Глава первая. Предчувствия

Способность предчувствия или предведения будущего с различной степенью ясности в зародыше существует у каждого человека, но особенно обнаруживается в некоторых особенных состояниях. Точного и определённого термина этой способностью знать будущее не имеет: её называют то предчувствием, то предведением, то пророчеством и т. д., смотря по тому, как она обнаруживается. Когда будущее более чувствуется, чем сознаётся, тогда говорят о предчувствии, предвидении; когда оно и сознаётся – о предведении, пророчестве и т. п. Мы будем говорить об этой способности во всех её проявлениях, и просим извинить, что, не употребляя какого-нибудь одного определённого названия, будем пользоваться разными названиями способности знать будущее, за неимением в языке слова, которое могло бы со всей полностью выражать это понятие. За недостатком такого-то слова мы предпочитаем употреблять термин, входящий, кажется, в употребление на западе, именно – дивинация (от divinare; например Divinationsmögen, la divination и т. п.). Достоверность дивинации¹⁵ выше всякого сомнения; для тех же, которым не пришлось быть лично её свидетелями, существ этих фактах; так, многое в этом роде собрано Шплитгербером в его сочинении «Сон и смерть», Перти, Ласолем¹⁶, М. Погодиным¹⁷ и др. Из этого богатого материала мы представим типичные образчики разного рода предчувствий и предведений будущего. Чаще всего дивинация проявляется по отношению к личной судьбе и лиц близких, реже – лиц чужих, ещё реже – к судьбе народа и всего человечества. Содержанием дивинации служат наиболее важные моменты в жизни личности, её близких, или в народной и всемирной истории, например, смерть, опасности, важные перевороты и т. п. Таким образом дивинация разделяется: а) по лицам, к которым она относится, и б) по содержанию, которое она в себе заключает.

Французская королева Мария Антуанетта за несколько лет до начала французской революции гуляла в парке Трианона в одно утро со своей фрейлиной. Вдруг встретился с ней неизвестный человек, который тотчас удалился. Однако взглянув на него мельком, королева ощутила в себе какой-то необъяснимый ужас, что и высказала фрейлине. Это и был именно тот пивовар Саптер, который впоследствии заявил себя таким врагом королевской фамилии и присутствовал при казни короля. Известный Марбургский профессор математики Бем однажды, находясь в приятном обществе, вдруг почувствовал неодолимую потребность идти домой, хотя ему там совсем нечего было делать. Войдя в свою комнату, он почувствовал новое непреодолимое побуждение переставить свою кровать с прежнего места на новое, менее удобное, чему подчиняется, хотя и неохотно. Сделавши это, он возвращается в общество, там он остался ужинать, а в 10 часов возвратился домой и лёг спать. В полночь он просыпается от сильного треска и грохота, встаёт и видит, что тяжёлая балка с досками упала на то место, где ранее стояла его кровать.

Императрица Жозефина, супруга Наполеона I, славилась чрезвычайно развитой способностью предвидеть результаты предприятий своего супруга, именно неудачных. Кроме того, она несколько раз спасала жизнь Наполеона I предведением грозивших ему заговоров. Макс Симон говорит об одной своей знакомой, что она во время недолговременного отсутствия из своего дома поспешила домой с уверенностью, что её сестре, которую она оставила совершенно здоровой, грозит серьёзная опасность. Едва она переступила порог дома, как ей сказали, что с её сестрой случилось сильное кровотечение из горла, и что её жизнь в опасности.

Лихтенберг, ложась вечером в постель, вдруг почувствовал какой-то неодолимый страх перед огнём и как бы прилив тепла в своих ногах. Вслед затем послышался звон пожарных колокольчиков, но пожар был в очень отдалённом доме. Погодин сообщает среди многих случаев предсказаний чужой судьбы один замечательный случай подобного рода, когда одному офицеру, Коховскому, предсказал судьбу совершенно неизвестный ему, призванный им по делу, каретник (что он будет повешен²⁰).

Король французский Генрих IV имел определённое предчувствие своей насильственной смерти и в день своей смерти говорил своему приближенному Селли: «Друг мой, мне бы не надо совсем выходить; я знаю, что со мной сегодня случится несчастье». Жан-Поль-Рихтер за 30 лет предсказал месяц и день своей смерти. Профессор Погодин сообщает много замечательных случаев предсказаний смерти, рассказанных подробно и живо, например, про Татищева, из времён царствования императрицы Елизаветы Петровны, который, будучи вполне здоров, накануне своей смерти причастился Святых Таин и велел рыть себе могилу, и др.

Пастор Додд в один вечер почувствовал потребность посетить своего друга, жившего в расстоянии мили от него, сам не отдавая себе отчёта в цели своего визита. Все в доме спали при его приходе, исключая самого друга, отворившего ему дверь со словами: «Сам Бог послал вас ко мне! я растратил деньги своих детей, и вот в моем кармане верёвка, которой я хотел покончить с собой». – Профессор математики в Роштоке после посещения друзей, во время которого были богословские разговоры, идёт в библиотеку достать нужную ему для справки книгу. Тут он вдруг видит самого себя за письменным столом на своём стуле, и это другое его я указывает пальцем на раскрытую перед ним Библию, именно на место из пророка Исаии: «управь свой дом, ибо ты умрёшь» (38:1). Испуганный, он возвращается в общество, где напрасно его стараются успокоить: он твёрдо стоял на том, что должен умереть, и торжественно простился со своими друзьями, действительно, на следующий день он умер²¹. Один молодой человек, сообщает Макс-Симон, поехал раз повидаться со своими родителями, и встретился по дороге с двумя офицерами, с которыми он условился ехать вместе на почтовых. Когда он должен был сесть в карету, он почувствовал какое-то странное чувство, которое как бы парализовало его: сесть в карету ему казалось невозможным. Офицеры, заметивши изменение в чертах его лица, спросили его, что с ним; он объяснил им, в чём дело. Они предложили ему помочь сесть, но молодой человек отказался окончательно. Офицеры уехали, он остался, но вскоре волнение прошло у него, и он воспользовался первым удобным случаем, чтобы продолжать путь. Когда он подъехал к берегам Эльбы, то увидел собравшуюся толпу народа, и на его вопрос, что случилось, ему ответили, что какая-то карета с лошадьми упала в реку и что два офицера, сидевшие в ней, утонули. Ещё случай. Однажды аббат Монтморен вошёл в церковь св. Людовика и опустился на колени, чтобы молиться, как вдруг он почувствовал сильное желание переменить место. Не находя нужным подчиниться этому чувству, он продолжал молиться, но, наконец, им овладело такое волнение, что он встал и пошёл на противоположную сторону церкви. Не успел он опуститься на колени, как упал камень со свода на том месте, где он стоял прежде. Много подобного древние сообщают о Сократе. Сократ принимал участие в неудачной битве под Делием и во время отступления не захотел вместе с прочими бежать по одной из трёх дорог, но выбрал совершенно иную. На вопрос, почему он так делает, Сократ отвечал, что его не пускает демон; те, которые бежали другой дорогой, наткнулись на неприятельскую конницу. Цицерон говорит, что подобных доказательств предведения Сократа (divinatio) собрано многое множество Антипатром²².

Макс Симон рассказывает следующий случай, бывший с его отцом. Когда однажды он возвращался вечером домой, ему пришла мысль, что его дом горит. Эта мысль так навязчиво начала преследовать его, что он ускорил шаги; когда он подходил к дому, ему сообщили, что уже полчаса тому назад, вспыхнул пожар в его доме. Он отсутствовал только несколько часов.

Примеров её множество у разных народов и в разные времена. По Гомеру Калхас предсказал девятилетнюю осаду Трои, Эсхил в своём «Прикованном Прометее» (v. 755 и sq.) – падение язычества²⁴; Платон²⁵ и Виргилий²⁶ пришествие Логоса, Мессии; Иосиф Флавий полководцу Веспасиану предсказал, что последний будет после Нерона императором²⁷. В средние века прорицаниями прославился знаменитый авва Бернар Клервосский. Он предсказал, например, исход второго крестового похода, Людовику VI, королю Франции, враждовавшему с церковью, смерть его сына. Данте († 1321), великий поэт средних веков, в своей «Божественной Комедии“ предсказал падение папства и реформацию, за что называется часто, «пророком реформации»²⁸ Саванаролла к отличавшему его дару прозорливости, которому удивлялись современники, присоединял дар пророчества; так, он предсказал, например, во время полного мира между Италией и Францией нападение на Италию короля французского Карла VIII, судьбу Медичисов во Флоренции и т. п.²⁹. О Нострадамусе (родился в Реми, на юге Франции 1503 г. и умер профессором медицины в Монпелье 1566 г.) существует обширная литература; многие его предсказания замечательны по буквальной точности исполнения (в отличие от общей характеристической черты дивинации – приблизительности). В своих знаменитых четверостишиях он предсказывает отдалённейшие события французской истории, относящиеся ко временам даже второй империи; так думают, он предсказал главнейшие события периода времени 1789–1793: французскую революцию, казнь короля, кровопролитие в Париже и напрасные попытки к возвышению принца Орлеанского³⁰. Из многих новейших предсказаний известно предсказание Лейбница о французской революции.

Древняя классическая литература (греческая и римская) полна свидетельствами всеобщей веры древнего мира в дивинацию. Во-первых, здесь, в сочинениях Цицерона, Плутарха, Тита Ливия, Ксенофонта, Геродота, Платона и др., собрано множество фактов или образчиков дивинаций в древнее время; во-вторых, здесь мы находим весьма ясно высказанные мнения о способности человеческой души к знанию будущего.

Не считая нужным приводить эти классические образцы дивинации, мы остановимся несколько на загадочной личности Сократа, поражавшего всех древних чрезвычайно развитой способностью проникать в будущее и служившего для них наглядным доказательством существования в человеке такой способности, особенно заметно проявляющейся лишь у некоторых немногих лиц³¹. И писатели нового времени посвятили немало исследований для решения загадочного вопроса о «демоне» Сократа, голосу которого он приписывал свои предсказания, и который руководил его поведением, удерживая от неразумного и вредного. Древние, как и сам Сократ, приписывали этот голос божеству; одни из новых видели в нём голос совести, тоже голос божества, нисколько не объясняя его пророческого характера; другие, с психологической точки зрения, выдавали голос Сократова демона прежде всего за внушения его собственного высшего Я, в которых обнаруживались и дар пророческий, и совесть³²; третьи, наконец, считают голос Сократова демона за простые слуховые галлюцинации, а пророческое содержание этих галлюцинаций, следовательно, гениальными мыслями и идеями, возникавшими без ведома самого Сократа в глубине его гениального ума³³. Имея, перед собой такое живое доказательство существования дивинации, каким был Сократ, древние поэты и философы не колебались приписывать человеческой душе прирождённую способность предведения и предчувствия будущего, – все, за небольшими исключениями. Всем известно, что в пифагорейской школе, по примеру Пифагора, не только теоретически признавалась пророческая способность, но и практиковалась мантика в её различных видах. Эмпедокл приписывал эту способность только избранным душам, и то в специальной области: поэту – в области поэзии, доктору – медицины и т. д. Вера в предчувствие у Сократа засвидетельствована ясно во многих местах сочинений Платона и Ксенофонта, его учеников³⁴. Большей частью Сократ приписывал знание людей о будущем прямым откровениям богов³⁵, но отчасти оснований для него он искал в самой душе человека, что особенно мы замечаем у его учеников. Платон для многих пророчеств не считает нужным воздействие божественное, приписывая их способности души при известных условиях знать будущее; она проявляется в людях, ведущих серьёзную, правильную, разумную жизнь, заботящихся больше о духе, именно о разумной его части, чем о теле³⁶. Ксенофонт держится мнения, что душа собственными силами способна узнавать будущее в силу своего родства с божественным духом, в особенности в некоторых своих состояниях, например, перед смертью³⁷. Аристотель, отвергая сверхъестественное основание для мантики, т. е. откровение богов, тем не менее, отчасти признавал её, поскольку она основывается на естественной способности человеческой души предчувствовать и знать будущее, прирождённой человеку. По Аристотелю, душа узнаёт будущее не вследствие откровения богов, но в силу своей собственной природы, и эта способность проявляется, по нему, в некоторых особенных состояниях, например, во сне и перед смертью³⁸, также в некоторых психопатологических состояниях, например, в меланхолии и экстазе³⁹. Плутарх принимает врождённую пророческую способность души, дремлющую в ней, пока не вызовет её какое-нибудь физическое (нервное) потрясение, называя такое состояние энтузиазмом. В этом состоянии энтузиазма душа под влиянием духа пророческого дрожит, как струна под смычком. В таком состоянии душа делается орудием Бога, как тело служит орудием души⁴⁰. Идеи Платона, Ксенофонта и Аристотеля более полное развитие получили в стоической школе. Стоики, например, Хризипп и Посейдоний, взявшие под свою собственную защиту мантику, между разнообразными основаниями для неё одно указывали в самом духе человеческом. Дух человеческий в силу своего родства с богами, в тех состояниях, когда он отрешается от тела вполне или отчасти, может без помощи богов и внешних чувств узнавать будущее. Таким удобным состоянием является, между прочим, сон, в котором душа, отрешаясь от тела и земных забот, ближе становится к богам и делается более удобным орудием откровения богов. «Когда душа, – говорит Посейдоний, – во сне освобождается от общения и соприкосновения с телом, тогда она вспоминает прошедшее, видит настоящее и предвидит будущее. Хотя люди по самой природе своей, общей с богами (а natura deorum haustos animos et libatos habent) имеют способность знать будущее, однако, обнаружению её в бодрственном состоянии препятствует то обстоятельство, что тогда люди заботятся более о земном, чем о душе и божественном, и разобщаются с богами, скованные телом⁴¹. Вместе с тем душа, освобождаясь от тела, погружается в созерцание самой себя, – всего своего содержания, того, что она от вечности знает, когда жила в высшем мире духов». Не лишне заметить, что по учению стоиков существуют три источника для дивинации; а) собственная природа человеческой души, родственная природе богов: б) прямые откровения богов; в) соприкосновение души с бесчисленным множеством бессмертных духов, которые наполняют собой весь воздух и в которых ясно отпечатлены знаки истины. Учение стоиков о дивинации находится в связи с их учением о судьбе, в силу которого увеличивалась способность души проникать в будущее. По этому учению игровой порядок представляет собой необходимое сцепление причин и действий; но по известным знакам можно узнавать существование причин, из которых должны вытекать известные следствия, так что всяким событиям предшествуют известные знамения.

Если соединить в одно целое мнения древних о дивинации, то мы получаем вполне законченное учение о природе и происхождении её. Древние указывают точно источники дивинации: а) в прирождённой способности магического знания, б) в общении со сверхчувственным миром бестелесных существ и в) в прямых откровениях богов. Они почти вполне исчерпывают также вопрос об условиях дивинации вообще (в древности существовала для этого особая наука или искусство: теургия или мантика), и в частности магической способности. Главнейшим условием, из которого вытекали все другие, они считали некоторое отрешение души от тела (её высшей части), выходя из общего понятия, совершенно верного, о превосходстве чисто духовного начала перед материальным. Отсюда все состояния, в которых дух отчасти или вполне становится независимым от тела, и духовное начало в человеке берёт перевес над материально-чувственным, признавались удобными условиями для проявления профетических (т. е. пророческих) способностей души и вообще её высших способностей: сон, смерть, экстаз, меланхолия и тяжёлые болезни, понижающие и угнетающие деятельность тела на счёт души, являлись именно такими состояниями. Древние даже владели искусством преднамеренно для тех или иных целей ставить себя в положения, удобные для обнаружения высших магических сил души (мантика). Вообще должно сказать, что, по отношению к рассматриваемому нами предмету, древность завещала нашему времени и именно спиритуалистической психологии учение, вполне разработанное, не оставляя нам сказать что-либо новое. Задача новой спиритуалистической психологии теперь лежит не здесь, а в исправлении и устранении некоторых недостатков древне-классической теории. В христианской философии она не может быть принята целиком уже по тому одному, что носит на себе общий всем явлениям древности языческий отпечаток. В частности, у стоиков теория эта имеет пантеистическо дуалистическую подкладку; кроме того её посылками служат и другие нехристианские элементы древне-языческой философии. Под одинаковыми словами здесь, поэтому, часто скрывается глубокое и существенное различие. Вот примеры: стоики справедливо утверждают, что пророческая способность человеческой души основывается на сродстве её природы с природой Божественной. Так и мы утверждаем это сродство на основании учения о сотворении человека по образу и подобию Божию и о воплощении Сына Божия. Однако же, здесь разница существенная: у стоиков наше богоподобие представляется пантеистически, у нас теистически, по стоикам – души человеческие суть части общей мировой души, её излияния, по христиански – души относительно самостоятельные и личные существа, вызванные благостью Божества из небытия к бытию (сотворённые из ничего). Стоики относительно проявления пророческой способности во сне говорят, что это происходит вследствие большей возможности духу, в отрешении от тела, погружаться в самого себя и там созерцать, в своём вечном содержании, образы всего сущего. Очевидно для всякого, что тайной посылкой этого взгляда служит заимствованное с востока (из Индии) учение о вечном предсуществовании душ. Вот почему древне-классическое учение о дивинации в христианской философии должно быть подвергнуто значительной переработке. Но эта переработка касается не основных положений его, а их аргументации; основные же положения об а) источниках и б) условиях дивинации могут быть приняты целиком, как оно и есть, и с христианской точки зрения. Источниками дивинации надо признать: а) душу человеческую; б) Бога и в) воздействие духов. Главное условие для проявления пророческой способности души, выставленное древними, должно быть принято, – именно господство духа над телом и его независимость от чувственности; а приняв это условие, мы должны принять также и следствия, вытекающие из него, т. е. подобно древним признать, что естественная дивинация легче обнаруживается у людей, ведущих духовную жизнь, а также вообще во сне, перед смертью, в экстазе и других необыкновенных состояниях организма, например, в сомнамбулизме и гипнотизме. Во всех этих состояниях более или менее нарушается равновесие между духом и телом с повышением духовной деятельности, что признаётся, как выше видели, и современными учёными. (См. книгу «Пророческие или вещие сны», свящ. П. Светлова, стр. 93–109, откуда мы заимствовали в извлечении вышеизложенные сведения).

1. В одном заграничном журнале, издаваемом учёным доктором Эрикуром, помещён весьма любопытный свод фактов и наблюдений по части предчувствий. О предчувствиях в Париже много говорили по поводу одного странного события, совпавшего с памятным пожаром благотворительного базара в улице Жан-Гужон. Одна из жертв этой катастрофы, монахиня Мария Магдалина (в мире Юлия Гаривэ), накануне пожара видела во сне, что она мечется в пламени, в какой-то громадной раскалённой печи. Сон произвёл на неё сильное впечатление; она всё утро ходила подавленная и печальная и, уходя из монастыря на базар, распростилась с сёстрами самым торжественным образом, прибавляя, что «больше их не увидит». Её напрасно успокаивали, она стояла на своём; а через два часа принесли в монастырь её обугленный труп. Этот случай чрезвычайно поразил весь монастырь; все знали, что погибшая сестра Мария Магдалина была очень спокойной женщиной, без всяких нервностей. В роковое утро её не могли узнать: она была глубоко убеждена, что идёт на верную смерть, и ни за что не пошла бы, если б не дала обещания быть там. В этом странном случае предчувствие выступило чрезвычайно ясно и резко; в самом факте, подтверждаемом десятками свидетельств, не может быть никаких сомнений. Вдобавок, тут приходится отрицать даже нервность, робость, излишнюю впечатлительность, в виду единогласного свидетельства о том, что покойная не отличалась подобными слабостями.

2. К предчувствиям близко примыкают так называемые телепатические случаи. При них предчувствие овладевает не самим тем лицом, которое потерпит на себе несчастье, а кем-либо из его близких. Известен громкий исторический факт, по этой части, с Юлием Цезарем и его женой Кальпурнией. В ночь, предшествовавшую убиению Цезаря, жена видела его во сне, израненного, окровавленного, умирающего у неё на руках; она рассказала ему этот вещий сон и умоляла не ходить в сенат. Он только посмеялся над «бабьими страхами», отправился и был убит заговорщиками. Подобная же история повторилась с Авраамом Линкольном. Накануне своей трагической кончины он видел во сне, что спускается по лестнице между стен, задрапированных в чёрное. Он спросил, что это значит, и ему отвечали: «сейчас застрелили президента в оперном театре». Сон был до такой степени яркий, что Линкольн тотчас проснулся. Наутро он рассказал о своём сновидении жене, и та умоляла его не ходить в театр; но он не послушался, «постыдился» послушаться, пошёл и попал под пулю Джона Бузса. Замечательный случай сбывшегося пророческого сновидения был с консисторским советником в Берлине, Берхарди. Это был здоровый, крепкий мужчина лет пятидесяти. Однажды, в начале 1820 года, он рассказывал одному знакомому свой только что виденный сон. Ему снилось, что на него несётся масса древесных листьев, он подобрал один из этих листьев и увидел на нём надпись: своё имя и рядом с ним слова: «умер 1 июня 1820 года». Ни сам Берхарди, ни его собеседник не обратили никакого особенного внимания на этот сон и тотчас забыли о нём. И однако же Берхарди умер как раз 1 июня того года. – Барон Лазарь Гелленбах однажды увидел во сне человека без чувств, которого поддерживали двое слуг. Наутро он отправился в геологический институт (дело было в Вене), чтобы повидать знаменитого минералога Гауера, до которого у него было какое-то дело. Едва он вступил в сени здания, как пред ним воочию предстало его сновидение: – двое служителей вносили в переднюю самого Гауера, который только что отравился синеродистым калием. – Доктор Фон-Гудден, придворный врач душевнобольного короля баварского Людвига II, как известно, утонувший вместе с ним в Штенбергском озере, также видел перед тем вещий сон, в ту самую ночь, которая предшествовала его поездке к королю, в Гогеншвангау. Ему всю ночь грезилось, что он барахтается в воде с каким-то человеком. Он рассказал тогда этот сон своей жене, а та впоследствии передала его рассказ депутации Мюнхенского антропологического общества, явившейся к ней с выражением соболезнования по поводу смерти её мужа, бывшего члена этого общества.

3. Любопытный случай чрезвычайно сильного напряжённого предчувствия сообщает о себе некто Марсель Серизолль. В 1885 г. он жил в Ардеше, в маленьком городке Виварэ. В один хороший зимний день он вышел прогуляться по окрестностям. Он был в превосходнейшем расположении духа; дела его шли в то время как нельзя лучше, и вдобавок он только что получил письмо от своих родителей, живших за 700 вёрст в Керси, полное самых успокоительных известий. И вот, во время прогулки, среди этого поразительно-невозмутимого спокойствия и душевного равновесия, он вдруг был точно огорошен оглушительным ударом по шее. Всё его спокойствие и благодушие исчезло буквально в одно мгновение и сменилось смертельным страхом. Одна мысль, внезапно пришедшая, захватила его, и он тотчас громко, вслух, выговорил её: «в городе меня ждёт телеграмма, сейчас случилось несчастье». Он посмотрел на часы и затем полетел домой, не разбирая дороги, почти по прямой линии. Его словно что подхватило и понесло помимо воли. Прибежав домой, он прямо спросил телеграмму, и ему её тотчас подали. В ней он прочёл известие о скоропостижной смерти своего отца от аневризма; депеша пришла как раз в ту самую минуту, когда с ним приключился за городом этот непостижимый пароксизм предчувствия. Тот же Серизолль передаёт другой случай. Однажды утром – дело происходило в Гренаде – его жена рассказывает ему, что она не могла уснуть всю ночь, что ей всё казалось, будто около неё была одна их знакомая, больная, умирающая. Эта дама, когда они уезжали из Франции, была жива и здорова. Муж успокаивал её и сам скоро забыл об этом сне, но г-жа Серизолль весь тот день беспокоилась, ей всё казалось, что её знакомка около неё, все такая же хворая, умирающая. Когда вернулись во Францию, первое письмо, которое им попалось в руки, было извещение о смерти той особы, помеченное тем самым числом, когда приключилось сновидение.

4. Передадим ещё любопытный случай, бывший в Брюсселе. Умер один молодой человек, кончина которого была на время скрыта от его двоюродной сестры. Эта последняя ничего не знала и не подозревала; сама она была совсем здоровая особа, никогда не проявлявшая особенной нервности, чувствительности и т. п. В день смерти, после обеда, прибирая со стола, она вдруг увидела через окно на улице своего двоюродного брата. «Здравствуй, Луль», – сказал он ей. «Здравствуй, Венан», – ответила она и побежала отворять ему дверь. Но у двери никого не было. Думая, что кузен спрятался ради шутки, она стала громко и весело звать его и в то же время крикнула своему отцу, что пришёл кузен Венан. Отец, знавший о смерти Венана, с удивлением вышел к ней и спросил: в чём дело? Она передала ему, ничего не подозревая и ни мало не сомневаясь, что сейчас только видела Венана в окно и здоровалась с ним. Когда же отец сказал ей, что Венан умер, она просто не хотела верить, – до такой степени реально совершилось всё явление.

Эти факты, в сближении с массой других таких же и с массой случаев ясновидения и т. п. явлений, не могут быть оставлены в полном пренебрежении, как простые случайности. В этих явлениях что-то кроется. Невольно, сам собой становится вопрос: точно ли мы обладаем только пятью чувствами, нет ли у нас ещё каких-либо самим нам неведомых духовных способностей, которые вступают в свои таинственные отправления лишь в редких и исключительных случаях. Кому не случалось вдруг, без всякого видимого резона, вспомнить о каком-либо лице или о вещи, о которой давно и думать забыли, и как раз вслед за тем встретить это лицо или увидать ту вещь? Кому не приводилось внезапно вспомнить об отсутствующем близком и в то же время получить от него известие? Все такие совпадения, очевидно, относятся к той же группе предчувствий. (См. «Вестник иностранной литературы» № 7. 1897 г.).

5. Нижеследующее событие произошло несколько лет тому назад в Ялте, во время лечебного сезона. К – кий, богатый человек, приехал в Ялту со своей семьёй полечиться виноградом. Сначала семья эта жила в гостинице «Россия», а затем сняла отдельную дачу на берегу моря и там поселилась на несколько месяцев. Однажды, в лунную августовскую ночь, К – кий, которому почему-то не спалось, вышел из дачи и побрёл по дороге, ведущей к водопаду Учан-Су.

Отойдя на порядочное расстояние от дачи, К – кий сел на краю обрыва, между двумя кипарисами, и загляделся на картину природы, окружавшую его со всех сторон. Картина была поистине чудесная. Полная луна, отражаясь в море, чудными переливами разукрашивала его поверхность. Тихий шёпот волн, полный чарующей таинственности, вызывал в воображении целый рой неясных грёз и волшебных видений. Было тихо и светло. На берегу, прячась в густой зелени парка, очаровательно выглядывали при лёгком свете луны Ливадийские дворцы. С вершины горы доносился грохот водопада, напоминавший отдалённый говор толпы.

Неподвижно сидел К – кий на краю обрыва, очарованный сказочной прелестью южной ночи.

Вдруг он почувствовал какую-то непонятную сердечную тоску. Ему почудилось, что его семья, которая наверно спала крепким сном, находится в опасности. И едва эта мысль пришла ему в голову, как перед его глазами предстала вся внутренность дачи. Вот он видит свою жену, которая спокойно спит в своей кровати; вот перед ним и детская, где также спят его дети с гувернанткой; а вот он и в кузне. Здесь он видит совсем иную картину; в небольшой корзинке тлеет древесный уголь; К – кий слышит запах дыма и гари. Вот раздаётся треск загоревшейся корзинки и показывается огонь, от которого загорается занавеска и деревянная перегородка, отделяющая кухню от комнаты прислуги. В одну минуту огонь распространяется по всей кухне и грозит перейти в следующие комнаты. Лихорадочная дрожь пробегает по всему телу К – кого, и он бросается бежать по направлению к даче.

– Бог знает, что со мной делается, думает про себя К – кий. Всему виной моя бессонница, завтра же посоветуюсь с врачом. Я чувствую, что не совсем нормален, ведь придёт же такая глупая фантазия! Я уверен, что дома все благополучно, а сам бегу, как сумасшедший! успокаивал К – кий самого себя, не переставая бежать сломя голову домой.

Через несколько минут К – кий добежал до ворот своей дачи и вскрикнул от ужаса. Дача была объята огнём; с треском и шипением вырывались из-под, крыши дома огненные языки; чёрные тучи дыма густыми тяжёлыми клубами неслись к небу.

В одно мгновение К – кий стоял у окна спальни, которое он вышиб одним ударом, и вскочил в комнату. Разбудить жену и помочь ей вылезти в окно для К – кого было делом одной минуты. То же самое он успел сделать с детьми и гувернанткой; но когда он кинулся вперёд, желая спасти кухарку, спавшую в задней комнатке, рядом с кухней, он вынужден был, ради спасения собственной жизни, отказаться от своего намерения: весь дом был уже в огне и К – кий сам чуть было не задохнулся в дыму.

Дача сгорела дотла. Труп сгоревшей кухарки нашли на другой только день (Кур. Губ. Вед.; сн. «Воскр. день» 1897 г., 1897 г. № 34).

6. Среди своих воспоминаний о жизни в Дерпте Н. И. Пирогов рассказывает факт, случившийся в семье Винклер, отец и сын которой были врачами в Ревеле.

«И отец, и особенно, сын считали огонь неприязненной для них стихией. И старик, если я не ошибаюсь, и дед умерли от огня; но особенно огня боялся сын-доктор. Я помню, с каким душевным волнением он строил себе дом в Ревеле; первым делом считал он поставить на своём доме, – скорее домике, – громовые отводы, но, поспешив поставить их несколько, он не успел соединить их с землёй, а тем временем поднялась гроза. Мой Винклер был вне себя от ужаса, ожидая ежеминутно разрушения своего дома. Всё, однако же, обошлось на этот раз благополучно. Но Винклеру готовилось другое, более сердечное горе; от простуды или чего другого, Винклер почувствовал себя нездоровым и лёг в постель, и на другой же день пригласил к себе на совещание приятеля, д-ра Эренбуша (от него я и узнал эту историю).

– Друг! – обратился больной Винклер к Эренбушу, – со мной происходит что-то неладное, неестественное. – Эти слова были сказаны таинственно, шёпотом.

– Ну, что ещё такое, дай пульс, – пульс ничего, спокойный, жару нет, что же тут неестественного?

– Да не то. Слушай. Вот уже вторую ночь кряду я вижу во сне дьявола, и не только ночью, а и днём; лишь закрою глаза, он тотчас же мне представляется.

– Да какой же он, дьявол-то твой? – спрашивает Эренбуш.

– Ну, чёрная, страшная фигура сидит в огне, но главное, что меня тревожит, это то, что дьявол держит у себя на коленях моего младшего ребёнка.

– Эта галлюцинация длилась ещё несколько дней, потом прошла. Винклер начал выезжать и уже, казалось, забыл, случившееся, и вдруг ужасное событие: ребёнок Винклера, виденный им на коленях у дьявола, обжёгся, сидя у топившейся печки, насмерть: на нём загорелась рубашка, и он прожил после обжога только несколько часов». («Из записок Н. И. Пирогова»).

7. Одной даме, отправившейся в гости в деревню, расположенную довольно далеко от имения, в котором она жила, пришла вдруг в голову мысль, что сестра её, которую она оставила совершенно здоровой, опасно больна. Она тотчас же вернулась домой и узнала, что у сестры было сильное кровохарканье, вызвавшее опасения за её жизнь. (Д-р Симон «Мир грёз». СПб. 1890 г.).

Что сказать по поводу этих фактов? Можно ли их объяснить одним совпадением? В некоторых случаях это не подлежит сомнению, в других – приписать всё случайному совпадению нельзя. Только при признании за душой способности смотреть вдаль и замечать грядущие события, с одной стороны, и влиянием ангела-хранителя с другой, достаточно объясняются предчувствия. Таково наше мнение на этот счёт.

Вот ещё несколько случаев предчувствия.

8. Во время путешествия лорда Байрона по Греции, однажды, проводника его стало вдруг трясти, как в сильнейшей лихорадке, и потом он совсем ослабел, так что не мог идти далее. Когда лорд Байрон стал спрашивать его о причине такого внезапного припадка, проводник ему отвечал: «господин, недалеко отсюда, должно быть, происходит что-либо ужасное, остановимся здесь на время; два года тому назад у меня тоже были конвульсии, и замедление, причинённое ими, спасло мне жизнь; турки вырезали деревню, куда я спешил дойти».

Скептичный Байрон усмехнулся и нетерпеливо ожидал, пока ноги грека достаточно окрепнут, чтобы следовать далее; через полчаса двинулись в путь. Версты за три они увидели следы крови, а далее восемь трупов сейчас только убитых людей лежало на земле. Байрон был поражён, но позднее приписывал всё это случайному совпадению, хотя всё-таки записал этот случай в своём дневнике. (Debay, les mystéres du sommeil. 1889; сн. «Ребус» 1890 г., № 13).

9. Князь и княгиня Радзивилл приняли к себе на воспитание племянницу свою, графиню Агнесу Ланскоронскую; графиня воспитывалась вместе с их детьми в Невемском замке, в Галиции.

Для перехода из той части замка, где помещались дети, в другую его половину, состоящую из приёмных комнат, и где жили князь и княгиня, нужно было пройти огромную залу, которая разделяла замок на две части и занимала середину постройки во всю её глубину. Шестилетняя графиня всегда пугалась и кричала, проходя этот зал, по пути в гостиную, где обыкновенно сидели князь и княгиня. Когда она настолько подросла, что могла кое-как объяснить причину своего обычного страха, то, дрожа всем телом, указала на большую картину, висевшую над дверями зала и представлявшую Кумскую Сибиллу.

Напрасно девочку старались приучить к этой страшной для неё картине, которая, однако же, не имела в себе ничего особенного; наконец, дядя, видя, что она не может преодолеть своей боязни, приказал вынести Кумскую Сибиллу, несмотря на то, что картина эта была произведение Тициана. Агнеса не переставала бояться, проходя через зал, и всегда обходила его двором; во время же дождя или снега, её несли в кресле на половину тётки. Так продолжалось двенадцать или тринадцать лет. Все друзья и гости Невемского замка были свидетелями того, что я рассказываю. Достигнув восемнадцатилетнего возраста, молодая графиня была в полном смысле красавицей, с чёрными волосами и бровями, с плечами, словно выточенными из мрамора, и с такими изящными ручками, какие редко можно встретить.

В день Рождества Христова в замке собралось до шестидесяти человек гостей – соседних дворян. Молодёжь захотела повеселиться в большой зале замка. В первый раз графиня Агнеса, входя в зал, не выказывала никакого страха. Дядя обратил на это внимание, заметив потихоньку жене: наконец Агнеса поумнела; княгиня же ответила, что, по всей вероятности, она потому решилась войти в зал, что приближается день её свадьбы, и она знает, что бал по обычаю должен быть в этой зале.

Однако ж, у самых дверей Агнеса остановилась, решимость её исчезла, и прежний детский ужас овладел ею; дядя ей сделал выговор, гости шутили и смеялись над ней, но, несмотря на это, она, схватившись за дверь, далее не двигалась. Её, шутя, втолкнули в зал и затворили дверь, чтобы она не могла уйти, девушка умоляла, чтобы её выпустили, говоря, что жизнь её в опасности, и она сейчас же умрёт. Вслед за этими просьбами послышался сильный треск, а затем наступила мёртвая тишина. Оказалось, что картина, которую вновь повесили на прежнее место, сорвалась с крючка и упала на голову несчастной, причём железная вызолоченная стрела княжеской короны Радзивиллов, украшавшей картину, вонзилась в череп девушки, и она была мгновенно убита. Рассказываю этот загадочный случай со слов князя Гогенлоэ («Souvenirs de la marquise de Crequis». Paris. 1838, p. 175, v. II).

10. 11 января, 1884 года, Ан. Ал. Б – ская провела очень весело, среди добрых друзей и знакомых. Это был день её рождения, собрался интимный кружок, и засиделись до трёх часов утра. Усталая и утомлённая, она бросилась в постель и заснула самым крепким сном. Она вообще вставала поздно, а на этот раз думала проспать чуть не до другого вечера. Был девятый час утра, когда г-жа Б – ская вдруг проснулась от страшной и необъяснимой боли в сердце. Как и чем она ни старалась объяснить себе прилив какой-то безотчётной тоски, ничем объяснить не могла. Между тем, с каждой минутой сердце ныло всё сильнее и сильнее, и она разразилась истерическими рыданиями. Никто из окружающих не понимал, что с ней делается; наконец, она успокоилась, но ненадолго; вскоре пришла из Екатеринославля телеграмма, в которой уведомляли, что 12 января, утром, между 8 и 9 часами скончался её отец. («Ребус» 1885 г., № 11).

11. Лет около пятидесяти тому назад, как сообщается в газете Wechselblättern, штат Миссури выбрал своим представителем в сенат доктора Линна, который вследствие того переехал вместе с женой на жительство в Вашингтон. Вскоре по приезде, супруги получили приглашение на официальный обед к президенту Соединённых Штатов в «Белый дом». Так как доктор Линн чувствовал себя нездоровым, то обратился к своему сотоварищу, сенатору Вебстеру, с просьбой сопровождать жену его на обед, извинив его самого пред президентом.

Едва только приглашённые гости сели за стол, как миссис Линн шепнула своему соседу, тому же сенатору Вебстеру, что она очень жалеет о том, что решилась оставить больного мужа, и очень бы желала вернуться немедленно домой, если б только возможно было сделать это, не обратив на себя особенного внимания. Заметив её сильное волнение, Вебстер сказал шёпотом несколько слов президенту, затем тихо вывел миссис Линн из-за стола и проводил до её кареты. Она приказала кучеру ехать, как можно скорее; по приезде в отель сама отворила дверцу экипажа и поспешно бросилась в комнату мужа. Вот что представилось её глазам: Линн лежал на кровати в обмороке, кругом его постельное белье пылало. Ещё минута и было бы поздно!.. Причину пожара, он, по случаю своего бесчувственного состояния, объяснить не мог, и наверно сгорел бы, если б не непонятное чувство беспокойства, внезапно овладевшее его женой («Spiritualistische Blätter»; сн. «Ребус» 1884 г., № 36).

12. «В детстве нашем, – рассказывает г. Грациан де Семюр, – мы часто видели в семействе нашем даму лет сорока; по фамилии прозывалась она г-жа де-Сальс, муж её был богатым колонистом в С.-Доминго. Незадолго до революции они поселились во Франции. Г. де-Сальс много путешествовал по островам, между тем как супруга его оставалась в Париже. Г-жа де Сальс была женщина очень добрая, очень простая, нисколько не подверженная нервным припадкам и не предававшаяся пустым мечтам воображения. Во время последнего путешествия своего мужа она находилась в обществе и там играла в карты. Вдруг она опрокинулась на спинку кресла и вскричала:

– Г-н де-Сальс умер!..

Ей подали помощь и убедили её, что подобное видение совершенно ложно. Она пришла в себя; рассудок её одержал верх над мгновенной вспышкой чувств. Однако в уединении, она не могла избавиться от ужасного предчувствия и с неизъяснимой тоской ожидала известий о своём муже. Она скоро получила приятные известия, только число, означенное на них, было ранее того дня, в который было с нею предчувствие.

Наконец, с острова С.-Доминго пришло под чёрной печатью письмо, на котором адрес был написан не рукой г. де-Салье. Письмо было от другого колониста, адресовано на третье лицо, чтоб смягчить жестокость удара, который г-жа де-Сальс должна была бы почувствовать при известии о таком печальном событии. Г. де Сальс был убит неграми в тот самый день, как супруга его почувствовала удар, поразивший её мужа. Это двойное событие, засвидетельствованное более, нежели двадцатью особами, пользовавшимися большим уважением в обществе, произвело живейшее впечатление на юные наши годы.

13. В сочинении г-жи Перие-Конделль находится следующей случай, который также служит доказательством того, что предчувствия и предвидения не до́лжно ставить на одном ряду с сумасбродными мнениями и сказками.

11 июля 1793 г. знакомое семейство, жившее в Париже, пригласило меня на завтрак. При моём входе, меня изумило выражение надежды и радости, которое отражалось на всех лицах. Я узнала, что получено было письмо от жениха дочери хозяев дома, молодого человека, который находился в Порт-о-Пренсе и защищал колонию от нападений возмутившихся. Он должен был скоро возвратиться в Париж, чтобы сочетаться браком; невеста, обрадованная этим известием, оживляла своим присутствием всё общество.

Пробило одиннадцать часов, и вдруг смертная бледность покрыла очаровательное лицо её; она встала со своего места и спросила брата:

– Брат! скажи мне, какое ощущение производит удар сабли?

Тот, изумлённый таким странным вопросом, отвечал ей:

– Такое же, как будто ледяная стрела быстро проходит насквозь тело.

– Да, именно так, – продолжала девушка, – стрела, холодная как лёд, прошла сквозь моё сердце!.. моего жениха нет более на свете...

С этими словами она в беспамятстве упала на руки брата. Прошло восемь месяцев после этого предчувствия, когда возвратившийся во Францию корабль Юпитер, привёз письмо, в котором уведомляли это семейство, что 11 июля 1793 года, около 11 часов утра, оружие прекратило дни жениха, столь нетерпеливо ожидаемого в Париже. (Д-р Дебэ: «Тайны сна и магнетизма», М. 1866 г., стр. 127–275).

14. Берём следующий рассказ из книги одного отрицателя всего чудесного (В. Битнера).

Один молодой человек Р. был приглашён на танцевальный вечер в соседнее имение. В самый разгар забав, когда, по-видимому, ничто не давало повода о чём-либо думать, кроме удовольствия, им вдруг овладело до того сильное беспокойство перед чем-то неизвестным, что ему уже не было возможности продолжать веселиться. Но более всего было удивительно, что это тревожное состояние имело какую-то непостижимую связь с мыслью о необходимости перенести в его доме кровать из одной комнаты в другую. Несмотря на чрезвычайную странность и кажущееся отсутствие каких бы то ни было разумных мотивов возникновения этой идеи, она была настолько сильна и неотвязчива, что молодой человек принуждён был извиниться перед дамой, с которой танцевал кадриль, и уехать с вечера домой. Представляя ей вместо себя другого кавалера, он, смеясь, объяснил ей причину своей временной отлучки. Приехав домой, и приказав недоумевающим слугам перенести кровать в другую комнату, Р. снова принял прежнее весёлое расположение духа и вернулся на вечер. Протанцевав до утра, совершенно усталый и разбитый, он возвратился домой и тотчас же повалился на кровать, от утомления не имея даже охоты раздумывать о причинах своего непонятного желания переменить спальню. Часов в одиннадцать утра, когда, после вчерашнего утомления, сон был ещё довольно крепок, Р. вдруг был разбужен каким-то грохотом и треском. Оказалось, что как раз в той комнате, где прежде помещалась его кровать, обрушился потолок или, правильнее, вся штукатурка с него, вместе с деревянной решётчатой основой.

«Ну, вот видите, – скажет иной читатель, – разве тут нет чего-то таинственного, сверхъестественного»?

«Да, на первый взгляд, быть может, этот факт и производит такое впечатление, но, при ближайшем рассмотрении условий его совершения, оказывается совсем ненужным прибегать к помощи чего-либо чудесного», – говорит автор (г. В. Битнер), отрицающий всё сверхъестественное. – Довольно прочитать его естественное объяснение этого факта, чтобы удостовериться в том, сколько нужно ухищрений для того, чтобы не видеть чудесного там, где оно есть».

В самом деле, дом, в котором произошёл описанный случай, говорит г. В. Битнер, представлял собой старое деревянное помещичье здание, в общем, довольно ещё крепкое, но в котором все потолки были усеяны мелкими трещинками. Ночью, накануне происшествия, был сильный ветер. Весьма вероятно, что во время сна, когда бушевала буря, и стропила крыши слегка подавались, приводя в движение и балки, Р. мог услышать над своей головой более или менее сильный треск потолочной штукатурки. Этого было достаточно, чтобы у него явилась мысль об опасности быть раздавленным. Проснись Р. в это время, и ничего бы чудесного не произошло. Он осмотрел бы тщательно потолок, взвесил бы, насколько велика опасность, и принял бы соответственные меры к её избежанию. Но в данном случае пробуждения не последовало. Молодой человек испытывал до крайности тягостное ощущение возможности ежеминутно быть убитым. Как известно, сознание большой, неминуемой опасности производит, смотря по темпераменту человека, двоякое на него действие; одних – страх лишает возможности всякого движения, действия, другим – придаёт энергию, силу к избежанию опасности. Р. принадлежал, очевидно, к последней категории людей. Он тут же нашёл средство выйти из опасного положения. Путь, избранный им для этого во сне, мог, конечно, оказаться далеко не лучшим, а подчас даже и, безусловно, не достигающим цели, всё же он был найден. В волнении от желания поскорее исполнить задуманное, молодой человек мог изменить положение головы, мог даже совершенно перевернуться на другой бок, а этого, как известно, часто бывает совершенно достаточно, чтобы изменить направление сновидений. Характер их, кроме того, зависит также и от степени нагревания той или иной части головы о подушку. Таким образом, возможно, что с переменой положения у Р. сновидения приняли другое направление, и мысль об опасности, вызвавшей решение переменить спальню, перестала угнетать молодого человека. Но несомненно, что это конечное решение, вызванное столь сильной побудительной причиной, должно было оставить в его мозгу впечатление, которое готово было выплыть наружу, при малейшем к тому поводе. Проснувшись, Р. вовсе не помнил сна, который не оставил, в нём даже обычного тяжёлого впечатления; приехав на вечер, он, по примеру других, веселился, танцевал, но вдруг какое-нибудь обстоятельство затронуло в его мозгу спавшее до сих пор ночное решение. Возможно, что это случилось как раз в то время, когда у него накануне возникла мысль перенести кровать. Последняя идея по характеру своему должна иметь много общего, а может быть и вполне одинакова с теми идеями, которые возникают в определённое время под влиянием гипнотического внушения в мозгу экспериментируемых субъектов. В данном случае было самовнушение, вызванное мыслью об опасности. Исполняя внушение, субъект не только не знает его источника, но в большинстве случаев даже и не задумывается над подысканием разумных оснований для своего поступка. Это случается тогда только, если на необычайность последнего будет обращено внимание посторонних, которые начнут очень допытываться его побудительной причины.

Представим себе теперь, что на месте Р. был бы другой субъект, который в опасности теряется; тогда, если в течение дня он не испытывал бы неопределённого беспокойства, то возможно, что в соответственное время на вечере им бы овладела тревога. Стало быть, раздави его после того ночью потолок, мы имели бы новый случай оправдавшегося предчувствия.

Наконец, предположим ещё один случай, когда услышанный во сне треск вовсе не доказывал ещё большой ветхости потолка, а происходил, допустим, оттого, что кто-нибудь прошёл по чердаку, что-нибудь упало и т. п. Сонная фантазия могла придать этому обстоятельству зловещее значение. Тогда у нас имелся бы один из тех фактов, когда нами овладевает, по-видимому, беспричинная тревога, когда мы находимся «не в своей тарелке», или когда мы делаем что-нибудь, и сами потом удивляемся, спрашивая себя: зачем это сделано? Наверное, не один из читателей испытывал на себе подобное состояние.

Вот простое объяснение⁴² факта, который мог казаться на первый взгляд загадочным.

«Но, – заметит читатель, – ведь это только произвольное предположение?».

– Конечно, – отвечает г. В. Битнер. – Однако оно вероятно и, во всяком случае, не более произвольно, чем допущение вмешательства каких-либо неведомых, таинственных сил.

Разбирая приведённый случай предчувствия, мы довольно долго испытывали терпение читателя, хотя всё-таки не могли, конечно, исчерпать всех возможных предположений; тем не менее, смеем надеяться, что и сказанного достаточно для составления понятия о том направлении, какое можно рекомендовать при объяснении аналогичных случаев предчувствия. При этом необходимо помнить, что прежде, чем что-либо объяснять, нужно предварительно изучить условия, сопровождавшие совершение факта. Кроме того, имея в виду, что никакая мистическая окраска явления не должна быть допускаема⁴³, следует каждый оправдавшийся случай предчувствия рассматривать конкретно. (В. Битнер: «Верить или не верить?», СПб. 1899 г., стр. 5–8).

Мнение составителя этой книги о предчувствии Р. то, что его спасло от несчастья ясновидение его разумной души, находившейся под руководством ангела-хранителя. Это объяснение несравненно проще и правдоподобнее, нежели предлагаемое г. Битнером.

15. В 1856 году, в городе М. и его окрестностях, свирепствовала холера. В это время жил я там один, по моим делам, а семейство было близ Тулы. В М. заболевало и умирало много людей, дошла очередь и до меня. Сначала я перемогался, употреблял все средства, какие были под руками, но без всякой пользы. Домой не писал я потому, что ни телеграфа, ни железной дороги тогда ещё не было, а при медленности наших сообщений по грунтовым дорогам, пока дошло бы письмо, и приехала бы жена за 300 вёрст, я мог или умереть, или выздороветь. Когда же болезнь усилилась до того, что я не надеялся остаться в живых, явилось непреодолимое желание видеть жену и малюток моих. Мне казалось, что я умер бы спокойно, ежели бы, хотя на минуту, мог увидеть их, благословить и проститься с ними... Проведя целую ночь без сна от мучительных судорог и рвоты, я очень ослабел и к утру задремал. Но каково было моё удивление, когда, открывши глаза, увидел я, не во сне, а наяву, перед собой – жену с обоими детьми?.. Это меня до того поразило и обрадовало, что, несмотря на слабость, я вскочил с постели. Сильное потрясение вызвало перелом болезни; природа взяла верх, и я вскоре выздоровел. На вопрос, как это случилось, жена рассказала мне, что, не получая писем от меня две почты, она сильно встревожилась и на неё напала такая тоска, что, потеряв терпение, она живо собралась в дорогу, взяла детей и летела на почтовых без отдыха двое суток. Чему приписать это предчувствие, как не милости Божией?.. Опоздай она одним днём, и меня уже не было бы на свете. (См. кн. М. Погодина: «Дополнение к простой речи о мудрёных вещах», изд. 1875 г.).

16. Вспоминая ряд прозаических дежурств по О-му военному госпиталю, – рассказывает один военный доктор, – я, по всей справедливости, не могу не исключить из этой категории те из них, в которые случай посылал мне собеседником одного почтенного и многоуважаемого мной доктора В-а. Он был истинный малороссиянин, то, что мы, русские, называем «душа-человек». Его светлый, хотя и оригинальный взгляд на вещи, живая, прямосердечная речь, сообщали особую занимательность его искренней беседе, которой доставляли обильные материалы – память, обогащённая основательным знанием истории и поэтических преданий своей родины, равно как и воспоминания сделанной им кампании и кочевой армейской жизни. Однажды, разговор наш, переходя от одного предмета к другому, коснулся того ещё неразгаданного свойства души, которое называется предчувствием; я откровенно рассказал доктору мои убеждения насчёт этого психологического вопроса, и он подкрепил их следующим рассказом:

– Это случилось, – так начал доктор, – накануне падения Варшавы. Полковник нашего полка (3-го егерского) Л-н был благообразный муж, высокого роста, с атлетическими формами; черные, курчавые волосы, высокий лоб и чудные глаза, которые сверкали, как два раскалённые угля, из-под густых, нависших бровей, придавали печать особенной, таинственной мрачности его величавой физиономии. Товарищи его любили, подчинённые уважали и боялись, он пользовался славой отличного полкового командира и храброго офицера. Это отчасти свидетельствовали ордена, украшавшие его высокую, холмистую грудь. Бесстрашие и хладнокровие его в деле удивляли весь полк. Вследствие особенной внутренней настроенности духа он был постоянно суров и холоден в обращении. Говорил мало и резко; благородный в душе и поступках, никогда не оскорблял умышленно и не знал мести; чуждался общества, и только свист ядра и треск гранаты одушевляли его; тогда он весь перерождался: улыбка самодовольствия освещала лицо, глаза горели огнём вдохновения, речь дышала убеждением и энтузиазмом; в эти минуты он был поистине прекрасен, и солдаты готовы были идти в огонь и воду с богатырём полковником. Оставив молодую жену и детей, он посвятил себя пользам службы и в ней искал забвения разлуки с милыми сердцу. Полковая доля сблизила нас нежданно, незаметно. Уверившись, что он – благороднейшая душа, я старался удержать права на его внимание; разность обязанностей благоприятствовала сближению: зависти и эгоизму нечего было делать во вред нашей приязни. Почти всякий день мы делили скромный походный обед и проводили вместе свободное время.

Рано утром, в день штурма Воли, предместья Варшавы, я зашёл к полковнику, задумчиво сидевшему в своей палатке. Перед ним стоял стакан недопитого чая; густые клубы дыма вылетали из походной трубки и, сливаясь с парами утреннего тумана, совершенно закрывали его мрачную физиономию; медленно протянул он мне руку и молча указал место подле себя. Привыкши видеть полковника постоянно грустным и задумчивым, я не старался, на этот раз, развлечь его и молча взял стакан чаю, который подал мне проворный денщик. Через несколько минут раздался гул вестовой пушки; полковник велел подать коня, я тоже последовал его примеру. Несколько минут ехали мы молча; полковник первый прервал это молчание.

– Доктор, – сказал он, устремив на меня проницательный взгляд, – сегодня я буду убит! Возвратясь на родину, передайте весть о моей смерти вдове, отвезите детям моё родительское благословение.

Уничтоженный этими словами, высказанными твёрдым и решительным тоном, я едва нашёлся отвечать на них.

– Полноте, полковник, – наконец, проговорил я с видимым усилием, – что за мрачные мысли? Кампания почти кончена; до сих пор Бог хранил вас среди тысячи смертей... откуда так не во время эта безнадёжность?..

– Не спрашивайте, доктор, мне нечего отвечать на это; я знаю, что мы должны встречать смерть лицом к лицу и, помяните моё слово, сегодня я её встречу! Слушайте, доктор, – прибавил он повелительным тоном, судорожно сжимая мою руку, – время до́рого, каждая минута сближает меня со смертью; не будем терять оставшееся время на бесплодные рассуждения: мои предчувствия ещё ни разу не были обманчивы! Вот моё завещание: эти золотые часы принадлежат по смерти моей вам, не откажитесь принять их на память дружбы и разлуки; в боковом кармане моего сюртука 5,000 казённых денег – объявите это полку; в жилете 10 целковых, – это мои собственные; отдайте их носильщикам; жена и восемь человек детей в Москве, – утешьте их,.. я посылаю им моё родительское благословение – больше ничего. Прощайте, доктор, исполните последнюю волю искренно уважавшего вас... Глубокий вздох заглушил последние слова.

Такова обаятельная сила внутреннего убеждения человека! Уверенность, с которой говорил полковник, уничтожила меня совершенно; несколько раз я силился прервать этот тягостный разговор, но не мог; мне казалось, что всё это происходит во сне; и когда я опомнился... уже полковник был далеко: лихой скакун унёс его к полку. Издали донеслись ко мне отголоски приветствия, которым храбрые егеря встретили своего начальника. Но вот ещё минута, загремели выстрелы; колонны двинулись в атаку; густой дым повис на утреннем небе и скрыл сражающихся. Время от времени он прояснялся, и тогда мелькали вдали «образы без лиц»: то пехотная колонна, сверкая штыками, вносила смерть в ряды противников; то нёсся в атаку кавалерийский полк; пламя выстрелов обозначало батальоны; батареи переносились с места на место, подкрепляя сражающихся; гул, стон, победные крики неслись по полю. Не берусь описывать вам эту поразительную картину; притом, занятый своим делом, я не был праздным зрителем: вооружённый анатомическим ножом, я боролся со смертью во всех её видах, и сам не был вполне безопасен от её алчности: снаряды, долетая рикошетами, ложились близко от перевязочного места и задевали некоторых носильщиков. Сражение было в полном разгаре; это мог я заметить по беспрерывно увеличивавшемуся числу раненых; едва успевал я управляться при помощи батальонных лекарей, как вдруг приближается куча: скрестивши штыки, омочённые неприятельской кровью, несли раненого полковника. Адъютант поддерживал его отяжелевшую голову; мутные глаза, в которых ещё отсвечивалось внутреннее борение его души, остановились на мне. Он силился что-то сказать, но язык изменил; я угадал его мысль: он хотел напомнить наш последний разговор. Оставив всё, я бросился к умирающему: правая нога была раздроблена осколком гранаты. Я готовился приступить к операции, но он слабой рукой отвёл ланцет, сделал было усилие перекреститься, но рука повисла, зрачки мутных глаз закатились, тяжёлый вздох вылетел из стеснённой груди, и не стало храброго полковника. Так сбылось предчувствие. (Извлечение в сокращениее из «Троицкого цветника», 1890 г., № 5, изд. архим. Никона).

Чем тщательнее наука исследует наши пять чувств, тем более она убеждается в их ограничении и в том, насколько мала та частица всего мироздания, которую эти наши материальные органы способны охватывать и ощущать. При посредстве инструмента, названного сиреной, физик сосчитывает вибрации звука, слышимого человеческому уху, и, притом, убеждается, что слух наш не может уловить музыкальную ноту, в которой менее 15 вибраций в секунду, а, с другой стороны, не может уловить и такую ноту, в которой 42.000 вибраций в секунду. И, однако, тогда, когда вследствие ещё более быстрого вращения колеса сирены, наступает полное беззвучие, мы, тем не менее, знаем, что вибрация не прекращается и что, следовательно, звук продолжает существовать, и что будь наш орган слуха более утончён, более совершенен, мы могли бы слышать и эти ноты.

Ту же самую ограниченность наших чувств доказывает нам и призма, когда физик, разлагая солнечные лучи, наисложнейшими и тончайшими научными приспособлениями может определять быстроту их движения. При этом оказывается, что глаз наш способен видеть, только начиная с тех лучей, быстрота движения которых превосходит 399.000.000.000 вибраций в секунду, до лучей, в которых не более 831.000.000.000 вибраций в секунду. Наукой же доказывается нам также и то, что вибрации, производящие свет, не прекращаются, хотя наше зрение и не способно воспринимать лучи, если вибраций количеством менее или более вышесказанного числа колебаний в секунду. Доказывается это тем, что, достигнув ультра-красного конца спектра, лучи перестают быть нам видимыми, а в это самое время теплота их продолжает воздействовать на аппарат, приспособленный к измерению тепла, и тем ещё, что за пределами ультра-фиолетового цвета, флуоресценция, или фотохимическое воздействие лучей, указывает нам на химические их свойства. Великое открытие профессора Рентгена, всеконечно, увеличило число способов применения актинических лучей, идущих далее ультра-фиолетовых, видимых нам лучей, но, ведь, существование актинических лучей было известно несколько лет ранее этого открытия. Селений, например, разбухает, если актинические лучи его пронизывают; карбо-бисульфат, специальным образом тогда реагируя, заявляет о их на него воздействии; под влиянием этих, нами невидимых лучей, чуткая плёнка коллодия, из-за неизмеримо далёких межзвёздных пространств, под влиянием на неё этих лучей, фотографически на себе отпечатала туманности в части млечного пути, неуловимые нашими органами зрения даже и при посредстве наисильнейших из телескопов.

Оказывается, что даже при тончайших и лучших из инструментов опять-таки наступает новая граница для наших чувств. После того, как самый усовершенствованный микроскоп открыл нам существование инфузорий, величина которых равняется одной девяностотысячной части дюйма, зрение оказалось неспособным видеть далее этого. И, тем не менее, если микроскоп не в силах показать нам ещё более минимальные единицы, разве люди науки допускают невозможность существования микроорганизмов за пределами видимого? Напротив того, одна из наиважнейших отраслей науки, а именно – химия, все свои законы и объяснения свои этих законов основывает на обоюдном воздействии, одной на другую, наиминимальнейших из составных частиц вещества, которые настолько объёмом ещё меньше микроба, насколько микроб меньше слона.

Плотность материи, говорят нам учёные, – только фикция. Если бы наши глаза вдруг обогатились необычайной тонкостью зрения, мы получили бы возможность сквозь гранитную глыбу видеть так же свободно, как смотрим мы сквозь проволочную сетку; а кольцо, образовавшееся из струи табачного дыма, тогда являлось бы для нас не более компактным (плотным), чем стая летящих воробьёв. Кубический дюйм воздуха содержит 21.000.000 молекул; значит, если бы весь воздух, составляющий видимое нам подзвёздное пространство, сгустить настолько, чтобы превратить его в плотную массу, весь ком её мог бы уместиться в гроте Мамута, что в Кентукки. Один пузырёк воздуха, образовавшийся в стакане воды, содержит в себе 50.000.000.000.000 крохотных круглых телец, которые снуют туда и сюда, сталкиваясь между собой 80.000.000 раз в секунду. Находясь в непрестанном движении, каждая малейшая перемена в температуре воды, а также и получаемые ими электрические толчки, изменяют ход их пути, превращая кругообразное, движение их в эллиптическое, эллиптическое направление в прямолинейное, или наоборот.

И, однако, эти атомистические единицы материи, эти первичные основные точки, из которых образовалась наша планета, – эти наукой признанные атомы, на которых зиждутся законы, новейших открытий в химии и физике, были ли они, в отдельности, хотя бы раз кем-либо взвешены, ощупаны и по единице до тонкости исследованы? Никем и никогда. Кто когда-либо уловил, хотя бы на сколько-нибудь, это непрестанное их движение?..

А звук, производимый непрестанными столкновениями их друг о друга, разве когда-либо доходил до человеческого уха? Люди науки предполагают что для того, чтобы образовать точку достаточно большую, чтобы можно было её узреть при помощи лучшего и сильнейшего из микроскопов, надо было бы сгруппировать до двух тысяч самых крупных из атомов; но, хотя это есть только предположение, оно нисколько не мешает науке признавать существование атомов вполне установленным фактом и толковать о них, не только рассуждая теоретически, но беря их основанием для доказательных выводов своих на практике.

Это научное верование, таким образом, переходит границы видимого, начиная с молекул и доходя до атома, ещё менее уловимого, чем молекула. И разве наука на этом останавливается? Разве она отказывается идти ещё далее?

Поговорите с любым профессором оптики, и он скажет вам, что вся теория его науки обусловливается существованием субстанции ещё несравненно боле тонкой и неосязаемой. Отыскивая объяснение характеристичным явлениям светящихся тел, отражения света, поляризации света и т. д. «учёные» новейшего времени были приведены к необходимости признать свет за распространяющимся волнообразным движением. Но, ведь, свет проходит безвоздушное пространство, нисколько, притом, не замедляя быстроты своего хода и не теряя силы своего свечения... Пробегая громадные, пустые межзвёздные пространства, он в таком совершенстве сохраняет присущие ему характеристичные особенности и свойства, что по линиям его лучей, распознаваемым нами посредством спектрального анализа, самые газы и металлы, находящиеся на Сириусе или на созвездии Плеяд, так же свободно поддаются нашему анализу, как если б мы самые эти планеты положили в наши химические реторты.. Оказывается, что луч света, исходя из какой-нибудь звезды, тянется оттуда вплоть до нашей земли, изображая вибрирующую струну, извивающуюся в неисчислимом количестве волн, которых от 30.000 до 70.000 в каждом его дюйме. Но, так как вибрировать может не ничто, а нечто, обладающее способностью вибрировать, то астрономы и профессора оптики принуждены, были вывести заключение, что всюду, где проходят эти световые волны, в качестве основного, волнообразно колеблющегося вещества, должен существовать тончайший проводник, которому они дали название светопроводящего эфира. Субстанции его неисчислимо тоньше самых наитончайших из наших газов, так как он насыщает собой металлы и кристаллы, пропитывая и пронизывая их насквозь, почему для него не представляют никакой преграды стенки стеклянных и других сосудов, в которых мы изолируем и сохраняем наши газовые вещества. И, однако, так как Френшель доказал нам, что вибрации эфира поперечны, а не продольны, то, по существу, приходится отнести его к телам плотным. Вместе с тем, сила растяжимости его должна быть безгранична, судя по тому, что свет проходит в нем в миллион раз быстрее, нежели в воздухе проходит звук. Мы привыкли думать, что Землю нашу окружает пустое пространство; в сущности же, Земля и вместе с нею и мы, живущие на её поверхности, погружены в беспредельную громаду океана эфира, волны которого катятся до неподвижных звёзд.

А если нас спросят, какими точными наблюдениями и исследованиями наука гарантирует своё верование в существование океана эфира, в котором наша планета плавает в виде крохотной точки, нам опять придётся ответить; – никакими. При всём том, что эфир служит проводником света, он сам и вибрации его ещё менее поддаются нашему зрению, чем наименьший из атомов. При всём том, что, в сущности, он плотностью превосходит сталь, мы в нём свободно вращаемся, не ощущая его. Насколько мы способны наблюдать, он, по-видимому, не задерживает правильной быстроты хода звёзд и планет. Несмотря на то, что сила давления его на один кубический дюйм равняется многим тысячам английских фунтов, вес его никакими весами определить нельзя. Хотя он не только со всех сторон к нам соприкасается, но и проникает весь наш организм, всецело насыщая его своей субстанцией, мы не можем ощупать его. Но, после всего этого, на каком же основании признано существование эфирного океана? Ответим: на основании того, что существование подобного эфира и связанных с ним теорий даёт единственно наглядное и разумное объяснение всем явлениям в области оптики.

Когда мы видим, что посредством икс-лучей, сквозь непроницаемый для нас слой материи, плёнка коллодия, сообщаясь с металлом, содержимым в ящике или в теле человека, фотографирует на себе этот металл, можем ли мы сомневаться в том, что наш «дух» обладает подобной же возможностью приходить в сообщение с душой (во всём по свойствам ему подобной), невзирая на пространство и другие преграды и препятствия? Чудесные явления телепатии, внушения мыслей (предчувствия скажем от себя), исцеления посредством внушения и ясновидение уже признаны избранной горстью людей, исследовавших эти явления, – действительно существующими. Принимая во внимание веские аналогии в недавно сделанных открытиях в области материальной стороны законов природы, спросим: не пришло ли время для этих явлений быть признанными всеми нами? Ведь, так как «дух» наш через громадные расстояния способен посылать свои мысленные телеграммы, не нуждаясь ни в электрических батареях, ни в проволоке, а действуя единственно в силу природных своих токов, разве эта способность не указывает на сверхматериальную сущность души и на то, что она переживает разрушение своей земной оболочки? Земная психическая телеграмма разве не служит указанием на то, что душа, уже переступившая за рубеж всего земного, «с того берега» может, если к тому являются подходящие условия, посылать свои «телеграммы» покинутым ею на земле близким душам, в утешение им и для их нравственной поддержки?

Новейшие открытия науки, близкие к чудесному, начинают подтверждать всё то, что нам казалось сказочным и легендарным в древних сказаниях о чудесах. Наукой доказывается, что невидимые и неосязаемые силы природы самые могущественные из сил её. За пределом того, что телескоп способен показать нам, начинается незримая беспредельность, энергией сил которой оживляется и содержится всё нами видимое. Каждый ничтожнейшей дюйм мирового пространства служит доказательством непреложных, мудрых законов Творца.

Присоединяясь сердцем к вечной гармонии, прислушиваясь к дивным её ритмам, мы возвышаемся душой и, проникаясь разумностью царящей повсюду, мы говорим себе: «невозможно, нелогично верить в то, что прогресс человечества имеет единственной целью пребывание человека только в земной его сфере бытия. Проблески света, намёки на высшее для нас назначение, подтверждаемые научными открытиями новейших времён, зарождают в нас уверенность в существовании лучшего будущего.

Наступает заря тех дней, когда нынешний скептицизм и отрицание всего того, что ни осязать, ни взвесить невозможно, отойдёт в область прошлого и уже невозвратимого, тяжёлого сна, обманывавшего наши чувства и затемнявшего наше понимание сути вещей. («Ребус» 1899 года, №№ 5 и 6).