Безмолвие как метод лечения

Одним из основных методов лечения души является безмолвие в полном смысле этого слова. Полагаю, что это достаточно ясно из всего сказанного выше. Современный человек – если иметь в виду разные стороны его жизни, главным образом, его внутреннее состояние – нуждается в лечении, и именно оттого, что он чрезмерно устал. Вот почему одной из наиболее важных истин, которые Православие может сообщить современному усталому, отчаявшемуся и запутавшемуся в противоречиях миру, является истина о безмолвии. Убежден, что значение православного предания в этом отношении очень велико. Поэтому в данной главе я постараюсь подробно рассмотреть значение безмолвия и исихазма для исцеления души, ума, сердца и разума. Нам представляется, что безмолвие и исихазм принадлежат к числу самых основных лекарств, помогающих достижению внутреннего здоровья. И поскольку такие проблемы, как депрессия, тревога, неуверенность, психологические, душевные и телесные страдания, вызваны именно отсутствием безмолвия, мы попытаемся рассмотреть их причину, то есть антиисихазм. Пустынный ветер антиисихазма, чье дыхание иссушает все кругом, господствует повсюду и является главной причиной нестроения. Итак, мы рассмотрим безмолвие как метод лечения души и антиисихазм как причину душевных и телесных недугов.

Прежде чем дать определение безмолвия, посмотрим, сколь велико его значение для исцеления души.

Святые отцы, познавшие православное предание во всей его полноте, подчеркивают великую важность православного безмолвия. Святитель Григорий Богослов, которому Церковь неслучайно дала такое прозвание, считает безмолвие необходимым для достижения общения с Богом. Таким образом, «для невозмущаемого собеседования с Богом нужно погрузиться в безмолвие и хотя несколько возвести свой ум от непостоянного» (Свт. Григорий Богослов. Т.1. С.376). Безмолвствуя, человек очищает свои чувства и сердце и таким образом познает Бога; ведение же Бога способствует спасению человека.

Ту же линию развивает и преподобный Фалассий, которому принадлежит следующее замечание: «Безмолвное уединение и молитва суть самые могущественные орудия добродетели; ибо они, очищая ум, делают его зрительным» (Добр. Т.3. С.294). Благодаря безмолвию ум очищается и приобретает способность воспринять созерцание Бога. Как мы знаем из святоотеческого учения, существует различие между умом и разумом. Ум, скрытый страстями, перестает быть зрителем таинств Божиих (умирает); избавившись же от страстей, он становится прозорливым и видит Бога как свет, и это есть жизнь человека. Как мы уже сказали, такое очищение ума достигается с помощью безмолвия.

Тем, кто занимается изучением святоотеческих трудов или пытается познать это безмолвие на собственном опыте, известно, что оно бывает телесным и душевным. Телесное безмолвие является внешним, душевное же – внутренним. Телесное безмолвие обычно заключается в выборе уединенного места и в стремлении человека, насколько возможно, оградить чувства и, следовательно, душу от внешних образов и явлений. Духовное же безмолвие состоит в приобретении умом способности и силы не принимать никакой искушающей прелести. В этом состоянии ум человека, подчиненный трезвению и умилению, бывает обращен на сердце. Ум (энергия) собирается в сердечном месте (своей сущности), соединяется с ним и таким образом приобретает большее или меньшее ведение Бога.

Телесное безмолвие – это обуздание тела. «Начало безмолвия – упразднение от всего» (Свт. Григорий Синаит. Добр. Т.5. С.204), когда человек не заботится ни о каком деле. Результат такого «упразднения» – «просветительная сила и созерцание, а конец – исступление или восторжение ума к Богу» (там же). Преподобный Иоанн Лествичник, имея в виду это внешнее, телесное, безмолвие, пишет: «Возлюбивший безмолвие затворил уста свои» (Леств.11:10).

Впрочем, о священном духе безмолвия пишут не только так называемые трезвенные (νηπτικοί), но и так называемые общительные (κοινωνικοί) отцы. Я говорю «так называемые», поскольку в православном предании не существует диалектического противоречия между созерцанием и деланием, равно как и между трезвенными и общительными отцами. Трезвенные отцы являются в высшей степени общительными, а общительные – в высшей степени трезвенными.

Рассуждая о священном безмолвии, я хотел бы привести в пример святителя Василия Великого. В письме своему другу, святителю Григорию, он пишет о безмолвии как о начале очищения души, а также и о телесном безмолвии, то есть обуздании языка, зрения, слуха и речи. Характерны его слова: «Итак, безмолвие есть начало очищения души, ибо ни язык не говорит о делах человеческих, ни глаза его не созерцают красоту и соразмерность тел, ни слух не ослабляет собранности души, слушая музыку, сложенную ради удовольствия, либо речи остряков и смешливых людей. Ибо этим обычно нарушается собранность души».

Здесь описано священное состояние безмолвия, которое святой отец в то время вкушал в пустыне, желая в этом «университете пустыни» приобрести ведение Бога, после того как пребыванием в человеческих школах он приобрел человеческое знание. Далее следуют знаменитые слова, которые свидетельствуют о том, что этот святой отец, светильник Кесарии, обладал прекрасным знанием безмолвного жития: «Ибо ум, не рассеивающийся на внешние предметы и не расточающийся посредством чувств на мир, обращается на себя, а через себя восходит к мысли о Боге. Озаряемый и просвещаемый тою красотой, он забывает и о самом естестве и, не отвлекая душу ни к заботе о пище, ни к попечению об одежде, но, упразднившись от земных попечений, отдает все свое усердие приобретению вечных благ» (Μ. Βασιλείου έργα. ЕПЕ. Т. А́. Σ.64). Ум, обратившись на себя и восходя к Богу, озаряется нетварным светом божества.

Телесное безмолвие помогает человеку достичь и внутреннего, душевного, так называемого умного безмолвия. Из святоотеческого учения ясно, что телесное безмолвие, не будучи совершенно необходимым, все же очень важно для жизни в Боге. «Безмолвие тела есть благочиние и благоустройство нравов и чувств телесных» (Леств.27:2). Телесное безмолвие есть особое состояние тела и чувств. В других местах преподобный Иоанн Лествичник также говорит об этом безмолвии, имея в виду прежде всего «места безмолвнейшие» (Леств.21:1).

Конечно, пустыня и вообще телесное безмолвие помогают человеку, как мы сказали выше, достичь внутреннего, умного безмолвия. Отцы видят сущность безмолвия «не в затворе и не в физическом удалении в пустыню, а в том, чтобы непрестанно пребывать в Боге» (Старец Силуан. С.129). Хотя значение пустыни и велико, поскольку она помогает оградить себя от образов и представлений, связанных с окружающим миром, однако его не следует абсолютизировать. В этом отношении характерны слова Никиты Стифата. Ссылаясь на то, что добродетель не ограничивается каким-либо определенным местом, а цель человека состоит в «восстановлении сил души» и «сочетании воедино главнейших добродетелей для свойственного по естеству действования», он говорит, что «это не совне приходит в нас... а прирождено нам от сотворения», и приходит к такому выводу: «Пустыня излишня, когда мы и без нее входим в Царствие – чрез покаяние и всякое хранение заповедей» (Добр. Т.5. С.101). Очень характерно, что преподобный Никита, выражая недоумение по поводу мнения многих, что «невозможно навыкнуть добродетели без ухода вдаль и убежания в пустыню», пишет: «Я удивлялся, как вздумалось им неопределимое определять местом» (там же).

Во всяком случае, пустыня и вообще телесное безмолвие помогают обрести умное безмолвие, священную сущность которого мы сейчас постараемся описать.

Преподобный Иоанн Лествичник пишет со свойственной его замечательному труду краткостью и глубокомысленностью, что безмолвие души есть «благочиние помыслов». Безмолвник, бдительно стоящий на страже врат сердца, испытывает помыслы и убивает либо изгоняет их. «Безмолвие же души есть благочиние помыслов и неокрадываемая мысль. Любитель безмолвия имеет мужественный некий и строгий помысл, который недремленно стоит в дверях сердца и приходящие помыслы убивает или отражает» (Леств.27:2–3).

Преподобный Симеон Новый Богослов, описывая священный дух умного безмолвия, пишет: «Безмолвие есть лишенное беспокойства состояние ума, тишина свободной и радостной души, несмущаемое и необуреваемое основание сердца, созерцание света, познание тайн Божиих, слово премудрости, бездна помышлений Божиих, восхищение ума, чистая беседа с Богом, неусыпающее око, умная молитва, соединение и связь с Богом и, наконец, обожение и нетрудный покой в великих трудах подвижнических» (SC. Vol.51. Р.115).

Другие отцы также говорят об этом священном состоянии души, ибо жизнь во Христе является общим опытом всех святых. По словам преподобного Григория Синаита, «безмолвие есть отложение помышлений, кои не от Духа и не суть божественнейши, чтоб внимая им, как добрым, не потерять большего» (Добр. Т.5. С.233).

Это отложение помышлений является частью усилий человека, направленных на очищение разумной части своей души. Подвижник духовной жизни подвизается, чтобы изгнать помыслы, посеянные лукавым с единственной целью уничтожить внутреннее единство душевных сил и заразить болезнью человеческое сердце. Православие, несомненно, является медицинской наукой. Читая труды святых отцов, в которых затрагиваются интересующие нас вопросы, можно ясно видеть, что для христианина, занятого исцелением недугующей души, первым и главным из приемов лечения является хранение ума, отвержение помыслов и старание убить их прежде, чем они успеют войти в двери сердца.

«В чем состоит безмолвие, как не в том, чтобы удерживать сердце свое от того, чтобы давать (другим вещи и самому) принимать (от них), от человекоугодия и прочих подобных действий? Когда Господь обличил книжника через притчу о впадшем в руки разбойников и притом спросил его, кто был ближний его, книжник отвечал: Сотворивый милость с ним (Лк.10:7); и еще сказал Господь в Писании: Милости хощу, а не жертвы (Мф.12:7). Если и ты веришь, что милость более жертвы, то к милости приклони твое сердце. Безмолвие дает человеку повод к высокоумию, прежде нежели он приобретет самого себя, то есть будет непорочен. Тогда (только) имеет место (истинное) безмолвие, когда человек понес уже крест. Посему, если будешь сострадать (ближним), получишь помощь; если же удержишь себя (от сострадания), желая взойти в то, что выше твоей меры, то знай, что потеряешь и то, что имеешь. Итак, не оставайся ни внутри, ни во вне, но держись средины, разумевая, что есть воля Божия, яко дние лукави суть (Еф.5:16)» (Вопросы преподобного Дорофея и ответы, данные на них святыми старцами Варсануфием Великим и Иоанном Пророком // Авва Дорофей. С.254).

То, что безмолвие – это главным образом и прежде всего хранение ума и помыслов, явствует и из заповеди, которую дает преподобный Фалассий: «Заключи чувства посредством безмолвного уединения и подвергай строгому суду помыслы, восстающие в сердце» (Добр. Т.3. С.291).

Главным же поборником безмолвия является святитель Григорий Палама, о чем у нас будет случай сказать несколько ниже. Именно он, с помощью благодати Божией, вел борьбу за утверждение этого пути очищения сердца и помыслов, служащего непременным условием познания Бога и общения с Ним. В слове на Введение Богородицы во храм он говорит о безмолвной жизни. Характерно, что афонский святой, исходя из собственного опыта, представляет Пресвятую Богородицу образом умной молитвы, поскольку Она, войдя во святая святых, посредством безмолвия достигла общения с Триединым Богом. Он пишет, что мы не можем достичь Бога и прийти к общению с Ним, если не очистимся, не оставим чувства и чувственное, не возвысимся над помыслами, рассуждениями, человеческим ведением и всем мышлением. Именно это и сделала Дева. Желая обрести такое общение с Богом, она «обрела руководителя в священном безмолвии (ησυχίαν); в безмолвии, которое есть постоянство ума и порядка, забвение дольних вещей, введение в высшие тайны, обращение помыслов на лучшее; оно есть истинное делание, путь к истинному созерцанию или богозрению; сказать же более подобающе: оно единственное является показателем того, что душа истинно здорова». Далее святитель пишет, что добродетели суть лекарства для душевных недугов и страстей, но созерцание «является плодом здоровой души, будучи как бы некоей целью и боготворящим образом». Иными словами, душа исцеляется при помощи добродетелей, но, исцелившись, соединяется с Богом в созерцании, к которому приводит безмолвный образ жизни. «Человек обоготворяется посредством его (созерцания), происходящего не от наук или основанной на догадках аналогии с видимыми вещами, но от безмолвного жития» (Свт. Григорий Палама. Беседы. Т.III. С.123, 128–129).

Благодаря православному безмолвию и образу жизни мы выздоравливаем, «освобождаемся от дольнего и приближаемся к Богу». Постоянными молениями и молитвами «мы как-то прикасаемся к неприкосновенному и блаженному оному естеству. И таким образом очистившие сердце путем священного безмолвия, когда с ними неизреченно срастворился свет, превышающий чувство и ум, созерцают в себе, как в зеркале, Бога» (там же).

Основной отличительною чертой этого слова афонского святого служит то, что благодаря православному образу жизни, то есть, по существу, пути умного безмолвия, мы очищаем свое сердце и ум И таким образом соединяемся с Богом. Таков единственный путь, приводящий к приближению и общению с Богом.

В своих трудах святые отцы называют это состояние души еще и субботствованием. Человеческий ум, достигший очищения на пути священного безмолвия, субботствует, покоится в Боге. Святитель Григорий Палама, говоря о божественном упокоении, упокоении Бога, Который почил от всех дел Своих (Быт.2:2), и упокоении Христа, когда душа Его вместе с божеством сошла во ад, а тело, также с божеством, пребывало во гробе, пишет, что и нам следует стремиться к такому божественному упокоению, то есть собирать свой ум напряжением внимания и непрестанной молитвой. Это божественное упокоение, божественное субботствование и есть умное безмолвие. «Если же ты отвлечешь свой ум от всякого помышления, хотя бы и благого, и всецело обратишь его на себя многотрудным вниманием и непрестанной молитвой, то и сам поистине войдешь в божественное упокоение и достигнешь благословения седьмого дня, видя сам себя и через себя возносясь к боговидению»⁷¹. Характерно, что святитель говорит это, обращаясь к пастве города, где был епископом, – Фессалоники. Это значит, что все люди могут, хотя и в разной степени, приобрести опыт божественного упокоения. Полагаю, что именно это учение оказалось утраченным в наше время.

Из сказанного нами об умном безмолвии ясно, что тот, кто предается ему, называется безмолвником (ησυχαστήσ). Безмолвник – это человек, который придерживается безмолвного образа жизни, то есть, по существу, следует предписаниям православного предания. Цель последнего в том, чтобы направить человека к Богу и соединить с Ним. Вспомним слова преподобного Иоанна Лествичника: «Безмолвник тот, кто существо бестелесное силится удерживать в пределах телесного дома. Подвиг редкий и удивительный... Безмолвник есть земной образ ангела, который на хартии любви рукописанием тщания освободил молитву свою от лености и нерадения. Безмолвник тот, кто явственно вопиет: »Готово сердце мое, Боже«(Пс.56:8). Безмолвник тот, кто говорит: »Аз сплю, а сердце мое бдит« (Песн.5:2)» (Леств.27:6).

Как было замечено выше, безмолвие – это, безусловно, наиболее удобный путь внутреннего сосредоточения, восхождения души к Богу и общения с Ним. И в высшей степени оно необходимо для достижения общения с Богом. Святитель Григорий Палама, после длинного рассуждения о том, что ум человека (энергия) должен быть обращен на сердце и что именно в сердце, этой «сокровищнице разума и первом плотском разумном органе», «сокровищнице помыслов», заключается благодать Божия, пишет: «Видишь, насколько необходимо упомянутым [безмолвникам] в безмолвии следить за собой, чтобы возвращать ум и заключать его в теле, и более всего во внутреннейшем теле тела, которое мы называем сердцем?»⁷².

Однако необходимо отметить и должным образом подчеркнуть, что безмолвное житие – это не просто человеческое старание вернуть ум в себя и соединить его с сердцем и не технический прием, но состояние, создаваемое Святым Духом. Безмолвное житие проходит по вдохновению и под руководством Всесвятого Духа и выражается в покаянии и плаче. Это не искусственный прием, подобный тем, которые можно найти и в антропоцентрических системах. «Умное безмолвие православного монаха родилось органически из глубокого покаяния и стремления сохранить заповеди Христа. Оно совсем не является искусственным приложением в духовной жизни ареопагитического богословия. Богословские положения «Ареопагитик» не противоречат результатам безмолвия и в этом смысле соприкасаются и совпадают с ними, но мы считаем необходимым указать, как на весьма существенный момент, что отправным моментом и основанием безмолвия является не отвлеченная философия апофатического богословия, а покаяние и борьба с действующим внутри нас «законом греховным» (Рим.7:23)» (Старец Силуан. С.174).

Именно эта связь умного безмолвия с покаянием свойственна всем святым отцам. Преподобный Григорий Синаит пишет, что «без делания и жительства плача невозможно претерпеть вара безмолвия. Плачущий и помышляющий об ужасах, предшествующих смерти и последующих за нею... не может не иметь терпения и смирения, кои суть два основания безмолвия». Без покаяния и этих двух оснований безмолвник «будет всегда совоспитанницею своему нерадению иметь самомнение» (Св. Григорий Синаит. Добр. Т.5. С.203).

Следовательно (и это необходимо подчеркнуть дополнительно), путь безмолвия связан с покаянием, слезами, плачем, умилением. Без этого он будет ложным и, следовательно, бесполезным. Ведь целью безмолвия является очищение сердца и ума, а это немыслимо без слез и плача. Вот почему для подвижника умного безмолвия слезы являются образом жизни. Сосредоточение ума в сердце позволяет ему увидеть свое ничтожество, и тогда из очей и самого сердца сразу же начинают струиться слезы покаяния. Чем более возрастает покаяние, тем сильнее очищается человек и тем большее ведение Бога приобретает.

Однако безмолвие теснейшим образом связано и с соблюдением заповедей Христовых. Мощным оружием в руках безмолвствующего со смирением служат «воздержание и любовь, внимание и чтение» (Φιλοκαλία. T.Σ᾿. Σ.211, ια᾿). По словам преподобного Григория Синаита, безмолвствующий должен в качестве основания иметь следующие добродетели: «молчание, воздержание, бдение, смирение и терпение», а также три богоугодных делания: «псалмопение, молитву и чтение – и рукоделие, если немоществует» (Добр. Т.5. С.200). В другой связи преподобный подчеркивает, что «для безмолвия прежде всего требуются вера и терпение и, от всего сердца, крепости и силы, любовь и надежда» (там же, с.201). В другом месте тот же святой вновь выделяет иные добродетели: «воздержание, молчание и самоуничижение, то есть смирение. Они одна другую поддерживают и хранят; молитва от них рождается и возрастает непрестанно» (там же, с.226). Конечно, следует быть внимательным и к пище и всегда быть воздержанным, чтобы ум не помутился от пищи: «...безмолвствующий всегда должен быть голодающим, не давая себе пищи досыта. Ибо, когда стомах (желудок, греч.: »στόμαχος – прим. пер.) отягчен бывает и ум чрез то помутится, тогда не может человек творить молитву крепко и чисто». От обильной пищи клонит в сон и ум наполняют бесчисленные мечтания (Добр. Т.5. С.221).

Отсюда ясно, что безмолвное житие предполагает соблюдение заповедей, поскольку именно благодаря этим заповедям в человеке рождаются добродетели. Таким образом, добродетели связаны с безмолвием, но и безмолвие не может существовать независимо от хранения заповедей, «оправданий» Божиих (оправдания, слав. – заповеди, законы. – ред.).

Напротив, если человек не соблюдает заповеди и в нем продолжают жить страсти, то это препятствует православному безмолвию. В этом случае ростки безмолвия, даже если они уже появились, немедленно заглушаются, исчезают. «Ничто другое поистине так не расстраивает состояния безмолвия и не лишает его божественной помощи, как следующие главные страсти: дерзость, чревоугодие, многоглаголание и суетная забота, надмение и госпожа страстей – самомнение» (Св. Григорий Синаит. Добр. Т.5. С.202).

Из сказанного хорошо видно, что умное безмолвие в высшей степени необходимо для очищения души от страстей и достижения общения с Богом. Это не излишество, не особый образ жизни, доступный лишь немногим, или, вернее, не специальный метод, который могут использовать одни только монахи. Оно предназначено для всех. Умное безмолвие – это делание, необходимое человеку для того, чтобы он мог достичь своей главной цели – созерцания Бога, обожения. Однако умное безмолвие имеет разные степени.

Евангелие многократно говорит о том, как Господь учил очищению сердца от страстей, внутренней молитве, избавлению от власти помыслов и так далее. Сам Он показал Своим ученикам достоинство пустыни, позволяющей человеку победить врага. Поэтому и в учении святых апостолов содержится немало «трезвенных наставлений».

Было бы неуместно приводить здесь все эти тексты. Напомним лишь некоторые из них.

Известно, что после Своего крещения Господь возведен был Духом в пустыню для искушения от диавола (Мф.4:1). Там, в пустыне, Он победил диавола, предложившего Ему три известных искушения. Мы видим, что Господь многократно удаляется в пустыню и не только для того, чтобы отдохнуть, но и чтобы таким образом дать урок Своим ученикам. ...Иисус удалился оттуда на лодке в пустынное место один (Мф.14:13). После чуда умножения пяти хлебов Он опять в одиночестве восходит на гору для молитвы. И, отпустив народ, Он взошел на гору помолиться наедине; и вечером оставался там один (Мф.14:23).

Очень важно, что, когда ученики собрались к Иисусу и рассказали Ему все, и что сделали, и чему научили, Он сказал им: «Пойдите вы одни в пустынное место и отдохните немного» (Мк.6:30–31).

Целые ночи Господь проводил в молитве. Евангелист Лука сохранил такое свидетельство: «В те дни взошел Он на гору помолиться и пробыл всю ночь в молитве к Богу» (Лк.6:12).

В Своем учении Господь также подчеркивал ценность умного безмолвия и необходимость избавления от живущих в нас страстей.

Наставляя образу истинной молитвы, Он говорил: «Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне...» (Мф.6:6). Объясняя это требование Господа, святитель Григорий Палама пишет: «...клеть души есть тело; двери нашего существа суть пять чувств. Душа входит в клеть свою, когда ум не бродит там и здесь среди дел мирских, но находится в нашем сердце. Чувства же наши затворены и защищены, когда мы не позволяем им прилепляться к чувственным и видимым вещам. Таким-то образом ум наш пребывает свободным от всякого мирского пристрастия и путем умной и тайной молитвы соединяется с Богом и Отцом твоим. «И Отец Твой, – говорит Он, – видящий тайное, воздаст тебе явно». Видит тайноведец Бог умную твою молитву и воздаст тебе за нее явными и великими дарами. Ибо такова истинная и совершенная молитва, и она исполняет душу божественной благодатью и духовными дарами, подобно сосуду с миром, который, чем крепче его закрываешь, тем больше благоухает. Так и молитва: чем глубже затворяешь ее в сердце, тем больше исполняет она его божественной благодатью» (Φιλοκαλία. T.É. Σ.111. Στ. 6–22).

Господь сказал Своим ученикам, найдя их спящими в Гефсиманском саду: «Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение» (Мф.26:41).

Кроме того, Господь посоветовал нам держать свой ум и, самое главное, сердце в чистоте от страстей и различных помыслов: «Иисус, уразумев помышления их, сказал им в ответ: что вы помышляете в сердцах ваших?» (Лк.5:22). Обвиняя же книжников и фарисеев, Он сказал: «Фарисей слепой! очисти прежде внутренность чаши и блюда, чтобы чиста была и внешность их» (Мф.23:26).

В посланиях святых апостолов также говорится о великой ценности пустыни, умного безмолвия, внутреннего очищения и трезвения. Здесь мне хотелось бы напомнить несколько общеизвестных мест.

Апостол Павел после своего обращения ко Христу отправился в Аравийскую пустыню и там принес покаяние в своем прежнем образе жизни (Гал.1:17).

Будучи сведущим в этом внутреннем умном безмолвии, апостол дает много советов своим ученикам. Чувствуя, что христиане, соединенные со Христом, обретают ум Христов, он писал: «А мы имеем ум Христов» (1Кор.2:16). В другом месте он призывает: «...умертвите земные члены ваши» (Кол.3:5). По благодати Божией, апостол видит в своих членах иной закон, противящийся закону ума (Рим.7:23).

Важное место в учении апостола занимает и трезвение, то есть духовное бдение ради того, чтобы сохранить ум от порабощения внешнею злою силою: «Итак, не будем спать, как и прочие, но будем бодрствовать и трезвиться... Мы же, будучи сынами дня, да трезвимся...» (1Фес.5:6,8). А апостола Тимофея он призывает: «Но ты будь бдителен во всем» (2Тим.4:5).

Слова апостола о молитве также ясны. Молитва должна непрестанно совершаться в сердцах христиан. «Будьте постоянны в молитве, бодрствуя в ней с благодарением» (Кол.4:2). «Непрестанно молитесь» (1Фес.5:17).

Точно такие же заветы дает и апостол Петр, показывая тем общность жизни всех верных членов Церкви: «Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш диавол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить» (1Пет.5:8).

Отсюда ясно, что все мы, христиане, поступая аналогичным образом, можем достичь безмолвия, а через него – созерцания Бога. Об этом святые отцы говорят четко и ясно.

Петр Дамаскин пишет: «Все мы, люди, должны держаться такого неделания, кто отчасти, а кто и всецело; и без него никто не может достичь духовного ведения и смирения» (Φιλοκαλία. T.Г'. Σ.99. Στ. 17–20).

В этом поучении святого Петра Дамаскина необходимо выделить слова: «все мы, люди, должны держаться такого неделания». Если это относится ко всем людям, то тем более к монахам. Монахом не может считаться тот, кто не пребывает в неделании по Боге и не ведет безмолвного образа жизни. Мы говорим это, потому что в определенных кругах существовали на сей счет различные представления, так что монаха, подвизавшегося ради достижения этого «неделания» по Боге, могли назвать прельщенным. В следующем разделе мы выскажем ряд замечаний по этому поводу. Кроме того, важно отметить, что «без него никто не может достичь духовного ведения и смирения». Это, как мы уже отметили выше, единственный путь и единственный способ познания Бога и согласно учению святителя Григория Паламы.

Некоторые люди утверждают, что безмолвие и образ подвижничества, описанный святыми отцами, способствуют пассивной, бездеятельной жизни. В действительности же все как раз наоборот. Безмолвие – это самая активная деятельность, протекающая в неизвестности и молчании. Человек бездействует и молчит, чтобы беседовать с Богом, достичь своего освобождения и принять Самого Бога. Если же учесть, что серьезнейшие затруднения, мучающие нас, являются душевными и внутренними, а большинство болезней (как душевных, так и телесных) происходит от увлечения помыслами, то есть от нечистоты ума и сердца, то можно понять, сколь велика ценность умного безмолвия. Следовательно, безмолвие есть деятельность и жизнь. Именно оно создает необходимые условия для того, чтобы человек беспристрастно возлюбил своих собратьев, обретя бескорыстную и бесстрастную любовь. «Тот любит безмолвие, кто непристрастен к мирскому; тот любит всех человеков, кто не любит ничего человеческого» (Св. Максим Исповедник. Добр. Т.3. С.202). Как может человек приобрести бескорыстную любовь (а именно такова одна из целей духовной жизни), когда он одержим страстями?

Таким образом, безмолвная жизнь исполнена напряженной деятельности, деятельности истинной и доброй. «...Безмолвие святых должно рассматриваться не как бездействие, но как вид напряженной деятельности. Впрочем, подобным образом происходит и откровение Бога в Его отношениях с человеком. Движение Бога к человеку не есть только движение явления, но и движение сокрытия; не есть лишь откровение слова, но и выражение безмолвия. Вот почему и человек, желающий приблизиться к Богу, не может ограничиться одним принятием Его открывшихся энергий, но должен перейти и к молчаливому восприятию тайны Его непознаваемости; не может лишь слушать Его слово, но должен услышать и Его безмолвие. Вторая составляющая ведет к совершенству, и потому она предполагает наличие первой. В самом деле, как замечает Игнатий Богоносец, только «тот, кто приобрел слово Иисусово, может поистине услышать и Его безмолвие, чтобы стать совершенным». Итак, из этого вытекает, что движение человека к Богу должно быть не только движением деятельности, но и движением самоограничения; не только мученичеством исповедания, но и мученичеством молчания и безмолвия» (Γ.Μαντζαρίδης. Παλαμικά. Σ.15).

Вот почему святые отцы говорят о «плодоносном безмолвии». Если оно осуществляется должным образом, то приносит большую пользу человеку, преобразовывая его личность, обновляя его существо, соединяя его с Богом. Тем самым безмолвие исправляет и общество. Ведь если человек достигнет любви к Богу, то, конечно, вместе с ней он приобретет и человеколюбие.

До сих пор мы пытались в меру своих сил рассказать о том, что такое безмолвие, каковы его отличительные признаки и почему оно необходимо для нашей духовной жизни. Все святые отцы рекомендуют его как лучший путь очищения человека и его возвращения к Богу. Кроме того, как мы уже заметили, Православие вообще является медицинской наукой, направленной на исцеление недугующего человека. Пренебречь этим обстоятельством значило бы уничтожить всю сущность и содержание христианства. Очищение – необходимая предпосылка обожения – достигается посредством православного благочестия, в котором безмолвие играет важнейшую роль.

Исихазм – это жизнь в безмолвии. Таким образом, подвизающийся в обстановке безмолвия называется исихастом, а сам безмолвнический образ жизни – исихазмом. Конечно, исихазм известен и как богословское движение XIV века, главным представителем которого был святитель Григорий Палама. Последователи этого движения, используя специальный психосоматический метод подвижничества, стремились с помощью божественной благодати соединить ум с сердцем и таким образом достичь общения с Богом. Святитель Григорий Палама утверждал, что в этом общении участвует и тело, которое, таким образом, также может приобрести опыт жизни Божией. Варлаам, незнакомый с этим методом, сделался его противником, в результате чего был осужден Церковью и в конце концов покинул пределы православного мира. Так называемый исихастский спор завершился Константинопольскими соборами 1341, 1346 и 1351 гг. Последний собор, оправдавший защитника исихазма Григория Паламу, считается вселенским. «Мы полагаем, что Константинопольский собор 1351 года по делу святителя Григория Паламы, судя, по крайней мере, по величию совершенного им богословского деяния, может и достоин быть причисленным ко вселенским соборам Православной Церкви, которым он ничем не уступает в плане сотериологической ценности своего богословия. Этот собор является свидетельством продолжения жизни Православной Церкви с ее соборностью, живым опытом и богословием относительно спасения во Христе"⁷³.

Однако это исихастское движение появилось не в XIV веке, но существовало с первых веков жизни Церкви. О безмолвии говорит Священное Писание, говорят первые отцы Церкви. Мы уже привели немало свидетельств из творений отцов Церкви, относящихся ко всем векам ее истории. Мы ссылались на святого Игнатия Богоносца, святителя Василия Великого, святителя Григория Богослова, преподобного Максима Исповедника, преподобного Фалассия, преподобного Симеона Нового Богослова и святителя Григория Паламу. Разумеется, Григорий Палама не был создателем исихазма, но стал его выразителем, сумевшим пережить и описать весь этот священный путь человеческой души. Итак, исихазм являет собою истинный образ христианской жизни.

Однако термином «исихазм» мы обозначаем и сам способ сосредоточения ума в сердце. Говорить об этом можно очень много, и здесь я хотел бы лишь высказать некоторые положения.

Ум человека, стремясь очиститься, «охотно стоит в сердце». Он непрестанно повторяет однословную молитву Иисусову, которая называется однословной именно потому, что состоит только из одного слова. Ум не заботится о многих словах, но постоянно повторяет имя Иисусово. В то же время он следит за помыслами, препятствуя им войти в двери сердца. Таким образом, как говорит преподобный Максим Исповедник, трезвение сочетается с молитвою.

«Но возможно и еще более глубокое вхождение ума в сердце, когда он по действию Божию как-то так соединяется с сердцем, что совлекается положительно всякого образа и понятия, и в то же время закрываются все входы в сердце для всего постороннего, и тогда душа входит во «мрак» совершенно особого порядка и затем удостаивается неизреченного предстояния Богу чистым умом» (Старец Силуан. С.134).

Существует много способов, позволяющих добиться этого сосредоточения ума и вернуть блуждающий ум в сердце. Но, к каким бы способам мы ни прибегали, их непременно надлежит сочетать с покаянием, поскольку иначе они вырождаются в некие технические приемы.

В своей беседе в Неделю о мытаре и фарисее святитель Григорий Палама представляет молитву мытаря и тот способ, которым молился мытарь, как образ молитвы исихаста. В Евангелии повествуется: «Мытарь же, стоя вдали, не смел даже поднять глаз на небо; но, ударяя себя в грудь, говорил: Боже! будь милостив ко мне грешнику!» (Лк.18:13). Характерно то истолкование, которое святитель дает этому отрывку. Слово «стоя» означает «стояние в течение длительного времени, так же как и длительность молитвы и слов умилостивления». Мытарь говорил: «Боже! милостив буди мне, грешному!» – и ничего больше. «...Ибо, ничего нового не прибавляя и не измышляя, он внимал только себе и Богу, повторяя вновь и вновь только это кратчайшее моление, что является наиполезнейшим видом молитвы». Отсюда ясна ценность однословной молитвы «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя». Безмолвник, подобно мытарю, не размышляет о чем бы то ни было, но сосредоточивает свой ум на словах молитвы. Слова Христа о том, что мытарь не смел даже поднять глаз на небо, святитель объясняет, приводя образ исихаста. «Само стояние его обозначало и терпение, и покорность и не только жалкого раба, но и состояние осужденного». Таким поведением и видом мытарь являл «осуждение себя и самопорицание, ибо считал себя недостойным ни неба, ни земного храма». Его биение себя в грудь свидетельствует о соучастии тела в боли и плаче души: «...от сильного сокрушения, ударяя себя в грудь и представив себя достойным здесь ударов, глубоко скорбя и воссылая стенания, как бы осужденный, он называл себя грешником и с верою добивался милости» (Свт. Григорий Палама. Беседы. Т.1. С.27).

Отсюда совершенно ясно, что Господь, предлагающий нам притчу о мытаре и фарисее, а также святитель Григорий, толкующий ее в «исихастском» духе, представляют безмолвие и молитву как наилучший метод, с помощью которого человек может получить милость от Бога. Это наилучшая молитва. Она является однословной и совершается в глубоком покаянии. В ней участвует и тело, которое также должно принять Божию благодать. Такой молитве свойствен дух самоосуждения и сознания собственной немощи.

Поскольку еретик Варлаам насмехался над исихастами того времени за то, что они использовали особое положение головы и тела, чтобы добиться сосредоточения ума и собрать воедино все силы души, святитель Григорий Палама ссылается на пророка Илию, который молился Богу, поместив свою голову между колен. «И совершеннейший в боговидении Илия, положив голову на колени и тем трудолюбиво собрав свой ум на себе и на Боге, разрешил оную многолетнюю засуху»⁷⁴. Далее святой святогорец рекомендует следующий способ сосредоточения ума: «...взором же не бродить здесь и там, но утвердить его, как на некоем основании, на своей груди или пупке, и расточающуюся вовне силу ума сердечного вновь направлять внутрь с помощью такого положения тела...» (там же)

Касаясь образа совершения молитвы, преподобный Григорий Синаит советует: «С утра, усевшись на скамью высотою в пядь, понудь свой ум сойти из владычественного в сердце и держи его в нем. И, с усилием наклоняясь и испытывая боль в груди, плечах и шее, непрестанно взывай умно и душевно: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя!"» Кроме того, он призывает удерживать дыхание, чтобы облегчить сосредоточение ума. «Удерживай и выдох, чтобы не дышать свободно, ибо дыхание, исходящее из сердца, помрачает ум и рассеивает мысль, изгоняя ум оттуда [из сердца]» (Φιλοκαλία T.Δ᾿. Σ.71–72). Григорий Синаит приводит и свидетельства других святых отцов относительно дыхания (там же, Σ.72,γ᾿).

В другом месте тот же святой описывает способ молитвы, помогающий сосредоточению ума, в чем и заключается исихазм в наиболее распространенном смысле этого слова. «Молись по большей части на скамье, чтобы потрудиться, а изредка, по временам, и на ложе, чтобы отдохнуть. Твое сидение должно совершаться в терпении, ради сказавшего: в молитве терпяще (Рим.12:12), и не следует вскоре подниматься из-за многотрудной боли, умного взывания ума и непрестанного пригвождения; ибо, как говорит пророк, болезни прияша мя аки раждающую (Ис.21:3). Но, склонившись вниз и ум собрав в сердце, если оно открыто, призывай Господа Иисуса на помощь. Испытывая же боль в плечах и часто в голове, перенеси это трудолюбиво и рачительно, взыскуя в сердце Господа. Ибо Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его (Мф.11:12): Сам Господь показал истинный пример усердия в этом и в таковых трудах. Ибо от терпения и постоянства во всем рождаются труды тела и души» (Ibid.Σ.80,Στ.4–15).

Необходимо подчеркнуть тот факт, что ценность умного безмолвия, непрестанная молитва, повторение однословной молитвы Иисусовой, особый способ сосредоточения ума и соединения его с сердцем, положение тела во время молитвы и ограждение чувств, учение о нетварности благодати Божией, о том, что человек может принять ее в своем сердце и что Фаворский свет стоит превыше человеческого ведения и не является «худшим мышления», то есть все то, из чего и складывается явление, называемое исихазмом, оправдано Константинопольскими соборами. Следовательно, всякий, кто возражает против чего-либо из названного, находится вне православного предания и может быть на этом основании отсечен от его жизни.

Рассмотрев вкратце сущность безмолвия и исихазма, мы убедились, что исихазм был утвержден собором, который по справедливости может считаться вселенским. Опишем теперь в немногих словах антиисихастский метод познания Бога и антиисихастский образ жизни, которые, к сожалению, господствуют в наши дни, свидетельствуя о том, что дни эти лукавы (Еф.5:16).

«Умное безмолвие всегда встречало много противников, особенно на Западе, которые, не обладая необходимым опытом, в своем отвлеченном подходе к этому образу молитвы думали, что речь идет об искании какого-то механического приема, приводящего к божественному созерцанию» (Старец Силуан. С.132).

К сожалению, западный образ жизни оказал влияние и на Грецию, в результате чего есть серьезные основания говорить об изменении в отношении к православному преданию. Многие отмечают, что западный дух изменил нас, но видят эти изменения главным образом в нравах, обычаях и разных других предметах. Я же полагаю, что самое главное изменение связано с безмолвием и исихазмом. Безмолвие рассматривается теперь как устаревший путь, как бездеятельный образ жизни, не соответствующий нашей динамичной эпохе. К сожалению, подобные взгляды господствуют даже среди людей, желающих жить в соответствии с православным преданием. «Современному миру свойственны не память и безмолвие, но деятельность и тревога» (Γ.Μαντζαρίδης, там же, Σ.25). В столь преданное наслаждениям и самодовольное время, как наше, исихазм не может найти отклика. Происходит то, о чем говорит преподобный Иоанн Лествичник: «Рыба спешит убежать от удочки, а душа сластолюбивая отвращается безмолвия» (Леств.15:44). Влюбленная в наслаждения эпоха глубоко враждебна безмолвию. Одна монахиня сказала мне, что в наше время дует «пустынный ветер антиисихазма», сжигающий все кругом. Такое суждение кажется мне абсолютно верным, и именно об этом свидетельствует современная действительность. Дух, господствующий в наши дни, – это скорее дух Варлаама, нежели святителя Григория Паламы.

Богословие наших дней строится на логических рассуждениях. Оно попросту сделалось логической, можно даже сказать, философской системой. Это история богословия, а не плод безмолвия и причастия Богу. Вот почему в богословских утверждениях обнаруживается много ошибок и разногласий. Как я отметил выше, сегодня большинство из нас не воспринимает богословие в качестве медицинской науки. Мы незнакомы с образом православного подвижничества. Но если прочесть Добротолюбие, где собраны наиболее показательные в отношении метода богословия тексты, то станет видно, что в большинстве из них говорится о пути исцеления от страстей. Эти тексты не содержат аналитических построений и не ограничиваются одним лишь описанием высоких состояний, но говорят о том, каким образом должен действовать человек, желающий излечиться от страстей. Я уверен, что основное упущение современных богословов заключается в недостаточном изучении Добротолюбия. Возможно, следовало бы основать специальную кафедру для изучения аскетики и исихазма, которое основывалось бы на текстах Добротолюбия.

Кроме того, требуется и личное переживание метода православного богословия, как он описан в памятниках святоотеческой письменности.

Очень характерны слова архимандрита Софрония о различии между богословием умозрительным и совершающимся в Боге: «Достижение подлинного созерцания без очищения сердца – невозможно. Только сердце, очищенное от страстей, способно к особому изумлению при созерцании непостижимости Бога. При этом изумлении ум радостно молчит, обессиленный величием созерцаемого.

К состоянию созерцания иным путем идет богослов-мыслитель и иным – аскет-монах. Ум последнего не занят никакими размышлениями; он только, как сторож, безмолвно внимает тому, чтобы ничто постороннее не вошло в сердце. Имя Христа и заповеди Его – вот чем живут сердце и ум при этом «священном безмолвии»; они живут единою жизнью, контролируя все совершающееся внутри не логическим исследованием, а особым духовным чувством.

Ум, соединившись с сердцем, пребывает в таком состоянии, которое дает ему возможность видеть всякое движение, происходящее в «сфере подсознания». (Этот термин современной научной психологии употребляем здесь условно, так как он не совпадает с представлениями православной аскетической антропологии.) Пребывая внутри сердца, ум усматривает в окружении его появляющиеся образы и мысли, исходящие из сферы космического бытия и пытающиеся овладеть сердцем и умом человека. В форме помысла, то есть мысли, связанной с тем или иным образом, является энергия того или иного духа. Натиск идущих извне помыслов чрезвычайно силен, и, чтобы ослабить его, монах вынуждается в течение всего дня не допускать ни единого страстного взирания, не позволять себе пристрастия ни к чему. Монах постоянно стремится к тому, чтобы число внешних впечатлений довести до последнего возможного минимума, иначе в час внутренней, умной молитвы все отпечатлевшееся неудержимою стеною идет на сердце и производит большое смятение.

Цель монаха – достигнуть непрерывного умно-сердечного внимания; и когда после многих лет такого подвига, труднейшего всех других подвигов, чувство сердца утончится, а ум, от многого плача, получит силу отталкиваться от всякого приражения страстных помыслов, тогда молитвенное состояние становится непрестанным и чувство Бога, присутствующего и действующего, – великой силы и ясности» (Старец Силуан. С.127–128).

Православное богословие должно напитаться соками безмолвия, чтобы сделаться подлинно православным, а не академическим. На этом поприще уже прилагаются определенные усилия, но проблема не становится менее острой. Говорит ли современное богословие о слезах и плаче, самоукорении и смирении? Рассматривает ли оно в качестве способа богопознания «остановку ума и мира, забвение дольнего... перенесение помышлений к лучшему»? Полагает ли оно условием достижения богообщения необходимость «оставить все чувственное вместе с ощущениями, и, возвысившись над помыслами, помышлениями, всяческим знанием и самою мыслию, всецело же отдаться чувственному умному действию, которое Соломон назвал божественным чувством, и достичь неведения, которое превыше знания, или, что то же самое, всех видов пресловутой философии...»?⁷⁵

Мне представляется, что современное богословие является скорее умозрительным, рациональным. «Богатство», на котором оно основывается, заключено в мысли. Показательна его оценка, данная архимандритом Софронием: «...еще один вид воображения, о котором мы хотим говорить, – это попытки рассудка проникнуть в тайну бытия и постигнуть божественный мир. Такие попытки неизбежно сопровождаются воображением, которое многие склонны называть высоким именем богословского творчества. Подвижник умного богословия и чистой молитвы решительно борется в себе с этим видом «творчества», потому что оно является процессом обратным порядку действительного бытия, так как при этом человек творит Бога по образу своему и по подобию» (Старец Силуан. С.144).

В другом месте тот же автор пишет: «Богослов-рационалист строит свою систему, подобно тому как архитектор строит дворец или храм, пользуясь эмпирическими и метафизическими понятиями в качестве строительного материала и заботясь не столько о соответствии своего идеального построения действительной истине бытия, сколько о великолепии и гармонической целостности своего произведения в его логическом аспекте.

Как это ни странно, но многие большие люди не устояли перед этим, в сущности, наивным искушением, скрытым началом которого является гордость.

Порождения рассудка бывают автору дороги так же, как матери дорого дитя, порождение ее чрева. Свое творчество он любит, как самого себя, ибо отождествляется с ним, замыкаясь в своей сфере. В таких случаях никакое человеческое вмешательство извне не в силах помочь, и если сам он не отречется от своего мнимого богатства, то никогда не достигнет чистой молитвы и истинного созерцания» (там же, с.150).

Таково Варлаамово, а не паламистско-православное богословие.

Кроме того, сегодня можно заметить некое предубеждение против Иисусовой молитвы и того способа, посредством которого она совершается. Конечно, наблюдается некоторый расцвет молитвы, связанный со старанием издателей сделать доступными связанные с ней святоотеческие труды и сочинения, но в то же время отмечается и некое невежество в данной области, и неспособность приблизиться к молитвенной жизни. Книги обычно читаются ради самого чтения, как дань моде. Более того, наблюдается даже такое явление, когда «духовные» люди насмехаются над безмолвной жизнью или, еще хуже, не позволяют тем, кто находится под их духовным руководством, интересоваться такими вещами. Постоянно можно слышать утверждения, что «это не для нас» и тому подобное. Многие полагают, что людям достаточно уделять несколько минут утром и несколько минут вечером, чтобы помолиться своими словами или прочесть подходящие отрывки из некоторых служб. Сам священный дух безмолвия, то есть умиление, самопорицание, плач, считается неподходящим для мирян, что, как мы показали выше, противоречит словам святых отцов.

Хуже всего то, что этот «мирской» образ мыслей и антиисихастский образ жизни преобладает и у монахов. Он проник и в монастыри, которые должны были бы быть посвященными Богу «подготовительными училищами», медицинскими школами, где преподавалась бы медицинская наука. Некая монахиня сказала мне, что «пустынный ветер антиисихазма» ощущается и во многих монастырях. Согласно преобладающему направлению мыслей, мы должны знать о безмолвии, но оно не для нас! Я сам лично сталкивался с тем, что многие «выдающиеся» монахи, чьей обязанностью является наставление молодых монахов в православном духе, отзываются обо всем, что связано с безмолвною жизнью, как о недостойных внимания «сказках» или проявлениях прелести!

Это поистине печально. «Безмолвие с самого начала становится отличительной чертой православного монашеского жития. Православное монашество – это одновременно и исихазм»⁷⁶.

К счастью, в последнее время наблюдается некоторое стремление вернуться к святым отцам, то есть к отеческой и главным образом безмолвнической жизни. Многие молодые люди, разочаровавшись в современной жизни с ее атмосферой тревоги и беспокойства, деятельности, лишенной безмолвия, и миссионерства без молчания, постепенно обращаются к безмолвнической жизни и впитывают ее соки. Многие приходят с этим желанием к монашеству, где продолжают пить воду святоотеческих родников, то есть православного предания. Но и в миру возникают очаги безмолвнической жизни.

Такой образ жизни должен получить распространение и развитие и в городах. Именно под таким углом я смотрю на организацию церковно-приходской жизни. Только так мы придем к понятию того, что Церковь – это лечебница душ и место богоявления. В ходе очищения к человеку приходит ведение и созерцание Бога. Возможно, каждому следовало бы по мере сил заниматься молитвой Иисусовой, которая могла бы стать для него наставником во всех вопросах духовной жизни. Она научит нас, когда следует говорить и когда молчать, когда прерывать молитву, чтобы оказать помощь брату, и когда продолжать ее. С помощью молитвы можно понять, когда мы совершаем грех и когда на нас пребывает Божие благословение. Кроме того, нужно подвизаться, чтобы соблюсти свой ум в чистоте.

Нашим жизненным правилом должно стать наставление преподобного Фалассия: «Заключи чувства в крепость безмолвного уединения, чтобы они не увлекали ума к свойственным им похотям» (Добр. Т.3. С.297).

Нам необходимо рассматривать как выражение основной цели нашей жизни слова святителя Григория Богослова, приведенные в начале этой главы: «Для невозмущаемого собеседования с Богом нужно погрузиться в безмолвие и хотя несколько возвести свой ум от непостоянного» (Свт. Григорий Богослов Т.1 С.376).

Мы должны твердо запомнить, что безмолвие есть, как говорят Каллист и Игнатий Ксанфопулы, «воистину незаблудный, истинный и отцепреданный образ жизни по Богу».

Именно поучением Каллиста и Игнатия Ксанфопулов мне и хотелось бы завершить эти размышления о безмолвии: «Сей путь, сие духовное по Богу жительство и священное делание истинных христиан есть истинная, незаблудная и неподдельная, во Христе сокровенная жизнь. Его проложил и к нему тайноводствовал Сам Богочеловек, сладчайший Иисус; по нему прошли божественные апостолы; по нему проследовали бывшие после них, и им, как и должно, последовавшие славные руководители наши и учители, которые, с самого начала, с первого на землю пришествия Христова даже доныне, как светила, сияя в мире зарями живоносных словес и дел предивных, одни другим передавали и тем, кои в наше время суть, передали сие доброе семя, сей священный квас, сей начаток святой, сей залог некрадомый, сию благодать и силу свыше, сей бисер многоценный, сие божественное отеческое наследие, сие на селе сокрытое сокровище, сие обручение Духа, сие царское знамение, сию живую и текущую воду, сей огнь божественный, сию честную соль, сей дар, сие запечатление, сей свет – и подобное сему. Что и отселе будет, как наследство, передаваемо и таким образом переходит из рода в род, до самого второго пришествия Христова. Ибо неложен обетовавший: се, Аз с вами есм во вся дни до скончания века. Аминь (Мф.28:20)» (Добр. Т.5. С.420–421).