НИКОЛО-БАБАЕВСКИЙ МОНАСТЫРЬ

(см. также: О своей жизни, О своем здоровье). Бог, по неизреченной Своей милости и человеколюбию, даровал мне тихий приют для окончания в нем земного странствования моего во внимании себе и в покаянии. Вследствие моего всеподаннейшего письма к Государю я уволен от управления епархией, и мне представлен в управление Бабаевский монастырь. 38.

Милость Божия даровала мне тихий, весьма удобный приют, соответствующий и потребности душевного настроения, и потребности крайне расстроенного здоровья. Бабаевский монастырь гораздо уединеннее и Коневца, и Валаама. Безмолвие начинает действовать на меня благотворно, отвлекая очи ума от зрения на деющееся в мире и направляя их к созерцанию своей греховности и предстоящего Суда Божия. Все совершающееся совершается под недремлющими взорами Всеблагого и Всемогущего Бога, одно по воле Божией, другое по попущению Божию. «Горе миру от соблазнов», – сказал Спаситель. «Но подобает приидти соблазнам» (см.: Мф.18:7), – предрек Спаситель же. Попущение соблазнов как логическое следствие употребления произвольного человеками их свободы и воли и как казнь, сама собой вытекающая из злоупотребления воли (так как Богом и дана свобода воле, и вместе дан закон, как употреблять ее), должно созерцать с благоговением, покорностью, исповеданием своей греховности и правосудия Божия. Очень наставительна молитва святых трех Отроков в пещи Вавилонской. Да совершается воля Божия! Да дарует милосердный Господь спасение немощным, от них же первый есмь аз, которые имеют какое-либо произволение, хотя и самое немощное, спастись. 47.

Несколько слов об обители Бабаевской. Ею я очень доволен. Братии до девяноста человек; между ними есть несколько замечательных подвижников. Монастырь общежительный. Богослужение идет очень просто, чинно, благоговейно. Пение по воскресным и праздничным дням придворное, по прочим дням – столповое. Две церкви: холодная и теплая – поместительные, две другие: над Святыми вратами и больничная – маленькие. В корпусе, составляющем и доканчиваемом башнями тоже фас, помещаются и настоятельские келий, и трапеза со всеми ее принадлежностями. При больничной церкви есть небольшой корпус, в котором помещаются несколько престарелых и больных иноков. На двух углах, противоположных главному корпусу, стоят две башни в симметрию тем, которые находятся на оконечностях корпуса. Вне монастыря обширная гостиница для приезжающих. Все строение каменное. Монастырь стоит на скате отлогого холма, обращен главным фасадом к западу, к Волге и к впадающей в нее речке Солонице. Воздух чудный; грунт земли – песок и «хрящ», отчего необыкновенная сухость. Здешние иноки сказывают: у них в самую дождливую осень не бывает грязи. Это очень естественно, судя по грунту. Возле самой обители великолепная роща с роскошными дубами. И стоят тут эти великаны, эти старцы, конечно, не одно столетие. Роща дубовая пересекается в полуверсте от монастыря кустарником, за ними роща из елей темно-зеленых. Рядом с рощами тянется от монастыря по берегу Солоницы премилая поляна. Весной покрывают ее воды широко разливающейся Волги, напитывают обильной влагой. Она дает много прекрасного сена. Когда я приехал сюда, сено было уже убрано, монастырское стадо пасется на поляне, которая, пресытившись весной, не перестает и теперь украшаться необыкновенно нежной зеленью. По этой милой поляне – моя прогулка. Хожу под тенью, которую утром далеко расстилает по поляне роща; мои взоры свободно и безотчетливо блуждают всюду, наслаждаются природой, которая здесь особенно мила, нежна, премилая мне по глазам и по сердцу. Люблю смотреть на воду, на обширное пространство вод, почерпать оттуда неизъяснимое вдохновение. Бывало, подолгу стаивал я на берегу Ладожского сердитого озера, и гневная волна приходила монотонно разбивать главу свою о камень у ног моих. Сматривал я на Волхов из окон Староладожского Николаевского монастыря, на угрюмый, на вечно беспокойный Волхов. Теперь из окон моей келии смотрю на величественную Волгу. Она от монастыря не больше, как в ста саженях. Лишь начинаете подъезжать к Волге, вся окрестность радуется, смеется. Видно, что этот край благоденствует. Сама Волга необыкновенно миловидна и величественна, она – царица между реками! Струи ее какие-то кроткие, нежные, катятся плавно, но огромной массой. Самая буря на ней не представляет ничего страшного, как кратковременный гнев добрейшего человека, способного к одним благодеяниям. Но всего приличнее для Волги – когда никакой ветер не тревожит струй ее. Тогда-то они катятся с невыразимой приятностью, нежностью и вместе силой и живостью; тогда-то Волга особенно величественна и прекрасна. Ее поверхность делается подобной металлическому зеркалу, по которому местами рябят мелкие струи, как серебряная чешуя. Я видел, как в это зеркало смотрелась задумчиво луна при тишине ночной, при вдохновенном ночном безмолвии. Но когда в это зеркало смотрится солнце, тогда смотреть на Волгу невозможно, она вся в лучах, в свете, в сиянии ослепительном. Посмотришь на Волгу, так и видно, что ее назначение – кормить, обогащать людей, разливать довольство, жизнь, веселие. Не таков Волхов: глядит угрюмо из берегов своих этот властный эшафот и вместе могила многих тысяч новгородцев, беспокойных, суровых, буйных, как их Волхов. Перед окнами моими рисуется целый ландшафт. Мирная прекрасная Волга и устье Солоницы; за рекой обширный луг, на котором стогам нет числа. За лугом начинаются отлогие горы с селами, церквями и хоромами помещиков. Видны некоторые села верстах в двадцати и тридцати. Горы чем далее от Волги, тем выше; одна гора выглядывает из-за другой; одно село выгладывает из-за другого. Там, далеко-далеко, где и леса, и горы, и деревни сливаются в одну синюю полосу, пограничную к небу, еще различаются на синей полосе местами белеющие точки: это церкви. А противоположный берег речки Солоницы как мил! Какие приятные овальные крутизны! На них каждый день выгоняет стадо из соседних деревень пастух; он часто садится на уединенной, ярко зеленеющей вершине живописного, миловидного холма при впадении Солоницы в Волгу, оттуда подолгу смотрит, как по знаменитой реке машины и другие суда несут плодородие благословенных сторон России в ее северную столицу. Против святых ворот монастыря из горы, из крупного песка и гравия кипят тысячи ключей. Вода в них чиста, как хрусталь, холодна, как лед, вкусна, легка – сокровище для аскета, который при такой превосходной воде может удобно отказаться от всех других напитков. Святой Григорий Богослов, описывая свое уединение, благосклонно упоминает о ключевой воде, которая была его избранным единственным питием. Если приведется Вам когда-либо посетить Бабаевскую обитель святителя Николая и захотите узнать мои келии, то дам Вам верный признак: взгляните на фас монастыря, на этот длинный двухэтажный каменный корпус; над ним два симметричные мезонина, каждый о три окна; один из этих мезонинов занимаю я... Когда монастыря еще не было, на этом месте по случаю сложено было много бабаек. Над ними явился чудотворный образ Святителя Мир-Ликийского. Благочестие устроило монастырь на месте, освященном явлением иконы, а явление иконы над бабайками дало и иконе, и обители прозвание Бабаевских... 106.