ВЕЧНОСТЬ

(см. также: Время, Жизнь загробная). Отворились широко врата его перед изумленными взорами души, и взоры души жадно устремились в эти беспредельные пространства, тонут в них, заглядываются на вновь открывшееся, доселе незнакомое, вполне неизвестное доселе зрелище, приковались к нему, не могут оторваться... Вечность!.. Туда утекли все предшествовавшие нам времена; в этой пропасти скрылись все миллионы людей, сменявшиеся поочередно на лице земли; перед ней, перед ее взорами родился мир, размножилось человечество, образовались племена, народы, царства; перед ее взорами уже многие цветущие царства обратились в пустыни, многие великие грады сравнялись с землей, вросли в землю, покрылись ею; перед ее взорами пустыни безлюдные, леса дремучие, болота непроходимые сделались цветущими жилищами человеческого общества, многочисленного, образованного, шумного... На все это смотрела, смотрит равнодушно, с холодной суровостью вечность. Ничто ее не насыщает и ничто не насытит. Все в ней должно исчезнуть, все – ее жертва; на все глядит она, как жаркое вешнее солнце на хрупкий, слабый вешний снег... А на вечность смотрит, засматривается в безмолвии, в тишине своего уединения отшельник. Наставленный этим зрелищем, он признает, называет все временное, как учит называть его Священное Писание, суетой; он убеждается, что назначение человека – не для земли, а для Неба. И Небо открыло нам, в Евангелии, каковы должны быть небожители. 191.

Тихо и счастливо текущая, неутекающая, неумаляющаяся вечность преобразилась в день один для наследников блаженной вечности. Там несменяющаяся радость, там неумолкающий праздник, там пир, уготованный от века и на веки Царем царей – Богом. 195.

Вечность присвоила себе всех человеков; всех ожидает в свои необъятные недра! 200.

Ощущаю себя как бы отделенным от всего! Мысль моя непрестанно вопиет к Богу, чтобы Он устроил для меня стезю к Нему, стезю покаяния. Широко отворились передо мной врата вечности. Гляжу туда, в эту бесконечную даль, в это беспредельное пространство, в эти размеры безмерные. Время сократилось передо мной – летит несравненно быстрее, чтобы впасть, как ручей в море, в вечность. Заглядываюсь в вечность: временное – незанятливо, мелочно, суетно, ничтожно. Люблю уединение: из него можно пристальнее смотреть в вечность, высмотреть, что там нужно, приготовить это нужное заблаговременно, прежде исхода души из тела. 215.

Благодарю Вас за участие в постигшей меня скорби. Но это – путь мой: одна скорбь передает меня другой, и когда несколько продлится спокойствие, то я чувствую сиротство. Увидев бездыханное тело, я зарыдал над ним без всякой мысли, по одному лишь горькому чувству сердца. Какая мысль, какое размышление может быть тогда, как действует судьба, превысшая мысли? «Буди воля Божия, буди воля Божия»! В сих словах я находил разрешение сего случая, сии слова внесли в душу мою спокойствие – непременное следствие преданности воле Божией. Часто, стоя перед вратами вечности, частым ощущением ее и размышлением о ней, не принужденными и не искусственными, но являющимися и действующими в душе как бы самостоятельно и естественно, я становлюсь более и более холодным к случающемуся со мной приятному и неприятному, предавая все временное воле Божией и прося у Бога единственно благополучной вечности. 261.

Отторгнем от земли мысль нашу, прилепившуюся к земле, подумаем, поверим, что есть вечность, перед которой наше земное странствование кратче, нежели минута, сравненная со столетием! Рассудим, что здешняя жизнь нам дана единственно как приготовление к вечности! Познаем, что род человеческий находится в состоянии падения из-за того самого, что мы не хотим и думать о вечности. Живем на земле, как бы вечные на ней. Обратим взоры ко Христу, Спасителю нашему! Что представится тогда нашим мысленным взорам? – Необыкновенная благость Божия к Вашему дому, который приведен странными путями Промысла к богопознанию и богопочитанию, путями, малоизвестными нам в мире. 336.

...На днях по обычаю один я в келии, по обычаю лежу, внезапно и живо представилось мне, что я на могиле Константина Федоровича – вместе с Вами, со всем Вашим семейством... Как будто послышался голос Константина Федоровича! Овладело душой моей чудное, неожиданное вдохновение, вскакиваю с кровати, тороплюсь начертать на бумаге мысли, представшие мне в многочисленном, очаровательном сонме. Когда я переводил их на бумагу, рука едва поспевала изображать то буквами, то кое-какими знаками и намеками кипящие ключом мысли, перемешивающиеся с еще более чудными, тихо и насладительно волнующими душу ощущениями. Потом я перечитал исчерканный листок, вижу: это – не моя собственность. Отрадное, утешительное вдохновение низошло ко мне не для меня одного: оно принадлежит Вам более, чем мне. Посылаю его Вам вместо красного яичка. Вы получите, прочитаете его в дни Святой Пасхи. Пусть другие встречают праздник в шумных увеселениях, для Вас послужит услаждением «Слово из вечности». Это – беседа таинственно послышавшегося мне голоса.

Слово из вечности. «Отец мой! Мать моя! Супруга моя! Сестры мои! Родные и друзья мои! Вы все стеклись к моей одинокой могиле, в молчании, с поникшими главами окружили ее. Безмолвно, одними помышлениями и чувствованиями Вы беседуете с безмолвствующим жителем гроба. Сердца Ваши – фиалы неисцельной скорби. Потоки слез льются из очей Ваших; из потоков слез пролившихся рождаются новые слезные потоки: печали дна нет, слезам нет конца.

Младенцы – дети мои! И Вы здесь, у камня могильного, у камня надгробного. И на Ваших глазах навернулись слезки, а сердце Ваше почти не знает, о чем плачут очи, подражающие очам Вашей матери, очам отца моего, очам моей матери. Вы любуетесь камнем надгробным, камнем светящимся, мрамором белоснежным; Вы любуетесь надписью из букв золотых, а они – этот мрамор и эта надпись – провозвестники Вашего раннего сиротства.

Отец мой! Мать моя! Супруга моя! Родные и друзья мои! Что Вы стоите так долго над моей могилой, над хладным камнем, хладно стоящим на страже гробовой? Уже давно охладело мое бездыханное тело – возвращается, по узаконении Творца, в свою землю, рассыпается в прах... Какие тяжкие думы Вас объемлют, удерживают на могиле моей?.. Служители алтаря принесли к ней молитву о упокоении моем, возгласили мне вечную память в спасающем и упокоевающем меня Боге. Они отошли от могилы безмолвной; идите и Вы: Вам нужен покой после подвигов тела и души, умученных скорбью.

Вы нейдете?.. Вы здесь... Вы как будто приковались к месту моего погребения!.. В молчании нерушимом, с думой, для которой нет объяснения, и сердцем, в котором обилием скопившихся чувств поглощается определенность чувства, Вы не отступаете от могилы влажной, от камня – памятника бесчувственного... Что надо Вам? Вы из-под камня, из недр могилы мрачной как будто ожидаете моего голоса.

Нет этого голоса: вещаю одним молчанием. Тишина нерушимая – удел кладбища. Прахи мертвецов говорят без слов: тлением осуществленным возглашают громкую проповедь, убедительное увещание к живущим, мятущимся, шумящим на земной поверхности искателям тления.

И есть еще у меня голос! И говорю с Вами! И отвечаю на Ваши неизъяснимые думы, на Ваши непроизнесенные и неизглаголанные вопросы. Послушайте меня! Отличите мой голос в общем, едином голосе, которым говорит вечность ко времени. Глагол вечности – один, неизменяемый, непреложный. В ней нет переменчивости: в ней день един, сердце едино, мысль одна. Соединяющий все воедино – Христос. Оттуда голос – один.

В этом едином голосе, которым говорит вечность, отличите мой голос! Неужели Вы, родные мои, не узнаете моего голоса? Мой голос в общем голосе вечности имеет свой отдельный звук, как голос струны в общем аккорде многострунного, гремящего фортепиано.

Вещал Вам голос вечности, вещал со времени крещения, как и прочим христианам, когда Вы были еще неспособны внимать ему. Голос вечности! Увы, мало внимают тебе в шумной земной гостинице! То младенчество наше препятствует внимать тебе, то заботы, развлечения житейские препятствуют внимать тебе. А ты не умолкаешь: говоришь, говоришь и, наконец, через посланника своего – смерть – требуешь и внимательного, и невнимательного слушателя к отчету во внимании святым словам вечности, Святым Словам Бога.

Чтобы голос вечности имел для Вас особенный отголосок, способный пронзить Ваше сердце, привлечь к словам спасения все внимание Ваше, Бог причислил меня к говорящим из вечности. Мой голос слился с общим голосом небожителей; для прочих жителей земли я мертв, безгласен, как и другие мертвецы. Но для Вас я жив – и, мертвый, говорю слово спасения лучше, нежели как сказал бы его, живя между Вами и вместе с Вами гоняясь за призраками благ, которыми тление обманывает и губит странников земных.

Бог милостив бесконечно. Ах! Если бы было нужным и полезным, внезапно из-под тяжкого камня, из тьмы могильной отозвался бы я Вам!.. Но Небо признало частный голос из вечности излишним. И какой голос из вечности уже не лишний, когда Бог благоволил, чтобы не только Моисей и Пророки, но Сам Единородный Сын Его возвестил земле волю Его, возвестил ей уставы святой, блаженной вечности? «Имут Моисеа и пророки: да послушают их» (Лк.16:29), – ответ был Неба просившему голоса умерших для спасительной проповеди живущим на земле плотской жизнью, гибнущим душевной, вечной смертью. «Аще Моисеа и пророков не послушают, и аще кто от мертвых воскреснет, не имут веры» (Лк.16:31).

А ты, товарищ мой, – мертвец, но еще с живым словом в устах?.. Вот отец мой, мать моя, супруга моя, родные мои... Не могу говорить с ними иначе, как общим словом вечности. В этом слове они слышат звук и моего голоса... Да! Они слышат его!.. Но нет у меня отдельного, частного слова... Товарищ мой! Из общих наших сокровищ вечности скажи им за меня простое, необходимейшее для них слово: «Земная жизнь – мгновенное, обманчивое сновидение. Вечность неизбежна... Есть и бедственная вечность!.. Стяжите вечность блаженную вниманием, послушанием всесвятым словам и заповеданиям Всесвятого Бога... И приходите ко мне на светлый вечный Праздник, каждый в свое, Самим и Единым Богом непостижимо назначенное время». 368.