Часть шестая

Какое сладкое, сколь истинное удовольствие ощущает душа, когда воображает невинное состояние первозданного человека. Жизнь блаженная! Дни радости неизреченной! Прекраснейшее создание рук Божьих, умаленное малым чем пред Ангелами, первый человек находится посреди прелестного Рая, окружённый всеми животными, созданными на службу ему. Разум его ведает Бога – и в этом боговедении, как в чистейшем зеркале, зрит всю природу и своё блаженство. Непорочная воля его имеет все способности и средства быть таковой. Невинный владыка находит невинным и всё вокруг себя: пернатые, летая над ним, не страшатся ловитвы; звери возлежат при его стопах. Лев с агнцем, орёл с голубем вкушают одну пищу. Всё повинуются человеку, как человек повинуется Богу. Этот малый мир обретает в себе мир и тишину, и все разнородные существа неизмеримого мира подражают миру и тишине его сердца. Он дышит радостью, и это дыхание растворяет радостью всё, сущее под небесами. Мудрый, благий, бессмертный, повелитель всех тварей, он отображает в себе подобие Создателя, как утренняя капля росы отображает в себе лучезарное солнце.

Но сколь горестная воспоследовала перемена, когда этот любимец Бога нарушил Его заповедь! Сделавшись преслушником, он отовсюду узрел преслушание и к себе. Вся природа восстала на человека, поскольку человек восстал на Бога и, как Его образ, восстал сам на себя. Эта внутренняя война была столь жестока, что ни в телесном, ни в духовном мире не обреталось средства потушить оную и возвратить человеку прежнее владычество над собой и над всеми творениями. Это средство мог изобрести един Премудрый, Всемогущий, Премилосердый Бог. Через Единородного Своего Сына даровав нам веру, повелел Он соединить с ней святую жизнь. Верой человек оставляет ветхого человека и облекается в нового; святой жизнью – в этом достоинстве утверждается. Все совершенства, с которыми первенец человечества вышел из рук Божьих, ему возвращаются. Он знает истины Евангелия, следовательно – премудр. Почерпает из него побудительные причины удаляться от зла и творить благо, следовательно – свят. Возрождается и оправдывается для вечного блаженства, следовательно – бессмертен. Премудрость, святость и бессмертие – вот Божественные совершенства, которые возвращают человеку образ Божий.

Остается одна черта, по-видимому, для человека невозвратная, – первоначальное владычество над прочими тварями. Здесь не имеется в виду преимущество разума человеческого над крепким составом животных: им обладал и падший человек; здесь говорится о том повиновении, которое оказывали человеку самые лютые звери. Кто же не видит из жития истинно благочестивых людей, что святая жизнь возвращала им и это первоначальное владычество? История первых христианских времён представляет множество разительных тому примеров; страстотерпцы и преподобные, столь же невинные, как обитатель земного Рая, столько же, как он, послушные Господу, обретали и сами удивительное им повиновение у тех бессловесных, один взор которых поражает ужасом. Приведём несколько примеров.

1. Преподобный Савва Освященный, уступив мятежному духу некоторых братий, удалился в Скифопольские пределы. Найдя там некую пещеру, он безбоязненно вошёл в неё и, поскольку был вечер, помолившись, лёг уснуть. Но в полночь пришёл лев и, увидев на ложе своём почивающего человека, взял зубами за его одежду и повлёк из вертепа. Святой старец, пробудившись, не ужаснулся, но, восстав спокойно, начал читать полунощные молитвы; а лев, несколько посторонившись, как будто ждал, доколе Савва совершит правило. После этого старец сел, и лев опять начал влечь его из пещеры. Тогда человек по образу Божьему сказал ему: «Послушай! Пещера пространна; мы оба можем жить вместе, ибо один Творец нас создал. Если же тебе не угодно со мною жить, то приличнее тебе уйти отсюда, ибо я, как созданный рукой Господа и возвеличенный Его образом, несравненно лучше тебя». Выслушав это, грозный зверь вышел из пещеры и уже туда не возвращался.

2. Преподобные отцы Иоанн Евират и Софроний Софист повествуют в Лимонаре следующее. Однажды в пустыне Иорданской с преподобным Герасимом³⁶² встретился лев и, болезнуя, показывал свою ногу, глубоко пронзённую тёрном, который, оставшись там, причинил чрезвычайную опухоль. Бессловесный зверь, умилёнными очами взирая на старца, смиренно просил у него помощи. Преподобный Герасим, сжалившись над страждущим животным, велел ему лечь на землю, сел сам и, небоязненно взяв его ногу, вынул тёрн, очистил рану и, обвязав убрусцем, дал знак, чтобы шёл он в своё место. Но лев не хотел оставить своего избавителя, пошёл за ним в самую обитель и уже не возвращался в пустыню, но везде ходил за ним, так что все с изумлением смотрели на привязанность зверя. Святой старец из своих рук кормил его хлебом и давал другие яства, которыми сам питался; он назвал его Иорданом, и лев, откликаясь на своё имя, всегда прибегал к нему и как бы ожидал повеления. Это послушание царя всех зверей простиралось до того, что он пас монастырский скот и даже исправлял некоторые работы.

Но следующее обстоятельство ещё достопримечательнее. По собственному ли побуждению или по смотрению Божьему этот чудный зверь на какое-то время отлучился из лавры. Между тем преподобный Герасим скончался и был погребён. Вскоре явился лев и начал искать своего благодетеля. Все старцы вновь поражены были горестью о своём наставнике, увидев, с каким нетерпением ищет его несмысленный зверь; а один из учеников святого Герасима, Савватий, сказал ему: «Иордан! Старец наш оставил нас сирых и отошёл к Господу». После этого лев, озираясь всюду, скорбно зарыкал. Савватий принёс ему хлеба; но лев, не приняв оного, усугубил вопль свой, как бы требуя, чтобы святой Герасим вышел к нему. Тогда Савватий, не в силах будучи и сам удержать слез, взял его за гриву и повёл ко гробу усопшего отца. «Здесь сокрыта плоть нашего старца, а там душа его», – указав на гроб и на небо, сказал он и, преклонив колена, начал молиться. Зверь, услышав это и увидев плачущего Савватия, ударился головой о землю и, рыкнув ужасно, испустил дух на могиле старца.

Всякому известно, что этот лев не имел разумной и словесной души. Но, читая эту утверждённую временем и верой повесть, должно исповедать, что Бог, даровав святому Герасиму такую власть над лютым зверем, через то хотел показать нам, коликое имели послушание звери к Адаму в Раю прежде его преслушания и от Рая отпадения, и до какой степени истинно верующему возвращается образ Божий, погубленный преступлением первозданного человека для всех его потомков.

3. Преподобный Иоанникий Великий³⁶³, обитая в горах Контурийских, где было множество зверей и змей, не видел от них никакой опасности. Однажды при наступлении зимы, ходя по угрюмым высотам, он встретил глубокую пещеру и, поскольку не имел у себя кельи, почёл эту пещеру способной защитить его от холода: немедленно вошёл в неё и весьма обрадовался, узрев что-то горящее. Иоанникий поднял с земли сухую ветвь и бросил на потухающий, по его мнению, огонь. Но вдруг этот огонь сотрясся, и хворост опять упал на землю. Святой старец подошёл ближе и увидел, что это был огромный змий, глаза которого блистали, как горящие угли. Однако имеющий власть от Бога на змия невидимого не убоялся видимого змия, но, уклонившись к правой стороне вертепа, пребыл тут вместе с чудовищем, пока миновала зима.

4. Преподобный Сергий, Радонежский чудотворец, сокрывшись в уединённое и удалённое от человеческих жилищ место, имел странного посетителя. Когда благорассуждением, молитвой и трудом обращал он в ничто все страхи и мечтания, тогда приходил к нему большой и свирепый медведь. Святой пустынножитель кормил его и часто отдавал зверю последний кусок хлеба, сам оставаясь без пищи. Столь милостива была душа Сергия! За то лютого медведя он претворил яко в агнца, играющего перед ним.

Христиане! Чего не сильна произвести вера? Да не дивимся убо, что Адаму в его невинном состоянии повиновались звери и были кротки. Можно думать, что ныне от жестокости наших нравов они рассвирепели и сделались столь ужасны; человеколюбие же и добродетель могут свирепство и ярость претворить в кротость и тихость. Для этого необходимо, чтобы наш разум и воля обновились и освятились; тогда и наша душа облечётся в ту святость, в каковой был создан первый Адам. Да не думаем, якобы это было невозможно. Сам Бог «предустави нас сообразных быти образу Сына Своего» (Рим.8:29). Христиане, облечённые в нового человека, способны быть «Божественного причастницы естества», если отбегнут, «яже в мире, похотные тли» (2Пет.1:4). «Откровенным лицем славу Господню взирающе», они «в тойже образ преобразуются от славы в славу, якоже от Господня Духа» (2Кор.3:18). Это освящение есть воля Отца Небесного, ибо Он хочет, да будем святи, якоже и Он свят есть (1Пет.1:16), да будем совершени, якоже и Он совершен есть (Мф.5:48), да будем милосерды, якоже и Он милосерд есть (Лк.6:36). Все сие святые совершили и в делах своих некоторым образом уподобились делам Божественным. Итак, безумен тот, кто не верит чудесам, совершаемым избранными людьми! «Тщание все привнесше, подадим в вере добродетель, во добродетели же разум, в разуме же воздержание, в воздержании же терпение, в терпении же благочестие, в благочестии же братолюбие, в братолюбии же любовь» (2Пет.1:5–7); тогда увидим, что возможно и для человека заграждати уста львов.

В бытность императора Деция в Ефесе, взяты были под стражу, в числе прочих исповедников имени Христова, семь юношей: Максимилиан, Ямвлих, Мартиниан, Иоанн, Дионисий, Екзакустодиан и Антонин, из которых первый был сын ефесского градоначальника, а прочие – других гражданских чиновников, и все служили в римском войске офицерами. Деций, раздражённый более тем, что посреди его оруженосцев и телохранителей находятся презрители богов, которым он покланялся, лишил их чинов и приказал или принудить к идольскому служению, или погубить мучительной смертью; но когда увидел их воинскую красоту, почувствовал сожаление и, дав им время на размышление, освободил из-под стражи, а сам между тем отправился для обозрения других городов области Ефесской.

Святые юноши употребили отсутствие Деция единственно на молитвы и милостыню; а чтобы лучше приуготовить себя к мученичеству, они удалились в одну пещеру. Младший из всех, Ямвлих, переменив одежды, изредка ходил в город, чтобы подать милостыню и для себя купить хлеба. Таким образом протекло несколько времени, и святых отроков, казалось, забыл весь свет. Но в один день Ямвлих возвратился из Ефеса весьма скоро и с трепетом объявил своим товарищам, что Деций прибыл и их велено к нему представить. Юноши пали на землю и, молясь Богу с плачем и стенаниями, поручали себя Его милосердию. При закате солнца они немного вкусили и, беседуя между собой и взаимно укрепляя себя к мужественному страданию за Христа, вдруг воздремали и уснули странным и дивным успением³⁶⁴.

Наутро, по приказанию Деция, в самом деле начали искать святых отроков и наконец открыли их убежище. Сами их родители к тому способствовали – или из страха, чтобы не подвергнуться той же участи, или по общему изуверству язычников. Однако Деций, при всей ярости, ещё сожалел о них и, дабы не видеть смерти столь упрямых, по его мнению, суеверов и вместе с тем удовлетворить гневу богов, приказал заградить камнями устье пещеры, где находились святые отроки. К славе христианской Церкви Феодор и Руфин, царские постельники, будучи потаёнными христианами, успели вложить между этими камнями оловянные дощечки, где изображены были имена и страдания святых семи отроков.

Вскоре после этого Деций погиб; следовавшие за ним гонители христианства также с шумом миновали чреду свою. Настало царство Евангелия и посреди свирепеющих ересей торжествовало до Феодосия Второго. Тогда водворилось горшее из всех зол: под руководством Феодора, епископа Егинского, повсюду рассеялись соблазнители, отрицавшие воскресение мёртвых, и заразили все сословия народа; а наипаче укоренилось то мнение, что восстание изгнивших и обратившихся в прах наших тел при втором пришествии Христа невозможно. Безумные не рассуждали, что Бог, создавший из ничего весь мир и человека, тем более может испортившееся восстановить в прежний порядок! Благочестивый царь молился Сыну Божьему, Егоже глас услышат мертвии и услышавше оживут, и Господь, вняв его молению, открыл через семь святых отроков тайну чаемого восстания из гробов следующим образом.

Некто Адолий, владелец окрестностей пещеры, заключавшей телеса страдальцев, начал (по смотрению Божьему) строить каменную ограду для своих стад и, не зная событий минувшего времени, приказал брать те самые камни, которыми завалено было устье вертепа. Вскоре сделалось отверстие, так что можно было пройти человеку. В это время Господь наш, обладающий жизнью и смертью, благоволил воззвать семь оных отроков, спавших почти два столетия. Воскресли святые исповедники, души которых хранимы были в деснице Божией, а телеса, яко спящие, возлежали в пещере нетленными и неизменными. Они думали, что пробудились от обыкновенного ночного сна, ибо не было на них ни единого знака мертвенности; одежды были целые, лица красотой цветущие, тот же возраст юности. Воздав благодарение Богу, они беседовали между собой о настоящем кумирослужении, о гонении на христиан и о поисках Деция. Потом поручили Ямвлиху опять сходить в город и, разведав, что в нём происходит, купить немного хлеба. После этого сказали они в один голос: «Будем готовы предстать Децию».

Ямвлих, едва вышел из пещеры, изумился, увидев камни, лежащие у входа в оную. Спустившись с горы, он шёл боязливо; несколько раз останавливался, опасаясь идти в Ефес и там быть узнанным. Но изумление его ещё более усилилось, когда, приближаясь к городским воротам, узрел над ними Крест Господень. Шествуя далее по улицам Ефеса, он видит храмы, крестами же увенчанные. «Что это? – думал Ямвлих. – Вчера нигде крестного знамения не зрелось, а ныне повсюду». Он слышит клянущихся именем Христовым; видит другие здания, другие одежды, и всё это почитает за сонное мечтание; но, осязая сам себя, уверяется, что зрит и шествует наяву. Думая, что он каким-либо чудом перенесён в другое место, он спросил у одного из встретившихся об имени города и, услышав имя Ефеса, не поверил. Наконец, он решился купить хлеба и как можно скорее возвратиться в пещеру, сомневаясь, найдет ли её.

Но какой ужас объял Ямвлиха, когда хлебопродавец, получив от него сребренник, начал всем показывать его, как некоторую редкость! Увидев же, что, все тут находящиеся, перешептываются друг с другом, святой юноша подумал, что его узнали и, по своей невинности, хотел бежать, но вдруг был схвачен. Множество людей стеклось на шум и, подозревая, что Ямвлих нашёл клад, повели его к градоначальнику. Святой отрок не знал, что с ним делается: искал глазами кого-нибудь из знакомых, но никого не видел; удивлялся, как и сам он в одну ночь сделался для всех незнакомым. В этом непонятном состоянии он был представлен к градоначальнику, у которого был на этот раз и епископ Ефесский.

Сначала Ямвлих думал, что его ведут к Децию, но, увидев в комнатах градоначальника святые образа, опять пришёл в недоумение; а представ пред ним, не мог не оградиться крестным знамением, увидев крест на персях епископа. Градоначальник, рассматривая сребренник, спросил: «Где нашёл ты сокровище?» – «Я не находил никакого сокровища, – отвечал святой Ямвлих, – а этот сребренник взял у моих родителей». – «Или неправду говоришь, – возразил градоначальник, – или твои родители нашли клад; ибо такие деньги находятся только в собрании царских редкостей, а у частного человека быть не могут», – и показал ему те деньги, которые тогда употреблялись в Греции. После этого спросил, откуда он и как именуется. Когда Ямвлих объявил имя отца, матери и некоторых родственников, то одни из присутствующих почли его юродивым, а другие – притворяющимся. Святой юноша стоял в полном недоумении, безмолвствуя и потупив голову. Наконец, градоначальник потребовал с гневом, чтобы Ямвлих непременно объявил, где находится сокровище, им обретённое, и, в случае запирательства, угрожал жестоким наказанием. Тогда устрашённый отрок сквозь слёзы сказал: «Заклинаю вас Богом, скажите мне – а я, ей-Господу, открой вам всю истину – здесь ли государь наш Деций?» – «Чадо! – отвечал на это удивлённый епископ. – Деций царствовал в древних летах, а ныне владычествует Феодосий, царь благочестивый». Потом, обратившись к градоначальнику, продолжал: «Этот юноша, кажется, потерял разум, а потому и должно с ним поступать человеколюбивее». Тогда Ямвлих ободрился. «Умоляю вас, идите за мною, – сказал он, – я покажу вам в пещере, которая находится в горе Охлон, друзей моих; от них узнаете вы, что всё мной сказанное есть сущая правда. Свидетельствуюсь Богом, что мы, за несколько дней перед этим, бежали от лица Деция и скрылись в вертепе. Я сам моими очами вчера его видел; а что делается сегодня, не знаю». Епископ задумался, потом сказал градоначальнику: «Вижу, что Бог хочет открыть нечто дивное; идём с ним, да узрим волю Божью», – и все немедленно пошли к горе Охлон, сопровождаемые Ямвлихом. Когда достигли пещеры, Ямвлих первый вошёл в неё. Епископ и прочие, следуя за ним, нечаянно увидели в устье пещерном выставившийся между двумя камнями ковчег. Они с любопытством открыли его и нашли две оловянные дощечки, на коих было изображено, что семь отроков: Максимилиан, сын Ефесского градоначальника, Ямвлих, Мартиниан, Иоанн, Дионисий, Екзакустодиан и Антонин, – убежав от Деция, сокрылись в сей пещере, и, по распоряжению мучителя заграждённые камнями, скончались за Христа страдальчески. Все удивились и прославили Бога.

Войдя в пещеру, они обрели святых отроков, спокойно беседующих между собой. Лица их цвели прежней юностью и сияли светом благодати. Епископ, градоначальник и прочие облобызали их с благоговением. Святые отроки сначала ужаснулись, почитая в них служителей Деция, но, видя прославляемым имя Христово, обрадовались и рассказали все происшествия минувших, как им казалось, дней. Немедленно к царю Феодосию отправлено было донесение, в котором епископ и градоначальник просили его, чтобы он прислал благочестивых и мудрых людей, заслуживших общую доверенность, освидетельствовать семь чудных отроков, в коих показался образ будущего воскресения. Но возрадовавшийся небесной радостью Феодосий тогда же со всем двором сам отправился в Ефес.

Сопровождаемый Ефесским духовенством, чиновниками и народом, благочестивый государь, войдя в пещеру, узрел их, как Ангелов Божьих, обнял и восплакал на их шеях. Он долго беседовал с ними, прославляя Бога. Но посреди самих разговоров, когда все присутствовавшие прилежно смотрели на них, внезапно святые отроки преклонили главы свои к земле и, по Божьему велению, уснули сном смерти.

1. Преподобный Симеон, нарицаемый Столпник, будучи восемнадцати лет, удалился в пустыню. Положив на сердце упражняться в едином богомыслии, он обрёл некоторый вертеп и, повергшись крестообразно на земле, с плачем молился Богу, да покажет ему путь спасения. Утруждённый земным поклонением, здесь юный Симеон уснул и узрел следующее видение: ему казалось, что копает землю, чтобы положить основание для какого-то прочного здания, и слышит голос: «Копай глубже». Потрудившись некоторое время и думая, что этой глубины довольно для твёрдого основания, Симеон остановился, но опять услышал: «Копай глубже». Трудник начал снова рыть землю, но едва от утомления выпустил из рук заступ, как услышал в третий раз тот же голос: «Копай глубже». Тогда Симеон собрал все свои силы и трудился дотоле, пока невидимый голос не сказал ему: «Перестань; основание будет твёрдо; в уповании на Бога созидай». Пробудившись от сна, Симеон возблагодарил Бога за столь спасительный урок и всегда помнил, что основание добродетельного жития есть труд.

2. Преподобный Симеон восхотел трудиться по-своему. Взойдя на один высокий холм, он сам себя приковал к камню – в том намерении, чтобы не мог оставить места духовных подвигов, хотя бы в сердце и возродилось на то поползновение. В этом удивительном самопринуждении застал его Мелетий, архиепископ Антиохийский, пришедший посетить его, как величайшего в подвижниках Христовых. Но, восхваляя труды Симеона, мудрый архипастырь не похвалил этих вещественных оков. «Человек и без оков может владеть собой, – отечески сказал он, – и ты, чадо моё, к единому месту можешь привязать себя не железом, но волей и разумом». Услышав великую истину, Симеон немедленно снял с себя оковы и, не оставляя намерения подвизаться на одном месте, с того времени помышления свои обуздывал своей волей и пленял свой разум в послушание, Христово, да будет узником креста Его.

3. Несколько лет преподобный Симеон подвизался на этом холме; но, будучи со всех сторон, как волнами, окружаем пришельцами, восхотел избыть молвы человеческой и для этого избрал дотоле неслыханный образ уединения: соорудил столп и на нём тесную хижину, отчего и был назван Столпником. Это новое и странное жилище сначала было высотой в шесть локтей. Через несколько времени благочестивые посетители воздвигли ему другой столп в двенадцать локтей, потом в двадцать два и наконец в сорок локтей. Так святой Симеон различными столпами, как лестницами, восходил к стране небесной к ближайшему лицезрению Бога. Весь свет и самые строгие пустыннолюбцы удивлялись необыкновенному житию святого Симеона, а некоторые из них, желая искусить сущего в нём духа, послали трёх достопочтенных старцев, чтобы они именем собора укорили его за новый вымысел и приказали жить по примеру других отцов. Едва посланники объявили ему волю святого братства, Симеон ступил ногой на лестницу, чтобы сойти вниз; тогда три старца в один голос сказали ему: «Не сходи, святой юноша, но останься в подвиге, который начал. Теперь знаем, что твоё намерение внушил тебе Сам Бог». Но как святой Симеон изъявил страх, чтобы преслушанием не прогневать собора отцов, то старцы объявили ему, что они имели поручение свести его со столпа насильно, если будет противиться приказанию, и, напротив того, оставить на столпе, если захочет сойти сам. После этого чудный Симеон остался на своём месте, а старцы пошли от него, благословляя Бога, укрепляющего Своих избранных в деле спасения.

4. Хотя преподобный Симеон более всего желал уединения и безмолвия, но может ли укрыться светильник, стоящий на верху горы? Слава действующей в нём благодати была столь велика, что не было на Востоке народа, который бы не знал Столпника. Грузины, армяне, персы, измаилиты стекались к нему тысячами и принимали при его столпе святое крещение. Удивительная сила не только его словес, но и самих взоров, мгновенно поражала и умягчала ожесточённых зловерием варваров, и они с воплем проклинали заблуждения своих предков. Симеон, стоя на одном месте, был столько же полезен для Церкви, как если бы кто проходил вселенную, проповедуя и благодетельствуя. Посреди этих удивительных подвигов и чудодеяний, он был так кроток и смирен, что всегда и перед всеми показывался с одинаковым весельем в очах, с одинаковой любовью в разговорах. Государи и земледельцы, вельможи и рабы, богатые и убогие, добродетельные и порочные, даже общественные злодеи – видели в Симеоне наставника и отца, всем благовествующего спасение. Одни возвращались от него совершенными пустыннолюбцами, другие – великими поборниками православия, все – усердными гражданами. А некоторые, желая всегда наслаждаться святой беседой Симеона, при столпе его основали свои жилища, так что чудный дом его казался стоящим посреди города, населённого множеством разноплеменных народов.

5. Повседневный устав жития Симеона был не менее достоин удивления. Всю ночь и день, даже до девятого часа, он стоял на молитве; после этого поучал обитающий вокруг столпа народ и пришельцев, проповедовал Евангелие, подавал советы, исцелял молитвой недугующих. Наконец, начинал разбирать свары и прения и водворять между всеми мир. После заката солнца опять обращался на молитву. Но, посвящая все часы своей чудной жизни богомыслию и человеколюбию, он не переставал помышлять о мире церковном, разоряя языческое безбожие, препирая иудейские хулы, истребляя еретическое учение. Царей и всех сильных земли он поучал своими мудрыми посланиями страху Божьему и взывал к милосердию, любви и защищению Церкви Христовой. Три патриарха, один после другого управлявшие Антиохийской Церковью, считали своим непременным долгом посетить Столпника. Святой Мелетий, наставляя Симеона в его юности на путь спасения, вместе с тем благословлял его неимоверные подвиги. Блаженный Домн приходил к нему единственно для того, чтобы совершить рядом с ним литургию и приобщиться Животворящих Таин Христовых. Святейший Мартирий называл его защитником Антиохии от врагов видимых и невидимых, могущим утолять гнев Божий.

6. Посреди этого торжества веры и благочестия святой Симеон на 103-м году своей жизни достиг блаженной кончины, которая была столько же торжественна. В один день, а именно в Великую Пятницу, Столпник не показался собравшемуся народу, как обыкновенно делал это. Также в субботу и воскресенье все пришельцы тщетно ожидали от него спасительных уроков и благословения. «Наконец, я, – говорит Антоний, ученик преподобного Симеона, – ужаснулся и взошёл на столп. Святой старец стоял, имея голову поникшую и руки на персях крестообразно согбенные. Думая, что Симеон безмолвно молится, и я стал позади его в безмолвии; но вскоре узрел, что святая душа оставила чистое тело. Восплакав горько, я положил его на землю и, целуя очи, уста и руки, спрятал его мощи. Недоумевая, что сказать народу, а наипаче больным, нуждавшимся от него в исцелении, я не смел сойти вниз и, облившись опять слезами над бездыханным праведником, от горести уснул. Потом, будучи утешен явившимся мне в сновидении Симеоном, тайно послал одного верного брата в Антиохию к святейшему Мартирию – возвестить об успении великого старца. Но плачевная весть в один час, как вихрем, разнеслась повсюду; голос плача разливался на семь стадий. Патриарх прибыл с тремя епископами и всем священным собором. Сам антиохийский градоначальник, сопровождаемый своим воинством, пришёл воздать честь усопшему праведнику. В таком торжестве эти святые мощи перенесены в Антиохию». Георгий Кедрин и прочие историки свидетельствуют, что император Лев Великий хотел иметь нетленные останки Симеона в своём царствующем граде; но антиохияне в этом случае готовы были восстать на посланников царских, если не послушают они моления и слез. «Город наш не имеет каменных стен, – в один голос вопияли они, – потому да почивает у нас святое тело Симеона. Оно будет Антиохии стеной и защищением».

Отступник Юлиан ещё в молодых летах, находясь в Кесарии Каппадокийской, уговорился с братом своим Галлом построить великолепный храм над гробом святого мученика Маманта. Не благочестие (о чём свидетельствует время его царствования) побудило его к этому, но или тщеславие и зависть к Галлу, которого все любили за христианскую ревность, или желание подать хорошие мысли о своей вере императору Констанцию, который, может быть, уже подозревал его в приверженности к идолам.

Как бы то ни было, Галл и Юлиан разделили между собой, кому какие должно начать и совершить здания, и каждый из них с возможной ревностью старался возвести свою половину. Но Бог видимо здесь показал, сколь Ему неугодна жертва, приносимая не от чистого сердца. В то время как художники Галла счастливо продолжали свою работу, невидимая сила противоборствовала строителям Юлиановым. Сначала они не могли найти твёрдой почвы под основание; потом от времени до времени показывалось землетрясение, которое вырывало камни даже из земли и ниспровергало в одно мгновение то, что с великим трудом было укрепляемо. Иногда гром ударял в мраморные столпы и разрушал их на части. Иногда вихрь срывал крыши, под которыми хранилась известь, и развевал её по воздуху. Не видно ли из этого, что Господь ещё тогда изобличал будущее злочестие Юлиана и видимыми знаками предупреждал его от отпадения и гибели?

Этот пастырь Антиохийской Церкви, живший в третьем веке по P. X., был для духовного стада совершенным примером всех добродетелей, наставлял детей своих словом, житием, любовью, верой и кротостью. Столь святой и славный человек не мог при гонителях христианства избегнуть страдальчества.

Однажды цезарь Нумериан, будучи в Антиохии, приносил торжественную жертву идолам, а святой архиерей между тем совершал бескровную жертву в храме Христа Спасителя. Возвращаясь домой по окончанию всех обрядов, Нумериан услышал пение христиан и захотел войти в их церковь, отчасти из любопытства, а более для того, чтобы разогнать молящихся; но святой Вавила воспротивился и, употребив власть архипастыря, удержал Нумериана на пороге храма. Император мог бы с помощью стражи исполнить свою волю, но, видя множество православных, убоялся кровопролития и, скрыв досаду, оставил на тот раз святого человека в покое.

На другой день, по повелению императора, христианская церковь была сожжена, и святой Вавила в оковах представлен был к нему для ответа. «Подлый раб! – воскликнул раздражённый Нумериан. – Какое безумие понудило тебя оскорбить твоего государя?» – «Я не оскорблял государя, – отвечал Вавила, – ибо знаю, что преступление против величества предержащей власти превыше всякого неистовства; я только не допустил идолопоклонника, обрызганного кровью богомерзких жертв, оскорбить святыню Господню». Нумериан, вне себя от гнева, велел водить праведника по всей Антиохии, а народу – над ним ругаться.

Но какое торжество для человека Божьего! Трое юных учеников³⁶⁸, воспитанных святым Вавилой, следуют за ним, перед всем народом свидетельствуют, что они с великим наставником неразлучны в жизни и смерти и, презирая ласки и обещания Нумериана, не хотят оставить святого Вавилы. В юном возрасте совершенные мужи, они не устрашились ни мучений, ни смерти.

Вытерпев все неистовства народа и все мучения, учитель и ученики осуждены были наконец на смертную казнь. Когда пришли на лобное место, святой Вавила сказал: «Обратися, душе моя, в покой твой, яко Господь благодействова тя» (Пс.114:7), – и, поставив пред собой отроков, повелел их предпослать к Богу в тех видах, чтобы они, лишившись наставника, не лишились твёрдости против ужасов смерти. Дети приняли венец страдальческий, а праведник воскликнул: «Се, аз и дети, яже ми дал ecи, Боже» (Ис.8:18), – и сам преклонил главу свою под орудие смерти.

Вблизи города Антиохии было приятное и весёлое место, от природы осенённое кипарисными и лавровыми деревьями и орошаемое быстрым и прозрачным источником. Оно называлось Дафной, от имени языческой девицы Дафны, за которой будто некогда гнался языческий бог Аполлон и тут настиг её. Но как язычники в лице своих идолов поклонялись порокам, то и это происшествие заслужило новую честь Аполлону, и на том месте сооружён был ему великолепный храм, в котором лжебог на все вопросы давал ответы. Галл, брат Юлиана, соцарствовавший Констанцию, стараясь распространить христианство, соорудил тут же небольшую церковь и перенёс в неё из Антиохийского собора мощи священномученика Вавилы и трёх отроков, пострадавших с ним, дабы непрестанно стекавшийся народ, видя чудеса от гроба его, мало-помалу обращался к вере евангельской. С того времени словоохотный идол онемел и, сколько ни курили перед ним ладану, сколько ни закалывали тельцов, – не давал ответа.

Вскоре воцарился злочестивый Юлиан. Имея пламенную приверженность к богам язычества, он особенно благоговел перед Аполлоном, как перед богом-покровителем просвещения, ибо Юлиан любил называть себя философом. Зная по слуху, что его любимого бога поразил недуг немоты, он уверился в том и лично, будучи в Антиохии, и удивляясь столь необыкновенному, по его мнению, чуду, неотступно вопрошал идола о том и о другом. Но, вместо всех ответов, едва наконец получил один, что Аполлону препятствует говорить злой сосед, который лежит близ его капища. Это относилось к мощам священномученика Вавилы. Огорчённый Юлиан сначала велел было разметать по улицам или предать огню святые останки человека Господня; но его объял священный ужас, от которого не могут защититься и самые буйные головы. Итак, по некоторому размышлению, он приказал антиохийским христианам унести гроб святого Вавилы и трёх отроков обратно в соборную церковь, что и было исполнено.

После этого христоненавистник привёл в прежнее состояние храм Аполлона, уставил всю рощу изображениями языческих происшествий, перед которыми вера и благочестие должны были руками закрывать лицо своё, и намеревался сделать туда торжественный ход, чтобы снова освятить, или, вернее, осквернить место, освящённое христианскими молитвами. Но жив Господь, наказуя неправду и нечестие! В ночь на 22 октября упало с неба на капище пламя и мгновенно объяло все здания. Этот огненный вихрь в присутствии Юлиана пожрал храм, жертвенник и самого идола так, что остались одни растрескавшиеся камни. Богоотступник вместо того, чтобы в столь чудном происшествии познать десницу Господню, приписал этот пожар мщению христиан, и, чтобы это подозрение сделать неопровержимым, захотел выслушать перед судилищем языческих жрецов, которые, чередуясь день и ночь, охраняли капище. Но Господь разрешил тогда язык их на прославление истины. Идолослужители не сказали того, что хотел слышать Юлиан, за что и преданы были пытке. Однако и посреди мучений они не переставали говорить, что пламя упало с неба. То же подтвердили с клятвой и поселяне, которые на тот раз шли мимо Дафны, и уверяли Юлиана перед всем народом, что ночью, при ясном небе, вдруг низверглось множество огня прямо на капище.

Таким образом Господь отмстил за оскорбление святых останков Своего угодника и посрамил злостное намерение язычников. Но Юлиан, столь видимо вразумляемый от Того, «Иже не хощет смерти грешника, но еже обратитися и живу быти ему», насильно стремился к своей погибели; он жестоко отомстил своё посрамление на христианах антиохийских: закрыл их церкви, отнял священные сосуды, осквернил их употреблением при идольских жертвоприношениях и обнародовал указ, чтобы христиан впредь не называли христианами, но галилеянами, – а это на его языке означало презреннейшего человека.

У одного африканского князя был придворный чиновник, по имени Пётр, который имел обязанность доставлять съестные припасы для стола княжеского, отчего нажил великое богатство. Но при всем том был столько скуп, что ни разу, как начал помнить себя, не подавал милостыни ни одному нищему.

Казалось, что человек столь жестокосердый погиб безвозвратно. Но Милосердый Бог привёл Петра на путь покаяния следующим образом. Однажды, отправляя во дворец печёные хлебы, он увидел пред собой нищего, который просил у него милостыню. Пётр закричал на него с ругательством; но нищий не переставал его умолять и просить ради Христа. Тогда Пётр начал озираться на все стороны, не попадётся ли ему камень, чтобы ударить столь наглого, как думал он, бродягу; но так как камня вблизи не нашлось, то он, в крайней досаде, схватил хлеб и бросил в лицо нищему. Нищий подхватил хлеб и пошёл, благословляя подавшего милостыню.

Через два дня после этого Пётр разболелся так тяжко, что находился при смерти. В этом состоянии он узрел себя в видении истязуемым на некоем судилище. Перед ним стояли весы, на которые с одной стороны чёрные, злобные страшилища возлагали его деяния, а с другой стороны Ангелы Господни стояли в недоумении. Первые рукоплескали и хохотали, видя тяготу грехов, вторые же с унынием говорили между собой: «А мы что положим сюда? Нет ничего, кроме одного хлеба, который Пётр бросил в лицо нищему». Потом эту милостыню возложили они на весы; но хлеб едва-едва приподнял чашу, обременённую грехами. Тогда святые Ангелы сказали ему: «Иди, убогий Петр, и приложи к этому хлебу ещё несколько хлебов, чтобы не похитили тебя наши соперники и не увлекли в геенну огненную». В это мгновение Пётр пришёл в себя и, размышляя о видении, познал, что оно было не мечтой расстроенного недугом воображения, но самой истиной, уроком милосердия свыше; ибо увидел на весах все грехи, содеянные им от юности. «Если один хлеб, с лютой досадой брошенный, столько мне помог, – обливаясь слезами, сказал он, – то, сколько ублажает человека милостыня, во всю жизнь с благосердием подаваемая!» И с того времени поклялся перед Богом быть милосердым; а Бог, видя сердечное покаяние, вскоре восставил его от одра болезни.

И действительно, Пётр так твёрдо соблюдал данный Богу обет, что положил на сердце не щадить и самого себя. Однажды встретился с ним незнакомец, обнищавший вследствие кораблекрушения, и, припадая к ногам его, просил прикрыть чем-нибудь наготу его. Немедленно Пётр снял с себя верхнюю одежду и отдал несчастному. Но так как незнакомцу нечем было не только одеться, но и насытиться, то он, желая сделать оборот, отдал одежду Петра купцу для продажи. По случаю Пётр шёл мимо и, увидев оную на торжище, весьма оскорбился; от печали в тот день не вкусил пищи и, заключившись в уединённой храмине, плакал и рыдал. «Господь не принял моей милостыни, – думал он, – видно, я недостоин того, чтобы перед Ним поминали моё имя убогие, возлюбленные рабы Его!» Скорбя и воздыхая, он уснул – и вдруг видит перед собой Благообразного Мужа, паче солнца сияющего, крест на главе имеющего и в его одежду облечённого. «Видишь ли эту одежду?» – сказал ему Явившийся. «Ей, Владыка! – отвечал Петр. – Она прежде была моя». – «Итак, не скорби, – продолжал Явившийся. – Я от тебя принял её. Я ношу её и благословляю тебя за то, что Меня, погибающего от холода, ты одел оной». Удивился воспрянувший Петр и сказал сам себе: «Когда Христос заступает место убогих, то не умру и я, если соделаюсь един из них». После этого всё своё имение он раздал нищим, освободил рабов и ушёл в Иерусалим. Там, поклонившись Животворящему Гробу, упросил он именем Господним одного старца, чтобы продал его в рабство, а плату за него разделил нищим.

Долго святой Пётр служил своему господину и остался бы тут до смерти, если бы не узнали его приехавшие в Иерусалим единоземцы. Тогда раб Божий, убегая славы человеческой, скрылся в неизвестное место и там пребыл до блаженной кончины. Един Бог ведает, где почивает многострадальное тело его; но Святая Церковь по всей вселенной восхваляет имя его³⁶⁹.

Преподобный Сергий³⁷⁰, Радонежский чудотворец, в отроческих летах обучался чтению и пению вместе с братьями своими, старшим Стефаном и младшим Петром. Но сколько счастливо они успевали, столько Сергий был непонятлив и никак не мог поспевать за своими сверстниками, за лень его родители сильно укоряли и наказывали учителя. Нестерпимо горько бывает благонравному отроку, когда он всем сердцем и душой желает снискать просвещение, но встречает к тому препятствие в каких-либо естественных затруднениях. Но чего не преодолеет прилежание и труд, а особенно самая искренняя молитва, от усердной души восходящая к Отцу светов?

Возбуждаемый нетерпением получить истинную мудрость, юный Сергий изыскивает благонадёжное средство. Прибегает в молитве к Тому, Иже просвещает всякого человека грядущего в мир, и просит, проливая слёзы, да отверзет его разум разуметь писания и да расторгнет стесняющие его узы. «Близ Господь всем призывающим Его»: Он скоро открывает Сергию благоприятный случай.

В один день сетующий отрок, будучи послан отцом своим для отыскания коней и ходя по разным местам, увидел некоего старца, почтенного саном пресвитерским, благообразного и сияющего душевной добротой, который, стоя под дубом, молился Богу Вездесущему. Сергий приблизился к нему и ожидал конца молитвы, не дерзая нарушить его собеседование с Богом. Но старец, когда престал от молитвы, сам вопросил святого отрока: «Чего ищешь или чего хочешь, чадо?» Сергий, хотя послан был искать коней, но, имея всю душу, объятую желанием учения, отвечал старцу: «Более всего желает душа моя научиться грамоте; и я весьма скорблю, что не имею к тому понятия». Старец, услышав доброе намерение отрока и увидев сквозь завесу его лица доброту его души, воздвиг очи и руки свои к небу и произнёс прилежную молитву, испрашивая юному Сергию просвещения свыше. После того дал ему часть просфоры, повелев оную съесть, и сказал: «Это тебе даётся в знамение благодати Божьей и разумения Святого Писания». С того времени дар Божий воздействовал в юном Сергии, и светом слова Божьего столько просветилась мысль его, что вскоре сделался он первым наставником и просветителем своего времени.

В одно время преподобный Сергий своими молитвами к Владыке живота и смерти воскресил умершего младенца. Отец, узрев дитя своё живым и будучи объят страхом и радостью, припал к ногам человека Божьего и воздавал ему боголепное благодарение. Святой это свойственное единому Богу дело не только себе не присвоил, но и самое мнение о том почёл для себя тягостным. «Нет, чадо моё! – сказал он. – Сын твой не был мёртв, но от стужи изнемог и ослаб; только тебе показалось, что дитя умерло. Будь уверен, что, будучи принесено в теплую келью, оно согрелось, и отнюдь не думай, что ожило; ибо прежде общего воскресения нельзя ожидать никому воскресения».

Некогда преподобный Сергий, стоя, по своему обыкновению, в полуночи на правиле и прилежно молясь Богу о своих учениках, услышал глас: «Сергий!» Удивлённый старец перекрестился, открыл окно, чтобы увидеть, кто зовет его, – и узрел свет великий, простирающийся от небес к его лавре, так что ночь сделалась светлее дня. Тогда вторично он услышал тот же глас: «Сергий! Ты молишься о своих чадах, и восприято моление твоё; зри и виждь число братий, во имя Святой Троицы собирающихся в обитель твою». В это мгновение святой Сергий узрел множество прекрасных птиц, не только в лавре, но и окрест её сидящих и сладкогласно поющих. Преподобный Сергий забыл своё земное бытие и думал, что он в раю посреди лика Ангелов; но вдруг услышал в третий раз: «Сергий! Сколько видишь здесь птиц, столько умножатся ученики твои; сколь разнообразна красота этих пернатых, столь чудно и различно они украшены будут добродетелями». С этим гласом видение прекратилось.

Глагол небесный оправдался на деле. Лавра преподобного Сергия всегда процветала великими по вере и благочестию мужами. Его духовные чада и потомки были наставниками всей России: сооружали святые обители, украшали архипастырские престолы, млеком духовным воспитывали юношество; гласом Евангелия созывали воинства на защиту отечества, питали тысячи граждан и ратоборцев³⁷¹, сокрывали царей от врагов и злодеев³⁷²; на глас страждущего отечества метали гром брани из тех рук, которые в мирное время простирали к небу в молитвах, и, не переставая служить Богу мира, единоборствовали с Голиафами³⁷³.

Святая мученица Харитина³⁷⁴, в нежном отрочестве лишившись родителей, была воспитана одним благочестивым старцем, по имени Клавдий, и поскольку она была благоразумна, кротка и послушна, то Клавдий любил её, как родную дочь, и, радуясь её добродетелям, назначил ей особливые комнаты, куда собирались усерднейшие христианки того времени. Старшие из них поучали её закону Господню, изображая чудесную славу Его человеколюбия, долготерпения и будущее блаженство Его последователей, а младшие этому учились уже от святой Харитины.

В это время Диоклитиан воздвиг гонение на людей Христовых и повелел везде искать их на мучения, а особенно тех, которых разум, ревность по вере и добродетельная жизнь не могли укрыться от взоров идолопоклонников. Удивительно ли, что Харитина первая была оклеветана? За ней пришли стражи и, объявив повеление судилища, где старались обесславить поступки христиан, повлекли невинную девицу за собой. Возрыдал чадолюбивый Клавдий и, крепко держа её в объятиях, дерзнул сопротивляться воинам. Тогда святая девица сказала своему благодетелю: «Отпусти меня, второй мой отец; отпусти во след Сладчайшего Иисуса и не скорби, но паче радуйся, что буду благоприятная Богу жертва за свои и твои грехи». После этого она отдалась в руки жестокосердой стражи. Клавдий сопровождал её, сквозь слёзы и рыдания произнося только: «Помяни меня у Небесного Царя, когда предстанешь Ему в лике святых мучениц».

Домициан (имя судьи), при первом взгляде на святую Харитину, назвал её упрямой христианкой, которая развращает других. На это неробкая девица отвечала: «Исповедую пред Богом и людьми имя Иисуса Христа и упрямство в этом случае почитаю высочайшей добродетелью; но совершенная ложь, будто я развращаю других: нет, я не развращаю их, но от разврата отвращаю». Домициан, удерживая гнев свой, советовал святой Харитине умилостивить богов, оскорблённых, как говорил он, её отступничеством; предлагал милость царскую и, выхваляя молодость и красоту её, увещевал пощадить оные. Но мученица возвела очи свои к небу и, оградившись крестом, сказала: «Тебя единого, Иисусе, Женише мой, люблю: Тебе только сраспинаюся, да и живу с Тобой». Тогда-то неправедный судья начал над ней ругаться: он велел обрезать ей волосы, но волосы в то же мгновение выросли перед очами всех. Пламень и железо были орудиями её страдальчества; но Ангел укреплял рабу Господню. В волнах морских назначен был гроб её; но влажная стихия огустела под её стопами. Наконец, святая девица, прешед сквозь огонь и воду, помолилась Господу, да приимет душу её, и уснула блаженной смертью.

Преподобный Иларион³⁷⁵, имея от роду шестьдесят три года, по внушению Божьему предпринял путешествие не для того, чтобы обозреть редкости света и чудеса рук человеческих, но чтобы обогатить себя сокровищами духовной мудрости. Оставив Палестину, он проходил высокие горы и знойные степи, посреди рыкающих зверей и скитающихся разбойников. Посещал пустынных старцев и юных отшельников, чтобы от одних научиться, а других научить своим примером. Беседовал с пастырями и святителями, страждущими в заточении за исповедание евангельских истин. Своими молитвами избавлял встречающиеся города и веси от гнева небесного; всюду проповедовал благочестие и братолюбие. Наконец, пройдя три дня страшной пустыней, святой Иларион достиг высокой горы, где некогда обитал величайший из пустынножителей, преподобный Антоний.

Здесь, сопровождаемый двумя учениками в Бозе почивающего Антония, преподобный путешественник несколько времени молился над святыми его останками и потом восхотел обойти все места, запечатлённые следами великого старца. С того времени, как Иларион удалился в пустыню, казалось, в первый раз любопытство объяло всю его душу. Исаак и Пелусион (имена Антониевых учеников) показывали ему всё, что напоминало об их учителе. «На этом месте, – говорили они, – великий отец пел священные гимны, там безмолвствовал. Здесь молился, а там, сидя, плёл кошницы; здесь отдыхал от трудов, а там вкушал краткий, но сладостный сон. Здесь принимал благочестивых посетителей, а там поучал братий житию равноангельскому. Эти древа насадил и это гумно устроил своими руками. Этот пруд ископал с великим трудом и потом; вот заступ, который употреблял святой старец во всё время своего пустынножительства». Они пришли на то место, где стояло убогое ложе Антония: Иларион с благоговением и радостью возлёг на него. На верху горы были две каменные кельи, куда Антоний иногда удалялся от докук приходящего народа; туда по ступеням, иссечённым его рукой, возвели Илариона и, показывая разные деревья, обременённые плодами, рассказывали, когда какое дерево насаждал преподобный. Здесь святой Иларион отдохнул, воспоминая великого трудника, вкусил от плодов его и опять возвратился к его гробу. Прочитав тут с коленопреклонением молитву, он простился с Исааком и Пелусионом и пошёл далее, продолжая благочестивое и душеполезное путешествие.

Похвально любопытство молодых людей, которые, путешествуя по знаменитым городам, посещают святилища наук и другие общеполезные учреждения, обозревают редкости искусств и чудеса природы и удивляются памятникам минувшего времени. Но если между этими занятиями они забывают беседовать с мужами, прославившимися благочестием и любовью к роду человеческому, то теряют из виду главную цель, для которой должно предпринимать путешествие.

Святой мученик Карп³⁷⁶, перенося жестокие мучения, какие только зверонравное изуверство могло выдумать, весь облитый кровью, раздробляемый ударами и опаляемый огнём, вдруг улыбнулся, и эта небесная улыбка долго сияла на лице праведника. Все зрители, а особенно грубый и свирепый Валерий, главный над исполнителями казни, удивились и наперерыв спрашивали о причине столь неуместной, по их мнению, радости. «Я вижу благодать Христа моего, – отвечал cвятой Карп, – как же могу удержать восхищение моего сердца?»

И, поистине, можно ли не улыбаться победителю всех адских соблазнов и ужасов, когда пред ним отверзты небеса, и Господь, сидящий на престоле, окружённый Ангелами, призывает его в недра блаженной вечности? Меньшая скорбь уничтожается большей радостью. Все скорби земные сравнительно с наслаждениями будущей жизни – это не что иное, как мгновенная боль от укуса малого насекомого.

Максимиан Галерий, убийца святого Анфима Никомидийского³⁷⁷, святого Петра Александрийского³⁷⁸ и святого Лукиана пресвитера³⁷⁹, так ненавидел христиан, что не хотел оставить в покое и их детей, предписав законом, чтобы они или были поклонниками идолов, или погибли. Отовсюду собирая в Антиохию эти невинные жертвы, Максимиан старался обесславить перед ними имя Христово – то воспитанием в языческих училищах, то блеском придворного кумирослужения, то ласками и угрозами.

Посреди этих ухищрений соблазна и тиранства, донесено было гонителю христианства Максимиану о двух отроках, родных братьях, детях знаменитых родителей, как об упорных христопоклонниках. Император употреблял все средства преклонить их к нечестию: соблазнял их сладкой пищей от идольских жертв и не однажды приказывал осквернять их ею насильно. Но когда благочестивые дети сказали дерзновенно, что ни за какое благополучие в свете, даже за страх смерти, они не согласятся поступить вопреки наставлениям родительским, тогда приказано было нещадно бить их розгами. Потом император отдал их одному из придворных софистов³⁸⁰, повелев испытать последнее усилие – обратить их в язычество убеждениями.

Философ-софист, не полагаясь на свои доказательства, устроил некоторый едкий состав и, намазав им их головы, запер в горячей бане. Здесь, как огнём палимые или молнией поражаемые, умерли юные исповедники имени Христова. Посреди лютейших страданий они утешали друг друга и, прославляя Сладчайшего Иисуса, пали бездыханными – сначала младший, а потом старший, лобызая тело своего брата.

Авва Иоанн Фивский двенадцать лет служил одному удручённому летами и недугами старцу и почти не отступал от одра его. Невзирая на это, старец, по-видимому, не уважал неусыпных трудов Иоанна и никогда не высказал ему даже обыкновенной благодарности. Но когда приблизился час его смерти, то, в присутствии собравшихся иноков взяв Иоанна за руку и возвышая, сколько можно, предсмертный голос, старец сказал ему: «Благодарю тебя, чадо моё! Благодарю тебя, чадо моё! Благодарю тебя, чадо моё!» Потом, поручив его покровительству старших отцов, промолвил: «Это Ангел, а не человек».

Святой Александр, епископ Команский³⁸¹, поучая людей Христовых, не старался о красоте слога и изящности выражения, но имел попечение о единой истинной пользе душ, и для простого народа проповедовал хотя сильно, но весьма просто. Однажды случилось быть в Команах молодому афинскому софисту. Услышав проповедь Александра, он начал смеяться, что нет в ней афинской остроты и красноречия. Но Бог вывел его из заблуждения следующим образом. В одну ночь философ увидел в сновидении стадо голубей, белых, весьма благолепных, имеющих, по словам Псалмопевца, «крыле посребрене и междорамия их в блещании злата» и услышал глас: «Се глаголы святителя Александра, которым ты, легкомысленный человек, столько смеёшься!» Софист, воспрянув от видения, так устыдился своего неразумия и суетности, что немедленно пошёл к святому Александру и, сердечно раскаиваясь, просил отпустить ему оскорбление, учинённое Христову проповеднику.

О преподобном Исидоре, пресвитере скитском, повествуют, что он, видя брата слабого или нерадивого, или малодушного, или буйного, изгоняемого от старцев за эти пороки, всегда приглашал его к себе и с помощью то терпения, то дружелюбных замечаний наставлял его на путь спасения. Сколь редко такое усердие и искусство!

Одна знаменитая римлянка, по имени Маркелла, не имея у себя наследников, раздала все свои богатства бедным семействам и святым обителям. Вскоре готы опустошили Рим. Услышав о том, праведная Маркелла воздела руки свои к небу и радостно воскликнула: «Благодарю Тебя, Господи Боже мой, что Ты, милосердуя о мне недостойной, заранее привёл наследство моё в безопасность и сохранил от расхищения варварского».

Какое величие души в этих словах рабы Христовой! Исполнив евангельскую заповедь: «скрывайте... себе сокровище на небеси, идеже ни червь, ни тля тлит, и идеже татие не подкопывают, ни крадут» (Мф.6:20), она достойно радовалась, что несчастье Рима застало, а не сделало её неимущей.

Святой Аверкий³⁸², епископ Иерапольский, ночью сокрушил всех идолов в капище Аполлоновом и затем спокойно возвратился в свой дом, как победитель, совершивший волю Небесного Подвигоположника Иисуса Христа.

Поутру узнали, кто был виновник истребления идолов, и снарядили стражу, чтобы взять святого Аверкия.

Между тем некоторые из благочестивых соседей известили о том святителя и просили его где-нибудь укрыться. Но бестрепетный пастырь отвечал: «Иисус Христос повелел Своим апостолам проповедовать слово спасения дерзновенно: я ли осмелюсь бояться восстающих на Него? Братия! Мы идём под знаменем Того же Господа; Он наш Помощник и Покровитель: да не отчаиваемся убо, да не страшимся». После этого, окружённый христианами, вышел он на средину города и начал всенародно прославлять Бога, в Трёх Лицах поклоняемого.

Городские власти и народ, услышав о дерзновении святого, ещё более рассвирепели и с яростью устремились на него. Но в то самое время, когда хотели его схватить, Аверкий именем Христовым исцелил двух беснующихся – и гонители его изменили свою ярость. «Един есть Бог Истинный, Которого проповедует Аверкий!» – воскликнули они, и припали к стопам его, умоляя, дабы научил их веровать в Иисуса Христа. Только некоторые из начальствующих удалились безмолвно, чтобы не подвергнуться той участи, какую готовили исповеднику Христову. Аверкий продолжил проповедь Евангелия даже до вечера, благословил народ и повелел готовиться к святому крещению.

С того времени святой Аверкий беспрепятственно отправлял великую должность архиерейства. Когда же для отвращения распространившихся болезней извёл он своими молитвами источник тёплых и целительных вод, то весь Иераполь присоединился к царству Иисусову. Но совершенное торжество христианской веры в его пастве наступило тогда, когда чудотворец Божий был призван в Рим и, против чаяния всех придворных врачей, восставил от смертного одра дочь императора Марка Аврелия. Благодарный государь немедленно повелел остановить гонение на христиан по всей вселенной и, невзирая на общую ненависть к ним язычников, определил, по просьбе святителя, отпускать из государственной казны бедным иерапольским христианам ежегодно по три тысячи мер пшениц³⁸³ и построить для них бани при тёплых водах.

Возвратившись в отечество, этот великий святитель жил в преподобии, правде и подвигах благовествования до глубокой старости. И с миром предал святую душу свою в руце Господни, оставив пример того, что вера и добродетель, хотя имеют определённое им торжество только на небеси, однако часто торжествуют и на земле, вопреки всем усилиям нечестия.

В царствование Юстиниана Великого взбунтовались самаряне и под предводительством одного из богатейших сограждан, по имени Юлиан, напали на палестинских христиан, выжгли города и сёла, разорили до основания церкви и вообще произвели ужасное кровопролитие. Император наказал их строго; но после, поверив клевете некоего Арсения, родом самарянина же, человека при дворе случайного, будто сами палестинские христиане были причиной возмущения, обратил на них весь свой гнев. Вся Палестина ожидала неприятных последствий.

Тогда патриарх Иерусалимский Пётр предложил Савве Освященному отправиться в Царьград, чтобы разубедить императора Юстиниана. Девяностолетний старец, предпочитая благоденствие отечества собственному спокойствию, с радостью принял на себя тягость путешествия и, будучи принят от царя с уважением, какого достойны святые люди, исполнил своё дело так, как желали христиане. Юстиниан не только был выведен из заблуждения, но и осудил на смерть клеветника; и это бы совершилось, если бы Савва же не ходатайствовал за него перед царём. Отпуская святого старца в обратный путь, император хотел оказать ему всевозможную милость: он приказал выдать из государственной казны большие деньги для расширения, украшения и продовольствия его обители. Но мудрый инок желал не богатств себе и своей братии, а общей пользы христианам и соотечественникам. Благодаря государя за щедрость, он с покорностью просил отменить на несколько лет собираемые с Палестины подати, чтобы разорённые от самарянских мятежей жители могли поправиться; просил также соорудить в Иерусалиме странноприимный дом для христиан, издалека приходящих ко Гробу Господню, учредить больницу для убогих и дать искусных врачей, построить крепости от стороны варварских народов и снабдить оберегательным войском. «За эти благодеяния, – пророчески сказал он Юстиниану, – Сам Бог излиет на тебя Свои благодеяния и поможет присовокупить к державе твоей те страны, которых лишились прежние государи». Император беспрекословно на всё согласился. Когда давал он повеление государственному казначею и прочим чиновникам, чтобы сделали распоряжение по просьбе Саввы, человек Божий, несколько отступив, начал усердно молиться. Удивляясь этому, один из его спутников с некоторой укоризной сказал: «Отче! Государь столько заботится о твоём прошении, а ты, как посторонний человек, занимаешься другим». – «Чадо! – отвечал Савва, – они занимаются своим делом, чтобы оказать милость людям; а мы должны заниматься своим делом, чтобы испросить им милость небесную».

Молитвы преподобного старца не остались у Бога тщетны. Благодетельный Юстиниан вскоре имел удовольствие видеть исполнение пророчества. Его военачальники возвратили достояние империи: Велизарий разрушил царство вандалов в Африке, а Нарзес – царство готов в Испании.

Когда злочестивый Дунаан, князь Омиритский, подверг всем ужасам мучений святителя Христова Арефу и его христолюбивое стадо, тогда между прочими страдальцами представлена была одна благородная и добродетельная вдовица с двумя юными дочерьми. Мучитель с удивлением посмотрел на красоту этих христианок и, невольно умягчив свирепое своё сердце, сказал кротко: «Я всегда слышал с удовольствием о твоём разуме; теперь и самое лицо твоё свидетельствует истину носящейся о тебе славы. Итак, советую тебе, как царь и друг, поступить сообразно с твоими достоинствами: оставь Назарея, поносно жившего и умершего, Которому ты поклоняешься, и исповедуй единого с нами Саваофа³⁸⁵. Тогда будешь подругой царицы, моей супруги, и твои дочери будут воспитаны, как дети царские. Всё призывает вас на эту высокую степень; только христианское суеверие, зараза низкой и невежественной черни, преграждает вам путь к благополучию».

Благочестивая женщина, которая при каждом богохульном слове с ужасом возводила очи свои к небу, с дерзновением Христовой подвижницы отвечала Дунаану: «Государь! Тебе бы должно было почтить Того, Кто даровал тебе власть, порфиру и диадему, Кто даровал тебе самое бытие и жизнь: тебе надлежало бы первому почтить Иисуса Христа, Сына Божьего. А ты, неблагодарный, столь дерзко злословишь твоего Благодетеля! Бойся, чтобы земля не поглотила тебя, как это было с Дафаном и Авироном. Но ты, погибая сам, хочешь и всех погубить: тем ближе над тобой мстящая рука Иисусова. Ты обещаешь почтить меня всеми отличиями, но всуе трудишься! Эта честь для меня ужаснейшее бесчестие. Государь! Я даже не хочу, чтобы меня хвалил твой язык: несносна хвала хулителя Божьего. Прославь прежде имя Иисуса Христа, тогда малейшая твоя хвала будет для меня истинно царской милостью».

Злочестивый Дунаан исполнился гнева и ярости, изрёк зверский приговор – и укрепляемая Христом вдовица и её дочери спокойно пошли на мучения и смерть.

Флакилла, супруга греко-римского императора Феодосия Великого, происходила от древнего дома Елианов и в числе своих предков считала римского императора Елия Адриана. Это преимущество ещё более возвеличилось тем, что она сама сделалась императрицей всего известного тогда мира. Но для Флакиллы эти преимущества были бы совершенно ничто, если бы они, окружая светом только её одну, не могли расширить пределов для подвигов её благочестия и любви христианской. Благотворительность составляла истинную радость её души. Не было в Царьграде бедного семейства, которому бы она несколько раз в году не подала руку помощи. Она имела у себя нарочных людей, честных и попечительных, которые должны были наведываться, не приключилось ли с кем какое-либо несчастье. Правители отдалённейших областей обязаны были доносить ей обо всех случаях, в которых требовалась её материнская помощь. Вдовицы, сироты, жёны, дети и матери убитых на войне, недужные и разорившиеся, даже незлонамеренные преступники составляли как бы семейство Флакиллы, которому она благодетельствовала разными способами, какие только для неё были возможны.

Часто она сама посещала убежища недугующих, утешала их и из своих рук подавала пищу и лекарства; часто присутствовала, когда перевязывали их раны. И когда представляли ей, что есть дела, не менее благочестивые, но более приличные её сану, что ей не нужно и непристойно нисходить до самых крайних проявлений человеколюбия, и что она может поручить это другим, – тогда Флакилла отвечала: «Попечение о делах Церкви и отечества, равно как и награждение заслуг, я оставляю императору. Пусть он во славу благочестия и для блага подданных употребляет свою царскую славу, а для меня довольно чести, если принесу в жертву Богу малое попечение и смиренное служение моих рук. Я не могу иначе засвидетельствовать Ему моей благодарности, как нисходя с престола, на который Он меня возвёл, для служения Ему в лице нищих».

Через это смирение она получала всегда большое почтение и власть над сердцем своего супруга; но эту власть употребляла она только для подавания ему советов, разговаривая с ним о законе Божьем, который знала в совершенстве, и вдыхая в него такую же ревность по вере, какой сама пылала. Часто между разговорами о прошедшем времени приводила ему на память, кто он был, и через то побуждала его не употреблять во зло настоящего величия. Желание видеть супруга своего благочестивым было в ней сильнее, нежели радость, что он был обладателем света.

Насколько все эти добродетели делали её любезной народу, показала смерть, которая постигла её в цветущих летах. Как скоро разнесся слух о её кончине, весь город облёкся в печаль, и народ бежал толпами ко дворцу. Сетующий Феодосий не мог другим средством снискать себе утешение, как оказав ей всевозможные почести при погребении. Святой Григорий Нисский говорил надгробную речь, в которой называл её «утверждением Церкви, сокровищем убогих и прибежищем несчастных».

Когда святого Акепсима, епископа Персидского³⁸⁶, взяли под стражу за исповедание имени Христова и повели из дому, то некто из знакомых, подступив к нему, сказал на ухо: «Сделай какое-нибудь завещание о твоём доме». Но святой Акепсим отвечал: «Друг мой! Странное и безумное дело – заботиться об этой убогой храмине, когда Царь Небесный повелевает мне переселиться в дом славы, иже есть на небесех».

Однажды церковный строитель донёс Иоанну Милостивому³⁸⁷, что между убогими людьми к ним приходят за милостыней иногда люди хорошо одетые, и требовал разрешения: надобно ли им подавать, как и другим нищим? Иоанн отвечал на это: «Если ты – раб Христов и послушник смиренного Иоанна, то подавай милостыню так, как повелел Христос, невзирая на лица требующих от тебя помощи. Мало ли есть сребролюбцев, одетых в разодранные рубища? И мало ли есть бедных, достойных всякого сожаления, всякой помощи, одетых опрятно? Встречаются тысячи случаев, что тот, кто вчера, при всех недостатках, ещё мог обойтись без помощи других, сегодня принужден просить оной! Или ты, может быть, опасаешься, что на беспрестанные милостыни не достанет церковного имения? Я не хочу разделять с тобой твоё маловерие. Мы даём не своё, мы даём Христово: а кто может быть богаче Иисуса?»

Однажды, когда святой Иоанн Милостивый шёл в церковь, приступил к нему один гражданин, прежде бывший богатым, но по некоторым обстоятельствам обнищавший, и просил помощи. Патриарх, сжалившись, что этот честный и благородный человек так разорился, приказал строителям дать ему пятнадцать литр золота; но они, опасаясь, чтобы не оскудела церковная сокровищница, выдали только пять литр. Когда же патриарх возвращался из церкви, остановила его одна богатая вдова и вручила ему бумагу, в которой было написано, что она даёт в церковь пятьсот литр золота. Иоанн, читая хартию, познал от благодати Духа Святого, что она отдаёт не всё, что прежде положила в уме своём. Придя домой, он призывает церковных строителей и спрашивает: сколько они дали обнищавшему гражданину? «Пятнадцать литр золота», – отвечали строители. «От вас потребует Господь то, что удержала у себя благочестивая вдовица», – обличая их ложь, сказал святитель. Потом призывает к себе вдовицу и спрашивает: «Скажи нам истину, сколько, из любви твоей к Богу, ты намерена была принести в церковь золота?» Вдовица, видя, что её намерение не утаилось от святого, отвечала: «Свидетельствуюсь Богом, владыка святой, что за несколько дней в этот бумаге у меня было написано тысяча пятьсот литр золота, который я желала передать в твои святые руки; но сегодня, разогнув хартию, я увидела, что тысяча литр, не знаю, как и кем, изглажена. Я подумала, что не благоволит Господь отдать твоему святейшеству более пятисот литр, и так поступила». Экономы, услышав это, устыдились и ужаснулись своей неправды, а святитель, напутствовав благословением вдовицу, сказал им: «Вы не послушали меня и удержали десять литр золота: за это Господь удержал от нас в руках этой благотворительницы тысячу литр золота. Итак, помните: какова милостыня, таково от Бога и воздаяние, – помните и страшитесь Суда Божьего; ибо сколько бедных от вашей неправды теперь лишились пропитания!»

Однажды, когда Иоанн Милостивый шёл в церковь, остановила его бедная женщина и, горько жалуясь на обиды, причинённые ей одним родственником, просила защиты у святого патриарха. Но так как было уже время начать богослужение, то сопровождавшие Иоанна советовали ему выслушать вдовицу тогда, когда он возвратится домой. Но человек Божий отвечал: «А меня послушает ли Бог, если я не восхощу послушать её?» – и не двинулся с места, пока не разобрал дело и не приказал обидевшему удовлетворить бедную женщину.

Иоанн Милостивый, узнав, что один епископ, по имени Троил, был весьма сребролюбив и скуп, пригласил его в больницу – посетить убогих и недугующих. Приметив там, что Троил имеет с собой деньги, святой сказал ему: «Владыка! Вот время и случай утешить тебе бедную братию, подав им милостыню». Троил, опасаясь обнаружить свою скупость, начал раздавать золото и, оделив всех, издержал тридцать литр; но, возвратившись домой, раскаялся о добром деле и почувствовал такую скорбь, что лёг в постель. Через какое-то время Иоанн позвал его к себе на обед; но Троил отговорился болезнью. Иоанн догадался, что и от чего с ним сделалось, и, взяв с собой тридцать литр золота, пошёл навестить его. «Я принёс тебе деньги, которые ты, по моей просьбе, раздал в больнице: возьми их и своей рукой напиши, да будет от Господа мне та награда, которая следовала тебе». Троил, увидев золото, затрепетал от радости и немедленно написал: «Боже Милосердый! Даждь мзду господину моему Иоанну, патриарху Александрийскому, за золото, которое я, грешный Троил, раздал в больнице; ибо он моё возвратил мне». Получив деньги, Троил восстал с одра, как будто никогда не был болен, и пошёл к патриарху обедать.

Иоанн, угощая его, в сердце своём молился Богу, да исцелит его от столь ужасного сребролюбия, и Бог услышал молитву его. В следующую ночь Троил узрел в сновидении великолепный дом, неизреченно украшенный, у которого над воротами было написано золотыми буквами: «Обитель и покой вечный Троила епископа». Взыграло от радости сердце Троила; но внезапно явился некий благообразный и грозный муж и сказал бывшим тут слугам: «Господь всего мира повелел мне изгладить имя Троила и вместо него начертать имя Иоанна, патриарха Александрийского, который купил у него этот дом за тридцать литр золота. Итак, перемените надпись». Троил вскричал от ужаса и жалости – и воспрянул ото сна. Познав всю цену дома, который потерял на Небе, он начал плакать и укорять себя в златолюбии. Едва дождавшись утра, пошёл он к блаженному Иоанну, объявил ему о своём сновидении, дал клятву исправиться – и сдержал свой обет; ибо с того времени был щедр и для всех милостив.

Святой Иоанн Милостивый услышал, что один молодой человек, сирота богатых родителей, живёт в крайней бедности; услышал, что эта бедность постигла его потому, что родители щедрой рукой расточали своё имение на убогих, а оставшуюся часть расхитили опекуны; услышал, что юноша добронравен, благочестив и не ропщет на свою участь. Человек Божий положил на сердце подать ему помощь, но так, чтобы юноша не мог считать это милостыней. Он призывает к себе эконома и, взяв с него клятву хранить тайну, приказывает изготовить будто бы давно сделанное духовное завещание от имени некоего Феопемпта, в котором патриарх и убогий сирота, как его родственники, назначены наследниками имения. С этот бумагой он посылает эконома к юноше.

Эконом исполнил волю патриарха следующим образом. Будто сам от себя призвав юношу, он сказал ему: «Ужели не знаешь ты, что патриарх тебе родственник, и страдаешь в такой нищете?» Юноша изумился и почёл слова его за насмешку. Но эконом, показывая духовную, будто бы в тот день нечаянно между прочими бумагами им найденную, сказал: «Если ты, друг мой, стыдишься сам открыться перед святителем, то я доложу о тебе». Убеждённый сирота обрадовался и начал просить, чтобы это родство объяснил он патриарху.

Когда эконом объявил Иоанну, что его приказание исполнено, тогда патриарх повелел привести к себе убогого юношу и, приняв ласково, сказал: «Прости меня, добрый юноша, что я так долго, по неведению, оставлял тебя в бедности. Я помню, что дядя мой имел сына; но я не знал, где он находится, а ты, по своей кротости, не хотел ко мне явиться. Благодарю тебя, – обратившись к эконому, продолжал он, – что ты, отыскав бумагу, снял с души моей этот грех и нашёл мне родственника».

Святой Иоанн не только отдал доброму юноше часть, назначенную ему в мнимом завещании, но и купил ему дом и всё потребное, сочетал с благородной девицей и дал почётную должность. Эта тайна между экономом и патриархом хранилась до самой кончины святителя. Тогда только сын благочестивых родителей узнал, что своим счастьем обязан он не родству с патриархом, но Тому, Кто не хочет видеть «праведника оставлена, ниже семени его просяща хлебы» (Пс.36:25).

У императора Аркадия был военачальник, родом из варваров, по имени Гаина, который, хотя и принял христианскую веру, но держался Ариевой ереси. Будучи храбр на войне и любим наёмными войсками, он имел великую дерзость и часто заставлял – даже императора – себя опасаться. Этот-то сильный, на всё решительный человек непрестанно просил Аркадия, чтобы позволил арианам иметь в Царьграде церковь. Отказать ему – было опасно для престола, а позволить – опасно для православия. Аркадий, откладывая под разными предлогами удовлетворение его просьбы, наконец прибегнул к Иоанну Златоусту³⁸⁸ и требовал совета. Решили, чтобы патриарх был у царя, когда Гаина будет просить церкви, что и случилось вскоре.

Дерзкий и нетерпеливый варвар начал требовать милости арианам, как должного воздаяния за воинские подвиги и свою храбрость. Но великий святитель немедленно остановил его. «Если царь хочет быть богобоязнен, – гласом веры сказал он, – то не имеет права над Церковью, в которой от Бога поставлены духовные власти. Если же тебе нужна церковь, то войди в какую хочешь, и молись. Они все отверсты пред тобой». – «Но я другого исповедания, – возразил Гаина, – и потому хочу иметь в столице с моими единоверцами особенный храм; надеюсь, что государь исполнит моё прошение. Владыка святой! Ты сам знаешь, сколько я подъял трудов, сражаясь за ваше отечество, проливая мою кровь и полагая за царя душу». – «Никто хвалы твоей упразднить не может и не хочет, – отвечал ему Иоанн, – но нельзя умолчать и о том, что ты за все подвиги уже принял в воздаяние честь, славу, сан и дары». После того, видя, что варвар начал разгорячаться, продолжал: «Кто имеет совесть, тот должен размыслить, что он был прежде и чем сделался ныне, какие имел богатства по ту сторону Дуная и какие сокровища имеет в нашем отечестве. Не хлеб ли там ел с водой, и не всего ли света плодами, птицами и рыбами ныне услаждает свой вкус? Не был ли там простым человеком и не учинился ли здесь вельможей? Гаина! Вот воздаяние за труды твои! Будь же благодарен царю и служи верно его державе, а церковных даяний за мирское служение не проси. Дерзнув на это, ты подвергаешься опасности быть обвинённым в оскорблении величества, ибо хочешь соделать твоего государя виновным в святотатстве». Выслушав, хотя и с великим принуждением, этот урок истины, Гаина имел столько духа, что обратил разговор на дела, касающиеся воинства, и с того времени уже не просил для ариан церкви. Аркадий, удивляясь убедительной мудрости Иоанна, благодарил его от всего сердца.

Но меньше, нежели через год, Гаина, или в отмщение за этот отказ, или по общей ненависти варваров к Греции и по их хищному и мятежному духу, оказался вероломцем. Стоя на границах государства с войсками, составленными по большей части из варваров же, он вдруг поднял оружие и пошёл прямо к Царьграду. Аркадий, не имея готового войска, не знал, что начать, и опять прибегнул к Иоанну Златоусту с просьбой, чтобы употребил против варвара то же оружие слова, которым недавно защитил православие. Иоанн, хотя и знал, что прогневал Гаину, хотя представлял всё, что могла произвести его мстительность, но, готовый положить душу свою за царя и отечество, безбоязненно пошёл навстречу мятежнику. Бог содействовал рабу Своему. Златоуст укротил богомудрыми речами гордого варвара, из волка претворил его в агнца и был миротворцем между царём и Гаиной. Аркадий по необходимости простил мятежника, а Гаина дал клятву с того времени служить верно.

Святой мученик Роман³⁸⁹ терпел все мучения с удивительной твёрдостью духа и только возводил в безмолвии очи свои к небу. Но когда мучитель начал укорять его безумием, называя христианскую веру изуверством, мученик вступился за честь имени Иисусова и, показав на одного младенца, стоявшего вблизи, спокойно сказал Асклипиаду (имя мучителя): «Это юное отроча без сравнения разумнее тебя, старого безумца. Оно хотя и малолетно, но знает Истинного Бога; ты же пополнен лет, а Бога не ведаешь». Удивлённый столь внезапной укоризной, мучитель подозвал к себе отрока и спросил: «Какого, друг мой, ты почитаешь Бога?» – «Иисуса Христа», – отвечал отрок. «Да чем же лучше ваш Христос всех богов наших?» – опять спросил Асклипиад. «Тем, что Он есть Истинный Бог и всех нас создал и искупил, – сказал младенец, – а ваши боги есть не что иное, как живописный холст или изваянная медь». Так в юном исповеднике имени Христова действовал Дух Святой, совершая из уст его хвалу, да посрамит нечестивого Асклипиада и всех идолопоклонников. Мучитель не знал, что более отвечать, и прибег к обыкновенному средству: приказал нещадно бить его розгами. Изнемогшее под ударами дитя наконец запросило пить. Но вдруг из толпы вышла мать его и начала его увещевать, чтобы мужественно терпел все мучения. Когда же ещё более раздражённый этим мучитель приказал отсечь ему голову, вторая Соломония³⁹⁰, взяв его на руки, понесла на место казни. Обнимая и лобызая, она утешала его и укрепляла, чтобы не страшился, видя меч над своей головой. «Не бойся, сладчайшее чадо моё, – говорила она, – не бойся смерти; ты не умрёшь, но будешь вечно жив: из-под секиры приимут тебя Ангелы и взлетят с тобой в райский вертоград, в жилище вечного блаженства. Там обымет тебя Христос; там будешь другом всех святых, и я туда же приду к тебе – скоро, весьма скоро». Уговаривая так своё дитя, мужественная мать принесла его на место усекновения. Юный страдалец умер, не испустив вопля, не оказав страха; и она, взяв тело его, омыла сладкими слезами и, погребая, веселилась, что младенец пролил за Христа Спасителя кровь, от неё принятую.

Святой мученик Валериан³⁹¹, обращённый в христианскую веру своей невестой, с таким усердием предал свою душу и сердце Спасителю мира, что удостоился узреть Ангела Божьего, который вещал ему: «Ты не упорствовал против истин, проповеданных тебе от девицы; потому Бог послал меня к тебе, да приимешь от Него, чего восхощет душа твоя». Восхищённый Валериан, поклонившись Ангелу, отвечал: «Нет в мире этом ничего для меня любезнее брата моего Тивуртия; итак, молю Господа, да избавит его от гибельного идолопоклонства, да обратит к Себе и да соделает обоих нас столь же совершенными в исповедании Его имени, сколь совершенна обручённая мне невеста». Небесный посланник порадовался желанию Валериана и сказал: «Благоугодно Богу твоё прошение: как тебя Он спас через девицу, так через тебя спасёт и брата твоего, и всех вас сподобит венцов Царствия Небесного».

Где укрепляет слабого человека небесная благодать, там не имеют никакой тягости все труды, для других неодолимые, – и святой Валериан в тот же день обратил на путь истины брата своего Тивуртия, да трое единодушно славят единого Бога, в Троице поклоняемого.

Святой Алипий³⁹², диакон Адрианопольской Церкви, за благочестие и добродетели был любим епископом и всеми христианами. Духовное начальство возлагало на Алипия все важные и касающиеся богоугодных заведений дела; а граждане адрианопольские имели к нему такое уважение, которое можно было назвать благоговением. Но при всех преимуществах, сердцу Алипия недоставало важнейшего преимущества – совершенного уединения.

Побуждаемый этим святым желанием, вскоре Алипий, тайно от всех, попросив только благословение у своей матери, ушёл из Адрианополя, чтобы водвориться в какой-нибудь из отдалённых пустынь. Но епископ, узнав о его отшествии, чрезвычайно опечалился; церковнослужители сетовали, что лишились сотрудника, украшавшего их братство. Все граждане почитали потерю его невознаградимой и послали искать его. Вскоре Бог открыл убежище святого Алипия, и они то просьбами, то угрозами уговорили его возвратиться в отечество. Алипий сетовал сердечно, что не совершилось его желание, и помышлял опять скрыться.

Но Бог остановил его намерение следующим образом. В одну ночь Алипий до того восскорбел, что начал плакать и в этих слезах заснул. Вдруг явился ему Ангел Божий и сказал: «Не скорби, Алипий, что ты возвращён сюда от желанного для тебя пути; Бог устроил это для пользы твоего отечества, а любить отечество и служить ему есть непременный долг каждого христианина. Кроме этого, да будет тебе известно, что там только свято есть место, где человек, любящий Бога, благочестиво и богоугодно жити начнет». Будучи утешен этим видением, Алипий перестал скорбеть, и провёл всю жизнь на своей родине, прилежно подвизаясь и работая для Бога и людей.

Греческий император Константин, по прозванию Копроним, стараясь истребить православную веру и на развалинах её утвердить иконоборную ересь, надеялся не иначе успеть в своём намерении, как преклонив на свою сторону преподобного Стефана Нового³⁹³, которого греки и римляне почитали, как единого из древних великих отцов. Для этого он послал к нему своего тайного советника, именем Патрикия, и искусного витию Каллиста и с ними отправил в дар не серебро и не золото, – ибо знал, что человек Божий не имеет нужды в сокровищах, – но различные овощи и плоды. Стефан принял дары царские, желая, чтобы благодать Божья просветила душу Константина. Но когда Патрикий и Каллист объявили царскую волю, чтобы святой подписал деяния собора, состоявшего из иконоборцев, Стефан сказал с апостольским дерзновением: «Собора вашего, исполненного празднословия и лжи, я не подпишу, иначе забвенна буди десница моя! И никогда его не похвалю, в противном случае, да прилипнет язык мой к гортани моей! Скажите государю, что отнюдь не нареку горькое сладким, тьму – светом, да не навлеку Божьей клятвы на главу мою. За святые же иконы готов умереть, и небрегу о царском прошении». Потом простёр руку свою и, согнув длань, продолжал: «Если бы я имел в себе крови одну только эту горсть, и ту не пожалел бы пролить за икону Христову: скажите об этом государю. А эти дары отнесите обратно; не нуждаясь в дарах его, ответствую словами Божественного Писания: елей же грешного да не намастит главы моея» (Пс.140:5). Сказав это, преподобный Стефан ушёл в другую келью, а посрамлённые Патрикий и Каллист возвратились к Константину без всякого успеха.

В одном Кипрском монастыре, называемом «обитель Филоксенова», был старец, родом из Митилены, по имени Исидор, который беспрестанно плакал; и когда прочие иноки просили его, чтобы он хоть немного перестал плакать, тот, не внимая никаким увещаниям, обыкновенно говорил: «Я столь ужасный грешник, какого не бывало от Адама и до этого дня». Однажды пришёл туда авва Иулиан с некоторыми из своих учеников и, желая утешить рыдающего старца, между прочим сказал ему: «Будь уверен, любезный о Христе брат, что, кроме Бога, все грешники». – «Увы мне! – отвечал старец, – ни летописи мира, ни устные предания не представляют такого греха, какой сделан мной: внемлите, что открою вам, и помолитесь за меня окаянного. Живя в мире, я имел жену, и оба мы следовали учению Севира³⁹⁴. Однажды, возвратясь домой, я не застал жены моей и, узнав, что она ушла к подруге, чтобы с ней приобщиться Святых и Животворящих Таин в православной церкви, побежал туда; увидев, что жена моя только что приняла святую часть, схватил её за гортань и теснил дотоле, что святыня – о, злодеяние!– была извержена. В бешенстве я схватил оную и повергнул в грязь. В это мгновение блеснула молния и восхитила с собой Божественную часть. Через два дня я узрел злобного человека, который, потрепав меня по плечу, сказал: «Мы друзья; навек будем неразлучны». – «А кто ты?» – спросил я. «Я тот, – отвечал он, – который во время страсти Иисуса Христа ударил Его в ланиту». – Могу ли после этого, – облившись слезами и задыхаясь от рыдания, присовокупил пустынник, – могу ли сколько-нибудь утешиться?»

Боготворящую Кровь ужаснися, человече, зря: огнь бо есть, недостойныя попаляяй³⁹⁵. Ужасно согрешил последователь Севира, повергнув святыню в грязь; но столь же ужасно согрешают и те, которые приемлют оную, имея сердце, исполненное всякой скверны.

Когда преподобный Феодор Студит³⁹⁶ за поклонение святым иконам претерпевал от иконоборцев в области Смирнской все бедствия заточения, тогда воевода тамошних войск, племянник греческого царя Льва Армянина и столь же лютый иконоборец, жестоко заболел и был при последнем уже издыхании. Один из православных напомнил ему о преподобном Феодоре, что он имеет благодать от Бога исцелять всякие недуги. Опасение за свою жизнь принудило иконоборца обратиться к человеку Божьему и просить у него помощи.

Незлобивый Феодор не отверг просьбы умирающего гонителя. «Скажите моим именем цареву племяннику, – отвечал он, – скажите этими словами: помысли, что будешь отвечать в день исхода твоего, сделав столько зла Православной Церкви, умертвив столько святых мужей! Они радуются ныне в Царствии Божьем, а тебя кто избавит от муки вечной? Однако, хотя при кончине покайся в твоих злодеяниях». Болящий воевода принял Феодорово обличение с трепетом и, размыслив обо всём, что сделал, вторично послал к преподобному, умоляя о прощении и обещаясь возвратиться в недра православной веры. Тогда святой Феодор прислал к нему икону Пресвятой Богородицы, повелев иметь её при себе во всю жизнь и молиться с глубоким благоговением. Приняв святой образ, воевода вместе с ним получил облегчение болезни и начал выздоравливать. К несчастью, об этом узнал еретичествующий епископ Смирнский и, желая присвоить себе честь его исцеления, послал к нему елей, благословленный его молитвами. Но едва воевода помазался им, опять прежний недуг возвратился к нему, и он вскоре умер.

Михаил Травлий, воцарившийся после Льва Армянина, хотя сам был иконоборец, но позволял каждому веровать, как хочет, и возвратил всех святых отцов, бывших в заточении. Он запретил только иметь иконы в Царьграде. Преподобный Феодор Студит, не успев обратить императора на путь истины, удалился в пустыню.

Вскоре один из вельмож по имени Фома, склонив на свою сторону часть войска и народа, восстал на Михаила. Возгорелась междоусобная война, и каждый день страшились, что Царьград обагрится кровью, ибо мятежники приближались к столице. Услышав об этом, преподобный Феодор Студит с братией немедленно пришёл в Царьград и, проповедуя там верность престолу и любовь к соотечественникам, не допустил воспылать бунту в самом сердце государства; а между тем царские военачальники успели рассеять мятежников.

Так воздав «кесарева кесаревы», святой старец возвратился в своё уединение – воздавать «Божия Богови».

В обители преподобного Саввы Освященного был богобоязненный инок Иоанн, который служил братии сначала в поварне, потом в странноприимнице, и наконец управлял экономией. Когда же скончался пресвитер обители, святой Савва восхотел произвести его в иерейский сан. Не сказав о том Иоанну, он пошёл с ним в Иерусалим и, рассказав патриарху Илии все его добродетели, просил рукоположить Иоанна в пресвитера.

Святой Иоанн узнал об этом уже в церкви, когда наступило время рукоположения, и, к общему удивлению, обнаружил чрезвычайный ужас. «Владыка святой! – сказал он патриарху. – Я имею открыть тебе нечто тайное и прошу выслушать меня без свидетелей. Если и после этого почтёшь возможным для меня рукоположение, то не отрекусь принять оное». Патриарх согласился на его просьбу и после краткого разговора в ризнице, выйдя оттуда с изумлением на лице, сказал преподобному Савве: «Иоанн открыл мне некоторые сокровенные дела, по которым он не может быть пресвитером; повелеваю тебе впредь не предлагать ему даже дьяконского сана». Огорчённый Савва, не зная, что подумать об Иоанне, отправился из Иерусалима и всю дорогу не только не говорил с ним, но не мог равнодушно и воззреть на него.

По прибытии в лавру, преподобный Савва немедленно удалился за тридцать стадий в некоторую пещеру. Там, повергшись на землю, он со слезами воскликнул к Богу: «Почто, Господи, презрел меня, раба Твоего, и утаил от меня житие Иоанна? Ах! Я жестоко обманулся, почитая его достойным пресвитерства. Я думал, что Иоанн есть сосуд святой и избранный для благодати Духа Святого, а этот сосуд оказался непотребным пред Твоим величеством. Об этом прискорбна душа моя до смерти». Посреди этих слёзных молитв, растворяемых гневом и скорбью, вдруг явился ему Ангел Господень и сказал: «Не осуждай дела Иоанновы и не скорби о нём; ибо епископ не может быть рукоположен в пресвитера». Услышав это, преподобный Савва начал понимать значение тайного разговора Иоанна с патриархом и с нетерпеливой радостью пошёл в келью Иоанна. Там, повергшись к его стопам, воскликнул: «Святитель Христов! Прости грешного раба твоего, который, как слабая тварь, имел предосудительные о тебе мысли. Но благодарение Богу! Он открыл мне свыше твоё дарование». – «Это прискорбно мне, – отвечал Иоанн, – ибо я, кроме Бога, никому открыться не хотел. Но патриарх узнал от меня по необходимости, а тебя известил Сам Бог. Теперь признаюсь, что я, грешный Иоанн, есмь епископ, но оставил престол свой ради грехов моих и, будучи крепок телом, осудил себя служить братии, да помогают молитвы их слабой душе моей, ибо умножились без числа грехи мои³⁹⁷.

Часто посреди пшеницы рождаются плевелы, а в винограде – тёрны. У Елисея был ученик Гиезий, и в лике апостольском – предатель Иуда. Равным образом и в обители святого Саввы нашлись злонравные братия, которые всемерно оскорбляли святого отца и вскоре злоумышление своё простёрли до того, что скрытно ушли в Иерусалим к патриарху Саллюстию с просьбой, чтобы тот дал им игумена. Зная, сколько знаменито везде имя Саввы, мятежники сначала старались скрыть оное и сказали только то, что незадолго перед этим они поселились при некотором пустынном источнике. Однако же наконец принуждены были открыть истину, и когда патриарх спросил: «Где же Савва?», отвечая не на вопрос, начали клеветать, что Савва невежда и грубиян, не знает, как управлять братией, и, сверх того, не хочет сам и не позволяет другим принять священство. Выслушав это, патриарх спросил: «Вы ли приняли Савву, или Савва вас принял?» И когда они сказали, что Савва принял их, Саллюстий отвечал: «Если этот старец в пустынном месте мог вас собрать, то не думаю, чтобы он не мог управлять вами». Потом, оставив их без всякого решения, послал за святым Саввой и, не поминая о жалобах, немедленно, хотя и против воли, посвятил его в пресвитера и, довольно поучив беспокойных братий, приказал им возвратиться с преподобным отцом в обитель.

Но злоба не погасла и только таилась под пеплом: мятежники опять восстали на человека Божьего. К большому огорчению, он узнал, что некоторые из братий, родом армяне, заражены ересью и не хотят внимать его наставлениям. Тогда-то Савва, уступая гневу и ожесточению, удалился в безмолвную пустыню, а злобствующие иноки, обрадовавшись тому, распустили слух и даже донесли патриарху Илии, будто преподобный Савва съеден зверями, и просили себе другого настоятеля. Но патриарх хладнокровно сказал им только это: «Я знаю, что Бог Праведен, не презрит добрых дел отца вашего и не попустит ему погибнуть от зверей; ждите убо его, пока возвратится». Узнав об этом, святой старец отчаялся в их раскаянии и сам начал просить патриарха не считать его более настоятелем лавры. Но Илия не хотел и слушать того. «Не могу стерпеть, – сказал он гласом святительским, – чтобы твоими трудами обладали другие». – И послал его опять в обитель с грамотой, в которой, укоряя мятежников, повелевал принять его беспрекословно, а в случае непослушания грозил гневом Божьим.

Казалось, этот глас первосвятителя должен был, подобно грому, поразить мятежные души; нообуяша лютии взыскателе! Когда патриаршая грамота была прочтена посреди церкви, мятежники подняли крик: укоряли, досаждали, злословили невинного старца; и тогда же, собрав всё, что имели собственного, пошли в другую обитель. Но худая слава носилась перед ними, и мятежники отовсюду изгоняемы были с бесчестием. Наконец, удалились они к так называемому «Фекутийскому потоку» и там начали жить, отверженные Богом и людьми.

Преподобный Савва радовался, что дух раздора удалился из его лавры, и болезновал о погибели мятежных братий. Вскоре он услышал, что они живут в крайнем оскудении, тесноте и расстройстве, как овцы, не имеющие пастыря. Отеческое сердце забыло обиды и чувствовало одни их несчастья. Он взял с собой довольно пищи и питья и пошёл к ним, желая утолить их гнев и оказать помощь. Встреченный ругательством, святой старец благословлял их и, уговаривая как чад и братий, предложил угощение. После этого он отправил одного из своих учеников к патриарху Иерусалимскому, умоляя его принять их под своё покровительство, и брал на себя их устроение. Получив согласие святителя и семьдесят златниц в пособие, он пробыл у них пять месяцев. Создал церковь, устроил кельи, дал из своей лавры настоятеля и, против их воли заставив себя возлюбить, возвратился спокойным.

Преподобный Савва Освященный, обитая в пустыне, увидел четырёх сарацинов, изнемогающих от голода, и хотя знал, что эти варвары всегда оскорбляли иноков, но, сжалившись над их состоянием, подошёл к ним, велел сесть и, отдав последнюю пищу, угостил, как братий. Сарацины, укрепившись, пошли с благодарностью и, к удивлению Саввы, с великим вниманием рассматривали место, пересчитывали изредка стоящие кусты и клали на земле некоторые знаки. Но этот их поступок вскоре объяснился. Сарацины через несколько дней возвратились и принесли с избытком хлеба, сыра и разных плодов, вторично благодаря Савву за его благодеяние. Возрадовался преподобный, что из врагов мог сделать друзей; но, поучая их, чтобы и впредь не обижали беззащитных пустынников, вдруг задумался и, прослезившись, сказал сам себе: «Горе, душа моя! Горе тебе! Эти люди за малое наше благодеяние, однажды им оказанное, видишь, сколь благодарны; а мы каждый час приемлем неизреченные дары от Бога, и что делаем, неблагодарные? Живём в лености и бесчувствии, не сохраняя святых Его заповедей». Таким образом святой старец не оставлял ни одного случая, не пропускал ни одной встречи без того, чтобы не сделать добра, и из всякого происшествия, как в естественном, так и в нравственном мире, извлекал для себя какое-нибудь спасительное правило.

Один черноризец, по имени Иаков, человек беспокойный и гордый, уговорившись с единонравными себе иноками, оставил обитель преподобного Саввы и, желая быть ему равным, начал в другом месте строить свой монастырь. Святой старец, возвратившись из пустыни, где по обычаю проводил в безмолвии великопостное время, пошёл к нему и отечески советовал оставить предприятие и возвратиться в обитель. Но так как Иаков не хотел его слушать, то святой Савва с горестью сказал ему: «Начинания, порождённые дерзостью и высокомерием, всегда были пагубны: блюдись и ты, да не будешь наказан».

Святой Савва ушёл в свою лавру, а с Иаковом и его братией случилось подобное тому, что некогда постигло строителей Вавилонской башни. Язык их остался тот же, но смешались мысли: один хотел того, другой иного; сам Иаков беспрестанно переменял свои намерения, и строение монастыря совершенно остановилось. Что же касается общежительного устава, в таком неустройстве его и ожидать было невозможно. Но этого мало: Иаков при каждом начинании начал робеть и ужасаться, сам не зная чего. А за этим постигла его столь лютая болезнь, что он более полугода ничего почти не говорил, и, уже отчаявшись в жизни своей, велел нести себя к преподобному Савве, чтобы при кончине своей испросить у него прощение. Святой старец сделал ему отеческое наставление и именем Господним исцелил от болезни.

Иаков, познав всю важность преступления, уже не возвратился на своё новое место, но остался в гостинице служить странникам. Однако, будучи нерадив, готовил пищи иногда много, иногда мало, и когда однажды осталось от трапезы несколько варёных стручьев, то Иаков бросил их за окно в поток. Преподобный Савва, давно замечая его небрежение, как скоро узнал о том, собрал стручья, перемыл их и, высушив в келье своей на солнце, через некоторое время сварил их. И, позвав к себе на обед Иакова, извинился, что, не умея готовить снеди, не может так угостить его, как бы хотел. Когда же Иаков похвалил пищу и признался, что давно не едал с таким вкусом, тогда Савва сказал: «Поверь же мне, чадо, что это те стручья, которые ты, незадолго пред этим, высыпал в поток; и знай, что тот, кто не умеет устроить в меру горшка какой-нибудь травы, не может устроить монастыря, а кольми паче не может управлять братией! Кто не умеет своего дому правити, – говорит апостол (1Тим.3:5), – како о Церкви Божией прилежати возможет?» Этим простым замечанием мудрый старец заставил Иакова устыдиться и в небрежении к своей должности, и в прежнем своём любоначалии.

Святитель Христов Николай до принятия им архиерейского сана всемерно старался, убегая славы человеческой, скрывать свои добрые дела. И если не погреб себя в пустынном безмолвии для беседы с единым Богом, то единственно из повиновения гласу небесному, который повелел ему обратиться к людям и служить их счастью и спасению. Однако, обитая в многолюдном городе, он жил никому не знаемый, яко един от пришельцев, и показывался только в дому Господнем, имея одно пристанище – Бога. Все дела его частной жизни свидетельствуют, что святой Николай желал, чтобы не ведала шуйца, что творит десница его. Но когда он был возведён на престол Мирликийской Церкви, тогда сказал сам себе: «О, Николай! Этот сан и это место требуют от тебя иных обычаев; ты отселе должен жить не для себя, но для других». С того времени, ревнуя научить порученное ему Христово стадо благочестию и добродетели, святитель Господень уже не скрывал своего благочестия и добродетелей. Прежде один только Бог ведал его житие; теперь же просветился свет его пред человеки, яко да видят добрая дела его (Мф.5:16). Он служил Богу открыто, чтобы и другие также Ему служили; благодетельствовал ближним, чтобы и другие так же им благодетельствовали. Совершая много чудес для спасения невинно гонимых, для избавления погибающих посреди неприятелей, в пламени и в волнах моря, он объявлял своё имя, и это славное имя заставляло царей царствовать благодетельно, пастырей – править Церковью богоугодно, народ – жить богобоязненно. Святой Николай стоял перед лицом вселенной, как зеркало добрых дел, и был «образ... верным словом, житием, любовию духом, верою и чистотою» (1Тим.4:12).

Когда жестокосердый Диоскор, отец святой великомученицы Варвары, бежал за ней с обнажённым мечем, тогда исповедуемый ею Бог, защитник невинности, повелел раздвинуться каменной скале и через расселину свободно провёл её на верх горы. Рассвирепевший отец, не видя перед собой Варвары, весьма удивился и, обходя гору, всюду искал её. Наконец, встретившись с двумя пастухами, пасущими овец своих, спросил у них: не видели ли они бегущей девицы? Один из них, приметив, что Диоскор весьма разгневан, сказал: «Не знаю»; но другой молча показал перстом на место, где скрылась святая Варвара. Диоскор нашёл дочь свою в пещере, трепещущую, как голубицу, и, попирая ногами, повлек её за волосы по жестким камням. Но Бог, защищавший невинность, тогда же наказал злодейскую услужливость пастуха: умертвил его смертью неслыханной – окаменением.

Некогда к преподобному Патапию³⁹⁸ пришёл слепой от рождения юноша и умолял святого старца, чтобы испросил ему у Бога прозрение очей. «Но для чего тебе более нужно прозрение?» – приблизившись к Распятию Иисуса, спросил у молодого человека Патапий. «Чтобы видеть тварь, – отвечал юноша, – и от твари прийти в совершеннейшее познание Творца и Его прославить». Старец, умилённый разумом и благочестием слепца, возопил к Богу: «Иисусе Христе, дарующий слепым свет и мёртвым жизнь! Отверзи очи жаждущему просветиться светом Твоего богопознания». И в то же мгновение слепой юноша прозрел. Тогда святой Патапий сказал ему: «Иди с миром в дом твой; но опасайся, чтобы с отверзением очей телесных не помрачились у тебя очи душевные. Ни на какое чувство не могут так действовать соблазны мира, как на чувство зрения. Горе, если восслепотствует в тебе внутренний человек. Тогда и при этих очах ты не узришь Бога там, где все слепцы узрят Его уже не верой, но лицом к лицу».

Когда святой Амвросий Медиоланский³⁹⁹ приблизился к блаженной кончине, то Стилихон, первый воевода и опекун римского императора Гонория, услышав о том, с болезненным вздохом произнёс: «Погибнет Италия, если умрёт этот святитель!» Потом отправил к нему знатных людей, которых любил Амвросий, умоляя через них, чтобы угодник Божий испросил себе у Господа ещё несколько лет жития для пользы государства. Человек Божий возвел очи свои к небу и умирающим голосом сказал: «Благодарю Тебя, Господи, Боже мой, что я, хотя и грешный человек, жил так, что не стыжусь долее жить и не боюсь смерти».

Преподобный Даниил⁴⁰⁰, обитая в «ограде» святого Симеона Столпника, вознамерился сходить в Иерусалим для поклонения богошественным местам и оттуда уйти на безмолвие в пустыню. Симеон, любя его, советовал остаться с ним, но не мог преодолеть желания Даниилова – и Даниил с душевным рвением отправился в путь.

Дорогой услышал он, что в Палестине свирепствует междоусобие; ибо тогда самаряне взбунтовались и, истребляя христиан, не щадили ни возраста, ни состояния. Однако нетерпение Даниила было столь велико, что он, презрев все опасности и самую смерть, продолжал свой путь. Но вскоре он встретил престарелого инока, который, облобызав его, спросил по-сирийски: «Куда идешь, любезный брат?» – «Если Бог благословит мой путь, – отвечал Даниил, – то хочу быть в Иерусалиме». – «Справедливо говоришь: если Бог благословит, – возразил старец, – но теперь путь твой не от Божия благословения. Ужели не слышал ты, что в Палестине мятеж и кровопролитие?» – «Я слышал об этом, – сказал Даниил, – но полагаюсь на Бога, что этот Помощник и Покровитель не попустит прийти на меня какому либо злу; а если и случится это, не боюсь: ибо аще живем, аще умираем, Господни есмы» (Рим.14:8). На это старец с прещением сказал ему: «Не даждь во смятение ноги твоея; тогда не воздремлет и Храняй тя» (Пс.120:3). Однако, Даниил не переставал упорствовать и отозвался с решимостью, что он на этом пути готов умереть за Христа. Старец, с негодованием отвратив лицо своё, ещё строже произнёс: «Не повелел Бог безвременно подвергаться смерти, не повелел искать случаев быть убиенными. Он вещает, напротив того: егда... гонят вы во граде этом, бегайте в другой» (Мф.10:23). После этого Даниил задумался и, начав склоняться к совету старца, сказал: «Если так благоугодно тебе, я возвращусь». Тогда старец, переменив голос, сказал ласково: «Сын мой! Я не советую тебе оставить твоё намерение навсегда, в таком случае я был бы безумен; но советую не идти только в это злое время. Итак, возвратись в Царьград, который по своим святыням есть второй Иерусалим: там можешь ты насытить свои очи и сердце видением священных редкостей. Если же хочешь безмолвствовать, то Бог укажет на пользу души твоей место или в вышней Фракии, или в самом устье Понта. Впрочем, не должно помышлять, будто только в Иерусалиме обрящешь Бога, а в Царьграде нет. О, возлюбленный! Бог местом не объемлется».

В то время как этот разговор продолжался, закатилось солнце, и они направили путь свой к близстоящему монастырю. Но вдруг старца не стало. Даниил, рассуждая об этом видении, уверился, что это был или Ангел Божий, или сам Симеон, – и на другой же день пошёл в Царьград.

В архипастырство преподобного Спиридона Тримифунтского⁴⁰¹, некий богач, в голодное время привезший на кораблях из других стран множество хлеба, не хотел продавать за ту цену, какую застал в Тримифунте, но, насыпав житницы, ждал, пока цена ещё повысится. Сколько бедные ни умоляли ненасытного хлебопродавца, он оставался глух, как аспид. Несчастные прибегли к преподобному Спиридону и жаловались на его жестокость и своё бедствие. Человек Божий, ободряя унывающих, сказал им: «Не плачьте, но идите и утешьте ваши семейства упованием на Бога. Тако бо глаголет Господь: яко заутра наполнятся храмины ваши жита; богатого же узрите молящего вас и дающего вам пищу без цены». Тихий луч надежды озарил сердца алчущих, однако не осушил слёз их.

Но в первый сумрак ночи по повелению Божьему вдруг пролился великий дождь, сопровождаемый столь сильным ветром, что опроверглись житницы немилосердного богача, и стремящаяся потоками вода разнесла весь хлеб. Хлебопродавец, бросаясь с домашними своими туда и сюда, не знал, что делать, и просил помощи у собравшегося народа. А неимущие между тем, видя разнесённое по пути жито, собирали его и, унося домой, опять возвращались на то же дело. Вспомнив пророчество святого Спиридона, они на этот раз не считали за грех брать, что дарует Сам Бог, мужья, жёны и дети старались наполнить свои одежды и всё, что имели. Сам лихоимец, почувствовав отяготевшую над ним руку общего Отца, Иже есть на небесех, ободрял бедных и просил брать, кто сколько может и хочет.

А преподобный Спиридон, услышав о его усердии, благословил Бога и за то, что Он дал пищу алчущим, и за то, что внезапным несчастьем умягчил жестокое сердце сребролюбца.

Однажды в архиерейский дом святого Спиридона закрались воры и, захватив несколько овец, хотели уйти. Но Бог, любя угодника Своего и соблюдая убогое его имение, связал их невидимой силой, так что они не могли двинуться с места и остались так до утра. Преподобный Спиридон, выйдя на рассвете из кельи и увидев их в этом жалком состоянии, дал наставление, чтобы они не похищали чужого, но питались трудами своих рук; потом молитвой разрешил невидимые их узы и, отпуская, подарил им одного овна, примолвив: «Возьмите его, да не будет всуе ваш труд и всенощное бдение».

Один купец для оборота в торговле часто занимал у святого Спиридона деньги; когда же, возвращаясь от купли, приносил ему долг свой, святой старец обыкновенно приказывал ему, чтобы сам положил его в ковчег, из которого взял. Не любя стяжания, он не любопытствовал, все ли деньги должник отдаёт ему.

Многократно купец, с позволения святого, брал и отдавал золото, и Господь благословлял его торговлю. Но однажды, соблазнившись, купец не положил принесённых денег в ковчег и, обманув святого Спиридона, удержал у себя. Что же вышло? Купец вскоре обнищал, ибо утаённое золото не только не принесло ему прибытка, но, как огонь, поело и его имение. В этой крайности купец опять пришёл к преподобному Спиридону и просил у него взаймы золота. Святой по обыкновению послал его в свою спальню, чтобы он там взял сам; но так как купец ничего не положил туда, то там ничего и не было. Возвратившись с пустыми руками, объявил он святому Спиридону, что в ковчеге ничего нет. «Кроме твоей руки, доселе ничьей в ковчеге не было, – спокойно отвечал ему святой старец, – если бы ты положил тогда деньги, то теперь опять взял бы их; роптать не на кого, сам виноват». Поражённый стыдом, купец пал к ногам Спиридона. Святой немедленно простил его, но отпустил в дом уже не с деньгами, ибо не имел их, а только с убедительным наставлением впредь не осквернять совести своей обманом.

Преподобный Ираклий имел у себя ученика, более других украшенного добродетелью послушания. В одно время этот трудник повергся к ногам старца и просил, да облечёт его в образ иноческий. Ираклий согласился, и когда для инока соорудили особливую келью, сказал ученику своему, как учитель: «Чадо, исполняй мою заповедь: когда взалчешь – вкушай; когда вжаждешь – пей; когда воздремлешь – усни. Только не выходи из кельи даже до субботы; а тогда посети меня». Юный инок два дня с охотой исполнял приказание старца, но на третий день почувствовал скуку и начал жаловаться на строгое запрещение учителя. Он пропел, хотя с некоторым смущением, вечернее правило и по закату солнца пошёл спать. Что же увидел? На его одре возлежит некто чёрный и злобный и скрежещет на него зубами. Ужаснувшийся инок без памяти ринулся из кельи, прибежал к старцу и застучал в дверь. «Сжалься надо мной, авва! – вопиял он. – Отопри, авва!» Но старец, провидя духом его роптание, которое было, без сомнения, первым шагом к преступлению заповеди, не отверз кельи до рассвета. Когда, наконец, он впустил его, трепещущий ученик воскликнул: «Отче! Отходя спать, я увидел на ложе моём чудовище; до смерти страшусь его». – «Это сделалось от того, – сказал Ираклий, – что ты, чадо моё, возроптал и тем поползнулся к преступлению заповеди. Этот чёрный, злобный дух тебя ужасает, но от него есть защита – крест и молитва. Горе, если овладеют сердцем твоим дела законопреступные! Тогда ты сам внутри себя, в твоей совести, обретёшь ещё более ужасное чудовище, скрежещущее на тебя: оно поглотит тебя, пожрёт тебя, и ты погибнешь». Этим и тому подобным образом поучив юного пустынника, преподобный Ираклий через некоторое время постриг его, и он вскоре из ученика сделался учителем.

Один городской житель сказал преподобному Нифонту⁴⁰²: «Обращаясь в мире, невозможно спастись; если человек сам по себе и благонравен, то другие приводят его в соблазн. Сверх того, сколько пересудов: одним кажется, что боголюбцы слишком умствуют, другим не нравится отменный от прочих образ жизни; те осуждают за то, что они не наблюдают благоприличий света, другие называют их нелюдимами; а это для непостоянного сердца весьма опасно. Кто хочет быть совершен, непременно должен жить в монастыре или в пустыне». Выслушав это, преподобный Нифонт отвечал: «Чадо! Место не спасёт человека и не погубит; одни дела спасают и погубляют. Нет помощи ни от святого сана, ни от святого места тому, кто не исполняет заповедей Господних. Саул жил посреди великолепия царского – и погиб; Давид жил посреди того же великолепия – и принял венец; Лот жил посреди беззаконных содомлян – и спасся; Иуда находился в лике апостолов – и наследовал геенну. Кто говорит, что невозможно спастись в мире с супругой и детьми, тот льстит своему безумию и порокам. Авраам имел супругу и детей, триста восемьдесят рабов, столько же рабынь и множество золота и серебра, однако это не помешало ему приобрести имя друга Божьего. Сколько спаслось служителей Церкви и пустыннолюбцев! Сколько вельмож и воинов! Сколько ремесленников и земледельцев! Сколько – посреди шумных столиц и посреди безмолвных пустынь! Прочитай жития святых и узришь имена угодников Божьих. С другой стороны, в этих же санах и сословиях, в этих же местах и в то же время бесчисленное множество людей погибло. От царей до рабов есть чада Небесного Царствия, и от царей до рабов есть чада погибели. Сын Церкви Христовой! Не соблазняй ума твоего: на всяком месте обретёшь от Бога спасение, если исполняешь волю Его. Господь приемлет душу праведную в объятия Свои – одинаково с престола и от сохи, из алтаря и с поля брани. Итак, живёт ли кто в мире, да не отчаивается. Согрешит ли – покаянием может опять приблизиться к Богу. Каждый исполняй все добродетели звания, которое Бог возложил на него; сверх того, будь благочестив и человеколюбив: тогда каждый спасётся. Напротив того, если кто и удалится в безмолвную пустыню, но не оставит далече за собой злых дел или злого произволения, тот погибнет неминуемо».

Когда святой преподобномученик Феодор с братом своим, преподобным Феофаном⁴⁰³ после разных страданий за поклонение святым иконам, был осуждён на новую и неслыханную в то время казнь, чтобы на их лицах начертаны были раскалённым железом некоторые ругательные слова, тогда чиновник, которому поручено было это исполнить, сказал святым страдальцам: «Только однажды причаститесь с нами⁴⁰⁴, и я отпущу вас идти, куда пожелаете». Услышав это, блаженный Феодор рассмеялся и отвечал: «Ты говоришь то же, как если бы кто сказал мне: я ничего от тебя не требую кроме того, что однажды отсеку твою голову, а потом иди, куда хочешь. Великое благодеяние обещаешь нам! Будь уверен, что отвратить нас от правоверия столь же трудно, сколь невозможно переставить между собой небо и землю». После этого преподобные отцы спокойно пошли на мучения.

Святая Мелания старшая⁴⁰⁵, происходившая из знаменитейшего в Риме дома, дочь и вдова сенатора, оставив своё отечество, странствовала всюду единственно для украшения святых храмов и утешения страждущего человечества: посещала святых отцов, обитавших в Нитрийской горе, благодетельствовала церквам и обителям, наполняла благотворениями темницы и, наконец, остановившись в Иерусалиме, в течение тридцати семи лет была совершеннейшим образом страннолюбия Авраамова: питала, успокаивала, утешала и напутствовала всех, приходивших туда с востока и запада, с севера и юга.

Подвиг, поистине достойный, чтобы сопровождать на него с большим почётом, нежели с каким сопровождают военачальников, идущих на поражение супостата! И святой Мелании была воздана честь эта. Павлин, епископ Ноланский, которого она в своём путешествии посетила первого, описывает это зрелище следующим образом: «Все родственники праведной Мелании, то есть все особы, бывшие тогда знаменитейшими в Римской империи, вышли к ней навстречу и сопровождали её с великолепием, приличным столь великой особе. Дорога Аппиева покрыта была золотыми и блестящими каретами, богато убранными лошадьми и великим числом колесниц всякого рода. Посреди такой пышной обстановки ехала одна госпожа, достопочтенная по её летам, а ещё более по её важному и кроткому виду, сидящая в простой коляске и одетая в простое шерстяное платье. Однако же взоры всех обращены были на смиренную Меланию. Никто не смотрел ни на золото, ни на шёлк, ни на пурпуровые одежды, которые блистали по всем сторонам: простая одежда помрачала весь этот тщеславный блеск. Можно было, на этот раз, видеть в детях её и родственниках то же презрение к блестящей суетности, которое показывала их мать, оставив и поправ оное, дабы принести в жертву Богу «сердце чисто и дух сокрушен». Вельможи и госпожи, которые составляли великолепную свиту, не только не стыдились этого низкого и в очах света презренного состояния, в котором видели святую вдовицу, но ещё вменяли себе в честь подходить к ней и прикасаться к её одеянию, думая, что через смиренное и почтительное уничижение они очищали гордость их богатого и блестящего состояния. Таким образом, пышность римского величия воздала в этом случае честь убожеству евангельскому».

Мятежник Максим, убийца императора Грациана, совершив внезапное нападение на Италию, где царствовал Валентиниан Второй, всюду распространял опустошение и смерть. Разлившись вдруг, как быстрая река, его войско разорило почти до основания Пиаченцу, Модену, Реджию и Болонью и истребило мечом и пламенем всё, встретившееся ему на пути. Не было свирепства, хищения, бесстыдства, насилия и святотатства, которого не учинило бы войско Максима. Половина жителей погибла, другая принуждена была воздыхать в жестоком плену. Медиолан ожидал той же участи и более прочих ужасался опустошения; ибо известно было, что тиран ненавидел святого Амвросия, архиепископа Медиоланского, приписывая ему свою остановку в завоевании Италии и почитая хитрецом, отвлёкшим его при первом посольстве от завоеваний. Но Максим, сверх всякого чаяния, оставил Медиолан в покое посреди окружавших его пожаров и не захотел препятствовать святому архиепископу проповедовать покаяние и верность законному государю. В столь высоком почтении бывает святость у самих тиранов!

Юстина, мать западного римского императора Валентиниана Второго, жестоко огорчённая поступками Амвросия, епископа Медиоланского, который привёл Ариеву ересь в крайнее бессилие, решилась наконец погубить его.

Чтобы исполнить это, она вознамерилась от имени сына своего Валентиниана издать указ, которым позволяла арианам отправлять богослужение открыто, и всех тех, кто осмелился бы делать им какое-либо препятствие, объявляла мятежниками, нарушителями церковного мира, оскорбителями величества и преступниками, достойными казни. Для этого она призвала Беневола, первого государственного секретаря и приказала ему изготовить этот указ. Но этот муж, почитая имя православного выше всех достоинств, отрёкся исполнить волю её. Императрица принуждала его, угрожала своим гневом, обещала возвести на высшую степень; но благочестивый вельможа отвечал великодушно: «Я такой ценой не хочу покупать ваших достоинств; отберите у меня и то, что я имею, но оставьте мне мою совесть и мою веру». С этими словами он снял с себя пояс, который был знаком его достоинства, и положил к ногам Юстины. Вскоре потом удалился он в Брессу, где провёл остальное время своей жизни в строгом пополнении христианских добродетелей.