Глава 12. «Золотое правило»

За наставлением о неотступной молитве в Нагорной проповеди следует так называемое «золотое правило»⁴⁴⁹ содержащее основополагающий принцип, по которому должны строиться отношения между людьми:

Итак, во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними, ибо в этом закон и пророки (Мф. 7:12).

Слово «итак» (οὗν) должно указывать на связь изречения с тем, что ему предшествовало. Однако прямой связи не усматривается, так как перед этим речь шла о молитве. Скорее, это слово должно указывать на связь « золотого правила» либо со словами Не судите, да не судимы будете, представляющими собой частный случай применения правила, либо с общим контекстом того, что в Нагорной проповеди говорилось об отношениях между людьми, либо с нравственным учением Иисуса в целом.

Аналогичное изречение мы находим в Евангелии от Луки (Лк. 6:31), но там оно помещено между призывами любить врагов, подставлять щеку и давать всякому просящему, которые ему предшествуют, и критикой закона адекватного возмездия, которая за ним следует. Общий контекст речи Иисуса у Луки – любовь к врагам. «Золотое правило» оказывается ровно посередине этой речи и естественно вплетено в ее контекст.

На первый взгляд изречение резко контрастирует с радикальными призывами любить врагов, благословлять проклинающих, благотворить ненавидящим и молиться за обижающих: если в тех призывах развивается идея добра без взаимности, то рассматриваемое изречение как раз построено на принципе взаимности. Некоторые ученые считают, что «исторический Иисус» не мог произнести такое изречение, воплощающее в себе «главный принцип прагматизма». По их мнению, «более вероятно, что это яркий пример популярной максимы из греко-римской этики, уже инкорпорированной в иудаизм и вложенной во вторую очередь в уста Иисуса христианами-евреями, которые почитали Его в числе прочего как своего учителя нравственности»⁴⁵⁰.

Между тем противоречие на поверку оказывается мнимым. Речь в этом правиле не идет о взаимности реактивного характера – когда человек откликается добром на сделанное ему добро. Речь идет о проактивной жизненной позиции, предполагающей, что человек будет желать другим того же, чего желает себе. «Золотое правило» прекрасно дополняет заповедь о любви к врагам и никоим образом ее не перечеркивает и не отменяет.

Более того, это правило напрямую вытекает из заповеди, которую Иисус ставил на второе место после заповеди любви к Богу: Люби ближнего твоего, как самого себя (Лев. 19:18). На этих двух заповедях, по словам Иисуса, утверждается весь закон и пророки (Мф. 22:38–40). Упоминание о законе и пророках связывает вторую заповедь с «золотым правилом», о котором тоже сказано: ибо в этом закон и пророки. Иисус как бы подчеркивает тем самым, что правило взаимности имеет корни в ветхозаветной нравственности. В данном случае Он не реформирует ветхозаветный закон: Он лишь резюмирует его, сводя к некоему основополагающему принципу.

Призыв любить ближнего, как самого себя, многократно зафиксирован в Новом Завете (Мф. 19:19; 22:39; Мк. 12:31, 33; Лк. 10:27; Рим. 13:9). В Послании Иакова он назван «законом царским» (Иак. 2:8), а апостол Павел говорит о нем: весь закон в одном слове заключается: люби ближнего твоего, как самого себя (Гал. 5:14). Многочисленность упоминаний этого закона на страницах новозаветных писаний заставляет считать его одним из важнейших аспектов христианской этики. Но любить ближних, «как самого себя», как раз и означает поступать с ними так, как человек хотел бы, чтобы они поступали с ним.

В Деяниях сохранена речь Петра, произнесенная на апостольском соборе в Иерусалиме. В ней он предлагает разослать язычникам письмо с призывом, в числе прочего, не делать другим того, чего не хотят себе. Такое письмо было составлено, и формула была в него включена (Деян. 15:20, 29). Здесь «золотое правило» выражено в отрицательной форме. Упоминание его в речи Иакова и в соборном послании апостолов к язычникам лишь подчеркивает важность, которую ему придавало первое христианское поколение.

Исследователями неоднократно отмечалось, что «золотое правило» является универсальным нравственным принципом, в той или иной форме отраженным в основных религиозных и философских системах Древнего мира, включая античную философию, иудаизм, христианство, ислам, конфуцианство и буддизм. Оно нашло отражение и в философии Нового времени, в частности в «категорическом императиве» Канта⁴⁵¹. Мы не будем приводить здесь все общеизвестные параллели, так как они достаточно многочисленны. Однако мы должны отметить, что, за исключением античной философии и индуизма, с которыми Иисус вряд ли был знаком, все эти параллели относятся к эпохе, последовавшей за появлением христианства.

Что же касается Ветхого Завета – а именно Ветхий Завет, как мы видели, был тем основанием, на котором Иисус строил Нагорную проповедь, – то прямой параллели к «золотому правилу» мы в нем не находим. Среди шестисот тринадцати законов Моисеева законодательства нет ни «золотого правила», ни чего-либо близкого к нему⁴⁵². Ближайшая косвенная параллель – слова из книги Товита: Что ненавистно тебе самому, того не делай никому (Тов. 4:15). Можно еще вспомнить совет из книги Премудрости Иисуса, сына Сирахова: Суди о ближнем по себе (Сир. 31:17). Однако в первом случае мы имеем «золотое правило» лишь в отрицательной форме, а во втором принцип сформулирован столь обобщенно, что говорить о прямой связи между ним и изречением Иисуса в Нагорной проповеди невозможно. Таким образом, очевидно, что, формулируя столь важный этический принцип, Иисус не имел перед глазами никакого литературного первоисточника.

В Вавилонском талмуде, составленном между III и VII веками по Р. Х., но отражающем споры между последователями Шаммая и Гиллеля, происходившие во времена Иисуса, рассказывается о том, как один язычник, придя к Шаммаю, попросил пересказать ему всю Тору, пока он стоит на одной ноге. Шаммай прогнал его палкой. Тогда язычник пришел к Гиллелю с той же просьбой и получил ответ: «Не делай соседу того, что ненавистно тебе; в этом вся Тора. Остальное – пояснения; теперь иди и учись»⁴⁵³.

Даже если эта история действительно имела место во времена Шаммая и Гиллеля, а не является позднейшим анекдотом, в ней «золотое правило» выражено лишь в отрицательной форме. Если же учитывать время составления Вавилонского талмуда, то нельзя исключить влияние на его составителей и редакторов христианской этики, пусть даже косвенное.

«Золотое правило» в той форме, в которой оно выражено Иисусом в Нагорной проповеди, продолжает служить одним из основополагающих нравственных ориентиров в христианской этике. Будучи связующим звеном между христианской и ветхозаветной этическими системами, оно одновременно связывает христианство с многими другими – как более ранними, так и более поздними – философскими и религиозными течениями. Если целый ряд заповедей Нагорной проповеди (включая прежде всего заповедь о любви к врагам) определяет уникальный характер христианской нравственности как сверхъестественного нравственного закона, то данное правило удерживается в рамках естественного закона.

Понятие естественного закона (лат. lex naturalis) или естественного права (jus naturalis) имеет важное значение в латинском богословии. Оно предполагает наличие в человеческой природе таких нравственных установок, которые являются общими для всего человечества и укоренены в понятии «совесть». Мы не будем здесь входить в рассмотрение самой теории естественного права, так как она интерпретируется по-разному, в зависимости от того, в какой контекст помещается – античной философии, латинской средневековой мысли или философии нового времени. Ограничимся лишь тем изречением апостола Павла, которое легло в основу средневекового представления о естественном праве: ибо когда язычники, не имеющие закона, по природе законное делают, то, не имея закона, они сами себе закон: они показывают, что дело закона у них написано в сердцах, о чем свидетельствует совесть их и мысли их (Рим. 2:14–15).

Общий контекст речи апостола Павла – соотношение между законом Моисеевым и теми духовно-нравственными установками, которые существуют в языческом мире. Рассматривая это соотношение, Павел приходит к весьма радикальному выводу: если у язычников нет того абсолютного закона, который имел Божественное происхождение, то у них тем не менее есть закон, написанный в сердцах. Этот закон – голос совести, позволяющий им отличать добро от зла.

Первому поколению христиан эта мысль казалась революционной, как и вся деятельность Павла по привлечению язычников в Церковь и его настойчивость в отношении отмены для язычников таких основополагающих иудейских обычаев, как обре́зание. По данному поводу между Павлом и Варнавой с одной стороны и «некоторыми братьями, пришедшими из Иудеи», с другой, возникло разногласие и немалое состязание, потребовавшее созыва экстраординарного собора всех апостолов (Деян. 15:1–6).

Однако апостол Павел в данном случае не говорил ничего принципиально нового по сравнению с тем, что уже было сформулировано Иисусом в качестве основополагающего универсального нравственного принципа. Иисус выводил его из закона Моисеева, настаивая на том, что в этом закон и пророки. Павел лишь шел на один шаг дальше, утверждая, что основополагающие нравственные принципы не сводятся к букве закона Моисеева: Бог вложил нравственное чувство не только в иудеев благодаря закону и пророкам, но и в язычников.

Нагорная проповедь не является систематическим изложением христианской нравственности. Однако она носит программный характер. Все ее установки скреплены внутренней взаимозависимостью. Начальная часть проповеди, в особенности заповеди Блаженства и шесть антитез, отличается радикализмом и новизной: Иисус переворачивает многие постулаты естественной человеческой нравственности. В заключительной части Нагорной проповеди Он, однако, показывает, что предписываемые Им нормы не противоречат естественной нравственности, а должны уживаться с ней, дополняя и развивая ее, выводя на новый, более высокий уровень, но не отменяя полностью.

В свете сказанного мы можем вернуться к словам Иисуса о том, что ни одна иота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все (Мф. 5:18). В том месте проповеди, в котором эти слова помещены, они как бы диссонируют с ее содержанием: как можно говорить о буквальном соблюдении закона, когда Иисус перетолковывает одну за другой заповеди закона Моисеева, вводя вместо них Свои заповеди? Однако заключительная часть Нагорной проповеди в некоторой степени уравновешивает то, что на первый взгляд может казаться несовместимым: закон Моисеев, исходивший от Бога, но базировавшийся на естественной нравственности, и тот новый закон, который тоже исходит от Бога, но помимо естественных норм содержит в себе и сверхъестественные. Если исполнение естественных норм не требует от христианина ничего сверх того, что ожидается от любого другого человека, то сверхъестественные нормы предполагают духовное перерождение и нравственный подвиг.