Книга 22 [глава 31, стихи 25–31]

Объясняются все стихи, которые остались в главе тридцать один, с точки зрения покорности ума, умеренности, терпения, милосердия, и отдельно с точки зрения тех, кто нам подчинены.

1. То важное, что было уже часто сказано мной, повторить много раз не хлопотно для меня, ибо и великий проповедник тоже говорит: писать вам о том же для меня не тягостно, а для вас это необходимо (Флп.3:1)¹⁸⁰³. Блаженный Иов ссылается на достигнутые добродетели потому, что, будучи одновременно пойман между словами упрека и ранами бичевания, он видит, что его ум ослабляется, и начинает терять уверенность в надежде. Ибо он слышал от своих друзей, что они бранят его, что он сделал бесчисленные злые вещи, и чтобы его душа, гонимая одновременно тяжкими словами и бедствиями не сломалась в отчаянии, воспоминаниями о его добродетельных достижениях он восстанавливает себя в надежде, и чтобы, возможно, не утонуть в горе, он вспоминает в эти тяжелые времена, что он сделал такие высокие дела. И поскольку мы назвали причину его слов, нам по-прежнему остается только взвешивать с точностью его добродетели, о которых мы слышим.

2. И главное впечатление мы должны получить в первую очередь о том, что человек, как предполагается, будет силен в какой-либо конкретной добродетели только тогда, когда он не подлежит злым привычкам в других вещах. Ибо, если он находится под властью злых привычек в других вещах, он вовсе не тверд и силен, даже если кажется, что он стоит твердо. Ибо каждая отдельная добродетель тем менее сильна, чем остальных не хватает. Ибо очень часто это происходит с нами, что мы видим некоторых скромными, но те, кто, казалось бы, скромны, оказываются не сострадательными, некоторые, кажущиеся сострадательными, не справедливы, некоторые на вид справедливые, но уповают они на себя, а не на Господа. И это точно, что нет подлинного целомудрия в сердце того, кто не имеет смирения, так как, по его гордости развращается он, и совершает прелюбодеяние, если от любви к себе он уходит от любви Божией. И это еще не истинное смирение, если милосердие не присоединилось к нему, потому что не имеет права называться смиренным тот, кто отказывается согнуть себя в сострадании к бедам ближнего. Также это не милосердие, которое пусть даже справедливо, но строго осуждает незнакомца, и тем самым оскверняет несправедливостью, ибо не знает, конечно же, даже того, как проявить сострадание к себе. И это не истинная справедливость, которая основывает свою веру не на Творце всех вещей, но сама на себе, или на вещах созданных; ибо тот, кто не строит надежду на Творце, сам переворачивает в себе весь порядок высшей справедливости. Итак, одна добродетель без другой или вообще отсутствует, или несовершенна. Потому (ибо это, казалось, лучше для некоторых лиц), Я могу говорить о первых четырех добродетелях, а именно: благоразумие, умеренность, мужество и справедливость, ибо они идеально сильны до тех пор и в той мере, в какой они взаимно соединены друг с другом. Но отделено друг от друга они никогда не могут быть совершенными. Ибо никогда не будет истинным благоразумием то, которое не имеет справедливости, умеренности и мужества, не может быть идеальной умеренность, не имеющая мужества, справедливости и благоразумия, не может мужество быть в полной мере, если оно не благоразумно, не умерено или не справедливо, не может быть подлинной умеренность без благоразумия, мужества, и справедливости.

3. И благословенный Иов, потому что в нем добродетели не были одни без других, но объединялись в нем, рассказывая о них, их солидарность делает известной. Ибо, рассказывая о добродетели целомудрия, говорит он: если сердце мое прельщалось женщиной (Иов.31:9)¹⁸⁰⁴, и чтобы он мог показать, что в этом целомудрии добродетель смирения не была утеряна, добавляет он чуть позже: если я презирал прийти на суд с моим слугой или служанкой (Иов.31:13)¹⁸⁰⁵, и чтобы он мог показать, что к его смирению и милосердие присоединено, он говорит немного после: если я отказал нищим в их желанном (Иов.31:16)¹⁸⁰⁶, и чтобы он мог показать, что его милосердие происходило от корня справедливости, он говорил немного выше: если я ходил в суете, и если нога моя спешила в лукавстве (Иов.31:5)¹⁸⁰⁷. И чтобы это могло быть показано, как тщательно относился он ко всем вещам, как внимательно охранял их, он заявляет ниже, сказав: я всегда боялся Господа, как волны, набегающей на меня (Иов.31:23)¹⁸⁰⁸. Но тот, кто в благополучных условиях, купаясь в обилии хороших вещей, поместит свою надежду либо в свои дела, либо в хорошие вещи в себе самом, несомненно, не будет справедлив. Но этот святой человек возрождает надежду в себе, который говорит в сердцах: вот, нет никакой помощи мне в себе? (Иов.6:13)¹⁸⁰⁹. И вот, он говорит:

Полагал ли я золото моей силой, или слиткам говорил: Ты моя надежда (Иов.31:24)¹⁸¹⁰.

4. Мы называем слитками (obryzum) золото в необработанной породе. Итак, святой человек не полагал, что «золото» было «его силой», ни того, что для него «слитки», то есть масса необработанного золота, была «его надеждой», потому что возложив надежду и силу только на благодать своего Создателя, он не согрешил ни в количестве золота, ни в его видах. Ибо оставляет надежду на Творца тот, кто возлагает надежды на творение. Но на изменчивых объектах богатый человек возлагал надежду, который сказал: душа, ты много добра сберегла себе на многие годы; покойся, ешь, пей, веселись. Но Голос Свыше упрекает этого человека, говоря: глупец, этой ночью заберут душу твою от тебя; кому же достанется то, что ты заготовил (Лк.12:19–20)¹⁸¹¹. И той же ночью он был взят, который казался обеспеченным на долгие времена изобилием хороших вещей, ибо в этом случае тот, кто накапливал все для себя, с нетерпением ожидая долгий путь, не увидел даже следующий день. Ибо, таким образом, это как заложить фундамент в проточной воде – положить надежду в вещах преходящих. Ибо для Бога, который во веки веков неизменный – все проходящее. Что же это – открепиться от Единственного стоящего неизменно, чтобы прикрепить себя к проходящей вещи? Ибо кто когда-либо захваченный потоками вихрей текущей воды может сам остается неизменным, когда воды тянут его? Кто-то стремится к тому, чтобы не исчезнуть, но он действительно приближает сам себя к тому, чтобы стать ничем, и из-за того, что он любит, он будет доведен до того, чтобы прийти к тому, что он избегает. Ибо тот, кто предает себя вещам ускользающим, безусловно, приходит туда, куда его ведет то, что делает его путь, который он держит. И поэтому требуется следить очень внимательно, чтобы человек не любил все временное, и эти самые временные вещи, которые он оставляет за собой, должно получать не для удовлетворения, а для использования, и не возлагать на них надежду; ибо, будучи объединенным с вещами, уводящими душу от вечного, он теряет свою стойкость. Ибо волна настоящей жизни уводит человека, которого она поднимает; и он полностью теряет правильное восприятие, тот, который брошен на произвол судьбы в воде, и все же пытается поставить ступню ноги на что-то твердое. Но есть очень много тех, кто, в то время как они не полагают всю свою надежду на вещи преходящие, но, когда они получают их в изобилии для необходимых целей, полны радости в тайном чувстве. И также нет сомнений, что каждый из них тем менее опечален, что вещей вечных ему не хватает, чем больше он радуется, что временные вещи даются ему; и тот, кто скорбит менее, что временных вещей не хватает, смотрит более истинно на то, что Вечное должно быть его. Соответственно о том, что этой радости он не имел, которая происходит от земных вещей, благословенный Иов, свидетельствует, добавляя:

Стих 25. Если я радовался моему великому богатству и что рука моя нашла много (Иов.31:25)¹⁸¹².

5. Ибо святые люди несчастны в этом паломничестве длиною в земную жизнь, потому что созерцание их Создателя, которое они жаждут после, и считают всю настоящую жизнь нищетой, потому что ничего кроме Бога не удовлетворит того, который действительно ищет Бога; и это очень часто бывает, что человек такой, даже в очень богатом изобилии считает себя несущим бремя, потому что даже это они несут как тяжкую ношу, хотя на своем пути в их истинную страну у них есть много земных вещей. Потому так происходит, что этими вещами они преданно делятся со своими ближними, которые в нужде для того, чтобы в то время как один получает то, что он не имеет, другой мог отложить то, что он имел слишком много, так что ни попутчик не идет пустой, ни другой человек, который мог задержаться на пути, не задерживается, отягощенный бременем. И, таким образом избранные не радуются своему изобилию, и из любви к своему небесному наследию они либо даруют временное, чтобы убрать его из своих рук, или презренно оставляют. И далее следует:

Стих 26–28. Если я смотрел на солнце, когда оно сияет, или на луну, как она шествует в яркости, и радовалось сердце мое тайно, и если поцеловал я свою руку своими устами; что было бы большое беззаконие и отрицание Всевышнего Бога (Иов.31:26–28)¹⁸¹³.

6. Не существует никаких сомнений, что оба эти светила, которые должны служить человеку, называются «хозяева неба». И в поклонении которым, мы знаем, многие пали, о чем и Писание свидетельствует: а где это написано, и поклонялись всему воинству небесному (4Цар.17:16)¹⁸¹⁴, и потому, что солнце и луна видны и для того, чтобы одним путем приносить пользу, но по-другому служат объектом поклонения, и потому, что их приверженцы действительно поклоняются им, благословенный Иов рассказывает, что никогда «смотря на солнце и луну», его сердце не радовалось. Он также не целовал руку свою устами. В действии «целовать», что еще, показано, если не благодарность обожания? И которое, если бы он когда-либо его делал, он называет «большое беззаконие и отрицание Всевышнего Бога». Но после того, как он явил себя удостоенным таких великих высот добродетельных качеств, почему он теперь говорит так странно, специально показывая, что он не «обожал солнце и луну?» Потому это заслуживает особого внимания, что после того как он свидетельствует о том, что он не полагался на золото, и не радовался великим богатствам, он еще переходит к вещам более высоким, чтобы он мог научить нас тем более, чем более точно он говорит вещи, касающиеся себя. Потому он говорит: Если я смотрел на солнце, когда оно сияет, или на луну, как она шествует в яркости, и радовалось сердце мое тайно. Что обозначает слово «смотрел» в этом отрывке, если не «смотреть с желанием»? Потому псалмопевец говорит: если бы я видел беззаконие в сердце моем, Господь не услышит (Пс.65:18)¹⁸¹⁵, это же беззаконие, безусловно, никогда не могло попасть в уста, если бы не было сначала «рассмотрено в сердце». Но одно дело видеть в смысле решения, а другое дело видеть в смысле желания. Таким образом, благословенный Иов, рассказывая, что на солнце, когда оно сияет, или на луну, как она шествует, он никогда не смотрел, показывает нам, что он не стремился за внешним светом теперешней жизни. Как будто после презрения к своему земному изобилию, он ясно сказал нам: «я должен сказать, что я никогда не только вовсе не радовался золоту, но и телесному свету сам по себе никогда не радовался». Ибо святые, после того как они сводят на нет все наслаждения настоящей жизни, от сладости света внутреннего, отрывают ум от света внешнего, как будто от темноты; и они стремятся внутрь себя, чтобы не увлекаться прелестями этого света, который светит внешне. Ибо, если видимый свет будет неосторожно восхвален, сердце ослепнет для невидимого света, потому что в той мере, в какой душа изливается, глядя во внешнее, в тем большей мере она отходит от внутренних отношений. Потому, все мудрые сердцем, чтобы их телесные чувства не могли слишком пасть на вещи внешние, постоянными усилиями собирают себя во внутреннем тайной дисциплиной собственной охраны, чтобы они могли находиться тем более внутри, чем менее они изливают себя на внешнее. Таким образом, такой сильной дисциплиной он связал себя в глубине своего сердца, который избегал желаний внешней жизни, и сказал: дня человеческого я не желал, Ты знаешь (Иер.17:16)¹⁸¹⁶. То же самое, что пророк выразил словами: дня человеческого я не желал, Ты знаешь, благословенный Иов объявляет в отношении самого себя, другими словами, говоря: Если я смотрел на солнце, когда оно сияет, или на луну, как она шествует в яркости, и что не «радовалось сердце его тайно», безусловно, потому что он не мог «радоваться» тем вещам, которые он «видел» без желания радости.

7. Но если эти сведения, которые мы рассмотрели в соответствии с историей, мы также рассмотрим в отношении тайн аллегории, что еще мы в этом месте поймем под золотом, кроме ума, озаренного яркостью понимания? Что такое «чистое золото», если не разум, который озарен ясно огнем любви, и сохраняет в себе яркость красоты ежедневным обновлением рвения? Ибо ум не знает обветшалости инертности, который склонен в желании быть обновленным. Таким образом, это значит тоже, что сказал Павел: обновиться духом ума вашего (Еф.4:23)¹⁸¹⁷. Таким образом, псалмопевец, который уже достиг высоты совершенства, сказал: и сказал я, теперь я начинаю (Пс.76:11)¹⁸¹⁸, в этом случае, потому что мы должны считать себя ежедневно обновляемыми. И это не противоречит причинно-следственному порядку, когда мы говорим, что «золотом» обозначается озаренный ум человека; ибо золото лежит под землей в таком порядке, что многие драгоценные камни могут быть расположены выше, поэтому яркие таланты святых смиренно сложены под помощью Бога, и они получают дары милости, изложенные в особом порядке на них. И если бы золото не было связано с мудростью, то мудрый человек никогда бы не сказал: Мудрость скрыта от взгляда, и сокровища, которые не видны, какая польза от них? (Сир.20:30)¹⁸¹⁹ Теперь, святые не считают «золото» их «силой» потому, что, получая яркость очень большой силы, они принимают и мысль, что их собственные силы – ничто. И хотя они сильны в том, что могут видеть все вещи, они хотят сначала понять себя, ибо свет их острого ума, как солнце, должен сначала осветить место, где он возникает, а потом все остальные вещи, которые он делает открытыми; ибо, если применить себя для узнавания других, пока они не знают самих себя, луч солнца затемнится там, где он поднимается. Соответственно, полученную благость они применяют для ознакомления с их собственной немощью, и, узнав их собственную немощь, они становятся действенно более наделенными силой. И золото не принимается за свою «силу», поскольку нет уверенности в сохранении яркости ума, которой они наделены. И Соломон справедливо говорит: Возложи доверие к Господу всем сердцем твоим, и не полагайся на свое понимание (Притч.3:5)¹⁸²⁰. Итак, пусть говорит: Полагал ли я золото моей силой, или слиткам говорил: Ты моя надежда. Как будто он произносит прямо: «Ни то, что я действительно понял, я не приписываю моим собственным достижениям, ни то, что я сделал даже на малую йоту хорошо, я не считаю своей заслугой». Кто еще, в частности, рассказывая нам о смирении его сердца, и добавляет к этому, говоря:

Стих 25. Если я радовался моему великому богатству и что рука моя нашла много (Иов.31:25)¹⁸²¹.

8. Что мы представляем под «великим богатством» в аллегорическом значении, если не обильные тонкости знаний, к которым стремится «рука» после того, как возникают мысли. Ибо именно эти «богатства» мудрости описывает Соломон, видя их перед глазами и говоря: Венец мудрых – их богатство (Притч.14:24)¹⁸²², и тот же человек, потому что это вовсе не металлы земли он называет «богатством», вслед за этим добавляет противопоставление: Но глупость невежд – неблагоразумие их. Ибо, если бы он называл богатство земное «венцом мудрых», конечно же, он бы назвал глупость невежд их бедностью, а не неблагоразумием. Но в то время как он добавил, глупость невежд – не благоразумие их, он дал понять, что он назвал благоразумие «богатством мудрых». Эти «богатства» мудрости Павел видел в себе, и, опустив глаза мысли, как человек немощный, говорит: Но сокровище сие мы носим в глиняных сосудах (2Кор.4:7)¹⁸²³. Соответственно мы находим много богатства в себе, когда в поиске в текстах священных оракулов, мы получаем дары обильного понимания, и в этом видим ряд вещей, что не противоречат друг другу. Но это не безопасно, слишком праздновать, когда узнаны на страницах Бога вещи, либо слишком сильные, либо многочисленные, а лучше, скорее, хранить в тайне то, что мы узнаем. Ибо тот, кто понимает истину, видит то, что он понял, как долг исполнения. Поскольку, чем больше он расширяется в восприятии, тем больше душа его привязана и связана с выполнением дела. Потому Истина говорит в Евангелии: Ибо кому много дано, тому много будет необходимо; и кому много вверено, с того много взыщут (Лк.12:48)¹⁸²⁴.

9. Поэтому давайте считать и понимать данное, как заемные деньги потому, что чем больше доверено нам в милости, тем больше мы должны в нашей практике; и очень часто случается так, что когда эти деньги понимания получены, когда они дарованы слушателям в долг, они теряются, если они не будут приняты в осторожности духа. Ибо, это было рассмотрено в книге Царств, что в то время как сыновья пророка обрабатывали лес на Иордане, у одного из них головка топора соскользнула с рукоятки в глубокую воду, и исчезла из поля зрения. Ибо железо на рукояти есть дар понимания в сердце: но рубить деревья, таким образом, это упрекать человека, что делает зло. Ибо иногда, в то время как падения в тщеславии от знания, которого мы сподобились, нам не удается избежать, железо теряется в воде, потому что понимание становится глупостью из-за отмены практики, ибо это понимание, несомненно, мы знаем, дается нам для того, чтобы перед глазами Подателя мы могли вернуть хорошее поведение. Потому это произошло справедливо, что тот, кто потерял железо воскликнул: увы, увы, мой господин, он был заимствован (4Цар.6:5)¹⁸²⁵. Ибо избранным это присуще, что если в любое время украдкой грех тщеславия проникнет в них из-за их знаний, они быстро возвращаются в свое сердце, и все, что они находят в себе достойное осуждения перед глазами строгого судьи, они вымывают слезами. Кто во время плача, не только тщательно изучает зло, в котором он был виновен, но и то, что хорошее было даровано, которое он должен был окупить с пользой, поскольку сподобился этих даров, потому что он, конечно, тем больше чувствует себя грешником, чем больше он должен за дары хорошего, которое он должен был сделать. Правильно тогда он, кто потерял железо, возопил: увы, увы, мой господин, он был заимствован. Как будто он сказал: «Это на погибель по неосторожности я потерял ту вещь, за которую я должен заплатить сполна добрыми делами, которую я получил по благодати Кредитора». Но Бог никогда не оставляет душу во грехе, которая на верном пути. Потому же Елисей сразу же опускает дерево вниз и поднимает железо на поверхность, потому что, безусловно, наш Искупитель с жалостью о нас смиряет сердце грешника, и возвращает ему понимание, которое он потерял. Он погружает дерево, и поднимает железо, потому что Он наказывает сердце, и восстанавливает знания. Потому хорошо сказано в другом переводе, что он «изломал на куски древесину» и бросил ее, и так поднял железо. Ибо «сломать дерево на куски», это разбить в сердце самовозвышение; бросить же древесину вниз – усмирить, подняв сердце через знакомство с его собственной немощью, как мы уже говорили. И вслед за этим железо возвращается к началу, потому что понимание возвращается на службу, как было и раньше.

10. Поэтому поскольку дар понимания, что получается, связан с такими бесчисленными трудностями и с трудом сберегается в целости и сохранности (ибо должна быть высочайшая тщательность, чтобы дар не был заглушен бездействием, должна быть поддержка его через осуществление дел, он не должен выходить злом само-восторга), святые люди не радуются, когда они узнают вещи, что они должны сделать, но только когда они уже сделали то, что они узнали. И если даже в понимании они поздравляют себя с получением благодеяния от Дарителя, но все же с великою скорбью они принимают мысль долга практики, то есть то, что они должны выполнять поведением то, что было получено ими в знаниях. Ибо глуп должник, который получает радость, одолжив деньги, и не направляет свой ум на то время, когда он должен оплатить долг обратно. Но радость получения утихает, когда с благоразумным предвидением назначается время для погашения долга. Поэтому праведные люди воспринимают дары с тщательным вниманием, и не поднимаются от них в радости, и потому пусть будет сказано: Если я радовался моему великому богатству и что рука моя нашла много. Как если бы это было сказано в простых словах: «Никогда я не считал себя богатым праведностью потому, что я знал правильные вещи, которые я должен сделать, даже очень многие; и не позволял пониманию поднимать сердце, потому что мысль о практике, которую я задолжал, сдерживала меня». Но это следует иметь в виду, что очень часто случается, что, когда получен высокий шаг понимания, ум, полный тревоги о себе, удерживается от падения в самовозвышении. Но когда замечательные вещи, что он понимает, он начинает воплощать также на практике, иногда путем простого обстоятельства, что это сделано, он соскальзывает, и слава, что присутствует в самом факте выполнения дел, заслоняет все остальное в мире. И так как «золотом» понимания не возвышался благословенный Иов, также не давал он и свету практики поднять его на высоту. Потому он тоже справедливо добавляет: Если я смотрел на солнце, когда оно сияет.

11. Так «солнце, когда оно сияет», это хорошая практика, которая проявляется. Ибо написано: свет ваш сияет перед людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего, который на Небесах (Мф.5:16)¹⁸²⁶. И опять: Да будут чресла ваши препоясаны и светильники горящи (Лк.12:35)¹⁸²⁷. Ибо то, что в этом отрывке обозначается «солнцем, которое сияет» в Евангелии обозначено «горящим светильником». Ибо, когда хорошая практика светит среди безбожных людей, «лампа горит» в ночи, но когда она сияет в Церкви, «солнце светит» днем. Ибо хорошая практика, это такое, чему плохие люди только удивляются, и это, несомненно, является «лампой» в ночное время; но если делается что-то такое более совершенного рода, что вызывает восхищение, то это солнце, которое светит в дневное время. Ибо, когда хорошая практика светит из жизни тела, это так же, как свеча сияет из глиняного сосуда. Но когда в совершенстве ум поднимается в созерцании, это так же, как солнечный свет виден, что исходит из неба. Поэтому благословенный Иов сказал о себе много хорошего, что касалось гостеприимства и милосердия, которые, несомненно, он знал как очень малые просто потому, что они делались телом; но ссылаясь на глаз ума в верхних высотах духовных добродетелей, он вспомнил свое совершенство, и свет примеров, которые он дал другим в себе, и он называет их «солнце». Но есть люди, которые, когда они делают любые хорошие вещи, непосредственно забывают свои слабости. И они фиксируют глаза ума в созерцании хороших практик, которые они демонстрируют, и впредь считают себя сами святыми в той степени, в какой они окружены хорошими вещами, которые они делают, и они избегают воспоминаний о своих злых делах, которыми, возможно, они все еще опутаны. Такие люди, если с живым вниманием они отмечают строгость судьи, будут бояться больше своих злых вещей, чем ликовать по несовершенным добродетелям, и им нужно более смотреть на то, какие вещи еще предстоит сделать, ибо они все еще должники, чем радоваться практике некоторых вещей, которыми они уже платят часть долга. Ибо не тот должник завершил выплату, который заплатил много, но только тот, кто вернул все; и не тот получает приз за победу, который большую дистанцию пробежал с большой скоростью, если приблизившись, но, еще не достигнув цели, он уходит. Также и люди, идущие к любым удаленным местам, даже если они вынесли долгий путь, они еще не пришли, если они в то же время не в состоянии одолеть его весь. И мы, кто ищет вечной жизни, что еще мы делаем, если не предпринимаем своего рода путешествие, в результате которого мы спешим вперед к нашей стране. Но какое это имеет значение, что мы преодолеваем так много, если остальным, что остается для нашего прибытия, мы пренебрегаем?

12. Таким образом, следуя примеру путешественников, мы не должны никогда смотреть, сколько мы уже пережили, но должны смотреть, сколько остается еще нам осуществить, и оценивать как малое, что уже стало прошлым, и с постоянным страхом отмечать то, что еще будет. Поэтому мы должны более изучать те хорошие вещи, что мы еще не сделали, чем те добрые вещи, о которых мы рады, что мы уже сделали. Но это свойство человеческой слабости, что для него является более привлекательным смотреть на то, что радует его в себе, чем на то, что вызывает недовольство его в себе. Ибо болящий глаз сердца, в то время как он боится получить боль в созерцании, как бы просит своего рода ложе радости в уме, где он может лежать в спокойствии. И по этой причине он для себя подчеркивает пользу от хороших вещей, что уже сделаны, но для тех потерь, что понесены от того, что он оставил не сделанным, глаз слеп. Ибо очень часто бывает так, что даже избранные испытываются этим злом, и очень часто ставится в их сердцах то, что некоторые добрые дела, которые они сделали, они напоминают уму, и ликуют в настоящее время в радости безопасности. Но если они на самом деле избранные, от того что есть приятного для них в самих себе, они отворачивают глаза ума, и опускают вниз все радости за хорошие вещи, которые они сделали, а за те вещи, что они никогда не делали, они ищут покаяния, они считают себя недостойными людьми, и они, наверно, единственные, которые одновременно и сами не видят хорошие вещи в себе, и позволяют эти хорошие вещи в себе быть виденными другими для примера. Потому Павел, когда он оставил позади хорошие вещи, завершенные в нем, и думал о тех, что еще остались, и что еще должны были быть завершены, сказал: я не почитаю себя достигшим (Флп.3:13)¹⁸²⁸. И для того же, чтобы он мог унизить себя в хороших вещах, которые он делал, он заставил себя вспомнить в голове злые вещи, которые были в прошлом, говоря: кто прежде был хулитель и гонитель и обидчик (1Тим.1:13)¹⁸²⁹.

13. И даже если он когда-то сказал: я выиграл хороший бой, я закончил свой путь, я сохранил веру (2Тим.4:7)¹⁸³⁰, мы должны, прежде всего, обратить наш глаз на то, что на самом деле, он произнес это в то время, когда он знал, что он уже собирается отойти из тела. Ибо эти слова он основывает на предыдущих, где он говорит: ибо я готов стать жертвою, и время моего отшествия настало (2Тим.4:6)¹⁸³¹, и он вернулся в своих воспоминаниях к совершенству его практики, когда он предвидел время, когда его практика закончится, и что больше не будет ей места. Ибо, в то время, пока мы живем, мы обязаны убрать из нашей памяти наши добрые дела, чтобы они не могли служить к нашему самовозвышению, и также к нашему приближающемуся отходу, мы очень часто обновляем их снова в нашей памяти, ибо они могут дать нам уверенность, и сдержать отчаянный страх. И он, подводя итог, рассказал о своих хороших качествах Коринфянам для того, чтобы поддержать их, а не чтобы показать себя. Ибо он не обращает внимания на те же хорошие вещи в себе, он учит о бедствии своего собственного искушения, что становится открытым, и чтобы изложить это, он добавил: Поэтому я благодушествую в немощах моих (2Кор.12:10)¹⁸³². Итак, чтобы он мог поучить учеников, он сказал им, что было самым высоким в нем, и в то же время, чтобы он мог держать себя в смирении, он останавливает глаза его наблюдения не на своих достоинствах, но на своих слабостях. Соответственно, святые люди имеют такую особенность, что хорошие вещи, которые они делают, они на самом деле видят, но когда они сделали их, они отворачивают глаза их понимания от этих вещей. Отсюда справедливо сказано благословенным Иовом: Если я смотрел на солнце, когда оно сияет. Как будто он сказал простыми словами: «Мою практику, даже если она давала свет примеров для других, я не принимал как уверенность; потому что, в то время как я боялся самовозвышения из-за нее, я отводил очи от нее». И далее следует:

или на луну, как она шествует.

14. После того, как солнце было упомянуто, он справедливо также добавил: «луна шествует» в ее яркости, потому что после хорошей практики вытекает похвала, которая получает известное имя в эту ночь сезона настоящей жизни. Но если это правда, как некоторые думают, что луна получает освещение от лучей солнца, так что она может быть в состоянии отображать свет в ночное время, это предположение также не расходится с порядком нашего представления. Ибо слава получает свои средства из хорошей практики, и она распространяет оценивающие аплодисменты как яркость света. Существует также еще одна вещь, касающаяся луны, которая согласуется с подобием славы распространения хорошего. Ибо свет ее даже в сезон тьмы являет дорогу для путешественников потому, что светя отблеском света Солнца, то есть славой из другой жизни, она облегчает другим осуществление хорошей практики; и когда достоинства одного человека ярко видны для других, которые собираются в свой путь, в путешествии они получают свет примера. Но иногда случается, что практика, которая происходит от достоинств другого человека, сформирована с не должной целью и недостаточно чистой в уме. Ибо слабые умы, когда они слышат хорошие вещи о других, иногда разжигают себя в правой практике не по любви добродетели, но в желании аплодисментов. И в самом деле, очевидно, что это природа Солнца, что любая вещь, что оказывается под его лучами, в свете высыхает, и также это свойство света Луны, что все, что оказывается в ее свете, подсвечивается, конечно, но оказывается влажным. Таким образом, и в хорошей жизни: одно влияет на хорошую практику по любви к Богу и в свете разгорается, в то время как другие любят только похвалы. Но когда мы загорелись в любви к правой практике, мы иссушены огнем солнца от влажности злых привычек. В то время как те, кого любовь похвалы побуждает к хорошей практике, как под светом луны, потому что в славе желанных аплодисментов, его ум сразу засветившись, ослабевает. То есть, это разжигает его к осуществлению практики, но его ослабляет сразу и желание аплодисментов. Тем не менее, очень часто для осуществления добрых дел примеры других влияют на нас, производя очень хороший эффект. И когда мы принимаем на благо чужую практику в скромности, мы либо продвигаем наши собственные хорошие вещи к лучшему, либо изменяем плохое к хорошему; и, когда яркость славы жизни нашего ближнего проливает свои лучи на нас, наш ум, как мы прежде сказали, направляет себя на путь победы добродетели, но устанавливает шаги, как это было, в свете Луны. Но, когда мы прокладываем путь по примеру добродетелей другого, очень часто случается так, что, если мы остановим внимание на похвале нашей собственной славы, мы теряем силу, потому что, когда ум принимает наслаждение от того, что он видит внешне, он теряет из виду то, чем он дышал внутренне.

15. Поэтому, чтобы понимание знания не повредило святому человеку, он сдерживал радость от получения такого великого богатства. Теперь, потому что величие его практики не раздувало его в самовозвышении, он «не смотрел на солнце, когда оно сияло», и потому что он совершал практику не для получения аплодисментов, он никогда не «смотрел на луну, что шествует в яркости». Ибо есть некоторые люди, которые в самовозвышении от своего высокого понимания, но те хорошие вещи, что они узнают даже, они не делают. И они, конечно же, «радуются большим богатствам», когда им удается обнаружить какие-то вещи из самых высоких, и этими же самыми открытиями они тешатся в самовозвышении. Но есть люди, которых возвышает не само понимание, но практика, которые в то время как они рассматривают свои собственные деяния в собственном сердце, относятся с презрением к другим, и устанавливают в своем понимании остальной мир ниже себя. Они же, хотя они и не радуются великим богатствам, но они «смотрят на солнце, когда оно сияет», потому что от величия этой самой хорошей практики, они как бы набухают в себе из презрения к другим. И есть некоторые, которых даже не их собственная практика возвышает, но когда они видят высокую оценку их ближних за ту же хорошую практику, они стремятся идти по пути человеческих аплодисментов, и сами себя они уже видят великими в их собственном воображении, и теряют сохранность сердца. Они, конечно же, как бы отказались «увидеть солнце, когда оно сияет», пока сами «созерцали луну, ходящую в яркости», потому что среди тьмы века сего, в то время как они стараются укрепить ум от яркости своей практики, как это было в свете ночи, они теряют благодать смирения, и, пока они видят луну, они не видят сами, что они начинают быть слепыми к себе, в то время как они устанавливают глаза ума на преходящих аплодисментах.

16. Теперь, рост человека мы наблюдаем так же, как рост деревьев. Ибо сущность будущего дерева сначала закладывается в семени, потом проявляется в стволе, и, наконец, она прорастает в ветвях. Таким же образом, безусловно, растет и благость добрых дел. Ибо она сеется в понимании, прорастает в практике, и, наконец, разрастается в ширину большого прогресса. Но когда его понимание не поднимается, дерево, которое могло бы возникнуть, гниет в семени. И когда после хорошей практики человек отравляется ядом самовозвышения, это как если бы дерево, что уже проросло, засохло. Но когда ни понимание, ни практика не повреждены, и величие человека растет, но следуют похвальные аплодисменты людей и переворачивается его ум, того, кто делал правильно, дерево как бы сталкивается с ветрами языков, и все, что выросло сильным до этого, буря известности вырывает с корнями. Ибо в той же мере, в какой дерево выросло выше определенного уровня, в той же мере возрастает его чувствительность к силе ветров; потому что чем больше человек поднимается на высоту в хорошей практике, тем больше он угнетается устами тех, кто хвалит его. Поэтому, если дерево все еще находится в семени, нужно опасаться того, чтобы оно не стало гнилым из-за того, что знание просто останется узнанным; если сейчас оно уже взросло, мы должны быть на страже, чтобы рука самовозвышения не коснулась его, и не заглушила зелень его дел; но если оно уже поднимает себя на высоту большой силы, уже очень сильно нужно опасаться дабы более сильные ветры похвалы, которые окружают его, не вырвали его с корнем.

17. Но это надо иметь в виду, что для того, чтобы в конце мы не были вырваны с корнем ветром неумеренных похвал, очень часто, по чудесному управлению нашего Правителя, мы бросаемся иногда даже на растерзание клевете, чтобы, когда голос одного хвалящего поднимает сердце, язык другого порочащего мог унижать. И для дерева тоже часто, и это так обусловлено, что порыв одного ветра, кажется, может сорвать его с корнем с его места, но дерево устанавливается вдруг снова порывом другого ветра с противоположной стороны; и дерево, которое изогнулось из-за одного ветра с одной стороны, возвращается в устойчивое положение другим ветром. И, потому дерево, что глубоко укоренено, как бы стоит твердо среди борющихся ветров, о котором говорится: в чести и бесчестии, порицании и похвалах (2Кор.6:8)¹⁸³³. Часто случается, что похвала, даже непрошенная, входит в уши делающего праведное, и даже в то время как внешне это не проявляется, она порождает в сознании, своего рода, бурю в тишине, и это случается, что то, что душа в восторге от людских аплодисментов, и не отображает это внешне, но все же она чувствует силу развращения в не малой степени внутренне. И есть некоторые, которых похвала так надувает, что она принуждает их даже к словам самовозвышения. Но некоторые, как мы уже говорили раньше, стыдятся открытого возвышения, но похвалами, что услышаны ими, они возвышаются, но это не выходит в их собственных словах возвышения, и никогда они не открывают, что они восхищаются такими вещами. И потому что благословенный Иов знал, что он не был высокомерным не только на словах, но и в тайной мысли сердца также, после того как он сказал: Если я смотрел на солнце, когда оно сияет, или на луну, как она шествует в яркости, сразу добавил:

Стих 27. и радовалось сердце мое тайно (Иов.31:27)¹⁸³⁴.

18. Этой же записью, что еще донесено до нас, если не то, что нам нужно больше страха и осторожности, чтобы наш разум в любой момент, даже в тайне, не возрадовался на основании услышанных о себе похвал. Ибо этот человек, который смотрит на величие своей славы, как на «яркость луны», и создает восторг о себе в тайне сердца, кому, если не Создателю такой человек предпочитает себя, по Чьему дару он получил то, что он должен практиковать правильно, и все же вместо обращения этого в свою пользу, обращает в свою похвалу? Ибо, пренебрегая славой своего Создателя, он осужден любить себя больше, и провозглашению этого он так радуется. Хотя иногда даже святые радуются своей хорошей практике, но тогда, когда они знают, что через эту хорошую практику другие, те, кто слышал их, переходят к лучшему, и теперь они больше не радуются своей собственной практике, но пользе, которую получили их ближние; потому что это одна вещь, чтобы искать пользу других, а другое дело, чтобы ликовать от земного процветания. Из этого следует, что, когда он не способствует пользе слушателей, слава за полученное не должна поднимать, она должна угнетать наш ум. Ибо, когда мы оценены в свидетельстве человеческого языка, мы спрашиваемся нашим тайным сокрушением, что мы думаем сами о самих себя. Ибо, поднятая душа, даже если сказать хорошую ложь о ней, ликует, потому в мысли она не живет с Богом, но старается стать известной среди людей. Ибо, пренебрегая судом Всемогущего Бога о себе, она ищет славы людской, и поднятая среди похвал, что она слышит, душа радуется, как будто получила награду за свои дела. И наоборот, если сердце действительно скромное, хорошие вещи, которые оно слышит о себе, оно либо вовсе не признает, и боится, что это ложные вещи сказаны, или в противном случае, если оно знает, что они действительно есть в нем, боится, чтобы они не были потеряны для вечного возмещения от Бога; и оно боится очень сильно, чтобы надежда будущего вознаграждения не была обменена на награду временных аплодисментов.

19. Из-за этих обстоятельств так происходит, что душа избранных мучается как бы большим огнем, когда получает похвалы, и в ней рождаются только сокрушенные мысли, которые находятся далеко от ржавчины косности. Ибо бдительными мыслями душа наполнена страхом, что либо из-за тех вещей, которые оценили, а они не существуют, она будет отвечать перед строгим судом Бога, или за те вещи, за которые ее похвалят, и они существуют, она потеряет истинную награду. Потому наиболее часто происходит, что неправедный человек осквернен похвалой в свой адрес, а праведный человек очищается похвалой, которая достигает его уха. Ибо, когда хорошие вещи, которые он сделал, прославляются людьми, он боится, как уже было сказано, Последнего Суда о себе, и полный испуга бежит к совести, и все, что есть в нем достойное вины, он исправляет. Ибо, когда он боится того, что хорошие вещи о нем стали известны, в значительной степени, опасаясь точности Строгого Суда, что последует, если есть какие-либо скрытые злые вещи в нем, он режет их. Ибо он встревожен, что перед глазами Бога он будет выглядеть вовсе не так, как его оценили люди, и он не удовлетворен тем, что в том состоянии, в котором он, возможно, был справедливо оценен людьми, он сможет по-прежнему оставаться. Потому хорошо сказал Соломон: Как серебро испытывается в плавильне и золото в горниле, так и человек испытывается устами того, кто хвалит (Притч.27:21)¹⁸³⁵. Ибо для серебра и золота, все примеси и отходы потребляются в огне, но то, что чистый металл – выделяется огнем. Таким образом, безусловно, аналогичные вещи происходят и с умом. Какой он в действительности человек, становится явным благодаря испытанию похвалами; ибо, если, когда его похвалы достигают ушей и он возвышается, что еще он такое, если не отходы золота или серебра, которые, безусловно, потребляет печь языка? Но если услышанные похвалы идут ему на пользу, и он возвращается к рассмотрению суда Выше, и разжигает тайный страх в себе, что он должен в значительной степени оплатить эти вещи перед тайным арбитром, как это было, в огне очищения, то есть из того же источника, из которого он может вырасти к величию и пышности, он может и сгореть в испуге, и благодаря этому, он светит ярче. И благословенный Иов, потому что он никогда не восхвалял себя на основании практики, говорит с уверенностью: Если я смотрел на солнце, когда оно сияет. И потому, что слава этого человека никогда не отвлекала его от Внутреннего Судьи, добавляет он: и Если я смотрел на солнце, когда оно сияет. И потому, что он никогда не позволял даже в тайной мысли, чтобы его ум вознесся из-за блага его практики, он добавляет прямо: и если радовалось сердце мое тайно. И потому, что это очень часто бывает, что невнимательный ум, когда он не противостоит временным аплодисментам, иногда доходит до того, что хвалит себя сам, и устанавливается в таком состоянии, справедливо приобщается:

и если поцеловал я свою руку своими устами (Иов.31:27)¹⁸³⁶.

20. Ибо «руками» обозначается дело, а «устами» слова; как тогда, когда сказано Соломоном: Ленивый опускает руку свою в чашу, и это труд для него, чтобы донести ее до рта (Притч.19:24)¹⁸³⁷. Ибо для ленивого это труд, чтобы донести его руку до рта, потому что ленивый проповедник не имеет ума, чтобы практиковать даже то самое, что он говорит на словах. Так, донести руку до рта означает гармонизировать свои слова, произносимые голосом и дела, что делаются на практике. И поэтому он «целует свою руку своими устами» тот, кто восхваляет то самое, что он делает, и свидетельством его собственной речи награждает себя за достоинство практики. В этом случае, кто получается презираем, если не Он, тот Кто дарует эти самые подарки для хорошей практики им? Потому хорошо сказал великий проповедник: И то, что ты есть, что ты не получил? Теперь, если ты получил это, почему ты хвалишься, как будто бы ты не получил (1Кор.4:7)¹⁸³⁸? Теперь святые люди знают, что их природа своего рода треснувшая после падения нашего первого родителя в тление, и что не по их собственной добродетели, но по благодати Свыше, что защищает их, они изменяются к лучшим желаниям и делам. А все зло, что они находят в себе, они чувствуют полученным за смертное состояние, но все, что хорошего они видят в себе, они рассматривают как дар бессмертный благодати, и потому, они должники Его за то благо, которому они сподобились. Должники и за то, что сподобились получить желание сделать хорошо, и должники далее за то, что они сподобились сделать то добро, которое они захотели. Потому хорошо сказал Иоанн: И поклонились Живущему во веки веков, и полагают венцы свои перед престолом Господа (Откр.4:10)¹⁸³⁹. Ибо «положить венцы свои перед престолом Господа» значит не присвоить себе, а отдать Творцу победы в своей борьбе с тем, чтобы передать славу похвалы Ему, от Которого, они знают, они получили силу для борьбы. И так благословенный Иов говорит о хороших вещах, которые он практиковал, но, тем не менее, он никогда не приписывает их своей собственной деятельности, но восходит к похвале своего Создателя, и отрицает, что он «целовал руку своими устами». Как будто он сказал простыми словами: «Я не показываю свои поступки, как мои; потому что он отрекается от благодати своего Творца, кто приписывает себе то, что он делает на практике». И, следовательно, он добавляет непосредственно далее:

Стих 28. что было бы большое беззаконие и отрицание Всевышнего Бога (Иов.31:28)¹⁸⁴⁰.

21. Ибо ясно, что он отрекся от Него, поставил в ничто Его благодать, тот, кто утверждает, что сам силен в хорошей практике. Которых тоже по праву называют «начатками беззакония» потому, что каждый акт греха, который от немощи, не губит надежду, если виновный просит прощения у Судьи Выше.

Но предполагая свою собственную благость, тем хуже мы впадаем в отчаянность, тем дальше удаляемся от смирения. И когда он приписывает силу практики себе, он не прибегает к помощи Творца, и так случается, что грешник погибает тем безнадежнее из-за самой ситуации, ибо он не знает, что он грешник. И далее следует:

Стих 29. Если я радовался уничтожению врага моего, или радовался, когда зло постигало его (Иов.31:29)¹⁸⁴¹.

22. Тому, что мы ученики Всемогущего Бога, поддержание любви является единственным доказательством. Ибо это значит, что Истина говорит сама: Поэтому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою (Ин.13:35)¹⁸⁴², эта же любовь, если она действительно наполняет нашу душу, имеет обыкновение быть проявлена в двух направлениях; а именно если мы сразу любим наших друзей в Боге, и наших врагов ради Бога. Но это должно быть известно, что любовь к нашему врагу на самом деле хранится, когда мы не страдаем от его продвижения к хорошему, и не радуемся его уничтожению. Ибо очень часто в подобии любви к врагу ум обманывается, и такой человек считает, что он любит врага, хотя не доказал это в жизни; но действительность любви либо в процветании, либо в падении врага действительно являет доказательства. Ибо и в этом вопросе разум человека сам себя не полностью знает, и когда он видит того, кого считает врагом ему, в процветании или падении, это дает ему возможность измерить меру своего отношения. Ибо, если он страдает от процветания врага, и радуется его бедствиям, то он ненавидит его, это ясно, и он не любит его, которому он не желает лучшего.

23. Но это тоже нужно обязательно знать, что это очень часто бывает, что без потери любви и уничтожение врага радует нас, и снова, без греха зависти его слава печалит нас; это происходит, когда враг, падая, разрушает себя, но при этом мы видим, что благодаря этому многие справедливо воспряли, или когда из-за его процветания, мы боимся, что очень многие несправедливо падут вниз. В этом случае ни его падение не радует наш ум, ни его процветание не заставляет нас страдать, если правая мысль нашего сердца касается не того, что происходит с конкретной личностью, но того, что сделано этой личностью по отношению к другим. Но для сохранения этих вещей, тщательное изучение нашего отношения абсолютно необходимо, чтобы мы не были обмануты проявлением мнимой полезности, и не творили прикрытие для нашей собственной ненависти. Ибо, если бы нельзя было вообще испытывать никакую радость от смерти врага, псалмопевец никогда не сказал бы: Праведник возрадуется, когда увидит отмщение на нечестивых (Пс.57:11)¹⁸⁴³. Ибо это одно дело, терпеть безбожного человека, а другое дело терпеть врага. Ибо есть очень много врагов, которые не нечестивы, и есть некоторые нечестивые люди, которые, кажется, вовсе не являются каким-либо специальным образом врагами нам. Но разум человека считает каждого, кого он терпит как врага, нечестивым и злым также и потому, что недостатки этого человека, даже незначительные, застревают в мышлении его обвинителя. Но при этом, какими бы нечестиями не занимался тот, кого человек не чувствует как личного врага, он кажется менее нечестивым. И тут еще мы должны отличать, что это одна вещь, когда наш враг вредит нам, и совсем другое дело, когда он вредит себе и остальной части мира. Ибо, если он хорош по отношению к другим, возможно, может быть, это происходит не без участия нашей вины, что он плох к нам; и мы не должны веселиться его падению, если от него пострадали только мы. Но когда враг разрушает себя, тот который навредил и очень многим людям, наше сердце должно порадоваться тому, что наши ближние избежали его гнета, но не уничтожению нашего врага как токового.

24. Ибо это необходимо, чтобы, когда противник погибает, мы должны детально рассмотреть и разрушение грешника, и справедливость палача. Ибо, когда Всемогущий Бог поразит любого плохого человека, должно чувствовать и скорбь в унисон с разрушением, и радость в унисон со справедливостью Судьи, так что и наказание смертью должно быть горе нам, и снова справедливость, явленная Богом в Его судействе должны быть поводом радости, и так мы можем и не превратить человека во врага в его гибели, и не стать неблагодарным Богу в Его судействе. И потому, что он прекрасно попрал все чувства ненависти к противникам, пусть благословенный Иов говорит: Если я радовался уничтожению врага моего, или радовался, когда зло постигало его. Кто, любя даже своего врага, в то время как он сочувствовал противнику, продолжал расти в любящей доброте, благодаря тому же злу, которое его враг заслуженно получил. Но, потому что часто есть люди, которые, потому что они не могут сделать это властью, нападают с проклятиями на тех, кого они считают врагами себе. И тогда в таких людях явно видно, какие злые вещи они бы сделали, если бы они могли, в тех людях, которые никогда не перестают проклинать тех, которым они не могут ничего сделать. И благословенный Иов показывает себя свободным от греха проклятия, также добавляя следующее:

Стих 30. Ни устами моими не грешил я, желая проклятия души его (Иов.31:30)¹⁸⁴⁴.

25. Ибо он будет грешить, тот, который желает, чтобы было сделано Богом то, что он сам либо вовсе не может и не в состоянии сделать, или если он может, это не будет в любом случае мудрым и справедливым. Ибо они, кто нападает на врага проклятиями, что они делают, если не то, что они желают, чтобы Бог сделал в этом случае за них то, что они не могут или им стыдно делать самим? Ибо они желают смерти своего врага, и даже если они имеют власть, они боятся навлечь это на него, ибо они тогда будут либо связаны виною в совершенном убийстве, или покажут себя нечестивыми, даже если они таковыми есть. Что же тогда значит сказать Богу: «Убей человека, которого я ненавижу», если не взывать к Нему голосом: «Сделай Ты с врагом моим то, что неприемлемо для меня, даже как для грешника». Но вот, был ли этот человек научен словам, читал ли их: любите врагов ваших? (Лк.6:27)¹⁸⁴⁵, читал ли он: благословляйте, а не проклинайте? (Рим.12:14)¹⁸⁴⁶ и снова: не воздавайте злом за зло, ни ругательством за ругательство? (1Пет.3:9)¹⁸⁴⁷. Но по заповедям благодати Свыше, хотя он не слышал их внешними ушами, он все равно их знал, потому что вдохновение Святого Духа написало их в сердце этого человека. Которому, однако, это было бы мало, что он любил своих противников внешне, он должен был терпеть их также в своей внутренней жизни, и ежедневно общаться с ними, даже с теми из его семьи, кто были его противниками. Потому он добавляет:

Стих 31. Если люди шатра моего не говорили, было бы у нас от плоти его, и мы бы насытились! (Иов.31:31)¹⁸⁴⁸

26. Это же предложение может быть принято в тайне голоса нашего Искупителя. Ибо «люди шатра», которые хотят насытиться плотью, это либо евреи в преследовании, либо язычники в вере. Ибо и те, и другие, как это было, хотели потреблять Его Тело, и в этом желании удовлетворить их жажду души по Его Плоти ежедневной жертвы Его жертвенности.

Но теперь давайте подумаем только о сути истории, о том, какая напряженность ума у святого человека, который полон беспокойства о всех вещах, и как это делится внутри и снаружи; если бы тех, кто действует несправедливо, не терпел он в тишине, или не выдержал в праведной жизни, несомненно, он никогда бы не назвал их врагами. Теперь какая это благость, что проявляется во время внутреннего конфликта человека, чтобы увидеть без зла, и увидеть лучшее, и не возражать, что ему, возможно, придется нести это и терпеть. И это похвала совершенного величия, чтобы отвечать на враждебное отношение без резкости, но милостиво. Ибо есть некоторые вещи, действительно, в семьях, которые не могут быть исправлены без проникания греха в самого исправляющего. И поэтому, когда они либо оскверняют того, кто исправляет их, либо не висят большой тяжестью на том, кто делает их, они требуют очень большого мастерства исправления, и на них, возможно, нужно смотреть через полуприкрытые глаза, а в себя смотреть внимательно. И тем более быстро уйдет недовольство из наших сердец, чем быстрее мы узнаем наши собственные проступки против наших ближних. Потому очень хорошо сказал Соломон: Не обращайте внимания на все слова, которые говорят; чтобы ты не услышал раба твоего, что злословит тебя: ибо часто сердце твое знает, что ты сам также злословил других (Еккл.7:21–22)¹⁸⁴⁹. Ибо, чем лучше мы понимаем, какими мы были к другим, мы менее обеспокоены тем, что другие являют такое же отношение к нам, потому что несправедливость других по отношению к нам тем легче терпится, чем лучше наше сознание справедливо обвиняет себя. И далее следует:

Стих 32. Странник не ночевал на улице; и моя дверь была открыта для прохожего (Иов.31:32)¹⁸⁵⁰.

27. В то время как Павел свидетельствует, любовь описывается как терпение и доброта, с терпением он несет хладнокровное зло от других, по доброте он относится с милосердием к другим хорошим. Потому благословенный Иов и терпеливо нес отношение его домочадцев, которые проклинали его, и с добротой встречал путешественников и странников, чтобы из первого примера получать моральные уроки, а из второго – помогать внешним. Ибо увидел святой человек Духом пророчества Спасителя человечества, Который также держал на практике слова помилования, в результате чего Он предупреждает нас, говоря: Отпускайте, и вам будет отпущено, давайте и дано будет вам (Лк.6:37)¹⁸⁵¹. Ибо то, что дано нам, относится к вещам, которые мы имеем внешне, но наше «отпускание» относится к освобождению от горя, которое мы внутренне получили, обидев другого. Но это требует, чтобы быть известным, что тот, кто «отпускает», но не «дает», хотя и не сделал, что нужно, в полной мере, все же проявил большую часть милосердия. Но тот, кто «дает», но никогда не «отпускает», не выполняет милосердие вовсе, потому что Всемогущим Богом не принимается дар от руки, которую ведет сердце, связанное и погрязшее во зле.

28. Ибо это нужно для души, которая дает милостыню, в первую очередь очиститься, потому что каждая вещь, которая дается, оценивается Богом в соответствии с чувством того, кто дает. Поэтому каждое пятно зла должно быть очищено и уничтожено в нашем внутреннем человеке путем изменения мысли, потому что предложенное не успокоит гнев Судьи, кроме как сделанное в чистоте того, кто предлагает. Потому это написано: И Господь призрел Авеля и на дар его предложенный; но на Каина и его дар не призрел (Быт.4:4–5)¹⁸⁵². Ибо не сказано священным Откровением, что «Он призрел приношения Авеля, но приношения Каина Он не призрел», но оно сначала говорит, что Он призрел Авеля, а потом приобщается, и его дары. И оно снова говорит, что Каина Он не призрел, и потом добавляет, и его дары. Ибо, согласно сердцу дарителя получается дар, который приносится. Поэтому не Авель в силу его даров, но в силу Авеля предлагаемые дары были благоугодны. Ибо мы читаем, что Господь призрел сначала на человека, который дал, и только потом на вещи, которые он давал. Следовательно, благословенный Иов сообщает нам его обильное благое милосердие, показывая вначале свои терпение и доброту к врагам, ибо он не «радовался уничтожению врага своего»; что он не нападал на своих преследователей со словами «проклятия», и что тех, кто возмущался против него внутри дома, он терпел с невозмутимостью; а затем, наконец, он выдвинул обилие его гостеприимства, чтобы, слушая именно порядок его отношения, мы могли бы узнать, что внешние дары должны сопровождаться внутренней чистотой сердца, чтобы сочетание его достоинств могли научить читателя, каким человек должен быть внутри себя, когда он являет внешнее добро другим.

29. Но кто бы не счел себя святым человеком среди таких высот своих добродетелей? Кто не будет в какой-то мере соблазнен самим наличием такого количества добродетелей настолько, что если вдруг, будучи человеком, он сделает что-то не так, он бы не постарался преступление свое сделать неизвестным для людей? и не позволил бы себе считать незначительным, если бы он сделал что-либо неправильно в мелочах? и не предпочел бы, покрыть свое правонарушение молчанием, вместо того, чтобы раскрыть его в голосе исповеди? Ибо часто бывает, что ум может возгордится от добродетельных достижений, когда он знает, что многие хорошие вещи известны о нем и вызывают уважение ближних, и не желает, чтобы это стало известно, если есть какая-либо вещь из того, что он делает, заслуживающая порицания. Этой же тьме ошибки подвергается ум, потому что высокий отек гордости забивает глаза сердца. Потому благословенный Иов, в разгар такого большого количества выдающихся достижений в добродетелях, которые стали так высоки на практике для того, чтобы показать, как кроток в уме он был, добавляет непосредственно:

Если я скрывал преступления мои, как человек, и сделал тайным мое беззаконие в моей груди (Иов.31:33)¹⁸⁵³.

30. Ибо доказательства истинного смирения, как для человека, это осознать свое нечестие и открыть это голосом исповеди; и, наоборот, это привычная злая практика человеческой расы, совершить грех и держать его скрытым от взгляда, и, когда он совершается, скрыть его, отрицая, и свыкнувшись с ним, умножить его и укрепиться в нем. Ибо от падения первого человека мы принимаем эти примеси неправды вместе с первородным грехом. Ибо также и он, когда он коснулся запретного древа, скрылся от лица Господа среди деревьев Рая. И эта попытка спрятаться, потому что он, конечно, не мог избежать глаз Бога, было не осуществление само-сокрытия, но предвещание вреда себе самому. Кто, когда он был обличен Господом за то, что он коснулся запретного дерева, вслед ответил: Женщина, которую Ты дал, чтобы быть со мной, она дала мне от дерева, и я ел (Быт.3:12)¹⁸⁵⁴. Женщина также, когда к ней вопрошают, отвечает, сказав: змей обольстил меня, и я ела (Быт.3:13)¹⁸⁵⁵. Ибо их спрашивали для того, чтобы грех, в котором они были виновны, они могли бы исповедуя уничтожить. Потому сам змей, этот подстрекатель, поскольку он не мог быть возвращен к прощению, не получил вопрос о грехе. Потому человеку был задан вопрос: «где ты», чтобы он мог рассмотреть преступление, которое он совершил, и исповедуя его, принять знания, как далеко он ушел от лица своего Создателя. Но он предпочел взять на себя самооборону, а не исповедь. И в то время как человек намеревался смягчить грех через женщину, а женщина через змея, они добавили к греху, который они стремились оправдать; Адам косвенно указал на Господа, как на Автора своего греха, ибо это Он сотворил женщину; и Ева переложила грех на Господа, Который поместил змея в раю. Ибо они, которые слышали из уст дьявола обман их: будете как боги (Быт.3:5)¹⁸⁵⁶, потому что они не были в состоянии быть как Боги в Божественности, увеличивая свою ошибку, постарались сделать Бога как бы равным себе в преступлении. Таким образом, те, кто устанавливает себя на то, чтобы оправдывать свою вину, они дополнительно добавляют к греху, и грех становится гораздо более тяжким.

31. Потому в настоящее время также ростки человеческой расы получают горечь еще от этого корня, когда человек, обвиненный во зле в нем, прячется под словами самообороны, как под листьями деревьев, и, как это было, бросает в лицо своего Творца своего рода темные отступления самооправдания, в то время как он не имеет ум, чтобы сделать известным то, в чем он был виновен. И потому он не спрятался от Господа, а спрятал Господа от себя. Ибо он сделал так, чтобы он не мог видеть Того, Кто видит все вещи, а не так, чтобы самому стать невидимым. Для каждого грешника первый шаг в настоящее время к просветлению это смирение исповеди, это отказ щадить себя для того, кто не боится признать зло, которое он сделал, и тот, кто, защищая себя, возможно, заложил бы открытые двери для обвинения, на самом деле обвиняя сам себя, защищает себя наиболее быстро. И, следовательно, к мертвому Лазарю, который хранился под тяжелым камнем, Он не сказал: «будь возвращен к жизни», но: выйди вон (Ин.11:43)¹⁸⁵⁷. И при помощи воскрешения этого человека показано, каким образом мы сами воскреснем в сердце, т.е. когда сказано покойнику: выйди вон; то есть, человек, будучи мертвым в своем грехе, и под тяжестью вредных привычек уже похоронен, потому что он скрывается от глаз своей совести в злобе, должен выйти вон от себя наружу к исповеди. Ибо мертвецу сказано: «выйди вон», чтобы, освободившись от сокрытия греха, он мог выйти вперед и идти, обвиняя себя своими собственными устами. Потому Давид пророк, возвращаясь к жизни из этой смерти своей великой вины, как это было, пошел на голос Господа, когда обличитель Нафан объявил обвинение в том, что он сделал.

32. Поэтому что это грех сокрытия вырос до ужасающих размеров в человеческой расе, благословенный Иов, когда он говорил: Если я скрывал преступления мои, справедливо добавил слова: как человек, потому что он видит, что это свойственно человеку, который падает по примеру нашего древнего родителя. Потому он справедливо приобщает: и сделал тайным мое беззаконие в моей груди. Ибо в Священном Писании очень часто используется слово «грудь» для обозначения ума; как, например, когда в голосе Святой Церкви сказано псалмопевцем о наших преследователях, которые сходны с нами, в самом деле, в природе, но различны в жизни: и воздай нашим соседям в семь раз в их груди (Пс.78:12)¹⁸⁵⁸. Как будто он сказал простыми словами: «Пусть получают, что в их умах, которые бушуют против нас, что они делают с нашими телами, так, чтобы в то время как они наказывают нас внешне частично, они сами по себе могут быть наказаны внутренне в полной степени». И это потому, что «грудь» также обозначает скрытость ума, потому сказано «скрыть беззаконие в груди», то есть, скрыть в тайниках совести, ни раскрыть его исповедью, но завуалировать его защитой. Наоборот Иаков говорит: Признавайтесь друг перед другом в проступках, и молитесь друг за друга, чтобы вы могли быть спасены (Иак.5:16)¹⁸⁵⁹. Соломон говорит: Скрывающий свои преступления не будет процветать, а кто сознается и оставит их, тот будет помилован (Притч.28:13)¹⁸⁶⁰.

33. Но это также должно быть известно, что люди очень часто исповедуют свои грехи, и, при этом, не смиренны. Ибо мы знаем многих, кто, когда их никто не обвиняет, сами признают, что они грешники, но когда, возможно, их обличают в их грехах, ищут поддержку обороны, чтобы они не выглядели грешниками; те люди с подлинным смирением видят себя грешниками, которые, когда они признают по собственному желанию, какую-либо вещь, что они сделали, когда они обличены другими, тоже никогда не отрицают, что они таковы, каковыми они признали себя сами. В этом случае знаком истинного исповедания является то, что когда человек называет себя грешником, и другой обличает его, он не возражает другому, а подтверждает это. Потому это написано: правый человек сначала клеветник на себя (Притч.18:17)¹⁸⁶¹, ибо он хочет показаться скорее не грешником, но праведным, тот, кто признает себя грешником, когда его не обличают. Но когда другой вопиет против зла, которое мы сделали, он показывает истинность признания. Точно также, если мы защищаемся в гордом духе, то ясно, что это было притворно, когда мы сами себя назвали грешниками. Потому превыше каждой вещи, позаботиться о том, чтобы те злые вещи, которые мы сделали, одновременно признавать по нашей собственной воле, и не отрицать их, когда другие обличают нас. Ибо зло гордости, это вещь, при которой человек, по его собственной воле считает удовлетворением признаться о себе сам, но брезгует тем же, когда ему говорят другие.

34. Таким образом благословенный Иов показал, каким смиренным он был, и он знал, что он живет среди противников, и тем не менее не боялся раскрывать свои преступления в голосе исповеди. Но заметим, что выше он говорит о своих добродетельных качествах, и ниже он исповедует свой грех. Ибо этим он ясно доказывает, что это истина, то, что он говорит о хорошем в себе, ибо он не молчит и относительно зла. В одно время он указывает свои достоинства, в другое время преступления; и то, что он согрешит, и то, что он не скроет это в молчании, он делает известным. Отсюда явлено, без сомнения, что необычайно чист он был в глазах Всемогущего Бога, тот, который и избегал зла, что он не должен совершать, и в то же время, если появлялась у него возможность зло совершить, он не скрывал это от людей; так что он одновременно и был высокоправедным, избегая греха, и проявлял безопасное хранение праведности, оглашая то, что он был не в состоянии избегать. Пусть этот человек кажется любому великим в его добродетелях, мне без сомнения он представляется даже более великим в его грехах. Пусть те, кто так настроены, любуются его самоконтролем целомудрия, пусть восхищаются верностью справедливости, пусть восхищаются недрами милосердия. Я же больше восхищаюсь его таким смиренным исповеданием грехов, чем такой царской силой в добродетелях. Ибо я хорошо знаю, что это гораздо сложнее иногда через стыд немощи искренне пролить свет на грехи, которые мы совершили, чем то, чтобы избежать их, не совершая, и каждый вид зла, хотя его можно избежать с большой силой, явить для обозрения нужно с еще большей скромностью. Таким образом, благословенный Иов, который поддерживался многими великими делами, не стыдился признаться в своем грехе, в окружении своих достоинств, явил, каким смирением он обладал. Но поскольку от истинного смирения получается безопасная сила, и душа не боится ничего в той же мере, в какой она жаждет улучшения, и не стремится самостоятельно к верхней высоте дел, после того как признание греха были изложены, это справедливо приобщается:

Стих 34. Разве я боялся большого собрания, или же презрение соседей пугало меня, и я молчал, и не выходил за двери? (Иов.31:34)¹⁸⁶²

35. Это большая уверенность сердца – не иметь ничего из мирской похоти. Ибо если сердце следует за достижением земного, оно никогда не может быть в безопасности и спокойствии, потому что либо оно не обладает вещами, которыми оно желает обладать, или вещи, что оно получает, оно боится потерять; и, находясь в неблагоприятных обстоятельствах, оно жаждет процветания, и также в благополучных обстоятельствах оно боится оказаться в неблагоприятных, и его бросает туда и сюда, так сказать, на своего рода волнах, и спешит оно за различными вещами в разные стороны изменчивости зыбучих дел. Но чем больше ум фиксируется с сильной твердостью в стремлении желания страны выше, тем меньше огорчен неудовлетворенностью земным. Ибо от всех внешних волнений он стремится к его самой тайной внутренней цели, и прикрепляет себя к неизменному. И устанавливаясь выше всех изменяемых вещей, путем простого спокойствия естественного состояния, находясь в миру, оно как бы вне мира. Оно выходит за рамки всех вещей ниже по его желанию вещей высших, и благодаря тому, что оно не преследует все эти изменяемые объекты, оно чувствует себя в определенной свободе поднятым выше, и внутренне оно не подлежит вещам временным, и смотрит на все земные вещи как бы внешне, которые, если бы оно их внутренне желало, могли сокрушить вниз ум. Потому хорошо сказано пророком: укажи путь для самого себя (Иер.31:21)¹⁸⁶³, потому что человек, когда рассматривает вещи выше, может подняться высоко над вещами, что под ним. Следовательно, также Аввакум говорит: я буду стоять на страже (Авв.2:1)¹⁸⁶⁴. Ибо он стоит на страже, который по мудрой дисциплине не склоняется под земными желаниями, но возвышается над ними, и будучи направлен на Вечность, которая всегда тверда, он должен расположить ниже своих ног каждую вещь, что проходит мимо.

36. Тем не менее, несмотря на то, какую бы благость святой человек не выдвигал, немощь плоти все же внешне несет его вниз, пока он находится в этой жизни, как написано: хотя кто ходит во имя Божие, волнуется напрасно: (Пс.39:6)¹⁸⁶⁵, ибо очень часто происходит, что он одновременно и встревожен внешне, и держится не подлежащим беспокойству изнутри, и он несет бремя своего «напрасного беспокойства», которое происходит от немощи плоти, хотя он и ходит во имя Божие по возвышенности ума, потому что он должен быть и внутренне укреплен Божественной помощью, и все же быть еще внешне под тяжестью человеческого бремени. Потому Аввакум снова хорошо сказал единое утверждение, которое демонстрирует одновременно обе частности. Ибо он говорит: и трепет проник в кости мои, и моя сила (добродетель) породили беспокойство подо мной (Авв.3:16)¹⁸⁶⁶. Как будто он сказал: «Это не моя сила, по которой я превозношусь выше и по которой я по-прежнему свободен от беспокойства, но это моя собственная сила, из-за которой я в беспокойстве о нижних вещах». И вот, он свободен от беспокойства над собой, и в то же время подвергается воздействию беспокойства ниже себя; ибо он установлен над собой, поскольку он был восхищен к вещам высоким; и он установлен под собой в той мере, в какой он по-прежнему остается в тех вещах, что ниже. Благодаря тому, что он установлен над собой, он освобождается от ответственности перед беспокойством, потому что он идет в созерцании Бога. И в нижнем он склонен к беспокойству, потому что он по-прежнему остается немощным человеческим существом. Пророк Давид в соответствии с этим утверждением также говорит: Я сказал в избытке ума моего – всякий человек лжив (Пс.115:2)¹⁸⁶⁷. Но на это можно ответить следующее: «Если ты говоришь, каждый человек лжив, то и ты тоже; и утверждения будут отныне ложные, которые ты во лжи произнес». Но заметим, что этому предшествует: Я сказал в избытке ума моего. Итак, по «избытку ума» он превзошел себя, если говорить о нем, как о человеке. Как будто он сказал простыми словами: «Я сказал истинное утверждение, касающееся лживости всех людей, потому что в этот момент я сам был как бы над людьми, и над собой в том числе». В настоящее время он до сих пор сам «лжец», поскольку он был сам человек, но в тот момент он был «не лжец», поскольку «в избытке ума» он был выше человека.

37. Таким образом, находясь даже в идеальном состоянии, они по-прежнему подвергаются чему-нибудь тревожному от немощи плоти, все же они уже пользуются в самом спокойном уединении созерцанием ума, так что все, что происходит внешне, не приводит их к трепету внутри. Потому благословенный Иов, показав безопасность святого ума, после того как он явил столько сильных добродетелей в себе, добавил то, что мы говорили ранее: Разве я боялся большого собрания, или же презрение соседей пугало меня, и я молчал, и не выходил за двери? Как будто он сказал простыми словами: «В то время как другие были в беспокойстве против меня внешне, я сам остался внутри себя свободным от того беспокойства, что было внешне». Ибо что должно нами пониматься в этом месте под словом «дверь», если не уста? Ибо мы как бы выходим, когда с тем, что мы произносим слова, которые мы способны, мы раскрываем тайны наших сердец; и рассказывая о том, что находится внутри нас, мы как бы «идем» при помощи нашего языка.

38. Но есть некоторые люди, которые вообще боятся быть презираемы, и чтобы у других не было ни малейшей возможности оценить их с неуважением, они специально нацеливаются на то, чтобы выглядеть мудрыми. Они вынуждены «выходить за двери», потому что, когда нападают на них с оскорблениями, насколько они велики сами по себе, и что было вне поля зрения, они выдают, говоря это. И когда, поддавшись нетерпению, они являют вещи о себе, которые были неизвестны, они как бы «выходят через двери уст». Итак, благословенный Иов, когда он говорит, что он никогда не «выходил за двери уст», справедливо поставил перед этим фразу «Я молчал»; ибо, если бы он поддался возбуждению нетерпения, он бы вышел из дома совести, если бы он не знал, как молчать. Ибо святые, когда они находятся под испытанием, будучи возмущены, избегают целиком и полностью проявлять себя, и когда они не могут быть полезны для тех, которые слышат их, они готовы сохранять молчание, чтобы быть еще презираемыми, чтобы не возгордиться, выставляя их собственную мудрость. И когда они говорят любую вещь с глубоким пониманием, они не стремятся преумножить их собственную славу, но стремятся помочь жизни их слушателей. Но когда они видят, что они не могут своими словами добавить что-то к жизни своих слушателей, они, сохраняя молчание, скрывают свои знания. Ибо мы скрываем себя, подражая примеру жизни Господа, как своего рода знаку, поставленному перед нами. Ибо Он Сам, потому что Он видел, что Ирод искал не улучшения, а просто желал удивляться Его чудесам или Его знаниям, и когда Ирод спрашивал Его, Он сдерживал Свой язык, и потому что Он молчал с постоянством, Он ушел, высмеянный им. Ибо написано: Ирод, увидев Иисуса, очень обрадовался; ибо он давно желал видеть Его, потому что он много слышал о нем; и он надеялся увидеть некоторые чудеса, сотворенные им: (Лк.23:8)¹⁸⁶⁸, где он также добавил: Затем он задавал Ему многие вопросы, но Он ничего не отвечал ему (Лк.23:9)¹⁸⁶⁹. Но как сильно Господь, сохраняя Свой мир, был презираем, показывается нам, когда приводятся нам непосредственно следующие слова: Ирод со своими сочли Его за ничто, и насмехались над Ним (Лк.23:11)¹⁸⁷⁰. На этом же примере мы должны услышать и узнать, что так часто, как наши слушатели желают быть ознакомлены с нашими достижениями с точки зрения вещей, которые достойны похвалы, а не с точки зрения изменения того, что неправильно в них самих, мы должны полностью хранить наш мир; ибо, если мы говорим Слово Божье для того, чтобы покрасоваться, и вина слушателей добавляется, которой могло не быть, и наша собственная вина, которой не было, приходит на нас.

39. Кто-то, возможно, спросит: «Как мы можем знать, с какими чувствами сердца человек нас слушает?». Но существует целый ряд вещей, которые освещают разум того, кто слышит; в первую очередь, если наши слушатели одновременно всегда и хвалят то, что они слышат, и не следуют вещам, что они хвалят – это приводит к тщеславию. Как этого тщеславия избежать, явил великий проповедник, когда он сказал: Ибо мы не повреждаем слово Божие, как многие: а проповедуем искренне, как от Бога, пред Богом, во Христе (2Кор.2:17)¹⁸⁷¹. Ибо «повреждать Слово Божие» – это думать о Нем иначе, чем Он есть, или искать от Него не духовные плоды, но вредное возрастание человеческой похвалы. Но «проповедовать искренне» – это не искать ничего в Откровении сверх того, что надлежит. Теперь он говорит: «как от Бога», тот, кто знает, что он сам ничего не имеет от самого себя, но что он принял от Бога все, что он говорит. И он говорит: «перед Богом», тот, кто во всем, что он говорит, не ищет человеческих желаний, но присутствия Всемогущего Бога, и тот, кто ищет не его собственной славы, но славы его Создателя. Но тот, кто действительно хорошо знает, что он получил от Бога вещь, что он говорит, и все же, говоря, ищет славы себе, говорит «как от Бога», но не «перед Богом», потому что для него Бог как бы отсутствует, Которого он не установил перед своим сердцем, когда он проповедует Его. Но святые одновременно говорят «как от Бога » и «перед Богом» в том, что они одновременно и знают, что они имеют от Него вещь, что они говорят, и они видят, что Он Сам присутствует и в их рассуждениях, и их решениях, и их слушателях. Потому так есть, что в то время как они знают, что их ближние их презирают, и что их слова не добавят ничего к жизни людей, что их слышат, они скрывают от глаз то, какую великую благодать они имеют, ибо, если речь уст раскрывает тайну сердца напрасно, это приводит к тщеславию.

40. Поэтому благословенный Иов, среди упрямых сердец не стремится сиять раскрытием своей силы и говорит: Разве я боялся большого собрания, или же презрение соседей пугало меня, и я молчал, и не выходил за двери? Ибо тот, кто будучи тверд через смирение никогда не боится быть презираем, никогда не поддается нетерпению, и его язык не изгоняет его вон за двери. И он по праву сначала сказал: Разве я боялся большого собрания; чтобы этим можно было показать и сделать известным, каким большим внутренним постоянством он обладал, потому что никакое количество разгневанных людей не ужасает внешне того, кто не находится внутренне под воздействием вредных привычек. Ибо в этой жизни тот, кто не ищет ничего, что имеет отношение к процветанию, несомненно, не боится ничего, что имеет отношение к бедственной ситуации.

41. В этих же словах, если мы обратимся к мистическому смыслу, мы непосредственно найдем в них пример Искупителя. Ибо Он не «боялся большого собрания», Кто поразил одним только словесным ответом его преследователей, что шли с мечами и кольями, говоря: это Я (Ин.18:6)¹⁸⁷². Того «презрение ближних не пугало», Кто в освобождении нас от вечных наказаний, получил удары по лицу с невозмутимым видом. Он «молчал, и не выходил из дверей», Кто, проходя Его Страсти, переживая слабые черты человеческой природы, отказался использовать силу Божества. Ибо Посредник между Богом и человеком «вышел бы за двери», если бы, когда Он был проведен как Человек, Он бы показывал силу Его Величества, и в могуществе Его Божественности преодолел бы немощные черты плоти, взятой на Себя. Ибо чтобы Он мог умереть во спасение человечества, Он должен был оставаться скрытым в Его Божественности. Ибо если бы они знали это, они никогда бы не распяли бы Господа славы (1Кор.2:8)¹⁸⁷³, и поэтому Он не «вышел за двери», Кто, даже под допросом Пилата молчал; и в руках преследователей Он предложил Свое Тело для страданий, которые Он взял на Себя во имя избранных, и не являл тем, которые были против него, Кем именно Он был. Потому же сказано псалмопевцем: они сделали Меня отвратительным для них, и Я перестал, и Я не пошел вперед (Пс.87:9)¹⁸⁷⁴. Ибо, когда Он был презираем, потому что Он явился человеком, Он бы «пошел вперед», если бы Он явил всем Свое скрытое Величество. Но так как Он явил немощь, чтобы она была видима, и спрятал силу из поля зрения, здесь, Он остался неизвестным преследователям, потому что для преследователей Он не «пошел вперед». Кто, однако, «идет вперед» для избранных, потому что тем, которые ищут Его, Он раскрывает сладость Его Божественной природы. Потому сказано пророком: Ты выступаешь для спасения народа Твоего, чтобы Ты сохранил помазанника Твоего (Авв.3:13)¹⁸⁷⁵. И далее следует:

Стих 35. Кто даст мне помощника, чтобы Всемогущий мог услышать мое желание (Иов.31:35)¹⁸⁷⁶.

42. Святой человек, даже после того как он проявил столько высоких добродетелей в нем, хорошо знает, что он не может достичь вещей высоких своими собственными заслугами, ищет помощника. А на ком истинно он устанавливает свой глаз, если не на Единородном Сыне Божием, Который, когда Он принял на Себя человеческую природу, родившись в этом бренном состоянии, стал Тем, Кто оказывает помощь? Ибо Он помогает человеку, становясь Человеком; ибо простому человеку не было никакой возможности открыть возвращение к Богу, и потому должен был быть сотворен способ возвращения посредством Богочеловека. Ибо мы были далеки от Праведного и Бессмертного, будучи смертными и неправедными. Но между Бессмертным и Праведным и нами, смертными и неправедными, появился посредник между Богом и человеком, смертный и праведный, Кто мог бы одновременно явить и собственную смерть со смертными и праведность с Богом; ибо, в то время как погрузившись в наши вещи ниже, мы были далеки от вещей выше, Он мог Сам по отдельности объединить вещи ниже с вещами выше, чтобы в этом мог возникнуть путь для нас возвращения к Богу, в той степени, в какой Он присоединил наши нижние черты к Своим высоким. И вот, благословенный Иов, от своего лица и от имени всей Церкви, просит Посредника, когда он говорит: Кто даст мне помощника, и справедливо добавляет: чтобы Всевышний мог услышать мое желание. Ибо он знал, что для Вечного избавления, молитвы человека никогда не могут быть услышаны, кроме как через Защитника. В отношении которого сказано Апостолом Иоанном: Если какой-либо один грех, то мы имеем ходатая пред Отцем, Иисуса Христа, праведника; и Он есть умилостивление за грехи наши, и не только за наши, но за грехи всего мира (1Ин.2:1–2)¹⁸⁷⁷, в отношении Которого Павел говорит: Это Иисус Христос, что умер за нас, да, и вскоре воскрес, Кто и одесную Бога, Он и ходатайствует за нас (Рим.8:34)¹⁸⁷⁸. Ибо для Единородного Сына «быть посредником» для человека, это показать Себя Человеком в присутствии Вечного Отца, и для Него ходатайствовать за человеческую природу, это принять на Себя эту же природу в возвышенности Божественной природы. Итак, Господь ходатайствует за нас не голосом, но на основании сострадания; потому что то, что Он должен осудить в избранных, Он освобождает, принимая на Себя. Итак, помощник ищется, чтобы «желание могло быть услышано», потому что если заступничества Посредника не будет от нашего имени, безусловно, наши молитвы будут не слышимы для уха Божьего.

43. Кроме того, это нужно обязательно отдельно отметить, что он не сказал «мои молитвы», но «мое желание», чтобы Вседержитель мог услышать. Ибо истинные молитвы не лежат в словах уст, но в мыслях сердца. Ибо самыми громкими акцентами глубоко в уши Бога входят не наши слова, которые произносятся, но наши желания. Ибо если мы ищем жизнь вечную устами, но еще не желаем ее сердцем, мы молчим. Но если мы желаем в сердце, даже когда мы молчим устами, мы в молчании взываем. Ибо потому в пустыне люди кричали своими голосами, и от Моисея требовали слов, и все же в то время, как сохранял молчание, он был услышан ухом Божественной Милости, когда сказано: что ты вопиешь ко мне? (Исх.14:15)¹⁸⁷⁹. Это в желании тайный крик, который не достигает ушей мужчин, и все же заполняет слух Творца. Потому, когда Анна собирается в храм, она молчит действительно устами, и все же произносит громко ее желания. Потому и Господь говорит в Евангелии: войди в комнату твою, и когда ты затворишь дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне, и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно (Мф.6:6)¹⁸⁸⁰. Ибо «дверь закрыта в комнате» у того, кто в то время как его рот молчит, изливает привязанность сердца в очах Милосердия Свыше. И голос «слышен в тайне» когда выкрикивается он в тишине святых желаний. Потому же правильно сказал псалмопевец: Господь услышал желание бедных; Его ухо услышит, как подготавливаются их сердца (Пс.9:19)¹⁸⁸¹.

Теперь благословенный Иов приобщает, словами раскрывая, кого он ищет себе в качестве помощника, чтобы его «желания были услышаны», говоря:

И чтобы он сам, кто судит, написал бы книгу! (Иов.31:35)¹⁸⁸².

44. Ибо потому что для народа, который во страхе, Закон был дан через руки Слуги, но для любящих детей благодать Евангелия была дана Господом, Который, придя для нашего искупления, дал Новый Завет для нас, но при рассмотрении этой Книги, предписывается ей, что однажды Он придет и как Судья также, потому это не требует много объяснений, и из этого следует четко, что Тот, Кто Судья, Тот же, и пишет книгу. Ибо Сама Истина говорит Сама о Себе: Отец не судит никого, но пришел весь суд отдать Сыну (Ин.5:22)¹⁸⁸³, и поэтому Он будет тогда Творителем Суда, Кто сейчас Творит «Книгу»; и Он должен затем требовать в строгости то, что теперь Он дает в мягкости. Ибо так мы видим каждый день, что учителя дают детям основы в своих письмах, будучи мягки с ними, но затем они строги, имея с ними дело дальше; и то, что они дают с мягкостью, они требуют назад с жесткостью. Сейчас предписания Божественного Откровения звучат мягко, но они суровы, когда требуется их выполнение. Теперь, есть мягкое предупреждение, но тогда придет строгое правосудие Судьи, потому что выполнение ни одной самой малой заповеди не пройдет без тщательного судейства. Также очевидно, что Он, «Кто судит, Тот же, Кто пишет книгу», и что «книга» эта – Новый Завет; и то, что Искупитель Сам придет Собственной Персоной в последний день пророк Иезекииль справедливо говорит далее: И вот, шесть человек идут от верхних ворот, обращенных к северу, и у каждого в руке губительное орудие его, и между ними один, одетый в льняную одежду, у которого при поясе его прибор писца (Иез.9:2)¹⁸⁸⁴. Ибо, что еще обозначается «шестью идущими людьми», если не шесть возрастов человечества? (Разделение возрастов человечества Св. Григория: от Адама до Ноя, от Ноя до Авраама, от Авраама до Моисея, от Моисея до Господа нашего, а затем до конца, не подходит к этому месту. Имеется в виду, вероятно, разделение св. Исидора Севильского из его работы «Discretione temporum», где даются еще два разделения, Давид и Рабство. Он сравнивает эти возраста с Днями Творения. Разделение дается в начале его Хроникона). Кто пришел от верхних ворот, «потому что от Рая, как от начала мира, они идут от верхних поколений. И «ворота обращены к Северу», потому что ум человека лежит раскрытый злу, и если бы он не отказался от тепла милосердия и не взрастил онемение внутренне, он никогда не вышел бы к этой смертности. И каждый человек имеет губительное орудие в руке, потому что каждое конкретное поколение, развившись от предыдущих соответствующих возрастов, до прихода Искупителя, имело в своей практике то, что влекло наказание осуждения. И один человек среди них был одет в льняную одежду. Ибо у нашего Искупителя прародители были из священнического колена («колено» – возможно нация», но Елизавета, одна из дочерей Аарона была родственница Пресвятой Богородицы. Лк.1:5¹⁸⁸⁵ и Лк.1:36¹⁸⁸⁶) и по плоти, он описан как «одетый в льняную одежду». Или, безусловно, потому что лен от земли, в отличие от шерсти, полученной от тленной плоти, и Он получил одежды Его Тела от матери Девы, а не по тленности совокупления, поэтому Он пришел к нам «одетый в льняную одежду». И при поясе его был набор писца, ибо пояс отделяет нижнюю часть тела. И потому, что Сам после этого Он умер ради нас, и воскрес, и вознесся на небо, Господь, Который написал Новый Завет через апостолов, этот человек имел «набор писца на поясе». Ибо Тот, Кто после того, как Сам ушел, сотворил написание Нового Завета, как бы нес «набор писца» позади себя. Таким образом, этот набор писца, он видит, крепко держит человек, «одетый в льняную одежду», и другой говорит: кто судит, написал бы книгу. Но почему, благословенный Иов, ты желаешь, чтобы книга была написана Им, Кто Сам и Судья? Далее продолжается:

Стих 36. Чтобы я мог нести ее на плечах моих и возлагать ее вокруг меня, как венец (Иов.31:36)¹⁸⁸⁷.

45. Ибо «нести книгу на плечах» означает выполнять в практике проповедь Священного Писания. И давайте рассмотрим скрупулезно, как первым описано «носить на плечах», а потом «поместить вокруг, как венец»; потому что заповеди Священного Откровения, если они будут в настоящее время выполнены в практике, впоследствии лягут для нас венцом победы при вечном возмещении. Но почему благословенный Иов просит «книгу», которая «будет написана Судьей», просит тот, кто не смог достичь времен Нового Завета? Но, как уже часто говорилось, он использует свои слова, говоря от имени избранных, и, олицетворяя их, просит, чтобы то, что он предвидел, было на пользу им всем во всех отношениях. Ибо Он Духом имел эту книгу с собой, которую по милости Вдохновения получил, чтобы и благодаря своей жизни изучить ее, и, предвидя, объявить.

Но тут также необходимо сделать известным, что, когда мы берем в мысли заветы Священного Откровения, и когда мы отворачиваем ум от любви к жизни тленной, мы как бы ускоряем своего рода стопы сердца к внутренним вещам. Но при этом никто, отказавшись от вещи ниже, не оказывается сразу в вещах высших; потому что для того, чтобы заслужить совершенство нужно, чтобы душа с каждым днем, нацеленная на высоту, шла к ней, как бы своего рода шагами возрастания. Потому в этом месте также он справедливо приобщает:

По моим нескольким шагам я открою это (Иов.31:37)¹⁸⁸⁸.

46. ​​В отношении этих «ступенек» заслуженно сказано псалмопевцем: они идут от добродетели к добродетели (Пс.83:8)¹⁸⁸⁹. Относительно них, опять же, Святой Церкви он говорит: Бог отличает по ее шагам, в какое время он должен получить ее (Пс.48:3)¹⁸⁹⁰. Ибо не достигается горнее вдруг, но как уже было сказано, к самому верхнему полю добродетельных достижений душа устремленная приходит шаг за шагом. Ибо, следовательно, тот же пророк говорит снова: Я делал, и дух мой падал помалу (Пс.76:4)¹⁸⁹¹. Что он имеет в виду, когда он говорит, мой дух, если не дух человека, т.е. дух возвышения? И потому, что по тайной благодати мы приходим к любви Бога, в той мере, в какой мы управляемся сверху, в той мере добродетель ежедневно увеличивается в нас Духом Божиим, и наш собственный дух в той же мере гаснет. Этот же дух ошибки, потому что он не сразу уходит и оставляет нас чистыми, справедливо назван «падающим помалу». Но мы тогда делаем полный шаг вперед к Богу, когда мы целиком и полностью отпали от себя. Таким образом, эти меры растущих достоинств по словам святого человека названы «шаги». Ибо каждый избранный человек начинает сначала идти от немощи своего зачаточного состояния, и потом доходит до твердости сильных и могучих достижений. Это же и Истина ясно являет нам в Евангелии, говоря: Царствие Небесное, как если бы человек бросит семя в землю, и спит, и встает ночью и днем, и как семя всходит и растет он не знает (Мк.4:26–27)¹⁸⁹². И описывая разрастание этого же семени добавляется: Ибо земля приносит плод сама; сперва зелень, потом колос, потом полное зерно в колосе (Мк.4:28)¹⁸⁹³. И окончание этого же роста делается известным, когда говорится: Но когда она принесла плоды, сразу же посылается серп, потому что настала жатва (Мк.4:29)¹⁸⁹⁴. Заметим, возрастание достижений голосом Истины обозначаются под видом плодов. Ибо Он говорит: сперва зелень, потом колос, потом полное зерно в колосе. Не был ли Петр еще «зеленью», когда услышав из уст служанки одно слово, он был мгновенно напуган и согнут? Он был уже действительно «зелень» через преданность, но все еще находился в немощи. Но он был уже «полное зерно в колосе», когда он выдержал преследования правителей, говоря: должно повиноваться больше Богу, нежели человекам (Деян.5:29)¹⁸⁹⁵. Ибо он был уже «полным зерном в колосе», когда в преследованиях он подвергся таким бесчисленным ранам, но все же он никогда не становился похожим на плевела, но продолжал оставаться цельным зерном. Ибо, мало-помалу в каждой душе, так сказать, изобилует влага внутренней благодати, и зелень может вырасти в плод. Так пусть никто, когда он видит кого-либо из ближних еще в зелени, не разочаровывается от отсутствия полного зерна в колосе. Потому что из зеленых листьев, которые мягко свисают, и болтаются на ветру туда-сюда, поднимающиеся зерна плода придут к твердости.

47. Теперь пророк Даниил, в то время как Господь говорил с ним, взял на себя труд, чтобы сообщить нам изменения положения своего тела, которые тоже по праву представляют собой этапы нашего существования. Таким образом, он говорит: И услышал я глас слов его, и когда я услышал глас слов его, я упал на лице мое, и мое лицо положил на землю. И вот, коснулась меня рука и поставила меня на колени мои и на суставы рук моих. И он сказал, O, Даниил, муж желанный, вникни в слова, которые я скажу тебе, и стань прямо; ибо Тебе я послан ныне: и когда он говорил это слово ко мне, я встал с трепетом; и он сказал мне, не бойся (Дан.10:9–12)¹⁸⁹⁶. Эти позы его тела, которые он принимал, пока слушал голос внутри, он никогда не стал бы излагать нам с такой точностью, если бы он считал, что в них действительно не открывается тайна. Ибо в Священном Писании не только то, что святые люди говорят, является пророческим, но и очень часто то, что они делают, тоже является таковым. Таким образом, святой человек, будучи полон внутренними тайнами, позами своего тела также подкрепляет силу голоса. И то, что он сначала лежал ниц на земле, и то, что он впоследствии поставил себя на суставы рук и на колени, и то, что, наконец, он быстро встал вертикально, когда дрожал, он делает для нас известным в своем лице весь порядок нашего развития. Ибо, слово Божие мы слышим «лежа на земле», когда каемся в наших грехах, но будучи еще в земном загрязнении, мы ознакомлены с духовными предписаниями от голоса святых. На этом предписании, мы как на наших коленях и суставах рук поднимаем себя от земной скверны, также мы как бы поднимаем наш ум от вещей ниже. Ибо, как тот, кто лежит на земле, лежит встревоженный в своих мыслях, а для того, кто стоит на коленях и суставах рук, его продвижение уже началось, и он уже в значительной мере находится в воздухе над землей. Но на последнем этапе голосом Господа он действительно устанавливается вертикально, и дрожит, ибо чем более совершенно мы поднялись от земных объектов желания, тем полнее мы узнаем слова Божии, тем больше мы боимся. Ибо, до сих пор лежит ниц на земле тот, который следует еще земным желаниям и не начал еще заботится, чтобы быть поднятым до небесного. Но это так, как будто он «стоит на руках и коленях», который уже оставляет некоторые загрязнения, но еще не выдерживает все в нужной практике. Но сейчас тот стоит действительно вертикально на словах Божиих, который совершенно поднимает ум к вещам выше, и презирает пригибаться к нечистым земным желаниям.

48. Теперь он справедливо показывает, что он «встал с трепетом», потому что познание внутреннего тем более пугающее, чем больший прогресс достигается. И потому справедливо приобщается голосом Бога: не бойся; потому что чем больше мы сами узнаем, что мы должны иметь повод опасаться, тем больше нам придается от Бога внутренней благодати, что может призвать любовь. Так наше презрение понемногу может перейти в страх, и страх перейти в благодать; ибо Бог, когда Он ищет нас, нашим презрением к нам самим поднимает нас и страхом заставляет убегать от нас самих; и также презрение и страх будут однажды убраны в сторону, чтобы мы могли быть соединены с Ним только любовью. И мало-помалу мы учимся самому страху перед ним и привязываемся потом к Нему только любовью. (В других копиях, дошедших до наших дней (Merton and Trin. Coll, MSS, библиотека в Оксфорде) эта фраза звучит как «мы разучиваемся опасаться Его, и прикрепляемся к Нему силой одной только любви – прим. пер. на английский язык). И, таким образом, как это есть, действительно устанавливаются своего рода шаги нашего продвижения, нога ума сначала страхом устанавливается внизу, а затем поднимает его к вершинам любви, чтобы благодаря страху человек мог быть проверен, и благодаря тому, что боится, он мог быть поднят, чтобы иметь смелость. Теперь эти шаги добродетельных достижений легче преодолевать, так как есть постепенное прохождение от одного к другому.

49. Но тема требует отдельного осмысления, когда ум стремится оценить в каждом конкретном случае силу, с которой шагами он поднимается вверх в каждой добродетели. Ибо, говоря о первых элементах добродетели, т.е. о вере и мудрости, они не могут быть получены по отдельности, за исключением того, что мы поднимаемся к ним с помощью размеченных и упорядоченных методов, как своего рода шагов. Ибо сама вера, которая наполняет нас, чтобы мы приняли в руку совершенную практику, очень часто в ее зарождении одновременно и шатается и стоит прочно, и в настоящее время, действительно крепко стоя, все же касается нашей уверенности дрожью сомнения или опасения. Ибо ее часть, полученная вначале, может быть впоследствии прекрасно завершена в нас. Ибо, если бы не было такого в верных шагах ума того, кто верует, отец ребенка, что нуждался в лечении, не сказал бы в ответ на вопрос в Евангелии: Господь, я верю, помоги моему неверию (Мк.9:24)¹⁸⁹⁷. Итак, он возрастал вверх, тот, что через веру, которую он уже получил, в одно и то же время возопил, что он уже верит и все же нуждается в помощи от неверия. Потому также сказано было нашему Искупителю Его учениками: умножь в нас веру, чтобы то, что было уже получено в начале, могло бы последовательным присоединением шагов приходить к совершенству.

50. Кроме того Мудрость сама, которую часто называют госпожой праведных дел, приходит в растущую душу тоже постепенно увеличиваясь, чтобы, безусловно, восходящий должен был пройти по ступеням чудесным управлением. Что, например, пророк Иезекииль хорошо описывает в переносном смысле, рассказывая о человеке, которого он видел на высокой горе, и непосредственно, говоря: и отмерил тысячу локтей, и повел меня по воде; воды было по лодыжку. И еще отмерил тысячу, и повел меня по воде; воды было по колено. И еще отмерил тысячу, и повел меня; воды было по поясницу. И еще отмерил тысячу, и уже тут был такой поток, через который я не мог идти, потому что вода была так высока, что надлежало плыть, а переходить нельзя было этот поток (Иез.47:3–5)¹⁸⁹⁸. Ибо, что обозначается числом «тысяча», если не полнота блага, которой он сподобился? Таким образом, человек, который появился, «отмеряет тысячу локтей» и пророк проходит через воду «по лодыжку» потому, что наш Искупитель, когда обращает нас к Нему, Он дарует полноту хорошего начала, по нашему первому этапу продвижения в нашей практике даром духовного рассуждения. Ибо вода достигает лодыжки, когда мы отныне сохраняем движение к долгожданной праведности по мудрости, которой мы сподобились. Опять же, он «измеряет тысячу локтей», и пророк проходит через воду «до колен» потому, что, когда даруется полнота хорошей практики, наша мудрость увеличивается до такой степени, что нет отныне нам никакого изгиба в плохих делах. Потому, и были сказаны слова Павла: потому поднимите руки, которые висят вниз, и ослабевшие колени и ходите вашими ногами прямыми шагами (Евр.12:12–13)¹⁸⁹⁹. Таким образом, «вода доходит до колен», когда мудрость, которая получается, подтягивает нас к праведной практике. И снова, он «отмеряет тысячу», и пророк переходит через воду, которая достигает поясницы, в этом случае, потому что полнота хорошей практики вырастает до такой высоты в нас, когда мудрость сподобилась уже убить в нас, насколько это возможно, все удовлетворения нашей плоти. Если бы удовлетворения плоти не находились в районе поясницы, псалмопевец никогда бы не сказал: сожги мои чресла и мое сердце (Пс.2:26)¹⁹⁰⁰. Таким образом, вода заходит выше «поясницы», когда сладость мудрости разрушает само подстрекательство плоти, так что жар плоти, который мог бы спалить душу, охлаждается. И он еще «отмерил тысячу», и это был поток, который пророк не мог пройти, о котором он также говорит: через который я не мог идти, потому что вода была так высока, что надлежало плыть, а переходить нельзя было этот поток. Ибо через совершенство практики, которое мы получили, мы приходим к созерцанию; этим же созерцанием, в то время как ум поднимается на высоту, и будучи поднятым, он видит в Боге то, что не может постичь, и он как бы касается воды потока, который он не может пройти, и глядя на который он понимает, что это прекрасно созерцать, и все же он не в состоянии охватить эту самую прекрасную вещь, что так радует при созерцании. Итак, пророк рано или поздно подходит к потоку «который он не может перейти» потому, что, когда мы, наконец, подведены к созерцанию мудрости, сама грандиозность того, что само по себе поднимает человека к себе, отрицает для человеческого разума полноту осмысления, так что он должен одновременно и проникнуться любовью к этой мудрости, и, все же, никогда не сможет ее полностью постичь.

51. Таким образом, благословенный Иов назвал эти увеличения добродетелей словом «шаги», потому что он видел как эти этапы возрастания, которые даются даром свыше, отделены друг от друга; и видел, что только ими мы поднимаемся к тому, чтобы прийти к достижению небесного. И поэтому упоминая Священную Книгу, т.е. Божественное Откровение, говорит он: По моим нескольким шагам я открою это, таким образом, безусловно, потому что он действительно восходит к учению Бога, Который разделил достижения его по ступеням священной практики. И он как бы «его несколькими шагами открывает эту книгу», доказывая, что он сподобился знаний о ней не в отношении слов только, но и в делах. Потому еще дополнительно добавляет он:

И как принцу я буду предлагать это (Иов.31:37)¹⁹⁰¹.

Ибо каждую вещь, которую мы предлагаем, мы держим в руках. Итак, «принцу», приходящему на Суд «предложить книгу» – это придерживаться слов Его заповедей в нашем поведении. И далее продолжается:

Стих 38–40. Если моя земля вопиет против меня, или борозды ее жалуются: Если я ел плоды ее без платы или заставлял страдать души земледельцев; пусть чертополох растет для меня вместо пшеницы, а шип вместо ячменя (Иов.31:38–40)¹⁹⁰².

52. Ибо что значит «земля вопиет», или «борозды жалуются», и что значит «свои собственные плоды покупать за деньги»? Кому это нужно покупать то, что и так его собственное? кто слышал, чтобы «земля плакала», или кто видел, как «борозды жалуются»? И если борозды земли и есть земля, почему тогда с помощью отдельного заявления это говорится, что и земля вопиет, и борозды ее жалуются? Ибо, тогда как борозда на земле не что иное, как земля, это не нуждается в отдельной оговорке и не является большой разницей то, что он добавляет: или борозды ее жалуются. В этом месте, поскольку порядок истории падает на землю, мистический смысл показывается перед нами, как через открытые настежь двери. Он как бы воскликнул простыми словами: «Принимая во внимание, что вы знаете, что прямой текст бессмысленный, несомненно, остается вам следовать за мной в других смыслах без опасения». Ибо, каждый, кто-либо по частному праву управляет собственным хозяйством, или для общей пользы устанавливается над верным народом потому, что он обладает правами правителя над верными, которые привержены ему, что еще он делает, если не держит землю, чтобы возделывать ее? Так для этой цели, каждый человек, выдвинутый выше остальных, по Божественному устроению, как землю, должен засевать умы тех, кто под ним, плодотворным семенем его проповеди. Но «земля вопиет против» своего обладателя, если против того, который устанавливается во главе, либо частной семьи, либо Святой Церкви, произносится любое справедливое роптание. Так «земля вопиет» против своего владельца, если умы плачут против несправедливости того, кто управляет ими; где он по праву приобщает: и ее борозды жалуются. Ибо земля, даже когда она не культивируется какими-либо работами, все же производит что-то для пропитания человека, но, когда она вспахана, она приносит плоды в изобилии. И есть некоторые лица, которые даже когда «не возделаны» каким-либо «инструментом» чтения или увещевания, сами по себе производят некоторые хорошие вещи, хотя и в малой мере, как земля, что еще не вспахана. Но есть те, кто, всегда слушая и учась, применяя к себе святые проповеди и молитвы, как бы расщепляются своего рода лемехом языка, и в ранее твердое сердце получают семена наставления, и в самой борозде добровольного вразумления появляются плоды хорошей практики. Но это очень часто бывает, что те, кто ставятся во главе, делают вещи несправедливо, и это сбывается, что сами эти люди травмируют тех, кто находится под ними, которые были обязаны делать им добро, а не приносить вред. Когда непросвещенные люди видят такого правителя, будучи в ярости, они ропщут на него, и все же не сочувствуют горю своих ближних. Но когда те, которые уже пройдены плугом чтения, и засеяны плодоношением практики, видят невиновных, которые сгибаются под тяжестью несправедливого правителя даже в наименьших вещах, они немедленно отвечают сочувствием на слезы печали, потому что они могут плакать, когда видят то, что их ближние страдают несправедливо. А совершенные, тогда как они уже затронуты тем, что является духовным, учатся оплакивать телесную боль других, в той мере, в какой в настоящее время они умеют уже не оплакивать свою собственную. И так каждый, кто находится при власти, если он выполняет то, что плохо в отношении тех, кто под ним, «земля вопиет против него и борозды жалуются», потому что против его несправедливости непросвещенный человек действительно разражается громким голосом ропота, в то время как все совершенные люди казнят себя в слезах за его беззаконную практику, и за то, за что непросвещенный ропщет, находящихся под властью просвещенный оплакивает в молчании. Итак, земля вопиет против меня, или борозды ее жалуются, означает, что, в то время как большинство жалуется справедливо против правителя, люди, уже пришедшие к более плодотворной жизни, доводятся до слез печали. Таким образом, борозды и земля все же отличается от слова «земля», потому что те в Святой Церкви, кто выращивает их ум с трудом святого созерцания, гораздо плодовитее , чем остальная часть верующих, и в той мере, в какой семена они получили, они являют и более обильные плоды деяний. Но есть те, кто поставлены над святыми людьми, и получают выгоды для средств к существованию по щедрости Церкви, но не платят за это опекой наставления другим. В противовес примеру святого человека еще дальше приобщается правильно, когда он добавляет непосредственно о них:

Если я ел плоды ее без платы.

53. Ибо «есть плоды земли без платы» это получать действительно сборы от Церкви, но не отдавать этой же Церкви дань проповеди. Об этой же проповеди сказано голосом Творца: ты должен был отдать мое торгующим, и затем я, придя, получил бы мое с прибылью (Мф.25:27)¹⁹⁰³. И поэтому он «ест плоды земли без платы», тот, кто получает выгоду от церкви на службу своему телу, но не обращает на людей служение проповеди. Что мы пасторы, можем сказать на это, если мы, предшествуя пришествию Строгого Судьи, приняли на себя функцию глашатая, но пожираем то, что дает Церковь глупыми ртами? Мы взыскиваем все, что причитается нашему собственному телу, но мы не окупаем то, что мы обязаны дать душам тех, кто под нами. Узрите, как святой человек, связанный таким большим количеством обязанностей в этом мире, посреди бесчисленных занятий, был свободен для проповеди. И он никогда не «ел плоды земли без платы», потому что, конечно, он окупал словом праведного наставления тех, кто был под его управлением, от которых он получал плод телесного подаяния. Ибо каждый, кто находится над людьми, должен Всемогущему Богу. И тот, кто находится над многими, и тот, кто находится над меньшим числом, одинаково должен, в своем роде, воздавать за служение тех, которые подлежат ему, чтобы его ум всегда был бдительно связан с ними для предупреждения и увещевания, которые он во все времена обязан предоставлять подданным. Ибо все мы, по устроению, назначенному нашим Творцом, соединены между собой в подчинении управления, и послушании нашему истинному Господу, и кто еще тогда мы, если не слуги друг для друга? И, принимая во внимание то, что тот, кто подчиняется, служит в поклоне, несомненно остается, что тот, кто находится над ним, должен служить словом. В то время как тот, кто находится в подчинении, приносит плод урожайности послушания, необходимо, чтобы тот, кто находится во главе, отдавал заботу и беспокойство в сострадании и милости. И так есть, что пока мы старательно стремимся служить друг другу сейчас, мы сможем однажды быть вместе с истинным Господом в общей радости. Но есть некоторые, которые здесь оставляют обязанность проповеди и жалеют другим то хорошее, что у них есть, и поэтому больше не имеют его в истинном смысле этого слова. Кому это справедливо сказано Иаковом: Но если вы имеете горькую зависть между собою, и сварливость в ваших сердцах, … это не мудрость, нисходящая свыше, но земная, душевная, бесовская (Иак.3:14–15)¹⁹⁰⁴. Следовательно, и здесь также, когда говорится: если я ел плоды ее без платы, он по праву приобщает:

или заставлял страдать души земледельцев.

54. Потому что они «возделыватели земли» – земледельцы, которые, будучи помещены на нижние ступени, со всей серьезностью, на которую они способны, в лучшей практике, которую они могут показать, они соработничают в благодати проповеди учения Святой Церкви. И не заставлять страдать «земледельцев» этой земли значит не завидовать их трудам; ибо правители Церкви, в то время как они подтверждают в себе право проповеди, не должны в грызущей зависти отрицать других, также проповедующих в правильном направлении. Ибо религиозное сознание пастора, потому что он не ищет своей славы, но славы Создателя, хочет сделать все, что возможно, для помощи всем другим. Ибо верный проповедник желает, если это только возможно, чтобы истина, которую он не в состоянии высказывать один, звучала из уст других. Потому Иисус хотел запретить двоим, что остались в лагере и пророчествовали, но правильно сказал Моисей ему: не ревнуешь ли ты за меня? Если бы все в народе Господнем были пророками, тогда бы Господь послал Духа Своего на них! (Чис.11:29)¹⁹⁰⁵. Ибо он был готов, чтобы все пророчествовали, ибо он не завидовал другим за то хорошее, что у него было. Таким образом, поскольку благословенный Иов явил все эти вещи, и если он не сделал их, он связывает себя приговором проклятия, продолжая:

Стих 40. пусть чертополох растет для меня вместо пшеницы, а шип вместо ячменя (Иов.31:40)¹⁹⁰⁶.

55. Как если бы он сказал простыми словами: «Если бы я сделал нечто несправедливое по отношению к тем, кто подо мной, если я взыскивал долги на свой счет, и сам не заплатил то, что я обязан, если я завидовал другим исполнителям хорошей практики, или хорошим вещам, которые обновляют опять и опять, пусть злые вещи, которые жалят, придут на меня в Суде». Так как «чертополох растет вместо пшеницы, а шип вместо ячменя», когда в конечном Воздаянии, когда ожидается возмещение нашего труда, приходят уколы боли. И заметьте, что, как ячмень отличается от пшеницы, хотя оба съедобны, так шип отличается от чертополоха, хотя оба являются тем, что колет, потому что чертополох мягче, а шип всегда жестче при уколе. И вот, он говорит: чертополох растет вместо пшеницы, а шип вместо ячменя. Как будто он сказал прямо и открыто: «Я действительно знаю, что я совершал большие и меньшие хорошие поступки; и если это не так, пусть меньшее зло придет на меня за мои большие добрые дела, большее зло придет на меня за мои меньшие хорошие поступки». Хотя это также может быть понято в другом смысле. Ибо «пшеницей» обозначаются духовные действия, которые вскармливают ум, но «ячменем» обозначается распоряжение земными вещами. Ибо, в то время как мы часто вынуждены служить слабым и плотским, мы как бы готовим пищу скоту, и сама практика наших дел в этом случае, по образу ячменя, имеет некоторую примесь плевел. И это очень часто бывает, что правитель, который устанавливается во главе, в то время как он усиливает то, что несправедливо в отношении тех, кто под его властью, в то время как он приветствует плохое, в то время, что еще более тяжко, всех лиц, действующих правильно, он огорчает из зависти, все же некоторые хорошие вещи он иногда делает, и сеет злаки, будучи смешанный с земным, и порой не в страсти сребролюбия, но для поддержания плоти других, плод его труда выглядит как урожай ячменя. Но несколько человек под его управлением, принимая во внимание то, что они с трудом переносят его несправедливость в главных вещах, не могут чувствовать радость от меньших вещей, которые он все же делает хорошо. Хотя практика не является благоугодной пред Богом, которая осквернена несправедливостью другой практики, и стремление к земному уже не выглядит как забота о благе тех, кто под его властью, когда им кажется, что правитель пыхтит в алчности. Отсюда получается, что даже в ответ на несколько хороших вещей, которые они видят сделанными в разгар множества злых, они отвечают не похвалой, но стонами, и те, которые идут слабо, ропщут, и принимают мысль что то, что они видят, не может быть вещью чистой практики. И поэтому он говорит: Если моя земля вопиет против меня, или борозды ее жалуются: Если я ел плоды ее без платы или заставлял страдать души земледельцев; пусть чертополох растет для меня вместо пшеницы, а шип вместо ячменя. Как будто он сказал ясно: «Если великие вещи, которые я был должен, я не выполнял надлежащим образом, я готов получить уколы ропота от тех, кто подо мной, даже несмотря на то хорошее, что я сделал. Если я не изложил то, что может поднять, пусть их язык идет вперед в справедливой жалобе, чтобы проткнуть меня».

56. Что требует всегда бдительного внимания ума, что и они, кто устанавливаются во главе и предлагают примеры плохой практики тем, кто под ними, и убивают их жизнь мечом своих злых дел, и те, которые находятся под управлением, берутся судить деяния своих правителей, и ропщут на тех, кто находится над ними, идут не против человеческого назначения, но против Божественного назначения, которое распоряжается всем. Для них сказано: А овцы Мои должны питаться тем, что потоптано вашими ногами: они пьют то, что загрязнено вашими ногами (Иез.34:19)¹⁹⁰⁷. Ибо «овцы пьют то, что загрязнено ногами других», когда те, кто под властью, по примеру жизни ищут вещей, которые человек над ними испортил своей плохой практикой. Но, с другой стороны, эти лица должны услышать и следующее: А что же мы? Ропот ваш не против нас, а против Господа (Исх.16:8)¹⁹⁰⁸. Ибо, ропот против власти, установленной над ними, ясно обличает Того, Кто дал эту силу человеку.

Наконец, Бог сподобил нас, и мы изучили утверждения благословенного Иова, полные мистической силы, которыми он отвечал на слова своих друзей. Теперь остается нам переходить к словам Елиуя, которые должны быть взвешены с тем более серьезной осторожностью, чем более сказаны они с дерзостью молодости и жаром духа.