенц-камере, начав с 9-го декабря. Но болезнь и смерть Государя остановили на время ход этого дела.