Глава 8. Богатство земное и небесное

В следующей части Нагорной проповеди Иисус уделяет основное внимание теме земного богатства. Как и в шести антитезах, в которых Он противопоставлял Свое учение ветхозаветным постановлениям, в этом отрезке проповеди активно используется антитетическая форма: противополагаются сокровища на небе и сокровища на земле (Мф. 6:19–20), свет и тьма (Мф. 6:23), Бог и маммона (Мф. 6:24), искание Царства Божия и забота о завтрашнем дне (Мф. 6:33–34). Практически вся эта часть Нагорной проповеди имеет параллели в Евангелии от Луки: на них, а также на имеющиеся разночтения, мы будем указывать по ходу дела.

Иисус считал богатство препятствием к достижению Царства Небесного (Мф. 19:23–24; Мк. 10:23–25). Он подчеркивал, что жизнь человека не зависит от изобилия его имения (Лк. 12:15). Богатых он обличал в притчах (Мф. 13:22; Мк. 4:19; Лк. 12:16–21; 8:14), противопоставляя им нищих. В притче о богаче и Лазаре первый после смерти попадает в место мучения, второй – на лоно Авраамово. Находящемуся в муках богачу в ответ на его просьбу о милости Авраам говорит: Вспомни, что ты получил уже доброе твое в жизни твоей, а Лазарь – злое; ныне же он здесь утешается, а ты страдаешь (Лк. 16:19–31). В этом же духе Иисус трактует тему богатства и нищеты в Проповеди на равнине: Блаженны нищие, ибо ваше есть Царствие Божие... Напротив, горе вам, богатые! ибо вы уже получили свое утешение (Лк. 6:20, 24).

Осуждая любостяжание и сребролюбие (Лк. 12:15; 16:13–14), Иисус призывал богатых раздавать свое имение. Богатому юноше Он говорит: Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах (Мф. 19:21; Мк. 10:21; Лк. 18:22). Здесь мы встречаем ту же идею небесной награды, что и в Нагорной проповеди.

Милостыня и раздача денег нищим – один из путей к спасению. Мытарь Закхей, обрадованный посещением Иисуса, обещает Ему: Господи! половину имения моего я отдам нищим и, если кого чем обидел, воздам вчетверо. В ответ на этот искренний порыв Иисус говорит Закхею: Ныне пришло спасение дому сему (Лк. 19:8–9). Богатому фарисею, у которого Иисус оказался в гостях, Он советует:

Когда делаешь обед или ужин, не зови друзей твоих, ни братьев твоих, ни родственников твоих, ни соседей богатых, чтобы и они тебя когда не позвали, и не получил ты воздаяния. Но, когда делаешь пир, зови нищих, увечных, хромых, слепых, и блажен будешь, что они не могут воздать тебе, ибо воздастся тебе в воскресение праведных (Лк. 14:12–14).

Именно в этом контексте следует понимать те разделы Нагорной проповеди, в которых затрагиваются темы земных сокровищ, служения маммоне, заботы о завтрашнем дне.

Первый раздел рассматриваемой части Нагорной проповеди посвящен земным и небесным сокровищам:

Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут, ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше (Мф. 6:19–21).

У Луки мы читаем несколько иную версию, отличающуюся в начале, но почти идентичную в конце: Продавайте имения ваши и давайте милостыню. Приготовляйте себе мешки⁴⁰⁷ не ветшающие, сокровище неоскудевающее на небесах, куда вор не приближается и где моль не съедает, ибо где сокровище ваше, там и сердце ваше будет (Лк. 12:33–34).

Ключевым здесь является трижды повторенное слово «сокровище» (θυσαυρός). Что в данном случае понимается под сокровищами на небесах? Ответ могут дать две короткие притчи, вошедшие в серию притч, произнесенных Иисусом из лодки:

Еще подобно Царство Небесное сокровищу, скрытому на поле, которое, найдя, человек утаил, и от радости о нем идет и продает все, что имеет, и покупает поле то. Еще подобно Царство Небесное купцу, ищущему хороших жемчужин, который, найдя одну драгоценную жемчужину, пошел и продал все, что имел, и купил ее (Мф. 13:44–46).

Сокровище на небесах – не что иное, как Царство Небесное. Оно дороже всех земных богатств: от радости о нем можно отказаться от всего остального. Поведение героев обеих притч кажется необъяснимым с точки зрения обычной человеческой логики. Но вся Нагорная проповедь начиная с заповедей Блаженства призвана опровергнуть эту логику. Вместо нее вводится иная логика, строящаяся не на расчете, а на порыве сердца.

Что же касается сокровища на земле, то под ним понимаются как материальное благосостояние в целом, так и любые материальные блага в частности. Обладание богатством может создать угрозу для жизни человека. Но еще большую угрозу оно создает для вечной жизни.

Слова Иисуса о ржавчине и моли нашли отклик в сердцах учеников Иисуса. Один из них, Иаков, брат Господень, в своем послании развивает те же мысли, используя похожие образы:

Послушайте вы, богатые: плачьте и рыдайте о бедствиях ваших, находящих на вас. Богатство ваше сгнило, и одежды ваши изъедены молью. Золото ваше и серебро изоржавело, и ржавчина их будет свидетельством против вас и съест плоть вашу, как огонь: вы собрали себе сокровище на последние дни (Иак. 5:1–3).

Здесь термин «сокровище» указывает на земное богатство, которое становится причиной осуждения человека на Страшном суде.

Апостол Павел, вероятно, был знаком со словами Иисуса о сокровище на небесах. В Первом послании к Тимофею он употребляет близкие по смыслу выражения:

Богатых в настоящем веке увещевай, чтобы они не высоко думали о себе и уповали не на богатство неверное, но на Бога живого, дающего нам всё обильно для наслаждения; чтобы они благодетельствовали, богатели добрыми делами, были щедры и общительны, собирая себе сокровище, доброе основание для будущего, чтобы достигнуть вечной жизни (1Тим. 6:17–19).

Здесь под собиранием сокровища для вечной жизни понимаются добрые дела. Именно в таком ракурсе тема богатства будет рассматриваться в дальнейшей экзегетической традиции. Призыв Иисуса к полному отказу от богатства будет, как и у Павла, модифицироваться в призыв к богатым делиться с бедными. Во II веке Климент Римский увещевает христиан Коринфа: «Богатый, подавай бедному, и бедный, благодари Бога, что Он даровал ему, чрез кого может быть восполнена его скудость»⁴⁰⁸.

На рубеже II и III веков Климент Александрийский пишет целый трактат на тему «Кто из богатых спасется?». Его можно считать первой христианской апологией богатства. Он начинается с рассмотрения слов Иисуса: Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие (Мф. 19:24). Вопреки кажущейся безапелляционности этих слов Климент считает, что «наследие Небесного Царства для богатых не полностью отрезано, если они следуют заповедям». Более того, как человек может исполнять заповеди, касающиеся благотворительности, если у него нет на это средств? Как он может голодных питать, жаждущих поить, нагих одевать, бездомным давать кров, если сам ничего не имеет? Климент приводит примеры из Евангелия, свидетельствующие о том, что Иисус не от всех требовал полностью раздавать богатство. В частности, Закхей пообещал половину своего имения отдать нищим, и этого оказалось достаточно для спасения (Лк. 19:8–9)⁴⁰⁹. Климент приходит к следующим выводам:

Итак, не следует разбрасывать богатства, которые и для ближних могут быть полезными. Потому что собственность есть то, что приобретается, а имуществом называется то, что полезно и создано Богом для пользы людей. Поистине богатства и собственность существуют и подчинены нам некоторым образом так же, как материал и орудия тому, кто знает, как правильно распорядиться ими. Если ты искусно пользуешься ими, из-под руки твоей выходят художественные вещи; если же умения ими пользоваться тебе недостает, то и вещи принимают неприглядный вид, хотя сами они и в этом не виновны. Точно таким же образом и богатство есть орудие. Ты можешь правильным образом им пользоваться – тогда оно служит к твоему оправданию; если же кто не умеет пользоваться им как следует, тогда оно становится орудием неправедности. Назначение его – служить, а не господствовать... Поэтому нужно не столько отрешаться от богатства, сколько душу от страстей освобождать: они затрудняют собой правильное пользование богатством. Кто добр и праведен, тот и богатство будет употреблять во благо. Следовательно, отречение ото всего, чем кто владеет, и продажу всего своего имущества нужно так понимать, что сказано это по отношению к душевным страстям⁴¹⁰.

Перед нами пример толкования, в котором радикализм призыва Иисуса к отказу от богатства значительно смягчен и частично аллегоризирован. Автор трактата считает возможным понимать призыв к отказу от богатства метафорически – как призыв бороться со страстями. И доказывает, что богатство плохо не само по себе: оно становится опасным, когда человек порабощает себя ему. Напротив, если он употребляет его для милостыни и добрых дел, тогда богатство не только не приносит ему вреда, но, наоборот, открывает ему путь к спасению.

Дальнейшая экзегетическая традиция двигается в том же русле. Призыв не собирать сокровища на земле трактуется прежде всего как увещание не становиться рабом богатства:

«Где сокровище человека, там и сердце его»... Немалый для тебя вред будет заключаться в том, что ты будешь прилеплен к земному, будешь рабом вместо свободного, отпадешь от небесного, не в состоянии будешь помыслить о горнем, а только о деньгах, о процентах, о долгах, о прибытках и мелкой торговле. Что может быть бедственнее этого? Такой человек впадает в рабство более тяжкое, чем рабство всякого раба, и, что всего гибельнее, произвольно отвергает благородство и свободу, свойственные человеку. Сколько ни беседуй с тобой, имея ум, пригвожденный к богатству, ты не можешь услышать ничего полезного для себя. Но подобно псу в конуре, прикованный к заботам о деньгах крепче цепи, бросаешься ты на всех приходящих к тебе – занимаешься только тем, чтобы для других сохранить лежащее у тебя сокровище⁴¹¹.

Предостерегая от порабощения богатству, Иоанн Златоуст при этом не только не осуждает имеющих богатство, но, напротив, доказывает (вслед за Климентом Александрийским), что богатство само по себе является благом, а не злом, и призывает богатых помогать бедным:

Не то я говорю, чтобы иметь богатство было грешно, грех – не разделять его с бедными... Бог не сотворил ничего плохого, но все хорошо весьма (Быт. 1:31). Следовательно, и богатство – добро, но тогда, когда оно не завладевает имеющими его, когда оно избавляет ближних от бедности. Как свет не был бы добром, если бы не прогонял мрака, но еще увеличивал его, так и богатство я не назову добром, если оно не избавляет от бедности, но умножает бедность. Богат тот, кто не нуждается в том, чтобы брать у других, но сам помогает другим; а кто пытается брать у других, тот не богат, но беден. Таким образом, не богатство есть зло, а бедственное настроение души, обращающее богатство в бедность⁴¹².

Следующий раздел проповеди на первый взгляд не имеет связи с предыдущим и выглядит как вставка, особенно если учесть, что после нее речь Иисуса возвращается к теме земного богатства:

Светильник для тела есть око. Итак, если око твое будет чисто, то всё тело твое будет светло; если же око твое будет худо, то всё тело твое будет темно. Итак, если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма? (Мф. 6:22–23).

В параллельном месте у Луки формулировки несколько изменены: Итак, смотри: свет, который в тебе, не есть ли тьма? Если же тело твое все светло и не имеет ни одной темной части, то будет светло всё так, как бы светильник освещал тебя сиянием (Лк. 11:35–36). Если в версии Матфея изречение построено на двух парах противопоставлений (чисто – худо, светло – темно) то в версии Луки это противопоставление отсутствует. Если у Матфея Иисус говорит об оке и теле, то у Луки – только о теле. Изречение о свете, который является тьмой, у Матфея завершает поучение, у Луки является его отправной точкой.

Употребление прилагательного ἁπλοῦς в значении «чистый» необычно: буквально оно означает «простой». Ключевым словом в обоих случаях является «око», а также термины «свет» и «тьма», имеющие богатую семантическую нагрузку в библейской традиции.

Образ ока используется для указания на зрение как способность отличать свет от тьмы. Если человек утрачивает эту способность, он становится слепым. Слепота бывает как физическая, так и духовная, о чем Иисус говорит в беседе с фарисеями после исцеления слепого: На суд пришел Я в мир сей, чтобы невидящие видели, а видящие стали слепы. Эти слова вызвали недоумение фарисеев, спросивших: Неужели и мы слепы? Иисус ответил: Если бы вы были слепы, то не имели бы на себе греха; но как вы говорите, что видите, то грех остается на вас (Ин. 9:39–41).

Речь здесь, как и в Нагорной проповеди, идет о способности человека различать между добром и злом, отличать ценности истинные от ценностей ложных. Учитывая связь с предыдущим текстом о сокровищах на небе и на земле и с последующими словами о Боге и маммоне, можно говорить о том, что духовная слепота – это отсутствие у человека или утрата им способности делать правильный выбор. И наоборот, присутствие у него духовного ока – это наличие внутреннего голоса, помогающего ему распознавать истинные и непреходящие ценности, которые неподвластны времени, не могут быть повреждены молью и ржавчиной, не могут быть отняты или украдены.

Использование образа «худого ока» (или «злого глаза») восходит к Ветхому Завету, где говорится о глазе, немилостивом к нищему (Втор. 15:9); о глазе, который жалеет милостыню (Тов. 4:7); о злом глазе, завистливом на хлеб (Сир. 14:10). Что же касается образа чистого ока, то его следует рассматривать в общем контексте учения Иисуса о внутренней чистоте или простоте, которая должна быть свойственна Его ученикам (выражение ὀφθαλμός ἁπλοῦς буквально означает «простое око»).

Христианские толкователи под оком часто понимают ум, сердце или совесть. Блаженный Августин пишет: «Это место следует понимать так, что мы знаем, что все наши дела чисты и желанны в глазах Божиих в том случае, если они творятся с чистым сердцем»⁴¹³. По словам Иоанна Златоуста, «что значит глаз для тела, то самое и ум для души». Поэтому «если относительно тела мы более всего заботимся о том, чтобы иметь здоровое зрение, то и относительно души преимущественно должны заботиться о здравии ума»⁴¹⁴.

Отдельного внимания заслуживает использование понятий «свет» и «тьма». Противопоставление этих понятий проходит через всю Библию. Книга Бытия начинается с того, что Бог создает свет, видит, что он хорош, и отделяет его от тьмы (Быт. 1:2–4); таким образом, с самого начала свет отождествляется с добром и становится универсальным символом добра. Кроме того, свет становится символом Бога, Его славы и Его присутствия: Господь – свет мой и спасение мое (Пс. 26:1); Во свете Твоем мы видим свет (Пс. 35:10); Пошли свет Твой и истину Твою (Пс. 42:3); Придите, и будем ходить во свете Господнем (Ис. 2:5); Господь будет тебе вечным светом (Ис. 60:19).

Тьма, напротив, является универсальным символом зла и отсутствия Бога. Шеол (ад) мыслится как страна тьмы и сени смертной, страна мрака, где нет устройства, где темно, как самая тьма (Иов 10:21–22). Тьма и свет противопоставляются как два полярных начала – злое и доброе: Когда я чаял добра, пришло зло; когда ожидал света, пришла тьма (Иов 30:26); День тот да будет тьмою; да не взыщет его Бог свыше, и да не воссияет над ним свет! (Иов 3:4); Стезя праведных – как светило лучезарное, которое более и более светлеет до полного дня. Путь же беззаконных – как тьма; они не знают, обо что споткнутся (Притч. 4:18–19); Восстань, светись, [Иерусалим], ибо пришел свет твой, и слава Господня взошла над тобою. Ибо вот, тьма покроет землю, и мрак – народы; а над тобою воссияет Господь, и слава Его явится над тобою (Ис. 60:1–2).

При этом подчеркивается, что тьма не может победить свет, скрыть человека от лица Бога: Скажу ли: может быть, тьма скроет меня, и свет вокруг меня сделается ночью? Но и тьма не затмит от Тебя, и ночь светла, как день: как тьма, так и свет... (Пс. 138:11–12). Более того, и свет, и тьма призваны благословлять Господа (Дан. 3:70).

Символика света имеет особое значение в корпусе писаний Иоанна. Но и в синоптических Евангелиях, в частности у Матфея, эта символика также присутствует, в том числе в Нагорной проповеди (Мф. 5:14–16). « Сыны света» в речи Иисуса противопоставляются «сынам века сего» (Лк. 16:8). Выражение «сыны света» не встречается в Ветхом Завете, однако встречается в кумранских рукописях, где этим выражением обозначают себя члены общины ессеев; в этих же рукописях «сыны света» нередко противопоставляются «сынам тьмы»⁴¹⁵. Аналогичное словоупотребление мы находим у апостола Павла: Ибо все вы – сыны света и сыны дня: мы – не сыны ночи, ни тьмы (1Фес. 5:5).

Смысл слов если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма? (Мф. 6:23) можно передать следующим образом: если в человеке нарушено соотношение между светом и тьмой, если он утратил правильную систему координат, он уже не способен отличить добро от зла, сделать правильный выбор между богатством земным и небесным, между Богом и маммоной. Так образ светильника для тела становится связующим звеном между тем, что ему предшествовало, и тем, что за ним следует.

Не случайно, толкуя слова Иисуса о богатстве, Иоанн Златоуст обращается к образу тьмы. Этот образ помогает ему яркими красками описать людей, помрачивших ум земным богатством:

...Как находящиеся во тьме ничего не могут ясно разобрать, и когда увидят веревку, думают, что это змея, а когда увидят горы и дебри, умирают от страха, так и корыстолюбцы по своей подозрительности страшатся того, что для других кажется не страшным. Они страшатся бедности или, скорее, страшатся не только бедности, но и всякого незначительного убытка. Если потерпят какой-либо малый ущерб, то печалятся и сокрушаются гораздо больше, чем те, которые не имеют даже необходимой пищи. Многие из богачей, не снеся такого несчастья, даже удавились⁴¹⁶.

Серию поучений, посвященных теме богатства земного и небесного, продолжают следующие слова:

Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и маммоне (Мф. 6:24).

В параллельном месте Луки добавлено лишь слово «слуга»: Никакой слуга (οἰκέτης) не может служить двум господам...(Лк. 16:13). В остальном текст идентичен. У обоих евангелистов использован глагол δουλεύειν (служить), указывающий на рабский труд (от δοῦλος – раб).

Рабство было широко распространенным в древнем мире институтом. В Израиле рабство существовало со времен Авраама. Рабами становились иноплеменники, взятые в плен (Втор. 21:10) или купленные у окрестных народов (Лев. 25:44). В рабство можно было попасть по причине бедности (Лев. 25:39) или за долги (4Цар. 4:1). Раба покупали за деньги – буквально за серебро (Быт. 17:12); он и воспринимался как имущество (букв. «серебро») своего хозяина (Исх. 21:20–21). Правовое положение рабов в Израиле регулировалось законом, который вносил некоторые ограничения во власть над ними хозяев (Исх. 21:1–11, 21, 26–27; Лев. 25:39–55).

Иисус не оспаривал рабство, как не оспаривал другие существовавшие в его время социальные институты. Ранняя Церковь также не оспаривала этот институт. Апостол Павел призывал рабов повиноваться господам со страхом и трепетом... служа с усердием, как Господу, а не как человекам (Еф. 6:5–7). Он считал, что каждый должен оставаться в том звании, в каком призван, однако советовал рабу сделаться свободным, если это для него возможно (1Кор. 7:20–24). При этом он подчеркивал, что в Церкви нет ни раба, ни свободного, но все – одно во Христе Иисусе (Гал. 3:28).

Говоря о человеке, служащем двум господам, Иисус использовал хорошо знакомый его слушателям образ. При этом Его наставление было полностью лишено социальной направленности. Образ слуги и двух господ был призван лишь продемонстрировать невозможность одновременного служения двум идеалам – небесному и земному. Одно исключает другое, совместить Бога и маммону невозможно.

Непонятное для греческого читателя слово μαμωνᾶς (маммона) употреблено не только у Матфея, но и у Луки, от которого можно было бы ожидать перевода. Более того, у Луки этот термин использован трижды: в тексте, параллельном рассматриваемому месту из Нагорной проповеди, а также в предшествующей этому тексту притче о нечестном управителе. Притча завершается словами: Приобретайте себе друзей богатством неправедным, чтобы они, когда обнищаете, приняли вас в вечные обители... Итак, если вы в неправедном богатстве не были верны, кто поверит вам истинное? (Лк. 16:9, 11). В обоих случаях в русском переводе словом «богатство» передано греческое μαμωνᾶς (маммона).

Почему оба евангелиста использовали непонятный семитизм? Думается, для этого могло быть две причины. Во-первых, они хотели донести изречение Иисуса в форме, максимально близкой к той, в которой оно изначально прозвучало. Во-вторых, возможно, они не нашли подходящего эквивалента в греческом языке.

Использованный термин передает или еврейское ממון māmôn, или, что более вероятно, арамейское אנוממ māmōnā, переводимое обычно как «богатство», «имущество», «деньги»⁴¹⁷. Это слово не встречается в Ветхом Завете, но встречается в кумранских рукописях как на иврите⁴¹⁸, так и на арамейском⁴¹⁹. Возможно, слово имело широкое хождение во времена Иисуса, и конкретный смысл, который в него вкладывали, авторам евангельских повествований был известен. Блаженный Августин считал это слово происходящим из пунического языка⁴²⁰. Иоанн Златоуст, употребляя этот термин, возвращается к утверждению о том, что плохо не богатство само по себе, а порабощение человека богатству:

Как же Авраам и Иов угодили Богу, спросишь ты? Не о богатых напоминай мне, а о тех, которые были рабами богатства. Иов был богат, но не служил маммоне; имел богатство и обладал им, был господином его, а не рабом. Он пользовался им как управитель чужого имения, не только не похищая чужого, но и собственное отдавая неимущим; и что всего более, он не услаждался тем, что имел у себя, как сам свидетельствовал об этом, говоря; радовался ли я, что богатство мое было велико? (Иов 31 ;25). Потому-то, и когда лишился богатства, не скорбел. Но ныне не таковы богатые; они, будучи несчастнее всякого пленника, платят дань маммоне как некоему жестокому тирану⁴²¹.

В Нагорной проповеди Иисус использовал знакомый Его слушателям образ рабского труда для указания на духовное рабство, происходящее от того, что человек становится пленником и рабом собственного имущества. Вслед за Иисусом отцы Церкви квалифицировали богатство как несущее в себе духовную опасность, но только в том случае, если человек оказывается порабощен ему, отдает все свои силы и душу сохранению и умножению своего земного благосостояния. Как мы уже говорили, богатство, по учению отцов, может быть полезно, если человек делится им с окружающими. Но оно становится препятствием на пути к Богу, если превращается в самоцель и самоценность. Жизнь человека теряет смысл, если ее главной целью становится обслуживание тех материальных средств и имущества, которыми он владеет.

Помимо богатства материального существуют и другие виды богатства, которые могут стать препятствием для достижения Царства Небесного. На это указывает священник Александр Ельчанинов, служивший в эмиграции в 1920-е и начале 30-х годов:

Не нужно думать, что есть только один вид богатства – деньги. Можно быть богатым богатством молодости, иметь сокровище таланта, дарований, обладать капиталом здоровья. Все эти богатства – тоже препятствия к спасению. Богатство материальное порабощает нас, обостряет наш эгоизм, смущает наше сердце, гнетет нас заботами, страхами, требует жертв себе, как ненасытный демон. Не оно служит нам, а мы обычно служим ему. Но не то же ли и с богатствами здоровья, силы, молодости, красоты, таланта? Не так ли и они усиливают нашу гордость, берут в плен наше сердце, отводя его от Бога. Да, поистине блаженны нищие в смысле имущества – как легко им приобрести евангельскую легкость духа и свободу от земных пут, но блаженны и не имеющие здоровья и молодости (потому что страдающий плотью перестает грешить), блаженны некрасивые, неталантливые, неудачники – они не имеют в себе главного врага – гордости, так как им нечем гордиться...⁴²²

Прямым продолжением разговора о маммоне является следующий раздел Нагорной проповеди, в котором Иисус предостерегает против чрезмерной заботливости:

Посему говорю вам: не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться. Душа не больше ли пищи, и тело одежды?

Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их?

Да и кто из вас, заботясь, может прибавить себе росту хотя на один локоть?

И об одежде что заботитесь? Посмотрите на полевые лилии, как они растут: ни трудятся, ни прядут; но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них; если же траву полевую, которая сегодня есть, а завтра будет брошена в печь, Бог так одевает, кольми паче вас, маловеры! Итак, не заботьтесь и не говорите: что нам есть? или что пить? или во что одеться?

Потому что всего этого ищут язычники, и потому что Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом. Ищите же прежде Царства Божия и правды его, и это все приложится вам.

Итак, не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своем: довольно для каждого дня своей заботы (Мф. 6:25–34).

Ключевым словом в рассматриваемом отрывке является глагол μεριμνάω, означающий «заботиться», «беспокоиться», «суетиться». Этот глагол употреблен в тексте шесть раз, что обеспечивает композиционную целостность отрывка. Уместно вспомнить об употреблении того же глагола в словах, обращенных Иисусом к многозаботливой женщине: Марфа! Марфа! ты заботишься (μεριμνᾷς) и суетишься о многом, а одно только нужно... (Лк. 10:41–42).

Земная жизнь человека описывается в рассматриваемом отрывке Нагорной проповеди при помощи целого набора повторяющихся слов («душа», «тело», «есть», «пить», «одеваться», «искать», «завтрашний»), тогда как на реальность иного мира указывают выражения «Царство Божие» и «Отец ваш Небесный». Противопоставление земного и небесного усиливается при помощи ярких образов: птиц небесных, лилий полевых, Соломона во всей славе своей. В результате слушатель (читатель) получает красочное, насыщенное, запоминающееся наставление о жизненных приоритетах.

Выражение не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить не означает, что в еде и питье нуждается душа: слово «душа» здесь употреблено в значении «жизнь». Подобное же словоупотребление мы находим в словах: кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее (Мф. 16:25). Слова душа не больше ли пищи означают, что жизнь человека не сводится к еде и питью; в ней есть иные, высшие ценности.

В Евангелии от Матфея термин «душа» используется 16 раз, термин «тело» – 14 (из них 7 в Нагорной проповеди)⁴²³. Душа и тело – часто встречающаяся на страницах Нового Завета дихотомия. Во многих случаях, когда тело и душа упоминаются в паре, они противопоставляются друг другу, при этом подчеркивается подчиненное положение тела по отношению к душе. Однако в рассматриваемом отрывке тело и душа выступают в качестве двух составляющих человеческого естества, по отношению к которым пища и одежда занимают подчиненное положение.

Центральное место в рассматриваемом тексте занимает сравнение человеческой деятельности с явлениями природы: напряженному труду и многозаботливости противопоставляется образ жизни птиц небесных, которых питает Отец Небесный. Красота полевых лилий (маков) противопоставляется славе царя Соломона: никакое человеческое искусство не может сравниться с красотой и многообразием созданий Божиих, в том числе тех, которые люди считают сорняками, выпалывают и сжигают.

Концовка текста суммирует его содержание. Отметим использование в ней слова κακία, буквально означающего «зло», «злоба». Славянский перевод здесь более буквален: довлеет дневи злоба его (Мф. 6:34) (отсюда русское слово «злободневный», выражение «злоба дня»). Отметим также наличие у ряда раннехристианских писателей следующей версии одного из стихов рассматриваемого отрывка: «Ищите великого, а малое приложится вам»⁴²⁴.

Подобное наставление мы находим у Луки, но не в Проповеди на равнине, а в другой проповеди, обращенной к ученикам и произнесенной в присутствии тысяч людей (Лк. 12:22–31). У Луки данное наставление следует за притчей о богаче, построившем амбары для хранения накопленного зерна (Лк. 12:16–21). За исключением использования слова «во́роны» (вместо «птиц небесных»), версия Луки очень близка по тексту к Нагорной проповеди. Однако она отличается концовкой. Вместо повторного призыва не заботиться о завтрашнем дне мы находим здесь совсем другие слова, обращенные к ученикам: Не бойся, малое стадо! ибо Отец ваш благоволил дать вам Царство (Лк. 12:32). Эти слова подчеркивают, что адресатом наставления является группа учеников Иисуса – то «малое стадо», которое впоследствии превратится в Церковь (термин ποίμνιον будет использоваться для обозначения паствы епископа или священника).

В Нагорной проповеди рассматриваемое наставление непосредственно вытекает из разговора о Боге и маммоне. Связующим звеном служат слова посему говорю вам (Мф. 12:31). Однако эти слова связывают наставление также и со всем предшествующим текстом Нагорной проповеди начиная от заповедей Блаженства, в которых тезис о несовместимости земного с небесным заявлен со всей решительностью и вся шкала земных ценностей оказывается перевернутой. Только внутри общего контекста Нагорной проповеди данный текст обретает смысл.

Упоминание о Соломоне не случайно. Соломон вошел в историю израильского народа не только как царь, чей двор отличался особым богатством и великолепием (1Цар. 4:21–28; 10:4–5, 21–23). Он известен еще и как автор книги Экклезиаста (Екклесиаста), которая по своему умонастроению близка к рассматриваемому тексту Нагорной проповеди. Лейтмотив этой книги, стоящей особняком во всем корпусе ветхозаветных писаний, заключается в словах, которыми она начинается и завершается: Суета сует, – всё суета! (Еккл. 1:2; 12:8). Многократно повторяются рефрены: всё суета и томление духа (Еккл. 1:14; 2:11, 17, 26; 4:4, 16; 6:9), и это – суета (Еккл. 2:1, 15, 19).

Одна из тем книги – человеческий труд. Автор книги описывает различные занятия, но каждое из них – не что иное, как суета и зло великое (Еккл. 2:21), или суета и недоброе дело (Еккл. 4:8), или суета и тяжкий недуг (Еккл. 6:2). Как бы ни трудился человек, он не может изменить течение истории, повлиять на жизнь природы:

Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем? Род проходит, и род приходит, а земля пребывает во веки. Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему где оно восходит. Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги свои. Все реки текут в море, но море не переполняется: к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь. Все вещи – в труде: не может человек пересказать всего; не насытится око зрением, не наполнится ухо слушанием. Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем... Видел я все дела, какие делаются под солнцем, и вот, всё – суета и томление духа!.. Что пользы работающему от того, над чем он трудится? Видел я эту заботу которую дал Бог сынам человеческим, чтобы они упражнялись в том (Еккл. 1:3–11, 14; 3:9–10).

Другая тема книги Экклезиаста – богатство, слава, земные развлечения. Ничто из этого не может насытить человека:

Я предпринял большие дела: построил себе домы, посадил себе виноградники, устроил себе сады и рощи и насадил в них всякие плодовитые дерева... собрал себе серебра и золота и драгоценностей от царей и областей; завел у себя певцов и певиц и услаждения сынов человеческих – разные музыкальные орудия. И сделался я великим и богатым больше всех, бывших прежде меня в Иерусалиме. Чего бы глаза мои ни пожелали, я не отказывал им, не возбранял сердцу моему никакого веселья... И оглянулся я на все дела мои. и вот, всё – суета и томление духа, и нет от них пользы под солнцем! (Еккл. 2:4–11).

Кто любит серебро, тот не насытится серебром, и кто любит богатство, тому нет пользы от того. И это – суета! Умножается имущество, умножаются и потребляющие его; и какое благо для владеющего им: разве только смотреть своими глазами?. Есть мучительный недуг, который видел я под солнцем: богатство, сберегаемое владетелем его во вред ему. И гибнет богатство это от несчастных случаев: родил он сына, и ничего нет в руках у него. Как вышел он нагим из утробы матери своей, таким и отходит, каким пришел, и ничего не возьмет от труда своего, что мог бы он понести в руке своей... Какая же польза ему, что он трудился на ветер? (Еккл. 5:9–10, 12–15).

Буквальное прочтение книги Экклезиаста может навести на мысль о том, что автор книги пропагандирует лень и бездействие. Это, однако, обманчивое впечатление. В другой книге, надписанной именем того же Соломона, мы находим обличение лени: Пойди к муравью, ленивец, посмотри на действия его, и будь мудрым. Нет у него ни начальника, ни приставника, ни повелителя; но он заготовляет летом хлеб свой, собирает во время жатвы пищу свою... Доколе ты, ленивец, будешь спать? когда ты встанешь от сна твоего? (Притч. 6:6–9). Книга Экклезиаста также отнюдь не содержит призыва к пассивности: она лишь показывает, что всякий человеческий труд имеет относительную, а не абсолютную ценность.

Об этом же, только другими словами, говорит Иисус в Нагорной проповеди. Буквальное прочтение рассматриваемого отрывка вызывает целую серию вопросов. Как может человек вообще не заботиться о завтрашнем дне, не думать о пище и одежде? Разве простой житейский опыт не подсказывает, что, если человек сам о себе не позаботится, никто не позаботится о нем? Даже птицы небесные, хотя не сеют и не жнут, добывают корм себе и своим птенцам, – разве человек не должен заниматься тем же самым?

Ответ надо искать в семантическом наполнении термина «забота», который и в книге Экклезиаста, и в рассматриваемом фрагменте Нагорной проповеди используется в значении «суета», «бесполезный труд». Соответственно, и неоднократно употребленный Иисусом глагол «заботиться» означает не просто «трудиться», а «беспокоиться», «суетиться».

Между двумя текстами – Экклезиастом и Нагорной проповедью – есть много общего, но есть и очень существенное различие. Книга Экклезиаста не выводит человека из круга тяжких раздумий о суетности земного мира, трудов и достижений человека, его богатства и даже мудрости. Альтернативу суете автор книги не находит, и все действие книги происходит «под солнцем». Нагорная проповедь дает ясную альтернативу и ясный ориентир: это Царство Небесное. Именно в свете реальности, называемой Царством Небесным или Царством Божиим, материальное богатство теряет свою значимость, как и труды и достижения, которыми тот или иной человек может похвалиться. Они – ничто перед величием этого Царства.

Как и в заповедях Блаженства, Царство Небесное противопоставляется земному царству, символом которого является Соломон во всей славе его. Иисус не запрещает человеку работать, заботиться о пропитании для себя и своих детей: Он предостерегает от порабощения труду, от превращения труда в самоцель. Нагорной проповеди чужд идеал человека, целиком погруженного в профессиональные интересы, самозабвенно отдающего все силы и здоровье земному труду без выхода в духовные сферы. Она рисует другой идеал: человека, живущего на земле, но не поглощенного суетой и многозаботливостью земных дел, а ищущего Царства Божия и правды его.

В этом сходство между рассматриваемым отрывком Нагорной проповеди и тем, что Иисус говорил о служении богатству. Ничто не должно порабощать человека: ни материальное благосостояние, ни забота о завтрашнем дне, который сам будет заботиться о своем. Иисус призывает сосредоточиться на сегодняшнем дне и не суетиться по поводу завтрашнего. Напомним, что в молитве «Отче наш» Он заповедует просить хлеб только на сегодня, а не на завтра.

Не случайно здесь и употребление слова «маловеры». Человек может и обязан трудиться, но он должен помнить, что его труд принесет пользу только в том случае, если он не будет забывать о Боге и Его Царстве, существующем параллельно с царством земным. Вера в Бога, доверие к Нему, готовность подчиниться Его воле должны доминировать в жизни человека.

Здесь вновь можно вспомнить Соломона. В Псалтири ему приписываются следующие слова: Если Господь не созиждет дома, напрасно трудятся строящие его; если Господь не охранит города, напрасно бодрствует страж (Пс. 126:1). Эти слова не говорят о том, что дом не надо строить, а город – охранять. Они лишь напоминают о тщетности и суетности всякого труда, который не благословлен Богом, которому Бог не содействует.

Рассматриваемый сегмент Нагорной проповеди получил оригинальное толкование в труде С. Кьеркегора «Полевая лилия и птица небесная». Слова ищите же прежде Царства Божия философ трактует как призыв к молитве. По-настоящему молиться – значит приходить в молчание, подобное тому, каким обладают птицы небесные и лилии полевые:

Птица молчит и ждет, она знает, вернее верит, – верит несомненно и твердо, что всему свое время, поэтому птица ждет; но она знает, что нельзя знать время и день, когда будет то, что будет, и потому она молчит. Это, конечно, случится в благоприятное время, говорит птица; впрочем, – нет, птица не говорит этого, она молчит; но ее молчание – говорящее, и ее молчание говорит, что она в это верит, и поскольку верит, молчит и ждет. Но приходит мгновение, и молчащая птица понимает, что вот настало мгновение, и пользуется им, и никогда не бывает разочарована. Так же и лилия: она молчит и ждет. Она не спрашивает с нетерпением: «Когда наступит весна?» – потому что знает, что весна наступит в благоприятное время, и знает, что было бы менее всего полезно, если бы ей было позволено самой определять срок наступления времен года; она не говорит: «Когда же наконец будет дождь?», или «Когда же наконец будет солнце?», или «Слишком уж ныне дождливо», или «Ныне уж больно жарко»; она не спрашивает о том, каким будет лето в этом году, сколь долгим или сколь коротким; нет, она молчит и ждет – так она проста, но она никогда не обманывается⁴²⁵.

Птица, продолжает философ, не избавлена от страдания, но она переносит страдание молча. Тем самым она «избавляет себя от того, что делает страдание тяжелее: от непонимающих соболезнований; от того, что делает страдание продолжительнее, – от многих разговоров о нем; от того, что делает страдание уже не страданием, а грехом нетерпения или печали». Лилия тоже молчит: «...даже если она, увядая, стоит и страдает, она молчит... она не умеет притворяться, так что нет притворства в том, что она бледнеет, эта бледность выдает ее настоящее страдание; но, страдая, она молчит»⁴²⁶.

У птицы и лилии, заключает философ, человек должен учиться предстоянию перед Богом: «Ведь когда мы просто болтаем вдвоем, а тем более когда нас десять или еще больше, так просто забыть, что ты и я, мы вдвоем или мы вдесятером, – перед Богом. Но лилия, наш учитель, глубокомысленнее нас. Она вовсе не пытается с тобой заговорить, она молчит и этим молчанием хочет дать тебе знать, что ты перед Богом»⁴²⁷.

Речь у философа-экзистенциалиста идет, по сути, о том, же, о чем говорили авторы библейских книг, когда использовали выражение «ходить пред Богом» (Быт. 5:22, 24). Это выражение обладает многообразным смыслом. Подчеркивая праведность и непорочность человека (Быт. 6:9), оно в то же время указывает на источник всякой праведности – Бога. Если человек не забывает о присутствии Бога, если Бог у него стоит на первом месте, если вера в Бога определяет систему ценностных ориентиров, тогда все остальное естественным образом выстраивается вокруг этого стержня. Земные стяжания прилагаются человеку, но не обладают им: он не становится их рабом, потому что ощущает себя рабом Бога.

Согласно ветхозаветному представлению, наградой за веру и праведность является изобилие земных благ. Это же представление присутствует в Нагорной проповеди, только в несколько модифицированной форме: ищите прежде Царствия Божия и правды его, а все необходимое для жизни приложится вам.

* * *

Житейская мудрость на протяжении веков трудилась над выработкой принципов, по которым те или иные объекты, способности или явления могут быть конвертированы в деньги. Еще в древние времена люди научились переводить в деньги пищу, бытовые предметы, скот, землю, недвижимость, друг друга (через продажу рабов), собственный труд. Каждое новое поколение придумывало новые способы зарабатывания денег, совершенствовало ранее созданные финансовые механизмы и создавало новые.

Иисус Христос учил людей иному искусству – конвертации земных благ в то богатство, которое не остается на земле, но имеет бытие в вечной жизни. Именно в эту жизнь Он призывал людей инвестировать свои средства, имущество, таланты и способности. Он напоминал им о том, что в их жизни есть ценности, которые невозможно ни купить, ни продать и ущерб которым ничем не может быть восполнен. К числу таких ценностей относится душа: Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? или какой выкуп даст человек за душу свою? (Мф. 16:26).

В одной из притч Иисуса богатый человек, у которого выдался обильный урожай в поле, рассуждает сам с собой: что мне делать? некуда мне собрать плодов моих? И говорит: вот что сделаю: сломаю житницы мои и построю большие, и соберу туда весь хлеб мой и всё добро мое, и скажу душе моей: душа! много добра лежит у тебя на многие годы: покойся, ешь, пей, веселись. И хотя этот человек говорит сам с собой, ему неожиданно отвечает Бог: безумный! в сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил? Иисус заключает притчу словами: Так бывает с тем, кто собирает сокровища для себя, а не в Бога богатеет (Лк. 12:16–21).

Притча служит наглядной иллюстрацией к тому, что Иисус говорит о богатстве в Нагорной проповеди. Предлагаемая Им система ценностей, возможно, не имела бы смысла, если бы в жизни людей не присутствовал фактор, от которого невозможно избавиться ни за какие деньги: смерть. Люди могут спорить о существовании Бога, загробного мира, посмертного воздаяния, но то, что жизнь каждого человека заканчивается смертью, не является предметом спора. Именно в свете этого бесспорного и универсального факта духовно-нравственное учение Иисуса приобретает ту особую ценность, которую оно сохраняет вне зависимости от смены эпох, политических режимов, мировоззренческих стандартов. И именно неминуемость смерти заставляет многих задумываться над теми вопросами, ответы на которые дает Иисус.

В Своих речах Он постоянно оперировал такими понятиями, как Царство Небесное, сокровище на небесах, вечная жизнь. Они и тогда для большинства были неясны, а сегодня многим кажутся далекими, устаревшими, абстрактными. Жизненная конкретика требует принесения все новых и новых жертв на алтарь маммоны, а не рассуждений о Царстве Небесном. Но даже если человек не распознаёт в своей жизни вечное измерение, оно от этого никуда не девается; если он не верит в загробную жизнь, она от него никуда не уйдет; и если не верит в воздаяние, оно его все равно настигнет – здесь или там.

Тихий голос Иисуса, звучащий со страниц Евангелия, напоминает о том вечном измерении, которое может войти в жизнь человека, если он серьезно задумается о ее смысле в свете неизбежной смерти. Тогда-то и могут по-новому отозваться в его сердце старые слова о Царстве Небесном и о сокровище на небесах. Тогда-то и сможет он ощутить силу этих слов, способных не только открыть ему врата в вечное блаженство, но и его земную жизнь наполнить смыслом, придать ей ту абсолютную ценность, которую невозможно приобрести за деньги.