XIV. События 1730 года. – Возобновление протестов Родышевского. – Аврамов. – Варлаам

Юный Государь Петр II скончался среди лучших надежд, возбужденных его живым умом и добрым сердцем и среди страшных неурядиц по всем частям управления, вследствие интриг верховников, оставивших, за своими интересами, государственные дела на произвол судьбы. Современники, плакавшие искренно и горько о смерти юного царя, оплакивали без сомнения не действительное потерянное благо, но свои надежды, утраченные со смертью юного царя. Грозные предчувствия страшили их и не обманули.

События, последовавшие за смертью Государя, так известны, что мы не считаем нужным повторять их. Для нас довольно того, как отнесся к ним Феофан.

Тотчас по смерти Государя, члены Верховного Совета и некоторые другие высшие сановники собрались в особой комнате для совещания о престолонаследии. Это было в 2 часа ночи, с 17-го на 18-е января. Сначала князь В. Л. Долгорукий просил и бывших во дворце трех архиереев подождать немного, известивши, что имеет быть совещание об избрании нового государя; но потом, возвратясь к ним, именем Верховного Тайного Совета сказал, что все члены соберутся в десятом часу утра, и чтоб в тоже время и они изволили прибыть с прочими синодальными членами и почетнейшим духовенством. Это значило, что присутствие их в собрании нашли лишним. Французский резидент при русском дворе, Маньян, писал своему правительству, что это устроил, с совершенным презрением к духовенству, князь Голицын, под тем предлогом, что оно уронило себя при избрании Екатерины.³²³

Утром собрался в Верховном Тайном Совете «великий собор». Когда великий канцлер обявил вслух всех об избрании на престол курляндской герцогини Анны, то Феофан предложил немедленно отслужить благодарственный торжественный молебен, положенный на этот случай. Но верховники, под разными предлогами, отклонили это предложение, положив совершить благодарение Богу, когда получено будет согласие от избранной Императрицы. «Тем, кто легко разсуждал – писал потом Феофан – довольно было простаго обяснения этой медлительности: захочет ли Анна царствовать? Но осторожнейшия головы глубочае нечто проницали и догадывалися, что господа верховные иной некий от прежняго вид царствования устроили, и что на нощном оном многочисленном своем беседовании сократить власть царскую и некими вымышленными доводами акибы обуздать и, просто рещи, лишить самодержавия затеяли».³²⁴

Верховники отправили депутатов в Митаву с предложением короны герцогине курляндской с тем, чтобы она управляла государством в подчинении Верховному Совету. Но в то же время, тайно от Совета, отправили от себя в Митаву гонцов – зять великого канцлера Головкина Ягужинский и курляндский резидент в Москве Левенвольд. Полагают, что и Феофан, еще до возшествия на престол Анны Иоанновны, пользовался её милостями,³²⁵ послал своего гонца с поздравлением и предложением своего содействия, если Анна пожелает возвратить себе права самодержавия.³²⁶ Судя по характеру и последующему образу действий Феофана, в этом нет ничего невероятнлго.

В промежуток времени между отездом и возвращением депутатов, совершились события, показавшие всю непрочность замышляемого плана. «Родился другой союз, – пишет Феофан, – осмоличному союзу противный. Знатнейшие, сиречь, из шляхетства сноситься и советовать стали, как бы действительно стать вопреки верховникам и хитрое их строение разрушить, и для того по разным делам, да ночною порою, собирались». Феофан сам о себе пишет, что он, в то время, всяким возможным прилежанием старался проведать, что сия другая компания придумала и что к намерению своему усмотрела.

Между тем пришел ответ из Митавы, принесший согласие Анны принять престол на предложенных ей условиях. Верховный Совет опять созвал в собрание все чины для рассуждения о государственном постановлении. Собрание было удивлено новыми сообщениями. Верховники предложили, чтобы все, кому угодно, заявляли свои мнения по поводу новоучреждавшейся формы правления, но на вызов их ни откуда не было ответа. Во время всеобщего напряженного состояния, князь А. М. Черкасский вывел всех из затруднения, попросивши времени порассудить о том свободнее. Между тем синодальные архиереи стали настаивать, что пора уже совершить благодарственное молебствие. Верховники согласились, не придавая этому политического значения. Между тем на молебне Синод приказал возносить имя Государыни с полным титулом, содержащим в себе самодержавие и, в тот же день, разослал повсюду письменные формы с полным титулом. Верховники поняли оплошность, но уж не посмели изменить титула. Дворянство много спорило об условиях, ограничивающих самодержавие, но не пришло ни к какому единодушному заключению.

10-го февраля пришло известие, что Государыня уж не далеко от Москвы. На встречу ей отправлена была депутация, состоявшая из архиереев со стороны церковного чина и трех сенаторов – со стороны гражданского. Долгорукий, сопутствовавший Императрице, подозрительно смотрел на этих депутатов и зорко наблюдал все их движения и наименования.

Когда наступило время присяги и прошел слух, что члены Верховного Совета составили новую присягу, то Феофан, собравши Синод и знатнейшее духовенство, предложив им послать за этой новосоставленной присягой, чтоб знать, почему присягать, потому что присяга – дело великое. Совет обещался прислать форму, однакож не прислал. Наконец духовенству повестили, что все собрались в церковь и их туда ожидают. Феофан советовал было не ходить туда, но не мог устоять против общей силы.

Верховные ласково попросили духовных присягнуть – первыми, потому что они пастыри всего народа и в духовных делах предводители; Феофан попросил слова и, в общих выражениях, сказал к собравшейся знати увещание, что присяга дело великое и чтобы никто безрассудно присягать не торопился.. Собрание смущено было этим словом. Потом Феофан попросил, чтобы наперед с амвона прочитали форму присяги, дабы все знали, на что присягают. Князь Д. М. Голицын начал было отклонять это предложение, однакож должен был согласиться и уступить. Так как форма составлена была робко и нерешительно, то не было предлога отклонять ее и все присягнули.

Между тем несогласное с замыслами Совета дворянство делало свое дело. Оно решилось подать Императрице прошение, чтобы она, отвергнув и уничтожив лживое курляндское письмо, приняла опять титул самодержавной. Говорят, что Феофан подарил Анне столовые часы, а под доскою их скрыл план, как надо действовать в решительную минуту.³²⁷ Утро следующего дня (25-го февраля) заключило собой ряд этих событий. На аудиенции, выпрошенной дворянством, во главе которого стояли князь Черкасский и граф Матвеев, Императрица приказала разорвать предложенные ей условия и вступила в права самодержавной Государыни.³²⁸

Когда все успокоилось, начались приготовления к коронации, а вместе с нею опять настали для Феофана тревоги и беспокойства.

Ход событий опять ведет нас к нашему знакомцу – Родышевскому. Маркелл жил в Симонове монастыре довольно свободно. К нему ходили всякие люди с разными приносами и он бывал у многих лиц. «В Симонове монастыре, – пишет Феофан, – был он, яко за арестом; а вольно было к нему приходить, кто похотел, и ему честною коляскою выезжать, куда изволил; и, как слышно, определено было ему, не ведаю чиим приказанием, довольное и честное пропитание».

Какие же теперь у него были планы и замыслы? Случайность свела его с новыми лицами, которые горячо взялись за его дело по разным побуждениям. Это были – духовник Императрицы, троицкий архимандрит Варлаам и бывший директор типографии, Михаил Петрович Аврамов. Мы познакомимся с этими лицами, имеющими большое значение в истории Феофана.

Аврамов родился в 1681 году; десяти лет определен был в Посольский приказ, которым, в ту пору, управлял дьяк Емельян Украинцев; на осьмнадцатом году послан был для письма и отправления посольских дел при после Матвееве в Голландию, где, кроме исполнения своих прямых обязанностей, обучался рисованию и живописному художеству «и за прилежное обучение тамошними жителями был похвален и печатными курантами опубликован». При возвращении оттуда на корабле, в Архангельске удостоился быть представленным Государю и с жалованьем отпущен к Москве; с 1702 по 1711 г. находился на службе в Оружейной палате, в звании дьяка; а в 1712 г., по именному, его величества указу, велено ему быть на житье в С.-Петербург и перевесть с собою из Москвы мастеровых людей оружейной палаты. Аврамов назначен, был цейхдиректором оружейной канцелярии и, по приказанию Петра, занялся устройством с.-петербургской типографии.³²⁹ «За труды мои, – писал Аврамов, – от его величества до толика был пожалован и возлюблен и допущен до таковой милости, что чрез два года в пожалованном от его ж величества доме моем во всякую неделю благоизволил бывать у меня время довольное, и со всяким своим монаршеским благим увеселением изволил приятно веселиться многократно, и с благочестивейшею великою Государынею Императрицею Екатериною Алексеевною, и с министрами имел в доме моем столовое кушанье с монаршеским своим милосердым снисхождением и с приятным увеселением, и всякое мое служение и рабское угождение весьма его величеству было от меня всегда благоугодно. И видев я толикую крайнюю его величества к себе милость, первый я и один докладывал его величеству, прося повелительнаго указа о сочинении полной истории о житии и о премудрых его величества монаршеских, Богом дарованных, преславных его делах и неусыпаемых трудах и подвизех. И получа указ, первый я начал и, шесть лет собирая из Кабинета и отвсюду надобныя к сочинению той истории ведомости, в сочинении оной истории трудился с прилежанием, и паки между теми трудами и особливую о всех славных его величества военных делах, с абрисами всех завоеванных городов и баталий и прочих прешпектов, сочинил книгу ж, которые мои труды были его величеству весьма благоугодны, и между своими и чужестранными министры от его величества оные мои труды стали быть славны.³³⁰ И такую видя его монаршескую еще наивящшую крайнюю к себе любовь и милость, паче и паче распалился сердцем и душею во всякое пред его величеством угождение. Тогда исконный всякого христианского добра завистник, лукавый сатана, за небрежное мое роскошное жиле, возмог с лукавыми возмущенными помыслы прикоснуться сердцу моему, подустил окаянный, яко бы для наивящшей его величеству рабской моей доброй послуги, надобно просить у его величества новопереведенных и его величеству от некоторых якобы разумных людей поднесенных, Овидиевых и Виргилиевых языческих книжичищ, для прочитания и ведения из них о языческих фабулах. И по моему прошению тотчас мне оныя книги изволил его величество пожаловать, которыя я читал денно и нощно с прилежанием и с охотою, и читанием их обезумился, выхвалял те книги его величеству, и выпрося о напечатании оных у его императорскаго величества указ, краткую из оных одну книжицу выбрав с абрисами лиц скверных богов и прочаго их сумазброднаго действа, в печать издал, и несколько напечатав, велел оные в народе публиковать и продавать. Таковыми, сатаною наученными, услугами от Бога дарованный смиренномудрый мой ум в оной моей жизни стал быть весьма помрачен. За то всем миролюбцам крайне стал быть угоден, и наипаче тогда, безумный, разглашен от многих умным человеком. От таковой человеческой тщетной славы паче и паче разгордевся, потерял от Бога дарованное смиренномудрое наше и оттоле совершенно уже начал жить языческих обычаев погибельное, пространное и широкое, словолюбное и сластолюбное жиле и, забыв страх Божий, впал во всякия телесныя прелестный непотребный мира сего непрестанныя роскошные дела и забавы, в пиянство, в ненасытный блуд и многое прелюбодейство и в прочии безумныя дела и злодейства. И в таковой смрадной тине валяяся не до конца от благоутробнаго Бога был оставлен, но, по Его всемогущей, всещедрой, отеческой о мне милости, часто иногда чувствовал и напоминал основательное от юности моей воздержное и смиренномудрое христианское житие. И таковым помыслом некогда совершенно умилився и опомняся, прибегл тогда с молительными горькими слезами пред отческий, благословенный от родителя моего чудотворный образ пречистыя Божия матери, именуемой Знамения, стоящей тогда в доме моем. И егда пред оным образом совершенно из глубины сердечной сокрушился, тогда и спасающая благодать Христова совершенно коснулася заблуждующему, окамененному моему сердцу. С сущим уже покаянием очистил исповеданием окаянную мою совесть и, получа епитимию, сподоблен причащения тела и крове Христовы, и оттоле милостию Божиею паки начах жити во всяком воздержании, боряся денно и нощно с плотию, с миром и с сатаною, положа тогда во уме моем твердое намерение оставить мир и всю его суету и маловременную прелестную красоту; к тому ж тайно на теле моем ношением тяжкой и острой власяницы наипаче воюющую мою плоть до конца истлил и умертвил. Таковое мое житие хотя укрыть пред Государем и пред всеми людьми, часто оговаривался, яко бы имею чахотную тяжкую болезнь. В таковой же моей жизни аще и случались на меня от бесов и от самаго сатаны, и от угодников его, злоковарных, лукавых, завистливых человек частыя нападения: овогда разными нечистыми сонными привидениями смущая чистые мои помыслы, овогда и явно отстращивая от заложнаго жития моего разными прелестными помыслы, колеблюще чистую мою совесть; иногда ночью беси взломали подо мною пол светлицы моея, который обычно прибит был гвоздьми прибойными; иногда же на заре утренней в светлицах моих учинили страшный гром невидимой никакой тяжелой вещи катанием; овогда в бане мой так пол и полки взломали, что и смотреть было удивительно, и тоя ж ночи, увязя голову в ясличных поперечниках, удавили возника моего; и прочия множественныя малосносныя терпению человеческому между женою и всеми людьми моими смущения, уныния и пустошныя ссоры и неспокойства непрестанно наносили; но, по милости Иисус Христове, от злохитраго его сатанинскаго и угодников его лукавых человек многаго на меня злоковарнаго нападения сильно оборонялся трудолюбным и воздержным житием, молитвою и постом. Между же всем тем, егда в прошлом 1716 году поднес его императорскому величеству генерал Яков Брюс, при самом тогда отбытии его величества в Голландию, новопереводную атеистическую книжичищу, со обыклым своим пред Государем в безбожном, в безумном, атеитистическом сердце его гнездящимся и крыющимся хитрым льцением, весьма лестно выхваляя оную и подобнаго ему сумазброднаго тоя книжичищи автора Христофора Гюенса, якобы оная книжичища весьма умна и ко обучению всенародному благоугодна, а наипаче к мореплаванию весьма надобна, и таковою своею обыклою безбожною лестью умысленно окрал Государя: которую книжичищу приняв Государь и не смотря, призвав меня, накрепко изволил мне приказать для всенародной публики напечатать оных целый выход, 1200 книг; и по тому именному указу, по отбыли его величества, разсмотрел я оную книжичищу, во всем богопротивную, вострепетав сердцем и ужаснувся духом, с горьким слез рыданием, пал пред образом Богоматери, бояся печатать и не печатать; но, по милости Иисус Христове, скоро положилося в сердце моем, для явнаго обличения тех сумазбродов-безбожников, явных богоборцев, напечатать под крепким моим присмотром, вместо 1200 книг, токмо 30 книг, и оныя запечатав, спрятал до прибытия Государева. Егда его величество изволил возвратиться из Голландии в С.-Петербург, тогда я, взяв вышереченную напечатанную сумазбродную книжичищу, трепещу поднес его величеству, донесчи обстоятельно, что оная книжичища самая богопротивная, богомерзкая, токмо единому со автором и с безумным льстивым ея подносителем, переводчиком Брюсом, к единому скорому угодна в струбе сожжению: которую тогда его величество для разсмотрения принять от меня изволил и, разсмотря, спустя с две недели, в народ публиковать их не приказал, а изволил приказать оныя напечатанныя книжичищи для отсылки в Голландию отдать сумазбродному переводчику Брюсу по многой его к Государю докуке. Тогда же скоро благоизволил чрез меня, последняго изверга, о заблуждении и о лукавых вымыслах еретиков Феодосия, Феофана, Гавриила и прочиих их единомышленннках обявить сицевым образом. Егда оные лестцы, вкратчися во многоутружденную его святую монаршескую душу и обольстя его, смело начали поносить и ругать сущее древнее благочестие, и через тетрадки и книжичищи и словесно потщались вводить свое зло честивое лжеучение, святыя церкве с явным ругательным поношением, и явно уже начали посты святые раззорять, дела добрая, яко ко спасению непотребная, отвергать, покаяние и умерщвление плоти, аки некая баснословия вменять, безженство и самовольное убожество в смех обращать, девство, аки вещь отнюдь не возможну быти, непщевать, и прочия стропотныя и узки пути жестокаго христианскаго жития в стези гладки и пространны изменять, и тако, под покрывалом имени христианскаго, стали везде осматривать и перебирать святыя мощи, ломать часовни и обирать святые образы, и обдирать их привесы и оклады, уничтожать все чудотворные образы, и прочия многия не на созидание истины, но на явное святыя церкве раззорение и древняго сущаго благочестия на опровержение, о них же всем православным христианам еще и тогда-ж стало быть весьма видно, и по се время во всех благочестивых сердцах с сожалением сердечным о том суще известно, обаче никто тогда за страх уст своих отверсти мог: егда же сущаго лютерскаго еретичества пиянством беснующийся ересиарх Феодос в приходской церкви чудотворный образ пречистыя Богородицы, именуемой Казанския, с явным обругав поношением, ободрал с него венец и прочее богатое украшение и привесы, возил оный образ с собою с самым ругательством: – тогда я написав на онаго еретика с единомышленники его, с доказами об их лукавых замыслах, к Государю челобитную, не обинуяся во дворце подал его величеству, и тогож дня изволил его величество в новопостроенном доме генерала господина Чернышева, у котораго тогда были крестины, со мною уединительно более часа, по челобитью моему, многие иметь разговоры, и с сущею милосердою монаршескою своею милостию отпустить меня изволил, а потом вскоре, в день торжества рождения цесаревны Елизаветы Петровны, на старом почтовом дворе при мне публично за столом его величество, где изволила тогда присутствовать и Государыня Императрица, с покойным митрополитом рязанским Стефаном, при Федосе и Феофане и Гаврииле и при прочих их единомышленниках, и при прочих архиереях и при министрах, изволил его императорское величество о чудотворных образах и других святыя церкве догматах иметь многие разговоры. И после того времени оные отчаянные смельчаки, яко земляные кроты забився в норы, с излишними своими вымыслы на долгое время было утихли, а потом паки мало-по-малу возникли и, паче прежняго укрепяся, привели его величество и в сочиненном ими и от них названном Духовном Регламенте подписаться и, под тем монаршеския руки страхом, духовных и мирских особ, без разсмотрния о крыющихся в оном Регламенте ересях, всех принудили подписаться. Тогда явно открылся с небесе гнев Божий: во время оно, в самое совершение благодарственныя о том службы Божией, явно стал быть изменен Государь в своем здравии, – опустились бо тогда лица его скрании и самый вид лица его в сущую скорбь изменился. Ей-ей не лгу, но самую истину пишу. Явно бо и моим сердечным очам Бог тогда открыл его императорскому величеству происшедшую во здравии в наказание перемену. Сего ради паче и паче многократно потом с самым жалостным сердечным моим сокрушением, во удобное уединительное время, в типографии или где токмо мог случай улучить, между разговорами других дел, возымев смелость о целости церковной, о правосудии, о введении всякой правды и о лукавом воровстве оных вышереченных……под овчими кожами покровенных еретиков, во осторожность его величеству неоднократно о всем вышереченном предлагал, а по нем и Государыне Императрице Екатерине Алексеевне, словесно же и письменно о делах благих доносил и, получа имянной ея величества по докладу моему указ, в поминовение Государя книгу Камень веры в печать произвел. А в державу его императорскаго величества Петра II и целую письменную мою книгу о благих во общество делах своеручно его величеству вручил, которая досталась в руки лукаваго Остермана и у него до времени полагалась.³³¹

Из этой автобиографии Аврамова видно, что Аврамов был человек изжитый, проникнутый ревностно по вере, но не имевший образования и необходимой подготовки для суждения о церковных делах. Чтобы составить о нем полное понятие нужно познакомиться с его проектами, которые он подавал всем государям, начиная с Петра I, Петру II, Анне Иоанновне и Елисавете Петровне.

В проекте, поданном Петру I, Аврамов советовал учредить в России государственных адвокатов, которые бы принимали от просителей челобитные и доношения и, рассмотревши их, посылали в надлежащая места, наблюдали, что по ним будет чиниться и ежедневно рапортовали о том в высший суд. Высший суд, выслушав те рапорты и положив краткую сентенцию, будет отправлять их в те места, где производится дело, дав с того определения за руками копии. На этих же адвокатов Аврамов полагал возложить попечение о колодниках, больных в госпиталях и бедных рабочих.

«Мнится быти добро – писал он далее в том же проекте – повелеть во всем государстве всякаго чина жителям избирать между собою мужей смысленных ежегодно, и из них определять жребием директоров и прочих им помощников в каждой дворов тысяче, которым в своих дворех всякаго чина и пола людям иметь переписныя книги, и по тем книгам о положенных сборах и о всяком человеческом нравоучении и о бедных людях о правильном призрении их иметь попечение. Против той переписи напечатать толикое число в малых тетрадочках: Славословие Божие, Царю небесный, Псалом пятидесятый, Символ, Заповеди Господни и церковный кратко,– и те тетрадочки разослать к архиереям по епархиям, а им роздать и разослать всех церквей к священникам. Начальникам же всех персон своей тысячи ежегодно представлять пред архиереев в епархиях, а где не обретается архиерея, то своего прихода пред священников. Им же каждую персону отпустить с сущим благословением, отдав тетрадь всякому, поучая страха Божия обучатися, и тое раздачу отмечать в переписных книгах; по которым тетрадочкам в следующий год пред ними каждому ответствовать. А те тетрадочки всегда при себе иметь всякому и тщиться читать или слушать во вся дни со вниманием. За подкомандными смотреть накрепко, чтоб были в своих определеннных дворех по вся дни с предложением, дабы в каждом доме, при собрании всех домовых, прочтены были вышереченные тетрадочки, о чем по вся дни репортовать своим директорам письменно». Наконец, Аврамов советует учредить школы, странноприимницы, госпитали и, для этой цели, предлагает принять у него, с его медноплавильного завода, несколько сот пудов меди и переделать ее в деньги, которыми и уплачивать государственные расходы.

После Петра, Аврамов как видно из его автобиографии, подавал такие же проекты Екатерине; и Петру II. Но поданный этому Государю проекта «попал в руки лукаваго Остермана и до времени погас». В 1730 году, Аврамов подал такой же проект Императрице Анне Иоанновне, под заглавием: «О должности, как ся императорскому величеству управлять христианскою, боговрученною ея величеству империею». Проект его состоит из 27 пунктов, из которых мы выпишем главнейшие. «В начале всего, по заповеди Христовой, настоящую присяжную страшную клятву впредь весьма оставить надобно, понеже о том и св. Златоуст в беседах на деяния, в нравоучении восьмом, пишет, яко клянущиеся ниже на праг церковный вступить суть достойны, и не клястися отнюдь, паче же Бога свидетеля не призывати. Наипаче же, для самаго сущаго и глубочайшая вашего величества пред Спасителем Богом смирения, потребно быть в России паки святейшему патриарху, самому благоговейному мужу, не от польских и малороссийских людей, с которым, за оное крайнее вашего величества христианское смирение, без сомнения, вся дела, во имя Христово, исправите в наилучшее. Весьма надо бы иметь вашему величеству всех дел своих вершенных, и которыя еще замышлены, быть имеют и действоваться, всегдашнюю записку, что в которое время указом чинить повелено будет, или что впредь чинить положится, также и походы и вся повседневныя действа и поступки, ради многих польз, от сего имеющих произойти, а наипаче ради истории вечной достохвальнаго вашего царствования. Ради, записки повседневных действ вашего величества иметь одного избраннаго и вернаго человека, которому открывать все свои намерения и указы. Оный бы избранный вашего величества тайных дел приобщник, записывая обстоятельно все ваши повеления и указы, такожде действия и провождения повседневныя, и усмотрев время свободное вашему величеству, когда изволите упраздниться от дел, прочитывали исправно пред вашим величеством. Праведно бы оный доносил вашему величеству, что усмотришь к лучшей христианской пользе, в премудрых советах указов и повелений ваших изяснял бы правилами Божиими и законами св. отец и гражданскими оные ваши, указы. Во всем с патриархом о полезном правлении духовенства российскаго сноситься и о лучшей пользе промышлять, чтоб оное духовенство в древнее ввесть благочиние и доброе благосостояние. И все гражданств уставы и указы обретающиеся с ним разсмотреть прилежно, согласны ли они с законом Божиим и церковными св. отец уставами, такожде и с преданиями церковными и, буде которые не согласны, те бы отставить, а впредь узаконить в согласия Божьяго закона и церковнаго разума».

Кроме этого краткого проекта, Аврамов написали еще пространный и подал архимандриту Варлааму для представления её величеству. – Наконец, по ревности своей к похвале её величества, он написал книгу под заглавием: «усердие верных рабов, немогущее внутрь сердца вместиться, аки огнь или источник воды живыя».

Что за лицо был духовник Императрицы – Варлаам?

Нам не случалось ни читать ни слышать, чтобы это лицо заявило себя чем-нибудь со стороны ума, характера и разумного труда на пользу Церкви. Напротив, все свидетельства выдают его человеком малообразованным, искательным, льстивым, наружно-благочестивым, но неразборчивым на средства к достижению своих целей. Мы не знаем, с чего и как началась его карьера; но в 1710 году встречаем его переславским архимандритом и духовником Императрицы (в ту пору еще просто) Екатерины Алексеевны.³³²

Вскоре после учреждения Синода, Варлаам попал было под следствие за одно, довольно крупное дело, которое открылось в 1721 году, по доносу местного инквизитора; но Государь, без сомнения по ходатайству его духовной дочери, простил ему вину его, как бывшую до учреждения Синода.³³³ В 1726 году, 14-го июля, Варлаам переведен в Троицкий Сергиев монастырь³³⁴; а после восшествия на престол Императрицы Анны Иоанновны получил от неё в дар мызу на петергофской дороге (бывшую прежде дачею сестры государыниной Екатерины Иоанновны), где устроил церковь и небольшой монастырь, в котором был потом (в 1737 г.) и погребен.

К этому то лицу примкнул теперь Родышевский. Оно было тайною пружиною всех последующих действий Маркелла.

Придворное положеше давало ему силу и значение. Многие думали даже, как и сам он уверен был, что его сделают патриархом и рассчитывали на его будущее положение. Свидания Родышевского с Варлаамом сначала не были часты и разговоры не могли быть откровенны, потому что Варлаам был слишком осторожен и скрытен; но, на свою беду, вмешался в их дело Аврамов, один из тех, каких всегда много собирается вокруг влятельных духовных лиц, и завел Маркелла в такие дебри непроходимые, из которых уже трудно было выбраться.

Аврамов бывал у Варлаама и толковал с ним о современных лицах и событиях. «Приходил к нему по утрам, до приезду всяких властей и господ, рано и часто, мало не по вся дни, и лошадей своих с саньми оставливал на троицком подворье и вхоживал к нему, архимандриту, в келью; разговоры имели многажды наедине и в то время всех прочих высылали вон в другия кельи». У них было много общего во взглядах и в понятиях. Но один был осторожен и скрытен: другой многоречив и распущен; – один защищен был своим положением и укрывался за него при всяком случае: другой выставлял на вид свою ревность к вере и шел навстречу всяким неприятностям, утешаясь мыслию о страдании за веру; – у одного известный склад понятий был следствием его неразвитости; у другого – реакцией против прежней распущенности; – один про себя жил по-барски: другой тайно мучил себя веригами и разными лишениями.

Аврамов льстил ему, как единственной надежде Церкви – светлой звезде, сияющей среди всеобщего мрака неверия и нечестия, – будущему патриарху, который исторгнет с корнем лютерские и кальвинские ереси, раснространившиеся в народе и поддерживаемые самими церковными правителями. Обоим оберегателям веры и благочестия Родышевский (общий их знакомец) казался мучеником за веру, за святое православие. Аврамов спросил Варлаама: «нельзя ли попросить Императрицу, чтоб освободить Маркелла из под караула»? – «Пусть напишет прошение – отвечал Варлаам – а на книги, что знает, изяснение». Аврамов передал ответ Варлаама Родышевскому и сказал, чтоб он написал прошение с изяснением против Феофана. Родышевский написал на высочайшее имя прошение и отдали Аврамову, а Аврамов Варлааму.

«Имеются предложения мои с пунктами о правовой в правительствующем Сенате на новгородскаго архиерея Феофана в противностях его к святой Церкви, по которым предложениям моим и по пунктами доселе суда не произведено, а я многажды и иман и бит и давлен и едва не удавлен и кован, и единожды со всего не токмо монашескаго, но что ни было на мне платья совлечен, так многое время сидел под жестоким караулом, о чем в деле в Сенате и Преображенском приказе обретается. Всемилостивейшая Государыня Императрица! Вашего императорскаго величества прошу, повели, великая Государыня, оное дело ради самаго Бога перед самую себе взяв, разсмотреть и мне с ним, новгородским архиереем, очную ставку дать. А при сей челобитной и подобны тем, каковы я мог спамятовать и подал на него apxиерея новгородскаго, пункты предлагаются». Пункты эти почти теже самые, которые мы видели выше в изложении процесса Родышевского с Феофаном в 1726 году. Но Родышевский присовокупил к ним реестр свидетелей, при которых имелись от новгородского и от его согласников и учеников противности церковные.

Вместе с прошением и пунктами Родышевский подал Варлааму на высочайшее имя прошение, чтобы еретические руки Феофана, архиерея новгородского, не допускать до миропомазания и коронования её императорского величества, потому что-де второго императора, Петра Алексеевича, короновал он Феофан и Государь-де скоро скончался; чтоб-де и её императорского величества здравие охранить». Аврамов подал и эту челобитную Варлааму; но, подал ли Варлаам Государыне, неизвестно.

В одно время с ним подал такую же челобитную Государыне другой противник Феофана – Носов.

«По истинным моим обявлениям, бывший псковский архиерей, что ныне новгородский же, Феофан, с общаго согласнаго совета с (бывшими новгородским архиереем) Федосом содержав престол псковскаго архиерейства, не только тож чинил, но и превосходство во многих преступлениях показал, так что всех онаго злодейств, кроме того, ежелиб он сами пришед в чувство и обявил своим показанием, и следовать невозможно. Но однакож о известных, якобы уже о изследованных, и зде обявляется. Во время архиерействования своего в Пскове многия святыя церкви и монастыри, для богомерзскаго своего лакомства, псковскому архиерейскому дому приписал, от которых вотчины и всякие доходы отнял и к оному дому присовокупил и священнослужителей отрешил и тем оных безгласных учинил. Ещеж от них церковные имения, всякую утварь и колокола, отобрав распродал и в непристойный монашеству роскоши употребил. А колико в бытность его во Пскове церквей и монастырей к помянутому дому приписано и опустошено, о том имеется известие и в псковском архиерейском доме; токмо о забранных от тех церквей и монастырей имениях о верностном от того дому ответствии, без допросов отрешенных священнослужителей, надежды не имеется, для того, что много оных брано и без записок. Оным же злодеем, Феофаном, и в главной соборной ризнице со священных облачений крупный жемчуг обиран, который сообщником его, таковым же церковных имений татем, иеродиаконом Адамом продаван и получаемыя деньги на общую их, непристойную монашеству, роскошь употреблены: из каковых облачений и в Синоде епитрахиль и пелена в лице поличнаго имеется. По его же Феофанову велению, бывшим при нем судиею, архимандритом Маркеллом Родышевским, собранный от святых икон привески отвезены в Ригу и променены на несколько бутылок заморских питей, а о количестве должен обявить помянутый Родышевский. В оное ж свое архиерействование во Пскове как собранному до него, так и при нем родившемуся хлебу, чинена всегдашняя продажа, а деньги употреблены им в вышесказанную роскошь; и не за долгое время переведения его на новгородское архиерействование, при вышеобявленном Родышевском, продано хлеба без мала на десять тысяч рублев, и в самое короткое время деньги употреблены в помянутую ж роскошь. И за вышеобявленными злодействы, оный Феофан, чрез лукавственный свой происк, на престол новгородского архиерейства произшел, и следуемые в собрании высоких правительств, по протестам моим, на помянутаго Федоса и его сообщников дела, якобы безподозрительный, исходатайствовал для следования и решения в свои руки, а по исходатайствовании вверил следовать самим ответчикам, которые, для своей и прочих товарищей своих выправок, чинили, как бы к пользе их удобнее. Из собранных Федосом и его сообщниками, от продажи грабленных ими от монастырей и церквей имений, денег, которыя запечатаны были по имянному указу, оный Феофан из за печати едва что не все похитил, о чем известие и в высокоправительетвующем Сенате имеется. Також и описной купно с оными деньгами хлеб мало что не весь расточил, и получаемые денежные и хлебные доходы в непристойныя монашеству роскоши тратить весьма необычно. О вышеобявленных его Феофановых злодействах уже давное время известие имеется; токмо оный, чрез лукавственные свои происки, якобы безпорочный над духовными начальствует и весьма подвизает гнев Божий, который из сих самых знатных дел его познавается. В прошлом 1724 году оный Феофан, с подобным злодеем и еретиком, бывшим новгородским архиереем, чернцом Федосом, при коронации блаженныя и вечнодостойныя памяти Государыни Императрицы Екатерины Алексеевны, допущены были до помазания. Також и при коронащях блаженныя и вечнодостойныя памяти его величества, Петра II, Императора и Самодержца всероссийскаго, в 1728 г. он Феофан в помазании первенствовал: и изволением Божиим царствование их императорских величеств было весьма маловременно. Его ж блаженныя и вечнодостойныя памяти императорскаго величества, Петра II, обручал он Феофан с двумя невесты, но и то неисполнилось. Еще ж блаженныя памяти государыни цесаревны Анны Петровны с его королевским высочеством Голстинским при венчании первенствовал – и ея высочества жизнь пресеклась вскорости ж. Того ради я всенижайший, по ревностной моей рабской верности, обявляю, дабы онаго злодея, за вышесказанными известными злодействы и прочими преступлении, о которых упомянуто в прежних моих обявлениях и пространнее впредь доказательствами изяснится, в грядущий день радости вашего всепресветлейшаго императорскаго величества коронации, к помазанию еретическая святотатственная его рука допущена не была». – Но прошения эти не были уважены.

28-го апреля (1730 г.), во вторник, совершилась коронащя Императрицы обыкновенным порядком. Феофан, как старший из епископов, первенствовал в церемонии коронования и миропомазания Государыни³³⁵ и, от лица всего народа, сказал ей приветственную речь, в которой искусно сопоставил теперешнее величие её с предшествовавшим бедственным и униженным состоянием, что без сомнения приятно было Императрице. Впоследствии он много раз говорили на эту тему во дни её праздников. «Кому неизвестны бывшия твоя доселе скорби? В летах отроческих постигло сиротство, в юношеском возрасте, еще брачным, тако рещи, свещам неугасшим, помрачило вдовство. Ещеж тыя слезы не осохли, а пришла нужда плаката и о злоключении единоутробной крови. В том же самом ненастии поразил гром матерней смерти – сталож уже другое то осиротение. Да скоро и третие послал Бои по умершем державном дяде. А тесноту сердца твоего в безчестии и гонении, да еще от безбожнаго раба (т. е. Меншикова), которыми напишем шарами? И еще того не конец. Судил Богислышати и дражайшаго племянника в вышняя отшествие Богом венчаннаго Государя нашего. И аки бы недовольно того, между всеми теми – хлеб за скудостда своею горький и то не вовсе надеждный, таки что притча вдовы горлицы, на сухом древе седящей, на тебе истину получила». – Проповедники в самых небесных явлениях подметили сочувствие с общею настроенностью народа. «Но и самое небо, нынешними коронациии твоей определенным днем, тожде о тебе Божие смотрение, аки бы нарочно, изобразует; понеже, по долгом из утра туманном помрачении, как стала пора к славному сему шествию, всечистым сиянием просветилось». Без сомнения, тому же поэтическому увлечению надо приписать и сравнение Государыни с пророчицею Анною и восклицания в роде следующих: «О ветво святая святаго корене, красото и славо всероссийская»!

Последнее было по крайней мере преждевременно. На другой день, 29-го апреля, Феофан говорил ей во дворце приветственную речь от лица духовенства.³³⁶